Никто никуда не ехал, небо не пылало,
      Его даже не было и видно.
      Но сердце помнило, сердце знало,
      И ему было сладостно и обидно.
      Но откуда вдруг запах кожи
      И легкое жасмина дуновенье?
      Разве и тогда было то же
      И чем-то похожи эти мгновенья?
      Во Флоренции мы не встречались:
      Ты там не был, тебе было тогда три года,
      Но ветки жасмина качались
      И в сердце была любовь и тревога.
      Я знаю, знаю! а ты, ты знаешь?
      Звезда мне рассекла сердце!
      Напрасно ты не понимаешь
      И просишь посыпать еще перца.
      Покажи мне твои глаза, не те ли?
      Нет, лицо твое совсем другое,
      Но близко стрелы прошелестели
      И лишили меня покоя.
      Так вот отчего эта сладость,
      Вот отчего улица Calzajuoli!
      Сердце, сердце, не близка ли радость,
      А давно ль ты собиралось умирать, давно ли?
      8
      Голый отрок в поле ржи
      Мечет стрелы золотые.
      Отрок, отрок, придержи
      Эти стрелы золотые!
      К небу взвившись, прямо в рожь
      Упадут златые стрелы,
      И потом не разберешь:
      Где колосья, где тут стрелы.
      Злато ржи сожнут в снопы,
      Но от стрел осталось злато.
      Тяжко зерна бьют цепы,
      Но от стрел осталось злато.
      Что случилось? ел я хлеб.
      Не стрелой ли я отравлен?
      Отчего я вдруг ослеп?
      Или хлеб мой был отравлен?
      Ничего не вижу... рожь,
      Стрелы, злато... милый образ...
      Все мне - призрак, все мне ложь,
      Вижу только - милый образ.
      9
      Рано горлица проворковала,
      Утром под окном моим пропела:
      "Что не бьешься, сердце, как бывало?
      Или ты во сне окаменело?
      Боже упаси, не стало ль старо,
      Заморожено ль какой кручиной?
      Тут из печки не достанешь жара,
      Теплой не согреешься овчиной".
      Пташка милая, я застываю,
      Погибаю в пагубной дремоте,
      Глаз своих давно не открываю,
      Ни костей не чувствую, ни плоти.
      Лишь глубоко уголечек тлеет,
      В сердце тлеет уголечек малый.
      Слышу я сквозь сон: уж ветер веет,
      Синий пламень раздувает в алый.
      Октябрь-ноябрь 1911
      VI
      155-166. МАЯК ЛЮБВИ
      С. В. Миллеру
      1
      Светлый мой затвор!
      Ждал Царя во двор,
      А уж гость сидит
      Там, где стол накрыт.
      Поклонюсь ему,
      Царю моему.
      Сердца не позорь:
      От утра до зорь
      Не устало ждать,
      Скоро ль благодать
      Гость мой принесет,
      Меня спасет.
      Светлый мой затвор,
      Ты - что царский двор!
      Умным духом пьян,
      Жгу святой тимьян:
      Стукнуло кольцо
      В высоко крыльцо.
      2
      Сколько раз тебя я видел,
      То ревнуя, то любя,
      Жребий сердце не обидел:
      Видел спящим я тебя.
      Забывается досада,
      Тупы ревности шипы,
      Мне не надо, мне не надо
      Мной изведанной тропы.
      Так докучны повторенья:
      Радость, ревность и тоска,
      Но для нового строенья
      Крепкой выбрана доска.
      Что там было, что там будет,
      Что гадает нам звезда?
      Нежность в сердце не убудет
      (Верю, верю) никогда.
      Пусть разгул все бесшабашней,
      Пусть каприз острей и злей,
      Но твой образ, тот домашний,
      Тем ясней и веселей.
      Ты принес мне самовольно
      Самый ценный, нежный дар,
      И расплавился безбольно
      В ясном свете мой пожар.
      Павильоны строил - зодчий
      Я, тоскуя и шутя,
      Но теперь не ты ли, Отче,
      Мне вручил мое дитя?
