Кабанятина наша закипела, я бросил три шепоти соли. Легонько стукнул Уна по любопытному носу.
      — Нечего, парень.
      Сварится, потом остынет. Тогда получишь.
      Прохладненько. Размяться, что ли? Отхлебнул из бутыли — приятное тепло пробежало по глотке вниз, к желудку.
      — А-р-р, — сказала Редда.
      Эва. Огонек. Того — блуждающий. Кого эт’, извините за выражение, к нам несет? Придвинул поближе посох. Редда скользнула во тьму, Ун изготовился у левого колена опекаемого.
      Совсем незнакомый, сталбыть. Ну-ну. Иди сюда, гость ночной, незваный. Иди. Поглядим, кто ты таков есть. И уж не взыщи, но, коли хозяюшке моей ты по нраву не придешься — я ее останавливать не буду.
      Гость ночной оказался ингом. Здоровенным, белобрысым, бородатым. Правда, в отличие от моей, его борода была подстрижена, да и волосня лежала — того, поровнее, чем у Сыча-охотника. Цивилизованный, в общем, инг.
      Фонарь он держал грамотно — слегка на отлете, но фонарь он все одно — фонарь, и от света в темноту глядеть… Гм. Ну да, то есть. И, между прочим, ингу сие положение тоже не нравилось, да только как ты по незнакомому-то месту в ночи пойдешь, без света?
      — Слышь, мил человек, — пробасил инг, — Не подскажешь, где здесь Долгощелье?
      Откуда ж ты взялся, приятель, с повадочкой такой? Вояка? Не, не вояка. Вояка к мечу привычный, а ты, друг, тяжесть на себе не таскаешь. Кинжал длинный, эдак ненавязчиво на поясе, пригнан ладно, да и идешь ты под него, не под меч. Телохранитель ты скорее. Либо — того. Наоборот, сталбыть.
      — Долгощелье-то? — наморщил лоб Сыч-охотник, — Дак — того. Тута и есть, — повел рукой, локтем сдвинув посох еще на чуть ближе.
      Редда за спиной инга приняла готовность.
      — А ты, часом, не Сыч-охотник будешь?
      — Он самый. Как есть Сыч, — косматый тил фыркнул, хлопнул Уна по загривку: — Лежать.
      — Тебя-то мне и нужно, — кивнул инг, — Госпожа моя где?
      — Какая такая госпожа?
      — Альсарена Треверра.
      — И-и! Барышня Альсарена? — Сыч-охотник ухмыльнулся, — Дак туточки, — кивнул на дом. — Дрыхнет. Почивает, сталбыть, — тут природная Сычова подозрительность проснулась: — А ты-то сам кто будешь? Че-то я тя раньше у нас не видал.
      Ун приподнялся. Рожи у нас с ним, как у братьев-близнецов, цвет только малость разный.
      — Я-то? Слуга господина советника Амандена Треверра, — ответствовал инг.
      — Енто какого ишшо советника? Че ты мне голову-то морочишь? — обратился к Уну: — Ходють тута всякие середь ночи, вопросы задають…
      — Баф, — согласился Ун.
      — Из дома Треверров я, — инги народ терпеливый, — Имори меня звать. К Альсарене приставлен господином королевским советником, батюшкой ее.
      Мы с Уном продолжали подозрительно на него щуриться, а Редда немного расслабилась, понимая, что сейчас делать для меня этого человека не надо.
      — Кликни девочку, — попросил инг, — Скажи, Имори ее ждет.
      Да, больше из него пока не выжать. Ладно.
      — Эва, — Сыч-охотник качнул кудлатой башкой. — А коли не кликну? Умаялась с дороги, почивает… Ежели ты и впрямь с нею в Бессмараг приехал, как подружек ейных звать? Ну-коть?
      — Ишь, недоверчивый, — улыбнулся в усы инг Имори, — Ильдир да Леттиса, коли о них речь.
      — Кхм, — Сыч-охотник оглядел его скептически со всех сторон.
