Таким образом, его действия носили спонтанный и инстинктивный характер. Но он использовал скотч для починки! Я спрашиваю вас: будет ли непрофессионал носить с собой клейкую ленту? Нет. А будет ли непрофессионал искать в нужный момент ленту, чтобы срастить разорвавшийся шнурок? Нет. Именно поэтому, — Эллери постучал пальцем по столу, — я сделал вывод, что убийца знаком с такими узкопрофессиональными предметами, как медицинский скотч. Другими словами, он человек, мыслящий профессионально.
      Небольшое отступление. Под эту классификацию подпадают не только сестры, доктора и практиканты, но и лица без медицинского образования, знакомые с госпитальным обиходом.
      Но мои доводы не имели бы цены, если бы клейкая лента просто попалась бы на глаза имитатору в нужный момент, — продолжал Эллери, попыхивая сигаретой. — Дело в том, что еще до первого убийства в госпитале я, волею случая, имел возможность ознакомиться со строгими порядками этого заведения. Персонал знает, какого размера лента в каком ящичке лежит. Все эти вещи хранятся в специально отведенных местах определенных шкафчиков. Они не раскиданы по столам, более того — доступ к ним строго ограничен. Они просто не могут попасться на глаза постороннему. Только служащий госпиталя мог знать, где найти нужную ему ленту в нужный момент. Лента не попалась на глаза — имитатор знал, где ее взять.
      Теперь я могу сделать свое обобщение более узким: итак, убийца был профессионалом, связанным с госпиталем служебными отношениями.
      Однако здесь я столкнулся с трудностями. Об имитаторе было известно весьма немногое. Позвольте подытожить мои тогдашние сведения о нем, чтобы это выкристаллизовалось у вас в уме. Итак, убийца должен был быть профессионалом и профессионально мыслящим человеком. Убийца, чтобы знать, где именно найти нужную вещь, должен был работать в Голландском мемориальном госпитале, а не в медицине вообще. — Эллери зажег еще одну сигарету. — Это сузило круг, но не дало удовлетворяющих меня выводов. Исходя из этих умозаключений, я не мог исключить из круга подозреваемых таких лиц, как Эдит Даннинг, Хильда Дорн, Мориц Кнайсель, Сара Фуллер, Айзек Кобб — привратник, управляющий госпиталем Парадайз, лифтер, уборщицы госпиталя, всех тех, кто регулярно бывает в помещениях и знает расположение шкафов и медикаментов. И даже постоянных посетителей госпиталя со специальными привилегиями.
      Но это еще не все. Осматривая туфли, мы встретились с таким странным явлением, как загнутые вовнутрь язычки. Чем можно было этот факт объяснить?
      Туфли были использованы имитатором... ноги убийцы носили их... и эти язычки!
      Вы все, несомненно, испытывали неудобство, причиняемое произвольно загибающимися вовнутрь язычками, когда надеваешь обувь... это знакомо каждому. Так как же убийца мог не испытывать его?
      Ответ тут один: размер ноги убийцы был значительно меньше того размера, на который рассчитаны туфли. Но туфли и так смехотворно малого размера — размер их шесть! Вы, очевидно, знаете, что это наименьший мужской размер обуви? Вы понимаете, что это значит? Что за дегенерат мужского рода во взрослом возрасте мог носить еще меньший размер — четвертый или пятый? — чтобы не почувствовать неудобства, причиненного язычками? Такого мужского размера нет в природе!
      Вывод таков. Во-первых, это мог быть ребенок (что невероятно, поскольку имитатор был нормального роста), во-вторых, мужчина-карлик (невозможно по обозначенной выше причине), в-третьих, женщина среднего роста!
      Я вам еще раз говорю, господа, что именно эти туфли позволили мне сделать столь важные выводы! Итак, из факта использования адгезива я сделал вывод, что этот человек связан с госпиталем профессионально, а из факта загнутых внутрь язычков — что злоумышленник — женщина!
      Итак, женщина, выглядевшая как мужчина.
