Время от времени кто-то входил в пятнадцатый номер и кто-то выходил из него. Это были обычные люди, не представлявшие интереса. Около девяти часов, с наступлением ночи, Сканкалепре велел поставить машину перед самым входом в дом, чтобы иметь возможность наблюдать за теми, кто туда входит.
      Было уже часов десять, когда одна пара, приблизясь сзади, миновала автомобиль и исчезла в подъезде пятнадцатого номера. Сканкалепре не хватило времени хорошо рассмотреть силуэты статного молодого человека и женщины, которая могла быть синьорой Джулией. Он дал успокоиться сердцебиению, затем вышел из машины и перешел на противоположную сторону улицы, чтобы рассмотреть окна-четвертого этажа. Он видел, как зажегся свет. Теперь они были в ловушке. Спустя десять минут загорелся розовый свет в одной из комнат. Это был, несомненно, ночной светильник: свет алькова. Сканкалепре нащупал в кармане заявление на штампованной бумаге и устремился к машине. Он оставил Ротундо на посту у входа в дом и с инспектором Мускариелло поднялся на четвертый этаж. Позвонил. По истечении нескольких томительных минут приоткрылся дверной глазок.
      - Кто там? - спросил мужской голос.
      - Полиция, - ответил комиссар, приблизившись почти вплотную к двери. Полиция, немедленно откройте, или мы взломаем дверь.
      Дверь тотчас же открылась, и молодой человек с нахмуренным и озабоченным видом показался во входном проеме.
      - Позвольте пройти, - сказал Сканкалепре, тесня перед собой молодого человека.
      Сзади следовал Мускариелло. Они обступили юношу с двух сторон, толчком захлопнули дверь, и уже в прихожей Сканкалепре, приблизив свой нос на расстояние в палец к носу незнакомца, быстро прошептал:
      - Барзанти Люччано, вы арестованы. Проводите меня в спальную комнату.
      Они уже приблизились к порогу, когда из спальни внезапно появилась женщина с надменно поднятой головой. Сканкалепре уставился на нее и застыл на месте. Он не мог оторвать от нее взгляда, словно хотел стереть время, истекшее после исчезновения синьоры Джулии. Эта женщина никогда не была синьорой Эзенгрини.
      Он обратил свой взгляд к Барзанти и спросил его:
      - Кто эта женщина?
      - Я супруга депутата Фазулло, - вскричала дама. - Что вам от меня нужно?
      Сканкалепре вынул из кармана заявление, но он отдавал себе отчет в том, что в данной ситуации оно не больше чем кусок бумаги. Хотя в нем и значилось имя Барзанти, но его нельзя было с уверенностью применить в этом случае.
      Он почувствовал себя в щекотливом положении.
      Дама, которая понимала причину его замешательства, начала обретать уверенность.
      - Что же это происходит? - говорила она. - Уже нельзя в Италии нанести кому-либо визит без обязанности давать об этом отчет полиции!
      - Прошу прощения, синьора, - извиняющимся тоном сказал комиссар. - Я действовал во исполнение приказа. Только допущена ошибка. Частичная ошибка, поскольку сам господин Барзанти арестован и должен проследовать со мной в комиссариат. Что касается вас, мадам, я могу только принести вам свои извинения. Для меня вы свободны. Куда я могу вас проводить?
      - Не нуждаюсь в том, чтобы меня провожали, - отрезала дама.
      И с высоко поднятой головой она направилась к выходу. Сканкалепре повернулся к Барзанти:
      - Нам обоим не мешает обменяться несколькими словами в комиссариате.
      В одном из кабинетов центрального комиссариата он начал допрос:
      - Значит, вы проживали на бульваре Премуда в Милане?
      - Да.
      - И вы принимали женщин?
      - Иногда...
      - Вы принимали также и замужних женщин?
      - Могло и такое случиться...
