Я прикрыл глаза, перевел дух и сжал пальцами виски, ожидая, что звук ударных вот-вот стихнет. Но, оказалось, что представление не окончено. Для чего-то же были здесь эти три Конана!
      Как только Вельзевул расстегнул наручники, и девушка упала на сцену, бодибилдеры бросились к ней. Они быстро освободились от шорт… вот тогда и началось самое интересное, а все предыдущее стало лишь прологом. Причем на удивление быстро оправившаяся жертва приняла в шумной групповухе самое деятельное участие. Ее не насиловали. Она получала удовольствие.
      Мне надоело. Нужно уходить. Будем считать, что ужин не удался. К тому же скоро начнет светать, а мне необходимо продолжать поиски Харона.
      За моей спиной, рядом с бугаем-сумоистом возник еще один человек. Я повернул голову: официант, на этот раз полностью одетый.
      — Вас просят, — сказал он, наклонившись ко мне.
      — Кто? — не понял я.
      — Ну, вы же разыскиваете человека… Харона.
      — Он здесь?
      — Я провожу.
      Я сунул «Макарова» в кобуру, поднялся, подхватил автомат и куртку и поспешил за официантом, бросив взгляд в сторону сцены.
      Ударные звучали намного тише; со сцены неслись сладострастные крики и стоны женщины и рычание и пыхтение Конанов. Все они были вымазаны в крови, все еще сочившейся из ран на теле «жертвы»; похоже, никому из них это не мешало…
 
      Мы шли все быстрее, почти бежали длинными коридорами, петляющими, ветвящимися, мимо дверей, запертых и приоткрытых; что происходило за приоткрытыми дверями, я не успевал засекать, так как боялся отстать. Даже не предполагал, что клуб «Страус Эму» такой длинный…
      Неужели сейчас закончатся все мои злоключения — я наконец встречусь с Хароном, и он покажет Выход? Слишком замечательно, чтобы быть правдой…
      — Что за спешка? — крикнул я на ходу, но официант только отмахнулся.
      Наконец мы остановились перед одной из неплотно прикрытых дверей. Официант заглянул в комнату, сказал что-то вроде «вот, я его привел» и обернулся ко мне.
      Я нерешительно вошел.
      Это был небольшой слабоосвещенный офис со столом, компьютером, телефоном, факсом, шкафом с какими-то справочниками, аляповатой картиной на стене — всем тем, что полагается офисному помещению не слишком процветающей фирмы.
      У стены напротив входа на полу сидела девица в полной боевой раскраске; кажется, она плакала: два ручейка туши вились по щекам. У ее ног, повернув ко мне безжизненное лицо, лежал мужчина в джинсах и футболке. На губах его застыла усмешка, похожая на оскал. Рядом валялись два пустых шприца. Я сразу понял, кто он, но еще отказывался верить. Поверить — означало понять, что потерпел крах.
      Я приблизился и опустился на колени рядом с ним. Все правильно. Благообразная внешность, чистые и строгие черты лица, отвергающие саму мысль о пристрастии к наркотикам, аккуратно подстриженная бородка… Именно так мне его описала мама.
      Я поднял взгляд на девицу. Она смотрела сквозьменя совершенно неживыми глазами, но не плакала. Было ощущение, что она вот-вот присоединится к нему, что она пока здесь по какому-то нелепому недоразумению.
      — Это Харон? — спросил я.
      Она молчала и все продолжала смотреть. Мне пришло в голову, что этот дядька, не очень подходящий ей по возрасту, был ей сильно небезразличен. Впрочем, возможно, он приходится ей родственником?..
      — Давно он умер? — Она опять не ответила. — Эй… ты слышишь?
      Я протянул руку и несильно хлопнул ее по щеке. Как ни странно, она ожила, перестала смотреть сквозь меня.
      — Что ты спросил? — Голос у нее был тонкий, почти детский, совершенно не вязавшийся с размалеванной внешностью.
      — Сколько прошло времени? — спросил я. — Может, мы успеем что-нибудь сделать?
      — Не успеем, — сказала она с задержкой, словно обдумывая мои слова. — Прошло два часа или около того.
      Я как раз говорил с Человеком Равновесия, подумал я, а Харон умирал здесь. И Человек Равновесия знал это, не мог не знать, но даже не намекнул мне…
      — От чего он умер?
      — Передоз, — вяло сказала она. — Ему нравилось играть в это: больше-меньше, меньше-больше… Я говорила, что однажды он надорвется. Сегодня это случилось. Он взял больше, чем смог унести.
       Не бери больше, чем сможешь унести,вспомнил я слова бабки Харона. Ее внучек сделал именно то, от чего она предостерегала меня.
      — А ты ему кто?
