Глава первая
ОБИТАТЕЛИ КРАСНОГО ДОМИКА
В маленьком Даль-городке две улицы и один переулок. На первой улице живут сапожники. На второй улице живут молочницы. В переулке стоит красный домик, вокруг домика сад, а в саду — Цветочное море!
Цветочное море придумал папа.
Папа — учитель географии, а сейчас у него летние каникулы.
У папы борода лопаточкой, во рту курительная трубка, она громко посвистывает, но… не дымит.
Трубка перестала дымить вот почему.
В один прекрасный день мама сварила борщ по-флотски, поставила тарелки на стол и пошла звать папу. Она хотела распахнуть дверь папиной комнаты, но дверь не поддалась.
Мама ещё раз толкнула дверь, но та опять не поддалась. Дверь как будто кто-то придерживал изнутри, а из дырки для ключа шёл дым.
Тогда мама протёрла фартуком очки, прищурилась и заглянула в дырку.
— Ух, вилливауз! — сказала она морское словечко, да так и попятилась. А всем известно, если мама говорит: «Вилливауз!», то наверняка произошло что-то выдающееся. Ведь вилливауз — это не что-нибудь, а морской ветер. Да и не просто морской, а который дует только в одном-единственном месте на всём земном шаре — в далёком Магеллановом проливе.
Так вот, мама сказала: «Вилливауз!» — и не зря! За дверью папиной комнаты в самом деле творилось что-то непонятное.
В дыму почти под самым потолком плавали письменный стол, стулья и этажерка. Папы не было видно совсем.
— Ау! — крикнула мама через дверь. — Где ты? Почему не идёшь обедать?
— Ау! — ответил папа откуда-то сверху. — Я бы пошёл, да не могу.
— Не можешь? Но почему?
— Потому что здорово накурил. Так накурил, что моё кресло всплыло и повисло под потолком. Теперь мне не слезть!
— А ты постарайся дотянуться до форточки ивыпусти дым на улицу.
— Постараюсь, — ответил папа.
Через минуту послышался стук форточки, и дым пошёл на улицу с протяжным свистом. Письменный стол, стулья и кресло с папой опустились на свои законные места.
Дверь в комнату отворилась легко.
Тогда мама сказала:
— Летающая мебель мне нравится. Но, если ты накуришь покрепче, не взлетит ли потолок?
Папа посмотрел вверх, увидел на потолке трещинки, очень удивился и трубку погасил. Именно с этого дня трубка у него посвистывает, но не дымит.
Папа соглашается с мамой во всём, не соглашается только носить вязаный колпак.
— Посмотри, — уговаривает мама, — какой чудесный колпак с помпоном я связала. В нём, да ещё с трубкой, ты как заправский китобой. А кроме того, колпак прикроет твою лысину и по ней в ненастную погоду не будет шлёпать дождь.
— Пусть шлёпает! — отвечает папа. — Пошлёпает, пошлёпает, да, глядишь, у меня и опять вырастут кудри. Мне очень хочется стать китобоем, но колпак с помпоном носи на здоровье сама.
И колпак мама носит сама, и вид у неё вполне китобойский, хотя работает она не на корабле, а в папиной школе библиотекарем.
А ещё в домике живёт-поживает мальчик Шурка. Он тоже собирается стать моряком-китобоем. Он тоже разбирается в морских делах не хуже папы, не хуже мамы. Да это и неудивительно: ведь Шурке девять лет, и человек он вполне самостоятельный.
Теперь слушайте дальше. В калитку на Цветочном берегу по сто раз на день забегали чумазые соседи-сапожники, любовались Цветочным морем и говорили:
— Чудо! Откуда ни посмотри — чудо! Сразу видно, что тут живут толковые люди. Вот если бы они захотели, мы бы их научили и новые сапоги шить, и старые каблуки подбивать, и варить сапожную мазь на скипидаре. Такая тонкая работа у них, конечно, тоже получится.
Следом приходили румяные молочницы и тоже говорили:
— А мы бы таких толковых людей с радостью позвали мыть кринки из-под молока. Уж кто-кто, а они ни одной кринки не разобьют.
