Пьеро КЬЯРА
      СОБЛАЗНЫ ДЖУЛИИ
      Глава 1
      Только к полудню комиссар Коррадо Сканкалепре появился в своем кабинете. Он уже побывал во Дворце правосудия, где в качестве свидетеля выступал на судебном процессе по делу о краже, которым завершалось длительное и кропотливое расследование, занявшее у него весь предыдущий год.
      Наделенный особым чутьем, то есть тем отличительным складом ума, который позволяет лучшим полицейским безошибочно распознавать преступника, комиссар Сканкалепре успешно провел множество уголовных дел, и теперь его ждало заслуженное повышение по службе. И все-таки ему не хотелось бы покидать небольшой городок М.., в Верхней Ломбардии, где в течение десяти лет он служил комиссаром полиции и где родились двое его детей. Здесь, в провинции, он в совершенстве овладел местным диалектом и был окружен почтительной боязнью, лежавшей в основе его успехов. Особенно почитаем комиссар Сканкалепре был преступниками, которые считали за честь быть им арестованными. Он был рожден для борьбы с уголовщиной, словно охотник для дичи. Кроме этого, комиссар широко развернул деятельность настолько же полезную, как и малозаметную внешне: ему нередко удавалось помирить мужей с женами, а сыновей наставить на путь истинный. Он представлял, как говорят, благотворительное учреждение. Не бывало такого семейного торжества или собрания местной знати, куда бы он не был приглашен со своей супругой, полной и добродушной уроженкой Болоньи.
      Этим утром во Дворце правосудия небольшую группу воров защищал адвокат Эзенгрини, наиболее компетентный и авторитетный криминалист района, известный во всей провинции и даже за ее пределами. Адвокат Эзенгрини очень мало говорил во время слушаний. Он предпочитал, чтобы изложение по существу дела и вопросы по нему следовали по порядку, сам при этом не вмешивался в ход разбирательства, не допрашивал свидетелей, не схватывался в споре с общественным обвинителем или с присяжными. Ему хватало пары необходимых уточнений у пострадавших, чтобы, пользуясь снисходительностью закона, добиться смехотворного приговора.
      Эзенгрини был превосходным адвокатом, заслуживающим практики в суде присяжных, где он много раз фигурировал на процессах большой важности. В провинции он оставался из любви к спокойной жизни и из аристократической лени, которая была одной из самых выдающихся черт его характера. Сканкалепре испытывал перед ним настоящее благоговение. Если какой-либо его протокол обсуждался и пропускался сквозь решето критики адвоката Эзенгрини, он знал, что ни одна из его хитростей не останется незамеченной.
      Личное влияние адвоката распространялось на полицию, на городские власти, на его коллег и на более скромную публику. Его фигура, высокая и крепкая, способствовала этому влиянию, как и лицо, бледное и строгое, с немного старомодными усами и глубоко посаженными глазами; а главное - его уверенность в собственной правоте применительно к каждому правонарушению, причем с максимально точной и неоспоримой юридической строгостью, снискавшая ему всеобщее уважение. Только у своей жены, которая была на двадцать лет моложе его и относилась к нему как к престарелому дядюшке, адвокат не пользовался авторитетом. Его дочь едва достигла пятнадцатилетнего возраста и считала его больше дедушкой, чем отцом.
      . Едва войдя в свой кабинет по возвращении из суда, комиссар Сканкалепре обнаружил послание, в котором содержался вызов в окружной центр провинции для беседы с дивизионным комиссаром. Он позвонил жене, чтобы с огорчением сообщить ей, что вынужден пожертвовать своей ежедневной порцией спагетти, и поехал на встречу с начальником. Возвратясь из комиссариата в первые предвечерние часы, он застал у себя адвоката Эзенгрини, который ожидал его уже около получаса. Это очень удивило комиссара. Впервые адвокат переступил порог его кабинета. И он немедленно уселся за стол, понимая, что речь пойдет о чем-то важном и конфиденциальном, и приготовился внимательно слушать.
