Глава 38

Элизабет Скарлатти сидела в постели. Сбоку стоял карточный столик, повсюду, куда ни глянь – на столике, на кровати, на полу, – лежали листы бумаги, аккуратно сложенные в стопки. Иные были снабжены соответствующими номерными карточками; другие явно предназначались в корзину.

Было четыре часа пополудни, и она за весь день лишь раз выходила из комнаты. Когда впускала Джанет и Мэтью. Она заметила, что у обоих ужасно расстроенный вид – может, устали, может, больны. Она понимала, что происходит. Давление, которое до этого испытывал Кэнфилд, стало теперь чересчур тяжким. Он был на грани срыва, нуждался в отдыхе. Именно сейчас он может согласиться принять ее предложение.

Элизабет в последний раз задержала взгляд на кипе бумаг, которую держала в руке.

Так вот, значит, как обстоит дело! Мозаика полностью составлена, картина ясна.

Она уже говорила Мэтью, что цюрихская группа, судя по всему, осуществляет стратегическое планирование. Теперь она это знала наверняка.

Не будь этот план столь вызывающе порочным, она, быть может, и поняла бы своего сына. Возможно даже, гордилась бы его участием. Но сейчас она была в ужасе.

Интересно, поймет ли ее Мэтью Кэнфилд? Впрочем, это не важно. Настала пора вплотную заняться Цюрихом.

Не выпуская бумаг из рук, она поднялась с постели и направилась к двери.

Джанет сидела за столом и писала письма. Кэнфилд расположился в кресле и нервно листал газеты. Оба удивились, увидев Элизабет.

– Вам что-нибудь известно о Версальском договоре? – спросила она, обращаясь к Кэнфилду. – Об ограничениях, репарационных выплатах?

– Как рядовому обывателю, лишь в общих чертах.

– Вы слышали когда-нибудь о плане Дауэса? Может, читали этот абсолютно несостоятельный документ?

– Я полагал, он делает репарации терпимыми.

– Только временно. За него ухватились политики, нуждающиеся в решении сиюминутных проблем. Для экономики это означает полный крах. В нем нигде не указывается окончательная сумма. Если же ее указать, то германская промышленность – то есть те, кто платит по счетам, – может рухнуть в один миг.

– А почему нам так важно это знать?

– Потерпите минутку. Я хочу, чтобы вы сами разобрались... Вы догадываетесь, кто осуществляет выполнение Версальского договора? Вы знаете, чей голос превалирует при принятии решений, ориентированных на план Дауэса? Кто в основном контролирует внутреннюю экономику Германии?

Кэнфилд положил газету на пол.

– Да. Какой-то комитет.

– Союзная контрольная комиссия.

– К чему вы клоните? – Кэнфилд поднялся с кресла.

– А к тому, что вы и сами начинаете подозревать. Три человека из цюрихской группы входят в состав Союзной контрольной комиссии. Фактически Версальский договор реализуется именно этими людьми. Действуя сообща, цюрихская группа может буквально манипулировать германской экономикой. Ведущие промышленники из государств, граничащих с Германией на севере, западе и юго-западе, в содружестве с наиболее крупными финансистами внутри самой Германии. Волчья стая. Они позаботятся о том, чтобы силы, действующие в Германии, пребывали в постоянной конфронтации друг с другом. Когда произойдет взрыв – а он наверняка произойдет, – они моментально появятся на авансцене и соберут все осколки. Для осуществления этого иезуитски искусного плана им необходима лишь политическая основа операции. Поверьте мне на слово – они ее нашли. В лице Адольфа Гитлера и его нацистов... В лице моего сына, Алстера Стюарта Скарлетта.

– Бог ты мой! – тихо произнес Кэнфилд, не сводя с Элизабет глаз. Он не совсем вник в детали, но вполне осознал весь ужасный смысл сказанного.

– Пора отбывать в Швейцарию, мистер Кэнфилд. О подробностях он расспросит ее в пути.

Глава 39

Все телеграммы были составлены на английском и были совершенно идентичны. Телеграммы были отправлены в штаб-квартиру компании или корпорации на имя лица, занимающего самое высокое положение.

С учетом временных поясов телеграммы должны прибыть ровно в полдень в понедельник и быть вручены лично адресату под расписку.

