— Начинаем деактивировать навигационные поля.
      Странно.
      Звук есть, а изображения нет. Перед глазами черно.
      Но главное — нет боли. Восхитительное ощущение.
      — Пошла деактивация. Поле один… Поле два…
      — Помедленнее, куда ты гонишь? Сорвем бэк.
      — Поле три…
      — Пространственный модуль — норма…
      — Временной модуль — норма…
      Что за странный язык, на котором они говорят? Раз нет боли, значит, я на небесах? Но ангелы не могут так разговаривать.
      — Доктор, что с давлением?
      — Сильно повышенное. И мне не нравятся его руки. Мышцы не расслабляются. Посмотрите на пальцы.
      — Дайте немного времени.
      — Поле сорок один…
      — Что это на экране?
      — Места виртуальных ранений. Видите, здесь и здесь — раны затягиваются.
      — Пульс выравнивается. Давление приходит в норму.
      — Включайте сканер.
      — Поле шестьдесят четыре…
      — Организм поразительной силы. Взгляните на это.
      Судя по тому, о чем они говорят — я в дурдоме. Может быть, на небесах… А что? Возможно, в раю есть свои сумасшедшие дома. Для спятивших ангелов, например.
      — О чем это он?
      — Считает, что попал в сумасшедший дом в раю. Нормальная реакция.
      — Поле девяносто семь…
      — Открывайте шлюзы.
      — До окончания деактивации запрещено вынимать саркофаг.
      — Я знаю.
      — Поле сто двенадцать…
      А может, меня утащили инопланетяне, и я теперь у них на корабле. Подлечили, начнут ставить опыты. Судя по диалогам, очень похоже на инопланетян. Правда, странно то, что они говорят по-русски…
      — О чем он?
      — Дешифратор барахлит… Думает, что мы инопланетяне.
      — Каким образом ему вообще удается нас слышать?
      — Разработчики считают, что во время бэкэто необходимо. Поговори с ними.
      — Кто там катит баллон на разработчиков?
      — Я просто хочу понять…
      — Поле сто тридцать. Скорость деактивации повышается.
      — Психосоматическая кривая — норма…
      Судя по голосам, их человек десять. Впрочем, людили они? Может, это великаны с крысиными головами… А что? Почему бы этому кошмару не стать реальностью?
      Я по-прежнему ничего не вижу и не могу пошевелиться. Подождем. Когда-нибудь они ведь должны закончить свою деактивацию.
      — Все функции организма в норме.
      — Поле сто семьдесят. Деактивация завершена.
      — Шлюзы открыты.
      О черт, что происходит?!
      — Датчики сняты. Выровняйте скорость массажного механизма до положения «стандарт».
      — Девять часов неподвижности. Я бы не согласился.
      — А его никто и не спрашивал.
      Площадка, на которой я лежу, ритмично вибрирует и покалывает крохотными разрядами тока.
      — Это не вредно?
      — Все апробировано. Зато сейчас он встанет и будет, как огурец.
      Площадка пришла в движение, потом остановилась.
      — Саркофаг на позиции один.
      Пауза.
      — Ну… С богом, ребятки.
      Зашипело, задвигалось; основание площадки начало подниматься — я оказался в вертикальном положении. Ворвался свет — но неяркий, вполне терпимый для глаз.
      Зрение было расфокусировано секунду; потом я увидел людей. Обычных людей, ничего сверхъестественного. Никого из них не зна…
      Откуда-то справа появился конферансье Дюкин в белом халате с дружелюбной улыбкой на лице. Протянул руку:
      — Добро пожаловать домой, Артем.
 
      Сидящий напротив меня человек сиял, как тульский пряник. Румяное лицо, сахарная улыбка до ушей… Ново всем этом без труда виделась неестественность, нарочитость. «Изображаем радость». А именно это Виктор Владимирович Сотников делал отвратительно. Наверное, притворяться радостным — единственное, чего он не умел никогда. Может, его и учили в его разведке, но зачет он скорее всего не сдал.
      И мне сейчас, говоря откровенно, смотреть на него было противно.
      — Ты чего такой кислый?! — фальшиво-весело воскликнул он. — Знал бы, какие результаты по тесту…
      — С этим позже, — сказал я. — Какие у меня права?
      — В смысле?
      — К какой информации я могу получить доступ?