      Адвокат Эзенгрини бросил взгляд на дверь. Убедившись, что она закрыта, склонился над столом комиссара и, проявляя внезапные признаки смятения, которых Сканкалепре никак не мог ожидать на этом лице, всегда хранившем выражение императорского достоинства, начал:
      - Комиссар, со мной случилось нечто тяжелое, очень тяжелое, что меня потрясло, что изменило всю мою жизнь. После небольшой паузы адвокат продолжал, понизив голос и склонившись почти до уровня стола:
      - Моя жена, комиссар! Она сбежала из дому! Он со вздохом выпрямился и посмотрел на комиссара так, словно требовал у него отчета об этом бегстве.
      - Ваша жена? Но как же это возможно! Джулия? Как могла она сбежать от такого мужа, как вы, такой дочери, имея такой дом наконец? Что за чертовщину вы мне рассказываете, метр? Тысяча извинений, но я никак не могу поверить.
      - Сбежала! Исчезла! - повторил адвокат трагическим декрещендо. - Пойдите посмотрите, пойдите!
      И комиссар отправился за ним. Они пришли на старинную улочку к широкому подъезду, над которым выделялся эмалевый металлический герб адвоката Эзенгрини. Адвокат вошел, за ним последовал комиссар. Они направились прямо к спальне синьоры Джулии, соседней со спальней ее супруга. Все было в беспорядке. Не в том привычном беспорядке, который оставляют после себя воры, но в беспорядке, ограниченном ящиками стола, кроватью, где было разбросано нижнее белье, открытым комодом и большим чемоданом, наполовину пустым, без сомнения, покинутым, чтобы собрать все в другой чемодан - поменьше.
      - Когда я вернулся сегодня утром из суда, - начал адвокат свой рассказ, то сразу же прошел в кабинет, чтобы отдать несколько распоряжений секретарю; затем, так как был уже полдень, зашел в дом. Ведь сегодня четверг, день, когда, как вам известно, моя жена уезжает в Милан увидеться с дочерью, которая находится в колледже урсулинок. В четверг мы обедаем рано, чтобы жена вовремя могла быть на вокзале. Это стало обычаем с тех пор, как начались еженедельные поездки в Милан. Я не очень доволен этим, но никогда не осмеливался запретить ей. Жена уезжает в четырнадцать часов и возвращается в девятнадцать тридцать. Она встречается с дочерью, затем заходит к портному, к модистке и, если остается время, заглядывает в магазины на улице Монтенаполеоне. Сегодня утром, когда я вернулся из суда, жена складывала чемоданы. Два чемодана: один большой и один маленький. Она не выходила через подъезд, ведущий на улицу: Деметрио, мой садовник, который служит мне в некотором роде в качестве секретаря, когда меня нет дома, заметил бы, как она проходила. Посему я должен заключить, что она вышла с чемоданами в сад и спустилась через парк, прошла через решетчатую калитку и села в машину. Я уже убедился, что она не поехала поездом. Совершенно очевидно, что побег был заранее спланирован, поскольку этой ночью из своей комнаты я слышал, как она беспрерывно все передвигала и переставляла, открывала ящики, двигала стулья. Она явно была взволнована. Я это заметил утром, прежде чем пройти в свой кабинет. Но вот уже несколько месяцев, как четверг для нас исключительный день. Моя жена должна вспомнить все поручения, которые дали ей друзья, приготовить небольшую посылку со сладостями для добрых монахинь, вещи, которые потребуются дочери, и Бог знает что еще.
      Комиссар смотрел вокруг, качая головой, и, когда адвокат остановился, спросил в упор:
      - Вот именно, что еще?
      Адвокат прошел в гостиную, усадил его в кресло и уже другим, более глухим голосом продолжал:
      - Комиссар, двадцать лет разницы вырыли за последнее время глубокую пропасть между мною и женой. Вы заметили, что наши комнаты находятся по соседству, но разделены. И так уже более года. Мне шестьдесят, комиссар, и я такой же, как все мужчины в шестьдесят лет; моей жене, чтобы быть точным, тридцать восемь...