Элизабет Скарлатти желала, чтобы ее адресаты письменно и без малейшего промедления подтвердили получение телеграммы. Она желала также, чтобы они незамедлительно, отложив все дела, сообщили, что ознакомились с содержанием ее телеграфного послания.

А содержание было следующим:

"Через покойного маркиза де Бертольда корпорация Скарлатти индастриз единолично представляемая адресантом данного послания информировала о вашей консолидации тчк Адресант как единственный полномочный представитель Скарлатти считает что существуют сферы взаимного интереса тчк Активы Скарлатти могут быть предоставлены на определенных условиях в ваше распоряжение тчк Адресант прибудет в Цюрих через две недели вечером 3 ноября в девять часов тчк Переговоры состоятся в Фальке-хаус

Элизабет Уикхем Скарлатти".

Последовало тринадцать ответных телеграмм на разных языках, но всем им было присуще нечто общее.

Страх.

Пришла еще одна, четырнадцатая телеграмма, отправленная из номера мадридской гостиницы «Эмпрадор», зарезервированного для господина Генриха Крюгера. Господин Генрих Крюгер был в бешенстве.

– Я не допущу этого! Этому не бывать! Я их всех пошлю на смерть! Смерть! Смерть! Смерть! Ее предупредили! Всем смерть! Всем до единого! Сегодня вечером разошлю приказы! Сейчас же, немедленно!

Чарльз Пеннингтон, приставленный Людендорфом к Крюгеру в качестве телохранителя, стоял у ведущей на балкон двери, нежась в косых лучах испанского солнца.

– Восхитительно! Просто восхитительно!.. Не будьте же ослом. – Он не любил смотреть на Генриха Крюгера. И в обычном-то состоянии это лицо было достаточно гадким. В гневе же становилось просто омерзительным.

– Не смей говорить мне...

– Да бросьте вы! Не делайте глупости. – Пеннингтон видел, как Крюгер злобно сжимает в кулаке телеграмму от Говарда Торнтона, в которой сообщалось о предстоящей встрече с мадам Скарлатти в Цюрихе. – Ну какая вам, черт возьми, разница? Всем вам вместе и каждому в отдельности? – Пеннингтон сам вскрыл конверт и прочел послание, потому что, как объяснил он Крюгеру, представления не имел, когда тот вернется со встречи с папским нунцием. Ведь дело могло оказаться безотлагательным. Чего он, однако, не сообщил Крюгеру, так это того, что Людендорф велел ему вскрывать все письма, равно как прослушивать все телефонные разговоры этого зверя. И он делал это с удовольствием.

– Нам больше никто не нужен! Мы больше никого не можем брать в долю! Не можем! Цюрих запаникует! Они набросятся на нас, как волки!

– Они все получили телеграммы. Если они решили приехать, их уже не остановить. Кроме того, у этой Скарлатти тигриные зубы, если, конечно, она – та, кого я имею в виду. Она ворочает миллионами... Чертовски выгодно ее участие в нашем деле. Я был невысокого мнения о Бертольде, наверно, даже совсем неважного – вонючий французский еврей, – но раз он провернул такое дельце, готов снять перед ним шляпу. Как бы там ни было, повторяю, вам-то что?

Генрих Крюгер глядел на элегантного англичанина, в этот момент как раз поправлявшего манжеты, чтобы они выглядывали из рукавов ровно на столько, на сколько положено. Красно-черные запонки прекрасно смотрелись на светло-голубом фоне рубашки. Крюгер знал, что эта ангельская наружность обманчива: как и «светский лев» Бутройд, Пеннингтон был убийцей, получавшим чувственное наслаждение от своего ремесла. Кроме того, к нему с уважением относился Гитлер, пожалуй, даже с большим, чем к Йозефу Геббельсу. Тем не менее, Крюгер принял решение. Он не мог допустить такого риска.

– Эта встреча не состоится! Она будет убита. Я ее убью.

– В таком случае я обязан напомнить вам, что такое решение должно быть согласовано со многими лицами. Вы не можете принять его самостоятельно. А на согласие остальных и не надейтесь.

– Вы здесь не для того, чтобы лезть со своими советами!

– О! Вы ошибаетесь. Я получил инструкции от Людендорфа. И он, разумеется, знает о послании Торнтона: я сообщил ему по телефону несколько часов назад. – Пеннингтон небрежно глянул на часы. – Я иду в город обедать... Если честно, я предпочел бы поесть в одиночестве, но если вы настаиваете, так и быть, потерплю вашу компанию.

