В субботу утром я еще лежал в постели, когда Лера, моя домработница, окружившая меня материнской заботой с тех пор, как я остался один, принесла на подносе завтрак. Честно говоря, я не привык есть в постели, но мне не хотелось ее обижать.
      Я просматривал утреннюю почту и рукопись одной из повестей, присланную мне из конторы домой, и слышал, как Лера убирала соседнюю комнату, стараясь не шуметь. Для нее издатель был весьма значительной личностью, которую во время работы ни в коем случае нельзя беспокоить.
      Раздался телефонный звонок. Сняв трубку, я услышал голос Билла. Невзирая на наш конфликт, я не мог удержаться от глупой жалости.
      – Доброе утро, папа!
      – Здравствуй, Билл!
      Мы замолчали. Я настолько остро чувствовал смущение сына, будто он был рядом со мной. Мне хотелось помочь ему, но я сам слегка растерялся.
      – Как поживаешь, папа?
      – Прекрасно. А ты?
      – Хорошо.
      Он не звонил около четырех месяцев. Я не раз представлял себе эту минуту, ждал ее, даже раздумывал, как нам добиться согласия. А сейчас, когда появилась такая возможность, я лишь смог спросить:
      – Ты сейчас где?
      – У себя дома. Ты занят, папа?
      – Да. Ронни еще в Англии, но скоро он должен вернуться. Обычно, когда я упоминал имя Ронни, Билл делал саркастические замечания на тему «хозяин и слуга».
      – Ага!
      Снова пауза, наконец он спросил:
      – А сейчас ты работаешь над чем-нибудь?
      – Нет.
      – Знаешь… Кое-что случилось. Очень важное. Я почувствовал легкое беспокойство.
      – У тебя неприятности?
      – Да нет, ничего такого…
      В его голосе слышалось знакомое мне нетерпение. Но он овладел собой. По каким-то неизвестным мне причинам он был необыкновенно вежлив.
      – Слушай, к тебе можно зайти?
      – Конечно.
      – Спасибо, папа. До свидания!
      Билл подождал минуту, словно разговор его не удовлетворил, и он хотел еще что-то добавить. Потом положил трубку.
      Я еще немного полежал в кровати, думая о нашей с ним размолвке. Билл не попросит разрешения вернуться. Это я почувствовал по его тону. А впрочем, даже если бы он и попросил, то я не уверен, что сам захочу этого. Четыре месяца назад, после нашей ссоры, он взял свои вещи и оставил мой дом. За это время я привык к его отсутствию. Казалось даже, что так спокойнее. Я знал, что покой этот обманчив. Мне сорок два года. Без сына жизнь для меня стала пустой и бессодержательной, она ограничилась работой в издательстве, запутанными отношениями с Ронни, редкими встречами с моим младшим братом Петером и его женой Ирис и кошмарными воспоминаниями о Фелиции…
      Я встал, надел махровый халат и вышел из комнаты.
      – Лера, звонил Билл. Сейчас он приедет. Она нахмурилась.
      – Он хочет вернуться?
      – Не думаю.
      – А что ему надо?
      – Не знаю.
      Она посмотрела на меня и сказала:
      – Только не разрешайте ему снова сесть вам на голову. Вы достаточно много для него сделали: у него собственная квартира, вы даете ему еженедельно но пятьдесят долларов! Неблагодарный мальчишка! Ему всего девятнадцать лет, и никакого уважения к своему отцу…
      Мне не хотелось слушать излияния Леры. Она судит о Билле лишь по последним трем годам и не знает, каким он был до смерти матери и как эта смерть на него повлияла. А я знал! Поэтому и не мог осуждать сына за то, что было виной Фелиции. Виной? Но это слишком узкое определение: вернее, за то, чему Фелиция была причиной.
      Я похлопал Леру по плечу.
      – Хорошо, Лера. Когда он придет, проводите его в гостиную. А пока я хочу принять ванну.
      Проходя мимо портрета Фелиции в серебряной раме, я взглянул на него, уже не стараясь разгадать тайны, скрытой в темных загадочных глазах и нервной элегантности склоненной головы. Вероятно, очень многие люди удивлялись, почему я не спрятал этот портрет. Некоторые думали, что я все еще люблю Фелицию.
      Три года назад, в солнечное июньское утро, она выбросилась из окна. Я тогда уехал в Калифорнию заключать договор с каким-то автором. Билл, неожиданно вернувшийся со школьным товарищем, застал в квартире полицию. С тех пор у нас с сыном начались недоразумения, и это было причиной того, что воспоминания о Фелиции не исчезали из памяти.
      Принимая душ, я с тупой горечью думал о Фелиции, которая убила нашу любовь. Когда я получил телеграмму и возвращался домой, то решил, что это несчастный случай, с которым необходимо примириться. Но показания пяти свидетелей, видевших ее сидящей на подоконнике и курившей сигарету в течение минуты перед тем, как она прыгнула, положили конец моему убеждению в том, что моя жена была так же счастлива со мной, как и я с ней. Теперь я уже не задумывался над тем, почему женщина, любимая мужем и сыном, решается вдруг в июньский солнечный день перечеркнуть долгие годы своего супружества и материнства. Просто я констатировал, что так случилось. Это был факт, который (хотя каждый из нас об этом и не вспомнит) отравит еще не одну мою встречу с Биллом.
      Чтобы поднять настроение, я заставил себя думать о Ронни. Ронни Шелдон был миллионером, он не только дал мне работу сразу после окончания университета, но и сделал меня равноправным компаньоном в издательстве «Шелдон и Дулитч». Он был моим единственным другом. Своих знакомых он покорял доброжелательностью, свойственной только очень богатым людям. Все считали меня его тенью, подхалимом, чем-то вроде его дорогой обувной щетки. Но я никогда не придавал значения тому, что думают обо мне. Кроме его сестры и, быть может, лакея, я был единственным человеком, разделявшим с Ронни его одиночество. Он постоянно боялся, что свет его оттолкнет. Эти отношения не были односторонними, так как и Ронни был моей опорой. Он никогда не чувствовал себя свободно с Фелицией, которая относилась к нему сдержанно. После ее самоубийства только Ронни смог поставить меня на ноги, благодаря исключительному терпению, чуткости и сердечности – человеческим достоинствам, которые обычно несвойственны богачам… Такой внезапный шестимесячный отъезд, – чтобы «не торопясь узнать литературный климат Англии», – был типичен для Ронни. Если он увлекался чем-нибудь новым, то оно захватывало всю его душу. Он давно хотел посетить Европу и наконец исполнил свое намерение. Издательство было оставлено на меня. Поток телеграмм по делу американских прав английского писателя Лейгтона был единственным признаком существования Ронни. Это означало, что все идет хорошо. Если бы ему в чем-либо не повезло, то я тут же услышал бы по телефону: «Ради бога, Жак, садись в первый самолет… Проклятье, старина!.. Зачем я уезжал?.. Как только тебя нет, всегда что-то случается…»
      При мысли о Ронни я улыбнулся. С улыбкой на лице я вернулся в спальню. На кровати сидел Билл. Он перелистывал машинописные страницы и в первую минуту не заметил меня. Он напоминал мне мое собственное изображение, которое минуту назад я видел в зеркале ванной. И как всегда, это сходство растрогало меня: те же светлые волосы, широкий лоб, прямой нос, тот же овал лица. Словно это я двадцать лет назад – юный, упрямый, не мучимый сомнениями, сидевший в своей первой меблированной комнате в Манхеттене, готовый покорить мир, имея за душой такие достижения, как издание студенческой газетенки и два сезона в футбольной команде.
      Заметив меня, он быстро поднялся, улыбнулся и отбросил со лба волосы. Сходство исчезло. Улыбка, наклон головы и карие загадочные глаза поразительно напоминали Фелицию. Он шутливо сказал:
      – Лера хотела преградить мне дорогу в спальню, как ангел с пылающим мечом. Но думаю, ты не рассердишься на то, что я прошел сюда.
      Сознавая напряженность момента, мы вдруг крепко пожали друг другу руки, чего раньше с нами не случалось. Но и это не привело к разрядке, скорее наоборот. Я задал пару банальных вопросов о его жизни в Гринвич-городке. Он ответил вежливо и сдержанно, как бы давая понять, что пришел не ради примирения и сближения со мной. До сих пор Билл не дал мне своего адреса и сейчас не сообщил его. Он рассказал только, что квартира у него маленькая, но ему нравится, что он встречается с некоторыми интересными людьми, а его повесть подходит к концу.
      Билл решил стать писателем. Когда он был на первом курсе Колумбийского университета, ему не везло. Он решил, что университет – это пустая трата времени. Поэтому ему надо отдохнуть и «найти себя», но сделать это он сможет лишь в том случае если совсем отрешится от меня и начнет жить самостоятельно. Я, конечно, не верил в его писательский талант. Это попросту был порыв, еще одно усилие уйти от себя и от того ужаса, в который повергло его самоубийство матери. От его детских аргументов я уставал, как от пытки каплями воды. Когда же в его глазах появлялись одновременно презрение и сожаление, я знал, что он думает: «Ты уже довел мою мать, а теперь хочешь довести меня». Я был уничтожен. Таким образом, он выиграл свою независимость, собственную квартиру и те пятьдесят долларов в неделю, которые так уязвляли Леру.
      Он коротко рассказал мне о своей жизни. Я был для него одновременно и слишком близким, и слишком чужим, чтобы спросить без обиняков о причине его посещения. Поэтому я не мешал ему подходить к этому вопросу так, как ему хотелось. Он говорил о своих новых приятелях, а потом более подробно – о девушке.
      – Она необыкновенно способна. Настоящий талант. Ее зовут Сильвия Ример. Она написала большую повесть в стихах. Ронни ее читал, даже хотел издать. Несколько ее стихотворений было напечатано в «Литературном ревю». Она исключительная, никогда в жизни я не встречал такого необыкновенного человека.
      Я слушал и уныло думал: он влюбился в какую-то девчонку из богемы и, должно быть, хочет жениться. Сильвия Ример! Я смутно вспоминал бесконечно длинное произведение, которое валялось в конторе несколько лет тому назад. Я стиснул зубы. Нет, на этот раз я не уступлю.
      Билл не смотрел на меня. Наконец он поднял голову и взглянул мне в глаза.
      – Вот по этому делу я и пришел, папа. Выслушай меня. Это самое важное из всего, что когда-либо случалось со мной. Больше я никогда тебя ни о чем не попрошу. Но это ты должен сделать. Сильвия получила стипендию и уезжает в Рим.
      – Да? Когда же?
      – Через два месяца. И будет там целый год. Разреши мне тоже уехать. Я не прошу у тебя больше денег, чем ты даешь мне сейчас. Только на дорогу. Я поеду на пароходе. Это всего долларов двести, не больше. Папа, если бы ты знал, что значит для меня эта поездка…
      Его блестевшие от волнения глаза растрогали меня до глубины души. Он продолжал с увлечением, очевидно, повторяя слова Сильвии. Его восторг был искренним. Он говорил, что Рим – единственная столица мира, куда съезжаются много американских артистов. Если только он сможет туда добраться, это отразится и на его общем развитии. Он в этом уверен. Сильвия тоже уверена.
      Я расстерянно слушал. В конце концов, это лучше женитьбы. Но что делать? Не приведет ли это к безответственности и вытекающей отсюда опасности? Разве любовь и страх, что я потеряю его, не толкнули меня уже слишком далеко? Разве не лучше было бы сейчас сказать ему о том, чего я давно не решался сделать: что внезапная и необъяснимая смерть матери могла так повлиять на его психику, что требуется помощь психиатра?
      Он ухватился за рукав моего халата. Раньше он никогда не дотрагивался до меня. И этот непривычный для меня жест всколыхнул во мне чувства, которые затмили существо дела.
      – Папа, ты разрешишь? Я знаю, что не был хорошим сыном. Все как-то запуталось, мы спорили…
      Раздался стук в дверь, и в комнату вошла Лера. Она принесла телеграмму. Я взял ее и прочел:
      «Прилетаю сегодня после обеда с женой и ее родными. Встречай меня овациями, криками радости и барабаном. Целую.
      Ронни».
      Самого факта, что Ронни, убежденный холостяк, внезапно женился, было достаточно для того, чтобы потрясти меня. Мысль, что я увижу его на аэродроме через несколько часов, привела к тому, что в первый момент я забыл о Билле и его проблемах. Но ненадолго, конечно. Переведя взгляд с телеграммы на него, я сказал:
      – Извини, Билл, но это от Ронни. Ты представляешь? Он женился! Через несколько часов они прилетают. Я должен одеваться.
      Из-за этой телеграммы я сделал самую худшую ошибку, какую только мог допустить, зная почти болезненную антипатию моего сына к Ронни. Билл выпрямился. Его лицо, приветливое и искреннее, вдруг вспыхнуло гневом, если не сказать больше.
      – Ронни! – воскликнул он. – Боже мой! Я прихожу к тебе по важному делу, а ты думаешь только о своем Ронни. Ты должен немедленно мчаться на аэродром, чтобы приветствовать великого Ронни!
      – Если Ронни приезжает, что же, по-твоему, я должен делать?
      – По-моему? Я думаю, что об этом ты сам должен знать. Так что же с Римом? Ради Бога, неужели ты сразу не можешь решить?
      Его приступы гнева всегда действовали на меня заразительно.
      – Черт возьми! Кто я, по-твоему? Автомат, который должен выбрасывать доллары, когда тебе в голову придет какое-нибудь идиотское желание? Как я могу сразу решить что-либо о твоем Риме?
      Он обиженно поджал губы.
      – Хорошо, сколько времени тебе потребуется для решения этого вопроса?
      – Откуда я знаю?
      – Но Сильвия хочет знать. Она…
      – Сильвия должна будет подождать и написать еще несколько стихотворений в «Литературное ревю», чтобы унять свое нетерпение.
      И вдруг меня охватил стыд, что я потерял над собой контроль. Вновь вспыхнуло чувство любви к сыну. Я положил руку на его плечо. Он вздрогнул, но не отстранился.
      – Нет смысла изводить друг друга. Я подумаю о твоей просьбе и сообщу через пару дней. Оставь номер телефона, я позвоню тебе. Договорились?
      Он пристально посмотрел на меня, потом подошел к кровати, взял машинописный лист и написал номер телефона.
      – Пожалуйста. По этому номеру ты всегда застанешь меня. Позвони, если соизволишь быть в лучшем настроении. Передай привет своему любимому другу Ронни Гитлеру-Наполеону-Казанове-Шелдону.
      Он проскользнул мимо меня, быстро вышел и захлопнул за собой дверь.

      Я перестал думать о Билле. Это меня слишком угнетало. Я вывел машину из гаража и поехал в аэропорт. Возможно, я был придирчив по отношению к Ронни, но то, что он женился безо всякого предупреждения, уязвило мое самолюбие и посеяло какое-то беспокойство. В течение последних двадцати лет не было ни одного случая, когда он был хотя бы на полдороге к алтарю. Десятки женщин, слетавшихся на миллионы Шелдона, ставили ему всевозможные ловушки, но Ронни всегда умудрялся избежать опасностей и возвращался к своему несколько странному, почти монашескому уединению. Я старался представить себе миссис Шелдон, но у меня ничего не получалось.
      Когда я приехал в аэропорт, самолет уже приземлился, но пассажиры еще не прошли таможенный досмотр. У дверей, откуда они должны были появиться, стояла Анни Шелдон, старшая сестра Ронни, которая уже много лет вела его хозяйство. Анни была блеклой женщиной, и даже дорогие наряды не делали ее привлекательнее. Я давно знал ее, но никогда не интересовался ее жизнью. Кажется, в молодости она пережила трагическую любовь к какому-то человеку из Южной Америки, который умер. Его потускневшая фотография в стиле Рудольфо Валентино стояла на столике у ее кровати. Она была просто доброй старой Анни, обожающей Ронни и добросовестно, хотя и немного беспомощно, возглавлявшей приемы, которые часто устраивал ее брат.
      Увидев меня, она улыбнулась.
      – Как живешь, Жак? Ты тоже получил телеграмму?
      – Да. Интересно, на ком же он в конце концов остановил свой выбор?
      – Понятия не имею. – Анни теребила перчатки, что было признаком волнения и беспокойства. – Со дня отъезда он не писал мне. Это так на него похоже! Только что-либо из ряда вон выходящее могло заставить Ронни написать письмо.
      Я думал о том, как Анни перенесет вторжение другой женщины в свой дом, когда из-за барьера начали выходить люди. Я сразу же заметил Ронни. Он был в темном костюме и черной шляпе. Как всегда, он был гораздо интереснее и увереннее в себе, чем другие. Сейчас он был похож на настоящего англичанина. Я предполагал, что таковы будут последствия его пятимесячного пребывания в Англии. Он шел под руку с женщиной. Издали она казалась совершенно неизящной. Это было мое первое впечатление. Ронни тоже сразу же нас заметил, помахал зонтиком, потом бросился к нам, обнял Анни, похлопал меня по плечу. Как всегда во время встреч после долгой разлуки, его поведение напоминало повадки большой легавой собаки.
      – Анни, дорогая… Жак, старина…
      Женщина маленького роста, лет около сорока, топталась рядом. Она явно растерялась.
      Я бы не сказал, что она красива. Я лишь отметил, что на ней простые нитяные чулки, туфли на низком каблуке, ужасный плащ с кусочком коричневого меха вокруг шеи и соломенная шляпа, похожая на чепчик деревенской девушки. Нет, невозможно, чтобы Ронни женился на таком пугале!
      Ронни освободился от объятий Анни и обнял за плечи странную женщину, заискивающе ей улыбаясь.
      – Это моя теща, Нора Лейгтон, прибывшая из Шропшира. Нора Лейгтон покраснела, как маленькая девочка.
      – А вы, наверное, Анни, да? – спросила она. – А вы – Жак? Я очень рада нашему знакомству.
      Лейгтон. Эта фамилия мне знакома. Я вспомнил: Базиль Лейгтон был тем самым английским писателем, о котором сообщал в телеграммах Ронни.
      К нам присоединились еще трое: шестидесятилетний мужчина с лысой головой и испанской бородкой, низенькая женщина средних лет с короткими седыми волосами, некрасивым лицом и глазами фокстерьера и, наконец, маленькая темноволосая девочка, которую я принял за ученицу.
      – Познакомьтесь, – Ронни посмотрел на мужчину. – Это мой тесть, Базиль Лейгтон.
      Указав на женщину, он сказал:
      – Это леди Филлис Брент. А это, – он наклонился и нежно поцеловал лоб девочки, – Жанна, моя жена.
      Мне ни на минуту не пришла бы в голову мысль, что эта девочка может быть женой Ронни. На первый взгляд, ей было не больше двенадцати лет. Теперь, когда Ронни выдвинул ее вперед, я понял, что причиной этого был английский стиль ее одежды. Маленькая шляпка на голове, похожая на перевернутую мисочку, могла бы подойти для школьной формы, а ее синий костюм сглаживал очертания фигуры.
      Жанна Шелдон посмотрела на нас с Анни синими глазами. Она не улыбнулась, но и не проявила недоброжелательности. Меня смутила большая разница в их возрасте, и я подумал: «Она годится ему в дочери». А Ронни, которого я всегда считал эталоном мужской красоты и вечной молодости, вдруг показался мне жалким стариком.
      Ронни представил Анни и меня. Рукопожатие этой маленькой женщины было неожиданно крепким, почти мужским.
      – Видишь, Жак, Лейгтоны ходят дюжинами. Они настолько очаровательны, что совсем покорили меня… Анни, дорогая, размести их наверху – в квартире тети Лиззи. Ты так замечательно устраиваешь эти дела.
      Он болтал без умолку, строя на ходу планы. Много раз мне приходилось наблюдать Ронни, охваченного энтузиазмом, но такого возбуждения, как сегодня, я еще никогда не видел. Оно поглотило его целиком.
      Я смотрел на Лейгтонов и думал: «Долго ли они пробудут здесь? Какие у них намерения? Может быть, они собираются остаться навсегда?
      В доме на 58-й улице, который Ронни получил от отца по наследству, мы выпили шампанского, потом сели обедать.
      Анни без всякого шума и суеты с помощью кухарки и камердинера сервировала великолепный стол. Так же тихо, без лишней суеты, она разместила гостей в верхнем этаже дома.
      Ронни был возбужден и весел, а меня почему-то беспокоили скверные предчувствия. Даже для Ронни с его экстравагантностью и капризами приезд без предупреждения, да еще с женой и ее тремя родственниками, был поступком из ряда вон выходящим. За обедом он ни словом не обмолвился о своей женитьбе, но беспрерывно говорил о Базиле Лейгтоне. Действительно, это был тот самый автор, право на издание которого мне поручил купить Ронни.
      Большим вкладом в издательство были частые предчувствия Ронни. В то время как я медленно закладывал фундамент того, что казалось мне полезным и нужным в подборе произведений для издательства, Ронни как бы стоял в стороне. Но вдруг, совершенно неожиданно, открывал нового «гения». В истории фирмы «Шелдон и Дулитч» было более дюжины «гениев», из которых только пять оправдали себя. Базиль Лейгтон являлся его новым открытием.
      – Это потрясающе, Жак! Посмотри на этого человека. Он написал три необыкновенно захватывающие повести и три увлекательные книги. Они все изданы в Англии, но ни одна не произвела сенсации. И этот удивительный человек, настоящий гений, прозябал вместе со своими женщинами в глуши, в какой-то жалкой хижине! Это величайший скандал в истории английской литературы. Но этому пришел конец!
      На лице Ронни светилась улыбка.
      – Мы восстановим справедливость…
      Я привык к экзальтированности Ронни и научился правильно реагировать на нее. Но реакция Лейгтонов меня удивила. Мне говорили, что англичане очень скромно относятся к похвалам. Лейгтоны же принимали гимны Ронни как должное.
      – Черт возьми! – говорил Ронни. – Самый выдающийся талант Англии! И только американец сумел это понять!
      Жена и дочь Лейгтона обедали молча, словно гениальность Базиля была настолько очевидна, что говорить об этом лишний раз не стоило. Мне даже показалось, что эта семейка относится к Ронни слегка покровительственно. Возбуждение не оставило Ронни и тогда, когда все перешли в зал.
      Этот зал почему-то всегда волновал Фелицию. Там был прекрасный Босх, композиция из дерева Пикассо, негритянские фигурки из Кении и целая стена картин Тамайо.
      Ронни угостил нас ликером и сообщил, что Базиль написал пьесу. Это нечто особенное, и Ронни хотел бы, чтобы мой брат Петер, который руководил театром на Бродвее, с ней познакомился.
      – Жак, старина, я знаю, что они очень заняты, но, может быть, удастся пригласить их сегодня на ужин? Базиль прочитал бы свою пьесу. Меня просто распирает от нетерпения.
      Мне было известно, что Петер и Ирис лихорадочно ищут новую пьесу. Я не сомневался, что они ухватятся за эту возможность, и обещал позвонить им.
      – Прекрасно! Устроим прием. Но вы должны прийти всей семьей.
      Ронни был крестным отцом Билла, но еще ничего не знал о нашей ссоре. Это случилось после его отъезда в Англию. Кроме того, меня всегда подкупало искреннее отношение Ронни к Биллу. Он совсем не хотел замечать его грубостей и делал все для того, чтобы завоевать его любовь. Я знал, что Билл может заупрямиться, и Ронни будет неприятно, если мой сын не проявит уважения к его молодой жене. В душе я злился на Билла. Щенок! На это раз я заставлю тебя подчиниться.
      – Я приведу его, – пообещал я.
      – Вот и прекрасно.
      Ронни подошел к жене и с восторгом посмотрел на нее.
      Вдруг миссис Лейгтон вскрикнула. По неосторожности она опрокинула на себя рюмку с ликером. Подбежал Ронни и стал заботливо вытирать пятно своим носовым платком. Миссис Лейгтон от смущения покраснела.
      – Ах, я такая неловкая…
      – Чепуха, не обращайте внимания. Все равно этот костюм вы больше не наденете. Я уже договорился с Базилем. С понедельника я этим займусь. Я одену весь клан Лейгтонов с ног до головы. Грузовики с нарядами прибудут из разных стран!
      – Спасибо, Ронни, – ответила миссис Лейгтон. – Это все лишнее. Ты и так много сделал для нас.
      Я посмотрел на Базиля Лейгтона, который милостиво разрешил Ронни потратить кучу денег на свою семью. Писатель снисходительно улыбался. Мне стало не по себе. Я сказал Ронни, что мне пора домой. Он провел меня в холл. На его лице все еще был восторг, но когда он взглянул на меня, в его глазах я увидел знакомое мне выражение растерянности и как бы страха за будущее.
      – Мне хотелось вызвать тебя, старина, но я подумал, что ты отнесешься ко всему этому с неодобрением. Ты так любишь во всем выискивать недостатки! Но они все без исключения – чудесные люди! Мне еще не приходилось встречать таких. Теперь, когда ты их узнал, ты поймешь меня.
      Когда я их узнал? Кого? Молчаливую девушку и паразитов, сумевших воспользоваться случаем? Я знал, что говорить сейчас с ним о чем-либо бесполезно. Если бы я даже сказал Ронни, что вся эта афера сбила меня с толку, – это тоже ни к чему бы не привело.
      – Жанна необыкновенно мила, – беспомощно пробормотал я. – И очень красива.
      – Правда? – живо подхватил он.
      С его лица исчезло выражение неуверенности. Он взял со стола статуэтку юной улыбающейся девушки.
      – Она – точная копия этой статуэтки, верно? Я заметил это сразу, когда увидел Жанну.
      Я понял, что нам больше не о чем говорить.