      - Это случилось, это случилось, молодой человек! Вы принимали синьору Джулию Эзенгрини, и время от времени вы ей писали в город М.., письма, адресованные Терезе Фолетти. Эти все письма у меня. Ну, теперь рассказывайте...
      - О чем я должен рассказывать, если вам уже все известно? Это правда. Я познакомился с этой дамой как-то вечером в поезде между М.., и Миланом. Затем, вы знаете, как это происходит... Мы иногда встречались в кафе, симпатизировали друг другу...
      - К делу, к делу! Опустим симпатии!
      - Это она так хотела. С меня было довольно всего этого, но она оказалась сентиментальной, говорила, что, если я ее брошу, она кинется в озеро.
      - Возможно, но в озеро или нет, а синьора Эзенгрини исчезла, и вы должны дать этому объяснение.
      - Я? Но что я могу знать? После письма адвоката я выселился из квартиры и переехал в Рим только затем, чтобы не иметь неприятностей.
      - Какого письма?
      - Письма, которое написал мне муж синьоры Эзенгрини. Он говорил, что в курсе всей истории, что знает все, что выследил нас и что для меня лучше поменять обстановку и забыть его жену... И я понял все с полуслова! Я даже не ждал восьми дней. Квартира была сдана, мебель я продал и приехал в Рим. Как раз за несколько дней до получения этого письма в первый раз синьора не пришла на свидание, ставшее привычным по четвергам. Очевидно, ей помешал муж. Адвокат в своем письме просил меня: "Вы сделаете хорошо, если не скажете моей жене, что я писал вам!" Итак, я написал синьоре, строя из себя идиота. Выражал удивление, что не видел ее на свидании и сообщил, что уезжаю в Рим. Несколько чуть сентиментальных фраз...
      - Где письмо адвоката? - вскричал комиссар.
      - Письмо? Должно быть, выбросил. Или вы думаете, что я буду хранить подобные письма? Для чего оно мне? Выбрасываю все письма. Даже те, что мне писала синьора Джулия каждую неделю, я выбросил.
      Допрос продолжался в течение нескольких часов, и Сканкалепре пришел к убеждению, что Барзанти говорит правду. Из осторожности он потребовал от него сообщать в полицию о всех возможных сменах места проживания, чтобы всегда иметь его под рукой, так как еще может возникнуть потребность в нем. Он тщательно переписал его показания и снабженный этими несколькими листками уныло отправился обратно по пути, который проделал сюда с такими надеждами.
      "Теперь, - говорил он себе, между тем как поезд пересекал Аппенины, синьора Джулия окончательно превратилась в призрак. Если она не ушла с Барзанти, она не ушла ни с кем. Наверное, она бросилась в озеро. Но она оставила бы письмо. И потом для этого не нужно было брать с собой два чемодана".
      "В дальнейшем, - думал он, - я вычеркну из досье слово "побег" и поставлю "исчезновение".
      Утром следующего дня он отправился к адвокату Эзенгрини.
      - Ложная тропа, дорогой метр. Никакого намека на след синьоры Джулии. Он был, конечно, там, этот Бразанти, но с другой. Вообразите только - жена депутата.
      Комиссар вкратце рассказал о своей римской экспедиции и, дойдя до истории с письмом, спросил адвоката:
      - Вы в самом деле никогда не слышали имя Барзанти до того, как я сам говорил вам о нем?
      - Никогда.
      - Однако, - продолжал комиссар, - вы написали письмо этому Барзанти. Он сам рассказал об этом. Не мог же он придумать это!
      - Я? Что вы! Это ложь!
      После разговора, закончившегося довольно прохладно, комиссар Сканкалепре понял, что поиски и расследование исчезновения синьоры Джулии ему необходимо направить в другое русло и что адвокат больше не может сотрудничать с ним, находясь в таком состоянии духа.
      Он начал с того, что пересмотрел результаты предыдущих поисков. Затем вызвал садовника Деметрио Фолетти. Сначала он убедился, что тому ничего не известно о маленьких почтовых услугах, которые оказывала его жена синьоре Джулии, затем заставил его долго говорить.
