Лето 1817 года
      Он явно молодился, строил из себя франта, хотя с первого взгляда было видно, что этому господину уже сильно за сорок. Такие мужчины Ребекку Трентон не вдохновляли, но дело было не в этом. Он был местным и, кажется, много знал обо всех в округе, а кроме того, что не менее важно, горел желанием поделиться этими знаниями с двумя привлекательными молодыми женщинами.
      Делая вид, что не замечает выразительных взглядов Маргарет Даунинг, своей кузины, Ребекка ласково улыбнулась Джошуа Стерлингу. Все трое стояли, опираясь на поручни, на палубе небольшого рейсового судна, которое медленно тащилось вдоль болотистых" берегов Южной Каролины.
      – То, что вы рассказали, безумно интересно, – проговорила Ребекка преувеличенно восхищенным тоном.
      Вы можете спросить, зачем ей было нужно так нарочито кокетничать с совершенно неинтересным ей человеком? А ни за чем. Такая уж у Ребекки была натура. Да и этот старый дурак вряд ли заподозрит ее в неискренности. К тому же не последнюю роль играло здесь еще одно обстоятельство: Ребекке было прекрасно известно, как раздражает Маргарет этот ее тон.
      Стерлинг просиял, польщенный вниманием Ребекки. Вернее, тем, что он принял за внимание.
      – Какая прелесть! Должен вам сказать, это очень приятно – познакомиться с двумя очаровательными молодыми англичанками, которые проявляют такой большой интерес к местной истории. Большинство девушек в наше время, мне кажется, абсолютно равнодушны к тому, что было в прошлом.
      Ребекка одарила его еще одной лучезарной улыбкой.
      – О, нам действительно все это очень интересно. Особенно что касается Берега Пиратов. Дело в том, что Эдуард Молино – наш дальний родственник, но мы практически ничего не знаем ни о нем, ни о его семье, ни о том, где он живет. Хотелось бы с вашей помощью немного рассеять наше неведение. Если это, конечно, вас не затруднит, сэр.
      Стерлинг посмотрел на нее и широко улыбнулся, показав большие желтоватые зубы. «До чего же он похож на старую клячу, – подумала Ребекка, едва сдержавшись, чтобы не улыбнуться. – Нельзя, чтобы он догадался, что я просто дурачусь, по крайней мере до момента, как он расскажет все, что знает о Береге Пиратов и о живущем там несколько необычном семействе Эдуарда Молино».
      – Так вы говорите, этот остров получил название Берег Пиратов, потому что в старину там действительно останавливались пираты?
      Стерлинг кивнул:
      – Да, конечно. В этом нет никаких сомнений. Местная легенда гласит, что там даже зарыты их сокровища, хотя, должен заметить, пока еще никому не удалось их найти.
      – А эти Молино? Когда они поселились на острове?
      – Я не могу сказать вам, леди, что мне известна точная дата, но, кажется, около пятидесяти лет назад Жан Молино купил этот остров, поселился на нем и построил для своей молодой жены Миньон дом, дав ему имя «Каприз». Впрочем, это только одно из названий.
      – Вы сказали «Каприз». Он так назвал свой дом? Это кажется мне очень странным.
      Стерлинг засмеялся и извлек из кармана огромный, отороченный кружевом льняной носовой платок, чтобы промокнуть лоб. «Какое везение, – думал он, – познакомиться с такими прелестными попутчицами. Они очаровательны, хотя и англичанки».
      Та, что пониже ростом, мисс Ребекка, она просто красавица. Чего стоят ее прелести, столь мило выпирающие во всех нужных местах. А потрясающие темно-голубые глаза в соединении с белейшей кожей и дивными белокурыми волосами? Разве это не восхитительно? Ему доселе еще не доводилось встречать женщину, до такой степени совершенную. Джошуа" Стерлинг был готов побиться об заклад, что и большинство мужчин-южан такой красавицы тоже не встречали. Скоро ее заметят все мужчины, это уж как пить дать, и он будет с гордостью рассказывать, что имел честь познакомиться с ней первым. Вторая девушка, мисс Маргарет, конечно, тоже достойна, чтобы посмотреть на нее разок, или, может быть, даже два. Она была вовсе недурна, но все же ее правильные черты лица, шелковистые каштановые волосы и примерно такого же цвета глаза не шли ни в какое сравнение с ослепительной красотой ее кузины.
      – Сэр, так вы расскажете нам, почему дом дяди Эдуарда у вас называют «Капризом Молино»?
      Стерлинг вдруг понял, что пауза затянулась, и даже слишком, поскольку он задумался и молчит. Он смутился, засуетился и даже слегка взволновался. И было отчего. Попробуйте сами глядеть на Ребекку Трентон, особенно когда она стоит рядом и особенно если вы мужчина, и при этом не взволноваться.
      – Да, да, конечно… Прошу прощения, мэм. Я просто пытался вспомнить детали. Конечно, кто-то из друзей отца вашего дяди, из местных, так назвал этот дом. Сам же Молино – очень пристойно и мило: «Дом мечты». Однако, должен заметить, архитектура этого строения была весьма смелой, особенно для тех времен. Он и сейчас подавляющему большинству окрестных жителей кажется весьма необычным.
      – «Дом мечты». Какое чудесное название! Маргарет, правда звучит красиво?
      Ребекка дернула Маргарет за рукав, кажется, не слишком нежно, и многозначительно посмотрела. Подруга должна понимать: если она немедленно не присоединится к разговору, то Ребекка рассердится.
      Маргарет тяжело вздохнула. Чего уж там, она всегда уступала Ребекке то в одном, то в другом, а если посмотреть правде в глаза, то во всем. И продолжается это так давно, что и упомнить невозможно, когда началось. Она всегда восхищалась кузиной, ее красотой, жизнерадостностью. И все же нередко ей хотелось, чтобы Ребекка поменьше демонстрировала свое превосходство, была не так остра на язык и более терпима к желаниям других. Действительно, то, что собирался рассказать мистер Стерлинг, было довольно интересным. В другое время она бы с удовольствием послушала его. Но не сейчас, не в данный момент, поскольку она смертельно устала. Они плыли из Индии много дней, и это было тяжелое путешествие, исключительно тяжелое. А тех трех дней, проведенных в Чарлстоне, едва ли было достаточно, чтобы восстановить силы и хоть немного поднять настроение.
      И вот теперь они снова плывут, направляясь к острову, о котором им известно только то, что он действительно существует и владеет им их родственник Эдуард Молино, с которым они даже не знакомы. Из того, что Маргарет удалось прочитать о Соединенных Штатах, она сделала вывод, что цивилизация менее всего коснулась именно южной части страны. Как может Ребекка оставаться такой беззаботной? И откуда у нее столько энергии и силы?
      Да уж ладно. Все равно легче делать так, как хочет Ребекка. Это лучше, чем ссориться.
      – Это очень романтично, мистер Стерлинг, так назвать дом, – произнесла Маргарет после небольшой паузы. – Асам остров? Он тоже красивый? Большинство островов, мимо которых мы проплывали, мне показались несколько дикими. Они что, необитаемые?
      Стерлинг улыбнулся. Ему было приятно, что эти милые девушки так внимательно его слушают.
      – Тот остров, куда вы направляетесь, милые леди, разумеется, обитаемый и к тому же очень красивый. Но должен сказать, сейчас там совсем не то, что было в прежние времена. Просто ни в какое сравнение не идет. Эдуард, конечно, следит за домом и прилегающими окрестностями, но что касается основной части острова, то боюсь, она вернулась к своему естественному состоянию.
      Последнее замечание мистера Стерлинга невольно заинтриговало Маргарет. Она даже подалась вперед.
      – Что вы имеете в виду, сэр? В каком же состоянии, кроме «естественного», может находиться остров?
      Стерлинг усмехнулся.
      – Конечно, я никогда не видел остров в те времена, о которых идет речь, для этого я еще… хм… недостаточно стар, но мне приходилось слышать рассказы, а кроме того, остались кое-какие картины и наброски, сделанные художником по имени Полидоро, очень знаменитым в те годы. Он был близким другом семьи Молино. В те дни остров имел совершенно сказочный вид: его пересекало множество аллей, широких и узких, повсюду были разбросаны павильоны в виде роскошных дворцов и замков, окруженные садами, где произрастали редкие породы деревьев, диковинные растения. И это помимо главного дома, о котором я уже упоминал. Жан Молино называл остров своим волшебным королевством, и, насколько я понимаю, так оно и было. Мне рассказывали, что он правил своим маленьким островом как настоящий король; у него даже был свой двор, который составляли, друзья и приятели. Большинство из них тоже были знамениты, каждый по-своему. Это было довольно своеобразное общество: знаменитости разбавлялись некоторым количеством мало знаменитых, а те, в свою очередь, – едва знаменитыми. Говорили… – Он бросил беглый взгляд на Ребекку. – Но вот этого, пожалуй, мне рассказывать не следует. Поскольку это может вас смутить и некоторым образом даже оскорбить. Ведь две такие благовоспитанные молодые леди…
      Понимая, что сейчас должно последовать нечто пикантное, возможно, даже слегка скандальное, Ребекка бросила на него кокетливый взгляд и поощрительно улыбнулась.