      Из дома я позвонил Петеру и Ирис, которые охотно приняли приглашение Ронни, а затем Биллу, хотя мне очень не хотелось этого делать. Но против обыкновения, мой сын оказался необыкновенно сговорчивым. Он, очевидно, думал о поездке в Рим с Сильвией Ример и понимал, что ссориться со мной сейчас не стоит.
      – Все в порядке, папа, конечно, приду.
      Я прибыл к Ронни в половине восьмого. Лейгтоны были в вечерних туалетах, которые носили много лет назад: Базиль Лейгтон – в старомодной визитке, сильно напудренные миссис Лейгтон и леди Филлис Брент – в декольтированных платьях.
      Больше всех преобразилась жена Ронни. От ее апатии не осталось и следа. Она была очень оживлена, глаза горели, а лицо словно осветилось изнутри.
      На ней было немодное бальное платье из красного шифона, видимо, перешитое из материнского, но она держалась в нем, как княжна. Выбор Ронни становился теперь более понятным.
      Вскоре пришли Петер и Ирис, а за ними Билл. Мой сын знал, что Ронни хотелось видеть всех в вечерних туалетах, тем не менее он решил подчеркнуть свою принадлежность к богеме и демонстративно надел костюм спортивного покроя. Зато его манеры были безукоризненными. Он сказал Ронни все, что полагается в таких случаях. К жене Ронни и ее родне он отнесся с утонченной изысканностью и с безразличным видом сел около Ирис, которую очень любил.
      Ужин прошел великолепно благодаря Ронни и Ирис. Сразу же после ужина планировалось чтение пьесы. Базиль Лейгтон поднялся наверх за рукописью, а Ронни сказал жене:
      – Моя дорогая, твой отец наложил вето на присутствие младшего поколения во время чтения пьесы. Может быть, ты пригласишь моего крестника в библиотеку и немного поболтаешь с ним? Познакомься с Биллом Дулитчем и узнаешь, каким должен быть молодой американец.
      Жанна покраснела. К моему удивлению, Билл тоже. Оба вышли из комнаты. Вскоре появился Базиль с рукописью. Началось чтение пьесы. Совершенно неожиданно рядом с Базилем уселась не его жена, а Филлис Брент. Ее положение в семье казалось странным: глядя со стороны, можно было подумать, что именно Брент является музой гения. Миссис Лейгтон стушевалась и села в углу.
      Пьеса называлась «Безграничная ночь смерти». Цитаты из Шекспира, употребляемые как заглавия, всегда раздражали меня своей претенциозностью. Я приготовился к тому, что пьеса мне понравится. Но через некоторое время, слушая высокий менторский голос Лейгтона, я начал сомневаться, потом мои сомнения перешли в недоумение. Речь шла о группе людей при английском дворе. Они без конца говорили о каких-то переживаниях, а во втором акте начали приходить к убеждению, что все они умерли.
      Может быть, творение это имело литературные достоинства, но для коммерческих задач издательства оно было безнадежным. Чтение длилось бесконечно долго и закончилось только после часа ночи.
      Ронни был очень тактичен. Он не задал нам ни одного вопроса, но сам дискутировал с Базилем о разных моментах в пьесе. В дискуссии приняла участие леди Брент, выражая в своих высказываниях такой восторг и преклонение, что создавалось впечатление полного триумфа.
      Петер и Ирис выдавили из себя какую-то бледную похвалу, но Ронни не дал им договорить, чем избежал неловкости.
      – Нет-нет, я не хочу, чтобы вы сразу высказывали свое мнение, не продумав его хорошо. Это ведь не обычное произведение. Мне хочется, чтобы вы подумали над ним. Это пока все. Встретимся еще раз через пару дней.
      Он тактично перевел разговор на другую тему.
      Мы собрались уходить. Я направился в библиотеку за Биллом. Дверь была закрыта, но поскольку я чувствовал себя в доме Ронни своим человеком, мне и в голову не пришло стучать. Я нажал ручку двери и вошел. Билл и Жанна сидели на диване в другом конце комнаты и смотрели в глаза друг другу. В их сосредоточенности и напряженном положении молодых тел было что-то такое, от чего вся эта большая темная комната казалась насыщенной дразнящей интимностью. Я громко сказал:
      – Билл, нам пора.
      К моему удивлению, они не пошевелились. Они меня не слышали.
      – Билл! – повторил я.
      Тогда они медленно повернулись ко мне. Сомневаюсь, что в первую минуту они осознали действительность, так торжественны были их лица. Глаза у обоих блестели. Губы были полуоткрыты. Так, должно быть, выглядели Ромео и Джульетта после первого бала у Капулетти. Меня охватило чувство беспомощности. Мне еще не приходилось встречать такой открытой обнаженной любви. Я подумал: это самое худшее, что могло случиться. Все это длилось не более двух секунд. Пока я собирался с мыслями, вошел Ронни. Он положил мне на плечо руку.
      – Ну, старина, пора укладывать наших деток в кроватки… Я подумал: Боже мой, все потеряно! Но Билл и Жанна уже опомнились. Билл вполне овладел собой. Он встал и подошел к нам.
      – Спокойной ночи, Ронни. Прием был превосходен! Очень хорошо, что ты вернулся!
      Ронни дружески улыбнулся. Я был уверен, что он ничего не заметил. В холле нас ожидали Петер и Ирис. Уже в машине Ирис спросила:
      – Жак, что это за пьеса? – Она повернулась к мужу. – Петер, ты хоть что-нибудь понял?
      – Я считаю это бездарным бахвальством. Конечно, если у вас с Ронни есть желание, можете это издать как величайшее произведение искусства. Но неужели не понятно, что на Бродвее ни у одного директора театра для этой пьесы не найдется места даже в корзине для бумаг?
      – Ронни чересчур увлекся, – проворчал я.
      – Может быть, потому, что он женился на его дочери? – попробовала объяснить Ирис. – Жак, дорогой, тебе лучше самому сказать ему об этом. У нас с Петером не хватит смелости. Но Боже мой! Неужели никто не может написать хорошую пьесу с интересной ролью для красивой стареющей артистки? Что за странные люди? А эта Филлис, что она-то собой представляет? Жена производит впечатление очаровательной девочки. Но почему она так молода, Жак? Я не думала, что Ронни способен на такое…
      – Да, человеку в душу не влезешь…
      – Правильно! Жак, дорогой, ты не хочешь с нами выпить?
      – Спасибо. Я очень устал.
      – Да разве можно не устать после такой пьесы! Ну, до свидания, дорогой. Скоро увидимся. Спокойной ночи, Билл.
      Почему ты не заходишь к нам, маленькое чудовище?
      Петер и Ирис уехали. Мы с Биллом остались на тротуаре. Он стоял, засунув руки в карманы. Его волосы блестели от света фонаря. Никогда я не чувствовал себя так неловко в присутствии сына. Я сказал:
      – Билл, я подумаю о твоей просьбе и через пару дней позвоню.
      – Что?
      – Ты же собирался в Рим. Думаю, что разрешу тебе поехать… Я тебе позвоню.
      – Рим? Ах, да. Ну, хорошо. Спокойной ночи, папа.
      Он не оглянулся. Просто пошел вперед, как лунатик.
      Лежа в постели, я долго не мог уснуть и все думал над тем, что увидел в библиотеке. Эти мысли, как всегда, вернули меня к трагедии, происшедшей в моей семье. Некоторое время я чувствовал себя свободным от воспоминаний о Фелиции, но в эту ночь кошмар вновь овладел мной. Снова зазвучали показания свидетелей: «Она была совершенно спокойна, бросила сигарету, встала, разгладила руками юбку и прыгнула». И передо мной опять встал вопрос: почему? Наша семнадцатилетняя жизнь развернулась передо мной, как карта. Где ключ от загадки? Смогу ли я найти его? Мне казалось, что наша любовь была такой возвышенной, чистой. Я влюбился в Фелицию с первого взгляда. Я тогда работал с Ронни всего несколько месяцев, и он пригласил меня к себе домой. Фелиция была в гостях у Анни. Они были членами одного литературного клуба, и Фелиция зашла к ней, чтобы о чем-то договориться. Она мне очень понравилась. Фелиция была на три года старше меня, жила одна в Нью-Йорке. Родители ее умерли, оставив немного денег. Мне было всего двадцать два года. Я считал, что мужчина должен содержать женщину, поэтому эти деньги смущали меня. Но мы были влюблены, и деньги отошли на задний план. Мы обвенчались, а год спустя родился Билл. Мы не были особенно общительны и довольствовались обществом друг друга. Даже с Ронни и Анни мы встречались только тогда, когда в этом была необходимость. Петер и Ирис называли нас неразлучными. Фелиция никогда ни с кем не была откровенной. Знакомые считали ее замкнутой и холодной. Но для меня ее простота и сила были той твердыней, на которую опиралась наша жизнь.
      Билл с раннего детства боготворил мать. Между нами никогда не было не только ссор, но и недоразумений. И внезапно, после семнадцати лет, – прыжок…
      Уже давно прошло время, когда я говорил себе, что с нею случилось нечто, чему она не могла противостоять. Ведь она прекрасно знала, что я всегда пойму ее. Но тем не менее она не доверилась мне. Даже письма не оставила. Она покончила с собой, не считая нужным сказать мне о причине, а отсюда вытекало, что причиной был я. Разве я требовал от нее слишком многого?
      Я зажег свет и закурил. Мысль о Билле угнетала меня. Если бы не этот трагический случай с Фелицией, я знал бы, как противостоять тому, что вспыхнуло между Биллом и женой Ронни. Если бы Фелиция была жива, Билл сам нашел бы выход из положения. Но сейчас все зависело от меня. А что я могу сделать? Послать Билла в Рим? Пожалуй, это самое лучшее. Но если я отправлю его туда, не потеряю ли навсегда? А может быть, все еще будет хорошо? С этими мыслями я погасил свет и наконец уснул.

      Несколько дней мы с Биллом не звонили друг другу. Я почти успокоился. Ронни не появлялся в конторе. Он иногда только звонил, чтобы сообщить, как он безумно счастлив. Из Англии прислали три повести Базиля Лейгтона, которые мы обязались издать. Я поручил прочесть их двум моим сотрудникам; у одного из них создалось хорошее впечатление, у другого они вызвали разочарование и злость.
      Я дал повести моей секретарше Магги Стейн, – в течение долгих лет совместной работы у нас сложились теплые дружеские отношения. Спустя два дня Магги вернула их.
      – Я считаю это шарлатанством, – сказала она, – на которое легче всего поймать Ронни. Скажем прямо, ведь при всем своем чутье он несколько наивен.
      Я тоже прочел эти книги и не знал, что делать дальше. В них был тот же недостаток, что и в пьесе. Очень трудный, наукообразный язык с проблесками здравого смысла. Я бы вообще не решился издать эти книги.
      Материальное положение фирмы позволяло издать их даже в том случае, если этот тираж потом ляжет на баланс мертвым грузом. Но меня беспокоило другое: никогда еще Ронни не заходил так далеко. Ему никогда не приходило в голову жениться на дочерях своих «гениев». Мое беспокойство возросло еще больше, когда Ронни, словно ураган, ворвался в контору.
      В течение двух часов он бегло просматривал все, что мы сделали в его отсутствие, затем начал разговор о Базиле Лейгтоне.
      – Я уже устроил Базиля, старина: я отдал ему бесплатно апартаменты тетки Лиззи и обещал тысячу долларов ежемесячно в течение десяти лет.
      Ронни, видимо, думал, что это известие меня ужаснет. Я догадался об этом по выражению его лица. На всякий случай, чтобы помешать мне возразить, он свое решение прикрыл беспорядочной болтовней.
      – Ты не огорчайся. Это пойдет не за счет фирмы. Расходы я покрою из моего личного капитала. Я всю жизнь провел в поисках настоящего таланта, которому необходим меценат. Неужели я, миллионер, не могу хоть раз в жизни сделать что-то полезное? Может быть, позже я дам ему и больше. Но для начала, я считаю, тысячи ежемесячно ему хватит. Ты же понимаешь, я не хочу его слишком баловать. Между прочим, ты прочитал его повести? А как пьеса? Ты говорил с Петером и Ирис?
      Я никогда не темнил с Ронни, когда дело касалось издательства. Я поделился с ним своими подозрениями, сказал также о Петере и Ирис, что хотя пьеса им и понравилась, но для их театра она не подходит. Но охладить его пыл мне не удалось. Если дело касалось «гениев», то Ронни был тверд, как скала.
      – Я понимаю. Значит, пьеса слишком талантлива для театра Петера. Жаль! По правде говоря, я даже доволен. Я сам поставлю эту пьесу. У меня уже давно появилось такое желание. Ну, а если говорить о повестях…
      Мы договорились. Идти поперек желаний Ронни не было смысла. Он пригласил меня на ужин.
      – А теперь я иду, чтобы помахать своей волшебной палочкой! Сегодня очередь Филлис. Надо ее преобразить с ног до головы.
      – Кто она, эта Филлис? – спросил я.
      – О, это фантастическая женщина! – Ронни снова загорелся. – Чудесный продукт старой Англии! Старая дева! Посвятила свою жизнь служению гению! Она очень важная особа – дочь лорда. Много лет назад она влюбилась в первую повесть Базиля и переехала к нему. У нее небольшой собственный доход, так что фактически вся семья жила на ее средства. Она впечатляет, верно? У нее золотое сердце, и Базиль не может без нее работать. Он настаивал, чтобы она ехала с нами, и я был очень рад этому. Добрая, старая Филлис! Она будет хорошим экспертом при покупках.
      Он вышел. В состоянии депрессии я старался во всем разобраться и, наконец, понял, чем Лейгтоны так очаровали Ронни. Он был очень богат и жил в замкнутом мирке людей, похожих на него. Лейгтоны принадлежали к другой среде и были как бы созданы для того, чтобы поощрять его щедрость. Необыкновенно красивая девушка, ее гениальный отец и к тому же еще дочь лорда – все они были готовы принять любые крохи, которые им пожертвуют. Ничего удивительного, что он захотел стать их спасителем.
      Возможно, я преувеличиваю. Может быть, Лейгтоны и не были такими. Но мне не нравился этот энтузиазм Ронни, доходивший до самозабвения. Не внушала доверия и скромная улыбка Базиля Лейгтона. Я старательно гнал от себя мысли о Билле и Жанне.
      В тот же вечер я пришел к Ронни на ужин. Нас было четверо: Ронни, Жанна, Анни и я.
      – Базиль уже начал новую книгу, старина, а когда он работает, го никуда не выходит. Нора и Филлис тоже не придут. Филлис воодушевляет его, а Нора поит чаем.
      Волшебство Ронни было налицо: Жанна была потрясающе элегантна в новом черном платье. В гарнитуре из драгоценных камней она изменилась до неузнаваемости. Сейчас у нее был вид богатой и красивой дебютантки из Лонг-Айленда. Хотя Жанна прекрасно знала, что я самый близкий приятель Ронни, она почти не обращалась ко мне.
      Анни была не в духе и после ужина ушла к себе. Жанна тоже сказала, что устала. Я собрался уходить, но Ронни настоял, чтобы я остался. Поцеловав жену, он перешел со мной в библиотеку. Впервые он свободно разговаривал о Лейгтонах и я наконец узнал, как он познакомился с ними. Он жил в «Кларидже», и в один прекрасный день его навестила миссис Лейгтон.
      – Никогда до этого я не встречал ее и ничего не слышал ни о ней, ни о Базиле. Она сидела в холле «Клариджа», похожая и на княгиню, и на уборщицу одновременно. Миссис Лейгтон подошла ко мне, краснея до корней волос. «Извините, – сказала она, – я знаю, что это бесцеременно. Ведь вы Рональд Шелдон, верно? Думаю, что мы можем быть полезны друг другу. Видите ли, мой муж гениален». Я был заинтригован и пригласил ее в свои апартаменты. Она оставила три повести Базиля со словами: «Если они вам понравятся, то может быть, вы приедете к нам? Живем мы скромно, но Базиль будет очень рад. Мы вас знаем как книжного издателя». Он помолчал, затем заговорил снова.
      – Книги привели меня в восторг, и я, конечно, поехал в Шропшир. И ты поверишь? Нора придумала все это сама. Базиль ни о чем не знал. Она призналась: «Это был самый важный шаг в моей жизни. Я истратила все деньги на билет. Если бы вам не понравились книги, нам не на что было бы купить бумагу для рукописей Базиля».
      Хозяйство Лейгтонов в Шропшире Ронни описывал очень живо и говорил об этом так, словно сделал какое-то важное открытие в верховьях Амазонки. Лейгтоны жили на скромные средства Филлис и доходы от разведения кур. Ими занималась Жанна, а Нора вела хозяйство. Она сама шила наряды, готовила и, самое главное, опекала гениального Базиля. Ну а Филлис попросту была источником его вдохновения. Если денег иногда хватало только на одну котлету, то она доставалась Базилю. Если было только одно ведро угля, то оно шло на обогрев комнаты Базиля. Его комната была лучшая во всем доме, в ней хранилось семейное серебро, которое никогда не уносили в ломбард, потому что Базиль любил пить чай из серебряного подстаканника. Все это было фантастично и среди всего этого – Жанна! – Ронни мурлыкал, как довольный кот.
      Было поздно, когда я поднялся, чтобы уйти домой. Он обнял меня.
      – Знаешь, старина, последнее время я много думал о тебе. Ты должен жениться.
      Ронни никогда не вспоминал о Фелиции. На эту тему раз и навсегда было наложено табу. От неожиданности у меня перехватило дыхание.
      – Знаешь, Жак, я думаю, что сейчас можно сказать откровенно: Фелиция никогда не была достойна тебя…
      Меня охватили гнев и возмущение. Пусть он любуется своей Жанной, но какое право имеет говорить о Фелиции? Что вообще Ронни знал о Фелиции?
      Он смотрел на меня с доброй улыбкой. Мне стало стыдно, и я проникся к нему благодарностью. Уже пора было понять, что прошлое – позади, и Ронни имеет право нарушить табу.
      Несколько дней спустя, к моему удивлению, Магги сообщила мне:
      – Пришла Нора. Лейгтон. Она хочет с вами поговорить. Нора вошла и села. На ней был скромный костюм.
      Я подумал, что это компромисс между былой бедностью и теперешним богатством. Глядя на нее, трудно было поверить, что она живет в центре Манхэттена. Сейчас она была похожа на жену английского священника, которая пришла с визитом к новому настоятелю прихода.
      – Надеюсь, я вам не помешаю, но, проходя недалеко отсюда… ну, просто я была близко и подумала, что… Вы ведь друг Ронни, и мне кажется, нам надо узнать друг друга поближе. Я только хотела спросить вас: может быть, вы зайдете к нам на чашечку чая?
      Я был осторожен в отношении всех Лейгтонов и лучше Ронни понимал, почему он не устоял против атаки Норы Лейгтон в «Кларидже». Она держалась очень церемонно, но общий эффект был чарующим. Не успев отдать себе в этом отчет, я уже ответил, что приду на чай с удовольствием.
      – Я так рада, так рада, – говорила она. – Но я больше не хочу отнимать у вас время.
      – Я сейчас не занят, – возразил я.
      – Как любезно с вашей стороны принять мое приглашение. Американцы очень приветливы. Я и о Ронни сразу же так подумала. Я даже не могу представить себе, как нам отблагодарить его за то, что он сделал для нас. Все эти события закрутили нас, как смерч. Но… я думаю, что это… тоже по-американски, верно?
      Она говорила робко, в ее голосе послышались нотки испуга и мне показалось, что, вольно или невольно, она пришла ко мне за моральной поддержкой.
      Я осторожно сказал:
      – Да, американцы своими поступками могут напоминать смерч, а уж Ронни – больше всех.
      – У меня не хватает слов рассказать вам, как он был очарователен. Базиль всегда мечтал, чтобы о его книгах заговорили. А Жанна? Сначала я была не уверена. Вы знаете, она так молода, а Базиль был так поглощен своей работой. Он очень непрактичен. Но… – заколебалась она, – ведь все получилось хорошо, правда?
      Теперь было ясно, что она апеллировала ко мне и хотела, чтобы я ее успокоил. Комическая ситуация: она беспокоилась о Ронни, как о зяте, а меня волновала мысль – что значат Лейгтоны в его жизни. Эта женщина, которая рискнула отдать все деньги за билет, когда ехала к Ронни, наверное, не была интриганкой.
      Насколько я могу судить, Базиль и Филлис были склонны торговать ей себе во благо. Но не повлияла ли на мою подозрительность обыкновенная зависть? Почему дочь этой женщины не могла влюбиться в Ронни безо всякого расчета? Разговор с Норой Лейгтон совсем успокоил меня. Я сказал:
      – Я не вижу никаких причин для беспокойства.
      – В самом деле? Я так рада, что вы это говорите! Но мне пора уходить. Завтрашний день вас устроит?
      – Вполне.
      На следующий день я пошел к Лейгтонам на чай. Их поселили в апартаментах тетки Ронни – Лиззи, которая умерла несколько лет назад. Ее смерть увеличила капитал Ронни на несколько миллионов. Квартира имела отдельный вход. Она была так же шикарна, как и апартаменты Ронни, но обставлена в викторианском стиле. Нора Лейгтон проводила меня в гостиную с прекрасным видом из окон. Всюду была масса цветов.
      Домик в Шропшире казался им уже далеким прошлым. Филлис Брент сидела в глубоком кресле. Она читала, придерживая у глаз немодный уже лорнет. Филлис была в дорогом черном платье, купленном Ронни. Ее шею обвивала нитка жемчуга.
      Когда мы вошли, она оторвалась от книги и положила лорнет на стол.
      – Я вижу, вы оказали нам честь своим визитом. Нора покраснела и сказала:
      – Это я пригласила гостя, Филлис.
      – Ты? А Базиль хотел прочесть мне новую главу. Это для него очень важно. Хорошо, мы отложим это на более позднее время. Ты пока приготовь чай. Он сказал, что закончит в половине шестого.
      Нора ушла. Меня удивил ее жесткий тон в разговоре со мной, командование Норой и ее податливость. Неужели эта кукушка так прочно сидит в гнезде, что Нора с трудом осмеливается признаться в том, что пригласила гостя на чай? Очевидно, недовольство невольно отразилось на моем лице, потому что Филлис пробурчала:
      – Когда Базиль работает, очень важен ритм его труда.
      – Я не хотел помешать ему.
      Она пропустила мои слова мимо ушей. Окинув меня долгим взглядом, она изрекла:
      – Вы не сказали нам, что думаете о пьесе?
      – Это дело Ронни, а не мое.
      – Почему? Вы же его компаньон? Или вы только подчиненный? В Америке ничего не поймешь.
      Я решил не поддаваться на провокацию и продолжал удивляться ее безграничной уверенности в себе, стараясь решить вопрос, является ли она следствием ее происхождения или положения первой помощницы гения. Я предоставил ей возможность вести разговор по собственному усмотрению. Она спрашивала, какой гонорар мы выплатим за три повести, анализировала каталог нашего издательства, чтобы удостовериться, достойно ли это общество для Лейгтона. Хотя ее никто не спрашивал, она высказалась, что Петер и Ирис слишком деловые люди, чтобы им можно было доверить пьесу Базиля. Наконец, она посмотрела на часы и поднялась.
      – Надо предупредить Базиля. Он не любит неожиданных гостей.
      Филлис исчезла за дверьми, и действие невидимой режиссуры проявилось в том, что чай и Базиль появились одновременно.
      Внешне Базиль очень изменился, все следы литературной эксцентричности, за исключением испанской бородки, исчезли. На нем был дорогой костюм, какой даже я не мог себе позволить, шелковая рубашка и модный галстук.
      Пока Нора разливала чай из серебряного чайника покойной Лиззи, а. Филлис без стеснения стала проявлять скуку, Базиль пытался занять меня разговором.
      Он был остроумен и находчив. Меня все время преследовала мысль – как я должен быть счастлив, что удостоен такой чести. Так мог разговаривать Томас Гарди, ласково дающий интервью еще не оперившемуся журналисту. Непосвященному человеку едва ли пришло бы в голову, что этот писатель, не имевший ни гроша за душой, избежал нужды благодаря капризу миллионера. В потоке снисходительных слов не было ни малейшего намека на то, что его жизнь недавно была иной; ни разу в его словах не промелькнула хотя бы тень благодарности Ронни. Он был очень доволен решением своего мецената поставить пьесу, но его беспокоило, смогут ли американские артисты достойно сыграть свои роли.
      Для себя, Филлис и Норы он был великим Базилем Лейгтоном, удел которого был так же неизбежен, как полет кометы.
      Невольно я начал поддаваться общему настроению. Может быть, они правы, и он на самом деле гений? Но я был рад, что не довожусь ему зятем. Когда я уходил, Нора проводила меня.
      – Как хорошо, что вы пришли.
      – Я посетил вас с удовольствием, – ответил я. – Но в следующий раз я все-таки хотел бы иметь возможность поговорить с вами.
      – Со мной? – искренне удивилась она. – Я надеюсь, что Филлис была вежлива с вами? Она очень робкая.
      – Это основная черта ее характера?
      Я хотел дать ей возможность высказаться, но она скромно ответила:
      – Филлис – необыкновенный друг. Если бы не она, Бог знает что случилось бы с нами.
      – Зато сейчас все прекрасно.
      – Да, конечно.
      – И этой переменой они обязаны вам.
      – Мне? Почему?
      Нора, очевидно, не собиралась говорить об этом, а я не хотел быть навязчивым. Она дотронулась рукой до двери. Я уже много лет не видел у женщин таких натруженных рук. В душе я почувствовал жалость к этому скромному измученному человеку. Я позавидовал Лейгтону, что у него такая хорошая жена.
      – До свидания. Вы еще к нам придете, правда?
      – Охотно! – ответил я.
      Дома дверь мне с недовольным видом открыла Лера.
      – Билл вернулся, – сказала она. – Насовсем.
      Билл лежал на диване в столовой и курил. Увидев меня, он лениво поднялся. Я думал, что он растерян и его голова полна беспокойных мыслей о Жанне Шелдон и Риме. Но на самом деле все оказалось не так.
      Билл был суетлив, несколько робок, но очень мил. Он решил, что поездка в Рим бессмысленна и что наши отношения пора уладить.
      – Не знаю, что со мной произошло. Папа, я на самом деле не хочу быть «трудным ребенком». Давай покончим со всей этой историей? Ведь писать я могу с таким же успехом и здесь.
      Я не успел ничего ответить, как позвонили в дверь. Лера пошла открывать, и в комнату вошли Ронни и Жанна в вечерних туалетах.
      – Извини, что мы так неожиданно ворвались к тебе, старина, но мы идем на очень скучный прием. Я решил заглянуть к тебе и сообщить последние новости. Из Джорджии позвонила Гвендолен Снейгли. Она закончила книгу. Ты понимаешь, что это значит?
      Я очень даже хорошо понимал. Она была такого же высокого мнения о себе, как и ее поклонники-критики. Всегда, когда она заканчивала книгу, Ронни, в которого она по-своему была влюблена, должен был ехать в Джорджию разбирать страницу за страницей ее новое величайшее произведение. Эта работа продолжалась обычно две недели. Ронни беспомощно улыбнулся.
      – Ты знаешь эту мадам Снейгли, старина. К ней нельзя везти молодую красивую жену. Один взгляд на Жанну, и она бросит якорь у Гарпера. Поэтому я и пришел. Ничего не поделаешь! Завтра утром я еду в Джорджию.
      – Слушай, Билл, – продолжал он, – Базиль по уши ушел в работу над своей новой книгой, поэтому Нора и Филлис тоже заняты сверх меры, и Жанне придется одной слоняться по дому. Какие у тебя планы на ближайшее время? Может быть, ты найдешь время, чтобы показать Жанне город?
      Билл был крестником Ронни и ровесником Жанны. Поэтому предложение Ронни было вполне естественным, но у меня в душе снова возникли плохие предчувствия. Ни он, ни она даже не обменялись взглядом, но румянец на лице Жанны и равнодушие Билла, с которым он рассматривал свои ногти, возбудили во мне подозрения. Не слишком ли это показное равнодушие? Затем это неожиданное возвращение домой. Неужели перемена в Билле была только каким-то маневром? Может быть, между ними что-то есть? Жанна ведь могла сообщить ему по телефону, что Ронни уезжает. Стыдясь своих подозрений, я смотрел на эти молодые создания. Ронни ждал от Билла ответа.
      – Ну как? Можешь ты это сделать? Я был бы тебе очень признателен.
      – Конечно, могу, – спокойно ответил Билл.
      – Хороший ты парень! Покажи ей самое интересное: ночные клубы, Радиосити, остров Конвей – все чудеса современного города. Увы, я для этого уже стар.
      – Хорошо, – согласился Билл.
      Он даже не поднял глаз. Жанна не отрывала взгляда от своего мужа. Шелдоны собрались уходить. Ронни помахал мне рукой.
      – Дорогие детки, до свидания! Молитесь за меня, когда я попадусь в лапы грозной Снейгли!

