.. Только плечи епископа охватывает белый - дорогой - плащ, на плаще горят крестообразные вышивки. Именно так Камлин описывал папский паллиум. На голове - круглая шапочка, вроде тюбетейки. Епископ Дионисий. Ранее Мессинский, теперь уже Пемброукский. На Теодора не похож. Жердина в рясе. То ли аскет, то ли порода такая. Похоже, аристократ. У простонародья на Сицилии классического профиля быть уже не должно. А этого хоть под стены Илиона оправляй. Вот перед ним и легла золотая номисма. Из собственного запаса, с профилем Юстиниана-законника. С намёком, так сказать.
      - Это, надо полагать, судебный взнос со стороны обвиняемой? - Дионисий бесцеремонно разглядывал стоящее перед ним существо. Уши, позвонки, пальцы... Всё, что описано в отчёте восхищённого врача. Плоть! Лоб - дорийская колонна. Взгляд... Показалось, или глаза - огромные, чуть усталые, чуть настороженные - старше тела? Не вечные, ангельские. Взрослые, - Но взнос полагается платить при рассмотрении дел, стоящих более двухсот солидов.
      - Моя жизнь дороже.
      На сдвинутых к боковым стенам нефа скамьях, где сидели свидетели, возникло некоторое оживление. Обсуждают цену? Двести солидов - вира больше, чем за "свободного" человека. То есть фермера, подлежащего призыву в ополчение. Уже простой горожанин, принятый не только кланом, но и коммуной, дороже. Мастер - иной разговор. Рыцарь - тем более.
      - Кодекс Юстиниана не признаёт денежной оценки человеческой жизни.
      - Но это не означает, что она дешева.
      - Спасителя Иуда продал всего за тридцать милиарисиев. Ты считаешь себя дороже?
      Епископ Теодор поморщился. Дионисий играл. Играл не то, чтобы грязно - некрасиво. Сказал бы это франкам! Тюкнули бы по темечку и скинулись на виру... За епископов вира большая. Но большой, богатый и знатный род - потянет.
      - Для Иуды? - подсудимая хихикнула, - Для Иуды, полагаю, я и обола медного не стою. Но я ожидала, что приду на суд епископа, а не прокуратора. Честно говоря, не готова я к мученичеству. Кстати, протокол ведут? Я за что деньги плачу, в конце-то концов?!
      - Успокойся, дочь моя, хотя процесс ещё не начат, невежливое восклицание брата Фомы и наша дискуссия о необходимости внесения платы за процесс будут занесены в бумаги должным образом. Для начала тебя надо привести к присяге.
      - Ну, спор-то ты устроил. И я должна услышать формулу обвинения прежде, чем принесу присягу.
      - Обвинения несут характер подозрений.
      - И я должна доказывать, что подозрения необоснованны? А почему не наоборот?
      - Настоящий суд не исходит из презумпций. Его цель - установление истины.
      Клирик рассматривал епископскую наградную регалию. Знак особого благоволения Папы. Человек, которому выпала миссия на край света, шанс подчинить ещё одну христианскую страну власти Рима. Христианскую! Пусть и верующую чуть иначе. Так что, если текущая политика римской курии вменяема, в Уэльс приехал не фанатик, такие в охотку отправляются к язычникам, а политик. Очень сильно невыспавшийся политик. Несмотря на ночной дождь за окном. Или круги под глазами у него ещё от морского путешествия?
      - Итак, вернёмся к присяге. Ты крещена? У тебя есть христианское имя?
      - Я крещена. Христианское имя у меня есть, но я не хотела бы его сообщать.
      - Ты опасаешься волшбы?
      - Я опасаюсь ввести суд в заблуждение. Я известна именно как Немайн, и будет разумно, если в бумагах суда я буду проходить именно как Немайн. Христианское же имя ничего не скажет тем, кто будет их разбирать.
      - Относишься ли ты к роду человеческому?
      Иные свидетели заулыбались. Для них дело решилось. Старые боги, демоны ли, ангелы ли, не подлежат человеческому суду.
      - Полагаю, что да. Хотя тело у меня по меркам большинства людей странное.