      Но не услышал ничего нового, кроме того, что ему было уже известно.
      Фолетти, мужчина лет сорока с лишним, был искренне предан дому Эзенгрини. Он оставался садовником на вилле со времени, когда были живы родители синьоры Джулии. После их смерти, вот уже десять лет тому назад, он начал часто заходить в кабинет адвоката в свои свободные часы. Заинтересовавшись вопросами юриспруденции, он стал до некоторой степени помощником адвоката. Он выполнял различные поручения, отвечал иногда на телефонные звонки, принимал клиентов и даже, случалось, давал советы по существу закона тем, кто видел в нем, поглощенном разбором и упорядочением пронумерованных дел и гербовых бумаг, воплощение юридической науки или, по меньшей мере, законопроизводства. Он переходил из сада в кабинет, все больше и больше запуская парк, и погружался, с наилучшими намерениями, в почетные обязанности помощника и доверенного лица. Таким образом, после своей жены Терезы, служившей в качестве кухарки и гувернантки, он был более всего в курсе семейных отношений адвоката.
      Согласно утверждению Фолетти, синьора Джулия была святой женщиной, а адвокат великим человеком. Однако их супружеские отношения казались ему прохладными и натянутыми. Адвокат был едва ли не медведем, не умевшим говорить любезности, в то время как синьора Джулия имела характер романтический, требующий понимания и любви. Впрочем между супругами никогда не было сцен, а только продолжительные размолвки.
      Комиссар также узнал от Фолетти, что дом Дзаккани-Ламберти был старинной фамильной собственностью синьоры Джулии и что ее отец, после своей смерти, завещал дом и парк внучке Эмилии.
      Дело Эзенгрини, о котором долгое время писали все газеты, затягивалось. Сканкалепре надеялся, что статьи, иллюстрированные фотографиями старинной улицы Ламберти и парка, прекрасным портретом синьоры Джулии и синьорины Эмилии, в конечном счете попадутся на глаза беглянке, при условии, конечно, что они все еще в состоянии воспринимать свет этого мира. Но Сканкалепре начинал уже сомневаться в этом, и каждый раз, когда получал фотографии неопознанных женских трупов, со всей скрупулезностью изучал лицо, страшась сделать жуткое открытие. По истечении еще одного месяца он вновь изменил свою точку зрения относительно поисков и решил поставить на следствии точку, составив обстоятельный отчет о нем. Затем он отправил пакет в прокуратуру, предоставив заботу о заключении по делу судебным властям.
      После прокурорского расследования, которое не могло быть ничем иным, как повторением основных допросов, прокуратура в конце концов отправила дело, касающееся исчезновения Дзаккани-Ламберти Джулии, в замужестве Эзенгрини, в архив.
      Глава 4
      После окончания колледжа урсулинок, синьорина Эмилия была принята в университет и с осени начала посещать занятия, для чего каждый день отправлялась в Милан.
      В добропорядочных домах города М.., все еще поговаривали о синьоре Джулии. Она в каком-то смысле стала призраком, являвшимся на все собрания друзей и знакомых. Разговоры о ней продолжались до весны, потом смятение, вызванное ее отсутствием, улеглось. Адвокат, после нескольких появлений в обществе, не посещал больше никаких собраний. Таким образом, он стал мало-помалу держаться в стороне и даже заметно сократил свою профессиональную деятельность. Если прежде его считалипросто слегка нелюдимым, то теперь он приобрел репутацию отшельника и мизантропа. Никто не мог сказать, что жена опозорила его, кроме, разумеется, комиссара, которому известна была история с Барзанти, но тот избегал произнести и слово о ней; и тем не менее другая тень, еще более темная и мрачная, тень необъяснимого преступления, давала достаточный повод, чтобы навлечь на адвоката страшное подозрение.