      Обвинение Билла в сговоре с Жанной ничего бы мне не дало. У меня не было никаких доказательств, а полагаться только на свои подозрения глупо. И без того мои отношения с сыном были достаточно напряжены. Его возвращение домой могло быть вполне искренним. Я принял другое решение, как мне показалось, единственно правильное. В течение недели после отъезда Ронни я фактически отказался от работы и вместе с Петером и Ирис взял на себя обязанности развлекать Жанну.
      Мы делали все, чтобы развлечь гостью. Каждый вечер приглашали Жанну в театр, а после – в ночные клубы и другие места, где она могла увидеть нечто новое для себя. Жанна покорно принимала нашу заботу, была тиха, вежлива и ни разу не дала нам понять, что предпочитает общество Билла. Она даже уделяла мне больше внимания, чем всем остальным. Я начал верить, что все мои подозрения – это следствие неврастении.
      Но показывать красоты города в конце концов надоело. После шестой по счету веселой ночи Ирис сказала:
      – Жак, дорогой, конечно, очень приятно показывать жене Ронни город, но если мы будем продолжать в том же духе, то я подложу под него бомбу! Спасибо, мой дорогой. Теперь мы с Петером будем спать целую неделю.
      Вечером, после отказа Петера и Ирис сопровождать нас, Билл предложил поехать с Жанной на остров Конвей. Я тоже был полуживой, но все же решил держаться до конца. Я хотел пригласить в нашу компанию и Анни, но передумал и позвонил Норе Лейгтон. Она ответила испуганным голосом:
      – Большое спасибо. Остров Конвей? Это вроде нашего Луна парка, да? Боюсь, что я для этого уже слишком стара. Кроме того, Базиль не любит, когда я ухожу из дома, а работает.
      Пришлось мне одному ехать с Биллом и Жанной.
      Мы спустились в метро. Жанна была очень оживлена и едва мы приехали, как нас подхватила толпа; при блеске юпитеров и звуках музыки лицо Жанны сияло, как у ребенка. Она дразнила меня и заражала своим весельем. Я потерял их на этой чертовой узкоколейке. Здесь было особенно людно и шумно. Я искал их больше часа и встретил совершенно случайно.
      Они стояли у тира. На руке Жанны висела какая-то ужасная индейская кукла. Они стояли обнявшись и целовались так, как с самого сотворения мира не целовалась ни одна пара. Меня затрясло. Я подошел к ним.
      – Билл, – позвал я.
      Они опомнились. Лицо Жанны преобразилось. Билл захлопал глазами, вызывающе посмотрел на меня и демонстративно обнял Жанну.
      – Я люблю ее, – просто сказал он.
      – Вернемся лучше домой.
      В вагоне метро никто из нас не произнес ни слова. Мы с Биллом проводили Жанну домой, а сами поехал на такси. Дома я налил себе выпить и предложил Биллу Он отказался.
      – Может, все-таки выпьешь?
      – Я не хочу.
      Его глаза горели. Он посмотрел на меня так, словно я совершил преступление, потом сказал:
      – Это не то, что ты думаешь. В этом нет ничего дурного.
      – Откуда ты знаешь, о чем я думаю?
      – Я только один раз ее поцеловал. Она никогда бы не позволила… Жанна никогда бы…
      – Ты так хорошо ее знаешь? Откуда тебе известно, что она разрешила бы, а что нет?
      – Мы ни разу не встречались. Тебя это интересует? Ты думаешь, что я втихомолку? Нет, это не так. Жанна не могла бы тайком… Это…
      – Что это? Он отвернулся.
      – Мы не сделали ничего плохого, – повторил он.
      – Нет ничего дурного в ухаживании за женой Ронни?
      – Ронни! Да кому он нужен?
      – Мне, например!
      – Тебе? Ну да, конечно! От смеха можно лопнуть! Ты собираешься все ему рассказать? – спросил он, усаживаясь на диван.
      – Не вижу в этом смысла.
      – Но ведь ты делаешь множество вещей, в которых нет смысла.
      Обвинение было таким несправедливым, что меня охватил гнев. Но я сдержался. В настоящее время ссора не помогла бы.
      – Нет смысла говорить об этом Ронни, потому что Жанну ты больше не увидишь.
      – Почему?
      – Потому что я запрещаю тебе это!
      – Ты мне запрещаешь? Ты думаешь, что я еще ребенок?
      – Конечно, нет.
      – Но папа, ты не понимаешь… Я люблю ее.
      Он любит ее! Ромео и Джульетта! Всепокоряющий огонь!
      – Пару недель назад ты был влюблен в Сильвию Ример!
      – В Сильвию? Ты с ума сошел! Если бы я мог… Я прервал его:
      – Впрочем, что ты знаешь о любви? Он рассмеялся мне в лицо.
      – Скажите, какой специалист нашелся. Ты и мать были образцовой парой, правда?
      Я пришел в бешенство и уже не думал о том, что обязан ему помочь.
      – Ты обещаешь, что перестанешь с ней встречаться? – спросил я.
      – Да. Если она пожелает этого. Но если она мне позволит… Меня охватила ненависть к этой с виду робкой, тихой девушке, которую мой сын сделал богиней чистоты. Она не посчиталась с тем, что не прошло и месяца с тех пор, как она вышла замуж за человека, который вырвал ее из нужды и окружил роскошью.
      – Не беспокойся, – сказал я ему. – Такая девица разрешит тебе любое свинство, какое только придет тебе в голову.
      Он непонимающе смотрел на меня.
      – Я ухожу отсюда, – решительно заявил он.
      – Отлично!
      – Сейчас же. И больше никогда не вернусь.
      – Думаю, ты отлично справишься и без моей помощи.
      – Без твоих паршивых пятидесяти долларов? Ты считаешь, что я так зависим от тебя? Не беспокойся, у меня есть друзья.
      – Надеюсь, что они будут счастливы содержать тебя.
      Он стоял в двух шагах от меня с крепко сжатыми кулаками.
      – Ты… – прорычал он и вышел из комнаты. Парадная дверь глухо захлопнулась за ним. Я постоял минуту, потом сел на диван с рюмкой в руке.
      «Вот так девушка», – думал я. Наконец я понял, что все это потому, что она дочь Лейгтона, не Норы, а именно Базиля Лейгтона, с божеским правом на все. Я позвонил Ронни домой. Я должен был это сделать, пока не остыл от гнева. Жанна тут же подошла к телефону.
      – Жанна? – спросил я.
      – Билл…
      – Нет, это не Билл, а его отец. Я сейчас приеду к тебе.
      – Нет! Прошу вас, не надо! – Она либо всхлипнула, либо делала вид, что всхлипывает. – Анни проснется. Я прошу вас, не приходите!
      – Почему?
      – Не сердитесь, мы больше не увидимся. Мне так стыдно…
      – Ну, если стыдно…
      – Я очень прошу, поверьте мне! – Голос ее дрожал, и мне стало жаль ее.
      – Билл ушел из дому. Он поклялся, что придет к тебе.
      – А мне все равно, что он сказал. Мы больше не увидимся. Я сама не знаю, как это случилось. Я вышла замуж за Ронни. Папа и Филлис говорили, что это прекрасно. И я так думала…
      – Тебе сейчас лучше лечь спать, – посоветовал я.
      – Я его больше не увижу. Вы мне верите?
      – Да.
      – Не говорите папе и маме. Их это убьет.
      – Хорошо, не скажу. Спокойной ночи.
      – Ко всем чертям все это, – в сердцах сказал я, ложась в постель.

      На следующее утро Лера ни слова не сказала об уходе Билла. Я ожидал пространной тирады, но оказалось, что Лера может быть тактичной.
      Я отправился в контору. Три дня я ходил на работу, возвращался к шести часам вечера и ложился в постель. Магги заметила, что что-то не в порядке. На четвертый день она пригласила меня на ужин.
      Они с мужем жили где-то на краю света и поэтому никогда никого не приглашали. Это меня растрогало. Мне очень захотелось поехать к ним. Магги ушла с работы раньше, чтобы все приготовить. Около пяти я вернулся домой, переоделся и пошел в гараж за машиной. Ее не было.
      Механик сказал:
      – Машину взял ваш сын два часа назад, около трех часов. Вы что, об этом не знали?
      – Да нет, я просто забыл, что разрешил ему.
      Я вернулся и позвонил Ронни. Трубку взяла Филлис Брент.
      – Да?
      – Жанна дома?
      – А кто говорит? Мистер Дулитч?
      – Да.
      – Разве Жанна не с вами? Она ушла около трех и сказала, что куда-то едет с вами и вашим сыном.
      – Я задержался в конторе и еще не был дома. Они, наверное, ждут меня. Извините.
      Меня охватил гнев. И я поверил этой негоднице!
      Я попробовал успокоиться и понять, куда они могли поехать. И тут меня осенило! У Фелиции была летняя вилла на Файр Истленд. Раньше мы проводили там все лето. После ее смерти туда уже никто не ездил. Билл всегда любил этот дом, и я почти подарил его ему. Это было единственное место, где они могли остаться одни со своей «огромной любовью».
      В несезон катера не ходили к острову, на котором была вилла, но Билл с детских лет знал всех шкиперов. Ему ничего не стоило попросить кого-нибудь перевезти их. Я не был уверен, что они там, но это был мой единственный шанс. Я позвонил Магги.
      – Мне очень жаль, но обстоятельства складываются так, что я не смогу приехать.
      – Ну что ж, Жак, тогда отложим до следующего раза.
      – Мне очень хотелось прийти.
      – Знаю. Скажи, мы с Георгом можем тебе чем-нибудь помочь?
      – Нет, спасибо. Это такое дело…
      Она, очевидно, догадалась, что я имею в виду Билла. Я позвонил Петеру и попросил на время машину.
      – Билл взял мою, а мне необходимо съездить к одному автору.
      – Неужели ты сегодня не развлекаешь жену Ронни? Странно! Если очень торопишься, возьми машину в гараже. Я оставлю там ключи.
      Я взял машину Петера и поехал в Патогу. На это у меня ушло почти два часа.
      На дороге было интенсивное движение. В Патоге я обнаружил свою машину в гараже на пристани. В ближайшем баре я нашел капитана Рейли, пьющего пиво.
      – Добрый день, капитан. Вы не видели Билла? – приветствовал я его.
      – Я отвез его на остров с девушкой. Он сказал, что вы в курсе дела. Верно?
      – Да. А меня перевезете?
      – А почему бы нет?
      Залив был бурным. Меня постоянно обдавало ледяными брызгами. Уже стемнело. Когда мы подошли к пристани, света нигде не было. Я попросил капитана подождать и пошел по набережной. Моя вилла была последней со стороны океана. Подойдя ближе, я заметил свет керосиновой лампы. Я поднялся на крыльцо и открыл дверь. Они сидели в плетеных креслах около камина. Было холодно. Они слышали мои шаги на крыльце. Когда я вошел, они встали с кресел. Я молча разглядывал их.
      Меня вдруг охватила тоска. Впрочем, и этот дом, и эта комната всегда наполняли меня грустью. Ведь здесь каждая вещь напоминала о Фелиции. Мой гнев больше относился к Жанне. Ведь Билл не пытался меня обманывать.
      – Теперь я знаю, как верить тебе, – обратился я к Жанне.
      – Зачем ты дала слово больше не встречаться с ним?
      Она стояла, опустив глаза. Потом, резко повернувшись к Биллу, закричала:
      – Скажи ему, скажи! Ты можешь это сделать! Скорее говори, слышишь!
      Билл снова сел в кресло. Оно затрещало под тяжестью его тела.
      – Что я должен ему сказать?
      – Сам знаешь что – правду!
      – У тебя что – заскок?
      – Билл!
      – Ну хорошо! – Он дико посмотрел на меня. – Возьми ее отсюда! Можешь назвать ее королевой добродетели!
      Жанна села в кресло и закрыла лицо руками. Билл со злостью смотрел на нее.
      – Это я просил ее встретиться со мной еще раз, умолял на коленях. Жаль, что ты не видел меня, когда я звонил ей и разговаривал, стоя на коленях. Она согласилась. Для того, чтобы убедить ее, потребовалось тридцать шесть часов. Я сказал ей, что буду пай-мальчиком. Я пообещал привезти ее на нашу виллу на побережье океана. У себя в Англии она еще никогда такого не видела. Я попросил капитана доставить нас сюда. Жанна думала, что он будет ждать нас, и она успеет к обеду. А когда увидела, что катер ушел, она бегала по набережной, как ненормальная. Удивительно, как она не додумалась броситься вплавь. Возьми ее! Поскорее отвези в обитель ее невинности!
      Жанна сидела молча. И только сейчас я почувствовал, что у них настоящая любовь.
      – Хорошо, – сказал я спокойно. – Можете отправляться, катер ждет.
      Жанна тут же поднялась и позвала:
      – Пойдем, Билл!
      Мой сын даже не двинулся с места и зло ответил:
      – Ты шутишь. Я останусь здесь. Ведь в катере я могу случайно прикоснуться к тебе и заразить…
      – Билл! – Жанна умоляюще посмотрела на него. – Прости меня!
      – Хорошо, хорошо…
      – Билл, но я прошу тебя, не надо меня ненавидеть… Мой сын, обращаясь ко мне, сказал с иронией:
      – Ты послушай ее. Сладости, пирожное, музыка – это все, что ей надо. Не беспокойся, конфетка, когда Ронни вернется домой, он купит тебе новый гарнитур из бриллиантов.
      Жанна дрожала. Я обнял ее и строго произнес:
      – Пойдем отсюда.
      Я проводил Жанну домой. Она пыталась объясниться со мной, но я и так все прекрасно понимал. Они любили друг друга, а это было недопустимо. Мне было стыдно за то недавнее чувство недоброжелательности к Жанне. Ведь она вышла замуж за Ронни потому, что ее продали. Ей было всего девятнадцать лет, и это была не ее вина. Я ошибался в ней. Мне стало одинаково жаль ее и Ронни.
      Было около одиннадцати, когда я привез ее домой. Она протянула мне руку.
      – Какой вы хороший! Вы такой же добрый, как и моя мама.
      Прежде чем отдать себе отчет в своем поступке, я обнял ее и поцеловал. Мне хотелось как-то утешить ее.
      – Жанна, все будет хорошо.
      Свою сумочку она забыла на вилле. Джонсон был выходной, Анни уехала к друзьям в Вестпойнт. У меня был свой ключ. На этом много лет назад настоял Ронни. Я открыл ей дверь и подождал, пока она зайдет.
      Ронни приезжал на следующий день.

      В половине пятого Ронни зашел в контору в прекрасном настроении. Он принес с собой новое произведение Гвендолен Снейгли.
      – Это чудесная вещь, старина. Самое лучшее из всего, что она написала до сих пор. Она просто чародейка. Как себя чувствовала Жанна в мое отсутствие?
      – Отлично, – ответил я.
      – Твой сын хорошо ее развлекал?
      – Мы все старались.
      – А Базиль по-прежнему оттачивает перо?
      – Думаю, да.
      – Гвендолен прочла все его книги и пьесу. Она в восторге и предлагает ставить пьесу вместе со мной. Знаменитый Дживо будет режиссером. Она приехала вместе со мной, чтобы поскорее развернуть дело. Что ты на это скажешь? Подумать только – Снейгли и Лейгтон! Это звучит!
      Он бросил рукопись Снейгли на стол.
      – Прочти это. Обладая грубым купеческим вкусом, вы оба будете возмущаться, но для порядка все же прочтите! Да, еще одно, если мадам Снейгли позвонит, о моей жене – ни слова! Всему свое время, всему свой час! Он вышел, насвистывая.
      Только я закончил работу, как он позвонил. Голос его так изменился, что я некоторое время не мог понять, с кем говорю.
      – Сейчас же приходи сюда!
      – Ронни, это ты? В чем дело?
      – Не задавай глупых вопросов! К черту! Приходи.
      С беспокойством в душе я отправился на 58-ю улицу. Мне открыл Джонсон. В холле стояла Анни. Она была в черном платье и домашних туфлях. Анни никогда не появлялась на людях небрежно одетой. Ее домашние туфли и очень бледное лицо говорили о какой-то катастрофе.
      Когда камердинер ушел, Анни с ужасом произнесла:
      – Я была в холле, когда пришел Билл. Он сказал, что хочет увидеться с Жанной. Я никогда не думала… Но это не моя вина. Это так не похоже на Ронни, чтобы напрасно меня обвинять, да еще в присутствии прислуги. Скорее иди к нему, Жак. Это ужасно!
      Я поднялся в гостиную. Анни последовала за мной. Я почему-то думал, что застану Билла, но его уже не было. Жанна взглянула на меня и отвернулась. Ронни стоял у камина. Он с минуту разглядывал меня, потом заговорил:
      – Я вернулся домой, открыл своим ключом дверь и застал мою жену в объятиях твоего сына! Я вышвырнул его вон! И хочу, чтобы ты знал, что я велел Джонсону вызвать полицию, если он еще посмеет сунуться сюда!
      Я почувствовал, как мной внезапно овладевает усталость. Так было всегда, когда на меня сваливалось какое-нибудь горе. Я взглянул на Жанну: она смотрела в окно невидящим взглядом. Ронни продолжал:
      – Я рассказал тебе, что случилось. А теперь посмотрим, как ты будешь защищаться!
      Я сочувствовал Ронни и страшно злился на Билла. Но Ронни говорил со мной так, словно я был евнухом, нанятым для охраны его гарема. Я же старался, как мог. Чем я занимался эти десять дней, пока он отсутствовал? В чем я виноват?
      – Повторяю, – наступал Ронни, – что ты скажешь в свою защиту?
      Я вспыхнул.
      – Почему, черт возьми, я должен оправдываться?
      Это была неразумная реакция, и я сразу же пожалел о ней. Ронни просто взбесился от этих слов.
      – Так вот твоя благодарность за то, что я вытянул тебя из дыры и купил издательство. Я вложил в дело свои средства. Все эти годы я считал тебя своим единственным другом! И стоило мне на минуту отвернуться, как ты подсунул моей жене своего ублюдка! Теперь я все знаю. Завтра утром я возьму свою долю капитала из издательства. Тогда посмотрим, как ты справишься с делом на свои средства! Да ты в течение недели станешь банкротом!
      Жанна резко повернулась к нам. На ее лице был ужас. Я боялся, что она вступится за меня. Этого только не хватало!
      – Жанна, не вмешивайся в это дело, – сказал я.
      Я посмотрел на Ронни. За много лет знакомства я слишком хорошо изучил его горячую натуру. Он всегда опасался, что люди любят его только из-за денег. Единственным человеком, которому он полностью доверял, был я. Теперь все рушилось. Билл превратил его в классический персонаж фарса: старый богатый муж, которого ловко обвела жена! Щенок паршивый! Для самолюбивого Ронни эта ситуация была невыносима. А я – отец Билла – превратился в Иуду-предателя! Он меня уничтожит, он выбросит меня из фирмы «Шелдон и Дулитч». Представляю, какие проклятия в этот момент он посылал на мою голову. Но это продлится недолго. Ему будет стыдно за свое поведение.
      – Билл вел себя недостойно, – промямлил я. – Надо научить его уму-разуму.
      Жанна неожиданно сделала шаг в мою сторону.
      – Я прошу вас, поймите меня! Не за что так ругать Билла! Он пришел проститься и извиниться. Это был прощальный поцелуй!
      Не успел я отозваться, как Ронни вспыхнул снова.
      – Ах, вот как! Вы целовались на прощанье! Очень трогательно! На прощанье после чего, смею спросить?
      – Мы целовались на прощанье после ничего. Ронни, между нами ничего не было. Я тебе уже говорила.
      – Что, к чертям, ты мне говорила?
      – Что Билл любит меня. Я не могу ничего поделать. Ведь это не преступление. Может же человек влюбиться. Очень грустно, что так случилось, да и я вела себя глупо. Я плохо разбираюсь в таких вещах.
      Этим оружием она могла победить меня, но не Ронни.
      – Ах, ты не разбираешься в таких вещах? И никто в Шропшире никогда не говорил тебе, что молодым женам недопустимо иметь любовников в первом месяце замужества? Может быть, там у вас так принято?
      Жанна подняла руку, как бы защищаясь от удара.
      – Между нами ничего не было… Зачем ты устраиваешь эти дикие сцены?
      – Зачем я устраиваю сцены, когда застаю тебя в объятиях какого-то сопляка?
      – Мы прощались.
      – Интересное совпадение: я прихожу, а вы прощаетесь!
      – Да, так и было.
      – Почему я должен верить тому, что между вами ничего не было?
      – Потому что я говорю тебе об этом.
      – Сука! – взорвался Ронни.
      Бешенство изменило его лицо до неузнаваемости. Меня это не на шутку испугало. Для его же пользы я хотел его успокоить.
      – Оставь ее в покое, Ронни, – тихо сказал я. Он повернулся ко мне.
      – Ради Бога, неужели и ты влюблен?
      Я почувствовал себя так, словно получил пощечину. Я хотел ему ответить, но Жанна определила меня:
      – Ронни, ты почему разговариваешь с мистером Дулитчем таким тоном?
      Ронни бросился к ней.
      – Ты смеешь спрашивать меня? Ты, ничтожная уборщица курятников! Ты дочь…
      – Ронни, предупреждаю тебя… Ронни схватил ее за руку.
      – Хорошо. Ты предупреждаешь меня. О чем? Что наконец скажешь мне правду? Ко всем чертям! Почему ты вышла за меня?
      – Ронни, я прошу…
      – Ради денег?
      – Ронни…
      – Жак, наверное, возмущен твоим поведением… Ты выходила за меня по любви, ты так говорила за хлевом в Шропшире, значит, это правда. Ничего удивительного, что ты так геройски противилась искушению. Противостояла, да? Или ты влюблена в Билла?
      Ронни сжимал плечо Жанны. Я смотрел на нее, как загипнотизированный, и думал: «Она уже готова во всем признаться, тогда все потеряно».
      Ронни снова повернулся к камину: его кулаки были крепко сжаты.
      – Подождите, – угрожал он. – Я наведу порядок среди всех паразитов, лгунов и подлецов. Я отправлю вас туда, откуда вы пришли. Каждого – в его собственную сточную канаву!
      Он подошел к камину, схватил дрезденскую фигурку негра и со всей силы бросил ее на пол.
      – Ронни, во имя Бога! – закричал я.
      – Убирайся отсюда! – Ронни!
      – Ты слышал? Ты – муж жены, выбросившейся из окна, и отец сына, соблазнившего жену твоего благодетеля! Иди домой и подыскивай себе работу!
      Жанна подошла ко мне. Она сразу как-то постарела. Впервые мне пришлось видеть девятнадцатилетнюю девушку, похожую на старуху.
      Мне очень грустно, – сказала она, – но ведь вы мне верите, правда?
      – Да, – ответил я.
      – Я знаю, но сейчас будет лучше, если вы уйдете.
      – Могу ли я чем-нибудь помочь вам?
      – Нет, лучше уходите. Прошу вас.
      Я посмотрел на Ронни. Он стоял у камина, глядя на обломки разбитой фигурки.
      Несмотря на его грубость, я был преисполнен сочувствия к нему и неприязни ко всем Лейгтонам: Базилю, Норе, и жертвенной леди Филлис. До их приезда все было так хорошо. Но Жанну… Жанну мне все равно было жаль. О Билле я даже вспоминать не хотел. Он сбил Жанну с толку, выставил на посмешище Ронни, лгал мне.
      Жанна протянула мне руку.
      – Позвони, если я понадоблюсь тебе, – попросил я.
      – Хорошо, но я думаю, что справлюсь сама. Я вышел.

      Домой я вернулся с неспокойной душой. Лера, как всегда по вторникам, отсутствовала, и я почувствовал облегчение. Я все время думал о Ронни. Имел ли я право оставить его в таком состоянии? Ведь то, что с ним случилось, почти равносильно катастрофе с Фелицией. Я позвонил в гараж. Автомобиль был на месте. Билл привез его около четырех.
      Я представил себе моего единственного сына в этом страшном доме на Файр Истленд. Сказала ли Жанна правду? Продумал ли Билл свои поступки, осознал ли он, сколько причинил зла? Я набрал его номер. Никто не ответил. Я принес из кухни пару сандвичей и каждые пять минут пробовал ему дозвониться.
      В половине десятого позвонил Петер.
      – Жак, Билл дома?
      Его голос был слишком спокоен и сдержан. Я догадался, что что-то случилось.
      – Нет. Я пробую до него дозвониться.
      – И ты не знаешь, где он?
      – Нет.
      – Он был у нас, – продолжал Петер. – Ушел около часа назад. Может, следовало позвонить тебе раньше? Мы несколько растерялись. Так что с ним?
      До сих пор я ничего им не говорил. Петер и Ирис всегда сочувствовали мне, когда у нас с Биллом случались ссоры. Но на этот раз дело было слишком серьезно, чтобы скрывать что-либо от близких мне людей.
      – Что с Биллом? – спросил я.
      – Вы снова поссорились?
      – А что случилось?
      – Сначала мы подумали, что он пьян. Он пришел, когда мы обедали. Есть отказался и просто сидел в гостиной. На нем лица не было. А руки дрожали так, что он с трудом закурил сигарету. Ирис спросила его, как он себя чувствует. Он что-то буркнул в ответ и ушел. Если вы поссорились, мы, конечно, не будем вмешиваться. Но дело в том, что после обеда Ирис и Люция, наша домработница, искали какой-то рецепт и обнаружили пропажу револьвера, который сохранился у меня со времен войны. Может быть, это стечение обстоятельств, а может…
      У меня потемнело в глазах. Петер продолжал:
      – Но мы довольно долго не заглядывали в этот ящик, возможно, револьвер исчез давно.
      – Приезжайте ко мне, – сказал я. – Вы сможете?
      – Конечно. Будем через десять минут.
      Они приехали еще раньше, и я им все рассказал.
      – Жак, но почему ты нам ничего не говорил? Ну и идиот же ты! Да и она хороша! Вот чудовище!
      – Жанна не виновата.
      – Ты думаешь, это он взял револьвер? – спросил Петер.
      – А Билл знал о его существовании?
      – Как-то в прошлом месяце я искала мундштук, – отозвалась Ирис. – Билл помогал мне и видел в этом ящике револьвер.
      – Может быть, он не заметил его?
      – Заметил. Он сказал: «Я не знал, что у Петера есть револьвер. Он заряжен?» Я ответила: «Должно быть, да, на всякий случай, от грабителей». Если бы ты видел его сегодня вечером! Он никогда еще так не выглядел… Жак, знаешь что? Позвони Ронни.
      – Нет, надо ехать туда самим, – предложил Петер.
      Не успели мы принять решение, как раздался телефонный звонок.
      Я взял трубку. Голос Жанны был еле слышен.
      – Это мистер Дулитч?
      – Да.
      – Прошу вас. Я в своей комнате. Ронни закрыл меня, как только вы ушли. Я не могу отсюда выйти. Джонсон выходной, Анни куда-то ушла. Мамы с папой тоже нет дома. Пожалуйста, приезжайте сюда, так…
      – Что так? Ради Бога…
      – За минуту до этого я слышала два выстрела. Позвонить в полицию?
      – Нет, не надо.
      – У вас есть ключ от парадного. Возьмите его с собой. Я положил трубку и посмотрел на часы. Было двадцать пять минут девятого. Ирис спросила:
      – Жак, что случилось?
      – Жанна Шелдон закрыта в своей комнате. Она слышала выстрелы. Надо ехать.
      Мы вышли вместе. Вдруг Петер воскликнул:
      – Фелиция! Эта дрянь Фелиция!
      Меня поразило, что Петер, никогда не вспоминавший о моей жене, так вспыхнул. Поиски виновного. Неужели мы всю жизнь должны прощать этому щенку все его сумасшедшие выходки? Всю жизнь одно и то же: «Бедный Билл! Бедный маленький мальчик! Что можно ожидать, если его мать…» И так далее…
      Мы поехали на 58-ю улицу. Я сидел между Петером и Ирис. Они вели себя, как сиделки у постели больного. Но я уже чувствовал себя лучше и приготовился к неизбежному. Не стоило обольщать себя напрасной надеждой.
      Ирис сказала:
      – Жак, все будет хорошо!
      – Закрой ротик, малышка! – посоветовал ей Петер.
      Мы позвонили. Никакого движения за дверью. Я открыл дверь своим ключом. В гостиной ярко горел свет. Петер перешагнул порог и остановился.
      – Ирис, задержи Жака.
      Ронни лежал навзничь у камина. Рядом валялся револьвер. Я понимал, что нужно избавиться от револьвера, от этого зависело наше будущее. Но думать об этом я не мог. Мои мысли были только о Ронни. Передо мной лежал Ронни Шелдон, с которым я встречался ежедневно в течение двадцати лет. Я знал его лучше чем кого бы то ни было и любил его.
      Петер опустился на колени рядом с телом Ронни. Я подумал, открыть или нет дверь комнаты Жанны? Нет, нельзя, ведь это Ронни ее закрыл. На ключе его отпечатки пальцев. Теперь важна каждая мелочь если на этом ключе будут отпечатки пальцев Ронни, никто не скажет, что Жанна…
      Петер тихо произнес:
      – Он умер…
      – А револьвер? – спросила Ирис.
      – Это мой револьвер, – отозвался брат.