      - И что?
      - А то, что четыре месяца назад, как-то в четверг, в Милане я выследил ее. И это мероприятие принесло кое-что.., словом.., мало похоже на правду. Сержант Арчидьяконо, который служил под вашим командованием, а сейчас уже шесть месяцев в миланской полиции, оказал мне эту услугу. Он проследил за ней и доложил мне, что оба раза по четвергам, только приехав в Милан, моя жена сразу же направлялась к своей дочери к урсулинкам и, пробыв там около получаса, затем заходила в небольшую кондитерскую на бульваре Монфорте, где ее ожидал, угадайте кто? Инженер Фумагалли. Это тот молодой инженер, который приехал сюда год назад для работ по расширению порта и который был принят в наш круг. Припоминаете? Вы его также должны были заметить. Он еще был любимчиком всех этих дам. И ваша жена приглашала его к обеду...
      - Помню, помню, - проговорил Сканкалепре, соглашаясь с главным пунктом этого обвинения.
      Он напрягал свою память, в качестве лупы используя интуицию полицейского.
      - Уверяю вас! Это определенно был инженер Фумагалли. Они пили чай, болтали. Один раз он взял ее за руку, очень деликатно.
      - А потом?
      - Потом ничего. Во второй" раз они расстались после чая, и моя жена взяла такси. Сержант Арчидьяконо взял другое такси и последовал за ней. На бульваре Премуда такси, в котором ехала моя жена, остановилось. Сержант в свою очередь остановился, но как раз в этот момент была попытка кражи в маленьком ювелирном магазине. Сержант был вынужден вмешаться и упустил из виду мою жену. Вот и все, что мне известно. Я не хотел открывать следствие. Я хотел дождаться конца учебного года у дочери: у жены исчезнет предлог для еженедельных поездок в Милан. Я надеялся увезти ее в длительный круиз на все лето и попытаться восстановить наши отношения - иллюзия всех несчастных мужей.
      - Метр, - согласился комиссар, - с этого момента я начинаю следствие по розыску вашей жены. Но мне необходимо заявление.
      - Конечно, заявление. Заявление.., об отказе от супружеского сожительства. Что вы думаете об этом? Это единственное обвинение, которое можно предъявить в данном случае. Я вам его пришлю сегодня вечером.
      - А завтра, - продолжал комиссар, - я поеду в Милан к инженеру Фумагалли. Посмотрим, что он нам скажет.
      Они поднялись. Комиссар Сканкалепре пожелал осмотреть весь парк, до той самой решетчатой калитки, через которую синьора Джулия, должно быть, проследовала, покидая дом. Он заметил, что старый дом Дзаккани-Ламберти, который занимал Эзенгрини, имел длинный, вытянутый вдоль улицы Ламберти фасад. С этой фасадной части дома находился парадный подъезд, а немного дальше, в стороне, дверь вела в контору адвоката, окна которой были забраны решетками, соответственно одно из кабинета и одно из приемной. Приемная маленьким коридором соединялась с более широкой прихожей, разделенной на три служебные комнаты, предназначенные для архива. Окна прихожей выходили во внутренний двор, а в глубине ее была солидная дверь, соединявшая контору с апартаментами адвоката, размещавшимися на двух этажах по всей площади здания, выступавшего метров на двадцать в глубь парка и нависавшего над ним широким балконом. Напротив этого здания и параллельно ему располагалось другое. Десять лет тому назад в нем проживали родители синьоры Джулии. После их смерти апартаменты оставались закрытыми в ожидании работ по обновлению. Между двумя этими зданиями украшенный бассейном и закрытый балюстрадой дворик по двойной лестнице выводил в нижний парк. Этот парк, шириной примерно двести метров, простирался до высокой ограды, отделяющей его от проселочной дороги. Живой изгородью он был ограничен от смежных парков виллы Равицца и виллы Сормани.