      Дескать, вроде, девчонок знает, да вот чего б ишшо спросить, чтоб — того. Наверняка свой, то есть.
      — Слушай, Сыч, — мягко увещевал инг Имори, — Госпожа моя домой не вернулась. Я ее искать вышел. В деревне сказали — сюда она ходит, в Долгощелье. Дорогу показали.
      — Енто — того, — Сыч-охотник поскреб в бороде, — Понятно, сталбыть, — еще малость поразмыслил. — Ну, тады че? Садися вона, на чурбак-то. В ногах правды нет.
      — Так что, не позовешь? — инга, похоже, начинало пробирать.
      — Не, — мотнул башкой Сыч-охотник. — Не позову. Коли хошь — туточки подожди. Коли нет — ступай, мил человек, откель пришел. Барышня — она того. Уставши, то есть. И пущай — енто самое. Отдыхает. Она у меня — гость, во как.
      — А ежели темнишь, Сыч-охотник? — прищурился инг Имори.
      Пробрало тебя, любезный. Пробрало. А че, Сычик кого хошь доведет. Хе-хе, зря, что ль, старалися?
      — Ночи-то осталось всего ничего, — ухмыльнулся тил тупой, косматый, — Хошь — жди, а хошь — енто. Того, — и кивнул ингу Имори за спину.
      Инг Имори принял полоборота — ай, хорошо, грамотно! Редда улыбнулась, шевельнула бровями.
      — Ага, — сказал инг Имори. — Серьезные у тебя псы, Сыч. Ладно, обожду до утра.
      Вот и ладушки. А то — сам подумай, приятель, как я тебе барышню представлю? Со Стуро в компании?
      Инг присел на чурбачок и осведомился:
      — А ты что не в доме сам-то?
      — Эва, друг, — Сыч наградил его новым подозрительным взглядом, — А гришь, из дома Треверров, — обождал малость и наставительно изрек: — Гость под крышей. Женска полу. Да — того. Привлекательный.
      И потянулся помешать бульон.
      На инга Имори сие произвело впечатление. Не половник мой, разумеется. Инг Имори покачал головой:
      — Весьма похвальное решение. Весьма. А не холодно так, во дворе? У вас тут погодка, знаешь…
      Ну да, инг-то — с Итарнагону. К теплу привыкши. Сыч-охотник ухмыльнулся:
      — А для сугреву — о! — вытащил бутыль, обтер горлышко, — Э?
      — Да ты основательно подготовился, — инг Имори улыбнулся, отхлебнул арварановки. — Ух, хорошо!
      — А то, — фыркнул Сыч-охотник. — И закусь как раз поспела, — потыкал для верности кабанятину, отодвинул котелок от огня, отрезал кусман, — На-кося, друг. С арварановкой — того. Пользительно.
      — А неплохо так, на свежем воздухе, — прожевав, вздохнул городской обитатель Имори, — Слышь, ты давно тут живешь, в Кадакаре-то? Говорят, больно страшенное место.
      — Место? — Сыч-охотник отобрал у него свою бутылочку, сам приложился, вернул гостю, — Да не, ниче. И похужей бывают. Привык ужо, за пять-то годков.
      — Слышь, — инг Имори снова отдал должное арварановке с кабанятиной, — Мне Альсарена сказывала, у тебя тут тварь какая-то особая, ну, про которую книжку она пишет.
      — А-а, тварь… Тварь — того, — Сыч охотник важно покивал.
      Ждешь, что расписывать стану, как тварь на человека похожа, да что она — парень молодой? Щас.
      — Так она что, в доме у тебя живет?
      — Ага. Кады не летает, — эт’ на всякий случай — дескать, сейчас вполне — летать могет. Нету, то есть, дома. — Охотится она, тварь то есть. С кормежкой — проще простого.
      — А ты не боисся? — инг Имори с сомнением качнул головой, — Упырь-таки…
      — Че бояться, — фыркнул смелый тил, — Комар он тожить упырь, считай, — задумчиво добавил: — Ентот, правда, поболе комара будет, — усмехнулся в усы. — Да смирный он, послушный.