Но хозяева домика не собирались ни сапоги шить, ни глиняные кринки мыть. Они думали совсем о другом.
Они мечтали сделать так, чтобы волны Цветочного моря колыхались не только у них в саду, но и рядом с дальгородковской школой, и рядом с кинотеатром, и возле сапожных мастерских, и у магазина, где в ярких жестяных банках продаются сливки да морская капуста.
И они, наверное, так бы и сделали, если бы им кое-что не мешало.
А мешало вот что…
Папа, мама и Шурка все время думали: «А вдруг наше Цветочное море не такое уж хорошее? Вдруг оно совсем не похоже на взаправдашнее? Нет, надо нам сначала к настоящему Синему морю съездить, настоящее Синее море посмотреть, а потом уж делать то, что задумали».
Но поехать все не удавалось.
Путь предстоял не близкий, а оставлять Цветочное море без присмотра, сами понимаете, нельзя.
За Цветочным морем надо ухаживать, море надо поливать.
Ведь волны в саду — это голубые васильки.
Пенистые гребни на волнах — это ромашки.
Чайки сделаны из ярких шапочек белоголовника, а пароход с каютой и трубой — из кустов акации.
Ну как оставишь такое море без присмотра? Никак не оставишь!
Правда, папа говорил:
— Ничего, друзья! Не будем смущаться, будем надеяться. Вот стоит мне закрыться в комнате да как следует посвистеть трубкой, как я сразу что-нибудь и придумаю.
Но он пять раз уже закрывался и свистел трубкой, а придумать пока ничего не мог. И тут еще пришла великая-превеликая беда.
Глава вторая
НЕВЕЗУЧИЙ КРАБ И ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫЙ ПОЧТАЛЬОН
В тот день, когда папа сидел взаперти шестой раз, Шурка взял да и вынес на улицу маминого краба.
Этот краб был неживой, и весь-то — с кнопочку, хранился он для коллекции, но все равно с ним было интересно поиграть, и Шурка положил его на траву, на солнышко. Но только положил, как через двор метнулось что-то крылатое, носатое и — краб исчез!
Шурка ойкнул, а носатое, крылатое обернулось обыкновенной вороной Каргой, старой склочницей и воровкой.
Карга уселась на забор, почистила клюв, закаркала:
— Кар-р! Кар-р! Краб хрустнул, как сухар-рик! Кар-р! Кар-р!
Папа распахнул окно, чуть не выронил трубку и с досады закричал:
— Шур-рка, р-разиня! Ну что ты наделал? В старину на корабле не миновать бы тебе чулана-карцера!
А мама выбежала во двор, сгоряча спутала колпак с носовым платком и начала протирать помпоном очки. Она так надавила, что одно стёклышко не выдержало и треснуло.
Тогда мама охнула и побежала принимать успокоительные капли.
И накапала их не в чайную, а в столовую ложку.
— Такого крабика, как этот, нам теперь не достать. Мы и к Синему-то морю съездить не можем, а он был из Японского!
Мама так загоревала, так загоревала, что Шурке хоть пропадай. Хоть со стыда проваливайся сквозь круглую землю туда, где жители-американцы ходят вверх ногами.
Но выручил папа. Папа испугался, как бы Шурка на самом деле не провалился, и сказал:
— Ну, ну, ну! Не надо так расстраиваться. Если несчастье и стряслось, то теперь-то оно позади. Теперь по всем правилам, по морским и океанским, на горизонте должно появиться счастье. Послушайте лучше, как весело свистит моя трубка.
Папа потянул через трубку воздух, она по-птичьи свистнула: «Ци-фить! Ци-фить! Ци-фить!»— и Шурка улыбнулся.
Он сел на ступеньку и стал ждать счастья. Ждал пять минут, ждал десять минут, смотрел на калитку, смотрел за калитку, но счастье почему-то не приходило.
Пришёл всего-навсего папин приятель — почтальон Ладушкин.
Шурка подумал: «Может, счастье лежит в почтальонской сумке?» — но Ладушкин вынул только газеты. Он подал их папе в окно, сказал: «Наше вам с кисточкой!» — и уселся на скамейку.