      Проходя через кабинет адвоката, комиссар встретил там садовника Деметрио и пригласил его последовать за собой. В комиссариате он кратко допросил его. Тот подтвердил, что этим утром синьора Джулия не выходила ни через кабинет адвоката, ни через парадный подъезд на улице Ламберти. Он узнал, что жена садовника, которая в это утро отправилась к Эзенгрини, чтобы, как обычно, помочь по хозяйству, была почти немедленно отослана обратно: хозяйка сказала, что уже заправила постели и что уборка в доме может быть отложена на более позднее время. Итак, уход синьоры Джулии через калитку в глубине парка нужно было отнести на время после одиннадцати часов. Как пояснил адвокат, ключ оставляли в замке изнутри, и калитка открывалась просто от толчка. Вот уже несколько недель погода была сухой, и комиссар счел бесполезным искать случайные следы автомобильных шин на дороге, граничащей с парком.
      Глава 2
      На следующее утро комиссар Сканкалепре выехал поездом в Милан. Разместившись в уголке свободного купе, он размышлял о синьоре Джулии и пытался определить ее образ мыслей.
      Приехав в Милан, он отправился на поиски инженера Фумагалли и нашел его в конторе, расположенной в центре города в жилом доме.
      Инженер сразу же узнал комиссара и принял его очень приветливо. Он вспомнил тортеллини, приготовленные его супругой, и прошлогодние вечеринки в окружении провинциальных красавиц. Комиссар тотчас же понял, что Фумагалли находится в неведении относительно исчезновения синьоры Джулии, но все-таки довел до конца свое небольшое дознание. Молодой человек без всяких затруднений признал, что много раз встречался с дамой в Милане. Он даже уточнил, что, впервые заметив ее на вокзале около года тому назад, пригласил выпить чашечку чая, и с тех пор каждый раз по четвергам они встречаются в маленькой кондитерской на бульваре Монфорте. Их отношения всегда оставались корректными, и сейчас не было никакой нужды их уточнять.
      - Она мне нравилась, синьора Джулия, - признал Фумагалли. - У меня было этакое мимолетное увлечение ею, несмотря на то, что ей на десять лет больше, чем мне. И я признаюсь вам, господин комиссар, что был почти влюблен в нее. Но синьора Джулия относилась ко мне как к мальчишке. Она доверяла мне; она мне говорила, что ведет унылую жизнь, что не любит своего мужа и что он ею пренебрегает. Когда я признался ей в своих чувствах, она только грустно улыбнулась мне. В конце концов она отвергла мою настойчивость, поставив меня перед фактом, что она любит другого мужчину, который, несомненно, не отвечает ей тем же. Это какой-то тип, к которому она приезжала в Милан каждую неделю, но который не слишком-то за ней ухаживал после первых пылких встреч. Я стал пропускать наши свидания и как-то однажды оставил неопределенной дату следующего рандеву. С тех пор я ее не видел.
      - Известно ли вам, - сказал комиссар, - что синьора Джулия сбежала из дома? Что она покинула своего мужа?
      - Это меня не удивляет.
      - В этом смысле вы единственный, так как в М.., никто не может поверить в это. Что касается меня, то мне с болью приходится убеждать себя в том, что вы говорите. Я знаю синьору Джулию вот уже десять лет. Понимаю, что ее муж не тот мужчина, чтобы сделать счастливой такую красивую, такую привлекательную женщину. Но ее привязанность к дочери, особенно ее воспитание и глубокая религиозность не позволяют мне признать существование любовника, о котором вы говорите.
      - И все-таки, - настаивал инженер, - он у нее есть. Около четырех часов она оставляла меня в кондитерской и убегала. Она не хотела, чтобы я ее провожал даже до такси. А однажды я видел, как она брала такси, и спросил водителя следующей машины, не расслышал ли он адрес, который она назвала. "Думаю, это бульвар Премуда", - ответил он. Вот и все, что мне известно, если это только может вам помочь.
