Когда Эллери открыл глаза, минуло утро — теней не было, а над долиной нависла тишина, не похожая на обычное полуденное спокойствие. Это было молчание города-призрака или «Марии Селесты» , внезапно покинутой людьми.
      Затем послышались рев ослов, мычание быка и лай собак, как будто должно было произойти нечто ужасное.
      Или уже произошло?
      Эллери сорвался с тюфяка, но остановил себя, вспомнив, что это не должно случиться до заката.
      Тогда откуда тишина? Неужели весь Квинан предпочел сбежать в пустыню, чтобы не быть свидетелем происходящего?
      Эллери все еще не мог прийти в себя. Сон не освежил его, а солнечные лучи, проникающие через окно, не уменьшали боль в костях.
      Он вышел на аллею и зашагал по деревне. Поблизости никого не было. Лишь иногда Эллери замечал какое-то движение за открытыми окнами, а один раз увидел вдали человека — быть может, Водовоза, работающего в поле. «Мельницы должны вращаться, а сухие поля горят» .
      Нет, жители Квинана не покинули долину. Они просто не могли смотреть на нее сегодня, как будто вместе с заходящим солнцем должны были исчезнуть и холмы. Большинство оставалось дома за закрытыми дверями.
      Очевидно, горе их было велико.
      Всю вторую половину дня Эллери боролся со своей проблемой и не находил решения.
      Выбор сводился к трем вариантам.
      Он мог позволить событиям развиваться своим чередом, подчинившись воле Учителя.
      Он мог рассказать общине правду. Но в таком случае Учитель стал бы ее отрицать и люди поверили бы ему, а не Эллери.
      Он мог прибегнуть к помощи извне, дабы предотвратить исполнение приговора. Но тогда Квинан бы погиб.
      Выходит, это был выбор без выбора.
      Эллери бродил вдоль ухоженных аллей и вспаханных полей, взбирался на зеленые террасы холмов, не встречая никого, кто бы мог заговорить с ним или хотя бы помахать ему рукой. Дважды он двигался по направлению к фигурам, которые замечал издали, но, когда приближался к месту, где они находились, там никого не оказывалось. Постучать в чью-либо дверь он не мог себя заставить.
      В итоге он вернулся к Дому Священного Собрания. Учитель в одиночестве сидел на табурете. Он приветствовал Эллери знакомым жестом благословения и указал на скамью. Эллери послушно сел. Старик выглядел абсолютно спокойным.
      — Учитель, — сказал Эллери, — я умоляю вас изменить решение и сказать людям правду.
      Некоторое время старик молчал.
      — Я долго думал об этом, Элрой, — ответил он наконец, — и не нашел причин изменять то, что написано. Больше я ничего не скажу ни людям, ни тебе.
 