      — Какая разница? — хмыкнула она. — Поздняя любовь…
      Так покойник грешил еще и педофилией, помимо того, что топил на озерах горе-плавцов… Какой цветник «достоинств»…
      Время остановилось. Мысли текли вяло; я заставлял себя сконцентрироваться, мне во что бы то ни стало нужно было получить информацию — но получалось плохо.
      — Он… сказал что-нибудь?
      — Перед смертью? Сказал. Всем привет. Все уроды. Особенно — один.
      Я сглотнул.
      — Так что там один?
      — Придет, мол, меня искать… Спрашивать начнет… Про Выход, про мужика какого-то… Так вот ему — Выход, и вот ему — мужик. — Последнюю фразу она сопровождала соответствующими движениями руки, а на лице ее застыло мстительное выражение. — Ведь он тебя имел в виду, верно?
      — А то ты не знаешь… Разве не ты сказала халдею, чтобы он привел меня из зала? — Я поднялся. Усталость и безысходность навалились на мои плечи с такой силой, что меня пошатывало. — Тебе известно, что у него осталась бабка?
      — У Харона нет и не было родственников. Он сирота.
      Спорить не хотелось. Возможно, он сам так преподнес ей свою жизнь. Теперь он умер, и кто я такой, чтобы что-то доказывать и объяснять?
      — Он очень детально тебя описал и сказал, что ты обязательно придешь, — сказала девушка. — Но почему ты явился так поздно? Если б чуть пораньше, возможно, ты смог бы услышать от него то, что тебе было нужно…
      — Я тут вообще случайно, мог и не зайти… Был в зале, смотрел шоу…Мое появление — стечение обстоятельств. — Я говорил и не слышал себя. Мир рухнул.
      — Вся наша жизнь — стечение обстоятельств, — сказала она. — А как тебе понравилось шоу?
      — Я в восторге.
      — Выглядит натурально, правда?
      — Что ты имеешь в виду?.. — Я так растерялся, что даже забыл, где я и что за человек лежит мертвым у моих ног.
      — Я имею в виду, что все это бутафория. За исключением последнего аккорда,разумеется.
      — Бутафория? — тупо переспросил я.
      — Да! Туфта, подделка, имитация, фальшивка, липа! А ты поверил, что ее разрывают плетью на части? Все рассчитано на идиотов, таких же, как ты.
      — Но я видел кровь… — Мне вдруг стало обидно за себя, за ту ярость, которую я испытывал, глядя на сцену; уж мои чувства совершенно точно были неподдельными. — Кровь текла из ран на ее теле…
      — Для этой цели клуб нанял двоих первоклассных спецов, которые раньше работали в Москве, на киностудии. Тебе интересно, сколько им платят?
      — Да пошла ты… — устало сказал я. — Он точно не сказал, как найти Выход?
      С мстительным выражением лица она помотала головой.
      Нужно уходить. Нужно возвращаться домой, собирать веши и хоть ползком, но мотать из города. А может быть, Вася Бухло еще не успел уехать — вряд ли журналист так быстро стал транспортабелен… Тогда это мой шанс.
      — Прощай, — сказал я, натянул куртку и повесил на плечо автомат. — Мне нечем тебе помочь. Разве что тем, что скажу напоследок: твой Харон — порядочная сволочь.
      Выйдя из комнаты, я сразу понял, что не знаю, куда идти. На выбор было три коридора: прямо, направо и налево; каким из них мы пришли сюда, я, конечно, не запомнил. Времени на раздумья не было, и я рванул прямо.
      Коридор петлял — совсем как тот, которым мы пришли, но я быстро понял, что расположение комнат другое, и я выбрал не то направление. Меня охватила настоящая паника; я остановился. Мало того, что я нашел мертвого Харона, который мне уже ничем никогда не поможет, я еще и не могу выйти отсюда!
      И тут мне пришло в голову: в обойме моего пистолета два патрона, а чтобы застрелиться, достаточно одного.
      Я достал «Макарова» и посмотрел на него. Почему бы и нет?.. Ольга и Димка в Москве у моего лучшего друга, который многим мне обязан; он не бросит их, поможет. Мама? Для нее это будет удар, но что делать? Силы мои иссякли. Окружающий мир может долго издеваться надо мной, подталкивая к самоубийству. Почему же не решить проблему сегодня, сейчас, разом? Кто сказал, что я смогувыбраться из Нижнего города, дойти до дома, собрать вещи, а потом еще как-то добраться до Васи? Кто сказал, что этот свихнувшийся мир позволит мне все это сделать?
      Резким движением я взвел курок, все еще не будучи уверенным, что мое решение — единственно верное в данных обстоятельствах… И услышал голос, который со времени просмотра шоузапомнил надолго:
      — Не играйте. Может выстрелить.
