Я всегда была против борьбы. Всегда вставала на сторону отца, когда он говорил, что мы должны держаться своей семьей и не влезать в дела других аборигенов, чтобы нас не смешивали с людьми из резервации. И я верила, что если мы будем вести себя как приличные, хорошо воспитанные белые, то к нам будут относиться так же, как к ним. Но я ошиблась. Я никогда не хотела прислушаться к мудрым советам Джеда и Хоуп, я и детям не разрешала их слушать. Но Джед и Хоуп оказались правы. То, что случилось с нами вчера, научило меня больше, чем все прожитые годы. Отец, возможно, тоже был прав, но только такое отношение к жизни годилось для его времени, а не для нашего. К тому же он был белым, а мы аборигены. Этого он не учитывал. Если в вас течет хоть капля крови аборигенов, значит, вы не имеете никаких прав, где бы вы ни жили – в Уэйлере или в резервации. Для полиции, мэра и инспектора все мы одинаковы, все мы – лишь стадо животных.

Она сжала руку Тэмпи.

– Не думайте, будто мы говорим вам все это потому, что настроены против белых. Я сама наполовину белая, и во всем мире нет человека лучше, чем мой отец. Кристофер тоже был белым, однако он любил Занни и она любила его. Мы не против каких-то людей, к какой бы расе они ни принадлежали и какой бы цвет кожи у них ни был. Мы только против несправедливости. А все, что здесь происходит, ужасно несправедливо.

Она помолчала.

– А теперь мне хотелось бы поговорить с вами о другом. Эмма, скажи, пожалуйста, детям, пусть они посмотрят, не крутится ли кто-нибудь из посторонних возле дома. Не нужно, чтобы наш разговор слышали чужие уши.

Эмма вышла из комнаты.

– Возможно, вам покажется, что это напоминает телевизионный детектив, но такая предосторожность совсем не лишняя, – продолжала Ева. – Мне не хотелось бы говорить об этом, но в резервации есть люди, готовые весь наш разговор передать инспектору. Я их не осуждаю. Они ведь получают за это какое-то вознаграждение. Они вовсе не плохие люди, но, попав в такие условия, как здесь, проявляют свои худшие качества. Ведь и белых можно купить, только цена будет повыше.

Она понизила голос до шепота.

– Вы даже представить себе не можете, как важно для нас то, что мы можем доверять вам. После всего, что вы сделали сегодня, уже ничто не сможет изменить мое отношение к вам, даже если вы сочтете невозможным выполнить мою просьбу. Здесь, вдали от дома, ваши поступки – это одно, а в Сиднее – совсем другое. И поэтому, сделаете вы то, о чем я собираюсь вас попросить, или нет, я навсегда сохраню к вам уважение и буду считать вас другом, который был с нами в самое трудное для нас время. Нет, ничего не обещайте мне сейчас. Подождите немного, я вам все расскажу. Сегодня утром я и Эмма получили сообщение – уж и не спрашивайте, каким образом оно дошло до нас. Думаю, сейчас Берт, Пол и Джед уже знают об этом…

Она помолчала, вглядываясь в лицо Тэмпи, а потом зашептала так тихо, что слова можно было разобрать с трудом:

– Ларри скрывается в Редферне, в доме родственника мужа младшей сестры Хоуп. Вот здесь у меня адрес. – Она показала листок бумаги. – Подумайте только, что приходится переживать бедному мальчику. Он же совсем без денег, полиция охотится за ним. И все же есть люди, помогающие ему скрываться! Вы рады этому, правда? А я вот чувствую себя скверно. Ведь в Редферне он живет у людей, которых не знает и которые не знают его. Если они хорошие люди, он может навлечь на них беду, а если плохие, они могут еще больше ухудшить его положение. Ведь аборигенам очень трудно всегда быть хорошими… А теперь я хочу попросить вас как женщина женщину: не могли бы вы поехать в Редферн и встретиться с Ларри?