Ладушкин всегда начинал свои почтальонские дела с того, что усаживался на скамейку.
Ладушкин любил с утра полистать страницы и поглядеть картинки в свежих журналах.
И никто на Ладушкина за это не сердился, никто не обижался. Ведь он узнавал из журналов и потом всем рассказывал не какие-нибудь пустяки, а всемирные новости. Например, Ладушкин мог точно сказать, почём нынче киты-кашалоты в Тихом океане и как выращивают цветочную рассаду в Африке. В горшках или без горшков, книзу корешком или кверху вершком.
Вот и сейчас он уселся на берегу Цветочного моря и раскрыл журнал «Кошки-мышки». Раскрыть-то раскрыл, да перелистывать не стал. По всему было видно, что ему не терпится выложить новость, причём не журнальную, а свою собственную.
И он выложил:
— У нас на вокзале сидит Дама! Дама с ребятишками. Дама приехала из Синеморска, она ждёт такси.
Ладушкин думал, все скажут: «Да что ты? Да откуда в нашем городке такси?» — но все обрадовались и заговорили о другом.
— Ну-у! — сказал папа. — Неужели с берегов Синего моря? — И выставился из окна, чуть не задев почтальона бородкой.
Мама тоже выглянула.
Очки у неё так и сияли.
— Вот это радость так радость! — сказала она. — Вот у кого можно узнать, получилось у нас Цветочное море или не получилось. Эту Даму надо пригласить к нам! И немедленно!
А у Шурки встал торчком вихорок на макушке.
Шурка кубарем скатился с крыльца, он — скорей, скорей — помчался на вокзал.
— Молодец Ладушкин! Право слово, молодец! Принёс такую хорошую новость!
И, чтобы ноги проворней неслись к вокзалу, Шурка помогал им песенкой про славный город Синеморск:
Раз, два!
Курс на ост!
Через речку,
Через мост!
И в конце пути-дороги
Встретишь город
Синеморск!
Вместо труб
На красных крышах
Там белеют маяки.
В Синеморске
Все мальчишки,
Все девчонки — моряки.
Три, четыре!
Три, четыре!
Это лучший город в мире!
Там у каждых у ворот
Пришвартован пароход,
Там живут морские волки —
Замечательный народ!
— Три, четыре! Три, четыре! — торопился Шурка, чтобы посмотреть на живых синеморцев, а если повезёт, то и познакомиться с ними.
Глава третья
РОЗОВАЯ СЕМЕЙКА
Вот и узенький перрон с тесовыми ларьками, вот и вокзал в тени тополей. Пассажирский поезд прошёл, на перроне пусто, дверь вокзала нараспашку.
Шурка с разгона зацепился за порог и проехался по гладкому полу, как на коньках.
— Молодой человек, осторожнее! — раздалось в гулком зале, и Шурка притормозил. А когда глянул — даже зажмурился.
Перед ним на диване сидела такая Дама, каких он никогда и не видывал. Платье на Даме розовое, в причёске розовый бант, под бантом щёчки-яблочки, нос, как вишенка и только глаза голубые.
Вокруг дамы лежали кульки, коробки, пакеты, и все с конфетами, все с конфетами, все с конфетами.
Возле кульков примостились два толстеньких мальчика в розовых костюмчиках, они вовсю нахрупывали карамель. Мальчишки были похожи на круглые нулики, мамаша — на восьмёрку с пояском, а всё семейство вместе — на число 800. Только нулики были маленькие, а восьмёрка большая.
— А я-то думал, приехали волки… — разочарованно протянул Шурка.
Мальчишки замерли, Дама вздрогнула:
— Какие волки?
— Бывалые, морские, синеморские.
— Ах, вот ты про что! Нет, мальчик, мы не волки. Мы живём в Синеморске, но стараемся с морем дела не иметь.
— Почему не иметь?
— Морское дело опасное, — вздохнула Дама.
— Ну уж! Опасное… Если бы я жил у моря, я бы из него не вылезал! Я бы плавал, как рыба, нырял, как дельфин, плескался, как морж, — вот! — подмигнул Шурка мальчишкам.
Те уставились на Шурку, а Дама вдруг насторожилась:
— Мальчик, мои дети в моржи не собираются. У Мики с Никой слабое здоровье.
Мика с Никой, вспомнив про своё слабое здоровье, важно надулись и сели к Шурке спиной.
В дверь влетел воробей, нацелился на пустой фантик. Братья замахнулись — воробей едва успел удрать.
А Шурка постоял, постоял и только хотел сказать: «Эх, вы! Да у вас от конфет не то что здоровья, у вас от конфет и зубов не останется…» — как Мика с Никой ухватились за щёки и разом заревели:
— Ой, зубы! Ой, зубы! Ой, зубоньки!
А потом полезли с ногами на диван, а потом ещё выше, на дубовую спинку дивана.
Дама всполошилась:
— Вот видишь, мальчик, что ты наделал? Дети больные, а ты пристаёшь!
Но разве Шурка приставал? Он и не думал приставать. Глядя на Мику с Никой, он и сам чуть не заревел, да тут вошли радостные папа с Ладушкиным.
Папа вынул трубку изо рта, весело сказал:
— Здрасьте!
— Тс-с… — шепнул Шурка. — Тут больные.
Папа пригнул голову, повторил шёпотом:
— Здрасьте! Это вы из Синеморска?
— Конечно, конечно, это мы! Ох, неужели я вижу таксистов! — обрадовалась Дама и застрекотала чаще швейной машинки: — Знаете, как хорошо, что вы приехали; знаете, нам надо к знакомой молочнице; знаете, у меня дети; знаете, а у детей зубы… знаете-знаете, знаете-знаете!..
Насилу папа выбрал момент и сказал:
— Мы не на такси, мы прикатили тележку.
— Такси в городе нет, мы прикатили для вас отличную тележку, — повторил почтальон.
— Фи! — сразу остановилась Дама. — Так я и знала! Мы попали в ужасную глушь. — Но тут же опомнилась и начала командовать: — Мика, Ника, успокойтесь! Носильщики, выносите вещи, что же вы встали?
Папа с почтальоном переглянулись: «Вот здорово! То за таксистов нас принимают, то за носильщиков», — и потащили пакеты, коробки, кульки на улицу.
Там стояла садовая тележка. Оглобельки и колёса у неё были скрипучие, расшатанные, но она ещё верно служила для всяких полезных дел.
— Если дети больны, их можно посадить наверх, — любезно предложил папа.
— Нет, нет, что вы! На этой колымаге бедняжек растрясёт.
— А мы сядем. А у нас болят зубы. И мы пешком не пойдём, — заявили Мика с Никой. Они распихали пакеты по сторонам и взгромоздились на тележку.
Папа с Ладушкиным взялись за оглобельки, тележка покатилась.
Когда выехали на Сапожную улицу, вымощенную камнем, экипаж затрясло. Но Мика с Никой ухватились за края, реветь не стали, только принялись жалобно охать.
В сапожных мастерских раздавались голоса:
— Что это за оханье? Что это там за клохтанье на улице? А ну, тот, кто сидит у окошка, выгляни да посмотри — не больную ли курицу к ветеринару везут?
Тот, кто сидит у окошка, выглядывал, отвечал:
— Нет, не курицу. Это какие-то зарёванные ребята на тележке едут!
Сапожники принимались хохотать, но Дама на этот смех и внимания не обращала. Она рассказывала папе, какие Мика с Никой слабенькие, какие нервненькие и почему она привезла их в Даль-городок.
— Вы знаете, они всё время плачут. Вы понимаете, они всё время рыдают. А у вас в городке топлёное молоко, от которого дети улыбаются. Правда, в городке такое молоко?
— Правда, только его надо пить прямо с огня, горячим, — отвечал папа.
— А ещё лучше холодным, прямо из погреба! — вторил почтальон.
Шурка слушал этот разговор и думал: «Напрасно я обиделся на больных людей».
Но вот улица Сапожная кончилась, тележка свернула за угол. Впереди показался высокий тын с воротами. На жёрдочках тына висели вверх дном пустые кринки, а дальше, за тыном, стояла большая изба.
Из ворот выглянула весёлая молочница, закивала, приглашая войти:
— Милости просим, заходите, заходите. По вашему заказу молоко стоит в печке, но есть и в погребе на льду. Пейте, какое хочется!
— Прекрасно. Мы будем пить и то и другое, — ответила Дама, раскрыла кошелёк и зашуршала бумажками. — Сколько с меня за перевозку?
Папа даже покраснел.
— Нисколько! Мы ведь не за деньги, мы просто так. Мы очень любим синеморцев.
Папа почесал трубкой лысину и смущённо добавил: — Мы сами некоторым образом приморские жители. У нас тоже есть море, Цветочное. Только мы сомневаемся: схоже оно с настоящим или не схоже. Вот бы вы пришли да и посоветовали нам что-нибудь, а? — ласково посмотрел он в розовое лицо Дамы.
— Да, да! — подхватил почтальон Ладушкин. — У них есть Цветочное море! Пожалуйста, сходите посмотрите.
— Ладно, — согласилась Дама. — Вот Мика с Никой напьются молока, так и быть, посмотрим. Но за перевозку надо рассчитаться.
Она взяла самый большой кулёк и вынула целую горсть конфет с фантиками и без фантиков. Шурка подставил подол майки. А пальцы Дамы начали почему-то разжиматься, разжиматься, конфеты с фантиками стали падать обратно в кулёк, и щедрая горсть превратилась в щепотку.
— Угощайтесь! — сунула Дама в Шуркин подол три слипшихся леденца. Сунула, подхватила пакеты и повела Мику с Никой в избу.
А почтальон Ладушкин достал карманные часы, приложил их к правому уху, послушал, встряхнул и приложил к левому уху…
Прикладывал, прикладывал, слушал, слушал, посмотрел на высокое солнышко, сказал: «Ого!» — и помчался разносить письма.
Глава четвертая
ЧУДЕСНЫЕ СЕМЕЧКИ
В красном домике поднялся переполох.
Шурке мама сказала:
— Намочи вихры, причешись как следует. Да не забудь умыться, не то гости подумают, что ты с цыплятами клевал, — а сама включила утюг и принялась гладить новое платье с вышитыми корабликами.
— Только бы не осрамиться. Где папа? Пусть наденет праздничный костюм в клеточку.
Папа бегал по цветочным берегам, поправлял каждый лепесток, каждый листик.
Воробьи, которые жили за карнизом крыши, и те волновались. Они прыгали вокруг папы, помогали как могли. Два воробья хватали с разных концов одну травинку, тянули в разные стороны. Толку от этого было мало, но зато шуму — хоть отбавляй.
И вот, когда все насуетились до упаду, в калитку вошли Мика, Ника и Розовая Дама.
— Добрый день! — выбежала мама навстречу. Она пропустила гостей вперёд, сняла колпак и принялась теребить помпон, как ромашку: понравится — не понравится, понравится — не понравится…
Папа от переживания вздохнул и показал на цветочные волны:
— Вот это и есть наше море. Проходите, смотрите, не стесняйтесь.
— Да мы и не стесняемся! — ответила Дама и принялась нюхать цветы.
А Мика с Никой пораскрывали рты.
И не произнесли ни звука.
Они уставились на зелёный пароход, захлопали ресницами.
Тут над волнами пролетел ветерок, чайки закачались, пароход словно бы поплыл.
Братья переглянулись.
Мама шепнула Шурке:
— Нравится! Наше море им нравится.
А Розовая Дама всё ниже нагибалась к цветам, всё нюхала, всё ворковала:
— Ух, какой дух! Лучше, чем в парикмахерской! — Кончик носа у Дамы был в цветочной пыльце.
Но вот посреди волн Дама увидела свободное место и спросила:
— А почему здесь ничего не растёт?
— Это так надо, это специально, — весело ответил папа. Он совсем успокоился, трубка у него посвистывала опять, как птичка.