      Улыбка Сотникова слегка поблекла, но он держался из последних сил. Мне даже стало немного его жаль.
      Он поискал по столу, потом выудил из пачки бумаг справа два листа, скрепленные степлером, и протянул мне:
      — Подпиши, и можешь задавать любые вопросы.
      Я пробежал глазами текст. Ничего необычного, Договор о неразглашении совершенно секретной информации, разработанный юристами банка и утвержденный правлением. Последствия при нарушении прописаны настолько туманно, что заставляют потенциального подписанта покрываться гусиной кожей от страха.
      Я поставил две подписи по тексту, одну — в самом конце документа, и дату. Вернул документ шефу.
      — Спрашивай, — сказал он.
      — Нет, не так, — сказал я. — Рассказывайте. А вопросы я буду задавать, если чего-то не пойму.
      — Хорошо… — Он наконец вернулся к своей привычной деловой, суховатой манере поведения. — Как ты знаешь, на планерках я говорил об этом не раз, мы активно расширяемся. Долгое время это происходило в городе и в пределах области, но недавно встал вопрос об экспансии в сторону северной столицы. Средства вполне позволяют. К тому же в ближайшее время мы становимся холдингом. И филиал — довольно крупный — планируется открыть в Санкт-Петербурге. Наши клиентщики, Валютное управление и Департамент активно-пассивных операций имеют большие виды на Питер. Разработано и утверждено восемь проектов, к реализации которых приступит филиал. Один из проектов касается Службы безопасности. Таким образом, встает вопрос о том, кто возглавит — первоначально на правах и. о. — безопасность в филиале.
      — Вы, — сказал я.
      — Я остаюсь здесь. В головном офисе прибавится работы, в том числе для меня.
      — Есть Михалыч, Игорь Каламацкий…
      — Насчет Кулемы у меня свои планы… А Михалыч — волк, — сказал ВВС, — но слишком старый. Акела в любой момент может промахнуться. Руководство банка имеет большие сомнения по поводу его кандидатуры. И я предложил тебя.
      — Тронут, — сказал я, — благодарю за доверие.
      — Не поясничай. Решение по поводу тебя они обещали принять только после получения результатов тестирования по форме «ноль» на тренажере «Полигон 1».
      — Тестирования… — пробормотал я. — На тренажере…
      Вцепиться ему в глотку? А вдруг получится?
      — Совершенно верно, — невозмутимо подтвердил Сотников. — При этом должно быть соблюдено три непременных условия: без подготовки, без предупреждения и без твоего согласия.
      — Конечно, — сказал я. — Согласия я бы не дал.
      — Дело именно в этом. К тому же чистота эксперимента… Погоди-ка.
      Он снял трубку внутреннего телефона и сказал:
      — Дюкин и Полисадников.
      Через пару минут в кабинет постучались и осторожно вошли два человека: Дюкин и парень, который приснился мне, когда я задремал в автобусе по дороге из тира в банк: в очках с толстыми стеклами, делающими зрачки похожими на маленьких плавающих медуз.
      — Присаживайтесь, — сказал им Сотников.
      Они расположились за столом напротив меня. Полисадников сочувственно улыбнулся, и мне очень захотелось дать ему по очкам.
      — Знакомьтесь, — сказал Сотников. — Дюкин Петр Николаевич, руководитель проекта «Полигон». Впрочем, ты, Артем, его наверняка знаешь, он часто бывает в банке. — Я кивнул. — А это — Полисадников Евсей Евсеевич, его зам, ведущий разработчик программы «Трэвел» по форме «ноль». Артем подписал Договор о неразглашении, господа. Посвятите его в подробности.