* * *

 
      Солнце начало клониться к западу. Люди появлялись отовсюду — из домов и амбаров, из рощ и с полей — точно урожай зубов дракона , превращаясь в неуклюжее многоголовое животное.
      Эллери стал одним из них.
      Толпа со вздохами и стонами расступилась перед Учителем, неторопливо идущим вперед, раздавая ритуальные благословения. Затем он вновь оказался скрытым толпой.
      Когда они дошли до места назначения и толпа расступилась вновь, Эллери увидел Учителя, лежащего на приготовленном для него ложе, и едва не вскрикнул от облегчения и радости.
      Как он мог быть настолько слеп, чтобы воспринимать буквально то, что являлось всего лишь символом? То, что он видел, было аналогом ежегодных ритуалов кающихся приверженцев религиозного общества «Братство Света», которые устраивали мистические действа в горах Нью-Мексико. Исполняемые в потайных местах, эти мистерии, символизирующие очищение от грехов, не доходили до акта лишения жизни, хотя главное действующее лицо нередко испытывало настоящие мучения.
      Эллери интересовало, каким образом изолированная община Квинана узнала об этих ритуалах. Или они возникли здесь самостоятельно?
      Нигде не слышалось даже вздоха.
      Вероятно, так замирали древние египтяне на ежегодном представлении смерти Осириса — некоторые понимали, что это спектакль, но другие верили, что все происходит на самом деле.
      Управляющий шагнул из толпы, держа в ладонях какой-то сосуд. Теперь затих даже ветер.
      Осторожно приподняв голову Учителя левой рукой, Управляющий поднес правой сосуд к губам старика и отошел от него. Учитель лежал неподвижно. Багряные лучи садящегося солнца словно кровью окрашивали всю сцену и руки лежащего патриарха. Ветер подул снова, и трава тревожно зашелестела...
      Эллери охватил гнев. Позволить так обмануть себя! Учитель и его марионетки будто околдовали его, заразили болезненными фантазиями, заставили поверить, что нереальное реально. Но теперь он вылечился. То, что казалось великой трагедией, было всего лишь примитивной демонстрацией фарса. Старик был прирожденным лицедеем, а вскоре и актеры второго плана начнут исполнять свои нелепые роли. Но с него достаточно этой чепухи! Пора остановиться!
      Женщина рядом начала причитать, раскачиваясь взад-вперед. Другая женщина — Ткач — присоединилась к ней. Дети испуганно заплакали — очевидно, с ними тоже репетировали. Потом заплакал мужчина...
      — Это слишком далеко зашло! — с негодованием пробормотал Эллери. Подойдя к месту, где лежал старик, он опустился на одно колено и протянул руку, чтобы встряхнуть его за костлявое плечо.
      Но рука повисла в воздухе.
      Эллери понял, что следовал неправильному образцу. Законы Квинана не являлись законами Рима. Напиток в сосуде не служил символической подготовкой к символическому приговору — это и был приговор, в котором не содержалось ничего символического.
      Учитель не играл роль. Его лицо было спокойным, но это был покой иного рода. С вытянутыми ногами и распростертыми руками, в абсолютно симметричной позе, предписываемой законами Квинана, Учитель лежал мертвый.
 

      И Эллери плакал...
 

      День был уже в разгаре, когда Эллери покидал дом, который занимал во время пребывания в Квинане. Вчера он не выходил из него вовсе. Теперь же, стоя на пороге и глядя на цветы и зеленые деревья, он отчетливо ощущал, что это обитель мертвых. Нигде не было видно ни души, не слышно ни звука.
      Эллери зашагал по аллее. Общественные здания казались руинами — чудом сохранившимися реликтами далекого прошлого. Впрочем, даже хорошо, что люди спрятались в свои норы. Ему не придется с ними прощаться — он бы не вынес, если бы кто-то из них поднял руку в приветствии и произнес: «Да пребудет с тобой Вор'д». Нет, пора уходить — и чем скорее и незаметнее, тем лучше. Восьми дней вне времени и пространства более чем достаточно для простого смертного.
      Но, идя через безмолвную деревню, Эллери не мог не вспоминать радости предыдущих прогулок — открытые лица квинанитов, загорелых детей, робко предлагающих ему цветы... Неужели он провел здесь всего лишь чуть больше недели? Ему казалось, что он совершил переход через безводную пустыню вместе с отцами-основателями Квинана.
 

