Святому Георгию слава
      И царевне присновспоминаемой слава!
      1917
      V. СОФИЯ
      Гностические стихотворения
      (1917-1918)
      413. СОФИЯ
      В золоченой утлой лодке
      По зеленому пространству,
      По лазури изумрудной
      Я ждала желанных странствий.
      И шафранно-алый парус
      Я поставила по ветру,
      У кормы я прикрепила
      Вешний пух пушистой вербы.
      На расплавленном просторе
      Благостно и светозарно,
      Но одна я в легкой лодке:
      Сестры, братья - все попарно.
      На престоле семистолбном
      Я, как яхонт, пламенела
      И хотеньем бесхотенным
      О Тебе, Христос, хотела!
      Говорила: "Беззаконно
      Заковать законом душу,
      Самовольно ли, невольно ль,
      А запрет любви нарушу!"
      Расковались, оборвались
      Златокованны цепочки...
      Неужель, Отец, не вспомнишь
      О своей любимой дочке?
      Солнце вверх летит, что мячик...
      Сердцем быстрым холодею...
      Ниже, ниже... видны горы...
      Тяжелею, тяжелею...
      Прорасту теперь травою,
      Запою водой нагорной,
      И немеркнущее тело
      Омрачу землею черной.
      Вот, дышу, жених, и помню
      Про селения благие,
      Я, распятая невеста,
      А зовут меня - София!
      [1917]
      414. БАЗИЛИД
      Даже лошади стали мне слонов огромней!
      Чепраки ассирийские давят
      Вспененных боков ущелья,
      Ужасен зубов оскал!...
      И ливийских солдат веселье,
      Что трубой и горлами вождя славят,
      Тяжело мне,
      Как груз сплющенных скал.
      Я знаю, что был Гомер,
      Елена и павшая Троя.
      Герои
      Жрали и дрались,
      И по радуге боги спускались...
      Муза, музища
      Плоской ступней шагала,
      Говоря во все горло...
      Милая Музенька
      Пальчиком стерла
      Допотопные начала.
      Солнце, ты не гори:
      Это ужасно грубо,
      - Только зари, зари,
      Шепчут пересохшие губы,
      Осенней зари полоской узенькой!
      Сегодня странный день.
      Конечно, я чужд суеверий,
      Но эта лиловая тень,
      Эти запертые двери!
      Куда деваться от зноя?
      Я бы себя утопил...
      (Смерть Антиноя!)
      Но ужасно далеко Нил.
      Здесь в саду
      Вырыть прудок!
      Будет не очень глубок,
      Но я к нему приду.
      Загородиться ото всего стеною!
      Жизнь, как легкий из ноздрей дымок,
      Голубок,
      Вдали мелькнувший.
      Неужели так и скажут: "Умер"?
      Я никогда не думал,
      Что улыбку променяю на смех и плач.
      Мне противны даже дети,
      Что слишком шумно бросают мяч.
      Я не боролся,
      Был слаб,
      Мои руки - плети,
      Как неграмотный раб,
      Слушал набор напыщенных междометий.
      И вдруг,
      Мимо воли, мимо желаний,
      разверзся невиданных зданий
      Светозарный ряд,
      Из бледности пламя исторг.
      Глашатаем стал бородатый бродяга,
      И знание выше знаний,
      Чище любви любовь,
      Сила силы сильнейшая,
      Восторг,
      Как шар,
      Кругло, круто,
      Кричаще, кипяще
      Кудесно меня наполнили.
      Эон, Эон, Плэрома,
      Плэрома - Полнота,
      До домного до дома,
      До тронного до трона,
      До звона, громозвона,
      Ширяй, души душа!
      Сила! Сила! Сила!
      Напряженные мышцы плети!
      Громче кричите, дети,
      Красный бросая мяч!
      Узнал я и смех и плач!
      Что Гомер?
      Сильней лошадей, солдат, солнца, смерти
      и Нила,
      Семинебесных сфер
      Кристальная гармония меня оглушила,
      Тимпан, воркуй!
