Он ждал, пока она ему сама об этом скажет.
      Полчаса Сатта мастерски вел ее к пику желания, искусно разжигая в ней пламя страсти. Каждый дюйм ее тела томительно трепетал от прикосновения его губ и пальцев. Теперь он ждал лишь того, чтобы она сама попросила его об этом.
      Вечер удался на славу. Он снова приготовил изысканные яства, потом выиграл три решающие партии в триктрак. Правда, в какой-то момент у него закралось подозрение, что она специально ему подставилась, но на самом деле значения это не имело. Для полного блаженства оставалось только во всем блеске показать ей иные свои достоинства.
      Наконец она взмолилась:
      - Милый, прошу тебя! Ну давай же, пожалуйста!
      Сердце его наполнилось счастьем. Он перекинул одну ногу через ее бедра, чуть приподнялся, взглянул в глядевшие на него с мольбой глаза и тоном, не допускавшим возражений, произнес:
      - Введи его сама.
      Точеная, изящная рука скользнула между ног, нетерпеливые пальчики искали - и нашли, настойчиво подталкивая его к влажным, зовущим, шелковистым волосам. Он застонал от восхитительно острого чувства и вошел на дюйм. Господи, до чего же она была хороша! Полковник склонился к очаровательному личику женщины и с игривой нежностью чмокнул ее в кончик носа, чуть выгнувшись для нанесения первого решительного удара - и в это сладостное мгновение зазвонил телефон.
      Глава 18
      - Это не "Юнион Корс".
      Эту фразу Сатта произнес очень выразительно после того, как прочел очередной отчет патологоанатома. Напротив него, по другую сторону стола сидел Беллу.
      - Почему ты так в этом уверен?
      Сатта коснулся лежавшего на столе документа.
      - На такое у них воображения не хватит, - с улыбкой ответил он. Ножи - да, обрезы - пожалуйста, пистолеты - само собой разумеется. Бомбы тоже, но только не в прямой кишке. - Он покачал головой. - Чтоб до такого додуматься, нужен совсем иной склад ума.
      Со смерти Фосселлы прошло два дня. Начальство оказывало на полковника все более сильное давление, торопя его с ответами. Газеты пестрели заметками о последнем убийстве во всех его кровавых подробностях.
      Консультации с Монпелье в Марселе лишь усиливали уверенность Сатты в правильности его выводов. Люди из "Юнион Корс" сделали все, чтобы убедить как Гравелли, так и марсельскую полицию в том, что они не только не причастны к этим убийствам, но - более того - сами основательно ими озабочены.
      У боссов мафии развивалась маниакальная подозрительность. Озабоченный Кантарелла выходил из себя. Кто-то разрушал его тридцатилетние усилия по созданию монолитной организации, которые можно было сравнить разве что с гигантской работой выдающегося государственного деятеля.
      Казалось бы, первым должен был разгадать эту загадку Сатта с его глубоким, гибким, аналитическим умом. Двое суток он почти не выходил из кабинета. Его роман с актрисой все равно уже закончился.
      - Все хорошо в меру, - справедливо заявила она ему после последнего убийства.
      Актриса была права - такие неожиданности любую женщину могли довести до нервного срыва. Сама ее карьера была поставлена под угрозу.
      Так что теперь у Сатты было достаточно времени, чтобы заниматься только этим делом. Он бесконечно, во всех мыслимых и немыслимых сочетаниях и комбинациях перебирал в уме имена убитых: Раббиа, Виоленте, Сандри и Фосселла. Связь между ними ему удалось найти лишь тогда, когда он убрал из этого незамысловатого уравнения Виоленте. За собственную тупость полковник клял себя на все лады - ведь с самого начала было совершенно очевидно, что Виоленте перерезали горло по чистой случайности, лишь потому, что он был телохранителем Сандри.
      - Похищение дочери Балетто!
      Беллу вопросительно поднял бровь.