* * *

 
      В последний раз Эллери подошел к Дому Священного Собрания. У двери висел колокол. Он вгляделся в знакомую надпись: «Язык мой будет указывать время в дали морской».
      Да, холмы вокруг Квинана вместе с самой долиной можно было уподобить кораблю, навеки упокоившемуся под безоблачным небом, а окружающую пустыню — морю.
      Должен ли он войти в священный дом? Ведь Учителя там нет, так к чему беспокоиться? Но Учитель был там — в каждой щели и трещине. Почему бы не попрощаться с призраком? Эллери вошел внутрь.
      Дом казался пустым, хотя Преемник, вероятно, был в своих комнатах. Впрочем, он уже не Преемник. Учитель умер — да здравствует Учитель. Какие мысли роятся сейчас в голове юноши? Что он чувствует? Горе? Вину? Раскаяние? Страх? Ну, что бы это ни было, ему придется бороться с этим в одиночку.
      Пройдя через безмолвный зал, Эллери остановился у двери запретной комнаты и машинально повернулся, чтобы спросить разрешения войти. Он почти ощущал присутствие пророка. Чувствуя, что оскверняет святыню, Эллери не без некоторого сопротивления легонько толкнул дверь. Она оказалась не заперта (O tempora! O mores!) , и он вошел в санктум.
      Здесь ничего не изменилось. Вечная лампа все еще горела (как она могла не гореть, будучи вечной?). И тишина была прежней. Постепенно пляска теней, вызванная сквозняком от открытой двери, прекратилась, и Эллери ощутил нелепое чувство, будто старый Учитель пребывает с ним в маленькой комнате не только духовно, но и телесно, благословляя его своим глубоким мелодичным голосом.
      Эллери тряхнул головой, стараясь вернуться к реальности (хотя что теперь было реальным?), и уставился на старинный застекленный шкафчик — «ковчег», купленный Учителем для хранения таинственной «книги, которая была утеряна». На верхней полке все еще стояли две стопки монет — по пятнадцать серебряных долларов, отчеканенных в Карсон-Сити, в каждой; современные тридцать сребреников. Едва ли отец Учителя мог предвидеть, принимая решение сохранить серебряные доллары в качестве казны Квинана, что он таким образом лелеет проклятие. Проклятие, которое пролежит под спудом семьдесят лет, а затем породит страсти, которые приведут к гибели его сына.
      Эллери хотелось самому украсть эти опасные монеты и бросить их в пустыне, но он не смог заставить себя прикоснуться к ним.
      Другое дело — открытая книга на нижней полке с текстом, отпечатанным немецким готическим шрифтом. По отношению к ней нужно немедленно принять соответствующие меры, иначе он никогда не сможет спать спокойно.
      Эллери открыл стеклянную дверцу ковчега и осторожно достал тяжелый том, как будто это было живое существо. Он не хотел, чтобы Преемник — нет, новый Учитель — увидел его выносящим книгу, поэтому спрятал ее под мышкой, застегнул пиджак, чувствуя, как книга обжигает его тело, и навсегда покинул санктум.
      Эллери уже собирался закрыть за собой дверь, когда ему пришла в голову великая мысль. Почему бы не оставить ее открытой? Fiat lux... Mehr Light! Да скроется тьма!
      Он так и поступил.
 

* * *

 
      В последний раз вернувшись в свою комнату, Эллери положил книгу в саквояж и упаковал вещи. Пришло время прощаться с Квинаном, где его приняли почти как бога. Не было причин полагать, что теперь его почитают меньше — возможно, даже больше, ибо к почтению добавился благоговейный страх, ведь оправдалось его предназначение живого пророчества. Квинан по-прежнему будет взирать на него снизу вверх, но едва ли с любовью.
      Плотно сжав губы, Эллери защелкнул саквояж, вышел из дому и огляделся вокруг, стараясь сориентироваться, затем двинулся вверх по тропинке за виноградником. Оттуда он спускался вместе с не имеющим возраста старцем в свой первый день в Квинане.
      Эллери медленно взбирался на холм, время от времени оглядываясь на внутренний склон. Никого не было видно. Хотя нет — на дальнем склоне, среди камней, отмечающих места покоя, бродила маленькая фигурка. Эллери содрогнулся и поспешил дальше.
      Когда он оглянулся в последний раз, серые и коричневые тона слились воедино, став почти бесцветными.
      Наконец, Эллери пересек гребень холма. Долина Квинана (Ханаана? Теперь он, вероятно, никогда это не узнает) исчезла из поля зрения.
 