      3
      Не правда ли, на маяке мы
      В приюте чаек и стрижей,
      Откуда жизнь и море - схемы
      Нам непонятных чертежей?
      Окошко узкое так мало,
      А горизонт - далек, широк,
      Но сердце сердце прижимало,
      Шептало: "Не настал ли срок?"
      Нам вестники - стрижи да чайки,
      А паруса вдали - не нам;
      Любовь, какой другой хозяйке,
      Как не тебе, ключи отдам?
      Входи, хозяйствуй, полновластвуй:
      Незримою ты здесь была,
      Теперь пришла - живи и здравствуй
      Над лоном хладного стекла;
      Отсюда жизнь и море - схемы
      Нам непонятных чертежей,
      И вот втроем на маяке мы,
      В приюте чаек и стрижей.
      4
      Ты сидишь у стола и пишешь.
      Ты слышишь?
      За стеной играют гаммы,
      А в верхнем стекле от рамы
      Зеленеет звезда...
      Навсегда.
      Так остро и сладостно мило
      Томила
      Теплота, а снаружи морозы...
      Что значат ведь жалкие слезы?
      Только вода.
      Навсегда.
      Смешно и подумать про холод,
      Молод
      Всякий, кто знал тебя близко.
      Опустивши голову низко,
      Прошепчешь мне "да".
      Навсегда.
      5
      Сегодня что: среда, суббота?
      Скоромный нынче день иль пост?
      Куда девалася забота,
      Что всякий день и чист и прост.
      Как стерлись, кроме Вас, все лица,
      Как ровно дни бегут вперед!
      А, понял я: "Сплошной седмицы"
      В любви моей настал черед.
      6
      Я знаю, я буду убит
      Весною, на талом снеге...
      Как путник усталый спит,
      Согревшись в теплом ночлеге,
      Так буду лежать, лежать,
      Пригвожденным к тебе, о мать.
      Я сам это знаю, сам,
      Не мне гадала гадалка,
      Но чьим-то милым устам
      Моих будет жалко...
      И буду лежать, лежать,
      Пригвожденным к тебе, о мать.
      И будет мне все равно,
      Наклонится ль кто надо мною,
      Но в небес голубое дно
      Взгляну я с улыбкой земною.
      И буду лежать, лежать,
      Пригвожденным к тебе, о мать.
      7
      Твой голос издали мне пел:
      "Вернись домой!
      Пускай нас встретят сотни стрел,
      Ты - мой, ты - мой!"
      И сладким голосом влеком,
      Я вопрошал:
      "Но я не знаю, где мой дом
      Средь этих скал?"
      И тихий шелестит ответ:
      "Везде, где я;
      Где нет меня, ни счастья нет,
      Ни бытия.
      Беги хоть на далекий Ганг,
      Не скрыться там,
      Вернешься вновь, как бумеранг,
      К моим ногам".
      8
      Теперь я вижу: крепким поводом
      Привязан к мысли я одной,
      И перед всеми, всеми слово дам,
      Что ты мне ближе, чем родной.
      Блаженство ль, долгое ль изгнание
      Иль смерть вдвоем нам суждена,
      Искоренить нельзя сознания,
      Что эту чашу пью до дна.
      Что призрак зол, глухая Персия
      И допотопный Арарат?
      Раз целовал глаза и перси я
      В последний час я детски рад.
      9
      Над входом ангелы со свитками
      И надпись: "Плоть Христову ешь",
      А телеграф прямыми нитками
      Разносит тысячи депеш.
      Забвенье тихое, беззлобное
      Сквозь трепет ярких фонарей,
      Но мне не страшно место лобное:
      Любовь, согрей меня, согрей!
      Опять - маяк и одиночество
      В шумливом зале "Метрополь".
      Забыто имя здесь и отчество,
      Лишь сердца не забыта боль.
      10
      Как странно: снег кругом лежит,
      А ведь живем мы в центре города,
      В поддевке молодец бежит,
      Затылки в скобку, всюду бороды.