Тэмпи почувствовала себя на краю бездны. Одно дело действовать в маленьком провинциальном городишке, опираясь на поддержку многих людей. Но ехать одной в трущобы Редферна, куда ни разу не ступала ее нога за все долгие годы жизни в Сиднее, разыскивать незнакомого юношу, которого выслеживает полиция, – нет, это уж чересчур!

Ева посмотрела ей прямо в глаза.

– Я прошу вас об этом не потому, что мы связаны через Кристофера и Занни. Хотя ваша встреча с Ларри будет как бы свиданием с Занни в те дни, когда Кристофер женился на ней. При виде Ларри у меня всегда сжимается сердце, и я не знаю, радоваться мне или грустить – ведь я вижу живую Занни.

На лбу у нее выступили капли пота, мелкие бусинки пота видны были и над верхней губой. Губы ее шевелились, словно шептали молитву.

– Дайте мне адрес. – Тэмпи протянула руку за листком. – Я поеду туда, как только вернусь.

Ева сжала ее руку.

– Спасибо. Спасибо вам от всех нас. И от Занни тоже.

– Ужасное положение, – сказала Тэмпи, когда они ехали обратно в Уоллабу. – Ума не приложу, как тут быть.

– Вы говорите о возвращении семьи в Уэйлер?

– Нет. – Тэмпи помедлила. – Мне самой странно, но я почему-то совсем не беспокоюсь об этом. Я говорю о необходимости как-то улучшить условия жизни в резервации.

– Это намного труднее, но мы должны бороться.

– А что, эта резервация хуже других?

Хоуп пожала плечами.

– Да нет. Я бы сказала, она самая обычная. Есть еще хуже.

– А этот отвратительный человек, старший инспектор, – типичное явление для резерваций?

– К сожалению, да. Это неизбежно – ведь политика в отношении аборигенов нисколько не меняется, она такая же, какой была с незапамятных времен. «Государственная благотворительность». Люди, которые берутся за работу инспекторов в резервациях, делают это в основном из корыстных интересов. В одной из резерваций, например, мы пытались уговорить инспектора поставить вопрос о постройке новых домов – они были там несравненно хуже тех, что вы видели в прибрежной резервации, – и он прямо и откровенно заявил нам: «Я не собираюсь лезть на рожон и рисковать своей должностью ради каких-то черномазых, которые толком и не знают, что такое приличный дом».

– Но все же, наверное, есть и среди них люди, э-э… гуманные?

– Если такие и есть, они стараются держаться в тени. Уверяю вас, во всех резервациях нашего штата – а в других положение еще хуже! – вряд ли найдется четвертая часть инспекторов, которые, по нашим понятиям, честно относились бы к своим обязанностям. Все остальные под видом помощи аборигенам завоевывают себе место в обществе белых.

Они свернули на дорогу к Уэйлеру, и тут вдруг появилась полицейская машина.

– А ну, стой! – крикнул сержант.

Хоуп съехала на обочину.

– Я жду вас уже черт знает сколько.

Хоуп молчала.

– А зачем было ждать, сержант? – спросила Тэмпи. – Ведь констебль знал, что мы поехали в прибрежную резервацию.

Сержант покосился на нее.

– Я не к вам обратился, мадам, – сказал он. – С вами у меня пока еще никаких недоразумений не было, и для вашей же пользы я посоветовал бы вам держаться подальше от всего этого. Такой широкоизвестной леди, как вы, вряд ли пристало заниматься сомнительными делами за пределами города.

– Сомнительными делами?

– Вы отлично все понимаете… Эта женщина рядом с вами…

– А какое обвинение вы можете ей предъявить?

– Послушайте, миссис Кэкстон, вы приехали сюда из Сиднея со всевозможными идеями в голове, вы полагаете, что лучше нас знаете, что нам можно делать, чего нельзя. Но мы здесь к этому не привыкли. Вот эта женщина постоянно разводит смуту. И этого для меня достаточно, чтобы приказать ей убраться отсюда. Я отвечаю за порядок в нашем городе.