      Кто-то вздохнул. Сэмпсон пробормотал нечто про свидетельства очевидцев. Доктор Минхен смотрел на своего друга так, будто видел его впервые. Инспектор молчал, погруженный в размышления. Между тем Эллери продолжал:
      — Да, но тут загвоздка. Каблуки туфель сношены примерно на одну и ту же величину. Если бы они принадлежали доктору Дженни, этого бы не было — мы все знаем, что доктор заметно хромал. Значит, туфли не принадлежали Дженни. При всем том это не означает, что доктор Дженни не был убийцей в первом случае, — он мог, например, подкинуть в телефонную будку чьи-то еще туфли. Он мог на момент совершения преступления обуть туфли с одинаково сношенными каблуками. И все же — это свидетельство того, что доктору Дженни просто подражали. Если, конечно, не брать в расчет того, что доктор изобразил самого себя, а затем сделал вид, что кто-то подражал ему.
      Я этому не поверил с самого начала. Смотрите: если сам Дженни был тем человеком, которого мы именуем имитатор, он сделал бы всю свою кровавую работу в той самой униформе, в которую был одет. Это бы означало, что он оставил в телефонной будке одежду фальшивую — только для того, чтобы ввести следствие в заблуждение. Но зачем тогда соединенный клейкой лентой шнурок?.. А завернутые вовнутрь язычки?.. Туфли использовали, и использовали недавно, что и было доказано выше. По поводу подшитых брюк, второго важнейшего из найденных предметов одежды... Я скажу о них чуть позже... Что же касается изображения самого себя — так почему же тогда он не заявил, что Свенсон может подтвердить его алиби, они ведь были в кабинете вдвоем в момент совершения преступления. Для преступника это было бы первым действием в собственную защиту. Но доктор упрямо не выдавал Свенсона, тем самым лез в самый центр группы подозреваемых. Нет, его действия, так же как и его собственная окровавленная хирургическая одежда, сразу убедили меня в том, что он не мог изображать самого себя, чтобы затем заявить об имитации.
      Что касается брюк... Почему они были подшиты? Если бы их подшивал для себя Дженни, он бы их и надел. Или он подшил их, чтобы подкинуть в будку? Но смысл этого? Он только в том, чтобы опять-таки ввести нас в заблуждение — убедить, что преступник был на два дюйма ниже его ростом? Но это совершенная чепуха, поскольку полная имитация, в том числе и роста, доктора Дженни была частью его плана. Нет, подшивка брюк была сделана потому, что они были слишком длинны для убийцы. Вне сомнения, эти брюки не превышали длины ног убийцы во время имитации облика доктора Дженни.
      Эллери улыбнулся.
      — Я распределил возможных подозреваемых по пунктам, на сей раз их четыре. Это могли быть, во-первых, мужчина, связанный с госпиталем; во-вторых, мужчина, не связанный с госпиталем; в-третьих, женщина, связанная с госпиталем; в-четвертых, женщина, не связанная с госпиталем. Три позиции легко исключить путем анализа. Давайте посмотрим. Имитатор не мог быть мужчиной, связанным с госпиталем. Каждый сотрудник госпиталя обязан носить на его территории белую униформу, в том числе белые брюки. Зачем же человеку надевать на себя униформу (которая ему подходит), затем бросать в телефонную будку униформу (которая ему не подходит), а затем приступать к совершению убийства? Если такой человек хотел подражать Дженни, он бы надел свою собственную униформу, а не оставлял бы в будке лишних улик. Но брюки найдены — и доказано, что их надевали. Не подлежит сомнению, что они были на убийце. Но то, что они были на убийце, говорит о том, что у него самого форменных брюк не было. Их пришлось где-то доставать. А то, что у мужчины (если это мужчина) не было форменных брюк, означает одно: он не мог быть сотрудником госпиталя. Что требуется доказать — доказано.
      И второе. Это не мог быть мужчина, не связанный с госпиталем. Потому что я только что доказал на примере использования клейкой ленты, что это не мог сделать не работавший в госпитале человек.