      – О, да вы хитрец, мистер Стерлинг! Прошу вас, продолжайте. Не дразните нас.
      Стерлинг воспользовался предлогом, чтобы ближе придвинуться к Ребекке, и украдкой бросил взгляд, отнюдь не невинный, на ее волнующе покачивающиеся округлости чуть повыше декольте. Стерлинг довольно регулярно посещал званые вечера и поэтому мог сказать о себе, что понимает в женской одежде, насколько она модна. Он был уверен, что Ребекка одета очень модно, даже шикарно, а кроме того, все очень шло ей к лицу.
      Платье было из дорогого тонкого батиста, оно превосходно очерчивало ее стройную фигуру. Поверх была надета длинная мантилья, похожая на плащ с прорезями для рук из ярко-голубой шелковой ткани, отделанной голубой атласной лентой. Из-под мантильи виднелись туфельки из тонкой кожи, гармонирующей по цвету с отделкой. В руках Ребекка держала изящную сумочку, по-видимому, сшитую из того же материала, что и туфельки. А весь ансамбль завершала элегантная отлендская шляпка, которая, хорошо сочетаясь с мантильей, подчеркивала красоту лица Ребекки, ее светлых кудрей, как хорошая рама усиливает впечатление от талантливой картины. «Потрясающее дитя, – подумал Стерлинг. – И самое главное – грудь. Грудь у этого дитя поистине изумительная».
      В этот момент корабль качнуло, и Стерлинг сделал движение поддержать Ребекку, но та поспешно отстранилась.
      – Что-то ветерок мне не нравится, – быстро произнес Стерлинг, стараясь скрыть смущение. – Похоже, надвигается летний шторм, какие в эту пору здесь не редки. Но, я думаю, прежде чем он начнется, вы успеете сойти на берег. А вот насчет себя не уверен – скорее всего мне повезет меньше. Так на чем же я остановился?
      – Вы начали рассказывать о каком-то скандальном эпизоде, который, если я правильно поняла, имел отношение к «придворным» Жана Молино. – Глаза Ребекки заметно похолодели, и Стерлинг, горя нетерпением снова вернуть ее расположение, поспешил продолжить:
      – Да, да, конечно. Итак, как вам теперь известно, Жан Молино шел впереди своего времени. Сам он был натурой артистической, очень хорошим художником и скульптором. Именно по его эскизам был построен «Дом мечты» и украшен остров. Большинство его друзей также принадлежали миру искусства – художники, писатели, артисты, певцы; кроме того, его неизменно окружали тонкие ценители искусства. Молино часто приглашал их всех на остров, где они с женой устраивали роскошные и, если верить тому, что рассказывают, несколько шокирующие приемы.
      – Но все же каким он был? Это вам известно?
      – Как я уже говорил, он был очень обаятельным человеком, красавец и к тому же умница. Еще я слышал, что он был вспыльчив и имел довольно жесткий характер. Порой он впадал в настоящую ярость, но эти приступы гнева длились недолго. Также рассказывали, что «странные» роскошные приемы как раз и доставляли ему наибольшее удовольствие.
      Ребекка заметила, что при этих словах Маргарет отпрянула назад, и глаза ее заблестели.
      – Странные, вы говорите? – спросила она. – И в чем же заключалась их странность, мистер Стерлинг?
      – Ну, это ведь все слухи, моя леди, причем очень старые. Однако дыма без огня, как говорится, не бывает. Вы согласны? Во всяком случае, я передаю только то, что слышал сам. А именно: Эдуард и Миньон совершали на этом острове странные ритуалы и играли в не менее странные игры, причем в этих развлечениях было дозволено принимать участие даже детям. Я думаю, большей частью это были обычные оргии. Знаете, когда все, напившись, расходятся на ночлег, а потом всю ночь путешествуют из одной спальни в другую…
      От ужаса у Маргарет даже перехватило дыхание, она почти вскрикнула.
      – О, моя дорогая леди, прошу извинить меня, – поспешно произнес Стерлинг, сделав вид; что раскаивается в содеянном. – Я, кажется, забылся. Прошу вас, простите меня.
      Маргарет отвернула лицо, но Ребекка, уверенная, что этот старый прохвост прекрасно ведает, что творит, только сдержанно кивнула.
      – Итак, они были очень искушенными людьми, Жан Молино и его супруга. И довольно странными, не правда ли? Они, по-видимому, давно уже умерли?
      Стерлинг опустил голову, обеспокоенный тем, что зашел в своих рассказах слишком далеко и потерял симпатии слушательниц.
      – Да, конечно, они умерли много лет назад. Но даже то, как они умерли, было необычным. Миньон Молино была найдена в одной из комнат башни. Она лежала вся в белом со скрещенными на груди руками. Говорят, что докторам так и не удалось выяснить причину ее смерти. А Жан… – Здесь Стерлинг понизил голос и изобразил на лице таинственность. – Жан был найден повешенным в охотничьей комнате. Первым это обнаружил их сын, ваш дядя Эдуард. Сначала отца, потом мать. Он был тогда еще совсем ребенком. Можете представить, каким это для него явилось потрясением!
      Тонкое нервное лицо Маргарет побледнело.
      – Ребекка, кажется, мне следует спуститься в каюту и начать собирать вещи. Если ты не возражаешь, я так и сделаю. Может быть, ты тоже пойдешь со мной? Скоро уже пристань, не так ли?
      Улыбнувшись понимающе и одновременно снисходительно, Ребекка погладила плечо кузины.
      – Ну конечно, дорогая. Я тоже иду. Уже давно пора собрать наши вещи. – Получив от Стерлинга некоторую информацию, ей теперь хотелось поскорее от него избавиться. – Понимаете, мистер Стерлинг, Маргарет очень плохо переносит морские путешествия, а я об этом и думать забыла. Но наша маленькая беседа была чрезвычайно интересной. Большое спасибо, сэр, за вашу доброту и любезность. Вы так чудесно все рассказали. Теперь мы знаем хотя бы кое-что о Береге Пиратов и об истории семьи Молино.
      Палуба резко накренилась, но Стерлинг все же сумел изобразить низкий поклон.
      – Беседа с вами доставила мне огромное удовольствие. Я надеюсь, вы позволите пригласить вас в гости, пока вы будете на острове. Как я говорил, мой дом находится в Бофоре, на острове Порт-Ройал, оттуда до Берега Пиратов рукой подать. Не скрою, буду очень счастлив, если удостоюсь приглашения и от вас. Бофор – ближайший город, куда все приезжают за покупками.
      С трудом представляя себе обстоятельства, которые бы вынудили ее пригласить этого человека, Ребекка все же грациозно склонила свою головку:
      – Разумеется, сэр, благодарю за приглашение. А теперь я должна идти. Пора собираться. О! Мы уже приближаемся к Берегу Пиратов?
      Взгляды всех троих одновременно обратились к носу корабля. Это получилось даже забавно, как будто они были куклами, головы которых чья-то рука дернула за ниточку. Там впереди виднелся холм, покрытый яркой зеленью. Казалось, он плыл по морю.
      Стерлинг подался чуть вперед.
      – Ну конечно. Конечно! – произнес он, показывая на видневшиеся впереди темные очертания острова. – Это Берег Пиратов. Подумать только, как незаметно пролетело время. Общество очаровательных молодых леди было для меня столь приятным, что путешествие, кажется, длилось лишь мгновение.
      Ребекка схватила кузину за руку.
      – Вот он перед нами, Маргарет, – восторженно проговорила она. – Берег Пиратов! Интересно, что нас там ждет?
      На деревянном причале Берега Пиратов их встречал Арман Молино. Он стоял широко расставив напряженные ноги, сцепив ладони за спиной. Его загорелое жесткое лицо, как всегда, было угрюмо, отчего он выглядел старше своих двадцати четырех лет. Впрочем, Арман окреп довольно рано и уже в подростковом возрасте казался не мальчиком, а мужчиной. Рядом с ним на корточках сидели двое чернокожих – один совсем юноша, другой много старше.
