— Любопытно, не спорю, — согласилась я, — Но при чем тут Малена?
      — Малена — не такая дурочка, как ты, — отрезала Леттиса, — Малена сразу смекнет что к чему. Учили тебя, учили, а все без толку.
      — Кажется, я догадалась, — перебила Ильдир. — «Усыпляет, но не убивает», так? Должно быть, у него, у стангрева, есть железы, вырабатывающие снотворное вещество. Вероятно, не только снотворное, но и обезболивающее. Иначе, как бы скотина позволяла ему подобраться к себе так близко? Эти его свойства весьма любопытны.
      — А-а! — обрадовалась Летта, — Дайте мне только заполучить этого стангрева! Уж я найду ему применение!
      Я хмыкнула:
      — Будешь держать его в клетке впроголодь, а перед операцией натравливать на пациента?
      — У тебя, Альса, нездоровая фантазия, — поморщилась она. — Сказано же, стангрев — существо разумное, обладающее речью. Я уверена, что смогу уговорить его на сотрудничество.
      — Да ну? Ты знаешь стангревский язык?
      — Я умею лечить. И Ильдир умеет. Подозреваю, мы найдем беднягу в прежалком состоянии. Если он действительно — разумное существо, то не откажется помочь нам в благодарность за лечение.
      Она помолчала, потом добавила тоном ниже:
      — И потом, мне безумно хочется посмотреть, как этот стангрев устроен. Как к нему крепятся три пары конечностей? Вы только представьте — две руки, две ноги и два крыла. Причем два действующих крыла с мощной мускулатурой. Все, что я знаю о строении теплокровных, не предусматривает возможности иметь еще одну пару конечностей.
      — А с чего ты взяла, что у стангрева три пары конечностей? — перебила рассудительная Ильдир, — Скорее всего, крылья — это видоизмененные руки, и конечностей у него четыре, как и у всех.
      — А с чего ты взяла, что стангрев — теплокровный? — вставила я с умным видом.
      А про себя подумала — с чего она взяла, что эта тварь вообще — стангрев? То-то будет разочарование, если им окажется обыкновенная гигантская летучая мышь.
      Тут заснеженная дорога вывела нас на деревенскую улицу. Мы свернули к трактиру. Летта принялась дергать ручку колокольца, подняв трезвон на весь дом. Во дворе забрехал пес. Через некоторое время внутри зашаркали, завозились. Скрежетнул засов. В щель просунулись борода и нос трактирщика Эрба.
      — Кого это черти в такую рань… А-а, доброго утреца, барышни марантины!
      — И тебе доброго утра, Эрб. Мы — от матери Этарды, — нагло заявила Летта, — Пришли забрать пойманного вчера стангрева.
      — Кого? — опешил Эрб.
      — Кадакарскую тварь, — пояснила я.
      Эрб почесал в бороде.
      — Тварь-то… Дак она того… Этого…
      — Умерла? — ахнула Леттиса.
      — Дак того… Почем я знаю? Сыч ее навроде к себе забрал. Он словил, он, сталбыть и забрал.
      — Какой-такой Сыч? — удивилась я.
      — Дак охотник, того. В Долгощелье живет. Во-он тамочки, — Эрб махнул рукой в сторону Алхари, — С него спросите. У нас-то ей делать неча. Твари, то есть. Страшенная, как смертный грех. Вы, барышни, с него и спросите. С Сыча, то есть.
      — Где ж это Долгощелье? — поинтересовалась я.
      — Знаю, где Долгощелье, — Летта отстранила хозяина и прошла в дом, — Ты, Эрб, приготовь нам лошадку, чтобы тварь перевезти, а мы пока в зале посидим, погреемся.
      — Можа, горячего чего? Данка-то моя уже встала, печи топит.
      — Мы спешим, приготовь лошадку.
      — Будь сделано, — и Эрб выкатился, никаких больше вопросов не задавая.
      И не любопытствуя, почему это мы, явившись по велению матери настоятельницы, своей лошадки не взяли, хотя в монастыре таковая имеется.
