- Не дави на Церковь, сын мой, - укоротить, сдержать, успокоить, дать время на раздумья, - это... нехорошо. Но я уступаю, опасаясь ненужного кровопролития. Заседание начнём через час. Стороны выступают без консультации и советчиков. Протокол веду я. Подписывают свидетели от клана великолепной и ты. А теперь мне нужно помолиться, привести мысли в порядок и вспомнить процедуру.
      Бухнулся на колени и зашептал под нос, перебирая чётки. По длинному кругу из малых бусинок.
      - Час, - сэр Эдгар поднял голову к светлому пятну в облаках, - пусть будет час. И если меня не устроит приговор - то вполне устроит и отлучение.
      Викарий его не слышал. Он вовсе ушёл из тварного мира куда-то вниз. На час. Который мог отмерить по числу прочитанных "Ave, Maria" куда точнее, чем прочие - по Солнцу.
 
      Часа не прошло - викарий молился, ему не смели мешать - а от репутации сэра Элгара мало что уцелело. Потому как в лагерь привезли сэра Кэррадока. Слегка контуженного, украшенного здоровенным синяком на лбу, и не только, едва пришедшего в сознание. Но вполне живого. Рыцарь поминал скачку вдогон за товарищами, темень, забытый, не запаленный факел, голову, и по общему пониманию, ещё не соображал. Нашли его в половине римской мили от леса, под раскидистым вязом. Ветку которого он и поймал лбом. Выходило - все, кто говорил, что рыцарь с ними ворвался в лес - лгали. Не по злому умыслу. Им так показалось. Словно глаза отвели, только наоборот...
      По этому поводу позвали было Анну - на рыцаря посмотреть. Осторожненько так позвали. Сидху вовсе не решились трогать. Во-первых, боязно. Во-вторых - совестно. Ведь сколько дурного успели передумать. А главное, сказать. Выходило же, что она и не виновата. Анна не двинулась.
      - Может, и отвели, - буркнула под нос, а кто хочет - расслышат, - только не наставница. Ну не умеет она глаза отводить, даже листик монеткой не обернёт. Видимость - не её, она настоящее делает, ясно?
      Крыть было нечем. Получалось - Немайн даже до шишки на лбу Кэррадока не сглазила! Разве заставила отстать, чтоб меньше славы получил. И то - не докажешь. Анна не забыла усилить доказательство. Спросила, под каким деревом рыцарь нашёлся.
      - Под вязом.
      - Не ольхой? Грушей, сливой? Ручья рядом не было? Нет? Так при чём здесь может быть Немайн?! Она что, всемогуща?
      После чего ушла в злые мысли. Поняла-то больше, чем сказала. А именно - что сэра Кэррадока ветка вяза спасла. Не доскакал он до битвы, вот жив и остался - поцелуй Немайн обозначал человека, которого должны убить. Не обрекал, даже не метил. Но люди, не знакомые с искусством, часто путают предсказание с проклятием. И обречённо прут вперёд, вместо того, чтобы остановиться и выбрать другой путь. Русоволосый богатырь и тут показал себя дураком - остановился, подумал - и ломанулся помирать. Но кто-то за него выполнил оговорку - если не помешают. Вот, помешали. Кто? Вяз - дерево Мабона, бога Солнца, мужского плодородия, юности и искусств. Значит, Мабон и помешал. Зачем? Помогал? Не заметно! Коли Немайн будущих мёртвых перед боем метит, так всех. Как-то шесть тысяч воинов перецеловала, всё ополчение Коннахта - так войско в поход и не пошло. Но в бою убили четверых! И сидху чуть опять не судили... Так вот чего тот добивался - рассорить Немайн с Диведом! Только зачем?
