Мистер Квин сидел в костюмерной Тая и размышлял. Он сидел и размышлял довольно долго. Во многих отношениях дела складывались удовлетворительно; да, вполне удовлетворительно. Однако в одном важном пункте все было плохо, причем в самом важном.
      Вечная история, подумал он. Нашел орех, а расколоть нечем. Неужели ничего нельзя поделать, кроме как ждать? Нет, старина, думай.
      И мистер Квин думал. Прошел час и другой, он все еще был погружен в свои мысли, и все без толку. Он поднялся с кресла и, чтобы размять задеревеневшие мышцы, походил по комнате. Дело сложилось. Вот оно, перед ним, гладенькое, сияющее — но как желе. Проблема, которую он не мог решить, — это как взять его в ладони и не упустить между пальцами, не разрушить, не превратить в месиво.
      В надежде на вдохновение Эллери ушел со студии, поймал такси и вернулся в отель. Позвонил из номера дежурному, попросил подогнать его машину к входу в отель. А пока что собрал всю свою коллекцию конвертов с картами и положил их под крышку машинки Джона Ройла.
      И в этот момент зазвонил телефон.
      — Квин? — рявкнул инспектор Глюк. — Немедленно ко мне в управление! Немедленно! Слышишь?
      — Как же не слышать. Но быстро не получится.
      — Никаких отговорок! Ноги в руки и ко мне!
      — Ммм... Пижаму и зубную щетку брать?
      — Эх, посадить бы тебя в каталажку! Живо ко мне!
      — Вообще-то я и так собирался...
      — Даю тебе полчаса, и ни минуты больше! — прорычал Глюк и повесил трубку.
      Эллери поморщился, тяжело вздохнул, защелкнул замок на пишущей машинке и вышел из номера. Внизу ждала его машина. Он сел и поехал в центральную часть города.
      — Ну что? — спросил мистер Квин ровно полчаса спустя.
      Глюк сидел за столом, играя желваками, и пыхтел от обиды и раздражения.
      — Что у тебя там? — указав на пишущую машинку, громыхнул Глюк.
      — Я первый спросил.
      — Садись и не умничай. Ты читал Паулу Перис?
      — Нет.
      — Ты что, читать не умеешь или наши газеты для тебя — не тот уровень? Ну как же, ты ведь у нас литератор!
      — Как я понимаю, тебя пободаться тянет? А я-то так тебя люблю, родной, готов даже поделиться наболевшим. Ну давай колись, что тебя так разбирает?
      Глюк швырнул в Эллери сложенной газетой. Он поймал ее и прочел отчеркнутый красным карандашом абзац.
      — Ну, что имеешь сказать в свое оправдание? — спросил его инспектор.
      — Скажу, что она просто великолепна, — устремив в бесконечность затуманенный взор, откликнулся Эллери. — О, Паула, дама сердца моего. И умна! Глюк, признайся честно: ты когда-нибудь еще встречал женщину, в которой бы с таким совершенством сочетались интеллект, красота и обаяние?
      Инспектор шарахнул кулаком по столу, что-то там запрыгало и задребезжало.
      — Ах ты умник мой! Вы меня с ума сведете, ты и эта зараза газетчица! Не хотел тебе говорить, но, прочитав эту статью, я готов был выписать орден на твой арест. Можешь мне поверить. Все к тому идет.
      — Ищешь козла отпущения? — сочувственно покачал головой Эллери.
      — Собрал все письма! Всю неделю водит меня за нос! Изображает сыщика из Главного управления!
      — Быстро работаешь, — восхитился Квин. — А Паула всего-то и написала, что Блит Стюарт получала анонимки, посланные через службу почтовых услуг. Отличная работа, Глюк.
      — Что ты меня по головке гладишь! У нас всего одна такая контора. И этот Льюси только что был у меня на ковре и все выложил. Я тебя опознал по описанию. Вдобавок ты оставил ему свое имя и телефон в отеле. А двое других — это Тай Ройл и Лью Баском, по описанию Льюси.
      — Прекрасно.
      — Я обыскал дом Стюарта, писем там нет, значит, они у тебя. — От обиды Глюк чуть не заплакал. — Как подумаешь, что ты хотел провести меня на такой вшивоте... — Он вдруг вскочил и заорал: — Ну, давай раскошеливайся!