      Jeunes homm'ы {*} чисты так и бриты,
      Как бельведерский Аполлон,
      А в вестибюле ходят бритты,
      Смотря на выставку икон.
      Достанем все, чего лишь надо нам,
      И жизнь кипуча и мертва,
      Но вдруг пахнет знакомым ладаном...
      Родная, милая Москва!
      {* Молодые люди (фр.) - Ред.}
      11
      Вы мыслите разъединить
      Тех, что судьбой навеки слиты,
      И нежную расторгнуть нить,
      Которой души наши свиты?
      Но что вы знаете о ней:
      Святой, смиренной, сокровенной,
      Невидной в торжестве огней,
      Но яркой в темноте священной?
      Чужда томительных оков,
      Она дает и жизнь, и волю,
      И блеск очей, и стройность строф,
      И зелень радостному полю.
      Глуха к бессильной клевете,
      Она хранит одну награду,
      И кто любви не знали, те
      Не переступят чрез ограду.
      12
      Посредине зверинца - ограда,
      А за нею розовый сад.
      Там тишина и прохлада,
      И нет ни силков, ни засад.
      Там дышится сладко и вольно,
      И читают любовный псалтырь,
      А кругом широко и бездольно
      Распростерся дикий пустырь.
      Когда ж приоткроют двери,
      Слышен лай и яростный вой,
      Но за стены не ступят звери:
      Их крылатый хранит часовой.
      И все так же тихо и мирно
      Голубой лепечет ручей,
      И медленно каплет смирна
      Из цветочных очей.
      И издали вой, как "осанна",
      Говорит: "Люби, живи!"
      Но звериная жизнь - обманна
      Запечатанной там любви.
      Декабрь 1911 - январь 1912
      VII
      167-174. ТРОЕ
      1
      Нас было трое: я и они,
      Утром цветы в поле сбирали,
      Чужды печали, шли наши дни,
      Горькой беды мы не гадали.
      Летние дали тучей грозят,
      Пестрый наряд ветер развеет,
      Цветик слабеет, бурей измят,
      Тщетно твой взгляд пламенем рдеет.
      Кто же посмеет нас разлучить,
      Разом разбить счастье тройное?
      Все же нас трое: крепкая нить
      Нас единить будет для боя!
      2
      Ты именем монашеским овеян,
      Недаром гордым вырос, прям и дик,
      Но кем дух нежности в тебе посеян,
      Струею щедрой брызжущий родник?
      Ты в горести главою не поник:
      Глаза блеснут сквозь темные ресницы...
      Опять погаснут... и на краткий миг
      Мне грозный ангел в милом лике мнится.
      3
      Как странно в голосе твоем мой слышен голос,
      Моею нежностью твои глаза горят,
      И мой чернеется, густой когда-то, волос
      В кудрях томительных, что делит скромный ряд.
      Молчим условленно о том, что мнится раем,
      Любовью связаны и дружбой к одному,
      Глядим, как в зеркало, и в нем друг друга знаем,
      И что-то сбудется, как быть должно тому.
      4
      Не правда ль, мальчик, то был сон,
      Когда вскричал ты со слезами:
      "Твой друг убит! вот нож, вот он!"
      И зорко поводил глазами,
      А я сидел у ног прикован,
      Ночною речью околдован?
      Не правда ль, мальчик, то был сон,
      Когда в горячке пламенея,
      Ты клял неведомый закон
      И клял небывшего злодея?
      То ночи полное светило
      Тебя мечтами посетило.
      Не правда ль, мальчик, то был сон?
      Мой друг живет, и ты проснешься,
      И ранним утром освежен,
      Забудешь ночь и улыбнешься.
      Зачем же днем повсюду с нами
      Твой страх, рожденный злыми снами?
      5
      Уезжал я средь мрака...
      Провожали меня
      Только друг да собака.
      Паровозы свистели...
      Так же ль верен ты мне?
      И мечты наши те ли?
      Надвигались туманы...
      Неужели во тьме
      Только ложь и обманы?..
