Валери плохо спала в ночь с понедельника на вторник. Апартаменты казались темными, холодными и полными таинственных шепотов. Она металась в кровати с открытыми глазами и заснула, когда за окнами уже начало светать.
      В семь утра Пинк постучал в дверь, и Вэл поднялась, чтобы впустить его. Когда позднее она вышла из спальни в старом спортивном костюме из твида, он уже приготовил завтрак. Они молча поели, после чего Вэл вымыла посуду, а Пинк, чьи широкие плечи, казалось, поникли навсегда, спустился за утренними газетами.
      Когда Вэл скребла щеткой кастрюли, ей пришло в голову, что последние слова она произнесла вслух вчера вечером и это были слова прощания. Теперь это выглядело мрачным пророчеством. Вэл сказала «привет» сковородке и чуть не уронила ее, испугавшись звука собственного голоса.
      Вернувшись с газетами, Пинк застал Вэл припудривающей подозрительно красный нос.
      Разумеется, пресса успела отреагировать на происшедшее. Рис выглядел на скверной фотографии как враг общества номер один. Газеты пестрели заголовками: «Спортсмен задержан как важный свидетель», «Ван Эври намекает на арест по обвинению в убийстве», «Партнер Спета отказывается говорить». На первой полосе сообщалось: «Рис Жарден, сорокадевятилетний бывший миллионер, широко известный в высшем обществе Голливуда, этим утром задержан как важный свидетель по делу о вчерашнем убийстве Соломона Спета, делового партнера Жардена в злополучном гидроэлектрическом предприятии «Огипи».
      Вэл отшвырнула газету.
      — Я не хочу это читать.
      — Почему он не наймет адвоката?! — воскликнул Пинк. — Здесь говорится, что Рис открывает рот только для того, чтобы заявить о своей невиновности. Он что, спятил?
      Прозвенел звонок, и Пинк открыл дверь. Он попытался тут же закрыть ее, но с таким же успехом можно было сопротивляться Тихому океану. Мгновение — и Пинк исчез среди мелькания рук, ног, камер и вспышек.
      Вэл бросилась в спальню и закрыла дверь.
      — Вон отсюда, вонючки! — орал Пинк. — Наемные паразиты капиталистической прессы! Сейчас же убирайтесь!
      — Где шкаф, в котором нашли шпагу?
      — Где лежало пальто из верблюжьей шерсти?
      — Уберите с дороги эту обезьяну!
      — Мисс Жарде-е-ен! Как насчет заявления? «Дочь бросается на защиту отца»...
      — Стой здесь, Пинкус, дружище. Постарайся выглядеть крутым парнем.
      Пинку наконец удалось выпроводить репортеров. Он тяжело дышал, когда Вэл осторожно выглянула из спальни.
      — Это ужасно! — простонала она.
      — Погоди минутку. Я чую крысу. — Пинк скользнул в туалетную Риса и обнаружил там рыцаря объектива, отважно фотографирующего ванну. Увидев Вэл, фотограф поспешно вскинул на нее камеру.
      Вэл, словно газель, умчалась в спальню.
      — Со мной происходит забавная вещь, — заметил Пинк, сбивая фотографа с ног. — Либо парень мне нравится, либо нет. Вали отсюда, трехглазая горилла!
      Фотограф отвалил. Вэл выглянула снова.
      — Теперь все ушли?
      — Если кто-нибудь не спрятался в унитазе, — буркнул Пинк.
      — Я тоже ухожу! — истерически крикнула Вэл, хватая первую попавшуюся шляпку.
      — Куда это? — осведомился встревоженный Пинк.
      — Не знаю!
      Вэл спустилась по запасной лестнице, предшествуемая Пинком, который, молотя руками и ногами, пробился сквозь толпу в вестибюле и, крикнув Мибс Остин, забаррикадировавшейся распределительным щитом, чтобы она держала язык за зубами или он свернет ей шею, вызвал всех репортеров Лос-Анджелеса на кулачный бой.