– Тогда я посоветовала бы вам получше следить за тем, чтобы ваши люди сами не нарушали законов и не оскорбляли ни в чем не повинную старую женщину, которую они выгнали из дома без всяких оснований и даже без ордера.

Сержант тяжело вздохнул.

– Я не намерен спорить с вами. Просто я посоветовал бы вам для вашей же пользы поскорее вернуться в Сидней.

– Вы и меня выгоняете из города?

– Я только советую вам. Мы не привыкли к тому, чтобы черные пререкались с нами. И нам нежелательно, чтобы сюда приезжали посторонние, которые думают, будто могут говорить от имени черных.

– А в каком-нибудь законе сказано, что я не имею на это права?

Шея сержанта вздулась так, что воротник врезался в нее, образовав красную полосу.

– Это все, что я хотел вам сказать. – Он погрозил пальцем Хоуп. – А тебе я заявляю: если завтра к заходу солнца ты не уберешься из города, мне придется тебя вышвырнуть.

Полицейская машина умчалась, подняв клубы пыли.

– Что вы собираетесь делать? – спросила Тэмпи, когда они медленно тронулись по дороге вдоль берега моря.

– Уеду. С этим придется смириться.

– А что же будет с семьей в Уэйлере?

– На какое-то время их оставят в покое. Ваш приезд заставит полицию действовать осторожнее. Мне не хотелось бы оставлять Кристи одну, но необходимо, чтобы она жила в Уэйлере. Конечно, мужчины сумеют о ней позаботиться, только она будет для них помехой. Как бы я хотела, чтобы вы могли раздвоиться. Ведь белая женщина в Уэйлере связала бы руки полиции. Однако у вас есть дела поважнее.

– Я совсем не против того, чтобы остаться здесь, – сказала Тэмпи со слабой надеждой.

– Нет. Самое лучшее, что вы можете сделать сейчас, – это возвратиться в Сидней, не теряя времени, и использовать все свое влияние, чтобы дать делу широкую огласку.

Теперь, когда и у нее выбора не оставалось, Тэмпи начала лихорадочно обдумывать, как найти выход из создавшегося положения.

– А что, если сюда приедет моя тетя? – вдруг спросила она.

– Ваша тетя? Та самая, которую так любил Кристофер? Бог услышал наши молитвы. Но как ее уговорить?

– Давайте поедем к пастору и позвоним по телефону. Если это вообще в человеческих силах, она приедет.

На другом конце провода послышались протяжные гудки, тетя Лилиан долго не подходила к телефону. Наконец в трубке раздался ее испуганный голос.

– О, это ты, Тэмпи? Наконец-то, ведь я так беспокоилась…

Она не сказала, почему беспокоилась, но Тэмпи и сама знала. Ее недавняя попытка самоубийства была еще у всех в памяти. Эта мысль промелькнула у Тэмпи в голове, и она удивилась, насколько далека теперь от того несчастного, отчаявшегося создания, каким была еще недавно.

– У меня все в порядке, – сказала она. – Я сейчас в Уоллабе. Ты помнишь Уоллабу?

– Да, конечно. Это там, где Кристофер…

– Да. А ты можешь завтра прилететь сюда?

– Самолетом?

– Да. Или выезжай сегодня вечером поездом.

– Лучше уж самолетом. Я еще ни разу не летала.

– Прекрасно. А у тебя хватит денег на билет?

– Да. Я ведь немного прикопила.

– Хорошо. Возьми кое-что из вещей. Нам хотелось бы, чтобы ты пожила здесь немного.

– С большим удовольствием.

– Ты будешь присматривать за дочкой Кристофера.

– О, восхитительно! А какая она?

– Ты как будто не очень удивлена…

– Да, не очень. Я ведь знала, что он женился. Но не предполагала, что есть ребенок. Я так волнуюсь!

Тэмпи постаралась отогнать от себя мысль, что Кристофер делился с тетей Лилиан своими тайнами. Она повторила адрес, дала еще кое-какие напутствия.

– Пока до свидания. Завтра увидимся, – прозвучал девически звонкий от волнения голос тети Лилиан.

Потом послышались короткие гудки.

