Воспоминания (№1) - Накануне

Правительство Англии, потребовало от своего адмиралтейства приинять все меры, чтобы уничтожить этот корабль.

24 мая в районе юго-западнее Исландии «Бисмарк» и «Принц Ойген» встретились с английскими линейным кораблем «Принц оф Уэлс» и линейным крейсером «Худ». Произошел бой. Немецкие корабли сосредоточили свой огонь по «Худу», в который сразу же попало несколько снарядов. Уже через минуту на верхней палубе «Худа» возник пожар, на пятой минуте последовал чудовищный взрыв, и корабль разломился. После этого немцы сосредоточили огонь по «Принцу оф Уалсу», в который за короткий промежуток времени попало семь крупнокалиберных снарядов. Они произвели большие разрушения, но английскому кораблю удалось выйти из боя.

«Бисмарк» и «Принц Ойген», получившие незначительные повреждения, повернули на юг.

Гибель «Худа» – гордости британского флота – ошеломила адмиралтейство. Оно стягивало к месту боя все новые корабли. Над океаном не смолкали орудийные залпы. Преследование длилось несколько часов. И вдруг англичане увидели: «Бисмарк» устремился на них. Даже у самых хладнокровных не выдержали нервы. Чтобы не попасть под страшные снаряды линкора, английские корабли спешно отошли. Этого и добивался командир «Бисмарка». Его смелый маневр помог «Принцу Ойгену», который не представлял для англичан особой угрозы, а сам мог легко стать ах добычей, выйти из боя в направиться в Бреет, Когда англичане опомнились, они не обнаружили и «Бисмарка». Немецкий линкор исчез.

На командном пункте английского адмиралтейства могли только строить предположения, куда делся стальной исполин. Он мог вернуться из-за повреждений в Германию, уйти в один из французских портов – Брест иди Сен-Назер и, наконец, скрыться в океанских просторах для действий на путях сообщений.

Англичане бросили на поиски и уничтожение «Бисмарка» все, что они имели в водах Атлантики и даже Средиземного моря. Несколько соединений надводных кораблей и самолеты с авианосцев день и ночь вели безуспешные поиски. И лишь 26 мая в 10 часов 30 минут самолет береговое обороны обнаружил «Бисмарка» в 750 милях западнее Бреста. Курсом 150 градусов он шел со скоростью около 20 узлов. Несмотря на свежую погоду, самолеты с авианосца «Арк Ройял» после ошибочной атаки своего крейсера нанесли два удара по кораблю противника. Одна торпеда попала в рулевое отделение. Поврежденный линкор, управляясь машинами, вынужден был идти против волны во избежание затопления других помещений. Английский крейсер «Шеффилд» неотступно следовал за ним. Ночью подошли пять британских эсминцев. По очереди они устремлялись в торпедные атаки. Но успеха не достигли. «Бисмарк» яростно отстреливался и, как мог, маневрировал с помощью машин.

Чтобы помочь своему линкору, адмирал Редер приказал вступить в бой подводным лодкам, находившимся в том районе. Одна из них очутилась совсем рядом с английским авианосцем «Арк Ройял». Но торпед у нее уже не было, и она оказалась не в состоянии что-либо сделать о такой крупной и завидной целью. На войне бывают всякие случайности!

Утром 27 мая к «Бисмарку» приблизились английские линкоры «Родней» и «Кинг Джордж V». Около 9 часов противники обменялись первыми залпами. Тяжелые снаряды один за другим попадали в немецкий корабль. «Бисмарк» продолжал упорно отбиваться. Но превосходство в силах было явно на стороне англичан. Наконец три торпеды, выпущенные английскими крейсерами «Дорсетшир» и «Норфолк», довершили дело. Стальной колосс сначала медленно лег на борт, потом опрокинулся и скрылся под водой.

Гибель «Бисмарка» – самого новейшего и сильнейшего корабля германского надводного флота – окончательно подорвала авторитет адмирала Редера с его концепцией приоритета надводных рейдеров. Гитлер решил поручить борьбу с торговым судоходством подводным лодкам. Акции адмирала Дёница резко пошли вверх. Подводные лодки получили «зеленую улицу», но время было уже потеряно. Англичане, пополнив свой флот противолодочными средствами, ввели испытанную ими систему конвоев, оснастили корабли «аздиками» – приборами для обнаружения лодок под водой – и достигли такого положения, что кривая потерь союзных транспортов поползла вниз, а потери немецких лодок стали увеличиваться.