      Эллери наморщил лоб:
      — Все-таки неизбежность попадания всех наших секретов в колонку Паулы Перис начинает меня доставать.
      — А мне плевать! — Глюк перешел на визг. — Я даже не стал звонить ей утром! Все без толку. Послушай, Квин, ты отдашь мне эти письма или посадить тебя за решетку?
      — А-а, письма, — протянул Эллери и постучал по футляру, зажатому в ногах. — Да здесь они. И карты, и машинка, на которой этот мерзавец напечатал таблицу значений и свое письмо в почтовую контору.
      Глюк оторопел:
      — Карты? Таблица? Пишущая машинка? Чья машинка?
      — Джона Ройла.
      Инспектор плюхнулся в кресло и поиграл бровями.
      — Хорошо. — Он даже причмокнул. — Ну а теперь выкладывай все. Я, как-никак, возглавляю отдел по расследованию убийств. Облегчи мне работу. Окажи содействие. Давай выкладывай!
      И Квин стал выкладывать, посмеиваясь про себя. Он начал издалека, с самого начала, с того момента, как, будучи в доме Джона Ройла, получил первые две карты из собственных рук Блит Стюарт, а закончил письмами, полученными Бонни.
      Инспектор слушал, злобно поглядывая на машинку, таблицы, конверты, карты...
      — Я выяснил, что адреса на конвертах, полученных Бонни, напечатаны на машинке Тая Ройла, и на этом закончил. Честно, Глюк, я как раз собирался к тебе со всем этим делом. Но ты своим телефонным звонком меня опередил.
      Инспектор поднялся и стал нарезать круги по кабинету. Набегавшись, вызвал секретаря.
      — Этот все заберешь и отнесешь Бронсону, — распорядился Глюк. — Пусть проверит на отпечатки пальцев.
      Секретарь ушел, а Глюк возобновил хождение. Потом уселся и пожаловался:
      — По правде говоря, мне это мало что прояснило. Ну, письмо Смита — просто трюк, это естественно; следы свои заметал. Единственное, что я извлек из этой путаницы, — что первоначально намечалось прикончить только Блит. Но потом что-то случилось, и ему пришлось поработать еще и с Джоном Ройлом.
      — Существенный момент, — вставил Эллери.
      — Но зачем Джека-то было убивать? И зачем вся эта затея с предупреждениями? — Инспектор развел руками. — И что за мысль посылать теперь письма Бонни? — Он прищурился. — Так вот почему ты заставил меня пустить за ней хвост!
      — Если ты помнишь, я просил тебя понаблюдать за ней еще до того, как она получила первое письмо.
      — Тогда почему...
      — Можешь назвать это интуицией. И карты, которые позже получила Бонни, — наглядное тому подтверждение.
      — Значит, теперь он выбрал ее, — пробормотал Глюк. — Прямо без передышки.
      — Ты ее сегодня видел?
      — Я хотел ее найти, как узнал об анонимках, но дома ее нет. Мои люди пока не докладывали. Кстати, и Тай Ройл как сквозь землю провалился.
      Эллери дернулся:
      — Ты не можешь найти Тая?
      — Не-а, — ответил Глюк и уставился на Квина. — Слушай-ка, а ты не думаешь, что он как-то с этими письмами... Что это он и есть? Точно! — Глюк даже подпрыгнул. — Ты сам сказал, что последние послания напечатаны на его машинке! — Он схватился за телефон. — Миллер, быстро на киностудию «Магна» и привези из костюмерной Тая Ройла его пишущую машинку! Смотри не залапай ее: отпечатки! — Глюк положил трубку на рычаги и потер руки. — Ну что ж, будем двигаться потихоньку-полегоньку. Конечно, доказать, что письма посылал Тай, — еще не значит доказать, что двойное убийство совершил он. Ничего, это только начало. А мотив — да навалом...
      — Хочешь сказать, что он заодно отравил и родного отца? — спросил Квин.
      Глюк поморщился:
      — Я же сказал, нам надо действовать осмотрительно. Квин, ты не сиди сложа руки. У нас еще столько вопросов. Подумал бы, пока я закину пробный шар.
      — Хорошо, — сухо ответил Эллери и затянулся сигаретой.