      В связи с этим вы можете задать вопрос: а как же такие подозреваемые, как Филип Морхаус или Хендрик Дорн, часто бывавшие здесь, или Кадахи и его парни? Ведь у них нет униформы.
      Ответ таков: хотя и Морхаус, и Дорн, и парни Кадахи могли достать где-нибудь униформу, они недостаточно знакомы с госпиталем, чтобы знать, где взять клейкую ленту. Может быть, знал только Дорн, по тут его вес и физические возможности явно голосуют против подозрений. Имитатор, которого видели свидетели, был очень похож по физическим данным на самого Дженни, а Дженни был тощий и невысокий человек. И Филип Морхаус, и лихие парни понятия не имеют об устройстве госпиталя; сам Кадахи совершенно вне подозрений — он был в это время под анестезией. А все другие мужчины, профессионально связанные с госпиталем, отпадают, поскольку им не было смысла доставать где-то еще одни брюки. Таким образом, мы сразу выбраковываем из числа подозреваемых и Даннинга, и Дженни, и доктора Минхена, и лифтеров, и Кобба.
      Итог — убийца не был мужчиной. Доказано!
      Ну а женщина? Давайте рассуждать. Ей были нужны не только брюки, поскольку женский персонал носит юбки, но она должна была в совершенстве знать устройство госпиталя, а особенно — в связи с лентой — местонахождение шкафчиков с расходными материалами. Итак, она должна быть связана с госпиталем. Это единственный вариант. Образуется целая группа: Хильда Дорн, Сара Фуллер, которая, естественно, была так же хорошо знакома с госпиталем, как и сама миссис Дорн, Эдит Даннинг, работающая здесь, доктор Пеннини — акушер-гинеколог, а также весь женский персонал госпиталя. А можно ли сузить круг подозреваемых? Да!
      Женщина, изображавшая доктора Дженни, вероятно, одинакового с ним роста и телосложения, а также вынуждена оставить где-то использованные брюки, поскольку сама носит юбку и должна была вернуться к работе в облике сотрудницы в женской униформе. Будучи женщиной среднего роста, она должна была укоротить слишком длинные брюки. Поскольку стопа женщины, как правило, уже и меньше, чем у мужчины, — ей пришлось заложить внутрь язычки туфель, чтобы ноги из них не выпадали. И наконец, женщина, работающая в госпитале, моментально сориентируется, где взять ленту для восстановления порвавшегося шнурка.
      Итак, господа, все проверено и все доказано.
      Они глядели друг на друга, сомневаясь, взвешивая только что услышанное, анализируя.
      Комиссар полиции скрестил ноги и решительно приказал:
      — Продолжайте. Это... это... черт подери, этому и названия-то подобрать нельзя. Продолжайте, мистер Квин.
      — Второе преступление, — с места в карьер начал Эллери, задумчиво разглядывая сигаретный дым, — это совершенно другое дело. Пытаясь проанализировать его тем же методом, я ощутил, как что-то от меня ускользает. Что я был способен додумать — а это была песчинка в море, — ни к чему не приводило. Второе преступление могло быть совершено как тем же лицом, так и другим. Во-первых, невозможно было найти ответ на вопрос: если убийца — та же самая женщина из персонала госпиталя, то почему она намеренно повторила и метод, и орудие преступления? Иными словами, почему обе жертвы были задушены одинаковой проволокой? Преступник, совершающий преднамеренное убийство, обычно предусмотрителен; в интересах злоумышленницы было бы применить другое оружие, чтобы навести полицию на мысль о втором убийце. И тем самым еще более запутать следствие. И если она убила обоих, значит, она намеренно не скрывала связи своих преступлений. Отчего? Я не мог понять.
      С другой стороны, если Дженни был убит вторым преступником, дубляж методов показал бы, что убийца номер два умно заметает следы, указывая на убийцу номер один как на серийного. Это прослеживается ясно.