      Я пытался сохранить спокойствие, но это давалось с трудом. Я вспомнил события трехлетней давности, связанные со смертью Фелиции. Мне казалось, что это кошмарное повторение прошлого. С глухой обидой я повторял: «Какая мать, такой и сын. Как он посмел?» Сочувствие Петера и Ирис доводило меня до бешенства. Что они так смотрят? Хотят, чтобы я расплакался?
      – Надо вызвать полицию, – холодно сказал я.
      – Но Жак, если мы вызовем полицию, они арестуют Билла, – заметила Ирис.
      – Ну и что из этого? Никто другой не мог его убить…
      – Но ведь…
      – Но ведь он мой сын? Ваш племянник? Мы должны защищать его, да? Ты это хочешь сказать? Мы, например, можем спрятать револьвер, но ведь известно, что разрешение выдано на имя Петера, да и ваша домработница знает, что он украден и что Билл сегодня был у вас. Ему на всех наплевать. К вам он пришел лишь для того, чтобы достать револьвер. А он подумал о том, что Ронни – мой лучший друг?
      – Но Жак, ведь он еще ребенок!
      – Ребенок!
      У меня разболелась голова.
      – Петер, вам лучше уйти. Приедет полиция, поднимется шум. Ваши с Ирис имена появятся в газетах. Кому это нужно?
      – К сожалению, ты прав, Жак. Следов не скроешь. Если бы мы только втроем знали…
      – Надо поговорить с Жанной, – предложила Ирис. – Может быть, она что-то знает?
      – Нет. Ведь Ронни закрыл ее в комнате. Его отпечатки пальцев надо сохранить до прихода полиции.
      Я направился к телефону.
      – Жак! – остановил меня Петер.
      – Ко всем чертям! – вскипел я. – Что мы еще можем сделать?
      – Хорошо. Но позволь мне позвонить. Я. знаком с одним полицейским.
      – Сержантом Трантом? – спросила Ирис.
      – Да.
      Он взял трубку. Я не противился. Не все ли равно, кто вызовет полицию.
      Трант? Кто он такой? Мне было слышно, как брат негромко разговаривал по телефону. Я сел в кресло так, чтобы не видеть Ронни. В голове у меня была только одна мысль: Ронни умер! Его убил мой сын.
      Через десять минут приехал Трант и еще несколько полицейских. Детектив Трант был высокий элегантный мужчина, со светскими манерами, лет сорока. Он поздоровался с Петером и Ирис как с хорошими знакомыми. Меня злил и раздражал тихий голос, которым он отдавал приказания своим подчиненным.
      Он подошел к телу. Стоя в глубине комнаты, я чуть не закричал: «Это, черт возьми, Ронни, а не вещественное доказательство!»
      В комнату быстро вошел человек с черной сумкой и склонился над Ронни. Это был врач. Два полицейских стояли у двери, резко контрастируя с роскошной обстановкой гостиной. «Вот такими и должны быть полицейские», – подумал я. Трагедия – это ужасные контрасты и стук тяжелых сапог. Здесь неуместен элегантный вид, как у сержанта Транта.
      Петер рассказал о том, что Жанна закрыта в своей комнате, и сержант Трант спокойно сказал:
      – Значит, будет лучше, если я сначала поговорю с миссис Шелдон.
      – Может, мне пойти с вами, – предложила Ирис. – Бедное дитя сидит там в полной неизвестности уже несколько часов. Желательно, если о происшедшем ей сообщит кто-нибудь из нас.
      – Я сам ей скажу, – заявил я.
      – Трант, это мой брат Жак.
      Умные глаза Транта остановились на мне. Он позвал одного из детективов, и мы пошли наверх. Только я знал, где расположена комната Жанны, вернее комната Ронни. Дверь была закрыта, и ключ торчал в замке. Детектив сфотографировал замок. Когда мы вошли в комнату, я рассказал Жанне о случившемся, сделав это не слишком тактично. Просто выложил: «Ронни убит».
      Жанна в ужасе прижалась ко мне. Я ничего не говорил про Билла, но она, очевидно, и так догадалась. Сержант Трант отнесся к ней внимательно и чутко, не задавал никаких вопросов. Ирис осталась с Жанной, а мы спустились вниз. Когда мы направлялись в гостиную, парадная дверь открылась и в холл вошла Анни. Она не заметила нас, но не могла не видеть полицейских машин, стоящих у дома. Она поняла, что случилось что-то ужасное. Анни тяжело поднималась по лестнице, теребя белые перчатки. Подойдя совсем близко, она увидела нас.
      – Жак, с Ронни что-то случилось? – воскликнула она.
      – Его застрелили.
      Она зашаталась и схватилась за мою руку. Перчатки упали на пол.
      – Анни, это сержант…
      Она посмотрела на него невидящим взглядом, и я понял, что до нее сейчас не дойдет ни одного слова. Трант прервал меня:
      – Не сейчас. Пусть она побудет с теми женщинами.
      – Мои перчатки, Жак, они, кажется, упали на пол.
      Я привел ее в спальню и оставил на попечение Ирис, а сам вернулся в гостиную. Петер, Трант и доктор склонились над телом Ронни. У двери стояли два полицейских, два детектива внимательно разглядывали комнату.
      Доктор произнес:
      – Он умер между девятью и девятью тридцатью.
      – Да, – сказал я. – Жанна Шелдон звонила мне в двадцать минут десятого, после выстрелов.
      Трант знал об этом. Мы сообщили ему все, что знали. Он посмотрел на меня.
      – Поскольку миссис Шелдон звонила вам, я думаю, вам лучше других известно, что здесь произошло.
      – Конечно, я расскажу все, что вы захотите услышать. Мы сели на диван. Я всегда считал, что у полицейских имеются блокноты и карандаши. Трант же был исключением. Мне было бы легче, если бы я почувствовал к нему симпатию и он не казался бы мне слишком интеллигентным и спокойным в такой ситуации.
      – Вас зовут Джакоб Дулитч?
      – Нет, Джонатан. Но все зовут меня Жаком.
      – Вы компаньон издательства «Шелдон и Дулитч»? Это у вас издаются произведения Гвендолен Снейгли?
      – Да.
      – Вы женаты?
      – Моя жена умерла.
      – Да, помню. У вас есть сын. Кажется, ему должно быть около девятнадцати лет?
      Значит, он помнил. Мне было неприятно, что он знает о Фелиции.
      Я достал сигарету и хотел закурить, но рука сильно дрожала. Трант вынул зажигалку. Его любезность меня не удивила. Это любезность пантеры.
      – Мистер Шелдон давно женат?
      – Около месяца. Он познакомился с женой в Англии. Ее отец писатель, творчество которого заинтересовало мистера Шелдона. Он привез сюда всю семью жены. Живут они в этом же доме, на верхнем этаже. Квартира имеет отдельный вход.
      – Понимаю. До этого он не был женат?
      – Нет.
      – А эта дама, которая пришла позже?
      – Это его сестра. Она тоже живет здесь.
      – А вы не можете сказать, почему Жанна Шелдон была заперта в комнате?
      – Ее закрыл Ронни.
      – Почему?
      – Они поссорились.
      – Из-за чего, вы не знаете?
      – Они поссорились из-за моего сына.
      И только теперь, когда я сказал это, гнев, кипевший во мне против Билла, мгновенно испарился. Я чувствовал только тупую боль, словно стоял у его гроба.
      – Причем здесь ваш сын?
      – Билл влюблен в миссис Шелдон.
      – Понимаю, – кивнул сержант Трант.
      Он вел себя как человек, который уже ничему не удивляется.
      – Я делал все, что мог, чтобы воспрепятствовать этому. Ронни уехал в Джорджию. А когда сегодня вечером он вернулся, то застал свою жену в объятиях моего сына. Ронни устроил страшный скандал. Вышвырнул Билла. Он вообще был очень вспыльчив.
      Сержант положил руку мне на плечо.
      – Пожалуйста, только факты. Что было дальше?
      – Потом он позвонил мне. Я тут же приехал. Здесь была Жанна. Он устроил новую сцену, обвиняя меня в том, что я не мог присмотреть за сыном, и грозил разрывом наших деловых отношений. Он был разъярен.
      – Что вы под этим подразумеваете?
      – Он всех ругал, хотел мстить, хотел…
      – Его взбесило, что миссис Шелдон влюблена в вашего сына?
      Этот вопрос он задал так спокойно, что чуть не поддел меня. Но это ему не удалось.
      – Я не говорил, что Жанна Шелдон влюбилась в Билла.
      – Вы дали понять…
      – Ничего я не давал понять.
      – Но вы же сказали, что они целовались. Вы также сказали, что «делали, что могли». Если миссис Шелдон его не любила, то почему разрешала себя целовать и почему ей нужна была ваша помощь?
      Вот когда ласковый и дотошный детектив проявил себя. Умница, нечего сказать… Мной овладела невероятная усталость.
      – Миссис Шелдон любит вашего сына? – снова спросил он.
      – Не знаю. Она мне не говорила. Почему вы меня об этом спрашиваете? Я не ходячее пособие по психологии, как вы.
      Петер мягко одернул меня:
      – Жак!
      – Что, черт возьми? Какое это теперь имеет значение?
      – Убили человека, – сказал сержант. – Поэтому нам надо знать как можно больше, а также и то, любит ли его жена другого или нет. Я понимаю ваше положение – вы отец. Вы, конечно, стараетесь сгладить обстоятельства. Но если миссис Шелдон…
      – Я сглаживаю! Неужели вас ничему не научили в ваших полицейских школах?
      Я поднялся. Снова страшно заболела голова.
      – Спрашивайте дальше. Надо закончить допрос, а тогда уже делать выводы, сглаживаю я или нет.
      Трант сидел, положив ногу на ногу, и никак не реагировал на мои слова.
      – Хорошо. Вы считаете, что ваш сын убил мистера Шелдон а?
      – Да.
      Его лицо осветилось каким-то внутренним светом. Настало время его триумфа. Он вывел меня из равновесия и заставил открыть карты.
      – Не понимаю, почему вы в таком восторге от самого себя. Никто не собирался ничего скрывать от вас. Поинтересуйтесь у Петера, почему он здесь. Спросите его о револьвере.
      – Да, – отозвался Петер. – Пришла моя очередь.
      Он начал рассказывать Транту о визите Билла и пропаже револьвера. Детективы, как мыши, шныряли по комнате. Тело Ронни еще не увезли. Вопреки моему желанию, мне все же пришлось слушать их беседу.
      – Вы заметили, что исчез револьвер и позвонили брату? – спросил Трант.
      – Да.
      – И поехали к нему домой?
      – Да.
      – Миссис Шелдон звонила при вас?
      – Да.
      – Вы уверены, что это ваш револьвер?
      – Конечно.
      Сержант Трант встал и подошел ко мне.
      – Мне очень жаль, но если ничего не изменится, я должен буду арестовать вашего сына.
      – А я и не сомневался, что вы поступите именно так.
      – Где ваш сын?
      – Не знаю.
      – Он живет с вами?
      – Нет.
      – А где он живет?
      – Не знаю.
      На его лице появилась усталость, словно он потерял терпение говорить со мной.
      – А почему вы не знаете?
      – Потому что мы поссорились. Он хотел жить самостоятельно. Я даю ему пятьдесят долларов в неделю и он снимает комнату.
      – Где?
      – В Гринвич-городке, но где точно, я не знаю.
      Я знал номер телефона Билла. По нему можно легко установить адрес, но у меня не было желания помогать и угождать Транту. Я и так сделал достаточно. Теперь пусть сам разыскивает убийцу…
      – Понимаю, – снова сказал сержант.
      Я подумал с сарказмом, что в единственном случае, когда я ему солгал, он не усомнился в моих словах.
      – Я должен его найти. – Ищите.
      В этот момент вошли Лейгтоны – вся троица. У меня так разболелась голова, что я уже не обращал внимания на окружающих. Но их я заметил сразу. Бородатого Базиля, Филлис Брент и Нору, такую незаметную, тихую, похожую на жену пастора.
      Трант и Петер подошли к ним. Я сел на диван. Иногда до меня долетали обрывки разговора.
      – Мы увидели у дома полицейского… Мы были в театре… Нет, нет. Ах, Базиль, не смотри…
      Я, кажется, потерял сознание от нестерпимой головной боли. Петер и Трант склонились надо мной.
      – Он совсем изнурен, ему лучше уехать, – услышал я слова Петера.
      – Да, – ответил Трант, – пусть отправляется домой.
      – Он поедет к нам, – твердо и в то же время вопросительно произнес Петер.
      – Мне не нужна помощь, – так же твердо сказал я.
      – Но, Жак…
      – Отстань от меня, понятно?
      – Но сегодня ты не можешь быть один… Я спросил Транта:
      – Я имею право быть один?
      – Пожалуйста, делайте что хотите, но я прошу вас завтра прийти в комиссариат и официально дать свои показания.
      – Хорошо.
      Я повернулся и пошел через бесконечно длинную комнату. Базиль, Филлис и Нора стояли у дверей. Нора сделала шаг ко мне и протянула руку. Я попытался улыбнуться, но ничего не получилось.
      – Со мной все в порядке. Пойдите, пожалуйста, к Жанне, вы ей больше нужны.
      Внезапно Базиль загородил мне выход.
      – Это возмутительно! Как это могло случиться? Кто это сделал?
      – Никому не говорите, – сказал я, – но убийца – Гвендолен Снейгли.
      Я бросился к выходу, чувствуя, что еще минута – и я разрыдаюсь.

      Вернувшись домой, я принял аспирин, налил виски, но выпить не смог. Мне казалось, что дома будет легче, но внутреннее напряжение не исчезло. Я сел на диван. Напротив висела картина с видом костела святого Захария. Я купил ее во время поездки в Париж. Сейчас она напомнила мне Рим. Я видел себя у фонтана возле дворца Медичи. Солнечный свет косо падал сквозь вечнозеленые дубы. Слышались тихое журчание воды в каменном бассейне и сигналы мотороллеров.
      Я подумал, что Билл никогда не поедет в Рим, и представил себе его будущую жизнь: камера, жесткая постель, треск захлопывающихся дверей – и это в лучшем случае. Я подошел к телефону и набрал номер Билла. Никто не ответил.
      Сильвия! Как ее фамилия? Сильвия Ример. Я взял телефонную книгу. Нашел! Сильвия Ример. Адрес – Перри-стрит. Набрал номер. Гудки раздавались бесконечно долго. Я уже хотел положить трубку, когда услышал девичий голос.
      – Слушаю вас.
      – Сильвия Ример?
      – Да.
      – Говорит Дулитч, отец Билла. Он у вас? Помолчав, она спросила:
      – А в чем дело?
      – Мне надо с ним поговорить.
      – Зачем?
      – Разве вам не все равно?
      – Нет. Вы хотите с ним поговорить, но я не знаю, захочет ли он разговаривать с вами.
      – Я должен обязательно с ним увидеться.
      – Зачем?
      – Ради Бога, его ищет полиция.
      – Полиция?
      – Да, это очень серьезно.
      – Тогда приезжайте сюда.
      – Он у вас?
      – Да.
      Я хотел взять из гаража машину, но побоялся, что не смогу управлять ею, поэтому пришлось воспользоваться услугами такси. Шофер долго плутал, пока не нашел нужный адрес.
      При тусклом свете фонаря я с трудом разбирал надписи у звонков. Сильвия Ример жила на третьем этаже. Я нажал кнопку звонка, дверь открылась и я поднялся наверх. Остановившись напротив квартиры номер 3, я вновь позвонил. Дверь открыла девушка, одетая в свитер и брюки. На вид ей было около двадцати пяти лет. Она была невысокого роста, неизящна и носила очки. Она выглядела так, как я и предполагал.
      – Где он? – спросил я.
      – Войдите.
      – Он здесь?
      – Я прошу вас войти. Мне надо закрыть дверь. У меня очень любопытные соседи.
      Я вошел в маленькую переднюю.
      – Билл спит, – тихо сказала она.
      Мы вошли в полутемную комнату, похожую на мастерскую. Вдоль стены стояли топчаны, кругом были разбросаны различные вещи: книги, блокноты, репродукции. На одном из топчанов лежало постельное белье и китайская пижама.
      Сильвия подошла к столу, заваленному рукописями, и налила немного вина в баночку из-под горчицы, украшенную голубыми цветочками.
      – Это все, чем я могу вас угостить.
      Я был удивлен, что сижу у совершенно незнакомой мне девушки и что сейчас увижу Билла.
      – Вам нехорошо? – спросила она, сев у края стола. – Что натворил Билл?
      – А он не говорил вам?
      Сильвия отставила в сторону бокал с вином, достала сигарету и закурила.
      – Билл пришел около часа назад. Он сказал, что очень устал и хочет спать. По его виду я догадалась, что что-то случилось.
      Он хочет спать! Он чувствует себя здесь как дома. Сильвия Ример, очевидно, уступила ему свою постель, а сама перебралась на топчан.
      Я стал анализировать факты: Ронни убили в половине десятого, Билл пришел сюда в половине двенадцатого. Где он был в течение этих двух часов?
      Сильвия сказала:
      – Дело, должно быть, в Жанне?
      – Вы знаете о ней?
      – Боже мой! – с горечью воскликнула Сильвия. – Дни и ночи он кормил меня только Жанной. Не удивляйтесь, я заменяю Биллу мать.
      Услышав слова «мать Билла», я вновь представил Фелицию, сидящую на подоконнике.
      Я выпил содержимое баночки от горчицы. Сильвия вскочила.
      – Вам нехорошо?
      – Да.
      – Ради Бога, скажите, что случилось?
      – Он убил Ронни.
      Теперь, когда я произнес самое страшное и увидел, что ее это потрясло, мне стало легче. С минуту Сильвия смотрела на меня с каким-то глупым выражением, совсем как Анни, там, на лестнице. Потом быстро спросила:
      – Когда?
      – В половине десятого.
      – Он был здесь в семь часов. Провел со мной весь вечер. Клянусь, что я буду стоять на своем, даже если меня будут бить резиновыми палками в течение месяца.
      Только молодость может так непосредственно реагировать. Через секунду после шока она уже знает, что ей нужно говорить, как держаться. Рядом с ней я почувствовал себя беспомощным стариком.
      – Он стащил револьвер у моего брата и оставил его возле трупа. Теперь уже никто не может ему помочь.
      Сильвия резко повернулась и вышла в соседнюю комнату.
      – Куда вы?
      – Я хочу его видеть.
      – Сначала я должен поговорить с ним.
      – Нет-нет, вы не можете это сделать без меня.
      – Это еще почему?
      – Потому что я его люблю, глупый вы человек.
      Мы вошли в спальню, если вообще эту клетушку, размером чуть больше шкафа, можно было так назвать. Всю комнату занимала кровать. Билл спал, укрытый до подбородка одеялом. Я тронул его за плечо. Он вздрогнул и тут же проснулся.
      – Откуда ты взялся?
      – Он нашел номер в телефонной книге и позвонил, – объяснила Сильвия.
      – Я пришел от Ронни.
      На лице Билла появилось презрительное выражение.
      – Ты всюду должен сунуть свой нос! Ну что ж, великий Ронни прислал тебя с какими-то новыми угрозами? Отлично! Можешь ему передать, чтобы он убирался ко всем чертям! Меня не волнует, что он собирается делать. Он меня не интересует ни живой, ни мертвый. Дело касается только нас с Жанной. Она любит меня и собирается развестись с ним. После этого мы поженимся. И идите вы все к черту!
      Он повернулся к Сильвии, указывая на меня пальцем:
      – Сильвия, будь добра, выкинь из своей квартиры этого достойнейшего издателя. Я устал и хочу выспаться.
      У меня задрожали ноги, но мне казалось, что дрожит весь дом. Я с трудом вымолвил:
      – Ронни убит!
      На лице сына появилось искреннее удивление. Билл с детства никогда не притворялся.
      – Значит, не ты его убил?
      – Я убил Ронни? Ты с ума сошел!
      Мне вдруг захотелось смеяться. Я с трудом сдержал душивший меня смех.
      – Он этого не сделал! Это не он убил Ронни! – говорил я, обращаясь к Сильвии.

      Сильвия не обращала на меня внимания. Я вообще сомневаюсь, что она слышала мои слова. Даже если бы она и не сказала, что любит Билла, я увидел бы это сам. Вся комната была переполнена любовью этой невзрачной девушки.
      Билл побледнел.
      – Что случилось, папа? – спросил он.
      – Его застрелили.
      – Когда?
      – Двадцать минут десятого мне позвонила Жанна. Мы отправились туда с Петером и Ирис. Нашли труп и вызвали полицию.
      Я отдавал себе отчет в том, что впереди еще много трудностей. Придется иметь дело с сержантом Трантом. Но что мне теперь до всего этого, если Билл не убийца?
      Билл нервно закурил.
      – Его застрелили из револьвера Петера?
      – Да. Но ведь это ты его стащил?
      – Ни в чем не признавайся! – воскликнула Сильвия.
      – Почему? – поинтересовался я. – Разве вы считаете меня врагом?
      – А кто же вы? Вы вызвали полицию, натравили ее на Билла. Вы пришли убедиться, здесь ли он?
      Она меня ненавидела. И я не осуждал ее за это. Но я не мог и оправдываться в такой момент.
      – Ты взял револьвер у Петера?
      – Да.
      – Сегодня?
      – Да.
      – Этот револьвер лежал на ковре возле трупа Ронни. Билл облизал губы. Сильвия закричала:
      – А вы, как следовало ожидать от любящего отца, оставили его там, чтобы полиция его нашла?
      – Да.
      – Эх, вы…
      Не глядя на нее, Билл сказал:
      – Сильвия, отстань от него. Папа, им известно, что это револьвер Петера?
      – Петер вынужден был это признать.
      – Ясно.
      Лицо Билла как-то сразу постарело и осунулось.
      – И ты рассказал им все… – обо мне… о Жанне… и… – Это все из-за Жанны, это ее вина! – кричала Сильвия, и в ее голосе было столько ревности и злобы, что она могла возбудить к себе только жалость. Билл вспылил:
      – Выйди отсюда!
      – Но, Билл?!
      – Закрой свой рот и убирайся вон!
      Лицо Сильвии перекосилось, она готова была разрыдаться. Мне было от души жаль ее. Конечно, она необыкновенная девушка, умеет писать повести в стихах, но до сих пор не поняла, что при ее весьма невзрачной внешности нельзя так проявлять свои чувства. Сильвия, тяжело ступая, вышла из комнаты.
      Билл сидел, уставившись в одну точку.
      – Значит, ты думал, что это я убил Ронни. Ничего себе! Он не обвинял меня, просто констатировал факт, как будто всегда знал: что бы ни случилось, я всегда буду подозревать его в худшем.
      – А полиция тоже так считает?
      – Да.
      – Они намерены меня арестовать?
      – Не горюй. Я возьму адвоката. Мы будем бороться.
      Он посмотрел на меня так, словно считал мой оптимизм совершенно бессмысленным.
      – Ты шутишь, папа?
      – Нет причин отчаиваться. Ведь главное, что это не ты убил. У нас не осуждают невинных.
      – А кто сказал, что я невиновен? Ты, конечно, был прав. Это я убил Ронни. Я!..
      Он опустил голову и тяжело дышал. Меня охватил ужас, но это длилось одно мгновение. В его голосе было столько горечи, обиды, отчаяния. Я понял: он просто жалкий упрямец!
      – Что с Жанной? – спросил он.
      – С ней все в порядке. Ронни закрыл ее в комнате. На ключе должны сохраниться отпечатки его пальцев, и полиция их уже сняла.
      Билл поднял голову. Он тупо смотрел на меня, словно не понимая моих слов. Наконец он выдавил из себя:
      – С Жанной все хорошо?
      – Да.
      Он оживился, встал с постели и сказал:
      – Бедный папа…
      – Но ведь не ты это сделал?
      – Неужели ты мог так подумать?
      – Вот что. Я позвоню Артуру Фридлянду. Он хоть и не является специалистом по криминальным делам, но разбирается в них, – сказал я. – А пока он приедет, расскажи: что же все-таки произошло?
      – Хорошо.
      – Ты оденься, а я позвоню Артуру.
      – Печально… Ведь я знаю твою привязанность к Ронни… Я вышел в другую комнату. Сильвия сидела на столе.
      В руках у нее была стеклянная баночка с вином. Подойдя к телефону, я сказал:
      – Мне надо связаться с адвокатом.
      Она не ответила. Я положил ей руку на плечо.
      – Вот увидите, все будет хорошо.
      – Идите вы ко всем чертям! – зло ответила она.
      Я набрал номер Артура Фридлянда. Он был юристом нашего издательства. Артур только что вернулся из Балтиморы и еще не спал. Я сказал ему, что дело очень серьезное, и дал адрес Сильвии. Не задавая вопросов, он заверил меня:
      – Сейчас буду, Жак.
      – Спасибо, Артур.
      Билл вышел из спальни. Подойдя к столу, на котором стояло вино, и не найдя стакана, он стал пить из банки. Артур приедет? – спросил он.
      – Да.
      Билл направился в ванную. Холодный душ взбодрил его. Несколько придя в себя, он произнес:
      – Вот теперь я могу обо всем рассказать. Сильвия поднялась и нервно сказала:
      – Если я мешаю, то могу выйти погулять.
      – Не дури. Можешь остаться, – обронил Билл.
      Сильвия подошла к Биллу и обняла его. Он ласково похлопал ее по плечу. «Сильный, здоровый мужчина успокаивает свою невесту». – Промелькнуло у меня в голове. Она села на топчан.
      – Итак, папа, начнем с начала?
      – Да, с тех пор, как ты пришел туда сегодня в первый раз, после полудня.
      – Я вернулся из Файр Истленд после четырех. Поставил машину в гараж.
      – Знаю.
      – К Сильвии я приехал на метро. Меня мучили угрызения совести за мое поведение с Жанной там, на острове. Я был неправ и считал, что обязан извиниться перед ней. Она оставила там свою сумочку. Вот и предлог для встречи. Я взял сумочку и направился на 58-ю улицу. Мне открыл Джонсон. В холле была Анни. Я спросил, дома ли Жанна, она ответила, что Жанна в гостиной… Она меня совсем не ждала. Я ей объяснил, что ничего не изменилось, что я ее люблю и всегда буду любить. Жанна встала и мы обнялись. Она только повторяла: «Как мне тяжело!» и плакала. В этот момент и вошел Ронни.
      Слушая Билла, я думал о сержанте Транте. Как он воспримет это? Ведь слова Билла были единственной бронёй против нависшей угрозы.
      – Если бы ты видел его! – продолжал Билл. Он вел себя, как сумасшедший: кричал, визжал, топал ногами. Он говорил отвратительные вещи о Жанне… и… обо всех. Боже мой! Как мне хотелось его ударить! Но Жанна не дала мне этого сделать. Она приказала мне уйти, сказав, что так будет лучше. Объяснять что-либо в такой ситуации не было смысла. Я ушел. Джонсон был в холле и, наверное, все слышал. Он мне открыл дверь. Я долго бродил по улицам без всякой цели и боялся, что сойду с ума. Мне нужна была моральная поддержка, и я вспомнил о Сильвии. Потом я подумал о Петере и Ирис. Они всегда понимали меня. Было около семи часов. Я пошел с намерением все им рассказать. Но они обедали, тут же была прислуга, и я ничего не смог сказать. Мне пришла в голову мысль, что я ни на кого не могу опереться. Это дело касалось только меня и Жанны. Я понял, что поступил, как трус, оставив Жанну в такой тяжелой обстановке. Мне необходимо снова вернуться на 58-ю улицу и все выяснить. Это единственный выход для нас с Жанной. Я должен был вернуться туда и забрать ее. Я сознавал, что, если оставлю ее с этой скотиной и она уступит ему, я потеряю ее навсегда. Я уже собрался уходить, как вдруг вспомнил о револьвере Петера. Ты не можешь себе представить, в каком состоянии был Ронни. Как он угрожал, как орал, что позовет полицию. Я подумал, что на всякий случай лучше прихватить оружие. Вытащить его из ящика было делом одной минуты. Едва я успел положить револьвер в карман, как в комнату вошла Ирис. Она спрашивала меня о чем-то, но я уклонился от разговора, чтобы не терять времени, и ушел.
      Он помолчал немного, затем продолжил:
      – Даю тебе честное слово, что я совсем и не думал воспользоваться револьвером. Я взял его просто так… на всякий случай. Вернувшись на 58-ю улицу, я позвонил и… открыл мне сам Ронни. От неожиданности я растерялся. Он смотрел на меня так, словно не верил своим глазам, что я осмелился снова прийти. Он крикнул: «Убирайся отсюда сейчас же!» Его вид привел меня в бешенство. Я ответил, что должен повидаться с Жанной и забрать ее из этого дома. Выхватив револьвер и угрожая им, я втолкнул Ронни в холл. Я даже не знал, заряжен ли револьвер. В гостиной сидела Жанна; я выпалил: «Жанна, теперь ты сама понимаешь, что так продолжаться не может. Пойдем со мной!» Она взглянула на револьвер, страшно рассердилась и сказала: «Отдай это мне сейчас же!» Очевидно, я был не в себе, но она сказала это таким тоном, что я отдал ей револьвер и она бросила его на стол. Ронни накинулся на меня, бил, а Жанна закричала: «Билл, уходи отсюда!» Я чувствовал боль от побоев, но ответить не мог. Ронни схватил меня за шиворот и выбросил на улицу. Меня уничтожили. Я пошел, чтобы забрать ее, а вместо этого разрешил Ронни избить себя… Вот как все случилось, папа.
      – Когда ты вышел от Ронни?
      – Не знаю. Все это длилось несколько минут.
      – А ты явился туда около восьми?
      – Наверное.
      Я ему верил. Во всем его рассказе не было ни одной фальшивой нотки для тех, кто знал их обоих – Билла и Ронни. Как я ненавидел себя в эту минуту!
      – Это все надо будет рассказать полиции?
      – Да.
      – Ты думаешь, мне поверят?
      Я вспомнил о сержанте Транте. На револьвере не будет отпечатков Билла, поскольку последней его держала Жанна. Да, но это слабая надежда. Ведь Билл угрожал Ронни револьвером. Вышел оттуда за час до убийства и пошел в кинотеатр, но в какой, он не может вспомнить.
      – Ты уверен, что Жанна убежала из комнаты?
      – Да.
      – Она не видела, как ты уходил?
      – Нет. Там был только Ронни.
      – А где был револьвер после того, как Жанна взяла его?
      – Я не думал об этом.
      – А может быть, ты вспомнишь, в какой кинотеатр ходил?
      – Думаю, что да. Где-то около 3-й авеню.
      – На улице ты не встретил кого-нибудь, кто знает тебя?
      – Нет, я ни на кого не смотрел.
      И вдруг Сильвия накинулась на меня с вопросами:
      – Неужели вы такое чудовище? Почему вы оставили там револьвер? Почему вы все выболтали полиции? Чтобы отомстить за Ронни?
      Мне стало неловко. Ирис, наверное, убрала бы револьвер, да и Петер сделал бы то же самое. Можно было как-то договориться и с их прислугой. Это из-за Фелиции я потерял веру в собственного сына. Раздался звонок. Сильвия пошла открывать.
      – Это, наверное, Артур, – сказал я. – Я сам открою.
      Но на пороге стоял сержант Трант. Он приветливо улыбался.
      – Добрый вечер. Я так и думал, что найду здесь вашего сына.