      — Видела я этого Сыча, — сказала Летта, — Дикарь натуральный. Шевелюра, бородища — один нос торчит. Руки волосатые. Звероподобный тип. Но денежки любит. За денежки мать родную продаст, не то что стангрева. Он сюда иной раз захаживает, у Эрба арварановку берет.
      Разомлев в тепле, я оглядывала пустой зал. Где-то наверху спят мои приятели, альханы. Вот поведу обратно лошадку, когда управимся со стангревом — повидаю их. Посмотрю, как там у Волга глаз зажил, заодно договорюсь с Норвом о новой встрече. Вряд ли они долго задержатся в Арбеноре. Прежде, чем откроется перевал, им надо сделать минимум одну ходку.
      Вернулся Эрб.
      — Лошадка оседлана, барышни марантины.
      Косматый пегий конек уже ждал нас во дворе. Ильдир ухватила его под уздцы, а мы с Эрбом открыли ворота. Близился рассвет, во многих домах зажглись окошки. Из труб тянулись к низкому небу дымки. Мы миновали околицу. Леттиса сказала:
      — Не пропусти тропку, Иль. Вон за тем поворотом направо начнется подъем.
      Ильдир кивнула. Они с лошадью шли впереди, кое-как утаптывая рыхлый снег. На востоке, между зубцов Алхари, Спящего Дракона, небо нехотя выцветало. Со стороны Бессмарага донесся печальный плачущий звон. Утренняя молитва.
      — Ручаюсь, мы столкнемся с Маленой на обратном пути, — проворчала Леттиса, — Но черта с два я отдам ей стангрева.
      — Мы купим его на мои деньги, — я похлопала себя по поясу, — Он будет по праву наш. Даже Этарда не сможет его отобрать.
      Тропинка круто вилась меж сосен и засыпанных чуть ли не с головой кустов можжевельника. Поросль густела и скоро превратилась в настоящий лес. Справа поднялись отвесные скалы. Тропа еще пару раз повернула и вывела нас на полянку, плотно окруженную сосняком, а с тыла — молодыми елками.
      На фоне елок мы не сразу разглядели охотничий домик. Фундамент из булыжника, толстенные бревна, соломенная кровля с наползшей шапкой обледенелого снега почти скрывала низкую дверь и пару слепых окошек. Неширокий двор перед избушкой был испещрен собачьими следами. Пахло смолистым дымом — охотник, вероятно, уже встал и занимался хозяйством.
      Леттиса уверенно приблизилась и постучала. Изнутри коротко взгавкнули, потом дверь отворилась.
      То, что выдвинулось наружу… М-м-м… Видели ли вы когда-нибудь высокий холм, сплошь заросший черным можжевельником? Так вот, если на такой холм напялить кожаную котту и штаны, а потом втиснуть его в маленькую избушку, то получится как раз то, что мы лицезрели. Можжевеловые заросли на вершине холма подернулись рябью. Должно быть, скрывавшиеся под ними брови, губы и щеки состроили вопросительную гримасу.
      — Доброе утро, любезный, — бодро поздоровалась Летта. — Нас послала мать настоятельница забрать пойманного тобой вчера стангрева в монастырь.
      Поросль снова зашевелилась, и из чащи донесся звериный рык:
      — Че? С какого-такого погреба?
      — Стангрева. Летающую тварь, похожую на нетопыря. Ты ведь вчера поймал нетопыря?
      — Тварь-то? А как же. Споймал, того. Тока не нетопырь енто. Не-е, не нетопырь.
      Тут из-за холма выглянула остроухая собачья морда.
      — Обожди, хозяюшка, — проревел холм, и лапища-коряга заправила морду обратно…
      — Я надеюсь, стангрев еще жив?
      — Че? Стал… трезв?
      — Тварь, которую ты поймал. Похожая на нетопыря, но не нетопырь. Он жив?
      Холм переступил с ноги на ногу и неуклюже повернулся, заглядывая под локоть внутрь дома.
      — Ентот-от? Жив… Пошто он вам сдался, барышни?
      — Не нам, а монастырю. Мать Этарда и сестры имеют к нему чисто научный интерес.