Папа сказал:
— Это место приготовлено вот для чего… — И медленно расстегнул пиджак. И медленно, так, чтобы все успели увидеть, вынул бумажный пакетик.
— Вот здесь, — постучал он пальцем по пакетику, — вот здесь лежат семена цветов невиданной красоты. Сегодня семечки посеем, завтра цветывырастут, и каждый цветок будет похож на летучую рыбку. Семечки подарил мне на день рождения Ладушкин, а он их выписал из очень далёкой страны.
— Ну-ка, ну-ка, — потянулась Дама к пакетику. Папа осторожно развернул бумажку.
— Фи! — проговорила Дама. — Какие они маленькие, чёрненькие, и ничего-то в них особенного нет!
И тут папа побелел, как мел. От этого самого «фи!» лёгонькие семена взметнулись, их подхватил ветерок — и они исчезли.
Воробьи кинулись в погоню, но ничего сделать не смогли. Крохотные семена растаяли в голубом воздухе.
— Ах, ах, ах! — воскликнула Дама. — Я извиняюсь, я сожалею. Более того, — она полезла в кошелёк, — более того, знаете ли, я заплачу! Надеюсь, вы много не спросите? Ведь семена были такие маленькие.
Мика с Никой увидели монетки, закричали:
— Купи! Купи! Пароход купи! — и наладились бежать по цветочным волнам к пароходу.
Шурка едва успел ухватить кругленьких братиков за рубашки, а мама крикнула:
— Нет, нет! Здесь ничего не продаётся! Здесь только смотрят!
— Как так, не продаётся? — изумилась Дама. — Тогда зачем цветы посажены?
— Здесь не просто цветы, здесь море! Вы понимаете? Море! Уймите, пожалуйста, своих детей — они вытопчут волны.
И тут Розовая Дама сразу обиделась и сердито сказала:
— Подумаешь, волны! Подумаешь, море! Да если хотите знать, ваше игрушечное море так жепохоже на Синее, как та колымага — на такси. Да если хотите знать, настоящее море совсем не такое, как ваше.
Услышав эти слова, мама с Шуркой замерли, а папа, бедный, расстроенный папа, побледнел ещё больше.
Но наконец он опомнился и спросил этак вежливо-вежливо:
— В таком случае, уважаемая сударыня… В таком случае, не соизволите ли сказать, какое оно, настоящее море? Как оно выглядит?
— Как выглядит настоящее море?
— Да! Настоящее.
— Н-ну, во-первых, оно широкое, — Дама показала руками, какое море широкое.
— Допустим, — согласился папа, — допустим. Но это во-первых. А во-вторых?
Мика с Никой встали на цыпочки, что-то шепнули Даме на ухо, та сразу оживилась и выпалила:
— Во-вторых, море мокрое! Вот! — И всё?
— Всё! С нас хватит и этого.
— Да-с! — нахмурился папа. — Да-с, уважаемая сударыня! Ставлю вам двойку. Вы живёте на берегу настоящего Синего моря, а, кроме того, что оно широкое да мокрое, ничего сказать о нём не можете.
Дама-сударыня совсем рассердилась, потащила Нику с Микой на улицу. Она так трахнула калиткой, что цветочные чайки всплеснули крыльями.
Ника показал Шурке язык, крикнул на прощание:
— Сухопутный моряк! Моряк, с печки бряк!
Мика добавил:
— Морячок, на затылке пятачок!
Что-что, а дразниться братья умели.
Так в этот день и не сбылось папино предсказание о близком счастье-радости. Видно, за горизонтом оно куда-то завалилось. Видно, его склюнула старая Карга вместе с крабом. Но впереди был вечер, и ещё неизвестно, чем он мог кончиться.
Глава пятая
ШТОРМОВОЙ ВЕЧЕР
Вечером прибежал почтальон Ладушкин, плюхнулся на скамью и сказал:
— Товарищи, беда! На нас готовится нападение!
— Какое нападение? — опешили обитатели домика.
— Самое настоящее! Я слыхал, как Мика с Никой сказали: «Нынче вечером сухопутные моряки попрыгают!»
— Вот ненормальные! — засмеялся Шурка.