      Только друг да собака
      Пожалели меня
      И исчезли средь мрака.
      6
      Не вешних дней мы ждем с тобою,
      А ждем осенних, ясных дней,
      Когда опять свиданье с ней
      Нас свяжет радостью тройною.
      Очищен позднею грозою,
      Свежей свод неба и синей,
      Не вешних дней мы ждем с тобою,
      А ждем осенних, ясных дней.
      Полюбим осенью златою
      Еще нежней, еще сильней.
      Скорее, солнце, спламеней
      И кроткой засветись порою!
      Не вешних дней мы ждем с тобою.
      7
      Je crains de lui parler la nuit.
      Gretry, "Richard Coeur de Lion" {*}
      {* Я боюсь говорить с ним ночью. Гретри, "Ричард Львиное Сердце" (фр.). - Ред.}
      Когда душа твоя немела,
      Не ты ли пела:
      "С ним ночью страшно говорить"?
      Звучал твой голос так несмело,
      Ты разумела,
      Чем может нас судьба дарить.
      Кто сердца трепет торопливый,
      Любви пугливой
      И страх, и шепот, страсть и крик,
      И сладость нежности счастливой,
      Упрек стыдливый,
      Кто вас подслушал, кто постиг?
      Слова, вы тучкою летучей,
      Струей певучей
      Скользнули в воздухе пустом,
      Но что же, времени могучей
      (Оставь, не мучай!),
      Коснулось нас своим перстом?
      Волшебник странный и прелестный,
      Какой чудесной
      Ты связью вяжешь нас, Гретри?
      Какой дорогой неизвестной
      (Земной, небесной?)
      Ты нас ведешь, считая: "Три!"?
      И в цепь одну связало пенье
      Тройные звенья,
      В одно пожатье три руки,
      И вижу, как сквозь сон иль тень я
      Одно волненье
      Волнует разных три реки.
      Пусть я жилец другого края,
      Ту песнь играя,
      Слезу замечу на щеке.
      И знаю я, что, вспоминая,
      Душа иная
      Меня услышит вдалеке.
      8
      Казалось нам: одежда мая
      Сквозные скрасила кусты,
      И ветер, веток не ломая,
      Слетит из синей высоты,
      Проглянут пестрые цветы,
      Засвищут иволги певучи,
      Зачем же радость простоты
      Темнится тенью темной тучи?
      Деревья нежно разнимая,
      Кто вышел к нам из темноты?
      Его улыбка - речь немая,
      Движенья быстры и просты.
      Куда от вольной красоты
      Ведет он нас тропой колючей?
      А дали, искрасна-желты,
      Темнятся тенью темной тучи.
      Шесть дней идем, заря седьмая
      Осветит дальние кресты,
      И вождь, - "не слабая тесьма - я;
      Сковались крепко он и ты,
      И третья есть, вы все - чисты,
      Желанья - нежны и не жгучи,
      И лишь пройденные мосты
      Темнятся тенью темной тучи".
      О вождь, мы слабы, как листы,
      Веди нас На любые кручи!
      Ведь только дни, что прожиты,
      Темнятся тенью темной тучи.
      Июль-август 1909
      VIII
      175-182. ЛИСТКИ РАЗРОЗНЕННЫХ ПОВЕСТЕЙ
      1
      Молчим мы оба, и владеем тайной,
      И говорим: "Ведь это - не любовь".
      Улыбка, взгляд, приподнятая бровь
      Все кажется приметой не случайной.
      Мы говорим о посторонних лицах:
      "А. любит Б., Б. любит H., H. - А.",
      Не замечая в трепаных страницах,
      Что в руки "Азбука любви" дана.
      Октябрь 1907
      2
      Кому есть выбор, выбирает;
      Кто в путь собрался - пусть идет;
      Следи за картой, кто играет,
      Лети скорей, кому - полет.
      Ах, выбор вольный иль невольный
      Всегда отрадней трех дорог!
      Путь без тревоги, путь безбольный,
      Тот путь, куда ведет нас рок,
      Зачем пленяться дерзкой сшибкой?