      Труба, играй!
      Вой, бей!
      Вихрь голубей!
      Орлов клекот!
      Стон лебедей!
      Дух, рей,
      Вей, вей,
      Дверей
      Райских рай!
      Рай, рай!
      В руке у меня был полированный камень,
      Из него струился кровавый пламень,
      И грубо было нацарапано слово: '
      [1917]
      ?всбобт
      415. ФАУСТИНА
      Серебристым рыба махнула хвостом,
      Звезда зажелтела в небе пустом,
      О, Фаустина!
      Все ближе маяк, темен и горд,
      Все тише вода плещет об борт
      Тянется тина...
      Отбившийся сел на руль мотылек...
      Как день свиданья от нас далек!
      Тень Палатина!
      Ветром запах резеды принесло.
      В розовых брызгах мое весло.
      О, Фаустина!
      [1917]
      416. УЧИТЕЛЬ
      Разве по ристалищам бродят учители?
      Разве не живут они в безмятежной обители?
      (Голубой, голубой хитон!)
      Хотите ли воскресить меня, хотите ли
      Убить, уста, что покой похитили?
      (И никто не знает, откуда он).
      Мало ли прошло дней, много ли
      С того, как его пальцы мои трогали?
      (Голубой, голубой хитон!)
      С каких пор мудрецы причесываются как щеголи?
      В желтом сияньи передо мной не дорога ли?
      (И никто не знает, откуда он).
      Полированные приравняю ногти к ониксу,
      Ах, с жемчужною этот ворот пронизью...
      (Голубой, голубой хитон!)
      Казалось, весь цирк сверху донизу
      Навстречу новому вздрогнул Адонису.
      (И никто не знает, откуда он).
      Из Вифинии донеслось дыхание,
      Ангельские прошелестели лобзания,
      Разве теперь весеннее солнцестояние?
      [1917]
      417. ШАГИ
      Твои шаги в затворенном саду
      И голос горлицы загорной: "Я приду!"
      Прямые гряды гиацинтов сладки!
      Но новый рой уж ищет новой матки,
      И режет свежую пастух дуду.
      В пророческом кружится дух бреду
      Кадилами священной лихорадки,
      И шелестят в воздушном вихре схватки
      Твои шаги.
      Так верится в томительном аду,
      Что на пороге прах пустынь найду!
      Полы порфирные зеркально гладки...
      Несут все радуги и все разгадки
      Созревшему, прозрачному плоду
      Твои шаги.
      [1917]
      418. МУЧЕНИК
      Сумеречный, подозрительный час...
      Двусмысленны все слова,
      Круги плывут по воде!
      Не святой ли это рассказ?
      Отчего же так горит голова,
      Чуя "быть беде!"
      Варварское и нежное имя
      Я не слыхал такого...
      Оно пахнет медом и хлебом...
      В великом Риме
      Не видали такого святого
      Под апостольским небом!
      [1918]
      419. РЫБА
      Умильно сидеть возле
      Учительной руки!
      - Рыбачат на плоском озере
      Еврейские рыбаки.
      Ползут облака сн_е_гово.
      - Хлеба-то взяли? Эй!
      Над заштопанным неводом
      Наклонился Андрей.
      Читаем в затворенной комнате,
      Сердце ждет чудес.
      Вспомни, сынок, вспомни
      Мелкий, песчаный лес.
      Золотые полотнища спущены
      (В сердце, в воде, в камыше?).
      Чем рассудку темней и гуще,
      Тем легче легкой душе.
      Отчего в доме ветрено?
      Отчего в ароматах соль?
      Отчего, будто в час смертный,
      Такая сладелая боль?
      Ползут облака снегово...
      По полотнищу вверх глянь
      Играет серебряным неводом
      Голый Отрок, глаза - лань.
      Наклоняется, подымается, бегает,
      Круглится отрочески бедро.
      Рядом - солнце, от жара белое,
      Златодонное звонкое ведро.
      Поймай, поймай! Благовестия
      Самой немой из рыб.