– Ах ты, пес! Я сверну тебе твою сучью шею!

Пеннингтон рассвирепел. Он знал, что Крюгер не вооружен, его револьвер лежит в спальне на комоде, и в нем возник соблазн. Он мог бы сейчас убить Крюгера, предъявить телеграмму в качестве доказательства и сказать, что Крюгер отказался повиноваться. Но его сдерживала перспектива бегства от испанских властей, тогда придется спешить, а ему спешить не хотелось. Кроме того, Крюгеру предстояло еще выполнить порученную ему работу: убрать Говарда Торнтона.

– Интересно, каким образом. Ведь существует много различных способов.

И Пеннингтон достал из подплечной кобуры маленький пистолет.

– Например, я могу сейчас выпустить одну пулю прямо вам в рот. Но я не сделаю этого, несмотря на ваше провокационное поведение, потому что порядок есть порядок. К тому же мне пришлось бы отвечать за свой поступок – и, без сомнения, полной мерой. Но вы будете мертвы, обещаю, если станете решать этот вопрос в одиночку.

– Ты не знаешь эту Скарлатти, Пеннингтон. Я знаю! Как она могла прознать про Бертольда? Что она могла выведать у него?

– Разумеется, вы ведь старинные друзья! – Пеннингтон отвел в сторону пистолет и рассмеялся.

Как! Как? Она не посмеет бросить ему вызов! Единственное, чем она дорожит, – это имя Скарлатти, корпорация «Скарлатти», ее будущее. Ведь она знает, что он не остановится ни перед чем, чтобы уничтожить все это! Так как? Почему?

– Этой женщине нельзя доверять! Ей нельзя доверять!

Чарльз Пеннингтон опустил пистолет в кобуру под мышкой, одернул пиджак, подошел к двери и спокойно спросил:

– Неужели, Генрих?.. Так-таки и нельзя?

Англичанин закрыл за собой дверь, оставив в комнате лишь тонкий аромат одеколона «Ярдли».

Генрих разгладил смятую телеграмму.

Торнтон охвачен паникой. Каждый из оставшихся тринадцати членов цюрихской группы получил такую же телеграмму от Элизабет Скарлатти. Но никто, кроме Торнтона, не знал, кто он, Крюгер, на самом деле.

Значит, нужно действовать быстро. Пеннингтон был прав. Если он отдаст приказ об убийстве Элизабет Скарлатти, его самого ликвидируют. Однако не исключено, что после встречи в Цюрихе согласие на устранение Элизабет Скарлатти будет получено. Да, после Цюриха.

А сейчас самое главное – участок Торнтона. Он велел Торнтону, ради его собственной безопасности, продать его. Напуганный Торнтон не возражал, и болван нунций отлично сыграл ему на руку. Во славу Иисуса и ради нового удара по богопротивному большевизму.

Деньги и документы будут переведены в течение недели. Торнтон поручил осуществление сделки своему адвокату из Сан-Франциско.

Как только земля станет его собственностью, Генрих Крюгер отдаст приказ о ликвидации Торнтона.

И, когда эта никчемная жизнь оборвется, Генрих Крюгер обретет свободу. Он станет истинным светочем нового порядка. И никто уже не будет знать, что Алстер Скарлетт жив.

Кроме одного человека.

Он сразится с ней в Цюрихе.

И в Цюрихе ее уничтожит.

Глава 40

Посольский лимузин взобрался на холм и подкатил к фасаду роскошного двухэтажного особняка в Фэрфаксе, штат Вирджиния. Это была резиденция атташе Веймарской республики Эриха Рейнгардта, племянника единственного входящего в элиту германской армии генерала, который открыто поддерживал новое движение – движение нацистов. Молодой отпрыск старинного прусского рода также симпатизировал движению.

Некий элегантный господин с нафабренными усами выбрался из задней дверцы машины и ступил на асфальтовую дорожку. Он окинул взглядом украшенный лепниной фасад особняка:

– Симпатичное гнездышко.

– Рад вас видеть, Пул, – с улыбкой сказал молодой Рейнгардт, пожимая руку сотруднику фирмы «Бертольд и сыновья».

Они вошли в дом, и Эрих Рейнгардт провел своего гостя в заставленный книгами кабинет. Он предложил Пулу располагаться в кресле, сам же направился к застекленному шкафчику за бокалами и бутылкой виски.

