При первом посещении мне так и не удалось избавиться от сопровождающих меня бандитов и переброситься хотя бы несколькими словами с работающими в поле людьми. Я обратил внимание, что в поле было сравнительно много мужчин.

– Сколько у вас этих? – поинтересовался я у своих спутников.

– Где-то около шестисот.

– А мужиков?

– Двести наберется.

– Это все?

– Нет, еще в усадьбе. Ну,там больше баб.

– У вас большое хозяйство! – сказал я Можиевскому вечером, когда мы остались одни.

– Я думаю его расширить! К сожалению, все труднее и труднее добывать людей. Километрах в двухстах мы уже всех подобрали.

– И в Польше тоже?

– Да, но там очень мало кто остался. Больше – в Белоруссии. Здесь в лесах много глухих сел.

– А вы не пытались поискать среди них людей с техническим образованием или, по крайней мере, знающих технику? Ведь в селах должны были быть механизаторы.

– Вы представляете как мы их брали? Вы думаете, что они согласятся нам помочь? Лопатой копать – можно заставить, сено косить, пахать. Но попробуй заставить его показать свои знания и умение. Да он в жизни не признается!

– Но полевые работы не легче. Я думаю, что если бы по-хорошему, то многие согласятся работать по специальности.

– Полевые работы… Знаете, как их заставили работать? Не вышел один раз – порка, второй раз не вышел – повесят на площади. Вот и все методы убеждения. Хочешь не хочешь, а на работу пойдешь. После этого как с ними «по-хорошему»? Какая тут может быть ласка? Да если бы они могли, то всех нас живьем бы зажарили. Впрочем, это даже к лучшему.

– Почему? – не понял я его.

– Не понимаете? Если бы не эта ненависть, то мне бы не удавалось поддерживать среди моей шпаны дисциплину. А так, что бы ни происходило здесь, а караульные трезвы как стеклышко и ночью никто не заснет. Понимают, мерзавцы, чем это грозит. Вы смотрели грузовики? – резко переменил он тему беседы.

В усадьбе стояло около десятка грузовиков. Как я и предполагал, аккумуляторы их давно рассыпались. Можно было найти более-менее пригодные пластины и и собрать хотя бы один. Я объяснил Можиевскому ситуацию.

– Мне нужны помощники, которые хотя бы немного смыслили в технике.

– Где же я их возьму среди этих воров?

– Все же надо попробовать найти среди наших крепостных или как вы их называете?

Он внезапно расхохотался:

– Колхозниками! Колхозниками! У них даже председатель свой есть!

– Так вот, не может быть, чтобы среди двухсот взрослых мужчин не нашлось ни одного механизатора.

– Кто говорит, что нет? Есть, конечно! Но попробуй его выявить!

– Надо попробовать!

– Ну и попробуйте. Я скажу двоим своим ребятам, пусть поищут.

– Мне хотелось бы самому поговорить.

Он подозрительно взглянул на меня.

– Вместе, конечно, с двумя, а то и с тремя ребятами, – быстро добавил я, – иначе меня могут там просто придушить!

– Вряд ли посмеют, – успокоил он, – но чем черт не шутит! Ладно, я дам команду.

Меня всерьез начинало беспокоить то, что, находясь третью неделю в банде, я не продвинулся ни на йоту к намеченной цели. Где-то в подсознании Можиевского еще гнездилось недоверие, и меня не оставляли одного. Надо было как-то выходить из положения. Скоро пойдут дожди и дороги придут в полную непригодность. Правда, это не препятствие для танков и бронетранспортеров, но все-таки…

Можиевский открыл сейф и вытащил переданный мною при первой встрече перстень с бриллиантом. Он покрутил его и подошел ко мне.

– Красивая вещь! Как ты думаешь, – он снова перешел на «ты», – будет ли это когда-нибудь что-то стоить?

– Скорее всего да!

– Я вот тоже так думаю. Сейчас время накопить таких вещей побольше да поценней. Может быть наши дети ими смогут воспользоваться.

– Дети у вас есть?

– Были… два сына…

– Простите!

– Да что там! – он махнул рукой.

– А сейчас?

– Три девки! Есть и четвертая, да я не уверен, моя она или нет.

– Это от разных, конечно?

– А то как же! Вон, – он кивнул наверх, где были комнаты второго этажа, – живут там! Да что толку. Мне бы парня.