      Арман уныло следил за приближающимся судном. На плантации было полным-полно работы, а тут это. У него не было ни вкуса, ни таланта для выполнения задачи, возложенной на него отцом. Этих дальних родственниц, которые свалились как снег на голову и вот сейчас прибывают со своими баулами и чемоданами, вполне мог встретить кто-нибудь другой. А так фактически вся вторая половина дня пошла насмарку. Молодых женщин с их багажом придется сопровождать до дома, и к тому времени, как он от них избавится, рабочий день кончится – прошедший впустую не только для него, но и для двух работников, которых он оторвал от дела. А иначе с таким количеством багажа разве справишься? Нельзя сказать, что Арман хорошо разбирался в женщинах, но ему казалось, он знал их достаточно, чтобы быть уверенным: у этих двух новоявленных родственниц, приехавших погостить, будет полно вещей.
      Если бы только Жак был дома – ведь эта работа как раз для старшего брата. Но Жак поехал с отцом в Саванну, где у Эдуарда были какие-то дела. Жак, уж конечно, нашел бы, о чем поговорить с этими двумя молодыми женщинами. Он галантный, обаятельный; наверняка такая обязанность пришлась бы ему по душе. Эдуард тоже мог бы без труда встретить девушек. Ведь только он, Арман, единственный в семье был совершенно несветским человеком и к тому же лишенным всякого желания общаться с кем бы то ни было, особенно с молодыми женщинами. Впрочем, ему недоставало еще многого из того, что его отец желал бы в нем видеть.
      Поднялся легкий ветерок, и волнение на море усилилось. Остров Берег Пиратов находился всего в нескольких милях от берегов Южной Каролины. Он был не сильно удален от группы островов, к которой принадлежал, однако в ветреную погоду войти в бухту было довольно трудно. А как раз сейчас все говорило о приближении шторма.
      Похоже, приближающемуся к причалу пакетботу придется несладко. Он идет как раз с подветренной стороны. Крупные губы Армана скривились в легкой усмешке. Можно представить, что за вид будет у кузин, когда они сойдут на берег. А в том, что они не такие уж опытные морские путешественницы, Арман был уверен. Эта мысль неожиданно доставила ему удовольствие. Почему, он и сам не мог понять. Может, потому, что, промокшие насквозь, измученные морской болезнью, они не будут иметь перед ним никаких преимуществ. И он, встречая их, будет чувствовать себя менее скованно. Родственницы они, конечно, дальние, но все-таки надо честно признать: радоваться их жалкому состоянию после шторма не столь уж благородно.
      Тем не менее уныния у Армана несколько поубавилось. Он сделал знак двум чернокожим слугам, сидящим на корточках, и они вместе двинулись к краю причала, чтобы быть готовыми встретить прибывающих.
      Первое впечатление о кузинах у Армана было смазано суматохой причаливания. Яркие одежды, бледные лица, высокие голоса – это единственное, что он уловил.
      Когда море неспокойно, хотя волнение было еще довольно легким, сойти по трапу на причал – задача непростая, а если учесть, какие узкие у этих молодых женщин платья, то и подавно. Первая дошла примерно до середины трапа и застыла, как будто примерзла. Арман быстро взбежал наверх, подхватил ее на руки и, перенеся на причал, поставил на ноги. Пошатываясь, с широко раскрытыми глазами (то ли от удивления, то ли от страха), она крепко ухватилась за поручень. Одета девушка была во что-то розовое. Арман бросил на нее взгляд и подумал: какая хорошенькая!
      Снова повернувшись к трапу, чтобы помочь второй, он увидел, что та вполне справляется сама. Она ступила на причал, и он замер, будто его оглушили дубиной по голове. Такой женщины он еще не видел. Никогда. Казалось, она вообще не принадлежала человеческому роду, а материализовалась из пропитанного штормовым ветром жемчужно-серого воздуха, внутри же ее горела какая-то неведомая волшебная лампа. Это было похоже на ожог. Вид ее, казалось, ослепил Армана. Он знал, что стоять так долго и молча смотреть неприлично, но не мог сдвинуться с места. Это была самая великолепная женщина, какую он когда-либо видел.
      И только заметив, что бездонные темно-голубые глаза изучают его с веселым любопытством, Арман наконец встрепенулся, чувствуя себя ужасно глупо и одновременно злясь, что допустил такую оплошность.
      Слуги начали таскать вещи – их оказалось действительно много, тут он не ошибся, – и Арман был рад возможности на некоторое время удалиться, чтобы проследить за выгрузкой багажа.
      Когда тянуть больше было нельзя, потому что все вещи уже были выгружены, он приблизился к девушкам и неуклюже поклонился.
      – Арман Молино, к вашим услугам. Я приехал встретить вас и проводить до дома. Добро пожаловать на Берег Пиратов и в «Дом мечты». – В эти слова, кроме формальной вежливости, он постарался вложить искреннюю любезность.
      Та, что повыше, которую он перенес на причал, слабо кивнула. Ее лицо было очень бледным. Когда их взгляды встретились, она слегка качнулась.
      – Меня зовут Маргарет, – произнесла она с явным британским акцентом. – Я не очень хорошо себя чувствую. Я была бы очень признательна…
      Арман снова поклонился:
      – Конечно. Я понимаю, вы устали. Вон там стоит наш экипаж. Через несколько минут мы будем дома. Сейчас ваш багаж погрузят в фургон. Прошу вас, следуйте за мной.
      Развернувшись, он двинулся туда, где на дорожке, ведущей к причалу, стоял изящный фаэтон, а рядом с ним – большой деревянный фургон.
      Ребекка, несомненно, тоже устала, да и дышалось сейчас тяжело, потому что густой воздух был пропитан влагой, но, несмотря на все это, внутри ее закипал восторг. Мистер Стерлинг был прав уже хотя бы в одном: остров, по крайней мере то, что можно было увидеть с причала, даже сквозь дымку тумана казался невероятно красивым. Узкая белая полоска песчаного берега, а дальше волнистые дюны, поросшие очаровательным прибрежным тростником, а еще дальше – лес, настоящий лес с высокими деревьями, переплетенными лианами, с буйной растительностью. От него исходил терпкий, влажный цветочный аромат, как от гигантской оранжереи.
      – Смотри, – прошептала она, наклонясь к Маргарет, – здесь все кажется просто волшебным.
      Их ожидал небольшой, но роскошный фаэтон, в который была впряжена лошадь превосходной породы, крепко сбитая, хорошо сложенная гнедая. По-видимому, дядя Эдуард – действительно ценитель прекрасного. Но самое главное, он имеет возможность обладать этим прекрасным.
      Что же до молодого человека, который приехал их встречать, этого кузена Армана – хм… ему нужно учиться и учиться хорошим манерам, хотя следует признать – он симпатичный, немного диковат, но симпатичный. Одет Арман был в обтягивающие брюки из тусклой коричневой ткани и высокие сапоги. То и другое выгодно подчеркивало его крепкие ноги. Голубой фрак был хорошо пошит и опять же подчеркивал его широкие плечи, а белый жилет приятно контрастировал с черными волосами, хотя они, несомненно, требовали хорошей стрижки. «Неужели вся семья у них такая красивая? – подумала Ребекка. – Остается только надеяться, что не у всех столь же плохой характер».
      Она посмотрела на Маргарет и почувствовала стыд, заметив, какой усталой и изможденной выглядит кузина. Ее обычно розовое лицо было сейчас белым как полотно, а под глазами образовались темные круги. Ребекка поняла, что не следовало требовать, чтобы Маргарет тогда стояла с ней на палубе, лучше было дать ей отдохнуть. Но что делать, если Ребекка была полна энергии и ее распирало от любопытства. Она знала, что Маргарет не имеет и половины той физической выносливости, какая есть у нее, и тем не менее всегда позволяла себе забывать об этом, если это мешало какому-нибудь ее желанию. Нет, так нельзя – надо все же стараться быть менее эгоистичной.
      Она нежно погладила руку кузины:
      – Пошли, Маргарет. Доедем до дома, там ты сможешь полежать и отдохнуть.
      Маргарет подняла на кузину благодарные глаза. Несмотря на своенравный характер, Ребекка иногда могла быть на удивление внимательной и доброй. За эти, неожиданные проявления доброты – вероятно, именно потому, что они были не столь уж частыми, – Маргарет чувствовала к ней признательность даже большую, чем если бы такое происходило постоянно.
      Чуть отвернув в сторону лицо, Арман помог девушкам подняться в экипаж, сел сам и тронул лошадь. Они двинулись по хорошо ухоженной дороге, уходящей от пристани в лес, под высокие деревья, в заросли ярких цветов.
