В итоге Татищев мог быть вполне удовлетворен отношением к его техническим проектам со стороны коллег и правительства, а те, в свою очередь, результатами технических усовершенствований. Но он никак не мог согласиться с самой направленностью экономической политики, проводившейся правительством, признать целесообразным то, чем занимались монетные дворы. Наряду с выпуском облегченных медных денег продолжала осуществляться порча серебряных монет путем снижения их пробы до 70 (против 83 в Голландии, 90 во Франции, 93 в Англии). Татищев полагал, что такая политика расстраивает русскую экономику и подрывает позиции русского купечества на внешних рынках. Порча серебряных и выпуск «легких» медных монет уже привели к тому, что деньги обесценились вдвое: если ранее за ефимок (талер) давали пятьдесят копеек, то теперь более рубля. Угрожающе нарастало количество находящихся в обращении фальшивых монет. Татищев неустанно твердит о пагубности продолжения политики инфляции. Но, как говорится, легко на тигра сесть, трудно с тигра слезть. Чтобы приостановить политику инфляции, требуются весьма серьезные экономические меры.
      Екатерина I, конечно, большим государственным умом не обладала. Но на стороне самодержца всегда оказывается сила традиции и авторитет власти. Поэтому когда Екатерина, не выдержав чрезмерности земных благ, в мае 1727 года скончалась, равновесие в правящей группировке сразу нарушилось. Прекратил существование «Кабинет е. и. в.», и вся полнота власти сосредоточилась в Верховном тайном совете. Сторонники русской группировки возвели на престол Петра II — сына царевича Алексея. Это само по себе означало реабилитацию всех ранее обвинявшихся по делу царевича. Вдобавок в рядах «новой знати» произошел раскол. Меншиков предал попутчиков ради обручения своей шестнадцатилетней дочери с двенадцатилетним наследником престола. Эту измену ему не простили вчерашние союзники. Некоторых из них устранил сам Меншиков. По его инициативе, в частности, был сослан в Сибирь член Верховного тайного совета и президент Коммерц-коллегии Петр Андреевич Толстой. Зато другие приложили немало усилий, чтобы, в свою очередь, устранить некогда всесильного временщика. Мальчик Петр II рано проявлял интерес к женскому полу. Но подобранная Меншиковым невеста его явно не заинтересовала. Оборвалась последняя ниточка надежды, и Меншиков, ко всеобщему удовольствию членов Верховного тайного совета, указом нового императора был отправлен в ссылку в Березов.
      В итоге в правительственных кругах решительно возросло влияние Д. М. Голицына, а также князей Долгоруких. Среди последних заметно выделялся крупный дипломат и политический деятель Василий Лукич Долгорукий. Новое правительство резко осудило финансовую вакханалию правления Екатерины, впервые в русской истории возложив вину и непосредственно на императрицу. Именно в этих условиях Татищев предложил свой план прекращения инфляции.
      Однако, пока в Верховном тайном совете шли разговоры об упорядочении расходов, возникла и стала развиваться другая угроза, мало чем отличавшаяся от предыдущей. Петр II попал под влияние молодого Ивана Алексеевича Долгорукого — кутилы и авантюриста, и наряду с официальным правительством снова появляется неофициальное придворное, где решаются важные вопросы и подрываются уже принятые постановления правительства. За спиной Ивана Долгорукого поднимаются и некоторые родичи, стремясь занять место Меншикова или просто покормиться за счет казны. Следует, правда, оговориться, что не все Долгорукие поддерживали такой поворот событий. Но интерес к деятельности Верховного тайного совета у них все-таки упал.
      Согласно присяге, данной в январе 1727 года, члены Монетной конторы не имели права разглашать секреты монетного производства. Поэтому не обо всех своих соображениях они говорили вслух за пределами конторы. Соответственно и записки могли быть адресованы только тем лицам, которые также имели доступ к соответствующим тайнам. В Монетной конторе постоянно шли обсуждения разных вопросов, связанных как с деятельностью денежных дворов, так и с общей финансовой политикой правительства. В тех случаях, когда члены конторы приходили к согласованному мнению, они обычно делали представление в Верховный тайный совет или же в Кабинет. Так, «с общего совета» было предложено изъять из обращения ранее выпущенную мелкую медную монету, а также завершить начатый еще при Петре вымен серебряных копеек, с тем чтобы перелить их в более крупную серебряную монету. Помимо простого дохода казны таким образом предполагалось устранить из употребления имевшие широкое хождение фальшивые монеты. Это предложение в целом было поддержано правительством.