      — Послушай, приятель, — вмешалась я, — мы же не за так его просим, стангрева этого. Мы его покупаем, все чин-чином, как у порядочных людей. Два лира, уважаемый, — я вытащила и подбросила на ладони две монетки, — Два толстеньких золотых лира. Небось, в жизни не видел столько золота, М-м?
      Охотник тяжело уставился на деньги. Засопел. Заросли на его лице снова пришли в движение.
      — Два лира, сталбыть…
      — Мало? Можем и поторговаться.
      — Можем-то можем, — пробормотал он. Вдруг вскинул лапищу и ткнул пальцем прямо в Летту: — Врешь, девка. Не мать Этарда тебя прислала.
      Летта вздрогнула.
      — С чего бы мне врать? — отступила она, — Вот еще, и вовсе я не вру…
      Но было видно, что она врет, а теперь попалась. Я решила спасти положение.
      — Эй, охотник, не забывайся. С марантиной разговариваешь, не с бабой деревенской. Бери деньги и показывай, где стангрев.
      — Ну, ежели ентот стал… трев… или как его там, мать настоятельнице надобен, дак пущай она сама сюды идет. Почем я знаю, что у вас на уме? Можа, чего удумали супротив ее воли.
      — Ты нам не доверяешь? — ахнула Леттиса.
      В черном можжевельнике отворилась пещера. Показались зубы. Это наверняка означало недобрую усмешку.
      — Доверяю, не доверяю, а ты, девка, темнишь. Вон и коняка у вас от Эрба, да и работников с вами нету. Мне, барышни, кривдой глаза не застишь, Сыч зверь пуганый. Пока мать Этарда сама ко мне не постучится, разговору не будет. Так-то.
      Я разозлилась. Всякие тут встречные-поперечные дикари указывают.
      — Матери настоятельнице только и забот по горам лазать да глупцов уговаривать! — воскликнула я, — Ты в своем уме? Три лира, и сам погрузишь на лошадь.
      — Щас! Держи карман! — рявкнул можжевеловый холм, — Мне тут с вами лясы точить недосуг. Я свое слово сказал. Будя с вас.
      И дверь захлопнулась.
      Мы озадаченно переглянулись. С такой замшелой дикостью еще никто из нас не сталкивался. В любом доме марантинам всегда рады, встречают радушно, разговаривают вежливо. А тут не только на порог не пустили, а так, извините, отшили, что мы и не знали, как поступить.
      — Что это он? — пробормотала я, — Цену набивает?
      — Бог его знает, — Летта пожала плечами, — Подвох почуял. Боится с Этардой поссориться, должно быть.
      — Может, стангрев-то — того, сдох? — предположила Ильдир.
      Летта поправила:
      — Не «сдох», а «умер».
      Я, набравшись решительности, постучала в низкую дверь.
      — Эй, любезный. Выходи, побеседуем. Говори, сколько хочешь.
      Изнутри вырвался громовый лай. Дверь приоткрылась и в щель рыкнули:
      — Сказано — мне ваших денег не надыть! Топайте отседова.
      — Но что ж ты хочешь за стангрева, за добычу твою, то есть?
      Щель раскрылась пошире, пропустив кустистую башку.
      — Во-во, — пророкотала башка, — Моя добыча мне самому надобна.
      — Да на что она тебе?
      — Че хочу, то и сотворю. На огне поджарю и съем! Не вашего ума дело.
      Тут вышла вперед молчавшая прежде Ильдир.
      — Послушай, Сыч, — сказала она миролюбиво, — Ну, что ты ерепенишься? Ты ж, небось, сам не знаешь, что за тварь словил. Ценная это тварь для науки лекарской. У нас она пользу людям принесет, а ты словно собака на сене. Мы ее в монастырь отвезем, можешь сам нас проводить, если не веришь.
      Охотник вроде бы заколебался, но посмотрел на меня, на Леттису, и мотнул башкой.
      — Сказано — нет, и баста.
      И дверь снова захлопнулась, с треском и содроганием косяка, обвалив с крыши снежный пласт в бороде сосулек. Ильдир развела руками.
      — Ну, я не знаю… Силком у него стангрева отбивать, что ли?