– А у кого-нибудь родился парень?

– В том-то и дело, что нет. А что?

Я разъяснил ему ситуацию. Он помрачнел.

– Честно говоря – не знаю.

– Так что же это? Навсегда?

– Вот оно что! А я-то думаю, что это у всех только девки родятся? Тогда выходит, что это все ни к чему…

И моя затея тоже…

– Ну, не так уж категорично. Должно пройти время.

– Время! Мне уже шестой десяток. Когда мне теперь сына ждать? Что я смогу лет через десять – если жив, конечно, буду?

– Останутся дочери.

– Дочери! Дочери! Какой от них толк? Что их ждет? Стать подстилкой, не больше. Ведь если девок будет так много, то и цена им как говорится, рупь за пучок в базарный день! Да-а! Обрадовал ты меня! – он грязно выругался.

– А что тут думать-гадать! – он встал, в глазах у него появился какой то дикий блеск. – Будем жить, пока живется! Хоть поживем напоследок всласть! А? – он толкнул меня кулаком в бок, – как ты думаешь?

– А что тут думать? Раз уж мы остались живы, почему и не пожить всласть?

– Вот это верно. Слушай, а ну, пойдем. У меня тут для тебя подарочек! – он спрятал перстень в сейф.

Мы прошли по длинному коридору, затем спустились по лестнице и еще раз поднялись во второе крыло здания. Здесь я никогда не был. Бросалось в глаза роскошное убранство. Ноги тонули в толстых коврах. На подставках стояли фарфоровые и хрустальные вазы. На стенах висели картины. Двери, выходящие в коридор, были занавешены толстыми шторами. Мне показалось, что за ними слышатся приглушенные голоса.

– Это моя квартира, – пояснил мне Можиевский, – я своих обормотов сюда не вожу.

– Кто же здесь убирает?

– А есть тут три бабы. Ну вот и пришли, – он открыл ключом дверь и мы вошли.

В комнате не было мебели. На коврах лежали шкуры белых медведей и там-сям виднелись разбросанные подушки. Окна были заложены кирпичом, оставляя небольшие просветы вверху. В углу, прижавшись друг к другу, сидели три девочки лет шестнадцати-семнадцати в коротких, едва прикрывающих тело, шелковых комбинациях.

– Уже приготовили, – констатировал Можиевский, – молодец, Семеновна! Свеженькие! Два дня назад привезли. Выбирай любую!

Говорят, человек ко всему привыкает. Казалось, участвуя в оргиях, я уже должен был быть готовым ко всему и, как говорится, нарастить себе толстую шкуру. Но здесь, когда на меня в упор смотрели три пары расширенных от страха глаз, мне стало нехорошо. Я пошатнулся. Можиевский по-своему понял мое состояние и расхохотался:

– То-то! Люб ты мне чем-то, потому и дарю тебе самое лучшее. Выбрал?

Не помня себя, я не глядя указал рукою на одну из них.

– А у тебя губа не дура! Ну да ладно! Выбрал так выбрал! Я своего слова назад не беру. Можешь забирать. Ах да! – он подошел к двери и закричал:

– Семеновна! Где ты, старая перечница? Иди сюда!

Через пару минут послышалось громкое сопение и на пороге выросла грузная фигура. С большой натяжкой можно было признать в ней женщину Это была настоящая горилла, с большим мясистым носом и черными густыми усами под ним. Полный портрет довершали массивные плечи и руки с узловатыми пальцами, торчащими из широких ладоней. «Горилла» недовольно уставилась на Можиевского.

– Семеновна, вот эту, – он указал на мою избранницу, – отведешь в его комнату. Накинь на нее что-нибудь. Да предупреди хорошенько, чтобы не брыкалась, а то отдам хлопцам!

«Горилла» шагнула в комнату и, схватив несчастную за руку, потащила ее вон.

– Ты иди к себе, а у меня еще здесь дела. Хочу немного потолковать с ними, – он вытолкнул меня за дверь и я услышал, как щелкнул замок.

Я стоял ошеломленный, еще не придя в сознание от увиденного и от предложения главаря банды. Внезапно из-за двери раздался приглушенный крик.

Бросившись бежать по коридору, я нечаянно столкнул с подставки хрустальную вазу, но она, упав на толстый ковер, не разбилась. Как в тумане я нашел выход и направился в свою комнату.