      Чем, интересно, занимаются сейчас комар наш да барышня? Можа, уже и впрямь спят…
      — Так ты что же, дрессируешь его? — изумился инг Имори.
      — А то. По дому вот приспособил. Оченно даже ничего. Пол метет, одежу чистит, а то и дровец наколет. Да. Полезная, в обчем, в хозяйстве тварь.
      — Прям не верится, — инг Имори изумленно прищелкнул языком. — Хозяин-то мой, Альсаренин батюшка, больно удивился. Мы в Итарнагоне о такой страсти слыхом не слыхивали.
      — И-и, — Сыч-охотник усмехнулся, — Поживи в Кадакаре с мое, и наслышисся и навидаесся. Да ты мясцо-то жуй. Оно тожить для сугреву хорошо — челюстями пощелкать.
      Мы еще поболтали. Главное — не пережать, говаривал Рейгелар тогда, тысячу лет назад. Надеюсь, хоть кое-что из его уроков я усвоил. Прокачивал инга Имори аккуратно, вопросы прятались в ворохе бесполезных слов, перемежались охотничьими байками…
      Семейству Треверров он служит уже двадцать с гаком лет, сам родом из Ингмара, но оставил холодный север давно, последователь Альберена, ну еще бы, в Итарнагоне язычество, чай, не в чести, язычники-гироты все — на вторых ролях…
      А господин советник, батюшка Альсин — игрок, причем серьезный… Ладно, выводы — потом, Иргиаро. Работай.
      В общем, к рассвету мы успели опустошить бутылочку, я тихонько сходил за второй, уговорили и ее. А потом инг Имори взмолился:
      — Слышь, Сыч, может, уже позовешь Альсарену-то?
      Сыч-охотник скептически оглядел белесое утреннее небо и вздохнул:
      — Ладныть. И то сказать, неча тебе тута торчать, аки шиш на юру.
      Поднялся и вошел в дом.
      Собаки остались сидеть возле инга Имори, так что я не беспокоился, что он вдруг решит пойти за мною, дабы лично разбудить «золотко» свое.
      Они лежали на койке — черный кожистый кулек с двумя головами. Крылища охватили Стуро и Альсу, словно самостоятельное живое существо, оберегающее ребят моих от Большого Мира. Стуро проснулся только, когда я тряхнул его за плечо. Альса не проснулась, даже когда парень потянул из-под нее махалку свою. Только замычала и закрыла лицо рукой.
      Стуро бережно укутал ее в одеяло — снова невнятные звуки, долженствующие обозначать отказ открывать глаза и вообще, подавать более активные признаки жизни.
      Ладно.
      — Полезай под койку, — сказал я Стуро.
      — Зачем? Там, — кивнул на стену, — чужой. Он не хочет зла.
      — Чтобы не захотел — полезай, и быстро.
      — Это — отец? — Стуро сделал бровки домиком, — Почему — под койку? Я не хочу прятаться. Я ему скажу…
      — Не отец, — перебил я. — Хуже. Телохранитель. Если он тебя увидит, то Альсе крепко влетит.
      — Влетит?
      — По заднице.
      — Ты… мы… — я пресек козявьи попытки что-то вякнуть, не без труда, признаться, затолкал его под кровать и велел не высовываться, а то барышню тут же — в мешок и к папе, а папа ей задаст.
      После чего принялся тормошить Альсу.
      Нелегкое оказалось дело. Видать, перебрала барышня наша пилюлек. Морда зеленая, под глазами синяки, вся какая-то вялая — почище, чем опосля арварановки.
      — Стуро… ой, Ирги… это ты?
      — Я, я, кто еще? Поднимайся. Имори твой припожаловал.
      — Имори?.. З-зачем?.. Стуро, где он? Куда…
      — Под койкой твой Стуро. Хватит. Потом. Поднимайся.
      С моей помощью она немного привела себя в порядок, и вышла к ингу Имори.
      — Золотко, что с тобой? — инг Имори вскочил, Редда мгновенно изготовилась, я одернул знаком.