      А это идея. Я подманила подружек поближе и сказала шепотом:
      — Беру это дело на себя. Спустимся сейчас в деревню. С женщинами он горазд воевать. Посмотрим, что он скажет Норву и его парням.
      — Альса, может, не надо? — испугалась Ильдир, — Шуму будет… И так Сыч Этарде нажалуется, а если парни его изувечат…
      — Э, нет. Они просто серьезно с ним поговорят. Ну, вытянут пару раз кнутом поперек хребта, чтоб посговорчивее был. От этого еще никто не умирал.
      Летта покосилась на дом.
      — А можно как-нибудь… ну, без рукоприкладства? По-мирному, по-соседски?
      — Хочешь, чтобы Малена зацапала стангрева себе?
      — А вон, между прочим, и она сама, — сказала Ильдир, — При полном параде. Сейчас начнется цирк.
      И точно. Снизу, по проложенной нами тропе, шагал Нерег Дятел, рабочий при Бессмараге. Под уздцы он вел гнедую монастырскую кобылу, запряженную в двухколесную тележку. В тележке, выпрямив спину, восседала Малена. Она хмурилась уже издали.
      Мы молча ждали, пока процессия приблизится. Малена соскочила с повозки, медленно оглядела сперва меня и Ильдир, затем, гораздо внимательнее — Летту и, еще более внимательно, Эрбова пегого конька. Убедившись, что вожделенный стангрев у нас отсутствует, она улыбнулась и мило поприветствовала нашу компанию. Причем, заметьте, без малейшего ехидства.
      — Быстро соображаешь, Леттиса, — сказала она, — Здесь ты опередила и меня, и Этарду. Хвалю. Но самодеятельность редко удается. Люди не всегда клюют на марантинский плащ. Иногда требуется вот это, — она вытащила из рукава кошель.
      В кошеле зазвякало.
      Я раскрыла было рот, но Летта ткнула меня локтем. Посмотрим, удастся ли второй заход уговоров?
      Малена подошла к домику, чинно постучалась.
      — Хозяин! Эй, хозяин, открой! Из Бессмарага к тебе.
      Дверь — в который раз — распахнулась. В проем выдвинулись обтянутые коттой плечи, увенчанные растопыренным можжевеловым кустом.
      — Че ж вам неймется, барышни? Сказал ведь… а-а, енто уже другая. С чем пожаловала?
      Малена улыбнулась.
      — Мать Этарда с пониманием отнеслась к просьбе сельчан забрать пугающую их тварь. Эрб посоветовал обратиться к тебе, Сыч. Мы готовы избавить тебя и деревню от этой неожиданной обузы. Также мать Этарда оценила твою ловкость в поимке твари и твое мужественное решение передержать тварь под своей крышей. Она уполномочила меня расплатиться со всей возможной щедростью.
      И Малена, приветливо улыбаясь, протянула кошелек.
      — Снова-здорово! — рявкнул Сыч, — Ишшо одна голову морочит!
      Короче, все повторилось с прискорбным однообразием. Охотник не на шутку взъярился, а здоровенные псы его ворчали, вздыбив шерсть, и только и ждали приказа на нас кинуться.
      По каким-то причинам Сыч не желал расставаться со своей добычей. Я уж стала подозревать, что поймал он вовсе не стангрева, а по меньшей мере жар-птицу, вдобавок несущую золотые яйца.
      В итоге Сыч захлопнул дверь, заявив, что разговаривать будет исключительно с матерью настоятельницей и ни с кем больше.
      Малена, глубоко потрясенная скандалом, сказала нам с укором:
      — Не знаю, что вы наплели этому невежественному человеку, но то, что с вашей подачи авторитет Бессмарага в его глазах подорван, факт, и бесспорный.
      — Что-то ты не особенно старалась этот авторитет повысить, — запальчиво заявила Леттиса.
      — Посмотрим, что скажет Этарда.
      Малена забралась в повозку, не предложив нам составить себе компанию. А мы и не навязывались. Повозка развернулась и покатила прочь. Мы поплелись следом.
      — Нажалуется Этарде, — буркнула я, — Чтоб мне сгореть, нажалуется. Мало того, что мы занялись самодеятельностью, мы еще и провалили дело.