      Его дочь, скрытная и внешне безучастная, начинала понемногу приобретать манеры и привычки молодежи ее возраста. Не вынося людей старшего возраста, она сократила круг своих друзей до нескольких университетских товарищей, которые были попутчиками в ее поездках из М.., в Милан.
      Когда перед летними каникулами она в последний раз совершала путь из Милана в М..., она оказалась сидящей напротив молодого человека, примерно двадцати восьми лет, который объявил, что знает ее. Она не узнавала его, однако молодой человек напомнил, что два года назад он был на приеме у нее дома и что потом он встречал ее в других домах города М... В конце концов он представился: Карло Фумагалли.
      Он показался ей симпатичным мужчиной, совсем не таким, как постоянные товарищи по университету. В меру властный, с мышлением скорее свободным, однако привлекательным.
      Они увиделись вновь за игрой в теннис спустя пятнадцать дней. Инженер Фумагалли обосновался в М.., на все лето. Парусный клуб начинал строительство небольшого порта, и инженер, будучи экспертом в делах такого рода, принял руководство работами.
      На протяжении всего лета, в долгие послеобеденные часы, Эмилия продолжала видеться с инженером; и однажды, в предвечернее время, в компании с другими юношами и девушками она отправилась на продолжительную прогулку с ним на яхте.
      Когда парусник уже возвращался в порт, подгоняемый последними дуновениями ветра, Эмилия, сидевшая позади, положила голову на румпель руля, который держал Карло. Другие были или впереди, или любовались закатом. Эмилия почувствовала прикосновение к своим волосам чего-то, что не могло быть ветром, уже почти стихшим. Это были пальцы Карло, которые слегка ласкали ее волосы. Она переменила положение и посмотрела на Карло улыбнувшись. На судне произвели потешный залп, и вслед за этим оно опустило паруса в маленьком порту.
      За все лето в их отношениях не произошло никаких изменений. Как-то однажды они Повстречались на улице, и инженер сказал Эмилии, что вскоре должен будет вернуться в Милан, где они, может быть, смогли бы как-нибудь после занятий встретиться в кафе на Монтенаполеоне. Эмилия не сказала "нет" и даже назначила ему день.
      Два раза в неделю они встречались теперь в этом кафе. Эмилия понемногу отстранилась от компании студентов и стала, как и ее отец, малообщительной и замкнутой.
      Наступила следующая весна, почти сразу же сменившаяся летней жарой. Маленький порт парусного клуба уже был закончен, но инженер Фумагалли вернулся в М.., в отпуск. Дни он проводил с Эмилией за теннисом или на яхте, а по вечерам танцевал с ней на террасе отеля "Европа".
      Никто в городе не был в столь близких отношениях с адвокатом Эзенгрини, чтобы иметь возможность сказать ему, что его дочь слишком уж часто посещает молодого инженера из Милана. Однако она сама объявила ему об этом осенью, в начале третьего университетского года.
      Когда однажды вечером, после обеда, дочь в нескольких словах сообщила ему, что собирается обручиться с инженером Фумагалли, адвокат Эзенгрини неуклюже вскочил со стула, словно ему нанесли страшный удар в спину.
      - Нет, - отрезал он, - я против.
      Напрасно Эмилия настаивала, утверждая, что имеет самые решительные намерения выйти замуж. Отец, все более упрямясь, заявлял, что он полностью против ее замужества. Эмилия поняла, что дальше бесполезно его упрашивать и больше не говорила об этом. Однако это не помешало ей продолжать видеться с нежеланным отцу женихом; она даже позволила себе проводить с ним воскресенья, когда молодой человек, который был теперь окончательно принят в обществе города М..., приезжал на озеро, чтобы посвятить свободный день Эмилии.
      Обо всем этом адвокат ничего не знал, хотя и не был уверен, что его запрет будет соблюдаться. Но зато между ним и дочерью встала стена отчуждения. Они больше почти не говорили между собой. Один раз, без сомнения, раздраженный беспрерывными телефонными звонками, раздававшимися из Милана, адвокат сказал ей:
      - Если ты ослушаешься меня, то это будет только потому, что ты меня презираешь и, несомненно, ненавидишь.