Бесспорно, неудачные операции надводного флота Германии в какой-то мере сказались на решении Гитлера не привлекать крупные соединения кораблей при нападении на Советский Союз. Немецкое верховное командование не осмелилось рисковать основными силами своего флота. Оно полагало, что выиграет блицкриг и без их участия.

На морские просторы

Как только началась война в Европе, наше правительство стало еще больше заботиться об укреплении западных границ. Мне думается, хотя И.В. Сталин и излишне верил в силу договора с Германией, в целом он не очень-то доверял Гитлеру. Поэтому в сентябре 1939 года начались переговоры с тогдашними буржуазными правительствами Эстонии, Латвии и Литвы о возможности размещения на их территории наших войск и базирования флота.

Уже в конце сентября кораблям Балтийского флота было предоставлено право базироваться в Таллине, Либаве и Виндаве. Чтобы прикрывать места базирования, немного позднее мы получили и право размещать на островах Эзель и Даго авиацию, строить береговые батареи.

Все это было очень важно для флота, который долгое время оставался запертым в Кронштадтской гавани. Открылся выход на морские просторы Балтики. Однако обстановка на северном берегу Финского залива по-прежнему заставляла советских людей постоянно быть настороже. Все попытки улучшить отношения с соседом, граница с которым проходила возле самого Ленинграда, не увенчались успехом. Правители Финляндии, подстрекаемые Лондоном и Парижем, вели себя по отношению к нам все более враждебно. Дошло до того, что в конце ноября 1939 года они решились на прямой вооруженный конфликт.

Бои сразу приняли упорный характер. В первые же дни боев балтийцы успешно высадили десанты на островах Гогланд, Сескар и Лавенсари. В схватках с противником участвовали авиация Балтфлота, расположенная в Эстонии, и подводные лодки, базировавшиеся в Таллине и Либаве. Крупные надводные корабли обстреливали береговые объекты противника.

Молодому командующему Балтийским флотом В.Ф. Трибуцу помогали заместители Наркома ВМФ Исаков и Галлер. Исаков даже выходил на линкоре «Марат» для обстрела береговых батарей на острове Биорке. В боевых действиях приняли участие писатели Леонид Соболев и Всеволод Вишневский, тесно связанные с флотом.

В штаб Ленинградского военного округа приехали Л.3.Мехлис и Г.И. Кулик. Они вызвали Галлера и Исакова и стали давать им весьма некомпетентные указания. Необоснованные претензии к флоту с их стороны обострились, когда кампания на суше стала затягиваться. Свои рекомендации они пытались проводить, минуя наркомат и Главный морской штаб. Позднее адмирал И.С. Исаков мне рассказывал, как его вызвали в Смольный и предложили послать в Ботнический залив подводные лодки типа «М». Исаков стал возражать: ведь эти лодки имеют малый радиус плавания…

Когда я прибыл в штаб Ленинградского военного округа, меня тоже стал атаковать Мехлис – человек удивительной энергии, способный работать днями и ночами, но мало разбиравшийся в военном деле и не признававший никакой уставной организации. Мехлиса я тогда знал мало, но твердо попросил его: без моего ведома приказов флоту не отдавать.

Жаркие стычки происходили у меня и с Г.И. Куликом.

Л. 3.Мехлис был, пожалуй, самым неподходящим человеком для роли представителя центра на фронте. Обладая широкими полномочиями, он всюду пытался подменить командование, все сделать по-своему, подавлял всех и в то же время не нес никакой ответственности за исход боевых операций. В 1940 году на апрельском совещании Сталин прямо сказал ему:

– Вы там, на месте, имели привычку класть командующего к себе в карман и распоряжаться им как вам вздумается.

Мехлис принял этот упрек скорее как похвалу. Он и в годы Великой Отечественной войны действовал так же.