— В том-то и дело, что нормальные. У них даже зубы теперь не болят.
— Неужели молоком вылечили?
— Нет, но с молока началось. Когда они вернулись домой, Дама потребовала молока из погреба. «А то, говорит, я очень разгорячилась, да и детей надо успокоить». Хозяйка молоко принесла, Мика с Никой выпили по целой кринке, и от холодного у них опять заломило зубы. Ох они и заревели, ох и заревели, скажу я вам! Хозяйка со страху чуть не померла. Но потом взяла да и сбегала за доктором. Доктор вытащил у Мики с Никой больные зубы, и всю хворь у них как рукой сняло. Теперь они замышляют нападение.
— Но куда смотрит их мамаша? — возмутился папа.
— Мамаша никуда не смотрит. Мамаша, как только Мике с Никой полегчало, побежала на Сапожную улицу заказывать дамские сапожки. Братьев теперь никто не остановит. Нам надо занять оборону и вооружаться.
Ладушкин снял через голову сумку и стал оглядывать сад, словно собирался в нём рыть окопы.
Но папа сказал:
— Подождите, подождите! Насколько я разбираюсь в военном деле, лучше устроить засаду и взять Мику с Никой в плен. Взять, напоить чаем, побеседовать — и тогда они, может, перевоспитаются.
— Правильно, — согласилась мама. — Перевоспитать противника — самое благородное дело. И, главное, тут не надо никакого оружия. Идёмте, я уже готова!
Она сдвинула колпак набекрень и решительно зашагала вокруг Цветочного моря.
А Шурка засомневался: «Без оружия нельзя. Вдруг Мика с Никой в плен не сдадутся, что тогда делать?» Он забежал в домик, посмотрел туда-сюда, ничего подходящего не увидел и сунул в карман первое попавшееся. А попалась ему деревянная ложка с толстым черенком.
Засаду устроили в трёх местах.
Папа притаился рядом с калиткой. Шурка с мамой засели возле ограды, там, где была собачья Лазейка. А почтальон Ладушкин залез под свою любимую скамью. Отсюда он мог в любую минуту прийти на помощь и папе, и маме с Шуркой.
Все затаили дыхание, перестали шевелиться, начали ждать.
И вот за оградой послышались осторожные шаги.
— Идут, — шепнул Шурка.
— Тш-ш… — ответила мама. — Замри и не двигайся.
Шаги смолкли у калитки. Но калитка не отворилась, а тихо-тихо зашуршали лопухи, что росли вдоль забора. Донеслись глухие, таинственные голоса:
— Мина у тебя?
— У меня.
— Смотри, осторожнее. Сам не подорвись. Взрыватель на месте?
— На месте.
— Ну, ставь!
В лазейку просунулась рука, в ней спичечный коробок. Мама хотела ухватить коробок вместе с рукой, но коробок раскрылся и…
— Караул! Мышь! — закричала мама.
Она подпрыгнула, обронила очки и понеслась напрямик по Цветочному морю. А из лазейки выглядывал Ника. Он сиял, он хохотал, он радовался.
Тут Шурка выхватил деревянную ложку, треснул противника по лбу, ложка раскололась, Ника завопил: «Засада!» — проскочил назад, сшиб Мику, и что тут началось — ужас!
Мама очутилась на садовой скамейке, прыгала, кричала:
— Спасите, спасите, спасите!
Ладушкин пыхтел под скамейкой, никак не мог выбраться. Папа потерял трубку.
Шурка гонялся за Микой и Никой вокруг ограды, а те бегали и кричали:
— Всё равно ваше море не настоящее! Всё равно ваше море некрасивое! Мы всем, всем это скажем! Цветочное море плохое, плохое!
А море в самом деле стало уже не таким, каким было раньше. Пробежав по нему напрямик, мама смяла цветочных чаек, уронила пароходную трубу и оставила среди волн такую дорогу, что и за три дня ничего нельзя было поправить.
Когда Ладушкин разыскал мамины очки, а папа — свою трубку, все пошли в домик. Мама сдёрнула с головы китобойский колпак и хотела забросить его на шкаф.
