– Не признал сразу.
      – Чего ж хозяина пришить решил?
      – Я такого не говорил.
      – Говорил, Клин.
      – Со страху, может.
      И тут, откуда ни возьмись, выскочил на полянку, на которой мы стояли и мирно беседовали, заяц. Ну, косой! Чуть ты меня не подвел! Я глянул на него. И этого мига было достаточно, чтобы Клин сбросил сушняк и выхватил пистолет.
      Я его немножко опередил.
      Я не хотел видеть, как падает он, хватаясь руками за воздух. Не нашел он опоры.
      Я смотрел, как улепетывает заяц. Будет о чем рассказывать, как двое охотников напали на него, но он их перехитрил.
      Ладно, беги, заяц. А ты, Клин, лежи. Я человек православный, но хоронить тебя не буду. Не буду предавать тебя земле. Сообщу местной милиции. Это сделаю, обещаю. Если тебя раньше волки не слопают. Так ведь отравятся!
      Лежи, Клин, я пошел к твоему шефу!
      Я вышел к костру так, чтобы Людмила Петровна не сразу увидела меня. Драков раздувал костер, который стал угасать.
      Услышав мои шаги, он спросил:
      – Чего стрелял? Может, зайца принес? Займись костром.
      – Зачем тебе костер, Драков? – сказал я. – Ни к чему он тебе.
      Он стоял на коленях и лицо его стало белым, когда он увидел меня. Может, показалось, что мерещится.
      Карабин лежал в двух метрах от него возле рюкзака.
      – Это я, Драков, – сказал я. – Скажи мне – здравствуй!
      Людмила Петровна обернулась и лицо ее вспыхнуло радостью.
      – Это конечный пункт! – воскликнула она. – А я ждала, ждала… Все едем, едем…
      Она увидела в руке у меня пистолет, потом перевела взгляд на искореженного страхом Дракова и радость ее потухла.
      – Что происходит? – произнесла она тихо и позвала меня: – Володя!
      – Я не мог сказать тебе раньше, – проговорил я, не спуская взгляда с Дракова. – Не получалось никак. Но этот человек, что был твоим мужем, настоящий преступник. Это самое нежное, что о нем можно сказать. Он многих убил.
      Людмила Петровна немо смотрела на Дракова. Потом перевела взгляд на меня.
      – Это правда?
      – Мент проклятый! – прошипел Драков.
      – Не усложняй свою жизнь, – сказал я. – Ты прекрасно знаешь, что государство тебя осудит за твои дела. Но у меня к тебе личный счет. Не забывай об этом.
      – Боже мой, – шептала Людмила Петровна. – Я чувствовала, чувствовала…
      – Это он приказал убить меня много лет назад, – сказал я спокойно.
      – Я догадывалась, – шептала бедная Людмила Петровна.
      – Сегодня слово за мной, Драков. Ты снова хотел убить меня. Я чувствую, на земле нам тесно.
      Вспышка бессильной злобы, охватившая Дракова, прошла. Голова, видимо, начала соображать.
      – Он говорит правду, Людмила, – сказал Драков. – Я его ни о чем не прошу. Но я тебя умоляю, я стою перед тобой на коленях… ради сына… ради моей любви к тебе… упроси его… чтоб отпустил… Ты будешь с ним. Значит, такая судьба. Я дам развод. Я вас озолочу. Вы не будете знать никаких забот. Только упроси его, чтобы он отпустил меня сейчас. Тут в портфеле все. Я дам доверенность.
      – Перестань, Драков, – поморщился я. – Что ты плетешь?..
      Но он оказался хитрей меня и на этот раз. Он говорил не мне, а ей, зная ее доверчивый характер.
      – Людмила, прошу… умоляю… Зачем тебе моя жизнь?
      – Володя, – стала подниматься с камня Людмила Петровна, – зачем тебе его жизнь? Он дает мне свободу.
      – Сиди на месте, Люда! – крикнул я. Но она уже поднялась и пошла ко мне.
      – Я буду свободна.
      – Люда, не ходи! Назад! Что ж она сделала, милая!?
      Я не мог метнуться влево, тогда бы она сразу закрыла на какой-то миг Дракова. А справа было дерево, и я уперся в него плечом.
      – Не ходи! – крикнул я в отчаянии.
      Она сделала еще шаг и закрыла собой Дракова от меня. Он воспользовался этим мигом, метнулся к лежавшему в двух метрах карабину и стал стрелять.
      Я видел миг, когда Люда распахнула глаза, не понимая, что же случилось, почему она больше не может идти ко мне, почему падает.
      Я прижался к земле и стремительно перекатился за дерево.
      Драков выпустил все пули, самообладание оставило его.
      И когда карабин смолк, я поднялся.
      Драков повалился на землю и стал биться в истерике. У меня было одно желание – пустить все пули из обоймы в его лысеющую голову.
      Но у меня был долг.
      Я достал наручники, наклонился над ним и щелкнул дважды. Потом, почувствовав огромную слабость, опустился на камень, на котором только что сидела Люда. Камень еще хранил тепло ее тела.
      Слезы брызнули из глаз. Я разрыдался, как мальчишка.
      В глухой тайге плакали два мужика: один – за свою поганую шкуру, второй – о женщине, которая приходила на свет, чтобы осчастливить его.