      Любое из этих рассуждений может быть верным. Кроме очевидного, намеренного повторения метода, были и другие непонятные мне факты во втором убийстве. Ни один не поддавался легкому объяснению. И я был в абсолютном неведении, пока доктор Минхен не сказал мне, что он убрал бюро из-за стола Дженни. А это открылось мне только вчера утром. Мое знание о бюро и его местоположении в кабинете доктора Дженни переменило все. Это так же значительно для объяснения второго убийства, как туфли и брюки — для объяснения первого.
      Рассмотрим факты. Лицо покойного Дженни было удивительно безмятежным, оставалось, вероятно, таким, каким было перед смертью, спокойно-уверенным, то есть его ничто не удивило и ничто не ужаснуло, а ведь ужас и изумление и есть непременные предшественники насильственной смерти. Но место нанесения удара говорит о том, что убийца должен был стоять за спиной доктора Дженни! А как убийца мог зайти сзади, не вызвав подозрений в своем присутствии? Окна позади стола нет — только в окно мог бы незамеченным проникнуть убийца. Да. В комнате есть окно на северной стене, выходящее во внутренний двор, но человек, проникший оттуда, не смог бы нанести удар. Стол и кресло в кабинете образуют гипотенузу треугольника, а северная и восточная стороны кабинета — два катета. Там нет места, где мог бы спрятаться убийца. А Дженни был убит во время работы за своим столом — в этом нет сомнений. В тот момент он писал. Это показывает след от чернил в середине фразы. Итак, убийца не только проник за спину доктора Дженни, но и зашел туда с позволения самого Дженни!
      М-да, загадочная ситуация, — усмехнулся Эллери. — Я был совершенно сбит с толку. Позади кресла Дженни не было укрытия, где мог бы находиться убийца. И совершенно очевидно, что положение убийцы позади кресла не вызвало у доктора ни изумления, ни протеста. Из этого следуют два важных вывода: во-первых, Дженни знал, что потенциальный убийца стоит позади него; во-вторых, это не вызвало у него ни удивления, ни страха. До того как я узнал, что там находилось бюро с историями болезни, меня это так тяготило, что я буквально заболел. Но когда Джон Минхен признался мне... я подумал: по какой причине доктор Дженни принял за должное положение этого человека у себя за спиной? Единственным объектом в углу, я знал, было бюро. И бюро каким-то образом неизбежно было связано с функциями потенциального убийцы. Логично?
      — Абсолютно логично! — выкрикнул доктор Минхен.
      Сэмпсон резко взглянул на него, и тот, устыдившись, притих.
      — Спасибо за поддержку, Джон, — сухо сказал Эллери. — Следующий этап был неизбежен. К счастью для меня, бюро это было не простое, а специально изготовленное для Дженни, его личный шкафчик. Он являлся его единоличным владельцем. Истории болезни были необходимы для книги, которую Дженни писал в соавторстве с доктором Минхеном. Всем известно, как страстно Дженни охранял эти документы от всех, кого считал посторонними. Они были заперты на ключ; никому не дозволялось их просматривать. Никому, — Эллери подчеркнул это усилением голоса, и глаза его загорелись, — кроме трех человек.
      Первый — это сам Дженни. Он отпадает по очевидным причинам. Второй — доктор Минхен, соавтор. Но Минхен не мог убить Дженни, поскольку его не было в госпитале в момент убийства. Часть того утра он провел в моей компании, а перед визитом ко мне у него не хватило бы времени для совершения убийства.
      Но это не все. — Тут Эллери начал тщательно протирать стекла своего пенсне. — Незадолго до убийства миссис Дорн я случайно узнал, что есть третий человек, который может посещать кабинет и открывать шкаф с полным правом. Эта женщина была не только сотрудницей госпиталя, не только стенографисткой, но личным секретарем Дженни, и у нее был в кабинете свой собственный стол. Помогая Дженни с рукописью, она должна была иметь доступ к драгоценным документам. Ее присутствие в этом углу, куда она, несомненно, заходила несколько раз на дню, воспринималось и Дженни, и всеми сотрудниками как рабочий момент... И тут я, конечно, говорю о третьем доверенном лице — Люсиль Прайс.
      — Отличная работа, — удивленным тоном сказал Сэмпсон.
