Глава VI

ЦЕЛЬ И СРЕДСТВА

– Так ты жив! – были первые его слова. Я сидел на сосновом пеньке посреди широкой поляны в стороне от дороги, куда приказал доставить его, как только узнал, что он покинул бронетранспортер. Поняв, что сейчас сгорит вместе с машиной, он открыл люк и сдался.

– Развяжите ему руки! – приказал я сопровождающим. – И оставьте нас одних.

Они выполнили мое приказание, отошли к краю поляны, не спуская с пленника глаз.

– Так ты жив! – повторил он и сделал движение рукой, как-будто хотел протянуть ее мне, но вовремя сдержался.

Я молчал.

– Я это понял уже тогда, когда моя машина уперлась в бронетранспортер. Нет, вру! Сначала я подумал, что это воинская часть. Но потом, когда стало ясно, что это засада, сообразил: твоя работа. Мне надо было… – он замолчал.

– Что же тебе надо было?

– Выслать вперед разведку.

– Да, ты совершил грубую тактическую ошибку, – согласился я, – но я это предвидел. Если бы ты выслал вдоль дороги людей, мы бы их пропустили, не обнаружив себя и дождались пока вы въедете на дорогу всей колонной. Правда, мы понесли бы тогда потери и, возможно, большие, но все равно бы вас уничтожили.

– Выходит, я бы в любом случае проиграл? Вы меня расстреляете?

– А ты как думаешь?

– Да, конечно…

Надо было отдать ему должное: ни один мускул его лица не дрогнул и голос оставался спокойным. Можно было подумать, что мы с ним мирно беседуем как в былые времена за чашкой кофе.

И все-таки он спросил. Правда, спросил спокойно:

– Другой вариант возможен?

Я молчал.

– Ладно! Не будем больше об этом. И все-таки я хотел, чтобы ты меня понял.

– Я это стараюсь сделать… Кое о чем я догадываюсь, но не уверен…

– Можно я сяду?

– Садись.

Он опустился на траву и с наслаждением вытянул ноги. Глубоко вздохнул.

– Какой, право, здесь чистый воздух. Помнишь, как мы здесь…

– Я все помню, – прервал я его.

– Да, конечно. Мало времени… Ах! Если бы мы были вместе… Но ты всегда был идеалистом… Да пойми же ты, наконец! Человечество летит в пропасть!

– А ты, что?! Помогаешь ему спастись?

– Да, помогаю. Вернее, хотел помочь, но теперь… – он махнул рукой.

– А в помощники взял себе уголовников?

– У меня не все были уголовники, – быстро возразил он, – а, впрочем, какая разница! Нужны решительные исполнители моего плана. Интеллигенты для этого не подходили.

– Естественно! Они не стали бы стрелять в восьмилетних детей.

– В каждом великом деле есть свои издержки.

– В чем же величие твоего дела?

– Не надо! Если хочешь со мной говорить, то говори на равных! Если нет – кончай и все…

– А я и не иронизирую. Напротив, даже допускаю, что твои конечные цели были направлены на благо. Конечно, в твоем понимании. Не думаю, что твоей мечтой было стать атаманом шайки бандитов.

– Постой! Помнишь, мы как-то обсуждали с тобой возможность такого варианта и ты сказал, что в случае катастрофы оставшиеся в живых организуются в небольшие изоляты?

– Ну, и?

– Так вот! Я проанализировал ситуацию и понял, что выжить смогут только крупные изоляты. Вернее, изоляты, превратившиеся в племена с основой государственного порядка. Именно они в дальнейшем смогут объединить все человечество и спасти его от вырождения.

– Почти согласен. Тем более, что мелким изолятам грозит генетическое вырождение.

– Да! Да! Ты же сам это говорил раньше!

– И что?