      Все еще улыбаясь, он вошел в маленькую переднюю.
      – Я приказал следить за вами, полагая, что это лучший способ напасть на след вашего сына и, как видите, не ошибся.
      Меня охватила злость. Я попал в собственную западню.
      – Вы пришли арестовать Билла? Боюсь, что да.
      – Но он не делал этого! Он не убивал Ронни!
      – Неужели? Вы изменили свое мнение?
      – Да.
      – Почему?
      – Потому что он этого не делал. Он ушел оттуда за час до убийства.
      – Какие у вас доказательства?
      – Никаких. Но когда я сказал ему, что Ронни убит, он остолбенел. Он не знал об этом. Девушка, которая здесь живет, подтвердит это…
      Сержант Трант молчал.
      – Я говорю вам правду.
      – Вы полагаете, что правду так легко узнать? По моему опыту я бы этого не сказал. Но я не считаю себя пособием по психологии.
      Он сказал это, по-видимому, без иронии и добавил:
      – Однако все же кто-то убил мистера Шелдона.
      – Конечно.
      – Кто же?
      – Откуда я знаю?
      – Вы никого не подозреваете?
      Я не знал, что ответить. Он осторожно прошел мимо меня в комнату. Я последовал за ним. Трант представился Биллу:
      – Сержант Трант из уголовной полиции.
      Билл испуганно посмотрел на него. Сильвия сказала:
      – Ничего не говори, пока не придет адвокат.
      – Вы пригласили адвоката?
      – А вы против этого? – спросил Билл.
      – Наоборот. Кого же вы выбрали?
      – Артура Фридлянда. Он должен сейчас приехать.
      – Это юрист мистера Шелдона?
      – Да.
      Сильвия опять взорвалась:
      – Билл, ничего им не говори!
      Трант с любопытством взглянул на нее.
      – Вы – Сильвия Ример?
      – Да.
      – И вы, как я понимаю, тоже не захотите ничего сказать до прихода адвоката?
      – Естественно. Трант пожал плечами.
      – В таком случае, разрешите присесть. Я что-то устал сегодня.
      Он посмотрел на топчан, на котором лежала пижама, и сел на другой. Сержант совсем не обращал на нас внимания.
      Вскоре пришел Артур Фридлянд, высокий, элегантный, интересный мужчина. Он был постоянным гостем Ронни.
      – Жак?
      – Спасибо, что пришел, Артур.
      – Не за что, старина.
      Я знал, от кого он заимствовал это слово. Мне вспомнились десятки приемов в доме Ронни с почетным гостем – Артуром. Я вдруг со всей остротой понял, что с этой стороны ожидать помощи не придется. Он отдал мне свой плащ. Я положил его на кресло. Артур вошел в комнату и увидел сержанта.
      – Трант? – удивился он.
      – Привет, адвокат.
      – Вы знакомы? – спросил я с горечью.
      – Да.
      Артур чувствовал себя неловко.
      – Чему ты удивляешься? Люди нашей профессии знают сержанта Транта. Но в чем дело? Надеюсь, ничего серьезного?
      Я не успел ничего сказать, меня опередил сержант Трант, указывая на Билла.
      – Вашим клиентом будет сын мистера Дулитча. Я явился сюда, чтобы арестовать его по делу об убийстве Рональда Шелдона.
      – Как, Ронни убит?!
      На лице Артура появилось выражение ужаса и удивления одновременно.
      – Я еще не знаю всех подробностей обвинения Билла Дулитча, но думаю, что ваши клиенты расскажут вам свою версию происшедшего.
      Трант посмотрел на Сильвию.
      – Нет ли здесь свободной комнаты, где я мог бы побыть, пока вы будете беседовать? – спросил он.
      – Нет, – сказал я. – Вы останетесь здесь, а мы перейдем в спальню.
      Сильвия хотела идти с нами, но с меня уже было довольно ее диких выходок для защиты Билла. Мы ушли втроем. Комната была так мала, что нам пришлось сесть на кровать.
      Билл рассказал ему то же, что перед этим мне, но сейчас все звучало бледнее и менее убедительно. Когда он закончил, я сказал:
      – Вот видишь, Артур, все выглядит довольно мрачно, но Билл этого не делал.
      Артур посмотрел на часы.
      – Я хочу знать мнение Транта, – заявил Артур.
      – Вы мне не верите? – спросил Билл.
      Артур с трудом поднялся с низкой кровати, разглаживая брюки.
      – Послушаем, что нам скажет Трант, – повторил он. Мы вернулись в другую комнату.
      Трант сидел на том же месте. Сильвия Ример продолжала его игнорировать. Мне казалось, что от Артура сейчас исходит такая же враждебность, как и от полицейских.
      – Меня интересуют обличающие материалы, – промолвил адвокат.
      – Конечно.
      Трант поднялся, выражая этим уважение старшему по возрасту, и продолжил:
      – Сомневаюсь, чтобы вам удалось отыскать смягчающие обстоятельства. Мотив ясен. Как вам известно, Билл Дулитч и миссис Шелдон…
      – Да-да, – быстро прервал Артур, не желая допускать бестактность, – я знаю.
      – Второе доказательство – это оружие, украденное Биллом Дулитчем из квартиры его дяди перед убийством. Правда, на револьвере нет отпечатков пальцев Билла, но он мог стереть их.
      Артур кивнул в знак согласия. Трант обратился к Биллу:
      – Я еще не слышал ваших показаний, но мне думается, что у вас нет алиби. Если бы оно у вас было, вы бы не ждали совета юриста.
      Он сделал многозначительную паузу, подчеркивая, сколько преимуществ на его стороне.
      Артур внимательно вглядывался в старый красный плед Сильвии.
      Трант спросил:
      – Мистер Фридлянд, вы намерены представить алиби вашего клиента?
      – Он говорил, – ответил Артур, – что оставил дом Шелдонов за час до убийства и пошел в кинотеатр, но в какой именно он не помнит.
      – Понимаю, – кивнул Трант. – Я думаю, что в присутствии адвоката вы ответите на пару вопросов. Впрочем, в данную минуту меня интересует только один вопрос. Вы знаете Джонсона, камердинера Шелдона?
      Вопрос Транта не был угрожающим, но лицо Билла побледнело. Он посмотрел на меня, как утопающий. Сержант, не отрывая от него взгляда, повторил свой вопрос. Билл, заикаясь, сказал:
      – Да, конечно, я знаю Джонсона.
      – Вы с ним в хороших отношениях?
      – Да.
      – У Джонсона нет мотивов для мщения вам?
      Билл снова бросил на меня взгляд, моля о защите, а я не имел понятия, в чем дело.
      – Нет, – тихо ответил Билл. Трант обратился к Фридлянду.
      – Я допросил Джонсона. В шесть часов он получил разрешение отлучиться на весь вечер, а в пять часов, когда Билл Дулитч пришел туда в первый раз, Джонсон сначала впустил его в квартиру, а после проводил. Он говорит, что Билл Дулитч был сильно возбужден. И когда он, бледный от ярости, уходил, то бросил такую фразу: «Я убью его, даже если это последнее, что мне суждено сделать в жизни».
      Так вот каков козырь Транта! Я опасался худшего. Билл поднял голову. Трант продолжил:
      – Вот вам, мистер Фридлянд, и обличающий материал: мотив убийства ясен, оружие имеется, плюс еще угрозы и отсутствие алиби. Если все обстоятельства преступления останутся теми же, я должен буду арестовать Билла Дулитча.
      Я бросился к Артуру.
      – Артур, сделай что-нибудь!
      – Видишь ли, старина, рассчитывать на чудо не приходится, ты сам понимаешь.
      – Я не прошу о чуде, а надеюсь, что ты как юрист найдешь выход из положения.
      – По-моему, в данной ситуации ничего нельзя сделать.
      – Хорошо. Я ставлю вопрос иначе: ты берешься защищать Билла?
      Артур покраснел.
      – Видишь ли, я не веду уголовных дел, но порекомендовать тебе специалиста могу.
      – Ты не веришь, что Билл говорит правду, поэтому изворачиваешься?
      Трант спокойно сказал:
      – Не советую вам задавать подобные вопросы в присутствии полиции.
      Артур холодно посмотрел на меня.
      – Ронни Шелдон был моим самым лучшим другом, – выразительно сказал он.
      «Самым лучшим другом»! Дурак! Ронни не любил его. Самовлюбленный лицемер!
      – Ронни был и моим другом.
      – Я знаю. Хочешь, я могу посоветовать…
      – Нет, не нужно. Мы сами найдем адвоката.
      Артур Фридлянд пожал плечами, давая понять, что ему все равно.
      – Вы меня извините, господа, – произнес он. – По-моему, я вам больше не нужен, поэтому разрешите откланяться.
      Артур вышел из комнаты.

      После ухода Фридлянда Трант некоторое время сидел на топчане. Наконец он поднялся.
      – Пойдем, – просто сказал он. Билл заморгал глазами.
      – Вы меня арестуете?
      – К сожалению, да.
      Билл был полуодет. Он спросил Транта:
      – Я могу переодеться?
      – Конечно.
      В дверях спальни Билл обратился к Сильвии:
      – Ты можешь мне помочь? Собери, пожалуйста, мои вещи. Они пошли в спальню, а мы с Трантом остались.
      – Все это очень неприятно, – вздохнул он.
      – Как это любезно с вашей стороны, – съязвил я.
      – Я понимаю ваши чувства…
      – В самом деле?
      – Да, понимаю. Судьба к вам не особенно благосклонна. По его лицу я понял, что он имеет в виду не только. Билла. Я снова почувствовал к нему ненависть. Мало ему полицейского мундира, он еще рядится в одежды ангела-хранителя.
      – Как вы считаете, – спросил я, – могу я относиться равнодушно к тому, что арестовывают моего сына, который ни в чем не виноват?
      Если бы я был уверен, что он не виноват, я бы не арестовал его, – ответил Трант.
      – Неужели вы никогда не ошибаетесь?
      – Почему же, ошибаюсь, – тихо произнес Трант. – Я знаю хорошего адвоката. Можно сейчас позвонить ему. Я уже говорил об этом с вашим братом.
      Я вспылил:
      – Больше всего на свете я ненавижу добрых полицейских. Занимайтесь уж лучше своей работой. Вы сами ее избрали, и она доставляет вам удовольствие.
      Вы думаете, что это удовольствие? Я настаиваю, чтобы вы разрешили мне позвонить этому адвокату.
      Я убедился, что он говорит серьезно. Бог знает почему он хочет помочь мне. Трудно было поверить этому, но после дикой ночи, которую нам довелось пережить, меня ничто уже не удивляло. Ненависть и страх не уменьшились, но острота восприятия притупилась…
      – Хорошо, – быстро сказал я. Спасибо!
      После телефонного разговора он сообщил:
      – Я с ним договорился. Он встретится с вами в комиссариате. Билл и Сильвия вышли из спальни. В руках у Билла был рюкзак.
      – Сильвия может пойти с нами? – спросил Билл.
      – Если хочет, – ответил Трант.
      Сильвия надела плащ, и мы спустились вниз. У дома нас ждала полицейская машина, на заднем сидении которой расположился Петер. Очевидно, он приехал с Трантом и ждал нас.
      В комиссариате мы прошли в кабинет следователя. Адвокат, которому звонил Трант, уже ждал нас. Его звали Элтон Меквир. Фамилия была мне знакома.
      Трант попросил меня дать Показания первым. Я смутно помню, как отвечал на вопросы. Потом допрашивали Билла, а я сидел с Петером и Сильвией. Один из детективов принес нам кофе в бумажных стаканчиках… Трант пригласил всех в свой кабинет. Сержант подал мне отпечатанные на машинке листы бумаги с моими показаниями и спросил:
      – Подпишите?
      Я внимательно прочитал и расписался.
      Трант сказал, что нам не имеет смысла оставаться здесь и нервировать себя.
      С ним можно видеться? – обратился я к адвокату.
      – Конечно, – отозвался Меквир. – Я все устрою. Не огорчайтесь. Встретимся завтра утром.
      Билл попрощался со всеми, затем повернулся ко мне.
      – Папа, передай Жанне, что я чувствую себя хорошо.
      – Обязательно.
      – Мне очень неприятно, что все так случилось. Я не хотел этого.
      Я обвел взглядом страшную комнату, которая провела роковую черту между нашим прошлым и будущим. Трант сказал:
      – Теперь лучше уходите.
      Мы вышли на улицу. Сильвия молча ушла вперед.
      – Жак, поедем домой, – мягко сказал Петер. Ирис ждет нас.
      – Нет, – коротко ответил я.
      – Не дури.
      Я отвернулся. Это был мой любимый брат. Я знал, что он хочет помочь мне. Но сейчас мне хотелось остаться одному.
      – Петер, я знаю что делаю. Оставь меня. Билл не убивал Ронни…
      – Меквир – отличный адвокат. Он сделает все, что возможно.
      – Я вытяну Билла из всего этого и найду убийцу Ронни! Я резко повернулся и пошел по 3-й авеню. И вдруг подумал, что то, о чем я сказал Петеру, должно быть выполнено. Ронни не стало, но Билла я обязан спасти.
      Я вернулся домой в четыре часа утра и решил позвонить Жанне: она может что-то знать. Но сделать этого я не смог, поскольку слишком устал, и тут же заснул.

      Проснулся я около семи. Первой моей мыслью было увидеться с Жанной. Я почувствовал себя отвратительно. Хотел выпить кофе, но побоялся, что если буду мешкать, то что-нибудь помешает увидеться с Жанной. Я пошел пешком до 58-й улицы.
      Стояло тихое утро. Из-за угла выехал грузовик с газетами. Одна пачка случайно выпала на тротуар, и я заметил крупные заголовки: «Дулитч». Через несколько минут все узнают о случившемся. Теперь мы все – фигуры для публичного обозрения: отец с разбитым сердцем, его жена – загадочная жертва, и сын – убийца.
      У дома Ронни никого не было. Я позвонил. Дверь открыл Джонсон. Он был без формы, что свидетельствовало о несчастье в доме. Фелиция всегда шутила, что он родился в ливрее и с серебряным подносом в руках. Сейчас же это был старик, ошеломленный и растерявшийся.
      – Ужасное несчастье, Джонсон, – сказал я.
      – Я не могу поверить, не могу, – проговорил Джонсон.
      – Мне надо увидеться с Жанной. Она дома?
      – Да, наверху у родителей. Мистера Билла арестовали?
      – Да.
      – Я должен был рассказать о мистере Билле. Ведь он это говорил…
      Может быть, он меня уже ненавидел? Ведь я отец убийцы Ронни и должен возбуждать в нем только ненависть.
      – Конечно, вы должны были рассказать все как было, у меня нет к вам претензий.
      Я хотел пройти наверх, но вдруг старик попросил меня:
      – Прошу вас, мистер Дулитч, поговорите с мисс Анни, я с трудом уговорил ее лечь в постель. Она совсем не может спать, ничего не ест. Она вас уважает и прислушивается к вашим советам.
      Поднимаясь по лестнице, я содрогнулся. Весь этот дом, еще совсем недавно наполненный жизнерадостностью Ронни, сейчас казался пустой скорлупой. Джонсон проводил меня до комнаты Анни, открыл дверь и сказал:
      – Вы посмотрите, мисс Анни, кого я привел к вам. Я сейчас принесу кофе, и вы позавтракаете.
      Я чувствовал себя не в своей тарелке. Что Анни думала обо мне? Скорее всего она считала меня отцом чудовища. А для меня каждый человек был потенциальным врагом, охотящимся за жизнью Билла. Даже на Анни я смотрел с подозрением.
      Но разве это Анни? Передо мной сидела, откинувшись на подушки, старуха. Она выглядела, как смертельно больной человек. Но никакой враждебности на ее лице не было.
      В спальне Анни мне приходилось бывать и ранее. Я сразу же заметил, что в этой комнате что-то изменилось. Я стал присматриваться и, наконец, понял, что со столика Анни исчезли две фотографии: Ронни и ее умершего жениха. Анни, наверное, убрала их, и это говорило о том, что жизнь ее больше не имеет смысла.
      Она указала мне на край кровати. Я сел.
      – Ты знаешь, Анни, что я чувствую. Ведь я любил Ронни.
      – Да, ты был ему искренним другом.
      – И он мне тоже. Но ты не должна сурово осуждать Билла. Он не убивал Ронни.
      Она посмотрела на меня с изумлением.
      – Но, Жак…
      – Вчера вечером я думал, что это сделал он. Но потом он мне все рассказал. Револьвер он взял с собой не для того, чтобы убить. Просто он был в таком состоянии… Это бравада мальчишки. Ронни прав, что выбросил его из дома. Но Билл не убивал. Он вышел отсюда за час до убийства и оставил револьвер здесь.
      В этот момент единственной моей целью было убедить Анни. Я вспомнил уверенный взгляд Транта, бегающие глаза Артура Фридлянда и подумал о людях, читающих сейчас газеты и осуждающих Билла. Поэтому мне хотелось убедить в его невиновности хотя бы одного человека.
      – Но ведь они его арестовали, – возразила она.
      – Да, у Транта имеются доказательства, а у меня их пока нет. Но я докажу, что Билл не убивал. Анни, ты хочешь мне помочь?
      – Каким образом?
      – Может быть, ты вспомнишь еще какие-нибудь факты. Что ты делала после того, как мы встретились в холле?
      – Понимаешь, Жак, я была испугана. Какая ужасная сцена с Биллом! Я хотела пройти за тобой в гостиную, но Ронни… я никогда не видела его в таком состоянии… Когда же я услышала ругань в твой адрес и его угрозы уничтожить издательство, то ушла в свою комнату. Но оставаться одна я не могла и отправилась к Гвендолен Снейгли.
      – Гвендолен?
      – Да. Она приглашала меня на ужин. Мы уже давно дружим. Когда я вернулась, то увидела тебя и полицию.
      – Больше ты ничего не знаешь? Вошел Джонсон с дымящимся кофе.
      – Спасибо, Джонсон, я выпью кофе. Ты можешь идти. Когда он вышел, она тихо спросила:
      – Ты в самом деле уверен, что Билл не виноват?
      – Конечно.
      – Но ведь ты же сам его выдал. Так мне сказали. Когда ты пришел, увидел распростертого Ронни и револьвер, то вызвал полицию.
      – Да, тогда я считал, что он должен расплатиться за это. Пойми меня. Эта история с Фелицией, мои с ним ссоры… Я думал: какая мать, такой и сын. И из-за этого погиб и Ронни! Я простить себе этого не могу!
      – Жак, почему ты все время берешь на себя вину других? Ты выдал Билла, потому что думал, что он убил Ронни. Это была твоя обязанность, за что же ты себя мучишь?
      – Да, я замечательный человек, ведь моя жена выскочила в окно, а сына арестовали по обвинению в убийстве!
      – Жак, почему ты эти грехи взваливаешь на свои плечи? По-твоему, во всем виноват ты. Все кругом безупречны, а ты один виноват. Это все из-за Фелиции? Ох, если бы ты мог понять…
      – Что понять?
      – Ты любил Фелицию. Это была удивительная любовь. А сейчас?
      – Что сейчас?
      – Сейчас ты ненавидишь и ее, и себя. Ты все обратил против себя.
      – Я стараюсь не думать о ней.
      – Но это тебя угнетает. Это повлияло на твои отношения с Биллом.
      – Анни! Давай прекратим. Фелиция – это старая история.
      – Потому что она умерла? – придирчиво спросила Анни. – Значит, и Ронни тоже старая история?
      – Нет, конечно. Анни, мне надо увидеться с Жанной. Может быть, она что-нибудь знает?
      – До свидания, Жак, но не очень-то надейся… Что прошло, того не вернешь. Но должна же я о ком-то заботиться. Кроме тебя, у меня никого не осталось.

      Я вышел, с грустью думая о доброй Анни, ее чуткости и последней фразе: «Не очень-то надейся, Жак…» Что это могло означать? Она была уверена в виновности Билла?
      Я позвонил к Лейгтонам. Дверь открыла Нора. У нее был очень усталый вид, будто она не спала всю ночь. На ней был передник. «Как это для нее характерно, – подумал я. Даже если мир перевернется, Нора Лейгтон все равно будет обслуживать других».
      – Можно мне увидеться с Жанной? – спросил я. – Пожалуйста. У вас есть новости о вашем сыне?
      – Пока ничего нового.
      – Я надеюсь, что мы еще встретимся. Я очень огорчена. Меня беспокоит Жанна. Ведь я не должна была допустить этого замужества. Она так молода! Разве она разбиралась в своих чувствах? Эти уговоры Филлис… ну и Базиль, для которого открылись новые горизонты…
      В коридоре раздались шаги, и грубый голос леди Филлис спросил:
      – Нора, кто пришел?
      Она выплыла из коридора с сигаретой в руке, а увидев меня, словно остолбенела.
      – Что вы здесь делаете?
      – Мистер Дулитч пришел к Жанне, Филлис, – ответила за меня Нора.
      Филлис, не обращая на нее внимания, сказала, глядя на меня с отвращением:
      – Какой вы прекрасный отец! Это называется воспитанием по-американски? Дай любимому дитяти все, что он пожелает. Если он пожелает жену друга – пожалуйста. Вы уже давно обо всем знали. Полицейский рассказал нам вчера вечером. Почему же вы не удержали их? Если вы сами такой растяпа, то почему не предупредили нас?
      – Филлис, умоляю… – тихо пробормотала Нора. – Он же пробовал…
      – Пробовал!? И это как раз сейчас, когда Базиль хорошо устроился! Какая-то идиотская суматоха! Ведь Базиль начал новую книгу. Боже мой! И это – Америка!
      Я больше не желал ее слушать. Меня не интересовали неудобства Базиля Лейгтона. Я отвернулся от этого скорпиона – Филлис и обратился к Норе:
      – Вы проводите меня к Жанне?
      – Конечно.
      Филлис что-то презрительно буркнула и ушла.
      – Не обижайтесь на Филлис, – говорила Нора. – Вы ее не понимаете. Я раньше тоже не понимала. Ведь в Базиле – вся ее жизнь. У нее никогда ничего не было. Она жила в селе с матерью, прикованной к постели. В творчестве Базиля смысл ее жизни. Да и Базиль – надломленный человек.
      Я попытался представить себе Базиля надломленным, но у меня ничего не получилось.
      Нора открыла дверь, и мы вошли. Жанна стояла у окна в новом черном платье. Услышав шаги, она обернулась.
      – Мистер Дулитч!
      – Здравствуйте, Жанна.
      – Мама, оставь нас.
      – Хорошо…
      Нора вышла, закрыв за собой дверь. Жанна подошла ко мне.
      – Вы его видели?
      – Да, вчера ночью. Я пошел с ним, когда его арестовали.
      – Как он себя чувствует?
      – Он пережил тяжелые минуты, Жанна. Она схватила меня за руки.
      – Скажите, что нам делать?
      – Постараемся его спасти. – Каким образом?
      – Прежде всего расскажи мне все подробно. Вчера ты говорила, что Ронни закрыл тебя в комнате сразу же после моего ухода, а Билл сказал мне, что ты была в гостиной, когда он вернулся с револьвером.
      – Билл сказал вам об этом?
      – Да.
      – Но вы не сообщили это полиции?
      – Билл сам им рассказал.
      Жанна побледнела еще больше. Я опасался обморока.
      – Значит, он признался?
      – О чем ты говоришь?
      – Но ведь вы сказали, что он все рассказал…
      – Конечно, все: как пришел сюда с револьвером, как ты взяла его у него, как Ронни вышвырнул Билла. Ведь так это было?
      – Да. По телефону я не говорила вам, что присутствовала при этом. Я думала, для Билла будет лучше, если я этого не скажу, и они никогда не узнают, что он приходил сюда с револьвером.
      – Но ведь этого нельзя было скрыть. Револьвер лежал возле Ронни. А Петер и Ирис знали, что он взял его у них.
      – Теперь я понимаю, – тихо промолвила Жанна.
      – Расскажи мне подробно, как все произошло.
      – После вашего ухода Ронни оставался у камина. Пришел Джонсон. Он, очевидно, услышал звук разбитой статуэтки и хотел убрать. Никто ничего не говорил. Джонсон опустился на колени и стал собирать осколки фарфора. Когда он уходил, Ронни крикнул: «Джонсон, можешь взять сегодня выходной!» Джонсон поблагодарил и ушел. Таким образом Ронни избавился от его присутствия.
      – А зачем?
      – Я была очень зла. До этой безобразной сцены я чувствовала за собой вину и искренне хотела покончить со всем, но вчера, когда увидела Ронни в бешенстве и услышала, как он ругает вас, я перестала чувствовать себя виноватой. У меня словно открылись глаза. Я считала Ронни самым добрым, благородным и интеллигентным. Но вдруг увидела, каков он на самом деле. Он был готов уничтожить даже вас, своего лучшего друга, только за то, что затронули его самолюбие. Если бы его гнев обрушился только на нас с Биллом, я поняла бы это. Но вы! Я подумала: это чудовище! Билл прав! Мы смотрели друг на друга, и молчание было страшным. Я старалась убедить себя, что он не может быть настолько злым, чтобы стремиться уничтожить вас. Должно быть, он сказал это в порыве злобы. Но нет! Он бросился к телефону и позвонил адвокату.
      – Артуру Фридлянду?
      – Да. Но его не было, а тому, с кем он говорил, Ронни сказал: «Передайте, чтобы он пришел немедленно, как только вернется. Скажите ему, что это очень важное дело. Я хочу прекратить существование фирмы „Шелдон и Дулитч“ и отменить завещание».
      Так вот, оказывается, почему Артур холодно отнесся к моей просьбе о помощи!
      Я представил эту сцену. Ронни был оскорблен и хотел найти выход для душившей его злобы. Но я не верил, что он смог бы довести свой план до конца, а если бы и сделал это, то на следующий день прибежал бы ко мне и с виноватой улыбкой сказал: «Привет, старина, меня немного занесло, правда?»
      Жанна продолжала:
      – Положив трубку, он снова обратился ко мне: «Надеюсь, ты довольна? Скоро наступит момент, когда я совсем уничтожу семью Дулитч. Очень неплохое достижение для девятнадцатилетней девушки, которая всего три недели назад кормила цыплят, не правда ли?» Как я его ненавидела. Я посмотрела ему в глаза и сказала: «Ты не можешь так поступить с Жаком Дулитчем, что он тебе сделал плохого?» А он зло усмехнулся: «Как что? Жак дал жизнь Биллу. Уже этого вполне достаточно». Я поняла, что это конец. Никакие силы не заставят меня оставаться под одной крышей с этим чудовищем. Я оставила его в гостиной, а сама побежал наверх, укладывать вещи. В голове у меня была только одна мысль: «Наконец я буду с Биллом». Минут через двадцать пришел Ронни. Он спросил: «Что ты делаешь?» Я ответила, что собираю вещи и ухожу к Биллу. Нет слов, чтобы передать вам, что с ним произошло. Он рычал, ругался ужасными словами, кричал, что я в жизни больше не увижу Билла, что прикажет всех нас выслать из Америки. Внизу позвонили. Он сказал: «Это Артур. Ты должна быть здесь. Я не могу менять завещание без любимой жены». Он оставил меня в гостиной, а сам пошел открывать дверь. Вот тогда он вернулся с Биллом, у которого в руке был револьвер.
      С этого момента ее рассказ полностью совпадал со словами моего сына.
      – Я хотела сказать Биллу, что ухожу вместе с ним. Меня сдержал револьвер и… как Билл мог позволить избивать себя? Я убежала наверх, остановилась у чемодана, но делать ничего не могла. Я слышала, как Ронни тащил Билла по лестнице, но выйти к ним у меня уже не было сил… Вернулся Ронни. Он скалил зубы, как гиена, и шипел: «Конец твоему рыцарю…» Потом вышел и закрыл дверь моей комнаты на ключ.
      В первый раз у меня блеснула надежда.
      – Ты слышала, как он тащил Билла по лестнице и как за ним захлопнулась дверь?
      – Да.
      Я нашел свидетеля! Но все было слишком хорошо и просто, чтобы этому поверили.
      – Жанна, расскажи все Транту. Это доказательство того, что Билл ушел за два часа до убийства.
      Меня удивило, что Жанна не сообразила этого раньше сама.
      Вспыхнув, она ответила:
      – Этот сержант Трант – очень ловкий. Если я скажу ему, он перехитрит меня и вырвет все остальное.
      – Что остальное? – бессильно спросил я.
      – А то, что Билл возвратился снова. Я была закрыта в комнате, которая расположена над лестницей. Было ровно девять часов, и тут я услышала, как кто-то вошел в парадную дверь. Дверь открылась и закрылась, и потом этот кто-то поднялся и вошел в гостиную.
      Кто-то, но ты ведь не видела, кто, и не слышала голоса? Нет. Но у него был ключ…
      – Значит, Анни?
      – Она весь вечер была у Гвендолен.
      – Тогда кто-нибудь из твоих родных?
      – У них нет ключей. Это мама устроила так, чтобы нас не беспокоили.
      – Но, ради Бога, у Билла не было ключа!
      – Был. Вы помните, я оставила в Файр Истленд сумочку. В ней был ключ. Когда мы вернулись, дверь открыли мне вы. Билл принес мне сумочку вчера. Проверьте, ключа в ней нет. Когда я услышала, что кто-то идет, я сразу подумала: это Билл. Он вернулся, чтобы убить Ронни. Я бросилась к сумке, ключа в ней не оказалось. Я находилась в полуобморочном состоянии и побежала в ванную, чтобы намочить холодной водой голову. Там я услышала выстрелы. После этого я вам и позвонила.
      – Но ведь ты не можешь утверждать наверняка, что это был Билл?
      – Я уверена, что это был он. Теперь Билл знал, что представляет собой Ронни, и вернулся, чтобы убить его.
      Мне вспомнились слова Анни: «Не очень-то надейся…» Меня снова охватил ужас, но я тут же отбросил сомнения. Нельзя так думать, иначе все погибнет.
      Жанна продолжала:
      – Теперь вы понимаете? Взгляните правде в глаза. Иначе мы с вами сойдем с ума. Билл убил его. И в этом моя вина!
      – Слушай, Жанна. Билл этого не делал! Он не открывал ключом дверь. Если это была не Анни, то кто-то из троих: отец, Филлис или твоя мать. Послушай, Ронни угрожал, что выселит всю вашу семью, верно?
      – Да.
      – Закрыв тебя, он ждал Артура Фридлянда. Возможно, Ронни приходил к ним и говорил в таком же тоне, что и со мной или с тобой. Они ему поверили, поскольку не знали его характер. Может быть, это кто-либо из них…
      – Но отец был один, – возразила Жанна. – Филлис и мама делали покупки.
      – Тогда это был твой отец…
      – Да, но когда Ронни убили, они все трое находились в театре. А выстрелы были в двадцать минут десятого. Вы считаете, я не думала об этом? Я первая обвинила бы их, если бы могла этим спасти Билла. Но это не они. Кроме Билла, никто не мог этого сделать.
      Подумав, она продолжала:
      А если мы расскажем полиции, каким чудовищем был Ронни, и что во всем виновата только я, они ведь поймут? Тогда вместо Билла, возможно, арестуют меня?
      В ней говорило отчаяние. Я видел, что ради Билла она готова на любую жертву. Но несмотря на это, она так же, как и Анни, из союзника превратилась во врага.
      – Сейчас явится Трант. Скажите, что мне делать?
      – Ничего ему не говори.
      – Совсем?
      – Только первую часть: ты была в гостиной, когда Билл пришел с револьвером, и слышала, как Ронни его выгнал и захлопнулась дверь. И еще скажи, как ты слышала, что кто-то около девяти часов открыл ключом парадную дверь, но ничего не говори о своем ключе.
      Она боялась Транта еще больше, чем я. Это было заметно по тому, как вздрагивали ее веки.
      – Если смогу, – прошептала Жанна.
      – Должна суметь. Если скажешь ему о ключе – Билл погиб. Я видел, как ей тяжело. Я со страхом подумал о той минуте, когда Трант начнет свой допрос. Сейчас все зависело от выдержки Жанны. Я настойчиво повторил:
      – Ты поняла, как важно, чтобы Трант ничего не знал о твоем ключе?
      – Да. А я смогу увидеть Билла?
      – Жанна, пойми, ты – причина преступления. Все газеты трубят об этом. «Билл убил Ронни из-за любви к тебе» – это тема газет.
      – Но… я не могу сидеть и ждать Транта.
      – Ты должна, Жанна!
      Мне было жаль ее, но в то же время хотелось как можно скорее вырваться отсюда, из этой атмосферы отчаяния.
      – Ты должна разговаривать с Трантом спокойно.
      – Я постараюсь. А вы что будете делать?
      – Я буду искать убийцу Ронни.
      Я отодвинулся от Жанны. Она стояла, как статуя, вытесанная из камня. И Анни, и Жанна, каждая по-своему, оставили меня в тяжелую минуту.
      Теперь на стороне Билла был только Жак Дулитч.

