Древнее городище опоясывал глубокий ров, перед которым возвышался земляной вал, укрепленный заостренными кверху кольями. Тяжелые дубовые ворота были открыты, но в них стояли два стража и длинных белых рубахах и штанах по щиколотку. В руках у них были железные топоры изогнутой формы, насаженные на длинные деревянные топорища.

Начиналась осень. Небольшая рощица за городищем пламенела золотисто-багряным убранством. Поблекла и выгорела степная трава. Обширные поля, перепоясанные межами, были убраны и щетинились золотистой стерней.

— Ну, вряд ли нам здесь скажут: «Добро пожаловать», — сказал Валерик, разглядывая стражей. — Видите, как они здесь укрепились! Наверное, боятся нападения.

— Поживем — увидим, — ответил Вася, прислушиваясь. — Слышите! Поют! — Кюльжан и Валерик тоже услышали песню, исполняемую женскими голосами. Затем в воротах показались девушки в длинных рубахах, расшитых разноцветными узорами. В руках их были деревянные, но окованные железными обручами, ведра. Направляясь к реке, девушки весело пели:

Напевая песню, девушки одна за другой сбежали к реке. Со смехом плеская водой друг на друга, они наполнили свои ведра, повернули обратно к берегу и тут только, увидели Васю, Валерика и Кюльжан в их одеждах из звериных шкур.

Побросав ведра, с оглушительным визгом девушки сбились в кучу, не зная, бросаться ли им в воду или бежать наверх мимо странных пришельцев.

— Я пойду к ним и успокою их, — сказала Кюльжан. — Не может быть, чтоб они одну меня так же испугались!

Не встретив возражения, девочка торопливо сбежала к реке и, не удержавшись, по инерции сделала несколько шагов по воде.

— Ай! Ай! Водяница!!! — пронзительно воскликнула одна из девушек. Забыв ведра, девушки помчались вдоль берега, затем, как кошки, вскарабкались наверх и, продолжая визжать, исчезли.

— Плохо дело, — сказал Вася. — Сейчас они расскажут о нас в городище… Прибегут мужчины… Кто знает, что придет им в голову. Давайте лучше сами пойдем к ним. По крайней мере, они увидят, что мы не водяные.

Позвав Дозора, дети торопливо направились к городищу. К их удивлению стражи у ворот не оказалось.

— Вот панику устроили, — с досадой заметил Вася. — Валерик! Придумывай скорее, как объяснить им наше появление. У тебя это хорошо получается.

Это было сказано вовремя, потому что в этот миг из ворот крепости вышла толпа людей, вооруженных чем попало.

— Вот они! Вот! — раздался пронзительный крик из толпы.

Грозно загудев, толпа подвинулась ближе к детям.

— Дяденьки! Мы голодные! Дайте нам хлеба! — вдруг громко сказала Кюльжан,

По толпе пронесся ропот изумления. Кто-то несмело засмеялся, и вдруг все люди разразились громким хохотом.

— Наши девушки голодных ребятишек испугались! — выкрикнул кто-то, и смех возобновился с новой силой.

— И собака с ними! Разве у водяниц бывают собаки?!

Затем на путешественников посыпались обычные вопросы: откуда, как сюда попали?

Оживший Валерик проворно работал языком, сочиняя новый вариант истории, который сводился к тому же: что они совсем одиноки, просят приюта и пищи.

— Ладно! Хлопцев я возьму в свой дом, — сказал одетый в богатый кафтан старик. — Посмотрю, какие из них получатся работники!? А девчонку мне не надо. Своих полон дом.

— Берите, дяденька, нас всех, — торопливо предложил Вася. — Это наша сестра. Она и жать и снопы вязать мастерица…

— Посмотрим, — не особенно охотно ответил старик. — А вы чего стоите? — крикнул он людям, окружившим детей. — Али делать вам больше нечего? Али нынче праздник какой?

И старик, повернувшись, пошел в городище. Вася, Валерик и Кюльжан послушно следовали за ним.

Дом, в который они попали, был самым большим и богатым в городище. Семья старика Мирослава состояла из двух старших сыновей с женами и детьми, трех младших, еще подростков, и пяти дочерей в возрасте от пяти до шестнадцати лет.