Приведу хотя бы такой случай. В апреле 1942 года наши войска готовились к наступлению на Керченском полуострове. По указанию Ставки туда вылетел С.М. Буденный. Мне тоже нужно было побывать в Керчи, и мы оказались с ним в одном самолете. Фашистская авиация висела над проливом н городом. Наш самолет, управляемый известным летчиком В. Грачевым, проскочил через пролив на бреющем полете, у высокого берега сделал горку и плюхнулся на аэродром. И вот мы в штабе фронта. Там царила неразбериха. Командующий Крымским фронтом Д.Г. Козлов уже находился «в кармане» у Мехлиса, который вмешивался буквально во все оперативные дела. Начальник штаба П.П. Вечный не знал, чьи приказы выполнять – командующего или Мехлиса. Маршал С.М. Буденный тоже ничего не смог сделать. Мехлис не желал ему подчиняться, ссылаясь на то, что получает указания прямо из Ставки. Побывав в Керченской базе и бригаде морской пехоты, я выехал в Новороссийск, а оттуда в Поти, где стояла эскадра флота. Здесь меня застало известие о наступлении врага на Керченском полуострове и критическом положении, в котором оказались наши войска. После я узнал, что Мехлис во время боя носился на газике под огнем, пытаясь остановить отходящие войска, но все было напрасно. В такой момент решающее значение имеют не личная храбрость отдельного начальника, а заранее отработанная военная организация, твердый порядок и дисциплина. Когда положение в Керчи стало катастрофическим, Мехлис пытался свалить ответственность за случившееся на командира Керченской базы А.С. Фролова. Он позвонил мне и потребовал, чтобы я отдал Фролова под суд, иначе расстреляет его своим приказом.

– Этого вы не посмеете сделать, – ответил я. Г.И. Кулик тоже вносил немало суматохи там, куда его посылали. Впервые я услышал о нем в Испании, где его прозвали «генералом но-но». Кроме слова «но» – «нет», он почти ничего по-испански не знал и потому употреблял его кстати и некстати. Вернувшись в Москву, Г.И. Кулик занял высокий пост, потом стал маршалом. В начале войны он оказался в окружении, кое-как выбрался из него. Потом его послали представителем Ставки на юг. За то, что он подписал какие-то необдуманные приказы, его судили и снизили в звании. Но, насколько я знаю, и это мало образумило его.

12 марта 1940 года советско-финляндская война закончилась. В апреле партия и правительство созвали совещание военных руководителей по ее итогам. Флотские вопросы в повестке дня официально не стояли, но мы после совещания считали необходимым обсудить и свои недостатки, обнаруженные в ходе кампании, чтобы взяться за их устранение. В частности, выяснилось, что моряки раньше недостаточно учились взаимодействию с сухопутными войсками. Пришлось доучиваться уже в ходе войны. Не на высоте оказалось боевое управление. Самолеты и подводные лодки использовались в тактическом отношении недостаточно успешно. Мощное оружие, которым мы располагали, давало в бою не всегда нужный эффект. В общем, стало ясно, что мы учились воевать в более легких условиях, чем те, с которыми столкнулись в войне. А флот следовало. готовить для борьбы с более опытным и куда более сильным противником.

О тех уроках, которые нам преподнесла финская кампания, говорили на совещании много и остро. Это, конечно, принесло несомненную пользу. Я хорошо помню, с какой энергией новый Нарком обороны и Генеральный штаб стремились повысить качество боевой подготовки войск. Лозунгом дня стало: «Учить войска в условиях, близких к боевым!» Эта мысль пронизывала и указания, которые мы получали, и выступления печати. Однако один очень важный вопрос – о руководстве войсками со стороны высших инстанций – остался, по существу, не разобранным. Правда, некоторые пытались критиковать центральный аппарат. Л.3.Мехлис, например, говорил об ошибках и промахах Наркомата обороны и его руководителя К.Е. Ворошилова, но получил резкий отпор.

Недостатки, выявившиеся во время зимней кампании, мы разобрали на совещании с командующими. Решили провести осенью 1940 года маневры на всех флотах для проверки боевой подготовки соединений и частей. Особое внимание уделялось умению использовать старшими командирами доверенные им корабли и части. Мы постарались учесть и слабые места, обнаружившиеся при частичной мобилизации и приведении в полную боевую готовность некоторых соединений.

После финской кампании Наркомом обороны был назначен С.К. Тимошенко, начальником Генерального штаба – генерал армии К.А. Мерецков. Но смена руководства, к сожалению, не повлекла за собой организационных перемен. Мне еще придется говорить на ату тему. Вопросы организации всегда были очень важными в военном деле. И чем быстрее развивается техника, чем более мощные средства поступают на вооружение, тем эти вопросы становятся острее.

Полученный нами опыт во время финской кампании и события, последовавшие в Европе, заставили нас усиливать боевую подготовку флотов. Корабли весной выходили в плавание раньше, чем в предыдущие годы. Моряки работали с большим напряжением и добивались заметных успехов.