      Улыбки погасли. Епископ потер лоб. Подсудимая ведёт себя спокойно, уравновешенно. Впечатления одержимой не производит. Большинство колдунов и ведьм в практике Дионисия всего лишь принимали насланные нечистой силой видения за реальность. Остальные стали жертвами оговора, или потихоньку шарлатанствовали.
      - Суд уже получил подробную справку о том, что представляет собой твоё тело. Поскольку свидетели уже приведены к присяге, я хотел бы услышать от достопочтенного мэтра Амвросия, является ли Немайн, дочь Дэффида, человеком с медицинской точки зрения.
      Мэтр Амвросий встал. Помял руками сумку с инструментами.
      - Вот так, под присягой, я не могу. То есть могу подтвердить, что Немайн относится к народу холмов, также именуемых потомками Дон. Они отличаются от всего, что я видел за мою практику. И по Платону выходят людьми - без перьев, двуногие, и ногти плоские... Но я подозревал и подозреваю, что они не совсем люди. Или совсем не люди. Впрочем, доказать, а значит и присягнуть, не могу.
      Начал речь, чуть не заикаясь, но завершил твёрдо и уверенно.
      - Благодарю, мэтр. В таком случае, суд будет опираться на опыт церкви. Известны случаи крещения существ, подобных подсудимой, и даже более странных. Все они согласились со своей принадлежностью к человеческому роду...
      Представление стороны обвинения. Брат Марк - а Клирик и не сомневался. Причём поставили обвинителя спиной к свидетелям, а её - лицом. И пары стражников по бокам у монаха не стояло. Присяга. Рожа у Марка странно кислая. Может - из-за золотого, который за него внёс викарий. Бенедиктинцам-то золота и касаться нельзя. Только когда оглашал позицию обвинения, разгладился. Позиция агрессивная, но не сильная: колдовство во вред людям, просто колдовство, изготовление и продажа амулетов. Позицию защиты взялся излагать - сюрприз! - викарий. Заместитель епископа. И все эти пунткты попросту отмёл.
      Прения, свидетели. Клирик пытался работать по заранее продуманной схеме - вносить протесты, требовать записи, подвергать свидетелей долгому нудному опросу. Затягивать дело, пока не прояснится - чего же хочет судья.
      Судья желал странного. После всех изначальных подковырок процесс быстро и легко шёл в одни ворота - в ворота обвинения. Седина барда - испуг. Страховки - охранное письмо, не амулет. Демонов - не вызывала. Даже Гвина ап Лудда.
      Всё обстояло хорошо. Пока в церковный неф, ставший залом суда, не ворвалась Альма. Поначалу тихо, прижимая к себе узелок, прокралась к родителям. Епископ Дионисий заметил - девочка удивительно похожа на "обитательницу холмов". Только уши нормальные. Вывалила перед ними небольшую гору снеди. После чего подошла к подсудимой и сунула узелок ей. Стража отвернулась.
      - Я столько не съем, - улыбнулась Немайн, заглядывая внутрь, - тут вкусностей мне на неделю. Может быть, мне кто-нибудь поможет со всем этим управиться?
      Клирик надеялся, что явление Альмы обойдётся тихо. Ещё плохо её изучил. Зато отец с матерью уже не знали, что делать. То ли под скамьи прятаться. То ли хватать дочь в охапку и бежать, куда глаза глядят...
      - Ты, главное, с этими не делись, - Альма ткнула в охрану по бокам сидхи, - свидетели могут сказать правду. И судья может судить по справедливости. А эти - конченые.
      - Это ещё почему? - не выдержал один из стражников.
      - Отсиделись за спиной Майни, потом копья ей в спину упёрли, а спрашивают... Ну и ладно, вы уж и не совсем живые-то. Святая Бригита вам ещё отплатит!
      - А и не Бригита, найдётся кому, - возгласил утробный голос из зала. Кое-кто из свидетелей хорошо освоил чревовещание. Стража совсем повесила носы. Альма уже стояла перед рыцарем.
      - А тебе не стыдно? Ладно, в том что спасла город - и меня! - сидха не признаётся. Но уж от предместья-то не открутится. А у тебя, Таред, там зазноба. И, кстати, не одна!