      Инг Имори кинулся к Альсе, подхватил на руки.
      — Золотко… Сыч, эй…
      — Того, — веско сказал Сыч-охотник, — От высоты енто. Того, сталбыть. Долина Трав-то — в горах. В Кадакаре, то есть. Выше, сталбыть, перевала. И порядком.
      — Да, все верно, — простонала Альса. — В Бессмараг… к девочкам… о-ох, Имори…
      Авось не заплутает. С барышней вряд ли что-то серьезное, просто эти ее зелья рассчитаны должны быть на эффект, обратный Стурьему укусу. Отсрочить действие укуса должны. А таперича — реакция у нас пошла. Выспаться ей надо как следует, вот что.
      Ладныть, Сыч. Девочкам все одно виднее, чем тебе, недоумку. Нет чтобы поучиться у той же Красавицы Раэли — у Тана учился. У Тана.
      Я вернулся в дом, выволок на свободу Стуро.
      — Он… испугался за Альсу. Он ее любит. Альса любит меня. Почему я должен прятаться?
      — Потому что.
      — Это неправильно. Нужно сказать ему, и пусть он…
      — У нас, трупоедов, есть свои обычаи. Ясно?
      — Прятаться под кроватью?
      — Да. Это такой оригинальный трупоедский обычай. Все. Теперь не мешай мне. Я буду думать.
      По-моему, он обиделся. Плевать. Не хватало, чтобы эта козявка вылезла к ингу Имори и заявила: «Я — та самая тварь, полезная в хозяйстве. Мы тут решили пожениться, потому что любим друг друга.»
      Ладно. Лучше займемся кое-чем необходимым. А именно, попытаемся построить первичный расклад. Как учил Рейгелар.
      Итак. Что мы имеем? Альсин отец — господин королевский советник. И оный господин королевский советник приехал на неделю в Арбенор. С посольством. На кой черт?
      Стоп. Погоди. Мелькнуло же что-то… Ага! Есть! Наследник престола, Илатанар. Ему в этом году должно шестнадцать стукнуть… Стукнуло уже. В начале марта. И по этому поводу, то есть, поздравить королевскую чету, самого наследника и эту чертовку Рен Вояку приехало посольство. Из Итарнагона.
      Рен Вояка… Помнится, почти пять лет назад, в июне, по всему Альдамару шепоток стоял. Еще бы — наследница официально отказалась от права на престол, причем мотивировала свой отказ такими словами, какие не в каждом кабаке услышишь… Может, это тоже сыграло свою роль в том, что случилось осенью того же года с другим наследником, введенным в Права?..
      Ладно, не отвлекайся. Нашел время. Тебе о раскладе надо думать, а не воспоминания ворошить. Рен Вояка совершенно ни при чем, наследник престола после ее выходки — Илатанар, и посольство из Итарнагона вполне могло припожаловать на праздник…
      Хм. Все бы хорошо, да только — с чего? Ладно бы еще — в Каорен, а в Альдамар-то… Альдамар с найларской династией да с «тройственным союзом» с Каореном и Наламом, завязанном на родстве королевской крови — кому он нужен, Альдамар?..
      Э! Ну-ка, дружище, а что мы знаем о самом Итарнагоне в интересующем нас плане? Н-ну, во-первых, светская власть бы не прочь с Альдамаром дружиться, торговлишка опять же, да и вояки из Альдамара дешевле берут, чем каоренские… Но вот Первосвященник ихний, отец Фальверен, кажется, из ордена, по-моему, святого Карвелега, против контактов с язычниками. Но он ведь не первой уже свежести, Фальверен этот. Мог и помереть, э? А на место его вполне мог усесться риналет какой-нибудь — они очень и очень терпимы, орден святого Ринала-Пустынника…
      И, как следствие — резкое потепление в отношениях между Итарнагоном и соседями.
      Годится, Рейгелар?

      Ой, мама, голова-то как болит!