      Все это было, конечно, очень красиво, но Маргарет от буйной растительности, от ее чрезмерности почему-то было не по себе. Надвигалась гроза, воздух был необыкновенно тяжелым, отчего ей казалось, будто на плечи накинули влажную горячую простыню. Уже не в первый раз с начала их путешествия Маргарет засомневалась в правильности того, что они с Ребеккой предприняли, и ей опять захотелось вернуться назад к родителям, в Пуну . У нее был необыкновенный дар, который одновременно и смущал ее, и пугал; она избегала говорить о нем. Дело в том, что ее посещали видения, странные видения из будущего. Этим даром Маргарет была наделена с детства. Они досаждали ей, эти видения, мучили ее, но Маргарет не могла от них избавиться. Они приходили во сне, правда не часто, но важно, что в дальнейшем все ее видения так или иначе сбывались. В большинстве случаев. Так вот, перед началом поездки у нее было какое-то неприятное предчувствие, где-то внутри, был какой-то неясный сон. Но ее родители, так же как и родители Ребекки, настаивали на этой поездке, сильно настаивали, и поэтому поделиться с ними своими опасениями она не рискнула. А кроме того, что, собственно, она могла им сказать? Ей что-то приснилось, а что – она сама толком не Знала.
      И вот теперь, сидя в шикарном фаэтоне, который быстро летел, подпрыгивая, по узкой лесной дороге. Маргарет бросила взгляд на сияющее лицо Ребекки и пожалела, что не может так же бесстрашно и восторженно смотреть в свое будущее. Ребекка всегда с нетерпением ждала нового в своей жизни. «Ладно, – подумала Маргарет, – в конце концов, мои предчувствия не всегда оправдываются. Может, на этот раз страхи объясняются просто тем, что мне двадцать один год и я первый раз в жизни надолго оставила свой дом и родителей».
      В смятении чувств она крепко сжала руку Ребекки, словно пыталась с помощью этого прикосновения позаимствовать у кузины немного ее силы и бодрости духа. Они приближались к «Дому мечты», где их ждали хозяева, Эдуард Молино с супругой. Какое оно, это загадочное семейство Молино, о котором мистер Стерлинг рассказал так много интригующего?

      В фаэтоне было тесно. Втроем они едва там поместились, и Ребекка остро переживала оттого, что ее бедро касается бедра Армана. Разумеется, не потому, что это ее как-то волновало, а потому, что они были едва знакомы. Впрочем, тепло его тела, которое она чувствовала сквозь тонкую материю платья, было не так уж и неприятно. Пожалуй, можно даже сказать, что это ее слегка возбудило. Во всяком случае, Ребекка почувствовала, что у нее сильнее забилось сердце. Конечно, Арман несколько неотесан, но зато очень красив и полон какой-то скрытой энергии. Определенно, он очень сильный.
      Она задумчиво улыбнулась, представив, что чувствует он, касаясь ее. Ребекка была девственница, но; несмотря на это, имела большой опыт общения с мужчинами и полагала, что знает многое об их побуждениях и вообще о мужской природе.
      У нее не было никаких сомнений, что она рождена властвовать над мужчинами, потому что с раннего детства ее красота притягивала их к ней, как бабочек – свет. Взрослея, Ребекка стала замечать, что при ее приближении с ними происходит что-то странное.
      В определенном смысле это выглядело довольно комично. В ее присутствии мужчины заливались краской, начинали заикаться; но это еще не все – стоило только подойти поближе, и можно было заметить и кое-что другое. Нет, до чего же легко заполучить мужчину! Просто надо приблизиться и слегка наклониться, чтобы он мог увидеть, что у нее за вырезом декольте. Долго, конечно, смотреть позволять не надо. Совсем немного, чуть-чуть. Это было так легко, что Ребекке даже становилось скучно.
      Ее же собственные чувства обычно находились полностью под контролем. И вот сейчас, сидя прижавшись вплотную к красавчику кузену, она находила странным, что чувствует во всем теле какое-то внезапное, непривычное для нее возбуждение.
      Желая отвлечься, Ребекка наклонилась вперед, пытаясь сквозь пышную зелень, которая нависала над дощатой изгородью, протянувшейся по обе стороны дороги, разглядеть намек на павильоны в виде старинных замков и бельведеров, которые, как рассказывал Стерлинг, в прежние времена возвышались на острове. Ей также очень не терпелось увидеть дом. Что имел в виду Стерлинг, говоря о его необычности? И в чем особенность его архитектуры?
      Но вдруг фаэтон неожиданно качнулся и выехал на кольцеобразную подъездную дорожку, выложенную измельченным белым камнем. Рядом с дорожкой раскинулся великолепный парк, в центре которого находился небольшой золотисто-желтый павильон со странным орнаментом.
      Увидев павильон, Маргарет от удивления слабо вскрикнула, но вот показался и сам дом – «Дом мечты». Тут уж Ребекка не выдержала и вся подалась вперед, так что сползла прямо на край сиденья.
      Это было огромное здание – не здание, а дворец. Настоящий дворец. Приближался вечер, и собиралась гроза, отчего все кругом стало серым, но даже при таком освещении бледно-золотистая штукатурка, которой был отделан «Дом мечты», сияла. Ребекка никогда не была в Китае, но видела изображения китайских дворцов. Так вот, это огромное сооружение было похоже на китайские дворцы. Неудивительно, что вид этого дома-дворца наводил страх на местных жителей. Здания, какие Ребекка видела во время их короткого пребывания в Чарлстоне, в том числе и очень старые, все были построены в геор-гианском стиле, более новые – в федеральном, напоминавшем архитектуру времен регентства. Однако ни одно из них и близко не напоминало это прекрасное диковинное сооружение со странным изгибом крыши и причудливыми резными свесами, венчающими карниз. Фасадом дома являлась длинная тенистая терраса, верхняя часть которой продолжала изгиб крыши. Ее поддерживали высокие колонны, расписанные светящимся лаком – особой золотистой глазурью тоном темнее, чем штукатурка дома.
      Входом в дом служили великолепные двойные двери, располагавшиеся в центре, отделанные медью с какой-то особенной чеканкой, однако издалека Ребекка не могла рассмотреть детали.
      Две зарешеченные галереи еще больше увеличивали размеры дома. Их поддерживали такие же колонны, как и фасадные. Эти два крытых перехода шли по обеим сторонам дома параллельно изгибающейся подъездной дорожке и были увиты виноградными лозами, цветущими вьюнами. Подле колонн, а также в парке среди зелени, что окружала дом, располагались экзотические статуи в восточном стиле. Эффект от всего этого был просто ошеломляющим, ослепительным. Неудивительно, что Жан Молино, по эскизам которого был построен дом, назвал его «Домом мечты».
      От подъездной дорожки к площадке перед домом вела широкая мраморная лестница с десятью ступеньками. Наверху лестницы стояла высокая темноволосая женщина в модном платье из ткани во французскую полоску, а рядом с ней – стройный мужчина в облачении зажиточного выходца из Ост-Индии.
      – Господи, кто это такой? – воскликнула Маргарет.
      Ребекка разделяла изумление кузины. Для них было странно и неожиданно обнаружить выходца из Ост-Индии здесь, в Америке. Как попал он сюда, в эти далекие края, и почему ожидает их вместе с этой женщиной? Впрочем, Ребекка не сомневалась, что эта женщина – Фелис, жена дяди Эдуарда и мать Армана и Жака.
      Когда гнедая приблизилась к утрамбованной площадке перед ступенями, из-за дома тут же выскочил улыбающийся чернокожий подросток, и Арман бросил ему поводья. Видно было, что мальчику доставляло огромное удовольствие перегнать экипаж к конюшне.
      Арман сошел на землю, молча повернулся и помог спуститься сначала Маргарет, а затем Ребекке.
      Опираясь на предложенную Арманом руку, Ребекка мельком взглянула на него. Прояви он хотя бы чуточку дружелюбия, она, уж так и быть, была готова одарить Армана подобием улыбки. Но его темные глаза отрешенно смотрели прямо вперед, и Ребекка испытала незнакомое чувство: впервые было задето ее женское самолюбие, впервые ее отвергали. «Ах вот, значит, какая ты дубина! Ну уж нет, больше никаких попыток завязать дружеские отношения я предпринимать не буду! Это уж определенно!»
      Взяв Маргарет за руку, она начала подниматься по широким ступеням, ведущим к террасе, с любопытством вглядываясь в две фигуры, стоявшие наверху. Арман шел сзади.
      Женщине было по крайней мере лет сорок пять, но выглядела она все еще привлекательной. У нее было спокойное мягкое лицо и добрые карие глаза, от которых исходило ласковое тепло.
      Стоявший рядом мужчина – сейчас его можно было рассмотреть получше – имел внешность типичного индуса: хищный нос, глубоко посаженные черные глаза и светло-коричневая кожа. Его тонкие губы не улыбались, и казалось, не улыбались никогда; впрочем, лицо его не выражало вообще никаких эмоций. Ребекка снова удивилась его присутствию здесь. Судя по одежде, он принадлежал к высшей касте, хотя никаких кастовых знаков на лбу не было.