      Так и вышло, его желанию пошли навстречу, и пока Мибс подбадривала рыжеволосого гладиатора, а одинокий полицейский благоразумно отступил в кабину лифта, Вэл незаметно ускользнула через боковой выход «Ла Салль».
      Она едва не сломала автомобиль Риса, отъезжая от тротуара.
      Спустя некоторое время Вэл осознала, что едет по шоссе вдоль пляжа Малибу; слева от нее поблескивал в лучах солнца Тихий океан; колючий ветер шевелил ее волосы.
      Светлый песок, горы Санта-Моники, синева океана, запах соли и белая дорога оказывали благотворное действие, и вскоре Вэл ощутила уют и спокойствие, как ребенок, дремлющий на руках у матери.
      Позади, в туманной дымке города, Рис цеплялся за серые решетки тюремной камеры, газеты неистовствовали в бешеном боевом танце, Уолтер сидел, погрузившись в таинственные мучительные переживания, ведомые только ему... Но здесь, у моря, при ярком солнце, можно было шаг за шагом нее обдумать, придя к разумным и утешительным выводам.
      Вэл проехала Окснард и белую миниатюрную Мексику Вентуры , утопающую в апельсиновых рощах, нарядных, словно украшенных желтыми сверкающими бериллами.
      В Санта-Барбаре Валери, добравшись до вершины холма, остановила автомобиль, вышла и скользнула в прохладную тишину старой испанской католической миссии, где пробыла долгое время.
      Проголодавшись, она поехала вниз, в залитый солнцем испанский город, где с удовольствием подкрепилась enchiladas .
      Поздно вечером вернувшись в Голливуд, Вэл чувствовала себя родившейся заново. Теперь она точно знала, что ей делать.
      В среду утром газеты разразились потоком новостей. После длительного совещания с окружным прокурором Ван Эври, шефом полиции и начальником отдела по расследованию убийств инспектор Глюке решил обвинить Риса Жардена в преднамеренном убийстве Соломона Спета.
      Вэл проехала десять миль в центр Лос-Анджелеса и оставила машину на стоянке на Хилл-стрит, около Первой улицы. Оттуда было всего несколько шагов до городской тюрьмы. Но Вэл направилась на юго-восток, пересекла Бродвей, свернула на Спринг-авеню в южную сторону, остановилась у мрачного здания и, немного поколебавшись, вошла.
      Лифт поднял Вэл на пятый этаж, где она обратилась к дежурному:
      — Мне нужно видеть редактора.
      — О ком мне доложить?
      — О Валери Жарден.
      — Подождите. — Дежурный заговорил в телефонную трубку. Через десять секунд дверь открылась и послышался голос Фицджералда:
      — Входи, Вэл!
      Фиц быстро провел ее через помещение редакции. Вэл сопровождали любопытные взгляды, но она не реагировала, плотно сжав губы. Человек, сидящий за чертежной доской в дальнем углу, приподнялся со стула, но тут же снова сел, нервно теребя карандаш и надвинув на глаза зеленый козырек. Вэл двинулась дальше, с усилием сдержав возглас. Уолтер вернулся на работу! Больше она не смотрела в его сторону.
      Фиц захлопнул за ними дверь своего кабинета.
      — Садись, Вэл. Сигарету? Может, хочешь чего-нибудь выпить? Скверная история с твоим стариком. Ну, в чем дело?
      — Фиц, — заговорила Вэл, опускаясь на стул, — сколько у тебя денег?
      — У меня?! — Ирландец уставился на нее. — Я же обанкротился вместе с «Огипи»! Тебе нужны деньги? Может быть, мне удастся наскрести несколько сотен.
      — Я пришла не за этим. — Вэл посмотрела ему в глаза. — Фиц, мне нужна работа.
      Фиц потер небритый подбородок.
      — Слушай, Вэл, если ты разорена, то почему...
