Общеизвестный факт: всякий, кто проведет в Голливуде более шести недель, внезапно и непоправимо сходит с ума.
      Мистер Эллери Квин сгреб за горлышко бутылку виски.
      — За Голливуд, город чокнутых! Теперь уже до дна.
      Он выхлестал, что там оставалось, и отшвырнул бутылку.
      — Вот я в Калифорнии, никому не нужный и всеми забытый. Думаешь, мне плевать?
      На лице Алана Кларка заиграла улыбка Моны Лизы. По этой улыбке вы всегда узнаете члена великого братства агентов Голливуда, — это улыбка мудреца, святого, циника, в общем, тонкого знатока человеческой природы.
      — Ты в кинематографе новичок, — заметил Кларк. — Вы все такие поначалу. Тебя доводят до нужной кондиции. Тем, кто не выдерживает, дают пинка, и они с визгом катятся домой.
      — Хочешь меня разозлить? Заткнись! — рыкнул Эллери. — Я вас, агентов, насквозь вижу.
      — Да какого черта тебе надо? Ты в первую же неделю получил деньги!
      — Я хочу работать, — ответил Эллери.
      — Фу-у! — скривился агент. — В Голливуде не работают, а творят. Рембрандт начинал не с разрушения Сикстинской капеллы. И тебе нужно освоиться, понять, что к чему.
      — Каким образом? Может, похоронить себя заживо в этом мавзолее? Кабинет называется, тьфу!
      — Ну ладно, ладно, — примирительно произнес Кларк. — Почему бы тебе и не посидеть в этом кабинете? На хлебах-то «Магны». Чем плохо? Киностудия взяла тебя на жалованье и исправно платит шесть недель — думаешь, они там не знают, что делают?
      — Это ты у меня спрашиваешь? — огрызнулся Эллери. — Хорошо, я отвечу. Нет, не знают!
      — Квин, перед тем как приступить к сценарию, тебе надо понять, что такое кино. Проникнуться духом студии. Ты же не поденщик, а писатель, творческая натура. Так сказать, тростинка мыслящая.
      — Чушь собачья. И оставь траву в покое.
      Кларк улыбнулся и коснулся пальцами полей своей шляпы.
      — Как все-таки приятно с тобой общаться!.. Ну хорошо, а куда тебе спешить? Ты же здесь неплохо заработаешь. У тебя светлая голова, идей полно. За это и платят в Голливуде. Ты им нужен.
      — «Магна» заключила со мной шестинедельный контракт с возможностью продления. Шесть недель истекают сегодня, о возобновлении никто не вспомнил — обо мне здесь вообще забыли, и это значит, что я им нужен? Типично голливудская логика.
      — Просто им не нравится контракт, который составила их нью-йоркская контора. Такое сплошь и рядом случается. Так что тебе предложат новый, вот увидишь.
      — Меня сюда вытащили, чтобы придумать сюжет и написать диалоги для вестерна. Скажи, за эти шесть недель я что-нибудь сделал? Никто не обращает на меня ни малейшего внимания. Я даже ни разу не смог увидеться и поговорить с Жаком Батчером. А знаешь, сколько раз я пытался ему дозвониться?
      — Наберись терпения. Батч — восходящая звезда Голливуда, а ты просто вши... ты просто очередной писатель.
      — Какой к черту писатель, если я еще и строчки здесь не написал. Нет, сэр, мне пора домой. Складываю пожитки.
      — Ну еще бы! — поддакнул агент. — Смотри не забудь свою дивную рубашку для поло. Я понимаю, что ты сейчас испытываешь. Ты прямо-таки нутром нас всех возненавидел. Ну как же: здесь даже лучшему другу доверять нельзя, стоит зазеваться, как он по твоей спине наверх и залезет. Искусством здесь и не пахнет, все мы прохвосты...
      — Пожиратели себе подобных!
      — Вот-вот. И в то же время ты учишься все это любить. Со всеми так происходит. — И Кларк опять изобразил улыбку всеведения. — Начнешь писать сценарии к фильмам и будешь грести деньги лопатой, что там твои детективы! Мой тебе совет, Квин: закрепись тут.
      — Как я понял, инкубационный период здесь длится шесть недель, а после него становишься неизлечимо больным. Пока я в своем уме, надо срочно смываться.
      — У тебя еще десять дней, чтобы взять билет на Нью-Йорк.
      — Целых десять дней! — Эллери слегка передернуло. — Если бы не это дело с убийством Сперри, я бы уже давно был дома.
      Кларк сделал стойку.
      — Я так и знал, что Глюк присваивает себе чужое!
      — Ох ты, я проболтался. Послушай, Алан, не распространяйся об этом деле. Я обещал инспектору Глюку...
      Кларк скорчил гримасу отвращения:
      — То есть ты вот так просто стоишь тут и сообщаешь мне, что раскусил дело Сперри, но у тебя не хватило ума заполнить своей физиономией первые страницы газет?
      — Не больно-то и хотелось. Зачем мне это? Куда к черту подевались мои шиповки?
      — Как «зачем»?! На деле Сперри ты мог бы ого как заработать. Написал бы собственный сценарий, и любая киностудия Голливуда примет тебя с распростертыми объятиями.
      Агент замолк, и на его губах вновь заиграла улыбка Моны Лизы.
      — Послушай, у меня возникла отличная идея, — сказал он.
      — Не надо, Алан.
      — Предоставь это мне. Гарантирую, что...
      — Я же сказал, что обещал Глюку молчать!
      — Ну и черт с вами. Я все равно как-нибудь разузнаю. А ты оставайся чистеньким белобрысым мальчуганом...
      — Не смей!
      — Думаю, следует начать с «Метро», — выпятив губу, пробормотал агент.
      — Алан, я категорически против!
      — А может, позвоню в «Парамаунт» и «Двадцатый век». Пусть они между собой перегрызутся. А эту «Магну» я приучу кормиться с моей руки.
      Кларк хлопнул Квина по плечу:
      — Ну, парень, я тебе обеспечу две с половиной тысячи баксов в неделю!
      И в этот критический момент зазвонил телефон. Эллери кинулся к нему.
      — Мистер Квин? — услышал он женский голос. — Минуту, пожалуйста. С вами будет говорить мистер Батчер.
      — Мистер кто? — переспросил Эллери.
      — Мистер Батчер.
      — Батчер?
      — Батчер! — заорал Кларк. — Видишь! Ну, что я тебе говорил! Сам великий Батч! Где у тебя параллельный? О делах первым не начинают. Сначала проинтуичь, чего он хочет. Ну, парень, давай!
      Он рванулся в спальню.
      — Мистер Квин? — голос резкий, нервный, молодой. — Это Жак Батчер.
      — Вы сказали: Жак Батчер? — промямлил Эллери.
      — Четыре дня пытаюсь дозвониться вам в Нью-Йорк. В конце концов узнал в полицейском управлении у вашего отца, что вы в Голливуде. Как вы здесь оказались? Загляните сегодня ко мне.
      — Как я... в Голливуде? — Эллери поперхнулся. — Простите, не понял.
      — Я спрашиваю, почему вы оказались на Тихоокеанском побережье? В отпуск приехали?
      — Извините. — Эллери заговорил четко и раздельно: — Вы Жак Батчер, исполнительный вице-президент киностудии «Магна», расположенной в Голливуде, штат Калифорния, Соединенные Штаты Америки? — Он перевел дух и добавил: — На планете Земля?
      Молчание. Батчер прокашлялся.
      — Простите, не понял.
      — А может, вы большой шутник?
      — Кто? Алло! Мистер Квин!
      Снова пауза. Похоже, мистер Батчер порылся в бумагах.
      — Я разговариваю с Эллери Квином, автором детективных рассказов? Черт возьми! Мадж, где ты? Проклятье! Ты что, соединила меня не с тем человеком?
      — Постойте же! — сказал совершенно сбитый с толку Эллери. — Все в порядке, мистер Батчер, Мадж соединила вас с кем нужно, все верно. Просто за то время, что я торчу в Голливуде, у меня мозги заклинило. Не сразу схватываю. Я правильно понял — вы спросили, не отпуск ли я здесь провожу?
      — Теперь я не улавливаю! — взвизгнул на грани перехода в ультразвук мистер Батчер. — Видимо, помехи на линии. Квин, как вы себя чувствуете? Вы здоровы?
      — Я-а-а?! — Эллери чуть не лопнул от злости. — Отвратительно! Да я уже шесть недель как нанят твоей студией, а ты, законченный кретин, еще спрашиваешь, как я тут оказался и хорошо ли провожу свой отпуск!
      — Что? — удивился режиссер. — Вы у нас уже шесть недель на жалованье? Мадж!
      — И каждый день, кроме воскресений, я дважды в сутки, то есть семьдесят два раза, звонил тебе, но не получил хоть каких-нибудь ублюдочных извинений. А ты, тупица непроходимый, тем временем разыскиваешь меня в Нью-Йорке!
      — Да что ты говоришь?! Но почему же мне об этом ничего не сказали?
      — А теперь я сматываю удочки! — рычал Эллери. — Вы продержали меня в своем дурдоме полтора месяца — слышите? Я тут худел, глупел, подыхал с тоски — и всего-то в сотне футах от твоей конторы, а ты названивал мне в Нью-Йорк! — Эллери громыхал во всю мощь. — Так с ума сойти можно. Да я уже свихнулся! И знаете что, мистер Батчер? Я вижу, что вам на это плевать! А мне — вдвойне!
      Квин в сердцах швырнул трубку. Кларк выбежал из спальни, довольно потирая руки.
      — Прекрасно! Прекрасно! Ну вот все и образовалось. Мы в обойме!
      — Уйди, — устало буркнул Эллери, но тут же спохватился: — Что ты сказал?
      — Такого не было с момента последнего интервью Гарбо «Экрану», — сиял агент. — Сказать такое самому Батчу! Теперь мы своего добьемся. Пошли!
      — Прямо сейчас? — Эллери приложил ладонь ко лбу.
      — Потрясающий малый этот Батч. Величайший в кинематографе человек. Ты что, так ничего и не понял? Бери шляпу.
      — Умоляю тебя. Куда нам надо идти?
      — Естественно, к этому вундеркинду. Живей!
      Довольный жизнью вообще и стремительным развитием событий в частности, Алан Кларк выбежал из комнаты. Эллери еще тупо посидел на месте, потом встряхнулся, придя в себя, загасил сигарету о подошву, взял шляпу и с надутым видом человека, которого никто не понимает и никогда не поймет, поплелся за агентом.
 

* * *

 
      У каждой киностудии в Голливуде есть свой вундеркинд, но Жак Батчер, даже по признанию других вундеркиндов, был самым вундеркиндистым из всех.
      Эта жемчужина занимала четырехкомнатное бунгало, расположенное в самом центре квартала «Магны». Не иначе, какой-то испанский архитектор дал волю полету фантазии, мелькнуло в голове Эллери Квина, когда он увидел этот дом — ярко-желтый, оштукатуренный и весь в арках, кружевах и башенках.
      Короче, особняк впечатление на него произвел.
      Интерьер кабинета второго секретаря был похож на женскую половину дворца восточного владыки. Разглядывая обитые шелком стены, Эллери покачивал головой: ну да, а сам султан сейчас, конечно, восседает на аметистовом троне с золотыми подушками и диктует двум наложницам. Алан Кларк заметно подрастерял свой энтузиазм, Эллери же, напротив, все больше наполнялся стальной решимостью.
      — Мистер Батчер скоро примет вас, мистер Квин, — жалобно пропищала второй секретарь. — Присядьте, пожалуйста.
      — Вы, надо полагать, и есть Мадж? — с оттенком холодной неприязни осведомился мистер Квин.
      — Да, сэр.
      — Что ж, я с удовольствием присяду, — сказал Эллери и опустился на стул.
      Второй секретарь обиженно выпятила нижнюю губу, словно собиралась расплакаться.
      — Может, нам лучше прийти завтра? — прошептал Кларк. — С таким настроением, как у тебя...
      — Алан, позволь напомнить тебе, что это была твоя идея, — укоризненно заметил Эллери. — Я жажду этой встречи. Представляю себе его — под глазами мешки, одет как Роберт Тэйлор, а по бокам маникюрша и евнух.
      — Давай в другое время. — Агент двинулся к двери. — Например, завтра.
      — Сядь, родной, — ответил мистер Квин.
      Кларк сел и принялся изучать свои ногти. Дверь открылась, и он вскочил. Но это оказался какой-то линялый тип без лица, судя по всему первый секретарь.
      — Мистер Квин, прошу: мистер Батчер готов вас принять, — сообщил он.
      Мистер Квин победительно улыбнулся. Первый секретарь еще больше побледнел, второй секретарь намеревалась упасть в обморок, Кларк вытер со лба пот.
      — Как мило с его стороны, — пробормотал мистер Квин и шагнул во владения первого секретаря. — Да, именно так я себе это и представлял. Образец безвкусицы. Кстати, каков здесь этикет? При встрече надо приложиться к царственной руке вашего босса или достаточно будет глубокого поясного поклона?
      — Пинок в зад — самое оно, камрад, — произнес кто-то покаянно.
      Мистер Квин обернулся на голос. В дверном проеме стоял молодой человек, подняв в приветствии руку. На нем были потерявшие товарный вид брюки, открытые сандалии на босу ногу и расстегнутая у ворота рубашка в клетку. В руке он держал дымящуюся глиняную трубку, пальцы были выпачканы чернилами, а щеки покрывала трехдневная щетина.
      — Я полагал... — начал мистер Квин.
      — Бросьте, я, конечно, того стою, — прервал его Вундеркинд. — Ну что, будете меня ругать или мы сначала поговорим о делах?
      Квин сглотнул.
      — Вы и есть Батчер?
      — Каюсь. Слушайте, это, конечно, была самая дурацкая штука из всего, что может случиться в Голливуде, но зато здесь столько красоток! — И он крепко пожал Эллери руку. — Привет, Кларк. Ты агент Квина?
      — Да, мистер Батчер, — ответил Кларк. — Да, сэр.
      — Тогда входите оба, — сказал Вундеркинд и пропустил их вперед. — Квин, не обращайте внимания на эту иллюзорную роскошь. Мне она и самому поперек горла. Этот особняк строил старина Зигмунд без перерыва на обед и отбросив все каноны. Но свою берлогу я постарался сделать приемлемой для работы. Входите же.
      Эллери чуть было не сказал: «Да, сэр». Просто вошел. И онемел. Тут все было против правил!
      Этот Батчер, зеленоглазый, рыжий, с мальчишеской улыбкой и с великолепным пренебрежением к одежде, — Батчер выглядел как вполне обычный человек. А ведь это было божество из божеств! И, судя по фасаду дома и по убранству приемной, всякий ожидал бы продолжения знойной восточной роскоши, с гобеленами, изразцами, драгоценным инкрустированным деревом. Однако в кабинете на окнах не было штор, стены облицованы простой сосной, большой стол, на котором виднелись царапины, оставленные туфлями для гольфа, и следы от сигарет, стоял в окружении глубоких, мягких кресел; по комнате там и сям высились стопки желтой бумаги с неразборчивыми каракулями, снятые на мимеографе копии сценариев, коробки с фильмами, по стенам висели фотографии; книги на полках явно прошли не через одни руки; на столе гордо возвышалась видавшая виды пишущая машинка. Рядом стоял набитый бутылками небольшой переносной бар.
      — Надо было видеть, как я выдирал отсюда весь хлам! — сказал жизнерадостно Вундеркинд. — Ну, ребята, садитесь. Выпьете?
      — Это не по правилам, — простонал мистер Квин, падая в кресло.
      — Что такое?
      — Он говорит, ему душно, — встрял Алан Кларк.
      — После того, как с ним поступили, ничего удивительного, — сказал молодой человек и стал распахивать окна. — Квин, как насчет виски? Сразу станет хорошо.
      — Лучше коньяку, — ответил мистер Квин слабым голосом.
      — Коньяк! — Вундеркинд обрадовался. — Сразу видно, что вы не следите за своим здоровьем. Коньяк поначалу расширяет сосуды, но потом они резко сужаются. Квин, ты не боишься тромбоза? И тем не менее знаете, что я сейчас сделаю? Открою пару бутылок «Наполеона» стодвадцатипятилетней выдержки, я их храню себе на свадьбу. Но для друзей!..
      Мистер Квин уже был не рад, что попросил коньяку. Пока метался между предубеждениями и Вундеркиндовой ухмылкой, искуситель взял бутылку и разлил золотистый напиток в пузатые рюмки. О, дивный аромат!
 

* * *

 
      — Ну а... т'перь за т'бя, — после первой бутылки предложил мистер Квин.
      — Н-нет, за тебя, — возразил мистер Батчер.
      Солнце дружелюбно заглядывало в окна, кабинет режиссера киностудии «Магна» был сплошное дружелюбие, коньяк — чистое благословение для дружбы, и сами они к этому времени стали закадычными друзьями.
      — Батчи, малыш, то б'ла моя вина, — покаянно твердил мистер Квин.
      — Нет-нет, дружище Эл, этт... я виноват, — бил себя в грудь мистер Батчер.
      Кларка Батчер уже выпроводил. Уходил он в тревоге, поскольку о методах работы Батчера в Голливуде слагались легенды, и Кларк, как совестливый агент, не хотел оставлять своего клиента наедине с этим магом.
      Опасался он не напрасно — его клиент уже готов был умереть за дело «Магны».
      — Батч, че ж эт я прр т'бя так думал? — со слезами на глазах произнес мистер Квин. — Я-то думал, ты ф-форменная, законченная гнида.
      — А я и есть гнида, — ответил Батч. — Че ж удивляться, что люди думают, Голливуд — это дерьмо... Такой прокол! Я буду посмешищем. Все надо мной будут смеяться.
      Мистер Квин схватил в горсть свою рюмку, встал и заявил:
      — Покажи мне первого, кто засмеется, я ему врежу в морду!
      — Ты настоящий друг.
      — Батч, никто же не знает! Вот мы и Алан Кларк. А больше — никто! — Мистер Квин щелкнул пальцами. — Черт поб'ри, вот Кларк и разболтает.
      — Наверняка! А то ты не знаешь, все агенты крысы. Да пошли они...
      — Грязный п-подонок! — поднимаясь со стула, гневно произнес мистер Квин. — З-завтра утром с-схожу в «Верайети» и в-все ул-лажу.
      Мистер Батчер хитро посмотрел на него:
      — С-садись, дружище. Я его оп-передил.
      — Ну да? И как?
      — Еще до вашего п-прихода п-позвонил в «Верайети» и все им в-выложил.
      Мистер Квин с восторгом посмотрел на режиссера и похлопал его по спине. Тот похлопал его, и они крепко обнялись.
      Второй секретарь застал их после того, как они выпили половину второй бутылки. Они сидели на полу и сочиняли сценарий фильма, где Эллери Ван Кристи, всемирно известный автор детективных рассказов, убивает всемирно известного продюсера Жака Бушере и навешивает это преступление на некоего Алана Кларквелла, подлого типа, отравляющего жизнь авторам.

      Первый секретарь посовещался со вторым секретарем и, пока та бегала за сырыми яйцами и томатным соком, отвел пьяных собеседников в ванную комнату, уговорил их раздеться, затолкал под душ, включил холодную воду и поспешно удалился под вопли жертв.
      Через час, налившись томатным сроком и поклявшись, что никогда больше не будут пить, продюсер и Эллери Квин вышли из ванной. Выглядели они как утопленники. Эллери сел на первый попавшийся стул и обхватил голову руками.
      — Что это было? — простонал он.
      — Похоже, рухнул дом, — ответил режиссер. — Ховард, разыщи Лью Баскома. Он, скорее всего, на двенадцатой площадке, в кости режется. Ой, голова моя, голова-а...
      — Алан Кларк меня убьет, — занервничал Эллери. — Изверг, ты заставил меня что-то подписать?
      — Откуда я знаю, — огрызнулся Вундеркинд.
      Они посмотрели друг на друга и усмехнулись. В кабинете на некоторое время установилась тишина — сейчас им было не до разговоров. Вскоре Батчер заходил по комнате. У Эллери так трещала голова, что он закрыл глаза, только бы не видеть этой мельтешни. Но пришлось открыть — Батчер начал разговор.
      — Слушай, Эллери, я хочу тебе и дальше платить, — сказала знаменитость, буравя его острым взглядом зеленых глаз.
      — Катись! — ответил Эллери.
      — Нет, обещаю, на этот раз все будет по-другому, работать будешь как лошадь.
      — Над сценарием? — скривился Эллери. — Но я не знаю, как это делается. Послушай, Батч, ты отличный парень, но это, пойми, не мое. Позволь мне вернуться В Нью-Йорк.
      Вундеркинд улыбнулся, оскалив зубы.
      — Ну ты и дубина. Прост, как грабли. Да у меня дюжина писателей, и они на сценариях собаку съели; они уж об этом деле забыли больше, чем ты узнаешь за тысячу лет!
      — Тогда какого дьявола ты от меня ждешь?
      — Я давно читаю твои книги и слежу за ходом твоих расследований. Бог наградил тебя редким даром. В тебе сочетается холодный аналитик с творческой личностью. У тебя богатое воображение и свежий взгляд на вещи. Это то, что наши писатели уже давно утратили. Короче, моя работа — искать таланты, а ты рожден для того, чтобы сочинять детективные истории. Мне продолжать?
      — Ну, если ты так сладко поешь, то давай еще.
      — Знаешь Лью Баскома?
      — Слышал о нем. Он писатель, так?
      — Он думает, что да. Дело в том, что Баском потрясающий выдумщик. Ему в голову приходят блестящие идеи. По части кино. Величайший замысел явился ему за покером, когда он уже так накачался, что не мог туза отличить от короля. Так вот, Уорнеры купили у него сюжет за двадцать пять тысяч и заработали на нем два миллиона. А самый знаменитый случай — это когда Баском отдал одному писателю свою идею в уплату за сотенный долг... Ну так вот, разработкой будете заниматься вместе.
      — Разработкой чего? — проскрипел Эллери.
      — Исходника, который он мне продал. Бизнес есть бизнес. Если я позволю Баскому заниматься этим в одиночку, то он явится с такими кружевами, каких ты в жизни не выдавал. Если вообще явится, что сомнительно. Поэтому я хочу, чтобы над сценарием вы работали вместе.
      — А он сам-то об этом знает? — сухо спросил Эллери.
      — К этому времени наверняка узнал. На киностудии секреты утаить невозможно. Но ты насчет Лью не беспокойся. С ним полный порядок. Причудливейшее создание природы: вспыльчивый, абсолютно независимый, с блестящим кинематографическим мышлением, игрок, бабник, запойный пьяница, в общем, парень что надо.
      — Гм... — замычал Эллери.
      — Только не дай ему себя подмять. Ты будешь заставлять его работать и следить, чтобы он не сбежал в Лас-Вегас играть в карты. Потом у него начнется запой, а мы и так не помним, когда его видели трезвым последний раз... Прости... — Батчер нажал кнопку переговорника: — Да, Мадж.
      Второй секретарь сказала полуобморочным голосом:
      — Мистер Баском только что пронесся мимо меня и на ходу схватил со стола нож для писем. Опять, ну вот... Так что я решила вас предупредить.
      — Она сказала, нож? — встревожился Эллери.
      Коренастый мужчина в мешковатой одежде влетел в кабинет, подобно шаровой молнии. У него были надутые щеки, нос как вареная луковица, торчащие клоками волосы, а из-под опухших век смотрели, как дула пистолетов, яростные маленькие глазки.
      Вбежав в комнату, он притормозил, танцуя на месте, и помахал длинным ножом для бумаги. Потом подскочил к письменному столу Батчера, за которым сидел окаменевший мистер Квин, и поводил ножом у него перед носом.
      — Видишь это? — заорал пришелец.
      Мистер Квин в ответ только молча кивнул. Лучше бы он не видел.
      — Знаешь, что это?
      — Нож, — булькнул мистер Квин.
      — Знаешь, где я его обнаружил?
      Мистер Квин помотал головой. Лохматый вскинул руку и с силой воткнул нож в крышку стола.
      — У себя в спине! Знаешь, крыса, кто его мне всадил?
      Мистер Квин невольно отодвинулся вместе со стулом.
      — Это ты, грязный бумагомарака из Нью-Йорка! — сообщил мистер Баском.
      Он выхватил бутылку виски из открытого бара Батчера и жадно припал к темно-коричневому горлышку.
      — Уже второй сюжет моего самого страшного сна, — пробормотал мистер Квин.
      — Да брось, просто Лью, — с поразительным спокойствием сказал Батчер. — Он всегда все драматизирует. Такое происходит при запуске каждого проекта. Слушай, Лью, ты неправильно воспринял Квина. Познакомьтесь. Эллери Квин, Лью Баском.
      — Как поживаете? — произнес формулу вежливости мистер Квин.
      — Паршиво, — отозвался Лью из-за бутылки.
      — Квин только будет помогать тебе в работе над сценарием. Это твоя работа, Лью, и заплатят тебе по полной.
      — Да, именно, — натужно улыбнувшись, подтвердил Эллери. — Лью, старина, я буду твоим помощником, и не больше.
      Мокрые губы мистера Баскома растянулись в широкой улыбке.
      — Ну, тогда другое дело, — ответил он. — За это, дружище, необходимо выпить. Пару раз. И ты, Батч, тоже. Давайте допьем бутылку. Здесь всего-то по паре глотков.
      Благопристойный Алан Кларк, покой и чистота улиц Нью-Йорка, тысячи нормальных людей — все это было далеко, за сотни световых лет. Мистер Квин, все еще с похмелья и вообще, пересилил себя, протянул руку и принял от мистера Баскома бутылку виски с напускной храбростью отчаявшегося.
 

* * *

 
      Рядом с кабинетом Жака Батчера находилась свободная комната, обставленная с роскошью монаха-затворника. В ней слегка попахивало дезинфицирующим средством.
      — Сюда я прихожу, когда мне нужно подумать, — пояснил Батчер. — А вы, ребята, будете здесь работать. Я хочу, чтобы вы были у меня под рукой.
      Эллери, осознав, что ему придется пребывать в четырех стенах пустой комнаты наедине с типом, который может выкинуть что угодно, жалобно посмотрел на Вундеркинда. Но тот приветливо ему улыбнулся и захлопнул дверь.
      — Да все в норме, — раздраженно бросил мистер Баском. — Садись на корточки и слушай. Тебя же допустили к борьбе за приз Академии, считай, ты уже в списке победителей!
      Взглянув на дверь, выходившую во внутренний дворик, куда в случае чего можно будет улизнуть, мистер Квин присел. Лью растянулся на полу, заложил руки за голову и тихонько плюнул в распахнутое окно.
      — Я уже ясно это вижу, — задумчиво заговорил он. — Толпы людей, съемки детей, страстные речи...
      — Излагай проект, — попросил Эллери. — Факты, пожалуйста.
      — А что бы ты сказал, — так же мечтательно продолжал Лью, — если бы «М-ДЖИ-М» вдруг раз! — и сняла бы фильм о жизни Греты Гарбо? О ней самой! А?
      — Я бы сказал, что тебе следует продать эту идею «М-ДЖИ-М».
      — Ты не улавливаешь. И главную роль в этом фильме сыграла бы Грета Гарбо. Саму себя. А?! — И Лью подержал триумфальную паузу.
      Не дождавшись аплодисментов, Лью удивился:
      — Да что с тобой? Неужели ты не представляешь, как это будет смотреться? Юные годы в Швеции, встреча с великим Стиллером, Голливуд заключает с ним контракт, он берет это наивное дитя с собой, Голливуд очарован ею и охладевает к Стиллеру, она производит сенсацию, от услуг Стиллера отказываются, любовь с Гилбертом, разбитые сердца... Боже мой!
      — А мисс Гарбо согласилась бы? — спросил Эллери.
      — Или предположим, что «Парамаунт» приглашает Джона, Лайонела и Этель и делает фильм об их жизни, — не обращая внимания на слушателя, гнул свое Баском.
      — Да, это было бы нечто, — заметил Эллери.
      Лью вскочил с пола и возвысил голос до патетики:
      — Понимаешь, к чему я клоню? Знаешь, о ком мы напишем сценарий? О величайших актерах Америки! Об известнейших актерских семьях Голливуда!
      — То есть Ройл и Стюарт, я полагаю, — нахмурился Эллери.
      — Бог ты мой, ну а кто же еще? — грохотал Лью. — Ну, просекаешь, как это будет выглядеть? С одной стороны, Джон Ройл и его несмышленыш Тай, а с другой — Блит Стюарт и ее дочь Бонни. Старое поколение и новое. Такой своеобразный четырехугольник!
      Окрыленный своей идеей, Лью, пошатываясь, вышел из комнаты и вскоре вернулся, держа в руке недопитую бутылку виски.
      Эллери покусывал губу. Да, идея хороша. В жизни семей было столько драматических моментов, что вполне хватило бы на двухсерийный фильм и еще осталось бы на первоклассный спектакль на Бродвее. Перед войной, когда Джон Ройл и Блит Стюарт царили на нью-йоркской сцене, их бурный роман был всеобщим достоянием. Несмотря на постоянно возникавшие между ними громкие скандалы, никто не сомневался, что они в конце концов станут мужем и женой. Но эта неистовая страсть к браку так и не привела. Что-то между ними произошло. Что именно, до сих пор пытались выяснить писатели-сплетники. Но безрезультатно. Расставание влюбленных проходило в слезах и взаимных упреках. Вскоре после разрыва каждый из них вступил в брак. Джон Ройл женился на дебютантке-брюнетке из Оклахомы. Она приехала покорять Нью-Йорк, а вместо этого подарила Джеку сына. Как-то раз она на людях отхлестала стеком своего мужа — по причине, оставшейся необъясненной, но и так всем понятной, — а месяц спустя упала с лошади, сломала себе шею и скончалась.
      Блит Стюарт сбежала со своим агентом, ставшим отцом ее дочери Бонни. Муж стащил у нее жемчужное ожерелье, подаренное в свое время Джеком, заложил его и смылся в Европу работать военным корреспондентом, но кончил он в парижском бистро — от белой горячки.
      Когда их поманил Голливуд, вражда между ними перешла в новую стадию и приобрела характер кровной мести. Бонни Стюарт, ставшая к тому времени популярной экранной инженю, всем сердцем возненавидела Тайлера Ройла, восходящую звезду «Магны». Он отвечал ей взаимностью.
      Поговаривали, что старый Зигмунд, который заключил контракты с Джоном и Блит, умер не от кровоизлияния в мозг, а от нервного истощения, которое явилось результатом его стараний установить на «Магне» мир и спокойствие. Попытки Жака Батчера примирить их стоили ему преждевременной седины на висках. Один остроумец на киностудии даже заявил, что Вундеркинд сделал предложение Бонни Стюарт из тех же соображений: ведь любовь порой творит чудеса, вот он и решился на крайнюю меру.
      — Да, все верно, — вслух сказал Эллери. — Батч и Бонни помолвлены, так?
      — И это все, что ты можешь сказать о моей идее? — фыркнул Лью и опять присосался к бутылке.
 

* * *

 
      Батчер просунул голову в дверь.
      — Ну, Эллери, и что ты об этом думаешь?
      — Честно?
      — Попробуй только нечестно, и я врежу тебе в ухо.
      — Думаю, что этот фильм дальше стадии планирования не продвинется.
      — Видишь, какого помощничка ты мне подбросил? — крикнул Лью.
      — Эллери, почему ты так решил?
      — Как же вы уговорите эту четверку сниматься в одном фильме? Они же заклятые враги.
      Лью уставился на Эллери.
      — Это — любовный роман века, самые скандальные ссоры за последние двадцать лет! — воскликнул он. — И такой материал — кошке под хвост?!
      — Помолчи, Лью, — попросил Вундеркинд. — Да, Эл, собрать их вместе в одном фильме будет нашей главной проблемой. Раньше тоже пытались, но без толку. У меня предчувствие, что теперь будет по-другому.
      — И любовь этому поможет, — заметил Лью. — Будущая миссис Батчер своему милому не откажет. Ну?
      — Заткнись! — Батчер покраснел. — Кстати, Лью в деле. Он троюродный брат Блит, а у нее, кроме отца и Лью, никого из родственников больше нет. Она любит этого убогого и, может быть, к нему прислушается.
      — А если нет, — усмехнулся Баском, — то я ей шею сверну.
      — У каждого из этой четверки туго с деньгами. Правда, это их перманентное состояние. Я готов им хорошо заплатить. Так что мое предложение отвергнуть они не смогут.
      — Послушайте! — сказал Лью. — Да когда я им покажу, как они будут играть в своей автобиографической картине перед миллионами, они все бросят и кинутся к тебе подписывать контракты. Считай, дело в шляпе.
      — Я беру на себя Бонни и Тая, — подвел итог Вундеркинд. — Лью занимается обработкой Блит и Джона, а Сэм Викс, начальник нашего рекламного отдела, запускает пробный шар в прессу.
      — А я?
      — Поболтайся около Лью. Познакомься с Ройлами и дамами Стюарт, собери как можно больше материала об их личной жизни. Естественно, больше всего работы будет потом с прополкой — что взять, что отбросить. Через несколько дней соберемся и сравним записи.
      — Adios! — сказал Лью и удалился, зажав под мышкой бутылку виски.
      А к ним заглянул высокий мужчина с обветренной физиономией и черной повязкой на глазу.
      — Батч, я нужен?
      — Да. Познакомься с Эллери Квином. Он совместно с Лью Баскомом будет работать над проектом Ройл-Стюарт. Квин, это Сэм Викс, глава рекламного отдела.
      — Слышал, слышал, — сказал Викс. — Вы тот самый, кто проработал у нас шесть недель, и об этом никто не знал. Потрясающий случай.
      — И что в нем такого потрясающего? — сухо спросил Эллери.
      Викс вытаращился на него единственным глазом:
      — Это же паблисити, вы что, не понимаете? Кстати, как вам идея Лью?
      — Думаю...
      — То, что надо! Вы знаете отца Блит? Вот это персонаж для фильма! Толланд Стюарт. Могу поклясться, что Блит с этим ископаемым годами не видится.
      — Извините, я вас покину, — сказал Вундеркинд и ушел.
      — Для начала сделайте скелет сценария, — посоветовал рекламщик Квину. — Если хотите, чтобы фильм вызвал скандал, могу снабдить вас кое-какими фактами. Старик Стюарт — эксцентричный чудак, миллионер. Состояние сделал на нефти. У него имение в Шоколадных горах, дом — форменный дворец. Сорок комнат — и ни души. Ну, за исключением врача. Доктор Джуниус следит за здоровьем Стюарта, вытирает ему нос, готовит ему... короче, в няньках.
      — Прошу прощения, я лучше переговорю с Лью.
      — Забудьте о нем. Через пару дней он сам объявится. Да, так вот, Толланд Стюарт. Он ведет жизнь отшельника, и у него много странностей. И что интересно, старик, а здоровый, говорят, как лошадь.
      — Послушайте, мистер Викс...
      — Зови меня Сэм. Если к его дому и ведет какая-то тропа, то по ней может пройти только горный козел или индеец. Провизию и все необходимое док Джуниус доставляет на самолете. У них там, в горах, посадочная площадка. Я ее с воздуха много раз видел. Дело в том, что я сам авиатор. Естественно, мне интересно было посмотреть, как они в этом орлином гнезде. А они там неплохо устроились. Живут себе, как два принца из «Тысячи и одной ночи»...
      — Постой, Сэм, — прервал его Эллери, — я бы с удовольствием послушал сказки, но сейчас мне хотелось бы выяснить: есть ли в Голливуде такой человек, который знает все обо всех.
      — Есть, Паула Перис, — с ходу ответил Викс.
      — Перис? Что-то знакомое...
      — Ты откуда вообще? Она же печатается в ста восьмидесяти газетах. Ее знают все, от Западного побережья до Восточного. Она ведет знаменитую колонку киносплетен под названием «Наблюдая за звездами». А ты говоришь, «знакомое»!
      — В таком случае у нее должна быть обширная информация по линии Ройл-Стюарт.
      — Я устрою тебе встречу с ней, — сказал Викс и прищурился. — Знаешь, встретить Паулу в первый раз... это пережить не просто.
      — О, дружище, не пугай меня, знаю я этих старух.
      — Паула Перис, друг мой, отнюдь не топор, а скорее тонкая звенящая шпага.
      — Да что ты говоришь! Хорошенькая?
      — Не то слово. Ты западешь на нее, как и все остальные — от русских князей до крепких мальчиков из западных штатов. Только не пыжься назначать ей свидание.
      — Ах, неприступная! И кому она принадлежит?
      — Никому. У нее боязнь толпы.
      — Боязнь чего?
      — Она боится скопления людей. С той поры, как она сюда перебралась, а это было шесть лет назад, она из своей охраняемой комнаты никуда не выходит.
      — Нонсенс!
      — Факт. И больше чем одного человека не принимает.
      — Непонятно... Как же она тогда обо всем узнает?
      — У нее же тысячи глаз, — сказал Викс и повращал своим единственным глазом. — Если бы не информаторы на студиях, чего бы она тогда стоила? Ну что, я звоню?
      — Согласен, — ответил Эллери.
      Голова у него по-прежнему болела. После ухода Викса Эллери сидел, боясь пошевелиться. В ушах у него что-то тоненько пело, а перед глазами прыгали разноцветные точки.
      Зазвонил его телефон.
      — Мистер Квин? — спросила второй секретарь. — Мистер Батчер в просмотровом зале, но он хотел бы, чтобы вы связались со своим агентом, и пусть мистер Кларк позвонит ему по поводу вашего контракта и жалованья. Вы не против?
      — Против чего? — переспросил Эллери. — А, ну да. Конечно, не против.
      Жалованье, контракт, Лью, Паула, старик в горах, коньяк «Наполеон», гениальный Батчер, вендетта между Ройлами и Стюартами, боязнь толпы, Шоколадные горы... Боже мой, подумал Эллери, не слишком ли поздно?
      Он закрыл глаза. Было уже действительно очень поздно.

      Через два дня у Эллери возникло ощущение, что он шарит голыми руками в банке с золотой рыбкой. Вот же она, вот, а не ухватишь.
      Вундеркинд был для него недосягаем — он сидел за закрытыми дверями, обсуждая со своими сотрудниками финальную стадию подготовки запуска в производство широко разрекламированного фильма «Совершенствование души». Лью Баском как сквозь землю провалился. Попытки связаться с мужчинами Ройл и дамами Стюарт ничего не дали. В первом случае Эллери удалось застать лишь мажордома Лаудербека, судя по гнусавому акценту англичанина, а во втором — ему ответила особа по имени Клотильда, говорившая с сильнейшим французским прононсом. И никто, похоже, не замечал, что время-то все бежит и бежит.
      Один раз успех был близок. Эллери прогуливался по аллеям «Магны» с Аланом Кларком, тщетно пытавшимся обрести внутреннее спокойствие. И вот, свернув за угол «А»-стрит, они увидели высокую девушку в черных атласных брюках и потрепанной мужской фетровой шляпе. Она стояла возле главных ворот и расплачивалась с Родериком, негром, который полировал обувь элите «Магны».
      — А вот и Бонни, — сказал агент. — Правда, хороша? Полный нокаут! Бонни! Постой! Познакомься...
      Но звезда быстро сунула Родерику полную горсть мелочи, похлопала его по спине и скользнула в ярко-алый «корд».
      — Подождите! — крикнул Эллери. — А, провались оно все...
      Мелькнув улыбкой, Бонни Стюарт на двух колесах обогнула угол «В»-стрит и скрылась.
      — Последняя капля. Я выжат, — сказал Эллери и швырнул на тротуар свою шляпу. — Все, сдаюсь!
      — Ты когда-нибудь пробовал поймать порхающего мотылька? Бонни как раз такая.
      — Ну почему бы ей...
      — Послушай! — остановил его нытье Кларк. — Сходи к Пауле Перис. Сэм Викс договорился с ней на сегодня. Она расскажет тебе об этих выпендрежниках больше, чем они сами знают.
      — Полторы тысячи в неделю... — опять забубнил Эллери.
      — Дальше Батчер не пошел, — стал оправдываться Кларк. — Я пытался поднять...
      — Глупец, я же не жалуюсь на оплату! Мне уже причитается от «Магны» почти шестьсот долларов, а за что?
      — Повидайся с Паулой. — Кларк успокаивающе похлопал своего клиента по плечу. — Она всегда хорошо действует на настроение. Вообще — полезна для здоровья.
      Итак, недовольно бормоча себе под нос, Эллери отправился на Голливудские холмы. Дом Паулы Перис он нашел чисто интуитивно. Что-то подсказывало ему, что это должен быть просто дом, без всяких там архитектурных излишеств. Так оно и оказалось: белый, в колониальном стиле и обнесен штакетником. На фоне псевдоиспанской грубой штукатурки он выделялся, как монашка в толпе размалеванных проституток.
      — Мистер Квин? Мисс Перис ждет вас, — улыбнулась ему молоденькая секретарша. — Проходите.
      Эллери, сопровождаемый любопытными взглядами, прошел через заполненную людьми комнату. Публика самая разношерстная — продавцы, домашняя прислуга, статисты — короче, те, кому по роду службы полагалось лицезреть жизнь знаменитостей. Эллери прямо-таки потянуло скорее увидеть загадочную мисс Перис, которая с миру по нитке собирает факты и готовит из них захватывающие новости.
      Но в соседней комнате он увидел опять же секретаршу. Молодой мужчина в безукоризненном костюме и с голодными глазами что-то шептал ей, а она делала заметки в блокноте. «А вот и процесс прополки, — подумал мимоходом мистер Квин. — Да, ей надо быть осторожней с клеветой». Девушка ему кивнула, и он вошел в третью комнату: на стенах светлые обои, мебель из клена и все залито солнцем. Сквозь стеклянные двери просматривается сад: деревья, цветник и высоченная, увитая плющом каменная стена.
      — Здравствуйте, мистер Квин.
      Эллери, попав из полумрака на яркий свет, не сразу понял, откуда раздался этот чистый, мелодичный, глубокий голос. Он сморгнул, огляделся и увидел в кресле-качалке женщину. Она сидела скрестив ноги, курила русскую сигарету и улыбалась ему. И мистер Квин тут же сказал себе, что Паула Перис, вне всяких сомнений, самая красивая из всех женщин, которых он видел в Голливуде. Нет, вообще в мире.
      Мистер Квин всегда считал, что у него иммунитет против мощной страсти. Даже самые привлекательные женщины воспринимались им лишь как существа, которым следует открывать двери и помогать выйти из машины. Но в данный конкретный исторический момент его железная броня необъяснимым образом распалась, рухнула и оставила его беззащитным прямо перед острием тонкой звенящей шпаги.
      Смущенно глядя на женщину, он попытался опять одеться в доспехи наблюдателя и аналитика. «У нее, как и у остальных, есть нос. Да, нос и рот. Белая кожа. Да-да, очень белая кожа и два глаза. Ну и что? Прямая седая прядь в черных как смоль волосах... — Затем Эллери обратил внимание на ее одежду. — От Ланвена? Или Пату... или от Пуаро? Ах нет, Пуаро — это не модельер, это маленький бельгиец — детектив. Ну, все равно. Так... Шелковое приталенное платье с широкой юбкой, складками падающей от линии бедра... чистые, точеные линии, как у Праксителя... Да, и еще аромат. Нет, даже не аромат, а какие-то флюиды, эманация, с чем сравнить? Может быть, прошлогодняя жимолость. Жимолость! Проклятый анализ — перед тобой, оказывается, женщина! Нет, Женщина с большой буквы, как имя собственное...»
      — Да-да, она самая, — в панике забормотал мистер Квин чуть не в полный голос. — Остановись, дурак чертов.
      — Если вы решили меня рассматривать, мистер Квин, то прошу вас — сидя будет удобнее, — произнесла Паула Перис. — Хотите коктейль? Сигареты возле вас.
      Мистер Квин, нащупав рукой спинку кресла, уселся, прямой как забор.
      — Если честно, я-а... я почти лишился дара речи, — промямлил он. — Паула Перис. Перис. В этом что-то есть. Замечательное имя. Нет, спасибо, коктейля мне не надо. Прекрасное! Можно сигарету? — Эллери откинулся на спинку кресла и сложил на груди руки. — Пожалуйста, скажите что-нибудь, — попросил он.
      Когда мисс Перис поджимала губы, у нее на левой щеке у рта появлялась ямочка. Не такая вот обычная ямочка — круглая, явная — нет, всего лишь тень, черточка, намек. Теперь ее стало опять заметно.
      — Мистер Квин, для человека, потерявшего дар речи, вы очень хорошо говорите, хотя и не слишком осмысленно. Может быть, вы последователь Дали в области словесности?
      — Да-да, вот так. Еще, пожалуйста. Это поможет мне прийти в себя и понять происходящее.
      «Смятение в душе, напряжение во всем теле. Эллери, да что с тобой?» — спросил себя мистер Квин.
      — Вы больны? — встревожилась мисс Перис. — Или...
      — Пьян? Вы хотели сказать, пьян. Да, я пьян. Нет, я в горячке. Так было, когда я стоял на краю Большого каньона и смотрел в бесконечность. Нет-нет, так несправедливо. Мисс Перис, если вы сейчас же не поговорите, я окончательно сойду с ума.
      Ее это как будто позабавило. Эллери съежился и, казалось, уменьшился в размерах.
      — Поговорить с вами? — переспросила она. — Я думала, это вы хотели поговорить со мной.
      — Нет-нет, все это для меня теперь пустяки. Я хочу слышать ваш голос. Он успокаивает меня, я купаюсь в нем. Он необходим мне после того, что я пережил в этом городке. Кто-нибудь говорил вам, что органное звучание — лишь подобие вашего голоса?
      Мисс Перис неожиданно резко отвернулась. Эллери увидел, как у нее покраснела шея.
      — Ну вот, и вы тоже. — Она засмеялась, но глаза в ном не участвовали. — Иногда я думаю, что мужчины говорят мне такие невероятные комплименты только потому, что...
      Она замолкла.
      Эллери потерял над собой контроль:
      — Вы потрясающее, необыкновенное создание природы. Неудивительно, что у вас трудности с...
      — Мистер Квин! — оборвала его мисс Перис.
      И тогда он распознал затаившийся у нее в глазах страх. Ему было странно и непонятно, как такая женщина — и вдруг чего-то боится. Тем более простого скопления людей! «Боязнь толпы», — вспомнил он слова Сэма Викса. Гомофобия. Страх перед человеком... Перед мужчиной. Последнее мистер Квин тут же отбросил. Но, заглянув в ее ужас, он и сам испугался.
      — Извините, — сказал он. — Пожалуйста, простите меня. Я сказал это... из-за пари. Очень глупо с моей стороны.
      Она не ответила, просто смотрела на свои руки.
      — Наверное, это во мне заговорил детектив. Знаете, привык все анализировать и...
      — Интересно, мистер Квин, — затушив сигарету, круто повернула разговор мисс Перис, — как вы относитесь к идее снять Ройлов и Стюартов в биографическом фильме?
      Да, не надо ему было ступать на запретную территорию. «Какой же я осел!» — еще раз мысленно обругал себя Эллери. А вслух сказал:
      — А как вы об этом узнали? Понимаю, вам рассказал о проекте Сэм Викс.
      — Вот и нет. У меня более глубокие каналы информации.
      Она засмеялась, а Эллери опять упивался ее голосом.
      — Видите ли, я и о вас все знаю, — проворковала женщина. — Эти кошмарные полтора месяца бездействия в «Магне» и потом ваша оргия с Жаком Батчером...
      — Мне кажется, из вас вышел бы отличный детектив.
      Она взглянула холодно:
      — Сэм сказал, что вам нужна информация.
      Так. Опять барьер.
      — Кто вас конкретно интересует?
      — Ройлы и Стюарты, — ответил Эллери и, вскочив на ноги, нервно заходил по комнате. Нет, долго смотреть на эту женщину было нельзя. — Что это за люди, их жизнь, мысли, секреты...
      — Бог ты мой, на это потребуется не меньше месяца. Извините, я слишком занята.
      — Но вы ведь действительно все о них знаете?
      — То же, что и любой другой. Да сядьте же, прошу вас, мистер Квин. Пожалуйста.
      Эллери посмотрел на нее; по спине пробежали мурашки. Он расплылся в младенческой улыбке и сел.
      — Самый, конечно, интересный вопрос, — мягко начала Паула Перис, — это почему Джек Ройл и Блит Стюарт перед войной разорвали свою помолвку. И никто не знает!
      — Я так понял, что вам известно все.
      — Почти, но не все, мистер Квин. Однако я не соглашусь с теми, кто полагает, что причиной была другая женщина или другой мужчина или что-то в этом роде.
      — Значит, у вас по этому поводу есть собственное мнение.
      И снова поджатые губы и ямочка слева.
      — Естественно. Тривиальный случай. Обычная ссора влюбленных — нелогичная и непоследовательная.
      — С такими необычными последствиями для обоих? — сухо спросил Эллери.
      — Сразу видно, что вы их не знаете. Это безрассудные, очаровательно безответственные безумцы. В течение двадцати с лишним лет они зарабатывали больше всех, но равнодушны к этому абсолютно. Джон был и есть дамский угодник, картежник, сумасброд, вечно пускающийся в самые идиотские эскапады; и великий актер, конечно. Блит была и есть красавица и милый сорванец; ее все обожают. Для них все просто, они способны на все — от разрыва помолвки по необъяснимой причине, а то и вовсе без причин и вплоть до двадцатилетней вендетты.
      — Или пиратства в открытом море. А что? Вполне можно себе представить.
      — Однажды Джек подписал контракт со старым Зигмундом на десять недель съемочного времени, по пять тысяч в неделю. В тот же вечер он просадил пятьдесят тысяч в Тихуане. И все эти десять недель ему пришлось работать за так, каждую неделю занимая деньги на чаевые. Вот таков Джон Ройл.
      — Продолжайте, пожалуйста.
      — Рассказать о Блит? Она никогда не утягивается, пьет исключительно мартини, спит нагишом. Три года назад передала фонду актеров половину своего годового заработка, потому что Джек пожертвовал фонду свой гонорар за три месяца. Такова Блит.
      — Надо полагать, что их ненависть еще возросла в молодом поколении.
      — О, это уже патология. Случай для психолога: Любовь растоптана, Любовь покинула Землю...
      — Но Бонни помолвлена с Жаком Батчером!
      — Я знаю, — тихо произнесла Паула. — И тем не менее вот попомните мои слова — втоптанная в землю любовь поднимется снова. Бедняга Батчер. Думаю, он тоже это понимает.
      — А Тайлер и Бонни хоть разговаривают друг с другом?
      — Да что вы! Подождите немного, и вы все сами увидите. Они начали сниматься в одно время и страшно завидуют друг другу. Пару месяцев назад на вечернике у отца Тай боролся с дрессированным медведем гризли. Об этом упомянули газеты. Несколько дней спустя Бонни завела себе детеныша пантеры и стала с ним прогуливаться по территории «Магны». И вот появляется Тай с компанией девиц. Пантера каким-то образом вдруг оказывается на свободе, бросается к Таю и цапает его за ногу. Хорошенькое зрелище: Тай удирает от зверька! Конечно, его мужская репутация сильно пострадала.
      — А они шутники, как я посмотрю.
      — Вы скоро полюбите эту четверку — как и все вокруг. Что до экстравагантности Бонни и Блит, то, возможно, это наследство старого Толланда.
      — Викс мне кое-что о нем рассказал.
      — О, Толланд — известная здесь личность. Совершенно сумасшедший. Я не имею в виду умственные способности. В этом смысле он вполне здоров, иначе не сделал бы себе огромное состояние. Просто с причудами. На свое поместье в Шоколадных горах он потратил миллион долларов, но не завел даже садовника, чтобы держать его в порядке. Зато заплатил сорок тысяч, чтобы снести верхушку соседней горы. Она, видите ли, напоминала ему профиль его конкурента по бизнесу.
      — Очаровательно, — откликнулся Эллери, разглядывая фигуру Паулы.
      — Он пьет холодную воду чайной ложечкой, публикует статьи, снабженные статистическими данными, о вреде стимуляторов, включая табак, кофе и чай, и предостерегает людей, чтоб не ели белого хлеба: это раньше времени сведет их в могилу.
      Она все говорила и говорила, а Эллери слушал ее, откинувшись на спинку кресла. Его занимала не столько информация, сколько ее источник. Это был самый приятный день из всех, что он провел в Голливуде.
      Он очнулся, заметив, что лицо рассказчицы мрачнеет с каждой минутой.
      — Боже милостивый! — воскликнул мистер Квин, взглянув на часы. — Мисс Перис, ну почему вы меня не прогнали? Там, в приемной, люди ждут!
      — Ими в основном занимаются мои девушки. Знаете, мистер Квин, оказывается, это такое облегчение — выговориться хотя бы для разнообразия... А вы прекрасный слушатель. — Паула тоже поднялась и протянула Эллери руку. — Боюсь, что я мало чем смогла вам помочь.
      Он взял ее руку, через несколько секунд Паула мягко высвободила ее.
      — Помочь? — переспросил Эллери. — Ах да! Вы мне оказали неоценимую услугу. Кстати, вы не могли бы сказать, где мне увидеть эту четверку?
      — Сегодня пятница? Тогда сходите завтра вечером в клуб «Подкова», на Уилшир-бульваре.
      — «Подкова», — рассеянно повторил Эллери, следя за движением губ мисс Перис.
      — Вы о таком не слыхали? Это же самое известное в Лос-Анджелесе игорное заведение. Управляет им Алессандро, очень умный джентльмен с очень темным прошлым. Там вы их всех и найдете. Да, точно: завтра не будет свободного входа, значит, они определенно придут.
      — А меня пустят? Я же в Голливуде человек новый.
      — Хотите, чтобы я устроила вам вход? Хорошо, я позвоню Алессандро. У нас с ним взаимопонимание.
      — Вы — чудо из чудес, — сказал Эллери и тут же замямлил: — То есть я имел в виду... Послушайте, мисс Перис... или можно Паула? Не возражаете? Вы не хотели бы... то есть не могли бы вы составить мне компанию?
      — До свидания, мистер Квин, — улыбнулась Паула.
      — Но вы оказали бы мне большую честь...
      — Было приятно с вами познакомиться, — сказала мисс Перис. — Заглядывайте еще.
      Ах, проклятая фобия!
      — Предупреждаю: вы всю жизнь будете сожалеть, что отвергли мое приглашение, — с грозным видом произнес он и как во сне вышел на улицу.
      Какой прекрасный день! Теперь в Голливуде ему правилось решительно все — голубое небо над головой, деревья и даже испанские уродцы, в окружении которых стоял очаровательный коттедж с добровольной затворницей — самой красивой из всех Джульетт в истории романтической литературы.
      Неожиданно Квину вспомнилось циничное замечание, отпущенное Виксом: «Ты западешь на нее, как и все остальные». «Остальные... Это предполагает, что у Паулы Перис масса воздыхателей. Впрочем, почему бы и нет? Она изысканно пикантна и на заевшихся мужчин действует как неизведанная приправа. А что я? Мне ли конкурировать с заполонившими Голливуд загорелыми красавцами брюнетами?»
      Мир вокруг моментально утратил свою привлекательность. В полном унынии Эллери сел в машину и нажал на газ.
 