      Инспектор спешно куда-то выскочил, и вскоре Глюк сиял, как новенькая монетка.
      — Тая мы найдем в два счета, — уверенно заявил он.
      — Учиним круглосуточный надзор без его ведома. Все прочешем частым гребнем. Может быть, удастся напасть на след морфина и аллюрата натрия. Установим, где он был в течение двух последних недель, проверим, какие покупки он делал в аптеках. Квин, это только начало. Только начало.
      — Ты знаешь, разумеется, что Тай просто физически не мог быть тем замаскированным пилотом, — заметил Эллери.
      — Конечно, не мог. Но он мог нанять кого-нибудь втемную. А что, тому милое дело — помахать пистолетом, связать парня и девушку. И Бонни всему свидетель.
      Эллери тяжело вздохнул.
      — Как это?
      — А так, что Тай не писал писем Бонни, равно как и Джон Ройл не посылал карты своей Блит.
      Инспектор погрыз палец.
      — А из чего это следует? — спросил он.
      — Можешь сам убедиться, если осмотришь машинку. Взгляни на буквы «х» и «р».
      Глюк, сдвинув брови, начал возиться с машинкой.
      — Подпилены!
      — Вот именно. А если проверишь машинку Тая, то обнаружишь то же самое на литерах «б», «д» и «т». Испортить машинку могли с одной-единственной целью — чтобы было очевидно, что таблицу карт печатали на ней. Ну и кому это было нужно? Джону Ройлу? Если он действительно посылал их, то едва ли. То же самое можно сказать про Тая и его машинку, на которой отпечатан адрес Бонни.
      — Понял, понял, — раздраженно остановил его Глюк. — Подстава явная.
      — Так что мы можем быть уверены в следующем. Первое: Джон Ройл карт Блит не посылал. Второе: Тай Ройл предупреждений Бонни Стюарт не посылал. И третье: из того факта, что обе машинки помечены одним и тем же способом, следует вывод, что сделал это один человек и он же отправил обе серии посланий.
      — И подставил двоих!
      — Смотри, что мы имеем. Первоначальный план заключался в том, чтобы убить Блит и подставить Джона — с помощью этих дурацких, ребяческих совершенно посланий и меток на шрифтах его машинки.
      — Но и Джон тоже убит.
      — Да, убит. Но мы ведь знаем, что планы его изменились. Что-то вынудило его убить Джона. В противном случае манипуляции с его машинкой он делать не стал бы.
      — Но карты продолжали приходить и после смерти Джона.
      — Потому что он организовал механизм доставки и не хотел рисковать, останавливая это дело. А теперь, Глюк, подумай. Мы знаем, что планы его поменялись. Свидетельство тому — смерть Джона. Затем карты стали приходить к Бонни. О чем это говорит? О том, что после смерти Джона ему потребовалось взвалить вину на кого-то другого. И для этой цели он выбрал Тая. И все сводится к одному.
      — Говори, говори. Я тебя внимательно слушаю.
      — Некто использовал вражду между Ройлами и Стюартами как основу для преступления. Он подкинул это тебе в качестве готовенького мотива. Так что вражда между этими семействами вообще ни при чем.
      — Летчик!
      Эллери призадумался.
      — Кстати, вы напали на его след?
      — Этот малый как привидение. Мы уж все перерыли. У меня руки опускаются. Ты знаешь, Алессандро чист?
      — Чист? — Эллери поднял брови.
      — Сто десять тысяч Джон ему точно вернул.
      — А что, Джону было чем?
      Инспектор подозрительно посмотрел на Эллери:
      — Значит, тебе известно!
      — Мне-то известно, но как ты об этом узнал?
      — Проверил банковские счета и выяснил, что в четверг утром, 14-го числа, он обналичил чек на сумму в сто десять тысяч долларов.
      — Естественно, не в своем банке: там бы он не получил денег так быстро. В банке Толланда Стюарта?
      — А ты откуда знаешь? — удивился Глюк.
      — Догадался. Я точно знаю, что чек был подписан старым Стюартом и датирован 13-м. Я сам вчера спрашивал у этого кондора.
      — Как же он раскошелился? Он что, так любил Джона?