      — Я ведь теперь важная персона, не так ли? — улыбнулась Вэл.
      — О чем ты?
      — Я дочь человека, обвиняемого в убийстве, о котором газеты пишут на первых полосах.
      Фиц поднялся со стула и, все еще потирая челюсть, подошел к пыльному окну. Когда он повернулся, его косматые брови почти полностью скрывали глаза.
      — Слушаю тебя, — сказал он, садясь снова.
      Вэл опять улыбнулась. Мысли Фица легко читались на его лице, под правым глазом начала нервно пульсировать жилка.
      — Я не умею писать статьи, но для этого у тебя достаточно людей. С другой стороны, я могу снабжать тебя информацией, которую ты не сможешь получить без моей помощи.
      Фиц нажал кнопку селектора.
      — Билл, я хочу, чтобы меня не беспокоили... Продолжай.
      — Ну, во-первых, я дочь обвиняемого. Одна моя фамилия обеспечит продажу газеты.
      Фиц усмехнулся:
      — Так ты еще хочешь, чтобы статьи печатались под твоей фамилией?
      — Во-вторых, я могу предсказывать действия защиты до суда.
      — Пожалуй, — согласился Фиц.
      — В-третьих, у меня будет эксклюзивная информация, которую не смогут раздобыть другие газеты в городе. Ты получишь на нее все права, если только это не повредит моему отцу.
      Фицджералд задумчиво вертел нож для разрезания бумаги.
      — И наконец, ты сможешь сыграть на чисто человеческом интересе — богатая девушка теряет все деньги и идет работать, чтобы защитить отца.
      Фиц вновь склонился над селектором.
      — Погоди, — остановила его Вэл. — Я не филантроп. Я предлагаю выполнять работу, от которой меня тошнит, но собираюсь потребовать достаточно денег, чтобы излечиться от тошноты.
      — Сколько? — осведомился ирландец.
      — Тысячу долларов за статью, — храбро заявила Вэл.
      Фиц свистнул.
      — Мне нужно много денег, Фиц. Если ты не дашь их мне, дадут другие газеты.
      — Имей же совесть, Вэл! Ты будешь писать по статье в день, а это может тянуться несколько месяцев.
      Вэл встала.
      — Я знаю, о чем ты думаешь. Папу арестовали с полным основанием, никаких сенсационных новостей не ожидается, и все закончится обычной историей о преступнике, попавшем под суд. Если ты так считаешь, Фиц, то здорово ошибаешься.
      — Что ты имеешь в виду?
      — Ты веришь в виновность папы?
      — Конечно нет, — примирительно отозвался Фиц. — Садись, Вэл.
      — Говорю тебе, он невиновен!
      — Ну разумеется.
      — Я это знаю.
      Вэл направилась к двери. Фиц вскочил со стула и преградил ей дорогу.
      — Не спеши. Ты хочешь сказать, что у тебя есть информация...
      — Я хочу сказать, — ответила Вэл, — что у меня есть след, ведущий к настоящему преступнику, дружище Скрудж .
      — Вот как?! — воскликнул Фиц. — Послушай, Вэл, садись, и давай все обсудим. Расскажи обе всем старине Фицу. В конце концов, я старый друг твоего отца...
      — Я буду получать тысячу за статью?
      — Конечно!
      — И ты дашь мне свободу действий?
      — Какую хочешь!
      — Не будешь задавать никаких вопросов и позволишь работать в одиночку?
      — Это несправедливо. Откуда я знаю, что ты не морочишь мне голову?
      — Да или нет, мистер Фицджералд?
      — У тебя инстинкты индейца-апача!
      — До свидания. — Вэл снова повернулась к двери.
      — Ради бога, не торопись! У тебя ведь нет опыта, Вэл! Ты можешь угодить в неприятную историю.
      — Об этом не тревожься, — заверила его Вэл.
      — Или испортить все дело! Позволь мне приставить к тебе одного из моих людей. Тогда у меня будет гарантия, и у тебя тоже.