      Брошусь сам в твои сети я,
      Воду веретеном взрыв!
      Белое, снеговое сияние
      Обвевает важно и шутя.
      Ты мне брат, возлюбленный и няня,
      Божественное Дитя.
      Спадает с глаз короста,
      Метелкой ее отмести.
      Неужели так детски просто
      Душу свою спасти?
      Все то же отцовское зало,
      - Во сне ли, или грежу я?
      Мне на волосы с неба упала
      Золотая, рыбья чешуя.
      [1918]
      420. ГЕРМЕС
      Водителем душ, Гермесом,
      Ты перестал мне казаться.
      Распростились с болотистым адом,
      И стал ты юношей милым.
      Сядем
      Над желтым, вечерним Нилом.
      Ныряет двурогий месяц
      В сетке акаций.
      Твои щеки нежно пушисты,
      Не нагладиться вдосталь!
      - Чистым - все чисто,
      Помнишь, сказал Апостол?
      В лугах заливных все темней.
      Твой рот - вишня, я - воробей.
      В твоих губах не эхо ли
      На каждый поцелуй?
      Все лодочки уехали,
      Мой милый, не тоскуй.
      Все лодочки уехали
      Туда, далеко, вдаль!
      Одежда нам помеха ли?
      Ужаль, ужаль, ужаль!
      Но отчего этот синий свет?
      Отчего этот знак на лбу?
      Маленькие у ног трещоткой раскрылись крылья.
      Где ты? здесь ли? нет?
      Ужаса
      Связал меня узел,
      Напало бессилье...
      Снова дремлю в гробу...
      Снова бледная лужица
      (Выведи, выведи, водитель мой!),
      Чахлый и томный лес...
      (Ветер все лодки гонит домой)
      Гермес, Гермес, Гермес!
      [1918]
      VI. СТИХИ ОБ ИТАЛИИ
      Т. М. Персиц
      421. ПЯТЬ
      Веслом по-прежнему причаль!
      Не в Остии ли фонари?
      Какая чахлая печаль
      В разливах розовой зари!
      А память сердцу все: "Гори!"
      Что ты, кормщик, смотришь с вышки?
      Берег близок уж совсем.
      Мы без карт и без систем
      Все плывем без передышки.
      Лишь предательские мышки
      С обреченных прочь трирем.
      Горит душа; горя, дрожит...
      И ждет, что стукнет кто-то в дверь
      И луч зеленый побежит,
      Как и теперь, как и теперь...
      А память шепчет: "Друг, поверь".
      Лунный столб в воде дробится,
      Пусто шарит по кустам...
      Кто запекшимся устам
      Из криницы даст напиться?
      Пролетает грузно птица...
      Мы увидимся лишь там!..
      Я верю: день благословен!
      Налей мне масла из лампад!
      Какой молочный, сладкий плен!
      О, мед несбывшихся услад!
      А память мне: "Господень сад!"
      Как болотисты равнины!
      Вьется пенье вдалеке...
      В вечной памяти реке
      То поминки иль крестины?
      Слышу руку Фаустины
      В помертвелой я руке...
      Господень сад, великий Рим,
      К тебе вернусь опять!
      К тебе мы, странники, горим,
      Горим себя распять!..
      А эхо шепчет: "Пять!"
      [1920]
      422. ОЗЕРО НЕМИ
      Занереидил ирис Неми,
      Смарагдным градом прянет рай,
      Но о надежде, не измене,
      Зелено-серый серп, играй.
      И словно лунный луч лукавы
      (Твой петел, Петр, еще не стих!),
      Плывут гадательные славы
      В пленительных полях твоих.
      Сребристый стелет лен Селена
      По влажным, топистым лугам...
      Светло-болотистого плена
      Тяжелый кружит фимиам.
      Под кипарисами бездомно
      Белеют мрамором гроба.
      "Италия!" - темно и томно
      Поет далекая труба.
      [1919]
      423. СНЫ
      - Спишь ли? - Сплю; а ты? - Молчи!