      — Не думаю. Это работа Блит. Она вместе с Джоном слетала к отцу и упросила его. Старик сказал, что дал ей денег, чтобы только от них отвязаться.
      — Чудно как-то. Ну, черт с ней, с причиной, главное — подпись подлинная. В общем, известно, что он выписал чек на такую сумму.
      — Больше ничего?
      — Пока нет. Проверка подружек Джона результатов не дала — у них у всех стопроцентное алиби. И с ядом пока не ясно. Никаких следов.
      Эллери побарабанил пальцами по ручке кресла. Инспектор сидел с пасмурным видом.
      — Ну а эта подстава с Таем? Если его нужно было подставить, то зачем посылать девчонке последнюю карту? Это же ерунда просто. Квин, с каким же дурнем мы имеем дело?
      — С дурнем, который подмешивает в коктейли морфин и передает людям по почте дурацкие послания. Чересчур намудрил, правда?
      — А может быть, — забормотал с новой надеждой Глюк, — может быть, какая-то ниточка все-таки связана с этим гаданием, а? Ведь Блит, как и многие здешние дамочки, была помешана на всяких предсказаниях.
      — Ни одна уважающая себя гадалка не составила бы такую белиберду, какая напечатана в нашей таблице.
      — Ну-ка, еще разок.
      — Видишь ли, я тут покопался в оккультных науках. То малое, что я успел прочитать о картах, убеждает меня в том, что профессиональный предсказатель судьбы или тот, кто хоть немного в этом разбирается, просто не мог послать эти карты.
      — Хочешь сказать, что значения карт в той таблице неправильные?
      — Значения как раз один к одному. Единственная вольность, которую я обнаружил у нашего отравителя, — это девятка треф — она означает «предупреждение», а наш друг Эгберт напечатал «последнее предупреждение». Проблема в том, что толкование карт различается в зависимости от системы и колоды, а в таблицу произвольно напиханы значения, взятые из разных систем: одни — из системы гадания на пятидесяти листах, другие — на тридцати двух, третьи — на двадцати одном, какие-то из цыганского расклада, из романского, восточного — ну смесь. А разорванная карта — это полная отсебятина, поскольку ни в одной системе разорванная карта не фигурирует. Также...
      — Бог ты мой, да я и этим сыт по горло! — испугался Глюк.
      — Охотно верю, — сказал Эллери. — Я ясно изложил свою мысль?
      — Вполне. До головной боли.
      — Такова жизнь, — изрек Эллери.
 

* * *

 
      Из центра города мистер Квин, словно верный почтовый голубь, прямиком направился на Голливуд-Хиллз. Один вид белого домика успокаивающе подействовал на него и привел в порядок разбросанные мысли. Но Паула целых двадцать минут продержала его в приемной, отлично преуспев в разрушении сего благотворного эффекта.
      — Нельзя было так со мной поступать, — входя в кабинет, укорил Эллери мисс Перис и умолк, пожирая ее глазами.
      Платье так и льнуло к ее телу, она выглядела неотразимо. Просто чудо, что он каждый раз открывает в ней что-то новое, достойное восхищения. Эти опущенные глаза — и крохотная родинка над левым веком. Восторг! Придает характер взгляду, делает еще интереснее...
      Он схватил ее руки.
      — А как я с вами поступила? — проворковала она.
      — Заставили меня ждать. Паула, вы такая аппетитная, я готов вас съесть.
      — Каннибал, — крепко сжав его руку, сказала она и рассмеялась. — А на что же вы рассчитывали? Ведь я не знала заранее, что вы придете.
      — А если бы я вас предупредил, что изменилось бы?
      — Что изменилось бы! — воскликнула Паула. — Вы не знаете, что любая женщина только и ищет повода, чтобы переодеться?
      — Ах это! Вам можно было не стараться ради меня.
      — А я не старалась ради вас! И то, что сейчас на мне, — это одна из моих старых тряпок.
      — О, извечный женский плач! А губная помада? Знаете, я не люблю, когда женщина красит губы.
      — Мистер Квин! Могу поспорить, что вы все еще ходите в длинных кальсонах.
      — Женские губы бесконечно более привлекательны В естественном состоянии, — сказал Эллери и притянул ее к себе.