      Когда они взошли на террасу, Ребекка отпустила руку Маргарет и сделала шаг вперед.
      – Тетя Фелис!
      Женщина широко улыбнулась, взяла Ребекку за плечи, посмотрела внимательно, а затем расцеловала в обе щеки.
      – Вы, должно быть, Ребекка! Конечно, в этом нет никаких сомнений. Ваша матушка так описала вас, что не узнать невозможно.
      Она отпустила Ребекку и повернулась к Маргарет. Та держалась довольно скованно, а когда Фелис ее обняла, вообще смутилась.
      – А вы, значит, Маргарет. Я очень рада видеть здесь вас обеих. Добро пожаловать в «Дом мечты» и на Берег Пиратов. Надеюсь, Арман встретил вас подобающим образом?
      Не глядя на Армана, Ребекка холодно кивнула.
      Маргарет смущенно улыбалась, чувствуя себя неуютно под непроницаемым взглядом индуса. Она не понимала, почему присутствие индуса привело ее в такое замешательство, ведь большую часть своей жизни она провела в Индии. Может быть, это случилось потому, что здесь, в этой далекой стране, он казался совершенно неуместным.
      – Нам очень приятно видеть вас, тетя Фелис, – услышала она голос Ребекки. – Это так любезно, что вы и дядя Эдуард пригласили нас.
      Маргарет понимала, что ей тоже нужно сказать что-нибудь, и вдруг обнаружила, что вторит, словно эхо:
      – Да, это так любезно с вашей стороны пригласить нас сюда.
      И тут Маргарет разглядела, какое у Фелис красивое лицо. Та по-матерински встревоженно и с участием смотрела на нее.
      – О, вы выглядите такой усталой, моя дорогая. Я знаю, что ваше путешествие было долгим и трудным. Конечно же, первым делом вы бы хотели принять ванну и немного отдохнуть. Дупта, наш дворецкий, поручил горничным приготовить для вас комнаты наверху, где вы найдете все необходимое. Разумеется, я просто умираю от нетерпения услышать все новости о ваших семьях и подробности путешествия. Но я попытаюсь сдержать свое любопытство, пока вы отдохнете. Сейчас я провожу вас в ваши комнаты. Отдыхайте до самого ужина, он у нас в восемь. К тому времени должны вернуться из Саванны мистер Молино и Жак. Муж просил передать вам свои глубокие сожаления, что не мог встретить вас. Известие о вашем прибытии мы получили на этой неделе, но еще раньше у него уже были назначены встречи. Он просит у вас извинения, но дело обязывает. – Она всплеснула руками. – О, я просто не могу выразить словами, как это приятно – принимать у себя двух молодых девушек, которые наконец приехали погостить у нас!
      Маргарет изобразила еще одну улыбку, хотя ей было не до того. Фелис показалась ей очень доброй, правда, чувствовалось, что она любит поговорить. Кроме того, Маргарет понимала: из того, что сейчас было сказано, она запомнит очень мало, поскольку устала смертельно.
      Став между девушками, Фелис взяла каждую за руку, в то время как Дупта с непроницаемым лицом открывал двойные двери, украшенные изящными, но свирепыми драконами. Двери были настолько большие, что женщины втроем свободно прошли в них, оказавшись в прохладном холле дома-дворца.
      Маргарет устала настолько, что едва замечала убранство просторного холла, обратив внимание только на необычайно высокие потолки. Фелис направилась к широкой лестнице, которая заканчивалась площадкой, откуда две закругленные лестницы вели на следующий этаж.
      Деревянные перила были покрыты искусной резьбой, и когда Маргарет поднималась по лестнице, резное дерево под рукой показалось ей теплым, почти живым. Она попыталась определить кончиками пальцев рисунок орнамента, но у нее ничего не получилось, и от этого ей стало почему-то неприятно. Над первой площадкой с потолка свисала огромная люстра, каких девушка никогда прежде не видела. Это была необычная люстра – Маргарет казалось, что она чувствует над собой ее вес как некую угрозу.
      Проходя под громадной люстрой, Маргарет заметила два больших портрета в тяжелых резных позолоченных рамах.
      У Маргарет не было ни желания, ни сил рассматривать их сейчас, но, почувствовав на своем локте руку Ребекки, она остановилась.
      – Какие интересные портреты! – воскликнула Ребекка, не отпуская локоть Маргарет и тем самым удерживая ее на месте. – Стиль живописи довольно необычный. Кто здесь изображен?
      – Жан и Миньон Молино, – ответила Фелис. – Портреты написал друг семьи, известный художник Полидоро, всего за шесть месяцев до их смерти. Эти портреты входят в число самых лучших его работ.
      Маргарет заставила себя посмотреть на портреты и, подняв голову вверх, встретилась взглядом с Жаном Молино. Добрым это лицо назвать было трудно. Широкоскулое, чуть ли не славянское, с глубоко посаженными глазами, которые, казалось, смотрели на нее одновременно высокомерно и с каким-то радостным изумлением. На лице выделялись полные, хорошо очерченные губы. Пожалуй, для мужчины слишком уж чувственные, подумала Маргарет. Изысканный белый парик, так же как и наброшенный на плечи роскошный красный бархатный плащ подчеркивали смуглость кожи.
      Переведя взгляд на портрет жены, она нашла его столь же удручающе неприятным. Миньон Молино была облачена в накидку, похожую на плащ мужа. Отброшенный назад капюшон красивыми складками обрамлял длинную, стройную белую шею и узкое бледное лицо.
      Глаза Миньон были темными, много темнее, чем глаза супруга. В них отражалось нечто такое, что Маргарет, если бы ей потребовалось дать точное определение, назвала бы мраком. Золотисто-каштановые волосы женщины были уложены в искусно сооруженную высокую прическу из локонов. Тонкий аристократический нос, тонкие красные и будто бы даже алчные губы.
      Люди, изображенные на портретах, несомненно, не принадлежали к числу тех, с кем Маргарет желала бы встретиться, поэтому она поторопила Ребекку идти дальше. Для этого она выбрала самый радикальный способ – просто вырвала свой локоть из рук кузины и двинулась вперед по лестнице.
      Наконец они достигли последнего этажа, и Фелис ввела Маргарет в залитую солнцем комнату с большой кроватью посередине, над которой нависал державшийся на четырех столбиках полог.
      На низкой скамейке стоял большой кувшин, а рядом таз для умывания и аккуратно сложенные чистые белые простыни. На милом шератонском столике у окна Маргарет увидела поднос с еще одним кувшином, а также бокал, вазу с фруктами, тарелки с сыром, крекерами и сладкими бисквитами.
      – Спасибо… – прошептала Маргарет, повернувшись к Фелис, и слабо улыбнулась.
      Больше она не произнесла ни слова, просто стояла и смотрела, как Фелис направляется к двери и поспешно закрывает ее за собой. Маргарет подумала, что, наверное, надо было сказать еще что-нибудь, но сил на это у нее уже не было.
      Небо начало понемногу проясняться лишь поздним вечером. Последний луч закатного солнца, как будто направленный рукой самого Господа Бога в окно спальни Ребекки, накрыл ее словно прозрачным покрывалом, когда она сидела, вытянувшись в шезлонге в нижнем белье.
      Ребекка лениво улыбнулась, скосила глаза вниз на свое тело и осталась довольна. Действительно, посмотреть было на что.
      Потянувшись, она взяла из вазы еще один необыкновенно вкусный персик, щедрый дар Фелис, и вонзила зубы в сладкую золотистую мякоть. По фруктам Ребекка сильно истосковалась, поскольку на борту корабля их подавали очень редко, и вот теперь, дорвавшись до них, видимо, объелась.
      Она понимала, что нужно отдохнуть. Тело изнемогало от усталости, но возбуждение не давало уснуть, в голове гудело так, будто там поселился целый рой пчел. Ну что ж, остается надеяться, что Маргарет, которая, вне всякого сомнения, уже давно спит, отдохнет за двоих.
      «Бедняжка!» – Ребекка улыбнулась. Маргарет выглядела ужасно бледной и такой усталой. Есть надежда, правда, что к ужину она отойдет, иначе какое же будет удовольствие, если дорогая подруга и кузина окажется не способна в полной мере принять участие в разговоре. Это может испортить праздник, а Ребекке хотелось, чтобы ее первый вечер в странном, но изысканном доме был праздником. Итак, праздник начинается!
      Все, что она успела здесь увидеть, Ребекке понравилось. Ее комната, например, была просто восхитительна – просторная и в то же время уютная, солнечная, с высоким потолком. Мебель – в стиле чиппендейл с легким налетом чиназери . Верхняя часть спинок стульев была выполнена в форме пагоды, а великолепная кровать в стиле чиппендейл с балдахином, поддерживаемым четырьмя стойками, тоже напоминала небольшую пагоду. Покрывало повторяло рисунок изогнутой китайской крыши дома.