— Наши труды погибли, а виновата во всём я!
— Нет, — остановил маму Ладушкин, — если искать виноватых, так больше всех виноват я. Не залезать бы мне под скамейку, а сидеть бы вместе с вами около забора. Ведь я мышей не боюсь, и море осталось бы целёхонько. Но раз я виноват, я сам всё и поправлю! А теперь сидите дома и ждите меня. Без меня, пожалуйста, ничего не делайте. Пожалуйста, не волнуйтесь, потерпите, я скоро…
Глава шестая
ОПЯТЬ ВИЛЛИВАУЗ
Терпеть было трудно.
Шурка лежал в постели, ворочался с боку на бок, всё не мог уснуть.
Мама, не раздеваясь, прикорнула в кресле, а папа не ложился совсем. Он шагал по комнате от стенки к стенке; трубка его не свистела, а сердито пыхтела. И, конечно, если бы в эту ночь он трубку зажёг, то от дыма взлетели бы и потолок и крыша.
А почтальон всё не возвращался. Не пришёл ночью, не пришёл утром, не появился даже в полдень. Терпеть и ждать стало ещё трудней.
К тому жев сад явились друзья-сапожники и давай шептаться под окном:
— Глядите-ка, Цветочное-то море измято! Может, мы зря его хвалили, а? Может, оно и верно пустяковое? Вот, слышь, синеморцы смотрели, да не похвалили.
— Не похвалили, не похвалили! Есть такие слухи, есть. А синеморские ребята говорят: «Сотворим чудо получше этого!»
Тут папа не выдержал, захлопнул окно, а мама взяла со стола школьный глобус, крутнула его, и тот завертелся волчком.
Мама сказала:
— Куда же Ладушкин-то пропал? Нет, нечего нам ждать, пойдём и попробуем починить море без Ладушкина.
— Пойдём, — ответил папа. Он крикнул: — Шурка, где ты? — Но Шурки и след простыл.
Шурка мчался к избе молочницы посмотреть, какое такое чудо затеяли сотворить кругленькие братья. Он подбежал к тыну, раздвинул жёрдочки, заглянул во двор.
За жёлтой кучей соломы сидели Мика с Никой. Они отдыхали после трудной работы. Рядом валялась лопата и темнела только что вскопанная грядочка длиной в полшага.
— Перепашем весь двор, сделаем Цветочное море получше этих… — Мика мотнул головой в сторону красного домика. Мотнул, пощупал пальцем дырку во рту, где раньше сидел больной зуб, сплюнул.
— Конечно, сделаем! Только вот маманя не забранилась бы. Скажет, себя не жалеете, — потрогал круглую шишку на лбу Ника.
А Шурка навострил уши.
— Что маманя! При чём тут маманя? Думаешь, она разбирается? Да если хочешь знать, так у них… — Мика опять кивнул головой на красный домик, — так у них не так-то всё и плохо.
— Да ведь ты сам вчера кричал, что плохо?
— Мало ли что я кричал! Тогда я кричал нарочно, а теперь говорю всерьёз. Они только в одном ошиблись…
— В чём? — спросил Ника.
— В чём? — чуть не спросил Шурка, да вовремя спохватился.
— А в том, что разрешают смотреть море бесплатно.
— Вот-вот! И я так же подумал. Но мы-то не промахнёмся, мы станем показывать свои честные труды за денежки. Закроем ворота, пропилим окошечко, будем продавать бумажные билетики. Как бумажка — так денежка, как бумажка — так денежка. Пожалуйста, почтенная публика, платите, заходите, хоть до ночи смотрите! В два счёта разбогатеем. — И Ника, выставив круглый животик, чинно прошёлся вокруг крошечной грядки.
Мика встал, поддёрнул штаны:
— Точно! Только вот семечки найти бы…
— Найдём! Я заметил, куда они полетели.
— И я заметил. Когда маманя сказала «фи!», их понесло к речке, за огороды. Эх, найдём семечки — перво-наперво сделаем летучих рыбок!
— Сделаем!
— И заживём припеваючи.
— Заживём!
Братья пустились в пляс:
