— Нет, я не настаиваю… — пролепетал Портер. — Мне кажется, вы лучше знаете, что и как надо делать. У вас есть инструкции… действуйте сообразно с ними.

Спенсер грубо захохотал.

— Боитесь ответственности, мистер Портер, так ведь? Эх вы, сухопутная душонка… даже кровь дикарей ему страшно пролить.

— Ничуть не страшно, — защищался Портер. — Пятерых дикарей я сегодня своей рукой застрелю, но, мне кажется, неудобно совсем игнорировать… формальную юридическую сторону дела.

— Юридическая сторона? — опять засмегялся Спенсер. Потом пренебрежительно сплюнул и сказал: — Я вам сейчас покажу свою юриспруденцию.

Он повернулся к артиллеристам и приказал открыть огонь по хижинам островитян.

Огонь повели одиночными выстрелами с минутными перерывами. Каждый снаряд разносил одну из хижин островитян. Хрупкие сооружения рассыпались во все стороны, кое-где возникали небольшие пожары, но не прекращавшийся проливной дождь быстро тушил их. Глухо и грозно отдавался в горах грохот выстрелов. Но нигде по-прежнему не показывался ни один человек.

— Ваши бунтовщики трусливы, как зайцы, — дразнил Портера Спенсер. -Прямо удивительно, как вы могли таких испугаться.

— Оказались бы вы на моем месте… — проворчал Портер.

— Тогда не произошло бы такой скандальной истории, — резко отпарировал Спенсер.

После двенадцатого выстрела он велел прекратить огонь в полной уверенности, что на островитян нагнали достаточно страху и им в голову не придет сопротивляться. С корабля спустили на воду две шлюпки. В каждой разместилось по десяти матросов, вооруженных ружьями и автоматическими винтовками. Отплывая на берег, они взяли с собою и два легких пулемета. В первой лодке сидел сам Спенсер, во второй, рядом с одним молодым лейтенантом занял место мистер Портер. В карманах у него было два револьвера, а в руках он держал заряженную винтовку — агент имел очень бравый и воинственный вид.

Маленький десант без каких-либо происшествий высадился на берег и сейчас же по всем правилам военного искусства начал операции. Половина десантников под командой лейтенанта обыскала все еще уцелевшие хижины островитян, но не нашла там ни одного человека. Остальные прочесали кусты и ближайший лес у берега. Ничего не обнаружив, все опять собрались у лодок, ожидая дальнейших приказаний Спенсера.

— Надо лишить возможности островитян маневрировать, — сказал командир канонерки: — надо изру» бить и перепортить все их лодки.

— Это удачная мысль, — согласился Портер.

— Это я знаю и без вас, — сухо заявил Спенсер. — К тому же ваше мнение меня нисколько не интересует, и вы можете держать его при себе.

— Насколько мне известно, представителем гражданской власти на острове являюсь я, мистер Спенсер… — возразил Портер.

— Плевать я хочу на вашу гражданскую власть. Если вы на что-нибудь способны, — покажите это. Прикажите островитянам собраться на взморье. Скажите им, чтобы они устроили угощение для моих людей. Почему вы медлите, мистер Портер?

— Ваши шутки неуместны, мистер Спенсер. Пока я не вижу, чтобы ваши военные манипуляции принесли ощутимые результаты.

— Вы не видите? Так посмотрите.

И Спенсер велел матросам рубить пироги острови* тян. Их было множество, и как бы ни была хрупка каждая такая пирога, матросам пришлось целых полчаса потрудиться так, что рубашки на них взмокли, пока их разрушительная работа была доведена до конца. Результаты удовлетворили Спенсера.

— Теперь мы превратили этих обезьян в сухопутных крыс и можем делать с ними все что угодно. Ребята, сыпаните-ка свинцовым градом туда, по тем ку* стам! — приказал он пулеметчикам.

