Фиона никак не отреагировала на очевидную ложь. Согласно ее источникам, попытка удержать Малковича в стороне от политической кухни была равносильна потуге не позволить изголодавшемуся льву сожрать лежащего у него перед носом жирного ягненка.

Малкович оказался выше, чем Фиона представляла; гриву седых волос он коротко стриг лишь по бокам и сзади. Глубоко посаженные светло-голубые глаза мгновенно выдавали его славянское происхождение. А беглая английская речь свидетельствовала о долгих годах, которые он провел в Британии и Америке — сначала как студент Оксфорда и Гарварда, позднее как преуспевающий бизнесмен, инвестор и перекупщик собственности.

— Пожалуйста, присаживайтесь. — Малкович указал на одно из украшенных вышивкой кресел напротив стола и, когда Фиона села, опустился во второе. — Может, сначала чайку? — любезно предложил он. — На улице, наверное, еще довольно холодно. Сам я приехал рано, несколько часов назад. Мировые финансовые рынки в наши дни, увы, живут по безбожным графикам!

— Да, спасибо, — приняла предложение Фиона, смеясь про себя над его сказками о многочасовой работе. — От чашечки чая, пожалуй, не откажусь.

Практически сразу же другая секретарша Малковича внесла поднос с серебряным самоваром, двумя чашками и тарелочками — на одной были кругляши лимона, в другой джем, чтобы подсластить крепкий чай. Наполнив чашки, женщина быстро и бесшумно удалилась.

— Итак, перейдем к главному, мисс Девин, — дружелюбно произнес Малкович, сделав несколько глотков. — Как мне передали, вас особенно интересует та роль, которую, по моему мнению, я и мои компании играют в развитии новой России.

Фиона кивнула.

— Совершенно верно, мистер Малкович, — ответила она, становясь журналисткой, жаждущей собрать материал для новой захватывающей статьи. Это не составило большого труда. За последние годы Фиона Девин упорным трудом завоевала репутацию блестящего репортера. Специализировалась на зачастую весьма сложных взаимоотношениях между российской политикой и экономикой. Ее статьи регулярно публиковались в ведущих газетах и бизнес-журналах по всему миру. Не было ничего удивительного в том, что она возгорелась желанием взять интервью у крупнейшего, наиболее влиятельного инвестора в российскую промышленность.

К тому же общаться с ним доставляло удовольствие. Обаятельный, совершенно непринужденный, Малкович отвечал на вопросы о своих планах и бизнес-операциях с готовностью, как будто не лукавя и не увиливая, отклонил лишь те, которые, даже по мнению самой Фионы, были чересчур личными либо касались важных для конкурентов сведений.

Однако, невзирая на внешнюю открытость и простоту миллиардера, Фиона чувствовала, что он тщательно выбирает каждое слово. Так, чтобы сформировать о себе определенное мнение, чтобы она и читатели видели его таким, как хотелось ему. Что ж, отмечала про себя Фиона, такова судьба журналиста. Особенно независимого от конкретной газеты, журнала или телекомпании. Засыплешь опрашиваемого чрезмерным количеством трудных вопросов, и в следующий раз он вообще откажется с тобой встречаться. Задашь их слишком мало — получишь дешевый дифирамб, которыми пестрят второсортные издания.

Медленно и искусно она подвела разговор к политике и ловко сосредоточила внимание на укреплении авторитарной власти Дударева.

— Положение иностранного инвестора в России небезопасно, — сказала она наконец. — Вспомните, какая участь постигла владельцев «Юкоса» — одни оказались за решеткой, другие попали в немилость, а компанию принудительно продали. Каждый доллар или евро, вложенный в дело здесь, может в любую минуту отобрать Кремль. Законы тут принимаются по прихоти кучки властителей. Как в подобных условиях вы строите планы на будущее?

Малкович пожал плечами.