      Дюкин откашлялся. Меня так и подмывало спросить, нашли ли они в «Страусе» замену Вельзевулу для своих шоу…
      — Около двух лет назад, — сказал Петр Николаевич, — началось сотрудничество нашей компании с банком. Речь шла о том, что сотрудники, которых планируется подключать к выполнению особо важных и сложных задач — там паче, если им придется возглавлять подобные участки работы! — обязаны проверяться особым образом, дабы избежать форс-мажора в дальнейшем, на этапе выполнения этих задач. Мы разработали программы для тестирования специалистов разных областей деятельности, в том числе — для сотрудников безопасности. Руководители проектов и их заместители проходят обязательную проверку по форме «ноль», на объекте «Саркофаг». При том, как я уже сказал, что программы различны. У вас это был «Travel-war». Для других департаментов — другое. Общий режим — «реальное участие». Главная задача разработчиков: абсолютная реальность происходящего,включая изначально нереальные, мистические моменты. То есть вы — там.Для рядовых сотрудников предусмотрены формы «один», «два» и «три» без режима «Реальное участие». Данный режим — невероятно дорогостоящая вещь, впрочем, абсолютно окупаемая. В процессе тестирования создана объективная и исчерпывающая картина того, как вы, потенциальный руководитель, можете повести себя в той или иной ситуации. Нет ничего, что осталось бы за скобками.Отчет пишет машина. Объем отчета восемьдесят листов. Из пятидесяти двух баллов вы набрали сорок один. Очень высокий результат.
      — Прошу прощения, — сказал я. — Какой сегодня день?
      — Среда, — сказал шеф. — Твоя суточная смена. — Он посмотрел в окно. — Скоро заканчивается… Завтра — мой день рождения.
      Дюкин и Полисадников смотрели на меня.
      — Я вам не верю, — сказал я.
      Они переглянулись.
      — В чем именно, господин Армеев? — спросил Полисадников.
      — В том, что это тест, и все происходило всего лишь в моей голове. Я действительно был там. Просто вы меня вытащили.
      Теперь уже Сотников уставился на них, и в его глазах была тревога.
      — Парируйте, господа, — сказал он.
      — Артем, сегодня, когда вы получали оружие, вам был сделан укол, — сказал Полисадников несколько более торопливо, чем следовало. — После этого вас доставили на объект и приступили к тестированию. Все, начиная с тира — программа. Люди, с которыми вы общались в ее рамках (или, как вы сами считаете, в реальности) — это не люди. Это функции.Все ситуации тщательно смоделированы.
      — Я там был, — раздельно сказал я, уверенный, что должен убедить их, что они просто заблуждаются. — Я все это видел… Я говорил с Галиной Андреевной…
      — Галина Андреевна умерла, — сказал Дюкин. — Двадцать четвертого февраля было сорок дней. В тот день вы ездили на кладбище. Это просто функция — одна среди многих. Для некоторых из них за основу взяты реальные люди, иные придуманы. Под вас писалась индивидуальная программа. Предварительно изучалась ваша жизнь и окружение. Именно поэтому вам все кажется подлинным. Но так и должно быть. Это еще раз подтверждает достоинства «Полигона». Уже завтра или послезавтра ваши мозговые процессы восстановятся окончательно, и вы поймете…
      Я покачал головой: нет. Я был там.
      — Конечно, были и недостатки! — сказал Полисадников. В его голосе мне почудились нотки отчаяния. — Например, во время поездки в «Центральный» в самом начале вас беспокоила одна мысль. Потом это забылось. Так вот, эта мысль — о снеге. В реальной жизни он еще не сошел. В программе же он не прописан. Взгляните в окно.
      Я послушно поднялся и подошел к окну.
      На улице давно стемнело, но в свете фонарей тут и там, большей частью на теневой стороне, виднелись бело-черные островки. Снег. В этом году поздняя весна…
      Там, где я был, снега не было.
      — В тот момент ваше сознание таким образом бунтовало против воздействия на него извне, против насаждения искусственно созданных обстоятельств. Во избежание сбоя, чтобы отвлечь вас, был добавлен дождь, — продолжал Полисадников. — Но если бы вы зацепились и осмыслили отсутствие снега… Мелочь, конечно, но… Не знаю. Последствия могли быть катастрофическими. Не могу не упомянуть и о другом. Я предупреждал, что не стоит писать конферансье с Петра Николаевича, но он настаивал… Резвился… В результате мы некоторое время были на грани срыва, краха всего проекта! Вот к чему приводят необдуманные шаги! Вы не должны были его вспомнить, и слава богу, не вспомнили, нас спасло чудо. Но его образ настолько впечатался в ваше сознание — последний год вы видели его в банке каждый раз, когда была ваша смена, — что еще немного и… — Он не закончил;
      Я все стоял у окна и всматривался в город, ища следы того мира.