– Пан! – услышал я и обернулся.

В трех шагах от меня стояла «горилла». – Пан Виктор, – она оказывается знала мое имя, – не туда. Идемте. Пан Стефан приказал приготовить вам другую комнату.

Она повела меня на второй этаж. Остановилась возле одной из дверей и открыла ключом комнату.

– Вот тут вы будете теперь жить, – пояснила она. За дверью оказалась небольшая прихожая, которая вела в другую комнату.

– Возьмите это, на всякий случай, – она сунула мне в руки какой-то предмет, – может и не понадобится, девчонка подготовлена.

Это была плеть.

– Ну я пойду. Закройтесь, – она протянула мне ключ, – сюда не ходят, но кто знает, может быть по пьянке кто-то забредет и помешает, – она захихикала.

Если кто и подумал сейчас, читая эти строки, что я брошусь душить эту гориллу, потом возьму автомат и начну косить бандитов, а затем сам паду изрешеченный пулями, он ошибается. Ничего этого я не сделал. У меня уже были моменты, когда я мог сорваться и наделать глупостей. Сейчас, как никогда, я ясно понимал, что от моего поведения зависит жизнь и благополучие не только шестисот несчастных рабов, живущих поблизости от усадьбы, но и людей, оставшихся дома. Дома? Я поймал себя на том, что назвал общину, в которой нашел убежище, домом. Смогу ли я так ее называть? Да, если заслужу! Но для этого нельзя быть слабонервным хлюпиком. Нельзя выдать себя! И от моего поведения сейчас это тоже зависит. Если окажется, что я вел себя не так, а старая карга это, несомненно, обнаружит и донесет своему хозяину, я буду разоблачен. «Хорошо, – подумал я, – что они еще не связали меня кровью. Наверное, просто не было случая. А если бы? Смогу ли я тогда все трезво взвесить? Хватит ли нервов? Интересно, Штирлиц, не тот, что в кино, а его реальный прообраз, смог ли он сохранить чистоту рук? Я не говорю – помыслов. Помыслы легче сохранить. А вот руки? Как с ними? За что он получил, например, железный крест и благодарность рейхсфюрера? Вряд ли только за вежливые разговоры с пастором Шлагом».

Я повернулся к девушке…

– Как тебя зовут? – спросил я ее уже позже.

– Ильга…

– Ты что, литовка?

– Да… Ты меня не будешь бить? – спросила она тихо.

– Бить?

Она повернулась ко мне спиной. При свете догорающей свечи ясно были видны полосы на ягодицах и бедрах – следы плети.

– Кто это тебя?

– Старуха. Еще вчера… Там их было двое. Одна держала, а другая била.

– За что?

– Просто так. Это, они говорили, подготовка.

– А эти девочки?

– Их тоже. Ты меня не отдашь потом?

– Кому?

– Всем. Чтобы по очереди… Мне сказала старуха, что если я тебе не понравлюсь, то ты меня отдашь «хлопцам». Я тебе понравилась?

Боже, укрепи мою душу!

– Понравилась! Очень понравилась!

– Я старалась!

– Слушай, ты лучше не говори больше ничего.

Я чувствовал, что разревусь сейчас как мальчишка от стыда и ненависти, чувства неизгладимой вины перед этой хрупкой, еще не познавшей любви девочкой. Мысленно я поклялся, что ни один из бандитов не останется в живых!

Я пишу эти строки, чтобы читающий их понял и оправдал ту жестокость, с которой мы покарали бандитов. Как я теперь понимаю своего друга (надеюсь, он снова им будет), расстрелявшего без всякого сожаления моих бывших приятелей.

– Спи, Ильга, ничего не бойся. Я сделаю все, чтобы ты была… – я чуть было не сказал «счастлива», но вовремя осекся. О каком счастье можно было здесь говорить?

Я нежно погладил ее по голове.

– Я хотел сказать, что постараюсь заслужить, если не твою любовь, то твое прощение.

Я еще раз наклонился, поцеловал ее и почувствовал, что ее лицо все мокрое от слез. Она больше не могла себя сдерживать и зарыдала.