      - Одна, - возмутился рыцарь.
      - А которая? - уточнила Альма, - Тёмненькая такая, ещё, как фэйри, в зелёном платье ходит? Или белобрысая с веснушками? Давай выбирай, раз одна.
      - Я... Мне...
      Клирик без удовольствия пронаблюдал, как человек, честно исполняющий вассальный долг, завис, как устаревший компьютер.
      - А ты, судья, осторожнее, - пригрозила Альма епископу, - мучителей праведников ожидает Ад.
      - А Немайн праведница? - уточнил тот.
      - Она меня спасла, - тихонько ответила Альма, - Не город. Город что, город - вещь... Меня. И его вон. И её...
      Девочка начала обходить свидетелей, старательно шарахаясь при этом от стражи.
      - Насчёт города она не признается, скромничает, - бормотала почти под нос, цепляла свидетелей за руки и заглядывала в лицо, - но вот у тебя ж доля в пивном заводике? А если б его зажгли? А ты - куда ты бы пиво пить ходил, если не в "Голову"?
      Епископ Дионисий старательно удерживал мускулы лица от раздражённой гримасы. Кто-то откровенно использовал ребёнка, справедливо ожидая, что монах-епископ не очень-то умеет обращаться с детьми. Чего добивался, помимо очень неприятной сцены и измотанных нервов судьи - непонятно. Зато девочка себя накручивает, уже почти в истерике.
      - Альма!
      Девочка оглянулась на подсудимую.
      - Послушай меня внимательно. Ты говоришь, я тебя спасла. У меня есть к тебе просьба. Выполнишь?
      - Выполню.
      - Найди своего брата Тристана. И попроси его пересказать тебе историю апостола Петра. Если вспомнит, слово в слово.
      - Но...
      - Ты принесла сюда еду родителям и мне? Спасибо, съем всё, что влезет, и папа с мамой твои тоже. А теперь помоги мне ещё немного: поговори с Тристаном. Очень мне поможешь. Больше, чем оставшись здесь.
      - Правда?
      - Сидхи не врут, забыла? Если брат плохо расскажет, я потом сама объясню. Хорошо?
      - Хорошо.
      Как обращаются с детьми в нервном состоянии, Клирик не знал. Но, за время общения с Тристаном и младшими из старших сестёр, успел уяснить - вести себя как со взрослыми, без сюсюканья - лучший выход. Ну, разве, слова отобрать попроще - так это и со взрослыми полезно.
      Когда Альма, оглядываясь на каждом шаге, вышла, Немайн тяжело вздохнула. Оглянулась. И, как стояла между двух стражей, села на пол по-турецки.
      - Прошу прощения у высокого суда, но мне нужно восстановить силы после этой неприятной сцены. Поскольку тут остались только взрослые, смело могу сказать, что иногда общение с детьми сильно утомляет, - тяжёлый вздох, - Почтенный викарий, раз уж ты представляешь мою сторону, я настаиваю, чтобы ты помог мне уничтожить всё вот это роскошество. У моего народа есть поговорка: война войной, обед обедом. Также, поскольку заседание не прерывается, я настаиваю на подробном протоколировании моей трапезы. Со всеми необходимыми комментариями и уточнениями.
      Судья с утра не ел. Отчасти из аскетизма, отчасти - из аристократических привычек. Это у простонародья завтрак - главная и самая плотная трапеза. Сильные мира сего ждут ужина. А Немайн, быстренько уплетя лепёшку фруктового хлеба, начала потчевать викария. Под запись. Писец бумаги слюной закапал. Епископу пришлось сглатывать. Ушастая - заметила.
      - Высокий суд, не желаете по вишнёвой лепёшке на нос? Под протокол, но без каких либо обычных обязательств, касающихся совместного преломления хлеба. Извиняюсь, что не предложила раньше. Но до десерта по вам не было заметно.