      Сам сэр Кэррадок перешёл из состояния транспортабельного в самоходное - начал неуверенно ковылять. Хотя голова временами кружилась. Ну, после контузии присесть вдруг на травку не стыдно. А вот попадаться на глаза Немайн... Ни обхождением, ни в бою себя показать не сумел. Может, и товарищи полегли потому, что он вовремя не прикрыл спину, не сдержал лишнего врага... Четверо. Груз неисполненного долга едва можно было вынести. Анна взвалила еще, рассказав о метке Неметоны. О том, что если бы он добрался до леса - погиб бы. Точно. А те четверо - жили. Точно. Вот только ведьме Кэррадок не верил. Не верил! Но внутри свербило сомнение - не прокляла ли его Немайн тем поцелуем? Не назначила ли жертвой в оплату за бескровную победу? Он не хотел в это верить. Он хотел взглянуть в рассветные глаза своей любви, и увериться, что это - ложь. Вот только не смел... Не мог. Лишившись последней радости - обожать издали.
      Командующий тоже отмалчивался. Говорить было поздно. Только что чуть не зарезал без суда невиновную. Добровольцы с холмов перестали быть частью армии, слонялись вокруг, изображая зевак. Вилис-Кэдманы гордо караулили свою сидху, рядом с викингами. Прочие воины, даже рыцари, явно показывали отношение. Выполняли команды с долгой задержкой, как будто всякий раз вспоминали, что их недостойный командир всё-таки назначен королём, и ему должно подчиниться.
      Оставалось - выполнять свою работу. Например, разобраться с разбойничками...
      Мужчин среди уцелевших красных курток оказалось не больше половины. Остальные - женщины и дети - включая пару исчезнувших было местных девок. Из-за которых король так подгонял. Короткий разговор показал - насильно их к себе "фэйри" не затягивали. Посветили добром и музыкой, да лёгкой жизнью грабительских подружек. Этих сразу отделили в сторонку. Ничего хорошего им не светило - позор местный клан предпочитал смыть кровью. Не без суда, но до суда.
      Что касается прочих - сэр Эдгар отдал приказ красных курток предать мечу. Не вышло. Викарий встал между обречёнными и палачами. А авторитет у командующего был уже не тот, что перед боем. Теперь все ошибки и потери припоминали уже ему.
      - Без суда - это убийство.
      И без толку бешено смотреть в глаза. Подумаешь, животная злоба. Викарий не такие взгляды выдерживал.
      - Любишь судить? Будь по твоему, повесим по суду, - сэр Эдгар ещё помрачнел, хотя казалось, дальше уж некуда, - Пусть поживут часок, зная... Тебе ж мараться в чернилах. Это дело о разбое, не церковное. Я судья, ты секретарь. Ну и по человеку от клана, от каких есть - видоки.
      - А Немайн?
      - А кто она такая?
      Хоть так принизить сидху хотел. А вышло - напомнил. Совсем не викарию - пленным. Которых и за живых уже не числил.
      Викарию хватило одного взгляда, чтобы признать - в составе суда святой и вечной делать нечего. Пусть отдохнёт. Немайн если кого и напоминает, так дневную сову. Взъерошенная, даже уши под разными углами торчали. Ходит, хромая на обе ноги и подпираясь посохом, недоумённо осматривается. Будто божий мир не узнаёт. Пожалуй, ей больше всех досталось. Подряд - дневной переход, пир, бой. Потом - обрабатывать раны куда труднее, чем наводить порядок да сторожить пленных. И отоспаться не дали! Воистину полухристиане. Приняли помазанницу божию за какое-то своё полузабытое варварское божество - не удивительно. Это не благодать святой, но что-то похожее, на дикие души действовать должно сильно. Так же, не посмотрев, что она во Христа верует, сами чуть кресты не поснимали. При первой неудаче - обвинили во всём и полезли рвать на части. Подлое свойство, но - человеческое. Греки тут не лучше. А он, между прочим, не миссионер, не капеллан, а всего-то чиновник в сутане! Чернильная душа курии. А вот занесло... Хорошо, безотказный бюрократический приём - отложить - сработал великолепно и здесь! И командующий попал в свои же силки...
      Вот теперь багрянородная равнодушно обводит взглядом маленькую толпу обречённых, которых тычками копий заставляли встать перед высоким присутствием. Те ждущую их судьбу чуют, но всё равно шарахаются от маленькой фигуры в бело-кровавом одеянии. Которое она так и не успела сменить после операций и перевязок...
      Викарий не видел, как в глазах черноволосой "фэйри" с грудным ребёнком на руках при имени "Немайн" вдруг вспыхнул огонь. И вздрогнул, когда та бросилась сквозь конвой, даже не успев получить удар копьём в спину. К сидхе. В ноги.