* * *

 
      В субботу вечером мистер Квин, облачившись в смокинг, проклиная потраченные впустую годы одиночества и думая только о белой вилле в холмах, явился в «Подкову».
      — Алессандро? — войдя в клуб, спросил он бармена.
      — В своем офисе, — ответил тот и указал пальцем. Эллери прошел мимо эстрады, где в сопровождении оркестрика квартеронка мычала что-то любовное, раздвинул шелковые портьеры и оказался перед хромированной стальной дверью. Квин постучал, она тотчас открылась.
      — Ну? — спросил крепкий джентльмен во фраке и с суровым взглядом.
      — Алессандро.
      — Кто ты такой?
      — А, пошел ты... — сказал Эллери и отодвинул его в сторону.
      За подковообразным столом сидел толстощекий коротышка с узкими, как у китайца, но только голубыми глазами. На левой руке у него сверкал бриллиантовый перстень — тоже в форме подковы.
      — Я Квин, — представился Эллери. — Паула Перис сказала, чтобы я обратился к вам.
      — Да, она мне звонила. — Алессандро поднялся и протянул гостю свою маленькую пухлую ручку. — Друзья Паулы — мои друзья.
      — Надеюсь, она хорошо отозвалась обо мне, — не очень-то уверенно произнес Эллери.
      — Даже очень хорошо. Вы хотите поиграть, мистер Квин? Мы можем предложить вам рулетку, фараон, кости, покер...
      Эллери усмехнулся:
      — Не хочу вас разорять: с моим-то запасом четвертаков! На самом деле я пришел, чтобы повидать Ройлов и Стюартов. Они здесь?
      — Пока нет. Но обязательно будут. По субботам они всегда у нас.
      — Я могу их подождать?
      — Да, конечно, мистер Квин. Сюда, пожалуйста.
      Алессандро нажал на голую стену, она повернулась, как дверь, открыв Квину заполненное людьми помещение, там было сильно накурено.
      — Вот это да! — изумился Эллери. — А без таких фокусов никак нельзя?
      Владелец клуба улыбнулся:
      — Мы идем навстречу клиентам. Сами понимаете: Голливуд! Они платят и хотят за свои деньги чего-то особенного. Пожалуйста!
      — Скажите, а вы несколько лет назад в Нью-Йорке не жили? — спросил Эллери, вглядываясь в безмятежные черты Алессандро.
      — Я? — Он еще раз улыбнулся и кивнул другому крепкому джентльмену, стоявшему в скрытом проходе. — Все в порядке, Джо. Пропусти гостя.
      — Извините, обознался, — пробормотал Эллери и пошел в игральный зал.
      Но ошибки не было: звали его не Алессандро и он действительно прибился сюда из Нью-Йорка, где пользовался определенной известностью. В полиции его внезапное исчезновение объясняли необыкновенной полосой везения, во время которой он «кинул» в карты четырех букмекеров, двух игроков в кости и компанию любителей покера, состоящую тоже не из мелкоты: там были Доупи Сицилиано, помощник окружного прокурора, муниципальный судья, член бюджетной комиссии и Солли Недотепа.
      И вот нате вам: он живет в Голливуде и держит клуб «Подкова». Да, как тесен мир, подумал Эллери. Сразу заметно было, как высоко поднялся мистер Алессандро. За карточным столом, отделанным перегородкой, служащий с деревянным лицом сдавал карты президенту большой кинокомпании, известнейшему режиссеру и высокооплачиваемому комику. Столы для игры в кости были оккупированы писателями-сценаристами и разного рода мошенниками, а кинозвезды почему-то тянулись к рулетке. Эллери заметил Лью Баскома. Напарник был в мятом смокинге, одной рукой он держался за стопку фишек, а другой — за шею царственной брюнетки.
      — Значит, вот ты где, — сказал Квин. — Что, так и не вылезал отсюда все три дня?
      — Отвали, парень, — мотнул головой Лью. — Сегодня мне везет.
      И правда — перед брюнеткой была целая гора фишек.
      — Угу-у, — разглядывая Эллери, протянула женщина.
      Эллери схватил Баскома за руку:
      — Надо поговорить.
      — Черт возьми, ну никакого покоя! — рявкнул Лью и повернулся к брюнетке: — Детка, поставь пока за папочку. — Он сгреб со стола фишки и высыпал их в глубокое декольте ее вечернего платья. — Ну; Квин, что там у тебя?
      — Ты будешь со мной до приезда Ройлов и Стюартов, — твердо заявил Эллери. — Затем ты меня им представишь. После этого можешь снова исчезнуть.
      Баском скривился:
      — Какой сегодня день?
      — Суббота.
      — А куда к черту девалась пятница? Кстати, вот и Джон Ройл. Пошли, это колесо всю ночь меня ждать не будет.
      Лью подвел Эллери к высокому седому красавцу; он смеялся какой-то шутке Алессандро. Сам Джон Ройл во плоти! Любой ребенок узнал бы этот знаменитый профиль.
      — Джек, этого парня зовут Эллери Квин, — затараторил Баском. — Дай ему свой автограф, и отпустите меня к рулетке.
      — Мистер Квин, не будем обращать внимания на этого безмозглого типа, — произнес Ройл своим знаменитым баритоном, и в его знаменитых усах заиграла не менее знаменитая улыбка. — Да он, кажется, еще и пьян. Обычное дело в семействе Стюарт. Простите, момент... — Он повернулся к Алессандро: — Все в порядке, Алек. На сегодня у меня достаточно.
      Щекастый коротышка молча кивнул и удалился.
      — Ну, мистер Квин, как вам работается на «Магне»? Довольны?
      — Вижу, что Батчер уже вам все рассказал. Знаете, мистер Ройл, я вот уже три дня пытаюсь с вами встретиться. Вам об этом кто-нибудь говорил?
      Знаменитая улыбка стала сердечной, но взгляд знаменитых черных глаз где-то блуждал.
      — Да, Лаудербек мне что-то говорил... Стойте! Три дня! Вы сказали, три! Боже мой, Квин, вот оно! Подождите, я сейчас разорю Алессандро.
      И Ройл быстрым шагом направился к кассе — обменять толстую пачку денег на стек голубых фишек, а потом нырнул в толпу вокруг стола с рулеткой.
      — Пятьсот на номер три! — услышал Эллери его торжествующий выкрик.
      Заинтересовавшись такой научной атакой на законы удачи, Квин упустил Баскома. Шарик на тройку не попал. Ройл улыбнулся и посмотрел на часы у стены: стрелки показывали 9.05. Он просто поставил две стопки фишек на номера девять и пять. Шарик остановился на семерке.
      В зал вошла Блит Стюарт — в черном шикарном платье и в сопровождении высокого индуса во фраке и тюрбане. Ее тут же окружили.
      — Блит, у тебя новый бойфренд! Кто он такой?
      — О, да это же князь или раджа. Пусть скажет сама Блит.
      — Дорогая, представь меня!
      — Прошу вас, — смеялась актриса. — Это Рамду Сингх, ясновидец из Индии или откуда-то из тех мест. Он обладает внутренним зрением, правда: он рассказал обо мне удивительные вещи! Сегодня он поможет мне играть.
      — Как захватывающе!
      — Лью, милый, не стой у меня на пути! — кричала Блит, отталкивая Баскома. — Сейчас я тебе покажу, как надо выигрывать! Мистер Сингх, идемте!
      Лью окинул ясновидца отрешенным взглядом и пожал плечами:
      — Ну что ж, Блит. Деньги-то твои.
      Известный русский режиссер уступил актрисе свое кресло. Блит Стюарт села, а ее спутник, игнорируя назойливое любопытство публики, встал с ней рядом. Крупье в растерянности посмотрел на Алессандро, но тот неопределенно улыбнулся и ушел к себе.
      — Делайте ставки, — произнес крупье.
      В этот момент Джон Ройл и Блит встретились взглядами — и хоть бы искорка вспыхнула!
      Ройл с загадочным видом сделал ставку. Индус наклонился, что-то прошептал на ухо Блит, и она играть не стала, выжидая, видимо, пока чутье подскажет ему удачу. Колесо рулетки завертелось и остановилось. Крупье протянул лопаточку и начал сгребать фишки.
      — Прошу прощения, — вежливо произнес Джон Ройл, взял из руки крупье лопаточку и через стол ткнул ею в тюрбан индуса.
      Тюрбан свалился с головы ясновидца, и в ярком свете лампы, висевшей над игральным столом, все увидели блестящий голый бело-розовый череп. Странный контраст с оливково-смуглым лицом!
      «Индус» нырнул проворно за своим головным убором. Кто-то ахнул. Блит Стюарт, раскрыв от изумления рот, смотрела на лысый розовый скальп.
      Ройл с поклоном вернул лопаточку крупье.
      — Это актер, Артур Уильям Парк, — дружелюбно пояснил он. — Сергей, вы помните его Полония в «Гамлете» 1920 года? Прекрасное исполнение. Кстати, как и сейчас.
      Парк выпрямился. Взглядом он готов был убить Ройла. А Джек заговорил с ним сценическим шепотом — так чтобы слышали все:
      — Извини, старина. Знаю, что у тебя сейчас не лучшие времена, но я не могу допустить, чтобы дурачили моих... друзей.
      — Ты высоко взлетел, Ройл, — хрипло сказал Парк. — Подожди, вот стукнет тебе шестьдесят пять, и ты поймешь, каково это — без приличных ролей, голодный как пес, а надо еще содержать жену и калеку сына. Подожди.
      Алессандро дал знак двум своим парням.
      — Пошли, приятель, — сказал один из них Парку.
      — Минуточку, — подала голос Блит Стюарт. — Алессандро, вызови полицейского.
      — Успокойтесь, мисс Стюарт. Не надо так волноваться. Я не хочу громких скандалов.
      Парк вскрикнул и бросился бежать. Однако двое парней Алессандро успели схватить его за руки. Ройл улыбаться перестал.
      — Не надо вымещать зло на бедолаге. Ты ведь сердита на меня. Дайте ему уйти.
      — Я не хочу, чтобы меня публично оскорбляли! — негодующе воскликнула Блит Стюарт.
      — Мама! Что случилось?
      В зал, об руку с Жаком Батчером, вошла Бонни, совершенно ослепительная: в белой горностаевой шапочке и с золотистыми локонами. Она сразу бросилась к матери.
      — Дорогая, этот монстр заставил одного человека переодеться в индийского ясновидца и привести меня сюда. — Блит разрыдалась при виде сочувственного лица дочери. — И вот этот монстр объявляет, что это не индус, а актер. Никогда в жизни меня так не унижали! — Она топнула ногой. — Алессандро, так ты позовешь полицейского или мне это сделать самой? Пусть их арестуют обоих!
      — Дорогая, не надо. — Бонни ласково обняла мать за плечи. — Да, этот тип мне крайне неприятен, но я не думаю, что ты обрадуешься, если он окажется за решеткой.
      Она кивнула Алессандро поверх безукоризненной прически своей матери, он вздохнул с облегчением и дал команду вышибалам выпроводить Парка.
      — А что касается мистера Джона Ройла, — продолжила Бонни, сразу посуровев, — то тут другое дело.
      — Бонни, — предостерегающе окликнул ее Жак Батчер.
      — Нет, Батч, самое время ему узнать...
      — Дорогая моя Бонни, заверяю вас, что к этому маскараду с Парком я не имею никакого отношения, — с легкой улыбкой заметил Ройл. — Это была его идея.
      — Вот только мне этого не говори, — прорыдала Блит. — Я тебя знаю, Джон Ройл. Ох, я готова тебя растерзать!
      И, путаясь в длинном платье, горько плача, она выбежала из игрового зала. Бонни — за ней. Покрасневший от смущения Жак Батчер последовал за невестой.
      Ройл демонстративно пожал плечами, но как-то это вышло неубедительно. Он сунул Баскому несколько банкнотов и показал на дверь. Лью, зажав в кулаке деньги, побрел к выходу.
      — Делайте ставки, господа, — без энтузиазма произнес крупье.
 

* * *

 
      Лью не было довольно долго. Появился он с ворчанием:
      — Ну что за вечер! Вот ведь чертова манера — отвлекать меня от игры! И как раз в тот момент, когда мне начинает везти!
      — Я-то думал, то хорошо, что хорошо кончается, — вздохнул Эллери. — Никто никого не убил?
      — Обошлось. Приехал Тай. Гориллы Алессандро рассказали ему, что здесь было, и он пытался дать денег Парку. Этот паренек здорово помогает актерам без ролей. Ну, старик взял. Сейчас все стоят на улице. Шум подняли жуткий.
      — Выходит, что это придумал не Джон Ройл?
      — Конечно нет. Хотя, могу поклясться, Джон жалеет, что до этого не додумался.
      — Сомневаюсь, — бросив в сторону Ройла взгляд, сухо ответил Эллери.
      Артист сидел ссутулившись у барной стойки, а перед ним в ряд стояли шесть бокалов с коктейлем «Сайдкар».
      — У Парка злокачественная опухоль. Года три ему уже ничего стоящего не предлагают. Интересно, зачем он сюда пришел? — Лью скривился. — Весь вечер мне испортил. Старый дурак! Пришлось завести его за угол и угостить выпивкой. На деньги Джека. От него Паркер ни за что бы денег не взял.
      — Курьезная этика, — заметил Эллери. — И я не сказал бы, что у Блит Стюарт был приятный вечерок.
      — Она вообще чокнутая! Готова поверить любому мошеннику, который предскажет ей будущее. Даже роль не берет, пока не погадает на чайниках.
      Вернулась Бонни, грозно-величавая, вся — предвестие бури. Жак Батчер растерянно цеплялся за нее, в чем-то пытался убедить, но она, тыча мыском туфли в ковер и показывая губу, озиралась по сторонам. Заметив у стойки бара невозмутимого, как Будда, Джона Ройла, она рванулась к нему.
      — Постой-ка, гордая красавица, — раздался властный голос.
      Бонни вздрогнула, словно наступила на оголенный провод, и замерла.
      В окружении четырех прелестных девушек у дверей стоял высокий молодой человек. Судя по всему, неприятности для Алессандро еще не кончились, подумал Квин.
      — Опять ты? — с таким презрением обронила Бонни, что Квин, будь он на месте молодого человека, вжался бы в стенку. — Пришел спасать своего алкоголика? Он этого хотел, и он свое получит.
      — Если ты намерена поцапаться, то давай уж подключай и меня, — холодно парировал Тай Ройл. — Я ближе тебе по возрасту, а отца пора оставить в покое.
      Бонни смерила его взглядом.
      — Ну-у?! — пропела она сладко. — Да твой отец больше мужчина, чем ты. И в любом случае свойгарем он не выставляет напоказ.
      Свита Тая разом ахнула, и Эллери показалось, что сейчас начнется хорошая потасовка, в которой пострадают не только драгоценные творения парикмахера.
      — Тай, Бонни, — встав между ними, поспешно заговорил Жак Батчер. — Ради бога, только не здесь. Здесь... — Он шарил в толпе отчаянным взглядом. — А вот и Квин! Какая удача! Дорогая, это Эллери Квин. Квин, ты хотел познакомиться.
      Батчер схватил молодого Ройла за локоть и оттащил в сторону.
      Бонни мерцала прекрасными гневными очами и шипела:
      — Если Батч надеется, что сможет помешать мне высказать этому надутому индюку, любимцу горничных, все, что я думаю о его папаше...
      — Мне не кажется, что это было бы мудро, — осторожно начал Эллери. — Я имею в виду...
      — Моя бедная мама испытала жуткий стыд! — воскликнула актриса. — Согласна, это ее вина, что она готова поверить любому шарлатану в гриме. Но приличный человек никогда бы не выставил ее на всеобщее посмешище. Да еще перед знакомыми! А она ведь действительно милейшее существо, мистер Квин! Вот только не слишком практичная. Если я перестаю хоть на минуту с ней нянчиться, она обязательно попадает в истории. И особенно с этими Ройлами. Они только и ищут случая, чтобы ее оскорбить!
      — Но не Тайлер же? По-моему, он славный парень.
      — Славный?! Он отвратительный! Хотя я могу признать, что сегодня он не изводил маму. Он появился уже после того, как мы скрылись. Да и с ним я бы справилась. А вот с Джеком... Теперь бедняжка мама всю ночь проплачет, придется прикладывать ей к голове уксусный компресс.
      — В таком случае вам, наверное, лучше сразу же отвезти ее домой, — закинул удочку Эллери. — После всей этой передряги...
      — Ну нет! — опять разъярилась Бонни. — Я здесь еще не все свои дела закончила, мистер Квин.
      — Знаете, мисс Стюарт, я понимаю невинных ранних христиан, которых бросили в клетки к хорошеньким львицам.
      — Что? — Бонни впервые по-настоящему взглянула на Квина.
      — Ну, я иногда так выражаюсь, — ответил тот.
      Она долго его рассматривала, а потом вдруг рассмеялась:
      — Где вы были раньше, мистер Квин? Таких вещей мне еще не говорили. Вам надо быть писателем.
      — А я и есть писатель. Разве Батч обо мне не упоминал?
      — Возможно.
      Мисс Стюарт сморщила носик и взяла Квина под руку. Эллери покраснел. Она касалась его своим телом — ужасающе нежным, и от нее обворожительно пахло. Правда, не так обворожительно, как от Паулы Перис, но и этого было достаточно, чтобы Квин подумал, а уж не становится ли он бабником.
      — Вы мне нравитесь, — сообщила Бонни. — Можете проводить меня к игральному столу.
      — Я польщен.
      — О, я поняла! Вы тот самый, кто был вчера с Аланом Кларком!
      — Так вы меня вспомнили?
      — Конечно. Тогда я решила, что вы страховой агент. Нам когда-нибудь говорили, что вы похожи на страхового агента?
      — К рулетке! — зарычал Эллери. — А то я начну напоминать вам персонажей самых страшных снов!
      Он нашел для нее место за столом. К ним протиснулся Батчер, источающий волны тепла и успеха. Он высыпал перед Бонни две пригоршни фишек, подмигнул Эллери, вытер лицо и, склонившись к невесте, поцеловал ее в белую шею. Квин моментально представил себе даму по имени Паула и тяжело вздохнул: черт побери, той суждено быть отшельницей!
      Он видел, как Тайлер Ройл подошел к бару, положил руку отцу на плечо и что-то сказал ему. Джон чуть повернулся, сверкнул улыбкой. Тай похлопал отца по спине и, опять с хвостом поклонниц, устроился у рулетки, напротив Бонни. Бросил словечко своим девушкам, и они захихикали.
      Бонни поджала губы, потом чему-то засмеялась, подняла на Батчера глаза и что-то ему прошептала. Батчер засмеялся, но как-то натужно. Бонни сделала ставку. Молодой Ройл тоже. Мисс Стюарт улыбнулась, мистер Ройл-младший нахмурился. Мисс Стюарт нахмурилась, мистер Ройл-младший улыбнулся.
      Крупье произносил свои традиционные фразы, колесо крутилось, шарик пощелкивал... Джон Ройл по-прежнему сидел за стойкой бара, уставясь на себя в зеркало. Бонни, похоже, увлеклась игрой; Тай спокойно делал ставки.
      Квин уже решил, что можно расслабиться, когда Лью Баском неожиданно прошептал ему на ухо:
      — Тишь да гладь. То ли еще будет.
      Блеск в глазах Лью обещал резкий поворот в событиях.
      Игра шла своим ходом. Бонни сдвинула стопку голубых фишек на номер девятнадцать. Тай поставил на тот же номер такую же стопку. Открылась дверь, и Алессандро ввел в зал очень известную киноактрису, которая совсем недавно вышла замуж за князя Юсова, из русской царской фамилии. Князь был с нею и при полном параде.
      Естественно, что все в зале, включая крупье, повернули в их сторону головы. В этот момент Лью украдкой переставил фишки Бонни с девятнадцати на девятку. Боже мой, ужаснулся Квин, а что, если выпадет девятнадцать?!
      — Девятнадцать, — громко объявил крупье.
      Руки Бонни и Тая встретились на горке фишек. Бонни руку не убрала.
      — Кто-нибудь объяснит этому джентльмену, что это мой выигрыш? — В голосе у нее звенел лед.
      Но Тай прикрывал ее ладонь своей.
      — Не в моих обычаях спорить с леди. Может, кто-нибудь вразумит ее?
      — Джентльмен пытается схитрить, это мое.
      — Леди напрасно старается — фишки поставил я.
      — Батч, ты же смотрел, когда я ставила на девятнадцать.
      — Я не следил за игрой. Послушай, дорогая...
      — Крупье, разве вы не видели, как я закрыл девятнадцать?
      Крупье явно смутился.
      — Боюсь, что не видел...
      — Это фишки Тая! — заявила одна из его девушек.
      — Нет, это Бонни, — возразил русский режиссер. — Я видел, как она их ставила.
      — Но я своими глазами видела, как на девятнадцать ставил Тай...
      — Нет, Бонни.
      За столом поднялся страшный шум. Тай и Бонни грозно уставились друг на друга. Вундеркинд разозлился. Прибежал Алессандро.
      — Леди и джентльмены, прошу вас, тише! Вы мешаете другим. Что у вас произошло?
      Тай и Бонни наперебой принялись объяснять.
      — Неправда! — кричала Бонни. — И отпусти мою руку!
      — Извини, но я не понимаю, с какой стати! Если бы на твоем месте был кто-то другой, я бы еще мог поверить на слово.
      — Да как ты смеешь!
      — Перестань прикидываться. Не надо играть на публику — ты не на съемках.
      — Ах, это я играю на публику? — задохнулась Бонни. — Да это ты — фигляр, комедиант!
      Тай захлопал в ладоши:
      — Браво, сестренка! Вот это у тебя здорово получилось.
      — Красавчик!
      Тай воспринял это как оскорбление.
      — За такое следует пощечиной наградить.
      — Ну, вот ты сам и напросился! — И Бонни звонко шлепнула Ройла по лицу.
      Тай побледнел. Бонни тяжело дышала. Жак Батчер Что-то шептал ей на ухо. Алессандро вполголоса урезонивал Тая.
      — За это она ответит, — сказал Тай. — Если она полагает, что может безнаказанно меня топтать...
      — Наглый молокосос! — взвизгнула Бонни. — Обвинить меня в мошенничестве...
      — Прошу вас! — перекрыл их вопли Алессандро. — Я выплачу выигрыш вам обоим. А сейчас я попрошу вас, мисс Стюарт, и вас, мистер Ройл, либо успокоиться, либо уйти.
      — Уйти? Из этого мерзкого места — с превеликим удовольствием! — И Бонни сбросила со своего плеча руку Жака Батчера и кинулась к двери. Тай оттолкнул Алессандро и рванулся за ней. Вундеркинд, естественно, следом. Троица исчезла под аккомпанемент крика и пересудов.
      — Нет, игривый мой друг, так шутить было нельзя, — сказал Баскому Квин.
      — Согласен, — со вздохом произнес Лью и повернулся к своей брюнетке: — Ну что, дорогуша, пойдем посмотрим, как у них там.
      Он оттащил свою подругу от рулетки и повел к выходу.
      Что-то заставило Квина оглянуться на Джона Ройла. Он так и сидел за стойкой — неподвижно и бесстрастно, словно не слышал скандала прямо за спиной. Однако в зеркале Эллери увидел на его лице кривую горькую усмешку.

      Целых семь дней после того «тихого» вечера у Алессандро мистер Квин слышал свист пуль в устрашающей близости к своей голове; это было все равно что оказаться на нейтральной полосе меж двух воюющих армий. К исходу недели он не только собрал кучу материала, но и получил несколько уроков по выживанию в экстремальных условиях.
      Он изучал в библиотеке студии газетные вырезки по старшему поколению враждующих сторон, когда его срочно вызвали к Жаку Батчеру.
      Вид у Вундеркинда был потрепанный, но победительный.
      — Mirabelle dictu , но мы на подходе к вершине мира.
      — Мир — это всегда хорошо, — ухмыльнулся Лью. — Дело известное.
      — Они что, согласились? — недоверчиво спросил Эллери.
      — Безоговорочно.
      — Отказываюсь верить. Что ты использовал? Гипноз?
      — Нет. Сыграл на тщеславии. Я знал, на что они клюнут.
      — Блит, правда, устроила побоище, — вставил Лью.
      — Тогда я сказал, что Джек ее не хочет и надеется на Корнелл. Пришлось ей прикусить язык и выдавить из себя «да».
      — А как наш несравненный Джон Ройл?
      Лью сдвинул брови:
      — Это ведь туфта была насчет Корнелл... у меня такое ощущение, что он прямо жаждет сыграть с Блит в одном фильме.
      — Он всю неделю ходил понурый, — задумчиво произнес Эллери.
      — Так он пять дней в рот не брал! — ответил Лью.
      — Такое любого весельчака доконает. Я скажу тебе, что на него наехало!
      — Давайте не будем испытывать судьбу, — сказал суеверно Жак Батчер. — Самое главное, они наши.
      — Ну, не представляю, Батч, чтобы у молодых ты выиграл этот тайм так гладко.
      Продюсера передернуло.
      — Ой, прошу тебя... Тай сдался только потому, что публика требует от него роли из реальной жизни: сейчас ведь волна биографий. Вот я ему и говорю: для поклонения лучше не придумаешь, чем Тай Ройл в роли Тая Ройла. Истинная жизнь! Знаете, что он мне ответил? «Хорошо, я покажу им истинную жизнь, когда сверну своими руками лилейно-белую шейку твоей невесты».
      — Звучит паршиво, — признал Эллери.
      — Хуже некуда, — поддакнул Лью.
      А Батчер продолжал печально:
      — Почему же некуда... Бонни поставила мне условие, что в сценарии обязательно будет хотя бы одна сцена, где она должна отхлестать и исцарапать Тая, в общем, отметелить его до бесчувствия.
      — Кто ставить будет? — спросил Лью.
      — Скорее всего, Корси. Парень с богатым опытом Бродвея. Вы же знаете, как он сделал в прошлом году «Дорогу славы». Публика рыдала!
      — Мне кажется, — мечтательно закатил глаза Лью, — что получится очень смешно. Такому режиссеру, как Корси, трудно угодить: страшно придирчивый. Так что два-три дня Бонни для этой единственной сцены обеспечено. Он будет снимать дубль за дублем, пока Бонни не счистит с Тая фунт плоти.
      Историческая церемония подписания «контракта века» была назначена на одиннадцатое число, то есть следующий понедельник. Приготовления были такие сложные и тщательные, что Эллери уж представил себе поле сражения — с самолетами, кружащими в небе, артиллерией на окрестных холмах и полевым лазаретом для оказания первой помощи неминуемым жертвам. Однако обошлось без драки и даже без скандала. Такого, судя по всему, Жак Батчер не ожидал. Исходя из простой целесообразности, артисты не раскрывали рта. Джон Ройл, одетый более строго, чем обычно, смотрел в окно, пока не подошла его очередь подписывать контракт. Поставив автограф, он улыбнулся в объективы и спокойно удалился. Блит полностью была поглощена изучением меха чернобурки, украшающей ее костюм. Правда, Бонни не отрывала взгляда от горла Тая, словно вынашивала планы удушения. Однако Тай проигнорировал этот вызов. Так что репортеры были несколько разочарованы.
      — Черт возьми! — когда все ушли, в сердцах воскликнул Лью Баском. — Невозможно предугадать, когда они заведутся. Каких трудов стоит острый конфликт! Нет, Батч, мы упустили шикарный шанс!
      — Мне нельзя было рисковать до тех пор, пока контракт не подписан, — невозмутимо ответил продюсер. — Вдруг бы кто-то из них сорвал все дело. С динамитом играть опасно.
      — Ну а теперь-то можно? — спросил Сэм Викс.
      — Да, Сэм, можно.
      Эллери так и не узнал в точности, как случилось, что в тот же понедельник вечером Бонни и Тай вновь столкнулись в клубе «Клевер», но сильно подозревал, что это подстроили Лью с Сэмом. Стычку спровоцировал уже находившийся там Лью, который предложил им заключить мир «ради дорогой старушки «Магны». Бонни, явившаяся в сопровождении богатого аргентинца, сразу вспыхнула, Тай, естественно, тоже. Аргентинца оскорбила заносчивость Тая, а Тай вспылил по поводу замечания аргентинца. Дальше пошло-поехало. Аргентинец дал Таю по носу, Тай швырнул обидчика через голову бармена прямо в зеркало за стойкой. Бонни вызвала полицию и потребовала арестовать Ройла за попытку убийства. На следующее утро, освободившись из-под ареста с помощью отца, Тай поклялся отомстить. При этой сцене присутствовало больше половины газетчиков Голливуда.
      Их материалами Сэм Викс остался доволен. «Такое удовлетворило бы даже «Голдвин», — скромно заявил он Эллери Квину.
 

* * *

 
      Однако в пятницу мистера Викса постигло горе. Когда он ворвался в кабинет Жака Батчера, где Лью и Квин, споря, выкладывали Вундеркинду свои идеи, то даже повязка у него на глазу дергалась в нервном тике.
      — Мы пропали, — с порога выпалил Сэм. — Нет, актерам нельзя доверять. Они таки нам устроили. Паула Перис мне только что рассказала.
      — Кто и что устроил? — резко спросил Батчер.
      — Джон и Блит выкинули штуку, которая загубит наш фильм на корню.
      Викс плюхнулся в кресло. Лью Баском и Эллери Квин, ничего не понимая, нависли над ним. Жак Батчер отвернулся и уставился в окно.
      — Объясни, — осипшим голосом произнес Лью. — А то знаешь, это все равно что сказать, что ты застал вместе Дж.П. Моргана, Сталина и Троцкого и они втроем резались в карты.
      — Хуже! — простонал Викс. — Они собираются пожениться.
      — Боже праведный! — Лью даже подскочил на месте. — Это же все нам испортит!
      Жак Батчер крутанулся вместе с креслом и нажал кнопку переговорника.
      — Мадж, соедини меня с Паулой Перис.
      — Да упокоится в мире... — вздохнул Эллери. — Кто знает, когда ближайший поезд на Нью-Йорк?
      Лью заметался по комнате, жалуясь потолку:
      — Ведь какая была богатая идея! Конфликт — конфетка! Кровная вражда, существует больше двадцати лет, все естественно! И вот на тебе! Они входят в клинч, обнимаются, мирятся, женятся — и вся моя идея свинье под хвост?! Нет, так со мной поступать было нельзя!
      Раздался телефонный звонок. Батчер снял трубку.
      — Паула, это Жак Батчер. Это правда — то, что вы сообщили Сэму Виксу о Джоне и Блит?
      — Примирение произошло в среду. Они решили все простить друг другу и все забыть. Я узнала вчера, поздно вечером. Вроде бы в субботу в «Подкове» на Джона Ройла нашло озарение, когда он разоблачил Парка. И с тех пор он думает о своей жизни и терзается своей извращенностью. А вообще — это очень похоже на любовь, мистер Батчер. Теперь они спешно готовятся к свадьбе.
      — Так что же все-таки стряслось?
      — У меня только догадки, и они не лучше ваших.
      — Паула, я рассчитываю на вас: вы роскошно подадите это в своей колонке.
      — Не волнуйтесь, я умею.
      — Вундеркинд положил трубку? — Лью буравил его взглядом.
      — Она... она обо мне не упоминала? — запинаясь, спросил Эллери.
      — Да, все так, а о тебе не упоминала, — ответил Батчер и поудобнее уселся в кресле. — Ну, ребята, и чего же нам паниковать?
      — Я убит, а он умника из себя корчит! — скулил Баском.
      — Все ведь ясно, Батч, их брак сводит вражду на нет, — сокрушался Викс. — И на чем после этого делать рекламу? Ну хорошо, приспичило им, так что — нельзя подождать с женитьбой до выхода картины?
      — Послушайте, — терпеливо заговорил продюсер, поднимаясь из-за стола и начиная вышагивать круги по комнате. — О чем наш фильм? О любви и ненависти. Джон и Блит в нем главные фигуры. Спрашивается, почему?
      — Да потому, что они ненормальные! — крикнул Лью. — И их брак тому подтверждение.
      — Да потому, простофиля, что они глубоко и страстно любят друг друга. Господа, вы пишете историю любви, а ни один из вас этого еще не осознал. Они любят, внезапно разрывают отношения, становятся злейшими крагами, а по прошествии двадцати лет вдруг опять сходятся.
      — Это нелогично, — возразил мистер Квин.
      — И тем не менее это случилось, — улыбнулся Вундеркинд. — Вы не понимаете, что теперь имеете? Готовую реальную ситуацию в киносценарии! Переносите ее на бумагу, и все! После двух десятков лет взаимной неприязни любовь вспыхнула с новой силой.
      — Да, но почему?
      — Откуда мне знать? Это твоя забота и Лью. Вы же писатели. Разве нет? Так что найти ответ на этот вопрос — ваша задача. Как вы думаете, за что вам деньги платят?
      — Вау! — Викс схватился за голову.
      — Что же касается тебя, Сэм, то ты сделаешь на этом даже лучшую рекламу.
      — Но они же помирились, — обреченно сказал Викс.
      — Вот именно! — отрезал Батчер. — И все будут гадать, а почему? Каждый фанат кино будет трясущимися ручонками разворачивать газету и искать ответ. А подогревать у публики интерес, Сэм, твоя работа!
      Викс хлопнул ладонью по столу.
      — Конечно! — заорал он. — После стольких лет грызни они поженились! Почему? «Смотрите фильм — и все узнаете!»
      — Ну, дошло, наконец. Говоришь, им следовало бы подождать со свадьбой до выхода картины. Ерунда! Пусть едут прямо отсюда, и, чтобы создать погромче шумиху, я готов всю студию взорвать к чертям!
      — Об этом уж я позабочусь, — довольно потирая руки, пообещал Викс.
      — Мы сделаем им суперсвадьбу. Представляешь, духовой оркестр, высокие шляпки, толпы репортеров... Колоссальное рекламное событие!
      — Подождите, — прошептал Лью. — У меня идея.
      Он помял свой нос.
      — Давай.
      — У нас, в Голливуде, все свадьбы похожи одна на другую, — сказал Лью. — Венчание в церкви и все такое хорошо только для газетных заголовков. А почему бы нам не устроить это дело на английский манер?
      — Ну-ка, ну-ка?
      — У меня предложение. Давайте отправим их провести медовый месяц на Рид-Айленде.
      — Что за Рид-Айленд? — нахмурился Эллери Квин.
      — У меня там дом, — пояснил Жак Батчер. — Это маленький островок, так, груда камней в Тихом океане к юго-западу от Каталины. Там ничего нет, только рыбацкая деревня. Ну, Лью, продолжай.
      — Так вот! — жизнерадостно воскликнул Баском. — Пусть туда слетают. На закате. Вдвоем. Наедине с любо-о-вью. Но!Перед отлетом — что произойдет? Правильно, свадьба. Прямо на летном поле. Позовем старика Эрминиуса, священника, он спец по свадьбам. У нас там будет миллион людей. На аэродроме места побольше, чем в церкви.
      — Гм... — задумчиво промычал Жак Батчер. — В этом определенно что-то есть.
      — Черт возьми, да я сам их доставлю на своем самолете! — Лью выпятил грудь. — Видели бы вы, какой я крутой парень за штурвалом! Или вон Сэм тоже ас.
      — Смотри-ка, у нашего бумагомараки котелок варит! — восхитился Сэм. — Но у меня есть идея получше. А что, если пилотом будет Тай Ройл? «Сын прощает отца и выступает в роли купидона для самой знаменитой четы Голливуда!» Между прочим, он отличный пилот, летает как сволочь и у него славный самолет.
      — Да-а... — оценил продюсер. — Мы действительно всех ошеломим... Молодожены отправляются в свадебное путешествие. Они хотят побыть одни, вдали от сумасшедшей толпы, и скрываются в уединенном убежище знаменитого продюсера... Газетчики остаются на аэродроме... Хотя нет, черта с два они останутся. Рид-Айленд будет похож на Бродвей в дни фестиваля. Ладно, Лью, заметано.
      Лью достал из бара бутылку виски.
      — За новобрачную!
      — Позвольте мне уйти, — пробормотал Викс и пошел к двери.
      — Извините, ребята, но не слишком ли вы оптимистичны? — сказал Квин. — А что, если наши влюбленные птички откажутся идти на поводу? Или Тай Ройл заупрямится и на церемонию примирения не придет. Что тогда?
      — Детали оставь мне, — решил Жак Батчер. — Это моя забота, а твоя и Баскома — оформить эту историю и сценарий. К тому времени, когда молодые вернутся, сценарный план должен быть готов. И первые наброски эпизодов. Если это, конечно, возможно.
      — Ты босс, тебе видней, — усмехнулся Эллери. — Ну что, Лью, вперед?
      Лью помахал бутылкой.
      — А ты не видишь — я отмечаю начало работы?
 

* * *

 
      Так что Эллери приступил к работе в одиночку.
      Сделав несколько телефонных звонков, он направил свой арендованный автомобиль к Беверли-Хиллз. Дом Ройлов был построен в стиле английского средневекового замка и даже обнесен рвом — все как полагается. Двери были распахнуты настежь, но ни хозяев, ни слуг Эллери не заметил. Войдя в дом, он прислушался и стал подниматься на второй этаж, откуда доносился приглушенный обмен репликами. Ну вот и слуги: сбившись в кучку, он стояли у закрытой двери, в волнении пытаясь уловить хоть словечко из гостиной. Эллери подошел к худосочному английскому джентльмену и похлопал его по плечу:
      — Не хотелось бы вас отвлекать от интересного представления, но, может быть, вы скажете, где мне найти хозяина?
      Кто-то от неожиданности ойкнул, англичанин залился краской и с виноватым видом отступил назад. Группа тут же рассосалась.
      — Прошу прощения, но мистер Ройл...
      — Лаудербек? — спросил Эллери. — Вы ведь Лаудербек?
      — Да, сэр, — официально ответил дворецкий, приосанившись.
      — Рад отметить, что собачья преданность хозяину еще не въелась в вашу натуру и уступает порой общечеловеческим чувствам. Например, любопытству. Посторонитесь, Лаудербек.
      Входя в комнату, Эллери в общем-то приготовился ко всему. И тем не менее он был слегка ошарашен. Бонни Стюарт, сложив ноги, как герлскаут у костра, сидела на крышке концертного рояля и трагически смотрела на мать. Блит была спокойна. В другом конце огромной комнаты сидел в кресле Джон Ройл и потягивал коктейль. Его сын расхаживал взад-вперед с видом встревоженного пингвина.
      — Этого я не вынесу, — обращаясь к своей матери, стенала Бонни.
      — Тыэтого не вынесешь, родная? — переспросила Блит.
      — Черт возьми! — в сердцах произнес Тай. — Отец, ты в своем уме? Это... это же предательство!
      — Тай, у меня с головой все в порядке. Блит, я люблю тебя.
      — Милый, я люблю тебя.
      — Мама!
      — Папа!
      — Но это же невозможно!
      — И я вынуждена прийти в этот дом! — сквозь слезы выкрикнула Бонни.
      Блит молча поднялась с банкетки у рояля и с мечтательным выражением направилась к жениху. Бонни тотчас спрыгнула на пол и продолжала приставать к ней на ходу:
      — Ты знаешь, чего мне стоило сюда прийти? О, мама! Когда мне Клотильда сказала, что ты здесь у этого... этого человека, я...
      — Ты действительно собрался на ней жениться? — допытывался Тай. — После стольких лет! Посмотри, сколько вокруг тебя женщин!
      — Блит мне дороже, — ответил Джон Ройл и поднялся с кресла.
      Его сын пошел по второму кругу. Квин, никем не замеченный, стоял вытаращив глаза и наблюдал всю эту сцену. Если так и дальше пойдет, то им скоро потребуется регулировщик, подумал он. Странно, что пока еще обходится без аварий.
      — Тай, я достаточно взрослый, чтобы самому принимать решения!
      — Из всех женщин в мире...
      — Только она, единственная, мне и нужна, — закончил фразу Ройл-старший и обнял Блит. — Двое против всего мира, а, дорогая?
      — Джон, я так счастлива.
      — О боже.
      — И это после того, что ты о нем говорила? Тебе должно быть стыдно...
      — Бонни, Бонни, — укоризненно покачала головой Блит. — Мы все выяснили, мы помирились. Мы были просто дураки...
      — Были? — переспросила Бонни. — Вы ими и остались! Дураки!
      — Кто дурак?
      — Кто спрашивает!
      — Не вмешивайся в чужие дела!
      — Она мне мать, и я люблю ее. Я не хочу, чтобы она отдала свою жизнь отцу какого-то бездарного красавчика! А ты вообще презренный турок! Со своим гаремом!
      — Ты бы уж помолчала, любительница аргентинских игроков в поло!
      — Тай Ройл, я тебе опять дам пощечину!
      — Попробуй, и я организую тебе прелестный загар — и на чем ты сидишь тоже!
      — Тай...
      — Бонни, детка...
      — О, Квин, привет, — поздоровался Джон Ройл. — Занимай место в партере. Тай, прекрати. Я достаточно взрослый и знаю, что делаю. Мы с Блит созданы друг для друга, и...
      — Киносценарий, страница девяносто пять, — пробурчал Тай. — Вот посмотришь, завтра вы опять поцапаетесь. Отец, ради всего святого!
      — А что это за человек? — скользнув взглядом по Эллери, рассеянно мурлыкнула Блит. — Ну, Бонни, ты уже все высказала. А теперь подкрась губки.
      — Да какие губки! Ох, мама, мама, как ты можешь?..
      — Джек, дорогой, мартини. Сухого. Умираю от жажды.
      — Мистер Квин, ну разве это не позор? Они и правда собрались пожениться! Нет, мама, я этого просто не допущу! Ты меня слышишь? Если ты и дальше будешь упорствовать, то я...
      — Кстати, кто из нас выходит замуж? — со смешком спросила Блит.
      — Я... Я откажусь от тебя. Вот что я сделаю! Не хочу, чтобы этот похотливый пучеглазый пижон стал моим сводным братом!
      — Ты от меня откажешься? Бонни, глупышка...
      — Единственные умные слова, которые я здесь слышу, сказала эта белобрысая горгона! — орал Тай отцу. — Отец, если ты не откажешься от своей глупой идеи, мы с тобой тоже расстанемся... А, Квин?! Извините. Ведь вы, кажется, Квин? Налейте себе выпить. Ну все, папа, пора проснуться. Это просто кошмарный сон.
      — Тай, замолчи! — осадил его Джон Ройл. — Квин, сигары в коробке. Все решено, Тай. Так что, если тебе это не нравится, можешь подавиться.
      — И подавлюсь!
      — Мама, ты уходишь со мной или остаешься в этом отвратительном доме? — спросила Бонни.
      — Иди, дорогая, я остаюсь, — нежно пропела Блит. — Будь хорошей девочкой. Можешь поделиться разочарованием с Зарой. Тебе самое время поправить прическу, вся растрепалась.
      — Правда? — Бонни посмотрела на мать озадаченно, потом с трагическим надрывом произнесла: — Мама, это конец. Прощай. Надеюсь, он обижать тебя не будет. Впрочем, побьет он тебя обязательно. Запомни, ты всегда можешь вернуться ко мне. Ведь я тебя действительно люблю. Ох, мама, что ты делаешь!
      И, ничего не видя от слез, она неуверенно шагнула к дверям.
      — Отец, сейчас для тебя не жизнь, а сплошное удовольствие, — с горечью произнес Тай. — Но попомни мои слова — через год жизни с этой женщиной ты взвоешь. Прощай!
      Получилось так, что Бонни и Тай, покидая «поле битвы», в дверях столкнулись головами.
      — Хам! — воскликнула сквозь слезы Бонни.
      — А ты не видишь, куда идешь?
      — Ничего себе джентльмен. Где ты набрался таких манер? От Джека Ройла, известного конокрада из Сассекса?
      — Ты в моем доме и, будь добра, исчезни из него как можно скорее, — холодно произнес Тай.
      — В твоемдоме? А я-то думала, что ты покинул его навсегда — как только что объявил. А если это блеф, то, может быть, это ты инициатор этого брака? Всем известно, какой ты интриган!
      — Я? Да я бы предпочел, чтобы отец стал бессловесным статистом, чем женился на твоей матери. Уж если кто и подстроил их брак, так это ты!
      — Я? Ха-ха! А скажи на милость, зачем мне это?
      — Да ты со своей матерью хочешь примазаться к славе Ройлов. Помнишь, как вы снимались в нашей последней картине?
      — Да, я читала о ней отзыв в «Моушен пикчерс геральд». А вот тот кассовый сбор, о котором упомянула «Верайети», тебе ни о чем не говорит?
      — Эти сборы делала публика Ройлов!
      — Нахал!
      В тот момент, когда Тай и Бонни упивались своей взаимной ненавистью, а Джон и Блит, обнявшись, сидели у камина, в гостиную вошел Лаудербек с письмом на подносе.
      — Прошу прощения, — сказал он. — Служанка-француженка только что принесла для мисс Блит Стюарт вот это письмо. Она сказала, что оно пришло с последней почтой и на нем стоит пометка «Срочно».
      — Это Клотильда! — воскликнула Бонни, схватив с подноса конверт. — Теперь твою почту доставляют сюда? Мама, как тебе не стыдно?
      — Бонни, детка, — спокойно сказала Блит, забирая у дочери письмо, — с каких это пор ты читаешь мою почту? А я-то думала, что мы с тобой расстались навеки.
      — А ты, Тай, — усмехнулся Джон Ройл, — ты тоже изменил свое решение?
      Блит Стюарт тихо ахнула: в конверте лежали две игральные карты. Блит вынула их, потрясла конверт, но больше из него ничего не выпало.
      — О! — вновь этот чуть слышный возглас неприятного удивления, и Блит повернулась ко всем спиной.
      Мистер Квин неслышно подошел к женщине и заглянул ей через плечо. Обычные игральные карты: двойка треф и десятка пик. Блит медленно их перевернула, и Эллери увидел их рубашки — на синем поле золотые подковы.
      — Что случилось, мама? — встревожилась Бонни.
      Блит обернулась к ней с обычной своей улыбкой:
      — Ничего. Так, глупость. Кто-то решил пошутить. А ты действительно беспокоишься о своей бедной старой мамочке, от которой только что отказалась?
      — Ах, мама, не будь такой нудной. — Бонни тряхнула золотыми локонами, перевела взгляд на Тая Ройла, презрительно сморщила нос и упорхнула.
      — Пока, папа, — хмуро обронил Тай и тоже скрылся.
      — Вот так-то, — вздохнул облегченно Джон и обнял Блит. — Не так уж все и плохо, дорогая. С детьми с ума сойти можно. Ну, поцелуй меня.
      — Джек, мы совсем забыли про мистера Квина! — воскликнула Блит и одарила Эллери своей прославленной улыбкой. — Боже мой, что вы должны о нас подумать, мистер Квин! Нас с вами, кажется, и не познакомили даже... Но Джон говорил мне о вас. И Батч, конечно.
      — Виноват, — сказал актер. — Дорогая моя, это Эллери Квин, тот самый, кто вместе с Лью Баскомом будет работать над нашей картиной. И все-таки: что вы о нас думаете, Квин? Что мы немного чокнутые?
      — Я думаю, что у вас жутко интересная жизнь, — улыбнулся Эллери. — Люди шлют вам зачем-то карты. Юмор весьма своеобразный. Можно взглянуть?
      — Нет, правда, это какая-то чепуха, — начала было Блит, но карты вместе с конвертом уже перекочевали в руки мистера Квина, и он принялся тщательно их изучать.
      — Естественно, клуб «Подкова», — бормотал Эллери. — Я заметил этот рисунок у них на картах в тот вечер. Однако ваш шутник предельно осторожно обращался с конвертом. Адрес написан от руки, но печатными буквами. Причем цвет чернил характерен для американских почтовых отделений. Отправлено, судя по штемпелю, сегодня утром. Мисс Стюарт, а вы раньше ничего подобного не получали?
      — Ты не думаешь... — Джек Ройл поглядел на Блит, но она нетерпеливо тряхнула локонами, и Эллери про себя отметил, что манеру вскидывать голову Бонни унаследовала от матери.
      — Ну говорю же вам, ничего в этом нет, вовсе ничего! Люди нашей профессии вечно получают от поклонников разные смешные и нелепые вещи.
      — Но вы такие уже получали?
      Блит нахмурилась. Квин улыбался. Она пожала плечами, взяла свою сумочку и достала из нее еще один конверт.
      — Блит, за этим что-то стоит. — Ройл посерьезнел.
      — О, Джон, зачем поднимать шум из-за пустяков? Не понимаю, мистер Квин, почему вас это так занимает. Первый я получила во вторник, то есть на следующий день после подписания контракта.
      Эллери с пристрастием осмотрел этот конверт. Точно такой же, как тот, что принесла Клотильда, вплоть до цвета чернил. Отправлен в понедельник вечером через почтовое отделение Голливуда. Внутри — две игральные карты с золотой подковой: валет и семерка пик.
      — Загадки и кроссворды всегда меня забавляли, — сказал Эллери. — Раз уж вы не придаете этим картам никакого значения, то не будете возражать, если я их присвою? — Он положил карты к себе в карман и бодро перешел к цели своего визита: — Сэм Викс только что сообщил нам о вашем примирении...
      — Так быстро? — вскинула брови Блит.
      — Но мы ни единой душе не говорили! — поразился Джек.
      — Это Голливуд... У меня вопрос: как вы к этому пришли?
      Джек и Блит переглянулись.
      — Полагаю, что очень скоро на наши головы свалится Батч и нам, так или иначе, придется все объяснять, — сказал Ройл. — Все очень просто, Квин. Мы с Блит решили, что пора прекратить валять дурака. Двадцать с лишним лет мы любим друг друга, и только гордость мешала нам снова быть вместе. Вот и все!
      — Боже, когда я думаю, сколько лет... — вздохнула мисс Стюарт. — Дорогой, ведь мы же сами их себе испортили. Правда?
      — Но для хорошего киносценария этого мало, — заявил Эллери. — Еще нужна весомая причина, по которой вы расстались. Необходима напряженная интрига, иначе никакого интереса. Итак, причина разрыва: мужчина? женщина? Нельзя же приписать этот разрыв только вашему вздорному характеру!
      — Можно, еще как! — усмехнулся Ройл. — А вот и телефонный звонок... Да, Батч, это правда. Вау! Подожди, подожди... О! Спасибо, Батч. Я потрясен. Подожди, Блит тоже хочет с тобой поговорить...
      Короче, им было не до Квина; он их оставил.
 

* * *

 
      Выйдя из замка Ройлов, мистер Квин, к своему удивлению, чуть не наткнулся на молодого Ройла и Бонни. Они сидели на разводном мостике, свесив над водой ноги. Сейчас они никак не были похожи на заклятых врагов. Скорее на добрых друзей! Нет, не совсем... Эллери вдруг услышал утробное рычание Тая и хотел уже кинуться к ним, думая, что Тай собрался сбросить девушку в воду. Но приостановился: звериный рык молодого Ройла, судя по всему, был реакцией на собственное несовершенство.
      — Да, конечно, я подлец, что так поступаю, — рычал Тай. — Но не могу я бросить старика. Он для меня все. Лаудербек — это так, для виду, а агент думает только о деньгах. Если бы не я, отец уже давно был бы таким, как Парк.
      — Да, ты прав, — ответила Бонни, глядя на воду.
      — Что ты имеешь в виду? Да у отца в одной левой брови больше таланта, чем у всех остальных актеров, имеете взятых. Просто он очень непрактичный — пускает по ветру все, что получает.
      — А ты, конечно, скряга, — промурлыкала Бонни. — Можно подумать, у тебя миллионы.
      — Ну, об этом не будем, — сказал Тай, покраснев. — Я говорю, что он во мне нуждается. Только поэтому я согласился.
      — Не надо мне ничего объяснять, — холодно сказала Бонни. — Вы меня не интересуете: ни ты, ни твой отец... А сама я соглашусь только потому, что не хочу причинять матери душевную боль. И оставить ее я не могу.
      — Ну а кто теперь объясняет? — Тай иронично поднял брови.
      Бонни от досады прикусила губу.
      — Не знаю, почему я сижу здесь и разговариваю с тобой. Ты мне отвратителен и...
      — У тебя на чулке спустилась петля, — заметил Тай.
      Бонни быстро подняла ногу и поджала под себя.
      — Какой ты противный! Такие вещи замечаешь.
      — Извини, что сказал об этом. У тебя, между прочим, очень красивые ноги. И маленькие ступни — для такой высокой девушки. — Он размахнулся, бросил камешек в ров и с повышенным интересом стал наблюдать за результатом. — И фигура у тебя тоже красивая, — сообщил Тай, глядя в воду.
      Бонни вытаращилась на него и мгновенно превратилась в испуганную девочку-подростка. Потом мисс Стюарт с рассеянным видом, но очень проворно лизнула палец и прижала петлю на чулке. Судя по отчаянному взгляду, устремленному на сумочку, ей больше всего на свете хотелось сейчас достать зеркальце и убедиться, что губы не нуждаются в помаде, а золотисто-медовые локоны — в расческе. А может быть, и припудрить носик. То есть воспользоваться обычными средствами защиты, к которым прибегает в моменты смущения любая женщина.
      — И мордашка, — добавил Тай и опять швырнул в воду камешек.
      — Ну и что? — сказала Бонни, и рука ее метнулась к волосам — искоренять ущерб, нанесенный ветром прическе и абсолютно неразличимый для мужского глаза.
      — А то, что нам надо побыть друзьями, — ответил молодой Ройл. — До свадьбы наших родителей. Пойдем?
      Мистер Квин как раз в этот психологически напряженный момент корчился от усилий сдержать кашель. Но кашель вырвался и возымел эффект револьверного выстрела. Оба дернулись, Тай густо покраснел и вскочил на ноги. Бонни с вороватым видом открыла сумочку, но тут же ее закрыла.
      — Сделки не будет, — ледяным тоном сказала она Таю. — О, привет, мистер Квин! И знай: я скорее подружусь с вонючим скунсом, чем с тобой. Мне известно, как ты ведешь себя с женщинами. Просто я не стану с тобой ругаться на людях, пока наши родители не поженятся.
      — Привет, Квин. Вам когда-нибудь встречалась более строптивая женщина, чем эта? — Тай стряхнул пыль с брюк. — На тысячу слов ни одного доброго. Ну хорошо, Бонни, пусть будет по-твоему. Я забочусь только об отце, и больше мне ничего не надо.
      — А я иду с тобой на перемирие, заметь, временное, только ради мамы. Мистер Квин, пожалуйста, помогите мне подняться.
      — Я тебе помогу, — сказал Тай.
      — Мистер Квин! — настойчиво позвала Бонни.
      Эллери подошел к ней и протянул руку. Тай, не сводя с Бонни глаз, несколько раз поднял и опустил свои широкие плечи, как боксер перед боем.
      — Ладно же, черт побери! — рыкнул он. — Но только до свадьбы.
      — Ах, вы такие рыцари, высокие сильные красавцы мужчины!
      — Я виноват, что таким уродился? — сорвался Тай.
      И они зашагали в разные стороны. Мистер Эллери Квин смотрел им вслед, совершенно ошеломленный: все-таки это было немного чересчур для его простой натуры.