      Епископу захотелось засудить рыжую. Даже не как колдунью - как поджигательницу. Чтоб на костёр. Чтоб едкий дым в глотку, чтоб огонь пятки лизал. Чтоб покричала. Чтоб жареным несло... Как от её кулебяк. Потому что либо - издевалась. Либо понятия не имела, что обычай оттого и обычай, что не признаёт легальных исключений. И засудивший ту, с кем хлеб преломил, у живущих обычаем народов - не человек, бешеная собака. Всё равно - уговаривались о чём-то перед трапезой, или нет. О да, она здесь тоже чужачка. Но - какая? То есть - откуда? Если издевается - откуда угодно. Но только одна страна в Ойкумене ставит писаный закон и легальную процедуру выше обычая. А ещё - у неё отличная латынь...
      - Спасибо, но я не люблю создавать исключений, - Дионисий перешёл на греческий.
      - Твой выбор, преосвященный, - и этот язык у неё безупречен... Больше похож на древний, эпохи Солона и Еврипида, чем на народный говор городов Великой Греции.
      Викарий дожевал. Заседание покатилось своим чередом. Странным, ведущим к оправданию чередом. Свидетели хором подчёркивали правильность и добропорядочность Немайн после крещения. И, что особенно странно, до. Епископ Теодор, как предыдущий духовный наставник области, отозвался о подсудимой не то, что лестно - панегирично. Особо упирая при этом на то, что сидха поначалу хотела принять монашеский постриг. Но именно он, епископ, счёл, что ей полезно будет получше узнать жизнь мирских христиан, прежде чем от неё отказываться. Королевский филид закатил поэму из фрагментов нескольких эпосов. Сокращение текстов - страшная вещь. В результате получалось, что Немайн склонялась к христианству уже давно. Кровавые жервоприношения и сотни отрезанных голов при этом куда-то задевались. Судья выслушивал эти речи весьма благосклонно. Получалось, отказался от лепешки из принципа. С грека-законника может статься и не такое.
      Наконец, дошло дело до боя у ворот. Вот его рассмотрели подробно. И именно здесь Клирик впервые ощутил пристрастное давление судьи. В очень странном направлении.
      - Призывала ли ты помощь Господа нашего, когда отвращала варваров?
      - Забыла, - Клирик продолжал тянуть и запутывать.
      - Забыла призвать помощь, или забыла, призывала ли?
      - Я намеревалась сотворить молитву, но от растерянности и испуга не сделала этого.
      - Вспоминала ли ты имя кого-то из святых?
      Клирик только хотел упомянуть святую Бригиту, как в голове щёлкнуло. Инквизиция! Применение священных предметов и текстов в чародейских целях приравнивалось в пятнадцатом-семнадцатом веках к сатанизму и каралось смертью. Там - костром, здесь, видимо, мечом. Значит вот она, игра судьи? Ох, одно признание уже есть! Но намерение по Юстиниану не есть действие. Смертью не грозит. А штраф, порку и даже изгнание из города можно пережить. Клан не отречётся.
      - Нет.
      Лёгкая тень на лице епископа. Показалось?
      - Даже своего святого-покровителя?
      - Нет.
      Тень гуще.
      - Творила ли крестное знамение? Вспомнила ли символ веры? Молитву господню?
      - Нет. Нет. Нет.
      Епископ уже просто чёрен. Сидит, молчит, вопросов не задаёт. Шепчется с викарием.
      - Вмешательство Господа нашего возможно и без призыва сил его, - задумчиво и негромко, словно самому себе, смакуя каждое слово, говорит он. И - встаёт.
      Звучат первые слова обычной, по кодексу, заключительной формулы. А вслед за ними... Напряжённо ожидающий развязки неф онемел, когда подсудимая подпрыгнула - чтобы топнуть обеими ногами. И, пока не прозвучало окончательное слово, закричала, мешая латынь с валлийским:
      - Стойте! Это не так! Я не сделала ничего, что хоть на йоту выше моих собственных сил! Я могу это доказать! Я хочу это доказать! И я докажу это! - и уже тише, - Ну почему вы не спросили меня прямо, высокий суд? Теперь извольте выглядеть идиотами! И присягу с меня могли бы не брать. Я сидха, а сидхи не лгут!
      По крайней мере впрямую.