      Наверное, конферансье не ожидал от меня такой прыти, и на лице его появилось ошарашенное выражение: я одолел разделявшее нас приличное расстояние меньше, чем за секунду. Он оказался прижатым к стене, моя левая рука сдавила его горло, а правая держала пистолет у его виска. Весь лоск, вся холеная элегантность слетели мигом: передо мной был насмерть перепуганный человек.
      — Что вы… что вы… — бормотал он и бился под моей рукой, как птица, но моей всепоглощающей ярости мог в этот момент позавидовать и Тайсон, проигрывающий решающий бой.
      — Откуда я тебя знаю? — прошипел я со всей ласковостью удава, опутавшего кролика.
      — Не понимаю… что вы…
      — Повторяю вопрос: откуда я тебя знаю?! —заорал я ему в лицо, чем довел его почти до состояния обморока. — Где мы встречались? Почему я уверен, что видел тебя раньше, но не могу вспомнить где?!
      — Горло… Отпустите… Вы душите меня…
      — Он все равно не скажет. Ты зря стараешься.
      Новый голос прозвучал из глубины коридора, слева от меня. Там стоял Вельзевул — по-прежнему в черном кожаном плаще и капюшоне, скрывающем лицо. Мы с конферансье посмотрели на него (моей жертве стоило больших усилий повернуть голову).
      — Отпусти его и уходи.
      — Откинь капюшон! — крикнул я.
      — Тебе не надо видеть мое лицо. — Голос звучал с эхом, хотя до его появления эха в коридоре не было. — Мое лицо люди видят перед смертью. Вот, например, Харон…
      — Он что, вправду Вельзевул? — спросил я конферансье. Тот молчал и только хватал ртом воздух. — Давай проверим. Всегда мечтал попытаться убить дьявола.
      Я сдвинул «Макарова» на несколько сантиметров и направил дуло на фигуру в коридоре, зная, что не промахнусь. Все-таки у меня был «стрелковый талант»…
      За мгновение до выстрела мне подумалось, что сейчас он растворится и окажется по другую сторону от нас, как Дракула в фильме «Ван Хельсинг». Но этого не произошло. Все-таки это не кино, а обычный мир, пусть и сильно свихнувшийся.
      Грохот выстрела на мгновение оглушил нас обоих, но я оправился быстрее; конферансье улизнуть не успел. Вельзевул пошатнулся и упал плашмя лицом вниз, без вскрика.
      — Чистая работа, — сказал я, поворачиваясь к конферансье. — Что скажете?
      Мокрое от пота лицо его было серого цвета, глаза вылезли из орбит. Я уже не давил ему на горло, но он продолжал открывать рот, как выброшенная на берег рыба — теперь, видимо, от ужаса: ведь дуло пистолета вернулось на исходную, к его виску. И он знал,что я могувыстрелить.
      — Вы с-сумасшедший?.. 3-зачем вы у-убили его?.. Вы з-знаете…
      — А зачем вы дурите людей на своем шоу?!
      — Кто вам… Кто вам…
      — Взыграло очкарито, дружище Биттнер?! Обещаю: следующим будешь ты. Рассказывай!!!
      И я чуть отступил, не убирая руку и оружием.
      — Он актер… Обычный актер… Напустил туману и мистики… Это всегда работало…
      — Нашелся дурак, который принял его за настоящего дьявола и решил проверить, смертен ли слуга тьмы, — перебил я. — Дальше!
      — Есть грим… Есть приемы… Есть люди, которые обеспечивают подлинность… Эффект потрясающий…
      Да уж, подумал я, вспоминая свои ощущения во время чудовищной порки, на деле оказавшейся фарсом.
      — В конце — натуральный групповой половой акт…
      — Это понятно. Надеюсь, вы крепко подумаете, показывать ли вам ваше шоу следующей ночью. Хотя бы потому, что для начала надо найти подходящего исполнителя роли Вельзевула. Возвращаемся к нашим барашкам: где мы встречались?
      Мне почему-то казалось, что это последняя ниточка, и ответ разъяснит все. И я не собирался отпускать его, не узнав.
      Он почти пришел в себя и был готов к отпору.
      — Это ничего вам не даст.
      — Мне решать.
      — Вы не поймете…
      — Слушай, хватит юлить! Не такой уж я тупой, каким кажусь. Говори. Попробую разобраться.
      Он вздохнул и посмотрел на тело в кожаном плаще.
      — Вельзевул был прав: я не могу ответить.
      — Очень жаль, — сказал я и прижал дуло «Макарова» к его виску. — Ответ неверный, а главное — несовместимый с жизнью.