      Когда я вышел, в коридоре меня ожидала Нора Лейгтон.
      – Базиль хочет с вами поговорить. У вас найдется свободная минутка?
      Пришлось пойти им навстречу. Нора провела меня в библиотеку.
      – Базиль, пришел мистер Дулитч, – тихо произнесла она и вышла.
      Базиль сидел у небольшого письменного стола, на котором с педантичной аккуратностью были разложены принадлежности для письма. В его движениях чувствовалось некоторое замешательство. У него был вид великого человека, который в силу обстоятельств должен прервать свою работу, так необходимую всему человечеству. Его манера держаться говорила о самовлюбленности. «Этот человек, – подумал я, – мог совершить преступление, если бы его покою угрожала опасность».
      – Приветствую вас, – сказал он с достоинством.
      – Здравствуйте.
      – Мне нелегко говорить с вами в такую минуту…
      – Я понимаю.
      Он сложил свои холеные руки так, словно собирался молиться.
      – Я уверен, что вам понятно мое сочувствие. Такая трагедия потрясла бы каждого отца.
      – Да.
      – Я думаю, вы не обидитесь на меня за бестактность, если скажу, что беспокоюсь о себе. Вам, как издателю, известно, что писателя можно сравнить со сложным механизмом, с которым нельзя грубо обращаться. Вы, наверное, знаете, что я начал новую книгу?
      – Да.
      – Поэтому мне сейчас необходима соответствующая обстановка – тишина и покой. А также сознание обеспеченности моего положения. Издателям известна эта правда о писателях?
      – Да, – подтвердил я.
      – Вот! – Он немного наклонился в мою сторону, как бы стараясь создать обстановку интимности. – Тогда вы поймете, почему я ищу у вас поддержки. Конечно, бестактно беспокоить вас в минуту вашего горя, но… Договор на мои три книги подписал Ронни. Я ни минуты не сомневаюсь, что Ронни Шелдон и Жак Дулитч – это одно и то же. Но для собственного спокойствия я хотел бы уточнить: теперь, когда не стало Ронни, фирма «Шелдон и Дулитч» выполнит его обязательства и издаст книги на тех же условиях?
      Я с недоверием посмотрел на него. Нет, я не ослышался.
      – Думаю, что да, – ответил я.
      Лейгтон с облегчением вздохнул, и любезная улыбка расплылась по его лицу.
      – Замечательно, – обрадовался он. – А как же с пьесой, мистер Дулитч? Ронни очень хотел поставить ее сам, но, насколько я понимаю, мисс Снейгли и джентльмен по фамилии Дживо тоже полны энтузиазма. Вы, случайно, не в курсе дела?
      – Нет, – сказал я, стараясь успокоиться, – случайно не в курсе.
      – Да? Ну что ж, я и так уверен, что все будет хорошо… И еще. Не знаю, говорил ли вам Ронни, что эту квартиру он отдал мне с определенной месячной пенсией на десять лет. Очевидно, это зафиксировано в каком-то документе. Думаю, в связи с последними событиями будет определенная неразбериха. Но я надеюсь, что смогу здесь остаться? И мне будут продолжать выплачивать пенсию?
      Если бы это был кто-либо другой, а не Базиль Лейгтон, то я решил бы, что меня просто считают дураком.
      – Мне не известны частные дела Ронни. Об этом вы поговорите с его адвокатом Артуром Фридляндом.
      – Да, я понимаю, но, как вы думаете, не будет никаких изменений?
      Я больше не мог выносить его черствости и полного непонимания того, что со мной творится.
      – Изменения заключаются в том, что Ронни убит, – сказал я, – мой сын арестован, и полиция считает причиной преступления любовь вашей дочери и моего сына.
      На его лице появилось сожаление о собственной бестактности.
      – Да-да, это ужасно. Если бы вы сообщили нам об этом раньше, мы бы постарались образумить нашу дочь. Ведь этой ужасной трагедии можно было бы избежать. Мне кажется, вы должны были проявить больше твердости и… Мне захотелось ударить его.
      – Билл этого не делал, – твердо произнес я. Он вытаращил на меня глаза.
      – Конечно, дорогой мой, я понимаю вас…
      Он ласково и настойчиво старался убедить меня.
      – Но ведь кто-то убил Ронни, правда?
      – Да.
      – Кто же еще мог это сделать? Мне пришла в голову мысль.
      – Ронни звонил вам в этот вечер?
      На лице Базиля появилось замешательство. Я продолжал:
      – После восьми часов вечера вы работали над книгой и были один, так как ваша жена и леди Брент ушли.
      – Да, их не было дома, они делали покупки, а потом отправились в парикмахерскую.
      – Значит, в восемь часов вы были один?
      – Да, пока не ушел в театр.
      Ронни позвонил вам и сказал, чтобы вы собирались и уезжали в Англию. Он заявил, что договор с вами расторгает.
      Глядя на его дрожащие руки, я ощутил себя провокатором. Никаких доказательств у меня не было.
      – Я вас не понимаю.
      – Но Ронни говорил вам это?
      – Может быть, он и звонил, я не помню. Видите ли, когда я остаюсь один и работаю, то никогда не подхожу к телефону. Но ваше дикое предположение, что Ронни, с его изысканным вкусом и тонким пониманием литературы, позволил бы себе из-за недоразумения, происшедшего между ним и его женой, изменить свое отношение ко мне, но меньшей мере, просто нелепо.
      – Он звонил вам, – упрямо настаивал я. Потеряв над собой контроль, я крикнул: – А потом вы пошли к нему и застрелили!
      Базиль Лейгтон, возмущенный и величественный, поднялся и холодно спросил:
      – В котором часу, по-вашему, мне звонил Ронни Шелдон?
      – Сразу после восьми.
      – А когда его убили?
      – В девять часов двадцать минут.
      Он взял со стола маленький серебряный колокольчик и позвонил два раза. Как По-Щучьему веленью, на пороге возникли две фигуры: Нора и Филлис. Нора бросила на меня испуганный взгляд, а леди Брент даже не удостоила вниманием. Базиль Лейгтон спокойно и торжественно произнес:
      – Мистер Дулитч хочет кое-что выяснить, поэтому прошу не задавать вопросов, а только отвечать правду. Как я поступаю, если звонит телефон, а я остался один в квартире?
      – Ты никогда не подходишь к телефону, – ответила Нора.
      – Расскажите нам: что вы делали вчера после обеда? Теперь отозвалась Филлис:
      – Около трех часов мы отправились за покупками. В пять часов были у парикмахера. Потом пошли обедать в ресторан. Нора оставила для тебя ужин в холодильнике. А в половине девятого мы должны были встретиться в театре.
      – В котором часу я приехал в театр?
      – Чуть позже половины девятого.
      – Какая была пьеса?
      – «Встреча в городе». В постановке Петера Дулитча. Ты хотел посмотреть его работу.
      – Кто купил нам билеты?
      – Я.
      – Каким образом?
      – Мне сказали, что их очень трудно достать, и я позвонила в контору мистера Дулитча. Его не было, но секретарша любезно сообщила, что выделит нам билеты из директорского фонда и оставит их в кассе на нашу фамилию.
      – Как долго вы ждали меня в театре?
      – Минут десять. Мы пришли раньше, чтобы получить билеты.
      – Встретили ли мы кого-нибудь в фойе?
      Нора ответила:
      – Да, секретаршу мистера Дулитча. Она с мужем тоже пришла посмотреть пьесу. Мы поблагодарили ее за билеты.
      – В антрактах мы разговаривали с кем-нибудь.
      – Да. Мы снова встретили секретаршу и ее мужа. Некоторое время мы курили и делились впечатлениями.
      На этот раз Базиль обратился ко мне. Он был чрезвычайно любезен.
      – Хотите еще что-либо узнать? Я был уничтожен.
      – Нет, – пробормотал я.
      Нора и Филлис ушли. Базиль сочувственно улыбнулся мне. Сейчас я ненавидел его еще больше, чем сержанта Транта.
      – Мне очень жаль! Поверьте, я страдаю вместе с вами, мне стыдно за то, что моя дочь стала причиной трагедии. Я готов на все, чтобы помочь вам. Но… вы сами понимаете!
      Он протянул мне руку.
      – Я предлагаю вам свою дружбу. Ведь Ронни так уважал вас. Все опять зашло в тупик. Я ничего не узнал, и сержант Трант теперь, несомненно, одержит полную победу. Я пожал руку Базилю Лейгтону.
      – Благодарю вас, – ответил я и вышел из комнаты.

      Нора и Филлис лишили меня последней надежды. Казалось, все рухнуло. Я открыл дверь и вышел на залитую солнцем улицу.
      У дома Ронни стояла полицейская машина, из нее вышел сержант Трант. Мне захотелось куда-нибудь скрыться, но было уже поздно.
      – Вы были у подозреваемых? – с улыбкой спросил Трант. – Думаю, ваши надежды не увенчались успехом. Я тщательно проверил их, алиби: Анни действительно весь вечер провела у Гвендолен Снейгли, а Жанна была закрыта в комнате. На ключе сохранились четкие отпечатки Ронни Шелдона. Лейгтоны же в самом деле были в театре.
      Я уже не мог его ненавидеть. Не хватало сил.
      – Вы виделись с мистером Меквиром, адвокатом вашего сына?
      – Нет.
      – Он пошел к вам домой. Вам обязательно надо с ним встретиться. Это очень важно.
      Сейчас меня охватил страх за Жанну: она невольно могла сказать лишнее.
      – Что вы намерены делать?
      – Зачем вы спрашиваете об этом? Чтобы помешать мне?
      – Я приехал поговорить с Жанной Шелдон, но у меня есть еще и другие дела, которые я должен уладить. Прежде всего я намерен увидеться с вашим сыном. Может быть, поедем вместе?
      Он изобразил на лице сочувствие, но я был настороже, опасаясь западни. Я думал: если он предлагает мне встретиться с Биллом, значит, преследует какую-то свою цель.
      Я боялся встречи с сыном. Ведь я не обнаружил никаких доказательств его невиновности. Вдруг у меня мелькнула мысль – если мы отправимся к Биллу, тогда на некоторое время отложится допрос Жанны. А она за это время, может быть, лучше подготовится к разговору.
      – Я согласен, – сказал я.
      Мне показалось, что своим быстрым согласием я несколько удивил его.
      – Отлично. Едем.
      Пока мы ехали, Трант молчал. Он оставался для меня загадкой. Вдруг он спросил:
      – Вы до сих пор считаете своего сына невиновным?
      – Да, – твердо ответил я.
      – Надеюсь, сейчас вы сможете изложить свои аргументы несколько яснее, чем вчера вечером.
      Ну как ему объяснить, что вопреки мнению Анни, Жанны и всех остальных я точно знаю – мой сын не убивал Ронни?! Сама судьба была против меня. Еще вчера я считал Билла виновным и сам выдал его полиции, а сегодня я полностью доверяю ему.
      – Он мне сказал, что не делал этого, вот и все. И можно на этом закончить? – взорвался я.
      Но Транта ничто не могло вывести из равновесия. Он спокойно ответил:
      – Ведь вы его знаете лучше других. Скорее всего, вам не удалось установить его алиби. Если бы вы отыскали тот кинотеатр, то, наверное, сообщили бы мне об этом. Может быть, вы так уверены в его невиновности потому, что у него не было мотива для убийства?
      «Странный полицейский», – мелькнуло у меня в голове. Он не щадит сил, чтобы уничтожить Билла и в то же время старается помочь мне спасти его.
      Хватаясь за соломинку, которую он мне бросил, я сказал:
      – Да, я не вижу мотива для убийства. Жанна его любила, готова была все бросить и пойти за ним. Победа была на стороне Билла. Зачем ему нужно было убивать?
      – Вы признаете, что Жанна Шелдон его любила?
      – Не понимаю.
      – Вчера вы не хотели этого признать.
      – А теперь признаю.
      – И Жанна Шелдон хотела оставить мужа ради вашего сына?
      Неужели я сделал неверный шаг? Кажется, нет. Ведь все равно во время допроса Трант поймет, что она любит Билла.
      – Да, – ответил я.
      – Но зачем ваш сын взял с собой оружие?
      – Он объяснил мне это. Билл не собирался стрелять.
      – Значит, вы считаете, что мотива не было?
      – Да.
      Он внимательно посмотрел на меня и обронил свое любимое слово:
      – Понимаю.
      Я снова попал впросак, поверив, что он и в самом деле настроен дружески. Но теперь я сообразил, что, прикрываясь любезностью, он провел со мной новый поединок, в котором опять оказался победителем. На меня снова напала депрессия. Мы приехали.
      Трант провел меня в небольшую мрачную комнату, где стояли стол и три кресла. Ввели Билла. Полицейский остановился у двери.
      Я с трудом вынес это свидание. Вид \ Билла был опрятный: вчерашний костюм, волосы старательно причесаны. Лицо хмурое и какое-то отупевшее. Он не отрываясь смотрел на Транта. А потом взглянул на меня с укором, как бы говоря: «И ты с ними!»
      Мне хотелось дать ему понять, что Трант и мой враг, но я не мог говорить.
      Наконец Трант сказал:
      – Я хотел выяснить пару вопросов, Билл. Я разговаривал с мистером Фридляндом.
      Как я ненавидел его! Какое он имел право ставить капканы под личиной добродушия? «Но при чем здесь Артур Фридлянд?» – думал я. Ах да, ведь Ронни хотел изменить завещание, должно быть, это…
      Билл молчал, а Трант продолжал:
      – Вчера вечером в шесть часов пятнадцать минут Ронни Шелдон звонил адвокату Фридлянду, но его не было дома. Мистер Шелдон передал, чтобы тот срочно приехал к нему, и предупредил, что хочет изменить завещание. Новое завещание не было составлено, потому что прежде чем Фридлянд приехал в Нью-Йорк, Ронни Шелдона убили. Когда я услышал об этом, мне пришло в голову, что наследники, перечисленные в завещании, попадают под подозрение. Я попросил Фридлянда показать мне завещание. Я тебя ознакомлю с ним.
      Он достал документ.
      – Анни Шелдон, имеющая свой капитал, получает ренту. На твоего отца переходят права фирмы «Шелдон и Дулитч» вместе с капиталовложениями. Но все это незначительная часть капитала.
      Я чувствовал, что готовится новая западня. Трант понимал, что я – друг Ронни и мститель за его смерть – остался ответственным издателем только благодаря его убийце.
      – Адвокат Фридлянд объяснил мне, что мистер Шелдон был против деления капитала. Прямых наследников у него не было, поэтому он решил все деньги завещать тебе – его единственному крестнику, – закончил Трант.
      Наконец-то я понял Транта. Я никогда не думал о последней воле Ронни. Мне и не снилось, что он может все завещать Биллу, хотя это и было логично. Ронни любил Билла и все ему прощал, но теперь Ронни схватил Билла за горло и из гроба. Сейчас я понял смысл разговора в машине. Вот он, главный мотив убийства!
      – Еще один вопрос, Билл. Ты знал, что Шелдон оставляет тебе по завещанию весь свой капитал, правда?
      Я не выдержал:
      – Ради Бога, конечно, он не знал, даже я ничего не знал! Трант не обращал на меня внимания, он смотрел на Билла.
      – Адвокат Фридлянд сказал мне, что два с половиной года назад мистер Шелдон пригласил тебя к себе в контору, чтобы сообщить, что ты – его наследник. Это правда?
      – Мне не нужны его деньги, – хмуро ответил Билл.
      – Но ты знал?
      Вопрос Транта прозвучал как выстрел. Я снова вмешался:
      – Билл…
      Он не реагировал на меня и смотрел на Транта, как загипнотизированный.
      – Я сказал ему, что не дотронусь до его вонючих денег.
      – Но ты знал?
      – Да.
      – Билл, почему ты никогда не говорил мне об этом?! – воскликнул я.
      – А зачем? Ведь ничего не случилось. Он сказал, что завещает мне свои деньги, а я отказался. Я не думал, что он будет так упрям.
      – Но он это сделал, – настаивал Трант.
      Он встал, давая понять, что допрос окончен. Зачем было его продолжать, если он выиграл по всем пунктам?
      – Может быть, ты хочешь остаться с отцом? – спросил Трант.
      – Да, хочу, – немного подумав, отозвался Билл.
      Трант заявил, что я могу не бояться: тут нет подслушивающих устройств. Все ушли, мы с Биллом остались одни. Я сказал ему:
      – У меня нет ничего общего с Трантом. Я просто воспользовался случаем повидаться с тобой.
      Он молчал.
      – Я знаю, что ты не виновен. Меня не интересует, что он выкопал в завещании. Я уверен, что ты не убивал.
      – Папа…
      – Я не намерен отступать. Я не успокоюсь, пока не докажу, что ты не виновен.
      Он слегка пожал плечами.
      – Зачем все это, папа? Они уже все решили между собой.
      – Нет, так не пойдет.
      – Этот адвокат… Он был здесь. Спрашивал меня о разных вещах: обо мне, о матери. Папа, зачем ему все это? Чего он хочет? Или он тоже думает, что я виновен?
      – Не знаю, – признался я, – я с ним еще не встречался.
      – Все эти вопросы… словно я ненормальный или что-то в этом роде…
      – Билл, ты больше ничего не помнишь?
      – А что я еще должен помнить?
      – Ты не помнишь, в каком кинотеатре был?
      – Нет. К чему все это, ведь они мне не верят. Только ты один на моей стороне. – Он уставился на меня умоляющим взглядом.
      – Да, я верю тебе, сын.
      – Честно говоря, я не надеялся на это.
      – Это потому, что я был плохим отцом.
      – Нет, папа, ты старался, я сам виноват во всем. Ты видел Жанну?
      – Да.
      – Она… тебе сказала?
      – Что она должна была сказать?
      Я напряженно ожидал. Скажет ли он, что возвращался?
      – Как она все это переносит? Ведь она не верит, что это я? Что я мог ему ответить?
      – Что бы ни случилось, она любит тебя, – ответил я.
      – Она не должна меня любить, – вырвалось у него с горечью. – За что она может меня любить? Чем я заслужил ее любовь?
      Я вспомнил слова Анни Шелдон: «Так почему ты всегда берешь вину на себя?» Теперь я понял, что мой сын был похож на меня, невзирая на эту напускную агрессивность, он так же неуверен в себе, его так же легко ранить. Не только вокруг Билла, но и вокруг меня затягивалась сеть. И мне стало ясно, что я должен спасти его или погибнуть вместе с ним. Я собрался с мыслями и вспомнил о ключе Жанны. Только Билл знает, где он находится. Я зашептал:
      – Жанна рассказала мне о своем ключе, Билл. Если Трант его найдет… Ты понимаешь? Скажи, где он? Я избавлюсь от него.
      Он в недоумении смотрел на меня.
      – Я не знаю, папа, о каком ключе ты говоришь.
      – Ключ от дома Ронни. Он был в сумочке, которую Жанна забыла в Файр Истленд.
      Он покачал головой.
      – Я ничего не знаю ни о каком ключе. А сумочку я вернул ей.
      – И ты не вынимал из нее ключа?
      – Я не заглядывал в сумочку и поэтому не знал, что там лежал ключ.
      – Билл, ты можешь поклясться, что не знал о ключе?
      – Клянусь. Зачем мне лгать тебе?
      Он больше не мог сдерживать себя, сделал неуверенный шаг и прижался ко мне.
      – Папа, не дай им меня убить!
      Меня сейчас волновало только то, что он рядом со мной и нуждается в помощи.
      – Все будет хорошо, мой мальчик.
      – Папа, я не должен был тебя ненавидеть. Это все из-за матери…
      Вошел Трант, а за ним – полицейский.
      – Пора прощаться, – сказал Трант. Билл сразу же ушел.
      – Теперь вы понимаете, почему я привел вас сюда? Я машинально вслушивался в его слова.
      – Чтобы вы не обнадеживали себя зря. Слыхали? Он знал, что наследует большой капитал. Во всем мире не найдется суда, который оправдал бы его. Поверьте мне! Оставьте все как есть, и поступайте, как вам посоветует адвокат!
      Этот полицейский меня удивлял. Я должен был благодарить его: он отнесся ко мне с пониманием. Но в то же время он был и одним из врагов, старающихся отнять у меня сына.
      – Я еду в город и могу подвезти вас, – предложил Грант. И тут я вновь почувствовал, как ненавижу его. Только ненависть у меня и осталась.
      – Идите вы к черту!
      Я отвернулся и быстро пошел по улице.

      Домой я добрался на такси. Мне необходимо было связаться с адвокатом Билла, но прежде всего я хотел остаться один и собраться с мыслями.
      Лера открыла дверь еще до того, как я успел повернуть ключ в замке. Сейчас она была похожа на мать, защищающую сына перед всем миром.
      – Билл не делал этого!
      – Конечно, Лера!
      Лера и я… два защитника Билла. Когда я проходил через холл в комнату, она сказала:
      – Вас ожидает брат, а перед этим приходил какой-то адвокат. Он хотел поговорить с вами, и я позвонила вашему брату.
      – Адвокат еще здесь?
      – Нет. Ушел несколько минут назад.
      Я вошел в комнату. Петер стоял у камина, а Ирис сидела на диване и курила. Возле нее валялись разбросанные газеты.
      «Люди искусства, – подумал я с горечью. – Накупили газет, словно речь идет о театральной рецензии». Я знал, что они любят меня, но сейчас предпочел бы, чтобы их здесь не было.
      – Добрый день, Жак, – сказал Петер. – Где ты был?
      – Нетрудно угадать. В городе, пробовал что-нибудь сделать.
      – Жак, приходил адвокат Билла.
      – Я знаю.
      – Это отличный адвокат, он знает свое дело.
      – Ты уже говорил это вчера вечером.
      Петер растерялся. Я ждал, что мне опять прочитают проповедь.
      – Я очень устал. Может, отложим разговор на потом?
      – Меквир хочет с тобой увидеться. Это очень важно, Жак. Он отправился в свою контору. Может, позвонить и сказать, что ты уже дома?
      – К чему такая спешка?
      – Это… это…
      – Разреши, Петер, я сама ему скажу, – вмешалась Ирис. – Жак, милый, ты считаешь, что Билл невиновен, правда?
      – Неужели все люди на свете должны об этом спрашивать? Да, он невиновен.
      – И сегодня ты искал доказательства его невиновности?
      – Да.
      – Тебе удалось что-нибудь найти?
      – Нет.
      Ирис немного помолчала.
      – Адвокат сказал, что все обитатели дома имеют алиби.
      – И еще он рассказал нам о завещании Ронни, – добавил Петер.
      – Знаю.
      – Откуда? – спросил Петер.
      – От Транта.
      Ирис продолжала с каким-то задумчивым видом:
      – Ронни завещал весь свой капитал Биллу. Как это все усложняет! Ты считаешь, что он невиновен. Мы тоже так думаем. Жак, этот адвокат – а он настоящий мастер своего дела – говорит, что при подобных обстоятельствах нет ни единого шанса из тысячи, чтобы спасти Билла. Принимая во внимание смерть Фелиции и легкую возбудимость Билла, единственной линией его защиты может быть ссылка на психическое заболевание. Но на это ты должен дать свое согласие…
      Меня вновь охватило отчаяние. Я вспомнил, что рассказал Билл о встрече с адвокатом, и совет Транта: «Поступайте, как скажет адвокат».
      Ирис продолжала:
      – Жак, это единственная надежда.
      – Доказать, что Билл ненормальный? – возмутился я. – Тогда уж лучше пусть его убью!
      В этот момент я понял, что мне нужно собрать все силы для борьбы. Если я этого не сделаю, то надвигающаяся волна уничтожит и меня, и Билла. Я с ненавистью посмотрел на них и сказал:
      – Вы все время ссылаетесь на закон. А я говорю: Билл невиновен! Вы думаете, что я стараюсь закрыть глаза, потому что я – отец и сам виноват, когда выдал его полиции, потому что Фелиция… К черту! Меня не интересует, что вы думаете. Я верю, что Билл невиновен, понимаете, невиновен! И я докажу это! А если здесь будет вертеться какой-то адвокат и твердить о психических заболеваниях, то я сброшу его с лестницы.
      Я чувствовал, что в этом поединке победил: в глазах Петера появилось какое-то новое выражение. Я торжествовал. Если я убедил Петера, то и Ирис пойдет за ним. Петер отозвался первым:
      – Хорошо, Жак, адвоката спустим с лестницы, а дальше что?
      Петер уже взял инициативу в свои руки.
      – Прежде всего необходимо выяснить алиби всех заинтересованных лиц. Разве кто-нибудь пробовал установить алиби Билла и поискать этот злосчастный кинотеатр? Мы знаем, что он смотрел вестерн, знаем район, где находится кинотеатр. Физиономия Билла бросается в глаза. Может быть, кто-нибудь из кассирш узнает его по фотографии? А кто проверял алиби Джонсона? Была ли Жанна закрыта в комнате именно Ронни? А что с Анни и Гвендолен Снейгли? Может быть, они только говорили, что были вдвоем? Наконец, театр: Лейгтоны уверяют, что Магги их там видела, но надо еще ее спросить об этом.
      Его горячность как бы разбудила меня. Я позвонил Магги. Да, она действительно встретила Лейгтонов у входа в театр и разговаривала с ними в антракте. Потом она спросила:
      – Жак, ты сегодня придешь?
      – У тебя есть что-то, что может мне помочь?
      – Не уверена, но ты должен это знать. По телефону говорить об этом неудобно.
      – Я приду.
      Я рассказал Петеру о Лейгтонах и билетах. Он ответил, что это тоже надо проверить. Мы составили план. Ирис должна заняться Джонсоном. Петер с фотографией Билла обойдет кинотеатры. И тут я вспомнил о ключе Жанны. Билл мне не лгал, я был уверен в этом. Кто мог иметь доступ к ее сумочке? На Файр Истленд сумочку никто не трогал. Билл поставил мою машину в гараж и поехал к Сильвии Ример на метро. Только от Сильвии он пошел к Жанне. Значит, ключ могла взять и Сильвия. Она ненавидела Ронни так же, как и Билл. Кроме того, она ненавидела Жанну и любила Билла.
      – А ты что будешь делать? – внезапно прервал мои мысли Петер.
      Я решил пока не рассказывать Петеру и Ирис о ключе, чтобы они вновь не усомнились в невиновности Билла, и ответил:
      – Я поеду к Сильвии Ример.
      – Зачем? – спросил Петер.
      – Она – близкая приятельница Билла и может что-нибудь знать. Потом поеду к Магги.
      План действий был намечен. Перед уходом Ирис сказала:
      – Жак, я виновата перед тобой. Как я могла хоть на минуту усомниться в Билле? Мы спасем его, правда, Жак?

