Естествоиспытатель во мне проснуться не успел. Шок от возможности растаять в ядерном пламени был слишком велик, и какое-то время я приходил в себя. Да и пленение надолго не затянулось. На грани чувствительности я уловил слабенькую волну изменений. Потом еще одну. Понять, что происходит, не удавалось, но по крайней мере пелена тьмы оказалась не столь однородной.

Третий толчок был куда сильнее предыдущих, я невольно напрягся, а через секунду мир бездны исчез так же внезапно, как появился.

Я взмахнул руками, по инерции сделал несколько шагов, пытаясь сохранить равновесие, и врезался в стену, в последний момент успев развернуться и принять удар на плечо. Как выяснилось, кратковременная изоляция не лишила набранной на Кие скорости.

Стена… Я шагнул назад и некоторое время тупо глядел перед собой. Стена была знакома. Я видел похожие сотни раз в десятках подъездов. Посеревшая от времени побелка, потрескавшаяся и облупившаяся штукатурка… Но эта стена была особенная.

Я присел на корточки и зачем-то коснулся зеленой шероховатой поверхности. Опомнившись, резко распрямился, вскинул аннигилятор. Никого. Зато я увидел лестничную площадку целиком. Хорошо знакомую лестничную площадку…

Как сомнамбула я сделал несколько шагов к железной «под гранит» двери с аккуратно приклеенным номером «тридцать три». «А если не откроют?» – внутри что-то болезненно сжалось: мысль напугала сильнее катившейся за спиной волны ядерного пламени. И тут я увидел зазор. Крошечный, в миллиметр, почти неразличимый в вечном полумраке подъезда. Неразличимый для обычного человека. Для меня же в земной жизни осталось мало невозможного.

Я взялся за ручку и несколько минут простоял, не решаясь потянуть ее на себя. Не знаю, чего именно я боялся. Того, что за дверью окажется вовсе не моя квартира, или того, что столкнусь на пороге с родителями? Я дернул дверь и шагнул вперед. Остановился на идеально вычищенном сером коврике с жестким ворсом. Почувствовал, как губы растягиваются в улыбке. Только сейчас я вспомнил, что до сих пор наглухо запакован в скаф. Раскрыл шлем, глубоко вдохнул сухой теплый воздух.

Захотелось стянуть скаф, закинуть – почему нет – аннигилятор на стенку в прихожей, сунуть ноги в тапочки и прошлепать в ванную. Но я сдержался. Была в происходящем какая-то неправильность. Не могли эти Корректоры-Наблюдатели взять и забросить меня домой без всякого предупреждения. И дверь… Я прислушался к ощущением. Квартира была пуста без сомнений, но почему тогда не заперта дверь?

Я еще неуклюже потоптался на пороге и все-таки решился пройти к себе. Вновь заулыбался, увидев до мелочей знакомую комнату. Телевизор, разложенный диван, валяющаяся на нем программа, изогнутая ветка лунарии в восточной вазе, цветы на подоконнике…

– Это иллюзия, Геннадий. Это всего лишь иллюзия. – Я крутнулся, вскидывая аннигилятор. За спиной, опершись на косяк, стоял зеленоглазый брюнет.

– Как?.. Кто?..

– Не узнал? – Брюнет мягко улыбнулся.

– А… Олег… кажется? Это оболочка тебе больше идет. В образе элианина все было излишне… – Я сбился, подбирая нужное слово.

– Забудь. – Наблюдатель махнул рукой, прошел в комнату и опустился в кресло.

– Где мы? – Я запоздало догадался расширить зону пси-сканирования и уловил лишь странный ровный фон. Слишком интенсивный для растений, но без малейших колебаний, неизбежно возникающих вокруг живых существ. Сидящего передо мной Наблюдателя будто не существовало.

– Не на Земле. – Улыбка брюнета стала чуть грустной.

– Понял, не дурак, – беззлобно буркнул я. – И все-таки?

– На моей родине, в мире Наблюдателей. Этот ярлык тебе ведь теперь больше нравится?

– Ведешь себя как… – я запнулся, не находя точной формулировки; мысли в голове ворочались с трудом, – землянин. Еще выпить мне предложи.

– Алкоголь на тебя не подействует, – констатировал брюнет ровным серьезным голосом, хотя я готов был поклясться, что он иронизирует. – К тому же я не осмелился рыться в баре в отсутствие хозяина квартиры.

– В холодильнике. Рыться стоило в холодильнике. Завести бар как-то не озаботился. – Я осторожно приставил аннигилятор к стене. Разгибаясь, зацепил люстру краем шлема – хорошо, не сильно. Вновь повернулся к собеседнику. – И откуда у сверхразума такой панибратский мотив в поведении?

– Ты бы предпочел, чтобы я мудро говорил высоким штилем, как подобает представителю древней расы?

– Меня всегда интересовало, как вековая многомудрость будет выражаться в словах. А то в книжках все говорят одинаково, что десять тысяч лет инопланетной цивилизации, что сто. – Меня неожиданно затрясло. Да так, что я не смог унять дрожь ни с первой, ни со второй попытки. Брюнет смотрел на меня сочувственно.

– Ты был на грани срыва, хотя и не осознавал этого. Все-таки спасение планет и бег с ядерным взрывом наперегонки в твою каждодневную практику не входят. Боюсь, разговор в ином ключе мог закончиться истерикой по самому незначительному поводу.

Сосредоточившись на попытках унять дрожь, я проигнорировал «истерику».

– Ты уверен, что телепортация из пекла в дубликат моей квартиры и такой вот треп за жизнь способствуют расслаблению? – Я неожиданно широко зевнул, едва успев прикрыть рот рукой.