Очень много делалось и для усиления флота новыми кораблями, авиацией, средствами береговой обороны. Делалось это спешно, средства на военные нужды выделяли почти без ограничения. Под влиянием военной обстановки в Европе правительство все больше занималось укреплением обороноспособности страны. Однако, накапливая боевые силы, мы недостаточно заботились о том, чтобы постоянно держать их в боевой готовности на случай внезапного нападения. Между тем пожар войны мог в любую минуту перекинуться к нашим границам. На Балтийском театре для нас, моряков, многое изменилось. Шло освоение новых баз, быстро строились новые аэродромы и береговые батареи. После финской войны мы осваивали арендованный полуостров Ханко и острова в Выборгском заливе. Летом 1940 года Эстония, Латвия и Литва.по воле своих народов вошли в состав Советского Союза. Тем же летом Бесарабия воссоединилась с Советской Молдавией, а Буковина вошла в состав Украины. Мы должны были защищать эти республики, края и области, ставшие неотъемлемой частью Советского Союза. Встал вопрос о создании на их территориях новых военно-морских баз, аэродромов, береговых батарей.

В июне 1940 года, когда решался бессарабский вопрос и можно было ожидать столкновений на границе с Румынией, я выехал в Севастополь, чтобы быть поближе к месту возможных боевых операций и обсудить с командующим Черноморским флотом его план действий.

За несколько дней до того мой заместитель адмирал И.С. Исаков отправился в Одессу. Он должен был держать связь с руководством Красной Армии. На юге в те дни находился Нарком обороны С.К. Тимошенко. Из Севастополя я тоже отправился на эсминце в Одессу.

Но кораблям действовать не пришлось, и на Черном море я пробыл недолго. Положение на Черноморском флоте больше не вызывало беспокойства. С германским флотом – вероятным будущим противником – он не соприкасался. Правда, мы уже знали, что немецкие фашисты протягивают свои щупальца к Румынии, но ее морские силы были слабы.

После освобождения Бесарабии и Буковины была создана Дунайская военная флотилия и усилена военно-морская база в Одессе, что значительно улучшало защиту всего северо-западного района Черного моря. Условия для учений и тренировок на юге были благоприятны: корабли в море, не скованном льдами, могли плавать круглый год.

В августе я поехал на Балтику. Там, в устье Финского залива, проводились крупные учения. Штаб флота к этому времени передислоцировался в Таллин. Наша оборона в Финском заливе строилась по схеме обороны Петрограда в первую мировую войну, разумеется модернизированной. Главная минная позиция находилась на меридиане Таллина. Здесь корабли и береговые батареи должны были дать бой «противнику», если бы он попытался прорваться в Финский залив. Особое внимание уделяли новым, современным силам флота. Подводные лодки были выдвинуты далеко в Балтийское море. Авиация встречала «противника» вдали от наших берегов и наносила ему мощные удары.

Однако у нас было слабое место. Порккала-Удд, на который опиралась минная позиция в первую мировую войну, теперь принадлежал Финляндии. Арендованный нами полуостров Ханко находился значительно западнее, и это затрудняло дело. К тому же Финское побережье нависало над всеми нашими коммуникациями от Таллина до Кронштадта. Поведение тогдашнего финского правительства не вызывало сомнений, что в случае войны с Германией Финляндия будет на ее стороне.

Учение балтийских моряков прошло успешно. Мы видели реальные плоды напряженной учебы флота. В маневрах участвовали новые корабли, действовали они хорошо, безотказно. В ходе учений мы стремились использовать опыт войны в Европе. Мы примеряли к нашим условиям дерзкие операции немцев, высадивших десанты в Осло и Нарвике весной того же года. Считались с тем, что в случае войны с нами фашисты попытаются подобным же образом захватывать и некоторые советские порты.

Особенно интересовали нас действия авиации на море. Война на Западе полностью подтверждала нашу точку зрения на роль морской авиации в тех условиях. Не случайно Англия, обладавшая огромным превосходством в надводных морских силах, но не имея господства в воздухе в первые годы войны, не могла решительно изменить обстановку на Северном и Средиземном морях. Английское командование в тот период заботилось не столько об эффективном использовании больших кораблей, сколько о спасении их от немецких самолетов.