      Клирик отрешённо размышлял о том, что средневековых людей понять ему не суждено. И о том, как жить, вернее, выживать в этом бедламе? Уйти в лес? Или в болота, как озёрные. Сидеть тихо. И проживать тот ресурс, который Сущности заложили в ушастое тело. Если точно по описанию расы - лет шестьсот от совершеннолетия. И то вместо банального старения - тяга на заокраинный запад. И уход туда же в качестве смерти. Скучно. Но, может, получше такого вот веселья?
      Когда ей под юбку чуть не закатилась верещащая "фэйри", Немайн даже не отскочила - попробовала обойти препятствие. Смысл слов пролетел мимо сознания. Но голова инстинктивно повернулась на звук...
      - Спаси его! Только его, великая! Смилуйся! Вспомни, ты ведь ирландка!
      Глаза мазнули по пищащему свёртку. Клирик начал было отворачиваться - и понял, что только хочет отвернуться, а на самом деле наклоняется к коленопреклонённой. И видит самое прекрасное, что только могут увидеть глаза сидхи...
      Сознание Клирика отключилось. Не полностью - но руки приняли ребёнка сами.
      - Это мне? - спросила Немайн неожиданно тонко, как птичка свистнула, - Он мой?
      - Твой, великая...
      - Правда? - она не верила, но уже ухватила и держала нежной и... неразжимаемой хваткой.
      - Спасибо тебе, великая сидха...
      Новая мать старую не слышала. Мир сузился до прекрасного существа в руках.
      - Мой... Мой...
      Охрана остолбенела, и не мешала прежней матери радостно выть, скорчившись в земном поклоне.
      Сидха преобразилась. Куда и усталость девалась. Лицо запунцовело, уши на голове места не находили, порхая словно крылья бабочки...
      Анна затаила дыхание. Как и все, у кого в ближайшей округе были глаза. Наверное, даже муравьи дивились из травы тому, как внезапно и вдруг измотанная воительница и лекарка, суровая наставница, еле стоящая на ногах после трудов и битв, обратилась во мгновения ока в девочку, которой подарили щенка. Исходила нежным счастьем, как костер теплом.
      - Наставница, нужно обязательно пробиться в состав суда. Иначе...
      Смотрит на ребёнка. Бессмысленно воркует, как ухитряются только матери. Уси-сюси. С самой такое было... Хотя не настолько, и не по приёмышу. Не слышит! Анна заглянула в склонённое к младенцу лицо. В глазах сидхи стоял волшебный май. Бесконечное счастье. Бесконечная радость. Ни тени мысли...
      Анна испугалась. Но - ухватила сидху за плечи, встряхнула. Развернула голову к себе.
      - Ты меня слышишь?
      На короткое время в глазах Немайн появился смысл...
      - Слышу. А суд. Пошёл он... - сидха, словно, пыталась вспомнить слово - Анна мельком испугалась проклятия, - Полем, лесом, холмом да торфяником! Маленький важнее.
      - Да чем?!
      - Он мой... Неужели не понятно?!
      - Он этой разбойницы!
      - Нет! Мой! - сидха прижала ребёнка к себе, в глазах начала подниматься тёмная волна, - Не отдам! Теперь мой. Моя прелесть...
      - Ясно...
      Анне захотелось напомнить Немайн, что сейчас сэр Эдгар вполне может присудить разбить её прелести головку о ближайшее дерево, но поостереглась. Чего доброго, начнёт петь. А что разбирать, где свои, а где чужие, не станет - уж точно.
      - Я займу твоё место. От клана. Ты меня понимаешь?
      - Ты умная, Анна. Хорошая... Я чуть-чуть соображаю. Потом буду больше. Наверное...
      - Кивнёшь, когда надо? Сможешь?
      - Да... Ох, напасть, - чуть опустила взгляд, - Напасть ты моя ненаглядная...
      Викарий чуть слезу не пустил. С Августины-Ираклии можно было писать Мадонну. И как этот свет неземной сочетается с той яростью, которая встаёт из глаз гневной базилиссы? Пожалуй, силой чувства. Теперь понятно, как она могла спастись, когда схватили её сестру и мать. Ярость отбрасывает, любовь смиряет...