Нет! Теперь я глубоко убежден в одном. Понять, что такое гуманизм, впитать его в себя без остатка можно только, познав всю глубину бесчеловечности, жестокости и насилия. Только, возненавидев насилие, возненавидев всеми фибрами души и всеми клетками тела и мозга, можно выковать в себе действенное оружие против него. Это тяжелое и страшное оружие. Оно требует крепких рук, чтобы удержать его, и холодный разум, чтобы, не задумываясь, применить, когда требуется. «А ты сам? – шепнул мне внутренний голос, – тебя же пощадили, несмотря на то, что ты заслужил смерть. Чем ты отличаешься от Можиевского?» «Но я не делал ничего такого!» «Да, но ты собирался это делать. Тебя бы просто заставили это делать, как заставили сейчас!». «Но сейчас другое дело! Я должен!» «Ищешь оправдание? Но признайся, ты же с наслаждением овладел этим юным телом… Ты сейчас философствуешь, высказываешь свои мысли, можно сказать, похвально, но тогда… тогда у тебя на уме не было никакой философии… Что же ты сейчас лицемеришь?»

Этот мучительный диалог продолжался до самого утра. Голос звучал, он долбил мозг беспрестанно, с садистической жесткостью и злорадством, не давая заснуть. Уже рассвело, когда я на какое-то время забылся в тревожном сне. Я спал и не спал, находясь в каком-то оцепенении. Из него меня вывел резкий стук в дверь. Я быстро оделся и, прикрыв Ильгу одеялом, пошел открывать. У дверей стояла старуха.

– Иди, тебя ждут там, внизу, – и, чуть отстранив меня рукой, вошла в комнату.

По ее виду было ясно, что она получила соответствующие инструкции. Я задержался у двери, ожидая, что будет дальше. Старуха, однако, скоро вышла и, удовлетворенно кивнув головой, закрыла дверь на ключ и пошла по коридору.

Вот как! У нее, оказывается, свой ключ. Что было бы с девушкой и, возможно, со мной, если бы я проявил «рыцарское благородство»? Чем бы все это закончилось? Можиевский, видимо, еще не совсем доверял мне. Почему? Что это? Интуиция или я повел себя как-то не так? Что же все-таки вызывало его настороженность? Он часто присматривался ко мне во время так называемых «коллективных развлечений». Надо следить за собой! А может быть я слишком настаивал вчера на выявлении механизаторов? Сегодня об этом ни слова! Но ведь и ждать больше нельзя! Что же делать?

– Ого! – встретил меня возгласом Можиевский, – по твоему виду не скажешь, что ты провел спокойную ночь! Ну как?

– Она прелесть!

– То-то! – он удовлетворенно засмеялся, – ты отхватил самый лакомый кусочек. А у меня не особенно! Одна решила проявить характер. Но я ей дам возможность проявить его в другой ситуации!

Я догадывался, что это будет за ситуация. Мне вспомнились расширенные от страха три пары девичьих глаз. Было желание схватить чугунную пепельницу и размозжить ему голову.

Дверь приоткрылась, и показалась физиономия «гориллы». Можиевский вышел. Когда он вернулся через пару минут, лицо его выражало удовлетворение.

– Ну так что? Я подумал о нашем вчерашнем разговоре. Пожалуй, ты прав и надо попробовать. Я сомневаюсь, но чем черт не шутит. Если ты найдешь механизатора или техника, обещай ему все, что хочешь!

– Ты мне должен выделить охрану!

– Не бойся! Я вчера несколько преувеличивал. Разве что нарвешься на психа. Ладно, ладно! – заверил он меня, увидев, что я хочу возразить, – дам тебе двух ребят. Когда начнешь?

– Время не терпит. Летом, как я уже говорил, следует ждать визита «Армии Возрождения». Если к тому времени мы не будем вооружены, то…

– А ты боишься попасть к своим бывшим друзьям?

– Лучше сразу пулю в лоб! – я замолчал, показывая всем своим видом, что мне пришла вдруг в голову мысль.

– Ты что-то сейчас придумал? – не выдержал Мо-жиевский.

– Не знаю, как ты к этому отнесешься.

– Говори!

– Что если нападение на нас произойдет внезапно, до того, как мы будем готовы?

Можиевский молчал, но, видимо, мои слова на него произвели должное впечатление.

– Что ты предлагаешь?

– Мы можем уйти в танке! Ты и я! Тебя уж точно не пощадят, как и меня.

Можиевский посмотрел на меня с явным недоверием.