      - Что ты хочешь этим сказать?
      - Вот ведь где собака зарыта! Раббиа и Сандри - оставшиеся в живых исполнители похищения, а Фосселла его организовал.
      Следующий час полицейские были очень заняты. Они сразу же решили, что сам Балетто участия в этом деле не принимал, хотя мог финансировать тех, кто совершал возмездие. Телохранитель девочки тоже привлек их внимание, хотя поначалу к его кандидатуре они отнеслись весьма скептически. Им было известно, что этот человек был своего рода обманкой и много пил.
      Однако звонок в больницу сильно разжег интерес Сатты к его телохранителю. Полковник переговорил с главным хирургом, который оказался приятелем его брата, и тот рассказал о чудесном исцелении телохранителя и его стремлении любой ценой восстановить силы. Следующий звонок полковник сделал в агентство, рекомендовавшее его на работу по охране девочки, и там узнал, что раньше телохранитель был наемником. Тут же в Париж послали запрос первой степени, и пока ждали ответ, проследили связь телохранителя с неким Гвидо Арелио, хозяином пансиона "Сплендид" в Неаполе.
      Наведение справок много времени не заняло. Не последнюю роль в этом сыграли незапятнанная репутация Сатты, равно как его высокое служебное положение и обширные связи. Он лично позвонил директору иммиграционной службы в Риме, и тот, подключившись к центральному компьютеру, тут же узнал, что из Реджо-ди-Калабрия телохранитель отплыл паромом на Мальту шесть дней спустя после того, как выписался из больницы. О его возвращении в Италию никакой информации не поступало.
      После этого Сатта сделал международный звонок на Мальту своему коллеге Джорджу Заммиту. Год назад они встречались в Риме на курсах повышения квалификации, и Заммит произвел на него приятное впечатление. После беседы полковник повесил трубку и, задумчиво глядя на Беллу, произнес:
      - Очень любопытно, но совершенно непонятно.
      - Что ты хочешь этим сказать? - спросил Беллу.
      - Он подтвердил мне, что интересующий нас человек прибыл на Мальту именно с тем паромом, но три недели назад отбыл морем в Марсель.
      - И все?
      Сатта кивнул.
      - И все.
      - Тогда мне совершенно неясно, что тебе кажется любопытным и непонятным.
      Сатта слегка усмехнулся.
      - Мальтийская полиция работает очень четко - эту манеру они унаследовали от англичан. Но все же, учитывая тот факт, что полицейское управление на Мальте еще не компьютеризировано, настолько оперативно они работать просто физически не могут. Заммит ответил на мои вопросы тут же, причем ни у кого ни о чем не спрашивал. Значит, у него в этом деле есть собственный интерес. Однако когда я спросил, располагает ли он об этом человеке какой-нибудь дополнительной информацией, он ответил мне, что на Мальту ежегодно приезжает до полумиллиона человек, а у него не хватает штатов и он загружен работой выше головы. У меня нет никаких сомнений в том, что он здесь что-то крутит. Интересно, почему ему надо от меня что-то скрывать.
      Их беседу прервал ответ из Парижа. Машина стучала долго, и вышедший из нее рулон бумаги составил около трех футов в длину. Сатта просматривал информацию по мере того, как она выходила из чрева аппарата. Пока он молча читал, Беллу терпеливо ждал. Когда телекс смолк, Сатта скатал сообщение в трубочку, зажал ее двумя руками и откинулся на спинку кресла.
      - Этот подставной телохранитель, - спокойно сказал он, - был и, скорее всего, продолжает оставаться одним из самых опасных людей на Земле.
      Полковник резким движением поднялся с кресла.
      - Собирайся, мы сейчас же едем в Комо. Нам предстоит побеседовать там с Балетто и его очаровательной супругой.
      * * *
      В доме на озере Балетто обедали, сидя напротив друг друга за большим полированным столом. Рика похудела, но красоты своей не утратила. Этторе совсем не изменился. Если она перенесла тяжелую утрату, у него все оставалось на своих местах.