      Снова картина встала перед внутренним зрением. Рушащиеся двери последнего укрытия. Солдаты самозваного регента Валентина, горя злобой и сладострастием, врываются в кабинет. Половина сразу проваливается в тартарары: вопли, будто ловушка под ковром вела прямо в Ад. На остальных рушится мебель. Немногих, что прорываются - отбрасывает страшный взгляд маленькой девушки с тяжёлым, скруглённым на конце мечом в руке. Она идёт на ряды убийц и насильников - и те расступаются, пока она не выходит из дворца... В неизвестность.
      Любимый голос заставил Кэррадока поднять взгляд. Он сразу понял, что сидхе не до него, что она ничего не заметит. И залюбовался. Забыв сомнения, потому что сидха не могла быть злом. Пусть он её недостоин - но хоть она достойна любви. А значит - его боль и его крест - остаются с ним. Плакать было нужно. Но рыцарь улыбался. Впрочем, многие улыбались... Хмурился сэр Эдгар. Вот и уел сидху! Ответ оказался куда интереснее... Какой бы приговор он теперь не вынес, одно существо напрочь выпало из-под власти командующего. И к добру. Казнить младенцев - штука неприятная. А больше несмышлёнышей среди красных курток не нашлось... Выходило, что сидха поступила правильно. Укусила, но не в ущерб, а в пользу. Странная. Как хорошо, что остались только суд, днёвка, да возвращение в город. И целый год король не будет призывать на службу исполнившую свой долг сидху!
      - Мы нас окрестим, вот прямо сейчас, только батюшка Адриан освободится, - сорокой трещала над младенцем сидха, любуясь, - И вырастет из нас хороший валлиец, а не бандит какой-нибудь. Как же назвать-то, а? Надо, чтобы и короткое имя звучало, и полное вышло подлиннее, да покрасивее... А полное имя у нас будет длинное, вот слушай, что к нашему добавим: ап Немайн, ап Дэффид, ап Ллиувеллин, ап Каттал, ап Барра, ап Карган, ап...
      Малыш, видимо, испугался причисления к такому длинному роду. И заорал.
      - Кушать хочешь.
      Откуда-то Немайн точно знала, что новообретенный сын именно проголодался, а не описался, к примеру. Затравленно оглянулась. И - протянула бывшей матери. Мол, покорми. Но из рук не выпустила.
      - Не отдам! - объявила сидха, глядя, как малыш с её рук сосёт чужую грудь, - Никому не отдам... Ну почему у меня своего молока нет... Ребёночек есть, а молока нет...
      - Наставница...
      - А?
      - Вот. Одевай. Через голову... Осторожней. Вот так, теперь пропустим край под ремень, вытянем наружу... Да никто не посмеет у тебя маленького забрать.
      - Что это?
      - Твой плед. Свёрнутый для переноски ребёнка. В холмах так не носят? И зря, очень удобно. Руки не заняты... Я и двоих так таскала. Средних своих, близнят. Один на левое, другой на правое плечо. Так и вышли - один ангел, другой чертёнок, а лица одинаковые... Скажи, если можно, отчего тебе этот разбойник так глянулся?
      И только тут - схлынуло. Нет, ребёнок не превратился в привычную Клирику розовую амёбу, оставаясь милейшим существом, расстаться с которым и на миг совершенно невозможно. Но, по крайней мере, переносное наваждение теперь не мешало думать. Если сосредоточиться. По крайней мере, вместо ругательств или "Он мой!" с языка слетело рассудительное:
      - Потом. С губ на ухо... А теперь надо кормилицу искать. Слушай, Анна, по хуторам младенцы часто мрут?
      Знания о средних веках подсказывали, что часто. Но валлийцы были весьма здоровым народом.
      - Бывает... А ещё, сама знаешь, маленьких крадут. Иной раз не возвращают даже после того, как подменыша узнают... Конечно, если рядом приличные тилвит тег живут, ещё можно как-то договориться. Но именно здесь крепость Гвина неподалёку, и все холмы у ней в подчинении. Подменыша можно даже убить, да без толку, своего не вернёшь. А молоко остаётся. Бывает, озёрные шалят, пацанов крадут... У них своих мало. Но это редко. Поход окончен. Поездим, поспрашиваем. Такие вести расходятся... - Анна смерила взглядом "фэйри", - Ступай к своим.