      И фаворит Папы бессильно плюхается обратно в кресло. Хохочет лошадью со свидетельских скамей отец Теодор. Аж слёзы брызжут. Гордо улыбается Лорн ап Данхэм. Выпрямился, аж пару вершков роста прибавил. Лихо крутит ус сэр Эдгар. Дэффид обнимает Глэдис и шепчет что-то на ухо. Мэтр Амвросий как вскочил на ноги сам, так и брови взлетели под тронутую седыми нитями чёлку. Руки викария разошлись в стороны, на лице застыло недоумённое выражение, как у ребёнка, лишённого любимой игрушки, но ещё не решившего, что пора плакать. А по ногам сидхи хвостом тигра бьют, никак не успокоятся, три тяжёлых подола, так и не успевшие заскочить под носок или каблук...
 
      И вот - широкие двери распахнуты. Перед людьми - стражник в накидке королевского глашатая. В городе его лужёную глотку знали хорошо.
      - Высокий суд Дионисия, епископа Пемброукского, использовав с позволения Гулидиена, могущественного короля всего Диведа, для разрешения дела кодекс Юстиниана, как то достойно христианам в вопросах, касающихся дел и церкви, и мира, вынес заключение по делу благородной девицы Немайн Шайло верх Дэффид...
      Само признание благочестивого прозвища означало не слишком дурной исход для сидхи.
      - ... собственным её признанием без принуждения установлено, что благородная девица Немайн, дочь Дэффида, сына Ллиувеллина, происходящая из народа холмов, использовала некую особую силу. Для окончательного установления природы которой...
      "Мы направляем запрос в Рим", - продолжила мысленно Анна.
      - ... этой ночью упомянутой Немайн предстоит пройти испытание.
      Сначала показалось - не случилось ничего страшного. Тем более, всё шло как при успехе - из дверей - без охраны - вышла Немайн, дружески беседовали два епископа. Но вот свидетели настороженные и пасмурные. А ирландец направился сразу к Анне.
      - Дочь моя, ты приняла желаемое за действительное. Мы все приняли желаемое за действительное. Чуда не было. Всего лишь нечто странное. Осталось только узнать, что именно. А сидха - хорошая девочка. Очень. Хотя и совершенно ничего не смыслит в церковных делах.
      Вот тогда ведьме захотелось взвыть. Как она старалась - работала по-чёрному, без трав, отваров и заговоров, одними намёками, слухами, иногда помогая правильным людям завести правильный разговор. Всё ради того, чтобы обеспечить своё положение и положение своих детей. А сидха... Стоит себе, что-то обсуждает с лекаревыми отпрысками. Мальчишка сияет как второе солнышко и подпрыгивает от нетерпения. Альма застенчиво улыбается. Глаза бы не смотрели... Но вот ушастая закончила разговор. И направляется прямо к ней. Хочет поговорить с Теодором? Нет, епископу только кланяется. А говорить будет с ней, с Анной!
 
      Вегеций, при всех недостатках, оказался практически полезным чтением. Кер-Мирддин был построен во времена, когда римская инженерная школа не совсем ушла в небытие. И школа эта предписывала создание в крепости скрытого выхода вблизи реки. А то, что дышала на ладан, давало изрядную надежду, что выход окажется книжно-типовым. Так и получилось. Продолбленный в песчанике ход не был даже замаскирован. Хотя зная, где искать, Немайн его все равно бы обнаружила. А тут - ржавая железная решетка. Все на виду. Видимо, последние переоборудования укреплений пришлись на вовсе тёмные времена. Те самые, когда света разума уже нет, а варварская сноровка ещё не воспиталась.
      Очень пригодилось ночное зрение. Дорога отлилась в памяти при свете дня - ночью казалась краше, но узнавалась легко. Чуть-чуть мешали отблески факелов из-за спины - но во всей немаленькой процессии, шагавшей вслед за Немайн, эльфийских глаз не водилось. Не разбивать же ноги добрым людям в кромешной мгле о камни и корни! То, что в ночной атаке главное - скрытность, проблема сидхи.
      Судебный эксперимент начался. Приводить новых викингов горожане сочли нецелесообразным. Речь изначально зашла о королевских рыцарях, но тут встрял Лорн и в качестве вражеского войска предложил подростков. Тех, кому ещё рано состоять в ополчении. Как раз набралось четыре десятка. Тех, кого матери отпустили. Армию возглавил Тристан. Которому охотно подчинились парни на два-три года старше, и две младшие старшие сестры сидхи... Клирик подумал-подумал, и поступил точно так же. Торжественно провозгласил ученика ярлом, и на одном колене присягнул этой ночью быть проводником и советником.
      Зато теперь чувствовал себя сущим гаммельнским крысоловом - но таков уж вышел уговор: город честно поднимает перед ночным штурмом на стены ополчение. А врагов изображает вот эта весёлая команда Тристана. Всё равно биться всерьёз никто не намерен. А в качестве фишек в тактической игре сойдут и дети. Заодно развлекутся: завтра Лугнасад. Анну Клирик зазвал для очистки совести. В качестве лекарки. Не рискнул выводить большую группу детей без медицинской помощи. Ведьма откручиваться не стала. Посмотреть на сидху в действии, да ещё под гарантию безопасности - полезно и интересно.
      Шесть стражников с белыми повязками на рукавах - посредники. Их дело - сопровождать "викингов" да определять исход стычек при встрече с защитниками города. Католический епископ - эксперт в области сверхъестественного. Он же - главный зритель. Теодор в фарсе участвовать не захотел. Зато коменданта порадовал, напомнил, что для сидхи ходить сквозь камень и землю столь же естественно, как для птицы летать, а для рыбы - дышать водой. Поэтому любая попытка держать стены поверху - обречена. Ещё с отрядом шёл оснащённый белой повязкой Харальд - как эксперт по северным варварам. Вот прямо сейчас, подробно объясняет ребятне, почему норманны не полезли в город ночью: рискованно. Когда кровь не понарошку, да без сидхи. Ночь - штука подлая. Ночью решает случай. Днём - сила и доблесть. Ну кто же знал, что в гарнизоне целая богиня?
      Вот и пришли. Приметная желтоватая скала, перевитая плющом. Внизу подмигивает холодными блёстками река. Немайн видела вход в подземелье уже не в первый раз, но уши всё равно дернулись. Будь во главе норманнов более образованный человек... Да оно так и будет - столетия спустя, после Гастингса. Вильгельм Бастард снесет укрепления саксов - вместе с защитниками - и поставит замки совсем другого типа. А потом займется здешними жителями. И старые римские стены его тоже не остановят.
      За плечом кашлянул Дионисий. Немайн потрясла холодные, шелушащиеся окалиной прутья. Шатаются, но не поддаются? Стражники рванулись на помощь. Немайн раскинула руки, прикрыв решётку собой.
      - Чистота опыта, - сказала, - превыше всего.
      Город падет. И никаких пушек или катапульт. Правда, одна высокая технология всё же есть - Немайн вшила в рясу карманы. Насколько красиво получилось - вопрос второй. Главное - удобно. Сейчас в кармане лежит кошмарное устройство из выданных Сущностью. Но его время не пришло. Войско - а главное, его вождь, должны попробовать борьбу и победу на зуб.
      - Ярл Тристан, дело за тобой. Этот подземный ход заканчивается в центре Кер-Мирддина.
      Тристан изучил препятствие. Потом - рыжие от ржавчины руки.
      - Последние прутья сидят крепче. Видимо, склон их прикрывал от дождей. Ещё - потом их надо отдать мэтру Лорну. Это железо хорошо соржавело!
      Камбрийцы верили, что сохранившаяся часть хорошо соржавевшей вещи выше качеством, чем свежее железо. И были в чём-то правы. Могли же встречаться неоднородности состава, какие-то полезные примеси. Лорн, например, специально зарывал железные бруски в землю на несколько месяцев. Поржаветь. И брал за оружие из проверенного ржой металла куда дороже. Поговаривали, что у него и на несколько лет закладки есть.
      - Вырвать сможешь? - поинтересовался Харальд, - Я ж тут для того и есть. Чтобы доказывать, что может взрослый воин. Настоящий воин.
      - Один нет. А вместе... Леди Немайн, ты верёвку для этого прихватила?
      - И для этого тоже. Держи.
      - Тогда затруднение не сложней гнилого зуба. Отец таким и не занимается, к цирюльнику отсылает, - Тристан затянул на одном из прутьев узел, - Ну что, викинги, вырвем зуб?
      Викинги-недоросли охотно ухватились за верёвку. Хорошая штука - лён. Прут выскочил легко - не случилось даже кучи-малы, все устояли на ногах.
      Харальд расплылся в улыбке:
      - Я бы вырвал эту прутину пальцем. Но - хорошая ребятня. Стайная. Волчата!
      Второй прут пошёл так же легко. Третий потребовал за себя виру - падение на спины и кучу-малу. Трогать четвёртый смысла не имело: проход получился достаточно широкий.
      - И пала стена до основания своего, - продекламировала Немайн, имея в виду Иерихон. Заучивание Библии наизусть не прошло даром, - Варварское войско, за мной сразу не лезьте! Сперва покажу проход епископу. Ну и с факелом пусть будет кто-нибудь.
      Строили римляне на совесть, не пожалев каменной кладки. Внутри хода сухо, прохладно - и очень темно. Светлая эльфийка всё-таки не драу, в полной темноте ничего не различит. Лезть же в древнюю темноту на ощупь - не самое благоразумное поведение. Клирик представил себе реакцию камбрийцев на чернокожую и серебрянноволосую девушку. Во-первых, безусловно злая нечисть. Во-вторых, прототип, шотландские трау, размножаются, исключительно похищая себе жён с поверхности. Девочек у них не рождается никогда. Увидев такую непонятку, камбрийцы бы, возможно, и не пристукнули её сразу. Но связываться поостереглись точно. А ведь поначалу он видел свою аватару именно драу. Помешала общая злобность расы. Добрый или нейтральный тёмный эльф - настолько редкое исключение, что отыгрывать его - дурной тон. А втираться в душу напарнице в шкуре противной злючки немного трудновато!
      Похихикивая, Клирик разглядывал чёрный от факельной копоти свод. Кладка прочная. Конечно, что случится за две недели с ходом, простоявшим сотни две лет? Но, прежде чем вести в подземелье детей, следовало убедиться в полной безопасности. А вот факелы в держатели он страже насовать не позволил. Темнота - это романтика! Теснота холодного камня вокруг, ариаднова нить страховки, и факел непременно в руке... Чтобы пламя дрожало и колебалось. Опять же, много факелов быстро выжрут кислород.
      Наконец - дверь. Старый римский замок. Вполне исправный. Тщательно промазан салом самой Немайн. Как он скрипел две недели назад! Теперь только тихо пощёлкивает под извлечённой из кармана отмычкой.
      - Интересно, где мы выйдем? - неискренне гадал Клирик, корпя над кошмарным железным устройством. Не пронаблюдав в действии универсальный открыватель, епископ принял бы его за инструмент палача, - Должен быть центр города, подвал какого-нибудь из значимых зданий... Готово.
      Прежде, чем Немайн открыла дверь, епископ остановил её руку.
      - Учёная дочь моя, осталось выяснить один вопрос. У всякой мудрости должен быть источник...
      - Для этого нам понадобится немного воска...
      Пальцы сломанной руки сохранили достаточно силы и подвижности, чтобы сдёрнуть кольцо с правой. Осталась чуть нагреть кольцо в пламени факела - а отнять слепок от камня смог и сам Дионисий. Сицилиец прочитал надпись. На родном греческом. "Пресвятая Богородица, сохрани и помилуй Августину-Ираклию, Августу".
      - Я выбрала себе другую судьбу, - сказала коронованная базилисса, смешно дёрнув ушами, - Но прочитанные книги забывать не собираюсь. Вегеций, Витрувий, Прокопий Кесарийский, Маврикий...
      Епископ понял немного больше, чем сказал - и собирался сказать - Клирик. Разница мировосприятия - инженер старается сказать ровно сколько надо, дипломат - меньше, а политик - больше. Дионисий счёл Немайн политиком. Уровнем выше себя. Хотя бы потому, что, вжившись в образ сидхи, Августина-Ираклия должна была отказаться ото лжи. От самой заметной, привычной, непроизвольной, свойственной человеку как дыхание. Но сидхи-то не лгут.
      Базилисса-сидха. Валлийские сказки и суеверия вдруг обернулись тенью умирающей Империи. Великие воители, не оскверняющие уст ложью, но позволяющие умолчание. Великие торговцы, великие строители, великие врачеватели. Они гибли в боях против варваров - но выставляли на поля битв новые поколения с упорством истинно великой державы. Народ холмов? Семи холмов Рима! Разумеется, в сказочном мировосприятии варваров. Да и легенды о странном облике, и манера валлийских рыцарей вести бой - не след ли последней сарматской алы? Сицилиец смотрел на сидху-базилиссу - а перед глазами стояла кардинальская шапка, отбрасывающая тень папской тиары. Но вести об этом разговор... не сейчас. И хорошо всё взвесив. Сейчас же стоило думать о приговоре. И о душе подсудимой. Пусть Дионисий в первую очередь политик. Епископ он тоже годный. А умение читать в душах полезно и тем, и тем.
      Скрипит дверь, упирается в зад святого Давида. Какой там подвал! Церковь. Пустой и гулкий неф. Лунный свет играет в витражах - днём царствие небесное, ночью - волшебная сказка. Стражи не видно - отозвана на более важные объекты. К извинению комеданта, про ход он понятия не имеет. И король не знает. В которой из многих усобных замятен секрет потеряли - не важно. Важно, что город можно взять без боя, изнутри.
      Немайн осторожно выглянула в щёлку между створками тяжеленых дверей.
      - Взгляни, владыка Дионисий.
      Епископ взглянул. И признал - картина внушительная. Одно дело - наблюдать факельное шествие днём, другое - ночью. То, что для Клирика просто "здорово", для Дионисия обернулось картиной кромешного ада.
      Сэр Эдгар оказался одним из немногих, кто принял судебную игру совершенно всерьёз. Поднял ополчение - не на стены, но сгрудил с внутренней их стороны. По улицам скакали - кони в городской ограде случались только во время войны - рыцарские патрули. И факелы, факелы, факелы. Ночь днём не стала, обратилась в деловитое яркое пекло! Одна беда - от церкви до дома короля и казны - через площадь.
      Тристану под землёй понравилось. Отвязывая страховочную верёвку от пояса, в последний раз напомнил задания. Осенило.
      - Учитель, ты точно не пойдёшь с нами?
      - Я сейчас проводник, и только.
      - Так может, одолжишь Альме свою накидку? Она толстая, но ночью да внезапно - за тебя сойдёт. Накидка - не серое платье. Налезет.
      Альма даже на толстую не обиделась - побыть сидхой заманчивее. К тому же ей доверили отряд, идущий к воротам! Скрип тяжелых створок. Стены Кер-Мирддина не удержали враждебного войска. Начинаются резня, насилие и разграбление.
      А в церкви тихо и умиротворённо. Старые римские камни радостно впитывают шум, так похожий на учебную суету римского форта. Без пелерины августа выглядит совсем ребёнком. Хотя ей должно быть... Да, девятнадцать лет. Для замужества в самый раз. А до совершеннолетия почти год. Править должен опекун. А трактирщик и не знает, что формально является регентом Римской империи!
      - Скажи, Августина, почему ты не захотела передать славу победы Господу нашему? Не из-за гордыни же... Тогда бы ты не пряталась.
      - Не хочу быть святой. Ещё меньше, чем императрицей. Так что не зови меня Августиной! Пойми, мне пока нужно всего-навсего - обеспечить себе жизнь. Небольшой уютный статус. Даже если мне предназначены великие свершения - сначала создам условия для работы. А потом начну творить. Великие дела. Малые дела. Какие уж выйдет. Совсем растением на грядке не буду. Скучно. Но и поленом в огонь - не желаю.
      - Да с чего ты взяла, что тебя канонизировали бы! Глупости. В Риме не дураки сидят. Подтвердили б ещё одно чудо святого Давида. Да ему из-за одного имени поддержать слабого в праведном бою положено. И я не желаю звать тебя, тем более в церкви, языческой кличкой. Августина - хорошее христианское имя. Твоё имя.