      — Вы можете меня пристрелить, но тогда будете плутать по этим коридорам очень долго, — сказал конферансье со странной интонацией. — Одному вам не выйти. Так уж тут все устроено. «Страус Эму» обладает рядом любопытных свойств… по отношению к новичкам. Видели фильм «Чародеи»?
      — Я уважаю Стругацких, а «Чародеи» — бездарная советская чушь. Но мы отвлеклись. Какие предложения?
      — Я вас выведу. А ответ на свой вопрос вы все равно услышите… чуть позже и не от меня.
      — Мне нужно сию минуту и от тебя.
      — Увы.
      — Что ж, если знаешь молитвы — начинай.
      Конферансье послушно что-то забормотал, украдкой оглядываясь по сторонам, а я прикинул варианты. Возможно, он блефует. А если нет? Ведь до того момента, как он появился здесь, я был в панике и на грани самоубийства. Отвечать на мои вопросы он все равно не станет, так хоть поможет побыстрее отсюда убраться…
      — Что решили? — спросил проницательный конферансье.
      — Веди, Сусанин, хрен с тобой.
      Проходя мимо неподвижно лежащего ничком Вельзевула, он приостановился.
      — Почему стоим, кого ждем? — спросил я.
      — Вы разве не хотите посмотреть на его лицо?
      — Зачем?
      — Во всех романах герой, убив злодея в маске, снимает ее и говорит что-то патетическое…
      — Н-да, — сказал я, — туго тебе сегодня пришлось: на голове отразилось… Он мертв и мне совершенно неинтересен. Вперед!
      В какой-то момент он так припустил, что мне показалось — сейчас оторвется, а я останусь здесь, как Гость с юга в институте НУИНУ. Но этого не произошло. Конферансье еще дважды прибавлял шагу, почти бежал, и один раз шел очень медленно. Если для того, чтобы выйти из недр клуба, надо соблюдать странные ритуалы а-ля «быстро-медленно» (возможно, не только это), то мне действительно пришлось бы скитаться здесь до полного одичания.
      В целом путь до выхода занял чуть больше пяти минут.
      На улице светало; было, возможно, около семи утра. Конферансье открыл ключом дверь служебного входа и поежился от холодного утреннего воздуха.
      — Ох, спасибо, — сказал я, — что б я без тебя делал…
      — Вы посредине, — сказал он.
      — Посредине… чего? — не понял я.
      — Вашего пути.
      — Ну нет, хватит, завязываю! Сегодня же постараюсь убраться, пусть федеральные власти разбираются в ситуации, и с вами в том числе. Уж их-то вы не НАЕ…
      — Да, — согласился он, — будет лучше для всех, если вы уедете. И напрасно вы убили Вельзевула. Но запомните то, что я сказал: вы посредине.
      — Хорошо, хорошо, — сказал я, — будь здоров…
      Я свернул за угол. У главного входа топтался огромный кролик. Вид у него был несчастный.
      — Здор о во, Багз Банни! — крикнул я. — Всё на посту?
      — Сейчас заканчиваю, — мягкими лапами он ухватился за кроличью голову и потянул ее вверх. Под ней оказалась потная веснушчатая белобрысая мордаха. — Устал, ног не чувствую…
      — Слышал, у вас несчастье, — сказал я, подходя. — С Вельзевулом что-то. Скоро похороны.
      — Неостроумно, — сказал он и повернулся к дверям.
      — Согласен, — сказал я и без замаха ударил его кулаком в лицо. Наклонился над нелепо распластавшимся кроликом с человечьей головой и задушевно сказал: — Не сменить ли тебе работу, сынок? По дружбе советую.
      Он со страхом посмотрел на меня, вытер кровь под носом и всхлипнул.
      Я поддал ногой откатившуюся кроличью голову и пошел по улице.
      Нижний город опустел. От ночного оживления не осталось и следа. Фонари гасли, иллюминация и реклама выключены; люди попрятались — набираться сил перед следующей ночью. Они вообще-то работают? — подумал я. Как они живут? Где добывают средства, чтобы ночами отрываться в ночных клубах, барах, ресторанах и дискотеках? А может, я все себе надумал — и вчера была пятница; уик-энд, конец недели… Следующей ночью здесь опять можно застать гульбу, а с воскресенья на понедельник на улицах не увидишь ни души?
      Но как они могут веселиться, когда город гибнет, и его смерть обязательно коснется всех — и их в том числе?!
      …На звук, который несся вдоль улицы, догоняя меня, я вначале не обратил внимания, будучи поглощен тем, как быстрее добраться домой. Но тут строгий и громкий мегафонный голос сказал:
      — Полиция Независимой Административной Единицы Нижний город. Не делайте резких движений. Остановитесь и поднимите руки.

ЧАСТЬ 3
«ЗДРАВСТВУЙТЕ, ДЕВОЧКИ!»