      Другое предложение членов конторы сводилось к увеличению оборотного капитала предприятия до одного миллиона рублей. К концу царствования Петра такая сумма и реально отложилась на монетных дворах. Но указом Сената от апреля 1726 года она была снижена до 550 тысяч. Между тем увеличение заданий требовало соответственного увеличения и оборотного капитала, необходимого для закупки металла, а также выкупа у населения изымаемой из обращения монеты. Члены конторы решили «явочным» порядком не отпускать с монетных дворов денег без именных указов, пока не накопится миллион. Берг-коллегия и ряд членов Верховного совета с пониманием отнеслись к этой мере, что и сделало возможным проведение ее в жизнь.
      Чисто фискальные цели чеканки медной монеты проявились уже в том, что мелкую монету выпускали из расчета сорок рублей на пуд меди. Татищев предлагал делать ее из пуда на двадцать рублей, как это было до 1718 года. Он обосновывал это тем, что большая прибыль становится непреоборимым соблазном для фальшивомонетчиков, каким бы суровым наказаниям их ни подвергали. При уменьшении норм прибыли соблазн резко сокращается. Татищева в этом поддерживал Плещеев. Но Мусины-Пушкины были против. Судя по их собственным предложениям, они исходили лишь из того, что сорок больше, чем двадцать.
      Устранение Меншикова Татищев воспринял как сигнал к изменению экономического курса. Он пишет ряд писем, в частности обер-секретарю Сената Анисиму Маслову, в которых намекает на предложения, сделанные ранее в Монетной конторе, и готов дать развернутое объяснение, если будет освобожден от присяги, обязывавшей его молчать. Судя по письмам, Татищев сотрудничал с Масловым еще в последние годы жизни Петра, когда обсуждался вопрос об упорядочении финансовой системы страны. Теперь Маслов приобрел большой вес в качестве лица, связывавшего деятельность Верховного совета с Сенатом. Но Монетная контора позволяла быстро восполнить недостаток средств, что побуждало правительство еще раз воспользоваться ее услугами. Поэтому вместо прекращения выпуска облегченных медных денег последовал указ о чеканке пятаков еще на полмиллиона рублей.
      Разумеется, не только Татищев понимал, что проводимая политика инфляции пагубна для экономики страны, что перечеканка монеты — это совсем не тот путь, которым можно решать экономические вопросы. Это, безусловно, хорошо понимал Голицын, это понимал новый президент Берг-коллегии Зыбин. Все они действительный выход из положения видели в поощрении предпринимательства и торговли. Но Татищев, пожалуй, настойчивее и последовательнее других был в проведении этого курса, а также в его «научном» обосновании. Именно, исходя из научного понимания задач развития экономики, он и предлагал всеобъемлющую финансовую реформу.
      Вопрос упорядочения денежного обращения в стране был, конечно, отнюдь не прост. И дело не только в отсутствии необходимых средств в казне. Необходимо было заменить почти всю действовавшую монетную систему: около тридцати миллионов серебряных и более четырех миллионов медных денег. К тому же в обращение постоянно вводилось все большее количество фальшивых денег, особенно ввозимых из-за рубежа пятикопеечников. Просто выпуск новых монет более высокой пробы серебра или более тяжелых медных повел бы к тому, что предусматривали и члены Монетной конторы: «Если прибавить доброты в серебряных деньгах, то таковых по отдании с денежного двора никогда более не увидим». Особенно Татищева и других членов конторы беспокоило то, что полновесные монеты быстро уплывут за рубеж.
      От обесценения денег страдала прежде всего международная торговля России. Цены на иностранные товары резко поднялись. Русские деньги шли по заниженному курсу на иностранных рынках, а в Россию возвращались с их нарицательной стоимостью. Ввоз же фальшивой монеты приводил к тому, что на медь стоимостью в один рубль иностранные купцы приобретали русских товаров на пять-шесть рублей, получая таким образом «великую прибыль» и причиняя «Российскому государству напрасный великий убыток», как отмечала уже в 1730 году вновь учрежденная комиссия о монетном деле. Кроме того, в России по сравнению с европейскими странами сложилось неблагоприятное соотношение цен серебра и золота (13 к 1 вместо 14-15 к 1 в Европе), что способствовало отливу из страны золота.
      Упорядочение денежного обращения требовало значительного количества серебра. Но собственной добычи его практически не было: Нерчинские рудники давали всего несколько пудов в год. На закупку же его за рубежом в сколько-нибудь значительных размерах было недостаточно средств. Главным источником поступления серебра всегда служила внешняя торговля, причем не казенная монопольная торговля — довольно маловыгодная, — а частная, с которой и поступали торговые и таможенные пошлины. В итоге получался заколдованный круг: торговля страдала от расстройства денежной системы, а денежную систему трудно было поправить без существенного расширения торговли. Татищев считал целесообразным идти на любые издержки ради расширения торговли. Примерно так же смотрел на этот вопрос и Голицын, немало сделавший практически для поощрения русского купечества. Плоды этой политики отчасти сказались в 1730 году, когда общий объем пошлин составил свыше 1000 пудов серебра (в талерах), что могло дать при перечеканке более полумиллиона рублей. Но такая политика встречала противодействие со стороны дворян и была далеко не безболезненна для различных категорий податного населения, служивших постаментом для будущего процветания страны. Поэтому и проводилась она крайне непоследовательно, и результаты были не всегда очевидными.