      — Даже ваши неоднократные мысленные отсылки к виденным кинофильмам не случайны, — после паузы продолжал Полисадников. — Они вызывались нами из вашего подсознания и служили своего рода маяками. Иногда вы расслаблялись, иногда скорее находили выход из ситуации… Было и физическое воздействие. Например, в лесу, когда вы с байкерами напоролись на засаду чеченцев. Багира плюнула вам в лицо. Специальный раствор, имитирующий слюну, был выплеснут на вас из желоба в саркофаге.
      Я приложил горящий лоб к прохладному стеклу. Меня лихорадило.
      Часы на руке, мои замечательные SEIKO, показывали двадцать минут двенадцатого.
      — К трем выходным после суток тебе положено еще три дня — адаптация после теста, — сказал Сотников. — Отдохнешь, придешь в себя…
      — И найду Вязальщицу, — сказал я, обернувшись. — Я обещал ее отыскать.
      — Диких Байкеров не существует, — сказал Дюкин. — Их придумал Евсей Евсеевич. Во время написания программы у него под рукой была трехтомная энциклопедия «Жизнь животных Брэма» девятьсот третьего года издания. Все прозвища и паучиные нюансы оттуда.
      — Справедливости ради, — подхватил довольный Полисадников, — следует сказать, что паука Каракурта у Брэма нет. Его взяли из Словаря Брокгауза и Ефрона… — прикрыв глаза, он процитировал: — «Lathro dectes erebus. Ядовитый паук прикаспийских степей и южной России. Укус вызывает симптомы отравления крови, иногда со смертельным исходом».
      — Перед тобой, — сказал Сотников почти с благоговением, — создатели мира. Ты там был, ты знаешь, насколько он реален. Это гении. Два бога. Или два дьявола. Или бог и дьявол — как угодно.
      — Вот именно, — сказал я жестко. — Вот именно: я там был.
      Дюкин шумно выдохнул и развел руками: дескать, ну что с ним поделаешь?!
      — Чем же вам наш бывший милицейский начальник, Афанасий Тимофеевич Топорков-то не угодил? — спросил я.
      — Воровал много, — с неприязнью ответил Полисадников. — Но чутье звериное: как жареным запахло, мгновенно в отставку соскочил. Грех было его не протащить. Лихо вы его в конце…
      — Но раньше он меня… — пробормотал я. — А Человек Равновесия…
      — Одна из ведущих функций, — быстро сказал Дюкин. — Побуждает к действию, подталкивает в процессе выбора. Совершенно мистическое понятие.
      — А Харон…
      — В реальности такой человек существует. Действительно спасатель на озерах, и у него действительно есть бабушка.
      Я подумал и сказал:
      — Нет. Нет.
      И снова повернулся к окну, смотрел на город.
      Пусть говорят что угодно. Я был там. Я сражался, спасал… Я умирал.
       Я был там.
      — Этого мы не предусмотрели, — пробормотал Полисадников.
      — Да погодите вы! — прикрикнул Сотников. — Хорошо, Артем… Как ты сам объясняешь: где ты сейчас?
      — В еще одной параллельной реальности — сказал я. — Где вы, шеф, не ранены, где банк цел и не разграблен… Их может быть чертовски много, этих реальностей. Мы говорили об этом с Галиной Андреевной…
      — Ваша учительница лежит на Калининском кладбище, — сухо сказал Дюкин. — Участок номер тысяча шестьсот сорок два.
      — В этой реальности — возможно, — спокойно отбил я.
      — Прохождение теста не было идеальным! — с отчаянием сказал Полисадников. — Вы потеряли много времени в прибежище бомжей под мостом — миссию можно было завершить значительно раньше… Вы отпустили детей, спасенных от педофилов, с Крестовиком… Следовало поискать иное решение! Вы так и не знаете, дошла ли Вязальщица с Митькой до вашей мамы…
      — Жаль, что я не могу туда вернуться и проверить, — сказал я. — Есть замечательный анекдот, воспоминание о котором не дает мне покоя в течение всей беседы… Я бы даже назвал его притчей. Однажды слепой и одноглазый собрались к девчонкам. «Я поведу тебя», — сказал одноглазый. «Но как же я узнаю, что мы пришли?» — спросил слепой. «А я громко скажу: ну, вот мы и пришли!» Договорившись так, они двинулись в путь. Но по дороге одноглазый наткнулся здоровым глазом на сук — и лишился зрения. От отчаяния и боли он завопил: «Ну вот, б…. пришли!!!» Тогда слепой оттолкнул его, вышел вперед, раскинул руки и закричал: «Здравствуйте, девочки!»