– А зачем тебе я?

– Что одному делать в этом мире?

Черты его лица снова разгладились.

– Ты прав. Но этот вопрос мы еще обсудим. Давай завтра.

Но на следующий день поговорить не удалось. Можиевский отправился с большим отрядом в очередную экспедицию. Обычно он не участвовал в них. Но на этот раз почему-то решил поехать сам. Его не было пять дней. За это время я тщательно проводил допросы «колхозников». Ко мне приставили двух бульдогов-бандитов, вооруженных автоматами. Я это учел и каждый допрос длился около часа. На второй день мои «бульдоги» начали скучать. Допрос проходил в небольшой комнате бывшего сельсовета. Я специально выбрал такое помещение. В нем было душно и я запретил курить. «Бульдоги» выходили по очереди курить, все дольше и дольше задерживаясь на крыльце, где под охраной еще двух бандитов стояла очередь вызванных для допроса.

Я ждал, когда и второму надоест сидеть рядом и он выйдет, оставив меня одного. Но, вероятно, они получили строжайшую инструкцию не оставлять меня наедине с допрашиваемыми.

Надо было принимать какое-то решение. С самого начала я стал писать «протоколы допроса», предлагая затем допрашиваемому расписаться под ним. Сделал я это для того, чтобы истощить терпение моих охранников. Но страх перед атаманом не позволил им оставить меня одного. Тогда я решился на отчаянный шаг. Один из допрашиваемых, мужчина лет сорока пяти, явно располагал к себе. У него был смелый взгляд. Держался он независимо. Звали его Василий Петрович Кандыба. Это был человек атлетического телосложения. Кроме того, я обратил внимание на его длинные пальцы со следами въевшегося металла. Несомненно, это был человек с техническими знаниями. Я решил рискнуть. Вместо протокола допроса я кратко изложил на листе бумага мою задачу с просьбой в конце помочь ее осуществить.

– Прочтите внимательно и проверьте, все ли верно я записал, – попросил я, протягивая ему лист бумаги.

Надо отдать должное: он ничем не выдал своего волнения. Кончив читать, он взглянул мне в глаза и четко произнес:

– Я согласен с вами работать. Извините, здесь я немного наврал! – он взял листок бумаги и разорвал его на мелкие части. – Пишите новый.

Он действительно был механизатором. Работал на машинах, комбайнах, знал слесарное и токарное дело.

– На сегодня хватит! Отпустите всех! – распорядился я. – А вы задержитесь.

Конвоиры облегченно вздохнули. Нудная работа кончилась!

– По распоряжению Можиевского, – сказал я охранникам, – этот человек, согласившийся работать с нами, уравнивается в правах с остальными и имеет право свободно посещать усадьбу и свой дом.

Конвоиры не возражали. Мы вернулись в усадьбу вместе с Кандыбой. Вскоре мне удалось с ним уединиться и все подробно обсудить. На всякий случай решили, что я завтра «выявлю» еще трех механизаторов. Так будет надежнее.

Теперь необходимо было выбраться в лес! Отсутствие Можиевского этому способствовало. Поскольку инструкции его вменяли охранять меня во время допросов, то гулять по лесу не возбранялось. Найдя тайник, я отослал сообщение и договорился о координации совместных действий. Здесь же, в тайнике, я взял свой пистолет и заменил автомат. Еще в первый день своего пребывания в банде я обнаружил, что бойки моего автомата аккуратно подпилены. Здесь, в лесу, я лишний раз убедился в этом, произведя пробный выстрел. Как я и ожидал, вместо выстрела послышался лишь щелчок. Забыл ли Можиевский о том, что мое оружие неисправно или же продолжал не доверять мне?

Впрочем, это уже не имело значения. Главное было сделано.

Можиевский вернулся к вечеру следующего дня. Его сопровождал большой обоз и с полсотни верховых. Обоз подъехал к усадьбе. На телегах, вместе с различным имуществом, лежали связанные пленники. Их было не менее ста человек. Среди них – почти сорок мужчин.

Спустя еще час, подгоняемое всадниками, пришло большое стадо.

– Как видишь, мы не теряем времени даром! – похвастался Можиевский, заметив меня в толпе встречающих обоз бандитов.

