Глава 44

– Вопреки моему желанию и вопреки моему мнению коллеги приняли решение послушать вас, – сухо заявил уродливый бритоголовый Генрих Крюгер. – Моя точка зрения вам известна. Надеюсь, вы не забыли о нашем разговоре.

Судя по тому, как начали шептаться и обмениваться взглядами сидящие за столом господа, становилось ясно: для всех без исключения присутствующих было совершенной неожиданностью, что Генрих Крюгер уже встречался с Элизабет Скарлатти.

– Память пока служит мне безотказно. Вашим коллегам присущи мудрость и опыт, передающиеся из поколения в поколение. Подозреваю, они намного превосходят вас и в мудрости, и в опыте.

Почти все присутствующие потупили взоры, некоторые скривили губы в улыбке. Элизабет обвела внимательным взглядом всех участников совещания.

– У нас здесь собралась замечательная коллегия. Отменное представительство. Широчайший спектр. Иные из нас враждовали друг с другом на протяжении нескольких лет во время минувшей войны, однако воспоминания такого рода по необходимости быстро стираются в памяти... Так... – Элизабет Скарлатти говорила быстро, без малейшей запинки. – Среди представителей моей страны двое ушли в небытие – господа Роулинс и Торнтон. Но Соединенные Штаты все еще достойно представлены мистером Гибсоном и мистером Лэндором. Им двоим принадлежит почти двадцать процентов обширных нефтяных промыслов на американском юго-западе. Не говоря уж об их совместной экспансии на северо-западе Канады. Общие личные активы – двести двадцать пять миллионов... Наш недавний противник, Германия, представлена господином фон Шнитцлером, господином Киндорфом и господином Тиссеном. «И.Г. Фарбениндустри», барон Рурского угля, великие сталелитейные компании. Личные активы? Кто возьмет на себя смелость назвать точную цифру, когда Веймар переживает столь беспокойные дни? Предположительно сто семьдесят пять миллионов... Но одного человека из этой группы среди нас сегодня нет.

Я верю, что он вновь обретет мощь, причем такую, которая будет превышать довоенный уровень. Я говорю о Густаве Круппе... От Англии присутствуют господа Мастерсон, Ликок и Иннес-Боуэн. Мощнейший триумвират, какой только можно найти в Британской империи. Мистер Мастерсон с половиной индийского, а теперь, насколько я могу судить, и цейлонского импорта; контролирующий положение дел на Британской бирже мистер Ликок, а также мистер Иннес-Боуэн, владеющий крупнейшими текстильными предприятиями по всей Шотландии и на Гебридских островах. Их личные активы вкупе я оцениваю в триста миллионов... Франция также представлена достойно. Мсье Д'Альмейда – теперь мне ясно, что именно он является истинным владельцем франко-итальянской железнодорожной системы, отчасти, уверена, благодаря своим родственным связям с Италией. Далее мсье Додэ. Сыщется ли среди нас хоть один человек, не воспользовавшийся услугами его торгового флота? Личные активы составляют примерно сто пятьдесят миллионов... И наконец, наши северные коллеги из Швеции. Господин Мюрдаль и господин Олаффсен. Хорошо известно, разумеется, – тут Элизабет устремила взгляд на человека со странным лицом, на своего младшего сына, восседавшего во главе стола, – что один из наших шведов, господин Мюрдаль, располагает контрольным пакетом акций «Донненфельда», наиболее мощной фирмы на Стокгольмской бирже. В то же время многие компании господина Олаффсена монопольно контролируют экспорт шведской стали и литья. Личные активы оцениваются в сто двадцать пять миллионов... Кстати замечу, господа, термином «личные активы» обозначается капитал, который можно совершенно свободно и быстро конвертировать, не подвергая какому-либо риску свои рынки... В противном случае я не стала бы ущемлять ваше самолюбие существенно заниженной оценкой ваших состояний.