      — Мне не нужны шпионы, которые станут воровать мои сюжеты, — нахмурилась Вэл.
      — Подожди минутку! Обещаю, что все будет по-честному. Я дам тебе в помощь хорошего парня, который знает свою работу, не будет болтать и все сделает как надо.
      Вэл задумалась. В некотором роде Фиц был прав. Она не имеет понятия, куда может привести ее расследование. Опытный журналист, который в состоянии дать хороший совет, а возможно, даже защитить в случае опасности, был бы разумной мерой предосторожности.
      — Ладно, Фиц, — сдалась она наконец.
      Фиц просиял:
      — Вот и отлично! Возвращайся сюда в два, а я пока переговорю с моим человеком. Мы дадим тебе карточку прессы, включим тебя в платежную ведомость, и все будет о'кей. А ты уверена, что у тебя есть этот след? — с беспокойством спросил он.
      — Тебе придется рискнуть, — ответила Вэл. Уверена? Да она понятия не имеет, что этот след собой представляет!
      — Убирайся отсюда! — простонал Фиц.
 

* * *

 
      Когда Вэл вышла в помещение, где сидели журналисты, Уолтер уже поджидал ее.
      Она попыталась прошмыгнуть мимо него, но он загородил ей дорогу.
      — Пропусти меня, — потребовала Вэл.
      — Я должен с тобой поговорить, — негромко сказал Уолтер.
      — Пропусти!
      — Но я должен, Вэл!
      Она холодно посмотрела на него:
      — Ну, если должен, давай выйдем в холл, потому что публика мне не нужна.
      Он взял ее за руку и повел к выходу. Вэл украдкой разглядывала его. Вид Уолтера испугал ее. Щеки ввалились, под налитыми кровью глазами темнели круги. Он выглядел больным или не спавшим несколько суток.
      Уолтер подвел Вэл к мраморной стене возле лифта.
      — Я читал об аресте Риса, — взволнованно заговорил он. — Это все окончательно запутало, Вэл. Ты должна дать мне время подумать.
      — Кто тебе мешает?
      — Пожалуйста, будь со мной терпеливой. Пока я не могу объяснить...
      — Неумение объяснять входит у тебя в скверную привычку, — промолвила Вэл. — Отпусти меня. Ты делаешь мне больно.
      Уолтер разжал руку.
      — Я сожалею о своем поведении в понедельник вечером. Я напился и наговорил глупостей... Если бы ты хоть немного верила в меня, Вэл...
      — Полагаю, тебе известно, — сказала Вэл, — что кто-то подложил рапиру и папино пальто в наш стенной шкаф и предупредил полицию, что они там.
      — По-твоему, это сделал я? — тихо спросил Уолтер.
      Вэл нервно дернулась. Из этого ничего не выйдет.
      — Я ухожу, — заявила она.
      — Подожди...
      — Не могу. Мне только что дали здесь работу. Специальные статьи об этом деле. Я собираюсь провести собственное расследование.
      Уолтер побледнел под двухдневной щетиной.
      — Вэл! Почему?
      — Потому что процесс стоит денег, а адвокаты дороги.
      — Но у тебя же есть деньги, которые я вам дал. Я имею в виду...
      — Мы не можем принять их, Уолтер. Деньги в банке, но я попрошу папу выписать чек на всю сумму.
      — Я этого не хочу! Черт возьми, Вэл, не делай ничего, что может привести тебя...
      — К чему? — спросила Вэл.
      Уолтер молчал, закусив нижнюю губу.
      — Ну? — снова сказала Вэл с легким оттенком презрения. Но ей не удалось полностью изгнать из голоса нотки жалости.
      Уолтер не ответил.
      Вэл нажала кнопку лифта. Вскоре дверца открылась, она вошла в кабину и отвернулась. Лифтер начал закрывать дверцу.
      Уолтер стоял неподвижно.