– Итак, перейдем к делу. Вы преодолели три тысячи миль – а океан в это время года не располагает к путешествию – специально, чтобы встретиться со мной. Я, естественно, польщен, но чем могу?..

– Кто организовал убийство Бертольда? – резко спросил Пул.

Эрих Рейнгардт оторопел. Он подался вперед, поставил бокал на низенький столик и выставил руки ладонями вперед, как бы отстраняя собеседника, потом заговорил медленно, тщательно подбирая слова:

– Мой дорогой гость, почему вы думаете, что я каким-то образом причастен к этому? То есть я – со всей возможной прямотой – хочу сказать, что вы либо заблуждаетесь относительно моего могущества, либо убийство мсье Бертольда так потрясло вас, что вы утратили ощущение реальности.

– Лэбиш не убил бы его, если бы не получил соответствующего приказа. Причем приказа от какого-то весьма влиятельного лица.

– Ну, начнем с того, что я таким лицом не являюсь. Во-вторых, у меня нет причины. Я любил мсье Бертольда.

– Вы едва его знали.

Рейнгардт рассмеялся.

– Прекрасно. Тем меньше оснований для подозрений...

– Я же не говорю, что вы лично это сделали. Я спрашиваю, кто и почему желал его смерти. – Пулу изменило свойственное ему хладнокровие. На то у него были веские причины: у этого строптивого пруссака, кажется, имеется ключ к разгадке, и он. Пул, не отступит, пока не докопается до истины. – Знал ли Бертольд что-нибудь такое, что все его родственники предпочли бы держать в тайне от него.

– Абсурдное предположение.

– Так знал или нет?

– Жак Бертольд был нашим резидентом в Лондоне! Он занимал уникальное положение в Англии, обеспечивавшее ему дипломатическую неприкосновенность. Его влияние ощущалось во многих странах, он входил в двадцатку мировой промышленной элиты. Его гибель стала огромной утратой для всех нас! Как вы можете позволить себе предположить, что в его смерти повинен кто-то из нас!

– Странно, что вы не ответили на мой вопрос. – Пул повысил голос. – Может, ему было известно нечто такое, что кое-кому в Мюнхене могло показаться опасным?

– Если так, то я не имею об этом ни малейшего представления!

Зато Пул знал. Возможно, он только один и знал. Если бы только он мог быть уверен!

– Будьте любезны, налейте мне еще виски. Извините за несдержанность. – Он улыбнулся. Рейнгардт рассмеялся.

– Вы просто невозможны. Дайте мне ваш бокал... Вам не повезло – вы преодолели три тысячи миль впустую.

Пул пожал плечами. Он привык к переездам – когда удачным, когда не очень. Всего лишь полгода назад его посылали сюда же Бертольд и его странный друг, уродец Генрих Крюгер. Тогда поручение было простым: завести знакомство с одной молодой дамой, разузнать, что она слышала от старухи Скарлатти. Он потерпел фиаско: ему помешал этот Кэнфилд. Удачливый агент по сбыту спортивных товаров. Зато он преуспел в выполнении других приказов Крюгера. Выследил банкира Картрайта. Убил его, вскрыл сейф и изъял соглашение банкира с Элизабет Скарлатти.

Именно тогда он и узнал настоящее имя Генриха Крюгера. В ту пору сын Элизабет Скарлатти как раз нуждался в союзнике и Жак Бертольд стал таким союзником. И в благодарность за эту драгоценную дружбу Алстер Скарлатти приказал его убить. Приказал убить человека, который делал для него все возможное.

И он. Пул, отомстит. Но, прежде чем мстить, необходимо убедиться, что он не ошибается в своем подозрении. Ни нацистские вожди, ни члены цюрихской группы не знают, кто такой Крюгер. Значит, Крюгер убил Бертольда ради того, чтобы сохранить в тайне свое истинное имя.

Разоблачение может стоить движению миллионов.

Эрих Рейнгардт подошел к Пулу.

– О чем вы задумались, мой милый друг? Впрочем, можете молчать.

– О?.. Да, поездка получилась неудачная, Эрих. Вы правы. – Пул откинул голову на спинку кресла, прикрыл ладонью глаза, потер лоб. Рейнгардт вернулся к своему креслу.