Элизабет умолкла и положила свой портфель прямо перед собой. Сидевшие вокруг стола господа заволновались, у них возникло недоброе предчувствие. Некоторые были шокированы тем, что вот так просто мадам сделала всеобщим достоянием информацию, которую они считали секретной. Американцы Гибсон и Лэндор тихой сапой внедрялись в канадскую экономику, попирая все и всяческие юридические нормы, грубо нарушая существующие канадско-американские договоры. Немцы фон Шнитцлер и Киндорф провели тайные переговоры с Густавом Круппом, который, опасаясь возможного заговора против Веймарской республики, принимает отчаянные меры, чтобы сохранить свою независимость. Он поклялся выдать их, если эти переговоры станут достоянием гласности. Француз Луи Франсуа Д'Альмейда непрерывно расширяет свои владения в сети франко-итальянских дорог. Если об этом станет известно, они могут быть конфискованы государством, так как большую часть акций он выкупил у итальянского правительства посредством обыкновенной взятки.

Дородный швед Мюрдаль, вытаращив глаза, недоуменно взирал на Элизабет Скарлатти, которая, как оказалось, досконально знала все о Стокгольмской бирже. Принадлежащая ему компания поглотила «Донненфельд» путем противозаконной скупки американских акций. Если это станет достоянием общественности, вмешаются шведские власти и он вылетит в трубу. Только англичане, казалось, чувствовали себя неуязвимыми. Но их показное спокойствие было обманчиво. Ибо Сидней Мастерсон, неоспоримый наследник всех капиталов сэра Роберта Клайва, совсем недавно заключил соглашения с Цейлоном, пока неизвестные широкому кругу бизнесменов по экспорту и импорту. Они содержали определенные пункты сомнительного свойства. Кое-кто даже заявляет, что англичане явно смошенничали.

Приглушенными голосами на четырех языках за столом были экстренно проведены мини-совещания. Элизабет пришлось даже значительно повысить голос, чтобы ее было слышно.

– Я вижу, кое-кто из вас совещается со своими помощниками. Если бы я знала, что в нашей встрече будут участвовать второстепенные лица, я бы привезла и своих советников. Наши адвокаты могли бы вдоволь посплетничать между собой. Однако решения, которые нам предстоит принять, должны остаться между нами.

Генрих Крюгер агрессивно выпалил:

– Я бы на вашем месте не уповал на то, что сегодня будут приняты какие-то решения. Никаких решений не будет! Вы не сообщили нам ничего существенного!

Некоторые из участников совещания, точнее, два немца, Д'Альмейда, Гибсон, Лэндор, Мюрдаль и Мастерсон избегали смотреть на него. Потому что Крюгер был мало им симпатичен.

– Вы так считаете? Вероятно, я недооценивала вашу значимость!.. Видимо, вы ужасно важная персона. – И вновь на лицах некоторых участников совещания, за исключением упомянутых выше, промелькнула легкая улыбка. – Но, боюсь, вы переоцениваете себя. – Элизабет была довольна: ей удалось самое главное – она злила, провоцировала Алстера Стюарта Скарлетта. – Насколько мне известно, – продолжала она, – в вашем активе имеются ценные бумаги на сумму около двухсот семидесяти миллионов долларов. Если вы продадите их весьма сомнительным путем, вы потеряете пятьдесят, а то и шестьдесят процентов их стоимости. Я могу возместить минимум, то есть сто тридцать пять миллионов долларов, по существующему сегодня обменному курсу сто восемь.

Мэтью Кэнфилд оттолкнулся от стены, затем вернулся на прежнее место.

Сидевшие за столом были удивлены происходящим. Заметно усилился гул голосов. Советники качали головами, кивали, недоумевали. Каждый из присутствующих считал, что ему кое-что известно о других. Но Генриха Крюгера по-настоящему не знал никто. Они даже не были уверены в его праве присутствовать за этим столом. Элизабет прервала разговоры.

– К тому же, мистер Крюгер, вам наверняка известно, что факт кражи легко доказуем при должном расследовании. Существуют международные законы, обязывающие выдавать преступников. Поэтому не исключено, что ваши активы в конечном счете могут быть оценены в ноль.