– В твоем случае – безусловно. – Брюнет поднялся. – Где душ – знаешь, холодильник полон. И советую немного поспать. В таком состоянии от тебя все равно никакого толку.

– Чего? – Убедительно изобразить возмущение не вышло.

– Шучу-шучу. – Подыграв мне, брюнет поднял руки, обозначая сдачу. – Тебя надо немного расшевелить. Психосфера восстановится, но процесс восстановления лучше простимулировать.

– То есть ты со мной в игры играешь? – Я нарочито нахмурился, хотя толика беззаботного настроения уже искрилась внутри. «Вот зараза, – с легким восхищением подумал я, – все-таки добился своего. Причем без всяких таблеток и прочей мануальной терапии». Я вздохнул. – Ладно… стимулятор, расскажи хоть в двух словах, что произошло в конце? Что за темнота меня сожрала и выплюнула?

– Какие-то у тебя с темнотой счеты. – Брюнет задумчиво посмотрел на притулившийся у стены аннигилятор. – Большинство воспринимают стазис-капсуляцию иначе. В двух словах… Когда в действе участвуют несколько субъектов, способных читать будущее, в поливариантном поле возникает размытость. Прогнозировать события посекундно почти невозможно. Мы ожидали, что ты выйдешь из здания раньше и переместить тебя сложности не составит.

– А из здания слабо было забрать? – Наблюдательская терапия прошла настолько успешно, что я вновь чувствовал в себе силы лезть на рожон. Интересно, насколько полно собеседник различает оттенки земных интонаций? Поймет, что я говорю это не на полном серьезе?

– Из здания не могли. Измененная среда мешает точному лоцированию перемещаемого объекта, – голосом занудно-профессионального лектора ответил брюнет. – А после того, как ты выбежал, не сразу получилось взять в фокус: слишком сильно изломал пси-пространство вокруг во время боя. Пришлось сначала закрывать от взрыва, а потом перемещать.

– Вы умеете гасить ядерные взрывы? – Я не удержался и снова зевнул. Глаза и вправду начали слипаться, хотя сомневаюсь, что желание ткнуться в подушку появилось без вмешательства Наблюдателя.

– Так изящно, вокруг одного человека, не умеем. Но, как ты мог догадаться, мы не единственные, кто закончил в этой Вселенной свой путь. Другие предпочли контролировать материю, нежели пси-фактор. Щит – их рук дело. Мы лишь перенесли тебя сюда.

– Другие?..

– Отдыхай. – Брюнет развернулся и потопал к двери. – Скоро вы познакомитесь. И ты наконец удовлетворишь свое любопытство – пообщаешься с древней расой, которая не будет подстраивать свое поведение под твое восприятие…

И я все-таки не удержался. Синяя дымка поднялась с пола, отделилась от стен, далеко наверху зашумел океан…

По глазам резанула вспышка. Яркая, на порядок ярче той, что можно увидеть глазами. Там, где стоял брюнет, пылало белое солнце. Бесформенный сгусток света, чистая слепящая энергия, заставляющая светиться воздух. Квартира тоже изменилась, но я не успел понять, в чем именно.

Когда я открыл зажмуренные до боли глаза, Наблюдателя в коридоре не было. Утопал по своим наблюдательским делам… Вуайерист… Я несколько раз сморгнул. Зрение понемногу прояснилось.

– На солнце в телескоп можно посмотреть только дважды: правым глазом и левым, – пробормотал я себе под нос. Хорошо хоть прямая связь между пси-ослеплением и обычной слепотой отсутствовала.

Присев на подлокотник кресла, я разгерметизировал скаф и выбрался из объятий квазиразумной брони, оставшись в чем мать родила. Стесняться вроде бы некого.

Свалив скаф на пол рядом с креслом, я даже не стал стелить простыню. Просто плюхнулся на диван и закрыл глаза. Душ и еда могли подождать…

Звезды. Ничего, кроме звезд, омываемых синим туманом. Вселенная, лежащая на ладонях. Далекие системы, у которых отсутствуют имена. Галька мертвых каменных громад. Разноцветный бисер планет, пульсирующих жизнью. Миры Элии и Радора, Арца и Дзорта. Миры, которым только предстоит расцвести, и те, что не расцветут никогда. Теплая родная жемчужинка Земли, чье биение не спутать ни с чем, и совершенный кристалл чистого белого пламени – родина Наблюдателей.

Звезды… Странное ощущение. Даже жутковатое. Я слишком привык к горизонту, к тому, что всегда видна только часть целого. И можно отвернуться, закрыть глаза, сосредоточиться на том кусочке, что интересен, забыв остальное…

Все изменилось. И рядом с восхищением тенью притаился страх. Слишком непривычно видеть, чувствовать мир целиком. Воспринимать его своей частью. Знать, что этот мир – твой. По-настоящему твой. Что другого не будет, и невозможно спрятаться, затаиться, сбежать от проблем. Некуда бежать.

Теперь я вижу то, что видят Наблюдатели. Вязкую прожорливую муть, грязевой поток, подступивший к самому порогу дома. Моего дома. И ядовитые брызги, превращающие самоцветы планет в тусклые безжизненные угольки. И червоточины чужой воли, избороздившие пси-поле. И поднимающийся бурый вал иного порядка, готовый поглотить наш мир, превратить его в бесформенную массу.

Мягкое, осторожное касание чужого разума. Время созерцания истекло, и мне снова пора в путь. Выслушать Наблюдателя, встретиться со своими киянскими спасителями, понять природу их силы, потом… не важно. Не важно, что мне предстоит. Я справлюсь, должен справиться. Я успею. Сделаю все возможное. Просто потому, что это мой дом. И другого у меня нет.