Тетя Лилиан вышла из самолета, вся дрожа от волнения. Она подхватила Кристи на руки и прижала ее к себе, словно это был маленький Кристофер. Она целовала девочку, а та смеялась и тоже крепко обняла ее.

Потом тетя Лилиан долго держала руку Хоуп, будто они были давнишними подругами, и весело щебетала с пастором. Они сидели в аэропорту, пили чай в ожидании самолета Тэмпи. Тетя Лилиан кивала головой, внимательно слушала, стараясь вникнуть в подробности, чтобы почувствовать себя участницей всех этих событий.

– Пусть только попробуют сунуть нос в Уэйлер, пока я буду там, – сказала она. – Они увидят, на что я способна.

Она заразила всех своим энтузиазмом. Когда самолет наконец оторвался от земли и Тэмпи увидела внизу четыре фигурки, махавшие ей, то, ободренная оптимизмом тети Лилиан, как-то даже не думала о том, что битва, которую ей предстоит выдержать, будет нелегкой.

Сидней предстал перед Тэмпи гигантской россыпью огней, простершейся на много миль с юга на север и до самого подножия Голубых гор на западе. Самолет начал снижаться у дальних предместий, и эти россыпи превратились в гроздья драгоценных камней: желтых, голубых, красных, а в самой середине их, похожий на озеро черного янтаря, лежал порт.

Пока она ждала такси, суматоха Сиднея целиком захватила ее; Уоллаба и Уэйлер остались, казалось ей теперь, где-то на другой планете.

Она немного поспала во время полета и сейчас ощутила, что пружина, так долго остававшаяся туго закрученной, начала ослабевать. И вдруг она почувствовала себя обессиленной, ей захотелось домой, выспаться по-настоящему, чтобы завтра с новыми силами взяться за розыски Ларри. Внутренний голос нашептывал ей: «Ты уже сделала все, что могла. Остальное предоставь Хоуп. У нее всюду друзья, они сами отыщут Ларри. Иди домой и приготовься к завтрашней встрече с Китом. Это ведь будет тебе нелегко».

Но потом перед ней возникли глаза Евы, и она поняла, что никогда больше не сможет посмотреть в них, если сейчас же не поедет на поиски Ларри. А если она не поедет сейчас, значит, не поедет никогда.

Она села в такси и назвала адрес в Редферне. Ей показалось, будто шофер как-то странно посмотрел на нее, но потом она постаралась убедить себя, что это ей только почудилось. Ее тревожила мысль, что она едет на розыски человека, за которым охотится полиция. До поездки в Уоллабу ее отношения с полицией никогда не выходили за рамки обычного.

«Нелепо так волноваться, – уговаривала она сама себя, – уж в Сиднее с тобой ничего не может случиться. Даже если полиция следит за ним, ты сумеешь все объяснить».

– Понятия не имею, где находится Карлайн-стрит, – сказала Тэмпи шоферу, когда они углубились в узкие улочки, над которыми нависали балкончики старых домов.

– Карлайн-стрит – это место, где живут аборигены. Собираетесь сделать телевизионный фильм, миссис Кэкстон?

– Откуда вы знаете мое имя?

Шофер включил свет.

– А вы не помните меня?

– Ну, конечно, помню! Лес! Нет. Энди!

– Совершенно верно. Энди Кроутер. Возил вас, когда служил на телевидении. Я не рассмотрел вашего лица, но голос сразу узнал.

– Я вас хорошо помню, Энди. Вы всегда насвистывали песенку «Этот мятежный поселенец».

– Ну, теперь я уже не такой сердитый. Дом номер двадцать семь "а"?

– Да. Я совсем не знаю этого района.

– Не беспокойтесь, я его знаю прекрасно. Я ведь вырос здесь, правда, жену и детей постарался увезти подальше. Редферн – это совсем неподходящее место для детей. Взорвать бы ко всем чертям эти перенаселенные трущобы столетней давности!

– Я вижу, вы по-прежнему сердитый!

– Что делать?! Трудно быть другим в нашем суровом мире.