      Фиц вошел в вестибюль студии «Магна» и обратился к дежурному:
      — Привет, Боб. Эллери Квин здесь?
      — Кто? — переспросил дежурный.
      — Эллери Квин.
      — Квин, Квин... Он здесь работает? — осведомился дежурный, протягивая руку за справочником.
      — Насколько я знаю, у него сложилось такое впечатление, — ответил Фиц.
      — Ах да, писатель. Сценарный флигель, комната 25. Одну секунду. — Дежурный взялся за телефон.
      Ирландец сунул ему в рот сигару и сказал:
      — Прекрати паясничать. Кто я, по-твоему, — продавец рекламной газетенки? — И он двинулся дальше.
      Фиц прошел по цементной дорожке перед четырехугольником административных зданий, мимо будки чистильщика обуви и свернул на аллею, обозначенную как «Улица А», возле просмотрового павильона номер 1. В конце аллеи примостилось узкое двухэтажное здание с красной крышей и грязными стенами.
      Поднявшись по ступенькам на открытую террасу, Фиц некоторое время бродил по ней, пока не обнаружил дверь с номером 25.
      За ней оказалась великолепно отделанная комната с двумя великолепными письменными столами, великолепным ковром, великолепными портьерами и великолепными картинами на стенах. И она была столь же великолепно пуста.
      На рабочем столе красного дерева напротив двери стоила пишущая машинка; стул с полированными подлокотниками и великолепной резьбой лежал опрокинутым на полу около стола. В каретку машинки был вставлен лист бумаги с напечатанными на нем словами.
      Фиц наклонился и прочитал текст:
 
      «Если случится чудо и кто-то войдет в эту одинокую келью отшельника, то я в данный момент нахожусь в офисе его святейшества Сеймура Э. Хаггера, великого ламы сценарного отдела студии «Магна», предоставляя в его распоряжение жалкие остатки моего ума. Ради бога, приятель, подождите меня.
      Эллери Квин».
 
      Фиц усмехнулся и вышел. По дороге к ступенькам террасы он увидел через окно длинноногого литератора в широких брюках и желтой спортивной рубашке. Джентльмен казался поглощенным изучением рекламы зубной пасты в «Космополитен». Но, присмотревшись, Фиц понял, что он спит.
      Вернувшись в административное здание, ирландец стал обыскивать коридор, пока не нашел дверь с табличкой, извещающей о местоположении мистера Хаггера.
      Открыв дверь, он увидел комнату с тремя большими письменными столами, за которыми три красивые молодые женщины полировали свои ногти, и мужчину, нервно листавшего пачку бумаг, озаглавленную «Эпизод А».
      — Да? — осведомилась одна из женщин, не поднимая взгляда, но Фиц открыл дверь с надписью «Личный кабинет» и, не тратя время на разговоры, вошел во владения мистера Хаггера.
      За обитым воловьей кожей письменным столом восседал, словно на троне, молодой человек с редкими волосами и благожелательным выражением круглого лица. Помещение, ковер, стол, портьеры, книжные полки и objets d’art были еще великолепнее, чем в комнате 25 сценарного флигеля. Более того, великолепен был сам мистер Хаггер, который, казалось, хотел, чтобы все вокруг знали, как он счастлив, а особенно побагровевший от гнева бородатый маньяк, размахивающий руками и скользивший взад-вперед по комнате, как яхта на воскресной прогулке.
      — Если вы хотя бы на минуту успокоитесь, мистер Квин, — самым любезным тоном говорил мистер Хаггер, когда вошел Фиц.
      — Будь я проклят, если успокоюсь! — завопил мистер Квин. — Я хочу знать только одно: почему я не могу видеть Бутчера?
      — Я уже объяснил вам, мистер Квин. Мистер Бутчер очень своеобразный человек. Он сам выбирает время. Имейте терпение, мистер Квин. Никто вас не торопит...