– Вам нужен отдых... Знаете, что я думаю? Я думаю, вы правы. Наверное, нашелся какой-то дурак, который действительно отдал такой приказ.

Изумленный Пул открыл глаза.

– Да! – продолжал Эрих. – Пожалуй, вы правы. И этого человека надлежит укоротить!.. Штрассер борется с Гитлером и Людендорфом. Экхарт мечется как безумец. Киндорф вопит. Йодль предает в Баварии. Грефс устраивает кутерьму на севере. Даже мой собственный дядя, знаменитый Вильгельм Рейнгардт, сделался посмешищем всей Германии. Он произносит речи, а я слышу, как у меня за спиной Америка покатывается со смеху. Я говорил вам, мы расколоты на десяток фракций. Волки перегрызают друг другу глотки. Так мы ничего не добьемся! Ничего, если этому не положить конец! – Эрих Рейнгардт не скрывал своей ярости. Он вновь вскочил с кресла. – Они все упрямы как ослы. Мы можем потерять цюрихскую группу. Если мы не сумеем договориться между собой, как, думаете, долго они будут поддерживать нас? Эти люди не заинтересованы в тех, кто не способен использовать грядущую власть для своего собственного блага. Им наплевать на укрепление немецкой марки во славу нового порядка, новой Германии. Равно как на любые амбиции какой бы то ни было нации. Их богатство обеспечивает им свободу действий. Они сотрудничают с нами ради одной-единственной цели – ради собственной власти. Если мы дадим хоть один повод усомниться в том, что мы именно те, за кого себя выдаем, что мы действительно носители нового порядка Германии, – они отвернутся от нас. Они оставят нас ни с чем! Даже те из них, в чьих жилах течет истинно арийская кровь!

Гнев Рейнгардта пошел на убыль. Он попытался улыбнуться, но улыбка у него не получилась, зато, как бы в порядке самокомпенсации, он осушил залпом свой бокал и быстро направился к бару.

Если бы только Пул был уверен! – Я понимаю, – едва слышно произнес он.

– Да. Я полагаю, что вы понимаете. Вы давно и дружно работали с Бертольдом. Вы совершили массу полезных дел... – Он обернулся и уставился на Пула. – Я вот что, собственно, хочу сказать. Все, ради чего мы трудились, может пойти насмарку из-за этих внутренних разногласий. Достижения Функе, Бертольда, фон Шнитцлера, Тиссена, даже Крюгера превратятся в прах, если мы не объединимся. Мы должны сплотиться вокруг одного, быть может, двух приемлемых вождей...

Вот оно! Это знак. Теперь Пул был уверен. Рейнгардт назвал имя! Крюгер!

– Может быть, Эрих, вы правы. Но вокруг кого? – Назовет ли Рейнгардт это имя еще раз? Более чем сомнительно, потому что Крюгер не немец. Но как, ни малейшим образом не выказывая своей озабоченности, вынудить Рейнгардта еще раз обронить имя, просто-напросто еще раз упомянуть его?

– Возможно, Штрассера. Он силен, привлекателен. Людендорф действительно обладает славой национального героя, но он уже чересчур стар. А понаблюдайте за этим Гитлером, Пул! Вы читали протоколы его выступлений на мюнхенском суде?

– Нет. А стоит?

– Да! Он заражает энергией! Фантастически красноречив! И глубок!

– У него много врагов. Ему запрещено выступать с речами почти во всех землях и княжествах Германии.

– Неизбежные издержки в поступательном движении к власти. Запреты на его речи уже снимаются. Теперь Пул внимательно всматривался в Рейнгардта.

– Гитлер дружит с Крюгером, да?

– Ах! А вы бы не дружили? У Крюгера миллионы! Это благодаря Крюгеру Гитлер получил свои автомобили, своего шофера, замок в Берхтесгадене. Бог ведает, что еще. Не думаете же вы, что он купил все это на свои авторские гонорары, а? Смешно. В прошлом году Гитлер при заполнении налоговой декларации указал доход, которого, пожалуй, не хватило бы и на покупку двух шин к «мерседесу»; – Рейнгардт рассмеялся. – Слава Богу, нам удалось приостановить следствие в Мюнхене. Да, Крюгер – это благо для Гитлера.

Теперь Пул был абсолютно уверен. Участники цюрихской группы не знали, кто такой в действительности Генрих Крюгер!