      - Скажи лучше, где моя мать! - вскричала девушка, сама удивленная этой выходкой, которой не было у нее и в мыслях.
      Вследствие этих слов дом адвоката стал ледяной и безмолвной могилой.
      Комиссару Сканкалепре было известно, что синьорина Эмилия и инженер Фумагалли считались женихом и невестой и что они поженятся, как только совершеннолетие девушки позволит им обойтись без родительского согласия. Адвокат не подавал ни малейшего признака, который бы свидетельствовал об изменении отношения к этому браку, о котором он и слышать не хотел. Никто ему об этом и не заикался, так как всем было известно, что инженер Фумагалли ухаживал за синьорой Джулией и тем или иным образом мог быть замешан в ее исчезновении. Да и Эмилия была в курсе: жених сам сказал ей об этом, чтобы объяснить позицию ее отца. Естественно, он ограничился рассказом, что знал синьору Джулию и много раз встречал ее в Милане и что поэтому полиция устроила ему допрос сразу после ее исчезновения; но он не мог ничем доказать, что его встречи с синьорой Джулией носили случайный и невинный характер.
      Теперь все ожидали, когда Эмилии исполнится двадцать один год и она объявит о своей свадьбе. Внутреннее чувство говорило Сканкалепре, что этот брак всколыхнет застоявшиеся воды прошлого и на поверхности возникнет нечто новое по прошествии почти трех лет с момента загадочного исчезновения синьоры Джулии. Дата, ожидаемая с таким нетерпением и боязнью одновременно, приближалась. Двадцать один год исполнялся Эмилии 18 июня; но уже за месяц до этого она начала собирать все документы, необходимые для бракосочетания, которое и состоялось утром 21 июня в маленькой церкви, стоящей на холме за городом М... Никто не был приглашен на церемонию и никто не был уведомлен, за исключением комиссара Сканкалепре, который от имени инженера Фумагалли и синьорины Эмилии в это же самое утро направился к адвокату Эзенгрини с возложенной на него миссией.
      Сразу же после церемонии бракосочетания супруги покинули город. Эмилия заранее приготовила к отъезду чемодан и отослала его к своей подруге детства, куда она зашла за ним, возвращаясь из церкви. Она поставила чемодан в багажник большого автомобиля инженера, сама уселась рядом с ним и отправилась навстречу неизвестности.
      Тотчас после отъезда молодых людей комиссар Сканкалепре посетил адвоката Эзенгрини. Он нашел его глубоко подавленным, и ему стоило немалого труда начать , разговор.
      - Это второй побег, комиссар, - сказал адвокат. - И на этот раз меня постигла такая же участь!
      Сканкалепре объяснил ему, каким образом синьорина Эмилия готовилась и исполнила свое решение. Он был убежден, что это было наилучшим вариантом, поскольку несогласие между отцом и дочерью сейчас неразрешимо.
      Сканкалепре, побеседовав о ситуации, создавшейся в доме Эзенгрини, и о новой реальности, вызванной браком Эмилии, дал ясно понять адвокату, что его дочь имеет намерение по возвращении из свадебного путешествия вступить во владение домом и парком, которые являются ее собственностью согласно завещанию дедушки.
      Когда адвокат осознал решение дочери, он понял, что его присутствие в этих местах становится невозможным. Почти месяц еще, до приезда молодоженов, он оставался у себя и тихо готовился распрощаться с домом, куда пришел жить после своего собственного бракосочетания. Он купил большую квартиру в новом жилом доме, недавно возведенном на берегу озера, и перебрался туда вместе со своими архивами и домашней обстановкой.
      Сканкалепре продолжал это хлопотное дело в качестве посредника, облеченный доверием с обеих сторон. Когда адвокат Эзенгрини освободил античное жилище Дзаккани-Ламберти от своего присутствия и от своих личных занятий, комиссар поспешил уведомить молодых супругов, что они могут возвращаться.