      Наклонилась, прошептала в ухо:
      - Этой, мы, пожалуй, казнь отложим. Пока другую кормилицу не найдём. Многие у фэйри по такому делу прирабатывают. А уж коли не в холм, да за те же деньги, да к сыну самой Немайн... Любая охотно пойдёт. Хоть какая благородная.
      Судебное заседание ожидалось очень коротким.
      Роли были уже распределены. Судья - сэр Эдгар. Для пущей важности поднялся в седло. Представители кланов. От Вилис-Кэдманов - Анна. Никто из своих возразить не посмел. Викарий - юрист-консультант, а заодно - секретарь суда. Разложил письменные принадлежности - перья, чернильницу - любопытное местное изделие, которое можно перевернуть вверх ногами, и никапли не прольётся - и пергамент. Скоблёнки, разумеется. Много чести разбойникам, новенькие листы на них пачкать. Присмотрелся...
      - Не понимаю! Эти скоблёнки - протоколы процесса Немайн! Совсем не затёрто: "- Передайте пирожок с курятиной..." Вот что у вас в Камбрии хорошего, так это кухня...
      - Точно, поесть мы любим, - согласился один из видоков, - Но тебе повезло с поварихой. Даже Гвен так не умеет, а Альме всего двенадцать - а вот умеет же! Некоторые, по слухам, нарочно болеют - чтобы кусок пирога у врача в доме перехватить. Вдруг повезёт и стряпала Альма?
      Викарий не слушал. Он вытаращил глаза и продолжил изучать тонкую кожу, как будто от тщательного разглядывания полузатёртые следы букв на ней могли поменяться.
      - Но как?! Их же положено хранить пять лет! - стонал он.
      - Они твои! Так ты и объясняй, как.
      - Я в королевском архиве спросил скоблёнок! И сунул во вьюк, не глядя...
      - Сэр Эдгар, от имени короля говоришь ты, - встряла Анна, - Как это понимать?
      - Я вообще ничего не понимаю в крючкотворных делах. Но если грамота бесполезно валяется, её следует выскоблить и пустить в дело. Таково моё мнение, которое и филид, хранитель архива разделяет.
      Грек схватился за голову.
      - А для чего же мы их писали?
      - Так положено на вашем греческом судилище. Грамоты как-то обеспечивают справедливость. Я не думал над этим, отец Адриан. И не собираюсь. Не моё дело.
      - Но чтобы они обеспечивали справедливость, их нужно хранить!
      - Не понимаю. Если дело решено справедливо, какие ещё записи? Ну, может, само решение... Чтоб не забыть.
      И тут раздался дуэт:
      - Пресвятая Богородица!
      - Ну сколько можно!
      Слова на разных языках. Но тон одинаков. Анна с викарием переглянулись. Грек увидел безнадёжную усталость в глазах лекарки, и, будучи истинным представителем бюрократической цивилизации, понял: ученица августы - своя. Ещё не гречанка-ромейка. Но уже не варварка.
      Анна, в отличие от грека, к непониманию роли времени за долгую ведьминскую практику привыкла. Объясняй, не объясняй, что снадобье нужно пить в день по ложке, пациенты всё норовят выжрать пузырёк с зельем в один глоток. Потом обвиняют - сглазила злая ведьма! Или жалуются, мол, не помогло. Что толку, если справедливости нужно устояться, прорасти в мире. Иначе её унесёт ветром, как носит любые слова, не закреплённые иначе, чем в памяти. Недаром даже большие нелюбители бумаги, друиды, главное высекали на дереве. Не потому же, что боялись забыть. Но придавали знанию твёрдую вещную основу. Вот и Немайн - Библию знает наизусть, но таскает с собой книгу. Правильно делает. Прочитать и сказать - вещи разные, и присягу на памяти не принесёшь...
      - Поскольку соблюдение греческого закона будет без правильной бумаги невозможно, предлагаю: судить разбойников без красивостей. По обычаю.