      Большая часть полированного деревянного пола была покрыта толстым восточным плетеным ковром. Цвета на первый взгляд могли показаться несколько бледноватыми, но только на первый взгляд, поскольку при ближайшем рассмотрении оказывалось, что мягкая цветовая гамма великолепно гармонирует с общим стилем всей комнаты. Казалось, это не солнечные лучи освещают его, а ковер сам светится. Ребекка обнаружила, что не может оторвать восхищенного взгляда от узора. Он завораживал, хотя и не имел повторяющегося орнамента – просто какие-то предметы (если это можно было назвать предметами) со странными очертаниями и формами, причудливые, как облака.
      У нее промелькнула вялая мысль, как там сейчас живут ее родители и как далеко она от дома. На короткое мгновение Ребекка почувствовала вдруг приступ тоски по дому, их большому, полному воздуха, белому дому в Пуне, где жили две семьи – ее и Маргарет. Она пообещала себе завтра же написать родителям. Отсюда в Индию письма идут ужасно долго, и дома, конечно же, очень за нее беспокоятся.
      Разумеется, Маргарет – как всегда, самая внимательная. Она успела отправить письмо родителям, еще когда они были в Чарлстоне. И тетя Мэри, конечно, даст прочесть его своей сестре Аманде, матери Ребекки. Можно успокоиться – это будет почти то же самое, если бы Ребекка написала письмо. Но все же надо собраться и выполнить обещанное, а кроме того, как это было великодушно со стороны родителей – отпустить ее в такое дальнее и нелегкое путешествие!
      Предполагалось, что путешествие будет подарком к их совершеннолетию, ее и Маргарет, чтобы они смогли повидать свет, поскольку с восьми лет жили в Индии и лишь изредка посещали Англию.
      Вначале все планировалось иначе: они должны были направиться в Лондон, погостить там какое-то время, а затем в обществе двоюродной бабушки Лавинии посетить Францию. Однако незадолго до того, как был составлен этот план, Лавиния неожиданно умерла, а больше родственников, которые бы могли их сопровождать и у которых они могли бы остановиться в Лондоне, у них, к сожалению, не было. Обе семьи, Трентоны и Даунинги, были малодетными. Ребекка – единственный ребенок, а у Маргарет хотя и был брат, но он умер от тропической лихорадки в возрасте четырнадцати лет.
      Ребекка пыталась уговорить мать и тетю сопровождать их в поездке, но ни та ни другая не пожелали расстаться с мужьями на столь длительный срок. Ребекка серьезно интересовалась событиями в мире, читала газеты, из которых как раз и узнала о возможных волнениях в Индии в том регионе, где они жили. Зная свою мать, девушка догадывалась, что эти опасения явились одной из причин, почему та не захотела покидать мужа в трудный момент.
      Аманда Трентон была сильной женщиной, такие всегда остаются рядом с мужчиной несмотря ни на что, невзирая на превратности судьбы, будь то война или какая-нибудь другая напасть. Ребекка восхищалась этим качеством матери и в то же время удивлялась: насколько нужно любить мужчину, чтобы не расставаться с ним, даже если это грозит смертельной опасностью. Конечно, Ребекка тоже надеялась встретить когда-нибудь мужчину, который бы заставил ее испытать подобные чувства.
      Так или иначе, но после смерти двоюродной бабушки Лавинии поездка в Лондон оказалась невозможной, и девушки уже почти смирились с тем, что в этом году путешествовать им не придется. Но тут неожиданно пришло письмо от кузена матери Ребекки, Эдуарда Молино, который жил в Колониях, в штате Южная Каролина.
      Конечно, после Войны за независимость это уже были не Колонии. Теперь они назвались Соединенными Штатами Америки, но какая разница, как они себя называли? Не это важно. Важно было совсем другое: дядя Эдуард, с которым отец Ребекки в течение многих лет вел не очень постоянную, но все же переписку, в своем последнем письме предложил ему приехать с семьей погостить у них, конечно, если есть время и возможности.
      Потом, после интенсивного обмена письмами, было наконец принято решение, что Ребекка и Маргарет все-таки поедут, правда, не туда, куда намеревались вначале, а в несколько более экзотическое место, и притом не сейчас, поскольку путешествовать в этом сезоне уже поздно, а следующей весной.
      Наконец пришла весна. Теперь Ребекка даже радовалась тому, что поездка в Англию сорвалась: было очень любопытно посмотреть, что это такое – новые Соединенные Штаты.
      К тому же из Англии приходили тревожные новости. Период, который отец Ребекки называл «промышленной депрессией», кажется, затягивался, а в начале года при открытии парламента в Лондоне начались беспорядки. Принц-регент, ставший весьма непопулярным из-за скандала, связанного с его женой, был освистан толпой, когда двигался в своей карете через парк Сент-Джеймс к палате лордов. Полиция утверждала, что его обстреляли из ружья, поэтому они были вынуждены принять ответные меры и атаковать толпу. В результате столкновения было много пострадавших.
      Вскоре вслед за этой новостью в Индию пришла еще одна – то, что лондонские газеты называли «расследованием по делу о большой зеленой сумке», когда лорд Сайдмаус представил парламенту зеленую сумку, наполненную свидетельствами о подстрекательствах к бунту. Это привело к массовым арестам и смертным казням, что, в свою очередь, вызвало дальнейшие беспорядки. Похоже, поездка в Лондон могла оказаться совсем не безопасной.
      Конечно, Ребекка понимала, что и в Соединенных Штатах опасностей тоже хватает. Она читала о краснокожих индейцах, которые контролируют большие территории еще не освоенных земель. Но в своих письмах дядя Эдуард заверял ее родителей, что на его острове, носившем романтическое название Берег Пиратов, девушки будут жить в полнейшем комфорте; ни о каких опасностях, разумеется, не могло быть и речи. В Саванне, штат Джорджия, у него есть зимний дом, а Саванна – это очень приличный город, где жизнь налажена не хуже, чем в любом современном городе.
      Ну что ж, по крайней мере насчет Берега Пиратов все оказалось не хуже, чем он описывал. Больше того, увиденное превзошло все ожидания Ребекки, и сейчас ее снова наполнил необъяснимый восторг, некое сладостное предчувствие, которое не покидало девушку с начала весны: здесь, на этом острове, с ней должно случиться что-то удивительное. И это случится, обязательно случится…
      Ребекка вздрогнула и проснулась, обнаружив, что все-таки задремала. Солнце уже зашло, и небо за окном потемнело.
      Ее разбудил стук лошадиных подков, скрип упряжи и мужские голоса.
      Она поднялась с шезлонга и пересекла комнату, направляясь к окну, которое выходило на подъездную дорожку и в парк.
      Внизу она увидела фаэтон, в котором Арман привез с пристани ее и Маргарет. Рядом с ним стояли двое мужчин.
      Вначале она не могла понять, кто бы это мог быть, но быстро вспомнила слова Фелис о том, что Эдуард и Жак, его старший сын, уехали в Саванну и к ужину вернутся.
      Только теперь, окончательно проснувшись и вспомнив, что не одета, Ребекка поспешно задернула штору и стала наблюдать в щелочку.
      Мужчины были примерно одинакового роста, одинакового сложения, и голоса у обоих были похожие – сильные и глубокие. Ей не удавалось разглядеть их лица, но тут один из них начал подниматься по ступеням и снял шляпу, обнажив голову с густыми рыжеватыми кудрявыми волосами, завязанными сзади черной лентой. Ребекка решила, что это, несомненно, Жак, потому что дядя Эдуард должен быть старше.
      Жак достиг верхней ступеньки, остановился и вдруг закинул голову вверх.
      Ребекка едва не отпрянула назад – ей показалось, что взгляд Жака направлен прямо на ту щелочку между шторами, в которую она смотрела. Усилием воли она заставила себя продолжить наблюдение.
      Даже тусклого света за окном оказалось достаточно, чтобы понять: этот красавец, вне всяких сомнений, в большей степени джентльмен, чем его брат Арман.
      Безукоризненно одетый, ухоженный, он двигался с уверенной мужской грацией, что не могло не произвести впечатления. «Если это Жак, – подумала Ребекка, – то дела здесь предполагают быть еще более интересными, чем ожидалось. К вечеру нужно подготовиться по-настоящему».
      Она задумчиво дернула шнурок колокольчика, чтобы вызвать горничную. Необходимо распаковать вещи и привести в порядок одно из самых лучших платьев. Ведь это будет ее первый ужин в «Доме мечты» и первая встреча с семьей Молино.

      Обеденный стол был очень длинный, и, к неудовольствию Ребекки, ее посадили рядом с Арманом, а напротив села Маргарет с Жаком. Теперь Ребекка могла изучить его более внимательно, и он показался ей еще красивее, чем когда она разглядывала его в щелку между шторами в своей спальне.
      Эдуард и Фелис были где-то далеко, во главе стола.
      Эдуард посмотрел на нее и улыбнулся.
      – Итак, Ребекка, можно считать, что ваша поездка завершилась сравнительно благополучно, если, конечно, такое длительное морское путешествие уместно назвать поездкой.
      Ребекка лучезарно улыбнулась в ответ:
      – О да, я не могу сказать, что мы получали от этого большое удовольствие, однако старались мужественно перенести все трудности и, кажется, справились. К счастью, плохая погода сопутствовала нам недолго. Я думаю, самым неприятным для нас в поездке был недостаток свежих продуктов. Ну и конечно, отсутствие некоторых удобств, к каким мы привыкли дома.
      Эдуарда тогда из окна рассмотреть ей практически не удалось, но сейчас Ребекка увидела, что он почти так же хорош собой, как и его старший сын. Высокие, стройные, с узкими аристократическими лицами, оба имели одинаковые карие, чуть зеленоватые глаза, высокие скулы и полные губы, которые намекали на чувственность. Единственное, в чем они сильно отличались друг от друга, так это волосы – у Эдуарда они были красиво прорежены сединой. Пожалуй, следовало еще отметить морщины около глаз и рта, которые, впрочем, не делали Эдуарда менее привлекательным.
      Но разумеется, внимание Ребекки привлекал Жак. Ее почти задевало то, что он не сидит сейчас рядом с ней.
      Он был очень вежлив с Маргарет, оживленно о чем-то беседовал с ней, время от времени несколько меланхолически улыбаясь. Арман же сидел истуканом на своем стуле, как будто был посторонним за этим столом. Однако манеры у него, что несколько удивило Ребекку, были практически безукоризненные. Правда, ел он быстро, как будто стремился поскорее покончить с пищей. Что же касается разговора, то с равным успехом она могла сидеть рядом с одной из садовых статуй.
      Одно утешение: иногда она могла посматривать через стол на Жака, и, что еще важнее, он тоже посматривал на нее с обнадеживающим постоянством.
      В дверях появился дворецкий Дупта, толкая перед собой сервировочный столик с огромной серебряной супницей. Приблизившись вначале к женщинам, он начал разливать в их тарелки густой суп. От него исходил такой аромат, что у Ребекки потекли слюнки.
      Она посмотрела в свою тарелку и разглядела кусочки куриного мяса, ветчины, помидоров и еще какого-то зеленого овоща, определить который не смогла. Были там еще зерна кукурузы и, кажется, даже мелкие креветки. Она попробовала суп и нашла его очень вкусным, но достаточно острым, впрочем, не острее, чем индийские блюда, к которым она привыкла дома.
      Стол был прекрасно сервирован и украшен. В центре располагалась красивая ваза со свежесрезанными цветами, имеющая несколько ярусов. По обеим сторонам стола возвышались массивные серебряные канделябры.
      На фарфоровой посуде повторялся изысканный синий узор с китайскими мотивами – мостик через ручей и плакучая ива. Столовые приборы все были из настоящего тяжелого серебра, причем ножи и вилки выполнены в одинаковом стиле, а ложки несколько более утонченно. Ребекка вспомнила фаэтон, который ждал их на пристани, и впряженную в него лошадь. Да, Эдуард Молино, несомненно, очень богат и на предметы роскоши денег не жалеет.
      – Вы любите музыку, Ребекка? – спросил Жак со своего места напротив.
      – О да, – отозвалась она, опустив ресницы, а затем сразу же их вскинув. Мать называла этот ее прием взглядом Ребекки. – Я играю на фортепиано и пою, хотя, надо признаться, на любительском уровне. Играю я плохо, да и голос у меня не очень сильный.
      – Не сомневаюсь, что вы скромничаете. И уверен, что чересчур. После ужина мы обычно проводим час, иногда и больше, в музыкальной гостиной. Я прошу вас спеть и, если позволите, буду вам аккомпанировать. Нам с отцом, признаться, собственное исполнение уже порядком надоело, и мама тоже будет очень рада услышать свежий женский голос.
      Ребекка улыбнулась, с трудом сдерживая радость. И Жак, и его отец – культурные люди, это очевидно. Что же касается оценки своих талантов, то тут Жак прав – она действительно поскромничала. В действительности на рояле она играла вполне прилично, а голос у нее был приятный и довольно сильный.
      – С удовольствием, тем более если вы будете аккомпанировать, – сказала она.
      Жак повернулся к Маргарет:
      – А вы тоже увлекаетесь музыкой? Если так, то, может быть, вы окажете нам честь и споете дуэтом?
      Маргарет, видно, действительно удалось отдохнуть. Выглядела она сейчас посвежевшей и, надо заметить, необыкновенно милой в своем персиковом платье с распущенными волосами в мелких кудряшках.
      Услышав вопрос Жака, она порозовела.
      – О, я немного играю на рояле, но голоса у меня нет. – Смущенная вниманием Жака, она посмотрела на хозяйку дома. – А вы, тетя Фелис, поете?
      Та улыбнулась и покачала головой. Такая словоохотливая при встрече, теперь она казалась весьма сдержанной.
      – О нет, моя дорогая, нет. Как ни грустно признаться, я очень немузыкальна. Эдуард сказал бы, что мне медведь на ухо наступил. Но слушать музыку я люблю. В нашей семье я играю роль публики, и очень успешно.
      Ребекка повернулась к Арману.
      – А вы, Арман? Следуете по стопам отца и брата или присоединяетесь к вашей матушке?
      Лицо Армана напряглось, а его щеки порозовели от прилива крови. Он повернул к ней голову, и глаза его в свете свечей как-то неприятно сверкнули. Выражение его лица было столь мрачным, что Ребекка пришла в замешательство. Пожалуй, с этим парнем что-то не так. Ведь она задала ему такой невинный вопрос!
      – Боюсь, кузина Ребекка, что я не присоединяюсь ни к кому, – произнес он с известной долей сарказма. – Этот достойный сожаления факт в нашей семье обсуждается довольно часто. Я и сам нередко задаю себе вопрос: не подбросили ли меня к порогу этого дома эльфы?
      Эдуард придержал большим пальцем свой бокал с вином и засмеялся приятным, добродушным смехом. Жак наклонился через стол.
      – Арман у нас большой шутник, Ребекка, – произнес он, широко улыбаясь. – На самом деле мой брат играет на нескольких инструментах и у него чудесный баритон. Хотя, должен признать, наши музыкальные вкусы несколько различаются.
      Ребекка с любопытством посмотрела на Армана; «Никогда бы не подумала, что его может интересовать искусство. Он больше похож на простолюдина, чем на джентльмена». На Армане был прекрасно сшитый костюм и белоснежная сорочка, и все остальное тоже безукоризненно (правда, волосы чересчур уж взъерошенные). Несмотря на это, всем видом он как бы отрицал свое происхождение, принадлежность к своему классу.
      У него не было ничего от обходительности и галантности отца и брата. Ребекке вдруг показалось правдой, что в этой во всех отношениях очаровательной семье случилось так, что эльфы похитили ребенка, а взамен подкинули его, Армана.
      Ужин закончился, на десерт подали восхитительные сладости. Потом мужчины и женщины разделились: первые отправились к своему бренди и сигарам, а вторые – к своим чашечкам с кофе и хересу, чтобы через некоторое время снова собраться в музыкальной гостиной.
      Бывая в Лондоне, Маргарет посещала большие музыкальные салоны, но ни в одном из них не видела таких прекрасных инструментов, как здесь.
      Подобно остальным комнатам в этом доме, какие ей удалось увидеть, просторная музыкальная гостиная была оформлена в китайском стиле и делилась на две половины. В первой рядом располагались два великолепных рояля, инкрустированные ценными породами дерева и перламутром. Неподалеку у окна стояла большая, сияющая позолотой арфа. Во второй части гостиной в высоком застекленном шкафу Маргарет увидела большую коллекцию деревянных духовых инструментов, в основном флейт и блок-флейт. На небольшом столике лежал футляр со скрипкой, а на других было разложено несколько незнакомых струнных инструментов причудливого вида.
      Она выпила лишь одну рюмку хереса, да и то небольшую, однако чувствовала теперь легкое опьянение и была счастлива. В общении с особами противоположного пола она всегда испытывала определенную неловкость, но компания Жака Молино за ужином доставила ей огромное удовольствие. Он был такой предупредительный, такой обаятельный, старался делать все, чтобы она чувствовала себя свободно. И кажется, почти добился успеха. Сказать по правде, она была очень удивлена, обнаружив в этой, можно сказать, еще дикой стране, в самом отдаленном ее уголке, столь утонченных джентльменов. Жак, как и его отец, не уступал ни одному из тех английских джентльменов, с какими ей приходилось встречаться в Лондоне или Индии. Правда, младший брат, Арман, оставался трудной загадкой.