      Повисла гнетущая тишина. Потом Сотников спросил:
      — Это ты к чему?
      Я повернулся к ним.
      — Вы перестарались, господа, — сказал я. — Если на минуту допустить,что все произошедшее со мной не более, чем тест… Словом, вы создали его не абсолютно,а чересчурреальным. В этом все дело. И сейчас… Я не верю, что все закончилось.
      Я вернулся за стол и сел. Некоторое время мы тяжело молчали.
      Я спросил:
      — Могу я увидеть машину? Этот ваш тренажер «Полигон»?
      — Запрещено, — ответил Сотников. — Даже при условии подписания договора.
      — Так я и думал, — поднявшись, я пошел к двери. — Последний вопрос, — сказал я уже у выхода. — Кто еще, кроме меня, проходил тест по форме «ноль»? «Travel-war»?
      Прошла вечность, прежде чем Сотников решил ответить. Наверное, он чувствовал, что я знаю ответ.
      — Никто, Артем. Ты первый.
      По интонации и его глазам я понял, что он не лжет.
      — С наступающим, шеф, — сказал я и вышел, осторожно прикрыв дверь.
 
      Когда спустя шесть дней я не вышел на работу, Сотников позвонил мне домой.
      — Почему тебя нет? — спросил он. — Заболел?
      — Взял больничный, — сказал я. — В последний день перед выходом простыл под дождем… Отлеживаюсь.
      Он покряхтел в трубку.
      — Все упорствуешь?
      — Плохо слышно, — сказал я. — Линия барахлит.
      И повесил трубку.
      У Димки заканчивались каникулы, Ольга работала. Они оба очень тревожились на мой счет, еще бы: целыми днями муж и отец лежит в постели, уставясь в одну точку, отвечает односложно. При этом — никаких видимых симптомов болезни…
      А я… Я обдумывал свое решение.
      Никакого врача я, конечно, не вызывал и два дня спустя после звонка шефа приехал в банк.
      — Разрешите?
      Виктор Владимирович сидел за столом и что-то быстро писал. Меня волной накрыло дежа-вю:такой душной и страшной, что я покачнулся.
      Он отложил ручку и сделал радушный приглашающий жест:
      — Заходи! Как ты? Поправился?
      Я подошел к его столу, вынул из папки заявление и положил его на стол перед Папой. Он секунду в потрясении смотрел на бумагу и выдохнул:
      — Ну дурак…
      — Что-то новое в вашем лексиконе, — сказал я насмешливо.
      — Ты хоть представляешь, что творишь?! — с еле сдерживаемой яростью прошипел он. — Ты хоть представляешь, какие перспективы и блага тебя ожидали?! Как ты меня перед правлением этой своей писулькой подставляешь?! Ну-ка, забирай немедленно! Извинись — и забудем!
      — Восемь дней, — сказал я, глядя ему в глаза. — Я обдумывал этот шаг восемь дней. Каждый час, каждую минуту…
      — Идиот!!! — заорал он, перестав себя контролировать, вскакивая и багровея. — Сейчас, когда все трудное позади!!! Ты об этом пожалеешь!!!
      — Я тебе не кролик, — сказал я, наклоняясь к нему. — И не мышь. Надо мной поставили эксперимент. На мне обкатали эту вашу хрень… Аппаратура не была проверена. Могло случиться все, что угодно. Ты видел — у меня чуть не «снесло крышу»! Да что там… У меня ее почти снесло.
      Меня переполняла ненависть к этому холеному ублюдку… Но я сдержался.
      У самой двери я обернулся. Его красное лицо было яростным… и жалким. Он уже думал о том, как станет оправдываться перед правлением. Он уже дрожал за свою шкуру.
      — Тебе никто, — отчетливо сказал я, — не давал права распоряжаться судьбами людей. Ни тебе, ни тем толстосумам, которые над тобой. Которые дают добро на бесчеловечные эксперименты. Надо мной поставили эксперимент, не спросив моего согласия… А я этого не люблю.