      Комиссар Сканкалепре возвратился в М.., разочарованный. Дело было более запутанным, чем показалось на первый взгляд. Адвокат Эзенгрини ожидал его в своем кабинете.
      - К сожалению, дорогой метр, - сказал Сканкалепре, - мне ничего не удалось узнать больше того, что вам уже известно. Свидания с инженером Фумагалли были совершенно невинными.
      Со времени исчезновения синьоры Джулии истекло два дня, и новость распространилась по всей округе. Ее друзья, заинтригованные, терялись в догадках и предположениях. Некоторые находили подозрительными эти поездки в Милан, другие обвиняли адвоката в излишней холодности к жене.
      Комиссар Сканкалепре стал терпеливо ждать какого-то знака. Женщины, совершающие побег, всегда подают какой-то признак жизни. Они входят в контакт с доверенным лицом, ищут возможности установить связь, с помощью которой они были бы не только в курсе жизни их детей, но также и реакции бывшего окружения, несомненно, потрясенного их поступком.
      Знак, которого ожидал Сканкалепре, возник самым неожиданным образом. Однажды утром, в первый понедельник после побега, перед ним предстала жена садовника Деметрио. Это была некая Тереза Фолетти, проживающая вместе с мужем в небольшой лачуге напротив дома Дзаккани-Ламберти.
      Вид комиссара со сложенными руками и с ожиданием полного откровения заставил женщину сообщить:
      - Комиссар, уже три дня, то есть со времени неожиданного отъезда хозяйки, я не могу больше спать. Дело в том, что я владею одним секретом, который, конечно, не такой уж важный, но совесть говорит мне, что пришло время открыть его. Это что-то такое, чего не знает мой муж. Вот уже около года, как синьора Джулия возложила на меня одну деликатную обязанность. Я получала письма из Милана, вложенные в конверт с одним лишь ее именем: "Джулия". Когда они приходили, я должна была ее уведомить, она читала их у меня, всегда в спешке, а потом сжигала в моей печке.
      - Как был написан этот адрес?
      - От руки, и его писала сама синьора Джулия.
      - Как же так? - спросил комиссар, нахмурив брови.
      - Я вам сейчас объясню, - отвечала женщина. - Синьора Джулия говорила мне, что это ее дочь, Эмилия, присылает ей письма из колледжа.
      - Но ведь она с ней виделась каждый четверг!
      - И все-таки минимум дважды в месяц синьорина Эмилия писала ей письма. Синьора Джулия говорила, что в этих письмах ее дочь пишет ей все откровенно, тайком от отца и даже от монахинь. Доверие дочери к матери... Что я могла сказать? Хозяйка объясняла мне, что она время от времени оставляла своей дочери пачку конвертов с моим адресом, написанным ее собственной рукой, а также другую пачку меньших конвертов, на которых было только написано "Джулия", ее же рукой. Уверяю вас, что это был точно ее почерк. И я всегда хранила этот секрет. Если я решила выдать его, то потому, что исчезновение синьоры вызывает у меня тревогу, которую я не могу объяснить себе.
      Комиссар Сканкалепре отметил наконец исходную точку. Признаки начинали появляться.
      Двумя днями позже жена садовника снова пришла к нему, опять утром, пока ее муж был занят в кабинете адвоката, где он выполнял обязанности секретаря и доверенного лица. Едва войдя, женщина, не говоря ни слова, положила комиссару на стол письмо. Комиссар взял его, прочитал адрес.
      - Что? Еще одно письмо?
      Он посмотрел его на свет, понюхал, повертел и разобрал штемпель: Рим, 22-5-55, XI 1-17.
      - Двадцать второго числа, пятого месяца, пятьдесят пятого года, двенадцатый почтовый сектор, семнадцать часов. Очень занимательная игра в лото! - воскликнул комиссар.
      Женщина ничего не понимала в этих загадочных цифрах, но позволила комиссару вскрыть письмо. Внутри показался конверт с надписью "Джулия". Комиссар спросил:
      - Это все тот же почерк?