      Дверь распахнулась. Оба обернулись, ожидая увидеть Марию с десертом. В дверном проеме неподвижно, переводя глаза с мужчины на женщину и обратно, стоял Кризи. Супруги смотрели на него, как загипнотизированные.
      Этторе оправился первым.
      - Что вам здесь надо? - резко спросил он.
      Кризи прошел в комнату, подвинул себе стул, поставил его спинкой вперед и сел, выложив руки на стол. После этого он взглянул на Этторе.
      - Говорить я собираюсь только с вашей женой. Если вы двинетесь с места или скажете еще хоть одно слово, я вас не раздумывая убью. - Он сунул руку под пиджак, вынул внушительный пистолет и положил его перед собой. - Он заряжен.
      Этторе взглянул на оружие, сразу весь обмяк и как-то сник на стуле. Кризи обернулся к Рике. Жесткие черты его лица смягчились, резкость в голосе пропала.
      - Я сейчас расскажу вам одну историю.
      Он поведал ей обо всем, что узнал от Фосселлы: о том, что Пинта была похищена только ради того, чтобы получить страховку. Этторе застраховал ее на два миллиарда лир у "Ллойда" в Лондоне. Смысл сделки заключался в том, что после уплаты выкупа Фосселла должен был вернуть Этторе половину всей суммы. Контакт между ними осуществлял Вико Мансутти. У него были связи в мире организованной преступности, и он получил за эту сделку свои комиссионные. Рика слушала Кризи, не сводя с него глаз. Лишь когда он закончил, она обернулась и посмотрела на мужа. Казалось, что над столом повисла физически ощутимая, невероятная ненависть. Этторе еще ниже поник на стуле, его рот раскрылся и снова закрылся, взгляд скользнул куда-то в сторону.
      - А что с остальными? С теми, кто это сотворил? Вы их уже убили?
      Кризи кивнул.
      - Я собираюсь убить всех, кто хоть как-то нагрел на этом руки. Мне остались еще два главаря бандитов - один заправляет всем в Риме, второй руководит из Палермо.
      В большой, элегантно обставленной комнате снова воцарилось молчание. Его нарушила Рика, говорившая как бы сама с собой.
      - А ведь он еще пытался как-то меня утешать. Говорил, что мы остались друг у друга и поэтому жизнь должна продолжаться.
      Она взглянула на Кризи, воспоминания, отражавшиеся в ее глазах, погасли, теперь она смотрела перед собой жестко и сурово.
      - Вы сказали, что собираетесь разделаться со всеми участниками этого преступления?
      Он взял со стола пистолет и кивнул.
      - Я приехал сюда, чтобы убить вашего мужа.
      Этторе взглянул не на Кризи, а на свою жену. Его красивое лицо утратило все свое обаяние, глаза глядели, как два окна в пустоту.
      Кризи убрал пистолет и встал.
      - Не знаю, может быть, лучше будет, если я его вам оставлю.
      - Да! - почти прошипела она. - Оставьте его, пожалуйста, мне.
      Кризи двинулся было к двери, но голос Рики остановил его.
      - А что будет с Мансутти?
      Он обернулся.
      - О Мансутти я уже позаботился.
      Дверь за Кризи закрылась.
      * * *
      Когда Сатта и Беллу ехали по живописной дороге вдоль озера, навстречу им пронеслась в противоположном направлении голубая "альфетта".
      * * *
      В своей роскошной квартире на последнем этаже престижного жилого дома Вико Мансутти говорил по телефону. Этторе бился в истерике, понять, что он говорил, было почти невозможно.
      - Подожди меня, - резко сказал Вико. - Я буду у вас через час. Постарайся взять себя в руки.
      Он надел пиджак и сказал немного взвинченной жене, что у Этторе снова неважное настроение - очередной психологический кризис. Вернется он сегодня, скорее всего, поздно.