Матросы живо установили два легких пулемета и начали стрелять длинными очередями. Пули секли стволы деревьев и ветки, .на землю падали кусочки коры и сбитые листья. Но кусты молчали.

— Вперед, ребята! — заорал Спенсер. — Присту» пом взять вон ту рощу справа от бунгало! Мистер Пор* тер, это ваша резиденция, поэтому, будьте любезны, руководите ее освобождением.

Портер взял ружье на изготовку и с кислой миной стал во главе десятка матросов. Растянувшись цепью, маленький отряд начал продвижение к роще. Взобравшись на обломки искромсанной пироги, капитан второго ранга Спенсер принял величественную позу главнокомандующего и, ухмыляясь, смотрел на эту комедию, которую он затеял единственно для того, чтобы позлить Портера. Так бы эта затея и кончилась комедией, если бы в ее исполнение неожиданно не вмешалась посторонняя сила.

Один за другим раздались два одиночных винтовочных выстрела. Пуля просвистела мимо левого уха Спенсера. Главнокомандующий проворно соскочил на землю со своего наблюдательного пункта, во весь рост растянулся на нрибрежном песке и дурным голосом, в котором слышались неподдельное волнение и неподдельная тревога, завопил:

— Назад! Ложись!

Потом раздался второй выстрел, так же как и первый откуда-то из полумрака кустов, — и мистер Портер, как подкошенный, рухнул на землю, выронив из рук винтовку. Раза два он глухо простонал, тело вздрогнуло в предсмертных конвульсиях, потом осталось неподвижно лежать на полдороге между берегом лагуны и рощей. Струйка крови стекала из виска по правой щеке, окрашивая прибрежный песок.

Видя это, капитан второго ранга Спенсер, все так же лежа на земле, закричал своим людям:

— К шлюпкам, бегом марш! — и, подавая пример, первым вскочил на ноги и с быстротой, которой позавидовал бы настоящий спринтер, впереди своего войска кинулся к берегу.

В одну минуту все расселись в шлюпки, оттолкнулись от берега и что было сил стали грести в море. Два одиночных выстрела из кустарника подогрели энергию гребцов, поэтому они довольно быстро достигли канонерки. На берегу, медленно остывая в луже собственной крови, валялся труп Портера. Никому не пришло в голову, что агент, может быть, только ранен и что его надо бы взять с собою на корабль. Так он там и остался лежать до самого вечера, до наступления темноты, и потоки дождя весь день поливали его.

Проливной дождь был причиной тому, что судно заметили с острова только тогда, когда оно обошло северный мыс и стало приближаться к старой бухте островитян. Ако издали распознал в нем военный корабль и понял, что не ради удовольствия или торговых операций проделал он далекий путь на Ригонду. Ако стало ясно, что борьба уже неотвратима и надо действовать с величайшей решительностью в соответствии с ранее выработанными планами.

Все обитатели острова в этот момент еще находились в лагере, поэтому Ако не пришлось терять много времени на то, чтобы привести в движение и согласовать деятельность своего племени. Программа эвакуации уже давно была продумана во всех деталях, для всякого мероприятия назначен свой ответственный руководитель. Сейчас же после сигнала тревоги командиры групп поспешили к Ако, и он дал им ясные и исчерпывающие указания.

Прежде всего надо бы перевести всех, не способных к борьбе, в потайной лагерь, расположенный в ложбине между гор. Под водительством старого Таомо туда отправилось около двухсот человек — старики, женщины и дети. Каждый взял с собой кое-что из своего незамысловатого домашнего скарба, так что в хижинах лагеря после этого ничего ценного не осталось.

Следом за ними к новому лагерю на другом берегу острова — у потайной гавани возле Тростникового залива — отправились все остальные, кто не, вошел в войсковые группы. Их было не более ста человек. Предводителем этой группы назначили Ловаи. Его задачей было держать наготове всю спрятанную в Тростниковом заливе лодочную флотилию, чтобы, в случае надобности, большие плоты-лодки могли выйти в море и чтобы на каждой из них имелось достаточное количество продовольствия и питьевой воды на заранее рассчитанное количество едущих.