С выходом на арену военных действий мощной авиации в какой-то мере повторялась та же картина, какую мои современники видели в начале первой мировой войны. Тогда тоже появилось новое оружие – подводные лодки, парализовавшие на известное время крупные английские корабли. Кто из моряков не помнит, как одна немецкая подводная лодка, потопившая в течение двух часов три крупных крейсера Британии – «Кресси», «Абукир» и «Хоги», привела в замешательство английское адмиралтейство и буквально вызвала панику среди гражданского населения на островах. Но с появлением яда, как правило, появляется противоядие: и с подводными лодками научились бороться.

Перед второй мировой войной новым видом оружия стали самолеты. Надо было научиться противостоять им. Англичане принимали лихорадочные меры для усиления средств противовоздушной обороны на кораблях и на берегу. Быстро развивались радиолокация и зенитные средства. Однако у нас к тому времени их не хватало.

Во второй мировой войне на море использовался еще один вид нового оружия – электромагнитные мины. Мы интересовались этим новым средством борьбы, немало говорили о нем, но достаточно энергичных мер для его освоения все же не принимали. К началу Великой Отечественной войны мы не были как следует подготовлены ни к постановке таких мин, ни к их тралению.

После учений и разбора их с командирами соединений и частей мы с Л.М. Галлером и командующим флотом В.Ф. Трибуцем отправились в Либаву. В море вышел отряд легких сил. Погода выдалась свежая. Шли с большой скоростью. Крейсер довольно легко преодолевал встречный ветер и рассекал высокие волны, но эсминцам приходилось тяжело. Они зарывались в воду своими острыми форштевнями. Волны перекатывались через палубы.

– Как чувствуют себя эсминцы? – спросил комфлот у командира отряда Ф.И. Челпанова.

– Пока не пищат.

Мы понимали, что командиры не захотят ударить лицом в грязь перед начальством, и, чтобы не испытывать их терпение, решили уменьшить скорость.

На мачте крейсера взвился трехфлажный сигнал «Иметь ход восемнадцать узлов». При такой скорости эсминцам стало легче.

В полдень подошли н Либаве. В начале столетия вокруг этой военно-морской базы шли горячие споры. Стремление выдвинуть часть флота в Балтийское море заставило царское правительство искать новые места базирования. Завязалась борьба различных мнений, влияний и личных интересов. В конце концов царь остановил свой выбор на Либаве. Решение оказалось неудачным. Места вокруг новой базы открытые, а для выхода в море пришлось прорывать в мелководье длинный канал. С военной точки зрения это плохо.

Но главная беда заключалась даже не в этом. Морская база должна быть надежно прикрыта и с суши. Располагать ее близко к границам опасно. А Либава находилась совсем близко от немецкой границы. Царское правительство в своих планах исходило из того, что в случае войны с Германией базу, возможно, придется эвакуировать. Так оно и вышло. В 1915 году Либаву пришлось оставить.

В 1940 году Либава восстанавливалась как база советского флота. Но нельзя было пренебрегать уроками истории. Возник вопрос: какие же корабли сосредоточить в ней? В обсуждении его участвовали самые высокие инстанции. Предлагалось направить в Либаву линкор. Я всячески отговаривал от этого. Сталин выслушал молча, но прямого указания не дал. В итоге остановились на предложении перебазировать в Либаву отряд легких сил, бригаду подводных лодок и несколько других кораблей.

Мы сознавали, что этих сил для Либавы слишком много, и, когда стала возрастать угроза войны, предложили перевести часть кораблей в Ригу. Так как точка зрения И.В. Сталина на сей счет была известна, я не решался отдать приказ об этом без санкции свыше. Пришлось оформить специальное постановление Главного военно-морского совета и обратиться в правительство. Официального ответа не последовало.

Я получил это согласие лишь после личного доклада И.В. Сталину. Поэтому мы перебазировали под Ригу часть легких надводных сил и подводных лодок буквально за несколько недель до начала войны. Но и после этого в Либаве осталось еще много наших кораблей. При массированных налетах вражеской авиации и быстром наступлении сухопутной армии на город они оказались в крайне тяжелом положении и понесли значительные потери. Когда положение Либавы стало безнадежным, корабли, находившиеся в ремонте и лишенные возможности выйти в море, пришлось уничтожить.