      Статья Паулы Перис сообщила животрепещущую новость в субботу утром, и в тот же день на центральных воротах киностудии «Магна» удвоили охрану. Вокруг особняка Ройлов в Беверли-Хиллз забегали сторожевые собаки. Блит заперлась у себя в Глендейле, а в караул на входной двери встала непреклонная Клотильда. А Тай и Бонни, исправно играя свои роли, одарили совместным интервью изумленных газетчиков, высказались друг о друге самым лестным образом и сфотографировались, нежно глядя друг другу в глаза.
      — Все прошло гладко, — сообщил Сэм Викс Квину вечером того безумного дня и вытер с лица пот. — Но завтра! Завтра!..
      — А Бонни летит? — спросил Эллери.
      — Хотела, но я ее отговорил. Боялся, что на обратном пути они с Таем затеют драку прямо в воздухе.
      — Замечательно, что Джон и Блит все принимают, — сиял Жак Батчер. — Ну а если Тай будет у них пилотом, это вообще класс, правда, Сэм?
      — Молоко любимой мамочки, — ухмыльнулся Лью Баском. — Подай-ка мне бутылку.
      — Завтра на летном поле ребятки устроят пышные проводы, — сказал Сэм Викс. — На Рид-Айленд я вылетаю раньше. Займусь подготовкой к приему. Так что увидимся завтра вечером.
      — Меня не будет, — объявил Батчер. — Ненавижу голливудские тусовки. Джеку и Блит я сказал, что доктор рекомендовал мне отдых. Бонни меня понимает. Завтра с утра пораньше поеду в Палм-Спрингс, проведу денек на солнышке. В понедельник собираемся.
      В воскресенье в полдень Квин и Лью Баском отправились на аэродром на машине Эллери. На бульваре Лос-Фелиз они попали в пробку, машины тащились бампер в бампер. Они потратили целый час, чтобы свернуть на Риверсайд, проехать вдоль Лос-Анджелес-Ривер и еще час плелись через Гриффит-Парк к аэродрому. Потом пятнадцать минут искали место для парковки. Оставив машину, Эллери и Лью, работая локтями, пробрались сквозь толпу.
      — Опоздали, — заныл Лью. — Эрминиус уже вовсю работает!
      Сверкая под солнцем, красный с золотом моноплан Тая стоял на поле в окружении озверевшего полицейского кордона. Улыбающиеся Ройлы и Стюарты стояли плечом к плечу, раскланиваясь перед фотографами, репортерами и толпой визжащих от восторга поклонников. Шум стоял такой, что не слышно было духового оркестра. Его преподобие доктор Эрминиус, с развевающимися на ветру бакенбардами, расточая лучистые улыбки поверх молитвенника, медленно, но неуклонно сдвигался к тому месту, на которое были нацелены объективы фото- и кинокамер.
      — Отлично, док Эрминиус! — похвалил кто-то священника.
      — Бог ты мой, да разве это венчание!
      — Нормально, нормально, док!
      — Прямо Судный день, — сказал Лью. — Ну-ка, пропустите! Джон! Блит!
      Оркестр закончил играть «Гряди, голубица» и плавно перешел на «Калифорния, я с тобой».
      — Лью! Мистер Квин! Офицер, пропустите их!
      — Бонни... Бонни Стюарт! Сюда, пожалуйста... Улыбнитесь Таю!
      — Джон, прошу, несколько слов нашим радиослушателям.
      — Пастор Эрминиус, можно вас сфотографировать?
      — Да, сын мой, — заторопился священник и встал перед Джоном Ройлом.
      — Джон! Блит! Давайте я сделаю снимок ваших рук с обручальными кольцами.
      — Черт подери! Да уберите этих людей от самолета!
      — Мисс Блит! — раздался пронзительный женский голос. — Мисс Блит!
      Строго одетая дама, энергично работая локтями, пробралась к полицейскому кордону и замахала конвертом.
      — Клотильда! — крикнула Блит.
      Новобрачная вся светилась от радости. В руках она держала охапку цветов, шляпка сбилась набок. Блит кинулась к своей горничной, но, завидев конверт, громко ахнула и побледнела. Через плечо полицейского она выхватила у Клотильды конверт, распечатала его, заглянула внутрь и тут же импульсивно скомкала и отшвырнула от себя. После этого она опять надела свою улыбку и вернулась к группе у самолета.
      Мистер Квин, лавируя между корзинами с цветами и фруктами, добрался до валявшегося на земле конверта и поднял его. Еще один надписанный на почте конверт, только заказной, с доставкой нарочным. В нем лежала разорванная напополам восьмерка пик.
      Эллери видел своими глазами, что Блит ее не рвала. Странно. Нахмурившись, он огляделся. Но горничная Стюартов уже исчезла в толпе.
      — Тай, поцелуй Бонни для кинохроники!
      — Джек! Джек! Обнимись с новобрачной!
      — А это что? — спросил кто-то, поднимая красивую закрытую корзинку.
      — Не знаю, — ответил Джон Ройл. — Ее нам прислали. Откройте ее!
      Бонни наклонилась и извлекла из корзины два термоса.
      — Посмотрите, что я нашла!
      Джек Ройл открутил крышку и понюхал.
      — О, «Сайдкар»! Ну, спасибо тебе, анонимный друг. Как ты узнал мою слабость?
      — И мою! — вскрикнула Блит, отвинтив крышку на другом термосе. — Это же мартини! Самые милые подарки в дорогу. Правда?
      — Предлагаю выпить за жениха и невесту!
      Бутыли пошли по рукам. Выдержав схватку с крупной статной дамой, ими завладел Лью Баском и разлил коктейли по неизвестно откуда взявшимся бумажным стаканчикам.
      — Э, оставь хоть немного нам! — крикнул ему Джон Ройл.
      — Что, нельзя выпить за любовь?
      — Старина, ты уже стал нуждаться в стимуляторах?
      — За любовь! Оркестр, музыку! Поехали!
      — Я говорю, оставь нам немного! — смеялся Джон.
      Лью с явной неохотой закупорил бутыли и опустил в корзину. Ее поставили рядом с грудой багажа у самолета Тая. Толпа пришла в движение. Лью и Эллери едва не затоптали в давке. Квин присел на корзину.
      — Теперь понятно, почему Батч уехал в Палм-Спрингс, — вздохнул он.
      — Кто умыкнул мой шлем? — кричал Тай Ройл. — Мак, присмотри тут, а я пока схожу за другим!
      Он врезался в толпу и стал пробираться к ангару.
      — Что тут происходит? — раздался мужской голос. — Революция?
      Эллери, придерживая рукой шляпу, поднял голову и увидел перед собой улыбающегося Алана Кларка.
      — Просто обычное тихое воскресенье в Голливуде, Алан. Скоро улетят.
      — Нет, черт возьми, я должен поцеловать невесту! — взревел Лью.
      Он обхватил Блит и принялся ее лобзать. Джек улыбнулся и взялся за багаж. Следующей жертвой Баскома, очевидно, должна была стать Бонни. Однако к ней неожиданно подбежал какой-то человек:
      — Мисс Бонни Стюарт, мистер Тайлер Ройл ждет вас в ангаре.
      Бонни, совершенно неотразимая в короткой леопардовой шубке и такой же шапочке, улыбнулась, к удовольствию толпы, и скользнула вслед за мужчиной.
      Войдя в ангар, она огляделась, но никого не увидела. Хотела спросить своего провожатого, но его уже не было.
      — Тай! — позвала Бонни.
      Высоко под потолком откликнулось громкое эхо.
      — Я здесь! — услышала она и пошла на голос. Тай стоял возле накрытого брезентом биплана и рылся в металлическом шкафчике.
      — Что тебе нужно, чума? — Он явно удивился.
      — Что мне нужно! Лучше скажи, что тебе от меня нужно?
      — От тебя — ровным счетом ничего.
      — Послушай, Тай Ройл, я весь день придерживалась нашего уговора. Ты только что послал за мной. Чего ты хочешь?
      — Я послал за тобой? Черта с два.
      — Тай Ройл, брось валять дурака!
      Тай сжал руки в кулаки.
      — Благодари Бога, что ты женщина.
      — Разве ты не рад, что я женщина? — холодно ответила Бонни. — Ведь ты меня поцеловал?
      — Исключительно по просьбе фоторепортера.
      — С каких это пор ты стал слушаться фоторепортеров?
      — Ну знаешь! — заорал Тай. — По собственной воле я бы тебя ни за что не поцеловал, даже если бы пять лет не видел женщины! У тебя же не губы, а бесчувственные резиновые протекторы. Представляю, что испытывают твои партнеры на съемках любовных сцен. Да им за такой героизм полагаются медали!
      Бонни побелела.
      — Ты... Ты...
      И тут позади них кто-то кашлянул. Они разом обернулись и удивленно заморгали. Перед ними стояла высокая фигура в летном комбинезоне, в шлеме, меховых перчатках. И с направленным на них револьвером.
      — Ну хорошо, я погорячился, — сказал Тай. — Но зачем так шутить?
      Револьвер слегка пошевелился в руке, недвусмысленно требуя молчания. Тай и Бонни замерли.
      Тип в «консервах» толкнул ногой стул Таю и указал на него револьвером. Тай сел. Бонни стояла, боясь пошевелиться. Моток веревок прилетел к Бонни и ударил ее по ноге, револьвер указал на Тая.
      Тай прыгнул в сторону, но дуло револьвера неотступно следовало за ним.
      — Тай, прошу тебя, не надо, — взмолилась Бонни.
      — А потом нам от него не уйти, — хрипло сказал Тай. — Чего ты хочешь? Денег? Сейчас...
      Зрачок пистолетного дула остановил его. Бонни взяла моток и стала привязывать Тая к спинке и ножкам стула.
      — Теперь все понятно, Бонни, — горько сказал Тай. — Еще одна твоя шуточка! Но на этот раз ты зашла слишком далеко. За это можно и в тюрьму угодить.
      — Тай, револьвер не игрушечный, — нашептывала ему Бонни. — Я, конечно, могу играть грубо, но только не с оружием. Ты разве не видишь, у него какое-то определенное дело. Сиди спокойно, я слабо привяжу...
      Ствол револьвера уперся ей в лопатку. Бонни прикусила губу и туже затянула узел веревки. А у пришельца уже и кляп был приготовлен. Таю зажали рот.
      Ситуация сложилась нелепая: практически рядом толпы людей, а здесь гробовая тишина, бессловесная фигура с револьвером... Бонни пронзительно закричала. Ответило ей только эхо. А этот тип моментально свалил ее и заткнул ей рот перчаткой. Она дралась и брыкалась, но очень скоро оказалась, как и Тай, привязанной к стулу и с кляпом во рту.
      Затем неизвестный все так же без единого звука положил револьвер в карман, поднял руку в издевательском салюте и скрылся за бипланом.
      Тай дергался в диких попытках освободиться от пут, но добился только того, что опрокинулся вместе со стулом и ударился затылком о каменный пол. Что-то хрустнуло при этом, и Бонни чуть не вырвало. Тай лежал с закрытыми глазами и не шевелился.
 

* * *

 
      — Вон он идет! — крикнул Джон, стоя на трапе у самолета и обнимая Блит.
      — Тай, ну давай же!
      — А где Бонни? — спросила Блит. — Бонни!
      — Где-то в толпе. Тай!
      Высокий человек в очках пилота уверенно проложил себе путь сквозь толпу и быстро начал забрасывать на борт оставшийся багаж. Квин поднялся и услужливо подал ему корзину. Пилот помахал этой корзиной, прощаясь с толпой, жестом поторопил Джона и Блит, следом за ними ввинтился в кабину и захлопнул дверь.
      — Мягкой посадки! — заорал Лью.
      Оркестр грянул свадебный марш из «Лоэнгрина». Все запели.
 

* * *

 
      Бонни в панике озиралась вокруг и неожиданно увидела в окно ангара этого высокого, в очках: он бежал к самолету Тая. И только теперь она сообразила, что на нем точно такой же комбинезон, как и на Тае.
      Джон... Блит... машут руками, что-то кричат... В ангар проникли приглушенные звуки духового оркестра. Бонни глазам своим не поверила: золотисто-красный самолет покатился по взлетной дорожке, набирая скорость, все быстрее, быстрее... Вот он оторвался от земли и взмыл в небо.
      Она еще видела, что мать машет платком в иллюминатор, прощаясь с теми, кто остался. И все. Дальше настала чернота.
 

* * *

 
      Прошла вечность. Бонни открыла глаза. Окружающее медленно проникало в сознание. Она лежит на боку. На каменном полу. В нескольких футах от нее лежит Тай. Страшно бледный, бледный, как... мертвец.
      — Тай!
      Бонни пошевелилась, и тысячи острых иголок прошили затекшее тело. Боль окончательно вернула ее к действительности. Блит... Блит пропала.
      А сама она потеряла сознание и потому свалилась на пол. Когда это было? Который теперь час?
      Блит пропала. Затерялась, растаяла в воздухе, как дым.
      Мама...
      При падении у Бонни изо рта выпал кляп.
      А что с мамой?
      Тай ударился головой и умер.
      Бонни закричала. Эхо возвращало ей крики — побитой, потерянной, валяющейся на холодном каменном полу ангара.
      Тай застонал и открыл свои покрасневшие глаза. Бонни подползла к нему, волоча за собой стул.
      — Тай! Их захватили! Джека... и маму... Тот, кто связал нас. Он хотел, чтобы его приняли за тебя. Он улетел с ними!
      Тай закрыл глаза. Когда он снова их открыл, Бонни поразилась — они налились кровью. Кляп у него во рту шевелился, как будто он силился что-то ей сказать. Видно было, как напряглись жилы у него на шее. Бонни прижалась к нему лицом и вцепилась зубами в кляп. Она теребила его и тянула, пока не вытащила.
      — Бонни, — прохрипел Тай, — развяжи меня.
      Он перевернулся на живот, и Бонни принялась зубами развязывать на нем веревки.
 

* * *

 
      Эллери со своими двумя спутниками — Лью и Аланом — задержался на аэродроме — он увидел, как народ кинулся к своим машинам, и решил с отъездом не торопиться. И они втроем двинулись к ресторану — выпить кофе, перекусить и переждать давку.
      На летном поле, у ворот одного ангара, собралась небольшая группа служащих аэропорта: кто-то из начальства, летчики, механики и полицейские. А в центре группы — Тай с огромной шишкой на затылке и синяками на руках и Бонни — белее носового платка, которым утирала слезы.
      — Квин! — завидев Эллери, крикнул Тай. — Слава богу, хоть одно знакомое лицо. И Лью! Вызовите Батча и позвоните на Рид-Айленд. Да делайте же хоть что-нибудь!
      — Звонить на остров не имеет смысла, — сказал Эллери Баскому. — Туда этот малый их точно не доставит. Интересно, а что, если...
      — Он забрал маму, — разлепила губы Бонни.
      Какая-то женщина из сотрудников хотела отвести ее в здание аэропорта, но девушка в ответ замотала головой.
      Эллери позвонил в справочное бюро, затем набрал номер Толланда Стюарта. Телефон долго не отвечал. Наконец Квин услышал в трубке сухой мужской голос.
      — Это мистер Толланд Стюарт? — спросил он.
      — Нет, это доктор Джуниус. Кто спрашивает мистера Стюарта?
      Эллери объяснил, что случилось, и спросил, ни пролетал ли моноплан Тая Ройла над Шоколадной горой.
      — Нет, — ответил доктор. — Сегодня ни один самолет над нами не пролетал. Кстати, вы не думаете, что мистер Ройл и мисс Стюарт могли сами это подстроить? Чтобы никто в медовый месяц им не надоедал. Естественно, что в такое время хочется побыть одним.
      — И нанять кого-то, чтобы он связал Тая Ройла и Бонни Стюарт и угнал чужой самолет? — сухо спросил Эллери. — Доктор, такое выглядит крайне неправдоподобно.
      — Согласен. В таком случае, если что-нибудь станет известно, сообщите, пожалуйста, мне. А мистер Стюарт ушел охотиться на кроликов и пока еще не вернулся.
      Эллери поблагодарил его, повесил трубку и позвонил в Палм-Спрингс. Однако Батчера не застал. Так что Квин оставил ему сообщение и позвонил на Рид-Айленд. Сэма Викса там не оказалось — он вылетел куда-то, Эллери не смог установить, куда именно.
      — Значит, самолет мистера Ройла еще не приземлился?
      — Нет, мы ждем. Что-то случилось? Они как раз сейчас должны быть у нас.
      Эллери вздохнул и повесил трубку.
      Прибыли еще полицейские, руководство округа, тучей саранчи налетели газетчики. Вскоре народу на поле стало еще больше, чем во время проводов. А поисковые самолеты из муниципального аэропорта и с ближайшего военного аэродрома уже бороздили небо в юго-западном направлении, то есть по наиболее вероятному курсу красного с золотом моноплана. День все тянулся в тягостной неизвестности.
      На закате приземлилась двухместная авиетка. Из кабины спрыгнул Вундеркинд и побежал к ангару, возле которого топтались люди. Он обнял Бонни, и она зарыдала ему в плечо. А Тай все расхаживал перед воротами, курил одну сигарету за другой.
      — Поступили новости! — крикнул, подбегая к ним, служащий аэропорта. — Я получил сообщение, что разведчик ВВС только что обнаружил на голом плато Шоколадных гор красный с золотом моноплан! Но никаких признаков жизни.
      — Разбитый? — хрипло выдавил Тай.
      — Нет. Он там приземлился.
      — Странно, — забормотал Эллери, но, увидев лицо Бонни, сразу же замолк. Такие лица бывают у приговоренных к смерти, которым отсрочили исполнение приговора.
 

* * *

 
      Вскоре целая, можно сказать, эскадрилья самолетов поднялась в небо и, развернувшись, взяла курс на запад. Над горами Сан-Бернардино они летели уже в темноте, направляемые по радио.
      На плато прилетевших встретили военные с револьверами в руках. На разговоры они не шли и на вопросы не отвечали.
      — Мой отец... — первое, что произнес Тай, оказавшись на земле, и побежал к своему моноплану.
      — Моя мама... — произнесла Бонни и, споткнувшись, побрела за ним.
      Офицер в летном шлеме что-то тихо сказал Жаку Батчеру. Тот поморщился, потом как-то криво улыбнулся. Он махнул Эллери и Лью и окликнул девушку:
      — Бонни! Подожди.
      Девушка остановилась и обернулась. В призрачном свете сигнальных огней видно было ее испуганное лицо. Тай тоже остановился, да так резко, как будто наткнулся на каменную стену.
      Эллери и Жак Батчер вошли в кабину самолета Тая, и кто-то захлопнул за ними дверь.
      Тай и Бонни стояли снаружи, окаменев, не отрывая глаз от закрытой двери, не делая попыток войти. И никто не решался приблизиться к ним.
      Какое низкое небо, подумала Бонни. Так бывает только ночью в горах.
      Дверь кабины открылась, и из нее, еле передвигая ноги, как водолаз по дну моря, вышел Жак Батчер. Он встал между ними, положил руки им на плечи и заговорил приглушенно:
      — Пилота в кабине нет. Бонни, Тай, я не знаю, что вам сказать. Джон и Блит там, в самолете...
      — В самолете? — Бонни сделала полшага вперед и замерла. — Они внутри? Тогда почему они... не... выходят?
      Тай развернулся и зашагал от них. Потом тоже замер в неподвижности. Его силуэт четко выделялся на фоне громадных, сверкающих, совсем близких звезд.
      — Бонни, дорогая, — хрипло сказал Батчер.
      — Батч. — Девушка сделала глубокий вдох. — Они... они не...
      — Они оба мертвы.
      И небо опустилось на землю.

      Небо падало медленно, словно опускаясь на черном парашюте с приколотыми к нему яркими звездами. Прямо на голову Бонни.
      Она спрятала лицо в ладони.
      — Я этому не верю, — дрожащим голосом сказала она. — Я этому не верю.
      — Бонни...
      — Но этого просто не может быть. Такое могло произойти с кем угодно, но только не с Блит. Только не с мамой.
      — Бонни, дорогая, не надо. Прошу тебя. Пожалуйста.
      — Она всегда говорила, что никогда не состарится. Что она будет жить миллион... миллионы лет.
      — Бонни, давай я тебя уведу отсюда.
      — Она не хотела умирать. Она боялась смерти. Иногда она всхлипывала во сне, я прибегала к ней в спальню, забиралась под одеяло, и она успокаивалась рядом со мной, как маленький ребенок.
      — Я договорюсь с военными летчиками, пусть доставят тебя в Лос-Анджелес...
      Бонни уронила руки.
      — Это какая-то жуткая шутка, — медленно произнесла она. — Вы все сговорились.
      Вернулся Тай Ройл, белый как привидение.
      — Пойдем, Бонни, — тихо сказал он, как будто только они двое и существуют на этой темной, мертвой земле.
      И Бонни, забыв о Вундеркинде, словно сомнамбула, побрела вслед за Таем.
      К Батчеру подбежал встревоженный Лью Баском.
      — Черт возьми, как же отсюда выбираться? — хрипло спросил он.
      — Придется отрастить крылья.
      — Мне не до шуток, — ответил Лью и жалобно застонал. — Меня всего колотит, а выпить нечего. Батч, я должен как можно скорее выбраться с этого проклятого места. Мне надо как следует напиться.
      — Не приставай ко мне.
      — Какой ты все-таки... Скажи, а они там... Они там...
      Батчер отвернулся от него и пошел прочь. Силуэты Тая и Бонни то появлялись в свете сигнальных огней, то опять таяли во тьме.
      Лью опустился на колючую траву и обхватил себя руками. На холодном горном ветру его трясло. Один военный самолет запускал моторы.
      Лью встал и заковылял к пилоту.
      — Вы уже улетаете?
      Летчик молча кивнул, и Лью залез в заднюю кабину. Ветром от винта у него сорвало шляпу, и, чтобы окончательно не замерзнуть, он пригнул к коленям голову. Самолет разогнался и стал набирать высоту.
      А в моноплане Тая мужчина в летной форме говорил Квину:
      — Самолет угнал пилот, который постарался, чтобы его не узнали. А теперь еще и это. Странно как-то, правда?
      — Странно? Да нет, лейтенант, тут больше годится другое слово.
      Джон Ройл и Блит Стюарт полулежали в креслах-вертушках с высокими спинками. Их вещи, цветы и корзина из-под термосов, стояли между ними в проходе. На полу под свисающей левой рукой Ройла валялся недоеденный бутерброд с ветчиной, рядом стоял термос из корзины, завинчивающаяся крышка-чашка лежала у него на коленях. Лицо спокойное, как у спящего.
      Другой термос, очевидно, выпал из правой руки Блит, поскольку теперь торчал среди роз. На коленях мертвой женщины лежал скомканный листок вощеной бумаги — обертка от бутерброда. Крышка термоса валялась у ее ног. Глаза ее были закрыты, она тоже как будто уснула.
      — И уж совсем странно, — заметил лейтенант, изучая их спокойные лица, — что они умерли почти в одно время.
      — Ничего в этом странного нет.
      — Вы видите, их не застрелили, не зарезали и не задушили. Никаких признаков насилия. Вот почему я и говорю... Не может же быть, чтобы у обоих случился сердечный приступ. А так ведь полное совпадение во всем.
      — Посмотрите, лейтенант.
      Квин наклонился над трупом Ройла и большим пальцем надавил на его веко. Зрачок был почти не виден — он превратился буквально в точку.
      Квин развернулся и открыл глаз Блит Стюарт.
      — Зрачки очень сильно сужены, — сказал он. — И к тому же синюшность. Они оба умерли от отравления морфином.
      — Джона Ройла и Блит Стюарт убили? — сделав круглые глаза, переспросил лейтенант. — Вау!
      — Убили... — эхом отозвалась Бонни Стюарт. Она стояла у двери. — Нет. О нет! — Она, рыдая, бросилась к телу матери.
      Появился Тай. Увидев мертвого отца, он покачнулся и оперся рукой о стенку. Однако глаз своих от мраморно-белого отцовского лица не отвел.
      Бонни внезапно выпрямилась и уставилась на свои руки: они только что касались трупа матери. На руках не было никаких пятен. Однако Эллери и лейтенант знали, что она ищет, — холодный след смерти.
      — О нет, — твердила она непрестанно.
      — Бонни, — прошептал Тай и неуверенно шагнул к ней.
      Но девушка вскочила на ноги и закричала:
      — Нет!
      Лицо у нее посерело, глаза закатились. Она упала бы, если бы Тай не подхватил ее.
      Ледяной ветер гулял по плато. Батч взял Бонни из рук Тая, перенес к военному самолету и закутал в чью-то меховую куртку.
      — Ну и чего мы ждем? — срывающимся голосом спросил Тай. — Будем так стоять, пока не окоченеем?
      — Успокойтесь, мистер Ройл, — сказал ему лейтенант.
      — Так чего мы все ждем? — заорал Тай. — Черт возьми, ведь убийца где-то рядом! Почему этого мерзавца никто не ищет?
      — Спокойно, спокойно, мистер Ройл, — снова сказал лейтенант и скрылся в самолете.
      Тай забегал вокруг, яростно топча высокую, до колен, траву.
      — Где мы находимся? — спросил Эллери летчика.
      — На самой северной оконечности Шоколадных гор.
      Квин взял у летчика мощный фонарь и стал обследовать территорию вокруг красного моноплана. Если угонщик и оставил на земле следы, то найти их не представлялось возможным — они были затоптаны военными летчиками.
      Расширяя круги поисков, Квин подошел к самому краю плато и убедился, что занимается ерундой — отсюда вниз вели десятки тропинок, и на всех виднелись следы обуви и копыт. На востоке отсюда, насколько он помнил из географии, должен быть Черный хребет, на северо-западе — южная гряда гор Сан-Бернардино, на западе — долина, по которой проходит железная дорога, а за ней — море Солтон и хребет Сан-Хасинто. Пилот мог уйти в любом из этих трех направлений. Даже профессионалы потратили бы на поиски его следов не один день, а тогда уж и искать будет бессмысленно.
      Эллери вернулся к самолету Тая. Лейтенант снова был там.
      — Черт знает что такое, — сказал он. — Мы связались по радио с властями трех округов. Сюда направляется тьма народу.
      — А в чем проблема? — спросил Эллери.
      — Видите ли, эта часть Шоколадных гор приходится на округ Риверсайд. А на пути сюда самолет пролетал еще и над округом Лос-Анджелес, и над территорией округа Сан-Бернардино. Загадка: над каким из трех округов погибли эти двое.
      — Полагаете, что три полицейских управления будут сражаться за право расследовать это громкое дело?
      — Вот и пусть они грызутся между собой. Мои же обязанности заканчиваются после того, как кто-нибудь предъявит свои права.
      Подошел Батчер.
      — Не знаю, какие у вас обязанности, лейтенант, но с мисс Стюарт надо что-то делать. Ее состояние вызывает опасения.
      — Мы могли бы доставить вас в муниципальный аэропорт. Но...
      — И в чем загвоздка? — спросил Тай Ройл, срываясь на фальцет.
      По его лицу Эллери понял, что с ним творится. Губы посинели, его била крупная дрожь, но явно не от холода.
      — Тай, у Бонни нервный срыв, и ей срочно нужен врач.
      — Да, конечно, — безучастно произнес Тай. — Конечно, ей нужен врач. Я сам ее переправлю. Мой самолет... — И он споткнулся на полуслове.
      — Извините, но ваш самолет не покинет плато без разрешения полиции, — сказал лейтенант.
      — Да, именно, — пробормотал Тай, — я предполагал, я догадывался... — И неожиданно закричал: — Да будь оно все проклято!
      — Мистер Ройл, вы и сами уже на грани нервного срыва, — схватив его за руку, сказал Эллери. — Лейтенант, вы не знаете, далеко ли отсюда усадьба Толланда Стюарта?
      — До нее лету всего несколько минут.
      — Вот туда мы и отправим Бонни, — сказал Батчер. — Если бы вы могли предоставить нам самолет...
      — Не уверен, вправе ли я.
      — Если мы понадобимся полиции, они нас найдут у Толланда Стюарта. Вы сами говорите, лету до его усадьбы всего несколько минут.
      Лейтенант помолчал с несчастным видом, потом пожал плечами и гаркнул пилоту:
      — Эй! Давай сюда! Перебрось-ка их.
      Летчик взял под козырек и залез в большой транспортный самолет. Двигатели взревели, и все кинулись в разные стороны.
      — А где Лью? — стараясь перекрыть грохот, крикнул Эллери.
      — Не выдержал, улетел в Лос-Анджелес с военным летчиком! — прокричал в ответ Батчер.
      Через несколько минут самолет военно-воздушных сил США поднялся в воздух, взял курс на юго-восток. Сияние огней на плато скоро превратилось в одно смутное светлое пятно, а потом и вовсе пропало.
      Батчер крепко прижимал к своей груди Бонни. Тай сидел впереди, один, уткнув нос в воротник своего легкого плаща. Со стороны можно было подумать, что он вздремнул. Однако Эллери виден был лихорадочный блеск его глаз.
      Мистер Квин поежился и стал смотреть вниз, в черное сморщенное лицо проплывающего под крылом горного кряжа.
 

* * *

 
      Не прошло и десяти минут, как их транспортный борт стал разворачиваться над освещенной прямоугольной площадкой среди скал. Сверху она казалась Эллери не больше почтовой марки. Он вцепился в подлокотники кресла, и тут его посетила крайне неуместная мысль о собственной бессмертной душе.
      Зайдя на взлетно-посадочную полосу, самолет на огромной скорости понесся прямо на ангар. Эллери зажмурился, сознавая роковую неизбежность. Случилось чудо: самолет подпрыгнул, мягко покатился по земле И остановился. Только тогда Эллери вновь открыл глаза. До ангара было еще вполне приличное расстояние.
      Перед воротами ангара, прикрывая рукой глаза от прожекторов самолета, стоял высокий человек, худой как палка. Эллери почудилась какая-то странность в его совершенной неподвижности: как будто ему явилось чудище типа горгоны Медузы — достаточно взглянуть, и ты уже камень. Потом он все-таки расслабился, замахал руками и побежал навстречу.
      Эллери тряхнул головой, борясь с чрезмерной живостью своего воображения, и похлопал Тая по плечу:
      — Тай, пошли. Мы прилетели.
      Тай Ройл вздрогнул и поднялся с кресла.
      — Как она?
      Батчер в ответ только покачал головой.
      — Подожди, я тебе сейчас помогу, — сказал Тай.
      Они вдвоем вынесли Бонни из самолета. Она вся обмякла, не реагировала ни на Батчера, ни на Тая, просто смотрела прямо перед собой пустыми глазами.
      Эллери задержался на минутку переговорить с пилотом, а когда спрыгнул на землю, то услышал расстроенный голос сухощавого мужчины:
      — Не может быть! Какой ужас. Когда это случилось?
      — Позже поговорим, — коротко ответил ему Жак Батчер. — А сейчас, доктор, ваша профессиональная помощь срочно нужна мисс Стюарт.
      — Да-да, конечно, — засуетился врач. — Бедняжка. Такое испытала потрясение! Сюда, пожалуйста.
      Транспортный самолет сразу развернулся, и вскоре даже эхо рокочущих моторов стихло в горах.
      А они тем временем проплелись мимо ангара, в котором Эллери углядел небольшой, потрепанный, на вид мощный самолетик, и вышли на дорожку, ведущую к темному особняку.
      — Осторожно, — предупредил доктор Джуниус и посветил фонариком, — здесь можно споткнуться. Так что смотрите под ноги.
      Дверь в дом была открыта, они вошли в черную пещеру. Луч фонарика пошарил по стене, зажегся свет, и пещера оказалась громадным помещением с каменным полом, тяжелой дубовой мебелью и темными потолочными балками. Пахло плесенью. Камин не топился.
      — На кушетку, — коротко скомандовал доктор Джуниус и потрусил закрывать дверь.
      На мистера Квина он внимания почти не обращал — только раз кинул в его сторону проницательный взгляд.
      Лицо у него было землисто-желтое, тонкая кожа так плотно обтягивала кости, что на ней совсем не было морщин. На дне умных глаз таилась неприязнь. На нем были мятые брюки неопределенно-серого цвета, заправленные в высокие ботинки на шнуровке, как у дровосеков, и видавшая виды выцветшая куртка. Усохший старик, и все в нем пропиталось старостью. И было в нем еще что-то неуловимое — раболепность и настороженность одновременно, как будто он постоянно должен был уклоняться от ударов.
      Тай с Батчером бережно уложили Бонни на кушетку.
      — Мы и не ждали гостей, — скулил доктор Джуниус. — Мистер Ройл, вы не могли бы растопить камин, будьте так добры, пожалуйста...
      Он бестолково суетился, все что-то прикладывал, потом вышел из комнаты и исчез в темном коридоре. Тай чиркнул спичкой, поджег бумагу, подложенную под поленья в камине. Батчер тер замерзшие руки, не отрывая пасмурного взгляда от безжизненно-белого лица Бонни. Когда дрова в камине начали разгораться с шипением и треском, она сморщилась и застонала.
      Доктор Джуниус вернулся с охапкой одеял и небольшой черной сумкой.
      — А теперь, джентльмены, вынужден просить вас всех выйти, — сказал он. — И может быть, кто-нибудь приготовит кофе? Кухня вон там. Бренди в буфете.
      — А где мистер Толланд Стюарт? — поинтересовался Эллери.
      Доктор Джуниус, стоя на костлявых своих коленках, укутывал одеялами Бонни. Услышав вопрос Квина, он поднял голову и криво улыбнулся.
      — Это вы звонили сюда из аэропорта Гриффит-Парк, ведь так? Я узнал ваш голос. Мистер Квин, сейчас поторопитесь, пожалуйста, а об эксцентричном поведении мистера Стюарта мы поговорим потом.
 

* * *

 
      Трое мужчин, еле волоча ноги, прошли в дальний конец холла, за дверью-вертушкой оказалась необозримых размеров кухня, тускло освещенная единственной лампочкой. На старинной чугунной плите булькала вода в кофейнике.
      Тай упал на стул и подпер голову руками. Батчер совершил обход кухни в поисках буфета; у стола он появился с запыленной бутылкой бренди.
      — Выпей, Тай, — сказал он Ройлу. — Легче станет.
      — Пожалуйста, оставьте меня в покое.
      — Выпей, Тай!
      Тай нехотя подчинился. Батчер с бутылкой и стаканом вышел из кухни. Вернулся он с пустыми руками.
      Некоторое время все сидели молча. Эллери снял кофейник с плиты, и стало неестественно тихо. Вошел доктор Джуниус.
      — Как она? — осипшим голосом спросил Батчер.
      — Не тревожьтесь. Она перенесла сильный шок, но сейчас уже приходит в себя.
      Врач налил в чашку кофе и заторопился обратно, от нечего делать. Эллери сунул нос в буфет и первым делом обратил внимание на ящик бренди. Тогда он вспомнил, что у Джуниуса опухший красный нос, и молча пожал плечами.
      Прошло довольно много времени, прежде чем Джуниус позвал их:
      — Все в порядке, джентльмены.
      Мужчины потянулись в гостиную. Бонни сидела у огня и пила кофе. Щеки ее заметно порозовели, но под глазами все еще оставались синие круги. Взгляд уже осмысленный. Она протянула Батчеру руку и прошептала:
      — Прости, что я доставила вам столько хлопот.
      — Не говори глупостей, — резко сказал Батчер. — Лучше пей кофе.
      — Тай, — не поворачивая головы, роняла слова Бонни. — Тай, мне это трудно выразить... Тай, прости меня.
      — Я — тебя?!
      Тай засмеялся. Доктор Джуниус посмотрел на него озабоченно.
      — Это я должен просить прощения. У тебя. У своего отца. У твоей матери. У всего этого проклятого мира.
      Смех внезапно оборвался на высокой ноте. Тай растянулся во весь рост на ковре возле ног Бонни и закрыл лицо руками. У Бонни задрожали губы. Она не глядя поставила чашку на столик.
      — Ой, вот не надо... — начал Батчер умоляюще.
      — Оставьте их в покое, — прошептал доктор Джуниус. — Только так им и можно помочь. Шок и истерика пройдут сами собой. Девушке нужно хорошенько выплакаться, а парень со своим состоянием справится сам.
      Бонни тихо лила слезы. Тай все так же неподвижно лежал, глядя в огонь. Вундеркинд ругался вполголоса и мерил комнату беспокойными шагами, отбрасывая на стены какую-то эпилептическую тень.
      — А я все о том же, — произнес Эллери. — Доктор Джуниус, скажите, где Толланд Стюарт?
      — Вас, должно быть, задело, что он не вышел к вам. — Доктор заговорил извиняющимся тоном, руки у него тряслись. Видимо, запрет Толланда Стюарта на алкоголь плохо сказывается на нервной системе доктора, подумал Эллери. — Он наверху. Забаррикадировался в своей комнате.
      — Что?
      — О нет, он в здравом уме, — виновато улыбнулся Джуниус.
      — Но он наверняка слышал, как приземлился самолет. Неужели человек лишен элементарного любопытства?
      — Видите ли, мистер Стюарт человек особый. Дело в том, что он так давно зол на весь мир, что сам вид человека ему противен. К тому же мистер Стюарт по натуре своей ипохондрик. И с большими странностями. Думаю, вы заметили, что в нашем доме нет центрального отопления. Согласно его теории, паровое отопление сушит легкие. У него на все своя теория.
      — Забавно, — заключил Эллери. — Но какое это имеет отношение к тому факту, что его внучка впервые за многие годы навестила его? Неужели у него нет ни малейшего желания выйти и поздороваться с ней?
      — Ах, мистер Квин, если бы вы знали мистера Толланда Стюарта, вы бы вообще перестали удивляться. Он вернулся с охоты, и я тотчас доложил ему о вашем звонке и о том, что его дочь захватили в день свадьбы. Он ничего на это не ответил, только предупредил, что если я его потревожу, то лишусь места, и закрылся в комнате. Он считает, что ему нельзя волноваться.
      — А ему можно?
      — Он абсолютно здоров для своего возраста. Ох уж эти ипохондрики! Мне приходится прятаться, чтобы выпить кофе с ликером, курить я могу только в лесу и готовить себе мясо только тогда, когда он на охоте. Он очень хитрый, этот старый маньяк. Да-да, он маньяк! И зачем я согласился остаться с ним, заживо себя похоронил!
      Доктор сам испугался этого порыва откровенности. Как-то сразу притих и побледнел.
      — Тем не менее я думаю, что в данном случае вам позволительно сделать исключение и нарушить запрет. У человека дочь убили. Все-таки такое бывает не каждый день.
      — Вы имеете в виду, что надо подняться к нему в спальню? После того, как он строжайше запретил мне его беспокоить?
      — Ну конечно.
      Доктор Джуниус всплеснул руками:
      — Только не я, мистер Квин! Кто угодно, только не я. Остаток жизни я хотел бы прожить в собственной шкуре, причем целой.
      — Фу! Как он вас застращал, однако.
      — Что ж, добро пожаловать, попробуйте сами, если вы не прочь получить заряд дроби. У него ружье всегда возле кровати.
      — Не смешите меня, — резко оборвал его Эллери.
      Доктор приглашающим жестом указал Квину на дубовую лестницу, а сам, опустив плечи, побрел на кухню — к своим запасам бренди.
      Эллери подошел к лестнице и громко крикнул:
      — Мистер Стюарт!
      Тай поднял голову.
      — Дедушка, — пролепетала Бонни. — Я о нем совсем забыла. Ох, Батч, надо ему все рассказать!
      — Мистер Стюарт! — еще раз крикнул Эллери, уже с возмущением. — А, черт подери, пойду наверх.
      Появился доктор Джуниус. Его красный нос стал чуть краснее.
      — Минуточку. Уж если вас потянуло на подвиг, то я должен пойти с вами. Но предупреждаю, ничего хорошего из этого не получится.
      И Джуниус вместе с Квином стал подниматься по лестнице. В это время их ушей достиг низкий, приглушенный гул; он делался все громче, пока не превратился в непрерывный гром.
      — Самолет! — всхлипнул Джуниус. — Он тоже сюда, что ли?
      Рев нарастал: конечно, самолет, какие вопросы, и он кружил над поместьем Толланда Стюарта.
      — Все, последняя капля, — простонал врач. — Теперь он целую неделю будет совершенно невыносим. Пожалуйста, побудьте здесь, а я выйду.
      Не дожидаясь ответа от Квина, он проворно спустился вниз, протрусил к двери и исчез в темноте. Эллери немного подумал и вернулся в гостиную.
      — Не понимаю дедушку, — сказала Бонни. — Он что, болен? Почему он к нам не выходит?
      Никто ей не ответил. Рев моторов смолк, и комнату опять накрыла тишина. Только потрескивали в камине поленья.
      Ворча и стеная, в дверях возник доктор Джуниус.
      — Он меня убьет! И зачем вас всех сюда принесло?
      Следом за стариком в дом вошел крупный мужчина в плаще и мягкой шляпе. Он прищурился на яркое пламя в камине, а потом на присутствующих — осмотрел каждого, не торопясь, одного за другим.
      — Сдается мне, мы встретились снова, инспектор Глюк, — улыбнулся ему Эллери.

      Инспектор Глюк крякнул и, потирая огромные красные руки, придвинулся к камину. У него за спиной оказался еще и летчик, он молча устроился в углу, инспектор представлять его не стал.
      — Ну что, люди, давайте напрямую, — сурово сдвинув свои черные брови, изрек Глюк. — Вы, надо полагать, мисс Стюарт, а вы мистер Ройл? А вы, должно быть, Батчер?
      Тай вскочил:
      — Вы нашли его?
      — Кто он? — встрепенулась Бонни.
      — Ну-ну, всему свое время, — ответил инспектор. — Я весь закоченел, и нам все равно придется долго ждать, потому что пилот говорит, что надвигается гроза. А где старик?
      — У себя наверху, — сказал Эллери. — У него хандра. А тебя, дружище, как я вижу, наша встреча не очень-то и радует. Кстати, а как ты-то влез в это дело?
      — Ты о чем? — ухмыльнулся Глюк. — Убитые из Лос-Анджелеса, разве нет?
      — Я так понимаю, что ты просто вовремя подсуетился и узурпировал право вести расследование.
      — Не заводись, Квин. Когда в управление сообщили, что мистера Ройла и мисс Стюарт нашли мертвыми, мы уже знали, что их похитили, и самолет у меня уже был. Я сразу же вылетел на плато. Так что полицию из других округов мы опередили. Мое мнение — они рады-радешеньки свалить все на Лос-Анджелес. Это дело сложновато для них.
      — Но не для тебя, да? — буркнул Эллери.
      — Да, все довольно просто, — ответил инспектор.
      — Значит, вы его нашли! — вскрикнули Тай и Бонни в один голос.
      — Пока нет. А вот когда найдем, то он будет наш, голубчик, и дело с концом.
      — «Когда»? — сухо переспросил Эллери. — Или все-таки «если»?
      — Все может быть, — загадочно улыбнулся Глюк. — Во всяком случае, этот случай не для тебя, Квин. Обычная полицейская работа.
      — Какая самоуверенность, — заметил Квин, закуривая сигарету. — Тогда скажи нам, это был мужчина?
      — А ты думаешь, женщина? — издевательски спросил полицейский.
      — Я полагаю, такое возможно. Мисс Стюарт, вы вместе с мистером Ройлом видели того пилота. Кто это был: мужчина или женщина?
      — Мужчина, — ответил Тай. — Что за глупость! Конечно, мужчина.
      — Не знаю, — вздохнула Бонни и задумалась. — Точно сказать нельзя. На нем была одежда пилота, но ее могла надеть и женщина. Мы же ни волос, ни глаз, ни даже краешка лица не видели. Верхнюю часть лица закрывали очки, а нижнюю — поднятый воротник.
      — Но походка-то мужская! — крикнул Тай. — И рост тоже!
      Бонни чуть оживилась:
      — Ерунда! В Голливуде полно актеров и актрис, которые могут изобразить кого угодно. И мужчину и женщину. А кроме того, вот спорим, я такая же высокая, как этот... это существо.
      — И никто не слышал его голоса, — вставил Эллери. — Видимо, у него были весомые причины хранить молчание. Если это был мужчина, то зачем бы ему скрывать свой голос? Он же мог легко его изменить.
      — А теперь, Квин, послушай меня, — резко сказал инспектор Глюк. — Хватит огород городить. Хорошо, нам неизвестно, кто это был, мужчина или женщина. Но мы знаем, какого он роста и комплекции...
      — Разве? А каблуки? Да и летный комбинезон такой бесформенный, что может скрыть любую комплекцию. Нет, здесь можно быть уверенным только в одном.
      — И в чем же?
      — В том, что он умеет управлять самолетом.
      Глюк издал утробный рык. Доктор Джуниус робко кашлянул в тишине.
      — Инспектор, не хочу показаться вам негостеприимным, но не думаете ли вы, что было бы благоразумно улететь отсюда до начала грозы?
      — А? — произнес Глюк и холодно посмотрел на Джуниуса.
      — Я сказал...
      — Я слышал, что вы сказали... — прервал его полицейский и внимательно посмотрел в желтое лицо врача. — Что с вами? Нервы шалят?
      — Нет. Определенно, нет.
      — Кстати, кто вы такой? Что вы здесь делаете?
      — Моя фамилия Джуниус. Я — врач и живу у мистера Стюарта.
      — Откуда вы? Вы знали мисс Блит Стюарт и Джона Ройла?
      — Вообще-то нет. То есть я несколько раз видел мистера Ройла в Голливуде, а мисс Блит Стюарт иногда сюда приезжала. Но последние несколько лет мы с ней не виделись.
      — А давно вы здесь живете?
      — Десять лет. Мистер Стюарт нанял меня, чтобы я о нем заботился. Должен сказать, что он положил мне очень приличное жалованье. Хотя я и раньше не бедствовал, у меня была практика...
      — Так откуда вы? Не слышу ответа.
      — Из Буэна-Висты, штат Колорадо.
      — Проблемы с законом?
      Доктор Джуниус изобразил поруганную добродетель:
      — Уважаемый сэр!!!
      Глюк окинул его взглядом.
      — Я вам вреда не нанес, — сказал он примирительно.
      Доктор вытер пот со лба и петушиться не стал.
      — Итак, что мы имеем, — продолжил инспектор. — Квин, в отношении причины смерти ты прав. Коронер из округа Риверсайд вместе с шерифом прилетал на место и осмотрел трупы.
      Бонни опять побледнела.
      — Доктор Джуниус прав, — резко сказал Жак Батчер. — Нам следует отсюда убраться и доставить Бонни и Тая домой. С ними вы могли бы поговорить и завтра.
      — Все в порядке, Батч, — сказала Бонни. — Я чувствую себя нормально.
      — Что до меня, то чем раньше вы начнете, тем лучше. Неужели вы думаете, что я смогу спокойно спать, есть и работать, пока убийца моего отца на свободе!
      — Ну так вот, как я сказал, предварительный осмотр показывает, что жертвы умерли от высоких доз морфина.
      — Яд был в термосах? — уточнил Эллери.
      — Да, в выпивке. Врач анализа пока не провел, но сказал, что в каждой емкости содержалось не менее пяти гран морфина. Остатки исследует Бронсон, наш химик.
      — Но мне непонятно, — нахмурившись, сказала Бонни. — Перед их отлетом мы все пили из этих бутылей. Почему же никто из нас не отравился?
      — Если вы не отравились, то это значит, что в тот момент яда в напитках не было. Кто-нибудь из вас помнит, что произошло с той корзиной?
      — Я помню, — сказал Эллери. — Когда толпа ринулась к самолету, меня толкнули на корзину, и я был вынужден на нее сесть. Произошло это сразу после того, как в нее убрали бутыли. И вообще она была у меня на глазах с того момента, как ее открыли первый раз, и до того, как я на нее плюхнулся.
      — Ты так и сидел на корзине, пока ее не забрал тот самый пилот?
      — Более того. Я встал с корзины и собственноручно передал ее пилоту. Он как раз поднимался в самолет.
      — А это означает, что яд подмешали уже в самолете. Так что здесь нам все ясно. — Глюк был явно доволен. — Он захватил самолет, подсыпал в выпивку яду, поднял самолет в воздух и стал ждать, когда Джек Ройл и Блит нальют себе. А морфин с аспирином, как сказал коронер, практически без вкуса. Когда яд подействовал, убийца посадил самолет на плато и скрылся. Четко сработано, без шума и пыли. Он, видно, чертовски хладнокровен.
      Гроза, предсказанная летчиком, началась. Дождь хлестал струями, порывистый ветер грохотал ставнями, звенел стеклами, завывал в трубе. Вдруг прямо в верхушку горы ударила молния, и почти сразу грянул гром.
      Все сразу умолкли. Доктор Джуниус прошаркал к камину и подбросил полено. Эллери напряг слух. Гром все перекатывался, казалось, конца ему не будет. Вроде бы в треске грома присутствовал еще какой-то звук. Он огляделся: похоже, никто больше на этот посторонний звук внимания не обратил.
      Гром сделал передышку, и Глюк опять заговорил:
      — Вся полиция штата ищет этого пилота. Теперь это только вопрос времени.
      — А ливень! — воскликнул Тай. — Он же смоет все следы!
      — Знаю, знаю, мистер Ройл, — снисходительно произнес инспектор. — Не волнуйтесь — мы обязательно его схватим. А сейчас, молодые люди, расскажите-ка мне о своих родителях. Ключ должен быть где-то в их прошлом.
      Эллери взял со стула у двери свою шляпу и плащ и тихонько улизнул — через холл, кухню и черный ход.
 

* * *

 
      Деревья вокруг дома клонились под ветром. С неба лило так, что Эллери моментально промок до нитки, едва шагнув с крыльца на мягкую, как губка, землю. Пригнув голову, он прижал рукой шляпу и двинулся к посадочной площадке. Там он остановился перевести дух.
      В ангаре стоял частный самолет, на котором, судя по всему, и прилетел инспектор Глюк, а рядом с ним — уже виденный Эллери маленький потрепанный воздушный трудяга. На взлетной полосе жизни не наблюдалось. Квин дождался очередной вспышки молнии и задрал голову к расколотому небу. Если в нем и было что-то, то оно тут же и потерялось в клубящихся тучах. Может, просто игра воображения? Однако Эллери готов был поклясться, что сквозь раскаты грома расслышал рокот авиационных моторов. «А что, если это мне только почудилось? — подумал мистер Квин. — Хотя могу поклясться, что сквозь раскаты грома я ясно слышал рокот двигателя».
      Он развернулся и быстро зашагал к дому. Но не успел выйти из-под деревьев, как увидел крадущегося вдоль стены мужчину. Молния удружила: Эллери увидел его лицо. Это было лицо старика, с глубокими морщинами, седой бородой и вялыми дрожащими губами; и это было лицо человека, который смотрит в глаза смерти. Эллери поразился этому чистому, первобытному ужасу, сковавшему черты старческого лица, — как будто человек внезапно очнулся от самого кошмарного своего сна.
      В наступившей тьме Квин не заметил, куда скрылся старик; он вообще ничего не замечал, даже осатаневшего дождя. Он стоял и думал: что делал мистер Толланд Стюарт в грозу на улице? Предполагалось, что он трясется у себя в спальне, заперев двери. Ан нет: всего через несколько часов после того, как была убита в воздухе его единственная дочь, он шастает по окрестностям, да еще в летном шлеме, таком несуразном на его седой голове.
 

* * *

 
      В гостиной инспектор развалился перед камином и в задумчивости тянул:
      — Да, не очень нам это помогло... А, Квин, где тебя носит?
      Эллери вылил дождевую воду из полей шляпы и разложил перед камином плащ.
      — Мне послышалось что-то на посадочной площадке.
      — Что, еще один самолет? — взвыл доктор Джуниус.
      — Игра воображения.
      Глюк нахмурился:
      — Короче, мы нисколько и не продвинулись, мистер Ройл. Значит, вы считаете, что, кроме этого опустившегося Парка, у вашего отца врагов не было?
      — Насколько мне известно, нет.
      — А я и забыл об этом маленьком инциденте в «Подкове», — медленно произнес Эллери.
      — Это ни при чем. Человек разозлился, что ему сорвали игру, и больше ничего.
      — Нет, у человека сломана жизнь, — сказал Тай. — Такой человек способен на все.
      — Хорошо, хорошо, мы его проверим. Вот только если это он, то почему он убил не только вашего отца, но и Блит Стюарт? Он же ничего против нее не имел.
      — Он мог посчитать ее виновной во всем, и в своих неудачах тоже, — ответил Тай. — Иррациональная личность. Он может вообразить что угодно.
      — Что ж, такое возможно, — разглядывая свои ногти, согласился Глюк. — Кстати, ходит много разговоров о ваших семьях: вы ведь между собой... не очень-то ладили, так?
      Громко треснуло полено в камине, сверкнула молния, ударил гром. Дождь с новой силой забарабанил по окнам.
      — Пойду-ка я взгляну на свою этажерку, инспектор, — сказал летчик и вышел.
      — Чушь собачья, — пробормотал Жак Батчер.
      — Я что-нибудь не так сказал? — сделав невинные глаза, спросил Глюк.
      — Ведь Джон и Блит поженились. Разве не так? Их брак — лучшее доказательство примирения.
      — А как насчет этих двоих? — спросил Глюк. — А?
      Бонни уставилась на нижнюю пуговицу пиджака инспектора, а Тай отвернулся и посмотрел на огонь.
      — Не смысла лукавить, Батч, — сказал Ройл. — Мы ненавидели друг друга с детских лет. Нас воспитывали на ненависти, нас пичкали этим с утра до ночи. Это уже у нас в крови.
      — У вас такое же ощущение, а, мисс Стюарт?
      Бонни облизнула пересохшие губы.
      — Да.
      — Но это не означает, — медленно, раздельно проговорил Тай, — что убийства совершил один из нас. Или вы думаете иначе, инспектор?
      — Не мог он додуматься до такого кошмара! — воскликнула Бонни.
      — Откуда мне знать, что ваша история с веревками и кляпами в ангаре аэропорта соответствует истине?
      — Но мы же сами свидетельствуем в пользу друг друга!
      — Вы полагаете, что я отравил своего собственного отца, чтобы убить мать Бонни Стюарт? Или что Бонни Стюарт отравила свою мать, чтобы через смерть моего отца расквитаться со мной? Да вы с ума сошли!
      — А мне ничего не известно, — ответил инспектор. — Вам наверняка интересно будет узнать, что отдел по расследованию убийств нашел того парнишку, который передал сообщение мисс Стюарт перед вылетом. Мне об этом доложили по рации, когда я обследовал ваш угнанный самолет.
      — И как он это объяснил?
      — Он из обслуги аэропорта — механик, стюард или что-то в этом роде, говорит, что около его ангара его остановил высокий худой мужчина в полном летном обмундировании и в «консервах». — Полицейский гудел благодушно, но все время бегал глазами от Тая к Бонни и обратно. — Мужчина сунул парню под нос листок бумаги с машинописным текстом. Ему было велено передать мисс Стюарт, что мистер Ройл ждет ее в ангаре.
      — Все сходится, — сказал Тай. — Это он и был, тот самый пилот. Простенький трюк!
      — И тем не менее он сработал, — заметил Эллери. — Инспектор, а этот парень подозрений не вызывает?
      — Среди своих он на хорошем счету.
      — А что с запиской?
      — Парень даже не прикоснулся к ней. Ему ее только показали. После этого пилот исчез в толпе и записку унес с собой — по словам этого малого.
      Бонни поднялась с негодующим видом:
      — Как же вы после этого можете утверждать, что кто-то из нас приложил руку к преступлению!
      — Я не утверждаю, — ухмыльнулся Глюк. — Я просто не исключаю такую возможность.
      — Да ведь нас захватили и связали!
      — А предположим, кто-то из вас нанял этого долговязого изобразить захват — чтобы обеспечить себе алиби?
      — О боже! — Батчер воздел руки к потолку.
      — Вот дурак, — сказал Тай.
      Инспектор Глюк опять улыбнулся, пошарил в кармане плаща, достал большой конверт из плотной бумаги и не спеша его распечатал.
      — Что там? — не выдержал Эллери.
      Лапища инспектора нырнула в конверт и извлекла какую-то круглую маленькую штучку.
      — Видали такие раньше? — спросил Глюк, ни к кому в отдельности не обращаясь.
      Все облепили его, доктор Джуниус тоже сунул нос. Оказалось, что это голубая фишка с золотой подковкой.
      — Клуб «Подкова»! — в один голос воскликнули Тай и Бонни.
      — Ее нашли в кармане Джона Ройла, — сказал инспектор. — Не это важно.
      Тем не менее он держал фишку осторожно, двумя пальцами, вроде как боялся стереть оставленные на ней отпечатки пальцев. Дав всем полюбоваться фишкой, Глюк положил ее обратно в конверт и вытащил из него стопку клочков бумаги, скрепленных канцелярской скрепкой.
      — Скрепка — моя, — пояснил он. — А эти клочки я обнаружил в кармане Джона Ройла.
      Эллери взял их и разложил на кушетке. Соединить отдельные фрагменты по линиям разрыва труда не составило. В результате получилось пять небольших листков с голубым типографским логотипом клуба «Подкова». На каждом листке стояла дата, слова «Я вам должен», сумма в долларах и подпись: «Джон Ройл». Все было написано чернилами одного цвета. Суммы были разные.
      Эллери сложил их в уме: ровно сто десять тысяч долларов.
      — Знаете что-нибудь об этом? — спросил инспектор.
      Тай недоверчиво изучал долговые расписки. Кажется, его сбивала с толку подпись.
      — В чем дело? — быстро спросил Эллери. — Это не отцовская подпись?
      — Да нет, рука-то его... — пробормотал Тай.
      — На всех пяти?
      — Да. Вот я и не могу понять...
      — Чего именно? Вы что, об этих долгах отца ничего не знали? — удивился Глюк.
      — Нет, не знал. Во всяком случае, что отец так глубоко увяз у Алессандро. Сто десять тысяч долларов! — Тай сунул руки в карманы и нервно заходил по комнате. — Да, отец был отчаянным игроком, но чтобы вот так...
      — Вы хотите сказать, что отец разорился, а его родной сын об этом не знал?
      — О финансовых делах мы говорили с ним очень редко. У меня была своя жизнь, а у него — своя.
      И Тай полностью ушел в созерцание игры огня в камине.
      Глюк собрал клочки расписок, скрепил их и положил обратно в конверт. Кто-то тихо кашлянул. Эллери обернулся. Это был доктор Джуниус, он нервничал.
      — Дождь прекратился. Думаю, теперь вам можно лететь.
      — Доктор, опять вы за свое, — недовольно пробурчал инспектор. — Вам что, не терпится нас отсюда выпроводить?
      — Нет-нет, — поспешно возразил Джуниус. — Просто я беспокоюсь о мисс Стюарт. Ей необходим отдых.
      — А это напомнило мне... — сказал Глюк и бросил взгляд на лестницу. — Раз уж я здесь, надо поговорить со стариком.
      — Доктор Джуниус считает, что это будет неразумно, — сухо заметил Эллери. — Или твою кожу и дробь не пробьет? Учти, у Толланда Стюарта возле кровати ружье.
      — Да неужто? — ахнул Глюк и двинулся к лестнице.
      — Осторожно, инспектор! — крикнул Джуниус и кинулся за ним. — Он ведь даже не знает, что его дочь умерла.
      — Да будет вам, — поднимаясь по ступенькам, бросил Глюк. — Такие застенчивые обычно имеют привычку подслушивать в замочную скважину или с верхней площадки.
      Вспомнив лицо старика под дождем, Эллери мысленно поаплодировал прозорливости Глюка: старик, конечно, узнал о смерти дочери. Недолго думая, Эллери направился вслед за Глюком и доктором. Наверху было темно.
      — В этом морге есть хоть одна лампочка? — споткнувшись о последнюю ступеньку, рявкнул инспектор.
      — Сейчас, сейчас, минуточку, — причитал Джуниус. — Выключатель... — И доктор исчез во тьме.
      Эллери замер, но, сколько ни вслушивался, ничего не уловил, кроме потрескивания дров в камине и бормотания Батчера, успокаивающего Бонни.
      — А что такое? — спросил Эллери.
      — Мне послышалось, кто-то крадется. Но видимо, я ошибся. В таком мрачном доме живо с катушек съедешь.
      — Думаю, ты не ошибся: очень может быть, что старик и правда подслушивал, а когда понял, что мы идем к нему, спрятался в спальне.
      — Джуниус, ну где же ваш проклятый свет? — взревел Глюк. — Давайте-ка глянем на этого старого индюка.
      Вспыхнул свет; оказалось, что они стоят в просторном холле с ковром на полу и картинами голландских мастеров по стенам. Прекрасная живопись, отметил Эллери. В холл выходило много дверей, все они были закрыты, и никаких признаков хозяина.
      — Мистер Стюарт! — крикнул просительно Джуниус. В ответ — тишина.
      Доктор жалобно посмотрел на Глюка:
      — Ну вот, инспектор, мистер Стюарт не хочет вас видеть, он в дурном настроении. Вы не могли бы отложить разговор на завтра?
      — Могу, но не хочу, — ответил полицейский. — Где его берлога?
      Доктор в отчаянии всплеснул руками и заверещал:
      — Он же нас всех перестреляет! — После чего неуверенной походкой подошел к дальней двери и постучал трясущейся рукой.
      — Убирайся! — донеслось из-за закрытой двери.
      Доктор хрюкнул и попятился назад.
      — Мистер Стюарт, откройте нам! — властно потребовал инспектор.
      — Кто там?
      — Полиция.
      — Убирайтесь из моего дома! У меня с полицией никаких дел нет! — шепелявил, как беззубый, Толланд Стюарт.
      — Мистер Стюарт, вам известно, что ваша дочь Блит убита? — строго прикрикнул Глюк.
      — Я это уже слышал! Кому сказано, убирайтесь!
      — Дедушка! — Через холл к ним неслась Бонни.
      — Мисс Стюарт, прошу вас, только не сейчас! — взмолился доктор Джуниус. — Он неприятен в гневе, может обидеть вас.
      — Дедушка! — рыдала Бонни, барабаня кулачками в дверь. — Впусти меня. Это я, Бонни. Мама... она умерла. Ее убили. Теперь мы только одни с тобой. Прошу тебя, открой мне!
      — Мистер Стюарт! — воззвал к хозяину Джуниус. — Сэр, это ваша внучка Бонни Стюарт. Вы ей нужны, сэр. Откройте же, поговорите с ней, успокойте ее!
      За дверью молчание.
      — Мистер Стюарт, это доктор Джуниус. Прошу вас, откройте!
      — Убирайтесь, все! — прохрипел Толланд Стюарт. — Никакой полиции! Бонни — нет, только не теперь. Среди вас — смерть! Смерть! Смерть...
      Визг пресекся на высокой ноте, и раздался глухой звук упавшего тела. Бонни закусила палец, уставясь в стену. Прибежал Жак Батчер.
      — Постойте в стороне, мисс Стюарт, — мягко попросил инспектор Глюк. — Придется взломать двери. Джуниус, с дороги!
      Тай тоже поднялся и теперь стоял в дальнем конце холла, наблюдая за остальными.
      Инспектор всей своей огромной массой навалился на двустворчатые двери, что-то треснуло, и створки распахнулись. На какой-то момент — краткий и бесконечный — все застыли у порога.
      В большой спальне Толланда Стюарта царил полумрак. Как и гостиная на первом этаже, она была обставлена тяжелой дубовой мебелью. В углу под балдахином из тонкой красной ткани стояла огромная резная кровать. Теплое одеяло было откинуто. Рядом, на расстоянии вытянутой руки — дробовик. А на полу перед дверью лежал, скрючившись, хозяин дома — во фланелевой пижаме, шерстяном халате, теплых носках и ковровых шлепанцах на тощих ногах. Камин в спальне не горел, единственным источником света служил ночник на тумбочке у постели.
      Доктор Джуниус протиснулся вперед, опустился на колени перед неподвижной фигурой, пощупал пульс.
      — Обморок, — констатировал врач. — Это могло произойти из-за припадка, гнева или нервного потрясения, я не знаю. Но пульс нормальный. Так что волноваться особенно не стоит. А сейчас вам лучше уйти. Говорить с ним сегодня все равно бесполезно.
      Он встал и с удивительной легкостью для своей хилой комплекции поднял мистера Стюарта с пола и перенес на кровать.
      — Это с ним, скорее всего, от стыда, — презрительно обронил инспектор Глюк. — Старый иссохший термит! Пошли отсюда. Летим в Лос-Анджелес.