      Ты - мирный путник, не боец.
      Ошибку думаешь ошибкой
      Поправить ты, смешной слепец?
      Все, что прошло, как груз ненужный,
      Оставь у входа навсегда.
      Иди без дум росой жемчужной,
      Пока горит твоя звезда.
      Летают низко голубята,
      Орел на солнце взор вперил.
      Все, что случается, то свято;
      Кого полюбишь, тот и мил.
      Ноябрь 1907
      3
      Светлые кудри да светлые открытые глаза...
      В воздухе сонном чуется гроза.
      Нежные руки с усильем на весла налегли.
      Темные тени от берега пошли.
      Алым румянцем покрылося знакомое лицо.
      Видно сквозь ливень шаткое крыльцо.
      Рядом мы сели так близко за некрашеный за стол.
      В окна виднелся за рекою дол.
      Памятна будет та летняя веселая гроза,
      Светлые кудри да светлые глаза!
      [1904]
      4
      Тихие воды прудов фабричных,
      Полные раны запруженных рек,
      Плотно плотины прервали ваш бег,
      Слышится шум машин ритмичных.
      Запах известки сквозь запах серы
      Вместо покинутых рощ и трав.
      Мирно вбирается яд отрав,
      Ясны и просты колес размеры.
      Хлынули воды, трепещут шлюзы,
      Пеной и струями блещет скат!
      Мимо - постройки, флигель, сад!
      Вольно расторгнуты все союзы!
      Снова прибрежности миром полны:
      Шум - за горой, и умолк свисток...
      Кроток по-прежнему прежний ток;
      Ядом отравлены - мирны волны.
      Июнь 1907
      5
      С каждым мерным поворотом
      Приближаюсь к милой цели.
      Эти тучки пролетели
      И скользнули легким летом
      На стене ли? на лице ли?
      За окошком запотелым
      Чащи леса реже, реже...
      И, как встарь, надежды свежи:
      Вот увидишь, тело с телом,
      Что любовь и ласки - те же.
      Сплю, и ты встаешь мечтаньем,
      Наяву все ты же в сердце.
      Истомлен я ожиданьем:
      Скоро ль сладостным свиданьем
      Запоет знакомо дверца
      И прерву твой сон лобзаньем.
      Октябрь 1908
      6
      В потоке встречных лиц искать глазами
      Всегда одни знакомые черты,
      Не мочь усталыми уже ногами
      Покинуть раз намеченной черты,
      То обогнав, то по пятам, то рядом
      Стезей любви идти и трепетать,
      И, обменявшись равнодушным взглядом,
      Скорей уйти, как виноватый тать;
      Не знать той улицы, того проспекта,
      Где Вы живете (кто? богато ль? с кем?);
      Для Вас я только встречный, только некто,
      Чей взгляд Вам непонятен, пуст и нем.
      Для сердца нет уж больше обороны:
      Оно в плену, оно побеждено,
      Историей любовников Вероны
      Опять по-прежнему полно оно.
      И каждый день на тот же путь вступая,
      Забывши ночь, протекшую без сна,
      Я встречи жду, стремясь и убегая,
      Не слыша, что кругом звенит весна.
      Вперед, назад, туда, сюда - все то же,
      В потоке тех же лиц - одно лицо.
      Как приступить, как мне начать, о Боже,
      Как мне разбить колумбово яйцо?
      Март 1907
      7
      Сердце бедное, опять узнало жар ты!
      Успокою я тебя, раскину карты.
      Оправдались плохо наши ожиданья:
      Ни беседы, ни дороги, ни свиданья,
      И повернут к нам спиной король червонный,
      Не достать его никак стезей законной.
      Вот болезнь для сердца, скука да печали,
      И в конце лежит пиковка, и в начале.
      Но не верь, мой друг, не верь болтливой карте:
      Не умрет наша любовь в веселом марте!
      Март 1907
      8
      Ночью легкий шорох трепетно ловится чутким
      слухом,
      Застывает перо в руке...