Над столом нависла тягостная тишина. Все уставились на Генриха Крюгера. Слова «кража», «преступление» и прочие – опасные слова. Крюгера боялись многие из них, и вот кому-то удалось поставить его на место.

– Не пугайте меня! – твердым голосом заявил Крюгер. Он откинулся в кресле и в упор смотрел на мать. – Вы в состоянии подтвердить обвинения? Я готов опровергнуть их в любую минуту. Вы здесь сочувствия не найдете! Более того, вы ступили на опасную тропу. Помните! – Он смотрел на нее в упор, и Элизабет не выдержала его взгляда.

Она не была сейчас готова к действиям против него, против Генриха Крюгера. Она не станет трепать за этим столом имя Скарлатти. Она не может рисковать жизнями своих близких. Она будет действовать иначе, не сейчас. Есть другой путь.

Крюгер выиграл один раунд. Это было ясно всем, и это побуждало Элизабет к немедленному действию.

– Бог с вами, с вашими активами. Они совершенно несущественны.

Фраза «совершенно несущественны» применительно к сотням миллионов произвела должный эффект.

– Господа! Прежде чем нас прервали, я успела назвать вам всем ваши личные активы, с точностью плюс-минус пять миллионов по каждой группе. Я считала, что оценивать финансовую помощь по национальным группам куда более по-джентельменски, чем каждого в отдельности, – есть же, в конце концов, что-то святое. Я намекала на ряд, скажем так, деликатных переговоров. Опасных, как, наверно, выразился бы мистер Крюгер, если бы о них стало известно правительствам ваших стран.

Семь членов цюрихской группы сидели молча. Пятеро проявили любопытство.

– Я имею в виду моих сограждан, мистера Гибсона и мистера Лэндора. А также мсье Д'Альмейду, мистера Сиднея Мастерсона и, разумеется, господина Мюрдаля. Я бы включила сюда также двоих из трех немецких вкладчиков – господина фон Шнитцлера и господина Киндорфа, хотя и по разным причинам, о которых, я уверена, они догадываются.

Никто не проронил ни слова. Взоры всех были прикованы к Элизабет.

– Но, готовясь к встрече, я все же припасла кое-что для каждого из вас в отдельности.

Тишину зала нарушил англичанин Сидней Мастерсон.

– Могу я спросить, с какой целью вы занимались этим... Этим не свойственным вашему положению... расследованием? Вы с завидным прилежанием покопались в моих делах и преуспели, отдаю вам должное. Но, между прочим, мы деловые люди и отнюдь не гонимся за званием святых. Не сомневаюсь, что вам это известно.

– Безусловно, известно, иначе, я не явилась бы сюда.

– Тогда в чем дело? Зачем вы прибыли? – задиристо прозвучал голос с немецким акцентом, принадлежавший барону Рурской области Киндорфу.

Мастерсон между тем продолжал:

– В вашей телеграмме, мадам, – а мы все ее получили – особо подчеркивалось наличие сфер взаимного интереса. Как я понял, вы даже допускали использование в наших общих интересах финансов Скарлатти. В высшей степени благородно, конечно... Но я вынужден согласиться с мистером Крюгером: в сегодняшних ваших речах звучит угроза, и мне это не очень нравится!

– О дорогой мистер Мастерсон! Но разве вы никогда не обещали английского золота мелким князькам Индии? А вы, господин Киндорф, разве не подкупали профсоюзных деятелей, чтобы они начали забастовку с требованием повышения заработной платы после того, как Франция покинет Рур? Извольте! Я приехала сюда именно для того, чтобы запугать вас! Вам еще меньше понравится то, что я намерена сказать далее.

Мастерсон поднялся из-за стола. Задвигались и другие кресла. Атмосфера накалялась.

– Я больше не намерен вас слушать, – сказал Мастерсон.