      — В этом-то и вся беда! — рявкнул мистер Квин. — Я хочу, чтобы меня торопили! Я хочу работать днем и ночью! Хочу слышать человеческий голос! Хочу разговаривать о погоде! Какого черта вы меня сюда вызвали?
      — Прошу прощения... — начал Фиц.
      — О, привет, — сказал Эллери, опускаясь на десятифутовый диван и теребя бороду.
      — В чем дело? — недовольно осведомился мистер Хаггер.
      Эллери устало махнул рукой.
      — Мистер Хаггер — мистер Фицджералд. Фиц — главный редактор «Индепендент».
      — А, представитель прессы! — вновь просиял мистер Хаггер. — Возьмите сигару, мистер Фицджералд. Не будете ли вы любезны подождать немного за дверью? Мистер Квин и я...
      — Спасибо, но я подожду здесь, — дружелюбно отозвался Фиц, облизывая кончик сигары, взятой со стола мистера Хаггера. — Что случилось, великий детектив?
      — Судите сами! — воскликнул Эллери, вскакивая на ноги. — Меня вызвали сюда писать киносценарии, дали мне двадцать четыре часа на сборы и схватили прямо у поезда. Я даже не имел возможности принять ванну — моему агенту было велено сразу везти меня на студию. Я спешил сюда с насморком и болью в горле, а они предоставили мне для работы Дворец дожей, гору карандашей и бумаги и в придачу хорошенькую стенографистку, от которой я отказался. Ну и что, по-вашему, произошло после этого?
      — Не знаю, — ответил Фиц.
      — Я торчал здесь больной, ожидая, что меня вызовут на совещание с его светлостью Жаком Бутчером — продюсером, на которого я должен работать. Но после неимоверной спешки я просидел в этом чертовом монастыре целых две недели, а он даже не позвонил мне! Я сам пытался ему позвонить, поймать его в офисе или еще где-нибудь, но все бесполезно. В итоге мне приходится просто отсиживать задницу, моля о встрече с каким-нибудь человеческим существом, и медленно сходить с ума!
      — Мистер Квин не понимает, как делаются дела в Голливуде, — быстро объяснил мистер Хаггер. — Мистер Бутчер в некотором роде гений. Правда, у него странные методы...
      — Ах вот как — странные методы? — возмутился Эллери. — Ну так позвольте сообщить вам кое-что, ваше величество. Ваш гений провел прошедшие две недели, играя днем в гольф, а вечером — в Ромео с вашей кинозвездой Бонни Стюарт! Что вы на это скажете?
      — Выйдем, и я угощу вас выпивкой, — предложил Фиц, зажигая сигару.
      — Да, идите, — с радостью подхватил мистер Хаггер. — Вы нуждаетесь в чем-то, что успокоило бы ваши нервы. Уверен, что мистер Бутчер очень скоро свяжется с вами.
      — Не нужны мне ни вы, ни ваш мистер Бутчер, — в сердцах заключил Эллери и вышел из комнаты в сопровождении Фица.
      — Вижу, — заметил Фиц после третьей порции виски с содовой в «Тайре» напротив студии, — к вам вернулся нормальный голос.
      — Помогло здешнее солнце. — Эллери с мрачным видом осушил стакан.
      — Устали от вашего времяпрепровождения?
      — Если бы не контракт, я бы уехал первым поездом!
      — А вы бы не хотели заняться чем-нибудь по-настоящему интересным вместо этого кинематографического безумия?
      — Чем угодно! Дайте мне бутылку.
      — К тому же это как раз по вашей части, — добавил Фиц, с удовольствием попыхивая сигарой из кабинета мистера Хаггера.
      — Вот оно что?.. — Эллери поставил бутылку и посмотрел на Фица сквозь сифон. — Дело Спета?
      Фиц кивнул. Эллери откинулся на спинку стула.
      — Что там сейчас творится? — спросил он.
      — Вы, конечно, знаете, что Рис Жарден угодил в кутузку по обвинению в убийстве Спета?