      Спустившись в подземный гараж под домом, он сел в свой "мерседес", включил зажигание, и в тот же момент раздался страшный грохот - взорвалось полкилограмма пластиковой взрывчатки.
      * * *
      Сатта был поражен. Откинувшись на спинку стула, он с искренним восхищением произнес:
      - Никогда, повторяю - никогда в жизни я не пробовал лучшего жаркого.
      Гвидо равнодушно пожал плечами.
      - Мы здесь в Неаполе не все крестьяне.
      - Это вполне очевидно, - согласился Сатта, вытирая губы салфеткой. Для бывшего преступника, бывшего заключенного, отставного легионера и отошедшего от дел наемника, я бы сказал, вы обладаете поистине экзотическими талантами и дарованиями. Кстати говоря, вы в триктрак не играете?
      Гвидо этот вопрос слегка озадачил.
      - Вообще-то играю, только не понимаю, какое отношение это имеет к вашему визиту?
      Сатта усмехнулся.
      - Это просто замечательно. Значит, мое пребывание здесь будет еще более приятным.
      - Я сказал вам уже, - хмуро проговорил Гвидо, - пансион сейчас закрыт. Вам лучше было бы остановиться в гостинице.
      Сатта налил себе еще немного холодной "лакрима Кристи" и, смакуя, выпил. Когда он заговорил снова, в его словах не было и намека на вальяжность.
      - Вы, как никто другой, понимаете всю сложность ситуации. Теперь Кантарелла знает, кто нагоняет страх на всю его организацию. Его источники информации не хуже моих, а кое в чем, может быть, даже лучше. Очень скоро мафия проследит связь Кризи с вами. Как только это произойдет, сюда завалятся ребятишки с покатыми плечами и узкими лбами, которым очень захочется с вами потолковать по душам. Вы сами прекрасно понимаете, что они будут гораздо менее вежливы, чем я.
      Гвидо снова пожал плечами.
      - Я сумею за себя постоять.
      Однако на этот раз он отнесся к словам Сатты с большим вниманием. Только час назад ему из Милана позвонил Элио и сказал, что двое хорошо одетых, но явно подозрительных мужчин заходили в его контору и наводили справки о том, кто рекомендовал Кризи в охранное агентство. Действуя в полном соответствии с инструкциями, полученными от брата, Элио просто ответил им, что выполнял просьбу Гвидо. Ясно, что очень скоро в пансион наведаются местные бандиты. Однако, зная, что здесь находится полковник карабинеров, они, конечно, будут держаться подальше, откладывая свой визит до его отъезда.
      - Хорошо, - лаконично ответил Гвидо, - я приготовлю для вас комнату. Только не рассчитывайте, что завтрак я буду носить вам в постель.
      Сатта протестующе замахал руками.
      - Не беспокойтесь, никаких хлопот я вам не причиню. И поверьте мне на слово, так будет лучше - нам с вами многое надо обсудить.
      Сатта приехал вечером, весь день проведя за рулем - путь от Милана до Неаполя был не близким. Тем не менее он предпочел вести машину сам: в дороге было время подумать, еще раз осмыслить события последней недели, свыкнуться с мыслью о том, что один человек без чьей бы то ни было посторонней помощи смог расправиться с одним из самых могущественных бандитов страны.
      Потом он вернулся к странному разговору с четой Балетто в их доме на берегу озера.
      Сам Балетто, человек светский, всегда умевший держать себя в руках, был пепельно бледен, его в прямом смысле слова трясло, как в лихорадке. Его жена была пренебрежительно надменна, холодна, как лед, и необычайно красива. Сатта помнил, какой она была раньше. Теперь Рика стала еще привлекательнее ее женственное очарование совершенно неотразимо, возможно, так на ней сказались потрясения и переживания последних месяцев.