      Викарий остолбенел. Ученица августы - и ляпнуть такое? Хотя... Лучше не марать правильную процедуру.
      Сэр Эдгар не принять предложения не мог. Хотя опять испытал приступ раздражения. Как рану посолили. Получалось - либо он ведёт процесс, как хочет сам - но по предложению Анны, либо - под руководством грека занимается воспроизведением византийского. Не понимая, что и как.
      - Предложение принято, - объявил сэр Эдгар, - а потому, по обычаю, прежде чем повесить разбойную шваль, мы её послушаем. Недолго. Для начала - выведите вот этого, краснорожего...
      Ткнул пальцем в ирландца, который вроде командовать пытался перед сдачей...
      - Ты главный?
      - Теперь как бы я...
      - Говорить за всех можешь?
      - Если не будут против...
      Против не были. Видимо, действительно командир. Или самый уважаемый воин. Из тех, кто выжил.
      - Кто таков? Откуда? Что из Ирландии - ясно, мы слышали, на каком языке вы кричите от ужаса. Но какое королевство должно наказать за вашу дерзость? Или вы ничейные тати?
      - Я воин из пятины Мунстера, как и все мы. Ни одному королю зелёного Эрина ни я, ни мои товарищи отродясь не служили. А зовут меня...
      - Ллиувеллин. Как дедушку? Нет, Дэффид может не так понять, ты всё-таки приёмыш. А жаль... Красивое имя... - тонкий голосок сидхи, негромкий совсем, легко пробился сквозь шумливость зевак и речь ирландца.
      Все посмотрели на сидху. Перевязь так и висела пустой. Ребёнка баюкала на руках. Сытого, тихого. Сэр Эдгар стиснул зубы.
      - Продолжай, - бросил ирландцу.
      - А что продолжать? И так ясно. Только - тебе бы мы не сдались, так и знай. Немайн ирландка, с ней шанс был... Но ей, видишь, только младенчик понравился. А зря. Хорошие наёмники нужны всем. Даже сидхам.
      - Такие, как ты? - валлийский рыцарь не пытался скрыть насмешку.
      - А чем мы плохи для Немайн, если Гвину сошли!
      - Какому Гвину? - уточнил сэр Эдгар.
      - Вашему. Гвину ап Ллуду. Он нас нанял в войско. Обещал - отправить на войну. Обещал - сделать фэйри. Мы - его люди. И для его людей мы вели себя очень мирно... И даже для простых ирландских наёмников... Фениев видали? А мы тихие.
      - А уши зачем восковые? И где золото, которое вы получили в оплату службы?
      - Он нам не деньгами платил. Он обещал сделать нас фэйри... Тех, кто выживет. А если вы нас повесите, Гвин отомстит. Обязательно отомстит, иначе никто больше не пойдёт к нему в наёмники.
      - Дураки, жадные до обещаний, всегда найдутся, - заметил сэр Эдгар, - но у короля фейри репутация рыцаря. Пусть и выбравшего сторону зла. Он не откажется от своих слов. А вот ты - так и не назвавший своего имени - лжёшь. Тут ведь до главной крепости Гвина, до Кричащего холма, один переход. Поехать и спросить...
      - Не назвать ли тебя Константином? - Немайн, казалось, ничего вокруг не видела. Анна вспомнила - зрение у сидхи узкое. Точно, росомаха. у воронов обзор шире, - Да нет, нельзя, очень уж греческое...
      Викарий, который валлийского пока не понимал, оглянулся на царское имя.
      - Имя выбирает. Это тоже не понравилось, - коротко объяснил воин из клана Вилис-Тармонов, а заодно ремесленник из Кер-Мирддина, что знал местную латынь.
      Чему тут нравится... Но Константинов в семье много - традиционное имя. Должна была припомнить. Взвесить. И отбросить... Тут ему и про Гвина с фэйри перевели. Ирландский горожанин тоже знал. Торг есть торг, без языков никуда.
      - Но как такое может быть? - спросил отец Адриан, - Что значит - сделать фэйри? То есть вроде животных? Ведь бессмертные души есть только у людей и ангелов Господних. Получается, их оболочки должны служить этому колдуну. Но от человеческих душ они уже отказались...