      — Куда теперь? — спросил пилот.
      — Лос-Анджелес, муниципальный аэропорт. Машина была невелика, они сидели в тесноте и молчали, пока самолет набирал высоту.
      — А где мой самолет? — глядя в запотевшее окно иллюминатора, неожиданно спросил Тай.
      — Сейчас уже должен быть в Лос-Анджелесе, — ответил инспектор Глюк и после долгой паузы добавил: — Естественно, мы же не могли их там оставить.
      Бонни потерлась щекой о плечо Жака Батчера.
      — Я была в морге один раз, — сказала она. — Снимали небольшой эпизод. И даже просто в декорациях... Там было холодно. Мама не любила... — Бонни закрыла глаза. — Батч, дай мне сигарету.
      Жак прикурил сигарету и поднес к ее губам. Бонни открыла глаза.
      — Спасибо. Вы, наверное, считаете, что я вела себя как дитя малое, неразумное. Да, именно так оно и было. Сильный шок. А теперь даже еще хуже, потому что мысли вернулись... Мамы нет. Это невероятно, невозможно!
      — Мы все знаем, что ты сейчас чувствуешь, — не оборачиваясь, резко сказал Тай.
      — О! Прости.
      Эллери посмотрел в окно, в черную грозовую тьму. Внизу под ними сверкали молнии, а впереди уже помнились и стали быстро разрастаться точки ярких огней — алмазы на бархатной подушке.
      — Риверсайд, — сообщил инспектор. — Вот пролетим его, а там уж до аэропорта останется совсем немного.
      Тай внезапно вскочил и с отрешенным видом, спотыкаясь, двинулся вдоль прохода. Развернулся и громко спросил:
      — Ну почему?
      — Что «почему»? — удивился полицейский.
      — Почему убили отца? Почему их обоих убили?
      — Э, сынок, если бы мы это знали, тут и делать-то было бы нечего. Сядь.
      — Как-то все бессмысленно. Их ограбили? У отца при себе была тысяча наличными. Только утром я дал ему эти деньги — вроде... свадебного подарка. Или... Бонни! У твоей матери было много денег?
      — Не смей ко мне обращаться, — ответила она.
      — Это не то, — сказал Глюк. — Их вещи остались нетронутыми.
      — Тогда почему? Зачем он их убил? — кричал Тай. — Он что, сумасшедший?
      — Сядь, Тай. — Жак Батчер от усталости еле языком ворочал.
      — Подождите! — Тай сверкал красными воспаленными глазами. — А вы полностью исключаете несчастный случай? Я имею в виду, что только один из них должен был умереть, а второй стал жертвой...
      — Уж если вы пытаетесь что-то прояснить, то делать это надо по определенной системе, — заметил Эллери.
      — То есть?
      — Я думаю, что мотив в этом деле упрятан очень глубоко и с наскоку его не откроешь.
      — Да-а? — протянул инспектор Глюк. — И почему же?
      — Потому что всем кажется, что его вовсе нет.
      Полицейский поморщился. Тай плюхнулся в кресло и закурил, не сводя глаз с Эллери.
      — А дальше, мистер Квин? У вас уже ведь есть на этот счет какие-то соображения.
      — Да какие соображения могут быть у Квина? — пробурчал Глюк. — Хотя я и допускаю, что голова у него не соломой набита.
      — Ну хорошо. — Эллери устроился поудобней, наклонился, уперся локтями в колени. — Здесь главное — с чего начать. То есть выбрать отправную точку. В последнее время я заметил, среди прочего, что ваш отец пьет только «Сайдкар». Это верно?
      — И бренди тоже. Он любил бренди.
      — Да, естественно, поскольку «Сайдкар» — это бренди с куантро и лимонным соком. А ваша мама, Бонни, признавала только сухой мартини.
      — Да.
      — Помнится, на днях она нелестно отозвалась о «Сайдкаре», то есть этот коктейль она не любила. Это так?
      — Терпеть не могла.
      — А отец точно так же не переносил мартини, — заметил Тай. — Ну и что?
      — А вот что. Некто — очевидно, убийца, едва ли это можно считать простым совпадением, — зная об их вкусах, посылает Джону и Блит на дорожку корзину с двумя термосами, и в одном из них, заметьте, «Сайдкар», целая кварта, а в другом мартини — чтобы обязательно выпили оба, хоть и каждый свое.
      — Если ты думаешь, что это позволит легко найти убийцу, то ты, Эллери, ошибаешься, — встрял Вундеркинд. — Весь Голливуд знал, что Блит любит мартини, а Джон — «Сайдкар».
      Инспектор был доволен. Но Эллери только улыбнулся:
      — Нет, я не об этом. Таким образом опровергаю теорию несчастного случая и отметаю ее с пути. Все говорит о том, что преступник изначально замышлял двойное убийство. Если бы он намеревался отравить одну Блит, то морфин был бы только в мартини. То же самое можно сказать и о Джоне Ройле. — Он тяжело вздохнул. — Боюсь, что альтернативы у нас нет: ни ваш отец, Тай, ни ваша мать, Бонни, не должны были выйти из самолета живыми.
      — И это все, старина? — с издевкой спросил Глюк.
      — На данный момент все, — ответил Эллери. — На ранней стадии расследования преступлений другого результата трудно ожидать.
      — Мне показалось, ты собираешься говорить о мотиве, — скучным голосом заметил Батчер.
      — Ах это. — Эллери пожал плечами. — Если допустить, что мотив один и тот же, — а это очень даже вероятно, — то дело становится просто мистическим.
      — Да, но что это могло быть? — выкрикнула Бонни. — Вот за что?! Моя мама за всю свою жизнь и мухи не обидела.
      Эллери никак не реагировал. Он отвернулся к окну и уставился во тьму.
      — Мисс Стюарт, ваш отец жив? — неожиданно спросил инспектор.
      — Нет. Он умер, когда я была еще ребенком.
      — После его смерти ваша мать выходила замуж?
      — Нет.
      — А-а... — начал Глюк и запнулся. — Скажите, а у нее после того, как она овдовела, были... любовные связи?
      — У мамы? Не говорите чепухи.
      Она отвернулась от полицейского.
      — Ройл, ведь ваша мать тоже умерла, — сказал Глюк.
      — Да.
      — Как я слышал, ваш отец пользовался успехом у женщин. А была ли у него женщина, которая имела причины осерчать, когда он объявил о своем браке с мисс Блит Стюарт?
      — Откуда мне знать? Я не совал нос в его любовные дела.
      — Но в принципе, такая женщина могла быть?
      — Могла, — буркнул Тай. — Но не думаю, что была. Конечно, отец не ангел, но он понимал женщин, он знал жизнь, и, по существу, это был очень порядочный человек. Во всяком случае, те немногие связи, о которых мне известно, заканчивались без скандалов. Он не лгал своим женщинам, и они прекрасно знали, на что идут. Так что если вы думаете, что отца убили из ревности, то вы тысячу раз не правы. К тому же все это дело провернул мужчина.
      Глюк неопределенно хмыкнул и откинулся на спинку кресла. Похоже, его ни в чем не убедили. Эллери отлепился от окна.
      — У меня предложение. Обычно при выяснении мотива задаются вопросом: кому было выгодно. Я же хочу установить тех, кто пострадал. Так будет гораздо быстрее. Начнем с главных фигур. То есть с вас, Тай, и с вас, Бонни. Несомненно, что больше всех пострадали вы. Каждый из вас лишился своего единственного родителя, к которому был очень привязан.
      Бонни прижалась лбом к стеклу и прикусила губу. Тай раздавил в пальцах дымящуюся сигарету. Эллери продолжал:
      — Киностудия? Батч, не гляди удивленно. Логика не приемлет сантиментов. Студия понесла большие финансовые потери — она лишилась двух звёзд, делавших хорошие кассовые сборы. Кроме того, придется отказаться от крупного проекта, над которым мы уже начали работать вместе.
      — Минуточку, — поднял ладонь Глюк. — А другие киностудии, Батчер? Какие-нибудь проблемы с контрактами? Может, кто-то очень не хотел, чтобы такие две звезды снимались в «Магне»?
      — Не будьте дураком, инспектор, — фыркнул Батчер. — Это же Голливуд, а не средневековая Италия.
      — Сомневаюсь, — пробормотал себе под нос Глюк.
      — Ну что, продолжим? — сказал Эллери, кинув на инспектора насмешливый взгляд. — Теперь агентство, которое занимается контрактами Джона и Блит. Это, кажется, контора Алана Кларка. Там тоже сплошные убытки. Получается, что пострадали все, кто связаны с ними родственными узами или по работе.
      — Но, Эллери, кто-то же от этого должен был выиграть! — воскликнул Батчер.
      — Ты имеешь в виду деньги? Хорошо, давай рассмотрим и это. Для начала ответим на такой вопрос. Джон или Блит оставили большое наследство?
      — Мама практически ничего после себя не оставила, — сказала Бонни. — Ее украшения большой цены не имеют. Она сразу тратила все, что зарабатывала, — до цента.
      — Тай, а ваш отец?
      Тай скривил рот.
      — Как вы думаете? Вы видели его расписки?
      — А страховка? — спросил полицейский. — Или сберегательные фонды? Вы, голливудские, вечно солите деньги в страховых компаниях.
      — Мама недоверчиво относилась к таким вещам, — поджав губы, ответила Бонни. — Она вообще не знала цену деньгам. Я так говорю потому, что сама пополняла ее приостановленные счета.
      — Отец однажды купил полис на сто тысяч долларов, — вспомнил Тай. — Эта штука действовала только до второй выплаты: он сказал, черт с ней, ему некогда, он как раз собирался на ипподром.
      — Нет, надо взглянуть на это дело по-другому, — прищурился инспектор. — Если не выгода, значит, реванш. А что! Я начинаю думать, что этому фигляру Парку лучше бы сейчас болтаться подальше от здешних мест.
      — А что вы скажете об Алессандро и долговых расписках? — холодно поинтересовался Тай.
      — Но эти расписки вернулись к вашему отцу, — заметил Эллери. — Если бы он не выплатил долг, вы думаете, Алессандро отдал бы их ему?
      — Об этом я ничего не знаю, — помотал головой Тай. — Я только задаюсь вопросом: где отец достал сто десять тысяч.
      — Вы абсолютно уверены, что ваш отец не мог... их прикарманить? А? — медленно процедил полицейский.
      — Ну конечно не мог!
      Инспектор в раздумье почесал подбородок.
      — На самом деле у Алессандро заправляет Джо Ди Сангри, а он замешан во многих финансовых аферах Нью-Йорка. Кроме того, он обеспечивает Алу крышу и пути отхода. И все-таки гангстерами тут и не пахнет! Подсыпать в выпивку яд! Если бы Джо Ди Сангри хотел бы с кем-то разделаться, он бы употребил свинец. Вот это у них в крови.
      — Но времена изменились, — буркнул Тай. — Да и что попусту говорить об этом негодяе. Давайте я им займусь?
      — О нет. Мы его сами прощупаем.
      — Это что же у вас получается — Джо Ди Сангри, он же Алессандро, убил еще и мать Бонни, потому что ваш отец не вернул карточный долг? — Эллери был ошарашен такой версией.
      — Я знала, что ее замужество ни к чему хорошему не приведет, — выпалила Бонни. — Я это предчувствовала. Боже мой, и зачем она так поступила!
      Тай вспыхнул и отвернулся. Глюк все поглядывал то на Тая, то на Бонни.
      — Мы прибыли, — открыв свою дверь, сообщил пилот.
      Все прильнули к иллюминаторам. Поле кишело людьми. Бонни мгновенно побелела и вцепилась в Батчера.
      — Батч, — прошептала она, — это... это похоже на большого мертвого зверя, а шкуру облепили муравьи и снуют, снуют... Мне страшно!
      — Бонни, ты так хорошо держалась. Это долго не продлится. Не смей кукситься! Выше голову.
      — Да не могу я! Там ужас сколько глаз, и все будут сверлить меня... — И она еще крепче сжала его руку.
      — Мисс Стюарт, смотрите на вещи проще, — снисходительно произнес инспектор Глюк. — Вам все равно придется через это пройти. Мы уже прибыли...
      — Вот как? — горько усмехнулся Тай. — А мне кажется, мы нигде и не были. Или вернулись чересчур быстро — и ни с чем.
      — Вот почему я и подчеркивал, что самое главное — понять, зачем, почему или за что Джона и Блит отравили, — заметил Эллери. — То есть, когда мы проясним мотивацию преступления, это дело будет раскрыто.

      В среду, 20-го, только двое были совершенно спокойны во всем городе Лос-Анджелесе с окрестностями, — это Джон Ройл и Блит Стюарт. Три дня форменного сумасшествия. Репортеры, фотографы, артисты, стареющие дамы из журналов о кино, полиция штата и люди инспектора Глюка из отдела по расследованию убийств, продюсеры, режиссеры, работники похоронных бюро, городская администрация, поклонники великой пары — все шумели, двигались, ахали, суетились, превращая в настоящий ад эти дни для Тая и Бонни.
      — Неужели они его и мертвого не могут оставить в покое! — глядя на обезумевшую толпу, возмущенно воскликнул Тай.
      Он был небрит, глаза воспалены.
      — Тай, ваш отец при жизни был известным человеком, — уговаривал его Эллери. — Трудно ожидать, что люди забудут о нем в момент смерти.
      — Тем более такой смерти!
      — Это не имеет значения.
      — Слетелись, как стервятники!
      — Убийство всегда выносит на поверхность худшее В людях. Подумайте, каково сейчас бедной Бонни у себя в Глендейле.
      — Да. Догадываюсь... женщинам в такой ситуации, конечно, тяжелей, — поморщился Тай. — Знаете, Квин, я должен с ней поговорить. Это ужасно важно.
      — Но сейчас вам встретиться вдали от посторонних глаз будет очень трудно, — стараясь не выдать своего удивления, сказал Эллери.
      — Устрою как-нибудь.
      Они встретились в неприметном маленьком кафе на Мелроуз-стрит, в три часа ночи, чудесным образом ускользнув от любопытных. На Тае были синие очки, а Бонни надела плотную вуалетку, из-под которой виднелись лишь бледные губы и подбородок.
      Эллери с Батчером встали на страже возле их кабинки.
      — Бонни, прости, что вытащил тебя в такой час. — Тай заговорил быстро и отрывисто. — Но нам надо кое-что обсудить.
      — Я тебя слушаю, — ответила Бонни.
      Ее загробный голос поразил Тая.
      — Бонни, ты больна.
      — Со мной все в порядке. — Опять этот плоский, лишенный жизни голос.
      — Квин или Батч — хоть бы кто меня предупредил, что ты...
      — Нет, я нормально себя чувствую. Просто все в мыслях о... о среде. — Губы у нее задрожали.
      — Бонни... — Тай поиграл стаканом с бренди. — Я ведь никогда не просил тебя об одолжении?
      — Ты?
      — Ты, наверное, сочтешь меня сентиментальным дураком после этих слов, но...
      — Это ты-то сентиментальный? — На сей раз Бонни скривила губы.
      — То, чего я хочу от тебя... — Тай поставил стакан на столик, — это не для меня. И даже не для моего отца — не только для него. Это столько же и для твоей матери.
      Бонни убрала руки со столика.
      — Давай по делу. Прошу.
      — Надо им устроить двойные похороны, — пробормотал Тай.
      Молчание.
      — Я же сказал, это не ради отца. Это им обоим нужно. Я думал об этом и так и эдак... Бонни, они любили друг друга. Раньше я и не знал. Мне казалось, что там что-то другое. Но теперь... Они умерли вместе. Ты что, не понимаешь?
      Молчание.
      — Они столько лет жили порознь. И уйти из жизни как раз в тот день... Я понимаю, что веду себя как идиот. Но я не могу избавиться от чувства, что мой отец — и твоя мать тоже, да! — они хотели бы, чтобы их похоронили вместе.
      Бонни молчала так долго, что Тай подумал, уж не случилось ли с ней чего. Он уж хотел встряхнуть ее, но она все-таки зашевелилась: подняла руки и откинула назад вуалетку. Она смотрела и смотрела на него из глубины больших, обведенных темной тенью глаз, просто смотрела — не говоря ни слова и не меняя выражения лица. Потом поднялась и спокойно сказала:
      — Хорошо, Тай.
      — Спасибо!
      — Это я ради мамы.
      И все. После этого они разъехались по домам: Тай на машине Эллери в Беверли-Хиллз, а Бонни в лимузине Жака Батчера — к себе в Глендейл.
 

* * *

 
      Затем коронер разрешил забрать тела; Джона Ройла и Блит Стюарт набальзамировали, уложили в шикарные гробы красного дерева с бронзой и золотыми ручками по восемнадцать карат, декорированные внутри японским шелком ручного ткачества по цене пятьдесят долларов за ярд и пухом черных лебедей, и выставили на всеобщее обозрение в великолепном траурном зале на бульваре Сансет.
      Режиссировал спектакль, из двух процентов комиссионных, Сэм Викс — он убедил Батчера уговорить Тая испросить одобрения Бонни на все его затеи; они сделали, как он хотел, и Бонни согласилась. И вот теперь в толчее четыре женщины получили травмы, причем одна — довольно серьезную, и шестнадцать потеряли сознание. Для поддержания порядка вызвали отряд конной полиции. Один бедно одетый мужчина, явно коммунист, попытался укусить полицейского за ногу, когда тот едва не наехал на него, за что получил удар дубинкой по голове и был доставлен в участок.
      Избранное общество, получившее доступ в зал, блистало роскошными траурными нарядами. По такому случаю модным салонам пришлось нанять уйму портних, чтобы поспеть вовремя. Дамы, естественно, обратили внимание, как чудесно выглядит Блит Стюарт. То тут, то там шелестело восхищенное:
      — Даже в смерти наша дорогая Блит прекрасна. Ну просто уснула! Не будь она под стеклом, так и кажется, что вот-вот она шевельнется...
      — Да, тот, кто ее бальзамировал, сотворил настоящее чудо.
      — И подумать только, ведь у нее внутри ничего нет! Я прочитала, что ей сделали аутопсию, а вы понимаете, что это такое.
      — О каких жутких вещах вы говорите! Ну откуда мне знать, что такое аутопсия?
      — А разве ваш первый муж не...
      — Какую бездну вкуса проявила Бонни, одевая мать! Вечернее платье из белого атласа, плотно прилегающий лиф...
      — Дорогая моя, у нее прекрасная грудь. Однажды она мне сказала, что никогда не носила бюстгальтера. Могу с уверенностью сказать, что если бы и носила, то лифчик с жесткими чашечками ей был бы ни к чему!
      — А эти защипы и складочки на лифе! Вот если бы она встала, то видно было бы, какой они производят неотразимый эффект.
      — И бриллиантовые застежки на плечах... Вы думаете, настоящие?
      — Во всяком случае, смотрятся как натуральные. А бедный Джо какой красавец! С этой своей неподражаемой, немного циничной улыбкой.... .
      — Не понимаю, зачем положили ему в гроб золотую статуэтку? Помните, Джека наградили в тридцать третьем году?
      — Н-ну, наверное, чтобы похвастаться. А может, хотели сделать приятное Киноакадемии. Вон — комитет явился в полном составе.
      — Да, Джон Ройл был чертовски хорош. Мой второй муж с ним однажды подрался.
      — Дорогая моя, тебе не кажется, что на этих похоронах какая-то напряженная атмосфера? Полно полицейских...
      — Неудивительно. Его же убили.
      — Знаешь, милая, я могла бы тебе такое рассказать о Джоне Ройле! Правда, о покойниках плохо не говорят, но для Блит это, может быть, лучший выход: с ним она была бы несчастна. Ведь Джон волочился за каждой юбкой.
      — О, а я и забыла, что ты была с ним близко знакома. Не так ли?
 

* * *

 
      В это время в Глендейле, в большом обезумевшем доме, Бонни стояла без слез, холодная, безучастная и почти такая же безжизненная, как ее мать. Она ненавидела помпезные голливудские похороны и часто говорила раньше, что ей отвратительно публичное выражение горя. И теперь она стояла молча, позволяя заплаканной Клотильде одевать себя в траурный наряд.
      А на Беверли-Хиллз Тай, сделав очередной глоток бренди, ругал Лаудербека, просившего его побриться и вместо светлых брюк и клубного пиджака надеть строгий черный костюм. Наконец, слуге, врачу и призванным на помощь друзьям удалось усадить его в кресло, Побрить электрической бритвой, отнять графин и заставить принять таблетку люминала.
      Тай Ройл и Бонни Стюарт встретились у поставленных рядом роскошных гробов, утопающих в огромных венках и букетах свежесрезанных цветов, — не похороны, а ежегодный цветочный фестиваль; священник провел великолепную службу, читая молитвы на фоне сладко-пьянящей музыки; а инспектор Глюк, полагая, что преступника всегда тянет к жертве, до боли в глазах шарил по лицам людей, пытаясь распознать убийцу, но так и не преуспел; Джаннин Каррел, оперная певица с очень красивым сопрано, в сопровождении мужского хора студии «Магна» проникновенно, со слезой исполнила «Господи, прими их»; и как ни удивительно, но Лью Баском, выпивший за последние три дня почти пять кварт виски, даже не зашатался, когда пришло время подставить плечо под гроб с телом Блит.
      Среди тех, кто несли гробы, были Луис Селвин, исполнительный президент «Магны», бывший мэр Лос-Анджелеса, бывший губернатор штата, три выдающихся актера кино, которых отобрал Сэм Викс на основании рейтинга популярности, опубликованного Паулой Перис, президент Киноакадемии, модный режиссер, ставивший на Бродвее короткие комические спектакли, известный кинокритик и представитель клуба «Монах».
      Спустя некоторое время вереница машин, состоящая преимущественно из «изотта-фрачини», «кордов», «линкольнов» и «дюзенбергов», въехала в ворота мемориального кладбища Голливуда. Там уже толпился народ. Все ждали начала обряда погребения. Под восхитительное пение хора мальчиков с ангельскими личиками неутомимый священник провел еще одну заупокойную службу, во время которой ещё тридцать две женщины потеряли сознание. Приехали кареты скорой помощи, возникла новая толчея, одно каменное надгробие было опрокинуто, и два каменных ангела лишились рук.
      Бонни, отказавшись от предложенной Жаком Батчером руки, стояла одна, очень прямая, тихая, безжизненная, и смотрела, как гроб с телом матери медленно-медленно опускают в землю, — великолепная, полная драматизма сцена! И Тай тоже стоял один, ссутулясь и чуть кривя губы в неподражаемо горькой улыбке.
      Когда все закончилось, какая-то толстая женщина в трауре выхватила у Бонни из руки черный носовой платок, спрятала его в своих одеждах и потом смотрела безумными очами, как Батчер ведет Бонни к своему лимузину. Тая с кладбища утащили Лью, Эллери и Алан Кларк: последний эпизод окончательно вывел его из себя, и он даже потряс кулаком перед носом толстухи. А звезды и звездочки вокруг рыдали, вздыхали, промокали платочками сухие блестящие глаза, и солнце сияло над Голливудом, день был чудесный, и, строго говоря, все отлично провели время. Сэм Викс снял свою траурную повязку, вытер пот со лба и сказал с чувством, что все прошло ну просто великолепно, другого слова и подобрать трудно.
      Как только лимузин Батчера отъехал от кладбища, Бонни дала волю слезам.
      — Ох, Батч, как это все ужасно! — всхлипывала она. — Люди такие свиньи. Не похороны, а какой-то парад цветов. Удивительно, что меня еще не попросили спеть для радио.
      — Дорогая, забудь. Все уже закончилось.
      — А дедушка так и не приехал. О, как я его ненавижу! Сегодня утром я звонила ему. А он стал извиняться. Сказал, что заболел, а потом еще — что терпеть не может похороны. И чтобы я постаралась его понять. Господи, хоронили его родную дочь! Ах, Батч, я такая несчастная.
      — Бонни, забудь этого старого хрыча. Он не стоит того, чтобы ты так убивалась.
      — Не хочу его больше видеть!
      Вернувшись в Глендейл, Бонни отослала Батчера, наказала Клотильде хлопать дверью перед носом у любого, кто осмелится постучать, и заперлась в своей комнате, парадоксальным образом надеясь найти утешение в кипе писем и телеграмм, полученных в эти дни.
      Проводив быстро остывшего, погруженного в уныние Ройла до дому, его эскорт мудро решил, что парню надо побыть одному, и дружно удалился. Тай допивал третью рюмку бренди, когда раздался телефонный звонок.
      — Меня нет! — крикнул он Лаудербеку. — Слышишь? Ни для кого! Нет меня. Я уже сыт по горло их соболезнованиями. Посылай всех к черту.
      Сняв трубку, Лаудербек закатил глаза с видом невинного страдальца.
      — Извините, мисс Стюарт, но мистера Ройла...
      — Кто это? — крикнул Тай, — Подожди. Я возьму трубку!
      — Тай, тебе придется ко мне приехать. Прямо сейчас, — таким странным голосом сказала Бонни, что Тая как холодной водой окатило.
      — Черт возьми, Бонни, в чем дело?
      — Прошу. Поскорей. Это... страшно важно.
      — Дай мне три минуты, переодеться.
      В Глендейле Тая встретила заплаканная Клотильда.
      — А где мисс Стюарт? Что у вас стряслось?
      Клотильда заломила руки.
      — О, месье Ройл, это вы? Мадемуазель совсем лишилась рассудка. Она там, наверху, и все громит! Я желала звонить месье Бат-шер, но мадемуазель пригрозила мне... Elle est une tempete!
      Тай, перескакивая через три ступеньки, взлетел по лестнице. Бонни и правда вела себя как сумасшедшая: будуар ее матери выглядел как после смерча, сама же мисс Стюарт, в чем-то легком, сиреневом, распахнувшемся, с золотыми волосами, упавшими на спину, выдвигала ящики комода, швыряла на пол вещи и визгливо выкрикивала:
      — Их здесь нет! Или я не могу их найти, что одно и то же! О, какая же я дура!
      Она в изнеможении повалилась на кровать. Солнце касалось ее волос, и еще это ее неглиже... Тай вертел в руках шляпу, стараясь на нее не смотреть. И все-таки посмотрел.
      — Бонни, почему ты позвала меня?
      — Потому что я вдруг вспомнила... А потом, когда просмотрела всю почту...
      — Почему не Батча? Клотильда сказала, что ты не захотела. Почему... меня, Бонни?
      Она села и запахнула на себе халатик. Явно боясь взгляда Тая, девушка отвела глаза. Ройл шагнул к кровати, поставил Бонни на ноги и крепко обнял ее.
      — Сказать, почему?
      — Не надо. Тай, ты такой странный.
      — Да, странный. Я не понимаю, что со мной творится. Этот орешек покрепче всего остального. Но видеть тебя в таком состоянии, одну, в панике... Ну говори же, Бонни, почему, когда тебе потребовалась помощь, ты в первую очередь подумала обо мне?
      — Тай, пожалуйста, отпусти меня.
      — Считается, что мы ненавидим друг друга.
      Бонни попыталась высвободиться, но не слишком сильно.
      — Тай, прошу тебя. Так нельзя.
      — Но я к тебе никакой ненависти не испытываю, — с удивлением произнес Ройл и еще теснее прижал ее к себе. — Я только сейчас это обнаружил. То есть вовсе никакой ненависти, наоборот. Я люблю тебя.
      — Тай! Нет!
      Обнимая Бонни одной рукой, другой он приподнял ее подбородок и заставил взглянуть себе в глаза.
      — И ты меня любишь. Ты всегда любила меня. И сама это знаешь.
      — Тай, отпусти меня, — шепнула Бонни.
      — Ни за что.
      Ее тело напряглось и задрожало, как стекло под ударом ветра, а потом вдруг напряжение сменилось нежностью.
      Целую вечность они стояли, обнявшись, глаза в глаза. Бонни прошептала:
      — Это и есть безумие. И ты сам так сказал.
      — В таком случае я хочу оставаться безумным.
      — Тай, у нас обоих горе. Мы сейчас очень одиноки. А еще эти кошмарные...
      — Просто мы сейчас такие, как есть. Бонни, а если их смерть не что иное, как...
      Он замолк. Она зарылась лицом в его плащ.
      — Как сон, — бормотала Бонни. — Полная открытость! Теперь я знаю, что такое хорошо: это когда ты так близко, когда только ты и я во всем мире...
      — Бонни, поцелуй меня. Боже мой, а я-то хотел...
      Его губы легко касались ее лица. Неожиданно Бонни оттолкнула его и села в кресло.
      — А как же Батч? — сказала она опустошенно.
      — О! — Тай помрачнел. — Я забыл про Батча. — И тут его прорвало: — К черту Батча! К черту всех! Я слишком долго шел к тебе, чтобы вот так потерять тебя. Ты — моя жизнь. Я думал, это ненависть, а это была ты, ты всегда была со мной, еще с тех времен, когда я бегал в коротких штанишках. Я знаю тебя всю, знаю давным-давно. Нет, у меня на тебя больше прав, чем у Батча!
      — Тай, я не могу сделать ему больно, — на одной ноте произнесла Бонни. — Он грандиозная личность и превосходный человек.
      — Ты его не любишь. — Тай скроил презрительную мину.
      Она опустила глаза.
      — Сейчас... я не могу здраво рассуждать. Все так неожиданно. Батч меня любит.
      — Бонни, в тебе вся моя жизнь. — Тай попытался ее обнять, искал ее губы.
      — Нет, Тай. Мне нужно... время. О, как это глупо звучит! Но ты ведь не мог ожидать, что я... Тай, мне надо к этому привыкнуть.
      — Я тебя не отпущу.
      — Нет, Тай, не так сразу. Обещай, что ты о нас никому не расскажешь. Я не хочу, чтобы Батч узнал. Пока. Может, я ошибаюсь. Может... Ты должен мне это пообещать.
      — Бонни, не думай больше ни о ком, я с тобой.
      Она встряхнулась.
      — Сейчас я хочу только одного: чтобы мама была отомщена. Звучит слишком мелодраматично, но я и на самом деле этого... жажду. Она была такая милая, самое безобидное существо на свете! Тот, кто ее убил, — чудовище, а не человек. Я готова задушить его собственными руками.
      — Я тебя понимаю, я хочу удержать тебя.
      А Бонни продолжала в ярости:
      — Любого, кто хоть как-то причастен к этому, я буду ненавидеть точно так же, как и ее отравителя! — Она взяла его руку и сказала мягче: — Так что ты понимаешь, Тай, почему все это... в общем, почему нам надо подождать.
      Ройл молчал.
      — А ты разве не хочешь найти убийцу отца? — спросила Бонни.
      — Ты еще спрашиваешь...
      — Тогда будем искать вместе. Тай, теперь я поняла, что у нас всегда было нечто общее. Посмотри мне в глаза.
      Он посмотрел.
      — Милый, я не отвергаю тебя. Когда все это произошло... признаюсь, единственный, о ком я могла думать, был ты. Тай, они умерли и оставили нас одних!
      У нее задрожал подбородок. Тай вздохнул и поцеловал его.
      — Хорошо, напарник. Отныне мы с тобой партнеры. Выходим на тропу войны. Ну, приступаем?
      — Ох, Тай! — Глаза у Бонни подозрительно заблестели.
      — Только не надо плакать. И вообще — из-за чего ты такую бурю подняла?
      Бонни посмотрела на него сквозь слезы, улыбаясь в ответ. Улыбка и слезы, однако, скоро уступили место холодной решимости, и она достала из-за пазухи конверт.
      — За какое-то время до... — Бонни смахнула со щеки последнюю слезу и заговорила по-деловому. — Уже несколько дней мама получала странные письма. Я думала, это обычные почтовые фокусы, и не придавала им никакого значения. Теперь же у меня появились сомнения.
      — Письма с угрозами? — встрепенулся Тай. — Дай-ка я посмотрю.
      — Подожди. Ты знаешь кого-нибудь, кто шлет по почте карты? Ты, например, понимаешь, что они означают? И получал ли Джек что-то подобное?
      — Карты? Нет. Ты имеешь в виду игральные карты?
      — Да. Из клуба «Подкова».
      — Опять Алессандро, — пробормотал Тай.
      — Я тут все перерыла — искала другие конверты, те, что пришли до... несчастья. Они пропали. Я когда приехала с похорон, то стала разбирать кипу писем и телеграмм с соболезнованиями, и вот смотри, что нашла. Потому и вспомнила про остальные.
      Тай выхватил конверт. Адрес на нем был написан расплывшимися синими чернилами, корявыми печатными буквами.
      — Письмо на имя Блит Стюарт, — в полном недоумении сказал Тай. — Судя по штемпелю, отправили его из Голливуда вчера вечером, 19-го, то есть через два дня после смерти! Но это же лишено смысла!
      — Вот поэтому я и подумала, что это важно, — дрожащим от волнения голосом сказала Бонни. — Может быть, когда мы соберем вместе все то, что лишено смысла, нам как раз и откроется то, в чем заключен смысл.
      Тай вытряхнул содержимое конверта и уставился на эту штуку.
      — И это все, что в нем было?
      — Я же сказала, это бред какой-то.
      В конверте лежала игральная карта с золотой подковкой на синем поле рубашки. Девятка бубен.

      То ли из-за этой истории с газетой, то ли из желания преодолеть собственную нерешительность при виде Паулы Перис, но трехдневную борьбу с самим собой мистер Эллери Квин завершил поездкой к белому домику на холмах.
      Было это в четверг, поутру. В приемной уже сидел инспектор Глюк. Полицейский с головой ушел в изучение колонки мисс Перис в воскресной газете — не иначе, зубрил ее наизусть. Заметив Эллери, он быстро свернул газету и сунул ее в карман.
      — А, вы тоже страстный поклонник журнального творчества мисс Перис? — пряча экземпляр того же издания, улыбнулся Квин.
      — Привет, Квин... — буркнул инспектор. — Да ладно, чего ходить вокруг да около. Колонку ее ты, конечно, зачитал до дыр. Чертовски забавно, я бы сказал!
      — Ничуть! Какая-то ошибка, без сомнения.
      — Ну да, и поэтому ты здесь, без сомнения. Этой даме придется давать объяснения. Это ж надо — с понедельника водит меня за нос! Да я ей шею сверну!
      — Прошу тебя, — резко сказал Эллери. — Не забывай, что мисс Перис — леди, и не говори о ней, как будто она у тебя на службе.
      — Значит, она и тебя нокаутировала, — усмехнулся Глюк. — Слушай, Квин, я ведь не в первый раз съезжаю с катушек с этой чертовой бабой. Разнюхает она что-то важное — прошу ее зайти в участок, вежливенько так, заметь себе, прошу! И сразу она, видите ли, не может покинуть дом, боится она, видите ли, толпы!
      — Все, хватит. Перестань оскорблять ее.
      — А сколько раз я вызывал ее в суд? И каждый раз увиливает. Предъявляет заключение врача — черт знает что! Ну, я ей покажу «боязнь толпы», вот попомни мои слова.
      — А пока, я смотрю, гора опять пришла к Магомету, — ядовито заметил Эллери. — Кстати, как идет расследование?
      — На след пилота пока не вышли. Но это вопрос времени. Думаю, что где-то поблизости, а может быть, и на самом плато он спрятал свой собственный самолет. И тогда, после приземления, ему всего-то и нужно было, что перебраться на свой борт. И тю-тю!
      — Гм... Я так понял, доктор Полк подтвердил мое предположение о причине смерти? — спросил Эллери.
      — Вскрытие показало, что в каждом трупе больше пяти гран морфина. Док говорит, это значит, что в термосах было жуткое количество отравы. А наш химик Бронсон нашел там еще аллюрат натрия. Это новый барбитурат, действует как снотворное.
      — Неудивительно, что они были так спокойны, — заметил Эллери.
      — Полк говорит, что эта дьявольская смесь вырубает человека меньше чем за пять минут. А пока они спали, начал действовать морфин. Так что оба умерли в течение получаса. Думаю, что первым отключился Джон. Блит, глядя на него, решила, что он просто задремал. Понимаешь, да? Снотворное в этом случае сыграло важную роль. Первая жертва, не важно кто, вроде как засыпает, хотя на самом деле при смерти, а другой, ничего не подозревая, пьет из своего термоса. Получается, что аллюрат натрия был добавлен для подстраховки — на тот случай, если они будут пить не одновременно. Да, этот малый чертовски смекалистый. Трюк сработал. Полк установил паралич дыхательных путей. Самое поганое, что нельзя определить, где был куплен этот чертов аллюрат. Сейчас его продают в каждой аптеке. А вот добраться бы до морфина — и считай, дело в шляпе.
      — Есть что-то новенькое?
      — Не сказать чтобы много. Я пытался установить, кто послал корзину с коктейлями, но без толку. Нашел только, откуда ее достали. Заказ был получен по почте, а письмо они выбросили. Имя, ясное дело, вымышленное. Зацепок у нас очень мало. Самолет Ройла чист, никаких отпечатков пальцев, кроме Джона, Блит и Тая. Этот парень всю дорогу был в перчатках. Хотя, с другой стороны...
      — Ну давай, давай. Не томи душу.
      — Кое-какую ниточку мы нащупали среди подружек Джона. Это был еще тот кобель! — Глюк даже крякнул. — Правда, и козочки в этом городишке только и ищут себе покровителей, так что...
      — Знаешь, я не в настроении обсуждать любовные дела, — оборвал его Эллери. — Лучше скажи, что там с Парком? В газетах о нем ни слова.
      — Да он помер.
      — Как это?
      — Покончил с собой. Сегодня вечером будет в прессе. Все его барахло мы нашли в целости и сохранности в голливудской ночлежке, и там же была записка. Дескать, он болен, ему так и так помирать, годами не может заработать себе на прокорм, так что теперь жене и сыну будет облегчение.
      — А! Значит, трупа вы не обнаружили?
      — Послушай, мой мозговитый друг, — ухмыльнулся Глюк. — Ты думаешь, записку подбросили? Забудь. Мы удостоверили почерк. Кроме того, доподлинно установлено, что самолетом Парк управлять не умел.
      Квин пожал плечами.
      — Кстати, после того как сваришь в масле мисс Перис, сможешь для меня кое-что сделать?
      — Что именно? — подозрительно сощурился Глюк.
      — Приставь хвост к Бонни, круглосуточно.
      — К Бонни Стюарт? Это еще зачем?
      — Провалиться мне, если я знаю. Наверно, просто чутье. Только, Глюк, отнесись к моей просьбе серьезно. Это может оказаться как нельзя кстати.
      Тут к ним заглянула секретарша и натянуто улыбнулась:
      — Инспектор, вы можете войти.
 

* * *

 
      Когда инспектор появился из кабинета Паулы, он жаждал крови.
      — Тебе нравится эта дама, да или нет? — спросил он мистера Квина.
      — А что случилось? — встревожился Эллери.
      — А то, что, если да, иди и говори с ней. Тискай ее, целуй, делай что угодно, но узнай, откуда она выкопала эту историю!
      — Значит, тебе она этого не сказала, — пробормотал Эллери.
      — Нет, не сказала. Но если она и дальше будет молчать, я из нее всю душу вытрясу. Заберу ее в участок и посажу в многоместную камеру. Пусть тогда вопит про спою чертову фобию! Вот возьму и задержу по обвинению в... в преступном сговоре! Или вытащу в суд в качестве главного свидетеля!
      — Ну, успокойся, успокойся. Ты же не станешь зажимать прессу в эпоху сверхчувствительности к конституционным правам. Или ты хочешь, чтобы тебе предъявили иск, как, помнишь, было в деле газетчика Гувера?
      — Я тебя предупредил! — крикнул Глюк и вышел из приемной.
      — Мистер Квин, пожалуйста, — сказала секретарша.
      Затаив дыхание, Эллери вошел в святая святых. Паула, вызывающе красивая, в этот момент доедала яблоко и смотрела укоризненно.
      — И вы тоже? — Она рассмеялась и указала гостю на кресло. — Мистер Квин, вам не идет столь трагический вид. Сядьте и расскажите мне, почему вы мной так бесстыдно пренебрегаете.
      — Вы прекрасны, — со вздохом сказал Эллери. — Вы слишком хороши для того, чтобы следующий год провести в тюрьме. Знаете, мисс Перис, я в полной растерянности.
      — Отчего же?
      — Не знаю, какой части совета Глюка последовать — тискать вас или целовать. А вы бы сами что предпочли?
      — Воображаю: это чудовище в роли купидона, — пробормотала Паула. — А почему вы мне хотя бы не позвонили?
      Эллери посерьезнел.
      — Паула, вы знаете, что я вам друг. Скажите, что за этим стоит? — Он похлопал по газете.
      — Я первая задала вопрос, — демонстрируя ямочку на щеке, заметила она.
      У Эллери появился голодный взгляд. В серебристом платье, надетом поверх турецких шальвар, охватывающих лодыжки, она была обворожительна.
      — А вы не боитесь, что я воспользуюсь советом Глюка?
      — Дорогой мой мистер Квин, — холодно сказала она, — вы переоцениваете свои возможности — и его тоже — по части внушения страха.
      — Я... да, я так и сделаю. — Не сводя с нее глаз, Эллери шагнул к женщине, но она не дрогнула, просто посмотрела на него и сочувственно покачала головой:
      — Видно, что Голливуд оказал на вас свое тлетворное влияние.
      Мистер Квин замер и покраснел до ушей. Потом сказал резко:
      — Мы отклонились от сути. Я хочу знать...
      — Как случилось, что в воскресный выпуск попала моя колонка, где я сообщила о том, что Джона и Блит похитили во время их свадебного путешествия?
      — Не увиливайте от существа вопроса!
      — Какой вы грозный, — промурлыкала мисс Перис, скромно потупив глазки.
      — Черт возьми, да не играйте же со мной! — раскричался Эллери. — Ведь вы написали это еще до похищения! Откуда вы узнали, что Ройла и Стюарт собираются захватить?
      Паула вздохнула:
      — Знаете, мистер Квин, вы достойны всяческого восхищения, но что заставляет вас думать, что вы имеете право говорить со мной в таком тоне?
      — О боже мой! Паула, вы не видите, во что влипли? Где вы взяли информацию?
      — Вам я отвечу точно так же, как и инспектору Глюку: это не ваше дело.
      — Но мне вы должны сказать. Глюку я не передам. Но мне необходимо знать!
      Паула поднялась:
      — Думаю, мы закончим разговор.
      — О нет! Вы намерены меня просто так выпроводить?
      — Мистер Квин, я не обязана удовлетворять инстинкты детектива.
      — Да черт с ними, с моими детективными инстинктами. Я же за вас беспокоюсь.
      — Ну знаете ли, мистер Квин...
      — Я не хотел это говорить. То есть...
      — Но вы сказали. — Паула улыбнулась. (И опять эта треклятая ямочка!) — Вы что же, и правда за меня беспокоитесь?
      — Не совсем так, — замямлил Эллери, ничего уже совсем не смысля с этой ямочкой, — я имел в виду...
      Она вдруг расхохоталась и плюхнулась в кресло.
      — Боже, до чего же смешно! — восклицала Паула сквозь приступы смеха. — Великий детектив! Гигантский интеллект! Человек с нюхом ищейки!
      — И что это вас так забавляет? — сухо спросил Эллери.
      — Вы думаете, я имею отношение к этим убийствам?
      Паула промокнула расписным платком выступившие на глазах слезы. Эллери вспылил:
      — Абсурд! Ничего подобного я не говорил!
      — Именно это вы имели в виду. Я и не представляла, что вы такой проницательный, мистер Шерлок Холмс. Мне следовало бы рассердиться на вас. Да, я на вас сержусь!
      И совершенно сбитый с толку, Эллери понял, что она действительно зла на него.
      — Но заверю вас...
      — Вы, мужчины, очень самоуверенны. Вы все сверхчеловеки. Этакая надежда и опора для бедной боязливой журналистки. Вы хотели дать ей радостное ощущение свободы, внушить любовь, бросились в романтическую атаку, несли всякий милый вздор — и все в надежде выведать ее секреты!
      — Должен указать в порядке самозащиты, что попытку, как вы сказали, «романтической атаки» я предпринял задолго до убийства Джона и Блит.
      Паула приложила к глазам платочек и отвернулась от Эллери. И тут он заметил, что у нее затряслись плечи. «Черт возьми, какой же я глупец! — подумал мистер Квин. — Довел бедняжку до слез». Его переполняла жалость к ней и сознание собственной силы, он уж собрался утешать мисс Перис, но она неожиданно обернулась, и, к своему изумлению, Эллери увидел, что она смеется.
      — Вот уж действительно болван, — с горечью сказал он и пошел к двери. Она потешалась над ним!
      Паула опередила его и прижалась к двери спиной.
      — Милый мой глупыш, подождите, не уходите пока.
      — Не вижу, зачем оставаться, — ответил Эллери непримиримо, однако с места не сдвинулся.
      — Затем, что я так хочу.
      — А, ну это и видно.
      Потрясающе умное замечание. Где его острый язык? Способность к трезвому мышлению? А? Он видел прямо перед собой море нежности в глазах Паулы.
      — Я вам скажу то, чего не говорила этому противному Глюку. Так вы останетесь?
      — Н-ну-у...
      — Хорошо. Мы опять друзья.
      Она взяла Эллери за руку и отвела к дивану. Эллери почувствовал, как по его телу разлилась теплота. «Ну что ж, совсем неплохо, — подумал он. — Ее поведение кое о чем говорит. Я нравлюсь ей. Какая у нее маленькая теплая рука. Очень узкие ладошки при ее-то комплекции. Конечно, не такая уж она и крупная! Просто не малышка. Но и не толстушка. Определенно, не толстушка!»
      Мистер Квин не любил маленьких женщин. Он был убежден, что мужчины обманывают сами себя, когда прижимают к груди маленькую женщину. «Как она все же хороша! — глядя на Паулу, подумал Эллери. — Настоящая красавица аристократка. Царственная, можно сказать...»
      — Царственная, — крепко сжав ее руку, вслух произнес он.
      — Что вы сказали? — спросила мисс Перис, но руку свою не убрала.
      — О, ничего, — ответил Эллери. — Просто кое-что не помнил. Царственная... Ха-ха-ха!
      — Вы изъясняетесь загадками, — вздохнула Паула и потянула его за руку, усаживая рядом с собой. — Думаю, потому вы мне и нравитесь. Приходится постоянно быть начеку.
      «А что будет, если я, как бы невзначай, закину руку ей за плечи? — подумал Эллери. — Они у нее такие крепкие и в то же время очень женственные. Может быть, и нежные... Интересно, захочет ли она укрыться от своей фобии в моих объятиях? Хотя бы уж из чисто научной любознательности следует решиться на эксперимент».
      — Так о чем вы хотели мне рассказать? — приступая к проведению своего эксперимента, спросил он.
      Одно краткое сладкое мгновение она терпела почтительное прикосновение его руки, и Эллери убедился, что плечи у нее действительно крепкие и одновременно нежные. То, что нужно, то, что нужно! В пылу научного рвения он сжал их. Она дернулась в сторону, Как норовистая кобыла. Потом села поодаль, мучительно заливаясь краской.
      — Скажу вам сразу... я... — невнятно проговорила она, обращаясь в основном к своему платочку, споткнулась на полуслове, поднялась, подошла к столику и взяла сигарету. Эллери, с повисшей в воздухе рукой, почувствовал себя довольно глупо.
      — Да? — выдавил он из себя.
      Женщина опустилась в кресло-качалку, занятая своей сигаретой. Не поднимая глаз, она заговорила:
      — Примерно за час до угона самолета мне позвонили. Звонивший сказал, что организовано похищение Джона и Блит.
      — Откуда был звонок?
      — Этого я вам сказать не могу.
      — Не знаете?
      Паула молчала.
      — А кто звонил? — Эллери вскочил. — Паула, вы знали, что их убьют?
      Мисс Перис гневно полыхнула очами:
      — Эллери Квин, как вы смеете оскорблять меня подобным вопросом?
      — Вы сами напросились, — горько сказал мистер Квин. — Все это очень странно, Паула.
      Она хранила молчание. Эллери провел взглядом по ее гладким волосам, с этой интригующей снежно-белой прядью седины. Да, он получил урок. Единственное, в чем он ничего не понимал, — это женщины. А перед ним оказалась исключительно умная и ловкая женщина. Эллери встал с дивана и во второй раз направился к двери.
      — Стойте! — крикнула Паула. — Подождите. Ну хорошо, я скажу вам то, что могу.
      — Жду.
      — Мне не следовало бы это делать, но вы такой... Прошу вас, не сердитесь на меня.
      Взгляд ее красивых глаз светился такой теплотой и нежностью, что Эллери моментально растаял.
      — Я знаю, кто звонил. — Она говорила совсем тихо, опустив глаза. — Я узнала по голосу.
      — Этот мужчина разве не назвался?
      — Не старайтесь меня перехитрить. Я не говорила, что это был мужчина. Тот, кто звонил, назвал свое имя. Настоящее имя — я знаю этот голос.
      — Значит, никакого секрета в личности звонившего нет? Он — или она — не скрывался?
      — Ничуть.
      — И кто же это был?
      — Как раз этого-то я и не могу вам сказать! Неужели вам непонятно, что я не имею права? Это же выходит за рамки журналистской этики. Если я хоть раз выдам своего информатора, то сотни других потеряют ко мне доверие.
      — Но ведь тут убийство.
      — Никакого преступления я не совершала, — отпарировала она. — Я бы уведомила полицию, но мне из предосторожности следовало сначала прояснить, откуда был вызов. Оказалось, что из аэропорта, и к тому времени, когда я получила эти сведения, самолет уже взлетел. Более того, полиция уже знала, что их похитили.
      — Из аэропорта... — Эллери в задумчивости пожевал губу.
      — А потом, как я могла предположить, что все закончится их убийством? Мистер Квин... Эллери, не смотрите на меня так!
      — Вы просите, чтобы я ваши слова принял на веру? Но даже сейчас я считаю, что вы просто обязаны сказать об этом звонке Глюку и сообщить ему, кто звонил.
      — Боюсь, что вам ничего другого не остается, как просто поверить мне, — прошептала мисс Перис.
      — Отлично, — ответил мистер Квин и в третий раз пошел к двери.
      — Подождите! — крикнула ему вдогонку Паула. — Хотите, подкину вам нечто действительно стоящее?
      — Не слишком ли будет? — саркастически осведомился Эллери.
      — Только для ваших ушей. Я этого пока еще не публиковала.
      — Ну и?..
      — Чуть больше недели назад, точнее, 13-го числа, в среду, Джон и Блит совершили воздушное путешествие.
      — Я не знал, — пробормотал Эллери. — И куда же они летали?
      — В Шоколадные горы, в поместье мистера Стюарта.
      — Ничего особенного я в этом не вижу. Джон и Блит к тому времени уже решили пожениться. Вполне естественно перед этим повидаться с отцом.
      — Только не говорите, что я вас не поставила в известность.
      Эллери нахмурился:
      — Паула, вы слишком много знаете, и это меня беспокоит. Говорите уж, кто отравил Джона и Блит?
      — Опять за старое?
      — Или — что еще важнее — почему их отравили?
      — О-о, как вас заело, да?
      — Вы не ответили на мой вопрос.
      — Душа моя, — со вздохом произнесла Паула, — я всего лишь одинокая женщина, сижу в большом доме и никуда не выхожу. Все, что я знаю, я черпаю из газет. И тем не менее я начинаю думать, что о мотиве можно догадаться.
      — Догадаться! — Эллери презрительно сморщил нос.
      — Я начинаю также думать, что и вам это по силам.
      Некоторое время они в упор смотрели друг на друга, потом Паула улыбнулась и протянула ему руку:
      — До свиданья, Эллери. Приходите еще. О боже мой, я начинаю вести себя как школьница!
      Когда мистер Квин все-таки удалился, Паула, приложив руки к пылающим щекам, еще долго смотрела на закрывшуюся за ним дверь. Потом она ушла к себе в спальню, села перед трюмо и внимательно посмотрела на себя в зеркало. «А почему бы и нет? — подумала мисс Перис. — Надо просто набраться храбрости. А он, кажется...» Она потянулась всем телом, и по спине побежали мурашки. Они разбегались от плеча, которое стиснул мистер Квин в процессе проведения своего строго научного эксперимента.