Все сыновья были искусными мастерами и наполнили дом красивой утварью своей работы. Сам дом состоял из двух больших половин — мужской и женской — и представлял из себя хорошо утепленную землянку, обмазанную белой глиной. Оконные отверстия были затянуты бычьими пузырями. Бычьими же шкурами покрывали земляной пол. Массивный стол, рассчитанный на всю семью, занимал центральное место. Вокруг стояли широкие скамьи и множество полок для утвари и посуды, сделанной не только из глины, но бронзы и даже серебра. Тут были чарки в виде лебедей с грациозно изогнутыми шеями, заменявшими ручки, кружки в форме головы животного. Один сосуд изображал целого барана. Имелись и выточенные из дерева и украшенные рисунками ларчики для соли, для ложек, из которых каждая отличалась художественной отделкой.

Котлы для варки пищи были из бронзы, а чтобы они не зеленели, их ежедневно чистили песком с квасной гущей. Эта работа стала обязанностью Кюльжан. Кроме того, она выполняла мелкие поручения всех женщин дома. Но каждую свободную минуту девочка проводила около старшей снохи, ткавшей холст на простом деревянном станке. Кюльжан очень хотела научиться этому ремеслу. Приглядывалась она также к тому, как девушки пряли и сучили в крепкие нити шерсть, и с нетерпением ждала, когда они начнут ткать из нее сукно на теплые мужские кафтаны. Женщинам нравилась ее постоянная готовность выполнить любое поручение, и они иногда, в виде награды, разрешали Кюльжан полюбоваться украшениями из их ларчиков. А в ларчиках хранились височные кольца, сделанные из серебряной проволоки, подвески к ушам, украшенные разноцветными камнями, множество ожерелий из хрустальных, сердоликовых и золотых бус. Но особенно девочке нравились халцедоновые бусы — голубоватые, гладко отполированные, почти прозрачные, по величине и форме каждая бусина напоминала голубиное яйцо.

На почетном месте в женской горнице стояла большая ваза изумительной работы. Отполированная до блеска, раскрашенная в черный и песочный цвет, вся в хитрых узорах, она казалась сделанной не из глины, а из какого-то дорогого камня. Женщины рассказали Кюльжан, что эта ваза — точная копия той, которую выменял их отец на двух быков у проезжего греческого купца. Та ваза была меньших размеров и очень хрупкая. Ее нечаянно разбила сноха Митродора, стирая с нее пыль. В даме воцарился страх перед возможным гневом старика Мирослава, который так дорого заплатил за вазу. Тогда старший сын, муж Митродоры, попросил женщин ничего не говорить отцу об этом происшествии и тайно от всех сделал эту вазу — копию греческой, — использовав, как материал, обыкновенную глину. Когда, спустя некоторое время, подделка все-таки обнаружилась, старик, пораженный искусством сына, не стал гневаться, а всячески начал поощрять его к занятию этим рукомеслом. Много красивых вещей сделал мастер. Старик выменивал их в соседних городищах на скот, и его богатство приумножилось.

Все жители городища принадлежали к одному роду. Это были родные, двоюродные и троюродные братья и сестры Мирослава и их дети. Старейшиной городища считался Мирослав, и его слово было законом для всех. По его приказу назначалось, кому где сеять хлеб, где строить дом для новой выделившейся семьи. Он определял, какой мастер и что должен сделать для общего пользования всего рода и что может выменять для себя лично у купцов или в соседнем городище. К ному обращались за решающим словом в возникшем споре или просто за советом в каком-нибудь семейном деле. В благодарность родичи приносили Мирославу подарки, а навлечь на себя его гнев считалось страшной бедой.

Время, в которое путешественники попали в городище, совпало с полным окончанием полевых работ. Хлеб, обмолоченный ногами быков, был уже высушен и убран в общий амбар, где у каждого был свой закром.

Вскоре, по приказу Мирослава, все мужское население было отправлено на работу в кузницу: ковались наконечники для стрел, копий, мечи и топоры. К этим же работам привлекли и Васю с Валериком. Конечно, их не допустили до наковальни. Это был удел немногих избранных. Дети должны были помогать в добыче руды.