— Любое предприятие — риск, мисс Девин, — добродушно ответил он. — В этом я убедился не раз, уж поверьте. Но я всегда стремлюсь к долгосрочности, вопреки повседневным неурядицам и неожиданным поворотам судьбы. У России масса недостатков, но она есть и будет страной необъятных возможностей. Как только компартия рухнула, россияне заболели капиталистическими излишествами — начался «Позолоченный век»[5] с его алчными промышленными магнатами и олигархами. Теперь маятник качнуло в другую сторону, к более жесткому контролю со стороны государства — это же естественно. Когда-нибудь маятник остановится посередине, все придет в равновесие. И мудрейшие из нас, кто продержится в России в трудные времена, будут щедро вознаграждены.

— Вы в этом уверены? — спокойно спросила Фиона.

— Уверен, — подтвердил миллиардер. — Не забывайте, что с президентом Дударевым я знаком лично. Он, разумеется, не святой, но стремится навести в стране столь долгожданный порядок. Наладить дисциплину. Уничтожить, наконец, мафию, вернуть на улицы Москвы и остальных городов безопасность и спокойствие. — Он приподнял бровь. — Мне казалось, вы как никто другой видите, насколько это важно, мисс Девин. Безвременная гибель вашего супруга — великая трагедия. В обществе, руководство которого печется о благополучии граждан, не произошло бы ничего подобного. Надеюсь, именно такой желают видеть Россию нынешние правители.

С несколько мгновений Фиона молча смотрела на Малковича, подавляя волну холодной ярости, ни в малой степени не отразившейся на лице. Прошло два года, но рана в душе от потери Сергея еще кровоточила. Мимоходное упоминание о его убийстве, особенно в беседе про возрастающий деспотизм Дударева, вонзилось в душу острой колючкой.

— В поимке убийц мужа я принимала личное участие, — произнесла Фиона совершенно ровным голосом. На выслеживание тех, кто заказал убрать Сергея, сбор доказательств, сопряженный с громадным риском, у нее ушло несколько месяцев. В конце концов власти услышали ее выраженные в статьях воззвания и приняли надлежащие меры. Большинство причастных к убийству Сергея мерзавцев отбывало теперь длительные сроки в тюрьме.

— Знаю, — сказал Малкович. — Я читал ваши бесстрашные выступления против мафии с огромным восхищением. Но, согласитесь, если бы правоохранительные органы не были так коррумпированы, выполняли свои обязанности более профессионально и активно, все было бы гораздо проще.

Фиона внутренне напряглась. «Зачем он так настойчиво напоминает мне о смерти мужа? — подумала она. — Этот тип ничего не делает без умысла. Хочет вывести меня из равновесия? Или сообщить о том, что возвращение России к прежнему режиму и его связи с Дударевым — не тема для нашей беседы? Если так, надо поторопиться. А то он под каким-нибудь предлогом закончит разговор, и я останусь при своих интересах».

— Есть вещи пострашнее коррумпированных правоохранительных органов, — произнесла она. — Например, утаивание важной информации. По-моему, это излишне, даже опасно. В особенности когда речь идет о здоровье и благополучии нации.

Малкович повел бровью.

— Не совсем понимаю, мисс Девин. О каком таком «утаивании» вы толкуете?

Фиона пожала плечами.

— А каким еще словом можно назвать попытку скрыть не только от россиян, но и от всего мирового сообщества новость о появлении неизученной смертельной болезни?

— Смертельной болезни? — Малкович наклонился вперед, внезапно настораживаясь. В его глазах блеснула тревога. — Продолжайте, — негромко попросил он.

Фиона рассказала обо всем, что они со Смитом успели узнать от Петренко и Кирьянова, умолчав лишь про то, что ей известно об убийстве обоих врачей. И о распространении таинственного недуга за пределами России. Когда она договорила, миллиардер поджал губы.

— А у вас есть какие-нибудь доказательства? Вы уверены, что это заболевание не чья-то выдумка?

— Доказательства? Пока нет. Остальные врачи из ЦКБ отказались со мной разговаривать, а истории болезни держат под замком, — сообщила Фиона, качая головой. — Надеюсь, вы понимаете, насколько серьезна опасность? Если Кремль — или Министерство здравоохранения — продолжит умалчивать о заболевании в нелепой попытке избежать паники либо пристального внимания со стороны Запада, последуют катастрофичные последствия.

Малкович поморщился.