      — Не знаю, — вздохнула Леттиса, — Самодеятельность — это ерунда. С тем же успехом ее можно назвать самостоятельностью. А нам с Ильдир как раз надо становиться самостоятельными, сама Этарда не раз это повторяла. А то, что провалили дело, действительно плохо. Коли взялись, должны были осилить. Вот таких ляп Этарда не любит.
      Я накручивала на палец выбившуюся прядь. Мы шагали по истоптанному, измятому колесами снегу. Когда утром поднимались в Долгощелье, нас вела единственная, хорошо накатанная лыжня. Еще один повод для охотниковой ярости.
      — А если мы все-таки вернемся со стангревом? — спросила я.
      Летта искоса глянула на меня. Ильдир вздохнула.
      — Молчание — знак согласия, не так ли?
      — Не по душе мне такие методы, — пробормотала Иль.
      — Давай, — решилась Летта, — победителей не судят.
      Мы так и сделали. Девушки отправились в Бессмараг — получать трепку от Этарды и делать вид, что сдались. Я же, вооруженная Леттиной аптечкой (которую она собрала для оказания врачебной помощи гипотетическому стангреву), с лошадкой в поводу, двинулась в сторону трактира.
      Лошадь я вручила Эрбу, а сама вошла в зал. Трактир был почти пуст — время завтрака уже кончилось, время обеда еще не настало. Но за одним из столов, поближе к камину, расположились как раз те, кто был мне нужен. Дана разгружала поднос, а Норв тем временем пытался ущипнуть ее за какую-нибудь выпуклость.
      — Добрый день, господа. Добрый день, Дана. Будь добра, милочка, согрей мне немного вина, да добавь туда меду. Что-то я озябла.
      Норв ничуть не смутился. Его вообще трудно чем-либо смутить. Он приподнял со скамьи свой поджарый зад и с великолепной галантностью поцеловал мне руку. Парни его вразнобой поздоровались. У Волга в самом деле было изуродованно веко — этой малости оказалось достаточно, чтобы его почти девчоночья мордашка превратилась в угрюмую и весьма подозрительную физиономию.
      Помочь ему я уже ничем не могла, да и Летта с Ильдир тоже. Рубец был старый и полностью сформировавшийся. Только, пожалуй, самой Этарде удалось бы с ним справиться. В подобных случаях она совершает нечто такое, что возвращает рану в первоначальное состояние, как будто ее только что нанесли.
      Но Волга мало заботила его внешность. Он отмахнулся. Тут пришла Дана и принесла мне грог. Я продолжала уговоры, изображая марантину скорее для Даны, чем для Волга:
      — Все-таки подумай, дружок. Чем больше пройдет времени, тем сложнее поправить положение.
      Парень опять отмахнулся, а Дана нагнулась пониже и прошептала мне в ухо:
      — Мне бы с тобой перемолвиться, госпожа. Наедине.
      Я кивнула. Дана уплыла на кухню. Норв сказал:
      — Оставь парня в покое. Он же упрямый, как я не знаю кто. Пусть себе ходит кривой. Так он хоть выглядит пострашнее, а то ведь никто его не боится. Обидно, понимаешь.
      Брат наградил его испепеляющим взглядом. Я покачала головой.
      — Мне бы не хотелось оставаться у вас в долгу. Потому что я хочу попросить об одном небольшом деле.
      — О Господи! Голубка ты моя! Мы же не чужие, проси что хочешь.
      Экая щедрость.
      Я вкратце изложила все наши перипетии со стангревом. Парни зароптали. Норв сочувственно похлопал меня по руке.
      — Голубка, это — дело чести для нас. Мы все уладим. В лучшем виде. Не расстраивайся. Айда, ребята. Пора прогуляться.
      Они накинули свои щегольские плащи и утянулись в дверь. Вот и ладно. Как раз подожду их здесь. Вряд ли они задержатся надолго.
      Я направилась на кухню. Данка ставила на плиту чугунок с кислой капустой — тушиться. Она вытерла о передник руки и повела меня наверх, в свою комнату.

Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник