Я решительно зашагал через площадь, но вдруг остановился.
      Где-то вдалеке возник звук. Он с трудом прорывался через густой, как смола, воздух, но я его услышал. Источник звука приближался. Не знаю почему, я вдруг заметался, выискивая, где спрятаться (как назло, никакого места для укрытия поблизости не было), случайно обернулся на супермаркет…
      И обмер.
      Он был почти такой, как всегда. Обычное трехэтажное модерновое здание, похожее на космическую станцию. Никаких лишних пяти этажей. В этой громадине было проделано несколько брешей непонятной войной, но то была первая и последняя странность.
      Даже «Болеро» на время затихло. Как там говорила Скарлетт О'Хара? «Я подумаю об этом завтра. Если я буду думать сегодня, я сойду с ума». Мозг уже не мог анализировать, он просто принял констатацию.
      Пока я переживал сумбур в душе и в голове, источник звука вылетел на площадь, и прятаться мне стало незачем.
      Судя по силуэту, это была весьма битая жизнью, да еще и без глушителя, «Ока». Когда она с оглушительным ревом приблизилась, то показалась мне темно-синей; в машине, кроме водителя, был один пассажир.
      Правую руку я положил на спину своего «узи», который будто бы даже посунулся ближе к хозяину. Предосторожность была излишней: водитель не остановился, напротив — наддал, кидая машину в рывок через площадь, видимо, чувствуя себя уязвимым на открытом месте.
      Так гонит, словно его кто-то преследует, отстранение подумал я, провожая машину глазами. И почти не ошибся.
      «Ока» почти домчалась до Проспекта Энергетиков, когда из проулка, из-за домов, раздались два почти синхронных хлопка: стреляли из ракетниц. С отвратительным свистящим звуком два заряда понеслись через площадь; один прошел перед машиной, второй ударил в капот. Машина вильнула, ее занесло, правые колеса угодили в канаву у самого тротуара, она подскочила и… тяжело и не сразу завалилась на левый бок.
      Всю картину я видел очень отчетливо, так как произошло это аккурат между двумя дальними горевшими фонарями.
      Пока я раздумывал, бежать на помощь или не стоит, послышался свист, и из того проулка, откуда стреляли из ракетниц, появилось несколько теней. Охотники завалили крупного зверя и теперь не спеша направлялись на осмотр.
      Моя рука переместилась на рукоять автомата, а указательный палец лег на спусковой крючок. Меня они не видели, зато я их — неплохо, поскольку они вошли в световую зону. Я насчитал восемь человек.
      «Болеро» в моей голове приблизилось к кульминации, вступили ударные.
      Я медленно двинулся в сторону тусовки, по мере приближения оценивая боевую мощь отряда. Помимо двух ракетниц, имелось помповое ружье на плече толстяка и пневматическая винтовка у мелкого пацана, которая — в умелых руках — может служить довольно грозным оружием.
      На меня не обращали внимания, поскольку я был довольно далеко; занимались извлечением попавших в силок пташек через свободную дверцу. Сначала вытащили водителя, повалили у машины и приставили пацана с винтовкой; потом занялись пассажиром, долго возились, и вдруг я услышал:
      — Мужики, конец света! Тут телка!
      Только этого не хватало, подумал я. Теперь-то уж точно не уйти…
      Они засуетились, обступили машину плотнее.
      — Чего возитесь?! — покрикивал толстяк.
      — Упирается, сучка!.. — вскрик. — Ах, б…. кусается!
      — Да ну вас, безрукие! Дайте я!
      Водитель приподнялся, но мелкий замахнулся на него винтовкой. Вот тупица! Она же стреляет, это тебе не палка!
      Я подошел достаточно близко, но все еще был в тени. Случайно отвлекшись, хозяин помпового ружья посмотрел в мою сторону и моментально взял меня на прицел.
      «Болеро» в моей голове стихло.
      — Эй, — позвал толстяк из-за прицела, — ты кто? Тебе чего, дедушка?
      Этакая, однако, скотина! Какой я ему дедушка?!
      Скулящую девицу наконец извлекли из машины, надавали по лицу (очевидно, чтобы не кусалась) и повалили рядом с водителем. Еще пять пар глаз оборотилось в мою сторону.
      Я остановился на границе света и темноты.
      — Добрый вечер, дорогие мои детишечки, — сказал я.
      Сейчас я отчетливо видел, что старшему этой гопкомпании не исполнилось еще двадцати. Выглядели они жалко, и осознание этого наливало их звериной жестокостью.
      Я сделал шаг вперед. Теперь на мне была кожаная шляпа, потертые сапоги до колен, трехдневная щетина и прищур холодных глаз на загорелом дочерна на безжалостном солнце прерий лице. Клинт Иствуд из вестерна Серджо Леоне. И музыка Эннио Морриконе.
      — Будет лучше для всех, — сказал Клинт Иствуд голосом переводчика Гаврилова, — если вы отпустите этих несчастных. Тогда и вам я позволю уйти. Разумеется, без оружия.
      Они заржали — громко, с удовольствием, от души.
      — Ты из какой больнички, дедушка?! — заорал толстяк, опуская ружье. — Как тебя отпустили?! Топай к своей помойке, твои картонки совсем остыли, как ночевать в них будешь?!
      Они все смотрели на меня и смеялись, широко открывая рты с гнилыми зубами или вообще без зубов. Девушка попыталась ползти в сторону, но мелкий ловко чиркнул в асфальт из пневматики в пяти сантиметрах от нее, и она застыла.
      И эта музыка Морриконе — такая характерная, выразительная… У меня даже мурашки побежали.
      Неужели Иствуд — суперпарень, ковбой, любимец женщин — это я? Хотя бы ненадолго…
      Еще пара шагов вперед.
      — Я не желаю вам зла, — сказал Клинт. — Давайте решим дело миром.
      — Держите меня семеро! — веселился старший. — Опустел наш зоопарк — главная макака вырвалась на свободу!..
      Он внезапно направил дуло ружья мне в грудь. Еще двое, как по команде, вскинули ракетницы.
      — Не люблю убивать стариков и детей, хотя иногда приходится… Не доводи до греха, дедушка, вали на свою помойку, не мешай молодежи развлекаться…
      Они стояли и смотрели на меня — одни ближе, другие дальше. Только мелкий на заднем плане держал на мушке пленников, но и он то и дело выглядывал из-за спин дружков — любопытно было, как поучат нарывающегося дедушку…
      Был ли я возбужден либо, напротив, невозмутим в тот момент? Ни то, ни другое. И кто я был — Клинт Иствуд, бесстрашный герой, защитник обиженных, или Артем Армеев, рядовой банковский цербер, ничем не примечательная личность, «моль бледная»? Они оба были во мне, дополняли друг друга, и наружу выглядывал то один, то другой.
      Начинать следует с нейтрализации стрелков, решил я. Есть ли другой выход? Сколько угодно! Быть продырявленным из помпового ружья (вон как палец толстяка дрожит на спусковом крючке), сожженным зарядами из ракетниц (отморозки только ждут команды)… На худой конец — присоединиться к пленникам.
      Или… мочить козлов.
      И тогда я сказал:
      — Ты больше не убьешь ни тех, ни других.
      Всё дальнейшее произошло в течение нескольких секунд, вытянувшихся в вечность.
      Я падал на спину, одновременно выставив дуло «узи» и вспомнив слова инструктора: «Данная модель сбалансирована таким образом, что почти не имеет отдачи». Ладонь левой руки уперлась в асфальт, и я ловко повис над землей, произведя три одиночных выстрела из автомата. Старшему попал выше колена в левую ногу — отдача все-таки была, — а двум другим, с ракетницами, разбив коленные чашечки левых ног.
      Своими выстрелами я на несколько секунд опередил толстяка: он таки грохнул из ружья, но уже раненный, падая; пуля ушла в воздух.
      Несколько мгновений после его выстрела было так тихо, что я услышал гудение фонаря наверху… А потом воздух огласили пронзительные визгливые вопли, мало походившие на крики раненых мужчин.
      Остальные попятились, с ужасом глядя на меня. Один споткнулся о водителя и кувырнулся через него, но тут же вскочил.
      Оттолкнувшись ладонью от асфальта, я поднялся на ноги так же легко, как упал. И смотрел только на уцелевших, намеренно игнорируя раненых, чтобы остальным было страшнее. Сейчас они должны меня бояться. Очень бояться!
      — Я предлагал решить дело миром, — сказал я, делая еще несколько шагов вперед. Они пятились. Они явно не понимали, что я говорю. Страх был везде — и в мозгах тоже. — Вы не захотели. Вы крутые.
      Дуло автомата, черный безразличный зрачок, смотрело ни на кого и на каждого.
      — Детская считалочка, — сказал я. — На счет «три» ни одного из вас здесь не будет. «Раз» уже было… «Два» пропускаем… — Я повел автоматом.
      Мгновение — и они понеслись кто куда. Лишь мелкий со своей бесполезной пневматикой заметался, как тот разбойник из мультика «По следам бременских музыкантов», но тоже быстро исчез.
      — Понятен только один язык, — сказал я, — язык силы.
      В круге света остались трое воющих подранков, я да пострадавшие пассажиры перевернутой «Оки», которые, кажется, боялись меня не меньше, чем тех, кто на них напал. Водитель и девушка отползли за машину, и я их не видел.
      Клинт подошел к раненым врагам. Двое помоложе почти утратили человеческий облик; обливаясь кровью и слезами, они выли и повизгивали, обнимая раненые ноги ниже перебитых колен, и были похожи на избитых бездомных псов. Ракетницы валялись далеко в стороне.
      Другое дело — толстяк. Этот лежал нелепо, на боку, поджимая ногу; уже не орал, а лишь шумно отдувался и рыкал время от времени. Не пес — тигр. Ружье лежало неподалеку, и правая рука тянулась к нему растопыренными пальцами, но не доставала, а ползти он не мог.
      Я наклонился над ним (меня обдало волной подвально-чердачной кислой вони) и приставил дуло автомата к его виску. Толстяк замер, глаза вылезли из орбит, и, похоже, он перестал дышать.
      — Быстро, — сказал я негромко, — что происходит в городе?
      Он скривился.
      — Так ты… Не местный…
      — Хватит болтать! — Я чуть надавил на «узи», и дуло уперлось в висок толстяка. — Отвечай на вопрос.
      — Ничего особенного… Все как всегда…
      — Почему в городе пожары?! Что произошло в «Центральном»?!
      — Откуда я знаю?! — вдруг заорал он. — Это не мы!
      Клинт Иствуд наклонился еще ниже к поверженному врагу.
      — Больше никогда не делай так, договорились?
      — Пошел ты…
      Каблуком сапога Клинт наступил на его пальцы.
      — Я просто спросил. Мы договорились?..
      — О черт! Я не буду!
      Клинт выпрямился, сделал несколько шагов, собрал ракетницы и выбросил их далеко в темноту. Подняв помповое ружье и подумав, решил пока оставить.
      — Я не стану вас убивать! — объявил он раненым. — Но и помогать тоже. Вы сами выбрали эту дорогу. Уходите, если можете. Ну… или уползайте.
      Ни один из троих не отреагировал на мои слова, они продолжали выть и рычать. Что ж, я потратил на них много времени, слишком много; довольно с них.
      Я повернулся и направился к жертвам нападения. Они сидели на асфальте за перевернутой машиной в ее тени, обнявшись, прижавшись друг к другу. Это мне было непонятно. Мужик выглядел здоровым; мог хотя бы попытаться вступиться за девушку. Хотя, конечно, так проще — покорно сидеть и ждать своей участи.
      — Не нужно бояться, — сказал я, подходя. — Все закончилось.
      Водитель был одет в видавший виды джинсовый костюм и старые кроссовки. На девушке были черные джинсы, свитер и ботиночки. С дачи, подумал я.
      — Вас больше не тронут. Хотите, я помогу вам с машиной?
      Я протянул ему руку. Он отстранился от девицы и, подумав, подал мне свою. Я помог подняться сначала ему, потом девушке. Она сразу встала за спиной своего кавалера и выглядывала оттуда со страхом. Кажется, они похожи; во всяком случае, не муж и жена — она моложе его лет на пятнадцать.
      — Артем, — представился я.
      — Сергей, — сказал он. Старался держаться уверенно, но я видел, что потрясение от пережитого еще не прошло.
      — Как вы здесь оказались?
      — Я в отпуске. Мы с племянницей две с половиной недели жили на даче в Березняках. Знаете, где это? — Я кивнул. — Три дня назад из города стали доходить тревожные слухи…
      — Сколько?! — перебил я.
      — Дня три, наверное… — Он посмотрел на девушку. Та быстро закивала. — В общем, мы решили вернуться. Еще на подъезде к городу началась ерунда. Перед машиной дорогу перебегали крысы. Не одна-две, а несколько десятков. Может быть, сотня… — Он посмотрел на меня и скривился. — Я понимаю… Расскажи мне кто-то подобную чушь, я бы еще не так реагировал… Но крысы были, честное слово. Большие, размером со среднего котенка или даже щенка. Я еще сказал Полине, что они идут в город на войну. Придут, и наступит нам всем…
      — Что еще было странного? — прервал я. Не могу сказать, что очень ему верил, но… Пусть рассказывает. Это поможет снять (или хотя бы облегчить) стрессовое состояние, вызванное нападением.
      — Что еще?.. Телефон вырубился. Так до сих пор не работает. — Сергей вынул из нагрудного кармана и продемонстрировал выключенную телефонную трубку.
      Откуда я знаю, подумал я, что его телефон выключился именно по дороге, а не повредился, когда машина перевернулась или когда его тащили через боковую дверь? Правильно, ниоткуда.
      — Была женщина… — продолжал он.
      — Кто?
      — Баба. Стояла на обочине. В странной одежде, закутанная с головы до ног. Только глаза видны. Когда мы ехали мимо, она подняла руку и закричала что-то не по-русски, гортанно… Будто каркала.
      — Она напугала меня даже больше, чем крысы, — подала голос Полина, и я взглянул на нее.
      Миленькая. Румянец на щеках, каштановые волосы, короткая стрижка, простенькие сережки в маленьких ушах. Было бы очень обидно, достанься она этим выродкам.
      Значит, я поступил правильно.
      — Не переборщили? — спросила она, словно прочитав мои мысли.
      И этим ужасно меня разозлила. Может быть, потому, что в глубине души я продолжал мучиться сомнениями… Но скорее всего дело было в том, что я видел слишком много кошмара за последние несколько часов и смертельно устал.
      — Вот что, Сергей, — сказал я жестко, демонстративно не глядя на нее, — вашей племяннице я отвечать не стану, а вам скажу, и вы сами решите, переборщил я или нет. Если попытаться отмотать время немного назад и посмотреть, что будет, когда вас вытащат, а я не появлюсь… Спрогнозировать ситуацию элементарно легко. — Он смотрел на меня во все глаза. — Вас будут держать, возможно, подранят, например как я их, чтобы не было соблазна удаль проявлять… А ее разложат здесь же, на асфальте, и неторопливо, с оттягом, один за другим…
      Полина зажала уши ладонями и закричала так громко, что стоны подранков на мгновение стихли:
      — Хватит!!! Не хочу!!! Перестаньте!!!
      — Тогда не задавайте идиотских вопросов, девушка, — сказал я.
      — Вы, наверное, по жизни редкостная скотина… — сказала она с ненавистью.
      Сергей повернулся к ней и процедил:
      — Замолчи. Он спас твою жизнь, — потом посмотрел на меня. — Не сердитесь на нее, Артем…
      Я помог им поставить машину на колеса; при этом сердобольная Полина не столько занималась делом, сколько следила, чтобы мы не придавили подранков, которых осталось двое — толстяк исчез.
      «Ока» не с первого раза, но все-таки завелась. Сергей сидел за рулем, Полина — рядом.
      — Садитесь, подвезу, — предложил он.
      — Нет, спасибо. Я быстрее дойду дворами; объезжать дольше получится.
      Подумав, я сунул ему в окно помповое ружье:
      — Возьмите… Мало ли, вдруг пригодится. Сумеете управиться?
      — Спасибо. Припрет — разберусь.
      — Только ей не давайте… — Полина зашипела и отвернулась. — Да не обижайтесь вы! Очень тугая пружина, да и отдача такая, что или плечо вывихнете, или синяк будет… И поставьте глушитель на машину — нельзя же так пугать людей… Ну, с Богом.
      Сергей все смотрел на меня.
      — Прощайте, Артем. И еще раз спасибо. Я ваш должник.
      Машина с ревом взяла с места.
      — Надеюсь, долг возвращать не придется… — пробормотал я, глядя им вслед.
      И повернулся к раненым.
      Они выли, стонали и катались по земле: маленький островок шока медленно, но неумолимо погружался в океан боли.
      — Дети мои! — воззвал я, понимая, что они скорее всего меня не слышат и не видят. — Никогда больше не поступайте так! И будет вам счастье.
      В лучшем случае это инвалиды. Урок хороший, но не слишком ли жестокий? И адекватен ли тому, что сами они собирались сделать, но не успели?.. В конце концов — не успели!Кто дал мне право и определил меру?..
      Что случилось, то случилось. Достал оружие — стреляй. Или не доставай. В меня ведь тоже стреляли… просто чуть опоздали.
      Как там говорила моя учительница по физике в школе после проверки контрольной? «Надо бы хуже, да нельзя быть».
      А мне пора домой. Я и так задержался.
      Я повернулся и шагнул в темноту.

Глава четвертая