      Как давно не видел родинки Вашей за левым ухом
      И другой, что на правой щеке.
      Дождь докучно льется... Снова ли солнце нам завтра
      будет,
      Истощивши ночную грусть?
      Сердце злу не верит, сердце все любит
      и не забудет,
      Пусть не видит Вас долго, пусть!
      Крепкой цепью держит память мою лишь одна
      походка,
      И ничем уж не расковать,
      Так ведется верно светом маячным рыбачья лодка,
      Свет же другой надо миновать.
      Две звезды мне светят: родинки темные в светлом
      поле,
      Я смотреть на них не устал.
      Ждать могу любви я год, и два года, и даже боле,
      Лишь бы видеть не перестал.
      Март 1907
      IX
      183-192. РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
      1 {*}
      Волны ласковы и мирны,
      Чуть белеют корабли.
      Не забыть родимой Смирны,
      Розовеющей вдали.
      Отражен звезды восточной
      Бледный блеск струей воды,
      Наступает час урочный,
      Как спускались мы в сады.
      И смеялись, и плескались,
      Пеня плоский водоем;
      Как встречались, так расстались,
      Песни пленные поем.
      Жадный глаз наш еле ловит
      Уж туманные холмы;
      Что морская глубь готовит
      В пене плещущей каймы?
      Сентябрь 1910
      {* К пьесе Евг. Зноско-Боровского "Обращенный принц"}
      2
      Боги, что за противный дождь!
      День и ночь он идет, гулко стуча в окно.
      Так, пожалуй, мне долго ждать,
      Чтобы крошка Фотис в садик ко мне пришла.
      Страшно ноги смочить в дожде,
      Чистой туники жаль, жаль заплетенных кос.
      Можно ль мне на нее роптать:
      Дева - нежный цветок, так ей пристало быть.
      Я - мужчина, не хрупкий я,
      Что на воду смотреть? Туч ли бояться мне?
      Плащ свой серый накину вмиг,
      В дом Фотис постучусь, будто пришлец чужой.
      То-то смеху и резвых игр,
      Как узнает меня, кудри откроет мне!
      Что, взял, гадкий, ты, гадкий дождь?
      Разве я не хитрец? кто не хитер в любви?
      Стукнул в двери моей Фотис
      Мать мне открыла дверь, старую хмуря бровь.
      "Будет дома сидеть Фотис,
      В сад к подруге пошла: разве ей страшен дождь?"
      Январь 1909
      3
      Что морочишь меня, скрывшись в лесных холмах?
      Нимфой горных пустынь тщетно дразня меня?
      Знаю я хорошо, это ведь голос твой;
      Ты ответы даешь нежным словам моим.
      Я "люблю" закричу, ты мне "люблю" в ответ;
      Я "навек" повторю, ты повторишь "навек";
      Но лишь только скажу в сладкой надежде "твой"
      Ты мне "твой" же назад с легким зефиром шлешь.
      Все холмы обыскал, все обыскал леса,
      Чтоб шалунью найти и услыхать: "Твоя".
      Тщетны поиски все; бедный безумец я,
      Что в бесплодной мечте с эхом беседу вел.
      Январь 1909
      4
      ГЕРО
      Тщетно жечь огонь на высокой башне,
      Тщетно взор вперять в темноту ночную,
      Тщетно косы плесть, умащаться нардом,
      Бедная Геро!
      Слышишь вихря свист? слышишь волн стенанье?
      Грозен черный мрак, распростерт над морем.
      Что белеет там средь зыбей бездонных
      Пена иль милый?
      "Он придет, клянусь, мой пловец бесстрашный!
      Сколько раз Леандр на огонь условный,
      К зимним глух волнам, рассекал рукою
      Глубь Геллеспонта!"
      Он придет не сам, но, волной влекомый,
      Узришь труп его на песке прибрежном:
      Бледен милый лик, разметались кудри,
      Очи сомкнулись.
      Звонче плач начни, горемыка Геро,
      Грудь рыданьем рви - и заропщут горы,
      Вторя крику мук и протяжным воплям
      Эхом послушным.