      Инспектор смотрел на сына с обожанием.
      — Она идеально подходит на роль убийцы! — воскликнул Эллери. — Ни один человек в госпитале не мог так спокойно и уверенно встать позади доктора Дженни, пока он работал; если бы зашел другой — он вызвал бы подозрения, поскольку Дженни очень ревниво относился к своим материалам; известно, что он многим отказывал в их выдаче. Исключением были только доктор Минхен и Люсиль Прайс. Минхен исключается. Кто остается? Люсиль Прайс!
      Эллери протер пенсне.
      — Отсюда вывод: она — единственный возможный убийца доктора Дженни. Люсиль Прайс... Я много раз мысленно произносил ее имя. Как можно ее охарактеризовать? Она — женщина, и она сотрудник госпиталя.
      Но ведь это именно те характеристики, которые подходят для убийцы Абигейл Дорн! Возможно ли, чтобы столь профессионально подготовленная и невинная с виду медсестра совершила и это убийство?
      В комнате повисла мертвая тишина.
      — И с этого момента вся история начала мысленно разворачиваться в моем воображении. Я запросил план главного этажа, чтобы проследить весь ее маршрут, который она, несомненно, самостоятельно спланировала для осуществления этого дерзкого преступления. Она сама вела две роли: и медсестры, и имитатора доктора Дженни. Аккуратно сопоставляя все известные уже детали преступления, я начал набрасывать расписание действий Люсиль Прайс. И вот что у меня получилось.
      Эллери сунул руку в нагрудный карман и извлек потрепанный блокнот. Харпер схватил карандаш и бумагу. Эллери бегло читал:
      — 10.29. Реального Дженни отзывают к посетителю.
      10.30. Люсиль Прайс открывает дверь предоперационной, ведущую к лифту, входит в него, закрывает дверь в него из восточного коридора, чтобы никто не вошел в лифт, надевает мужской хирургический костюм и маску, заблаговременно припрятанные где-то в предоперационной; оставляет собственную обувь в лифте. Далее: выскальзывает в восточный коридор, поворачивает за угол в южный коридор, проходит по нему до кабинета анестезии. Все время хромает в подражание Дженни, а черты лица и прическу скрывают маска и колпак. Она проходит под видом Дженни через кабинет анестезии, и ее видят доктор Байер, мисс Оберманн и Кадахи. Она входит в предоперационную, закрывает за собой дверь.
      10.34. Приближается к лежащей в коме миссис Дорн, душит ее проволокой, заранее припасенной и скрытой под одеждой; в нужное время громко говорит своим собственным голосом, обращаясь к доктору Дженни, о своей готовности через минуту так, чтобы ее слышали. Конечно, никаких растворов она не готовила и вовсе не заходила в стерилизационную. Когда доктор Голд заглядывал в комнату, он видел мисс Прайс, склонившуюся над телом на каталке, спиной к нему. Голд, естественно, подумал, что это доктор Дженни.
      10.38. Она покидает предоперационную через кабинет анестезии, идет обратно через южный и восточный коридоры, проскальзывает в лифт, снимает маску и мужской костюм, переобувается, спешит на этаж и бросает эти вещи в телефонную будку снаружи лифтовой двери, а затем возвращается в предоперационную через лифт.
      10.43. Она вновь в виде Люсиль Прайс в предоперационной.
      Весь процесс занял не более двенадцати минут. Эллери улыбнулся и убрал свой блокнот.
      — Шнурок порвался перед убийством, в лифте. Все, что ей пришлось проделать, — это вернуться в предоперационную через лифт, открыть один из шкафов, достать адгезивную ленту, отрезать кусок карманными ножницами и вернуться в лифт. Если знать, где взять ленту, эту операцию можно проделать за двадцать секунд. Я случайно увидел тот самый моток ленты, когда открыл шкафчик. Я сравнил ширину и линию отреза ленты на мотке с той, что на шнурке. Они совпали в точности. Это — доказательство, господин прокурор?
      — Да.