      Этторе сначала отказывался говорить - с минуты на минуту должен был приехать его адвокат. Но узнав о внезапной гибели Мансутти, он сломался и в отчаянии обратился к Сатте - как к священнику, к отцу, к единственному защитнику.
      Этторе стал бессвязно рассказывать о том, что произошло, путая слова, перескакивая с пятого на десятое, умоляя Сатту понять его и войти в его положение. Полковник почти не прерывал его беспорядочный лепет, лишь изредка уточняя какие-то моменты, которые были совершенно непонятны. При этом он старался изобразить на лице симпатию и сострадание.
      Беллу записывал эти отрывочные сведения в блокнот, а Рика сидела, излучая холод, не сводя взгляда с мужа. Она смотрела на него уже не столько с ненавистью, сколько с непередаваемым отвращением.
      Особенно Сатту поразило то обстоятельство, что теперь Кризи начал охоту на Конти и Кантареллу. Он полагал, что после расправы над Фосселлой телохранитель удовлетворил свое стремление к мести и теперь попытается как можно скорее пересечь границу Италии и затаиться в какой-нибудь далекой стране.
      Полковник оставил у Балетто Беллу, чтобы тот официально завел дело и приступил к формальному расследованию преступления, а сам отправился домой ему надо было о многом подумать в спокойной обстановке.
      Ситуация представлялась ему в высшей степени двойственной. С одной стороны, действия Кризи наносили удар в самое сердце мафии, задевая ее гордость. Подумать только - все это сделал лишь один человек! Если, паче чаяния, ему удастся выследить и прикончить еще и Конти, этот удар станет для мафии катастрофическим. А если случится невероятное и он убьет Кантареллу, эта рана сможет стать для организованной преступности просто смертельной.
      Союз между Кантареллой и Конти был краеугольным камнем всей этой системы. Теперь мог воцариться хаос, в котором он, Сатта, сможет выступить против любого из оставшихся в живых боссов, и вся организация будет отброшена назад лет на десять, а то и больше. Однако он не тешил себя иллюзиями. Его служба в полиции могла способствовать лишь сдерживанию роста организованной преступности. Навсегда покончить с этим монстром не было никакой возможности, оставалось рассчитывать лишь на то, чтобы на какое-то время затормозить его развитие. Но какая теперь для этого представилась блестящая возможность!
      С другой стороны, его работа заключалась в том, чтобы ловить убийц, вне зависимости от того, кого и почему они убивали. Хотя сказать, что Сатту мучили угрызения совести, было нельзя - полковник гордился тем, что совесть его была накрепко заперта в прочной шкатулочке. В один прекрасный день он, может быть, достанет эту шкатулочку из укромного местечка, отопрет ее и очень удивится тому, что в ней обнаружит.
      Сатта, скорее, переживал нечто похожее на ревность - этот телохранитель посягнул на его права. По глубокому убеждению полковника, закон можно и нужно обходить. Однако неписаное право нарушать закон могли иметь лишь избранные. Именно поэтому история с Кризи вызывала в нем двойственные чувства, открывая удивительные возможности для деятельности Сатты, он в то же время присваивал себе те полномочия, которыми, по мнению полковника, мог обладать лишь он сам. Тем самым Кризи как бы покушался на права, принадлежавшие лишь избранным, к числу которых Сатта, естественно, в первую очередь относил себя самого.
      До поздней ночи полковник напряженно размышлял над парадоксальностью сложившегося положения, взвешивал все "за" и "против", пока в конце концов не нашел достойный компромисс. Рано утром он доложил обо всем генералу своему непосредственному начальнику. Генерал одобрил мнение полковника - он вообще ему доверял - и передал своему подчиненному полный контроль за ведением этого дела. С представителями прессы было решено не делиться никакой информацией - через пару дней репортеры сами все разнюхают.
      Когда картина немного прояснилась, Беллу было поручено остаться в Милане, чтобы завершить все необходимые формальности по делу Балетто, а потом отправиться в Рим, поближе к Конти. Сам Сатта выехал на машине в Неаполь.