— В самом деле. Политика и экономика могут сильно пострадать. Мировая общественность и финансовые рынки, если узнают, что россияне хранят в секрете известие о новой страшной болезни вроде СПИДа, придут в бешенство.

— А меня больше волнуют человеческие жизни, — спокойно произнесла Фиона.

Губы Малковича тронула холодная улыбка. Он взглянул на журналистку с еще большим уважением.

— Чего же вы хотите от меня, мисс Девин? Полагаю предыдущие ваши вопросы были лишь прелюдией главного разговора — об этой самой медицинской тайне?

— Не совсем так, — ответила Фиона, слегка краснея. — Но, да, я действительно надеюсь, что вы поможете мне, используя свое влияние, пролить свет на историю с таинственной болезнью.

— Хотите, чтобы я помог вам представить миру очередную газетную сенсацию? — переспросил Малкович. — Чисто по доброте душевной?

Фиона улыбнулась, умышленно придавая лицу то же выражение недоверчивости, что светилось во взгляде миллиардера.

— О вашей склонности к благотворительности ходят легенды, мистер Малкович, — сказала она. — И потом, вы прекрасно знаете, как важна газетная слава.

— И как опасен газетный позор, — добавил миллиардер, сардонически усмехаясь. — Ладно, мисс Девин, — сдался он, качая крупной головой. — Попробую помочь вам, в чем сумею, хотя бы исключительно в корыстных целях.

— Спасибо, — проговорила Фиона, закрывая блокнот и грациозно поднимаясь с кресла. — Очень великодушно с вашей стороны. Мои координаты у ваших людей есть.

— Не стоит благодарности, — ответил Малкович, тоже вставая. Его лицо посерьезнело. — Если то, о чем вы поведали, — правда, постараемся общими усилиями исправить чью-то роковую ошибку.

Джон Смит шагал по аллее тихого парка — знаменитых Патриарших прудов. Под ногами хрустел лед, все еще сковывавший землю. Рев автомобилей с Садового кольца был едва слышен, вдали, на площадке для игр, резвилась и смеялась ребятня. Из-за темных стволов и оголенных веток выглядывали чудные скульптуры — изображения героев популярных в девятнадцатом веке басен.

Дойдя до большого замерзшего пруда в центре парка, Смит остановился и, пытаясь согреться, засунул руки в карманы. Летом тут было совсем иначе: улыбающиеся лица, солнце, пение птиц. А зимой царили тоска и одиночество.

— Однажды на Патриарших побывал сам дьявол, знаете? — послышался из-за спины негромкий женский голос.

Смит повернул голову.

Совсем недалеко, между двух обнаженных лип стояла Фиона Девин. Темные волосы спрятаны под меховой шапкой, на щеках румянец. Она подошла ближе.

— Дьявол? В прямом или переносном смысле?

Фиона улыбнулась зелено-голубыми глазами.

— Всего лишь в художественном произведении. Во всяком случае, кое-кто на это очень надеется. — Она кивком указала на пруд. — Михаил Булгаков начинает с описания этих мест свой знаменитый роман «Мастер и Маргарита». Здесь якобы появляется Сатана, задумавший поглумиться над атеистической Москвой времен Сталина.

Смит поежился — видимо, от холода, по крайней мере так ему хотелось думать.

— Да уж, отличное место мы выбрали для встречи, — сказал он, улыбаясь. — Пустынное, холодное и проклятое. Не хватает только саней, запряженных воющими волками, — то есть погони.

Фиона усмехнулась.

— Это что, задушевный пессимизм, приправленный черным юмором? По-моему, полковник, вы впишетесь в здешнюю жизнь быстрее, чем я думала. — Она подошла ближе и тоже остановилась у самого пруда. — Мои люди проверили врачей и ученых из вашего списка. Я готова передать вам сведения, — произнесла она без предисловий, значительно понизив голос.

Смит от удивления тихо свистнул.

— Слушаю.

— Самый надежный и безопасный вариант — доктор Елена Веденская, — сказала Фиона уверенно.