Разумеется, посетив Либаву впервые, я не мог предугадать, как там могут сложиться дела, но меня не покидало беспокойство за базу. Оно не уменьшилось и после осмотра ее акватории, торгового порта, города. Акватория оказалась мала, корабли стояли скученно, как на пятачке. Рассредоточить их было трудно. А у меня после войны в Испании и хасанских событии постоянно возникал вопрос: «Что будет с кораблями в случае воздушного налета?»

Для обороны Либавы с моря строились береговые батареи. Работы шли полным ходом. Видно было, что базе обеспечена надежная защита с моря. Но с сухопутным направлением дела обстояли неважно. Командир базы своих войск не имел, а армейские части стояли далеко. Мы с комфлотом решили добиваться усиления сухопутного гарнизона. Не сразу нам это удалось, но в конце концов настояли на своем – в Либаву была направлена 67-я стрелковая дивизия. Однако вопрос о взаимодействии сухопутных частей с военно-морскими силами до конца решен не был. Мы – Наркомат ВМФ и Наркомат обороны – дали лишь общие указания на сей счет. А ведь успех военных действий зависит от того, насколько продумана, предусмотрена каждая деталь,

День, проведенный в Либаве, был насыщен делами, и только поздно вечером мы отправились на машинах в Ригу, чтобы наутро попасть в Усть-Двинск, а оттуда выйти на эсминце в Куресаре, что на острове Эзель. Лишь мельком я увидел в тот раз Ригу, очень красивый, зеленый город, приятно удививший меня изумительной чистотой улиц. Набережная Даугавы показалась мне похожей на набережную Невы в Ленинграде. Конечно. хотелось бы осмотреть город, но времени совсем не было. Пришлось отложить это до более спокойных дней. Не скоро они наступили…

В устье Даугавы многое останавливало взгляд военного моряка: старые крепостные сооружения позволяли разместить склады и мастерские довольно крупной базы, а река, широкая и разветвленная, была удобна для рассредоточения кораблей. Благодаря выходам из Рижского залива на север – через Моонзунд и на запад – через Ирбенский пролив военно-морская база была выгодной и в оперативном отношении. Правда, у нее есть и свои минусы: залив зимой замерзает, выход на север мелководен. Но в общем это хорошее место для базирования малых кораблей и даже крейсеров.

Помнится, мы ездили и ходили по Усть-Двинску под палящим солнцем. Был август. Но даже в этих дождливых местах стояла прекрасная погода. Говорили, что на Рижском взморье самый сезон, но нам было не до купания. Уже к вечеру эсминец доставил нас на остров Эзель (Сааремаа). Проголодавшись за долгий день, мы в Куресаре за ужином набросились на жирных и необычайно вкусных угрей…

Эзель – большой остров, здесь много мест, которые следовало осмотреть, а в нашем распоряжении был всего один день. Назначили выезд на батареи с рассветом. По возрасту самым старшим среди нас был Лев Михайлович Галлер. «Тяжело ему будет», – подумал я и решил дать ему хоть немного отдохнуть.

– Останьтесь в Куресаре, – говорю, – свяжитесь с Москвой. Надо узнать, что делается на флотах.

Но куда там1 Льву Михайловичу тоже хотелось видеть все своими глазами. На следующее утро он поднялся раньше всех, успел связаться с Москвой, получил последние сведения от оперативного дежурного по Главному морскому штабу, и, когда я встал, он, уже выбритый, доложил мне обстановку.

Целый день командир базы С.И. Кабанов возил нас по строящимся батареям. На одних работы уже заканчивались, на других были в разгаре. Часть батарей ставилась на бетонные основания, часть – на временные, деревянные. По пути свернули к одному из сооружавшихся на острове аэродромов. Длинные взлётные полосы были уже почти готовы к тому, чтобы принять бомбардировщики. Кто бы мог тогда подумать, что через год отсюда будут подниматься самолеты Балтийского флота ДБ-3Ф, чтобы нести бомбы на Берлин!

Командир полка бомбардировщиков Герой Советского Союза Е.Н. Преображенский впоследствии рассказал мне, как, выполнив задание, они возвращались на этот аэродром нередко «на честном слове и на одном крыле», буквально с несколькими килограммами горючего в баках.

– А все-таки мы первыми нанесли удары по логову фашистского зверя! – с гордостью заключил он.

Почему-то сохранилось в памяти, как, проезжая по самому берегу острова, мы обратили внимание на десять старых рыболовецких лодок. Они лежали перевернутыми около кустов, в сотне метров от берега.