Каждое утро с другими мужчинами и подростками они уходили далеко от городища, ведя с собой быков, нагруженных необходимыми для работы принадлежностями.

На рудном месте мужчины рыли неглубокие шахты и, добравшись до залежей руды, разводили на ней костры. Когда камень раскалялся, его поливали водой и поспешно отскакивали в сторону, чтоб не обожгло паром. Треснувшие камни мельчили топором и поднимали наверх в кожаных сумках. Сумки на быках доставляли в кузницу.

В очаге кузницы разводили сильный огонь и в него бросали мелкие куски руды. Для стока шлака в очаге были проложены желоба. Готовому металлу давали остыть, и тут наступал черед искусников-кузнецов. Из-под их рук выходили железные полосы, серпы, долота, иглы, шилья, оружие. Вася и Валерик старались из всех сил, мечтая, что когда-нибудь и их научат мастерству ковки.

— Это я понимаю! Настоящая мужская работа, — с завистью говорил Валерик.

С Кюльжан они теперь встречались редко, только вечерами. Выкупавшись в реке после долгого рабочего дня, дети с удовольствием делились своими впечатлениями о жизни нового общества, в которое они попали. Кюльжан, находясь все время среди женщин, слышала все их разговоры, и самые интересные новости сообщала всегда она.

От нее Вася и Валерик узнали, что местная река называется не Буг, а Гипанис, что Митродора — сноха Мирослава — «краденая», так как его сыновья подстерегли Митродору у реки, когда она ходила за водой, и увезли ее силой. Поступили они так потому, что родители девушки, жившие в отдаленном городище, не хотели ее отдавать в их род. Дети узнали, что муж с ней обращается хорошо, а свекровь сразу невзлюбила и за каждый промах поедом ест, и бедняжка только плачет, а пожаловаться никому не смеет.

Еще рассказывала Кюльжан, что женщины просят Мирослава обменять часть хлеба греческим купцам на разные материи и украшения, что эти купцы живут в устье Гипаниса, строят там для себя целый город и уже дали ему имя — Ольвия. Каждый год эти купцы плывут по реке целым караваном, везут с собой красную рыбу, соль, красивую посуду, украшения, материи и меняют их прибрежным жителям на хлеб, скот, мед и воск. Старик Мирослав уже почти согласен на такой обмен, и все женщины этому очень рады.

— Знаешь что, Кюльжан, — сказал как-то Вася девочке в один из вечеров. — Узнай-ка ты у женщин, чего боятся здешние жители? День и ночь кузнецы куют мечи и наконечники стрел… У ворот всегда стража… Прямо военное положение! В чем дело?

— Обязательно спрошу, — пообещала Кюльжан. — Мне и самой это интересно знать.

На следующий день, перед вечером, девочка с таинственным видом вызвала ребят из кузницы, и они пошли на свое любимое место — пригорок над рекой.

— Ну, теперь слушайте, — сказала она, гордясь удачно выполненным поручением. — Оказывается, весной сюда приезжали какие-то воины верхом на конях. Они назвали себя царскими скифами и заявили, что жители городища тоже будут так называться, так как скифский царь считает их своими подданными. Они заявили еще нашему старику, что каждый год теперь будут приезжать к нему за данью хлебом и людьми. Если же жители городища не признают над собой власти скифского царя, то тот пошлет против них свою боевую дружину. Тогда они заберут все, что захотят, а всех жителей угонят в полон. А хозяин наш хитрый. Он не ответил послам ни да, ни нет, а после их отъезда приказал всему роду сделать эти укрепления, а оружейникам готовить как можно больше оружия.

— Значит, готовится к обороне, — сделал вывод Вася. — Что ж! Это справедливо. Хлеб — еще туда сюда, а людей отдавать, — это уж никуда не годится. Если скифы действительно нападут, мы будем на стороне наших хозяев.

— С какой стати нам ввязываться в эту кашу? — запротестовал Валерик. — Мы можем, как только появятся эти скифы, немедленно перенестись в следующее общество.