      Да, братцы, с «пилюлей любви» еще работать и работать. Результат первого опыта меня не устраивал. В смысле действия препарата, конечно. В остальном результаты самые положительные, м-м-м… что-то я не очень помню… Словно пьяная была. А теперь вот — похмелье.
      Похмелье, да. А ты как думала? После приема сильного стимулятора это закономерное явление. Организм выкладывается на пределе всех своих возможностей. Необходимо время, чтобы восстановить силы. К тому же, оказалось, снотворный эффект нейтрализуется не полностью — в основном откладывается. Все не так просто, решительная ты моя. Наскоком эту проблему не осилишь.
      Только не надо говорить об этом со Стуро. Надеюсь, он ничего не успел заметить. Хотя, кто знает? Ирги запрятал его куда-то, даже парой слов перемолвиться не позволил.
      Имори доставил меня в Бессмараг как раз во время утренней молитвы. Поэтому около двенадцатой четверти я провалялась на койке, прижимая к пылающим вискам мокрое полотенце. Имори отправился караулить девочек у храма, чтобы по выходу отправить их ко мне.
      Наконец, они явились. Первым делом отослали Имори в его комнату, высыпаться. Меня же облагодетельствовали, возложив руку на лоб и вытянув понемногу боль, головокружение и вялость, словно длинный моток колючей грубой веревки.
      Выслушав мой короткий, но эмоциональный рассказ, девочки переглянулись. Леттиса сказала:
      — Тебе не кажется, дорогая, что твои изыскания зашли дальше, чем следовало?
      Я обиделась.
      — Что я плохого сделала? Не будешь же ты всерьез упрекать меня за измену Норву?
      — Не соображает ничего, — всплеснула руками Ильдир, — ну, ничегошеньки…
      Летта потрогала себя за подбородок.
      — Альса, — сказала она, — Мотылек не альхан. На альхана нам наплевать. Он сам за себя постоит. Не о нем сейчас речь.
      Она помолчала, села на постель. Ильдир сопела на заднем плане.
      — Что ты собираешься делать дальше?
      — Не знаю, Летта. Смотря по обстоятельствам. Вообще-то я думала забрать Ст… Мотылька с собой.
      — В Итарнагон?
      — Да, а что?
      Девочки опять переглянулись.
      — Ты серьезно? — спросила Ильдир.
      — Почему бы нет?
      — Альса, — опять сказала Летта, — он не комнатная собачка, Альса.
      — Он человек, — поддержала Иль.
      — Нет, — перебила Летта, — к сожалению, нет. Он — стангрев. Вампир.
      Я вскочила.
      — Что вы на меня давите? Хватит! Я в состоянии отвечать за свои поступки!
      — Сядь, — Леттиса поморщилась.
      Я села. Пауза. Летта о чем-то напряженно размышляла, сплетая и расплетая пальцы. Ильдир пыталась придать своим голубым глазам свирепое выражение.
      — Слушай, — вдруг встрепенулась она, — а как же Сыч? Он вообще-то знает, что у вас…
      — Знает. Он, считай, меня благословил. Он поедет с нами.
      — Да?
      — Да.
      — Летта, по моему они обо всем договорились.
      Леттиса подняла голову.
      — Не знаю, о чем они там договорились. Не думаю, что увозить Мотылька из Кадакара хорошая идея. Альса… — она покусала губу, — Оставайся-ка ты здесь.
      — Где?
      — В Бессмараге. Еще хотя бы на год.
      — Отец не позволит.
      — Постарайся уговорить его.
      — Это невозможно.
      — Прими послушание.
      — И всю жизнь проходить в послушницах? Да? Быть как Тита? Как Верба? Ты же знаешь, мне никогда не стать настоящей марантиной!
      — Время идет, — она улыбнулась, — люди меняются. Некоторые люди меняются очень сильно. Ты изменилась, Альса. Два года назад в Бессмараг приехала совсем другая девушка. Ей бы, конечно, могло прийти в голову поразвлечься со стангревом, но вот влюбиться в него, знаешь ли…
      — О, Господи, при чем тут любовь?!
