Как только мы выбежали к реке, трубач затрубил: «Та-та! Та-та! Та-та!» — и мост опустился. Не раздумывая мы подбежали к воротам. Дубовые створки распахнулись, навстречу нам выскочил Клоун. Он сделал двойное сальто, пропищал: «Здравствуйте!» — и вынул из кармана широченных штанов будильник размером с кастрюлю. Будильник затарахтел. Клоун многозначительно поднял палец:
— О! Вы явились вовремя. Мастер Кашка ожидает вас именно в эту минуту! Мы засмеялись:
— Откуда Мастер знает, когда мы явимся?
— Мастер знает всё! А если и не знает, то никогда никому не говорит, что к нему явились не вовремя. Прошу за мной! Я провожу вас мимо нашей охраны.
И мы вошли вслед за Клоуном под сумрачные каменные своды, которые освещались крохотными ёлочными лампочками. Из древних каменных стен торчали какие-то кольца и крючья. Наверное, в старину здесь держали на привязи цепных псов. Было жутковато.
И вот в конце коридора у маленькой дверцы мы увидели стражу. На нас во все глаза таращились двенадцать деревянных Ванек-Встанек с деревянными ружьями в руках: шесть Ванек слева, шесть Ванек справа.
— Ну и охрана! — удивился петух.
— А что? Охрана чудесная! — ответил Клоун и щёлкнул одного стража по деревянному животу.
Страж закачался, в животе у него зазвенел колокольчик.
— Эти часовые никогда не спят.
— Что верно, то верно, — согласился петух. — Ваньки-Встаньки не спят никогда. Но от кого они охраняют крепость?
— Конечно, от родителей! Ведь наш замок почти сказочный! А разве вам приходилось слышать, чтобы кто-нибудь когда-нибудь попадал в сказочное место в компании со своими родителями? За ручку с мамой, за ручку с папой?
— Нет, такого нам слышать не приходилось.
— Вот то-то! — сказал Клоун и открыл дверцу. За нею оказалась крутая лестница с истёртыми ступенями, убегающими вверх.
Мы проходили одну лестничную площадку за другой. Клоун шагал всё выше и выше, нигде не задерживаясь. А мы заглядывали всюду и видели такое, что не каждый раз и не везде увидишь.
На одном этаже игрушечные кондитеры в игрушечных духовках пекли самые настоящие торты, там пахло горячим шоколадом.
На другом этаже кукла с огромными глазами так усердно разучивала гаммы на скрипке, что нам пришлось заткнуть уши.
В комнате напротив сидели звездочёты в бумажных колпаках и в складную трубу-телескоп разглядывали через окошко солнце.
Этажом выше мы увидели жестяные самолётики, которые сами кружились под потолком, и за каждым вился белый дымок.
Мы хотели посмотреть ещё и на деревянных солдатиков, толпящихся в просторном светлом зале около пирамиды с ружьями, но в это время открылась последняя дверь — перед нами оказался кабинет самого Мастера Кашки.
Мастер, вытянув длинные ноги в башмаках с пряжками, сидел на табурете возле электрической плитки и варил манную кашу.
Плитка стояла на подоконнике, потому что стол был завален обрезками фанеры, картона, бутылочками с клеем и всяческим инструментом.
Инструментов-то у Мастера хватало! Они торчали из карманов его потёртой куртки, лежали на полу, а одна коротенькая, похожая на карандаш, отверточка была заложена Мастером даже за ухо.
И Мастер был совсем не строг. Напротив, он так смешно шевельнул бровями, так хитро прищурился и глянул на нас одним глазком, что мы сразу почувствовали к нему большое расположение.
— Ну-с, молодые люди! Вы пришли точно, из секунды в секунду. Манная каша готова! Прошу к подоконнику!
Я хотел было сказать, что манной каши не терплю, но Клоун шепнул:
— Не спорьте! Мастер все важные дела начинает с манной каши. С теми, кто каши не ест, здесь не разговаривают.
Мы с петухом подошли к подоконнику, очистили всю кастрюльку до донышка, а на второе вместе с Мастером съели эскимо.
— Ну вот, — сказал Мастер, — теперь я вижу, что вы народ серьёзный. Теперь я могу показать вам одну интересную штуку.
И он достал с полочки белый флакон с надписью «Дождевые капельки».
— Разрешите, откупырю! — услужливо подскочил к Мастеру петух.
— Пожалуйста, — согласился Мастер. — Только не «откупырю», а «откупорю»…
Петух выдернул пробку. Мастер наклонил пузырёк над чистой тарелкой, отмерил одну капельку — и мы увидели на выпуклой поверхности, как в крохотном телевизоре, Жабиана!
Мастер отмерил вторую капельку — и мы увидели пингвинов!
Мастер капнул в третий раз — и перед нами появился жаркий берег океана!
— Послушайте! — сказал я. — Ведь этак вы можете увидеть любой уголок на Земле! На вашем месте я только то бы и делал, что капал на тарелку да смотрел в дождевые капельки.
Мастер усмехнулся:
— На моём месте ты бы делал игрушки. Ведь я же Мастер Игрушечных Дел! А флакон с капельками я достаю только тогда, когда кто-нибудь заблудился и ему нужна помощь.
— А разве мы заблудились? — удивлённо спросил петух.
— Конечно! Вы же ищете то, чего нет. А каждый, кто ищет то, чего нет, считается заблудившимся.
— Как это так?! — вскричал петух и даже подпрыгнул на месте, — Как «то, чего нет»! Разве Валяй-Форси не существует?
— Да, дорогой капитан! Да, дорогой Коко! Валяй-Форси не существует. Подумай-ка сам, как может существовать такой город, где никто не делает ничего?
И тут петух глянул на меня, я глянул на петуха, мы оба охнули, а потом петух заголосил:
— Оё-ёй! Раз уж мы не нашли куриный городок, раз уж мы такие заблудшие, то лучше нам и совсем не возвращаться домой, а пропадать на чужой сторонушке-е-е…
Но Мастер сердито притопнул и сказал:
— Как тебе не стыдно, Коко! Как ты смеешь так раскисать! Ты забыл о том, что дома вас ждёт не дождётся бабушка, что дома волнуются бедные покинутые куры. Гляньте-ка сюда!
Мастер ещё раз капнул на тарелку.
И в капельке мы увидели наши тихие сосны, наши белые берёзы и нашу добрую бабушку. Она сидела на крылечке, смотрела на тропинку, будто ждала кого-то, а рядом толпились куры. Они поднимались на цыпочки, они тоже смотрели на тропинку.
— Бабушка! Не волнуйся! Мы скоро приедем! Мы очень по тебе соскучились! — закричали мы, но в это время дождевая капелька от нашего крика расплылась, а Мастер сказал:
— Теперь вы поняли, как вас ждут дома? Теперь вы не откажетесь возвратиться?
— Ой, что вы! — опять наперебой закричали мы. — Вот только сундук наш почти уж развалился…
— Это не страшно, — успокоил нас Мастер. — Можно обойтись и без сундука. Я посажу вас на поезд. Как раз сегодня я должен отправить посылки с игрушками в Страну Вашего Детства. С ними вы и уедете.
— Через границу?
— Конечно, через границу!
— Но ведь на границе стоит Часовой! Он потребует пропуск.
— Это мы уладим. Для меня, Мастера Игрушечных Дел, это просто. А пока пойдёмте вниз, посмотрим наши игрушечные дела. Клоун тем временем соберёт посылки и привезёт на автомашине ваш сундук.
— Машина у вас тоже игрушечная? — поинтересовался Коко.
— А как же! В ней лишь бензин настоящий.
Клоун взял гвозди, молоток, начал сколачивать ящики для посылок, и мы не стали ему мешать. Мы пошли с Мастером Кашкой осматривать замок.
Глава одиннадцатая
БУХ-БАХ!
Как только дверь кабинета закрылась за нами. Мастер спросил:
— Что вам хочется увидеть больше всего? До отхода поезда остаётся часа полтора, выбирайте самое интересное. Звездочёты? Самолёты? Куклы?
Я начал было думать да прикидывать, что же здесь самое интересное, но меня опередил Коко. Он вспомнил о своём генеральском звании и сказал:
— Я видел, тут живут деревянные солдатики, так нельзя ли устроить парад?
— Отчего же нельзя? — ответил Мастер. — Идёмте на площадь — и парад сразу начнётся. Наши солдаты всегда наготове.
И вот мы спустились по лестнице и оказались во дворе, на неширокой, но очень ровной площади. На её каменных плитах лежали синие тени, а там, где наискосок падали солнечные лучи, кружились пёстрые бабочки, гуляли стайки белых голубей.
Вокруг цвели георгины, левкои, душистый горошек, а середина площади была свободна.
Мастер вынул из кармана крохотный горн, поднёс к губам, заиграл:
Туру-ру! Тара-ра!
Собираться всем пора!
Кто гостям и солнцу рад,
Выходите на парад.
Тара-ра! Тара-ри!
Пёстрый флаг в окне гори!
И сейчас же над площадью распахнулись все окна, оттуда полыхнули разноцветные полотнища, высунулись весёлые рожицы игрушечных кондитеров, засияли глаза кукол, закачались высокие колпаки звездочётов, а из множества дверей выбежали гости — настоящие девочки, настоящие мальчики. Они толпой окружили Мастера. И все смотрели туда, где под старой башней сверкали медными украшениями кованые ворота.
Мастер опять поднял горн — и к воротам понеслось:
Туру-ру! Тара-ра!
Солдатам строиться пора!
Барабанщикам встать справа.
Командирам слева встать.
А пехоте топать браво,
Но вперёд не забегать.
Тара-ра! Тара-ри!
Флаг над башнею гори!
И опять всё стало так, как пропел, приказал горн. Трубач на башне развернул флаг. Ворота распахнулись. Оттуда начали выходить барабанщики, командиры, солдаты, все ловко выструганные из дощечек.
Пока они строились, я привстал на цыпочки и шепнул Мастеру:
— Уважаемый Главнокомандующий! Ваши пехотинцы великолепны. И я понимаю, выстругали вы их сами, но откуда у вас такой чудесный замок? Ведь его-то вырезать из дощечек вы не могли — он каменный, он старинный, он всамделишный.
Мастер похлопал меня по плечу и сказал:
— Этот замок принадлежал когда-то одному хвастливому принцу. А как он стал нашим, сейчас поглядишь, послушаешь и поймёшь.
Мастер обернулся к своему войску, крикнул:
— Барабанщики! Бейте в барабаны и запевайте нашу любимую песню! Солдаты! Шагайте ровнее и подпевайте барабанщикам! Раз-два-три! Начали!
И тут взлетели и ударили барабанные палочки, шеренги солдат колыхнулись — над площадью загремело:
Бах-бух!
В старину
Принц поехал на войну!
Он в карету
Поскорее
Усадил промеж ковров
Писаришку, брадобрея
И двенадцать поваров!
Прихватил он пива бочку,
Хлеба воз, жену и дочку,
Даже кошку
Взял на рать,
Лишь войска забыл собрать.
«Ой-ой! Что же будет?
Кто успех в бою добудет?»
Принц хохочет: «Ерунда!
Сам управлюсь, господа!»
Бух-бах! Мчит карета!
Нашумели на полсвета!
Отпустили тормоза —
Людям пыль летит в глаза!
«Крах! Тьма! Спасенья нету!» —
В страхе стонут города.
Принц смеётся из кареты:
«Вас похлеще ждёт беда!
Бух-бах! Три страны
Схороню в пыли войны!»
Только вдруг
Навстречу вруше,
Расторопен и удал,
С полным коробом игрушек
На дороге Мастер встал.
Встал негаданно, нежданно,
Короб снял, и вынул он —
Бах-бух — деревянных
Пехотинцев
Батальон!
Бах-бух! Блещут ружья!
Бах-бух! Бьют врасплох!
И к тому же,
И к тому же
В них не пули, а горох!
Ох-ох! Ох-ох!
Не толчёный,
Не мочёный,
А поджаренный горох!
Принц заахал: «Ах, боюсь!»
Принц заохал: «Ох, боюсь!
Не бухбахайте, не надо,
Я вам в ножки поклонюсь.
Я же мирный,
Я же смирный,
Я же вам за жизнь свою
Мой кирпичный,
Мой столичный
Лучший замок подарю!
Сам в чулане стану жить,
В замке дворником служить…»
Тюх-бух!
Ползёт карета
Вдоль дороги, вдоль кювета,
И совсем не тарахтит,
И нисколько не пылит…
И скликает Мастер в замок
Малышей со всех сторон
Посмотреть, как левой-правой
Марширует стройно, браво
Деревянный батальон!
Поглядеть, как до рассвета,
Хвастунишкам всем на страх,
В небе бухают ракеты:
Бух-бах! Бух-бах!
И барабанщики так ловко вскидывали палочки, пехотинцы так дружно ударяли деревянными каблуками в каменные плиты площади, что я не выдержал и сам начал подпевать:
Бух-бах! Бух-бах!
Хвастунишкам всем на страх!
А петух заорал:
— Эх, была не была! А ну, дай дорогу генералу! — и, расталкивая девочек и мальчиков, кинулся на середину площади, туда, где слева от солдат вышагивали деревянные командиры.
Он забежал вперёд, выкатил колесом грудь, гаркнул: «Держи равнение на меня!» — хотел шагнуть в ногу со всеми, но тут же спутал правую с левой, запнулся и задел носом каменную плиту… Строй смешался, солдаты перепутали свои ряды, барабаны умолкли.
Парад был испорчен!
Петух от стыда взлетел на башню, спрятался за кирпичным зубцом, а я с ужасом подумал: «Ох! Что и будет сейчас нам…»
Но Мастер сел прямо на камни и давай хохотать. Сначала он хохотал просто так, потом стал хохотать до слез, потом до икоты, потом опять просто так и наконец успокоился, утёрся большим носовым платком и сказал:
— Эх, Коко, Коко, хоть ты и отчаянный петух, да ещё не вышел пока в генералы! Послужил бы ты раньше солдатом!
Но тут на площадь въехал автомобиль с нашим сундуком. За рулём сидел Клоун.
Он высунулся из кабины, крикнул:
— Это что за шум? Вы забыли, что скоро отправляется поезд? Поторапливайтесь!
И Мастер побежал за посылками, а я полез на башню успокаивать петуха. И едва успокоил, потому что внизу, на площади, над ним хохотали и девочки, и мальчики, и куклы, и даже Клоун, которому рассказали о петушиной неудаче. Но так как смех был совсем не злой, петух в конце концов успокоился и спустился вниз. Там все поглаживали его по спине и говорили:
— Оставайся у нас, Коко! Послужи в солдатах! И к осени, честное слово, из тебя получится отличный генерал! Петух стыдливо отворачивался, отвечал тихо:
— Да, да, конечно… Я бы остался, если бы не бабушка, если бы не одинокие куры…
На вокзале нас провожали Мастер Кашка и Клоун.
Мастер напутствовал:
— Как только доедете до границы, Часового не бойтесь. Покажите ему пропуск — и всё будет в порядке. Клоун, вы приготовили пропуск?
Клоун подал нам свёрнутый вчетверо лист бумаги.
— Ну вот и хорошо! Поезжайте спокойно. Молодцы, что заглянули на наш островок. Передавайте привет бабушке и курам.
— Обязательно передадим, — сказал я. — А ещё, как только заработаю новый отпуск, непременно опять приеду сюда и поучусь делать игрушки. Вы не откажетесь меня поучить?
— Пожалуйста! — улыбнулся Мастер. — Я всегда рад поделиться своими секретами. Но ты и без меня можешь сделать хорошую игрушку. Для этого нужно только терпение да весёлое настроение.
— Только-то? Я запомню ваш совет.
— До новой встречи! Доброго вам пути! — сказали Мастер Кашка и Клоун.
Паровоз густым басом пропыхтел:
— Дан ли марш-ш-рут? Дан ли марш-ш-рут?
Вагоны, звякая буферами, ответили:
— Дан! Дан! Дан!
И под нами застучали колёса, рельсы — мы поехали домой, к бабушке.
Глава, двенадцатая
САМАЯ ЛУЧШАЯ СТРАНА
В начале пути мы чувствовали себя не очень-то уверенно. Нам всё время думалось, что пропуск получили от Мастера Игрушечных Дел тоже совсем игрушечный, не настоящий, и нас на границе задержат. Мы так боялись, что даже не подходили к окну своего багажного вагона, а смирненько сидели там на сундуке и разговаривали шёпотом.
Петух после скандала на параде совсем расхворался. Он окончательно утратил свой бравый, независимый вид, жаловался на головную боль и теперь мечтал только об одном: как бы скорее добраться до дому.
А рельсы под нами всё постукивали, паровоз гудел, время шло — и вот наконец зашипели тормоза, и поезд начал убавлять ход.
— Граница! — тревожно глянули друг на друга мы и, не сговариваясь, полезли под крышку сундука.
Поезд остановился, за окном послышались чьи-то уверенные шаги. Суровый голос произнёс:
— А ну, посмотрим, что в этом вагоне. Другой голос ответил:
— В этом вагоне посылки от Мастера Кашки. Пожалуйста, проверьте!
Железная дверь лязгнула, шаги застучали рядом с сундуком.
— Раз, два, три… — считал посылки суровый голос, и мы, замирая, слушали и ждали, когда очередь дойдёт до нас. И она дошла, и голос спросил:
— А это что за сундук? В списке он не числится.
— Не знаю! — последовал ответ. — Не знаю! Вполне возможно, что в нём сидят ужасные диверсанты. Нужно поднять крышку!
И тут мы совсем перетрусили, полезли под бабушкину шаль, а крышка над нами откинулась.
Не раскрывая зажмуренных глаз, я дрожащей рукой высунул из-под шали бумагу, полученную от Игрушечных Дел Мастера. Бумагу кто-то взял, начал громко читать вслух:
— «Пропуск! Выдан одному мальчику и одному петуху. Мастер Кашка».
— Отлично! — сказал тот, кто читал. — Пропуск настоящий. Но проверим, на месте ли пассажиры. — Шаль поползла вверх, и я увидел Часового.
Правда, со страху я открывал глаза не сразу, а сначала один глаз, потом второй глаз, и поэтому и Часового разглядел как бы по частям. Сперва увидел ярко начищенные сапоги. Затем зелёную гимнастёрку под хрустящими ремнями. А потом уж и очень молодое загорелое лицо Часового и лаковый козырёк его зелёной фуражки.
Рядом с Часовым стоял Проводник. Он улыбался, подмигивал нам, но Часовой был по-прежнему суров, и нам от улыбок Проводника легче не стало.
Часовой сказал:
— Тут написано про мальчика и про петуха. Мальчика я вижу, а петуха — нет! Вместо петуха здесь, по-моему, всего-навсего мокрая курица. Так, братцы, нельзя!
А петух и в самом деле смахивал сейчас на мокрую курицу. От страха. И всё же он перед стройным строгим Часовым попробовал подтянуться, стыдливо пролепетал:
— Нет, нет… Я петух. Я могу даже спеть «ку-ка-ре-ку».
— Ну, если «кукареку», тогда верю! Тогда можете ехать дальше.
Часовой обернулся к Проводнику и добавил:
— Я думаю, тех, кто гостил у Мастера Кашки, диверсантами считать нельзя!
— Я тоже так думаю, — сказал Проводник, и они оба направились к выходу. А, закрывая за собой дверь, Часовой состроил такую потешную рожицу, что мы оба хихикнули, и страх с нас как рукой сняло! Мы поняли, что опасности позади, что мы почти уже дома.
Мы подбежали к окну и с тех пор не отходили от него до конца путешествия.
Теперь уже не Серебряный Меридиан, а стальные, крепкие рельсы мчали нас сквозь даль, сквозь пространство.
На каждой остановке мы опускали оконную раму. Мы старались высунуться как можно дальше, увидеть как можно больше. Глядеть было на что!
На одной станции нам показалось, что вагон вкатился в огромный яблоневый сад. Яблоки — жёлтые и красные, золотистые с румянцем и без румянца, большие, тяжёлые, средние и даже величиной с клюквинку — виднелись повсюду.
Они свисали с веток вдоль железнодорожного полотна.
Они грудились в окнах магазинчиков.
Они лежали в корзинах и на лотках.
Они алели прямо на земле.
А рядом ходили весёлые люди и, странное дело, не обращали на это чудо никакого внимания! Будто это не яблоки, а всего-навсего картошка.
От яблочного духа у меня закружилась голова, а петух сказал:
— Мы, наверное, попали в государство Яблочко!
— Никакое не Яблочко! Это начинается Страна Нашего Детства! Подожди, хорошего увидишь ещё немало!
И правда, сады вскоре кончились, а за окном побежали, развернулись на все стороны пшеничные поля. Вернее, это было одно огромное поле, такое широкое, что заблудиться в нём среди колосьев и васильков было куда проще, чем в густых лесах Самой Жаркой Страны. И ветер оттуда летел знойный, и пахло теперь не яблоками, а тёплой землёй и хлебными зёрнышками.
Потом навстречу поезду раскрылись зелёные холмы, тенистые перелески, светлые луга, быстрые речки, и на холмах, на речных берегах — большие и маленькие деревеньки да посёлки. И оттуда махали нам такие же, как я, мальчишки, махали девчонки, но самое главное: над печными трубами, над крышами домов там везде красовались деревянные, жестяные и даже, может быть, позолоченные петушки!
А возле домашних крылечек разгуливали вместе с рыжими, белыми, пёстрыми курами петухи самые живые-раз-живые! Они запрокидывали головы и кукарекали, горланили так, что нам их голоса было слышно даже сквозь грохот вагонных колёс.
И тут Коко вскричал, а я подхватил:
— Вот она! Вот она, долгожданная Страна Нашего Детства!
А в это время и поезд замедлил свой ход. Он встал на минуту около тихого, на лесной опушке, вокзальчика. У того знакомого мне вокзальчика, от которого начиналась тропинка к избушке нашей бабушки.
Проводник подсобил нам вытащить из вагона сундук, махнул нам зелёным флажком — и мы оказались среди душистых трав и высоких светлых сосен. И не будь рядом сундука, мы бы и сами себе не поверили, что вернулись из дальнего путешествия.
Над лесом недавно прошёл дождь. Впереди играла разноцветная радуга. На тропинке дымились тёплые лужицы. Я прошлёпал босиком по одной, потом по другой и сказал:
— Чудесно!
Петух склюнул с листа подорожника прозрачную каплю и ответил:
— Замечательно!
Я швырнул сосновой шишкой в радугу и сказал:
— Распрекрасно!
Петух нацелился на большую стрекозу и ответил:
— Куда лучше!
Вдруг развёл широко крыльями и очень, очень серьёзно попросил:
— Слушай! Не называй меня больше Коко, зови меня просто Петькой! Так будет хорошо совсем!
— Конечно! — сказал я, поскакал на одной ножке и запел:
Хорошие страны
Вдали за морями,
Но самая лучшая —
Рядышком с нами.
Туда дошагать
Очень просто пешком
В кедах,
В ботинках
И босиком!
Там свищут дрозды,
Там в коричневой кепке
Над мохом привстал
Подосиновик крепкий,
Шмели щеголяют
В мохнатых рубашках,
И тёплое солнышко
Пахнет ромашкой!
А Петька подхватил:
Там весело речка
По камешкам льётся,
Легко петушкам
Голосистым поётся,
Там скачут скворчата
По светлым полянам,
Там наши друзья,
Без которых нельзя нам!
А потом мы грянули вместе:
Повсюду нас мчали
Сундук и вагоны,
Но только лишь в этой
Стране
Хорошо нам!
Лишь эта страна
Лучше всякого края,
И всё потому,
Что она нам — родная!
С песней мы пришли и к бабушкиной избушке.
И, конечно, всех всполошили. Ждать-то нас ждали, да всё равно мы свалились как снег на голову, потому что не подали телеграмму.
Ну и головомойку нам устроила бабушка! Такую головомойку, что никто себе и представить не может. Но бабушка была горяча, да отходчива, и через каких-нибудь полчаса уже угощала нас ватрушками.
А я рассказал ей о всех наших приключениях.
Бабушка слушала, ахала и взяла с нас твёрдое слово, что мы больше никогда не уедем без её разрешения в неведомые страны.
И мы слово дали, и на этом можно было бы поставить точку.
Но точка всё как-то не ставится, и вот почему.
Не успел я опять вернуться в город, не успел снова стать взрослым, как пришло заказное письмо от бабушки.
«Дорогой внучек! — писала мне бабушка. — После ваших дальних странствий петух Петька так и не исправился! Он и теперь шепчется с курами, забивает их куриные головы всякими фантазиями. Говорит, что ещё триста лет тому назад учёные обнаружили на небе планету, которая называется «Мир курий», и, стало быть, там живут куры. Он, озорник, сказал, что в скором времени вместе с тобой полетит на эту планету.
Я очень беспокоюсь, дорогой внучек, правда это или нет.
Если правда, то напиши: на чём вы собираетесь лететь? Ведь сундук-то совсем развалился, его уже и починить нельзя.
А ещё петух натаскал в курятник целую кучу всяких стёклышек, и я не знаю, как поступить с ними…
Ответь мне, выбрасывать из курятника стёклышки или не выбрасывать. Уж больно петух дорожит ими, с утра до вечера только на них и любуется и даже с чужими петухами теперь дерётся не каждый день!»
Сначала я рассмеялся над бабушкиным письмом и над Петькой-Петрованом, но потом подумал, подумал и смеяться перестал.
Ведь я и сам с тех пор, как прокатился по Серебряному Меридиану, не могу так просто взять да и пройти мимо лежащего на улице стёклышка, а обязательно его подниму, пусть даже из крапивы. Подниму и посмотрю: не Зелёное ли, не Волшебное ли?
И я совсем-совсем не знаю, чем всё это закончится, а потому ставлю не точку, а многоточие…
Художник М. Ромадин.