      - Вот взять озёрных - у них душа есть? Крестим же, - заметила Анна, - и получаются люди.
      - Кельвин? Речной. Я тоже в некотором роде речная. Но это не главное. И очень уж коротко, - тонкий голосок сидхи. Совсем не хриплый...
      - Какая разница, есть ли у них душа? - спросил сэр Эдгар, - а вот разница, разбойничали они сами, или по велению короля, есть. А Гвин - король Аннона. А то и всех фэйри. Стоит вопрос - разбойники они, или пленные.
      Он задумался. Вилис-Тармон перевёл.
      - Да... Церковь в таких случаях исходит из того, что решение возносится на бога, а мы на земле делаем всё, чтобы заблудшую душу не потерять. Например, в случае, если неизвестно, был ли ребёнок крещён прежде, его крестят, не опасаясь того, что таинство свершается второй раз. Лучше крестить два раза, чем ни разу. Так и тут. У "озёрной девы" настоящей души, конечно, нет. Но если она примет святое крещение, Господь её может и наделить таковой. Разумеется, если она покажет себя достойной жизни вечной. Но мы не можем просто так крестить заново существо, уже отдавшее свою бессмертную душу дьяволу!
      - Но они могут себя оговаривать. Ирландцы вообще странные люди...
      - Верно. Тогда получится, что казнив этих грешников и самозванцев, не предложив им раскаяться, грех совершим уже мы.
      - Ну, про душу можно проверить быстро, - сказала Анна, и отцепила с пояса флягу, - Зверобой. Хорошая травка. От неё создания, говорящие, но бездушные - мучаются. Впрочем, если тварь, отказавшаяся от собственной души, чуток помучается, какой в том убыток? А, красное рыло? Рискнёшь?
      Последние слова произнесла уже по-ирландски.
      - Что за яд? - ирландец понюхал снадобье.
      - Зверобой.
      - Это которым скот травится?
      - Для людей он лекарство. Даже если ты уже не человек - ни одно говорящее создание от такого не померло.
      - А если пить не буду?
      - Помолимся за грешника, да повесим. И следующего попробовать уговорим.
      - Давай сюда.
      Вырвал флягу. Вылакал в три глотка. Утёр пасть красным рукавом. Дорогая одёжка, верно, тоже Гвин выдал. Хорошая идея - всех своих одеть одинаково, чтобы с врагами не путать. Анна решила, что непременно посоветует ввести одноцветную одежду в королевской армии. Да и ополчение обязать на службу являться не иначе. Хотя - хватит ли у короля денег, оплатить один наряд в несколько лет для всех воинов королевства? Это ж две трети всех людей! Ну, пусть хоть рыцарей оденет в пурпурные пледы, белые штаны и зелёные куртки. Зелёный всегда был цветом Диведа. А белое... белое - это Камбрия!
      - Ну, - спросил краснорожий, - что? Горькая гадость, и только.
      - На фэйри обычно действует сразу, - сообщила Анна, - а скот я травить не пробовала... Наверно, душа у тебя ещё есть.
      - Он лжёт про Гвина? - уточнил сэр Эдгар - Набег был, в конце концов, не жестоким. Свои ж валлийцы подчас гадят серьёзнее. Если про Гвина правда, солидный выкуп нас вполне устроит...
      - Не знаю. Он же, с их слов, только обещал сделать ирландцев фэйри. Но не сделал пока...
      Ссориться с Гвином не хотелось. Сэр Эдгар развязать войну не рвался. Хаживал - сопливым пацаном - под знамёнами Кадуаллона. В последнем походе. Принёс домой два золотых, три шрама да репутацию храброго и разумного воина. И напрочь утратил любовь к войне. По счастью, Кричащий холм всего в дне пути. Пришлось примириться с недолгим продолжении похода - ко Кричащему холму.
      - Если Гвин вас не признает, всех вздёрнем, - вынес вердикт сэр Эдгар, - если признает, ему надлежит выплатить возмещение за нанесённые кланам и королю обиды. И штраф. Не заплатит - всех повесим прямо перед его сидхом, и пусть злится, если хочет. А сегодня - днёвка!
      Как раз времени хватит получше разобраться, что происходит. Отправить гонца с донесением. И даже получить ответ.