      — Знаешь, ты заканчивай на меня так смотреть, — сказал Вася. — Меня это беспокоит. Хочешь спросить о чем-то — спроси. А смотреть не надо. Я начинаю подозревать, что ты… того…
      — Извини. — Я в четвертый раз дал себе команду расслабиться и постараться забыть.
      Но забыть было трудно.
      Я сказал Ольге, что увольняюсь из банка. Она отреагировала довольно сдержанно, хотя и видел, что в душе она пережила бурю эмоций. «Надеюсь, ты все взвесил и постараешься не совершить ошибки, — сказала она. — Я тебе доверяю. Я на твоей стороне. Мы союзники». О причинах ухода с работы она не спрашивала, да я никогда бы и не рассказал. И дело не в Договоре. Рассказать — означает снова пережить.А я не хотел.
      Каждое утро я начинал с того, что убеждал себя: все случившееся не более, чем тест. И никак не мог убедить себя в этом.
      Я позвонил Гансу в Москву и сказал, что остался без работы. Почему именно ему? Наверное, интуитивно. «Приезжай, — сказал он, — поговорим».
      На другой день мы нос к носу столкнулись на улице с Васей Бухло, разговорились — он обмолвился, что едет в Москву по делам. Возьмешь меня? — спросил я его. О чем разговор, ответил он, конечно…
      О журналисте Алексее Мочильском я осторожно поинтересовался сразу, как только мы отъехали от моего дома. С озадаченным видом он пожал плечами. «Первый раз слышу…» В его тоне мне послышалась фальшь, но вопросов я больше не задавал и только посматривал, проверяя: настоящий ли это Алибабаич, или фантом, призрак… Выглядел настоящим.
      — Я пробуду в Москве три дня, — сказал Вася, когда мы остановились у дома на улице Бориса Галушкина, где жил Ганс. — Звони мне на мобилу, я тебя заберу…
      Владик Гансовский имел редкое отчество Эдмундович, от которого очень страдал в юные годы. Как только не дразнили его недоброжелатели (да и мы, грешные — за глаза): и «Эдмундохович», и «Мудыч»… В семнадцать лет он сбежал в. Москву, окончил авиационный, защитил кандидатскую (умница! светлая голова!), несколько последних лет, как мне было известно, работал над докторской… Правда, занятиям наукой всегда стойко мешает бизнес, и Владик — не исключение. Он — вице-президент успешной авиакомпании «Русь», имеющей внушительный парк воздушных машин и много лет сотрудничающей с международным аэропортом Домодедово.
      — Пойдешь ко мне на безопасность? — спросил Ганс. — Ну, по первости чемодан денег не обещаю, но «полторашку» положу. Для Москвы нормально, жить можно. Квартиру, пока не оперишься, отдам родительскую, тут недалеко, на Ракетном. Маленькая, конечно, халупа-распашонка, но двушка. Денег за нее брать не буду. Может, кое-что захочешь привести в ней в порядок… Тём, это пока единственное, что могу предложить «навскидку»… Поработаешь, осмотришься… Не понравится — вернешься. Понравится — перевезешь своих. Место перспективное и хлебное. Будешь работать— будешь зарабатывать.Так сейчас везде. Нашему начальнику эс-бэ нужен толковый зам.
      — А начальник, он…
      — Во мужик! — Владик выставил большой палец. — Отвечаю!
      Знаем мы этих «во мужиков», подумал я…
      И согласился.
      Следующей весной я перевез в Москву жену и сына, а летом мы приехали в наш город в отпуск: отдохнуть и попытаться уговорить маму уехать с нами. В скором времени я планировал обзавестись в столице собственным жильем.
      Суббота выдалась жаркой, и мы втроем отправились на озера.
      … — Дима, далеко не заплывай! — с легкой ленцой крикнула Ольга. — Купайся у берега!
      И перевернулась на живот.
      — Нужно было лететь в Египет, — сказал я. — Может, еще успеем?
      — Там сейчас самое пекло, — невнятно сказала она, — изжаримся. Сгоняем осенью, в октябре. Бархатный сезон. У тебя сколько от отпуска остается?
      — Неделя.
      — В самый раз. Натри мне, пожалуйста, спину кремом, боюсь сгореть…
      — С наслаждением! — Я достал из сумки бутылочку «Амбр-солер» и кинул взгляд в сторону берега.