Вася внимательно слушал речь ученого, тогда как Шурик, со свойственным ему легкомыслием, нетерпеливо топтался на месте. Наконец, он не выдержал:

— Гавриил Адрианович, — взмолился он жалобно. — Если по столько времени задерживаться над каждым деревом, мы больше ничего не успеем осмотреть. Растения растениями, но где же всякая живность? Пока я вижу только каких-то странных насекомых! Не пойму: то ли это муравьи, то ли еще что-нибудь?!

Тут и Вася обратил внимание на довольно крупных насекомых, которые медленно двигались в траве от цветка к цветку. Ученый осторожно сорвал травинку с прицепившимся к ней созданием и поднес к глазам.

— — Это не муравей, — сказал он после тщательного осмотра. — Скорее это бабочка, но без крыльев, а только с их зачатками. Здесь ей нет необходимости летать. Ведь цветы почти лежат на почве. Зато ножки у нее довольно массивные. Вот еще пример приспособления организмов к внешней среде. Что-то в этом роде наблюдал Дарвин на одном из океанских островов Земли.

— Гавриил Адрианович! — воскликнул Шурик. — Пока вы будете изучать все эти растения и насекомых, которых тут очень много, мы с Васей вполне успеем побегать по этой долине. Разрешите, пожалуйста! Мы совсем засиделись в ракетоплане.

— Только не забегайте слишком далеко, — рассеянно ответил ученый, наклоняясь к цветку. — Я здесь пока что займусь фотографированием. Действительно, вы мне мешаете.

Схватившись за руки, Вася и Шурик радостно устремились вперед. Совершая головоломные прыжки, они неслись, как в сказочном сне. Уже далеко позади осталась голубая долина. Они оказались в болотистой низменности со странными, похожими на моховые, кочками. Кое-где торчали кустики жестколистных растений, в которых Вася признал некоторое сходство с клюквой.

Прыгая с кочки на кочку, они спугивали небольших болотных птиц, которые, к удивлению мальчиков, вместо того, чтобы устремиться в воздух, исчезали в глубоких норах.

Любопытный Шурик сунул руку вслед за птицей в одну из таких нор и обнаружил, что внутри она выстлана мохом.

— Вася! — воскликнул он радостно. — Я сделал открытие, как здешние птицы приспосабливаются к среде. Они прячутся на ночь в норы, как наши суслики! Наверно, и гнезда для птенцов устраивают там же. И знаешь, что? Если здесь есть марсиане, то их жилища тоже устроены под почвой. Подумай только! Из чего им здесь строить дома? Деревья у них низенькие, да и жидкие… В каменных домах при здешних морозах совсем пропадешь. Нет! Это точно, что кроме как под землей, то есть, под почвой, им жить просто невозможно нигде.

— Что же! Они, по-твоему, совсем не выходят на поверхность?

— Вот еще! Наверно, в летнее время здесь в голубой долине у них вроде пляжа. А настоящая жизнь вся внизу. Там у них есть, наверно, заводы, фабрики, электростанции… И, конечно, оранжереи с цветами и фруктовые сады при искусственном освещении, и дворцы, как у нас московское метро. Может быть, у них там и атмосфера искусственная…

— Может быть, ты перестанешь фантазировать, да еще без всякой научной основы? Лучше подумай, как нам обратно вернуться к ракетоплану? Я что-то не пойму даже, в каком направлении нам теперь идти? Может быть, пока мы с тобой тут дурака валяем, марсиане, если они есть, уже связались с нашими, и преспокойно обедают с ними в салоне.

— Чуточку отдохнем и поскачем обратно, — предложил Шурик. — А то, хоть здесь и легко передвигаться, у меня уже коленки заломило. Сядем на бережку у этого озерца.

Солнце, между тем, уже склонилось к закату. Оранжевые блики последних лучей чуть золотили темную воду.

— Жду не дождусь встречи с здешними жителями, — сказал Шурик, поудобнее усаживаясь рядом с Васей. — Вот слушай, какую я про них гипотезу придумал. Марсиане развились не из млекопитающих, как мы, а из птиц. Да подожди, не подпрыгивай, пожалуйста! Я уже продумал с научной точки зрения, как могло получиться. Во-первых, насчет кислорода. Мы по зоологии проходили, что птицы поглощают кислород и при вдохе и при выдохе, а не так, как мы. И у них под крыльями есть еще воздушные мешки для запаса. Так что в этой атмосфере им легче дышать, чем млекопитающим. Во-вторых, температура тела у птиц не тридцать семь градусов, как у нас, а сорок два, значит, им легче переносить низкую температуру. Крылья у них, по-моему, развились в руки, потому что летать им совсем не обязательно, а работать надо. Только у них руки должны быть трехпалые.