      Мистер Квин ехал с холмов, довольный действием своих чар. Однако к восхищению собой примешивался неприятный холодок: его не покидало чувство, что он чего-то недослушал или что-то упустил. Интуиция опять его не подвела — это подтвердилось, как только он переступил порог кабинета Жака Батчера.
      Голливудский вундеркинд мрачно читал колонку Паулы Перис. Сэм Викс при этом напустил на себя вид мученика, а Лью Баском вел свой монолог, явно желая направить мысли Батчера в иное русло.
      — ...Я словно птица феникс, — безостановочно болтал Лью. — Просто удивительно, как я каждый раз возрождаюсь из пепла. Над фильмом надо работать дальше, вместо Блит и Джона пусть играют Бонни и Тай.
      — Скажешь тоже, Лью, — с некоторой долей скепсиса заметил Сэм Викс.
      — А вот и наш мозговой центр, — завидев Эллери, взбодрился Лью. — Послушай, Квин, не кажется ли тебе...
      — Не будет этого, — не отрывая от газеты глаз, резко сказал Батчер. — Бонни и Тай откажутся играть, и я прекрасно их понимаю, кроме того, у нас и так уже слишком большой скандал, а Голливуд всегда остро реагировал на все, что хоть как-то связано с убийством.
      — Что случилось, Батч? — спросил Эллери.
      Батчер поднял на него глаза. Выражение его лица поразило Квина.
      — Да ничего особенного. — Он коротко хмыкнул. — Просто очередное сообщение Паулы Перис.
      — А, ты имеешь в виду ту самую колонку в воскресной газете?
      — Кто говорит о воскресной? Нет, у меня сегодняшняя.
      — Сегодняшняя? — Эллери удивленно моргнул.
      — Да. Паула пишет, что Тай и Бонни готовятся в свадебное путешествие.
      — Что?!
      — Да не верь ты этой полоумной, Батч, — сказал Лью. — На-ка, выпей лучше.
      — Как же так? — всполошился Эллери. — Я только что был у нее, и она мне ничего не сказала!
      — Может, решила, что ты сам умеешь читать, — сухо обронил Викс.
      Батчер пожал плечами:
      — Надо мне все-таки иногда просыпаться. Мне казалось, у нас все ясно с Бонни. Не будь я таким слепцом, давно бы понял, что за ее «ненавистью» к Таю скрывается что-то другое. Она же по нему с ума сходит. — Он печально улыбнулся и налил себе полный стакан джину. — Прозит!
      — Да сплетни все это, грязные сплетни, — бубнил Лью. — Не может она так поступить с моим другом.
      — А они знают, что ты уже знаешь? — спросил Эллери.
      — Понятия не имею. А, какая разница!
      — Где они сейчас?
      — Только что звонила Бонни, веселенькая, как жаворонок, — ну, то есть учитывая все. Они с Таем собирались в «Подкову». Задумали поиграть с Алессандро в «полицейских и воров». Что ж, удачи им.
      Эллери пулей вылетел со студии. Алый родстер Бонни стоял у входа в «Подкову». В зале было пусто, только уборщица оттирала следы дорогой обуви голливудской элиты да бармен за стойкой уныло полировал стаканы.
      Бонни и Тай нависли над подковообразным столом в кабинете Алессандро. Сам же он сидел напротив и спокойно выстукивал по столу медленный ритм какой-то мелодии.
      — Похоже, сегодня у меня плохой день, — завидев вошедшего Эллери, хрипловато произнес Алессандро. — Джо, все нормально. Эти господа стволов при себе не носят. Так что не дергайся. И что же у вас на уме?
      — О-о! Мистер Квин! — обрадовалась Бонни. Габардиновый костюм отлично сидел на ее ладной фигурке, да еще малиновая шляпка на белокурой головке — Бонни была потрясающе хороша. — Мы пришли спросить у мистера Алессандро про эти расписки.
      Они еще ничего не знают, подумал Эллери.
      — Какое совпадение! — улыбнулся он. — Я здесь за тем же.
      — И вы, и еще инспектор Глюк, — хмыкнул маленький толстяк. — Только он приходил в понедельник.
      — Меня это не волнует, — отрезал Тай. — Вы признаете, что мой отец был должен вам сто десять тысяч?
      — Конечно, признаю. Это правда.
      — В таком случае почему эти долговые расписки оказались при нем?
      — Потому что он со мной расплатился.
      — Как расплатился? Когда?
      — В четверг, 14-го. Как раз неделю назад.
      — И чем?
      — Новенькими американскими долларами. Тысячными купюрами.
      — Вы лжец.
      Охранник Джо тихо зарычал. Однако Алессандро улыбнулся:
      — Я терпел достаточно. За такие слова, Ройл, мне надо бы отдать тебя Джо. Но я понимаю, твой старик только что получил свое, и ты слегка перевозбужден.
      — Тебе с твоими бандитами меня не запугать.
      — А, ты, может быть, думаешь, что я как-то связан с убийцами? Отвали, Ройл. У меня приличное заведение, и в этом городе со мной считаются. Так что отвали, если хочешь себе добра.
      У Бонни перехватило дух, но тут же она сверкнула глазами, вынула из сумочки конверт и швырнула его по столу к Алессандро.
      — А этому тоже есть объяснение?
      Толстяк взял конверт, вынул из него игральную карту с синей рубашкой и воззрился на нее. Эллери чуть не застонал: еще одно из тех таинственных посланий, а он совсем упустил их из виду!
      Алессандро пожал плечами:
      — Это из нашего заведения, да. И что?
      — Это мы и пытаемся выяснить, — буркнул Тай.
      — Никаких шансов, — помотал головой Алессандро. — Эти карты могут оказаться у кого угодно. У нас тут сотни людей играют, а кроме того, такие колоды мы дюжинами раздаем в качестве сувениров.
      — Понятно, — заторопился Эллери. — Алессандро Прав, здесь мы ничего не узнаем, пошли.
      Они не успели ничего возразить, как Квин подхватил их под руки и скоренько утащил за собой на улицу. В машине он первым делом попросил:
      — Бонни, дайте-ка мне взглянуть на конверт.
      Эллери внимательно осмотрел его и положил к себе в карман.
      — Подождите, — сказала Бонни. — Он же мне нужен. Это улика!
      — Да вы скорее все испортите. Пусть лучше побудет у меня, вместе с остальными. Ох, какой же я идиот!
      Бонни чуть не задавила русскую борзую.
      — Они у вас?! Значит, это вы забрали...
      — Да, да, — нетерпеливо откликнулся Квин. — Мне кажется, что я все-таки больше в этом понимаю, при всей моей забывчивости. Бонни, едем на студию «Магна».
      Тай их не слышал — сидел и бормотал себе под нос:
      — Он нам врал. Все сплошная ложь. Ни слова правды...
      — Ты о чем?
      — Что Алессандро врал. У нас ведь только его слова, что отец расплатился. А если отец отказался или, что более вероятно, стал объяснять, что таких денег у него нет? Для Алессандро проще простого найти пилота среди своих подонков. Он угнал самолет, отравил наших и положил порванные расписки отцу в карман.
      — А зачем, Тай? — Бонни наморщила лоб.
      — Он же знал, что денег с отца не получит, и решил отомстить. А расписки — это чтобы полиция подумала, что отец с ним расплатился, а значит, у Алессандро нет мотива. Таким образом, он снимал с себя возможные подозрения.
      — Немного по-детски, но приемлемо, — заметил Эллери.
      — Ну а если так, то при чем здесь моя мама? — спросила Бонни. — Ее же тоже отравили. Ты разве не понимаешь, что этот факт не укладывается ни в какую схему? Или ты знаешь, почему убили и ее?
      — Нет, — ответил Тай. — Я знаю только одно: у отца таких денег не было и взять их он нигде не мог.
      — Да, между прочим, вам известно, что в сегодняшней газете Паула Перис весьма прозрачно намекает на то, что вы уже стали парочкой?
      Тай часто заморгал, а Бонни внезапно побледнела и резко затормозила у бордюрного камня.
      — Что-о-о?!
      — Она пишет, что у вас с Таем большая любовь и дело дошло до объятий и поцелуев.
      У Бонни задрожал подбородок: вот-вот расплачется. Но она справилась, подняла голову, повернулась к Таю и яростно выдохнула:
      — Ты же обещал!
      — Но, Бонни... — Тай продолжал хлопать ресницами.
      — Ты... вот гад!
      — Бонни! Ты что, подумала...
      — Не смей разговаривать со мной! Ты только и бегаешь за рекламой!
 

* * *

 
      Кажется, всем пришлось плохо в этот поганый день.
      В кабинете Вундеркинда Бонни первым делом бросилась к жениху и демонстративно поцеловала его в губы. Затем она сняла трубку и набрала номер.
      — Мисс Паулу Перис, пожалуйста.
      Батчер недоуменно поглядывал на юных звезд, красных от гнева.
      — Мисс Перис? Это говорит Бонни Стюарт. Я только что узнала, что вы сделали потрясающее открытие. Ваша проницательность сказала вам, что мы с Таем Ройлом собираемся пожениться или совершить что-то столь же глупое и невероятное. Это ложь.
      — Я вас не поняла, — пролепетала Паула.
      — Если вы не хотите иска за клевету, будьте любезны немедленно дать опровержение!
      — Но, Бонни, у меня превосходный источник...
      — Не сомневаюсь. Он мне отвратителен, так же как и вы, раз слушаете его!
      — Я вас не понимаю. Тай Ройл...
      — Вы все слышали. — Бонни швырнула трубку и испепелила Тая взглядом.
      — Ничего себе! — протянул Лью. — Прямо как в старые добрые времена. Ну а теперь давайте о нашем фильме.
      — Значит, это неправда? — медленно проговорил Жак Батчер.
      — Конечно, неправда! А что касается этого гнусного типа...
      Тай крутанулся на каблуках и вышел за дверь. Эллери кинулся за ним вдогонку.
      — Это не вы рассказали Пауле? — спросил он Ройла.
      — Кто же я такой, по-вашему?
      — Гм... — Мистер Квин искоса посмотрел на Тая. — Очень занятно. Не удивлюсь, если Бонни сама все устроила.
      — Что-о? — взорвался Тай, но так же быстро и притих. — Хотя, возможно, вы и правы. Это в ее духе. Она все время так со мной поступает, сколько раз я уже получал от нее оплеухи.
      — Ох уж эти женщины, — тяжко вздохнул Эллери.
      — Сначала я подумал на эту чертову француженку. Она единственная, кто мог нас подслушать.
      — О-о, так вы и правда обнимались?
      — Н-ну... но теперь все позади. Кончено! Эта двурушница меня окончательно достала! Ничего хорошего у меня с ней не выйдет.
      — Мужественное решение, — сердечно сказал Эллери. — Мужчине вообще гораздо лучше быть одному. Вы сейчас куда?
      — А, черт, сам не знаю.
      Они стояли перед ровным рядом небольших каменных бунгало.
      — Странно, мы остановились напротив бывшей отцовской костюмерной, — сказал Тай. — Сила привычки, что ли? Надо бы зайти. Вы не против?
      — Нисколько, — откликнулся Эллери. — Из нас обоих сделали дураков, так что будем вместе купаться в своих несчастьях.
      И следом за Таем он вошел в бунгало Джона Ройла.
      И там нашел ключ к шифру.
      Нашел он его совершенно случайно, и то потому только, что вид комнаты навел его на простую мысль: после смерти старшего Ройла здесь ничего не трогали. Было даже полотенце, запачканное гримом. Оно валялось на столике перед зеркалом рядом с портативной пишущей машинкой, на вид как будто новенькой.
      И вот, пока Тай лежал на кушетке, уставясь неподвижным взглядом в потолок, Эллери мыкался по комнате и совал нос во все щели.
      Первое, что нашел Квин, выдвинув ящик столика, был сложенный и помятый лист желтоватой бумаги размером восемь с половиной на одиннадцать дюймов. Одна сторона чистая, а на другой напечатан текст. Прочитав наверху напечатанное заглавными буквами «КАРТЫ И ЧТО ОНИ ОЗНАЧАЮТ», Эллери крякнул так, что Тай моментально скатился с кушетки.
      — Что там? В чем дело-то?
      — Я нашел! — вопил Эллери. — Карты! И все напечатано. Ну, подарок судьбы! Минутку. А не может ли быть, что...
      Тай наморщил лоб над листом. Эллери снял футляр с пишущей машинки, отыскал чистый лист бумаги, вставил под каретку и быстро стал печатать, сверяясь с помятым листом. И по мере того как он работал, довольное выражение его сияющей физиономии сменялось мрачной задумчивостью.
      Он встал, аккуратно сложил оба листа, убрал их в карман, закрыл машинку и взял ее с собой.
      — Ну все, Тай. Пошли.
      Вернувшись, они застали Бонни в объятиях Батчера, причем Бонни, судя по виду, все еще штормило, а Батчер был дико счастлив. Лью усмехался, как благодушный сатир.
      — А у нас новости, — сказал Эллери. — Отцепись от нее, Батч. Есть разговор.
      — И что такое? — подозрительно сощурился Лью.
      — Я не знаю, известно это вам или нет, но Тай и Бонни в курсе. Дело в том, что Блит на протяжении некоторого времени, вплоть до прошлого воскресенья, получала анонимные письма.
      — Я этого не знал, — медленно проговорил Жак Батчер.
      — Какого содержания? — спросил Лью. — С угрозами?
      — Обычные конверты, надписанные печатными буквами, скорее всего прямо на почте, здесь, в Голливуде. Кроме игральных карт в них, ничего не было.
      Эллери достал бумажник и извлек из него стянутую резинкой тонкую пачку конвертов. Батчер и Лью придирчиво все изучили.
      — Клуб «Подкова», — отметил Лью.
      — Что они означают? — спросил Батчер. — Бонни, почему ты мне ничего не говорила?
      — Я не придавала им никакого значения.
      — Винить надо меня. Я таскал эти карты у себя в кармане и ни разу не вспомнил про них с самого воскресенья, зато теперь я нашел к ним ключ.
      Эллери положил на стол желтоватую бумагу. Лью, Батчер и Бонни склонились над ней.
      — Ничего не понимаю, — пробормотала Бонни. — Похоже на предсказание судьбы?
      — Предсказание трагической судьбы, — заметил Эллери. — Текст, напечатанный на этом листе, не что иное, как пояснение к картам: что каждая из них означает.
      — Смотрите: первое послание было отправлено 11-го числа, получено на следующий день, 12-го, значит, девять дней назад, или за пять дней до убийства. И что же в этом конверте? Две пиковые карты — валет и семерка.
      Все автоматически вытянули шею к бумаге. Обе карты, валет и семерка пик, имели одно значение — «враг».
      — Выходит, что два врага, — сказал Эллери. — Создается впечатление, что кто-то предупреждает Блит: «Берегись. Мы оба по твою душу».
      — У мамы — два врага? — тупо переспросила Бонни. В глазах у нее плескался ужас, когда она, словно против воли, посмотрела на побледневшего Тая.
      — Второй конверт пришел в пятницу, 15-го. В нем тоже две карты — десятка пик и двойка треф. А что они означают?
      — Десятка пик — «большие неприятности», — прочел Тай, — а двойка треф — «два дня или две недели спустя».
      — Два дня! — крикнула Бонни. — Пятница — это 15-е, а маму убили в воскресенье, 17-го!
      — А в воскресенье, 17-го, на летном поле я видел, как Клотильда принесла третий конверт, — продолжал Эллери. — И после того как ваша мама его выбросила, я подобрал его. В нем лежала разорванная надвое восьмерка пик. Если вы посмотрите на примечание внизу, то увидите, что разорванная пополам карта имеет противоположный смысл. Заметьте, что конверт с разорванной картой Блит получила всего за несколько минут до угона самолета. А целая восьмерка пик означает «опасность будет предотвращена»!
      — Ну это уж из разряда детских глупостей, — не совсем уверенно произнес Батчер. — Совершенно неправдоподобно.
      — И однако же правда, — пожал плечами Эллери. — А сегодня Бонни передала мне последнее послание — конверт с девяткой треф. Эта карта означает «последнее предупреждение». И вот это-то, Батч, действительно выглядит полнейшим бредом, поскольку было отправлено через два дня после смерти Блит.
      Вундеркинд разозлился.
      — И до сих пор все это смотрелось как чушь собачья, но уж последнее... Да разве можно принимать эту муру всерьез? Но если вам так хочется, то придется допустить, что тот, кто послал Блит последний концерт, еще не знал, что ее отравили. А поскольку очевидно, что все послания — дело рук одного персонажа, то я считаю, что им вообще нельзя доверять. Лью тоже решил поглумиться:
      — Да, нелепей не придумаешь. Явно сбрендил мужик. Эллери, а где ты откопал эту опись?
      — В костюмерной Джона Ройла, — ответил мистер Квин и снял с пишущей машинки крышку. — Более того, если вы внимательно посмотрите образец, только что отпечатанный мной на этой машинке, и сравните его со шрифтом на желтом листе, то вам бросятся в глаза совершенно одинаковые повреждения на строчных знаках «х» и «р». Абсолютно идентичные, — повторил он со странной ноткой, схватил со стола Батчера большое увеличительное стекло и вперился в сомнительные литеры. А засечки-то свежие! Тем не менее он спокойно положил лупу и сказал обыденно: — Да, так оно и есть. Эта таблица значений карт напечатана на машинке Джона Ройла. Тай, она действительно вашего отца?
      — Да. Да, конечно, — сказал Тай и отвернулся.
      — Машинка Джека? — удивился Батчер.
      — Так-так, — фыркнул Лью. — И что это ему захотелось поиграть в карты?
      Смешок повис в тишине, и Лью с опаской покосился на Бонни.
      — Значит, таблица напечатана на машинке Джона Ройла... — осипшим вдруг голосом произнесла девушка. — Вы уверены?
      — Абсолютно. Шрифты говорят так же точно, как отпечатки пальцев.
      — Тай Ройл, ты слышал? — спросила Бонни. — Ты слышал, что сказал мистер Квин?
      — Чего ты от меня хочешь? — не оборачиваясь, огрызнулся Тай.
      — Чего я от тебя хочу? — взвизгнула Бонни. — Я хочу, чтобы ты повернулся и посмотрел мне в глаза! Твой отец напечатал это. Он посылал моей маме карты. Это он убил ее! Твой отец!
      Тай повернулся. Он был оскорблен, лицо окаменело.
      — У тебя истерика, а то бы ты понимала, насколько глупо твое обвинение!
      — Ах так! — не унималась Бонни. — Я подозревала, что за его внезапным порывом жениться на маме что-то скрывается. Сделать предложение после стольких лет ненависти! Теперь я знаю, что он все время лгал, он вел свою игру — да, Лью, он и правда играл, но только в чудовищную игру, — а сам готовил себе прикрытие. Помолвка, свадьба, предложение провести медовый месяц у моего деда — это все ловушка! Он нанял кого-то, чтобы угнать самолет, и отравил ее!
      — И себя тоже, ты не забыла? — Тай был в холодном бешенстве.
      — Да, потому что, когда до него дошло, какое ужасное преступление совершил, он поддался единственному в своей жизни благородному импульсу и покончил с собой.
      — Бонни, я не намерен сражаться с тобой, — приглушенно сказал Тай.
      — Враги... Два врага! Все верно! Это ты и твой отец! Боже, какую миленькую любовную сцену ты вчера изобразил... Думаешь, ты тоже очень ловкий. Ты знаешь, что он убийца, и пытаешься его выгородить. А может быть, ты сам и помогал ему.
      Тай сжал кулаки; через секунду разжал пальцы и потер кисти, как будто снимая боль; потом развернулся и, ни слова не говоря, вышел из комнаты.
      Бонни, рыдая, кинулась на грудь Батчеру.
 

* * *

 
      Вернувшись домой, Бонни сразу ушла к себе и легла на кровать, как была, в одежде. Голова болела страшно, и в темном уголку этой боли пульсировало удивление: Бонни сама себя не понимала, сама себе не верила. Неужели все так и есть? И возможно ли это вообще? А вчера, когда он говорил, что любит ее, разве он играл? Она могла бы поклясться... Нет, все факты против него. Кто мог рассказать Пауле Перис об их примирении? Только Тай. И это после того, как она умоляла его ничего никому... Да еще этот листок.
      Нельзя зачеркнуть годы ненависти, просто сказав три коротких слова — «я тебя люблю».
      Эту ночь Бонни провела без сна и покоя. В три часа ночи, вконец издерганная, она поднялась и включила все лампы.
      В восемь утра в дверь постучалась Клотильда.
      — Ах, деточка, ты себя изведешь! Смотри-ка, я принесла легкий завтрак. Галеты с джемом и...
      — Нет, спасибо, Тильда, — вяло отмахнулась Бонни. — Еще письма?
      Она занялась кипой конвертов, лежащих на подносе.
 
      «Дорогая Бонни Стюарт, нет слов, чтобы выразить мое сочувствие в связи с постигшим Вас горем. Примите мои соболезнования...»
 
      И так далее.
      «Ну почему бы им не оставить меня в покое? Нет, я просто неблагодарная. Они милые, они так любили маму...»
      Сердце остановилось.
      Она увидела до ужаса знакомый белый конверт. Дрожащими пальцами надорвала краешек... Нет, такого быть не может. Да и адрес на этом напечатан на машинке, неряшливо... Но сам-то конверт... и штемпель голливудский...
      Из конверта выпала игральная карта.
      Семерка пик.
      И больше ничего.
      Клотильда смотрела на нее, открыв рот.
      — Mais cherie, il semble que tu...
      — Тильда, уходи, — выдохнула Бонни.
      Семерка пик. Опять. «Враг».
      Она отшвырнула от себя конверт и карту и даже руками потрясла, как будто держала что-то мерзкое; ноги подкосились, она бухнулась на кровать и свернулась в комок под одеялом. Никогда в жизни ей не было так страшно.
      Враг — это Тай. Других врагов у нее нет.
 

* * *

 
      Перед тем как покинуть территорию киностудии «Магна», Эллери заглянул в бунгало Блит Стюарт. В ящике трюмо, под разными вещицами, как в общем-то и ожидал, он нашел машинописную копию той самой таблицы. Он был уверен, что показная небрежность Блит в обращении с этими письмами скрывает пугающую осведомленность.
      Итак, Блит знала, что означает каждая полученная ею карта! Эллери вышел из домика и из ближайшей телефонной будки позвонил мисс Перис.
      Она откликнулась счастливым голосом:
      — Вот славно! И так скоро.
      — Думаю, мне бесполезно спрашивать вас, откуда вы узнали насчет Тая и Бонни.
      — Совершенно бесполезно, мистер Ищейка.
      — Мне представляется, что от Клотильды. Больше не от кого. Она преданно вам служит!
      — Дорогой мистер Квин, вам меня все равно не раскрыть, — ответила Паула, однако в голосе проскользнула некая нотка — обида? оборона? — и Эллери понял, что попал в точку.
      — А почему вы мне сегодня утром ничего не сказали? Впрочем, это уже не имеет значения. Паула, вы допускаете, что Джон Ройл отравил Блит Стюарт из мести, а женился на ней, чтобы отвести от себя подозрения, и вся эта затея со свадьбой была частью хорошо продуманного плана?
      — Боже мой, какая глупость, — сухо ответила она. — Это ваше предположение?
      — Нет, Бонни Стюарт.
      — О! — вздохнула мисс Перис. — Несколько минут назад эта бедняжка закатила мне жуткий скандал по телефону. Думаю, что она еще не оправилась от похорон. Но таковы сложности газетной работы. Нельзя быть лапочкой для всех и при этом добиваться успеха.
      — Послушайте, Паула, вы могли бы оказать мне одну услугу? Дайте опровержение, как требовала Бонни.
      — С какой стати?
      — Потому, что я прошу.
      — Э, да вы собственник, вам не кажется?
      — Забудьте о личностях и своей работе. Понимаете, это — жизненно важно. Вы знаете, что такое жизненно важно? Паула, вы непременно должны дать опровержение. Вернитесь к прежней линии — напишите, что они враждуют с детских лет, и как они друг другу противны, и что смерть родителей еще больше разъединила их. Подбросьте им что-нибудь, пусть поцапаются.
      — Бедные дети... А почему вы хотите разъединить эту парочку?
      — Потому что они любят друг друга.
      — Потрясающая логика! Или вы принципиально против браков? Пусть между ними проляжет пропасть, потому что они друг друга любят! Зачем вам?
      — Затем, что для них любить друг друга смертельно опасно.
      — О-о! — разочарованно протянула Паула, заподозрив подвох. — У вас все?
      И повесила трубку.

      В пятницу утром, когда Эллери, Сэм Викс и Лью Баском завтракали в закусочной «Магны», туда вошел Алан Кларк, устроился рядом с ними и ослепил улыбкой пожилую официантку:
      — Кофе, красавица!
      — А, Алан, — без энтузиазма приветствовал его Квин.
      — А вот и я. О чем печаль?
      — Я вот гадаю: каков мой статус на студии?
      — Статус? — вытаращился агент. — Как это? Тебе что, не платят?
      — Его совесть замучила, — усмехнулся Лью. — В жизни не встречал такого совестливого парня. Прямо как та малютка стенографистка, с которой я был вчера вечером. Я ей говорю...
      — Знаю, знаю, — прервал его Эллери. — Но меня взяли в «Магну» работать над фильмом о Ройлах и Стюартах, а картина сниматься не будет.
      — Ну а тебе разве плохо? — спросил Кларк, спрятавшись за чашкой кофе. — У меня сердце разрывается из-за тебя.
      — Нет, а что мне делать-то, Алан? Ведь полторы тысячи в неделю!
      Трое мужчин разом покачали головами.
      — Ему платят полторы тысячи в неделю, — жалостливо произнес Сэм Викс. — Гроши какие-то!
      — Послушай, Квин, — сказал Кларк. — Разве твоя вина, что Джона и Блит отравили?
      — Но мне же заняться нечем!
      — Скажи, что тебе больше нравится, работа или деньги? — спросил Лью. — Не забывай, у нас, у писателей, есть кое-какие права.
      — Контракт же с тобой не расторгали? И не расторгнут, потому что на страже твоих интересов стою я, маленький, скромный Алан Кларк. Ты заключил контракт с киностудией, а в этом бессмертном документе нет ни слова об убийствах.
      — Но суть в том, что фильм уже никогда не сделают. Его даже исключили из плана, Батч сегодня утром объявил.
      — Ну и что? Срок действия твоего контракта — гарантированные восемь недель. Так что, будет фильм или нет, оставайся в Голливуде, пока не получишь все до последнего доллара. Или, грубо говоря, пока не накрутишь на свой счет двенадцать тысяч баксов.
      — Это преступление, — пробормотал Эллери.
      — Это — жизнь, — убежденно сказал Кларк и поднялся. — Не валяй дурака. Ему стыдно получать зарплату! Кто-нибудь из вас видел нечто подобное?
      — Я же здесь просто штаны протираю.
      — Он не хочет протирать штаны! — взорвался Лью. — Послушай, ты совесть нации, я тут тоже протираю штаны, но только за меньшие деньги. И ничего!
      — И я тоже, — тяжело вздохнул рекламщик.
      — Если тебе нечего делать, отработай эти деньги расследованием, — предложил Алан Кларк. — Раскрой убийство. Детектив ты или нет?
      — Уж я бы нашел куда девать эти денежки. Скажи, Квин, может, ты одолжил бы мне пару тысчонок? — ковыряя вилкой в яичнице с помидорами, спросил Лью. — До следующей пятницы, а?
      — Если дашь ему, значит, ты законченный идиот, — пробурчал Сэм Викс. — До следующей пятницы! А что стряслось с этой пятницей? Тебе же, сукин сын, сегодня заплатили.
      — Не лезь не в свои дела! — гаркнул на него Лью. — Ты же знаешь, я коплю на старость. Хочу завести птицеферму.
      — Такую, где цыпочки будут звать тебя папочкой? — издевался Викс. — Полюбуйтесь на него. Он копит на старость! Да ты до нее не дотянешь. Если только у тебя не хромированный желудок. Ну, пока. Пойду отрабатывать свои вшивые гроши.
      — Кстати, Сэм, — рассеянно проговорил Эллери, — я все собирался у тебя спросить. Скажи, где ты пропадал в прошлое воскресенье?
      — Я? — Единственный глаз Викса переполнился изумлением. — Болтался на Рид-Айленде. Готовил свадебный прием.
      — Знаю, но, когда я звонил на остров, мне сказали, что тебя там нет, — уже после того, как самолет угнали.
      Викс скривился:
      — И что тебя черти разбирают? Ты всерьез решил последовать совету Кларка и поиграть в сыщиков?
      — Не обижайся, — улыбнулся Эллери. — Просто я подумал, что надо с этим вопросом опередить инспектора Глюка.
      — Прими лучше мой совет и прекрати болтовню на эту тему. Вредно для здоровья.
      Викс так рассвирепел, что черная повязка подпрыгивала на глазу, когда он выходил из закусочной.
      — Что это с ним? — передавая пустую кофейную чашку официантке, спросил Эллери.
      Баском издал короткий смешок.
      — Знаешь, некоторые от рождения терпеть не могут шпинат, другие впадают в крайнее раздражение при виде грамматических ошибок. А слабость Сэма в том, что он не может найти ничего забавного в положении подозреваемого. И тем более — в двойном убийстве.
      — Нельзя уж задать человеку вполне невинный вопрос?
      — А вот и нельзя. Очень скоро ты и мне задашь вполне невинный вопрос, я ли был рядом с тобой, когда угнали самолет.
      — Ну, не всегда следует доверять своим глазам, — улыбнулся Квин.
      — Конечно, не всегда. А вдруг у меня есть брат-близнец.
      Квин моментально сделал стойку:
      — А действительно: у тебя есть брат-близнец?
      — Вот за что я тебя люблю! Ты — сама непосредственность. Покупаешься на розыгрыш с ходу. Нет у меня близнецов.
      — Я мог бы догадаться, — парировал Эллери. — Всевышний не повторил бы ошибку такого масштаба. А вот и Ройл. Тай, давай к нам, перекуси что-нибудь.
      Тай Ройл, свежевыбритый, но изможденный, как будто перетрудился ночью, подошел к ним.
      — Спасибо, я завтракал, — сказал он. — Квин, мне надо с вами поговорить.
      — Да?
      Тай сел на освободившееся после ухода Викса место, облокотился о стойку и пригладил волосы.
      — Да понял я, понял, — поднимаясь, пробурчал Лью. — Третий лишний.
      — Нет, Лью, не уходи, — устало сказал Тай. — Возможно, ты в состоянии помочь.
      Эллери и Баском переглянулись.
      — Ну конечно, парень. — Лью опять уселся. — И о чем речь?
      — О Бонни.
      — О-хо-хо, — покачал головой Эллери.
      — Опять на тебя бочку катит? — сочувственно спросил Лью.
      — Я из-за вчерашнего. — Тай принялся вертеть чашку Викса. — Она сказала, что мой отец... ну, что это дело его рук. Я всю ночь не спал, носился как ошпаренный, только об этом и думал. И кое-что открыл в себе...
      — Да? — Эллери сдвинул брови.
      — Что-то со мной происходит. Со среды. Понимаете, я не могу к ней относиться по-прежнему, как давно привык. Если совсем честно, я испытываю к ней чувство прямо противоположное. — Он перевернул чашку, звякнул о блюдце. — За каким чертом мне воевать с ней? Я люблю ее!
      — Ты, часом, не того? — спросил Лью. — Не заболел?
      — Перестань, Лью. Я по уши в нее влюбился.
      — И это после того, как вы старательно поливали друг друга грязью у всех на глазах?
      Тай криво улыбнулся:
      — Примерно такой вопрос я задал отцу, когда узнал, что он собрался жениться на Блит.
      — Да, история имеет удивительную способность к повторению, — тихо сказал Эллери и предупредил Лью взглядом.
      — Слушай, сынок, это все твое воображение и здешний климат, — заговорил Баском отеческим тоном. — Смерть Джека выбила тебя из седла, а жаркое солнце, сам знаешь, молодому организму вредно. Нет, эта любовь тебя до добра не доведет. Вот возьми, к примеру, меня. Ты видел, чтобы я хоть раз смотрел на женщину умильными глазами? Черт возьми, да с твоей внешностью и положением я бы Казанову переплюнул, у меня этих баб был бы целый гарем.
      — Уймись, Лью, мне нужна только Бонни.
      — Ну, в таком случае, — пожал плечами Баском, — заказывай себе похороны. И не говори потом, что я тебя не предупреждал.
      — Знаешь, Лью, — начал мяться Тай, — ты ведь довольно близок Бонни. Ну, в общем, я хотел попросить тебя... может, ты поговоришь с ней.
      Эллери из-за спины Тая отчаянно замотал головой.
      — Кто, я? — поразился Лью. — Ты что, хочешь сделать меня соучастником преступления? Ну нет. Давай уж сам, раз так приспичило.
      — Мистер Квин, а вы? Бонни уверена, что это мой отец... Ну, вы сами все слышали. Кто-то должен ее переубедить, доказать, что она не права. Меня же она точно слушать не станет.
      — Почему бы вам не переждать немного? — предложил Эллери. — Дайте ей время прийти в себя. Она и сама поймет, что ошибалась.
      — И в самом деле, куда спешить? — поддержал его Лью. — Пусть ребенок успокоится. Кроме того, есть Батч.
      Тай помолчал, а потом сказал в раздумье:
      — Наверное, ты прав. Ведь еще недели не прошло.
      — Мистер Квин, вас к телефону! — крикнула кассирша.
      Эллери извинился, отошел и взял трубку.
      — Алло, мистер Квин? Это Бонни Стюарт.
      — Да, — сказал Эллери и обернулся: Тай у стойки слушал вполуха Баскома, который красноречиво разводил перед ним руками.
      — Я хотела бы вам кое-что показать. Оно... пришло сегодня утром.
      — А-а, понятно. Встретимся за ленчем?
      — Разве вы не можете приехать сейчас?
      — Простите, но у меня важное дело. Давайте так: в «Дерби» в час дня.
      — Хорошо, я там буду.
      Бонни повесила трубку, и Эллери вернулся к стойке.
      — И все равно, есть одна вещь, которую нельзя откладывать, — оборвав Баскома на середине тирады, заявил Тай.
      — Что именно? — спросил Эллери.
      — Я все думаю об этих анонимных посланиях. Считаю, мы обязаны поставить в известность инспектора Глюка.
      — Ерунда все это, — скривился Лью. — Посылать карты мертвецу может только ненормальный.
      Эллери закурил сигарету.
      — Я тоже о них постоянно думаю. И похоже, вырисовывается практическая версия.
      — Значит, вы лучше к таким вещам приспособлены, чем я, — обиделся Тай.
      — Видите ли, из того странного факта, о котором только что упомянул Лью, можно сделать только два вывода. Я имею в виду, что человек послал карту уже умершей Блит Стюарт. Конечно, остается возможность, что он просто не знал о ее смерти. Но вы согласитесь, это уж слишком маловероятно: наш друг Сэм Викс и газетная братия позаботились, чтобы знали все.
      — А может быть, этот ублюдок не умеет читать, — фыркнул Лью.
      — Ага, и к тому же он глухой? По радио твердили об этом день и ночь. А потом, неграмотный адреса на конверте не напишет. Нет, нет, это не ответ.
      — Да, шуток ты точно не понимаешь, — противным голосом сказал Баском.
      — Итак, к двум выводам, каждый из которых, как представляется мне, вполне логичен. Первый из них Лью озвучил. То есть что отправитель психически больной человек. И что конверты, карты, вся эта ребяческая затея — не что иное, как продукт деятельности расстроенного ума. Для такого ума нет ничего необычного в том, чтобы продолжать посылать письма даже после того, как объект его интереса уже умер.
      — Да, это я и имел в виду, — сказал Лью.
      — Но у меня такое ощущение, что он совсем не идиот, даже если слегка не в себе, — задумчиво проговорил Тай.
      — И это ощущение я разделяю. А если он в здравом уме, то другой вывод напрашивается сам собой.
      — Ну и?.. — спросил Баском.
      Эллери встал и взял со стойки свой счет.
      — Сегодняшнее утро я собираюсь посвятить расследованию, которое должно подтвердить или опровергнуть этот вывод. Вы со мной, джентльмены?
      Заинтриговав спутников, Эллери углубился в телефонную книгу и долго ее листал.
      — Неудачно, — буркнул он. — Потрясу-ка я справочную.
      Квин закрылся в телефонной кабине и через несколько минут появился с довольной улыбкой.
      — Проще, чем ожидалось, — сказал он. — Мы ткнули пальцем в небо и сразу попали куда надо.
      — Куда? Куда попали-то? — озадаченно переспросил Тай.
      — В небо, — ответил Лью. — Видишь, как у Квина все просто?
      Они сели в спортивную машину Тая, и Эллери велел ехать на Вилкокс — через Вайн-авеню, Мелроуз и Сансет. Между Селма-авеню и Голливудским бульваром Квин выскочил из машины и исчез за дверью новой почтовой конторы.
      Тай и Лью уставились друг на друга.
      — Не донимай меня, — сказал Лью. — Может, теперь так ищут клады.
      Эллери вернулся через четверть часа.
      — Хозяин говорит, нет, — бодро сообщил он. — Да я особо и не надеялся.
      — Значит, ваша идея лопнула? — спросил Тай.
      — Отнюдь. Сюда мы заглянули просто на всякий случай. Тай, теперь по Голливудскому бульвару. Оставите машину между Вайн-стрит и Арджил-авеню.
      Как ни странно, но им удалось найти место для парковки в этом весьма запруженном транспортом месте.
      — Ну и что дальше? — спросил Лью.
      — Сейчас увидим. Нам нужно вон то здание. Пошли.
      И он решительно направился через улицу к офисному зданию. Эллери изучил указатель в вестибюле и пошел к лифту. Тай и Лью покорно плелись за ним.
      — Четвертый, — сказал Квин.
      Выйдя на четвертом этаже, Эллери огляделся, достал из кармана кожаный футляр, а из него — какую-то блестящую штуку.
      — Значит, так, — произнес Квин. — Я из управления полиции Лос-Анджелеса, а вы двое — мои помощники. Не справимся с нашими ролями, информацию, которая мне крайне необходима, не получим.
      — А как же вы собираетесь ее раздобыть? — беспомощно улыбнулся Тай. — Ведь никаких полномочий для этого у вас нет.
      — Помните дело Огиппи? Я там сделал кое-что для раскрытия, и это мне как бы благодарность за заслуги. — Эллери разжал пальцы и показал бляху почетного заместителя комиссара полиции. — Поэтому примите грозный вид и помалкивайте.
      Квин подошел к двери с непрезентабельной табличкой:
 

«МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЧТОВЫЕ ПЕРЕВОЗКИ»

Т.Г. ЛЬЮСИ

Лос-Анджелесское отделение»

 
      Контора, как оказалось, занимала всего одну комнату. В ней был набитый бумагами обшарпанный шкаф, телефон, широкий захламленный стол и пыльный стул. На стуле сидел скучный человек лет сорока, с редкими прилизанными волосами. Он сосал леденец на палочке и читал потрепанную книгу под названием «Правдивые истории убийств».
      — Льюси? — держа руки в карманах, спросил Эллери.
      Палочка от леденца воинственно покачивалась, пока мистер Льюси обводил вошедших взглядом своих рыбьих глаз.
      — Да. А что?
      Эллери вынул руку из кармана и дал мутному солнцу, с трудом пробивавшемуся сквозь грязное окно, поиграть на золоте бляхи.
      — Главное управление, — пробасил он. — К вам несколько вопросов.
      — Сыщики, ха! — Мистер Льюси вынул изо рта конфету. — Несите свои яйца в другое место. У меня с нами никаких дел.
      — Полегче, приятель. Что у тебя за бизнес?
      — Вам что здесь, Россия? — Мистер Льюси хлопнул журналом по столу и поднялся — живое и зримое воплощение американского достоинства. — У нас тут вполне законное дело, и вы не имеете права задавать никаких вопросов о нем. — Он взглянул с подозрением: — Может, вы из ФБР?
      Эллери, не ожидавший такого сопротивления, потерял точку опоры. Однако, услышав за спиной фырканье Баскома, расправил плечи:
      — Так как — поговорим здесь или поедешь с нами?
      Мистер Льюси сдвинул брови, размышляя. Потом сунул в рот свой леденец и зашамкал:
      — Хорошо. Хотя я не понимаю, а шо бы вам не пообшшаца с нашим главным менеджером? Наш главный оффиф...
      — Нечего увиливать. Я спросил, какие дела ведет эта контора.
      Леденец устроился за щекой, клерк заговорил по-человечески:
      — Мы принимаем заказы населения на отправку писем, бандеролей, поздравительных открыток и прочего в определенный срок и из определенных мест. — Он горделиво показал плакатик на стене. — Вот наш девиз: «Любое время, любое место».
      — Другими словами, я мог бы оставить тут пачку писем, а вы бы завтра отправили одно из Пасадены, другое — на следующей неделе из Вашингтона, округ Колумбия, и так далее, согласно моим инструкциям?
      — Совершенно верно. У нас отделения повсюду. Но что это за гэпэушные дела! Разве наш конгресс принял новый закон?
      Эллери бросил на стол конверт.
      — Это ты отправлял его?
      Мистер Льюси сосредоточился на конверте, Эллери наблюдал за ним, изо всех сил сохраняя профессионально индифферентную мину; за спиной у него сопел Баском, а Тай вообще перестал дышать.
      — Ясное дело, — наконец сказал клерк. — Отправлен он... Давайте-ка глянем... во вторник. Да, во вторник поздно вечером. А что?
      — А то! — жестко рубанул Эллери. — Посмотри на адрес и имя, Льюси!
      Клерк прочитал, и леденец на палочке выпал у него изо рта.
      — Б-блит Стюарт! — прошептал он. — Офицер, до меня не дошло... Я не знал...
      — Значит, другие конверты тоже ты ей отсылал. Так или нет?
      — Да, да, сэр, это мы их отправляли. — Его спесь моментально сменилась угодливостью. — Но я даже сейчас... прочитав имя, не сразу сообразил...
      — А разве, принимая заказ, ты не читаешь имя адресата?
      — Нет, то есть... Правда, не всегда. А, собственно говоря, зачем мне? И вы бы не читали, если б годами, изо дня в день делали одно и то же. Послушайте, офицер, я никакого отношения к этим убийствам не имею и ничего о них не знаю. Я не виновен. У меня семья — жена и трое маленьких детей. Понимаете, люди дают нам заказ на отправку корреспонденции, и все. Например, торговцы, которые хотят создать впечатление у своих покупателей, что у них конторы в различных городах...
      — Или мужья: предполагается, что они в одном городе, а они на самом деле в другом, — добавил Эллери. — Это ясно. А вы, мистер Льюси, не бойтесь. Никто вас ни в чем не обвиняет. Просто нам нужна от вас помощь.
      — Помощь? Это пожалуйста, я всегда...
      — Расскажите об этих отправках. Вы же, наверное, все регистрируете.
      — Да-да, конечно. Подождите, я сейчас... — И он зарылся в шкаф с папками.
      — Мистер Льюси, а не помните, кто вам дал этот заказ? — без особого интереса спросил Эллери. — Имя у него есть?
      — По-моему, — повернув к нему красную от старательности физиономию, сказал клерк, — это был какой-то Смит.
      — Ого! — многозначительно произнес Эллери.
      Тай тихо выругался.
      — А как он выглядел, этот мистер Смит?
      — Не знаю, — дрожащим голосом ответил мистер Льюси. — Он сюда лично не приходил. Прислал к нам в контору стопку писем бандеролью, а внутри была записка и пятерка одной бумажкой. А, вот же, нашел!
      Он распрямился и с торжествующим видом помахал большим желтым конвертом из вощеной бумаги. На конверте от руки было написано: «Эгберт Л. Смит»
      Эллери схватил его, заглянул внутрь и сунул себе под мышку.
      — Но мы этот заказ до конца еще не исполнили, — запротестовал клерк. — Там еще одно письмо к отправке.
      — Блит Стюарт больше не нужны письма. Скажите, а этот Смит вам что-нибудь еще поручал?
      — Нет, сэр.
      — Ну, Льюси, вы нам очень помогли. И держите язык за зубами. Понятно?
      — Да, сэр, — с готовностью ответил клерк.
      — А если мистер Смит вам что-нибудь еще пришлет, напишет или позвонит, свяжитесь со мной вот по этому телефону.
      Эллери написал номер на обложке журнала.
      — Пошли, ребята.
      Последнее, что увидел Квин, закрывая дверь, был мистер Льюси, согнувшийся в крайнем недоумении над своим леденцом.

      С видом нашкодивших мальчишек они свернули за угол и дали деру по Вайн-стрит. Только усевшись за столик в отдельной кабинке «Дерби», все трое расслабились. А Баском вообще хохотал до слез:
      — Хотел бы я видеть физиономию Глюка, когда он узнает! Этот Рыбий Глаз много болтать не будет. Поделится только со своей женой, любовницей, ну с приятелями — и все. Ставлю что угодно, он висит на телефоне!
      — Открыться Глюку я все-таки должен, — заметил Эллери. — Он ведь даже не знает о существовании писем.
      — Квин, ради бога, что в конверте? — Тай аж подпрыгивал на стуле.
      Эллери достал напечатанный на бланке «Международных почтовых перевозок» график отправки писем и заклеенный конверт с адресом Блит Стюарт, надписанный, как и предыдущие, светло-синими чернилами. К нему стальной скрепкой было прикреплено письмо-заявка с датами рассылки.
      — Вот он, заказ Эгберта Л. Смита. — И Эллери углубился в чтение.
      Когда дошла очередь до Тая, он быстренько пробежал его глазами, а Лью читал у него через плечо. Письмо было напечатано на тонком листе самой дешевой бумаги и датировано 27-м числом прошлого месяца.
 
      «Джентльмены, в сегодняшней газете я прочитал ваше объявление и хочу воспользоваться вашими услугами.
      Прилагаю письма, которые должны быть отправлены моему клиенту в строго определенные дни. Сам я этого сделать не могу — надолго уезжаю из города. Не зная тарифов на ваши услуги, высылаю вам пять долларов. Уверен, что этой суммы достаточно на покупку почтовых марок и оплату ваших услуг.
      Конверты скреплены резинкой. Они должны быть отправлены в Голливуде и в том порядке, как они сложены: верхний — первым, тот, что под ним, — следующим и так далее. Очень важно, чтобы этот порядок был соблюден. График пересылки вышеуказанной корреспонденции следующий:
      1) Понедельник, 11-е (следующего месяца)
      2) Четверг, 14-е — » —
      3) Суббота, 16-е— » —
      — » — доставка с нарочным!
      4) Вторник, 19-е — » —
      5) Четверг, 28-е — » —
      Заранее благодарю.
      С уважением,
       Эгберт Л. Смит.
 
      P. S. Прошу обратить внимание на то, что письмо за номером 3 должно быть доставлено с нарочным. Это гарантирует получение его в воскресенье, 17-го, когда обычная почта не работает.
       Э.Л.С.».
 
      — Проклятый Борджиа, расписался бы хоть вымышленным именем, — пробормотал Тай.
      — Раздражающая, но разумная предосторожность, — заметил Эллери. — Никакой тебе зацепки: ни образца почерка, ни обратного адреса. Язык канцелярской крысы. И не определишь, малограмотный он или эрудит. Некий достойный бизнесмен, можно подумать, что Э.Л. Смит и правда такой, каким хочет казаться.
      — Смотрите-ка, а ведь письмо напечатано на машинке Джека! — удивленно воскликнул Лью Баском. — Вот они, буквы «х» и «р». Помнишь, Квин, что ты вчера говорил? Да, надо нам срочно сообщить Глюку.
      Эллери кивнул и повертел в руках фирменный бланк почтовой конторы.
      — Это всего лишь график отправки для мистера Льюси, перепечатанный с письма Смита.
      К их столику подошел официант.
      — Бренди, — рассеянно сказал Тай.
      — Приветствую, Джин, — сказал Лью.
      — Вам двойной, мистер Баском?
      — Да чего уж там, давай бутылку. Не видишь, у меня трубы горят. «Моне» пятнадцатилетней выдержки.
      Официант просиял и испарился.
      — Теперь посмотрим, что в последнем письме мистера Смита. Единственное неотправленное письмо... — Эллери надорвал запечатанный конверт и тряхнул.
      Оттуда выпал туз пик.
      Никому из них не понадобилось сверяться с таблицей, которую обнаружил Эллери в костюмерной Джона Ройла. Все знали, что означает туз пик.
      — Смерть. — Тай очень нервничал. — Выходит, что письмо пришло... то есть по расписанию должно было прийти уже после смерти Блит!
      — В точку, — поигрывая тузом, отозвался Эллери.
      — Ты все со своими точками. А теперь какой вывод сделаешь? — Лью скорчил скептическую мину.
      Эллери уставился на конверт и прикрепленное к нему расписание.
      — Одно ясно, — горько сказал Тай. — Это самая настоящая западня. Некто имел что-то против Блит и подставил отца. Их вражда была идеальной почвой для этого типа. Мотивчик готов, всего-то и нужно было добраться до отцовской машинки, а это проще простого.
      — А? — сказал Эллери с отсутствующим видом.
      — Дата на письме этого Смита, 27-е прошлого месяца, должна помочь установить, где его печатали. Я имею в виду, у нас дома или где-то на студии. Но черт побери, отец вечно таскал свою машинку с места на место! Я не помню, где она была перед 27-м числом.
      — Тай, а зачем ему вообще нужна была пишущая машинка?
      — Чтобы отвечать на письма поклонников. Он не любил секретарш и на самые интересные письма всегда отвечал сам. Такое у него было хобби. Это дело он не доверял никому на студии. Между прочим, я тоже.
      — Говорите, его машинкой мог кто-то воспользоваться?
      — Да весь Голливуд, — простонал Тай. — Лью, тебе же известно, что представлял собой при жизни отца наш дом. Приют для бродячих собак, да и только!
      — Твое замечание я должен принять на свой счет? — Лью даже крякнул.
      — А костюмерная и вовсе... Болтались там все, кому делать нечего. Да, его именно подставили, и сделал это тот, кто мог воспользоваться его машинкой у нас дома или здесь, в бунгало. То есть вообще любой.
      — Я вот чего не могу понять, — сказал Лью. — Почему этот ублюдок Смит собирался отправить еще два письма уже после гибели Блит? В таком случае Джон автоматически выпадает из числа подозреваемых. А если его подставляли, то зачем убивать? Чего этот Смит добивался?
      — Это и я хотел бы знать, — процедил сквозь зубы Тай.
      — Думаю, здесь нужен системный подход к проблеме Кстати, тот вывод, на который я намекнул утром, был продиктован простым здравым смыслом. Если исходить из предпосылки, что он психически нормален, то странный факт, что письма, адресованные умершей Блит, по-прежнему приходят, можно объяснить только одной причиной: их отправку он не контролирует.
      — Теперь понятно, почему вы сразу же подумали о службе рассылки корреспонденции, — медленно произнес Тай.
      — Абсолютно верно. И на почту я заглянул единственно для того, чтобы исключить существование договоренности с почтмейстером. После этого оставалась только фирма, которая делает бизнес на отправке почты по просьбе клиентов.
      — Но если Смит виновен в смерти Блит и отца, то почему он не попытался вернуть последние письма? Льюси же сказал, что он больше к ним не обращался.
      — Подумай, сынок, — сказал Лью. — Если бы он это сделал, то выдал бы себя.
      — Справедливо, — согласился мистер Квин.
      Официант принес бутылку бренди, сифон и три стакана. Лью потер руки и схватился за бутылку.
      — А кстати, для чего вообще были последние два письма?
      Взяв стакан с бренди, Эллери откинулся на спинку стула.
      — Важный вопрос, на который важно правильно ответить, — сказал он. — Вы обратили внимание на дату отправки последнего, с тузом пик? Согласно графику Смита, его надлежало отправить в четверг, 28-го числа.
      — Не улавливаю смысла. — Тай сдвинул брови.
      — Все объясняется довольно просто. Какие карты пришли к Блит за два дня до смерти?
      — Не помню.
      — Десятка пик и двойка треф, что означает, что через два дня или две недели вас ждут большие неприятности. То, что убийства совершены через два дня после получения этих карт, объясняется простым стечением обстоятельств. И что мы теперь имеем?
      Эллери положил перед собой конверт и карту.
      — Туз пик, означающий «смерть», должен был прийти к Блит в пятницу 29-го, поэтому его и следовало послать в четверг, 28-го. Очевидно, что смерть Блит планировалась Смитом не ранее 29-го. Другими словами, она должна была умереть не через два дня после предупреждения в виде десятки пик и двойки треф, а через две недели.
      — Через неделю, считая от сегодняшнего дня, — с трудом выговорил Тай. — Если бы Смит не изменил свои планы, то Блит сейчас была бы жива. И мой отец тоже.
      — Точно. Что входило в первоначальный план Смита? Убить Блит — только Блит. Подтверждение? Пожалуйста. Игральные карты высылались только ей одной, и туз пик, то есть «смерть», предназначался, как вы видите по адресу на конверте, только ей. Но это еще не все. Параллельно выстраивалась ловушка для Джона Ройла. Для этого послужила его пишущая машинка, на которой печатался лист с толкованием карт, подброшенный к нему в бунгало.
      — Ну?
      — Что же произошло на самом деле? Блит убита, все правильно, но не одна. Джон тоже отравлен. Что заставило убийцу изменить свои планы? Почему он убивает не только Блит, но и Ройла — того самого человека, который, согласно первоначальному замыслу, должен был ответить за преступление?
      Тай и Лью молчали, сосредоточенно глядя на Квина из-под насупленных бровей.
      — Это, как мне представляется, и есть самый значимый вопрос во всей цепи событий. Ответьте на этот вопрос — и вы будете близки к ответу на все остальное.
      — Вот и ответь на него, — пробормотал Лью стакану с бренди. — А я все равно скажу, что он псих.
      — Но я не пойму, почему он опередил события, — упрямился Тай. — Куда он спешил? Он же мог дождаться, когда Блит получит туза пик, а потом убить обоих. Но он не стал. Он отказался от своего же расписания, разрушил весь этот хитроумный механизм с письмами. Почему? Что за гонка?
      — Случай подвернулся, — ответил Эллери. — Совершить два убийства — это, видите ли, труднее, чем одно. А здесь — свадебное путешествие, Блит и Джон в одном самолете, у него появился случай убить их обоих сразу. Такого шанса он не мог упустить.
      — Получается, что ловушка на моего отца уже не срабатывала и преступник это понимал.
      — Но он все равно уже ничего не мог поделать, кроме как попытаться забрать конверты, и свои указания из почтовой фирмы, и лист с толкованием карт из бунгало. Скорее всего, как справедливо заметил Лью, он просчитал сравнительный риск и решил не дергаться.
      — По крайней мере, у нас есть достаточно материала, чтобы убедить Бонни в абсурдности подозрений против моего отца. То, что вы сейчас сказали, свидетельствует о том, что и он стал жертвой. Квин, вы могли бы...
      — Что я мог бы? — Квин уже успел погрузиться в собственные мысли и тревоги и теперь с неудовольствием вынырнул.
      — Объяснить Бонни, очистить моего отца.
      Эллери почесал щеку.
      — И тогда вы... я правильно понимаю?
      — Мм... да.
      — Тай, ни о чем не беспокойтесь. — Эллери вдруг оживился и заговорил преувеличенно бодро: — Забудьте о плохом. Почему бы вам немного не развеяться? Взять отпуск? Знаете, пара недель может совершить чудо.
      — Уехать сейчас? — Тай посмотрел угрюмо. — Да ни за что!
      — Не валяйте дурака. Только все испортите.
      — Сынок, а Квин прав, — влез Баском. — Фильм наш накрылся, и я знаю, Батч тебя отпустит. Ему сейчас не до тебя. У него невеста...
      Тай криво улыбнулся и поднялся из-за стола.
      — Ну что, пойдем?
      — Идите, а я еще посижу, — сказал Эллери и украдкой глянул на часы. — Надо все обмозговать. И вы, Тай, подумайте хорошенько. А счет оставьте мне — я оплачу.
      Лью схватил недопитую бутылку бренди, прижал к груди и взял со стула свою шляпу.
      — Вот это настоящий друг!
      Тай на прощание вяло махнул рукой и вслед за Лью побрел к двери.
      А мистер Квин сидел и «мозговал», и необычное волнение было заметно в его обычно невозмутимом взоре.