– Собственно говоря, я еду в семью аборигенов, – сказала Тэмпи, чувствуя необходимость хоть как-то объяснить свой визит сюда, – мне нужно передать записку от одного человека из провинции. Вот и все, что я знаю об этих людях.

– Вечером вы многих из них увидите. Сегодня получка. Все они высыплют на улицу. Куда же им еще идти? Вот эта закусочная – любимое место их встреч.

Она с любопытством рассматривала людей, толпившихся на тротуаре. Но здесь все было не так, как в Уэйлере или в резервации. Эти люди ничем не отличались от прочих городских жителей: они смеялись и шутили, как и другие юноши в рабочих районах.

– Мой отец считает, что из большинства этих парней выйдет толк, если их оставят в покое.

– Как понимать «оставят в покое»?

– Познакомитесь поближе со своими друзьями, тогда все узнаете. Ну вот мы и приехали.

Тэмпи заколебалась. С одной стороны плохо освещенной улицы тянулся глухой забор, с другой – ряд домишек с узкими, низенькими дверями, выходящими прямо на тротуар. Занавески на окнах задернуты, ярко раскрашенные двери наглухо закрыты. Тэмпи раньше не приходилось бывать на подобных улицах, и никогда не заходила она в такие дома.

В маленьком окошечке над дверью дома номер 27-а не было света. Другие окна и балкон тоже были темными.

Энди внимательно наблюдал за Тэмпи. Она начала рыться в сумочке.

– Я сейчас расплачусь за проезд и за время стоянки, если вы согласитесь меня подождать.

– А вы долго?

– Не знаю. Надеюсь, что нет.

– На этих улицах никто не берет такси. А что, если я подъеду к вам через полчаса?

Тэмпи расплатилась, дала чаевые, но Энди вернул их обратно:

– Не нужно. Через полчаса я вернусь.

– Подождите, пока я постучу, вдруг никого нет дома.

– Хорошо.

Тэмпи постучала, но на стук никто не отозвался. Она постучала второй и третий раз. Наконец дверь слегка приоткрылась. В свете уличного фонаря она с трудом различила темное лицо.

– Я от Хоуп, – сказала Тэмпи.

У нее вдруг появилось странное чувство причастности к какому-то заговору.

– По какому делу?

– Дело касается ее родственника.

Человек открыл дверь пошире.

– Входите.

Тэмпи обернулась и кивнула шоферу. Энди уехал.

Следом за мужчиной она прошла через темную комнату. Сквозь плотные шторы просачивался свет уличных фонарей. Она различила две кровати и маленькие спящие фигурки.

Странно, но она вздохнула с облегчением, когда вошла в следующую небольшую комнату.

– Присядьте, пожалуйста. Сейчас я позову жену. – Он подошел к небольшому окошку, выходившему в кухню, и что-то тихо сказал.

Том Лидней был небольшого роста коренастый мужчина, и на первый взгляд его можно было принять за рабочего, каких Тэмпи встречала в Сицилии или в Греции. Вошла его жена. У нее были вьющиеся волосы с проседью, лицо оливкового цвета покрыто сеткой морщин. Она подала Тэмпи руку:

– Добро пожаловать, если вы от Хоуп. Все ее друзья – желанные гости в нашем доме. Меня зовут Лаура.

Она села в другом углу дивана. Том остался стоять, и по тому, как он смотрел на двери, было ясно, что он чем-то озабочен.

– Лаура, ты хорошо заперла заднюю дверь?

