Варяжский тип социально-политического устройства - это в конечном счете тот же славянский (во всяком случае, более славянский, чем собственно русский), основанный полностью на территориальном принципе, на вечевых традициях и совершенно не предусматривающий возможность централизации. Отличительной особенностью этого типа является большая роль города вообще и торгово-ремесленного сословия в частности. Именно высокий уровень материальной культуры и отлаженность общественного управления обеспечили преобладание переселенцев на обширных пространствах севера Руси, а также быструю ассимиляцию местного неславянского населения.
      Таким образом, в принципе правы те, кто считает, что государственность на Руси сложилась ранее вокняжения Рюриковичей или каких-то иных династий. Только естественная государственность в эту эпоху не могла простираться на необозримых пространствах. Соединить их могла лишь какая-то внешняя сила, внешняя для большинства областей. Да и при этом условии единство могло сохраняться лишь при определенной взаимной заинтересованности. Скажем, освобождение от хазарской дани могло создать внешней власти необходимый авторитет, а невысокие размеры дани поначалу окупались выгодами относительной безопасности и вовлечением в международную торговлю, а также в дальние походы. Внешней силой в IX-Х веках является "род русский", видимо соединивший выходцев из Поднепровья, Подунавья и Прибалтики. Варяги и отчасти фризы, включившиеся в колонизационный поток с конца VIII века, могли пополнить княжеские дружины, но самостоятельной роли все-таки не играли, а на севере Руси именно они повлияли на создание полисной системы, не принимающей централизации.
      * * *
      Древнерусская государственность остается в центре внимания Валентина Иванова во всех книгах трилогии. Художественный взгляд становится средством проверки социологических схем. В "Повестях древних лет" сопоставлены быт и нравы славян, варягов и норманнов. Вывод вполне определен: следов норманского воздействия нет, славяне же и варяги - лишь формы одного типа организации. Позднее, в книге "Русь Великая", будут сопоставлены общественно-политические системы Руси и Западной Европы. Не все автору удастся убедительно объяснить. Но он укажет на важные и глубокие отличия: неизмеримо большую роль насилия на Западе при возникновении государств, насилия, в значительной степени привносимого теми же норманнами.
      Древнерусское государство начиналось с Поднепровья, которому и посвящен публикуемый роман В. Иванова "Русь изначальная". Автор не все решил для себя и не собирается это скрывать. Принимая концепцию происхождения племени русь от названия речки Роси, он упоминает также русов из Приильменья, поморских русов, не определяя их взаимоотношений. Упомянет он и далекую балтийскую Аркону, хотя места для нее в узорчатой ткани романа не найдется. Автор порой как бы прерывает рассказ о своих героях и приглашает читателя подумать вместе над неясными фактами и сложнейшими процессами. И как собеседник-мыслитель он не менее интересен, чем художник, стремящийся силой воображения представить эпоху, отстоящую от нас почти на полторы тысячи лет.
      Скудость источников всегда порождает обилие концепций, в которых нередко пропадают и сами источники. Художественный взгляд - это также и концепция, в которой редкие источники часто подчинены раскрытию важнейших глобальных идей, до которых от самого источника никогда не подняться. Поэтому если, скажем, в романе главным внешним агрессивным неприятелем россичей являются хазары, а не иные племена, лишь позднее вошедшие в состав хазарского объединения, то это не небрежность автора, а сознательное упрощение, освобождение внимания от необходимости разбираться в перепутанном клубке из десятков племен со сходным образом жизни и, видимо, разными языками. Основная проблема здесь - взаимоотношения Леса и Степи. Много тысячелетий шла здесь борьба между оседлым земледельческим и кочевым населением. Огромный труд вкладывали славяне или их ближайшие предшественники, создавая па сотни верст валы - так называемые Змиевы или Трояновы валы.
      Сейчас часто говорят, что на события надо смотреть не только со стороны Леса, но и со стороны Степи. Это, конечно, правильно. И писатель это учитывает. И в публикуемом романе, и особенно в книге "Русь Великая", он много говорит о хозяйстве, быте, психологии жителя степей. Никто непосредственно и не виноват в трагических столкновениях, уносивших многие тысячи жизней с той и другой стороны. "Прав обороняющий свое поле". Этой формулой определяется, так сказать, этический аспект. С точки же зрения исторической перспективы, культура земледельцев практически всегда была выше, эффективней кочевничьей. Разрушение высокоорганизованных земледельческих культур кочевыми племенами - одна из главных причин резких перепадов в уровне развития населения лесостепной полосы.