– Как что?! Исходя из этого, надо было создать уже сейчас ядро такого объединения. А как его создать, если кругом паника? Следовательно, единственный вариант – это создать насильственно! Кто раньше создаст ядро, тот и будет диктовать условия. Мы, живущие в индустриально развитом обществе с городской организацией, в новых условиях не только теряем наше преимущество, но и попадаем в невыгодные условия в сравнении со скотоводческими районами с негустым населением. Они будут развиваться, ибо их крах меньший, чем наш! Пройдет некоторое время и они оправятся от последствий катастрофы. Еще немного времени и сюда хлынут полчища кочевников, установится иго монголов или турков, или еще кого-то в этом роде. И снова они будут насиловать наших жен и убивать мужчин.

– Поэтому твои уголовники начали заниматься этим, чтобы успеть до прихода монголов? За этим вы набрали полный «Икарус» девушек?

– А как достичь роста численности изоляты? Ты знаешь другой способ? Да, мы действительно набрали их около полусотни и собирались еще набрать. Мы их тщательно отбирали. Это все молодые, здоровые, красивые, если хочешь знать. Они могли бы дать жизнь многочисленному и здоровому поколению. Разве лучше было оставить их погибать в городах и селах? Да, вот еще что! – Он помолчал, видимо колеблясь, но потом решительно произнес:

– После того, как вы меня расстреляете (голос его не дрогнул), пошли людей в Любомль. Там в здании райсовета сидят еще человек тридцать. Их охраняют, но я дам записку… Там же сложены еще различные припасы. Мы не могли увезти все сразу.

– Хорошо! Допустим, вам удалось создать такую большую изоляту. Что дальше?

– А дальше мы бы стали подчинять себе другие, восстанавливая таким образом государство.

– Каким же образом вы подчинили бы себе других и на какой основе строилось бы государство?

– Подчиняли бы, конечно, силой. А основа… Видишь ли, деревянная соха или даже плуг и правовое общество несовместимы. Каждая общественная формация требует определенного развития производительных сил. Скоро весь сельскохозяйственный инвентарь придет в негодность, станки работают на электричестве. Его мы лишились надолго. Придется возродить кузнечное дело. Горючее тоже иссякнет. Впрягать в плуг лошадь? Ты согласен?

– Вполне!

– И какие же социальные отношения могут развиваться при таком способе производства? Будь реалистом! Ты же хорошо знаешь историю! Только феодальные. Даже на первых порах – рабство!

– Следовательно, население соседних изолят будет превращено в рабов или крепостных?

– Но это неизбежно! Социальная организация человечества обязательно пройдет через разделение на классы. Рабов и рабовладельцев, помещиков и крепостных, потом – капиталистов и т. д… До полного возрождения.

– Возрождения к чему? К государству, к войнам, к атомным бомбам? Стоит ли вступать на путь этих страданий, чтобы прийти к тому же, чем только что кончили?

– У тебя другие предложения? Четкая программа, план?

– Четкой программы, признаюсь, нет. Но думаю, что человечеству не обязательно проходить вновь эти стадии развития. У нас есть то, чего не было у древних.

– Интересно, что же это такое?

– Информация!

– Ну, знаешь, через поколение люди разучатся читать. Им будет просто некогда учиться читать, не говоря уже о физике, математике.

– Постараюсь, чтобы они не разучились.

– Знаешь кто ты? Ты вредный идеалист. Ты отвергаешь реальный путь развития и возрождения, морочишь людям голову прожектами, не имеющими под собой научной основы. Я с тобой никогда не соглашусь!

– Я это знаю.

Он досадливо поморщился, по-видимому, пожалев о вырвавшемся у него признании. Он хотел жить и делал ставку на то, что сможет убедить меня в своей правоте, не понимая, что его жизнь нисколько от этого не зависит. Если бы я мог, то, несомненно, сохранил бы ему жизнь.

– Ты идеализируешь человека! Пойми, что основная побудительная сила, вынуждающая человека действовать – это возможность творить насилие над своими ближними. Именно это объединяло Племена и народы, побуждало творческую фантазию, стимулировало развитие науки и промышленности.