      Я нашел такси на Перри-стрит… Никто до сих пор не подумал о Сильвии Ример как о подозреваемой. Трант не проверил ее алиби. А ведь Сильвия видела Жанну. Она хотела помочь Биллу и ненавидела Ронни. И в голове у меня началась путаница.
      На мой звонок дверь тут же открылась. Сильвия была без очков и узнала меня не сразу. Должно быть, она была слепа как крот. Потом она спросила:
      – Есть новости?
      – Нет.
      – Прошу вас, войдите.
      Мы прошли в комнату. На топчане все еще лежало неубранное постельное белье. Сильвия закурила, руки у нее дрожали.
      – Вы видели его?
      – Видел.
      – В самом деле? А я думала, что вы провели день, стеная над трупом Ронни.
      Я сел на топчан.
      – Скажите, за что вы меня так ненавидите?
      – Об этом нетрудно догадаться. Я дружу с Биллом.
      – И каждый, кто дружит с Биллом, должен меня ненавидеть?
      – Иначе быть не может. Ему только девятнадцать лет. А что он видел дома? Поддержку, понимание? Он должен уважать отца, если чувствует в нем опору.
      – А меня он не уважал?
      – Как он мог уважать вас, если целью вашей жизни было лизать ботинки Ронни Шелдону? Вы же этому чудовищу продали свою душу!
      И тут меня прорвало.
      – К чему эта болтовня о чудовищах?! Вы считаете, что мой сын был нежным цветком, требующим ухода в течение двадцати четырех часов? «Папа тебя любит! Папе не нужны друзья!»
      – Ронни Шелдон – друг!..
      – В чем вы можете его упрекнуть?
      – Что, хотите послушать, как он поступил со мной? Это произошло несколько лет назад. Мне был двадцать один год. Я приехала из штата Айдахо. Жаль, что вы не видели меня в то время. Я уже написала повесть в стихах. Она, наверное, ломаного гроша не стоила, но тогда мне казалось, что это самое большое достижение со времен Фауста. Я посылала рукопись в разные издательства, и мне отовсюду ее возвращали, но, наконец, она попала в фирму «Шелдон и Дулитч». Я получила письмо, где говорилось, что мистер Шелдон заинтересовался моим произведением и меня приглашают посетить издательство. Было от чего закружиться голове. Я нарядилась, оставила дома очки, хотя без них не вижу и в трех шагах… Ронни осыпал меня похвалами: говорил, что моя повесть необыкновенна, что он обязательно ее издаст, поскольку я – новая Гвендолен Снейгли! Я видела, что он покорен моей женственностью. Ронни пригласил меня позавтракать. Мы, оказывается, были созданы друг для друга. Он, видите ли, никогда не встречал такой женщины! Когда я добралась домой после нескольких бокалов мартини, то вспомнила, что приглашена на ужин – только вдвоем. Я была в восторге! Подошла к разбитому зеркалу и повторяла: «Он меня любит! Великий Ронни любит меня!..»
      Я слушал внимательно. Для Ронни это было обычным делом. Попалась еще одна провинциалка, вот и все.
      – Я отправилась на это свидание, одолжив у подруги вечернее платье. Ресторанный блеск поразил меня. Превосходный ужин, вина… Затем он предложил зайти к нему «выпить рюмочку хорошего вина». Конечно, я согласилась. Я была на седьмом небе! Мы поехали на квартиру Ронни.
      – Какую квартиру? Ведь у Ронни был дом.
      – О, он снимал квартиру для романов. В доме же была сестра и слуги. А здесь… Приглушенный свет, музыка, шампанское… Я ошалела от увиденного. Вдруг Ронни посмотрел на часы. Я подумала: неужели он еще кого-то ждет? Но Ронни подсел ко мне, подбирая ласковые слова. Когда он уверял меня в своей любви, вдруг пробило одиннадцать часов. В холле послышался какой-то звук. Я отодвинулась и со страхом сказала: «Там кто-то есть!..» Но он сильнее обнял меня. В этот момент в холле раздался женский голос, он повторял только одно слово: «Ронни… Ронни… Ронни…» Было так страшно, что я помню все до сих пор. Он сделал движение, словно был застигнут врасплох. Я продолжала сидеть. Голос этой женщины звучал у меня в ушах, как траурный звон. «Добрый вечер, дорогая, я забыл, что сегодня наша ночь…» Я видела только силуэт этой женщины. «Ронни», – застонала она. «Моя дорогая, я понимаю, что это не совсем красиво, но ты ведь светская женщина и должна понимать, что мужчине время от времени требуется перемена». Женщина быстро ушла, и я услышала, как захлопнулась парадная дверь. А Ронни упал на диван и сказал: «Это будет для нее хорошим уроком. Как мимолетная любовь она неплоха, но стала слишком многого требовать…» Он хотел снова обнять меня, но я в ужасе вскочила. «Вы знали, что она придет, и поэтому пригласили меня сюда!» – «Это только одна из причин, моя дорогая, но ты ведь тоже такой лакомый кусочек!» Я удрала оттуда. Бежала, путаясь в платье и плача. На следующий день я получила свою рукопись с отказом… Теперь вы поняли, почему я так отношусь к Ронни?
      Я слушал, содрогаясь. Я бы дорого заплатил, чтобы все это оказалось ложью. Но в каждом ее слове звучала правда. Если в его жизни был такой эпизод, то должны быть и другие. Неужели я был настолько туп и легковерен? Я считался самым близким другом Ронни. Мне даже и не снилось, что у него имеется квартира для романов. А я, дурак, думал, что женщины в его жизни не играют никакой роли. Я понимал, что людям свойственны слабости. Но сейчас жизнь показалась мне лишенной смысла. Меня считали хорошим человеком, но разве ослепленный дурак, шут, может быть хорошим человеком? Сильвия Ример вправе пренебрегать мной. Теперь понятно и отношение ко мне сына.
      – Билл знал об этом?
      – Он еще раньше знал, что Ронни за птица, но и с этой историей он знаком.
      – Как вы думаете, это Билл его убил?
      – Не спрашивайте меня об этом. Откуда я знаю? У меня снова ужасно заболела голова.
      – Значит, он знал, что из себя представляет Ронни, и думал о Жанне?..
      – Да. А отец сидел дома и чуть ли не штопал носки своему благодетелю. Это была одна из причин, почему я любила Билла. Кто-то должен был интересоваться мальчиком. Для него я просто старая баба. А отец в его жизни – ноль.
      – Почему он никогда не говорил мне об этом?
      – Вы хотите сказать, что ничего не знали? И это не вашей обязанностью было снабжать Ронни экспонатами для его «гнездышка»?
      – Я понятия не имел, что у него есть квартира. Мне даже в голову не приходило, что его могут интересовать женщины.
      Она села на топчан рядом со мной.
      – Значит, вы не знали? И только сейчас это свалилось вам на голову? Боже мой! Столько лет верить Ронни… А я и Билл думали…
      – Что вы думали? – возмущенно спросил я. – Что я ему помогал?
      Я себя чувствовал законченным идиотом.
      – А я пришел обвинить вас в убийстве.
      – Меня?
      – Это все из-за ключа, но я уже не хочу об этом говорить.
      – Вы думаете, что я взяла ключ и убила Ронни? Это не так смешно, как кажется. Я давно бы его убила, если бы у меня хватило мужества. Но, увы! Вчера вечером у меня было трое друзей. Они ушли за минуту до прихода Билла. Сержант Трант проверил это. Мое алиби твердо, как скала.
      – Ну что ж. Остается только просить у вас прощения.
      – Только вы один продолжаете борьбу за Билла. Сегодня утром я была готова на многое. А что сделала? Съела банку сардин и выкурила пачку сигарет.
      – Вы ничего не знаете, что могло бы мне помочь?
      – Ничего, кроме одного его секрета.
      – Какого?
      – Не знаю, что там, но он прятал от меня эту коробку. Вчера, когда он уходил к Жанне, я обнаружила, что коробка пуста. Думаю, что это какая-то память о матери.
      «Вот и опять Фелиция», – подумал я. Она протянула мне руку и сказала:
      – Спасите Билла. Вы сможете это сделать. Вы стоите десятков тысяч таких, как я.
      Мы простились.

      Теперь я понял, что Сильвия Ример не убийца. В Петере и Ирис я приобрел союзников, поэтому на душе стало легче. Я знаю, что если уступлю – Билла мне не спасти. Вспомнив, что меня приглашала Магги, я поехал в контору. Трудно было представить, что визит в контору будет для меня таким тяжелым. Все смотрели на меня, как на привидение. Под перекрестными взглядами служащих я прошел к себе в кабинет. Магги была на месте.
      – Я рада, что ты пришел, Жак, – приветливо сказала она.
      – В чем дело?
      – Я должна была сообщить полицейскому о Лейгтонах, потому что так оно и было.
      – Знаю.
      – Жак, я хочу тебе рассказать о Гвендолен Снейгли.
      – Причем здесь она?
      – Помнишь, когда Ронни вернулся вчера из Джорджии, он просил не проболтаться Снейгли о своей женитьбе? Я думала, что это просто шутка в его стиле, что Снейгли дорого ценится на рынке и может оставить наше издательство, а это не устроило бы Ронни. Но дело совсем в другом. Об этом мне поведала Арлена, секретарша Ронни. Я и Арлена уверены, что Билл не убивал Ронни. А Арлена… Но может быть, лучше позвать ее, пусть она сама тебе все расскажет?
      – Хорошо, пригласи Арлену.
      Магги вышла и через минуту вернулась с Арленой, которая держала в руках сверток с бумагами.
      – Расскажи ему все, Арлена, – попросила Магги.
      – Теперь, когда Шелдона нет в живых, а ваш сын попал в такую беду, я не вижу причины что-либо скрывать. Мистер Шелдон обещал жениться на Гвендолен Снейгли. Уже много лет он писал ей любовные письма. Корреспонденцией занималась я. Этим письмам он не придавал никакого значения. Своими обещаниями он побуждал ее писать еще больше. Он был очень хитер. Он мне говорил: «У нашей квочки снова обструкция, надо дать ей новую порцию слабительного. Что мы сейчас ей напишем? Ну, скажем, что у нас родственные души. Это всегда действует. От таких писем она просто тает». Перед его отъездом в Европу она писала ему странные письма с угрозами о самоубийстве. Ронни понял, что на сей раз попал в капкан. Он сказал мне: «Это уже война, Арлена. Если мы хотим получить ее новую повесть – попросим ее, чтобы она вышла за нас замуж». И попросил. Это была чистая работа. Ронни писал, что сейчас едет в Европу и им предстоит временная разлука. В каждом письме он преклонялся перед ее талантом. Когда он продиктовал мне такое письмо, то спросил: «Не слишком ли мы далеко зашли, Арлена? Надо как-то выкручиваться из этого положения».
      Арлена подала мне пачку писем. Я бегло читал их и уже ничему не удивлялся. Это был стиль Ронни – ласковый, шутливый, деликатный.
      – Она, Жак, совсем ошалела, – заговорила Магги. – Писала письма, пронизанные любовью, благодарностью, Бог знает чем. Потом она снова взялась за книгу. Гвендолен не представляла себе, как проживет шесть месяцев без него. Он юлил, чтобы заставить ее закончить книгу. Она приехала с ним в Нью-Йорк. Теперь он должен был все рассказать ей. Но… его убили. Жак, подумай, если она случайно узнала о его женитьбе, ведь это могло быть мотивом преступления.
      – Да. Я пойду к ней.
      – Жак, будь осторожен.
      – Постараюсь.
      – Я правильно сделала, что рассказала вам об этом? – спросила Арлена.
      – Разумеется. Спасибо, девушки.
      На такси я доехал до отеля, где остановилась Снейгли. По дороге я думал, что Анни никогда не стала бы покрывать убийцу брата. Когда я приехал, портье сказал, что Снейгли нет дома, а когда она вернется, он не знает.
      Хорошо бы заехать к Петеру и Ирис, может, они что-нибудь разузнали.
      Наконец я добрался до дому. В почтовом ящике, кроме газет, я нашел письмо. На нем не было ни адреса, ни моей фамилии. Кто-то просто принес его сюда и опустил в ящик. Я вскрыл конверт, когда поднимался на лифте. В середине оказался еще один, открытый, конверт авиапочты, адресованный мне в «Беверли-отель» в Голливуде и направленный почтой обратно. Я узнал почерк Фелиции, и у меня закружилась голова. Лифт остановился. Я открыл дверь квартиры и позвал Леру. Но никто не ответил: в квартире никого не было.
      Я вынул из конверта три листка голубой бумаги.
      «Жак, дорогой!
      Что я тебе могу сказать? Знаю одно: этого я не смогу тебе объяснить. Сама ничего не понимаю, ничего, кроме того, что я – гнилушка, так о себе я думала сама, а гниль рано или поздно пропитывает человека до костей. Ты не знал, что когда мы с тобой впервые встретились, я была влюблена в Ронни. Я считала его самым очаровательным и интеллигентным человеком и, конечно, безнадежно недоступным. Это было очень сильное чувство, и я страдала от него, как от раны, которая никогда не заживет.
      Когда мы с тобой познакомились, я подумала: это мое спасение. Если вообще я могла выжить, то только благодаря тебе. Ты милый, хороший и добрый человек. Ты такой, каким должен быть мужчина. Все было чудесно, я забыла Ронни, любила тебя и была счастлива. Никто не мог быть счастливее меня, тебя и Билла.
      Проходили дни, недели, годы, я не думала о нем, а если и вспоминала, то лишь для того, чтобы сравнить с тобой, и сравнение это всегда было в твою пользу. Я видела, что он пустой, испорченный человек. Но когда он пришел ко мне… Это было в четверг, когда я проводила тебя в аэропорт и приехала домой. Я думала о тебе, о том, как ты мучишься в Калифорнии; о Билле – он уехал на побережье. Я была довольна, что вас обоих нет дома, и теперь можно спокойно заняться домашними делами.
      И тут пришел Ронни.
      Как рассказать тебе об этом? Сейчас я не понимаю, как могла слушать его. Должно быть, он очень хорошо говорил. Прежде всего он дал мне понять, что за это время у него, никого не было, что для него все эти годы было величайшим мучением видеть меня женой своего друга. Он боролся с собой, проклиная себя за то, что никогда не говорил мне о своей любви. Но появился ты, и было уже поздно.
      Я почувствовала себя виноватой за свое счастье перед ним. Он был такой жалкий, так нуждался во мне, а ты – сильный мужчина. Хоть ты и любил меня, но мог обойтись без моей поддержки. Да, с моей стороны это была жалость, но вместе с тем и гордость. Подумать только: Ронни Шелдон, который может заполучить любую женщину, все эти годы таил любовь ко мне! Я не прошу, Жак, чтобы ты жалел меня. Я только хочу, чтобы ты выслушал.
      Трудно поверить, но мы стали любовниками. С ним рядом я сходила с ума. Хотелось видеться с ним снова и снова… Но все кончилось унижением. Это случилось на четвертую ночь. Мы условились встретиться у него на квартире в одиннадцать вечера. Он дал мне ключ. Я пришла ровно в одиннадцать, открыла дверь, вошла в комнату. Он сидел на диване и обнимал молодую девушку. Посмотрев на меня, он сказал: «Добрый вечер, дорогая, я и забыл, что это наша ночь». Вот тогда я поняла, что все это было ложью. Ронни ненавидел нас: тебя за силу, выдержку, а меня – за мое счастье с тобой и Биллом. Он был рад возможности уничтожить меня, тебя и наше счастье.
      Жак, это случилось вчера. Всю ночь я была одна и несколько часов назад решила, что мне надо сделать. Я не могу вернуться к тебе и смотреть вам с Биллом в глаза. Вы оба любили меня, принимая меня, видимо, за кого-то другого. Жак, я знаю, что ты простил бы меня, но я сама себя никогда не смогу простить. Жак, помни, я люблю тебя! Попробуй объяснить Биллу. Прощай, любимый!
      Фелиция».

      Я сидел с письмом в руках, не в состоянии сдвинуться с места. Наконец мне открылась правда. Вот оказывается в чем причина трагедии, ключ к которой я искал эти годы. Я понял, что моя жена была той женщиной, о которой рассказала Сильвия. Вот когда я увидел настоящего Ронни!
      Все было ложью! Он нуждался в приятелях, любовницах лишь для того, чтобы подчеркнуть свою силу и превосходство. Эти годы он питался нашей кровью, как вампир. И вдруг, когда он подобрал новых жертв, все изменилось: из-за Билла, его молодости и любви Ронни сам стал жертвой. «Фелиция никогда не была достойна тебя»… – вот как Ронни выразил соболезнование после самоубийства моей жены.
      О, если бы он ожил! Я бы сам убил его. Я переживал каждую фразу в письме Фелиции, ведь она стала жертвой пресыщенного самодура, вампира, праздновавшего свой триумф за счет гибели других. Я видел жену, как живую, на подоконнике. Прыжок…
      Но дело сейчас не в Фелиции… Надо спасать сына, пока он еще жив. Каким образом письмо очутилось в моем ящике? Видимо, когда я вернулся из Калифорнии, кто-то перехватил письмо и спрятал его от меня. Это мог сделать только Билл. Он обожал мать и болезненно переживал эту драму. Билл, тогда еще совсем ребенок, читал это письмо.
      Не Фелиция и не я стали жертвами Ронни Шелдона. Главной жертвой был Билл. Ронни отдавал себе в этом отчет. Это подтверждается его завещанием: он погубил мать и за это хотел заплатить сыну после своей смерти, то есть надругаться еще и над ним.
      Билл спрятал письмо. Но как оно попало в мой ящик? Я вспомнил слова Сильвии. Памятью о матери, очевидно, и было это письмо. Сильвия сказала, что коробка была пуста, когда Билл в первый раз отправился на 58-ю улицу. Вспомнились отрывистые фразы Билла: «Я должен был объяснить Жанне». Сегодня утром он спросил, не говорила ли она мне о чем-нибудь, но когда я поинтересовался, что именно она должна была мне сказать, он отделался словами: «Сказала ли она тебе, как это переживает?»
      Теперь мне стало ясно: Билл хотел знать, сообщила ли мне Жанна о письме. Он понимал, что это письмо явится тем орудием, которое ударит по супружеской жизни Ронни. Он отнес письмо Жанне и ничего не рассказал о нем Транту. Сработало чувство самосохранения. Не трудно было представить, как отреагировал бы на это Трант. «Еще одно отягчающее обстоятельство».
      Надо было действовать. Я отправился к Жанне.
      Джонсон открыл мне дверь и сказал, что Жанна в гостиной. Трант уже закончил допрос. При моем появлении Жанна поднялась с кресла.
      – Здесь был сержант Трант. Я сообщила ему, что кто-то входил сюда – в девять часов, но о Билле и моем ключе ничего не сказала.
      – Билл приносил тебе письмо моей жены? – спросил я. Она смотрела на меня, не понимая.
      – Письмо? Я ничего не знаю ни о каком письме…
      И тут я догадался. Когда Трант допрашивал Билла при Фридлянде и Сильвии, он вдруг вспомнил о Джонсоне. При этом Билл побледнел. А потом, когда Трант говорил о допросе Джонсона, про угрозы Билла, мой сын овладел собой. Теперь было ясно: Билл боялся, что узнают о письме. Очевидно, он передал его Джонсону для Жанны.
      Жанна вопросительно смотрела на меня. Я успокоил ее:
      – Все в порядке, Жанна, я уже сам все понял. Когда я направился к двери, Жанна крикнула:
      – Прошу вас…
      – Нет, не сейчас… Мне надо встретиться с вашей мамой, приходите туда.
      Я спустился вниз и в холле увидел Джонсона.
      – Что вы сделали с письмом, которое мой сын дал вам для Жанны?
      Он вздрогнул. Совесть его была нечиста.
      – С каким письмом?
      – Вы его прочитали, а узнав правду, убили Шелдона. Это было глупо с моей стороны. Джонсон затрясся от ужаса.
      – Я не читал его… я…
      Мне стало все ясно. Джонсон, всю жизнь послушно выполнявший поручения, никогда бы не утаил от Жанны письмо. Существовал только один человек, который мог отвлечь его от своих обязанностей и для которого он сделал бы все, – это Анни Шелдон. Анни, которая сегодня утром мне сказала: «Ты ненавидишь Фелицию, правда? Если бы ты мог понять!» Что я должен был понять? Что Фелиция не была мне врагом?
      Это Анни взяла письмо, а потом подбросила в мой почтовый ящик.
      – Вы отдали письмо Анни Шелдон, да? Она слышала все, что говорилось в гостиной. Когда Билл ушел, она вошла в холл и увидела вас с письмом. Анни спросила, что это за письмо, и взяла его… Где она сейчас?
      – Мисс Анни Шелдон в своей комнате. Она…
      Я уже не слушал его. Вдогонку мне слышался голос Джонсона:
      – Прошу вас, она ничего не сделала! Я ничего не сказал сержанту Транту. Для блага мистера Билла. Это было…
      Поднимаясь по лестнице, я лихорадочно размышлял. Анни, для которой, как и для меня, Ронни был идеалом, прочитала письмо Фелиции… И у нее есть ключ. Правда, Анни имела алиби, но какое? Подтвердить его могла только Гвендолен Снейгли, которая узнала, что Ронни обманул ее и унизил.
      При этих обстоятельствах алиби Анни было весьма шатким.

      Я постучал и, услышав: «Войдите», открыл дверь. Анни сидела в кресле. Она взглянула на меня.
      – Жак…
      – Это ты бросила мне в почтовый ящик письмо Фелиции? Она посмотрела мне в глаза и спокойно сказала:
      – Теперь ты понимаешь, что не виноваты ни ты, ни Фелиция. Ее не за что ненавидеть.
      – Ты взяла письмо у Джонсона?
      – Да, и велела отнести его тебе домой. Я не могла видеть твоих переживаний и того, что ты продолжал считать Ронни своим лучшим другом.
      – Ты знала о Фелиции, еще до смерти Ронни и уверяешь, что ушла к Снейгли?
      – Не изображай из себя сержанта Транта. Тебе незачем вытягивать из меня что-либо силой. Садись…
      И она начала рассказывать:
      – В течение двадцати пяти лет, с того момента, когда пришло письмо о смерти Луи, смыслом моей жизни были Ронни, Джонсон, Фелиция и ты.
      Луи, жених Анни, был родом из Южной Америки. Его фотография всегда стояла на ее столике. Это была ее единственная любовь.
      – Я не обращала внимания на недостатки Ронни, – продолжала Анни. – Ронни – это Ронни. До вчерашнего дня я совсем не задумывалась о его женитьбе. Очевидно, он хотел иметь Жанну и получил ее. О Билле я совсем не думала. Когда я услышала, что произошел скандал, и Ронни орет на них, как ненормальный, то испугалась. Сначала я была его стороне. Мне было слышно, как ужасно он ругал Билла, как угрожал уничтожить тебя и издательство. Жанна умоляла Билла уйти. Билл вышел в холл и что-то передал Джонсону. Когда он ушел, я увидела в руках у Джонсона письмо, написанное рукой Фелиции, и решила прочитать его. С этого момента я зачеркнула свою жизнь. Я знала о квартире Ронни, он часто не ночевал дома. Я это понимала, ведь он был неженатым мужчиной… Но что Ронни был подлецом и так поступил с Фелицией… Я спустилась вниз и увидела тебя. Затем пошла вслед за тобой. Все началось снова: Ронни рычал на тебя, а я стояла за дверью и думала – как он смеет? Он разрушил твою жизнь и еще орет! Я слышала, как Ронни велел Джонсону взять выходной, как он звонил Артуру Фридлянду. Я убедилась, что свое намерение он приведет в исполнение, чтобы окончательно уничтожить тебя. Я спряталась в ванной, оттуда тоже все было хорошо слышно. Когда Ронни положил трубку, тут уж не выдержала Жанна. Как она была великолепна в своем гневе. Она крикнула: «Я ухожу от тебя!» и убежала наверх. И тут я поняла, что надо делать. Не могу же я сидеть сложа руки! С письмом в руке я направилась в гостиную и сказала ему: «Позвони второй раз Артуру и скажи, чтобы он не приходил». Он крикнул: «Ты с ума сошла!» Я повторила: «Позвони сейчас же Артуру и скажи, чтобы он не приходил, иначе я предам гласности то, что ты сделал с Фелицией. Это ты убил ее! Ты толкнул ее из окна! Я ухожу из этого дома, но прежде чем это сделать, удержу тебя от новой подлости». Это было страшно. Он был взбешен и зло рассмеялся: «Ты тоже? Это даже забавно! Я теряю и жену, и хозяйку. Ну что ж, не могу же я всю жизнь держать тебя при себе. И так уже двадцать пять лет прошло, как я выкупил тебя у твоего жениха. Он был в восторге от собственной смерти. Сейчас у него, должно быть, штук пятнадцать сыновей, собственная ферма. Да, мне невыгодно было отпускать тебя для устройства семейного счастья в Перу или Эквадор». Подлость Ронни была безгранична. Двадцать пять лет назад он уничтожил счастье собственной сестры ради своей выгоды. Я трусиха, Жак, и разрешила ему смеяться над собой. Не придумав ничего лучшего, я отправилась к Гвендолен и обо всем ей рассказала. У Гвендолен характер тверже, чем у меня. Она сказала, что сейчас главное – спасти тебя и издательство. Надо вернуться домой и быть готовой ко всему. Анни тяжело вздохнула.
      Теперь, когда я достиг своей цели и должен был праздновать победу, я уже не испытывал радости от этого. Теперь все было ясно: Анни, побуждаемая Гвендолен, ненавидя брата, вернулась, чтобы выполнить свой «моральный долг».
      Полный отвращения ко всему, я спросил:
      – И ты вернулась?
      – Да, – кивнула она.
      – Ты открыла дверь своим ключом?
      – Да.
      – И Ронни был там?
      Она посмотрела мне в глаза.
      – Ронни лежал на полу мертвый, а около него валялся револьвер.
      Я был так уверен, что сейчас последует признание, что даже растерялся. Жанна ведь слышала, как убийца открывал дверь в девять часов.
      Я уточнил:
      – Это было около девяти часов, да?
      – Нет, это было значительно позже. Где-то около половины десятого… Я ушла от Гвендолен около девяти.
      «Она разгадала мою западню», – подумал я. Но Анни продолжала тихим голосом:
      – Я никогда до этого не видела трупа. Но не могу сказать, что была поражена или огорчена. Я просто стояла и смотрела на него. И даже чувствовала какое-то удовлетворение от того, что восторжествовала справедливость.
      Я не хотел ей верить, но уже начал сомневаться и спросил:
      – Почему ты сразу не вызвала полицию?
      – Я хотела позвонить – взяла трубку, но телефон был занят: Жанна говорила с тобой. Она спросила, надо ли вызвать полицию. Ты ответил: «Нет». И Жанна попросила, чтобы ты взял ключ от парадной двери.
      Не было сомнения, что Анни поднимала трубку. Если бы она застрелила Ронни, то ни за что не подошла бы к телефону.
      – Я знала, что ты приедешь, поэтому не стала вызывать полицию, решив, что будет лучше, если ты сам будешь разговаривать с полицией. Я вернулась к Гвендолен, рассказала ей, что произошло с Ронни, и мы условились о моем алиби.
      – Алиби! Чтобы спасти тебя от ареста…
      – От ареста? Ты считаешь, что я беспокоилась об этом? Нет, Жак, я не думала о себе.
      Она подошла к кровати, взяла сумку и что-то достала из нее.
      – Я не хотела, чтобы полиция узнала, что я уже была в доме. Сейчас ты поймешь, почему…
      Она протянула мне руку. На ладони лежала пуговица с кусочком материала от костюма Билла. Я узнал ее.
      – Видишь, Жак, что я нашла.
      Снова сомнения, снова лишняя улика против Билла!
      – Теперь ты понимаешь, почему я сказала тебе, чтобы ты не очень надеялся. Ронни сжимал пуговицу в руке, а это значит, что Билл вернулся. Он каким-то образом достал ключ, пришел сюда, схватил револьвер и, когда Ронни бросился к нему, застрелил его.
      Она подала мне пуговицу.
      – Возьми ее, Жак, и поступай, как считаешь нужным. Ты должен смотреть правде в глаза. Билл все-таки убил его!
      – Нет!
      Она положила руки мне на плечи.
      – Жак, дорогой, послушай. Не лучше ли будет рассказать сержанту Транту правду? Тогда они увидят, каким чудовищем был Ронни и как он поступил с матерью Билла… Жак, если мы все расскажем о Ронни, суд присяжных поймет нас!
      Я поднялся и молча направился к двери.