      — Мисс Прайс могла бы положить моток ленты в карман, тем самым лишив нас доказательства. Но тогда она об этом не думала. Или подумала и избежала опасной улики у себя в кармане. Вспомните, что предоперационной не пользовались с момента наложения на нее ареста. Имейте в виду, что я разгадал действия убийцы до того, как нашел эту использованную ленту. И так сказать, пара туфель и подшитые брюки сообщили мне о личности убийцы все, кроме имени; шкафчик сказал мне и имя. Теперь все.
      Он оглядел присутствующих с усталой улыбкой.
      Лица их выглядели озадаченно. Харпер сиял от восхищения; он сидел, напряженно выпрямив спину, на краю стула.
      Сэмпсон, подумав, сказал:
      — И все же чего-то не хватает... А что Кнайсель?
      — О, простите. Я должен был бы объяснить, что вина Люсиль Прайс могла трактоваться только как вина исполнительницы, но за ее спиной, вполне возможно, стоял соучастник-мужчина, наделенный ярким и холодным умом. Этот ум вполне мог бы принадлежать Кнайселю. У него есть мотив: со смертью миссис Дорн и Дженни он становился единоличным владельцем и фонда, и патента. А все его теории могли быть придуманы для отвода глаз. Но...
      — Соучастник? — прервал его комиссар полиции. — Так вот что стоит за арестом Свенсона.
      — Что? — воскликнул окружной прокурор. — Свенсона?
      — Мы спешили, Генри, — улыбнулся инспектор, — и не поставили вас вовремя в известность. Свенсон был арестован сегодня днем как соучастник преступлений Люсиль Прайс. Одну минуточку, пожалуйста.
      Он позвонил в управление полиции.
      — Томас, давай-ка сделай им очную ставку... Свенсону и этой Прайс... Она ничего не говорит? Ну, посмотри, что будет, если их свести вместе. — Он повесил трубку. — Мы узнаем это очень скоро.
      — Но почему Свенсон? — спросил доктор Минхен. — Он не мог совершить ни того ни другого преступления. Доктор Дженни создал ему алиби в отношении первого; ты сам, Эллери, — в отношении второго.
      Эллери вздохнул:
      — Свенсон был с самого начала моей черной меткой. Я не мог так просто отмести свои сомнения по поводу его визита к Дженни именно в то время, когда была убита миссис Дорн. Это не простое совпадение. Вспомните: план Люсиль Прайс мог быть осуществлен только при устранении Дженни с территории преступления. Да, это было не совпадением, а планом. Свенсона, стало быть, использовали как инструмент. Оставался ли он в неведении или был соучастником ее плана? Когда Свенсон явился в участок для дачи показаний и подтвердил свое алиби, созданное ему доктором Дженни, я понял, что он соучастник преступления. Ведь именно Свенсон более всех выигрывал от смерти как миссис Дорн, так и Дженни. В случае смерти своей благодетельницы Дженни получал наследство; в случае же смерти самого Дженни деньги доставались его сыну — Свенсону. Все совпало.
      Зазвонил телефон. Инспектор поднял трубку. Он слушал, и лицо его наливалось краской. Затем он бросил трубку и воскликнул:
      — Свершилось! Как только им сделали очную ставку, Свенсон во всем признался! Бог мой, мы раскрыли это дело!
      Харпер вскочил со стула. Его умоляющий взгляд зацепился за Эллери.
      — Могу я теперь... могу ли я позвонить в редакцию?
      — Думаю, что да, Пит, — улыбнулся Эллери. — Я держу свое слово.
      Харпер схватил телефон.
      — Запускай! — крикнул он что было силы в трубку. И это все, что он сказал. Затем он вернулся на свой стул. Лицо его сияло, как масляный блин.
      Комиссар полиции молча встал и вышел.
      — Знаете, — задумчиво сказал Харпер, — я все время недоумевал, как мог убийца просчитать такой изощренный план в столь неожиданных обстоятельствах, как падение миссис Дорн с лестницы. Да и, кроме того, все убийство представлялось мне бессмысленным. В конце концов, миссис Дорн вполне могла бы умереть во время операции, а это спасло бы убийцу от массы неприятностей.