      Могучие Змиевы валы - труд десятков тысяч людей ряда поколений бесспорное свидетельство высочайшей организации общества, вынужденной внешними обстоятельствами. Не удивительно поэтому, что именно во внешнем факторе ищет писатель объяснения выделению "внешней" власти у славян Поднепровья и VI веке. Он как бы "уплотняет процесс обособления власти, относя к жизни одного поколения то, что продолжалось столетиями. И это, конечно, сделано для наглядности. Да и речь в романе идет не столько об обособлении власти, сколько о выделении дружины, как особого слоя, в итоге приходящего в столкновение с собственно племенными органами управления.
      Некоторое противоречие у автора ощущается я в описании характера управления отдельных племен. Дело в том, что автор признает территориальный принцип деления. Россичи у него состоят на одну треть из потомков скифов (что, кстати, признают и многие историки). Территориальный принцип положен в названия и других племен (каничи, илвичи и пр.). Первичной же ячейкой племени оказывается не соседская община, а род. В итоге устаревшими у россичей предстают такие формы, которых и не должно быть при территориальной организации общества. Но конфликт между местными, каждодневными интересами и общими, значимость которых осознается лишь периодически, автором подмечен достоверно.
      С большой силой и проникновением в суть поставлена писателем проблема соотношения Власти и Народа. "Внешняя" власть всегда содержит в себе негативные потенции, которые распускаются нездоровым цветом, едва ослабляются сдерживающие факторы. У славян власть только начала отделяться, в Византии - давно противостоит обществу.
      В романе Византии отведено больше страниц, чем Руси. Сдерживало принятое представление о маленьком пятачке у реки Рось, где масштабных внутренних проблем не найти. Но многое шло и от замысла. Куда бы ни заносило героев романа бурное шестое столетие, сколь бы глубоко ни уходил автор в хитросплетения византийских политиканов, за ними всегда оставалась Русь, причем не только VI века, но и более поздних эпох.
      Русь издавна была связана с Византией, и извечно отношение к ней было неоднозначное. В XIX веке были приверженцы Византии, считавшие, что от нее идет все лучшее на Руси. Отстаивались и противоположные мнения. В споре со славянофилами Герцен назвал славян "варварами по своей молодости", а греков - "варварами по своей дряхлости". Византия в его представлении это "Рим времен упадка, Рим без славных воспоминаний, без угрызений совести". И причину этого он видел в том, что общественный строй империи "основывался на неограниченной власти, на безропотном послушании, на полном поглощении личности государством, а государства - императором". В свою очередь, Г. В. Плеханов именно в "византинизме" усматривал худшие черты русского самодержавия. У Энгельса же мы найдем общую оценку столкновения варварского мира со старой цивилизацией: "...Только варвары способны были омолодить дряхлый мир гибнущей цивилизации" (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. 21, с. 155). "Омоложение" несла с собой община. Местами она напрочь разрушала издавна существовавшие здесь крепостнические отношения. Именно заселение славянами Балканского полуострова, так путавшее византийских авторов VI-VII столетий, на несколько столетий отсрочило падение Восточного Рима.
      Валентин Иванов приходит к сходным выводам, следуя свойственным художнику путем. Его внимание сосредоточивается, в частности, на структуре власти у варваров и в Византии. Стремление понять власть изнутри, психологически, существенно обогащает и понимание ее социальной природы. У варваров власти обычно выбирались для решения каких-то общественных дел. На востоке же власть столетиями, а то и тысячелетиями отождествлялась с господством. Как господство предстает она в Ветхом завете, и христианство принимает формулу "всякая власть от бога", стремясь примирить подданных с заведомо негодным управлением. Не только государства, народы гибли от дурного правления, как это случилось, по мнению Валентина Иванова, с персами. Вообще "люди связаны совестью, империи - насилием", - обобщит наблюдения автор в последней книге трилогии.
      С большой художественной силой изображен писателем византийский деспотизм. И, читая эти страницы, невольно сопоставляешь их с другими, написанными более чем за столетие до этого. Речь идет о той же работе "К критике гегелевской философии права", где вскрывается суть монархическо-бюрократического государства, в котором господствующий класс выдает свой частный интерес за всеобщий, а бюрократия - корпоративные интересы за государственные. "Бюрократы - иезуиты государства и его теологи", - концентрирует мысль Маркс. "Бюрократия, - раскрывает он ее далее, - считает самое себя конечной целью государства... Государственные задачи превращаются и канцелярские задачи, или канцелярские задачи в государственные. Бюрократия есть круг, из которого никто не может выскочить. Ее иерархия есть и е р а р х и я з н а н и я. Верхи полагаются на низшие круги во всем, что касается знания частностей, низшие же круги доверяют верхам во всем, что касается понимания всеобщего, и, таким образом, они взаимно вводят друг друга в заблуждение.