– Конечно. Видите ли, приходится быть осторожными. У полиции есть привычка просто так, без всякого повода вваливаться в дома аборигенов. Мы живем тихо, мирно, серьезных столкновений с полицией у нас никогда не было, и все же…

Тэмпи протянула Тому записку от Хоуп. Он надел очки, внимательно прочел и передал жене. Она тоже прочла и сказала:

– Мы оба благодарим вас за все, что вы сделали… Том прервал ее:

– Если они обнаружат Ларри, будет плохо, начнутся неприятности. Я уж не говорю о нас – хотя тут мало радости, но мы привыкли. Каждый абориген, хоть какое-то время проживший в Редферне, так или иначе сталкивается с полицией, будь даже его совесть чиста, как только что остриженный ягненок. Мы очень беспокоимся за Ларри. Полиция без всяких причин избивает молодежь. Возьмите, к примеру, нашего Уолли. Хороший парень, трудяга, имеет постоянную работу. В той комнате вы видели его детишек. Так вот, несколько недель тому назад его схватили, когда он с товарищами по футбольной команде возвращался домой. Они шли спокойно, никого не задирая, все трезвые, но полиция ни с того ни с сего налетела на них и всех забрала. Сразу двадцать семь человек! Двадцать семь парней-аборигенов, которые шли домой после тренировки! Когда Уолли спросил, в чем их вина, полицейский ударил его по лицу. Его обвинили в неуважении к властям и хулиганстве. Это моего-то сына! Ведь он за всю свою жизнь никому худого слова не сказал! Вот почему мы так беспокоимся за Ларри. Он сейчас вместе с Уолли и другими ребятами наверху. Мы вынуждены сдавать часть дома, потому что на арендную плату денег нам не хватает. Не так уж легко наскрести десять фунтов в неделю.

Он подошел к лестнице в углу комнаты и свистнул. Сверху послышался ответный свист. Том позвал:

– Уолли, спустись вниз. Идите сюда оба.

Увидев медленно спускающегося по лестнице Уолли, Тэмпи подумала, что никто не мог бы назвать его аборигеном. Каштановые волосы, кожа цвета здорового загара. У него была пружинящая походка спортсмена. Он подошел к Тэмпи и пожал ей руку.

– Спасибо, что приехали, – сказал он. – Нам сейчас трудновато приходится.

Потом спустился Ларри. Высокий для своих шестнадцати лет, худенький, стройный. Сердце у Тэмпи учащенно забилось – она вспомнила, что Занни была очень похожа на него: кожа цвета молочного шоколада, густые черные волосы, вьющиеся кольцами над широким лбом, полные губы, большие блестящие глаза, прямые брови. Она взяла его тонкую руку, и, когда он улыбнулся, Тэмпи поняла, почему Кристофер влюбился в Занни – ведь она, наверное, улыбалась так же.

Лицо Ларри оставалось спокойным, пока он слушал рассказ Тэмпи о событиях в Уэйлере. Когда она говорила о своих стычках с полицией и со старшим инспектором, Ларри залился журчащим смехом – так смеялась Занни.

Лаура принесла чашки, они сели пить чай.

– Как же нам теперь поступить? – спросил Том. – Оставаться Ларри здесь небезопасно. Вы ведь сами считаете, что полиция Уоллабы поднимет на ноги полицию в других местах, где имеются семьи аборигенов, которые, по их мнению, могут укрыть его. И раз уж они потеряли его след в Ньюкасле, они, вероятнее всего, начнут искать его здесь.

Тэмпи ехала сюда без какого-либо определенного плана, но сейчас мысль ее начала лихорадочно работать.

– Мне кажется, – сказала она, – будет наиболее правильным, если я возьму его с собой. Никто не догадается искать его у меня. Но даже если полиция и узнает, где он, она не посмеет ворваться в мой дом без специального разрешения. Завтра я поеду с ним к своему адвокату, а затем в редакцию газеты.

Резкий стук в дверь прервал ее. Дети проснулись и заплакали. Лаура бросилась в спальню и зажгла свет.

– О господи! Это полиция, – прошептал Том.

Дверь затрещала. Под напором сильных плеч старинный замок не выдержал. Тяжелые шаги разнеслись по всему дому. Двое огромных белых мужчин в свитерах и широких брюках ввалились в комнату.

– Что вы делаете? – закричала Лаура. – Почему врываетесь в мой дом, хулиганы вы этакие?

Уолли и Том встали у небольшого узкого прохода между двумя комнатами.