      Несколькими днями позже инженер Фумагалли и его жена вернулись в М..., чтобы дать ход реставрационным работам и благоустройству дома, в особенности того заброшенного его крыла, где жили дедушка и бабушка Эмилии. В месячный срок дом был готов.
      Апартаменты, в которых проживало семейство Эзенгрини, были закрыты в том состоянии, в каком они находились, равно как и помещения бывшей конторы адвоката. В новом жилище, в котором были сохранены стиль и обстановка восемнадцатого века, лишь служебные комнаты были модернизированы. Парк, однако, был оставлен в запустении и доверен нерадивым заботам бравого Деметрио, который все еще часто посещал дом, хотя и последовал за адвокатом в его новую контору в качестве секретаря. Жена Деметрио перешла на службу к новой хозяйке, и все вновь обрело свой привычный ритм.
      Супружеская жизнь Эмилии и инженера Фумагалли стала удачным следствием их брака по любви. Они жили погруженные в беззаботность. Счастливые владельцы огромного дома, они разбудили его своим молодым энтузиазмом и постепенно исследовали его от погреба и до чердака.
      И никогда они не испытывали потребности спуститься в парк. Они посматривали на него с высоты террасы или же с балкона, словно на коварное и мерзкое болото. В отдельные ночи при полнолунии, после званых вечеров или по возвращении с вечеринок от друзей, молодая пара выходила на балкон. Облокотившись на балюстраду, они смотрели на старые деревья, купающиеся в лунном свете, на густые кустарники, опутанные почти непроницаемыми переплетениями, немногие следы былых тропинок среди растений и на две большие магнолии на переднем плане под двойной лестницей, каждый лист которых светился при луне.
      Наступила осень, и однажды ночью, поздно вернувшись домой, они вышли по привычке на балкон, чтобы взглянуть на погруженный во мрак парк, когда луна то появлялась, то исчезала за гонимой ветром небольшой чередой облаков.
      Эмилия внезапно схватила Карло за руку.
      - Посмотри туда, - сказала она ему. - Видишь эту тень, протянувшуюся по дорожке?
      - Это тень от ветки.
      - Нет, - настаивала она, - только что ее там не было и дорожка была освещена луной. Тень переместилась, когда облако затемнило весь парк.
      Карло, улыбаясь, встряхнул головой, но как раз в этот момент тень вновь переместилась, появилась немного дальше, после чего ее уже не видели. Чуть позже отчетливо послышалось шуршание сухих листьев магнолии под деревьями, как если бы кто-то прошел осторожным шагом. Эмилия дрожала, Карло проводил ее в комнату и беззвучно закрыл ставни. Он долго не мог уснуть, и уже глубокой ночью ему наконец удалось убедить себя, что эта тень могла быть отражением облака и что шум листьев, очевидно, был вызван просто кошкой.
      Еще через два вечера Эмилия вновь пожелала выйти на балкон, погасив свет в комнате. Карло последовал за ней и нашел ее в созерцании той части парковой тропинки, где она заметила тень.
      Балкон оставался в затемнении, так как широкий навес защищал его от лунного света; и он еще будет в тени по меньшей мере в течение получаса, абсолютно невидимый из парка. Несмотря на усилия мужа заставить ее вернуться, Эмилия хотела остаться до конца, чтобы понаблюдать за парком. Кончилось тем, что "Карло вынес ей шаль и, набрасывая ее на плечи жене, проследил за ее взглядом. Вдруг Эмилия потянулась вперед, а взгляд сделался более внимательным: в глубине тропинки, ведущей к ограде, медленно двигалась черная тень. Она прошла, исчезла под сводами ветвей, вновь появилась и вновь исчезла. В это время луна повернулась, и ее свет коснулся фасада дома со стороны парка.