      — Я читаю газеты — это единственное, что мне остается.
      — Вы встречали его дочь, Валери? Славная штучка, верно?
      — С практической точки зрения бесполезна, но в остальных отношениях, по-моему, приятная девушка.
      Фиц оперся на локти.
      — Ну вот, у них истощились dinero , и Вэл этим утром пришла ко мне с просьбой о работе. Я дал ее бедняжке.
      — Очень любезно с вашей стороны, — сказал Эллери, интересуясь про себя, что стало с деньгами Уолтера.
      — Вовсе нет. Правда, мы с Рисом вместе зубрили литературу в Гарварде, но сантименты тут ни при чем. Это деловое предложение. У нее есть что продать, и я согласился это купить.
      — По-вашему, Спета убил Жарден? — внезапно спросил Эллери.
      — Откуда мне знать? Как бы то ни было, девочка говорит, что нащупала какой-то горячий след. Она не сообщила ничего конкретного, но я чувствую, что это правда. Вэл собирается идти по этому следу, попутно предоставляя мне ежедневные статьи.
      — А я тут при чем? — осведомился Эллери, разглаживая клетчатую скатерть.
      Фиц кашлянул.
      — Сначала выслушайте меня до конца, Квин. Согласен, что это безумная идея...
      — Учитывая мое нынешнее состояние, — заметил Эллери, — это говорит в ее пользу.
      — Я обещал Вэл, что приставлю к ней опытного человека, дабы он направлял ее в нужную сторону. — Фиц вновь наполнил стакан. — Вот тут-то на сцене появляетесь вы.
      — Откуда вы знаете, что она станет работать со мной? Вы ведь проболтались обо мне в Сан-Суси в понедельник.
      — Вэл не должна знать, что вы детектив, — поспешно сказал Фиц. — Иначе она будет в напряжении, как недубленая кожа на солнце.
      — Вы хотите, чтобы я шпионил за ней?! — воскликнул Эллери.
      — Если бы мне было нужно это, я бы приставил к ней кого-нибудь из моих ребят. Но ей необходим кто-то, имевший дело с убийствами. При этом она должна считать своего партнера обычным журналистом — я не хочу ее спугнуть.
      Эллери нахмурился:
      — Но я не журналист, и она знает, как я выгляжу.
      — Вэл не отличит журналиста от детектива. А насколько хорошо она вас знает?
      — Она видела меня дважды.
      — Ну, мы это устроим, — успокоил Фиц.
      — Что вы имеете в виду? — встревожился Эллери.
      — Не волнуйтесь. Обстоятельства в нашу пользу, поэтому я о вас и подумал. Вы говорили мне, что обычно не носите бороду. Значит, если вы побреетесь, Вэл вас не узнает, верно?
      — Сбрить такую красоту! — в ужасе воскликнул Эллери, поглаживая бороду.
      — Конечно! Так или иначе, она выглядит старомодно. Покажитесь Вэл с выбритой физиономией, расчешите волосы на пробор сбоку вместо того, чтобы зачесывать их назад, как теперь, оденьтесь поприличнее, и она никогда вас не узнает. Даже ваш голос будет для нее незнакомым — ведь в понедельник она слышала только, как вы хрипели.
      — Хм! — промолвил Эллери. — Вы хотите, чтобы я приклеился к мисс Жарден, выяснил, что ей известно, и распутал дело, если ее отец невиновен?
      — Вот именно.
      — А предположим, он виновен?
      — В таком случае, — ответил Фиц, в очередной раз наполняя стакан, — руководствуйтесь вашей совестью.
      Эллери побарабанил пальцами по скатерти.
      — Есть еще одно возражение. Я едва ли сойду за лос-анджелесского репортера — ведь я раньше никогда здесь не был.
      — Вы представитесь недавно прибывшим с Востока.
      — Но я не знаю профессиональных привычек, жаргона, мест встречи...