Тэмпи показалось, что это действительно хулиганы вломились в первый попавшийся дом, который им почему-то не понравился. Невозможно было вообразить, что эти громилы – полицейские.

Когда Уолли и Том оттеснили их обратно к двери, один из них заорал:

– Мы из полиции! Мы из полиции!

– Уж мне-то не втирай очки, – резко ответил Уолли, сталкивая его с лестницы. – Полиция так себя не ведет.

Том выпихнул второго верзилу на улицу. Они захлопнули дверь и приперли ее плечами. Лаура стала успокаивать малышей. Том придвинул кровать к двери.

Уолли вдруг бросился в соседнюю комнату:

– Ларри! Ларри!

Потом взбежал по лестнице. Было слышно, как он метался из одной комнаты в другую, как помчался вниз на кухню, перепрыгивая сразу через две ступеньки.

– Задняя дверь открыта. Наверное, он убежал через нее.

Пронзительный крик донесся с улицы позади небольшого дворика.

– Его схватили! – крикнул Том.

Они услышали шум борьбы, удар и тяжелый стон. Уолли бросился через дворик и уже взялся было рукой за частокол, намереваясь перемахнуть через него, когда отец схватил его за рукав:

– Не дури! Тебя тоже схватят.

Потрясенная Тэмпи вернулась в комнату и опустилась на диван. Крики все еще звучали у нее в ушах, и удары, и стон. Лаура сидела на кровати, придвинутой к входной двери, прижимая к себе испуганных детей. Уолли в изнеможении свалился на стул, обхватил голову руками.

– Вставай-ка, сынок, – сказал Том. – Нам остается лишь одно: ехать в полицейский участок. Возьми пять фунтов, придется оставить им залог. – Он обернулся к Тэмпи: – Очевидно, это займет много времени. Вам, наверное, лучше поехать домой. Я позвоню, как только выясню, в чем дело.

Тэмпи встала. Страх исчез. Она почувствовала, как ее охватил гнев, которого раньше ей никогда не приходилось испытывать.

– Я поеду с вами.

Едва они ступили на тротуар, медленно подъехало такси.

– Куда теперь? – спросил Энди, открывая дверцу машины.

– Везите нас в полицейский участок, – твердо сказала Тэмпи.

– Не поладили с «фараонами»?

– Тут не наша вина, – сказал Том.

– Мне это можете не говорить.

Такси помчалось по тихим улицам и вскоре остановилось у полицейского участка. Тэмпи открыла сумочку.

– Нет-нет, это за мой счет, – сказал Энди и нажал на стартер.

– Спасибо, дружище! – крикнул Том ему вдогонку. Шофер в ответ помахал рукой в окно машины.

– Не нужно давать им понять, что вы с нами, – предупредил ее Том, пока они поднимались по лестнице в участок.

Сержант посмотрел на Тома, подошедшего к конторке дежурного, потом перевел взгляд на Уолли.

– Ну а у вас что?

– Мы пришли узнать о судьбе мальчика, которого полиция арестовала в переулке за нашим домом.

– А вам-то что за дело до этого черного ублюдка?

– Он жил в нашем доме. Мы просим выпустить его под залог. Я здесь ему вместо отца.

– Ишь чего захотели! А ну, проваливайте отсюда, да побыстрей, а не то и вам придется разделить с ним компанию. Убирайтесь вон!

Тэмпи подошла ближе.

– Простите, господин офицер.

Дежурный обернулся к ней и нахмурился.

– Да, мадам. Чем могу служить?

– Может, вы мне сообщите, что случилось с юношей, о котором спрашивают эти люди?

– О! – Сержант внимательно разглядывал Тэмпи. – Могу я узнать, почему это вас так интересует?

– Я приехала из Уоллабы, где живет этот юноша. Его родители просили меня приглядеть за ним.

– Вот как? И у вас есть какие-нибудь полномочия?

– А разве нужны какие-то особые полномочия, чтобы взять под залог подростка, арестованного полицией без основательных причин? Вот моя визитная карточка.

Сержант взял карточку, изучил ее и как-то неловко улыбнулся.