      Эмилия ушла, но инженер, закрыв ставни, продолжал смотреть сквозь щели.
      - Больше ничего? - спросила Эмилия.
      - Больше ничего, - отвечал Карло.
      Глава 5
      С этого дня инженер Фумагалли ускорил расчет со своими обязанностями в Милане и, спустя несколько недель, обосновался в М..., захватив с собой работы, которые он мог выполнять у себя дома, лишь изредка наезжая в Милан. Теперь он был уверен, что кто-то прогуливается ночами по парку, и подозревал, что речь идет не просто о грабителе. Он прошелся под деревьями, проверил замок в воротах, который, казалось, был закрыт целое столетие, осмотрел решетку и стены ограды. Никакого следа. Даже в старом каретном сарае, примыкавшем к ограде, он не нашел ничего интересного. В одной из комнат первого этажа, где были сложены несколько садовых инструментов Деметрио, он заметил ключ от ворот, висевший на гвозде. Он был покрыт паутиной, заржавел и, по всей видимости, не использовался со времени побега синьоры Джулии. После этих заключений он пошел к комиссару Сканкалепре, чтобы рассказать ему обо всем. Комиссар, казалось, пробудился от долгой спячки. Он внимательно выслушал и попросил разрешения прийти на балкон в первую ночь после полнолуния.
      Спустя несколько вечеров, незадолго до полуночи, Сканкалепре и инженер Фумагалли установили на балконе над парком пост наблюдения. Эмилия пошла спать в другую комнату.
      Запасшись бутылкой превосходного коньяка и двумя небольшими стаканами, разместив это все на маленьком низком столике, двое мужчин время от времени бросали взгляд на освещенные луной тропинки. Когда миновала полночь, Сканкалепре оперся локтями на каменные перила и уже не отрывал глаз от той дорожки, где, как утверждал Фумагалли, он видел тень. Внезапно он дотронулся правой рукой до колена инженера, сидевшего рядом. Он заметил тень. Он следил за ней, тогда как она то появлялась, то исчезала в освещенных участках, пока полностью не растворилась в зарослях парка. Немногим позже он расслышал шелест сухих листьев магнолии возле оранжереи. Спустя четверть часа он вновь увидел тень, стоявшую посреди тропинки, немного дальше, и ему показалось, что она повернулась к балкону. Какое-то мгновение он испытывал ощущение, что встретил ее взгляд - взгляд человека, стоявшего внизу, между сосной и округлым массивным буком, устремленный на дом, словно мертвенно-недвижимый луч, направленный на балкон и белые занавески, которые уже отражали лунный свет и за которыми должны были спать молодые супруги.
      Сканкалепре медленно вынул из кармана бинокль и, присев на корточки за балюстрадой, стал смотреть сквозь пилястры балкона. Инженер в свою очередь присел, так как луна в своем движении начинала освещать фасад виллы. Возвратясь в дом, они прошли в гостиную первого этажа и уселись под зажженной лампой.
      - Вы могли убедиться, что речь идет не об оптическом обмане, комиссар.
      - Я заметил и скажу, что, по моему мнению, ночным гостем является некто, кого мы оба хорошо знаем. Речь идет о мужчине достаточно высокого роста, в темном плаще и черной шляпе...
      - Мой тесть, - заключил инженер, понизив голос.
      - Вот именно. И я спрашиваю себя, что он делает ночью в парке?
      - Может быть, он приходит из-за ностальгии по тем местам, где прожил столько лет, - сказал инженер. - По крайней мере, его не привлекло бы сюда что-то другое...
      - В течение трех лет он имел достаточно времени для прогулок в парке, сказал Сканкалепре. - Если он сюда возвращается, значит, на то есть причина.