Смит медленно кивнул. За последние несколько лет с Веденской, как и с Петренко, он неоднократно встречался на конференциях. Перед глазами возник расплывчатый образ весьма непривлекательной аккуратной женщины лет пятидесяти с небольшим — женщины, благодаря упорству, уму и профессионализму добравшейся в своей сфере до самых вершин. Веденская возглавляла отделение молекулярной биологии в Центральном НИИ эпидемиологии. Так как институт считался одним из ведущих центров по исследованию инфекционных заболеваний в России, Веденскую непременно должны были вовлечь в изучение таинственной болезни.

— А почему вы считаете, что ей можно доверять? Есть какая-то причина?

— Есть, — сказала Фиона. — Доктор Веденская — сторонница демократии и политических реформ, — добавила она вполголоса. — Выступала за преобразования, еще когда была студенткой, в брежневскую эпоху. Балом в те времена правила коммунистическая партия.

Смит прищурился.

— Значит, за Веденской следят фээсбэшники.

— Наверняка, — согласилась Фиона, пожимая плечами. — Только в настоящее время в ее личном деле ложные сведения. Согласно им Елена Веденская — надежная, политически пассивная гражданка.

Смит вскинул бровь.

— Кто-то подменил ее досье? Неужели такое чудо возможно?

— Об этом я расскажу вам лишь в случае крайней необходимости, полковник. Сами понимаете.

Смит кивнул, принимая упрек.

— Понимаю. Как, по-вашему, мне лучше к ней обратиться? Через институт?

— Разумеется, нет, — ответила Фиона. — Я почти уверена, что все звонки, поступающие в московские больницы и научно-исследовательские учреждения, прослушиваются. — Она протянула ему клочок бумаги с аккуратно выведенными женской рукой десятью цифрами. — К счастью, у Веденской есть сотовый, номер нигде не зарегистрирован.

— Позвоню ей сегодня же, — решил Смит. — Попрошу о встрече вечером, в каком-нибудь ресторанчике, подальше от института. Якобы просто как давний знакомый, коллега.

— Разумно, — одобрила идею Фиона. — Но столик закажите на троих.

— Вы тоже придете?

— Да, — ответила она, шаловливо улыбаясь краешком рта. — Если, конечно, вы не затеяли за Веденской приударить.

— Приударить? Нет, не затеял.

Фиона улыбнулась шире.

— Очень предусмотрительно с вашей стороны.

На удалении ста метров в серебристом «БМВ», припаркованном у обочины на узенькой улочке, сидели два человека. Первый, немец по фамилии Вегнер, наклонившись к тонированному ветровому стеклу, делал снимки цифровым фотоаппаратом. Второй, Чернов, бывший офицер КГБ, вводил последовательность команд в небольшой ноутбук, который держал на коленях.

— Связь установлена, — воскликнул он. — Отправим изображения, как только закончишь.

— Замечательно, — пробормотал Вегнер. Сделав еще несколько фотографий, он опустил аппарат. — Пожалуй, достаточно.

— И кто этот тип? Есть какие-нибудь предположения?

Фотограф пожал плечами.

— Никаких. Но над этой загадкой пусть ломают голову другие. Наша задача следить за Девин и докладывать обо всех ее встречах.

Чернов с недовольной миной закивал.

— Знаю. Что-то больно уж подозрительно она себя ведет. Сегодня утром в метро я было подумал, ты потерял ее из вида навсегда. А потом мне пришлось мчать как угорелому, чтобы нагнать вас. — Он насупился. — Слишком много она задает вопросов. Надо бы с ней покончить.

— Убить журналистку? Американку? — бесстрастно спросил фотограф. — Сделаем, если прикажет герр Брандт. Когда придет время.

Неподалеку, в дверном проеме, стоял, медленно покачиваясь то вперед, то назад и обхватывая себя руками, высокий полный человек. Старенькое пальтишко, линялые штаны в заплатах — он выглядел как множество других задавленных бедностью, нередко шатающихся по Москве в алкогольном опьянении стариков-пенсионеров. Но взгляд глаз под кустистыми бровями был ясен, даже внимателен. Нахмурившись, он заучил номера «БМВ» наизусть. И в отчаянии подумал: скоро и на улице-то будет страшно показываться. Дожили!