      В ушах у меня еще звучали слова Анни: «Рассказать сержанту Транту…» Разве так все должно закончиться? Сдаться на милость Транта?! Обнажить наши раны, поведать, что Ронни сделал с Жаком Дулитчем, Фелицией, Анни Шелдон, Гвендолен Снейгли, Сильвией Ример?! Это чудовище наконец заплатило за все!
      Я вышел на улицу. Кто-то схватил меня на плечо.
      – Ты здесь! А мы ищем тебя. Это были Петер и Ирис.
      Неподалеку стояла полицейская машина. Из нее вышли Трант и полицейский. Сержант остановился возле Петера и спросил:
      – Вы говорили с мистером Меквиром?
      – Нет, – ответил я.
      – Миссис Шелдон рассказала мне о ключе. Она слышала, как убийца открывал дверь своим ключом в девять часов… «Что это? – подумал я. – Новая западня?»
      – Миссис Шелдон сказала, что вы знаете об этом.
      – Да.
      – У вас есть ключ от этого дома? – спросил он.
      – Да, есть.
      – Вы его не давали сыну?
      – Конечно, нет, – прервала его Ирис. – У Жака ключ был при себе. Когда мы пришли сюда, он им открыл дверь.
      – Я так и думал, – промолвил Трант: – Вы отдаете себе отчет, что это первый факт в пользу вашего сына? По показаниям миссис Шелдон, Билл ушел после сцены с револьвером. Если бы он убил, то должен был вернуться и сам открыть себе дверь. Джонсон подтвердил, что у Билла никогда не было ключа. Это очень важная подробность.
      Я думал, что пока он не знает о ключе Жанны, еще есть надежда.
      – Я приехал к вам домой, и там встретил вашего брата с женой. А сейчас мне надо поговорить с Лейгтонами.
      – Мы тоже пойдем, – сказал Петер.
      Мы поднялись к Лейгтонам. Дверь открыла Филлис. Она подозрительно посмотрела на нас.
      – В чем дело?
      – Нам надо задать вам пару вопросов, – произнес Трант. Но леди Брент не двинулась с места.
      – Базиль работает, – заявила она.
      – Может быть, он согласится отвлечься на пару минут?
      – Что случилось, Филлис?
      В коридоре показалась Нора. Увидев нас, она сказала:
      – Добрый вечер. Входите, пожалуйста. Базиль работает, но…
      Не обращая внимания на Филлис, мы прошли в гостиную. Жанна сидела в кресле. Трант остановился у двери.
      – Пригласить Базиля? – спросила Нора.
      – Пожалуйста, – ответил Трант.
      Нора тихо постучала в дверь библиотеки, робко вошла туда и через минуту вернулась вместе с мужем.
      Я подумал о Базиле: он тоже вроде Ронни, а Нора – своего рода Анни, рабыня его гения.
      – Добрый вечер, господа, – любезно промолвил Базиль. – Чем могу служить?
      Трант начал:
      – Прежде всего, вам хочет задать несколько вопросов мистер Дулитч.
      Я немного растерялся. Но тут вперед выступил Петер, и я только сейчас увидел еле заметную улыбку на его лице.
      – Если вы не возражаете, то хотелось бы еще раз проанализировать ваше алиби.
      – Я готов сделать все, чтобы облегчить расследование, сержант. Но разве мистер Дулитч уполномочен расспрашивать меня? – спросил Базиль.
      – Мистер Дулитч не сказал мне, что именно его интересует, но я не вижу причин запрещать ему задавать вопросы.
      – Ну что ж, хорошо. Если вы это санкционируете! – величественно произнес Базиль.
      И снова заговорил Петер:
      – Леди Брент достала вам билеты на «Встречу в городе» у миссис Магги Стейн. Вы пришли в театр в восемь часов двадцать минут. С миссис Стейн и ее мужем вы разговаривали около входа и после, в антракте, так?
      – Факты настолько достоверны, что даже не стоит говорить об этом, – уже с раздражением выпалил Базиль.
      – Конечно. Как вам известно, этот спектакль поставлен мной. Сегодня утром я позвонил в кассу и узнал, что у них были заказаны и отмечены три места по записке Магги Стейн. Но для брони мы всегда оставляем по четыре места. Таким образом, оставалось еще одно свободное место. Поскольку это случилось только вчера, то администратор все хорошо помнит. Четвертое место занимал один режиссер из Голливуда. Случайно оказалось, что мы с ним знакомы. Его зовут Роберт Альден. Это человек, которому можно полностью доверять. Он рассказал мне, что в прошлый вечер во время первого акта место слева от него было пустым. А во втором акте его занял высокий худой человек с испанской бородкой. Так?
      Он посмотрел на улыбающуюся Ирис и обратился к Транту:
      – Это все, что я хотел выяснить. Занавес после первого акта опускается в девять сорок пять. Это давало мистеру Лейгтону предостаточно времени, чтобы появиться у мистера Шелдона после первой встречи с миссис Стейн и вернуться до второго разговора в антракте.
      – Это несколько меняет дело, – сказала Ирис. – Оказывается, у мистера Лейгтона нет алиби!
      – По-моему, – подхватил Петер, – вчера вечером, еще до ухода Лейгтона в театр, Ронни пришел к нему. Он сказал, что игра закончена и вся семья должна вернуться в Англию. Лейгтону это, конечно, не понравилось. У него не было желания оставлять комфортабельную квартиру и двенадцать тысяч долларов в год. Он поспешил в театр, где его ожидали дамы. Там он, благодаря встрече с супругами Стейн, получил алиби; а потом мог вернуться к Ронни, чтобы убить его, зная, что все улики будут против Билла.
      Это было выше моих сил. Я видел спокойных Петера и Ирис, стоящих между Лейгтоном и Трантом, бледную, испуганную Нору, а также презрительную физиономию Филлис. Я боялся, что новая надежда вспыхнет и исчезнет, как блуждающий огонек. Я смотрел на Транта. Но тот, словно ничего не произошло, спросил Лейгтона:
      – Как вы нам это объясните?
      Лейгтон очаровательно улыбнулся и сказал:
      – Я должен признаться в одном: я не был с вами вполне откровенен. Да, мистеру Дулитчу, с его тонким театральным чутьем, удалось установить кое-что, но не совсем все. Ронни Шелдон действительно приходил ко мне перед моим уходом в театр. Да, он был в бешенстве и кричал, что моя дочь опозорила всю семью, что он отправит нас обратно в Англию! Он был мало похож на человека. Уверяю вас, что я не привык к таким выходкам.
      Он обратился к Петеру:
      – Вы правы, я поспешил в театр, к моим дамам, и рассказал им о случившемся. Дальше события развивались иначе. Я догадываюсь, что вы не разговаривали со своим приятелем из Голливуда. Это правда, что место возле него во время первого акта было пустым, а во втором акте я его занял… Но это не значит, что меня во время первого акта не было в театре. Случилось так, что я по ошибке сел на последнее кресло этого ряда, вдалеке от вашего режиссера. Я уверен, что если вы ему еще раз позвоните, он вспомнит это. Я его хорошо помню: он полный, невысокого роста, пришел поздно, после поднятия занавеса.
      Немного помолчав, он продолжал:
      – Да, во время первого акта я сидел на боковом кресле, а около меня, рядом с пустым креслом, сидела леди Брент. Получается, сержант, что в это время с нами не было моей жены. В течение долгих лет супружеской жизни она самоотверженно стояла на защите нашего семейного очага. И вчера она решила пойти к Ронни Шелдону, чтобы как-то уладить конфликт. Она была уверена, что ей удастся утихомирить гнев Шелдона. Теперь вы понимаете, почему я не был с вами откровенен до конца. Сказать вам всю правду – это означало предать жену. Я очень сочувствую родным Билла. Конечно, они стремятся оправдать сына и племянника. Но я ничем не могу им помочь.
      Базиль вздохнул.
      – Да, моя жена ходила к Шелдону. Она успела вернуться до антракта и благодаря встрече с супругами Спин получила алиби. Но моя жена не убийца, она застала уже труп.
      Я напрягся, как пружина. Когда говорила Анни, я верил ей.
      Но Базиль Лейгтон! Неужели он думает, что смог убедить нас?
      – А теперь, – продолжал тот, – я скажу вам еще кое-что, что окончательно докажет вину Билла. Когда моя жена увидела труп Ронни, она заметила в его руке пуговицу с кусочком материи от куртки Билла. Я уверен, что у Билла на куртке не хватает пуговицы.
      Он замолчал и принял картинную позу, ожидая реплику Транта, но тот молчал, поэтому он заговорил снова:
      – Очевидно, когда вы осматривали труп, пуговицы в руке Шелдона уже не было. Это доказывает, что присутствующие здесь господа, стремясь отвести подозрение от молодого Дулитча, до того как вызвать полицию, спрятали пуговицу.
      Он снова улыбнулся.
      – Это, конечно, очень печально, но когда дело касается моей жены, я не могу сохранять лояльность по отношению к другим.
      Мне было смешно, что Базиль не замечал таких крупных дыр в расставленной им сети. Как мне хотелось добраться до него!
      Ирис и Петер все еще были настроены воинственно и легко сдаваться не собирались. Петер обратился к нему:
      – Почему же ваша жена не вызвала полицию? Ирис подхватила:
      – Если мистер Шелдон уже был мертв, как она попала в дом? У нее был ключ?
      Базиль решил сначала отбить атаку Ирис.
      – Я не думаю, чтобы у жены был ключ. Насколько я помню, она сказала, что парадная дверь была открыта.
      – Боже! Почему она была открыта? – закричала Ирис.
      – На этот вопрос, даже призывая Бога, я не могу ответить, – отрезал Базиль.
      – Значит, вы уверяете, что, когда пришла ваша жена, мистер Шелдон был уже мертв?
      – Да.
      – И она вышла из театра до начала спектакля?
      – Именно так.
      – Получается, что она ушла из театра в восемь сорок. Мистер Шелдон убит не раньше чем в двадцать минут десятого. Театр находится на углу 54-й и 6-й авеню. Даже если она шла пешком, то на дорогу у нее ушло бы не более двадцати минут. А по-вашему получается уже сорок минут. Почему? Где она так долго была?
      Базиль спокойно ответил:
      – Никто и не уверяет, что она сразу же пошла к мистеру Шелдону. Ведь ей предстоял очень трудный разговор и надо было подготовиться к нему.
      – И это заняло сорок минут? Прогулка по улицам? Подбор аргументов?
      – Именно так, мистер Дулитч.
      Я посчитал, что теперь настала моя очередь, и не без злорадства спросил Базиля:
      – Ваша жена пришла к Ронни в двадцать минут десятого?
      – Да.
      – Самое позднее в девять часов двадцать пять минут, поскольку она успела вернуться в театр к антракту в девять сорок пять?
      – Думаю, что да.
      – И она могла оставаться там минуты две, не больше?
      – Именно так.
      Я встал и впервые посмотрел в глаза сержанту Транту. Наконец у меня в руках появилась козырная карта. Я сказал:
      – Могу доказать, что Нора Лейгтон не была у Ронни в девять двадцать пять. В девять двадцать пять домой вернулась Анни Шелдон. Она скрыла это от вас, но сейчас согласится дать показания. Нет сомнения, что она была там именно в это время, поскольку слово в слово пересказала наш разговор с Жанной по телефону, а это было ровно в девять двадцать пять. А если Анни Шелдон была там в девять двадцать пять, то в это время там уже не могла быть Нора Лейгтон. Это говорит о том, что миссис Лейгтон была там еще до смерти Ронни.
      – Чепуха! – закричал Базиль Лейгтон. – Сержант, это провокация! Это только лишняя попытка переложить ответственность за убийство на чужие плечи. Моя жена пришла туда только после убийства! Мистера Шелдона убил Билл Дулитч. Пуговица…
      На этот раз его красноречие прервал Петер:
      – Вот именно, пуговица. Это верно, что у Билла на куртке не хватает пуговицы. Но была ли эта пуговица в руке Ронни, я не знаю, так как никто из нас этой пуговицы не видел, а тем более не брал. Но если она там и была, нетрудно догадаться, как это случилось. Убийца мог найти ее на лестнице, по которой Ронни тащил Билла, или в гостиной, где он избивал его. Убийца вложил ее в руку убитого, подсовывая полиции важную улику.
      Петер пристально посмотрел на Базиля и так же спокойно продолжал:
      – Я думаю, настала пора проинформировать вас, что мне еще удалось обнаружить. После телефонного разговора с голливудским режиссером, я с фотографией Билла обошел все кинотеатры в районе дома Ронни. На 3-й авеню я нашел кассиршу, которая узнала Билла. Вчера вечером, в половине девятого он купил у нее билет. Девушка его хорошо запомнила. Она сказала ему, что сеанс уже начался и чтобы он поторопился, а он как будто и не слышал ее. Так что у Билла есть алиби. Он не мог убить Ронни. А поскольку Билл не виноват, а ваша жена не могла быть там в указанное вами время…
      Я слушал с напряженным вниманием. Дело было не только в моей радости по поводу обнаружившегося алиби Билла. Был еще сержант Трант с непроницаемым выражением лица, была Нора, затаившаяся в глубине кресла, как мышь, и был Базиль Лейгтон.
      Но вот он словно встрепенулся и опять пошел в атаку. Только что он содрогался от слов Петера, как от ударов кнута по лицу, но сейчас взял себя в руки и заговорил, обращаясь к Транту:
      – Сержант, я могу быть уверен, что мистер Дулитч говорит правду?
      Трант посмотрел на него с каким-то безразличием.
      – В данную минуту я слышу об этом алиби впервые. Я давно знаю Петера Дулитча, уважаю его и полностью доверяю ему.
      – Значит, Билл Дулитч невиновен? – растерянно спросил Базиль.
      – Выходит так, – как бы мимоходом бросил Трант.
      – Поэтому…
      Очень медленно Базиль обернулся к жене.
      – Нора, – сказал он с легким упреком. – Нора, бедная, несчастная женщина! Почему ты мне солгала? Почему ты не сказала, что убила мистера Шелдона?

      Базиль Лейгтон замолчал. Мы все остолбенели и смотрели на Нору Лейгтон. Она продолжала сидеть неподвижно и как будто стала еще меньше.
      Первой очнулась Жанна. Она подбежала к матери и схватила ее за руку. Я понял, что убийство Шелдона было еще одной жертвой со стороны этой преданной женщины, чтобы добыть Лейгтону то, чего ему хотелось. Последняя жертва преданной жены.
      Немного подумав, Петер подошел к Норе и протянул ей театральную программу, которую держал в руке.
      – Это программа «Встречи в городе», – сказал Петер. – Будьте любезны, откройте ее на списке действующих лиц.
      Нора машинально взяла протянутую ей программу, ничего не понимая.
      – Я прошу вас, – повторил Петер, – откройте программу. Действующие лица здесь перечислены в порядке их выхода на сцену. Прочтите первую фамилию.
      Нора молчала. Жанна попросила:
      – Мамочка, дорогая, сделай то, о чем тебя просит мистер Дулитч. Прочти первую фамилию.
      – Борден, – тихо прочитала Нора.
      – Прекрасно, а кто был Борден, миссис Лейгтон? – спросил Петер.
      Рука Норы стала дрожать. Нора бросила на мужа взгляд, каким жертвы смотрят на палача.
      – Нет-нет, – простонала она, – нет!
      – Кто был Борден, миссис Лейгтон? – настаивал Петер. Она с трудом ответила:
      – Борден – это почтальон. Он пришел с письмом и очень хотел пить. Женщина подала ему холодного чаю. Он больше не появлялся.
      Трант встал рядом с Петером и всматривался в лицо Норы. Петер продолжал:
      – Прочтите третью фамилию.
      – Изабелла Страттон. Это приятельница героини, ее соседка. Она просила муки, чтобы приготовить печенье.
      – Как она была одета?
      – На ней был голубой передник с красным узором. Она сказала, что должна его носить, так как ей подарили его на Рождество… Но когда она его надевает, ей хочется кричать…
      Она уронила программу и закрыла лицо руками.
      – Боже, Боже… – шептала она.
      Петер спокойно поднял программу и подошел к Филлис.
      – А вы прочтите четвертую фамилию.
      – У меня нет очков. Я без них ничего не вижу.
      – Так принесите их, – сказал Петер. Филлис с возмущением обратилась к Транту:
      – Что, этот человек имеет право издеваться над нами?
      – Я бы на вашем месте лучше принес очки, леди Брент, – отрезал Трант.
      Филлис взяла лорнет и спросила:
      – Что вам надо?
      – Прочтите четвертую фамилию, – спокойно повторил Петер.
      – Марион Страттон.
      – Расскажите нам о ней.
      – Я сейчас уже не помню. Или вы считаете, что я думаю только об этой чепухе?
      – Но все-таки, кто такая Марион? Эту героиню нельзя не заметить.
      – Почему?
      – Сколько ей лет? Это молоденькая девушка или зрелая женщина?
      – Это дочь той соседки, о которой говорила Нора.
      – Хорошо. Это маленькая дочь мадам Страттон. Она вышла плача, потому что какой-то ребенок стащил у нее обруч. Вы, наверное, это помните. Она так громко рыдала, что звенело в ушах.
      – Я помню, как она орала, но что это противное дитя болтало…
      – Довольно, – оборвал ее Петер. – Я знаю, что в Англии Марион – обычно женское имя, но у нас в Штатах не так. Марион – это не маленькая девочка. Марион, по сценарию, – сын соседки, мужчина двадцати двух лет. И еще я должен добавить, что в пьесе никто не кричит, хотя вы это так хорошо запомнили.
      – Это маленькая девочка… Петер взял у нее программу.
      – В первом действии вообще не было никакой маленькой девочки. Ситуация вновь изменилась, правда? Миссис Лейгтон, оказывается, знает содержание первого действия, а вы нет…
      Он повернулся к Транту. Филлис продолжала держать перед глазами лорнет. Она смотрела на сержанта.
      Казалось, он ни на кого не обращал внимания. Лицо его оставалось непроницаемым. Наконец он безразличным тоном спросил:
      – Вы уверены, что во время первого действия из театра ушла леди Брент, а не миссис Лейгтон?
      – Да, – ответил Петер. – Так получилось, что я могу это доказать.
      Трант на секунду прикрыл веки.
      – Мои люди тоже проверили театр, – сказал он. – Они не знали никакого голливудского режиссера, но я поручил им проверить театральные агентства. Они нашли агента, который продал своим старым клиентам – супругам Фенвик – билеты на места, расположенные непосредственно за креслами Лейгтонов. Один из моих людей побывал у них. Показания этих людей подтверждают слова Петера Дулитча, что во время первого действия одно место было незанято, а также и показания мистера Лейгтона, что он сидел на боковом месте. У нашего сотрудника не было фотографий леди Брент и миссис Лейгтон, поэтому мы не смогли установить личность женщины. Но сейчас и так все ясно. Супруги Фенвик помнят, что женщина, сидевшая в первом действии рядом с мистером Лейгтоном, читала список действующих лиц в программе с помощью зажигалки. Они уверяют, что она не надевала очков. Трант обратился к Филлис:
      – А вы только что сказали, что не можете прочесть ни слова без очков. Это проясняет дело. Мистер Дулитч вполне это доказал.
      Значит, Трант знал, что у Филлис не было алиби, еще до того как мы пришли сюда! А теперь он воспользовался моментом, чтобы нанести окончательный удар нашим противникам. Я совсем не понимал этого человека, но теперь это уже не столь важно.
      Петер опять обратился к леди Брент:
      – Мы могли угадать, что это вы пошли к Ронни. Такое задание не под силу Норе Лейгтон с ее мягким характером, но по плечу сильной Брент, которая могла разговаривать с ним по-мужски. Ведь работа Лейгтона, как все говорят, составляет цель вашей жизни, не правда ли? Вы не могли допустить, чтобы ваше божество потеряло уютную квартиру, двенадцать тысяч долларов в год и вернулось в свою развалюху в Шропшире. Вы пошли на 58-ю улицу и уже через пять минут, видя, как Ронни продолжает беситься, поняли, что кроме убийства другого выхода нет. Вы знали, что в этом деле козлом отпущения станет Билл, но не остановились… Мы разгадали ваш план.
      Выдержка вдруг изменила Филлис. Она смотрела на Петера, словно его слова оглушили ее. Но Петер с презрительной иронией обратился к Лейгтону:
      – Может быть, вы хотите еще что-нибудь добавить? Ваши мотивы ясны. Вы поняли, что одна из ваших двух женщин должна быть принесена в жертву, и решили пожертвовать женой. Конечно, она – хорошая хозяйка, но ее можно заменить. Труднее найти кого-то на место Брент, которая преклоняется перед вами, как перед идолом. Вдобавок у нее есть собственный доход, которым тоже не стоит пренебрегать. Вы предпочли удержать при себе Брент, но неужели вы думали, что ваша жена разрешит арестовать себя за убийство, которого она не совершала?
      – Он именно так и думал! – с ненавистью глядя на Лейгтона, промолвила Жанна. – Разве вы еще не поняли, что это за дом? Ведь эта пара – отец и Филлис – эксплуатировали маму всю жизнь. Они относились к ней, как к прислуге. Нора, сделай это, Нора, сделай то! Ты понимаешь, что ты обслуживаешь гения? А теперь они хотели, чтобы мама взяла вину на себя.
      Наконец-то головоломка решена!
      – Мама, скажи им всю правду! – настаивала Жанна.
      Петер снова спросил Лейгтона:
      – Интересно, отдаете ли вы себе отчет в вашем поступке? Волнует ли вас, что решат присяжные и подумают люди о человеке, который хотел свалить вину другого на свою жену? Все будут возмущены. Их будет мучить вопрос: почему он это сделал? И все придут к одному выводу – вы должны были защищать Брент, потому что вы так же виновны, как и она. Когда вы послали ее на 58-ю улицу, вы просто приказали ей убить Ронни. Двое сообщников, старающихся свалить вину на третьего. Поэтому вам не на что надеяться, вас так же, как и Брент, ждет смертный приговор.
      Он обратился к Транту:
      – Я верно говорю?
      – Думаю, да. При подобных обстоятельствах прокурор наверняка потребует смертного приговора для обоих.
      Базиль Лейгтон с испугом посмотрел на Транта, его лицо передернулось от нервного тика.
      – Сержант, я… я…
      – Вы утверждаете, что только сейчас узнали, кто истинный убийца!
      – Да, да, клянусь, я не знал.
      – Значит, после прихода полиции Филлис призналась вам, что убила Ронни, оставила револьвер, вложила в руку Ронни пуговицу от куртки Билла, чтобы было еще больше улик против него? Так все было? Если да, то вы ответите только за сокрытие этого факта. С вами ничего не случиться. Но вы должны говорить правду.
      Филлис Брент перевела напряженный взгляд на Базиля и всматривалась в его лицо, но тот отвернулся и прошептал:
      – Да. Все было именно так. Только после ухода полиции Филлис призналась мне, что это она убила Шелдона. Но я был в шоке и не знал, что делать.
      – Она сказала вам, что у нее был ключ от квартиры? – спросил Трант.
      – Не… не знаю. – Базиль Лейгтон начал всхлипывать.
      – Жанна Шелдон слышала, как убийца в девять часов открыл дверь своим ключом, – настаивал Трант. – У Филлис Брант был ключ, откуда он у нее?
      – Я могу объяснить, – вдруг вмешалась Нора. – У Филлис был ключ Жанны. За день до приезда Ронни Жанна вышла из дома. У Ронни было шампанское, которое очень любил Базиль. Филлис покупала его, но на этот раз обнаружила, что все запасы кончились. Филлис попросту вытащила ключ из сумочки Жанны. Ей не хотелось говорить с Жанной на эту тему. То есть она не хотела признаться, что брала шампанское у Ронни.
      Вот она, правда о ключе Жанны! Только сейчас у меня мелькнула мысль, что об этом я мог бы догадаться и раньше… Все сразу встало на свои места.
      Трант спросил Базиля:
      – Вы готовы дать официальные показания в комиссариате? Базиль кивнул.
      Трант позвал полицейского.
      – Отвезите Лейгтона и Брент в комиссариат. Правда, их официальные показания нам не так уж и нужны. Мы имеем семь свидетелей.
      Полицейский смущенно надел на Филлис наручники. Она никак не прореагировала на это. Она смотрела только на Базиля…
      Вдруг Базиль, проходя мимо Филлис, сказал, всхлипывая:
      – Прошу тебя, не давай меня в обиду…
      – Не горюй, Базиль! Я не допущу, чтобы тебя и пальцем тронули!
      И вот, наконец, настал мой звездный час. Петер и Ирис подошли ко мне.
      – Жак, мы все-таки победили, – радостно произнесла Ирис.
      – Да. И это все – благодаря тебе и Петеру.
      – Нет, – возразил Петер, – здесь есть и твоя заслуга. Я напугал Лейгтона болтовней о сговоре, чтобы заставить его выдать Филлис Брент. Он оказался еще большим трусом, чем я предполагал. У меня же ничего не было, на что я мог бы опереться. Я нашел режиссера, но его показания ничего не дали, так как Лейгтон все же был в театре. Я прибег к номеру с программой, но и это еще ничего не доказывало. Твоя непоколебимая вера в невиновность Билла стала движущей силой моих поступков.
      – Почему же ты тоже сомневался в невиновности Билла, если кассирша подтвердила его алиби?
      Петер улыбнулся.
      – В том-то и дело, что никакой кассирши не было. Но я вас не обманул, – обратился он к Транту, – хотя вы меня и поддержали.
      – Я, признаться, был удивлен, каким образом кассирша, дежурившая вечером, работала еще и сегодня утром. Вы прекрасно сыграли свою роль, и мне незачем было портить игру. Значит, все было блефом?
      – Конечно. Я добивался признания Базиля. Мне удалось этого достичь в присутствии семи свидетелей. Этого достаточно, сержант?
      – Несомненно. Но я не выдумывал фактов. Супруги Фенвик действительно существуют и у них имеются корешки билетов, так что защите нечем будет оперировать. До сегодняшнего дня я был уверен в вине вашего сына. Но когда, вопреки имеющимся фактам, вы послали меня ко всем чертям, я задумался. Если бы у меня не возникло сомнений, я не пришел бы сюда с Петером. Вы – истинный герой этой трагической истории.
      – Извините, сержант, – сказал я. – Жаль, но у меня почему-то не было к вам доверия.
      – Конечно, я ведь с самого начала строил из себя дурака. Хорошо бы мы выглядели, если бы вы мне поверили! Сейчас я направляюсь в комиссариат, а вы, наверное, захотите поскорее забрать оттуда вашего сына. Я тотчас распоряжусь освободить Билла.
      Только сейчас я почувствовал настоящее облегчение. Через несколько минут я буду с Биллом! Я вспомнил о Жанне.
      – Жанна, пойдем со мной к Биллу!
      Она оторвалась от матери. Ее глаза горели. Она подбежала к дверям, где уже стояли Петер, Ирис и Трант. Я подошел к Норе.
      – Может быть, и вы пойдете?
      Она подняла на меня глаза и, как бы не понимая, спросила:
      – Куда?
      – Мы с Жанной идем за Биллом. Мы хотели бы, чтобы и вы пошли с нами.
      Ее веки задрожали. Она быстро отвернулась.
      – Боже мой, как я была слепа… После стольких лет…
      – Постарайтесь забыть обо всех этих годах, – сказал я.
      Я был счастлив. Теперь мы с Биллом наверняка будем понимать друг друга и нашего счастья хватит, чтобы поделиться им и с Норой. Я не буду торопиться к Биллу. Он, должно быть, захочет увидеть Жанну.
      – Иди одна, Жанна. Привези Билла домой. А мы с твоей мамой придем немного позже…