      — Нет, вы опять за свое! — Паула отпрянула от него. — Вы меня уже начинаете бесить! Я дала себе слово быть с вами предельно сдержанной, а вы как-то ухитряетесь заставить меня... Просто глупая девчонка на первом свидании! Все. Садитесь, чудовище, и рассказывайте, что вас привело ко мне.
      — Желание увидеть вас, — произнес Эллери нежно.
      — Вот только не надо мне этого. Вы же не можете руководствоваться простыми, естественными порывами. Так что все-таки на этот раз?
      — Э-э... было кое-что в вашей сегодняшней статье. О письмах...
      — Я так и знала! Мистер Квин, вы самое настоящее чудовище.
      — Вы даже не представляете себе, насколько вы близки к истине.
      — Могли бы хоть раз и солгать. Чтобы я думала, что у вас нет других причин, как только увидеть меня.
      — А у меня и нет других причин, — сияя, заверил ее Эллери. — Ваша статья — только повод. Былаповодом...
      — Зачем вам повод...
      — Паула, я уже говорил вам, какая вы красивая? О такой женщине я мечтаю с тех пор, как стал влюбляться в актрис. Мне кажется... — Он вдруг умолк.
      — Что вам кажется? — прошептала Паула.
      Эллери оттянул пальцем ворот рубашки.
      — Что у вас жарко.
      — А-а...
      — Да, правда, очень жарко. Где у вас сигареты? А, да, на столике... О, это же мои любимые. Паула, вы сокровище. — Квин нервно закурил.
      — Вы о чем-то собирались меня спросить?
      — Я... разве? А, ну да. О вашей колонке. А конкретно — о письмах, которые получала Блит.
      — А-а... — опять не удержалась мисс Перис.
      — Где вы раскопали этот самородок?
      Паула вздохнула:
      — Да у себя в рукаве. Приятель приятеля вашего приятеля Льюси рассказал одному моему информатору о вашем визите в «Международные почтовые перевозки». Вот так это ко мне и попало. Как, впрочем, все сведения о том, что творится в городе. Я сложила два плюс два...
      — И получили три.
      — Нет. Точнехонько четыре. Описание было просто превосходно. Тощий, голодный и с хищным блеском в глазах. А помимо прочего, вы оставили свое имя. — Она внимательно посмотрела на Эллери: — В чем там дело?
      Эллери рассказал. Паула выслушала его с огромным вниманием и ни разу не прервала. Когда он закончил, она потянулась к сигаретам. Эллери подал ей коробку, зажег спичку, она поблагодарила его взглядом. Потом сдвинула брови и уставилась в пространство.
      — Это конечно же подстава. А почему в прошлый раз вы просили меня подсыпать перчинку во вражду Тая и Бонни?
      — А то вы не знаете.
      — Если Бонни грозит опасность, то мне представляется, что Тай, будучи невиновным... Эллери Квин, вы точно что-то держите в рукаве!
      — Нет-нет, — поспешно ответил он.
      — Вы сами сказали, что готовы сделать все, вплоть до похищения, лишь бы их разлучить. Зачем?
      — А-а... прихоть! Во всяком случае, если уж я должен был так сказать, то и сделать тоже был обязан.
      — Неужели? Не знаю, зачем это было нужно, но не уверена, что вам, мистер Квин, это удалось.
      — Да?
      — Вы действовали очень неумело. И вообще в этой сфере вы полный профан.
      Эллери посмотрел на мисс Перис с некоторым раздражением:
      — Ну тогда, моя всеведущая Минерва, скажите, как действовали бы вы?
      Она смерила его насмешливым взглядом:
      — Вы четко соответствуете своему типажу. Ваш великолепный сарказм, проистекающий из столь же великолепного эгоизма. Великий человек снизошел до того, чтобы выслушать простого смертного. И женщину к тому же. Ах, Эллери, я порой теряюсь перед вами: кто вы? Самый находчивый и остроумный человек на свете или полный тупица?
      Эллери густо покраснел.
      — Это несправедливо, — сердито сказал он. — Признаю, с вами я часто веду себя как осел, но что касается ситуации с Таем и Бонни...
      — Здесь вы еще больше осел, милый.
      — Черт возьми! — подскочил Квин. — В чем и где я поступил неправильно? Да вы кого угодно доведете до белого каления. Не женщина, а...