      Он считал, что Гвидо как ближайший друг Кризи, который не мог ему не помогать, был своего рода ключом. Спецслужбам уже было отдано распоряжение прослушивать все телефонные разговоры в пансионе "Сплендид" и перлюстрировать почту Гвидо. Сатта хотел как можно больше узнать о Кризи его характере, взглядах на жизнь.
      В тот же день, когда Сатта ехал в Неаполь, офицер, работавший в канцелярии управления карабинеров в Милане, сделал копию документа, предназначенного исключительно для служебного пользования. Он сделал ее, самым внимательным образом изучив документ. Вечером того дня этот офицер ужинал в ресторане с одним из своих приятелей. После ужина уровень материального благосостояния карабинера существенно возрос. Как раз в тот момент, когда Сатта лакомился жарким в пансионе Гвидо, Конти говорил из Рима по телефону с Абратой, который теперь остался единственным и бесспорным боссом мафии во всем Милане.
      Информация Абраты была полной, он знал все о прошлом Кризи. В голосе миланского капо звучало беспокойство, хотя сам он и не был в списке смертников.
      Конти дал ему исчерпывающие инструкции, повесил трубку и несколько минут просидел в глубокой задумчивости. Потом набрал почти никому не известный номер персонального телефона Кантареллы в Палермо и какое-то время беседовал с боссом. Разговор шел не столько об опознанном убийце, сколько о том весьма странном факте, что полиция и карабинеры практически ничего не делают, чтобы как можно скорее с ним разделаться. Как сообщил Абрата, по этому поводу даже общей тревоги объявлено не было.
      Все нити следствия по этому делу были в руках полковника Сатты, выехавшего в то утро из Милана в неизвестном направлении.
      После разговора с Кантареллой Конти погрузился в еще более глубокую задумчивость, потому что в голосе босса явно звучал страх. Вместо того чтобы дать четкие и однозначные инструкции, арбитр говорил как-то неуверенно, даже спрашивал мнение Конти о том, как им следовало поступить.
      Как это ни было смешно, ему самому пришлось успокаивать Кантареллу. Он заверил босса в том, что, даже если полиция не пошевелит пальцем, Кризи в самом скором времени все равно будет ликвидирован. Теперь, когда личность его установлена, он попадется в ближайшие часы. Соответствующие указания уже разосланы по всем звеньям организации.
      И тем не менее реакция Кантареллы на это сообщение оставалась для Конти совершенно непонятной. Конечно, убийца с таким прошлым, к тому же имевший достаточно веские основания для того, чтобы им мстить, был серьезной угрозой. Однако если раньше он имел неоспоримые преимущества, поскольку его личность оставалась неизвестной, теперь он их лишился и стал гораздо уязвимее. Поэтому очень скоро этот смельчак поплатится жизнью за свое безрассудство.
      Почему же все-таки Кантарелла был в таком гнетущем состоянии духа? Конти пришел к выводу, что такая реакция была типичной для политика. Сам он, в отличие от босса из Палермо, достиг своего нынешнего положения лишь за счет насилия. Ему часто доводилось видеть смерть.
      Кантарелла же поднимался к тем высотам, которых достиг, с помощью дипломатии. Он нередко отдавал приказы о принятии насильственных мер, однако сам никогда не участвовал в их исполнении. Конти прошел большой боевой путь от солдата до генерала. Кантарелла же всегда оставался политиком. Кроме того, ему никогда не угрожала непосредственная физическая опасность. Это обстоятельство тоже объясняло то смятенное состояние духа, в котором теперь пребывал босс.
      Прежде чем отправиться в постель, Конти велел своим людям усилить его охрану. Ему принадлежало одиннадцатиэтажное здание, последний этаж которого занимала его просторная квартира. От подземного гаража до крыши в дом или из дома и мышь не должна прошмыгнуть. То же самое касается здания, в котором располагается его контора. Оно, кстати, тоже ему принадлежало.