      К 1730 году обстановка прояснилась в том смысле, что уже нельзя было и далее проводить политику инфляции. Вместе с тем даже робкие меры по оживлению торговли и предпринимательства давали основание полагать, что неизбежные издержки казны и населения довольно скоро окупятся. Специальная комиссия о монетном деле, созданная указом Сената летом 1730 года (уже при Анне Ивановне), должна была подготовить вопрос о выкупе «легких» денег и замене их новыми. Помимо членов Монетной конторы, в комиссию вошли руководители ряда ведомств, а также представители от дворянства и купечества. Комиссии предстояло решить проблему «без дальнейшего казенного убытка и народной тягости». Но реально речь должна была идти о распределении «убытка» между казной и населением.
      Татищев, фактически возглавлявший комиссию, представил на обсуждение записку о том, как «манету российскую удобрить, а нискую истребить». Здесь он в основном повторил ранее высказывавшиеся соображения о необходимости поднятия кредитоспособности русской денежной системы на внешних рынках и предотвращении возможных убытков из-за утечки из страны драгоценных металлов.
      На сей раз существенных разногласий между членами комиссии не было. Все признавали, что номинальную стоимость медных денег следует решительно приблизить к действительной стоимости меди. Татищев и поддержавший его Плещеев предлагали выпускать по десять рублей из пуда, а Мусины-Пушкины даже по восемь рублей (вместо прежних сорока).
      На первый взгляд Мусины-Пушкины далее шли в искоренении недостатков прошлого времени, нежели Татищев. Но суть заключалась в другом. Мусины-Пушкины, защищая интересы казны, настаивали на своеобразной медной монополии. Предполагалось обязать производителей меди продавать медь в казну по себестоимости, примерно по четыре рубля за пуд. Татищев же был озабочен не только интересами казны, но в не меньшей степени и ростом оборотного капитала промышленников, без чего немыслимо было расширение любого производства. Он категорически возражал против навязывания промышленникам явно заниженных цен. Прибавку же казне он надеялся получить за счет некоторого увеличения номинала по сравнению с рыночной ценой. Он ссылался на пример Швеции, где номинал десять рублей за пуд сохранялся при меньшей, чем в России, рыночной цене на медь. Превышение же номинала над рыночной ценой будет в итоге не настолько значительным, чтобы могло заинтересовать фальшивомонетчиков: ради столь малой прибыли мало кто стал бы рисковать.
      С точки зрения экономической Татищев считал важным сблизить русскую денежную систему с европейскими, создав, в частности, таблицы точных пересчетов, дабы русские купцы не оказались в убытке из-за простого неведения. Снова напоминает он и о целесообразности перехода на десятеричный счет. Ему представлялось, что в этом отношении Россия уже имеет некоторое преимущество по сравнению с европейскими странами, поскольку в России такой счет частично уже применялся, тогда как в Европе его нигде не было. Татищев надеялся, что, подав такой пример, Россия хотя бы в этом отношении станет в центре всеевропейского хозяйства.
      Включил в свою записку Татищев и предложение об улучшении изготовления медалей. Он видел недостатки в том, что медали отливались без системы, от случая к случаю, без единого плана. Размеры их были различны и негармоничны. Многие важные события медалями не отмечались, другие медали имели невыразительные изображения. В производстве медалей Татищев видел средство прославления выдающихся событий и деятелей, распространения славы о них по всему миру. Как историк, Татищев сам собирал древние медали и надеялся, что новые медали послужат источником будущим историкам, которым доведется воссоздавать отображенное в них время.
      Предложения комиссии не были осуществлены. У правительства не хватало для этого средств, а социальные верхи не хотели возлагать на себя сколько-нибудь значительную долю издержек. Но принцип вымена медных монет был утвержден, и постепенно он стал проводиться по разным категориям монет. Так, сразу были выменены полушки и другие монеты до копейки. Что касается пятикопеечников, то здесь пошли иным путем. Периодически изменялся их курс по отношению к другим видам монет, пока они не приравнялись к двум копейкам. Несколько позднее, в 1731 году, был начат вымен и серебряных монет низкой пробы, которые переплавлялись в 77-ю пробу. Татищев настаивал на более значительном повышении пробы или же увеличении веса новых монет. Сходные предложения выдвигала также комиссия о коммерции, куда стекались разные «мнения» о путях поощрения торговли. Но большинство членов комиссии о монетном деле ограничилось увеличением пробы до 77, и правительство остановилось на этом предложении.