      - Да, - отвечала синьора Фолетти. - Только те, другие, приходили из Милана, а это, судя по всему, из Рима.
      Комиссар больше не стал ее задерживать. Но прежде чем проводить, с суровым видом предупредил:
      - Ни за что на свете вы не должны обмолвиться ни словом об этом кому бы то ни было. Понятно? Даже вашему мужу. Впрочем, мужу особенно. Это помешало бы следствию и вам принесло бы хлопоты! Ибо в вашей истории достаточно двусмысленности!
      Когда женщина ушла, комиссар Сканкалепре расположился поудобнее и, в угоду естественному чувству профессионального любопытства, вскрыл конверт при помощи перочинного ножа. Он никогда до этого не распечатывал письма с таким нетерпением, даже во времена молодости, когда был влюблен.
      Он увидел листок деловой бумаги, исписанный мужским почерком. Осмотрел листок с лицевой стороны и с обратной, прочитал подпись: "Люччано", затем начал чтение.
      "Дорогая Джулия!
      Я ждал тебя в четверг до половины шестого. Жалею, что ты не пришла, так как я хотел сказать тебе хотя бы "до свидания", прежде чем уехать. Но, несомненно, лучше, что мы не увиделись. Расставание было бы еще тяжелее. Мои служебные обязанности не позволяют мне приехать сюда жить. Я тоже очень сожалею, что покидаю эту маленькую квартирку, где мы провели столько счастливых часов. Расстояние, нас разделяющее, впредь сделает наши свидания невозможными. У меня еще есть три конверта, подписанные тобой, и я ими воспользуюсь в случае, если придется заехать в Милан в четверг. В настоящее время я не имею постоянного места жительства, так как по работе вынужден совершать постоянные разъезды по Центральной Италии. Когда же я обрету под ногами почву, что очень нелегко в Риме, я сообщу тебе адрес. Со всей любовью, твой
      Люччано".
      Несмотря на все эти доказательства, сознавая, что никогда нельзя предвидеть, куда зайдет следствие, комиссар Сканкалепре начал с того, что умолчал перед адвокатом Эзенгрини о второй части откровения инженера Фумагалли относительно загадочного любовника синьоры Джулии. Он упорно хранил молчание и не обмолвился ни словом и об истории с письмами.
      Разумеется, было условлено, что если поступят другие послания, они немедленно будут доставлены ему.
      Следователь, менее проницательный, чем Сканкалепре, без сомнения, праздно ждал бы, когда придет следующее письмо. Но Сканкалепре был прирожденный полицейский и знал, что никогда нельзя терять времени даром, пока все доказательства не собраны. Он, однако, посоветовал адвокату забрать из колледжа дочь.
      Когда синьорина Эмилия прибыла, он пошел увидеться с ней и, болтая о дожде и хорошей погоде, спросил, не писала ли она писем своей матери из Милана. Девушка действительно иногда писала, но он легко понял, что речь идет о нормальных письмах, адресованных домой.
      Закончив это маленькое побочное и почти излишнее расследование, комиссар отправился в Милан и с помощью двух младших офицеров прошелся по всем каморкам привратников на бульваре Премуда. Он намерен был охватить своим расследованием даже перпендикулярные улицы, первые дома, если бы случай, благосклонный к дотошным следователям, не позволил ему после двух дней работы выяснить, что за последние пятнадцать дней на бульваре Премуда сдавались в наем три квартиры. Одну из них снимал некий Люччано Барзанти. Привратница дома, где было сделано это открытие, подтвердила, что синьор Люччано Барзанти был молодым человеком, лет тридцати, высоким, спортивного вида и (самая главная деталь) не лишенным женского внимания. Привратница смогла даже припомнить, что среди дам, которых принимал синьор Барзанти, была одна, приходившая регулярно по четвергам. Имелась в виду красивая дама, очень молодая, которая приезжала на такси около четырех часов после полудня и уходила без малого в шесть. У нее были каштановые волосы, собранные в шиньон на затылке, несколько пышные формы; она была элегантной, но без особой изысканности. Это, по всей видимости, была дама определенного ранга, поскольку проходила мимо окошка привратницы, пытаясь избежать любопытного взгляда той и выказывая некоторое смущение.