      Проблема передвижения между двумя зданиями его не волновала. Несколько лет назад он сделал одолжение одному своему соотечественнику из Нью-Йорка. Тот в благодарность подарил ему "кадиллак". Автомобиль был не серийный, а сделанный на заказ - с корпусом из бронированной стали и пуленепробиваемыми толстыми стеклами. Конти очень гордился своей машиной. За то время, что она у него была, произошло два покушения на его жизнь, первый раз в него стреляли из крупнокалиберного пистолета, второй - из автомата. В обоих случаях его даже не поцарапало. Тем не менее он распорядился, чтобы до специального указания его "кадиллак" во всех поездках сопровождала машина с телохранителями. А еще он решил какое-то время питаться только дома. Конти знал, что чаще всего боссы мафии умирают в ресторанах, причем совсем не от пищевых отравлений.
      * * *
      Кантарелла и в самом деле был напуган. Чувство это было для него новым. Мысль о том, что он стал мишенью для профессионального убийцы высшей квалификации, просто сводила его с ума. Он уже прошел через те стадии, когда им поочередно владели гнев и возмущение, однако страх не покидал его ни на минуту.
      Конти пытался успокоить его по телефону, говорил, что ликвидация убийцы - дело нескольких часов. Тем не менее Кантареллу, сидевшего за письменным столом в своем кабинете, не покидали тяжелые чувства. Он перекрестился, положил перед собой блокнот и задумался, как усовершенствовать систему безопасности виллы Колаччи. Ей предстояло превратиться в неприступную крепость.
      Он еще не успел набросать мысли на бумагу, как зазвонил телефон. Босс из Неаполя докладывал ему, что допросить владельца пансиона "Сплендид" абсолютно невозможно. Оказалось, что он там не один, а с этим треклятым полковником Саттой из карабинеров. Кантарелла совсем упал духом.
      * * *
      Гвидо выкинул двойную четверку, убрал три остававшиеся фишки с поля и взглянул на кубики. Потом взял ручку, быстро подсчитал результат и объявил полковнику:
      - С тебя восемьдесят пять тысяч лир.
      Сатта улыбнулся. Этот проигрыш был не самым крупным.
      - Надо мне было тебя послушаться и остановиться в гостинице.
      Шел третий день его пребывания в пансионе. Питался он прекрасно и даже как-то помогал Гвидо на кухне. Завсегдатаи, обедавшие в пансионе, и представить себе не могли, что ели салат, который приготовил сам полковник карабинеров.
      Если не считать трехсот тысяч лир, проигранных в триктрак, жизнь в пансионе была Сатте по душе. Даже финансовые потери в определенном смысле компенсировались удовольствием, которое ему доставляла игра со специалистом такого класса.
      Однако дело было не только в уважении к мастерству Гвидо - с каждым днем между двумя мужчинами устанавливались все более дружеские отношения. Отчасти это определялось тем взаимным притяжением, которое часто возникает между очень непохожими людьми. Во многом, по крайней мере на первый взгляд, они казались прямыми противоположностями: молчаливый и коренастый Гвидо с перебитым носом и Сатта - высокий, элегантный, разговорчивый, лощеный. Тем не менее у полковника было много оснований восхищаться неаполитанцем. Когда он изредка расслаблялся и начинал говорить, оказывалось, что он глубоко понимает не только общество, в котором живет, но и процессы, происходящие в мире. Сатта очень ценил в нем тонкое чувство юмора. Он, естественно, многое знал о прошлом Гвидо. Однажды полковник спросил Гвидо, не тяготится ли он немного своим нынешним положением, не считает ли его слишком уж заурядным.