      Из Швеции Татищев вернулся с большим запасом новых идей в самых различных областях знания. Служба в Москве, как никогда ранее, способствовала их разработке и проверке в жизни. Правда, единомышленников у Татищева было не слишком много, но в собеседниках недостатка не было. Как дальний родственник, он сохраняет связи с Салтыковыми, один из которых — Семен Андреевич — сменил Плещеева на посту московского губернатора. Постоянно бывал он в доме Алексея Михайловича Черкасского, где собиралось самое разнообразное общество. Дочери князя, в частности, Татищев подарил найденные в Сибири «слоны серебреные два, на которых теремки». Бывает он также в доме камердинера графа Петра Григорьевича Чернышева, с супругой которого поддерживает приятельские отношения.
      В 20-е годы Татищев получил возможность познакомиться с уникальной библиотекой Дмитрия Михайловича Голицына. У Голицына Татищев переписал рукопись летописи, которая наряду с полученной на Урале Раскольничьей летописью легла в основу его «Истории». Позднее Татищев отмечал, что «у сего весьма любопытного министра многое число таких древних книг собрано было, из которых при описи (в связи с арестом в 1737 году) разтащено, да и после я по описи многих не нашел, но ведал, что лучшие бывший герцог Курляндской и другие растащили». Очевидно, Татищев, завершая в конце 30-х годов «Историю», попытался кое-что уточнить по известным ему рукописям Голицына. Но они уже оказались для него недоступными.
      В числе собеседников Татищева в это время были профессора из Академии наук, радетели наук и просвещения Антиох Кантемир и Феофан Прокопович (известный на Западе как Самуил Церейский). На совет к двум последним Татищев чаще всего выносил свои записки общественно-политического плана, а также разделы «Истории». И именно по настоянию Феофана Прокоповича он внес в нее целый ряд изменений, убирая сюжеты, «стропотные для простого народа».
      Татищева позднейшие биографы постоянно упрекали в «трудном» характере, нетерпимости к коллегам. Выше приходилось касаться существа этой нетерпимости. И при организации Монетной конторы Волков заметил в письме кабинет-секретарю Макарову: «Сами ведаете о Татищеве, что ему под командою быть не захочетца». Но дело было не столько в характере, сколько в принципах. Традиция ставила на первое место чин и происхождение, а Татищев — знание дела. Многие внешние личные столкновения на самом деле носили глубоко общественный характер. Татищев всегда был нетерпим к религиозному мракобесию, и эта нетерпимость усилилась в связи с бракоразводным процессом 1728 года. Между тем восстановление некоторых традиций допетровской Руси, поощрявшееся верховниками, сопровождалось наступлением религиозных фанатиков. В 1726 году Маркелл Родышевский подал в Преображенскую канцелярию (тайный сыск) донос на Прокоповича, обвиняя его в ереси. Екатерина I поддержала Прокоповича. Но после ее смерти дело возобновилось. Родышевский распускал слухи и о религиозной неблагонадежности Татищева. Татищеву приходилось отступать от некоторых из своих принципов или же так или иначе скрывать их. Он, как правило, шел навстречу предложениям и пожеланиям Феофана Прокоповича и Антиоха Кантемира, хотя, как можно будет увидеть далее, по ряду вопросов расходился с ними довольно значительно. Все это необходимо учитывать, наблюдая известные противоречия в его записках: прежде чем отправить их «верхам», Татищев обычно обсуждал их в более или менее обширном кругу собеседников и вносил те или иные изменения хотя бы из вежливости: иначе зачем обсуждать?
      А писал в московский период Татищев много. Помимо неустанных поисков материалов и непосредственной работы над «Историей», а также рассуждений по финансово-экономическим вопросам, он начал свой главный философский труд — «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ». Готовит он и новую редакцию сочинения о мамонте, рассчитывая опубликовать его в издании Академии наук. Опубликовать этот труд Татищеву, как уже говорилось, не удалось (он вышел в свет лишь в самое недавнее время). Не было напечатано и его разыскание о русских монетах 1664 года, предложенное академии в 1732 году (это сочинение не найдено до сих пор). Татищев, очевидно, догадывался, кто и почему молчаливо тормозит выход в свет его работ: в академии, как и в коллегиях, подвизались немцы. Но выбора у него не было. Он и впоследствии будет неизменно работать для академии, практически ничего не получая взамен.
      Между тем в Москве неожиданно вспыхнули события, резко повысившие интерес к истории и ко всем общественно-политическим вопросам. Всех эти события застали врасплох. Никто не сумел сохранить ясности и последовательности в поведении. Налет растерянности лег даже на действия самых сильных и мудрых. Не избежал этого и Татищев, оказавшийся в гуще событий.

Мираж конституции