– В таком случае уже завтра министерство иностранных дел, Британская биржа и состав директоров Английской коллегии импортеров будут иметь детальную информацию о ваших грубо нарушающих закон соглашениях на Цейлоне! А ведь обязательства вы взяли на себя огромные! Известия, таким образом, приведут к серьезному преследованию ваших капиталов!

Мастерсон шагнул назад к своему креслу и застыл, вцепившись руками в спинку.

– Черт возьми! – только и сказал он. За столом снова воцарилась тишина. Элизабет открыла портфель.

– Я приготовила для каждого из вас по конверту. На конвертах написаны ваши имена, а внутри – картина вашей деловой активности. Отмечены ваши реальные возможности, удачи и упущенные возможности... Не хватает только одного конверта. У наиболее... влиятельного, самого важного из вас – мистера Крю-гера – такого конверта нет. Но, как я уже говорила, это несущественно.

– Я предупреждаю тебя.

– Так что весьма сожалею, господин Крюгер. Тот что-то быстро ответил, но на этот раз его никто не слушал, все, затаив дыхание, смотрели на Элизабет.

– Одни конверты толще, другие тоньше, но этому не следует придавать абсолютно никакого значения, – продолжала Элизабет, открывая портфель.

– Ведьма! – гортанно выкрикнул Киндорф: вены на висках у него взбухли, казалось, того и гляди, лопнут.

– Вот эти конверты. После того как каждый из вас внимательно ознакомится со своим миниатюрным портфелем, я продолжу речь, которая, уверена, теперь лишь обрадует вас.

Конверты вскоре нашли своих адресатов. Одни немедленно вскрывались дрожащими руками. Другие, как карты, попавшие в руки профессионального игрока, вскрывались неторопливо, без видимого интереса.

Мэтью Кэнфилд стоял у стены. Левая на перевязи рука причиняла ему нестерпимую боль, правая, влажная от пота, сжимала револьвер. С той минуты, как Элизабет оценила Крюгера в 270 миллионов, он понял, кто это такой. Кто этот гигант по имени Генрих Крюгер. Теперь он был его мишенью! Это самый мерзкий негодяй, какие когда-либо рождались на земле, исчадие ада для Джанет!

– Я смотрю, вы все уже получили конверты. Кроме, разумеется, мистера Крюгера. Господа, я обещала вам, что не стану больше проявлять некорректность, и сдержу слово. Но среди вас есть пять человек, которые не могут оценить влияние Скарлатти, пока им не предъявят, выражаясь языком дешевых сделок, товар лицом. Поэтому, как только вы прочтете содержание ваших конвертов, я еще на короткое время задержу ваше внимание.

Несколько человек, занятых чтением бумаг, не поворачивая головы, смотрели на Элизабет. Кое-кто демонстративно отложил бумаги в сторону, другие передали их своим секретарям и настороженно уставились на старую даму.

Элизабет взглянула через плечо на Мэтью Кэнфилда. Она была обеспокоена его состоянием. Теперь он наконец встретился лицом к лицу с Алстером Скарлеттом, и она понимала, какое напряжение он должен испытывать. Она попыталась поймать его взгляд. Ей хотелось подбодрить его взглядом или улыбкой.

Он, не отрываясь, смотрел на человека по имени Генрих Крюгер, и в его глазах пылала ненависть.

– Я буду придерживаться алфавитного порядка, господа... Мсье Додэ, Французская республика вряд ли будет продолжать дарить вашему флоту привилегии, когда узнает о тех кораблях под парагвайским флагом, которые во время войны осуществляли поставки врагам Франции. – Додэ сидел с непроницаемым видом, но Элизабет было забавно наблюдать, как ощетинились все три англичанина. Ох уж эти ершистые англичане! Такие предсказуемые и такие непредсказуемые! – Теперь ваша очередь, мистер Иннес-Боуэн. Вы, конечно, не поставляли боеприпасы, но как много ваших судов под флагами нейтральных стран как раз в тот период загружались в портах Индии? Вы поставляли врагу текстильные товары.