      "Меркни, белый свет, угасай ты, солнце!
      Ты желтей, трава, опадайте, листья:
      Сгибнул нежный цвет, драгоценный жемчуг
      Морем погублен!
      Как мне жить теперь, раз его не стало?
      Что мне жизнь и свет? безутешна мука!
      Ах, достался мне не живой любовник,
      Я же - живая!
      Я лобзанье дам, но не ждать ответа;
      Я на грудь склонюсь - не трепещет сердце,
      Крикну с воплем я: "Пробудись, о милый!"
      Он не услышит!
      Лейся, жизнь моя, в поцелуях скорбных!
      Током страстных слез истекай, о сердце!
      В мой последний час нацелуюсь вволю
      С бледным Леандром!"
      Март 1909
      5
      В тенистой роще безмятежно
      Спал отрок милый и нагой;
      Он улыбался слишком нежно,
      О камень опершись ногой.
      Я на него смотрел прилежно
      И думал: "Как любовь, ты мил!"
      Он улыбался слишком нежно,
      Зачем его я разбудил?
      Его рабом стать неизбежно
      Мне рок прекрасный начертал;
      Он улыбался слишком нежно,
      Я, взявши рабство, не роптал.
      1908
      6
      В СТАРЫЕ ГОДЫ
      Подслушанные вздохи о детстве,
      когда трава была зеленее,
      солнце казалось ярче
      сквозь тюлевый полог кровати
      и когда, просыпаясь,
      слышал ласковый голос
      ворчливой няни;
      когда в дождливые праздники
      вместо Летнего сада
      водили смотреть в галереи
      сраженья, сельские пейзажи и семейные портреты;
      когда летом уезжали в деревни,
      где круглолицые девушки
      работали на полях, на гумне, в амбарах
      и качались на качелях
      с простою и милой грацией,
      когда комнаты были тихи,
      мирны,
      уютны,
      одинокие читальщики
      сидели спиною к окнам
      в серые, зимние дни,
      а собака сторожила напротив,
      смотря умильно,
      как те, мечтая,
      откладывали недочитанной книгу;
      семейные собранья
      офицеров, дам и господ,
      лицеистов в коротких куртках
      и мальчиков в длинных рубашках,
      когда сидели на твердых диванах,
      а самовар пел на другом столе;
      луч солнца из соседней комнаты
      сквозь дверь на вощеном полу;
      милые, рощи, поля, дома,
      милые, знакомые, ушедшие лица
      очарование прошлых вещей,
      вы - дороги,
      как подслушанные вздохи о детстве,
      когда трава была зеленее,
      солнце казалось ярче
      сквозь тюлевый полог кровати.
      Сентябрь 1907
      7
      ТРОИЦЫН ДЕНЬ
      Пела труба; солдаты ложились спать;
      Тихи были сады с просторными домами.
      Куда я пошла, не спросила мать,
      А я сказала, что иду за цветами.
      У берега качалась лодка.
      Хватит ли денег? боюсь опоздать!
      Матрос сказал мне: "Садись, красотка,
      Свезу и даром, - велишь подать? "
      Теперь уж близко, скорей, скорее!
      Милая звезда, погибнуть не дай!
      Ты с каждой минутою все зеленее,
      Крепче, крепче мне помогай!
      Вот и подъезд. Неужели опоздала?
      Глупое сердце, в грудь не бей!
      Слышались скрипки из окон зала,
      В дверях смеялся высокий лакей.
      Но вот показались рыжие лошадки...
      Зачем, зачем он так хорош?
      Зачем эти минуты так горьки и сладки
      И меня бросает то в жар, то в дрожь?
      Вышел из экипажа... легка походка,
      Прошел, не глядя, шпорами звеня.
      Верная звезда, верная лодка,
      Вы и сегодня не обманули меня!
      Дома все спят, трещит лампадка.
      Утром вставать будет такая лень!
      Цветов я не достала, - это, конечно, гадко;
      Без цветов придется встретить Троицын день.