– Ничем не могу помочь. Для меня важно мнение полицейских. А они заявляют, что он оказал при аресте сопротивление и оскорбил представителей власти. Вам лучше приехать завтра утром, когда будет начальство. При таком обвинении я не могу отпустить его под залог.

– Раз так, я хочу повидать этого юношу и узнать, что именно я должна сказать по телефону своему адвокату.

– А вот угрожать нам не стоит.

– Впервые слышу, что звонок к адвокату можно расценить как угрозу.

Сержант что-то тихо сказал полицейскому за соседним столом. Тот встал и вышел через дверь, ведущую во внутренние помещения. Прошло довольно много времени. Наконец двое полицейских в форме ввели Ларри, поддерживая его с обеих сторон. Глаза мальчика были полузакрыты, на губах запеклась кровь.

– Стой прямо! – рявкнул сержант.

Ларри попытался выпрямиться, но не смог. И если бы один из полицейских не подхватил его, он наверняка упал бы.

– Он еще и пьян, – фыркнул сержант.

– Я видела этого юношу не более получаса назад. Он был абсолютно трезв и здоров. А теперь посмотрите, что с ним сделали эти негодяи.

Тэмпи подошла к Ларри и положила руку ему на плечо. Он с трудом остановил на ней свой взгляд. Она вытерла кровь с его рта.

– Он напал на полицейского, – произнес один из охранников.

– Напал на полицейского! Если вы имеете в виду тех двух бандитов, которые ворвались в дом, то каждый из них был по крайней мере в два раза крупнее его.

– У вас есть жалобы на действия полиции?

– Я выскажу их в другое, более подходящее время, когда дело будет в руках моего адвоката. А сейчас я собираюсь отвезти этого юношу к врачу. Пока вы уладите все формальности, разрешите ему присесть. Он же не может стоять.

Охранник придвинул Ларри стул.

– Выпустить его мы не можем. Он обвиняется в преступлении, совершенном в Уоллабе. Там он тоже набросился на полицейского.

– Я знаю об этом деле. Там будут счастливы поскорее замять его. – И, не дав возможности сержанту что-либо ответить, она спросила: – Так, значит, я могу взять этого юношу с собой?

Вид у сержанта был унылый.

– Уж лучше оставьте его здесь, мадам. Пусть проспится, – сказал он, словно уговаривая ее.

– В этом нет никакой необходимости. Ради чего? Чтобы скрыть то, что сделали с ним ваши люди?

– Мне не нравится, как вы разговариваете, мадам.

– В таком случае мы квиты. Мне не нравится то, что вытворяют ваши люди. Так как же, отпустите вы его со мной или мне позвонить врачу, адвокату и в редакцию газеты, где я сотрудничаю? Может быть, необходимо, чтобы все мы провели ночь здесь?

Сержант и оба констебля отошли к соседнему столу и стали шептаться. Том отвел Тэмпи в сторону и сказал:

– На вашем месте, миссис Кэкстон, я не стал бы увозить его к себе домой. Заставьте их позвонить в больницу принца Альфреда и вызвать «скорую помощь». Там хорошие доктора и все, что нужно мальчику, будет сделано. К тому же они не побоятся дать правдивое заключение о состоянии его здоровья. А это сейчас крайне важно.

Наконец сержант вернулся к своему столу. В огромной руке он держал ручку и книгу регистрации арестованных.

– Предупреждаю вас, мадам, это противоречит нашим правилам, а мы не любим их нарушать. Преступника, обвиненного в нападении на полицейского, обычно не отпускают под залог. Это опасно. Ну ладно уж, мы пойдем вам навстречу, только залог будет двадцать фунтов.

– А обычный залог в этом районе, как мне кажется, пять фунтов?

– Да, но это в случаях более мелкого нарушения: сквернословие, хулиганство. Здесь же было дважды совершено нападение на полицейских и оказано сопротивление при аресте. Кстати, чеки мы не принимаем.

На лице сержанта мелькнула тень разочарования, когда Тэмпи выложила на стол четыре ассигнации по пять фунтов.