Пленников освободили от пут и проводили на широкий двор усадьбы. Вслед за этим началась сортировка. Бандиты выхватывали из толпы пленников молодых девушек и отводили в сторону. Временами тот или иной пленник падал на землю от удара дубинкой. Это были те, кто пытался помешать сортировке. Толпа была окружена бандитами, которые держали ее под прицелом. Когда сортировка была закончена, пленных мужчин погнали разгружать подводы. Часть имущества укладывалась у крыльца дома. Остальное, по-видимому, пожитки пленников, оставались на телегах. Затем колонну погнали в село. Вслед за ними ушли обоз с женщинами и стадо.

Возле новеньких уже суетились две старухи. Они осматривали каждую, щупали, заставляли поворачиваться. Отобрали человек пять и увели с собой.

– Остальные ваши! – бросил Можиевский бандитам.

Те довольно загоготали. Мои руки невольно сжали автомат. Еще секунда… «Дурак»! – мысленно обозвал я себя.

– Эй! – крикнул Можиевский своим приятелям. – Подождите до завтра! Сделаем представление! Им это тоже полезно посмотреть, чтобы были послушными.

Бандиты, очевидно, понимая о чем речь, отпустили несчастных, которые сразу же сбились в тесную кучку.

Снова появились старухи и увели оставшихся.

– Ну, чего ты меня не поздравляешь? – спросил Можиевский, подходя ко мне.

– Поздравляю…

– Что так кисло?

– Да нет…

– А, ты думаешь, что всех себе заберу? Ха-ха-ха! – он рассмеялся довольным смехом, – Успокойся, так уж и быть, подарю парочку!

– Спасибо!

– Потом скажешь!

– Откуда эти?

– Да мои хлопцы еще месяц назад обнаружили поселение в Мазовии. Вот только сейчас взяли. А как идет вербовка?

Я рассказал.

– Что, сразу четверых? Ну ты молодец! Как это тебе удалось?

– Пообещал послабление, еду получше… Как ты мне велел. Ну и потом, как бы тебе сказать… В общем, с людьми надо ласковее.

– Слушай! А ты не можешь так же провести вербовку ко мне в дружину? Там есть сильные мужики. Попробуй! Мне люди нужны! Особенно, если учесть то, о чем мы с тобой говорили.

– Попробую.

– Зайдем ко мне, – предложил он.

– Как у тебя идут работы? – спросил он, развалившись на тахте в своей любимой позе.

Он достал бутылку коньяка и разлил по рюмкам.

Я слегка пригубил. Это был армянский, трехзвездочный, самый мой любимый.

Он выпил свой залпом и громко крякнул.

– Ну так как?

– Аккумуляторы мы перебрали. Теперь два грузовика готовы к работе. Двое ребят занимаются ремонтом трактора. Если удастся, то к весне отремонтируем три штуки.

– Ничего, и на лошадях вспашут. Не это сейчас главное! Надо добывать тяжелое оружие.

– Сколько человек у тебя умеют крутить баранку?

– Ну, человек десять, а то и больше.

– Теперь есть два грузовика. Можно на них съездить на склады и привезти технику. Четверо ремонтников у нас уже есть. Мы их возьмем с собой. Возможно, придется повозиться.

– Добре. Не тяни только с этим!

– Я что? Можно и завтра.

– Завтра нет. Через пару дней. Завтра будет представление!

– А…

– Что же ты не спросишь, какое представление?

– Зачем раньше времени знать? Потом будет неинтересно!

Он зло расхохотался:

– Интересно будет! Обещаю! Ты все-таки не догадываешься?

– Это что? С той девицей?

– Угу!

– Не жалко?

– Надо! Это остальных держит в покорности. Кстати, новеньким как раз полезно посмотреть!

Завтра будет тебе представление! Лишь бы ты не ушел. Как бы отвечая на мои мысли он переменил тему:

– Ты вот что! Танк свой держи наготове. В случае чего мы с тобой должны… Ну, ты сам понимаешь!

– Он у меня постоянно готов. Горючего полные баки. Я его подогнал ближе к окну. В случае чего, могу прямо из окна и – в танк.

– Сколько в него может влезть?

– Чего?

– Человек!

Неужели он хочет взять с собой еще кого-то? Планы мои рушились.

– Пять человек.

– Достаточно! Если нам придется бежать, то не одним же скитаться? А? Прихватим пару баб! У меня тут есть одна из новеньких. Я присмотрелся. Красивая, стерва! Ее приготовят мне завтра. Ты можешь взять свою. Веселее будет.