      Летта поднялась.
      — А ты подумай. Про любовь и про все остальное. Глядишь, и поймешь что-нибудь. Пойдем, Иль. Близнецы нас заждались.
      Они ушли. А я осталась думать. Про любовь и все остальное.
      Насчет любви я ничего нового не надумала, а все остальное от моих раздумий еще больше запуталось. Одно было ясно — Имори мне не помощник. Его следует держать в неведении как можно дольше. И лучше всего сделать так, чтобы он прекратил ходить за мной по пятам. С другой стороны — чем ему еще здесь заняться? Он телохранитель, и только. Не будет же он вместе с Нерегом чистить конюшню или вместе с Титой кормить свиней?
      Я попыталась представить себе Имори, размахивающего навозными вилами, но вилы в какой-то момент привратились в широкий ингский меч-палаш.
      Ага, вот этого в стенах монастыря ему не позволят. Интересно, сколько он сможет вытерпеть без тренировок? День? Два? Надо будет сегодня же забросить удочку.
      Я уселась за стол, поближе к окну. Провела пальцем по стопочке пергаментных листов, уже обрезанных и аккуратно сложенных пополам. Для переплетных работ опять придется посылать в Арбенор. Вот и займем этим Имори. Надо еще за готовыми иллюстрациями на днях съездить.
      Я открыла папку. Вступление и часть первой главы были у меня уже переписаны набело. Я полистала черновики, наброски, отбракованные рисунки. Вздрогнув, вынула из папки один — портрет Стуро. И уставилась на него, надолго оцепенев.
      После обеда ко мне подошел Имори.
      — Э, милая, гляжу, ты у нас совсем огурец.
      — Девочки меня поправили. Знаешь, перемена высоты, усталость…
      Имори взял меня под локоток. Мы чинно вышли во двор.
      — Чем ты намерена заняться, золотко?
      — Книгой. Наблюдениями. После поездки я выбилась из режима.
      Он закинул голову, разглядывая тускло-золотой каштановый лист на шпиле колокольни. Погода была ни то ни се. С Алхари наползали какие-то невнятные лохмотья, над долиной рассеиваясь в волглое зыбкое марево. Снег грузно плавился, чернел, но таять не собирался.
      — Часть глав я пишу прямо у Сыча, на месте. Сыч настолько добр, что разрешает работать у себя в доме. Заодно я присматриваю за стангревом в его отсутствие.
      Но Сыч Имори уже не интересовал. Поглядывая на ворота, Имори щипал себя за бороду.
      — Там, внизу, в деревне, как бишь ее…
      — Косой Узел.
      — Во, во, в Узле этом… там будто трактирчик имеется? Я, когда тебя вчера разыскивал, вроде в трактире справлялся…
      — Ты прав. Есть там трактир. И гостинница. Вернее, гостинницей Эрбово заведение назвать трудно, однако две-три комнаты на втором этаже у него всегда свободны.
      В основном, для контрабандистской братии. Этого, разумеется, я не сказала.
      — А как там насчет пивка?
      Ага. Вот это здорово. Оказывается, моего стража пробрало даже раньше, чем я надеялась.
      — Всегда пожалуйста. Хоть сейчас.
      Имори захмыкал. Трактир ему мерещился пристанью на райском берегу.
      — Ладно, Имори, — сказала я, — Мне пора заниматься. Если тебе скучно, сходи в трактир. Или отец велел стеречь меня денно и нощно?
      Он фыркнул.
      — Моя задача — отвезти тебя вовремя домой. Я тебе не дуэнья.
      И зашагал к воротам.
      Я же отправилась в лабораторию. Там крепко пахло уксусом: за длинным столом одна из младших сестер готовила свинцовые белила. Она осторожно раскладывала на поверхности эссенции в сосуде тонкие свинцовые стружки, которые постепенно превращались в хлопья и падали на дно. Белила — тоже медицинский препарат, они входят в состав некоторых сложных мазей.
      Я открыла шкафчик. Ряды бутылок темного стекла, на каждой — лоскуток пергамента, на пергаменте наименование и дата, когда-то сделанные моей рукой.