      Февраль 1911
      8
      Чем ты, луг зеленый, зелен,
      Весенними ль травами?
      Чем ты, мед янтарный, хмелен:
      Какими отравами?
      Кем ты, путь мой дальний, велен:
      Судьбами ль правыми?
      Луг зеленый зеленится
      Под острыми косами;
      Меду сладкому смеситься
      Со скорбными росами;
      В путь идет со мной девица
      Ногами босыми.
      Кто о луге новом бредит,
      Тот в свете находится;
      Меду нового нацедит
      Ему Богородица;
      С кем незримый всадник едет,
      Тот верно водится.
      Июль 1909
      9
      Солнцем залит сад зеленый...
      Еле дышишь, еле видишь...
      Рой вверху жужжит пчелиный...
      Где-то стук копыт услышишь...
      Едет всадник в сад зеленый...
      Юный всадник, ты - влюбленный,
      Сердцем тотчас узнаю я:
      Есть на сердце знак единый.
      Розу алую целуя,
      Гостя встречу я, влюбленный.
      Едет "в солнце облеченный";
      Если б знал он, если б ведал!
      Вспомни, братец голубиный,
      Имя прежнее не предал?
      Что ж молчишь ты, облеченный?
      У калитки затворенной
      Повод бросил, бросил стремя...
      О, побудь хоть миг единый!
      Знаешь сам: летуче время,
      Нет калитки затворенной.
      Я, любовью утомленный,
      К сердцу всадника прижмуся...
      Опустился рой пчелиный!..
      Ты покой найдешь, клянуся!
      Знойным полднем утомленный.
      Февраль 1909
      10
      ПАСХА
      У Спаса у Евфимия
      Звонят в колокола.
      Причастен светлой схиме я,
      Когда весна пришла.
      Сквозь зелени веселые
      Луга видны давно,
      Смотрю на лес и села я
      Чрез узкое окно.
      Минуло время страдное,
      И в путь пора, пора!
      Звучит мне весть отрадная
      От ночи до утра.
      Престали быть мы сирыми,
      Опять Христос меж нас,
      Победными стихирами
      Гремит воскресный глас.
      О братья возлюбленная,
      Ведите вы меня
      Туда, где обновленная
      Чернеется земля.
      Ах, небо, небо синее!
      Ах, прежняя любовь!
      Не доживу до инея,
      Лишь там сойдемся вновь!
      Сойду не с погребальными
      Я песнями во гроб:
      С канонами пасхальными
      Украсит венчик лоб.
      Скрещу я руки радостно,
      Взгляну на вешний лес
      И благостно и сладостно
      Скажу: "Христос Воскрес!"
      Март 1910
      X
      193-199. СТИХОТВОРЕНИЯ НА СЛУЧАЙ
      1
      С. Ауслендеру
      Одна звезда тебе над колыбелью
      Цвела и над моей цвела весной.
      Два языка даны душе одной:
      Моя печаль поет твоей свирелью.
      Ты, как Челлини, жаден к рукоделью,
      Весну Тосканы сладко возродил.
      Печальный отрок, горестен и мил,
      Бредешь в полях, вотще ища забавы.
      Венки из трав, исполненных отравы,
      Сплетаешь нежно с дремлющих могил.
      Я помню вновь весны веселый трепет,
      Когда мне видятся твои черты.
      Не тот же ль хмель почуешь скоро ты,
      Пройдя шагов несмелых первый лепет?
      Взлетишь, взлетишь, как непокорный стрепет!
      Любви чужой прилежный ученик,
      К земле другой так набожно приник,
      Слова твои так сладостно правдивы,
      Что, мнится, вот под северные ивы
      Перенесешь живительный родник.
      1908
      2
      АКРОСТИХ
      В. Я. Брюсову
      _В_алы стремят свой яростный прибой,
      _А_ скалы все стоят неколебимо.
      _Л_етит орел, прицелов жалких мимо,
      _Е_два ли кто ему прикажет: "Стой!"
      _Р_азящий меч готов на грозный бой,