– Какое старье! – заметил я, удивленный, почему, их не используют хотя бы на дрова. – Это кладбище, – услышал я в ответ. Оказывается, старые рыбацкие лодки по традиции здесь не переводятся на дрова, а сохраняются как памятники, в хорошем значении этого слова. Хозяин отдает им должное за долгую и честную службу. Ведь они служили ему десяток и более лет, возможно, не раз спасали его от гибели в жесткие штормы. И вот они, отслужив свой срок, аккуратно сложены в ряд – отдыхают. Сохранился ли этот добрый обычай? Возвращались на машинах. Вечерело… Я сидел рядом с шофером и изредка обращался то к Галлеру, то к Трибуцу. Вдруг тот и другой замолчали. Оглянувшись, увидел, что оба спят, склонив головы набок. Измучились за эти дни: ведь когда я уходил отдыхать, у них обычно еще находились дела… Однако долго дремать им не пришлось. Машины остановились. Перебравшись на пароме через узкий пролив па материк, мы продолжали свой путь.

Лев Михайлович Галлер оживился, вспомнил, как в молодые годы, еще в небольших чинах, он служил здесь. Я стал расспрашивать его. Хотелось побольше узнать об этом интересном человеке. Меня удивляло, почему он так и не завел семьи. Что произошло в его жизни? Прежде спрашивать не решался, да и он избегал личных тем. Сейчас он красочно рассказывал о стоянках царского флота в Ревело, сравнивал простых в обращении, гостеприимных эстонцев со сдержанными, хмурыми, хотя и отменно вежливыми, финнами. Потом, видимо вспомнив что-то касавшееся его самого, сразу остыл, снова, как говорится, застегнулся на все пуговицы и умело перевел разговор на служебные темы.

В Таллине мы осмотрели гавань и пришли к выводу; надо бы построить там новый большой мол или волнолом, чтобы защитить стоянку крупных кораблей. Прикинули, сколько времени понадобится на это. Прежде чем строить, необходимо получить средства, провести изыскания, составить проект… А мол нужен. Вдали, на открытом рейде, едва заметно покачивались на волнах линкоры «Марат» и «Октябрьская революция». Их низкие корпуса почти сливались с горизонтом. Только широкие трубы да могучие орудийные башни выделялись на фоне острова Нарген (Найссар). Так и простояли здесь линкоры в ожидании мола почти до самой войны. Весной 1941 года, когда обстановка стала особенно тревожной, командование флота, обеспокоенное судьбой кораблей, решило срочно перебазировать их в Кронштадт. Но вовремя успели перевести всего один линкор. События развивались быстрее, чем мы могли ожидать.

Выезжая на Балтику, я получил от правительства поручение посетить полуостров Ханко. Мне уже пришлось побывать там весной. Тогда эстонский военный корабль, президентская яхта «Пикер», доставил нас в еще совсем пустую гавань, расположенную среди гранитных скал. В конце лета Ханко выглядел уже по-иному. Здесь ускоренным порядком возводились крупные береговые батареи. Создавалась прочная оборона с суши. Новый командир базы А.Б. Елисеев, артиллерист-береговик по специальности, человек опытный и разносторонне подготовленный, имел в своем полном подчинении все флотские средства обороны и 8-ю отдельную стрелковую бригаду, которой сначала командовал полковник В.В. Крюков, а в дальнейшем Н.П. Симоняк. Благодаря единому командованию дело шло слаженно и дружно.

После окончания войны с Финляндией весной 1940 года в правительстве решался вопрос, на кого возложить ответственность за оборону Ханко. Я высказался за то, чтобы этим участком командовал один человек, моряк или сухопутный командир – не столь важно кто. Главное – обеспечить единство руководства. К сожалению, прежде такая точка зрения не встречала поддержки, и я тщетно отстаивал ее, когда речь шла о Либаве, Крыме, островах Эзель и Даго (Хиума). Но в отношении полуострова Ханко присутствовавший на совещании начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников против моей точки зрения особенно не возражал. После некоторых колебаний он согласился даже на то, чтобы все сухопутные части на полуострове подчинялись командиру военно-морской базы, а через него – командующему Балтфлотом. Решающую роль в данном случае сыграло то обстоятельство, что добирались на полуостров и доставляли туда грузы преимущественно морем. Вот почему и ответственность за оборону предпочли возложить на моряков. Так или иначе, решения было принято правильное.