      В этом беглом портрете комиссар Сканкалепре без особого труда узнал синьору Джулию. Он был также препровожден в две маленькие комнаты, все еще пустые, где проживал Барзанти. Он вошел туда, исполненный удивления, осмотрел маленькую ванную комнату и закрыл кран умывальника, из которого текла тонкая струйка воды. Он никак не мог решиться положить конец этому визиту, неотступно преследуемый невидимым присутствием синьоры Джулии! Синьора Джулия! И в этой комнате!
      А Люччано Барзанти? Без сомнения, один из теперешних молодцов, которые без особого различия коллекционируют симпатии и даже любовь легкомысленных женщин. Этот бравый любитель легких приключений, охотник до манекенщиц и продавщиц, решился на трудности любви с женщиной на десять лет старше его.., вне всяких сомнений, с корыстными намерениями. И чего не сделаешь ради того, чтобы удержать ускользающую любовь, ради самого образа исчезающей любви? Бедная синьора Джулия! Какая жалость! Других сведений для более полного описания Люччано Барзанти от привратницы он не добился и отправился в мэрию, в отдел гражданского состояния. И там ничего. Люччано Барзанти - один из тех, кто не занесен в акты гражданского состояния и кто сохраняет за собой постоянное место жительства в деревне или в своем родном городе и переезжает с места на место, не оставляя никаких следов в коммунальных архивах. И все-таки у комиссара было такое предчувствие, что рано или поздно он положит свою руку ему на плечо и скажет:
      "Прошу следовать за мной, молодой человек. Полиция".
      Глава 3
      Возвратясь в М..., комиссар занес в свою записную книжку результаты поездки в Милан и проделанной там работы. Затем прибавил дополнительный пункт, наметив пока еще недостоверную линию в направлении Рима, по следам бедной синьоры Джулии. Именно так в глубине души он теперь называл ее: бедная синьора Джулия.
      Дома, поглотив свое ежедневное блюдо спагетти, он этими же словами отвечал на расспросы жены: "Бедная синьора Джулия! Какая идея ее увлекла? Как она могла! Ох, женщины, женщины!" И он взмахнул над столом руками, сурово покосившись на дочь, которой было всего восемь лет, словно хотел защитить ее от будущих бед. Он, конечно, не имел в виду свою жену, вес которой приближался к центнеру и верность которой казалась более чем несомненной теперь, после десяти лет безоблачной супружеской жизни.
      Но комиссар не произносил "бедная синьора Джулия" при адвокате Эзенгрини, который заходил к нему все эти два или три вечера. Он докладывал ему лишь о неотвратимо негативных результатах поисков, развернувшихся по всей Италии.
      Чем больше комиссар размышлял о побеге синьоры Джулии и об элементарных сведениях, которые он собрал в ходе своего расследования, тем меньше, ему казалось, он понимал суть дела. Побег, но с кем? Не с инженером же Фумагалли... И не с Люччано Барзанти, по крайней мере, как можно было судить из его письма. Хотя, вполне возможно, что это письмо состряпано Барзанти и синьорой Джулией, уверенными, что жена садовника передаст его адвокату. В этом случае синьора Джулия как бы косвенным образом говорила своему мужу: "Я уехала с другим мужчиной, и будет лучше, чтобы ты меня не искал, если хочешь избежать скандала. То, что случилось, бесповоротно. Добейся развода по моей вине, делай, что хочешь, и забудь меня, как я тебя забыла".
      И все-таки такое невозможно. А ее дочь? Могла ли она так внезапно потерять интерес к дочери? Почему она ни словом не дала знать о себе? Почему не написала какой-нибудь подруге, чтобы оправдать себя?
      Он часто приходил к адвокату Эзенгрини; снова посетил дом, осмотрев его снизу доверху, обошел парк, заглянул в оранжерею и в забытый каретный сарай. Но ничто не наводило на новую мысль.