Далее мистер Ликок. Вы и в самом деле не можете забыть о вашем ирландском происхождении? «Щинн фейн»[5]возникла и выросла под вашим патронажем. Деньги, поступавшие через вас к ирландским повстанцам, стоили жизни тысячам британских солдат, и как раз в то время, когда Англия не могла позволить себе роскошь сражения с ними. И тихий, безмятежный господин Олаффсен, наследный принц шведской стали. Или уже король? Что было бы неудивительно, ведь шведское правительство выплатило ему несколько состояний за слитки углеродистой стали. Хотя они и не были произведены на прокатных станах его собственных превосходных заводов. В Швецию их доставляли танкерами с другого конца света. Из Японии!

Элизабет вновь открыла портфель. Сидевшие за столом с замиранием сердца ждали, что будет дальше. Что же касается Генриха Крюгера, то Элизабет Скарлатти давно смирилась с вынесенным ей сыном смертным приговором, теперь ее палач сидел, откинувшись в кресле, расслабившись. Элизабет достала из портфеля тонкую папку.

– Наконец, мы переходим к господину Тиссену. С ним все проще: ни великих афер, ни измены, самый минимум противозаконных действий. Разве на этом можно составить капиталы? – Она швырнула папку в центр стола. – Разврат, господа, просто мерзкий грязный разврат. Фриц Тиссен – поставщик порнографии! Книги, журналы, даже кинофильмы. И все это снято в тиссеновских публичных домах в Каире. Все правительства Европы не устают осуждать источник подобной грязи. Вот он, господа, этот источник. Ваш коллега.

Все молчали, обдумывая свои собственные проблемы. Подсчитывая убытки, которые возникнут в результате этих разоблачений. Убытки – и позор. Крах репутации. Старая дама предъявила двенадцать обвинительных актов и вынесла по каждому из них решение – «Виновен». Но все как-то забыли о тринадцатом, о Генрихе Крюгере.

Напряженную тишину нарушил Сидней Мастерсон, нарочито громко прочистив горло.

– Мадам Скарлатти, я полагаю, мне следует напомнить вам, что и мы отнюдь не беспомощны. Адвокаты могут опровергнуть все выдвинутые вами в наш адрес обвинения, и смею вас заверить, выдвинут встречный иск за клевету... В конце концов, если против нас используют грязные методы, ответные действия могут быть такими же. Если вы думаете, что мы боимся за свою репутацию, то, поверьте мне, общественное мнение можно сформировать, и для этого потребуется лишь маленькая толика того, что значится в представленных вами документах.

Участники цюрихской группы одобрительно восприняли краткое выступление Мастерсона и дружно закивали в знак согласия.

– Я в этом ни на секунду не сомневаюсь. Извольте, господа! Но я уверена, что вы не заинтересованы в лишних проблемах.

– Нет, мадам. – Клод Додэ был внешне спокоен, но это отнюдь не соответствовало его внутреннему состоянию. Его цюрихским компаньонам, быть может, и неведомы нравы французского народа, но он-то хорошо знал: за такие «деяния» во Франции и головой можно поплатиться. – Вы правы. Неприятностей следует избегать. Так что же дальше? Что вы нам, собственно, хотите предложить?

Элизабет выдержала паузу. По какому-то внутреннему побуждению, чисто интуитивно, она обернулась и посмотрела на Кэнфилда.

Мэтью Кэнфилд по-прежнему стоял у стены, являя собой жуткое зрелище. Пиджак сполз у него с плеча, обнажив черную перевязь, правая рука была в кармане. Казалось, он изо всех сил старался не потерять сознание и держать в поле зрения всех присутствующих. Элизабет заметила, что сейчас он старался не смотреть на Алстера Скарлетта. Судя по всему, он близок к обмороку.

– Извините, господа. – Элизабет встала и быстрым шагом приблизилась к Кэнфилду.

– Держитесь, – прошептала она. – Уверяю вас, бояться нечего. Во всяком случае, здесь.