* * *

 
      Спустившись по каменистому внешнему склону и проковыляв по песку к своей машине, Эллери бросил внутрь вещи, сел за руль, включил зажигание и... ничего не произошло.
      Аккумулятор был мертв.
      «О, пионеры, вы не знали благ автомобилей...»
      Вода в радиаторе также испарилась. Это можно было легко исправить (легко ли?), вернувшись в деревню. Но аккумулятор... Эллери огляделся вокруг. Ни в пустыне, ни на холме не было заметно ничего живого.
      Отто Шмидт торговал бензином — возможно, у него нашелся бы и аккумулятор. Но как добраться до лавки Шмидта? Это предполагало рискованный многочасовой пеший поход по пустыне. Может, позаимствовать в деревне осла?
      Но сначала книга.
      Эллери вынул ее из саквояжа, отошел немного от машины, положил книгу на песок и стал рыть голыми руками узкую яму. Песок был рассыпчатым, и это не составляло труда. Потом он начал вырывать из книги страницы, комкать их и бросать в яму. Когда она почти заполнилась, Эллери зажег спичку и бросил ее туда же.
      Вначале бумага только тлела, но постепенно пламя разгорелось.
      Эллери наблюдал за ним с незнакомым чувством яростного удовлетворения. Время от времени он комкал новые страницы и бросал их в огонь.
      Наконец от книги не осталось ничего, кроме переплета.
      Эллери уставился на немецкие слова, вытисненные готическим шрифтом, и содрогнулся, несмотря на жар пламени. Происходила ли за всю долгую историю письменности более печальная ошибка при чтении, чем та, которую совершил Учитель с этой книгой? Ему страстно хотелось верить в существование легендарной «утерянной» книги Квинана. Однажды патриарх отправился за покупками в магазин «Край света», увидел на прилавке книгу с тремя словами, вытисненными на переплете архаичным шрифтом, на незнакомом ему языке, но эти три слова находились одно под другим, так что их первые буквы выстроились по вертикали, и он прочитал акростих:
 
 
      Как, должно быть, возрадовалось сердце старика. Оно чудом не остановилось вовсе. Ибо Учитель знал, что «утерянная» книга называлась Mk’n, что выглядело бы в написании готическим шрифтом, как
 
 
      Разница была лишь в одной букве, и внешне она казалась абсолютно незначительной. Кто знает, вероятно, подумал Учитель, быть может, первоначальным названием книги было именно Mk’h, но с течением времени оно исказилось...
      Ему хотелось верить, что это священная книга Квинана, и он в это поверил.
      «Как я мог сказать ему, — думал Эллери, — что он принял символ кровавой бойни за проповедь мира и братства среди людей?»
      Эллери отломал несколько веточек с ближайшего куста, поджег их и, когда они разгорелись достаточно ярко, бросил на них переплет. Он быстро вспыхнул, и пламя выбросило резкие, искаженные языки, словно отравленное тем, что оно поглощало.
      Название, казалось, жило собственной дьявольской жизнью. Даже когда переплет обращался в пепел, в сполохах можно было четко различить слова :
 