      Наступил июль, с момента исчезновения синьоры Джулии прошло уже пятнадцать дней. Как-то утром почтовый служащий принес комиссару телеграмму из центрального комиссариата Рима.
      Опустившись в деревянное кресло, он распечатал ее.
      "Центральный комиссариат Рима сообщает относительно розыска Эзенгрини Джулии и Барзанти Люччано тчк Барзанти Люччано вчера затребовал паспорт заявив место жительства Рим улица Агамер 15 тчк Ожидаем инструкций тчк"
      - Ну вот! - воскликнул комиссар, как если бы он обращался к публике из М..., которая вот уже в течение двух недель ждала от него успешного результата.
      Двумя телефонными звонками, в центральный комиссариат Рима, он подготовился к своему демаршу и следующим утром уже ехал в экспрессе в столицу. "Я еду искать синьору Джулию, - говорил он себе. - Я еду искать, и я верну ее домой, если все пройдет как надо".
      Перед отъездом он просил адвоката Эзенгрини спешно прийти к нему.
      - Метр, - сказал он ему, - мы на верном пути. Я имею все основания полагать, что ваша супруга в Риме. В обществе одного мужчины, увы! Молодого человека, с которым она поддерживала переписку без вашего ведома. Большего я вам не могу сейчас сказать.
      Адвокат попытался узнать еще что-нибудь, но Сканкалепре оставался невозмутим. Он, однако, должен был открыть ему имя: Люччано Барзанти. Адвокату это не говорило ни о чем: он слышал это имя в первый раз.
      - Этот человек, очевидно, находится в компании с вашей супругой, - уточнил комиссар. - Если хотите, чтобы я взял его за воротник, вы должны состряпать еще одно заявление. Иск о супружеской измене. Без этого я не смогу произвести взятие с поличным. Вам известно это не хуже моего.
      Тут же, не теряя времени, адвокат Эзенгрини на бланке с официальным штампом написал заявление.
      Ему хотелось довести дело до конца, завершить его разводом, с прекращением всех отношений с женой. Мысль о прощении, о том, чтобы снова принять ее к себе, даже не приходит ему на ум, отметил про себя Сканкалепре.
      С заявлением в кармане комиссар отбыл в Рим.
      Сканкалепре считал себя дальновидным психологом; и среди всего многообразия состояний души и их психологических оттенков он находил совершенно особенные у невезучих мужей. Он спрашивал себя, как поступил бы он сам, Сканкалепре, на месте адвоката.
      "Я бы ее отравил, - говорил он себе, - или убил бы на месте преступления, в подходящий момент". Но мысль о том, что адвокат Эзенгрини мог убить свою жену, нужно было отбросить: он был не таким ревнивым, Эзенгрини, и испытывал отвращение к насилию.
      Приехав в Рим, комиссар отправился в центральный комиссариат, чтобы заручиться услугами двух полицейских, а затем поспешил в квартал, где находилась улица Агамер. Эта улица начиналась с одной из многочисленных окраинных эспланад и незаметно переходила в проселочную дорогу. Пятнадцатый номер располагался в середине улицы: шестиэтажный дом, заселенный служащими, без привратника, с обширным пустырем перед ним. Не возникало даже ощущения, что находишься в Риме. Где расположен Колизей, или дворец Латран, или Форум?
      Сканкалепре бросил взгляд на ящики для писем. Третий из них имел надпись: "ЛЮЧЧАНО БАРЗАНТИ". "Мы у цели", - подумал он. И составил план на ночь, убедившись, что небольшая квартира Барзанти находится на четвертом этаже справа.
      В семь часов вечера он уже установил пост наблюдения в старом автомобиле римской полиции с другой стороны улицы, напротив пятнадцатого номера. За рулем, в съехавшей на глаза шоферской кепке, дремал инспектор Ротундо. Сзади расположились Сканкалепре и инспектор Мускариелло, утонув в сиденьях.