      — Во-первых, мистер Квин, не кричите на меня, — улыбнулась Паула.
      — Виноват. Но...
      — Во-вторых, вам бы следовало спросить моего совета, довериться мне...
      — Ва-ам? — горько протянул Эллери. — Когда вы с легкостью могли бы прояснить то дело на аэродроме...
      — Это совсем другое дело. Профессиональная этика...
      — Вот она, ваша женская логика! Говорите, совсем другое дело? Профессиональная этика? Позвольте вам заметить, Паула, что здесь тот же принцип. Кроме того, какой мне резон вам доверять? Что такого вы сделали, чтобы я мог поверить...
      Эллери неожиданно замолк.
      — Вот теперь и помучайтесь, — сверкнула на него глазками из-под ресниц мисс Перис. — Нет, пожалуй, я все же помилую вас в своей мудрости. Если это слишком высокопарно, могу смягчить — для ваших ушей. Вы в ситуации с Таем и Бонни повели себя как слон в посудной лавке, и все потому, что не знаете женщин.
      — А при чем здесь это?
      — Потому что Бонни — очень даже женщина, и она, судя по вашему рассказу, отреагировала на вашу ложь чисто по-женски. Уверена, что вас ждет самый большой сюрприз, и довольно скоро.
      — Паула, — Квин скорчил противную мину, — по-моему, вы себя переоцениваете.
      — Ну, не надо дуться. Улыбнитесь, дорогой, а то у вас такой вид, словно вы и правда хотите меня съесть. Вот только не из-за страстной любви ко мне.
      — Это уже слишком, — процедил он сквозь зубы. — Вас надо проучить. Даже крысы и те в конце концов переходят в атаку.
      — Однако, скромная какая метафора.
      — Хорошо же. Вот вам мой вызов! Узнаем, кто кого.
      — Боже мой, как официально, — улыбнулась она. — Да, заденешь мужское тщеславие... и на что же вы меня вызываете?
      Мистер Квин уселся и надел замороженную улыбку:
      — Ну, скажите мне, кто убил Джона и Блит.
      Она вскинула ресницы:
      — Как? Вы не знаете? И это вы, человек, который знает все!
      — Я спросил вас. Вы его вычислили?
      — О, какое занудство, — пробормотала Паула и сморщила носик. — Ну, если бы я захотела, то могла бы и догадаться.
      — Догадаться! — фыркнул Эллери. — Вам не нужны причины, мотивы, обоснования. В этом-то все и дело. Женщина не ищет резонов. Она догадывается.
      — А большой и сильный мужчина должен употребить для этого титанические усилия своего ума, не так ли? И что же, вы установили его?
      — Кто он?
      — Нет, сначала скажите вы.
      — Нет, ну чистый детский сад! — простонал Эллери.
      — А почему я должна вам верить? — мурлыкала Паула. — Вы только что заявили, что тоже догадались, но вы ни за что не воспользуетесь словом «догадка». Вы бы сказали «рационализм» и все такое.
      — Да, я делаю выводы не на основании своих догадок, у меня научные методы! — разбушевался Эллери.
      — Не буду спорить.
      Опять насмешка.
      — Ну хорошо, давайте сделаем так: каждый из нас на листке бумаги напишет имя, и обменяемся листками.
      — Отлично, — буркнул Квин. — Ребячество, конечно, но вы заслужили хороший урок. Не будете впредь посягать на основы моей интеллектуальной жизни.
      Паула рассмеялась, дала ему лист бумаги и карандаш, повернулась к нему спиной и быстро что-то написала на своем листке. Квин поколебался немного, потом размашисто черкнул на листе имя предполагаемого преступника. Паула обернулась, но он ее остановил:
      — Погодите-ка. У меня встречное предложение. Два конверта!
      Она не поняла, но послушалась.
      — Положите свой листок в тот конверт, а я свой — в этот.
      — А зачем?
      — Делайте, как я говорю.
      Паула пожала плечами, однако же подчинилась. Эллери взял у Паулы ее конверт, убрал к себе в бумажник, а свой вручил ей.
      — Не открывать, пока нашему дружку не прищемят хвост, — торжественно постановил Квин.
      Паула опять засмеялась:
      — В таком случае, боюсь, их вообще нельзя будет открыть.