Кэнфилд говорил тихо, почти не разжимая рта. Она плохо слышала его, а то, что смогла расслышать, повергло ее в ужас. Не смысл сказанного, а то, как это было произнесено. Мэтью Кэнфилд заразился атмосферой этого зала. Он тоже готов был убивать, как и все они.

– Договаривайте, что необходимо, и ставьте точку... Я прикончу его. Простите, мадам, но я прикончу его. Смотрите на него в последний раз, считайте, что он мертвец.

– Держите себя в руках! Такие мысли вряд ли нам обоим помогут. – Она вернулась к столу, но осталась стоять, положив руки на спинку кресла. – Как вы, вероятно, заметили, мой молодой друг серьезно ранен... Кем-то из вас, кто пытался помешать мне добраться до Цюриха. Покушение было гнусным и трусливым. Присутствующие обменялись взглядами. Додэ, в чьем воображении живо представали картины позора или народного гнева, быстро ответил:

– Но зачем нам покушаться на вас, мадам Скарлатти? Мы не убийцы. Мы бизнесмены. Никто из нас не стремился помешать вашему прибытию в Цюрих. Посудите сами, мы ведь все здесь.

Элизабет взглянула на человека по имени Генрих Крюгер.

– И все же один из вас решительно противился нашей встрече. Нас обстреляли полчаса назад.

Присутствующие уставились на Генриха Крюгера. Кое-кто начинал сердиться: этот Крюгер чересчур много на себя берет!

– Нет, – взволнованно ответил он. – Я был за то, чтобы вы прибыли. Если б я хотел вас остановить, я бы остановил.

Впервые за все это время Генрих Крюгер взглянул на агента по сбыту спортивных товаров, стоявшего в дальнем конце зала. Он лишь слегка удивился, увидев, кого Элизабет Скарлатти привезла с собой. Слегка – потому что знал о манере Элизабет делать ставку на все необычное, в том числе и при выборе сотрудников. К тому же у нее под рукой, вероятно, не оказалось более никого, чье молчание можно было бы купить за деньги. Обыкновенный жучок, годится в шоферы, камердинеры. Крюгер ненавидел таких типов.

Или у него иная роль?

Почему этот торгаш так пялится на него? Может, Элизабет что-то ему рассказала? Ну не такая же она дура. Ведь парень из тех, кто в любую минуту может продать.

Одно бесспорно: его надо убрать.

Но кто же стрелял в него? Кто пытался остановить Элизабет? И почему?

Тот же вопрос задавала себе и Элизабет: на этот раз она поверила Крюгеру.

– Пожалуйста, продолжайте, мадам Скарлатти, – сказал Фриц Тиссен. Лицо херувима пылало гневом: его каирский промысел стал достоянием гласности.

– Что ж, продолжу. – Она обошла кресло, но садиться не стала и вновь открыла свой портфель. – Я припасла для вас, господа, еще кое-что. Теперь мы сможем завершить дело и принять решение. Для каждого из двенадцати инвесторов приготовлена копия. Можете поделиться со своими советниками. Прошу извинить, мистер Крюгер, для вас копии нет. – И вновь пустила по кругу двенадцать конвертов. Они были опечатаны. Получив конверт, каждый из присутствующих готов был немедленно вскрыть его и ознакомиться с содержимым, но никто не смел обнаружить свое любопытство. Только когда все конверты были розданы, их стали постепенно вскрывать.

В течение нескольких минут в зале стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц. Участники цюрихской группы были просто ошеломлены. Элизабет заговорила вновь.

– Да, господа. В руках у вас план ликвидации корпорации Скарлатти... А чтобы у вас не возникло сомнений в достоверности этого документа, обратите внимание на то, что под каждым подразделом напечатаны имена лиц, названия корпораций или синдикатов, которые выразили желание сделать соответствующее приобретение... Каждое из упомянутых лиц или организаций всем вам известно. Если не лично, то наверняка по устоявшейся за ними репутации. Вы знаете их возможности и, уверена, не усомнитесь в их амбициях. По истечении двадцати четырех часов эти лица станут владельцами всего имущества корпорации Скарлатти.