Когда и эта группа исчезла в чаще, в прибрежных кустах у опустевшего поселка осталось только ригондское войско в полторы сотни человек. В распоряжении Ако теперь имелись четыре винтовки, одно охотничье ружье и три револьвера. Оставив себе одну винтовку и револьвер, он раздал остальное оружие самым лучшим стрелкам из островитян..Одного стрелка с винтовкой он прикомандировал, на всякий случай, к группе слабосильных в потайном лагере, а охотничье ружье отдал в распоряжение Ловаи, чтобы было чем отпугнуть англичан от потайной гавани, если бы они нечаянно забрели туда. Таким образом, в распоряжении самой боевой группы осталось три винтовки и три револьвера, кроме того, еще луки, полсотни копий и при* мерно столько же увесистых палиц, которыми при известной сноровке можно было размозжить череп любому захватчику. Разделенное на три подгруппы маленькое войско спряталось в кустах за первыми холмами невдалеке от берега: одна подгруппа в роще за бунгало Ако, откуда были эвакуированы все запасы со склада и домашняя утварь; другая — в центре против обычной стоянки лодок островитян, а третья — шагах в тридцати правее от нее — в зарослях за по* кинутыми хижинами старого лагеря. Таким образом, позиция войска Ако образовала дугу длиною в полкилометра, фланги которой упирались в берег лагуны, а с суши полностью обнимали весь небольшой плацдарм, где можно было ожидать высадки десанта и развертывания к бою сил противника.

Только теперь можно было по-настоящему оценить результаты обучения военному делу в предшествующие месяцы. Эти результаты вполне удовлетворяли Ако. Маленькое войско действовало согласованно и быстро, без суеты, сутолоки и шума. Каждый воин знал свое место. Без ведома Ако не должно было раздаться ни одного выстрела — это он строго наказал своим стрелкам.

За рифом загремел якорь, падая в море. Через небольшой промежуток времени прогрохотал первый пушечный выстрел, и одна хижина в лагере островитян разлетелась вдребезги. Через минуту второй снаряд попал в самую середину поседка и там начался небольшой пожар. Остолбенев, стояли на своих местах ригондские мужчины и юноши и наблюдали происходящее. Все было так, как рассказывал Ако.

Как ужасно ни гремел чужой гром, какими страшными ни казались наивным детям природы первые разрушения, причиненные артиллерийскими снарядами, никто не поддался малодушию и не поднял панику, понимая, что правильнее всего в такой обстановке — все делать так, как приказывает старейшина острова. Когда в поселке уже разорвались четыре-пять снарядов, но ни с одним воином из островитян ничего дурного не произошло, первое волнение улеглось, и в сердцах людей окрепла уверенность, что захватчики ничего не могут им сделать, — очевидно, их спасала от беды великая.мудрость старейшины.острова.

Еще некоторое время продолжали стрелять из пушек, потом все смолкло, и от корабля отвалили две лодки, полные вооруженных людей. Стиснув зубы, взирали островитяне на оргию разрушения, разыгравшуюся перед их глазами, но Ако успокаивал людей, говоря, что в этом нет ничего ужасного и непоправимого. Ведь все ценное и нужное переправлено в новые поселки. Вместо старых хижин, спаленных захватчиками, были построены новые жилища у Тростникового залива, вместо старых пирог, изрубленных и искромсанных английскими матросами, у островитян была целая флотилия новых, гораздо лучше прежних, ло» док, и враг не обнаружил их.

Глядя на опустошения, Леагу тихо подошел к Ако, погладил его руку и дружески улыбнулся.

— Ако… — шепотом заговорил он. — Не сердись на меня. Я был глупец. Ты умный. Хорошо, что ты велел нам много работать. Теперь у нас есть все, а белые люди уничтожают то, что нам не нужно. Не сер» дись на Леагу…

Ако ответил ему сердечной улыбкой.