– Хорошо! Только, не мешало бы сделать где-то в лесу тайных склад оружия и продовольствия.

– Ты говоришь дело. В ближайшие дни этим займемся.

Мне казалось, что последними словами я окончательно развеял его недоверие. Сейчас он мне скажет, чтобы я заменил оружие. Но он молчал.

Ночь эту я не спал, боясь пропустить начало операции. Под утро я разбудил Ильгу.

– Быстро оденься, – велел я, – и делай то, что буду делать я.

Я заранее приготовил для нее спортивную одежду. Не задавая вопросов она быстро оделась. До рассвета оставалось не более получаса. Наконец, до меня донесся гул летящих вертолетов. Я открыл окно и сбросил веревку. Быстро спустился и принял Ильгу.

– Залезай и сиди тихо! – велел я ей, открыв люк башни танка.

Сам бросился к дому. На крыльце уже появился Можиевский в сопровождении «апостолов». Он прислушался. Гул вертолетов раздавался со стороны села. Вскоре до нас донеслись пулеметные очереди и небо озарилось отблеском пожара. Это горел дом охранников. К гулким выстрелам пулемета присоединилась трескотня автоматов. Вскоре они затихли.

– Все!

Кто это сказал, я не заметил. Действительно, в селе все было закончено.

– Теперь пожалуют к нам! – проговорил Можиевский.

– Не думаю, что скоро!

Действительно, вертолеты затихли, видимо, сели. Сейчас там вооружаются бывшие рабы.

– Это почему же?

– Видишь ли, судя по всему, это небольшой десант. Я определил по гулу моторов – три-четыре вертолета. Значит – сорок человек. Скорее всего, они хотят взять нас «малой кровью».

– Не понял?

– Они хотят сберечь своих людей и вооружили сейчас ваших рабов. Если мы быстро ударим по ним сейчас, то сможем их смять!

– Ведь верно. Не надо тратить времени, – забеспокоился Можиевский. – А ну, быстрее! Всех туда!

Апостолы разбежались.

– Я сейчас! Жди меня в танке, как условились! – он скрылся в доме.

Я залез в танк и стал ждать, высунувшись из башни. Мимо меня пробегали бандиты, вооруженные автоматами и пулеметами. Вскоре показался Можиевский. Он тащил за руку девушку.

– Принимай! – крикнул он мне, подсаживая ее на броню танка.

Я подал ей руку и помог забраться в башню. Затем спустился сам и сел, ожидая Можиевского. В руке я зажал конец толстой капроновой веревки, привязанной к крышке люка. В люке появились его ноги, затем живот. Дождавшись, когда его голова будет над уровнем крышки, я с силой дернул за веревку. Тяжелая крышка обрушилась на голову бандита. Он обмяк и свалился вниз. Я закрыл люк и включил фонарик. Можиевский лежал без сознания.

– Свяжите его! – я подал женщинам заранее приготовленные длинные куски нейлонового шнура, – и покрепче.

Заняв место механика-водителя, я включил двигатель. Танк выехал из усадьбы. Впереди были видны бандиты, наступавшие тремя цепями на село. Им навстречу полыхнули очереди тяжелых пулеметов, заставив лечь. Один из «апостолов», завидев приближающийся танк, приподнялся, призывно размахивая рукой.

– Сейчас будет весело! – крикнул я Ильге.

Я остановил танк, перешел в башню и стал смотреть в перископ. Послышался свист снаряда и среди цепей залегших бандитов поднялся слой земли. Затем еще и еще. Со стороны леса, с трех сторон на луг выехали три танка. В воздухе снова появились вертолеты.

Я не успел дать и двух очередей, как все было кончено.

По полю сновали бывшие рабы, приканчивая раненых и собирая оружие. Ненависть их была настолько велика, что они не оставили в живых никого.

Можиевский застонал, приходя в себя. Я включил внутреннее освещение. Он смотрел на меня широко открытыми глазами, не произнося ни слова.

– Сейчас! Тебе будет легче. Представление продолжается! – пообещал я ему, направляя танк к усадьбе. В ее дворе уже стояли бронетранспортер и два грузовика.

На этом записки «тринадцатого апостола» кончаются и слово снова беру я.