      Без десяти час в кафе «Дерби» появилась Бонни. В панике оглядевшись по сторонам, она сделала короткий рывок к кабинке мистера Квина, быстро села и забилась в уголок, сверкая из своего укрытия огромными глазищами.
      — Ну, что случилось? — спросил ее Эллери. — За нами смерть гонится?
      — Да, я перепугалась. Меня кто-то преследует!
      Приподнявшись, она с опаской посмотрела через перегородку на дверь.
      — Ах, топорная какая работа, — пробормотал себе под нос Эллери.
      — Что вы сказали?
      — Что вам почудилось. Ну кому нужно вас преследовать?
      — Не знаю. Если только не...
      Бонни замолкла, брови сдвинулись у переносицы. Затем она потрясла головой.
      — Вы сегодня просто прелестны, — заметил Эллери.
      — Нет, я уверена... большая черная машина. Закрытая машина.
      — Бонни, вам следует всегда носить яркое. Яркое необыкновенно подходит к вашему типу внешности.
      Она чуть улыбнулась, сняла шляпку и перчатки и кошачьим движением провела рукой по лицу.
      — Оставьте в покое мою внешность. Просто я не хочу носить траур. Никогда не верила трауру. Это как... броский плакат. Я даже из-за этого поругалась с Клотильдой.
      — Я вас прекрасно понимаю, — подбодрил ее Эллери.
      Она тщательно подкрасилась, очень умело — чтобы скрыть бледность.
      — Я не хочу афишировать перед всем миром свою потерю. — Она понизила голос. — Эти похороны... Отвратительно. Кляну себя за то, что согласилась.
      — Бонни, но ведь ее надо было похоронить, как же иначе? А что такое Голливуд, вам лучше меня известно. Пошли бы кривотолки.
      — Да, но...
      Она вдруг улыбнулась почти весело и переменила тон:
      — Давайте не будем об этом. Можно мне выпить что-нибудь? Я хочу «Дайкири».
      Эллери заказал для нее коктейль, а себе бренди с содовой и теперь молча за ней наблюдал. А она взялась за свою сумочку, отчего-то опять заволновалась и, прикрывая беспокойство, развила совершенно ненужную активность по наведению красоты: достала зеркальце, придирчиво себя изучила, подкрасила губы, припудрила носик, зачем-то поправила идеально уложенные волосы. Потом, не глядя в сумочку, вынула оттуда конверт и подтолкнула его через стол к Эллери.
      — Вот, взгляните, — сдавленным голосом сказала Бонни.
      В этот момент официант принес напитки, и мистер Квин прикрыл конверт рукой. Как только официант ушел, он убрал руку. Бонни встревожилась еще больше.
      — Я вижу, наш друг отказался от почтовых чернил, — заметил Эллери. — На этот раз адрес напечатан на машинке.
      — А вы разве не видите? — прошептала Бонни. — Конверт адресован мне.
      — Я все отчетливо вижу. Когда он пришел?
      — Сегодня утром.
      — Отправлен вчера вечером, голливудский штемпель, отличная машинка, с очевидными особенностями у букв «б», «д» и «т». Нашему другу пришлось воспользоваться другой машинкой, поскольку принадлежащую Джеку я вчера забрал с собой. И все это должно показать, что письмо напечатали не раньше вчерашнего вечера.
      — Посмотрите, что в нем, — попросила Бонни.
      Эллери достал из конверта семерку пик.
      — Опять таинственный враг, — усмехнулся Эллери. — История повторяется и уже начинает приедаться... — Он быстро сунул конверт и карту к себе в карман и встал: — Привет, Батч!
      Возле их столика стоял Вундеркинд и смотрел на Бонни со странным выражением.
      — Привет, Бонни.
      — Привет, — чуть слышно откликнулась она. Батчер наклонился, Бонни подставила ему щеку. Он выпрямился, не поцеловав ее, и резанул взглядом.
      — Вот, пришел на ленч, — сказал он небрежно. — Смотрю, и вы тут, вдвоем. Решил подойти. В чем дело?
      — Бонни, по-моему, у вас очень ревнивый жених, — заметил Эллери.
      — Да, я тоже так считаю, — натянуто улыбнулся Батчер. У него был болезненный вид — под глазами залегли темные круги, щеки ввалились от усталости. — Я утром не застал тебя — Клотильда сказала, что тебя дома нет.
      — Да, меня не было.
      — Ты выглядишь получше.
      — Спасибо.
      — Вечером увидимся?
      — А... А почему бы тебе не посидеть с нами? — И Бонни подвинулась, освобождая примерно дюйм на своем стуле.
      — Правда, Батч, — сердечно сказал Эллери, — давай к нам.
      Острый взгляд скользнул по Квину и на несколько секунд задержался на кармане, в который он сунул письмо.
      — Спасибо, нет. Мне надо на студию. Пока.
      — Пока, — безучастно сказала Бонни.
      Он еще постоял, видимо решая, поцеловать ему Бонни или нет, потом неожиданно улыбнулся, кивнул и быстро пошел к выходу. Им было видно, как вдруг поникли у него плечи, когда швейцар открыл ему дверь.
      Эллери сидел, потягивая бренди с содовой. Бонни задумчиво покачивала свой бокал на высокой ножке.
      — Чудесный парень Батч, — сказал Эллери.
      — Да, очень.
      И вдруг Бонни со стуком поставила бокал на стол и крикнула:
      — Вы не понимаете — теперь карты начали приходить ко мне?
      — Ну, Бонни...
      — Вам не кажется... — срывающимся тонким голоском проговорила она, — вам не кажется, что я... следующая?
      — Следующая?
      — Мама получала предупреждения, и ее... Теперь их получаю я. — Она сделала попытку улыбнуться. — Я не совсем тупая. И мне страшно.
      — Значит, вы больше не думаете, что карты вашей матери посылал Джон Ройл?
      — Нет, это он!
      — Ну, Бонни, вы же не боитесь мертвецов?
      — Вчера вечером мне посылал письмо не мертвец! — сердито сверкнула глазами Бонни. — Предупреждения маме посылал Джон Ройл, а мне... — Бонни передернулась. — Мистер Квин, у меня только один враг.
      — Вы имеете в виду Тая?
      — Я имею в виду Тая. Он продолжает то, что не докончил отец.
      Эллери помолчал. Его одолевал сильнейший соблазн продемонстрировать ей всю беспочвенность ее подозрений и развеять эту мрачную тревогу. Приходилось, однако, действовать жестко.
      — Бонни, вам нужно быть предельно осторожной, — сказал он.
      — Значит, вы тоже думаете...
      — Не важно, что я думаю. Но запомните: самое опасное, что вы можете совершить, — это сблизиться с Таем.
      Бонни закрыла глаза и залпом допила коктейль. Потом прошептала:
      — Что же мне делать?
      Эллери выругался про себя. А вслух сказал:
      — Смотреть себе под ноги. Осторожность и еще раз осторожность. Не общайтесь с Таем. Не имейте с ним никаких дел. Избегайте его, как прокаженного.
      Бонни брезгливо поморщилась:
      — Он и есть прокаженный.
      — Не слушайте его, когда он будет говорить о своей любви, — не глядя на нее, продолжал Эллери. — Он вам может сказать что угодно. Не верьте ему. Запомните, Бонни.
      — Как же это я такое забуду? — На глаза навернулись слезы, она сердито потрясла головой и вытащила из сумочки носовой платок.
      — А большая черная машина, — с досадой бубнил Эллери, — ну та, что ехала за вами, не бойтесь ее — это ваша охрана. И не старайтесь от нее скрыться.
      Бонни его почти не слушала.
      — И что это за жизнь? Что хорошего она мне сулит? Теперь я осталась совсем одна, за мной охотится какая-то скотина...
      Эллери прикусил губу и молча смотрел, как она трет платком покрасневший нос. Сейчас он сам чувствовал себя распоследней скотиной.
 

* * *

 
      Спустя какое-то время Эллери заказал еще два стакана и, когда их принесли, подвинул один к ней.
      — Ну все, хватит. Прекратите! Вы привлекаете к себе внимание.
      Бонни быстренько осушила глаза, высморкала носик и занялась пудреницей и пуховкой. Потом взяла коктейль и стала потягивать через соломинку.
      — Я дура, — фыркнула Бонни. — Только и делаю, что реву, как глупая киногероиня.
      — Что верно, то верно, — заметил Эллери. — Кстати, Бонни, вы знали, что в среду на прошлой неделе ваша мать и Джон Ройл летали к Толланду Стюарту, вашему деду?
      — Вы хотите сказать, что еще до того, как было объявлено о свадьбе? Нет, мама мне об этом не говорила.
      — Странно.
      Бонни нахмурилась:
      — А как вы об этом узнали?
      — От Паулы Перис.
      — Ох, эта женщина! Она-то как узнала?
      — На самом деле она не такая уж плохая, — промямлил Эллери. — Просто у нее такая работа, и вы должны это понимать.
      Это был момент, когда Бонни впервые увидела в нем мужчину и немедленно проэкзаменовала его откровенно женским взглядом, испытывая мужскую уязвимость.
      — Я понимаю, — сказала она. — Вы в нее влюблены.
      — Я? — возмутился мистер Квин. — Это абсурд!
      Бонни опустила глаза — женщина опять спряталась.
      — Простите. Не так уж и важно, откуда она узнала. Да, я припоминаю теперь, что мамы тогда не было целый день. Интересно все-таки, почему она решила навестить дедушку. Тем более с... с этим человеком.
      — А что в этом такого удивительного? В конце концов, она выходит замуж, а мистер Толланд Стюарт, как-никак, ее родной отец.
      Бонни тяжело вздохнула:
      — Да, конечно. И все равно как-то непонятно.
      — В каком смысле?
      — За последние десять лет мама бывала у него раза три, не больше. А я была в этом жутком доме лет восемь назад. Тогда я еще носила косички и фартучек — можете себе представить, как давно это было. Если бы я встретила деда на улице, то не узнала бы. Он к нам никогда не приезжал.
      — Я вот что хотел вас спросить. Была, наверное, причина такой холодности между вашей матерью и дедом?
      — Холодность — это не совсем точно. Все дело в том, что дед от природы — самодостаточная, замкнутая на себе личность. Для него весь мир — это он. Мама говорила, что даже маленькой она не видела от него нежности. Понимаете, моя бабушка умерла при родах, и дедушка, как бы это сказать... виновницей ее смерти считал маму. Эта потеря была для него большим ударом, и он...
      — Сломался?
      — Мама говорила, что у него был сильный нервный срыв. Он так и не оправился после этого. И все его странности... В общем, по его логике выходило, что мама сломала ему жизнь. Вот если бы она не родилась...
      — Не такая уж необычная мужская реакция.
      — Только не подумайте, что он был груб с ней или что-то в этом роде, — поспешно сказала Бонни. — Денег он на нее никогда не жалел. У нее были гувернантки, няни, вороха одежды, лучшие школы, поездки по Европе и все такое. А когда она выросла, выбрала актерскую профессию и сама добилась успеха, дед, судя по всему, решил, что на этом его отцовские обязанности и закончились. А обо мне и говорить нечего — на меня он вообще внимания не обращал.
      — Тогда почему ваша мать навестила его?
      — Ума не приложу. Ну, если только для того, чтобы сообщить о своем предстоящем замужестве. Хотя деду вряд ли это было интересно. Ведь он и к первому ее браку отнесся совершенно равнодушно. С какой стати ему ликовать по поводу второго?
      — А не могло быть из-за денег? Вы тут как-то сказали, что с финансами у нее всегда были затруднения.
      Бонни скривила губы:
      — Просить у него? Мама всегда говорила, что скорее пойдет побираться, чем попросит у него хоть цент.
      Эллери умолк; сидел себе тихо, почесывая верхнюю губу. Бонни заканчивала с коктейлем.
      — Бонни, — решился Квин. — Давайте-ка мы кое-что сделаем.
      — А что именно?
      — Сядем в самолет и слетаем в Шоколадные горы.
      — И это после того, что он устроил нам в воскресенье? — фыркнула Бонни. — Ну уж нет. Даже не приехать на похороны собственной дочери! Небольшой перебор с эксцентричностью — во всяком случае, для меня.
      — Я убежден, что это очень важно. Нужно выяснить, зачем ваша мама летала к нему девять дней назад.
      — Но...
      Эллери встал.
      — Бонни, это наверняка поможет рассеять туман.
      Она помолчала, потом вскинула голову и решительно поднялась:
      — В таком случае я с вами.

      В благословенном свете дня владения Толланда Стюарта раскинулись под ними, открытые всем ветрам, величавые и неприступные; орлиное гнездо дедова дома среди островерхих гор смотрелось пугающим наростом. В общем, жуткое местечко — тогда, в воскресенье, оно хотя бы было скрыто покровом тьмы.
      — Просто ужас, — глядя вниз, сказала Бонни.
      — Вторым Шангри-Ла это, конечно, не назовешь, — откликнулся Квин, — хотя здорово напоминает запретный город на крыше мира. Кстати, ваш дед бывал в Тибете? Если да, то можно понять, почему он здесь обосновался.
      К безжизненной груде камней далеко под ними бежали телефонные и электрические провода.
      — Это мое воображение или он правда похож на паука? — Бонни поежилась.
      — Воображение, — твердо сказал Эллери.
      Самолет запрыгал по посадочной площадке и остановился.
      — Побудьте здесь, — сказал Эллери летчику. — Мы ненадолго.
      Он помог Бонни спуститься на землю и повел ее в сторону дома. Ворота ангара были открыты, и самолета мистера Стюарта в нем не оказалось.
      — Полагаете, дед куда-то улетел? — спросила Бонни. — Я была уверена, что он редко покидает свое жилище.
      — Скорее уж доктор Джуниус. Решил слетать за капустой. Тут за покупками не набегаешься.
      — Вот и летишь за бутылкой оливкового масла, — нервно хихикнула Бонни.
      Обсаженная деревьями дорожка была пуста, передняя дверь в дом закрыта. Эллери постучал. Никто на его стук не отреагировал. Постучал опять, посильней, и опять тишина. Тогда он нажал на ручку. Дверь отворилась.
      — Очевидное всегда от меня ускользает, — посмеялся над собой Эллери. — Входите, Бонни. Не бойтесь — дом вас не укусит.
      По лицу девушки было видно, что она в этом сомневается. Наконец она расправила свои мальчишеские плечи и храбро ступила первой в сумрачное нутро дома.
      — Дедушка! — позвала она.
      «Шка-ка-ка...» — поиздевалось эхо.
      — Мистер Стюарт! — крикнул Эллери.
      Эхо ответило и ему, и тоже как-то оскорбительно.
      — Вот черт. Старик меня достал. Бонни, не возражаете, если я его немножко встряхну, чтобы ожил?
      — Какие возражения? Да я сама бы с удовольствием его растрясла.
      — Отлично. Но для начала нам надо его найти.
      Они вошли в гостиную. Никого. В кухне на фарфоровой столешнице валялись хлебные крошки и пахло свежезаваренным чаем. Но тоже пусто. Квин взял Бонни за руку и повел к лестнице. Он был зол.
      — Ставлю миллион, он опять заперся наверху. Мистер Стюарт!
      Тишина.
      — Позвольте я пойду первой, — твердо сказала Бонни и взбежала по ступенькам.
      Старик лежал в постели. На приставном столике во множестве стояли пузырьки и коробочки с лекарствами, ингаляторы, валялись грязные ложки.
      Челюсти мистера Стюарта методично работали — своим беззубым ртом он жевал сандвич с холодным мясом, прихлебывал чай со льдом и смотрел на них безо всякого удивления.
      — Дедушка! — воскликнула Бонни. — Ты что, не слышал нас?
      Старик злобно глянул на нее из-под мохнатых седых бровей, не прекращая жевать, как будто она и не кричала.
      — Дедушка! — испугалась Бонни. — Ты меня не слышишь? Ты глухой?
      Он прервал свое занятие ровно на столько, чтобы буркнуть: «Пошли прочь», после чего опять откусил хлеба и запил его чаем.
      Бонни пришла в ярость:
      — Ну как же так можно! Почему ты так со мной обращаешься? Или ты не человек? Что с тобой?
      Волосинки на старческих щеках и подбородке перестали шевелиться, потому что он вдруг сомкнул челюсти. И тут же снова шевельнулись — он коротко прошамкал:
      — Что тебе надо?
      Бонни устало опустилась на стул.
      — Немного любви, которой была лишена моя мама, — тихо сказала она.
      Изучая лицо Толланда Стюарта, Эллери с изумлением заметил, как потеплели его глаза. Правда, это выражение очень быстро пропало.
      — Теперь уж поздно, — обреченно произнес дед. — Я старый человек. Блит следовало бы задуматься об этом много лет назад. Она никогда не была мне дочерью. Теперь мне никто не нужен! — Шепелявость делалась все явственней и противней, по мере того как он повышал голос. — Убирайся! Если бы этот идиот Джуниус не скакал, как заяц, туда-сюда и дал бы хоть немного покоя!
      Бонни сжала кулаки и сказала ровным голосом:
      — Ты меня своим криком не проймешь. Ты прекрасно знаешь, что это твоя вина. Она никогда не видела от тебя любви, какую имела право ожидать.
      Дед бахнул стаканом об стол и отшвырнул от себя недоеденный бутерброд.
      — И ты мне это говоришь? — возмущенно спросил он. — Что ты знаешь? Она хоть когда-нибудь тебя ко мне привозила? Она хоть раз...
      — А ты хоть раз дал ей понять, что хочешь этого?
      Костлявые руки взметнулись вверх и бессильно упали на одеяло.
      — Не хочу с тобой спорить, грубиянка! Ты пришла за деньгами. Я знаю, что тебе от меня нужно. Мои деньги! Детям и внукам всегда только это и нужно.
      — Дедушка! — Бонни задохнулась от обиды. — Как ты можешь говорить такие вещи!
      — Убирайся! — выкрикнул мистер Стюарт. — Убирайся! Нет, ну что за олух Джуниус, улететь в Лос-Анджелес, и пусть мой дом превращается в постоялый двор! Вы с приятелем занесли сюда пропасть микробов. А я старый, больной человек. Мне...
      — Прощай, — сказала Бонни и, ничего не видя перед собой, направилась к двери.
      — Подождите, — остановил ее Эллери.
      Она обернулась — в глазах слезы, губы дрожат. Квин мрачно смотрел на старика.
      — Это ваша жизнь, мистер Стюарт, и вы вправе делать с ней что угодно. Но совершено тяжкое преступление — убита ваша дочь, и вы не можете от этого отгородиться. Вы обязаны ответить на ряд моих вопросов.
      — А вы кто такой? — раздраженно бросил старик.
      — Не имеет значения, кто я такой. В среду на прошлой неделе, то есть девять дней назад, ваша дочь прилетала к вам. Зачем?
      Эллери показалось, что его вопрос поразил хозяина. Но если так и было, то всего какой-то миг.
      — Значит, и вы об этом узнали, — покачал головой мистер Стюарт. — Вы, должно быть, из полиции, как и этот дурак Глюк. Только он раньше примчался, в начале недели. В моем доме — полиция!
      — Мистер Стюарт, я спросил вас...
      — Хотите знать, зачем они прилетали? Хорошо, я вам отвечу, — совершенно неожиданно согласился старик и уселся в постели. — Да за моими деньгами, вот зачем! Потому что им нужны были деньги. Они нужны всем.
      — Мама просила у тебя денег? — переспросила Бонни. — Ни за что не поверю.
      — По-твоему, я лжец? Да? Я говорю — она просила у меня денег. Не для себя, согласен. Но она просила! Для своего никчемного красавчика Ройла!
      Бонни и Эллери уставились друг на друга. Вот оно что! Блит явилась к отцу, переломив свой характер, — но не ради себя, а ради человека, которого любила.
      Бонни отвернулась к окну, к холодному пустому небу.
      — Понятно, — протянул Эллери. — И вы их ей дали?
      — Я, наверное, был тогда не в себе, — пробурчал мистер Стюарт. — Я дал этому Ройлу чек на сто десять тысяч и велел Блит больше меня не беспокоить. Никчемный тип! Карточные долги какие-то. А она собралась замуж за картежника.
      — О, дедушка! — всхлипнула Бонни и шагнула к нему. — Ты просто притвора...
      — Не подходи ко мне! — испуганно поднял руки дед. — Ты вся в микробах!
      — Ты любил ее. Ты хотел, чтобы она была счастлива.
      — Я хотел, чтобы она от меня отстала.
      — Ты только притворяешься суровым...
      — Да это была единственная возможность от нее избавиться. Ну почему люди никак не дают мне пожить одному! Блит сказала, что это так и так ее деньги — в смысле, будут когда-нибудь — и все, что она просит, — только малую часть вперед... — У него губы затряслись под усами. — Убирайся! И чтоб я тебя больше не видел!
      Тут Бонни заговорила жестко:
      — Я тебе верю. Ты действительно дал маме деньги только для того, чтобы ее больше не видеть. И я тоже уйду и больше не вернусь — никогда в жизни. Живи себе, я мешать не буду.
      Старик встрепенулся:
      — А я еще не собираюсь умирать. Проваливайте! Оба!
      — Рано пока, — возразил Эллери. — Бонни, вы не против, если я не пойду с вами к самолету? Я вас догоню потом. Мне надо поговорить с вашим дедом наедине.
      — Да я жду не дождусь, как бы поскорей уйти отсюда! — почти крикнула Бонни и выскочила из комнаты.
      Эллери слышал топот по ступенькам — как будто за ней кто-то гнался, потом внизу хлопнула входная дверь.
      — А теперь, мистер Стюарт, ответьте мне на один вопрос.
      — Я уже сказал вам, зачем сюда явилась Блит со своим картежником. Добавить мне нечего.
      — Но мой вопрос не имеет отношения к приезду Блит.
      — А? Это вы о чем?
      — А о том, что вы делали в воскресенье вечером вне дома, да еще в авиаторском шлеме.
      Эллери подумал, что старик теряет сознание. Глаза у него закатились, раздался сдавленный хрип.
      — А? — прошептал он. — Вы что-то сказали?
      И пока он это шептал, самообладание вернулось, глаза остро сверкнули, седая бородка вызывающе поднялась. «Старый петух, разыгрывает передо мной спектакль», — невольно восхитился Эллери.
      — Я видел вас возле дома, вы были в шлеме. В то время как Джуниус заверял нас, что вы сидите взаперти наверху. Между прочим, в тот вечер лил сильный дождь.
      — Да, я выходил, — кивнул старик. — Мне хотелось глотнуть свежего воздуха. Я вышел потому, что в доме было полно чужих людей.
      — И вы вышли, несмотря на ливень? — улыбаясь, спросил Эллери. — А мне показалось, что вы боитесь подхватить пневмонию и все такое.
      — Да, у меня слабое здоровье, но лучше заболеть пневмонией, чем иметь дело с чужаками.
      — Вы, по-моему, чуть не сказали «с убийством». Почему вы так боязливо сторонитесь всего, что связано с этим убийством?
      — С любым убийством.
      — Но убили не кого-то, а вашу дочь. И вы не хотите возмездия? У вас нет такого желания? Простите, хотел сказать «естественного желания».
      — Единственное мое желание — это чтобы меня оставили в покое.
      — А ваш шлем в тот вечер никакого отношения не имеет... как бы выразиться помягче... К аэропланам?
      — У меня здесь несколько шлемов. Отлично защищают от дождя.
      — А вы стали дружелюбней. Интересно, почему? Знаете, мистер Стюарт, те, у кого есть что скрывать, очень стремятся быть дружелюбными. И что же вы скрываете?
      Вместо ответа, старик наклонился, взял стоявшее у изголовья ружье и положил себе на колени.
      Мистер Квин улыбнулся, молча пожал плечами и повернулся к дверям. Спускаясь по лестнице, он намеренно громко топал, чтобы слышал мистер Стюарт. Входной дверью он тоже хлопнул от души, правда с внутренней стороны. Постоял тихо. Признаков жизни в доме не ощущалось. На цыпочках Эллери прошел через гостиную и осторожненько просочился в смежную комнату.
      Это был кабинет, большой и мрачный, как и все помещения в доме. Стены обшиты деревянными панелями. Судя по толстому слою пыли на мебели, сюда уже давно никто не заходил. Спрятаться в случае чего здесь было негде. Но письменный стол Толланда Стюарта манил его к себе, и Эллери решил рискнуть. Он был уверен, что найдет в нем то, за чем пришел.
      Во втором ящике он обнаружил покрашенную зеленой краской металлическую коробку. Замочек к ней и ключ лежали рядом. В коробке, как и ожидалось, хранилось завещание мистера Стюарта. Впившись в него глазами, Эллери стал читать его.
      Судя по дате, старик составил его девять с половиной лет назад. Завещание было написано от руки на листе плотной белой бумаги с печатью солидного банка Лос-Анджелеса. Подпись мистера Толланда Стюарта была засвидетельствована людьми, чьи имена ничего не говорили Эллери, — скорее всего, служащими банка.
      Документ гласил:
 
      «Я, Толланд Стюарт, шестидесяти лет, будучи в здравом уме и твердой памяти, делаю настоящее завещание, согласно которому:
      сумма в сто тысяч долларов наличными передается к доктору Генри Ф. Джуниусу, моему служащему, но только при соблюдении нижеследующих условий:
      1) Доктор Джуниус до конца моих дней, но в течение не менее десяти лет со дня составления настоящего завещания следит за моим здоровьем и, в случае необходимости, оказывает медицинскую помощь.
      2) Я, Толланд Стюарт, проживу не менее десяти лет со дня подписания настоящего завещания и умру в возрасте старше семидесяти лет.
      Если же я умру, не важно по каким причинам, до семидесяти лет или доктор Джуниус оставит меня по собственному желанию или в результате увольнения до срока, определенного в десять лет, то сумма в сто тысяч долларов переходит моим законным наследникам.
      А также я даю указание оплатить все мои долги, если такие появятся на день моей смерти, и расходы на мои похороны.
      Все свое имущество, движимое и недвижимое, я оставляю своим законным наследникам согласно следующему:
      Одна половина (1/2) отходит моему единственному ребенку, дочери Блит, а в случае, если она умрет раньше меня, то ее наследникам. Вторая половина (1/2) отходит моей внучке Боните, дочери Блит, а если она умрет раньше меня, то наследникам Бониты».
 
      Далее следовал короткий абзац с указанием имен вице-президента банка, свидетелей и исполнителя завещания.
      Положив документ на место, Эллери задвинул ящик и вышел из дома.
 

* * *

 
      На подходе к посадочной площадке Квин увидел, как приземляется самолетик, который в воскресенье вечером стоял в ангаре. На землю спрыгнул похожий на старого кондора доктор Джуниус. Он помахал рукой Бонни, уже сидевшей в другом самолете, и быстрым шагом пошел навстречу Эллери.
      — Как вижу, вы нас снова посетили, — компанейским тоном заговорил он. — А я вот летал за покупками! Ну, что нового на голливудском фронте?
      — Без перемен, — ответил Эллери. — Мы только что были удостоены чести побеседовать с вашим богатым благодетелем.
      — Судя по тому, что вы целы и невредимы, встреча прошла в дружеской обстановке. — И добавил совсем другим тоном: — Вы назвали его моим благодетелем?
      — Ну да. А разве это не так?
      — Я вас не понимаю.
      — Да будет вам, доктор.
      — Нет, правда, мистер Квин.
      — Только не говорите мне, будто вы не в курсе, как этот чудак обеспечил вам старость.
      Доктор Джуниус запрокинул голову и громко захохотал. Правда, с горечью.
      — А, вы об этом! Конечно, я в курсе. А почему, как вы думаете, я здесь себя заживо похоронил?
      — Думаю, что для этого должна быть весомая причина.
      — Значит, он вам все выложил.
      — Ммм...
      — Не уверен, что я выиграл от этой сделки, — пожав плечами, сказал доктор Джуниус. — Сто тысяч — это так, дешевка. Десять лет под одной крышей со старым пиратом и его выкрутасами — скорее ближе к миллиону, даже по скромным подсчетам.
      — Доктор, как ему вообще-то пришла в голову такая странная сделка?
      — Когда я познакомился с ним, он как раз получил печальное заключение парочки «специалистов», которые просто доили его. Они его вконец запугали, сказали, что у него рак желудка и что жить ему осталось не более двух лет.
      — Хотите сказать, что они умышленно поставили ему неправильный диагноз?
      — Думаю, что да. Вероятно, эти знахари понимали, что рано или поздно их дойная корова перестанет давать молоко, и решили сосредоточить усилия на небольшом отрезке времени, вместо того чтобы возиться я с его ипохондрией. Кто-то порекомендовал ему обратиться ко мне. Я его обследовал и обнаружил всего лишь язву. Я ему об этом сказал, и знахари исчезли бесследно.
      — Но мне все же непонятно...
      — Я же говорил: вы не знаете Толланда Стюарта. Он человек очень подозрительный. Тем шарлатанам он не поверил и от канцерофобии до конца не смог избавиться. Язву я ему легко залечил, он почувствовал себя вполне здоровым. Поскольку ему понравилась, как он сказал, моя профессиональная честность, мистер Стюарт пригласил меня к себе на службу, чтобы моими заботами прожить еще, как минимум, десять лет. И если он проживет в добром здравии в пять раз больше, чем отпустили ему другие медики, то меня ждет приличное наследство.
      — И вы неустанно поддерживаете его «доброе здравие» весь этот период.
      — Ха! Язву я ему залечил очень быстро, и с тех пор него не было ничего страшнее простуды.
      — А микстуры, таблетки на столике?
      — Подкрашенная вода и успокоительное в виде драже. Обман, конечно, но во благо пациенту. Представляете, за восемь лет я не дал ему ни одного патентованного лекарства из моей аптечки. Приходится делать вид, что я его лечу. Не то он выставит меня за дверь.
      — И вы не получите эти сто тысяч, когда он умрет.
      — Когда он умрет! — Доктор воздел руки к небу. — Да он и до девяноста дотянет. У него все шансы меня пережить, а я за все годы мук получу две строчки в колонке об умерших.
      — Но жалованье-то он вам платит?
      — Да-а, и очень достойное. Но оно у меня не задерживается. Я начинаю сходить с ума, если долго не бываю в Лос-Анджелесе. А как прилечу, так все деньги спускаю на скачках или в рулетку.
      — Не у Алессандро? — спросил вдруг Эллери.
      Джуниус задумчиво смотрел в сторону горизонта.
      — Скажите, вам случалось когда-нибудь испытывать непреодолимую тягу к чему-то? — спросил он.
      — Часто.
      — В самом начале своей врачебной деятельности я осознал, что медицина не для меня. Характер не тот. То, что я хочу больше всего на свете и чего лишен из-за отсутствия денег, — это праздность, свобода распоряжаться своим временем.
      — Но ведь с какой-то целью?
      — Писать книги! Знаете, я мог бы о многом поведать миру! Столько сюжетов! Но все это заперто здесь, — он похлопал себя по груди, — и не выйдет на волю, пока мой разум занят заботами о деньгах и спокойной обеспеченной жизни.
      — Но и здесь...
      — А что у меня здесь? — неожиданно резко ответил доктор Джуниус. — Я здесь узник. Думаете, у меня есть время? Да я с утра до поздней ночи на ногах! Готовлю этому старому дураку, вытираю ему нос, убираю дом, исполняю все его прихоти... Нет, мистер Квин, заняться литературной деятельностью я здесь не в состоянии. Одна надежда, что старик в один прекрасный день пойдет охотиться на кроликов и сломает себе шею.
      — Да, человек вы откровенный.
      Доктор Джуниус испугался. Он коротко попрощался и быстро зашагал к дому.
      — До свиданья, — пробормотал мистер Квин и полез в самолет.

      В субботу утром Эллери, накинув халат поверх пижамы, расположился за кухонным столом и попеременно дарил свое внимание тостам, утренней газете с новостями по делу об убийстве Джона Ройла и Блит Стюарт, где никаких новостей в принципе не наблюдалось, книжке под названием «Гадание на картах». Раздался телефонный звонок, Эллери снял трубку и услышал нетерпеливый голос Тая:
      — Квин, что она вам сказала?
      — Кто что сказала? — озадачился Эллери.
      — Бонни. Вы ее просветили?
      — Ах, Бонни...
      Скорей, скорей, что же придумать...
      — Н-ну, знаете, Тай, у меня для вас плохие новости.
      — То есть?
      — Она по-прежнему считает, что карты посылал ваш отец.
      — Не может быть! — воскликнул Тай. — А вы ей рассказали о службе рассылки писем и все такое?
      — Разумеется, — уверенно лгал Эллери. — Но разве можно ждать рассудительности от женщины? Уж вы-то, с таким богатым опытом по женской части, должны это знать. Смиритесь, Тай. Дело безнадежное.
      Тай молчал. Эллери прямо-таки видел, как он сжимает челюсти и потирает гладко выбритый подбородок.
      — Нет, я не мог ошибиться, — наконец заявил он с упорством отчаяния. — Бонни меня любит. Я точно знаю.
      — Фу-у! Да ведь девчушка — актриса. Все женщины в душе актрисы. А если это к тому же ее профессия...
      — С каких это пор вы так много стали понимать в женщинах? Бонни точно передо мной не играла!
      — Послушайте, Тай, — стараясь сохранить видимость спокойствия, сказал Эллери. — Сейчас я не в лучшей форме — никак не проснусь. Не морочьте мне голову с утра. Вы меня спросили, я вам ответил.
      Но Тай продолжал бубнить:
      — За свою жизнь я перецеловал много девушек, и чтобы я да не распознал фальшь...
      — Эх, вы, Казанова, — вздохнул Эллери. — Нет, вам определенно надо взять отпуск. Слетайте в Нью-Йорк. Погуляете по Бродвею и забудете о Бонни.
      — Да не хочу я о ней забывать! Проклятье! Пусть она мне все скажет в лицо. Мне надо было самому ей объяснить. Что я сейчас и сделаю!
      — Подождите! — Эллери встревожился. — Не ищите себе неприятностей, Тай.
      — Нет, я знаю, стоит мне с ней поговорить, обнять ее...
      — Ага, и получить нож в спину. Хотите? Ей опять приходят письма.
      — Как? — удивился Тай. — Я думал, мы забрали последнее в той пачке.
      — Она показала мне то, что пришло вчера. Адресовано ей.
      — Ей?
      — Да. С семеркой пик. А это — враг.
      — Но если конверт отправили в четверг вечером — и мы знаем, что не через контору Льюси, — то это доказывает, что мой отец здесь ни при чем!
      — Да знает она, знает, что ваш отец отправить его не мог. Все гораздо хуже. Бонни думает на вас.
      — А? — Для Тая это было запредельно.
      — Теперь она убеждена, что вся затея с картами принадлежит семье Ройл. Блит их получала от вашего отца, а вчерашний конверт, открывающий, по-видимому, новую серию, — это ей от вас.
      — Но это же... полный бред! Я послал ей конверт с картой? Она что же, думает, что я собираюсь...
      — Говорю же вам, доводы рассудка она не воспринимает. Тай, вы не разберетесь с этим делом, не тратьте время попусту.
      — Если она считает, что я затеял эту травлю, то я должен что-то сделать и разубедить ее!
      — Тай, вам ведь известно, что самая стройная субстанция в нашем переменчивом мире — это мысль, засевшая в голове у женщины. Говоришь ей, говоришь, и все напрасно. Кстати, у вас есть пишущая машинка?
      — Что?
      — Я спросил, у вас есть пишущая машинка?
      — Ну, есть. Но...
      — Где она?
      — В костюмерной. На киностудии.
      — Куда вы сейчас собираетесь?
      — К Бонни.
      — Тай, не надо. Не делайте этого. Послушайтесь моего совета. Это может быть... смертельно опасным.
      — Как это — опасно? Что вы хотите сказать?
      — Вы прекрасно понимаете родной язык.
      Тай разозлился:
      — Это что, розыгрыш или вы сошли с ума?
      — Вы можете сделать мне одно одолжение? Не встречайтесь с Бонни до тех пор, пока я вам не скажу, что вы оба вне опасности.
      — Квин, я вас не понимаю!
      — Вы должны дать мне слово.
      — Но...
      — Никаких но. Сейчас я не могу ничего объяснить. Так вы мне обещаете?
      Тай долго медлил с ответом, потом вяло произнес:
      — Ну хорошо. Обещаю.
      Тай повесил трубку. Эллери смахнул пот со лба. Ф-фу-у, еле выскользнул. Неопытный ученик в лаборатории любви, он только-только начал понимать, какой мощной магнетической силой обладает настоящая страсть. Нет, к черту этого упрямца, нельзя ему поддаваться. Но в глубине души ему было жутко стыдно.
      Из всех черных штучек, которые он проделывал ради раскрытия истины, эта была наичернейшая.
      Тяжело вздохнув, Эллери пошел опять к своим тостам, «Гаданию на картах» и описаниям звездных тусовок. В дверь позвонили. Он машинально развернулся и побрел к двери. Открыл. Там стояла Бонни.
      — Ну-ну, Бонни, входите, — сказал он.
      Она вся светилась. Впорхнула в комнату и подпрыгнула на его софе. В глазах плясали чертики.
      — Какой великолепный день! — щебетала она. — Правда? Мистер Квин, у вас красивый халат. А за мной опять ехала та черная машина. Но не это важно. Сегодня произошло просто чудо!
      «Ну а она с каким сюрпризом пришла?» — обреченно подумал Эллери и медленно закрыл дверь. Но нашел в себе силы изобразить улыбку.
      — В этом деле есть одна приятная сторона — я каждый день встречаюсь с самой красивой девушкой на свете.
      — И самой счастливой, — добавила Бонни. — И вы пытаетесь соблазнить меня такими избитыми комплиментами? Знаете, мне сразу стало так легко! — И она, как маленькая, еще попрыгала на софе. — А почему вы меня не спрашиваете, что это такое?
      — Что — «что такое»?
      — Что это за потрясающая вещь!
      — Ну и что же это?
      Девушка открыла сумочку. Эллери внимательно наблюдал за ней. Ни косметика, ни веселость не могли скрыть, как она извелась. На щеках серые впадины, под глазами — фиолетовые круги. Сейчас она была похожа на тяжелобольного, которому врач сказал, что он будет жить.
      Бонни достала конверт и протянула его Квину. Он взял его, сдвинув брови. Почему получение очередного предупреждения произвело такой необыкновенный эффект? Вот оно что. Если он не ошибается, четверка пик означает...
      — Можете тот желтый лист не искать, — игриво сказала Бонни. — Я и так помню все карты наизусть.
      «Не имей больше никаких дел с человеком, в котором ты сомневаешься». Ну разве это не замечательно? Эллери сел напротив, уткнувшись глазами в конверт.
      — Вы не рады, — заметила Бонни. — Только не знаю почему.
      — Наверное, не понимаю, что тут такого замечательного.
      Она страшно удивилась:
      — Но ведь это же четверка пик — «не имей никаких дел с человеком, в котором сомневаешься». Как вы не видите? Ведь я думала, что вчерашнюю карту прислал Тай.
      Эх, Бонни, Бонни. Сначала Тай, теперь ты. Да, только очень жестокий человек мог бы решиться погасить этот свет в глазах. Первый проблеск радости за эту бесконечно долгую неделю сомнений, мук, смертной печали. Но ведь надо! Просто жизненно важно стереть это счастливое выражение с ее осунувшейся мордашки. Был какой-то миг слабости, когда Эллери прельстился мыслью сказать ей правду. Если он верно оценивает ее характер, она сумеет сдержаться. Но пожалеет Тая. А если узнает Тай... И Эллери собрал нее свое мужество, подпустил в голос оттенок пренебрежения и заговорил:
      — Вы сказали, что думали, что вчерашнюю карту нам прислал Тай. По-видимому, вы больше так не считаете. Что же заставило вас переменить мнение?
      — Ну как же? Вот эта карта — та, что вы держите в руках.
      — Не улавливаю логики.
      Бонни вскинула голову.
      — Вы меня дразните. Поймите, единственный человек, в ком я могла бы усомниться — и действительно сомневалась, — это Тай.
      — Ну, что из этого?
      — Неважно, кто послал эту карту, важно то, что он предупреждает меня — не имей никаких дел с Таем. И вы не понимаете? Ведь это освобождает Тая от всяких подозрений. Разве стал бы он предостерегать меня против самого себя, если б действительно стоял за всем этим?
      Опять порозовевшая, блистательная, прекрасная, она с победным видом смотрела на Эллери.
      — При некоторых обстоятельствах стал бы, — ответил он.
      Улыбка мелькнула и скрылась. Бонни опустила глаза и принялась теребить ручку своей сумочки.
      — Наверное, вы знаете, о чем говорите, — тихо произнесла Бонни. — А я... я в таких вещах не разбираюсь. Мне просто показалось, что...
      — Он поступил чертовски хитро, — сказал Эллери безразличным тоном. — Он знает, что вы его подозреваете, и для того, чтобы рассеять эти подозрения, отправил вам это послание. Сработало!
      Не в силах вынести ее вида, ее каменной неподвижности и зрелища намертво вцепившихся в сумочку побелевших пальцев Эллери встал. Она подняла на него горестный вопросительный взгляд, и у Эллери возникло такое ощущение, будто бы он только что совершил страшное преступление.
      — Вы и правда считаете, что это Тай? — упавшим голосом пробормотала Бонни.
      — Подождите меня. Я вам это докажу.
      Он прошел в спальню, закрыл за собой дверь и быстро переоделся, стараясь выбросить все мысли из головы — так было полегче.
 

* * *

 
      Они приехали на киностудию «Магна». Бонни загнала свой родстер в гараж, и Эллери спросил:
      — Где костюмерная Тая?
      Она, не произнеся ни слова, привела мистера Квина на тенистую улочку, к бунгало, где на двери висела табличка с именем Тая. Дверь была не заперта, и они вошли. Бонни осталась стоять у двери. Увидев на столе пишущую машинку, Эллери достал из кармана чистый лист бумаги и напечатал на нем несколько строчек. Потом показал образец Бонни.
      — Сравните отпечатки на листе и на конвертах, — сказал Квин. — Видите, что там и там «б», «д» и «т» деформированы? Это значит, что шрифты этих букв со сколом. Со стационарной машинкой такое случается крайне редко.
      Он не стал обращать ее внимание на то, что повреждения литер на машинке Тая, как и на портативной машинке Джона, выглядят свежими, как будто кто-то постарался специально.
      Бонни подошла посмотреть — но не на бумагу, а именно на литеры. Проверила три отмеченные буквы и сказала:
      — Да, вижу.
      — Так что сомнений никаких быть не должно. Адреса на обоих конвертах — сегодняшнем и вчерашнем — напечатаны на машинке Тая.
      — Как вы узнали? — Бонни смотрела Квину в лицо все тем же странным, вопрошающим взглядом.
      — Мне показалось...
      — Тогда здесь должна быть и таблица карт, — заметила девушка.
      — Умница, — похвалил Эллери и выдвинул ящик стола. — Вот и она! Похоже на третью или даже четвертую копию.
      Он протянул Бонни таблицу, но она и не взглянула, а продолжала смотреть на Эллери.
      — Что вы намерены делать? Выдать Тая инспектору Глюку?
      — Нет-нет. Это преждевременно. Пока никаких доказательств его вины нет. Над такими уликами прокурор только посмеется. Бонни, прошу вас... ничего никому не рассказывайте. И держитесь от Тая подальше. Вы слышите?
      — Да, я вас поняла.
      — Как можно дальше.
      Бонни открыла дверь и вышла на крыльцо.
      — Уже уходите? — спросил Эллери, но ответа не последовало. — Будьте осторожны!
      Она бросила на него один только взгляд — долгий, тяжелый взгляд, и почему-то со страхом. Потом быстро спустилась по ступенькам и ушла, все ускоряя шаг. Дойдя до середины квартала, она пустилась бежать.
      Эллери хмуро смотрел ей вслед. Когда она скрылась за углом, он закрыл дверь и упал в кресло.
      Интересно, подумал он, какое наказание положено за погубленную любовь.

      Мистер Квин сидел в костюмерной Тая и размышлял. Он сидел и размышлял довольно долго. Во многих отношениях дела складывались удовлетворительно; да, вполне удовлетворительно. Однако в одном важном пункте все было плохо, причем в самом важном.
      Вечная история, подумал он. Нашел орех, а расколоть нечем. Неужели ничего нельзя поделать, кроме как ждать? Нет, старина, думай.
      И мистер Квин думал. Прошел час и другой, он все еще был погружен в свои мысли, и все без толку. Он поднялся с кресла и, чтобы размять задеревеневшие мышцы, походил по комнате. Дело сложилось. Вот оно, перед ним, гладенькое, сияющее — но как желе. Проблема, которую он не мог решить, — это как взять его в ладони и не упустить между пальцами, не разрушить, не превратить в месиво.
      В надежде на вдохновение Эллери ушел со студии, поймал такси и вернулся в отель. Позвонил из номера дежурному, попросил подогнать его машину к входу в отель. А пока что собрал всю свою коллекцию конвертов с картами и положил их под крышку машинки Джона Ройла.
      И в этот момент зазвонил телефон.
      — Квин? — рявкнул инспектор Глюк. — Немедленно ко мне в управление! Немедленно! Слышишь?
      — Как же не слышать. Но быстро не получится.
      — Никаких отговорок! Ноги в руки и ко мне!
      — Ммм... Пижаму и зубную щетку брать?
      — Эх, посадить бы тебя в каталажку! Живо ко мне!
      — Вообще-то я и так собирался...
      — Даю тебе полчаса, и ни минуты больше! — прорычал Глюк и повесил трубку.
      Эллери поморщился, тяжело вздохнул, защелкнул замок на пишущей машинке и вышел из номера. Внизу ждала его машина. Он сел и поехал в центральную часть города.
      — Ну что? — спросил мистер Квин ровно полчаса спустя.
      Глюк сидел за столом, играя желваками, и пыхтел от обиды и раздражения.
      — Что у тебя там? — указав на пишущую машинку, громыхнул Глюк.
      — Я первый спросил.
      — Садись и не умничай. Ты читал Паулу Перис?
      — Нет.
      — Ты что, читать не умеешь или наши газеты для тебя — не тот уровень? Ну как же, ты ведь у нас литератор!
      — Как я понимаю, тебя пободаться тянет? А я-то так тебя люблю, родной, готов даже поделиться наболевшим. Ну давай колись, что тебя так разбирает?
      Глюк швырнул в Эллери сложенной газетой. Он поймал ее и прочел отчеркнутый красным карандашом абзац.
      — Ну, что имеешь сказать в свое оправдание? — спросил его инспектор.
      — Скажу, что она просто великолепна, — устремив в бесконечность затуманенный взор, откликнулся Эллери. — О, Паула, дама сердца моего. И умна! Глюк, признайся честно: ты когда-нибудь еще встречал женщину, в которой бы с таким совершенством сочетались интеллект, красота и обаяние?
      Инспектор шарахнул кулаком по столу, что-то там запрыгало и задребезжало.
      — Ах ты умник мой! Вы меня с ума сведете, ты и эта зараза газетчица! Не хотел тебе говорить, но, прочитав эту статью, я готов был выписать орден на твой арест. Можешь мне поверить. Все к тому идет.
      — Ищешь козла отпущения? — сочувственно покачал головой Эллери.
      — Собрал все письма! Всю неделю водит меня за нос! Изображает сыщика из Главного управления!
      — Быстро работаешь, — восхитился Квин. — А Паула всего-то и написала, что Блит Стюарт получала анонимки, посланные через службу почтовых услуг. Отличная работа, Глюк.
      — Что ты меня по головке гладишь! У нас всего одна такая контора. И этот Льюси только что был у меня на ковре и все выложил. Я тебя опознал по описанию. Вдобавок ты оставил ему свое имя и телефон в отеле. А двое других — это Тай Ройл и Лью Баском, по описанию Льюси.
      — Прекрасно.
      — Я обыскал дом Стюарта, писем там нет, значит, они у тебя. — От обиды Глюк чуть не заплакал. — Как подумаешь, что ты хотел провести меня на такой вшивоте... — Он вдруг вскочил и заорал: — Ну, давай раскошеливайся!
      Эллери наморщил лоб:
      — Все-таки неизбежность попадания всех наших секретов в колонку Паулы Перис начинает меня доставать.
      — А мне плевать! — Глюк перешел на визг. — Я даже не стал звонить ей утром! Все без толку. Послушай, Квин, ты отдашь мне эти письма или посадить тебя за решетку?
      — А-а, письма, — протянул Эллери и постучал по футляру, зажатому в ногах. — Да здесь они. И карты, и машинка, на которой этот мерзавец напечатал таблицу значений и свое письмо в почтовую контору.
      Глюк оторопел:
      — Карты? Таблица? Пишущая машинка? Чья машинка?
      — Джона Ройла.
      Инспектор плюхнулся в кресло и поиграл бровями.
      — Хорошо. — Он даже причмокнул. — Ну а теперь выкладывай все. Я, как-никак, возглавляю отдел по расследованию убийств. Облегчи мне работу. Окажи содействие. Давай выкладывай!
      И Квин стал выкладывать, посмеиваясь про себя. Он начал издалека, с самого начала, с того момента, как, будучи в доме Джона Ройла, получил первые две карты из собственных рук Блит Стюарт, а закончил письмами, полученными Бонни.
      Инспектор слушал, злобно поглядывая на машинку, таблицы, конверты, карты...
      — Я выяснил, что адреса на конвертах, полученных Бонни, напечатаны на машинке Тая Ройла, и на этом закончил. Честно, Глюк, я как раз собирался к тебе со всем этим делом. Но ты своим телефонным звонком меня опередил.
      Инспектор поднялся и стал нарезать круги по кабинету. Набегавшись, вызвал секретаря.
      — Этот все заберешь и отнесешь Бронсону, — распорядился Глюк. — Пусть проверит на отпечатки пальцев.
      Секретарь ушел, а Глюк возобновил хождение. Потом уселся и пожаловался:
      — По правде говоря, мне это мало что прояснило. Ну, письмо Смита — просто трюк, это естественно; следы свои заметал. Единственное, что я извлек из этой путаницы, — что первоначально намечалось прикончить только Блит. Но потом что-то случилось, и ему пришлось поработать еще и с Джоном Ройлом.
      — Существенный момент, — вставил Эллери.
      — Но зачем Джека-то было убивать? И зачем вся эта затея с предупреждениями? — Инспектор развел руками. — И что за мысль посылать теперь письма Бонни? — Он прищурился. — Так вот почему ты заставил меня пустить за ней хвост!
      — Если ты помнишь, я просил тебя понаблюдать за ней еще до того, как она получила первое письмо.
      — Тогда почему...
      — Можешь назвать это интуицией. И карты, которые позже получила Бонни, — наглядное тому подтверждение.
      — Значит, теперь он выбрал ее, — пробормотал Глюк. — Прямо без передышки.
      — Ты ее сегодня видел?
      — Я хотел ее найти, как узнал об анонимках, но дома ее нет. Мои люди пока не докладывали. Кстати, и Тай Ройл как сквозь землю провалился.
      Эллери дернулся:
      — Ты не можешь найти Тая?
      — Не-а, — ответил Глюк и уставился на Квина. — Слушай-ка, а ты не думаешь, что он как-то с этими письмами... Что это он и есть? Точно! — Глюк даже подпрыгнул. — Ты сам сказал, что последние послания напечатаны на его машинке! — Он схватился за телефон. — Миллер, быстро на киностудию «Магна» и привези из костюмерной Тая Ройла его пишущую машинку! Смотри не залапай ее: отпечатки! — Глюк положил трубку на рычаги и потер руки. — Ну что ж, будем двигаться потихоньку-полегоньку. Конечно, доказать, что письма посылал Тай, — еще не значит доказать, что двойное убийство совершил он. Ничего, это только начало. А мотив — да навалом...
      — Хочешь сказать, что он заодно отравил и родного отца? — спросил Квин.
      Глюк поморщился:
      — Я же сказал, нам надо действовать осмотрительно. Квин, ты не сиди сложа руки. У нас еще столько вопросов. Подумал бы, пока я закину пробный шар.
      — Хорошо, — сухо ответил Эллери и затянулся сигаретой.
      Инспектор спешно куда-то выскочил, и вскоре Глюк сиял, как новенькая монетка.
      — Тая мы найдем в два счета, — уверенно заявил он.
      — Учиним круглосуточный надзор без его ведома. Все прочешем частым гребнем. Может быть, удастся напасть на след морфина и аллюрата натрия. Установим, где он был в течение двух последних недель, проверим, какие покупки он делал в аптеках. Квин, это только начало. Только начало.
      — Ты знаешь, разумеется, что Тай просто физически не мог быть тем замаскированным пилотом, — заметил Эллери.
      — Конечно, не мог. Но он мог нанять кого-нибудь втемную. А что, тому милое дело — помахать пистолетом, связать парня и девушку. И Бонни всему свидетель.
      Эллери тяжело вздохнул.
      — Как это?
      — А так, что Тай не писал писем Бонни, равно как и Джон Ройл не посылал карты своей Блит.
      Инспектор погрыз палец.
      — А из чего это следует? — спросил он.
      — Можешь сам убедиться, если осмотришь машинку. Взгляни на буквы «х» и «р».
      Глюк, сдвинув брови, начал возиться с машинкой.
      — Подпилены!
      — Вот именно. А если проверишь машинку Тая, то обнаружишь то же самое на литерах «б», «д» и «т». Испортить машинку могли с одной-единственной целью — чтобы было очевидно, что таблицу карт печатали на ней. Ну и кому это было нужно? Джону Ройлу? Если он действительно посылал их, то едва ли. То же самое можно сказать про Тая и его машинку, на которой отпечатан адрес Бонни.
      — Понял, понял, — раздраженно остановил его Глюк. — Подстава явная.
      — Так что мы можем быть уверены в следующем. Первое: Джон Ройл карт Блит не посылал. Второе: Тай Ройл предупреждений Бонни Стюарт не посылал. И третье: из того факта, что обе машинки помечены одним и тем же способом, следует вывод, что сделал это один человек и он же отправил обе серии посланий.
      — И подставил двоих!
      — Смотри, что мы имеем. Первоначальный план заключался в том, чтобы убить Блит и подставить Джона — с помощью этих дурацких, ребяческих совершенно посланий и меток на шрифтах его машинки.
      — Но и Джон тоже убит.
      — Да, убит. Но мы ведь знаем, что планы его изменились. Что-то вынудило его убить Джона. В противном случае манипуляции с его машинкой он делать не стал бы.
      — Но карты продолжали приходить и после смерти Джона.
      — Потому что он организовал механизм доставки и не хотел рисковать, останавливая это дело. А теперь, Глюк, подумай. Мы знаем, что планы его поменялись. Свидетельство тому — смерть Джона. Затем карты стали приходить к Бонни. О чем это говорит? О том, что после смерти Джона ему потребовалось взвалить вину на кого-то другого. И для этой цели он выбрал Тая. И все сводится к одному.
      — Говори, говори. Я тебя внимательно слушаю.
      — Некто использовал вражду между Ройлами и Стюартами как основу для преступления. Он подкинул это тебе в качестве готовенького мотива. Так что вражда между этими семействами вообще ни при чем.
      — Летчик!
      Эллери призадумался.
      — Кстати, вы напали на его след?
      — Этот малый как привидение. Мы уж все перерыли. У меня руки опускаются. Ты знаешь, Алессандро чист?
      — Чист? — Эллери поднял брови.
      — Сто десять тысяч Джон ему точно вернул.
      — А что, Джону было чем?
      Инспектор подозрительно посмотрел на Эллери:
      — Значит, тебе известно!
      — Мне-то известно, но как ты об этом узнал?
      — Проверил банковские счета и выяснил, что в четверг утром, 14-го числа, он обналичил чек на сумму в сто десять тысяч долларов.
      — Естественно, не в своем банке: там бы он не получил денег так быстро. В банке Толланда Стюарта?
      — А ты откуда знаешь? — удивился Глюк.
      — Догадался. Я точно знаю, что чек был подписан старым Стюартом и датирован 13-м. Я сам вчера спрашивал у этого кондора.
      — Как же он раскошелился? Он что, так любил Джона?
      — Не думаю. Это работа Блит. Она вместе с Джоном слетала к отцу и упросила его. Старик сказал, что дал ей денег, чтобы только от них отвязаться.
      — Чудно как-то. Ну, черт с ней, с причиной, главное — подпись подлинная. В общем, известно, что он выписал чек на такую сумму.
      — Больше ничего?
      — Пока нет. Проверка подружек Джона результатов не дала — у них у всех стопроцентное алиби. И с ядом пока не ясно. Никаких следов.
      Эллери побарабанил пальцами по ручке кресла. Инспектор сидел с пасмурным видом.
      — Ну а эта подстава с Таем? Если его нужно было подставить, то зачем посылать девчонке последнюю карту? Это же ерунда просто. Квин, с каким же дурнем мы имеем дело?
      — С дурнем, который подмешивает в коктейли морфин и передает людям по почте дурацкие послания. Чересчур намудрил, правда?
      — А может быть, — забормотал с новой надеждой Глюк, — может быть, какая-то ниточка все-таки связана с этим гаданием, а? Ведь Блит, как и многие здешние дамочки, была помешана на всяких предсказаниях.
      — Ни одна уважающая себя гадалка не составила бы такую белиберду, какая напечатана в нашей таблице.
      — Ну-ка, еще разок.
      — Видишь ли, я тут покопался в оккультных науках. То малое, что я успел прочитать о картах, убеждает меня в том, что профессиональный предсказатель судьбы или тот, кто хоть немного в этом разбирается, просто не мог послать эти карты.
      — Хочешь сказать, что значения карт в той таблице неправильные?
      — Значения как раз один к одному. Единственная вольность, которую я обнаружил у нашего отравителя, — это девятка треф — она означает «предупреждение», а наш друг Эгберт напечатал «последнее предупреждение». Проблема в том, что толкование карт различается в зависимости от системы и колоды, а в таблицу произвольно напиханы значения, взятые из разных систем: одни — из системы гадания на пятидесяти листах, другие — на тридцати двух, третьи — на двадцати одном, какие-то из цыганского расклада, из романского, восточного — ну смесь. А разорванная карта — это полная отсебятина, поскольку ни в одной системе разорванная карта не фигурирует. Также...
      — Бог ты мой, да я и этим сыт по горло! — испугался Глюк.
      — Охотно верю, — сказал Эллери. — Я ясно изложил свою мысль?
      — Вполне. До головной боли.
      — Такова жизнь, — изрек Эллери.
 

* * *

 
      Из центра города мистер Квин, словно верный почтовый голубь, прямиком направился на Голливуд-Хиллз. Один вид белого домика успокаивающе подействовал на него и привел в порядок разбросанные мысли. Но Паула целых двадцать минут продержала его в приемной, отлично преуспев в разрушении сего благотворного эффекта.
      — Нельзя было так со мной поступать, — входя в кабинет, укорил Эллери мисс Перис и умолк, пожирая ее глазами.
      Платье так и льнуло к ее телу, она выглядела неотразимо. Просто чудо, что он каждый раз открывает в ней что-то новое, достойное восхищения. Эти опущенные глаза — и крохотная родинка над левым веком. Восторг! Придает характер взгляду, делает еще интереснее...
      Он схватил ее руки.
      — А как я с вами поступила? — проворковала она.
      — Заставили меня ждать. Паула, вы такая аппетитная, я готов вас съесть.
      — Каннибал, — крепко сжав его руку, сказала она и рассмеялась. — А на что же вы рассчитывали? Ведь я не знала заранее, что вы придете.
      — А если бы я вас предупредил, что изменилось бы?
      — Что изменилось бы! — воскликнула Паула. — Вы не знаете, что любая женщина только и ищет повода, чтобы переодеться?
      — Ах это! Вам можно было не стараться ради меня.
      — А я не старалась ради вас! И то, что сейчас на мне, — это одна из моих старых тряпок.
      — О, извечный женский плач! А губная помада? Знаете, я не люблю, когда женщина красит губы.
      — Мистер Квин! Могу поспорить, что вы все еще ходите в длинных кальсонах.
      — Женские губы бесконечно более привлекательны В естественном состоянии, — сказал Эллери и притянул ее к себе.
      — Нет, вы опять за свое! — Паула отпрянула от него. — Вы меня уже начинаете бесить! Я дала себе слово быть с вами предельно сдержанной, а вы как-то ухитряетесь заставить меня... Просто глупая девчонка на первом свидании! Все. Садитесь, чудовище, и рассказывайте, что вас привело ко мне.
      — Желание увидеть вас, — произнес Эллери нежно.
      — Вот только не надо мне этого. Вы же не можете руководствоваться простыми, естественными порывами. Так что все-таки на этот раз?
      — Э-э... было кое-что в вашей сегодняшней статье. О письмах...
      — Я так и знала! Мистер Квин, вы самое настоящее чудовище.
      — Вы даже не представляете себе, насколько вы близки к истине.
      — Могли бы хоть раз и солгать. Чтобы я думала, что у вас нет других причин, как только увидеть меня.
      — А у меня и нет других причин, — сияя, заверил ее Эллери. — Ваша статья — только повод. Былаповодом...
      — Зачем вам повод...
      — Паула, я уже говорил вам, какая вы красивая? О такой женщине я мечтаю с тех пор, как стал влюбляться в актрис. Мне кажется... — Он вдруг умолк.
      — Что вам кажется? — прошептала Паула.
      Эллери оттянул пальцем ворот рубашки.
      — Что у вас жарко.
      — А-а...
      — Да, правда, очень жарко. Где у вас сигареты? А, да, на столике... О, это же мои любимые. Паула, вы сокровище. — Квин нервно закурил.
      — Вы о чем-то собирались меня спросить?
      — Я... разве? А, ну да. О вашей колонке. А конкретно — о письмах, которые получала Блит.
      — А-а... — опять не удержалась мисс Перис.
      — Где вы раскопали этот самородок?
      Паула вздохнула:
      — Да у себя в рукаве. Приятель приятеля вашего приятеля Льюси рассказал одному моему информатору о вашем визите в «Международные почтовые перевозки». Вот так это ко мне и попало. Как, впрочем, все сведения о том, что творится в городе. Я сложила два плюс два...
      — И получили три.
      — Нет. Точнехонько четыре. Описание было просто превосходно. Тощий, голодный и с хищным блеском в глазах. А помимо прочего, вы оставили свое имя. — Она внимательно посмотрела на Эллери: — В чем там дело?
      Эллери рассказал. Паула выслушала его с огромным вниманием и ни разу не прервала. Когда он закончил, она потянулась к сигаретам. Эллери подал ей коробку, зажег спичку, она поблагодарила его взглядом. Потом сдвинула брови и уставилась в пространство.
      — Это конечно же подстава. А почему в прошлый раз вы просили меня подсыпать перчинку во вражду Тая и Бонни?
      — А то вы не знаете.
      — Если Бонни грозит опасность, то мне представляется, что Тай, будучи невиновным... Эллери Квин, вы точно что-то держите в рукаве!
      — Нет-нет, — поспешно ответил он.
      — Вы сами сказали, что готовы сделать все, вплоть до похищения, лишь бы их разлучить. Зачем?
      — А-а... прихоть! Во всяком случае, если уж я должен был так сказать, то и сделать тоже был обязан.
      — Неужели? Не знаю, зачем это было нужно, но не уверена, что вам, мистер Квин, это удалось.
      — Да?
      — Вы действовали очень неумело. И вообще в этой сфере вы полный профан.
      Эллери посмотрел на мисс Перис с некоторым раздражением:
      — Ну тогда, моя всеведущая Минерва, скажите, как действовали бы вы?
      Она смерила его насмешливым взглядом:
      — Вы четко соответствуете своему типажу. Ваш великолепный сарказм, проистекающий из столь же великолепного эгоизма. Великий человек снизошел до того, чтобы выслушать простого смертного. И женщину к тому же. Ах, Эллери, я порой теряюсь перед вами: кто вы? Самый находчивый и остроумный человек на свете или полный тупица?
      Эллери густо покраснел.
      — Это несправедливо, — сердито сказал он. — Признаю, с вами я часто веду себя как осел, но что касается ситуации с Таем и Бонни...
      — Здесь вы еще больше осел, милый.
      — Черт возьми! — подскочил Квин. — В чем и где я поступил неправильно? Да вы кого угодно доведете до белого каления. Не женщина, а...
      — Во-первых, мистер Квин, не кричите на меня, — улыбнулась Паула.
      — Виноват. Но...
      — Во-вторых, вам бы следовало спросить моего совета, довериться мне...
      — Ва-ам? — горько протянул Эллери. — Когда вы с легкостью могли бы прояснить то дело на аэродроме...
      — Это совсем другое дело. Профессиональная этика...
      — Вот она, ваша женская логика! Говорите, совсем другое дело? Профессиональная этика? Позвольте вам заметить, Паула, что здесь тот же принцип. Кроме того, какой мне резон вам доверять? Что такого вы сделали, чтобы я мог поверить...
      Эллери неожиданно замолк.
      — Вот теперь и помучайтесь, — сверкнула на него глазками из-под ресниц мисс Перис. — Нет, пожалуй, я все же помилую вас в своей мудрости. Если это слишком высокопарно, могу смягчить — для ваших ушей. Вы в ситуации с Таем и Бонни повели себя как слон в посудной лавке, и все потому, что не знаете женщин.
      — А при чем здесь это?
      — Потому что Бонни — очень даже женщина, и она, судя по вашему рассказу, отреагировала на вашу ложь чисто по-женски. Уверена, что вас ждет самый большой сюрприз, и довольно скоро.
      — Паула, — Квин скорчил противную мину, — по-моему, вы себя переоцениваете.
      — Ну, не надо дуться. Улыбнитесь, дорогой, а то у вас такой вид, словно вы и правда хотите меня съесть. Вот только не из-за страстной любви ко мне.
      — Это уже слишком, — процедил он сквозь зубы. — Вас надо проучить. Даже крысы и те в конце концов переходят в атаку.
      — Однако, скромная какая метафора.
      — Хорошо же. Вот вам мой вызов! Узнаем, кто кого.
      — Боже мой, как официально, — улыбнулась она. — Да, заденешь мужское тщеславие... и на что же вы меня вызываете?
      Мистер Квин уселся и надел замороженную улыбку:
      — Ну, скажите мне, кто убил Джона и Блит.
      Она вскинула ресницы:
      — Как? Вы не знаете? И это вы, человек, который знает все!
      — Я спросил вас. Вы его вычислили?
      — О, какое занудство, — пробормотала Паула и сморщила носик. — Ну, если бы я захотела, то могла бы и догадаться.
      — Догадаться! — фыркнул Эллери. — Вам не нужны причины, мотивы, обоснования. В этом-то все и дело. Женщина не ищет резонов. Она догадывается.
      — А большой и сильный мужчина должен употребить для этого титанические усилия своего ума, не так ли? И что же, вы установили его?
      — Кто он?
      — Нет, сначала скажите вы.
      — Нет, ну чистый детский сад! — простонал Эллери.
      — А почему я должна вам верить? — мурлыкала Паула. — Вы только что заявили, что тоже догадались, но вы ни за что не воспользуетесь словом «догадка». Вы бы сказали «рационализм» и все такое.
      — Да, я делаю выводы не на основании своих догадок, у меня научные методы! — разбушевался Эллери.
      — Не буду спорить.
      Опять насмешка.
      — Ну хорошо, давайте сделаем так: каждый из нас на листке бумаги напишет имя, и обменяемся листками.
      — Отлично, — буркнул Квин. — Ребячество, конечно, но вы заслужили хороший урок. Не будете впредь посягать на основы моей интеллектуальной жизни.
      Паула рассмеялась, дала ему лист бумаги и карандаш, повернулась к нему спиной и быстро что-то написала на своем листке. Квин поколебался немного, потом размашисто черкнул на листе имя предполагаемого преступника. Паула обернулась, но он ее остановил:
      — Погодите-ка. У меня встречное предложение. Два конверта!
      Она не поняла, но послушалась.
      — Положите свой листок в тот конверт, а я свой — в этот.
      — А зачем?
      — Делайте, как я говорю.
      Паула пожала плечами, однако же подчинилась. Эллери взял у Паулы ее конверт, убрал к себе в бумажник, а свой вручил ей.
      — Не открывать, пока нашему дружку не прищемят хвост, — торжественно постановил Квин.
      Паула опять засмеялась:
      — В таком случае, боюсь, их вообще нельзя будет открыть.
      — Почему?
      — Да потому, что этого преступника не схватишь.
      Они долго молча смотрели друг на друга. В глазах мисс Перис играла усмешка.
      — А почему вы так в этом уверены?
      — Нет доказательств. Ничего, что можно было бы предъявить в суде. Если только вы не утаиваете чего-то от меня.
      — А если я захлопну ловушку на нашего приятеля Эгберта, вы признаете, что были не правы?
      — То есть вы таким образом докажете, что я была не права... Но вы его все равно не поймаете.
      — Хотите поставить что-нибудь на это?
      — С удовольствием. — Глаза ее опять сверкнули из-под ресниц. — Если вы заверите меня, что у вас на этот момент нет никаких доказательств.
      — У меня их нет, — ответил Эллери.
      — В таком случае я не проиграю. Если только он сам ни с того ни с сего не явится признаваться в полицию.
      — Ничего подобного он не сделает. Ну, так что ставите?
      — Что угодно.
      — Да-а-а?
      Мисс Перис опустила ресницы.
      — Ну-у... в пределах разумного.
      — Будет ли это в пределах разумного, если проигравший пригласит победителя в клуб «Подкова»? — предложил Эллери.
      До этого он только раз видел такой ужас, мелькнувший у нее в глазах. Эллери уже готов был раскаяться, но удержался. Да и страх быстро исчез.
      — Ага, кишка тонка, если так можно говорить о женщине. Я так и думал, что вы откажетесь.
      — Я... я этого... не сказала, — запинаясь, ответила она.
      — Тогда по рукам!
      Она тихо засмеялась.
      — А мне ничего не грозит: вы все равно не выиграете.
      — Не знаю. Но пари есть пари, отвечает каждый, или это не пари вовсе.
      — А что получу я, если проиграете вы?
      — Может быть, мою... — начал Эллери и замолк. Что-то новое появилось во взгляде Паулы — вовсе не похожее на испуг.
      — Ну так что? — вкрадчиво произнесла Паула.
      — Что «что»?
      — Вы не договорили.
      Эллери смотрел в сторону, избегая настойчивого вопроса в ее глазах.
      — Знаете, Паула, я должен вас поблагодарить. Вы помогли мне решить это дело.
      — Но вы собирались сказать...
      — Вы дали мне ключ, — уточнил мистер Квин; он говорил сухим, безлично-вежливым тоном.
      — Эллери Квин, мне что, вас встряхнуть? Кого это волнует?
      — Вы натолкнули меня на жизненно важную мысль. Я буду благодарен вам всю жизнь, — все так же сухо произнес он.
      — Всю вашу жизнь? — нежно повторила Паула. — Всюжизнь?!
      Она медленно подошла к Эллери и встала так близко, что он ощутил ее запах, у него даже закружилась голова, и он попятился, как собака, учуявшая опасность.
      — Всю жизнь? — шептала Паула. — О, Эллери...
      Зазвонил телефон у нее на столе.
      — Проклятье! — вскрикнула она, топнула ногой и кинулась к столу.
      Мистер Эллери достал из кармана носовой платок и промокнул испарину.
      — Да? — нетерпеливо сказала Паула в трубку.
      Больше она уже ничего не говорила, ни слова, — только слушала. И пока она слушала, жизнь уходила из нее, а лицо стало похоже на маску из папье-маше. В таком же странном молчании она положила трубку.
      — Паула, что произошло?
      Она опустилась в кресло.
      — Мне было ясно, мистер Квин, что с Бонни вы допустили ошибку. Я была уверена, что она видит насквозь вашу грубую мужскую тактику. Но я и подумать не могла...
      — Что с Бонни? — Эллери оцепенел.
      — Дорогой мой мистер Всезнайка, приготовьтесь к удару, — болезненно улыбаясь, сказала мисс Перис. — Вы расстарались, чтобы Бонни и Тай вцепились друг другу в глотку. Зачем?
      — Чтобы некий человек увидел это, поверил и остался доволен. Паула, ради всего святого, не мучьте меня. Кто вам сейчас звонил и что он сказал?
      — Один мой друг из «Юниверсал пикчерс». Боюсь, что ваш некий человек, если только он не глухой и не слепой, через несколько минут узнает страшную правду.
      — Страшную? — упавшим голосом переспросил Эллери.
      — Час назад, повиснув на шее Тая, Бонни созвала прессу к себе в Глендейл и поведала миру сенсационную новость. Что завтра, в воскресенье, 24-го числа, она, Бонита Стюарт, станет миссис Ройл.
      — Господи боже мой, — запричитал Эллери и исчез в дверях.

      Паркуясь возле дома Бонни, Эллери в спешке поцарапал крыло своего купе. Еще издали он заметил троицу детективов, подошедших к полицейской машине. Оттуда вылез инспектор Глюк.
      Эллери стал заикаться:
      — Г-глюк, тут что-то... тут н-ничего...
      — А тебя-то что принесло? — обернулся инспектор.
      — Я только что услышал новость. Она еще жива? Ее пытались убить?
      — О ком ты?
      — О Бонни Стюарт.
      — Жива, конечно. — Глюк вытаращил глаза. — Какая муха тебя укусила? Ты здоров?
      — Я-то здоров. — Эллери потер затылок. — Глюк, здесь нужен кордон. Поставь всех, кого только можешь наскрести.
      — Да у меня тут и так трое.
      — Мало. Надо, чтобы дом Бонни был в плотном кольце. Чтобы мышь не проскочила! И незаметно. Убери этих топтунов!
      — А как же... — начал инспектор полиции.
      — А никак же, — прервал его мистер Квин и нырнул в ворота.
      Глюк вернулся к машине, что-то сказал сидевшему в ней полицейскому и вслед за Эллери заторопился к дому.
      — Да что стряслось-то? — пыхтя, спросил он Квина.
      — Все пошло наперекосяк.
      Им открыла пышка Клотильда, необычно робкая и с романтическим блеском в черных глазах-бусинках.
      — Ах, месье, их нельзя...
      — Ах, мамзель, их можно и нужно! — грубо резанул Эллери. — Тай! Бонни!
      Из ближайшей комнаты послышался смутный шум возни. Инспектор Глюк кинулся на звук. Вместе с Квином они ворвались в дверь.
      Молодой Ройл сидел с невестой на диване. Оба имели растерзанный вид и пытались расцепить руки. У Тая был окровавленный рот. Оказалось, просто помада Бонни.
      — Вот вы где! — воскликнул Эллери. — И что вы такое надумали?
      — А, это вы, — угрюмо буркнул Тай, высвобождая шею из объятий своей дамы.
      — Нет, ну черт-те что! Не могли прожить друг без друга пару дней? А уж если вам так приспичило, то хоть не кукарекали бы на весь мир!
      Тай медленно поднялся с целеустремленным видом. Бонни растерялась:
      — Тай, ты весь в помаде... О, и инспектор здесь! Инспектор Глюк, я требую...
      — Не надо, Бонни, я знаю, как справиться с ситуацией, — жестко сказал Тай.
      — Что да, то да! — кудахтал Эллери. — Вот что получается, когда имеешь дело с пустоголовыми детьми, которые...
      И в ту же секунду у него под подбородком взорвалась бомба, а перед глазами забегали маленькие разноцветные точки. Прошла вечность, и Квин понял, что лежит на полу и смотрит на люстру. Интересно, когда же началась война... Издалека донесся голос Тая:
      — Инспектор, тут ваш человек разлегся. Может, заберете?
      — Ройл, уймитесь, — сказал Глюк, тоже за тысячу миль. — Давай, Эллери, поднимайся, а то испачкаешь свои шикарные брюки.
      — Где я? — бормотал мистер Квин.
      — Он еще спрашивает! — взвизгнула Бонни. — Тай, стукни его как следует! Вот негодяй!
      Скосив глаза, Эллери получил смутное представление о гладких женских коленках и юбочке, похожей на парашют. А в футе от его лица притопывали два маленьких крокодильчика. Нет, пожалуй, не крокодильчики, а туфли из крокодиловой кожи.
      — Я сразу заподозрила, что здесь что-то не так! — говорила Бонни. — Когда он привел меня в костюмерную Тая... Боже, какая мерзость! Пишущая машинка, вся эта заумная «дедукция» Квина, а я-то знала, знала, что Тай эти карты послать не мог! — Она прервалась, чтобы перевести дух, и опять затараторила: — Видите? Он все время нам лгал! Но я его лжи не поверила, я посмотрела на эти буквы в машинке и сразу поняла, что они надпилены специально! Значит, Тай никак не мог сам против себя, но я и так знала, что это не он! И тогда я поехала прямиком к Таю...
      Девушка все говорила и говорила, а мистер Квин все лежал, созерцая потолок. Почему он кружится и качается? А-а, понятно — в Калифорнии землетрясение.
      — Да, — зарокотал голос Тая, — мы сравнили, что Квин нам наговорил, каждому по отдельности, — кстати, давно пора было это сделать. Знаете, инспектор, вы бы поразились, что нам только не наплел этот парень. Он делал все, чтобы каждый из нас решил, что другой убийца.
      — Да, мне он говорил...
      — А мне этот убийца внушал...
      И все в таком роде. Кто-то устроил скандал, решил Квин, но вот из-за чего... Он застонал и попытался подняться.
      — Давай вставай, — довольно грубо сказал ему инспектор Глюк. — Ну что, одинокий волк, достукался?
      Кто-то отвратительно хихикнул. Глюк помог мистеру Квину принять сидячее положение.
      — Как чувствуешь себя? Должно быть, паршиво?
      — Шломана шелюфть, — ощупывая подбородок, выманил Эллери. — А голова-а-а...
      Он встал на четвереньки. Отдохнул. Более-менее распрямился.
      — Только попробуй сказать Бонни, что эти карты я ей послал, — поигрывая кулаками, пригрозил Тай.
      — Да он сам их и посылал! — победно объявила Бонни, обнимая своего героя. — Потому и хотел, чтобы мы цапались. Да, Квин?
      — Была причина, — коротко ответил Эллери. — Где зеркало?
      Он доковылял до зеркала в холле и занялся изучением своей физиономии. Пока он нежно оглаживал быстро приобретающую цвет гелиотропа шишку на подбородке, раздался звонок в дверь. Мимо него просеменила Клотильда и впустила в дом двоих мужчин. Один из них представился затуманенному взору Эллери хмурим и заторможенным, а второй — сильно взволнованным живчиком. Он потер глаза и прислонился спиной к стене.
      — Пушть они пройдут, — сказал он Клотильде. — Глюк ражве не говорил...
      Но в этот момент появился инспектор и махнул рукой. Мужчина, тот, что с замедленной реакцией, не узнав Эллери, медленно прошествовал мимо него и крылся за дверью. А живчик проскочил живо. Так Квин и не понял, кто есть кто. Убедившись, что челюсть его все еще состоит из одного куска, Эллери рысью припустил за визитерами и остановился в дверях.
      Заторможенный молча смотрел на Бонни. У него было красное, как будто обожженное на солнце лицо.
      — Это же Батч, — пролепетала Бонни.
      — Послушай, Батч, мы сами собирались рассказать тебе, хотели позвонить... — начал Тай.
      Откуда-то вынырнул быстроходный и завопил:
      — А мне плевать, как вы тут будете кувыркаться в постели, но будь я проклят, если я понимаю, как это собираетесь водить за нос свою студию!
      — Отвали, ты! — сказал Тай. — Нет, правда, Батч, мы виноваты перед тобой.
      — Отвали?! — сверкнув единственным глазом, орал Сэм Викс — это он так суетился. — Нет, вы слышали, он говорит «отвали»! Послушай меня, красавчик, такое понятие, как личная жизнь, — это не для тебя. Ты просто часть собственности, как вот этот дом, например. Сечешь? Ты принадлежишь «Магне». Прикажет тебе «Магна» прыгать...
      — Уйди, Сэм, — сказала Бонни и шагнула к Батчеру.
      Вундеркинд как вошел в комнату, так и остался стоять на том же месте, глядя на Бонни неподвижным горестным взглядом, как смотрит отец на гроб с телом своего единственного ребенка.
      — Батч, дорогой, — смущенно теребя пуговицу, заговорила Бонни, — мы оба страшно переволновались. Ты ведь знаешь, какие чувства я к тебе испытывала. Я никогда не говорила, что люблю тебя. Так, Батч? Ты настоящий ангел, и мне стыдно. Но сегодня... сегодня что-то произошло такое... Тай — единственный человек, которого я люблю. Я хочу выйти за него замуж, и поскорей.
      Жак Батчер снял с головы шляпу, огляделся, снова надел шляпу и сел. Он не стал, как обычно, забрасывать ногу на ногу, а уселся прямо и ровно, как манекен. И когда заговорил, то двигались только губы.
      — Сожалею, что пришлось потревожить тебя в такое время... Я бы и вовсе не пришел. Но меня попросил Луис Селвин. Он... это... немного вышел из себя. Особенно из-за тебя, Тай.
      — А что я? — вскинулся Тай.
      Батчер откашлялся.
      — Мне бы не хотелось, но придется. Я сейчас говорю с тобой официально, как вице-президент «Магны». У меня только что состоялся долгий разговор с Селвином. Как президент киностудии, он считает своим долгом тебя предупредить, что тебе нельзя обзаводиться семьей.
      Тай сморгнул.
      — Не хочешь ли ты сказать, что он намерен меня связать тем дурацким пунктом контракта?
      — Что за пункт? — удивилась Бонни.
      — В последний мой контракт с «Магной» Селвин вставил этот пункт, чтобы предотвратить возможный брак.
      — А ты как думал? — встрял Викс. — Сделать из тебя героя-любовника номер один и вдруг дать все испортить женитьбой?
      — Я не знала, — расстроилась Бонни. — Ты мне не говорил.
      — Забудь. Это ничего не меняет. И не Луису Селвину диктовать мне, как жить.
      — Он специально просил передать, что ты нарушишь контракт, если женишься на Бонни, — все тем же холодным, ровным тоном сказал Батчер.
      — Пошел этот Селвин куда подальше! В Голливуде полно киностудий.
      — Все студии Голливуда с уважением относятся друг к другу, когда речь идет о контрактах со звездами, — заметил Батчер. — Порвешь контракт с «Магной», и с тобой все, Тай.
      — А мне и не надо! — взмахнул рукой Тай.
      — Но так нельзя, Тай! — крикнула Бонни. — Я не дам тебе забросить карьеру. Мы можем и подождать. Может быть, когда ты подпишешь свой контракт...
      — Я не хочу ждать. Хватить уже ждать. Я завтра женюсь, и точка, а если Селвину это не нравится, то пусть катится ко всем чертям!
      — Тай!
      — И не спорь.
      — Ну хорошо, — скучным голосом произнес Батчер — Луис предполагал, что ты заупрямишься. Он мог бы сломать тебя, но считает тебя слишком ценной частью собственности. Поэтому он готов на уступку.
      — Ах, он готов, да что ты говоришь!
      — Да. Он делает тебе предложение. Но учти — это окончательно. Принимаешь или уходишь.
      — Что за предложение? — резко спросил Тай.
      — Если ты непременно хочешь жениться на Бонни, он отменяет антибрачный пункт, но при соблюдении следующих условий. Первое: ты доверяешь все детали свадьбы киностудии. Второе: после свадьбы вы с Бонни снимаетесь в фильме о жизни Джона и Блит. Ты — в роли отца, а Бонни — в роли матери.
      — Минутку, минутку. — Тай поднял ладонь. — Наша свадьба пройдет с такой же помпой?
      — Как решит «Магна», так и будет.
      — А в фильме будет эпизод их убийства? — спросила Бонни. Она заболела уже при одной мысли об этом.
      — Сценарий — это исключительно мое дело. Вы в его обсуждении слова не имеете.
      — Ах, не имеем! — возмутился Тай. — Тогда мы скажем свое слово прямо сейчас. Нет!
      — Сожалею, — сказал Батчер и поднялся. — Я передам Селвину.
      — Нет, Батч, подожди! — крикнула Бонни. Она подбежала к Таю и встряхнула его.
      — Тай, прошу тебя! Нельзя же вот так все бросить. Если... если ты такой упрямый, я замуж за тебя не пойду!
      — Позволить им сделать из нас мартышек на собственной свадьбе? — бушевал Тай. — Неизвестно как представить в картине наших родителей? Не бывать этому!
      — Тай, тебе придется согласиться. Мне тоже не нравится их предложение, и ты это прекрасно знаешь. Я по горло сыта этой шумихой. Но, дорогой, мы должны подумать о будущем. Ведь у нас же с тобой ничего нет. Поверь, это будет не так уж и плохо. Свадьба много времени не займет, и мы с тобой уедем, вдвоем.
      Тай уперся глазами в ковер, потом вскинул голову и отрывисто спросил у Батчера:
      — Если мы пройдем через все это, вы нам дадите отдохнуть? У нас будет медовый месяц без зрителей?
      — Черта лысого, — быстро ввернул Викс. — Уж медовый-то месяц мы используем на всю катушку!
      — Прошу, Сэм, — сказал Батчер.
      Сэм почувствовал, что лучше помолчать.
      — Да, Тай, мы вам это обещаем. Нам — свадьбу, вам — медовый месяц. Мы понимаем, что вы многое пережили и сразу приступить к съемкам вам будет тяжело. Поэтому отдыхайте, сколько вам нужно.
      — А на время отпуска вы оставите нас в покое?
      — Оставим.
      Бонни умоляюще смотрела на Тая.
      — Хорошо, — сказал Ройл. — По рукам.
      — Пересмотренные контракты вы получите с утра, — сказал Батчер. — Организацией вашей свадьбы займется Сэм.
      Он повернулся и пошел к двери. Взялся за ручку. Помедлил. Оглянулся:
      — А поздравления я передам завтра.
      — Здорово! — Сэм Викс уже брал быка за рога. — Значит, вы хотите окрутиться завтра?
      — Да, — вздохнул Тай и сел на диван. — Поскорей бы отсюда.
      — Я уже все просчитал, пока сюда ехал. Мысль такая. Берем как модель свадьбу Джона и Блит...
      — Ох! — вырвалось у Бонни, но она тут же сказала: — Хорошо.
      — Только тогда было все смазано, а теперь беремся за дело как следует. Свадьбы на поле не будет. Старина Эрминиус окольцует вас прямо в самолете. Сечешь, Тай? Свадьба в небе. Над аэродромом. У всех в самолете микрофоны. Пока вы делаете круг над аэродромом, для тысяч людей будет идти трансляция. Сделай все правильно, и на фоне того, что было с Джеком и Блит, мы получим грандиозную штуку!
      — Ах, с-сукин сын! — заорал Тай и двинулся на Сэма. — Ты что себе думаешь...
      — Все, Сэм, иди отсюда. — Бонни поскорее вытолкала Викса за дверь. — Уходи. Все будет хорошо. Я обещаю. Все, иди.
      — Ну конечно, мне пора. — Сэм ухмыльнулся. — Прорва дел. До завтра.
      Викс ушел.
      — А теперь ты будешь слушать меня, Тай Ройл, — в холодной ярости заговорила Бонни. — Мне все это отвратительно. Но мы влипли, и нам придется через это перешагнуть. Я не желаю больше слышать от тебя ни слова. Все решено, ты понимаешь? Они сделают все, что захотят.
      Эллери отлепился от дверного косяка, шагнул вперед и сухо произнес:
      — Ну, после того, как все умные люди высказались, может, и мне дадут слово?
      Инспектор Глюк вошел вместе с ним.
      — Не понимаю, — нахмурившись, ворчал он. — Эта затея со свадьбой мне не совсем нравится. Квин, а ты что думаешь?
      — Мне плевать, кто что думает, — направляясь к бару, заявил Тай. — И оставьте нас в покое, ребята.
      — А я думаю найти хорошенькую норку поглубже и заползти в нее, а тут пусть хоть все разлетится в куски. Я не хочу оказаться поблизости, когда произойдет взрыв.
      Тай плеснул себе и выпил.
      — О чем это ты? Ох уж эти твои загадки!
      — Эта — очень миленькая. Вы не осознали того, что сейчас сделали? Объявление о браке само по себе достаточно плохо, а теперь еще и это! Боже, избавь меня от этих голливудских героев и героинь!
      — Но я вас не понимаю. — Бонни сдвинула брови. — Что мы такого сделали? Ну, решили пожениться. Это наше право и наше дело! — Губы у нее задрожали, она расплакалась. — Ох, Тай, нам казалось, так все будет хорошо!
      — Вы скоро поймете, чье это дело, очень скоро поймете! — раздраженно заметил Эллери.
      — К чему ты клонишь-то? — спросил его Глюк.
      — Они прямо как дети без надзора. Только нянька отвернулась, они тут же хватаются за вещи, в которых ничего не смыслят, — опасные вещи! А в результате несчастье.
      — Хватит причитать! — резко оборвал его Тай.
      — Вы только что дали согласие на то, что будет иметь для вас фатальные последствия.
      — Вы можете говорить конкретнее?
      — Хорошо. Как вы не поняли, что действуете по шаблону и вас обоих ждет та же участь?
      — Чья участь? — недоуменно спросила Бонни.
      — Ваших родителей. Это же ясно как белый день! — Эллери носился по комнате, бормоча и размахивая руками. — Не буду утомлять вас подробным анализом, — приостановился он, — открою вам глаза лишь на фундаментальный факт. Что произошло с Блит и Джоном после их свадьбы? А? Всего-то час спустя?
      В глазах у инспектора Глюка появился проблеск ума; Тай и Бонни, наоборот, разом поглупели и стояли открыв рты.
      — Ну, наконец-то дошло. Да, их обоих убили. А что потом? Бонни начинает получать предупреждения и шарахается от человека, который твердит, что она должна держаться от Тая на расстоянии пушечного выстрела. А что вы, глупцы, делаете? Вы тут же решаете спешно пожениться, да еще кричите на весь свет — чтобы не только сам факт стал известен, но и все детали, вплоть до часов.
      — Вы хотите сказать... — облизнув губы, пролепетала Бонни и тотчас замолкла, спрятав лицо куда-то в пиджак Тая.
      — Да, я хочу сказать, что образец воспроизводит сам себя; что, объявив о своей свадьбе, вы подписали себе смертный приговор!

      К Таю вернулся нормальный цвет лица — возможно, впрочем, под воздействием виски.
      — Я вам не верю, — резко сказал он. — Вы просто нас пугаете каким-то букой-бякой.
      — Вы не хотите, чтобы мы были женаты? — изумилась Бонни. — Вы считаете, что маму... Что ее...
      — Чушь сплошная, — глумился Тай. — Я сыт тобой по горло, Квин. Все, что ты для нас делал, только еще больше меня запутывало.
      — Бедный маленький дурачок, ты не понимаешь, что я пытался для вас сделать. И что еще должен буду сделать ради вас. Как все-таки слепы бывают люди! — стенал Эллери.
      — Я вот тоже, наверное, ослеп и вдобавок закоснел, — сказал Глюк. — Квин, ты как — по делу говорить можешь? Или нет? Подкинь-ка мне факты, и без этих своих завитушек-финтифлюшек.
      — Ах, факты? Сейчас я дам вам...
      Раздался звонок в дверь.
      — Клотильда, посмотри, кто там! — крикнула Бонни горничной.
      Эллери и Глюк сорвались с места, застряли в двери, оттолкнули француженку и бросились в холл, Тай и Бонни смотрели на них как на полоумных.
      Эллери рывком распахнул входную дверь. У порога на коврике с надписью «Добро пожаловать!» вырывалась из рук полицейского дородная дама — без шляпки, в цветастом домашнем платье и расстегнутом пальто.
      — Дайте же мне войти! — тяжело дыша, крикнула она. — Мне надо только...
      — Пустить или?.. — спросил полицейский Глюка.
      — Думаю, нам следует пригласить даму в дом, — уставясь ей на руки, медленно произнес Эллери.
      — Я вообще-то по-соседски, хотела сделать любезность.
      — Кто там? — Из-за плеча Глюка выглянула Бонни.
      — О, мисс Стюарт! — восхитилась толстуха и протиснулась между Эллери и инспектором. — О, вы такая же красивая в жизни, как и на экране! Я всегда говорила мужу, что вы самая очаровательная...
      — Да-да, спасибо, — прервала ее Бонни. — Видите ли, я сейчас занята...
      — Мадам, что вам нужно? — грозно спросил Глюк.
      По какой-то причине Эллери заинтересовали руки дамы — только руки, и очень сильно. Он чуть не приплясывал от нетерпения.
      — Мисс Стюарт, надеюсь, вы не сочтете меня навязчивой, но, видите ли, произошла презабавнейшая вещь. Я миссис Струк, вон из того большого желтого дома за углом, знаете, наверное. Ну и вот, слышу я звонок в дверь. Моя горничная открыла не сразу, там никого уже не было, зато на коврике перед дверью лежал конверт, но адресованный не мне, а вам, мисс Стюарт, и мистеру Ройлу, и я подумала про себя, какая чудная ошибка, ведь адрес написан четко, а мы с вами живем на разных улицах.
      — Да-да, конверт... — не выдержал Эллери и протянул руку. — Давайте его сюда.
      — Я прошу прощения, — внушительно изрекла дама. — Это письмо не ваше, поскольку вы не мисс Стюарт и даже не мистер Ройл, я это точно знаю. — И она опять обратилась к Бонни, вся — сплошная улыбка и удовольствие: — Письмо со мной, я сразу же побежала к вам. Правда, бегунья из меня никакая — видите, сколько тела! А как вам, мисс Стюарт, удается держать фигуру? Я всегда говорила, что у вас...
      — Спасибо, миссис Струк, — сказала Бонни. — Я могу получить письмо?
      Толстуха с явной неохотой достала из кармана белый конверт и позволила Бонни его забрать.
      — И примите, пожалуйста, мои поздравления по случаю вашей помолвки. Я только что услышала по радио. Какое чудесное, золотое время для молодых и таких красивых...
      — Благодарю, — пролепетала Бонни, в ужасе глядя на конверт.
      — А вы или ваша горничная видели того, кто вам позвонил? — спросил Эллери.
      — Нет. Когда Мерси подошла к двери, там никого не было.
      — Гм... Еще раз спасибо, миссис Струк.
      Вежливый мистер Квин вытеснил статную даму на ступеньки и закрыл у нее перед носом дверь. Миссис Струк презрительно фыркнула и величественно прошествовала к воротам в сопровождении детектива; он еще понаблюдал за ней, пока она не скрылась за углом.
      Эллери вынул конверт из вялых пальцев Бонни и вернулся в гостиную. Инспектор Глюк привел ее под руку.
      — Ну и что теперь-то случилось? — спросил Тай.
      Эллери вскрыл конверт, надписанный карандашом, печатными буквами, без марки и штемпеля. Внутри лежали две карты из клуба «Подкова».
      — Ч...четверка черв? — прошелестела Бонни.
      Тай взял у Квина обе карты.
      — Да, четверка черв и туз пик!
      Он порывисто шагнул к Бонни и крепко прижал ее к себе.
      — Я уже говорил Глюку, наш приятель любит пошутить, — заметил Эллери, не поднимая глаз от карт в кулаке у Тая. — Может быть, теперь вы мне поверите.
      — Туз пик, — тупо сказал Глюк, как будто не доверял собственным глазам.
      — И что это значит? — жалобно спросила Бонни.
      — Это значит, что интервью, которое вы двое сегодня дали прессе, уже приносит свои плоды, — объяснил Эллери. — Экстренные выпуски газет, вероятно, появились на улицах через час, а кроме того, есть радио — вы слышали, что сказала эта женщина. Так что наш друг Эгберт даже отказался от обычной почты, поскольку раньше понедельника вы письмо бы не получили, а курьер вручил бы его вам только завтра. Пришлось, видимо, нести самому.
      — Нет, но что это означает?
      — А что, невнятное разве послание? — Эллери пожал плечами. — Эти две карты вместе говорят следующее: «Бонни Стюарт и Тайлер Ройл, разорвите помолвку или приготовьтесь к смерти».
      Инспектор Глюк издал какой-то утробный звук и нервно оглядел комнату. Тай побледнел, а Бонни и так уже была белая до синевы. Она крепко вцепилась в него руками.
      — Значит, это правда, — обреченно прошептала Бонни. — Он действует по шаблону. Как же нам быть?
      Эллери сказал:
      — Эгберту надо было, чтобы этот конверт попал к нам именно сегодня. Не в понедельник и даже не завтра. Смысл его спешки, надеюсь, вам понятен?
      Тай сел на диван, ссутулился, проговорил уныло:
      — Яснее некуда. Мы не женимся, а если да, то все — занавес. Догадываюсь, что придется нам удовлетворить желание Батча, студии, Эгберта Л. Смита и бросить брачную затею.
      — О, Тай! — простонала Бонни.
      — К чему себя обманывать, радость моя? Если бы речь шла только обо мне, я бы послал этого Эгберта к черту. Но я не могу: тебя это тоже касается. Я не хочу, чтобы, выйдя за меня, ты оказалась под угрозой.
      — Ты просто тупица! — Бонни вырвала руку и даже ногой топнула. — Ты не видишь, что все совсем наоборот? Я уже получала угрозы и раньше! Они именно мне были адресованы. А тебя он припугнул единственный раз, только после того, как мы объявили о свадьбе!
      — Да здравствует женский ум! — сказал Эллери. — Боюсь, Тай, что Бонни права. Я раньше не говорил, зачем старался держать вас подальше друг от друга, а сейчас скажу. Я ведь это для тебя старался, Тай. Это твоя жизнь подверглась риску из-за Бонни; а она сама — с тобой или без тебя — была в опасности с того момента, как погибла ее мать.
      Тай смутился:
      — А я тебя ударил!
      — Женишься на Бонни — попадешь под прицел, не женишься — не попадешь. А Бонни уже под прицелом, вне зависимости от того, жена она тебе или нет.
      — Если все так и есть, — оскалился Тай, — то я женюсь на Бонни. Одну ее я не оставлю. И пусть этот мерзавец попробует меня убить, пусть попробует!
      — Нет, Тай, — возразила ему Бонни, — я не хочу. Я тебе не позволю. Зачем тебе подвергать опасности свою жизнь? Ведь сейчас тебе ничего не грозит. Только мне одной...
      — Завтра ты выйдешь за меня, и без разговоров! — отрезал Тай.
      — Я надеялась, что ты так скажешь. Ох, Тай, я боюсь.
      Инспектор слонялся по комнате и бормотал:
      — Знать бы, кто этот подонок... Если б знать, могли бы что-то сделать.
      — А разве это неизвестно? — удивился Эллери. — Ах да, совсем забыл, вы же не знаете. Я-то знаю, конечно, и уверяю вас, ничего поделать...
      — Нет, вы только посмотрите! — взревел Глюк. — Он говорит «конечно»! — Инспектор всей тушей надвинулся на Эллери. — Ну? И кто он?
      А Тай откровенно паясничал:
      — Да, мистер Квин, назовите имя!
      — Глюк, ну прошу. Что толку просто знать? Это еще не решение проблемы. — Теперь Квин принялся вышагивать туда-сюда.
      — Почему?
      — Да потому, что против него даже мало-мальской улики нет, тебе не с чем идти в суд, жюри присяжных признает его невиновным за отсутствием доказательств. И ты упустишь возможность прищемить хвост преступнику.
      — Но нельзя же просто сидеть и ждать, когда он нападет! — воскликнул Тай. — Надо укоротить ему руки!
      — Дайте мне подумать, — раздраженно сказал Эллери, безостановочно мотаясь по комнате. — От вас слишком много шума.
      Все умолкли. Довольно долго в доме стояла полная тишина, если не считать звука шагов Эллери.
      — Послушай, Квин! — не вытерпел Глюк. — Тебе известно, что полиция несет ответственность за жизнь граждан. Ты говоришь, что знаешь, кто стоит за всем этим делом. Прекрасно. Тогда давай нагрянем к нашему другу Эгберту и скажем ему об этом. Сообщим, что приставили к нему целый отряд детективов, которые денно и нощно будут за ним следить. Только законченный дурак не откажется от своих планов в таких условиях.
      — Я об этом думал, — ответил Эллери. — Но здесь вот в чем загвоздка: Эгберта уже никогда не казнят как убийцу Джона и Блит, а если и есть на свете такой паршивенький человечишка, которого я не прочь был бы увидеть с петлей на шее, так это именно он.
      — Если это будет означать безопасность для Бонни, то пусть так оно и будет, — сказал Тай. — Пусть себе гуляет! Глюк прав.
      — А почему бы нам... — начала Бонни и запнулась. — Да, действительно! Почему бы нам с Таем не пожениться прямо сейчас и тут же не исчезнуть? Уехать в такое место, о котором бы никто не знал. Никто! Тогда мы были бы в безопасности.
      — И всю оставшуюся жизнь оглядывались бы на каждый шорох за спиной? — добавил скептически Эллери. Вдруг он уставился на Бонни безумным взором. — Исчезнуть! Конечно! Вот оно. Исчезнуть. Точно! Именно! Подтолкнуть его под руку. Ему придется... — Не закончив фразу и шевеля беззвучно губами, он начал кругами бегать по комнате.
      — Что ему придется? — спросил Глюк.
      — Попытаться убить их, естественно, — с досадой отмахнулся Эллери, но забег свой все-таки закончил. — Да, он будет пытаться. Теперь смотрите: если все в наших руках...
      — Насубить? — захлопав ресницами, переспросила Бонни.
      — Ну да, больше ему ничего не остается! — Эллери оживился необычайно. — Мы накроем эту пташку в самый момент покушения, то есть именно при попытке. Если он окажется в безвыходном положении — а мы постараемся поставить его в такое положение, — то он обязательно пойдет на новое убийство, Бонни! Вы готовы рискнуть ради того, чтобы убийца вашей матери был схвачен на месте преступления?
      — Вы имеете в виду, — медленно заговорила Бонни, — что если все пройдет для нас удачно, то я буду свободна? Мы с Таем будем свободны?
      — Как ветер.
      — О да. О да! Ради этого я готова на все!
      — Не так быстро, — сказал Тай. — Каков план?
      — Устроить вашу свадьбу и воспользоваться ею как ловушкой для убийцы.
      — А Бонни будет у вас в качестве подсадной утки? Бред.
      — Да говорю же тебе, что жизнь Бонни в любом случае под угрозой! — горячился Эллери. — Даже если ее на остаток жизни окружить вооруженной стражей, тебя устроит, чтобы она жила в вечном страхе? Поверь мне, тут такая ситуация, что либо Эгберт, либо Бонни. Он так далеко зашел, что теперь его уже не остановить. Его план предусматривает устранение Бонни в качестве обязательного условия.
      — Нет, надо уж совсем очертенеть, чтобы на такое решиться, — бурчал Тай.
      — Тай, ты будешь меня слушать или как? Мы заманим его в ловушку, понимаешь? Сделаем так, что он предпримет попытку покушения, но в условиях, которые мы создадим ему сами, и в нужный нам момент. Таким образом риск будет сведен к минимуму.
      — А почему ты уверен, что он нападет? — спросил Глюк.
      — Потому, что это ему необходимо, а долго ждать он не может. Если объявить, что сразу же после бракосочетания Тай и Бонни на неопределенное время улетают неизвестно куда, то он просто обязан атаковать. Он не может позволить Бонни остаться в живых, да еще исчезнуть. Или он завтра убьет ее, или откажется от своего плана.
      — А разве он не может отказаться от своего плана или изменить его?
      — Вы забыли? На пути к цели он уже двоих убил. Кроме того, мы предоставим ему хорошую возможность, и он ее ни за что не упустит. Он хладнокровный и целеустремленный убийца, и им движет сильнейший мотив...
      — Мотив? У него есть мотив? А я думал, он просто сумасшедший.
      — Да, что за мотив? — напряженно спросила Бонни. — У меня нет врагов, и ни у кого нет причин желать мне смерти.
      — Мотив у него определенно есть, и две последние карты — наглядное тому подтверждение. Но не будем отклоняться в сторону, надо решить главное: вы и игре?
      Бонни положила голову Таю на плечо. Он повернул голову, чтобы видеть ее лицо, и вопросительно посмотрел на нее. Она улыбнулась.
      — Хорошо, Квин, — сказал Тай. — Вперед!
      — Отлично! В таком случае каждый из нас четверых, и ты, Глюк, тоже, должен четко уяснить свою задачу. Пусть Сэм Викс занимается организацией свадьбы — мы ею воспользуемся. Видите, как все обернулось, — студийная тусовка будет нам на руку. Самое главное, чтобы все шло естественным путем — естественный ход событий не возбудит подозрений у... Эгберта, будем пока называть его так. А Сэм заранее обо всем растрезвонит и во всех деталях. Мы сообщим, что церемония бракосочетания будет проходить на борту самолета, на котором молодожены отправятся в свадебное путешествие. Куда и на сколько времени, никому не известно. Вам все надоело, и вы хотите побыть одни. С прессой постарайтесь держаться... убедительно.
      — За меня не волнуйтесь, — сказал Тай. — Со мной именно так обстоят дела.
      — А теперь представим себе действия Эгберта. Он должен убить Бонни — да-да, и тебя тоже, Тай, раз уж ты на ней женишься, — причем успеть до того, как вы от него улизнете. Как он это сделает? Он не станет подсыпать вам яд в пищу или напитки, как в случае с Джоном и Блит. Он прекрасно понимает, что те события еще свежи в вашей памяти и вы до непроверенной пищи и напитков даже не дотронетесь. Значит, Эгберт выберет более прямой путь. А самый прямой путь — у выстрела.
      — Но... — начал Глюк, сдвинув брови.
      — Дай мне закончить, — сказал Эллери. — Выстрелить из толпы и благополучно скрыться он не сможет. Даже если предположить, что ему удастся сделать два точных выстрела, живым он с поля не уйдет. Остается одно — он должен попасть в самолет вместе с вами.
      — О... понятно, — тихонько сказала Бонни, да так и осталась сидеть с открытым ртом.
      — Так-так, так-так, — приговаривал инспектор.
      — Более того, раз мы знаем, что он должен оказаться на борту, то мы знаем и как он туда попадет. Естественно, в качестве пилота.
      — Точно так же, как в случае с Джоном и Блит! — воскликнул инспектор Глюк.
      — А мы ему мешать не станем. Даже поможем. Мы наймем профессионального летчика и сообщим прессе. Пилот не будет под открытым наблюдением, мы позволим Эгберту завести его в темный уголок и нейтрализовать. Я уверен, что серьезной опасности для летчика не будет, но все же надо принять меры, чтобы опасность эту уменьшить. А потом мы позволим Эгберту занять место за штурвалом.
      — А зачем нам вообще пилот? — спросил Тай. — Я сам вожу свой самолет. А другой пилот — это уже попахивает западней.
      — Нет. Вы берете пилота для того, чтобы он доставил вас до места на поезд или на пароход, а затем на вашем самолете вернулся в Лос-Анджелес. Причем даже пилот не будет знать до момента взлета, куда вы все-таки летите. Да, все верно. В любом случае Эгберт должен сесть в самолет в полной уверенности, что не оставит следов.
      — Минуточку, — сказал Глюк. — План мне твой нравится, но получается так, что эти наши ребятишки окажутся в самолете наедине с опасным преступником. Священника я в счет не принимаю, он может только еще хуже сделать.
      — Этот священник как раз поможет.
      — Эрминиус? Эта старая баба?
      — Эрминиуса не будет, — спокойно ответил Эллери. — Будет другой, но на него похожий.
      — И кто же это?
      — Ваш покорный слуга. У Эрминиуса шикарные черные бакенбарды. Только они и запоминаются, в остальном он как бы безличен. Кроме того, могу поручиться, что Эгберт особенно присматриваться к священнику не станет. Все его мысли будут направлены на то, чтобы самому не вызвать подозрений. Да и мы с Таем будем вооружены. При первом признаке тревоги мы стреляем.
      Бонни прикусила губу, но отчаянно храбрилась.
      — Мы его обезвредим, но сначала надо дать ему возможность показать когти. Вот тогда будет с чем идти в суд.
      — Черта с два, — возразил Глюк. — Даже если вы схватите его в момент покушения, мы не навесим на него убийство Джона и Блит.
      — А какая разница! Думаю, он сам все расскажет, как только поймет, что его вычислили. И в любом случае это наш единственный шанс.
      В комнате повисла напряженная пауза.
      — Да, план чертовски авантюрный, но может сработать, может сработать! — нарушил тишину инспектор Глюк. — Ну, что скажете, ребятки?
      — Я скажу «да», — выпалила Бонни, словно боясь, что если промедлит, то уж ни за что не решится. — А ты, милый?
      Тай чмокнул ее в нос:
      — Я люблю тебя, поросячий пятачок. — Потом повернулся к Квину и совсем другим тоном произнес: — Если все пойдет не так, как ты задумал, клянусь, я сверну тебе шею голыми руками. Даже если это будет последнее, что я смогу в этой жизни.
      — Ну уж после этого тебе точно ничего не останется, потому что Эгберт, несомненно, задумал поиграться с пистолетиком, а потом выпрыгнуть с парашютом, и пусть самолет грохнется где-нибудь в пустынном месте.

      Время, которое до этого медленно текло, внезапно приобрело вес и скорость. Снова и снова обсуждая с Бонни и Таем детали своего плана, Эллери то и дело поглядывал на часы.
      — Запомни, Тай, успех начала операции зависит от тебя. Нам с Глюком нельзя светиться. Мы вообще до завтра постараемся держаться от вас как можно дальше. У тебя есть револьвер?
      — Нет.
      — Глюк, дашь ему свой.
      Инспектор полиции достал свой автоматический револьвер и передал его Таю. Тот со знанием дела осмотрел его и убрал в карман пиджака.
      — Теперь — что ты будешь говорить прессе? — продолжал Эллери.
      — Что Бонни получила предупреждение, чтобы разорвала помолвку. Но мы считаем, что это дело рук какого-то психически больного человека и на наше решение оно повлиять не может. Я показываю всем карты.
      — Все правильно. Никому ни слова о действительных наших планах. Через полчаса позвонишь Эрминиусу — заказать церемонию. Бонни?
      Она освободилась от крепкой хватки жениха.
      — Ну, как ты? В порядке?
      — Я? Н...нормально, — запинаясь, тоненьким голоском отозвалась Бонни.
      — Хорошая девочка! Давай постарайся, сделай чуть-чуть из того, за что вам платит Жак Батчер. Ты счастлива, но счастье достойным образом перемешано с печалью. Ты выходишь за Тая, потому что любишь его. Ты уверена, что где-то там, на небесах, ваша мать и Джон Ройл радуются вашему браку. С враждой покончено, между вами мир и согласие. Все понятно?
      — Да, — проблеяла Бонни.
      — Ну прямо режиссер! — воскликнул Эллери с уверенностью, которой не ощущал, и похлопал Тая по плечу. — Удачи вам. Завтра к этому времени весь этот кошмар закончится.
      — Не беспокойся за нас, — пожимая ему руку, сказал Тай. — Мы с Бонни справимся. Вот только ты сам-то постарайся попасть к нам в самолет!
      — Тай, никуда не уходите, — отрывисто заговорил Глюк. — Вы остаетесь здесь, а ваши вещи вам принесут. Дом в оцеплении. Двое моих людей в доме. Так, на всякий случай. И не делайте глупостей, как ваши киногерои. Если что, кричите как полоумные.
      — О, это я беру на себя, — пытаясь улыбнуться, сказала Бонни.
      Обмен рукопожатиями — и мистер Квин с инспектором полиции через боковую дверь вышли из дома.
 

* * *

 
      Затем последовали двенадцать часов сплошного безумия. Необходимость держаться в стороне страшно раздражала и мешала Квину. В номере у него постоянно трезвонил телефон: Эллери уточнял детали операции, давал инструкции. Он молил Бога, чтобы Тай и Бонни справились.
      Первые результаты их совместной работы дали о себе знать по радио поздно вечером. Прервав выходившую по субботам дорогостоящую передачу, диктор сообщил подробности назначенной на завтра свадьбы. Судя по всему, Сэм Викс, отвечавший на студии за рекламу, поработал с присущей ему энергией. В течение двух часов четыре крупнейшие радиостанции Тихоокеанского побережья передали сообщение, что церемония бракосочетания Ройла и Бонни пройдет на борту самолета. Известная женщина-комментатор с восторженными нотками в голосе с такими подробностями поведала миру о предстоящем событии, словно сама услышала о них из уст жениха и невесты. В своем репортаже она упомянула о том, что некто, видимо из горячих поклонников таланта мисс Стюарт, позволил себе шутку очень дурного тона и предостерег ее от вступления в брак. Дама выразила надежду, что все друзья Тая и Бонни непременно приедут в воскресенье на аэродром Гриффит-Парк, чтобы показать молодоженам, как люди относятся к их союзу.
      Аналогичные сообщения в вечерних выпусках газет отодвинули с первых страниц репортажи о войне между Японией и Китаем.
      В два часа ночи Эллери и инспектор Глюк тайно встретились в полицейском управлении, чтобы обсудить ход дела. Пока все обстояло неплохо. С пастором Эрминиусом никаких проблем не возникло — тот с огромной радостью согласился обвенчать молодую пару в поднебесье и обратился к Всевышнему с горячей молитвой, чтобы трагедия не повторилась.
      Договорились и с пилотом. Выбрали его не столько из-за профессионального мастерства, сколько из-за характера: известно было, что он со здоровым уважением относится к огнестрельному оружию.
      Глюк приготовил несколько фотографий Эрминиуса специально для Эллери, который явился тоже не с пустыми руками: в какой-то костюмерной «Магны» он стянул коробку гримерных принадлежностей, и они вдвоем занялись преображением Эллери. В конце концов решили, что широкое теплое пальто с бобровым воротником, которое пастор Эрминиус привык надевать в ветреную погоду, должно довершить сходство.
      Эллери вернулся в отель, урвал пару часов для сна, а в восемь утра встретился с Глюком у импозантного дома пастора в Инглвуде. В дом они вошли с двумя детективами, а вышли уже без них, зато с просторным пасторским пальто на меху. Из дома им вослед неслись проклятия доброго человека.
      — Кажется, все, — вздохнул Эллери и скрестил пальцы. — Пока, Глюк, увидимся. Хорошо бы не у черта в пекле.
 

* * *

 
      В воскресенье в полдень все парковки у аэропорта Гриффит-Парк были забиты. В час дня на дороге образовалась огромная пробка. Сотня полицейских, ругаясь и истекая потом, безуспешно пыталась с ней бороться. В час пятнадцать все машины останавливали уже на пересечении Лос-Фелиз с бульваром Гриффит-Парк и пускали в объезд. В час тридцать стало ясно, что ни одного владельца транспортных средств штата Калифорния не миновала эта эпидемия: все явились посмотреть на свадьбу Тая и Бонни.
      Красный с золотом самолет Тая стоял на летном поле. Свободного пространства вокруг него было гораздо больше, чем неделю назад. Однако оттесненная за канаты толпа грозила снести полицейское ограждение. Когда ярко-синий лимузин Эрминиуса покатил по полю с эскортом мотоциклистов, народ взревел от восторга. Правда, служитель Божий утонул по уши в бобровом воротнике — наверное, схватил сильную простуду, — но блестящие черные бакенбарды были отлично видны всем. Когда же появились молодожены, бледные, но улыбающиеся, от радостных криков толпы в небо взмыла стая насмерть перепуганных голубей.
      Заработали кино- и фотокамеры, репортеры срывали голоса, Тая, Бонни и доктора Эрминиуса фотографировали во всех мыслимых ракурсах, приемлемых для семейной газеты. Тем временем их пилот, уже готовый к работе, очень аккуратный, подтянутый, в щегольском летном костюме, получил какую-то непонятную записку и направился к ангару, где неделю назад сидели связанные Тай и Бонни. Войдя, он огляделся и крикнул:
      — Кто меня звал?
      Эхо, конечно, откликнулось; но ответ еще и материализовался — в виде пухлой бесформенной фигуры В комбинезоне и очках-«консервах». Пришелец держал в руке револьвер. Пилот сказал: «Ух ты-ы!» — и медленно поднял руки. Револьвер повелительно качнулся, пилот зачарованно двинулся вперед и обо что-то споткнулся. Рукоятка револьвера описала короткую красивую дугу, пилот рухнул на пол и больше уже ничем не интересовался. Инспектор Глюк через дыру в брезенте, под которым пролежал почти два часа, следил за действиями преступника и не мог даже пальцем пошевелить: вмешайся он сейчас, и всему плану крышка. Глюк видел, как Эгберт взял пилота за руки, затащил его в угол и стал раздевать. Тут только инспектора осенило, что одеты они были по-разному. В поле зрения Глюка было неподвижное тело бедолаги да пара проворных рук. Через пару минут комбинезон Эгберта упал на лежащего без сознания пилота. Следом полетели шлем и очки. Скоро стал виден и сам Эгберт — в летной форме своей жертвы и абсолютно неузнаваемый в громадных очках. Он подошел к пилоту, присел, связал его, заткнул рот кляпом.
      А Глюк все лежал под брезентом и не шевелился. Эгберт подтащил пилота к тому же брезентовому тенту, где замер не дыша инспектор, прошуршал прямо за спиной у полицейского и вышел из ангара. Глюк вылез из своего укрытия, размял затекшие конечности и тихо свистнул. Из металлических шкафчиков явились на свет трое полицейских в штатском. Оставив бесчувственного их заботам, Глюк вышел через боковую дверь, обогнул ангар и ввинтился в толпу. Вскоре он уже стоял почти у самых канатов.
 

* * *

 
      Пилот деловито занимался погрузкой багажа, и никто на него внимания не обращал. Наконец он забрался в самолет, пропеллер крутанулся и начал с ревом набирать обороты. Выглянув в окно кабины, пилот нетерпеливо махнул рукой.
      Его преподобие растерянно вглядывался в толпу; но тут он увидел Глюка, который ему кивал, и облегчен но вздохнул.
      — Все в порядке, — сказал он на ухо Таю.
      — Что? — стараясь перекричать рокот мотора, заорал Тай.
      Доктор Эрминиус многозначительно на него посмотрел. Перехватив этот взгляд, Бонни на секунду закрыла глаза, потом улыбнулась и помахала публике. Тай с довольно угрюмым видом подхватил тоненькую фигурку и под восторженные крики понес ее в самолет. За ними степенно шествовал Эрминиус. Пилот вышел из кабины, плотно закрыл дверь самолета и вернулся на место. Полиция и служащие аэропорта очистили взлетную дорожку. Красный с золотом самолет Тая медленно двинулся, постепенно набирая скорость, побежал по дорожке... вот его хвост поднялся... крылья подхватил воздух... прочная, надежная твердь земли осталась внизу, они были одни в синеве, одни со своей судьбой.
      Впоследствии, по воспоминаниям, все получилось очень быстро. Но тогда казалось, что время тянется бесконечно, что оно даже вовсе остановилось, пока самолет делал вираж над аэродромом, а люди внизу превращались в маленькие движущиеся точки. Бонни не отрываясь смотрела в иллюминатор. Тай укрепил у нее на голове микрофон с наушниками, второй передал Эрминиусу, пристроил и себе тоже.
      Бонни старательно изображала радость. Она самым идиотским образом махала в окно рукой, устремляла лучезарный взор в небо и упорно не замечала затихшего у приборов пилота. Левой рукой Тай обнимал Бонни, правой сжимал рукоятку лежащего его в кармане револьвера, а глазами сверлил дырку в шлеме пилота. Что же касается доктора Эриминиуса, то он сиял благостью, бормотал что-то похожее на молитвы и, по всей видимости, готовился соединить навеки две юные неискушенные души.
      А самолет, набрав высоту в восемь тысяч футов, сделал над аэродромом круг и начал почти незаметно отклоняться к северу, в сторону пустыни.
      — Настало время, дети мои, связать вас святыми узами брака, — торжественно возгласил преподобный Эрминиус.
      Услышав его голос, многократно усиленный мощными динамиками, люди на летном поле перестали суетиться и замерли.
      — Да, ваше преподобие, я готова, — медленно проговорила Бонни и с трудом сглотнула; этот никому в самолете не слышный звук отозвался на земле, как глухой стук.
      Она оперлась руками в плечи Тая и поднялась с кресла. Тай сразу вскочил и загородил ее собой. Правую руку он по-прежнему держал в кармане.
      — Да, пилот! — крикнул Эрминиус.
      Тот повернул к ним закрытую очками физиономию.
      — У вас есть такой прибор для автоматического управления? — спросил его священник.
      — Да, ваше преподобие, имеется. Автопилот фирмы «Сперри», — ответил за него Тай ровным голосом. — Это, знаете ли, мой самолет.
      — Тогда будьте любезны, включите его и подойдите сюда к нам. Вы ведь будете свидетелем бракосочетания. Так удобнее, чем нам всем толпиться у вашего кокпита, или как там это называется.
      Пилот кивнул и стал что-то поправлять на приборной доске. Он возился ужасно долго, целую минуту. Потом встал, повернулся и наклонил голову, чтобы выйти в салон. И за все это время никто не издал ни звука. Он двигался по проходу, пошатываясь от вибрации самолета, натыкаясь на кресла своим объемистым телом. Припухлость от спрятанного за спиной парашюта делала его похожим на горбуна.
      Держа перед собой раскрытый молитвенник, его преподобие сиял улыбкой. Все молчали. Тай так и держал правую руку в кармане, Бонни стояла сбоку от него и немного позади, под покровительством жениха и сияющего проповедника. И проповедник заговорил:
      — Ну, приступим? И куда это к черту нас несет от аэродрома?
      Пилот резким движением выхватил из кармана тупорылый револьвер и нацелился на Бонни. И в этот момент одновременно вырвались две вспышки огня — одна из кармана Тая, а другая мистическим образом вылетела прямо со страниц молитвенника, который держал в руках служитель Божий, вмиг переставший сиять. На правой перчатке расплывалось кровавое пятно.
      Бонни вскрикнула и упала. Тай и Эрминиус бросились на пилота. Тот увернулся и заехал здоровой рукой Таю в челюсть, да так, что он зашатался, споткнулся о Бонни и свалился на нее. Его преподобие с диким ревом упал на пилота, и они катались по полу, молотя друг друга, пока не подоспел Тай.
      Что произошло дальше, никто в точности понять не смог: вот только что была всеобщая свалка на полу — и вдруг он ухитряется их сбросить, встает на ноги, срывает шлем и очки с лица и кричит:
      — Меня вам не повесить!
      Прежде чем священник и Тай успели подняться с пола, пилот метнулся к двери, распахнул ее и выскочил. Он подпрыгнул на металлическое крыло и камнем полетел к земле. Мужчины, парализованные ужасом, следили за его отвесным падением. Фигура кувыркалась в воздухе, безумно размахивая руками и все уменьшаясь, уменьшаясь... Парашют так и не раскрылся.

      Когда они приземлялись, аэродром бурлил, как пода в чайнике. Полиция уже орудовала дубинками. Репортеры с камерами и блокнотами лезли напролом через кордон, в открытую сражаясь с копами. У ангара в группе детективов выделялся бурно жестикулирующий Глюк.
      Один ус у Эллери отклеился, шикарные бакенбарды обтрепались и покосились, а сам он смеялся от простого сознания, что они выжили, и все ворковал над Бонни:
      — Все хорошо, девочка, все позади, все в порядке, нам теперь нечего бояться, страшное уже позади, все хорошо, все просто отлично, крикни это всем, во весь голос, жизнь прекрасна!
      — Подождите ликовать, пока я этот чертов самолет не остановил, — ворчливо сказал Тай.
      — О, Тай, я подожду! — И она опять вздрогнула всем телом — так ясно была перед глазами жуткая картина бесконечного падения в пустоту.
      Их встретил Глюк и немедленно спрятался в ангаре подальше от обезумевшей толпы. Он был красен лицом, необыкновенно говорлив и улыбчив и хлопнул по плечу Эллери, стиснул руки Таю и Бонни, выслушал детали, дал указания своим помощникам и поклялся, что все это ну прямо как в кино.
      Было слышно, как взлетел полицейский самолет; он направился на север — похоронной команде предстояло найти и подобрать расплющенные останки того, кто рыл яму другим, а угодил в нее сам.
      — Э, куда это вы? — Эллери вцепился Таю в руку.
      — Отвезу Бонни домой, — ответил тот. — Не видишь, что ли, в каком она состоянии? Ну, мужики, дайте нам отсюда выбраться!
      Эллери ласково взял Бонни за подбородок:
      — Скажи, Бонни, ты теперь не дуешься на меня? Ну-ка, расправь плечи, подними нос и давай слетаем еще разок?
      — Еще разок? — возмутился Тай. — С ума сошел, тебе маловато полетов для одного дня?
      — Да, мне маловато, — заявил Эллери и, вопросительно взглянув на Глюка, принялся отдирать свои фальшивые бакенбарды.
      Инспектор полиции кивнул в ответ, почему-то с устрашающим видом. Таю не дали и рта раскрыть — их стремительно вывели из ангара, провели сквозь полицейское оцепление и посадили в большой транспортный самолет.
      — Глюк, всего на пару минут! — крикнул ему репортер, совершенно растерзанный и непонятно как прорвавшийся к взлетной полосе.
      — Тай!
      — Бонни!
      Инспектор упрямо мотнул головой и взлез в самолет. А там уже было несколько знакомых лиц; сбившись в кучку, они молча смотрели на Бонни и Тая. Глюк втащил Эллери и что-то тихо сказал пилоту.
      И вскоре они остановились на меленькой посадочной площадке в горах, у дома Толланда Стюарта. Вслед за ними приземлился еще один самолет из Лос-Анджелеса.
      Эллери, уже в собственном обличье, спрыгнул на землю первым и побежал к ангару, где стоял в недоумении доктор Джуниус.
      Из второго самолета высыпали полицейские и быстро рассеялись в лесу.
      — К-как это? Ч-что это? — Увидев выходящих из первого самолета людей, доктор Джуниус стал заикаться. — К-кто это? Мистер Ройл? Мисс Стюарт? Что произошло?
      — Всему свое время, доктор, — ответил Квин, взял его под руку и громко крикнул своим спутникам: — Все идем в дом!
      — Но...
      — Терпение, доктор, терпение...
      У самого дома Эллери спросил:
      — Ну, где этот старый пожиратель огня? Мы не можем оставить его в неведении.
      — Вы о мистере Стюарте? У себя в комнате, нянчится с простудой и уверяет меня, что подхватил грипп. Подождите, я сейчас предупрежу его.
      Доктор Джуниус кинулся через холл к лестнице и стал быстро подниматься на второй этаж. Эллери с улыбкой наблюдал за ним.
      — Все наверх, — сказал он. — Старик себе верен.
      Когда они вошли в спальню Толланда Стюарта, доктор усаживал его в постели, подложив под спину огромные подушки и закутав одеялом до самых глаз.
      — Я же, кажется, сказал вам, чтобы меня... — гневно начал он, но заметил вошедшую со всеми Бонни и переключился на нее: — А-а, вот и ты приехала...
      — Да, — ответил за нее Эллери. — И, как видите, в сопровождении внушительного эскорта. Надеюсь, на этот раз вы будете более гостеприимны. Дело в том, что я должен рассказать любопытную историю, и будет жаль, если вы не услышите.
      — Что еще за история? — ворчливо переспросил старик.
      — Да так, об одной выходке, только что проделанной в небе над Калифорнией. Мы захватили убийцу Джона Ройла и вашей дочери Блит.
      — Что??? — Доктор Джуниус вроде бы ушам своим не верил.
      Старик пожевал беззубым ртом и забегал глазами с Эллери на Глюка.
      — Да, джентльмены, с призраком покончено, — пустив облачко сигаретного дыма, сказал Эллери. — Я неточно выразился: да, мы его захватили, но он умер. Если только не умеет падать с высоты восемь тысяч футов без парашюта и оставаться в живых.
      — Умер, — задумчиво повторил доктор Джуниус. — Да, я понял, он умер. И кто же он? Не могу себе представить...
      Он выпучил глаза, поочередно глядя на всех в полнейшем замешательстве.
      — Думаю, самое разумное — это прояснить данное печальное дело в системном порядке. Поэтому я начинаю с самого начала.
      В убийстве Джона Ройла и Блит Стюарт есть два элемента, которые прямо указывают на нашего покойного друга как на вероятного преступника. Это мотив и возможность.
      Именно с точки зрения мотива данное дело и является столь интересным. В известном смысле даже уникальным. Рассмотрим, что мы имели в начале расследования. Ни Блит, ни Джон большого состояния после своей кончины не оставляли. Поэтому версия об убийстве из выгоды отпадала. Из ревности тоже: Блит пользовалась безупречной репутацией, а женщины Джона имели железное алиби, инспектор проверял. Единственно возможным эмоциональным мотивом оставалась вспышка давней вражды. Но мне хватило ума ее не принять. И тогда мы оказались в весьма затруднительном положении — убийство совершено, а мотива нет — ни материального, ни морального. Получалось, что двух человек убили просто так. Но это полный абсурд.
      Единственный вид преступлений, которые можно было бы считать немотивированными, — это убийство в состоянии аффекта, под влиянием порыва страсти. Но и то, если подумать, мотив есть, просто глубоко спрятанный, неведомый даже самому убийце.
      Однако данный случай к этой категории отнести никак нельзя. Мы знаем, оно было тщательно продумано и готовилось заранее: конверты с картами, корзина с напитками, попытка выставить Джона и Тая убийцами, морфин и так далее.
      Вспомним: первоначальный замысел преступления был направлен исключительно против Блит. Почему ее обрекли на смерть? За что? Или ради чего?
      И тогда возник один из самых экстраординарных вопросов в моей практике. Вопрос такой: как это возможно, чтобы мотив для убийства определенно существовал — и тем не менее исключался бы самым придирчивым анализом? Он есть, мы знаем; но мы еще не видим его, он скрыт во мраке, в вакууме, у черта в брюхе. А может быть, мы еще не видим его по наипростейшей причине: потому что его — еще — не существует?
      Глюк изо всех сил сдерживал раздражение.
      — Но ты же только что сам сказал, что мотив есть И что нам всего-то и нужно сделать, как откопать его. А теперь ты заявляешь, что его еще не существовало, когда этот мерзавец так тщательно готовился к убийству? За каким дьяволом ему эта подготовка? Ты хоть сам-то понимаешь, что говоришь?
      — Дивная дискуссия, — с ленцой протянул Квин. — Ты бы обращал внимание на точность формулировок. Если ты помнишь, я употребил слово «еще». Так вот, Глюк: это просто до абсурда. Мотив — это вопрос времени.
      — Вопрос времени? — повторила Бонни, совершенно сбитая с толку.
      — Да, Бонни. Время — это такая невидимая вещь, которую делают видимой ваши часики. Время — основа чернокнижия и эйнштейновских формул. Время для нас — это «Который час?», «Как у вас со временем?», «Я прекрасно провожу время» и так далее.
      Квин улыбнулся:
      — Вот смотрите. Великие умы могут давать времени свои определения, но человечество в сугубо практических целях разделило его на три категории: прошедшее, настоящее, будущее. Поступками всех живущих движут одна или две из этих категорий, а то и все три. Бизнесмен сегодня, в настоящем времени, выплачивает банку деньги, потому что раньше, в прошедшем времени, он брал кредит. Естественно, что его сегодняшняя головная боль обусловлена этим прошлым действием. Я курю эту сигарету, чтобы удовлетворить возникшую сейчас потребность в никотине. Но разве будущее для нас менее важно? Человек копит средства на черный день. То есть на будущее. Женщина покупает кусок мяса утром, потому что знает, что вечером ее муж придет голодным. «Магна» приступает к съемкам фильма на тему футбола в мае, поскольку известно, что в октябре население начнет болеть футболом. Будущее, будущее, будущее... В девяноста процентах из ста оно диктует, что нам делать.
      Эллери заговорил очень жестко:
      — Точно так же время является фактором убийства. Муж может убить жену, когда застал ее с другим мужчиной. То есть из-за ее сегодняшней, сиюминутной неверности. Или по той причине, что узнал, что она изменила ему вчера. А разве не может он ее убить, если знает, что она собирается ему изменить завтра?
      Эллери возвысил голос:
      — И вот, не найдя в прошлом Блит такого момента, который мог бы послужить причиной ее убийства, и не обнаружив равным образом ничего подобного в настоящем, я подумал: а не кроется ли эта причина в том, что должно было произойти с ней в будущем!
      — Хочешь сказать... — медленно произнес инспектор Глюк и замолк. И после этого он уже неотрывно глядел на некую особу в комнате, глядел со смутным любопытством, которое было сродни подозрению.
      — Но что такого должно было произойти в жизни Блит Стюарт, что могло бы послужить сильнейшим мотивом для убийства? — продолжил мистер Квин. — Из всех событий, ожидавших ее в ближайшем будущем, одно стоит особняком. Настанет день, когда ее отец умрет, а она унаследует огромное состояние. Она его еще не унаследовала, но должна была унаследовать в будущем.
      Старый человек на кровати еще глубже утонул в подушках, устремив горький взгляд на Бонни. Она побледнела.
      — Но это означает... если мама умерла, то наследницей становлюсь я, — произнесла она непослушными губами.
      — Квин, ты совсем с ума сошел? — разозлился Тай.
      — Отнюдь. Вы чисты, Бонни. После смерти вашей матери следующей на очереди были вы. Вспомните: угрозы, предупреждения, туз пик. Просто вы единственный человек, который выигрывал от смерти Блит, если иметь в виду будущее наследство. А предположим, умирают и мать и дочь? Тогда единственным наследником становится единственный живущий родственник Толланда Стюарта. Вот так я и вычислил убийцу. Это — Лью Баском.

      Время остановилось. Повисла тишина. Слышно было только астматическое дыхание старого человека в постели. Потом он разлепил губы:
      — Лью? Мой кузен Лью Баском?
      А доктор Джуниус молча щурился. Заговорил опять Эллери:
      — Да, мистер Стюарт, ваш кузен Лью Баском замыслил блистательный поворот в обычном образе действий при убийстве из-за наследства. И ведь почти преуспел! Странное существо этот Лью. Вечный неудачник, сумасброд, не мог же он в самом деле остепениться и угробить свои бесспорные таланты на скуку жизни! Бережливость, серая упорядоченность — это не для него. Вот он и выбрал убийство как самый легкий путь. Конечно, это как раз самый тяжкий путь, но такого, как он, не убедишь в обратном.
      Человек он по натуре не сентиментальный и безусловно ненормальный. У всех убийц имеются неполадки такого рода. Однако этот надлом не помешал ему сообразить, что убийца получает гораздо больше шансов уйти безнаказанным, если в преступлении не прослеживается мотив. Обычно в случаях убийства из-за наследства первым убивают самого богатого, затем последовательно устраняют наследников, состояние переходит от одного к другому, пока, за неимением других законных претендентов, не попадает к преступнику. А ему очень скоро с прискорбием сообщают, что мотивация слишком очевидна. Подобных дел описано множество.
      Для Лью это все ясно и — неинтересно. А вот если убрать Блит Стюарт, пока ее отец еще жив, — ого! Вот это будет для полиции загадка неразрешимая. Первоначально он хотел подставить Джека Ройла, чтобы полиция не ломала голову. Но, даже убив Джека и разрушив западню собственной конструкции, он все равно чувствовал себя в безопасности: Толланд-то Стюарт еще жив! Потом он планирует убить Бонни и опять в качестве мотива подкидывает нам вражду двух семейств — ради этого и было ребячество с картами. Так что, пока Толланд Стюарт продолжал бы жить, ни у кого никаких подозрений, что он и есть главная цель преступника, а дочь и внучка — просто этапы на пути.
      — О, дедушка! — вскрикнула Бонни, подбежала к постели и села рядом.
      Тот в изнеможении лежал в подушках.
      — Значит, он хотел меня убить? — прошамкал старик.
      — Думаю, нет, мистер Стюарт. Думаю, даже знаю, что Лью предоставил это матушке-природе. Вы человек старый... Но об этом чуть позже.
      Итак, мотив мы прояснили, перейдем ко второму элементу — возможности. Как ему удалось организовать убийство Блит и Джона? Вопрос сложный, и пришлось пораскинуть мозгами.
      — Действительно, Эллери, — неожиданно произнес Алан Кларк, стоявший рядом с Виксом и Батчером. — Тогда на аэродроме Лью был вместе с нами, помнишь, Эллери?
      — Ты прав, Алан, Лью не мог захватить самолет. А поскольку я установил, что угонщик не причастен к убийству, то по методу строгого исключения отравителем может быть только Лью. Ну а кто угонщик? Во всяком случае не Баском.
      — С чего ты взял, что он не может быть соучастником? — вскинулся инспектор Глюк. — Я бы его не исключал.
      — Нет, инспектор, — возразил Эллери, — я знаю, что это не так. Паула Перис дала мне важнейшую информацию, и это был первый из двух ключей, которые я получил благодаря ей.
      — Эта бабенка Перис? Это что же — и она тоже замешана?
      — Упаси боже! Пауле слили информацию об угоне еще до того, как это случилось, причем звонили ей с аэродрома, вам Паула не сказала, зато сказала мне. Кто же мог знать о похищении и сообщить о нем Пауле? Только тот, кто планировал похищение или был вовлечён в дело. Самое интересное, что он не делал секрета из своей личности. Паула этого человека знает, но по этическим соображениям имя его не разглашала.
      — Вот паршивка! — осерчал Глюк. — Ну, теперь-то я ее прижму! Сокрытие свидетельств!
      — Нет-нет, Глюк, вот этого не надо, — остановил его Эллери. — Ее еще следует поблагодарить. Если бы не она, это преступление вообще не было бы раскрыто. А теперь я вот что скажу. Предположим, угонщик действовал заодно с Баскомом: стал бы он звонить корреспонденту газеты, да еще до того, как преступление совершилось? Абсурд! А если он и был преступник — он, а не Лью, — зачем же ему открываться перед ней, отдавать себя в ее руки?
      В высшей степени невероятно. Нет, на самом деле этот звонок от своего имени свидетельствует, что он не имел ни малейшего представления о том, что готовится убийство, и исключает его как отравителя или сообщника. И даже, если на то пошло, как похитителя.
      — Чем дальше в лес... — пробурчал Глюк. — Ну-ка, повтори еще раз.
      — К этому мы вернемся чуть позже, — улыбнулся Эллери. — Дай мне закончить про Баскома. Я был удовлетворен, поняв, что пилот не причастен к убийству. То есть яд в напитки подсыпал не он. Если не он, то кто? Кто имел возможность? С коктейлями все было в порядке, когда их пили перед отлетом. Пили многие, но ни с кем ничего не случилось. Это значит, что морфин и аллюрат натрия подсыпали после того, как их разливали в последний раз. Когда точно? Не в самолете, поскольку Джона, Блит и угонщика мы исключаем как убийц, а только они трое и поднимались в самолет между последним бокалом и отлетом. Значит, напитки были отравлены после того, как их в последний раз разлили по стаканам, но до того, как корзину с бутылками унесли в самолет. Но с того момента, как бутыли убрали в корзину, и до того, как ее унесли, я сам сидел на ней и поднимался только для того, чтобы передать ее пилоту для погрузки.
      Как вы видите, — журчал Эллери, — методом чистого исключения я подошел к единственно возможному моменту, когда в напитки был подмешан яд, и к единственной личности. Кто предложил выпить на дорожку? Лью Баском. Кто разливал выпивку? Лью Баском. Кто немедленно после этого поставил бутылки в корзину? Лью Баском. Следовательно, и яд положить мог только он, Лью Баском. Скорее всего, когда завинчивал пробки.
      Инспектор Глюк крякнул и скривил физиономию.
      — Итак, оба элемента — мотив и возможность — указывают на Лью, как на единственного из вероятных преступников, но какие доказательства я мог бы представить в суде? Абсолютно никаких. Я установил убийцу только логическим путем, без единого твердого свидетельства. Поэтому Лью необходимо было поймать с поличным, заставить его выдать себя. Что и было сделано сегодня.
      — Черт возьми, кто же тогда похититель? — спросил Жак Батчер.
      — Я же сказал, если помнишь, что на самом деле он даже и похитителем-то не был, — ответил Эллери. — Да если б он всерьез замыслил умыкнуть силой Джека и Блит, где-то их держать ради выкупа или как-то еще, стал бы он заранее оповещать прессу? Естественно, нет. Мне представляется, что никакого похищения не планировалось вовсе. А этот призрак бестелесный, за которым мы потом избегались, устроил просто инсценировку.
      — Инсценировку?! — заорал Глюк. — Ты это теперь творишь, да? После того, как мы сбились с ног, разыскивая его?
      — Ну да. Кто же будет устраивать похищение и анонсировать его звонком знаменитому обозревателю? Только тот, кому нужна сенсация, реклама. А кто был заинтересован в сенсационных новостях о Джоне и Блит? — Эллери усмехнулся. — Ну, Сэм, вперед! Говори, ты попался.
      Сэм Викс побелел и судорожно сглотнул, а единственный глаз одичало вращался, ища путь к побегу.
      — Так это ты?! — гаркнул Глюк. — Да я тебя, гориллу одноглазую...
      — Спокойно, инспектор, — вздохнул Эллери. — Настоящий рекламщик нутром чует жажду публики. А такой случай вообще бывает раз в жизни, да и то не у каждого. Правда, Сэм?
      — Угу, — выдавил Викс.
      — Свадьба двух мировых знаменитостей, полный аэродром народу, и тут на тебе! Их похищают! Вот это была бы реклама фильму Батчера! На миллион долларов!
      — На миллион долларов мне бедствий, как все обернулось-то, — проскрипел Викс. — Я хотел, чтобы была полная неожиданность. Даже Батчу ничего не сказал. Думал, как взлетим, сразу откроюсь Джеку и Блит, мы бы спрятались где-нибудь и переждали там пару дней. Они же так и так хотели уединиться. О, черт! Когда я обернулся и увидел, что они оба мертвые, меня наизнанку вывернуло. Я понял, во что влип. Если я приду в полицию и все расскажу, мне никто не поверит. Особенно такой упертый полицейский, как Глюк. Я уже прямо видел, как меня обвиняют в двойном убийстве и отправляют болтаться на виселицу. И что мне оставалось делать? Я посадил самолет на первой пригодной площадке и ушел.
      — Ну, ничего, я тобой займусь, — ядовито пообещал Глюк. — Я тебе покажу рекламу!
      — Полегче, инспектор, — заворчал Батчер. — За что страдать киностудии? Да, это была дурацкая затея, но он же никаким боком не причастен к тому, что случилось. Если б не убийство, то от его шуточки никакого вреда бы не было. Показания свои он напишет, и вы нашли, кого искали.
      — Глюк, если ты не очень торопишься, то я мог бы еще кое-что подкинуть, — любезно предложил Эллери.
      — Как, это еще не все? — Инспектор поднял руки. — Неужто этот кошмар никогда не закончится?
      — Ну так вот, — продолжил Квин. — Что же заставило Лью изменить свой план? Что заставило его убить не только Блит, но и Джона Ройла? Что произошло между получением Блит первого конверта с картами и днем ее убийства? А произошло только одно важное событие. Она прекратила многолетнюю вражду с Джоном, объявила, что выходит за него замуж, и вышла. Но почему замужество Блит повлекло за собой убийство ее супруга? Вспомним, что лежит в основе всего дела. Лью хочет получить все состояние Толланда Стюарта. Кто стоит у него на пути? Блит и Бонни. А когда Блит вышла замуж, то и Джон стал ему помехой! Согласно завещанию Толланда Стюарта, половина его состояния переходит к Блит, а если она умрет раньше отца, то к ее наследникам. Наследниками ее были бы дочь Бонни и муж Джон Ройл. И только если Джон умрет раньше, чем наступит время передачи наследства, он перестает считаться наследником. Поэтому Лью решил убрать и Джона.
      После чего он должен был убить Бонни — единственную наследницу материнской половины и, конечно, другой половины дедова состояния. Что произошло прежде, чем ему подвернулся случай? История повторяется: теперь Бонни объявляет о своем намерении выйти замуж за Тая. Теперь Баскому мешает не только Бонни, но и Тай, поскольку по тому же завещанию, в случае смерти внучки мистера Стюарта, ее доля переходит к ее наследникам. То есть Тай получит все. И Лью старается предотвратить их брак: совершить одно убийство все же предпочтительней по вполне очевидным причинам.
      — Все это интересно, — заметил Глюк. — Но вот чего я никак не пойму, так это уверенности Баскома, что после гибели дочери и внучки Толланд Стюарт завещания не изменит. Откуда он знал, что не будет нового завещания, по которому он и цента не получил бы?
      — Отличный вопрос, Глюк. Для ответа я вынужден вновь сослаться на своего бесценного друга Паулу Перис. Бриллиант, а не женщина! При нашей первой встрече она описала мне мистера Стюарта, упомянула его ипохондрию, статьи о вреде стимуляторов, даже таких, как чай и кофе. Что холодную воду он пьет только из ложечки, поскольку боится застудить горло — это я так предположил, — и что белого хлеба не ест совсем.
      — Ну и что такого? — Глюк повел могучим плечом.
      — Все совершенно верно, — неожиданно вмешался доктор Джуниус. — Но я также не усматриваю здесь связи с вопросом...
      — Я уверен, доктор, что вы сейчас испытаете шок и ваша вера в человечество будет подорвана. Вы можете себе вообразить, чтобы мистер Стюарт был непостоянен в подобных материях?
      Он что-то замямлил невнятное.
      — Вы будете поражены, узнав, насколькоон изменился. Он, кажется, вообще отказался от своей ипохондрии.
      — Нет, ну перемены, конечно, иногда случаются. Я-то хотел сказать, что не понимаю, к чему вы клоните.
      — Тогда, доктор, позвольте мне вас немного просветить. В прошлую пятницу, как вы помните, мы с мисс Стюарт навещали ее деда. Вас не было — летали за покупками, да? И очень плохо. Нельзя оставлять его одного. Когда мы пришли, мистер Толланд Стюарт был в этой же комнате, лежал вот на этой самой кровати — все так, но что он делал? Он ел бутерброд с холодным мясом. У него в руке был белый хлеб! Мало того, он запивал его чаем со льдом. И это человек, который пил холодную воду из чайной ложечки, боясь застудиться, и избегал стимуляторов как чумы.
      Старик захныкал в постели, а доктор Джуниус поник, как сорняк после прополки. Остальные непонимающе таращились то на мистера Стюарта, то на Эллери. Только инспектор Глюк не выглядел удивленным. Он кивнул своему детективу, тот подошел к кровати и отодвинул Бонни подальше от старика. Тут же подскочил Тай, схватил ее за руку и оттащил от кровати.
      А человек в постели с быстротой отчаяния сбросил с себя одеяло и потянулся к дробовику. Но Эллери был быстрее.
      — Нет, сэр, — твердо сказал он, передавая дробовик Глюку.
      — Я запуталась! — крикнула Бонни. — Вы так говорите, как будто этот человек... как будто он мне не дед.
      — И никогда им не был, — ответил Эллери. — У меня есть все основания считать, что это наш предполагаемый самоубийца — старый, отчаявшийся, умирающий человек, известный в Голливуде как артист Артур Уильям Парк.
      Старик закрыл лицо морщинистыми руками и сжался в комок. Инспектор Глюк крякнул: если он и предвидел новое откровение, то во всяком случае не в полном объеме.
      — Этот бутерброд и чай со льдом, — продолжал Эллери, — навели меня на мысль, а действительно ли это мистер Стюарт. Я начал сопоставлять разные мелочи, которые и прежде меня озадачивали. Теперь все срослось в целостную картину.
      Такой подлог совершить нетрудно, а в данном случае вообще пара пустяков. Неудача большинства перевоплощений кроется в том, что природные двойники встречаются крайне редко и даже профессиональный гример не выдержит экзамена, если выставит свое творение перед людьми, хорошо знакомыми с оригиналом, тем более для постоянного тесного общения.
      Но кто здесь хорошо знал Толланда Стюарта или хотя бы часто с ним встречался? Даже дочь и то за последние десять лет виделась с ним два-три раза. Допустим, она могла бы разглядеть подставное лицо. Но ее уже нет в живых. Бонни? Она не видела деда с той поры, как ей надевали слюнявчики. Остается только доктор Джуниус. На протяжении десятка лет он общался с мистером Стюартом каждый день. Нет-нет, доктор, даже и не пытайтесь. Бесполезно. Дом окружен, а за дверью стоит детектив.
      Доктор Джуниус, потихоньку, бочком продвигавшийся к выходу, замер на полпути и облизнул передохшие губы.
      — И был еще инцидент в прошлое воскресенье, когда мы прилетели сюда, после обнаружения трупов в самолете Тая на том плато. Помните — была гроза. Мне показалось, что сквозь раскаты грома и шум ливня доносится гул мотора. Я вышел из дома, но самолета не увидел. Зато увидел того, кто сейчас лежит на кровати. Он крался вдоль дома, а на голове у него был летный шлем. Тогда меня это здорово озадачило, но и только, а вот когда я заподозрил подмену, то сразу же нашлось объяснение: этого человека только доставили на самолете, не зря же я слышал рокот мотора. Несомненно, за штурвалом сидел Лью Баском: он ведь улетел с того плато раньше нас, на военном самолете. Я знаю, что он и сам летает, раз предлагал свои услуги для свадебного полета Джека и Блит. И самолет у него есть, он говорил тогда же. Так что Лью надо было вернуться на аэродром с военным летчиком, быстренько забрать Парка из ночлежки, переправить его в имение Толланда Стюарта и незаметно убраться. Вы ведь Артур Парк, не так ли?
      Старый человек на постели больше не прятал лицо. Доктор Джуниус чуть не вскрикнул, но тут же закрыл рот, не издав ни звука.
      — Вы не Толланд Стюарт.
      Старик молчал и даже не шевелился. Лицо его на глазах изменилось: острые черты заострились еще сильнее, но раздражения и злости в них уже не было; просто больной, изможденный, уставший до смерти человек.
      — Впрочем, это легко доказать, — сказал Эллери с оттенком жалости. — На первом этаже в кабинете, в ящике письменного стола, лежит завещание, подписанное мистером Стюартом. Мистер Парк, можно вас попросить написать на бумаге имя Толланда Стюарта — для сравнения?
      — Не пиши! — крикнул доктор Джуниус.
      Старик повел головой из стороны в сторону:
      — Бесполезно, Джуниус. Мы попались.
      — Есть еще и косвенные доказательства, — заметил Эллери. — Например, как себя вел доктор Джуниус в прошлое воскресенье. Он разыграл перед нами потрясающий спектакль. Сказал, что мистер Стюарт заперся в спальне, хотя прекрасно знал, что никакого мистера Стюарта тут нет и быть не может. Он поджидал Парка, и наше неожиданное появление, должно быть, повергло его в панику. Когда мы, несмотря на все его старания, поднялись наверх, Джуниус страшно удивился: ведь он не слышал, как прилетел самолет Баскома, и не представлял себе, как удалось Парку в кромешной тьме, изрядно поблуждав под дождем, найти-таки дом, где он никогда прежде не был, отыскать спальню хозяина и спешно натянуть на себя его ночные одеяния. Могу сказать, что мистер Парк превосходный актер и со своей ролью отлично справился. Да и инструкции, видимо, были даны четкие. Потом он, естественно, получил новые указания.
      — Значит, доктор — сообщник Баскома? — словно очнулся инспектор Глюк.
      — Конечно, как и мистер Парк, хотя, как я догадываюсь, Парк виноват меньше всех в этой троице. Словом, убедившись, что нас обманули, я задумался и нашел только одну возможную причину для подмены мистера Стюарта. План Баскома был основан на том, что старый Стюарт переживет свою дочь и внучку. Если его подменили Парком, то это могло означать только одно: Толланд Стюарт умер. Когда же он мог скончаться? Знаю, что за четыре дня до убийства Джона и Блит он был еще...
      — Откуда же ты это знаешь? — взорвался Глюк.
      — Во-первых, в тот день Блит и Джон были здесь и она его видела: она вполне могла заметить подмену. Но важнее другое: он выписал ей чек на сумму в сто десять тысяч долларов, который она передала Джону. Поверил бы банк Стюарта этой подписи, будь она поддельная? Вот откуда я знаю, что за четыре дня до смерти Блит мистер Стюарт был еще среди живущих. Умер же он, вероятнее всего, в субботу, поздно вечером. Поэтому Лью и пришлось в спешном порядке лететь за Парком в воскресенье вечером и в жуткую непогоду, сильно рискуя, лететь с ним сюда, а потом сразу возвращаться — то есть делать такие вещи, на которые он ни за что бы не решился при других обстоятельствах. Можно предположить, что доктор Джуниус позвонил ему в ночь с субботы на воскресенье и сказал, что старик скончался. Лью подумал о Парке, посоветовал доктору закопать благодетеля поглубже и ждать их. Парк, чтобы его не разыскивали, оставляет предсмертную записку, исчезает из города и превращается в дедушку Бонни.
      — Уму непостижимо, — сказал Жак Батчер, глядя поочередно то на Парка, то на Джуниуса. — Но им-то, им это зачем, что они с этого имели?
      — Думаю, можно догадаться. У Парка, как мне говорил сам Лью, врачи обнаружили рак. Он беден и при этом должен содержать жену и сына-инвалида. Он знает, что дни его сочтены, и ему все равно, кто и за что ему заплатит, лишь бы семью обеспечить.
      А доктор Джуниус? Мне знакомы условия его найма. По завещанию мистера Стюарта ему причитается сто тысяч долларов. Но это, если доктор постарается, чтобы клиент прожил не менее семидесяти лет. Судя по дате, завещание было составлено девять с половиной лет назад. Получается, что он умер в возрасте шестидесяти девяти с половиной лет, то есть не дотянул полгода до оговоренного срока. Это значит, что суммы, указанной в завещании, доктор не получил бы. А доктор, замечу, почти десять лет прожил у черта на рогах, в диких условиях, которые ему создал его пациент, и все ради этих ста тысяч. И он вовсе не намерен был дать им уплыть только из-за того, что на пути к наследству встали два убийства. Конечно, он не стал бы рисковать своей шеей, если б не знал точно, что до семидесяти мистер Стюарт не доживет. Я уверен, что мистер Стюарт умер не насильственной смертью, а в результате болезни, поскольку его преждевременная кончина не соответствовала ни интересам Баскома, ни доктора.
      — В вас есть что-то от дьявола, — прошептал Джуниус.
      — Это «что-то» скорее в вас, доктор, — парировал Эллери. — Это же вы снабдили Лью морфином и аллюратом натрия. Не так ли? Для врача это не проблема.
      А Джуниус продолжал шептать:
      — Я принял предложение Баскома только потому, что знал, что Стюарт скоро умрет. Когда он меня пригласил, у него была запущенная язва желудка. Я делал все, чтобы ее излечить, но она переродилась в рак. Такое часто бывает. Я почувствовал себя... обманутым. Баском тоже все это знал. В известном смысле наши интересы совпадали — я хотел, чтобы мистер Стюарт дожил до семидесяти, а Баском — до тех пор, пока Блит и ее дочь не будут... — Джуниус умолк и облизнул пересохшие губы. — Он договорился с Парком заранее. На тот случай, если старик умрет преждевременно. Так оно и произошло. У Парка было достаточно времени, чтобы вжиться в образ.
      — Вы просто скотина, — сказала Бонни.
      Доктор не отвечал — стоял глядя в стену. А старый человек в постели вроде бы заснул.
      — А поскольку Парк со своим канцером тоже долго бы не протянул, то для вас все складывалось просто классно. — Эллери все не мог успокоиться. — И даже вскрытие покажет, что да, умер он от рака, и никому и в голову не придет подозревать подмену. К тому времени он отрастил бы настоящую бороду взамен этих фальшивых наклеек... Да, придумано гениально... О, как же я устал. Кажется, я тоже заболеваю от этого. Доктор, вы хорошо спите по ночам?
      Комнату накрыла тишина. Через минуту Глюк сказал въедливо:
      — Баском не знал в точности, когда умрет Стюарт. Ты так и не ответил, каким образом он надеялся контролировать его действия и почему был так уверен, что старик не составил другое завещание.
      — Здесь все предельно просто. Завещание уже составлено, и хранится оно в ящике письменного стола. Если бы старик решил его изменить, то доктор Джуниус немедленно сообщил бы об этом Лью. Они могли бы уничтожить новое завещание, и старое оставалось бы в силе. А раз Стюарт скончался раньше срока, все стало еще проще. О чем речь! Парк в роли Стюарта уже никак не мог бы написать завещание от его имени, даже если б очень захотел. А старое — вот оно, как было, так и есть.
      Между прочим, я был убежден, что Баском сегодня попадет к нам в ловушку. Парк при смерти, тут даже нескольких дней не гарантируешь, и Лью просто не мог допустить, чтобы Бонни и Тай куда-то уехали. А вдруг Парк — он же теперь Стюарт — отдаст концы, пока они вкушают радости медового месяца неведомо где? Весь план насмарку. Убьешь их после — и сразу вам мотив, готовенький, как на ладони. Нет, я знал, что Лью пойдет на любой риск, чтобы убить Бонни и Тая до того, как они укатили, и пока еще жив Паркер.
      Эллери перевел дух и достал очередную сигарету. Все молчали, пока Глюк, сощурясь в сторону постели, не сказал внезапно и резко:
      — Парк. Эй, вы, там, Парк!
      Старый человек на постели не ответил, не шевельнулся, вообще не подал знака, что слышит его. Эллери и инспектор полиции вскочили разом. И бросились к кровати. Они выпрямились, даже не дотронувшись до него. В безжизненной ладони лежал крохотный пузырек, а сам он был мертв.
      Доктор Джуниус упал в кресло, сжался в комок и заплакал навзрыд, как ребенок.

      Эллери открыл дверь своего номера, зашел, повернул ключ, отбросил куда-то в сторону плащ и шляпу и погрузился в глубочайшее кресло — и все это в состоянии отработанного пара. Кости ныли, голова тоже. Вот просто бы сидеть так в тишине и ни о чем не думать — вообще ни о чем...
      Такое бывало с ним каждый раз, когда заканчивалось очередное расследование, — он устал, вымотался до полного изнеможения.
      Инспектор Глюк грубовато похвалил его. Были приглашения, благодарности, крепкое молчаливое мужское рукопожатие от Тая и нежный поцелуй от Бонни, но ему хотелось побыть одному.
      Эллери прикрыл глаза.
      «Одному? Все-таки это не совсем верно. О, черт! Опять я анализирую!»
      Но на этот раз он думал о вещах более приятных, чем убийство. Итак: какие же чувства он испытывает к Пауле Перис? Может быть, просто жалость: из-за своего психологического надлома она заперлась в четырех стенах и отгородилась от волнений мира. Да нет, какая там жалость — когда он приходит к ней, то счастлив возможности побыть с ней наедине, оставив за дверью весь мир. Ну и в чем же дело?
      Жилка в голове, в том месте, где была только тупая боль, начала пульсировать. Эллери тихо застонал. Он мается, как подросток! Изводит себя. Чего думать-то? Что толку от дум? Поистине счастливые люди ни о чем не думают, потому-то они и счастливы.
      Со скрипом и оханьем он вынул себя из кресла, а заодно и из пиджака. На пол упал бумажник. Эллери наклонился за ним и тут вспомнил: в нем лежит конверт Паулы. Тот самый конверт. Странно, что он так ни разу о нем не вспомнил за последние двадцать четыре часа.
      Квин достал из бумажника конверт из веленевой бумаги и провел по нему пальцами. Хорошего качества, машинально отметил он про себя. Качество, именно! Она представляет собой уникальный букет качеств, в ней есть все — нежность, сияние, притягательность — все то, на что так остро откликается мужчина.
      Эллери улыбнулся, надорвал край конверта и вынул из него листок. Интересно, она и правда догадалась, кто отравил Джона Ройла и Блит Стюарт? На листке размашистым четким почерком мисс Перис было написано:
 
      «Мой милый Тупица, для Вас непостижимо, что женщина простой интуицией может прийти к тем же результатам, которых Вы достигаете всей мощью данного Вам свыше интеллекта. Конечно же это Лью Баском.
       Паула».
 
      Да провались она вместе со своими лукавыми глазками! Ее следует проучить за такую наглость. Эллери схватился за телефон.
      — Паула, это Эллери! Я только что прочитал вашу записку и...
      — О-о, мистер Квин возвратился с войны, — проворковала она. — Я могу поздравить победителя?
      — А, вы об этом. Нам повезло, что все так хорошо окончилось. Но, Паула, ваша записка...
      — Мне открывать ваш конверт, как я понимаю, необходимости нет.
      — Но ваш я открыл и должен сказать, что вы в кромешной тьме попали в самую точку. Как же вам...
      — Значит, и вы можете меня поздравить, — сказала она своим полнозвучным, органным голосом.
      — Да-да, конечно. Поздравляю. Но речь не о том. Я о вашей догадливости. Откуда вы это взяли? Ведь неоткуда было!
      — Вы потеряли дар речи? — Она улыбалась. — Отвечаю: это не только и не столько интуиция или «догадливость», мистер Всезнайка. У меня было основание так думать.
      — Да ладно вам!
      — Нет, действительно. Правда, я так и не поняла, зачем он это сделал — его мотивы, все такое... И убийство Джека никак не вписывается... Вам придется это мне объяснить.
      — Но вы только что сказали, что у вас было основание.
      — Женский ум устроен по-другому, — сказала Паула и помедлила. — А-а... мы так и будем обсуждать это по телефону?
      — Нет, все же ответьте мне!
      — Конечно, сэр. Видите ли, я достаточно хорошо знаю такой тип личности, как Лью, и мне пришло в голову, что его характер в точности соответствует характеру преступления.
      — Как это?
      — Лью — это настоящий генератор идей. Верно? Задумывал он все блестяще, а реализовывал из рук вон плохо.
      — Ну и что?
      — Да ведь все преступления в целом — если вы остановитесь хоть на минутку и подумаете об этом, как я, — это блестящий замысел и никуда не годное исполнение.
      — И эту ерунду вы называете основанием?!
      — Нет, ну задумайтесь же все-таки, — мягко держалась своего Паула. — Смотрите, затея с картами — это же очень изобретательно и остроумно! Но выполнено самым дрянным образом. В этом весь Лью. И подставлять одинаково сначала Джека, потом Тая, фу, он сам все свел на нет. А эти надпилы на шрифтах машинок? Грубая работа.
      — О боже! — простонал Эллери.
      — Я могу назвать с дюжину его проколов. Та же корзина с коктейлями. А если бы ее молодоженам вовремя не доставили? Что тогда? Или доставили, а они ее с собой в самолет не взяли? Могло случиться и так, что Джек и Блит были бы слишком заняты друг другом... Или один выпил, а другой не стал. Нет, это Лью не просчитал. Там все отдано на волю случая. Вот Жак Батчер, будь он преступником, он бы никогда...
      — Хорошо, хорошо, вы меня убедили. Я порекомендую ваш метод Глюку. Он порадуется. А теперь о нашем пари. Вы помните, что полагалось тому, кто его выиграет.
      — Ах, пари... — упавшим голосом произнесла Паула.
      — Да-да, пари. Вы сказали, что я никогда не поймаю убийцу. А я поймал! Так что сегодня вы ведете меня в «Подкову».
      Паула охнула и замолкла. И даже по этому молчанию он чувствовал, в какой она панике.
      — Собственно говоря, мы... наше пари было не о том... Вы обещали, что отдадите убийцу в руки правосудия, что он предстанет перед судом, а вы этого не сумели. Он сбежал от вас, выпрыгнул из самолета, а парашют не раскрылся.
      — Ну нет, мисс Перис, не уклоняйтесь. Вы проиграли. Так что платите.
      — Но, Эллери! — воскликнула она. — Я же не могу. Я годами не выхожу из дому. Вы не знаете, что при одной только мысли об этом меня бросает в дрожь.
      — Сегодня вы ведете меня в клуб! — тоном, не терпящим возражений, сказал Эллери.
      — Я в обморок упаду! Наверное, для обычного человека это звучит глупо. Боже, ну почему никто не хочет меня понять! Да, конечно, вы бы посочувствовали, если бы у меня была корь. Так вот у меня корь, только проявляется она иначе. Знаете, мистер Квин, эта боязнь людей...
      — Одевайтесь.
      — А надеть-то мне как раз и нечего! — победно крикнула мисс Перис. — Я хотела сказать, что вечерних туалетов у меня нет. И подходящей обуви — зачем? У меня и из меха ничего нет.
      — Я одеваюсь и в восемь тридцать буду у вас.
      — Не надо, Эллери!
      — В восемь тридцать.
      — О, Эллери, прошу вас! Пожалуйста...
      — В восемь тридцать, — еще раз повторил Квин и положил трубку.
      Ровно в восемь тридцать вечера мистер Квин стоял у порога очаровательного белого домика на холмах. Дверь ему открыла симпатичная девушка, секретарь мисс Перис. Увидев, как она сияет, он не на шутку встревожился: девица явно смотрела на него проницательным взглядом мамаши, у которой дочь давно на выданье. «Нет, ну абсурд, ну полный абсурд, — бушевал в душе мистер Квин. — Ушла бы ты с дороги, барышня».
      Однако барышня не только не ушла с дороги, она подняла к нему пылающее лицо и залепетала в экстазе:
      — О, мистер Квин, это же просто чудо! Вы думаете, она решится?
      — Ну конечно, — ответил Эллери. — Эта болтовня насчет ее какой-то фобии — чистая чушь. Где она?
      — Она плачет и смеется. А какая красавица! Вот подождите, сейчас сами увидите. Просто волшебное превращение, ничего подобного с ней никогда не было. Я так надеюсь, что ничего...
      — Меньше слов, дорогая моя, — довольно резко осадил ее Эллери. — Надо же мне взглянуть на эту красоту.
      Тем не менее к двери Паулы он подошел. На трясущихся ногах. Что же с ним такое происходит? Столько нервотрепки из-за такого пустяка, как поход в ночной клуб!
      Он постучал. Секретарша стрельнула испуганным взглядом и испарилась.
      — Вхо... Входите, — раздался прерывающийся голос.
      Мистер Квин поправил галстук, кашлянул и вошел. Паула, высокая и стройная, стояла, прижавшись к стеклянным дверям у противоположной стены и стиснув на груди руки в длинных, по локоть, красных вечерних перчатках. На ней было... что-то мерцающее, поблескивающее на свету — золотые одеяния, не иначе. Да, и... о, черт, как же это называется? — такой белый мех на плечах — а, пелерина! — с великолепной брошью у горла. А волосы были уложены в стиле придворного пажа времен Елизаветы. Изысканно. Нет слов. Просто конец света!
      — Конец света! — прошептал Эллери.
      От волнения у Паулы даже губы побелели.
      — Я... Я н-нормально выгляжу? — заикаясь, спросила Паула.
      — Вы выглядите как богиня, — ответил Эллери. — Вы похожи на Клеопатру — на общепринятую концепцию Клеопатры. У настоящей Клео был крючковатый нос и, по всей вероятности, черная кожа. А ваш носик и цвет лица... Вы смотритесь потрясающе.
      — Не смешите меня, — с легким раздражением сказала Паула. — Я имела в виду одежду.
      — Одежду? Ах, одежду! Мне показалось, вы говорили, что вечерних платьев у вас нет. Лгунья!
      — А у меня их не было и нет. Поэтому я вас и спросила, как я выгляжу. Накидку мне одолжила Бесс, платье — Лилиан, а туфли — соседка дальше по улице: у нас с ней один размер ноги. Теперь я чувствую себя настоящей коммунисткой. О, Эллери, вы уверены, что со мной ничего не случится?
      Мистер Квин решительным шагом пересек комнату. Женщина съежилась у стеклянных дверей.
      — Эллери, что вы собираетесь...
      — Позвольте мне преподнести самой красивой женщине на свете вот это, — сказал он с подчеркнутой галантностью и протянул ей целлофановую коробочку с букетиком живых камелий.
      Паула ахнула.
      — Как это мило...
      Напряжение как-то вдруг оставило ее, и вся она была сплошная нежность и податливость. Она достала из коробочки камелии и с отрешенным видом стала устраивать их у себя на груди; затянутые в красное проворные гибкие пальцы...
      — Паула, — облизнув пересохшие губы, произнес мистер Квин.
      — Ммм?
      — Паула, — повторил Эллери.
      — Да? — Паула подняла недоуменно брови.
      — Паула, вы не могли бы... Можно мне... Черт возьми, должен же я наконец-то решиться!
      Он схватил Паулу, притянул к себе, насколько позволяла жесткая грудь сорочки, и неловко поцеловал в губы. Женщина, закрыв глаза, запрокинула голову и расслабилась в его руках.
      — Поцелуйте меня еще.
      По прошествии некоторого времени Эллери произнес:
      — Думаю, что...
      — Давайте не пойдем никуда. Как будто мы уже выходили.
      — Побудем здесь?
      — Да, — прошептала Паула. — О да...
      Но было все-таки железо внутри этого мужчины. Жестоко отбросив колебания, он заявил:
      — Нет, мы пойдем, мы уже выходим. В этом суть лечения.
      — Я не смогу. То есть мне кажется, я не смогу.
      Мистер Квин взял ее под руку и подвел к двери.
      — Открывайте, — сказал он.
      — Но я... Мне жутко страшно.
      — Вы прекрасны. Откройте дверь.
      — Вы хотите, чтобы я... ее открыла?
      — Да. Сама. Своими руками.
      Поток страха хлынул из огромных глаз. Она прерывисто вздохнула — почти всхлипнула, как ребенок, и потянулась к ручке двери; посмотрела на Эллери.
      — Открывай, любимая, — сказал он.
      Она медленно-медленно повернула ручку до упора, зажмурилась и толкнула дверь.
      Не открывая глаз, Паула Перис перешагнула порог в мир.