      - Что там видно с каланчи?
      - Византийская парча
      Ниспадает со плеча.
      - Слышишь? - Сквозь густую лень
      Звонко белый ржет олень.
      И зелена, и вольна,
      Мнет волокна льна волна!
      - Видишь? - Вижу: вымпела
      Нам мадонна привела.
      Корабли, корабли
      Из далекой из земли!
      На высокое крыльцо
      Покажи свое лицо.
      Чтоб сподобиться венца,
      Удостоиться конца,
      Золотое брось кольцо.
      [1920]
      424. СВ МАРКО
      Морское марево,
      Золотое зарево,
      Крась жарко
      Узор глыб!
      Святой Марко,
      Святой Марко,
      Пошли рыб!
      [1919]
      425. ТРАЗИМЕНСКИЕ ТРОСТНИКИ
      Затрепещут тразименские тростники, затрепещут,
      Как изменники,
      Что болтливую болтовню разболтали
      У реки
      О гибели прекрасной богини,
      Не о смешной Мидасовых ушей тайне.
      В стоячей тине
      Они не знали,
      Что румяная спит Фетида,
      Не мертва, но покоится дремотно,
      Ожидая золотого востока.
      Мужественная дева воспрянет,
      Протрет лавандовые очи,
      Удивленно и зорко глянет
      Сивиллой великого Буонаротта
      (Не напрасны были поруки!),
      И озеро багряных поражений
      Римскую медь воротит,
      И трепетуны-тростники болтушки
      Умолкнут
      При возврате родимого солнца.
      [1919 или 1920]
      426. ВЕНЕЦИЯ
      Обезьяна распростерла
      Побрякушку над Ридотто,
      Кристалличной сонатиной
      Стонет дьявол из Казотта.
      Синьорина, что случилось?
      Отчего вы так надуты?
      Рассмешитесь: словно гуси,
      Выступают две бауты.
      Надушенные сонеты,
      Мадригалы, триолеты,
      Как из рога изобилья
      Упадут к ногам Нинеты.
      А Нинета в треуголке,
      С вырезным, лимонным лифом,
      Обещая и лукавя,
      Смотрит выдуманным мифом.
      Словно Тьеполо расплавил
      Теплым облаком атласы...
      На террасе Клеопатры
      Золотеют ананасы.
      Кофей стынет, тонкий месяц
      В небе лодочкой ныряет,
      Под стрекозьи серенады
      Сердце легкое зевает.
      Треск цехинов, смех проезжих,
      Трепет свечки нагоревшей.
      Не бренча стряхает полночь
      Блестки с шали надоевшей.
      Молоточки бьют часочки...
      Нина - розочка, не роза...
      И секретно, и любовно
      Тараторит Чимароза.
      [1920]
      427. ЭНЕЙ
      Нагая юность с зеркалом в руке
      Зеленые заливы отражает,
      Недвижной пикой змея поражает
      Золотокудрый рыцарь вдалеке.
      И медью пышут римские законы
      В дымах прощальных пламенной Дидоны.
      Какие пристани, Эней, Эней,
      Найдешь ты взором пристально-прилежным?
      С каким товарищем, бродягой нежным,
      Взмутишь голубизну седых морей?
      Забудешь ты пылающую Трою
      И скажешь: "Город на крови построю".
      Всегда ограда - кровь, свобода - зверь.
      Ты - властелин, так запасись уздою,
      Железною ведешься ты звездою,
      Но до конца звезде своей поверь.
      Смотри, как просты и квадратны лица,
      Вскормила их в горах твоя волчица.
      И, обречен неколебимой доле,
      Мечта бездомников - домашний гусь
      (Когда, о родичи, я к вам вернусь?),
      Хранит новорожденный Капитолий.
      Пожатье загрубелых в битве рук
      Сильней пурпурных с подписью порук.
      Спинной хребет согнулся и ослаб
      Над грудой чужеземного богатства,
      Воспоминание мужского братства
      В глазах тиранов, юношей и пап.