Власть, власть и власть – вот чего жаждет каждый из нас. Ибо власть дает все! Для интеллектуала – возможность действовать и претворять в жизнь свои замыслы. Для других – возможность получать от общества максимум материальных благ и самых красивых женщин. Эти бандиты, которых я сам презираю не меньше тебя, пошли за мною и приняли мой план только потому, что это давало им власть над себе подобными. Нельзя идти против законов природы. Природу можно подчинить только путем использования этих законов в своих целях!

– Я не против власти, как некоего организующего механизма. Не принимай меня за анархиста. Но я вижу власть не как результат насилия, а как результат целесообразности, признаваемой большинством. А в наших условиях – всеми входящими в общество. Ибо любой, не согласный с большинством, может уйти из данного общества, поскольку теперь освободились огромные пространства. Мне претит насилие большинства над меньшинством и даже над отдельным человеком. Безразлично, физическое оно, духовное или идеологическое.

– Толстовщина!

– Вот тут ты не прав. Лев Николаевич призывал к непротивлению злу насилием. Я же говорю совсем о другом. О неприемлемости насилия, а это значит, что оправдать насилие может только насилие по отношению к другому насилию. Здесь, я считаю, насилие должно быть применено быстро, эффективно и беспощадно.

– Но зло против зла само становится злом! Так, кажется, учили гуманисты?

– Думаю, не так. Минус на минус, как известно, дает плюс. По-моему, эту формулу, которую ты только что произнес, придумало само зло, чтобы, не встречая сопротивления, безнаказанно творить свои дела. Знаешь, какое самое отвратительное свойство было у нашего народа? Его долготерпение. Помнишь, как у Некрасова:

Люди холопского званья

Сущие псы иногда:

Чем тяжелей наказанье —

Тем им милей господа!

– Что же изменилось?

– Надеюсь, что многое.

Он некоторое время молчал. Затем продолжил, но уже не так уверенно:

– Хорошо. Пусть даже будет так, хотя я сильно сомневаюсь. Ты говорил о власти, как следствии целесообразности. А если вдруг все решат, что она нецелесообразна? Что ты, например, как носитель власти нецелесообразен. Что тогда? Ты уступишь власть тому, кто будет в глазах толпы более целесообразен?

– Во-первых, люди, которые принимают решение о целесообразности власти – уже не толпа, а демократическое общество. Во-вторых, если ты говоришь лично обо мне, то власть для меня никогда не была привлекательной. Ты это хорошо знаешь.

– Но это ты! А если другой, для которого власть – это все? И он, займет твое место?

– Вот как раз я и хочу избежать этого, заложив общество на таких основах, которые никогда не позволят прийти к власти такому типу.

– Ну-ну! Ты остаешься верен себе. Ты даже не стал писать докторскую, хотя имел для нее материал, а занялся чепухой – стационаром и какой-то сурдокамерой.

– Но, как видишь, я выиграл!

– Чисто случайно.

– Надеюсь, что и дальше так будет.

Он хотел еще что-то добавить, но его прервал звук донесшейся до нас пулеметной очереди. Это был тяжелый пулемет. Я вспомнил, что с ним ушел Саша. Выстрелы доносились со стороны расположенного в трех километрах от нас стационара.

Я вопросительно посмотрел на своего собеседника. Он взглянул на часы и успокаивающе махнул рукой:

– Сейчас все кончится.

Действительно, пулемет замолчал. Потом раздалась короткая автоматная очередь и все стихло.

– Что это значит?

– Это значит, что ты приобрел три десятка голов скота и столько же лошадей, если, конечно, их не перебили пулеметным огнем. Трое моих бандитов, как ты их справедливо называешь, должны были пригнать через Грибовичи скот для нашего будущего стада.

– Ты, я вижу, основательно все организовал.

– Кроме главного! – усмехнулся он и вытащил из кармана авторучку и записную книжку. – Придется тебе быть моим наследником.

Написав несколько строк, он вырвал из книжки листок и протянул мне:

– Пошли человек пять-шесть в Любомль. Захватите с собой пару грузовиков. В записке приказ во всем подчиняться подателю. Но будьте осторожны. Те двое, которые охраняют девушек, – отъявленные бандиты. Советую сразу их прикончить. Они это заслужили! Во дворе стоят три грузовика под брезентом. С одним из них будьте осторожны. В нем взрывчатка и несколько ящиков гранат и снарядов. Пусть за руль сядет самый опытный водитель. Девчат не гоните. Им все равно некуда податься. Их родители или убиты, или умерли. В основном, они из Польши.