      — Превосходно, Пит, — отвечал Эллери. — Два превосходных сомнения. Но на них есть не менее убедительные ответы.
      Миссис Дорн месяц тому назад была назначена операция аппендицита, и об этом в госпитале ходили слухи. Наверняка убийство планировалось на это время. Но если бы в предоперационной присутствовал анестезиолог, для Люсиль Прайс было бы затруднительно привести свой план в действие. Я думаю, она предполагала убить миссис Дорн после операции в ее личной палате, зайдя туда под видом доктора Дженни. Наверняка именно она бы стала выхаживать миссис Дорн после операции, пользуясь своими связями с доктором Дженни. Так что все было просчитано еще задолго: где-то припрятана одежда, разработан план отвлечения Дженни... А когда произошел несчастный случай, падение с лестницы, оставалось только чуть приспособить план к обстоятельствам. Включить в него срочный звонок Свенсону, например. И дело сделано.
      Что касается предположения, что убийства можно было и не совершать, есть одно сильное возражение: и Дженни, и Минхен были уверены, что больная после операции поправится. Люсиль Прайс была очень близка к хирургу и понимала эту вероятность. А если так, то операция на аппендиксе откладывалась на неопределенное время, а с нею и выполнение плана. Нет, Пит, это падение с лестницы только подстегнуло исполнение задуманного, а отнюдь не инспирировало его.
      Сэмпсон сидел молча; Эллери глядел на него с любопытством.
      Наконец, Сэмпсон не выдержал:
      — Но мотив Люсиль Прайс? Какая связь между нею и Свенсоном? Нет и намека... Почему она сделала для него грязную работу, тогда как в выигрыше остается только он?
      Инспектор Квин взял пальто и шляпу, пробормотав извинения. Он собрался уходить: работа не ждет.
      — Позволь, это тебе тоже объяснит Эллери. Это его заслуга. Джуна, веди себя хорошо...
      Как только дверь за инспектором закрылась, Эллери расслабился и вытянул ноги.
      — Хороший вопрос, Сэмпсон, — сказал он. — Я задавал его себе все время. Какая связь существует между этими столь далекими людьми? Свенсон мог затаить злобу на миссис Дорн за то, что она поломала его карьеру; он мог задумать убийство отца как месть или чтобы ускорить наследование: у него стесненные финансовые обстоятельства... А Люсиль Прайс, отменная медсестра и тихая женщина... Ей-то это зачем?
      В наступившей тишине Эллери извлек из кармана таинственный документ, за которым он командировал Харпера, и помахал им в воздухе.
      — Вот это объясняет все! Объясняет, почему Люсиль Прайс сделала грязную работу, ведь она становится наследницей по завещанию. Это приоткрывает историю нескольких лет планирования, искусного камуфляжа и изощренной жестокости. Кроме того, обнаруживает, каким образом и где Прайс достала униформу, поскольку Свенсон, бывший хирург, сохранил ее. Туфли, видимо, тоже его. Он выше, чем приемный отец, но сухощав. Оба, и он, и она, были так осторожны и умны, что не жили вместе — и никто об этом не знал. Они планировали убийство на редких, тщательно подготавливаемых встречах, поскольку общаться по телефону было рискованно. Свенсон очень умно сделал, что посетил управление полиции, раздобыв тем самым превосходное алиби на день, когда был убит Дженни.
      И это объясняет, почему оба преступления были совершены одинаковым методом: если бы Свенсон был арестован за первое преступление, сам арест уже создал бы ему алиби по второму. А аналогичность преступлений должна была бы навести на мысль об одном и том же убийце.
      Видимо, даже сам Дженни при жизни не знал, что его приемный сын, Томас Дженни, он же Свенсон, и Люсиль Прайс соединились...
      — Да, но каким образом?
      Эллери просто подвинул слушателям через стол документ, из которого Сэмпсон, доктор Минхен и Джуна могли при прочтении понять эту связь.
      Харпер только молча усмехался.
      Это была фотокопия брачного свидетельства.