— Это еще почему?

— А я, когда ел куриное крылышко, которое посахарила Фаина Степановна, обратил внимание на то, что его конец похож на три сросшихся пальчика.

— Ничего себе, «научное доказательство»! Ты хоть никому больше о нем не говори. Другие, может быть, и посмеются, а Гавриил Адрианович и рассердиться может. Он очень не любит беспочвенных фантазий.

— Я только тебе, по секрету, говорю. А говорить марсиане должны еще лучше, чем мы. Ведь некоторых птиц нетрудно научить произносить разные слова. Ни один зверь такой способностью не обладает. И как умеют птицы строить! Видал, как ласточки лепят гнезда? А? То-то вот! Так что в науке и технике марсиане могли уйти дальше, чем мы. И выглядят они почти как мы, разве что поменьше ростом, поскольку масса Марса меньше массы Земли. И еще они, как их предки, размножаются кладкой яиц.

Вася насмешливо фыркнул.

— А потом занимаются высиживанием? Анекдот, а не гипотеза!

— Ничего они не должны высиживать! Это было бы, как папа выражается, кустарщиной. У них должны быть инкубаторы.

— Однако, что-то холодно делается, — поежился Вася. — Я сам бы не против сейчас залезть в какой-нибудь инкубатор погреться.

— Я тоже замерз, — признался Шурик. — Наверно, аккумуляторы в наших костюмах «сели». Ну, совсем не греют.

— Он, Шурик! Смотри! Солнышко совсем уже скрылось. На сколько здесь ночью падает температура?

— До пятидесяти градусов ниже нуля, — упавшим голосом ответил Шурик. — Ведь Гавриил Адрианович объяснял, что это потому, что когда атмосфера такая разряженная, днем почва быстрее на-гре-в-ается, а зато ночью быстрее с-тынет.

— Ну, тогда мы пропали, — сказал Вася. — Хоть бы Гавриил Адрианович послал кого-нибудь за нами на розыски. Я даже не знаю — в какую сторону идти? А ты, Шурик, знаешь?

Шурик не отвечал. Сжавшись в комочек, он тесно прижался к Васе. Мальчик беспомощно огляделся по сторонам. Озеро на его глазах покрывалось ледяными иголками. Было ясно, что через каких-нибудь полчаса оно будет затянуто коркой льда. Вася машинально дотронулся до росшего рядом цветка, и он рассыпался как стеклянный. От действия мороза здесь цветы не сморщивались, не чернели, а просто промерзали, и, оттаяв при первых лучах солнца, продолжали свою коротенькую жизнь.

Вася сделал движение, чтобы встать, и не мог. Ему казалось, что и сам он превращается в льдину. Хотел крикнуть, но от все усиливающегося действия холода одеревенели даже мускулы лица.

— Кончено… Застываем… — подумал мальчик, погружаясь в полудремотное состояние. — Какой жуткий холод! Ах! Как было хорошо у нас на Земле. Вот бы очутиться сейчас опять в нашем солнечном Казахстане! Правда, Шурик?

— Ты с ума сошел? Какой я тебе Шурик! Я — Валерик.

— Что такое? — Вася с усилием повернул голову. Вместо Шурика рядом с ним сидел Валерик. Он смеялся.

— Смотри, Кюльжан, как Вася таращит на меня глаза? Как будто бы и не узнает!

— Наверно, Вася мысленно перенесся куда-нибудь далеко, далеко от нас… К питекантропам, например, о которых мы с вами говорили, — лукаво засмеялась Кюльжан. — Ну, вставайте же, мальчики! Ваши костюмы давно высохли, солнышко на закате… Пора идти на станцию, к поезду. Уже и Дозор начал беспокоиться.

Вася сделал над собой усилие и встал. Перед ним катились знакомые воды Головного арыка. Тихо шелестели листья яблони. Дозор вертел хвостом и, тихонько поскуливая, умильно смотрел на детей.

Примечания