– Вы что и туда забрались?

– А почему бы и нет? Границ-то больше не существует!

Я подозвал одного из бойцов и послал его за Алексеем. Алексей внимательно выслушал меня, кивнул головой, что все понял, и хотел было идти, но его окликнул мой пленник:

– Постойте, я совсем забыл! Там же, но на заднем дворе, стоят три автоцистерны с горючим, так что возьмите еще трех водителей.

Алексей отозвал меня в сторону:

– Вы его раньше знали?

– Да, он был моим другом.

Алексей присвистнул и еще раз внимательно посмотрел на пленника.

– М-да… А нельзя ли его отпустить, ведь он уже, по сути, не опасен?

Типичный русский характер. Когда враг повержен, то к нему уже не чувствуют ненависти, даже жалеют.

– В душе я с тобой согласен, но имею ли я на это право. Что скажут остальные? Особенно, когда узнают, что раньше мы с ним были друзьями.

– Они уже забыли о нем. Он же не участвовал в нападении на стационар.

– Но был его организатором.

– Не думаю, что именно он отдал приказ стрелять в детей. У него для этого слишком интеллигентное лицо.

– Люди с такими лицами часто создают такие учения и мировоззрения, которые приносят больше горя и вреда, чем тысячи отъявленных бандитов.

– Ну, это когда было! – не сдавался Алексей. – Теперь нет ни радио, ни печати! Откровенно, меня уже мутит от крови.

– Как-будто я ее жажду! – мне стало немного обидно.

– Да нет, я понимаю! Когда необходимо, то вопросов нет, но сейчас… Я бы отпустил его… А?

– Ладно, иди и делай свое дело!

Мне все больше и больше нравился этот парень. Я чувствовал, что он будет самым надежным помощникам. Именно такие люди – бесстрашные в бою, сильные в своей доброте, нужны были мне в осуществлении задуманного.

Я вернулся к пленнику.

– Послушай, ты сам участвовал в набегах?

– Нет, конечно. Я только говорил, что нам нужно, а добывали остальные. Я все эти дни был в Любомле.

– Когда ты приказал захватить стационар?

– Я узнал, что ты уехал и не возвращаешься уже четыре дня. Значит, погиб. Под рукой не было подходящей базы. Если бы я знал, что ты вернулся, я бы не пошел на это.

Он говорил искренне.

– Но ты приказал выгнать детей?

– Вот уж нет! Ты можешь спросить пленных, если их еще не расстреляли. Я как раз хотел сохранить людей, ибо это входило в мои планы создания большой изоляты. Ты посмотри, сколько я собрал продуктов! Я как раз рассчитывал, что кормить придется больше народа. Когда я узнал, что детей выгнали, я чуть не расстрелял командира группы захвата.

– Почему же ты мне об этом не сказал раньше?

– Ты бы подумал, что я изворачиваюсь, чтобы спасти себе жизнь!

– А почему сказал сейчас?

– Ты спрашиваешь – я отвечаю.

Он оставался верен себе до конца. Гордый даже перед лицом близкой смерти.

– Кроме того… – он замолчал, видимо не решаясь говорить…

– Что? Договаривай.

– Со временем, когда эти ребята подросли бы, я хотел иметь в их лице противовес своей команде, в которой, как ты верно заметил, большинство были уголовниками.

– Что же, это логично! – согласился я. «Итак, будем считать, что из уголовных преступников тебя можно перевести в политические противники», – решил я и подозвал бойца.

– Пойди, – шепнул я ему так, чтобы пленник не слышал, – к Борису Ивановичу и скажи ему, чтобы собрал в рюкзак продуктов на три дня, да не забыл положить в него флягу с водой и бутылку водки. Принеси сюда один автомат и два магазина к нему.