Большинство участников цюрихской группы уже что-то об этих проектах слышали. Им было известно, что в «Скарлатти» происходит нечто необычное.

Значит, вот оно что: глава дома Скарлатти выходит из игры.

– Грандиозная операция, мадам. – Низкий голос Олаффсена эхом прокатился по залу. – Но позволю себе повторить вопрос Додэ: а что вы приготовили для нас?

– Обратите внимание на нижнюю цифру на последней странице, господа. Хотя вы все уже наверняка обратили на нее внимание. – Вновь послышался шелест страниц. – Здесь значится: семьсот пятьдесят миллионов долларов... Объединенные и мгновенно конвертируемые по максимуму активы присутствующих составляют один миллиард сто десять миллионов... Следовательно, между нами существует разница в триста девяносто пять миллионов... Но можно подсчитать и от обратного. Ликвидация корпорации «Скарлатти» будет стоить участникам этого совещания шестьдесят четыре и четыре десятых процента всех капиталов. И то если вам, господа, удастся быстро перевести ваши личные активы в другие формы, чтобы предотвратить панику на биржах.

Воцарилась тишина.

Некоторые из участников цюрихской группы потянулись к первым конвертам – к подсчетам своей собственности.

Одним из них был Сидней Мастерсон. С ехидной улыбкой на лице он заговорил, обращаясь к Элизабет:

– Как я понимаю, эти шестьдесят с лишним процентов и есть тот меч, который вы занесли над нашими головами?

– Совершенно верно, мистер Мастерсон.

– Моя дорогая леди, я вынужден усомниться в вашем здравомыслии...

– На вашем месте я не стала бы поступать столь опрометчиво.

– Тогда это сделаю я, фрау Скарлатти. – Фон Шнитцлер, представляющий «И.Г. Фарбениндустри», говорил спокойно и холодно, развалясь в кресле. – Вы приносите дорогую жертву, это всем ясно. Но во имя чего? Вы не можете принудить к капитуляции нечто, чего в действительности не существует! Мы не какая-то единая корпорация. – Он сильно шепелявил, но в каждом его слове сквозила надменность. Элизабет он был отвратителен.

– Совершенно верно, господин фон Шнитцлер.

– Тогда, – немец рассмеялся, – вы точно не в здравом уме! Я не желаю покрывать ваши убытки. Не можете же вы силой принудить нас к этому.

Кое-кто из сидящих за столом засмеялся.

– Конечно, было бы проще иметь дело с одним субъектом, с одним государством. Это было бы намного проще и значительно дешевле... Но я вынуждена действовать иначе, а следовательно, идти и на большие материальные затраты... Я избираю этот второй путь. Я приняла решение, господа. Время пошло.

Элизабет обвела взглядом участников совещания. Некоторые, не отрываясь, смотрели на нее, пытаясь обнаружить хотя бы малейший признак колебания, неуверенности, знак того, что она блефует. Другие глядели в сторону и вслушивались лишь в ее слова, в тон голоса, стараясь уловить хоть какой-то изъян или неувязку в логике. Это были люди, привыкшие одним мановением руки, одним словом повелевать нациями.

– Операция, как я уже говорила, начнется завтра. В финансовые центры пяти стран, представленных за этим столом, будут переведены огромные капиталы корпорации Скарлатти. В Берлине, Париже, Стокгольме, Лондоне и Нью-Йорке уже завершены переговоры о приобретении на открытом рынке значительной доли акций ваших основных компаний... Так что до полудня следующего делового дня, господа, «Скарлатти индастриз» станет обладателем значительного, хотя отнюдь не подавляющего, количества акций многих ваших крупных предприятий стоимостью в шестьсот семьдесят миллионов долларов!.. Вы осознаете, что это означает, господа? Киндорф прорычал:

– Да! Вы лишь взвинтите цены и принесете нам барыши! А сами останетесь ни с чем.

– Дорогая леди, никак не ожидал такого подарка! – Цены на текстильные товары Иннес-Боуэна отличались стабильностью, и он был в восторге от подобной перспективы.

Д'Альмейда, понимавший, что франко-итальянская железная дорога не может быть предметом сделки, придерживался иной точки зрения.

– Действительно, иные из вас находятся в более выгодном положении по сравнению с остальными, мсье Д'Альмейда.

Привстал и финансист Ликок и с едва заметным ирландским акцентом, четко, по-дикторски проговаривая слова, сказал:

– Допустим, все получится так, как вы говорите, мадам Скарлатти, а это вполне возможно, так чего нам в этом случае опасаться?

Элизабет собралась с духом и снова заговорила, когда взоры присутствующих опять обратились к ней.

– Я сказала, до полудня «Скарлатти» будет владеть значительной долей ваших акций... Часом позже начнется ажиотаж на биржах Европы, который в конце концов захлестнет и Уолл-Стрит. А еще через час «Скарлатти индастриз» продаст их по дешевой цене из расчета три цента за доллар... В то же время вся без исключения информация, касающаяся вашей сомнительной деятельности, будет направлена в основные информационные агентства ваших стран... И вы уже не сможете спасти свою репутацию, если учесть панику на бирже, без которой, как вы понимаете, не обойдется! Кое-кто из вас выплывет. Большинство же потерпит полный крах!

После непродолжительной паузы зал буквально взорвался. Магнаты призвали своих советников, советники лихорадочным шепотом давали справки.

Генрих Крюгер встал и крикнул во весь голос:

– Прекратите! Прекратите немедленно! Остолопы! Она никогда этого не сделает! Она блефует!

– Вы действительно так думаете? – стараясь перекричать шум, спросила его Элизабет.

– Я убью тебя, сука!

– Только попробуй... Крюгер! Только попробуй! – Мэтью Кэнфилд стоял уже рядом с Элизабет, глаза его были налиты кровью.

– А ты кто такой, черт тебя возьми, вшивый торгаш! – Человек по имени Крюгер пронзал взглядом Кэнфилда, возвысив свой голос до визга.

– Смотри на меня получше! Я твой палач!

– Что?!

Крюгер прищурился. Он был явно удивлен. Кто этот тип? Но на раздумья не было времени: за столом возник переполох. Теперь все присутствовавшие на совещании кричали друг на друга.

Генрих Крюгер ударил кулаком по столу: нужно было образумить их, заставить замолчать.

– Прекратите!.. Слушайте меня!.. Я скажу вам, почему она не может сделать этого! Не может!

Голоса постепенно стихали, все смотрели на Крюгера. Он указал на Элизабет Скарлатти.

– Я знаю эту стерву! Я и раньше видел, как она проделывает такие номера! Она собирает вместе людей, людей, обладающих силой, и пугает их. И все вместе они начинают паниковать. Она делает ставку на страх, болваны! На страх!

Додэ спокойно возразил:

– Но вы так и не объяснили, почему она не может этого сделать.

Крюгер не сводил с Элизабет Скарлатти глаз.

– Потому что тогда она разрушит все, что создавала всю жизнь. «Скарлатти индастриз» рухнет.

Сидней Мастерсон произнес едва ли не шепотом:

– Ну это мы и сами можем понять. Но вы не ответили на вопрос.

– Да она же не сможет жить без власти! Поверьте моему слову!

– Это ваше личное мнение, – сказала Элизабет, глядя на сына. – Вы предлагаете большинству участников нашего совещания поставить на карту все – лишь в расчете на ваше личное мнение?

– Черт бы вас побрал!

– Этот Крюгер прав, дорогуша. – По голосу легко было узнать техасца. – Вы разорите себя. Вам не во что будет даже поссать.

– Ваш лексикон под стать грубости ваших операций, мистер Лэндор.

– Плевать мне на слова, матушка. Меня заботят деньги, о них-то мы тут и толкуем. Зачем вам вся эта штука?