      Гвидо улыбнулся и ответил, что, когда ему хочется острых ощущений, он возвращается в свое прошлое и находит там все, чего ему недостает. Нет, будничные дела он не считает скучными, наоборот, управлять пансионом доставляет ему радость. Он прекрасно знает проблемы своих постоянных клиентов, радуется с ними или горюет, когда есть повод. По вечерам в субботу ему нравится смотреть футбольные матчи. Изредка, бывая в городе, он находит себе на часок-другой случайную подружку. В общем, на жизнь ему грех жаловаться, потому что иногда она балует его такими удовольствиями, как, например, выигрыш в триктрак у высокообразованных полковников карабинеров.
      Сатта, со своей стороны, поначалу немало озадачил Гвидо. Поначалу он смотрел на полковника как на случайно попавшего в полицию светского щеголя, который добился там высот благодаря семейным связям. Однако очень скоро под оболочкой циника он разглядел преданного своему делу честного человека. Во второй вечер пребывания Сатты в пансионе к ним зашел его брат, и после ужина они втроем допоздна засиделись на террасе, выпивая под дружескую беседу.
      Братья были искренне привязаны друг к другу. Они впустили Гвидо в атмосферу семейных отношений так естественно и непринужденно, что он тут же ощутил и дружеское взаимопонимание, которое раньше находил только в компании Кризи.
      О Кризи они говорили очень часто. Хоть Сатта и был уверен, что Гвидо имеет возможность связаться с Кризи, он на него не давил. Несколько раз в день полковник звонил в Рим и говорил с Беллу, который каждый раз докладывал, что ни прослушивание телефонных разговоров, ни просмотр почты ничего нового пока не дали.
      - По телефону только мы с тобой разговариваем, - как-то раз заметил Беллу. - Зато какие это содержательные беседы!
      Сатта настроился на долгое ожидание. Хотя к этому времени газетчики уже были очень близки к раскрытию подоплеки серии убийств, о Кризи пока нигде не упоминали. В основном на все лады обсасывались подробности скандальной истории похищения Пинты Балетто, устроенного ее же отцом, крупным промышленником, при поддержке известного адвоката, разорванного взрывом на куски, а также о зверских убийствах нескольких мафиози. Скоро какой-нибудь журналист должен был увязать одно с другим, и Сатта пытался себе представить реакцию общественного мнения на эту из ряда вон выходящую историю.
      Сатта часто думал о Кризи. Со слов Гвидо он уже составил психологический портрет его друга. Он прекрасно понимал, какие чувства двигали им, ощущал глубокую симпатию к человеку, в одиночку вступившему в борьбу со страшной силой ради восстановления попранной справедливости и свершения возмездия.
      Гвидо много говорил о прошлом, но никогда - о настоящем. В последний раз он видел Кризи, когда тот лежал в больнице. Сатта, как и раньше, не давил на Гвидо. Он ждал. Все тузы были у него на руках. Пусть беспокоятся Конти и Кантарелла.
      Однако с Гвидо они играли не в карты, а в триктрак, и полковник постоянно проигрывал.
      - Все, - сказал он как-то раз, когда Гвидо разложил доску и расставлял фишки, - я завязал. Я ведь в конце концов просто служащий и не могу каждый день проигрывать свою недельную зарплату.
      Они сидели на террасе, вечернее солнце медленно опускалось в море, уходя за линию горизонта. Скоро Гвидо надо будет готовить ужин, но пока еще оставалось немного времени, они молча наблюдали за тем, как постепенно меняется цвет воды. Уже смеркалось, когда резко зазвонил телефон. Из Милана снова просили полковника Сатту.
      Гвидо отправился на кухню резать овощи. После продолжительной беседы к нему пришел его непрошеный постоялец.
      - Балетто покончил с собой, - сказал он.
      - Ты уверен, что это было самоубийство? - спросил Гвидо.
      Сатта кивнул.
      - Сомнений никаких нет. Прежде чем отважиться, он полчаса сидел на подоконнике в своем кабинете на девятом этаже. - Он сделал руками выразительный жест. - Балетто никогда не был решительным человеком.