— Хорошо, хорошо, вы меня убедили. Я порекомендую ваш метод Глюку. Он порадуется. А теперь о нашем пари. Вы помните, что полагалось тому, кто его выиграет.
      — Ах, пари... — упавшим голосом произнесла Паула.
      — Да-да, пари. Вы сказали, что я никогда не поймаю убийцу. А я поймал! Так что сегодня вы ведете меня в «Подкову».
      Паула охнула и замолкла. И даже по этому молчанию он чувствовал, в какой она панике.
      — Собственно говоря, мы... наше пари было не о том... Вы обещали, что отдадите убийцу в руки правосудия, что он предстанет перед судом, а вы этого не сумели. Он сбежал от вас, выпрыгнул из самолета, а парашют не раскрылся.
      — Ну нет, мисс Перис, не уклоняйтесь. Вы проиграли. Так что платите.
      — Но, Эллери! — воскликнула она. — Я же не могу. Я годами не выхожу из дому. Вы не знаете, что при одной только мысли об этом меня бросает в дрожь.
      — Сегодня вы ведете меня в клуб! — тоном, не терпящим возражений, сказал Эллери.
      — Я в обморок упаду! Наверное, для обычного человека это звучит глупо. Боже, ну почему никто не хочет меня понять! Да, конечно, вы бы посочувствовали, если бы у меня была корь. Так вот у меня корь, только проявляется она иначе. Знаете, мистер Квин, эта боязнь людей...
      — Одевайтесь.
      — А надеть-то мне как раз и нечего! — победно крикнула мисс Перис. — Я хотела сказать, что вечерних туалетов у меня нет. И подходящей обуви — зачем? У меня и из меха ничего нет.
      — Я одеваюсь и в восемь тридцать буду у вас.
      — Не надо, Эллери!
      — В восемь тридцать.
      — О, Эллери, прошу вас! Пожалуйста...
      — В восемь тридцать, — еще раз повторил Квин и положил трубку.
      Ровно в восемь тридцать вечера мистер Квин стоял у порога очаровательного белого домика на холмах. Дверь ему открыла симпатичная девушка, секретарь мисс Перис. Увидев, как она сияет, он не на шутку встревожился: девица явно смотрела на него проницательным взглядом мамаши, у которой дочь давно на выданье. «Нет, ну абсурд, ну полный абсурд, — бушевал в душе мистер Квин. — Ушла бы ты с дороги, барышня».
      Однако барышня не только не ушла с дороги, она подняла к нему пылающее лицо и залепетала в экстазе:
      — О, мистер Квин, это же просто чудо! Вы думаете, она решится?
      — Ну конечно, — ответил Эллери. — Эта болтовня насчет ее какой-то фобии — чистая чушь. Где она?
      — Она плачет и смеется. А какая красавица! Вот подождите, сейчас сами увидите. Просто волшебное превращение, ничего подобного с ней никогда не было. Я так надеюсь, что ничего...
      — Меньше слов, дорогая моя, — довольно резко осадил ее Эллери. — Надо же мне взглянуть на эту красоту.
      Тем не менее к двери Паулы он подошел. На трясущихся ногах. Что же с ним такое происходит? Столько нервотрепки из-за такого пустяка, как поход в ночной клуб!
      Он постучал. Секретарша стрельнула испуганным взглядом и испарилась.
      — Вхо... Входите, — раздался прерывающийся голос.
      Мистер Квин поправил галстук, кашлянул и вошел. Паула, высокая и стройная, стояла, прижавшись к стеклянным дверям у противоположной стены и стиснув на груди руки в длинных, по локоть, красных вечерних перчатках. На ней было... что-то мерцающее, поблескивающее на свету — золотые одеяния, не иначе. Да, и... о, черт, как же это называется? — такой белый мех на плечах — а, пелерина! — с великолепной брошью у горла. А волосы были уложены в стиле придворного пажа времен Елизаветы. Изысканно. Нет слов. Просто конец света!
      — Конец света! — прошептал Эллери.
      От волнения у Паулы даже губы побелели.
      — Я... Я н-нормально выгляжу? — заикаясь, спросила Паула.
      — Вы выглядите как богиня, — ответил Эллери. — Вы похожи на Клеопатру — на общепринятую концепцию Клеопатры. У настоящей Клео был крючковатый нос и, по всей вероятности, черная кожа. А ваш носик и цвет лица... Вы смотритесь потрясающе.
      — Не смешите меня, — с легким раздражением сказала Паула. — Я имела в виду одежду.
      — Одежду? Ах, одежду! Мне показалось, вы говорили, что вечерних платьев у вас нет. Лгунья!
      — А у меня их не было и нет. Поэтому я вас и спросила, как я выгляжу. Накидку мне одолжила Бесс, платье — Лилиан, а туфли — соседка дальше по улице: у нас с ней один размер ноги. Теперь я чувствую себя настоящей коммунисткой. О, Эллери, вы уверены, что со мной ничего не случится?
      Мистер Квин решительным шагом пересек комнату. Женщина съежилась у стеклянных дверей.
      — Эллери, что вы собираетесь...
      — Позвольте мне преподнести самой красивой женщине на свете вот это, — сказал он с подчеркнутой галантностью и протянул ей целлофановую коробочку с букетиком живых камелий.
      Паула ахнула.
      — Как это мило...
      Напряжение как-то вдруг оставило ее, и вся она была сплошная нежность и податливость. Она достала из коробочки камелии и с отрешенным видом стала устраивать их у себя на груди; затянутые в красное проворные гибкие пальцы...
      — Паула, — облизнув пересохшие губы, произнес мистер Квин.
      — Ммм?
      — Паула, — повторил Эллери.
      — Да? — Паула подняла недоуменно брови.
      — Паула, вы не могли бы... Можно мне... Черт возьми, должен же я наконец-то решиться!
      Он схватил Паулу, притянул к себе, насколько позволяла жесткая грудь сорочки, и неловко поцеловал в губы. Женщина, закрыв глаза, запрокинула голову и расслабилась в его руках.
      — Поцелуйте меня еще.
      По прошествии некоторого времени Эллери произнес:
      — Думаю, что...
      — Давайте не пойдем никуда. Как будто мы уже выходили.
      — Побудем здесь?
      — Да, — прошептала Паула. — О да...
      Но было все-таки железо внутри этого мужчины. Жестоко отбросив колебания, он заявил:
      — Нет, мы пойдем, мы уже выходим. В этом суть лечения.
      — Я не смогу. То есть мне кажется, я не смогу.
      Мистер Квин взял ее под руку и подвел к двери.
      — Открывайте, — сказал он.
      — Но я... Мне жутко страшно.
      — Вы прекрасны. Откройте дверь.
      — Вы хотите, чтобы я... ее открыла?
      — Да. Сама. Своими руками.
      Поток страха хлынул из огромных глаз. Она прерывисто вздохнула — почти всхлипнула, как ребенок, и потянулась к ручке двери; посмотрела на Эллери.
      — Открывай, любимая, — сказал он.
      Она медленно-медленно повернула ручку до упора, зажмурилась и толкнула дверь.
      Не открывая глаз, Паула Перис перешагнула порог в мир.