      Оруженосец, гордый важным поручением, немедленно получил второй пакет - от викария преосвященному Дионисию. В коротком, но ёмком отчёте описывалось главное - поведение Немайн, как единственной христианки, не поражённой языческими пережитками. Упоминался Гвин ап Ллуд, старый соперник многих святых, который вылез вновь - вредить добрым людям по мере сил. И поминалось имя, данное Немайн приёмышу при крещении. Странное имя. "Владимир". Третье письмо принесла сидха. Для Дэффида ап Ллиувеллина.
      - Пусть знает, что стал дедушкой, - сообщила, - и снова приготовит мою старую комнату. Я пусть замуж и не вышла, но сын у меня теперь есть... Как хорошо отец Адриан детей крестит! Побрызгал сверху - и всё, и не надо из рук отдавать сокровище своё... Стой. Ты будешь скакать быстро. Будь осторожен. И осторожнее со стременами - если при падении застрянешь, будет неприятно.
      Курьер, умилённо разулыбавшись, обещал быть осторожным, взял письмо - и поднял коня в галоп, пока ещё посланий не притащили. Воины стали подозрительно приглядываться к стременам. Теперь-то всё, что изрекала сидха, снова было откровением! Снова стала светом в окошке! Однако, Немайн этого не замечала. Заорал маленький, и пришлось ей идти в палатку - осваивать науку пеленания детей...
      К вечеру краснолицый ирландец стал фиолетоволицым. Валялся по земле, прижимая одну руку к животу, другой тер уши, скрёб нос... Позвали священника, горожанина - перевести, и Анну. Та сосредоточенно готовила колесницу, ставшую из квадриги тригой, к недолгому походу. А кому ещё? Немайн только и напомнила, что надо. Еле-еле историю про ворону выслушала - пленная фэйри как раз кормила маленького, Немайн ревниво следила, стараясь не выпустить дитя из рук. А прежняя мать, конечно, и сама подержать хотела. Гвин и Мабон что-то затевают... Они и есть цапли?
      - Гадание по птицам - суеверие, караемое позором и изгнанием, - сурово напомнила сидха про осторожность в применении старого знания, отняла маленького от кормилицы, - Кэррадок - дурак. А если кто нас тронет - трогалки оторву. И голову, для верности.
      Анна убедилась - сидха вменяема. Ну, почти. Тем более, та сразу нашла ученице множество дел. И в первую очередь - стирку. А кровь на белом платье уже засохла, вот беда... Так что на работёнку по ведьминской специальности Анна согласилась скорее с облегчением. Однако, увидев страждущего, ничего удивительного не обнаружила. Так, любопытное.
      - Отравление зверобоем. Похоже, Гвин - или кто другой - души-то того... Но надо же - они не фэйри, тем становится дурно сразу. А это овцы! Или коровы... То-то им хотелось стать фэйри. Те хоть живут долго. А тут ни долгой жизни, ни спасения души.
      - Душа овец... - задумался викарий, - сам я такого вопроса не решу. Агнцы, они невинные...
      - А если козлища? Да у них просто души скота! А уж какого...
      - Да уж... Никогда с таким не встречался. И курьер уже ускакал, как назло. Хорошо, что великолепная младенца спасла, крестила. Ты его проверила?
      - Нет пока. Да и не подпускает. Ну, ей виднее. И не должно ничего с ним быть - душу нужно отдать добровольно, а какая у маленького воля?
      - В любом случае он теперь христианин, и верю, душа у него будет, и на снисхождение благодати Господней уповаю. А что с прочими делать-то? И вот именно с этим.
      - Ну, брюхо пройдёт дня через три. Как у коров. Особенно белые аннонские часто травятся, кстати. А уши... Позвали бы меня раньше, я б их глиной намазала. Но - хороши охраннички, добрый фермер раньше травницу к скотине позовёт. Теперь же - видишь, какие ожоги? Да ещё и руками разодранные... Кожи, считай, вовсе нет. Надо бы их отрезать. А этого... бывшего человека - в тёмный чулан. Он ещё неделю солнечного света бояться будет. А уши заберу, замочу в уксусе, чтобы не сгнили. Уши человека-животного!