      Вот этот ряд — стимуляторы. Аралия. Я взяла бутылочку. Панакс. М-м, здесь слишком важна доза. Заманиха. Испытанное средство, сойдет. Э, нет, лучше левзея — действие сильное, а противопоказания практически отсутствуют. Чилибуха. Опять проблема в дозе. Можно устроить себе судороги и рвоту. Родиола. Должна хорошо сработать. Ага. Стрекулия. Вот, что мне требуется. Начнем-ка, братцы, с нее.
      Следующим утром, отсидев положенное в храме, я вышла во двор. Мой телохранитель выводил обеих лошадей из конюшни.
      — Хочешь прогуляться, Имори? Сразу на двух?
      — Я переезжаю, — он кивнул на сумки, — спасибо этому дому, пойдем к другому.
      Оказалось, пиво сделало свое дело. В монастыре Имори было смертельно скучно. К тому же, вчера он вернулся слишком поздно (его же никто не предупредил!) и Верба закатила скандал. И утром кто-то из старших прочел ему лекцию о равной неуместности размахивания оружием как перед церковью, так и перед больницей. Короче, совсем человека затретировали. Имори переезжал к Эрбу. По собственной инициативе и к моей великой радости.
      — Ты простился с Этардой?
      — Само собой. Она меня похвалила, сказала, это разумное решение. Ну, бывай, золотко!
      — Эй, и я с тобой. Пригляжу, чтоб тебя удобно устроили. Мне самой в Долгощелье.
      Я потрясла папкой.
      — Села ты этому Сычу на шею, безобразница, — буркнул Имори, забираясь на лошадь, — Что ж, передавай ему привет от меня.

      Стуро, светящийся от счастья, конечно, лучше, чем Стуро, при ходьбе спотыкающийся о собственную губищу. Вот только слова мои он не воспринимает практически одинаково что в том, что в другом состоянии.
      — Ты пойми, — в который уже раз подступал я, — Она ведь может еще передумать…
      — Нет, — Стуро улыбнулся. — Альса решила. Она пришла. Пришла, понимаешь? Мы теперь — вместе. Мы — семья.
      — У нее своя семья есть, Стуро. Это мы с тобой — над Бездной, а ей к нам прыгать — от родни, от жизни налаженной, самой, по доброй воле… Ты ее спросил, хочет она этого или нет?
      — Сейчас спросим, — Стуро, просияв, вскочил, чуть не сшиб свою кружку с молоком и выбежал за дверь.
      В Бессмараг намылился?
      Нет. Это Альса пришла, он встречать вылез. Вернулся, донельзя собой довольный, по-хозяйски обняв Альсу за плечи. И барышня вроде тоже не грустная, не задумчивая…
      — Привет, Ирги. Вот, сплавила Имори к Эрбу. Он теперь там будет жить.
      Стуро усадил ее на лавку, поставил третью чашку, взял кувшин.
      — Тебе молоко с медом?
      — Без, спасибо, — Альса улыбнулась, приняла щербатую кружку, как свадебный кубок.
      Отхлебнула.
      Я почувствовал себя немного лишним в осязаемой ауре их счастья. Идиллия, да и только. Семья. О боги… Ладно.
      — Ладно, ребята. Что дальше-то делать будем? — Стуро открыл рот, — Помолчи. Не к тебе вопрос.
      Стуро поджал губы.
      — Надо подумать, — повернулась ко мне барышня. — Я и пришла, чтобы вместе обсудить.
      Ну что, рискнем?
      — Насколько я понимаю, в Итарнагоне сменился Первосвященник, — кинул я пробный шар.
      Глаза Альсы распахнулись изумленно.
      — Ирги! Откуда ты знаешь?
      Попал, попал!!!
      Я погладил себя по головке:
      — Умница, Сычик. Умница. Возьми конфетку.
      — Мы даже в монастыре об этом не знали! — всплеснула руками Альса.