 
      Наконец оно также поддалось огню, рассыпавшись в прах, который Эллери раздавил каблуком.
      Он уже сделал несколько шагов в сторону долины, когда услышал в небе тарахтение, постепенно превращающееся в рев. Странно! Гончар (казалось, это происходило так давно, что Эллери сомневался, действительно ли это был он) упоминал, что в небе Квинана проносится все больше самолетов, однако за все время своего пребывания там Эллери ни разу не видел и не слышал ни одного.
      Он остановился, глядя в небо, и увидел маленький одноместный самолет, явно не военный, который приближался с юга. Эллери наблюдал за ним с усиливающимся беспокойством. Рев становился прерывистым, затем раздался взрыв, и объятый пламенем самолет пронесся почти над головой Эллери.
      Господи, ведь он упадет на Квинан! — похолодел Эллери. Но самолет рухнул на склон Холма Испытаний, обращенный к пустыне. В тот же миг в небе раскрылся парашют.
      Эллери увидел, как парашютист упал на песок неподалеку. Некоторое время он лежал неподвижно, словно оглушенный, но, когда Эллери подбежал к нему, уже поднялся на ноги и отстегивал парашют.
      — С вами все в порядке? — крикнул Эллери.
      Парашютист посмотрел на него и улыбнулся:
      — В полном порядке, amigo .
      Эллери быстро заморгал. Глубокий голос показался ему знакомым. Но дело было не только и не столько в голосе. Летчик был молодым человеком, высоким, смуглым и худощавым, с вьющимися черными волосами и орлиными чертами по-своему красивого лица. Хотя он, вероятно, брился этим утром, на впалых щеках успела появиться легкая щетина. «Где-то я видел этого парня», — подумал Эллери и внезапно застыл, как под ледяным душем. Молодой человек походил на...
      Чувствуя себя глупо, Эллери тряхнул головой. Но видение не исчезло. Молодой человек выглядел так, как, должно быть, выглядел Учитель в тридцатилетнем возрасте.
      — Вот так удача, — продолжал незнакомец, освободившись, наконец, от парашютных ремней. — Потерпеть катастрофу над пустыней и приземлиться у ног доброго самаритянина с автомобилем!
      — Боюсь, самаритянин не такой уж добрый, — отозвался Эллери. — У меня сел аккумулятор.
      Незнакомец снова улыбнулся:
      — Не беспокойтесь. С этим мы как-нибудь справимся.
      — Ладно. — Эллери улыбнулся в ответ. — Не буду беспокоиться.
      Когда они медленно двинулись к машине, он спросил:
      — А куда вы направлялись?
      — На север — в сторону озера Пирамид — опылять посевы. Я отказался от военной службы по убеждениям. — Он произнес это так спокойно, как мог бы произнести старый Учитель, подумал Эллери, улыбнувшись своей фантазии. — Мне предоставили отсрочку, поручив заниматься сельским хозяйством. Самое забавное, что летать я научился в военном училище. У меня богатый отец, я жаждал приключений и удовольствий. А потом с моим приятелем случилось то же, что со мной сегодня. Только он не успел прыгнуть с парашютом.
      — Понятно.
      — Я тоже понял — очевидно, впервые. И я начал думать о человеке и Боге, о его ближних, о его бессмертной душе и так далее. Разделавшись с училищной программой, я стал читать разные книги и в конце концов понял, что не смогу убивать — как бы меня ни заставляли.
      — Должно-быть, вам пришлось нелегко, — заметил Эллери.
      — Не так уж нелегко, когда находишь себя и знаешь, что делаешь. Вряд ли я останусь на этой работе, когда война закончится. Думаю стать социальным работником. Ну, посмотрим. — Они подошли к машине, незнакомец откинул капот и пошарил внутри. — Да, сел намертво. Не знаете, где ближайший город?.. Эй! — Он выпрямился и указал на ближайший холм: — Посмотрите туда!
      Эллери поднял голову и увидел на гребне Холма Испытаний длинный ряд фигур жителей Квинана, чернеющих на фоне неба, подобно бумажным силуэтам. Внезапно он понял, что произошло, и ледяная волна нахлынула на него вновь. Они услышали предсмертный кашель самолета, выбежали из своих домов и увидели, как он падает с неба, объятый пламенем, точно горящая колесница...
      Они увидели, как из горящего самолета выпал человек...
      Нет. Они увидели, как человек спустился с небес, и пришли к нему...
      — Как вас зовут? — с трудом вымолвил Эллери.
      — Что? — Молодой незнакомец перестал глазеть на людей. — Мануэль...
      «И нарекут имя Ему: Эммануил...» Эллери почувствовал озноб и дрожь в коленях. «Я не должен упасть, — приказал он себе. — Это всего лишь усталость...»
      — ... Аквина, — закончил молодой человек.
      Это уж слишком, Эллери не знал, что и думать. Аквина — Квинан... Все это слишком сложно для человеческого разума. Признай это и уйди.
      — Эти люди на гребне... — медленно произнес Мануэль Аквина. — За холмом — город?
      Заходящее солнце коснулось молодых глаз, и они вспыхнули.
      — За этим холмом новый мир, — услышал Эллери собственный голос. — И думаю... его жители ждут вас.