      На следующее утро инженер и комиссар в ранний час спустились в сад и начали с посещения оранжереи. Затем они углубились в парк. На небольших утоптанных дорожках они не обнаружили ни одного отпечатка ноги. Возле подъезда и повсюду вокруг старого каретного сарая они не нашли ничего подозрительного. В сарае ключ, покрытый паутиной, по-прежнему был на месте. Они обстоятельно осмотрели ворота, признав, что если бы кто-то их открывал, то на земле остался бы полукруглый след. Оставалась лишь гипотеза о возможности перелезть через решетку или одну из двух стен, окружавших парк. В этом случае ночной посетитель должен был прийти с одной из соседних вилл.
      В то время как Сканкалепре исследовал участок, словно старый охотник сиу, инженер осматривал наполовину завалившийся сарай. Видно было, что место это предназначалось лет пятьдесят назад для того, чтобы служить конюшней для двух-трех лошадей и пары карет. На верхнем этаже располагались две комнатки, уже без ставен на окнах. Инженера Фумагалли неожиданно посетила мысль, что это сооружение после легкой перестройки можно использовать как гараж для автомобиля. Перед сараем открывался круглый дворик, превратившийся теперь в луг. Дворик был разделен надвое дорожкой, которая вела от подъезда до середины парка, где раздваивалась на меньшие тропинки. Одним взглядом инженер оценил объем работ, к которым, впрочем, он прибавил укрепление проезда между подъездом и двориком. Что касается дворика, он думал, что под черноземом, на котором возник лужок, имелось твердое покрытие. Чтобы убедиться в этом, он взял в сарае мотыгу и стал наугад взрыхлять землю. Почти тотчас показались круглые плиты твердого настила, еще влажные от длительного пребывания под землей. Сканкалепре, который к тому времени завершил свой обход, с удивлением приблизился к инженеру:
      - Какого черта вы тут хотите выкопать, "инженер?
      - Хочу посмотреть, есть ли мощеный настил под травой. Как видите, мне будет достаточно немного приподнять площадку этого дворика, чтобы иметь свободное пространство, которое не будет утопать в грязи при дожде. Дело в том, что я хочу устроить гараж в этом сарае. Неплохая идея, не правда ли?
      - Превосходная, - незамедлительно согласился комиссар.
      Ранним утром, спустя несколько дней, Деметрио зашел в кабинет инженера и, закрыв за собой дверь, рассказал ему, что в последние дни он стал замечать вскопанные участки на лугу перед каретным сараем и нашел мотыгу, прислоненную к внешней стороне стены, тогда как обычно она находилась внутри вместе с другим инвентарем.
      Инженер не прерывал его, и Деметрио с видом сделавшего Бог знает какое открытие заявил, что подозревает вторжение в парк и что он две ночи подряд производил проверку в разное время. В первый вечер он отметил присутствие человека около сарая. Не найдя в себе смелости приблизиться к нему, он ретировался в направлении оранжереи. Но, к ужасу своему, заметив, что тень направилась к нему, спрятался за стволом магнолии. Уголком глаза он видел, как человек вошел в оранжерею: его выдавал свет электрического фонаря, зажигавшийся время от времени. Оставаясь неподвижным на протяжении доброй четверти часа, садовник смог увидеть, как тень удалилась в направлении каретного сарая. В конце концов он вернулся во двор, вышел через подъезд на улицу Ламберти и отправился к себе домой. В другой вечер он видел тень возле решетчатой калитки, обращенную к внешней стороне ограды, словно она кого-то ожидала, но, прежде чем она двинулась с места, он предпочел удалиться.
      - Вы хорошо сделали, что предупредили меня, - сказал ему инженер. - Я тоже заметил, что по ночам кто-то прогуливается по парку. Но будьте уверены, через ночь-другую мы схватим за руку этого типа.
      - Я не хотел бы, чтобы вы подумали, будто я намекаю на что-то... - добавил садовник, уже намереваясь уходить, - но у меня подозрение...
      - Вам кажется, вы узнали эту тень?
      - Думаю, да.
      Инженер не пожелал больше ничего знать и ограничился тем, что сделал тому знак молчать, многозначительно приложив к губам указательный палец.