      Видишь, Рейгелар, что-то ты все-таки вбил в тупую мою башку. Поехали дальше.
      — В связи с этим мы по-новому можем посмотреть на переселение в Итарнагон.
      Альса неожиданно помрачнела, опустила голову.
      — Да, ты прав. Дело оказалось намного сложнее, чем я предполагала.
      Не понял.
      Погоди.
      Пусть сама расскажет.
      — Но я уверена, все еще не настолько печально, — Альса погладила бок кружки, — Кальсаберитам нужно время, они только разворачиваются…
      Кальсабериты?..
      Не риналет, а кальсаберит!
      Кальсаберитский Первосвященник!
      Прости, Рейгелар. Я ведь даже не предусмотрел такую возможность… Пропускаю ход. Пауза. Сказать надо что-нибудь… Нейтральное что-то…
      — Еще молочка налить?
      — Нет, спасибо, у меня пока есть, — Альса отпила глоточек, собираясь с духом, — Так вот, я думаю, у нас имеется некоторое время. Отец все же отпустил меня в Бессмараг, хотя собирался увезти с собой…
      Вот тебе и потепление, Иргиаро. Вот так лупят по носу зарвавшихся тупых щенков. Если папенька нашей барышни хотел ее «в мешок и домой»…
      — У него чутье, Ирги. Если бы была серьезная угроза, он бы ни за что не позволил мне возвращаться к марантинам.
      Боги мои, марантины-то тут при чем?.. Стоп. И марантины — тоже. Под ударом они, марантины. Ведьмы потому что.
      — Я думаю, мы спокойно пересечем границы, — сказала Альса, вскинула глаза, — и в Генет не поедем. Поедем сразу в Треверргар, в наше поместье. Треверргар находится на окраине Мерлутских лесов. Этот край не очень заселен, там, к западу уже начинаются предгорья Кадакара, только южнее и с другой стороны. Кальсабериты туда вряд ли забредут…
      Ах, барышня ты моя, барышня! Твоими бы, как говорится, устами…
      — Не скажи, Альса, не скажи, — заговорил я медленно, — Все, что я о них слышал, свидетельствует как раз об обратном.
      — Что они гуляют по лесам? — Альса попыталась улыбнуться.
      Я ее шутку не принял.
      — Что они доберутся куда угодно, если им будет нужно. Весьма и весьма упорные святые отцы. Хорошие вояки и игроки, каких поискать.
      Не зря господин королевский советник опасается. А мне-то еще хуже, чем господину советнику. У него — всего-навсего дочь у ведьм в монастыре училась…
      — Если бы он был человеком, — перешел я на лиранат, — Оборотнем, на худой конец… А махалки эти — куда денешь?
      — А мы не будем их демонстрировать, — Альса говорила на найлерте. Чтобы Стуро все было понятно. Стуро же благоразумно молчал, потому что, сунься он сейчас… — Ведь не полезут они ему под плащ?
      Не полезут под плащ? Альса, миленькая, да в уме ли ты?
      — Ирги! — взгляд мой ей не понравился, — ты не хочешь мне помочь!
      — Именно помочь тебе я и пытаюсь, — вернулся на найлерт, допил молоко, подавил желание вытащить из заначки бутылку, — Помочь понять, что в Итарнагоне рискуешь не ты. Не я. Мы будем — пособники.
      Альсарена стиснула кружку обеими руками.
      — Знаешь… Может, я смогу… остаться в Бессмараге… Летта сказала, что… ну, я изменилась… и, может, у меня есть шанс… стать марантиной… Не знаю… наверное, она так сказала… чтобы подержать меня… Я… приму послушание.
      Вот это да!
      — А отец? Как он посмотрит?
      — Отец… Конечно, он не ожидает от меня ничего подобного. Ну, он прекратит присылать деньги… Увезти послушницу силой он не сможет…
      Ах, Альса, Альса. Вот, значит, до чего довело тебя общение с нами. Послушницей стать — тебе, независимой… Ради парня? Да уж, нельзя тебе в Итарнагон. Не место тебе там, дружище.