      Бюрократия есть мнимое государство наряду с реальным государством... Всеобщий дух бюрократии есть т а й н а, таинство. Соблюдение этого таинства обеспечивается в ее собственной среде ее иерархической организацией, а по отношению к внешнему миру - ее замкнутым, корпоративным характером. Открытый дух государства, а также и государственное мышление представляется поэтому п р е д а т е л ь с т в о м по отношению к ее тайне. А в т о р и т е т есть поэтому принцип ее знания, и боготворение авторитета есть ее о б р а з м ы с л е й" (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 271-272).
      В романе "Русь изначальная" противопоставлены две государственности: молодая, еще не изъеденная бюрократией, вырастающая из потребностей общества, и старая, впитавшая всю изуверскую мудрость восточных деспотий, в рамках которых властвование и подавление было целью и смыслом существования всей государственной машины.
      На примере Византии Валентин Иванов показывает, как создается "голубой интернационал". Некогда Рим стремился обезглавить варварские племена, дабы таким образом ослабить врагов римского народа. Теперь Константинополь делает побежденных и поверженных варварских вождей своими патрициями, подчиняя таким образом и варваров машине власти. И руководствовались цезари ничуть не христианскими заповедями любви к ближнему. "Ближнего" они как раз не любили и боялись. "Хозяин кормит собак, дабы укрощать непослушное стадо. Для охраны империи нужны воины чуждой подданным крови", - выносит автор изречение древних эпиграфом к одной из глав. Вновь и вновь подтверждается закономерность: власть, оторвавшаяся от своего народа, более всего его-то и боится.
      Пока на Руси этого нет. Но писатель заглядывает за горизонт. Грек Малх, ставший россичем, с тревогой думает о том, что Русь со временем может повторить порочный путь: народы плохо учатся и на своих ошибках, а на чужих - тем более. Письма В. Иванова проясняют, что он имел в виду: он бросал взгляд в XVI век, в мрачный омут опричнины. Позднее, в годы бироновщины, Измайловский полк будет в точности повторять приемы византийских императоров: в нем не будет не только русских офицеров, но даже и русских солдат. Правительство уже не скрывало своей антинародной и антигосударственной сути. Принадлежность к "голубому интернационалу" оборачивалась прямым предательством по отношению к собственной стране.
      Малх думал о том, как бы все это можно было предотвратить. Он не знал как, и это его беспокоило. Беспокоило это и автора. В следующей книге "Русь Великая" - он перенесется через полтысячелетия в XI век. Русь пока на подъеме во всех отношениях, и опять потому, что народ еще участвует в управлении, не позволяет власти слишком обособиться. Перелом наступит позднее. Татаро-монгольское иго более двух столетий давило народную самодеятельность, часто уничтожая и хранителей традиций. Борьба за освобождение от ига укрепит авторитет великокняжеской власти и позволит ей встать над народом.
      Время от времени "земля" еще заявляла о себе. В Смутное время начала XVII века она восстановит снизу развалившееся из-за пороков "верхов" государство. А отремонтированная машина отблагодарит "землю" введением крепостного права, все более освобождая общину от прав и нагружая ее всевозможными обязанностями. В XVIII веке разрыв станет непереходимым. Свояк Петра I, известный дипломат Б. И. Куракин, сокрушался: высший правящий слой поразила коррупция, и никакая перспектива на улучшение уже не просматривалась. А в России повторялось именно то, что уже бывало ранее, что было, в частности, в Византии VI века. Оторвавшаяся от народа власть служит лишь "мнимому" государству, спекулирует на идее "общего блага", занимаясь вымогательством всюду, где только возможно. "Земля" же откупается взятками, в никакие иные отношения между занятой делом "землей" и паразитирующей на теле государства внешней властью невозможны.
      Кризис крепостнического строя - это, между прочим, и, результат полного "торжества" внешней власти и связанного с ней господствующего класса, живущих уже по принципу: "После нас хоть потоп". А прижатая к самой земле, задавленная община теперь уже не способна что-нибудь противопоставить мощному репрессивному аппарату власти. Она теперь лишь усугубляла положение своих членов. Освобождение принесут новые социальные слои, объединенные новыми формами организации.
      Доктоp истоpических наук, пpофессоp
      А. Г. Кузьмин