— Все хорошо и правильно, Леагу. Я не сержусь. Ты хороший человек.

Тут какой-то островитянин, забыв приказ старейшины острова, вдруг приглушенно вскрикнул и в испуге забился еще глубже в кусты. Товарищи сердитым шепотом цыкнули на него, но человек дрожал всем телом, а в глазах его застыл ужас.

— Там… он вернулся… теперь он отомстит нам… — шептал он и указывал сквозь листву кустов на белого человека, стоявшего на берегу среди своих соплемен* ников.

Услыхав тихую возню, Ако приблизился к группе обеспокоенных воинов и спросил, что случилось. Тогда воины указали ему на белого человека, вселившего в их сердца непреодолимый суеверный страх.

Ако узнал Портера.

— Море отказалось его покарать… — шептали ост» ровитяне. — Он сильнее моря, сильнее всех бурь. Никто ничего не может ему сделать. Вот он опять здесь, и для ригондских мужей и жен снова наступит тяжелая жизнь. Что теперь делать, Ако?

Ако понял, что только быстрые и решительные действия могут предотвратить общую панику. Надо было, сейчас же на месте доказать островитянам, что Портер не сверхъестественное существо, а простой смертный — как л все прочие. Он начал действовать. Приказал всем лечь, приникнуть к земле, потом подошел к лучшему стрелку этой подгруппы и показал ему на Спенсера, в котором нетрудно было угадать командира захватчиков, так как он распоряжался всеми и все ему подчинялись. Спенсер как раз строил своих людей для нападения на рощу.

— Заметь этого человека, — сказал Ако. — Если белые начнут нападение на кусты, прицелься хорошенько и убей его. Но больше одного патрона ты не должен истратить.

Стрелок избрал удобную позицию и больше не выпускал из виду Спенсера. Ако вернулся на свое место, в центр расположения своей подгруппы, и приготовился к стрельбе.

Белые открыли огонь по кустам из легких пулеметов. Пули летели над головами припавших к земле островитян и обламывали ветви кустов. Потом стрельба прекратилась, и, развернувшись цепью, группа матросов под командой Портера стала приближаться к чаще.

Тогда свой единственный разрешенный ему патрон выпустил стрелок, который получил задание снять Спенсера. В то мгновение, когда он, взяв на мушку командира белых, спускал курок, дождевая капля попала ему в глаз, и выпущенная пуля прошла мимо цели, однако белый человек сейчас же спрыгнул с обломков пироги на землю и заорал не своим голосом. В цепи нападающих произошло смятение. В этот момент Ако выстрелил в Портара, и агент, как подкошенный, рухнул на прибрежный песок.

Дальнейший ход «сражения» уже известен читателю, и нет надобности описывать его еще раз. Матросы бежали. С умопомрачительной поспешностью бросились они к своим лодкам и ушли в море.

Подхлестывая их прыть, Ако дважды выстрелил вслед удаляющимся лодкам. А тот, кто внушал некоторым островитянам суеверный страх, лежал теперь мертвый на берегу острова, и никто из ригондцев больше не боялся его.

До наступления темноты Ако со своими людьми оставался в прибрежных кустах. Как ни заманчиво было выйти на берег лагуны и подобрать оружие Портера и те две винтовки, которые матросы при бегстве бросили возле разбитых пирог, Ако совладал со своим нетерпением и дождался вечера. Только тогда он вышел из кустов и подобрал трофеи. Маленькое войско обогатилось тремя хорошими боевыми винтовками, двумя револьверами, найденными в карманах Портера, и несколькими сотнями патронов. В их положении это было очень ценно, но главное все-таки заключалось в одержанной победе: они успешно отбили первое нападение противника, не потеряв в рядах защитников острова ни одного человека. Это означало, что с белыми можно бороться, что они уязвимы, — в этом теперь убедилось все ригондское войско. Великая радость царила в тот вечер на острове.

Собрав трофеи и спрятав труп Портера у подножия холма, в промоине, образовавшейся от дождя, воины Ако отправились на ночлег в глубь острова, — в потайной лагерь для слабосильных. На побережье, у разбитого поселка и в некоторых других местах, где можно было ожидать нападения англичан, осталось несколько наблюдателей. Одного человека Ако послал к Тростниковому заливу известить спрятавшихся там товарищей об одержанной победе и пригласить Ловаи на совещание.

Мокрые и продрогшие сидели вокруг костра в пещере два десятка человек. Тем, кто не был очевидцем самой битвы и отдельных подробностей борьбы, Ако все рассказал. Он сам сегодня многому научился и понял, что только благодаря бестолковости нападавших, войско островитян не понесло потерь. Во-первых, неправильно, что воины-островитяне так близко расположились тремя большими группами, — если бы враг пронюхал это, ему не составило бы труда изолировать одну часть войска от других и, принимая во внимание количество огнестрельного оружия в руках английских моряков, нанести островитянам тяжелые потери. Впредь надо делать так, чтобы вместе находилось не более десяти человек, а все ригондское войско рассре* доточить на возможно более широком пространстве, оставив треть его в резерве где-нибудь в тылу.

— Наша сила сегодня значительно возросла, — го* ворил Ако. — Теперь у нас на три винтовки и два ре* вольвера больше, чем было сегодня утром. Но не надо думать, что белые завтра повторят то же самое, что они делали сегодня. Так же, как мы, они теперь сове* щаются и стараются придумать какую-нибудь хит* рость, новые приемы, которыми они попытаются об* мануть нас. Поэтому ригондцы должны быть начеку и стараться еще лучше прятаться, чем сегодня.

Совещание командиров и старшин затянулось за полночь. Ако поручил своим помощникам и старшинам лагерей как следует объяснить всем жителям острова, что попасть в руки захватчиков означает заведомую смерть, но если, несмотря на все предосторожности, какой-нибудь островитянин попадет в плен, то надо уметь молчать, не говорить ни слова и ни за что не выдавать тайных убежищ своих соплеменников, — какие бы муки ни пришлось переносить.

Люди разошлись и отправились к своим группам, чтобы вместе с остальными вздремнуть несколько часов и набраться сил. Когда Ако остался один, возле него из темноты вынырнула женщина, которую он любил больше всего на свете.

— Ты жив и здоров, Ако… — сказала Нелима. — Я очень рада. Плохо, что я не могу всегда быть с тобой. Тогда мое сердце было бы совсем спокойно.

— Думай о нашем ребенке, Нелима, — ответил Ако. — Тебе во что бы то ни стало надо остаться в живых… ради него, Нелима.

Она прижалась к нему, грея свои озябшие руки на груди Ако. Тогда Ако взял руки Нелимы в свои пальцы и стал согревать их своим теплым дыханием. Оба они думали одну думу и не произнесли больше ни слова. Через несколько дней должно было появиться на свет новое существо… Это одно из самых значительных событий, может быть, самое значительное в жизни человека. Угроза смерти черной тенью носилась над островом, огромное бедствие тучей нависло над родиной Ако, муки и унижения сулил завтрашний день, и все же ни Ако, ни Нелима не поддавались слабости. Прислушиваясь к монотонному плеску дождя и тихим, полным таинственности ночным звукам, они думали о своем будущем и мечтали. Зловещими предчувствиями и великими надеждами полнились в эту ночь сердца всех мужчин и женщин их племени. С большей нежностью, чем обычно, укрывали матери своих малышей в легких хижинах, и глубокая задушевность приветным огнем горела в глазах мужчин, когда они смотрели на своих жен. Все люди на острове стали сегодня ближе и дороже друг другу, и вместе с этим росла сила их коллектива.

Капитан второго ранга Спенсер в тот вечер долго оставался один в своем салоне. Он отказался принять старшего корабельного инженера Робинса, резко оборвал своего первого помощника Элиота, а когда кок спросил, что готовить на ужин, Спенсер пинком вышвырнул его из салона.

Его душил ужасный гнев и жгучий стыд. За все время, что Спенсер служил в королевском военном флоте, ни один человек не мог уличить его в малодушии. Как раз наоборот: все считали его сорвиголовой, отчаянным храбрецом и человеком, презирающим смерть. Сегодняшнее происшествие было темным, позорным пятном в биографии Спенсера — что-то нелепое и необъяснимое. В самом деле, чем объяснить, что такой бывалый и закаленный вояка, каким, без сомнения, был Спенсер, после первого же выстрела противника потерял голову и поддался панике, а после второго выстрела — вместо того, чтобы своей выдержкой показать образец мужества подчиненной ему воинской части, первый задал тягу с поля боя, вызвав общее бегство. Что теперь думают о своем командире его подчиненные? Как он будет смотреть в глаза офицерам и матросам?

Долго Спенсер ломал голову, силясь найти объяснение своему позорному поведению. В памяти он еще я еще раз перебирал все подробности события, анализировал свои настроения и ход мыслей на разных этапах сегодняшней битвы. Наконец он с большим трудом до чего-то додумался, что показалось ему более или менее верным. По мнению Спенсера, виною всему было убеждение лично его и всего экипажа в том, что со сторолы островитян исключается какое бы то ни было сопротивление. В изображении Портера это были до крайности ограниченные, примитивные, суеверные людишки и все их вооружение состояло из нескольких старых луков и острог для ловли рыбы. Исходя из этого убеждения, была спланирована вся операция. Несколько пушечных выстрелов должны были вселить панический страх в сердца островитян, чувство своей неполноценности и бессилия перед белыми людьми, — а потом и одного белого матроса за глаза хватит, чтобы гонять их по острову, как перепуганную отару овец. Начало операции будто бы подтвердило эти предположения: островитяне не осмелились пикнуть, когда матросы разрушали их хижины и лодки. Уверенность нападающих в совершенной безобидности противника после этого еще более возросла. В таком настроении Спенсер и послал тогда своих людей в наступление на рощу. Внезапный выстрел из кустов был до такой степени чудовищно неожиданным, что потряс Спенсера до глубины души, вывел из равновесия, вызвал чисто животное побуждение — во что бы то ни стало спасти свою шкуру. Если бы Спенсер знал, что у островитян имеется огнестрельное оружие и они умеют обращаться с ним, он бы соответственно настроил себя, мобилизовал свои душевные силы и приготовился к величайшим опасностям.

Теперь же ему оставалось лишь горько сожалеть, что не к месту пренебрег старой военной мудростью: никогда не следует недооценивать своего противника. Конечно, его ненависть к островитянам от этого ни на йоту не убавилась.

Если до сих пор Спенсер их ненавидел за то, что они посмели восстать против белой расы вообще, то теперь к этой ненависти добавилась звериная ярость, вызванная пережитым позором. Что может быть ужаснее, чем оказаться смешным! Сегодня это стало фактом. Смыть это пятно могли только потоки крови, которую должны пролить дикари, целая лавина мук и унижений, которыми Спенсер в ближайшие дни задушит мятежное племя.

Насладившись мыслью о мести и немного успокоившись, командир канонерки созвал офицеров корабля на военный совет. И пока Ако в пещере совещался со своими помощниками о том, как лучше оборонять остров, в салоне Спенсера в то же самое время разрабатывался план, как скорее и беспощаднее поставить на колени непокорное племя ригондцев. Ако знал, с кем имеет дело. Спенсер и его подручные могли только догадываться, на что способен их противник. По рао сказам Порт,ера они знали» что на острове обретается какой-то цивилизованный туземец, владеющий английским языком, — но что он еще знал и чему мог обучить своих соплеменников, об этом никто не имел никакого представления. Ясно только, что он умеет обращаться с огнестрельным оружием, — в этом Портер нагляднейшим образом убедился в последний миг своей жизни. Значит, опять остался какой-то икс в планах Спенсера; чтобы еще раз не допустить ошибки, недооценивая противника, капитан второго ранга решил, что меньшим из двух зол будет, если переоценить его; так он и сделал.

На следующее утро началось наступление на остров. Так же, как и вчера, ему предшествовал непродолжительный артиллерийский обстрел. Стреляли по лесу, по горам, вели рассеянный огонь наугад, по разным видимым и невидимым целям. Теперь уж туземцы должны были понять, что ни в одном уголке Ригонды они не спасутся от артиллерийских снарядов. Пару снарядов Спенсер велел выпустить с таким расчетом, чтобы они разорвались на противоположном берегу острова. Потом на остров высадился десант, развернулся цепью и направился в глубь леса. Цепь была достаточно длинной, чтобы, прощупывая каждый куст и каждое дерево, «прочесать», скажем, отдельную рощу, банановую заросль или участок лесной чащи площадью до четверти квадратного километра. Больших массивов моряки Спенсера, к сожалению, не могли охватить, так как вывести на операцию одновременно более пятидесяти человек не позволяла численность экипажа канонерки. Учитывая, что остров занимает площадь примерно в двадцать четыре квадратных мили, нечего было и думать полностью обшарить его, так же, как нечего было надеяться пальбой на авось запугать островитян — об этом свидетельствовал весь ход вчерашней битвы. Спенсер вскоре убедился, что операция грозит превратиться в бесконечную войну в джунглях, в которой на стороне его противников одно большое преимущество: они всегда знают и видят каждый шаг своего врага и могут свободно маневрировать, в то время как войско Спенсера ничего не знает о своем противнике. Это была настоящая игра в жмурки: слепой охотник наугад, ощупью пробирается в темноте, стремясь сцапать добычу, а она, дразня и посмеиваясь над своим преследователем, вертится тут же под самым его носом и остается недосягаемой.

Когда люди Спенсера остановились у подножия ка» кой-то горы, им на голову посыпались огромные камни, и многие после этого уже не поднялись. Был случай, когда небольшую группу моряков, оторвавшихся от главных сил нападающих, внезапно обстреляли из ку* стов, и никому не удалось уйти живым из опасного места. А когда подоспело подкрепление, они нашли только труггы своих товарищей — винтовки и патроны прибрали к рукам островитяне.

Таким манером Спенсер до полудня потерял семь человек, а островитяне захватили легкий пулемет, четыре винтовки и несколько сот патронов. После этого все чаще раздавались неожиданные выстрелы в лесу, в кустах, с горных круч — и несколько человек пришлось закопать, а кое-кого с забинтованной головой или рукой на перевязи эвакуировать на корабль.

— Если так будет продолжаться, то через несколько дней у нас не останется ни одного человека, — мрачно резюмировал положение первый помощник Спенсера Элиот. — Некому будет отвести корабль обратно в Сидней.

— А что же, по-вашему, нам теперь надлежало бы делать? — холодно спросил Спенсер. — Капитулировать, сняться с якоря и доложить адмиралу, что мы ничего не можем поделать с этими дикарями?

— Этого я не говорил, сэр… — взял официальный тон Элиот. — Очевидно, наши обычные методы здесь не годятся. Или же… — он запнулся и умолк, не досказав своей мысли. Разговор происходил в лощине между двумя холмами у Тихого залива.

— Что вы хотели сказать? — спросил Спенсер. — Если у вас есть какое-нибудь разумное предложение, не скрывайте его. Мне самому ясно, что здесь что-то не так, как везде. Одной храбростью и смелостью здесь не возьмешь.

Это уж была несомненная капитуляция со стороны Спенсера. Элиот понимал, что лишь исключительные обстоятельства вынудили Спенсера признаться в своем бессилии, и, не желая понапрасну портить и без того скверное настроение командира, он заговорил проще и сердечнее:

— Мне кажется, что старый принцип Британской империи — разделяй и властвуй — еще вовсе не уста* рел. Что, если нам попробовать применить его здесь?

— Чтобы место воина занял дипломат? Но что он может предпринять, когда никто из этих черномазых мерзавцев не вступает с ним ни в какие переговоры?

— Дать приказ нашим людям раздобыть «языка».

— Гм. Я подумаю об этом.

Спенсер думал, но не успел придумать, каким бы образом сделать так, чтобы действительно дельное предложение Элиота превратить в свое собственное, как вдруг подбежал нарочный и доложил, что матросы нечаянно наткнулись на главную жизненную артерию острова — источник, откуда островитяне черпают воду, — и взяли в плен одну семью туземцев, которая как раз в тот момент наполняла сосуды питьевой водой. Предложение Элиота моментально улетучилось из головы Спенсера. Взбешенный неудачами, он, как изголодавшийся зверь, поспешил следом за нарочным на побережье, где находились пленные островитяне. «Теперь вы взвоете, — думал Спенсер. — Уж я вам покажу, где раки зимуют… Теперь вы узнаете капитана Спенсера».

Пленных туземцев было четверо — довольно молодой мужчина со своей женой и двумя детьми — мальчиками-подростками. Сбившись в кучу, плотно прижавшись друг к другу, стояли они, окруженные группой матросов, и струи дождя поливали их полуголые тела. Мальчики широко открытыми глазами пытливо, но спокойно смотрели на белых людей. Их родители, как бы защищая детей, стояли по обеим сторонам от них и руками обнимали ребят за плечи.

— Переводчика ко мне! — гаркнул Спенсер. Потом сунул кулаком в лицо главе семейства, а его жену пнул ногой. Один из мальчиков зарычал, как звереныш. Спенсер дал и ему затрещину.

Вскоре появился переводчик — какой-то моряк, несколько лет проживший среди полинезийцев и научившийся некоторым туземным наречиям.

— Пусть они расскажут и покажут, где спрятались жители острова, — обратился Спенсер к переводчику. — Скажи им, что в случае запирательства мы их живьем изжарим на огне.

Переводчик прежде всего знаками обратил на себя внимание пленников, потом заговорил сперва на одном, затем на другом и третьем из известных ему диалектов островитян. Но пленники молчали. По их поведению можно было заметить, что они кое-что понимают из речи переводчика, — иногда они переглядывались, будто глазами спрашивали что-то друг друга, потом опять утихали и продолжали спокойно смотреть на белых людей.

— Ну, хорошо… — задыхался Спенсер. — Если не будете говорить добром, мы вам поможем развязать языки.

Пленников били, драли за волосы и пинали ногами, но они по-прежнему молчали. Ни одного стона не вырвалось даже из груди мальчиков. В тот момент, когда их взяли в плен, они уже примирились с мыслью о скорой, неизбежной смерти, и никакие сомнения больше не терзали их простые, ясные сердца. Тогда Спенсер собственноручно застрелил обоих мальчиков. Глубокая скорбь и покорность перед неотвратимым — вот все, что захватчики прочли на лицах отца и матери. Они не причитали, не бросались на землю к трупам своих детей, лголько выше вздымалась от волнения их грудь и пальцы рук сжимались в кулаки. И это все.

«Что это такое — большая сила или тупая бесчувственность? — думал Спенсер, которого все больше разъяряло спокойствие островитян. — Может быть, это всего только ограниченность животного, неспособность понять ужас происходящего?» Он велел переводчику еще раз испробовать свое красноречие, еще раз принимался бить и пинать свои жертвы, но они продолжали хранить молчание.