      И в распыленном золоте тумана
      Звучит трубой лучистой: "Pax Romana".
      [1920]
      428. АМУР И НЕВИННОСТЬ
      (Аллегория со свадебного сундука)
      Невинность:
      Не учи в ручей подругу
      Ловить радуги дугу!
      По зеленому по лугу
      Я бегу, бегу, бегу!
      Амур:
      Охотник, метко целю в дичь,
      Стрелок крылатый я.
      Откуда ты, куда бежишь,
      Ты все равно - моя.
      Невинность:
      Ты ль меня предашь испугу?
      Не поддамся хвастуну.
      Ты - стрелок, а я кольчугу
      Свои косы протяну.
      Амур:
      Бесцельно убегаешь стрел.
      Плетешь по-детски речь.
      Никто не мог, никто не смел
      От стрел себя сберечь.
      Невинность:
      Свой букварь забросил школьник,
      Мух пугает по лесам.
      Ах, как страшно, ах, как больно!
      Не бежать ли вздумал сам?
      Амур:
      Пряма стрела, натянут лук,
      Кручена тетива.
      Не убежишь желанных рук,
      Помнется мурава.
      Невинность:
      Мой младенец просит соски?
      Подбородок не колюч.
      Сундучка красивы доски,
      Но прибрать - задача - ключ.
      Амур:
      Замкнешь - я отомкну замок,
      Бежишь - я нагоню,
      Ведь снег противиться не мог
      Весеннему огню.
      Невинность:
      Оступилась, ах, упала!
      Закружился луг пестро...
      Сладко радугу поймала
      В золоченое ведро.
      [1920]
      429. АССИЗИ
      Месяц молочный спустился так низко,
      Словно рукой его можно достать.
      Цветики милые братца Франциска,
      Где же вам иначе расцветать?
      Умбрия, матерь задумчивых далей,
      Ангелы лучшей страны не видали.
      В говоре птичьем - высокие вести,
      В небе разводы павлинья пера.
      Верится вновь вечеровой невесте
      Тень Благовещенья в те вечера.
      Лепет легчайший - Господне веленье
      Льется в разнеженном благоволеньи.
      На ночь ларьки запирают торговцы,
      Сонно трубит с холма пастух,
      Блея, бредут запыленные овцы,
      Розовый час, золотея, потух.
      Тонко и редко поет колокольня:
      "В небе привольнее, в небе безбольней".
      Сестры сребристые, быстрые реки,
      В лодке зеленой сестрица луна,
      Кто вас узнал, не забудет вовеки,
      Вечным томленьем душа полна.
      Сердцу приснилось преддверие рая
      Родина всем умиленным вторая!
      [1920]
      430. РАВЕННА
      Меж сосен сонная Равенна,
      О, черный, золоченый сон!
      Ты и блаженна, и нетленна,
      Как византийский небосклон.
      С вечерних гор далекий звон
      Благовестит: "Благословенна!"
      Зарница отшумевшей мощи,
      Еле колеблемая медь,
      Ты бережешь святые мощи,
      Чтоб дольше, дольше не мертветь,
      И ветер медлит прошуметь
      В раздолиях прибрежной рощи.
      Изгнанница, открыла двери,
      Дала изгнанникам приют,
      И строфы Данте Алигьери
      О славном времени поют,
      Когда вились поверх кают
      Аллегорические звери.
      Восторженного патриота
      Загробная вернет ли тень?
      Забыта пестрая забота,
      Лениво проплывает день,
      На побледневшую ступень
      Легла прозрачная дремота.
      Не умерли, но жить устали,
      И ждет умолкнувший амвон,
      Что пробудившихся Италии
      Завеет вещий аквилон,
      И строго ступят из икон
      Аполлинарий и Виталий.
      Мою любовь, мои томленья
      В тебе мне легче вспоминать,
      Пусть глубже, глуше, что ни день я
      В пучине должен утопать,
      К тебе, о золотая мать,
      Прильну в минуту воскресенья!
      [1920]
      431. ИТАЛИЯ
      Ворожея зыбей зеленых,
      О первозданная краса,
      В какую сеть твоя коса
      Паломников влечет спасенных,
      Вновь умиленных,
      Вновь влюбленных
      В твои былые чудеса?
      Твой рокот заревой, сирена,
      В янтарной рощи Гесперид
      Вновь мореходам говорит:
      "Забудьте, друга, косность тлена.
      Вдали от плена
      Лепечет пена
      И золото богов горит".
      Ладья безвольная пристала
      К костру неопалимых слав.
      И пениться, струя, устав,
      У ног богини замолчала.
      Легко и ало
      Вонзилось жало
      Твоих пленительных отрав.
      Ежеминутно умирая,
      Увижу ль, беглый Арион,
      Твой важный и воздушный сон,
      Италия, о мать вторая?
      Внемлю я, тая,
      Любовь святая,
      Далеким зовам влажных лон.
      Сомнамбулически застыли
      Полуоткрытые глаза...
      - Гудит подземная гроза
      И крылья сердца глухо взвыли,
      И вдруг: не ты ли?
      В лазурной пыли
      Отяжеленная лоза.
      [1920]
      VII. СНЫ
      432. АДАМ
      Я. Н. Блоху
      В осеннем кабинете
      Так пусто и бедно,
      И, радужно на свете
      Дробясь, горит окно.
      Под колпаком стеклянным
      Игрушка там видна:
      За огражденьем странным
      Мужчина и жена.
      У них есть ручки, ножки,
      Сосочки на груди,
      Вокруг летают мошки,
      Дубочек посреди.
      Выводит свет, уводит
      Пигмейская заря,
      И голый франтик ходит
      С осанкою царя.
      Жена льняные косы,
      Что куколка, плетет,
      А бабочки и осы
      Танцуют хоровод.
      Из-за опушки козы
      Подходят, не страшась,
      И маленькие розы
      Румяно вяжут вязь.
      Тут, опершись на кочку,
      Устало муж прилег,
      А на стволе дубочка
      Пред дамой - червячок.
      Их разговор не слышен,
      Но жар у ней в глазах,
      Вдруг золотист и пышен
      Круглится плод в руках.
      Готова на уступки...
      Как любопытен вкус!
      Блеснули мелко зубки...
      О, кожицы надкус!
      Колебля звонко колбу,
      Как пузырек рекой,
      Адам ударил по лбу
      Малюсенькой рукой!
      - Ах, Ева, Ева, Ева!
      О, искуситель змей!
      Страшись Иеговы гнева,
      Из фиги фартук шей!
      Шипящим тут зигзагом
      Вдруг фосфор взлиловел...
      И расчертился магом
      Очерченный предел.
      Сине плывут осколки,
      Корежится листва...
      От дыма книги, полки
      Ты различишь едва...
      Стеклом хрусталят стоны,
      Как стон, хрустит стекло...
      Все - небо, эмбрионы
      Канавкой утекло.
      По-прежнему червонцем
      Играет край багет,
      Пылится острым солнцем
      Осенний кабинет.
      Духами нежно веет
      Невысохший флакон...
      Вдали хрустально реет
      Протяжный, тонкий стон.
      О, маленькие душки!
      А мы, а мы, а мы?!
      Летучие игрушки
      Непробужденной тьмы.
      [1920]
      433. ОЗЕРО
      Е. И. Блох
      В душе журавлино просто,
      Чаша налита молоком сверх меры...
      Вдоль плоских полотнищ реки
      Ломко стоят тростники
      Выше лошадиного роста,
      Шурша, как из бус портьеры.
      Месяц (всегда этот месяц!) повис
      Рожками вниз,
      Как таинственный мага брелок...
      Все кажется, где-то караулит, - лежит
      (В траве, за стволами ракит?)
      Стрелок.
      Подхожу к самой воде...
      Это - длинное озеро, не река.
      Розовые, голубые лужицы.
      Ястреб медленно кружится,
      И лоб трет рука:
      "Где, где?"
      Лодка, привязанная слабо,
      Тихонько скрипит уключинами.
      Птицы улетели в гнезда.
      Одиноко свирелит жаба.
      Милыми глазами замученными
      Лиловеют звезды.
      Кажется, никогда не пропоет почтовый рожок,
      Никогда не поднимется пыль,
      Мимо никакой не лежит дороги.
      И болотный лужок
      Ничьи не топтали ноги.
      Прозрачный, фиалковый сон,
      Жидкого фосфора мреянье,
      Веянье
      Невечернего света
      Топит зарей небосклон,
      Тростник все реже,
      Все ниже.
      Где же, где же
      Я все это видел?
      Журавлино в сердце просто,
      Мысли так покорно кротки,
      Предо мной стоит подросток
      В голубой косоворотке.
      Высоко застегнут ворот,
      И худые ноги босы...
      Сон мой сладостно распорот
      Взглядом глаз его раскосых.
      За покатыми плечами
      Золоченый самострел,
      Неуместными речами
      Дух смущаться не посмел.
      Молча на него смотрел,
      А закат едва горел
      За озерными холмами.
      Наконец,
      Будто не он,
      А воздух
      Звонким альтом
      Колеблясь побежал:
      "Червонный чернец
      Ответа ждал
      О том,
      Где венец,
      Где отдых?
      Я - встречный отрок,
      Меня не минуешь,
      Но не здесь, а там
      Все узнаешь
      О чуде,
      О том, где обетный край".
      Я молчал,
      Все молчало
      При лиловой звезде,
      Но сердце дрожало:
      "Где?"
      Косил, косил
      Неподвижно зеленым глазом...
      - Там живут блаженные люди!
      И указал
      (Вдруг такою желанною,
      Что только бы ее целовать,
      Целовать и плакать)
      Рукою
      На еле освещенный зарею
      На далеком холме
      Красный, кирпичный сарай.
      1920
      434. ПЕЩНОЙ ОТРОК
      Дай вспомнить, Боже! научи
      Узреть нетленными очами,
      Как отрок в огненной печи
      Цветет аврорными лучами.
      Эфир дрожащий, что роса,
      Повис воронкою воздушной,
      И ангельские голоса
      В душе свиваются послушной.
      Пади, Ваал! пади, Ваал!
      Расплавленною медью тресни!
      Лугов прохладных я искал,
      Но жгучий луг - еще прелестней.
      Огонь мой пламенную печь
      В озерную остудит влагу.
      На уголья велишь мне лечь
      На розы росные возлягу.
      Чем гуще дымы - легче дух,
      Оковы - призрачны и лживы.
      И рухнет идол, слеп и глух,
      А отроки пещные живы.
      1921
      435. РОЖДЕНИЕ ЭРОСА
      О. Н. Арбениной
      Пурпуровые паруса
      Курчаво стали в сизых тучах,
      И бирюзово полоса
      Тускнеет на зеленых кручах,
      В тяжелых островах пловучих
      Зеркально млеют небеса.
      Предлунная в траве роса
      Туманит струи вод текучих.
      Поет таинственно звезда
      Над влажным следом каравана,
      Ложится важно борода
      На сумеречный блеск кафтана,
      Дыханье дальнего Ливана
      Несет угасшая вода,
      Полумерцая иногда
      Восточным сотом Полистана.
      Кофейноокий эфиоп
      В дуге дикарской самострела,
      Склонив к кормилу плоский лоб,
      К безвестному ведет пределу.
      Крестом искривленное тело,
      Стройней гигантских антилоп,
      Заране видя тщетным гроб,
      Пророчески окаменело.
      Загадочно в витом браслете
      Смуглеет тусклый амулет.
      (Кто этот юноша, кто третий?)
      Шестнадцать ли жасминных лет
      Оставили весенний след
      В полете медленных столетий?
      Предмет влюбленных междометий,
      Смущенный выслушай привет.
      Какая спутница, какая,
      Тяжелый ладан рассекая,
      Лазурно-острыми лучами,
      Как бы нездешними мечами,
      Из запредельных сонных стран
      Ведет пловучий караван?
      Линцей, Линцей!
      Глаза - цепи!
      Не в ту сто
      рону цель
      взор.
      Пусто...
      Синие степи...
      Корабель
      щики всей
      шири,
      четыре
      стороны горизонта
      соединяет понта
      простор!
      Остри зренье,
      жмурь, жмурь
      веки!
      (Зрачок - лгун)
      ни бурь,
      ни лагун,
      ни зарева
      (виденье, виденье,
      зачем тебе реки?)
      не надо видеть,
      все - марево!
      Чу, - пенье!
      Медвяный сирен глас!
      Круги пошли в сердце...
      Смотри,
      слухом прозревший!
      Настал час...
      Тише, тише
      Чудо рожденье!
      Медвяный сирен глас:
      Чудо рожденье! заря розовеет,
      В хаосе близко дыханье Творца,
      Жидкий янтарь, золотея, густеет,
      Смирной прохладною благостно веет
      Роза венца!
      Эрос!
      Слезы стекают священного воска,
      Чадно курится святой фитиль,
      Затрепетала от ветра березка,
      Падает храмина плавно и плоско,
      Вспенилась пыль.
      Эрос!
      Лоно зеленое пламенно взрыто,
      Вихрем спускается на море рай,
      Радужной влагой рожденье повито,
      О белоногая, о Афродита,
      Сладостно тай!
      Эрос!
      Скок высокий, Эрос, Эрос!
      Пляс стеклянный, райский скок!
      Отрок вечный, Эрос, Эрос,
      Лет божественный высок!
      В розе, в радуге рожденье,
      В пене брызг плескучий рай,
      В вещий час уединенья,
      Гость весенний, заиграй.
      По сердцам, едва касаясь,
      Ты летишь, летишь, летишь!
      И, свиваясь, развиваясь,
      Голубую взрежешь тишь.
      Все наяды, ореады
      И дриады вслед тебе,
      Не обманчивы отрады,
      Розы брошены судьбе.
      Танец водит караваны,
      Хороводит хор планет.
      Как цветут святые раны!
      Смерть от бога - слаще нет!
      Эрос, всех богов юнейший
      И старейший всех богов,
      Эрос, ты - коваль нежнейший,
      Раскователь всех оков.
      Отрок, прежде века рожденный,
      ныне рождается!
      Отрок, прежде хаоса зачатый,
      зачинается!
      Все, что конченным снилось до века,
      ввек не кончается!
      1920
      ПРИМЕЧАНИЯ
      Поэтическое наследие М.А. Кузмина велико, и данный сборник представляет его не полно. Оно состоит из 11 стихотворных книг, обладающих внутренней целостностью, и значительного количества стихотворений, в них не включенных. Нередко в составе поэтического наследия Кузмина числят еще три его книги: вокально-инструментальный цикл "Куранты любви" (опубликован с нотами - М., 1910), пьесу "Вторник Мэри" (Пг., 1921) и вокально-инструментальный цикл "Лесок" (поэтический текст опубликован отдельно - Пг., 1922; планировавшееся издание нот не состоялось), а также целый ряд текстов к музыке, отчасти опубликованных с нотами. В настоящий сборник они не включены, прежде всего из соображений экономии места, как и довольно многочисленные переводы Кузмина, в том числе цельная книга А. де Ренье "Семь любовных портретов" (Пг., 1921).
      В нашем издании полностью воспроизводятся все отдельно опубликованные сборники стихотворений Кузмина, а также некоторое количество стихотворений, в эти сборники не входивших. Такой подход к составлению тома представляется наиболее оправданным, т. к. попытка составить книгу избранных стихотворений привела бы к разрушению целостных циклов и стихотворных книг. Известно несколько попыток Кузмина составить книгу избранных стихотворений, однако ни одна из них не является собственно авторским замыслом: единственный сборник, доведенный до рукописи (Изборник {Список условных сокращений, принятых в примечаниях, см.