      Маргарет посмотрела на братьев, сидевших рядом у камина. Кроме некоторого сходства в посадке глаз, у них не было ничего общего, а темпераменты уж и подавно отличались. Правда, оба они были хороши собой, этого отрицать нельзя. В определенном смысле Армана можно было признать даже более красивым, но его угрюмость, граничащая с явным недружелюбием, вкупе с бросающейся в глаза чрезмерно развитой мускулатурой подсказывали Маргарет, что такого человека следует опасаться, ничего хорошего от него ожидать нельзя. Типу ее мужчины, если, конечно, таковой вообще существовал в природе, соответствовал, разумеется, Жак.
      Жак посмотрел в ее сторону, и она почувствовала, что краснеет. Конечно, его взгляд на самом деле ничего не значил. Он был внимателен к ней за столом, но это, вероятно, просто потому, что они оказались рядом, ведь хорошие манеры предписывают быть вежливым с дамой. Маргарет знала, что он скоро влюбится в Ребекку, влюбится без памяти. Так было всегда, так будет и теперь.
      Внимание мужчин. Эта тема всегда присутствовала в их отношениях с Ребеккой. Правда, только присутствовала, но не портила. Конечно, имеется в виду внимание мужчин к Ребекке. Сколько Маргарет себя помнит, вокруг Ребекки всегда роились вначале мальчики, потом мужчины, которые были рады любому ее взгляду, любому ласковому слову.
      Маргарет знала, что она достаточно миловидна и по-своему даже красива, но, причисляя себя к здравомыслящим девушкам, прекрасно понимала, что вся ее прелесть бледнеет рядом с ослепительной красотой кузины. И тем не менее красота Ребекки и ее успех у мужчин нисколько не трогали Маргарет, и она, не склонная к самоанализу, ни разу даже не задала себе вопрос почему.
      Ребекку она обожала, та была для нее как сестра, и даже больше. Девочки родились с интервалом в один месяц, с раннего возраста стали практически неразлучны и очень близки, хотя отличались друг от друга не меньше, чем Арман с Жаком.
      Так уж была устроена Маргарет. Уяснив для себя однажды, что в их отношениях с Ребеккой всегда приходится именно ей соглашаться и давать больше, чем получать, она давно смирилась с этим и не роптала. Маргарет также сознавала, что нет у нее той страстности, огня и энергии, которые были присущи кузине. Ну что ж, на нет, как говорится, и суда нет – она была этому только рада. Если перевести все это на язык театра, то можно сказать, что Маргарет была рождена играть второстепенные роли, а вот Ребекка, напротив, стать звездой. Такова жизнь, и с этим ничего не поделаешь, никакое недовольство и протесты тут не помогут. Но в любом случае сейчас ей было очень радостно сознавать, что для Жака она столь же привлекательна и желанна, что и Ребекка (возможно, впервые в жизни). Маргарет вдруг прочувствовала: это лето она проведет очень приятно.
      – Что за странные инструменты на этих столиках? – спросила она у Фелис, когда та оказалась рядом. – Я таких еще никогда не видела.
      Фелис с улыбкой кивнула:
      – Да, это очень необычные инструменты. Они принадлежали отцу моего супруга, Жану Молино. Насколько мне известно, он привез их из путешествия по Китаю. Говорят, его жена, Миньон, умела на них играть, но у нас никто понятия не имеет, как к ним подступиться. Однако они очень красиво выглядят, вы так не считаете? О, давайте послушаем, кажется, Ребекка и Жак решили для нас спеть.
      Пение Ребекки Маргарет слышала часто и всегда находила ее голос приятным, поэтому сейчас ей было интересно другое: насколько искусен Жак. Она была рада убедиться, что Жак превосходно играет на рояле и, кроме того, умеет отлично аккомпанировать, что, как известно, не совсем одно и то же.
      Дуэт исполнил несколько вещей, им дружно аплодировали, затем Эдуард повернулся к Арману:
      – Арман, твой брат и наша очаровательная гостья подарили нам радость наслаждения дивной музыкой, которую они исполняли. Это было так любезно с их стороны. Я думаю, теперь пришло время послушать тебя.
      Арман посмотрел на отца, и взгляд его был настолько мрачным, что Маргарет вздрогнула. Не так, совсем не так должен реагировать сын на слова отца. И что особенного попросил его сделать Эдуард?
      – Я бы предпочел этого не делать, отец, – сказал Арман. – Ты же знаешь, как я не люблю выступать перед публикой.
      – Не говори ерунды, мой мальчик, – твердо произнес Эдуард. – Здесь нет никакой публики. Здесь собралась семья. Давай же. Внеси свою лепту в наше вечернее развлечение.
      Плотно сжав губы, Арман прошествовал – другого слова тут не подберешь – к большому роялю. Жак улыбнулся и встал, уступая ему место. Маргарет понимала, что Жак хочет улыбкой успокоить брата, но никаких заметных изменений на угрюмом лице последнего это не вызвало.
      Арман сел, отбросив фалды фрака назад, и несколько мгновений мрачно смотрел на клавиши, а затем с пугающим неистовым ожесточением обрушился на них.
      После нескольких аккордов Маргарет поискала глазами Ребекку, и они обменялись взглядами. Чье произведение он играет? Она никак не могла узнать.
      Аккорды гремели, и это была не музыка, а воплощенная дикая страсть. Ребекка посмотрела на Маргарет с изумленной улыбкой и подняла брови.
      Маргарет украдкой бросила взгляд на Эдуарда и Фелицию и увидела на их лицах страдальческое выражение. Похоже, эта странная музыка, которую исполнял их сын, была им не знакома, так же как ей и Ребекке.
      Арман развивал бурную музыкальную тему, и по мере ее раскрытия Маргарет становилось все неуютнее и неуютнее в этой гостиной. Ей вообще не нравилось, когда люди несдержанно выказывают свои чувства. А во время выступления Армана ей казалось, что она наблюдает нечто глубоко личное, драму человеческой души, полную темной ожесточенно-неистовой горячности, свидетельницей которой ей вовсе не хотелось быть. У нее отлегло от сердца, только когда он закончил.
      Ребекка не понимала, что ее разбудило, но она спала глубоким сном и вдруг внезапно проснулась, на мгновение почувствовав некоторое замешательство, какое всегда бывает, когда впервые просыпаешься в незнакомом месте.
      Осознав наконец, где находится, Ребекка продолжала лежать с бешено колотящимся сердцем, устремив глаза в темноту, прислушиваясь, пытаясь уловить в ней то, что заставило ее проснуться. Окна спальни были открыты, и можно было разглядеть призрачную бледность штор, колышущихся от дуновения легкого ветерка.
      Пугливой по своей природе Ребекка никогда не была, и все же сейчас она ощутила холодное прикосновение страха. У нее было отчетливое чувство, неясное ей самой, что она не одна, что сейчас с ней в комнате находится кто-то или что-то еще. «Ну конечно, это смешно. Кто мог войти в мою комнату глубокой ночью? Наверное, мне просто приснился дурной сон».
      И тут она увидела темную тень на фоне светящейся тьмы, обозначавшей окно, и издала сдавленный крик.
      Через несколько мгновений тень исчезла, Ребекка услышала звук, как будто дерево скользило по дереву.
      Трясущимися руками она пыталась нащупать на ночном столике коробку со спичками, наконец найдя, зажгла свечу на подсвечнике.
      Чтобы лучше осветить комнату, она подняла подсвечник над головой, и маленький язычок пламени, этот сгусток золотой жизни, встрепенулся и начал покачиваться, как будто действительно был живым. В комнате никого не было. Может, ей все приснилось?
      Но вскоре откуда-то снизу донесся неясный звук – музыка, очень мягкая, едва слышная. Играли на каком-то незнакомом струнном инструменте. Мелодия тоже была странная, отдаленно напоминающая индийскую.
      – Вот это один из старых павильонов. Всего их осталось четыре. Во времена моего деда их было не меньше дюжины.
      – Как красиво, – проговорила Ребекка. Она держала Жака под руку. Они свернули с главной аллеи на более узкую, направляясь к искусно построенному сооружению, о котором как раз и шла речь. Павильон помещался на небольшом пространстве среди переплетений цветов и одичавшего винограда.
      – Мы пытаемся поддерживать эти постройки в хорошем состоянии, регулярно ремонтируем их и подновляем роспись. – Жак оставил Ребекку у основания павильона и повернулся, чтобы помочь подняться Маргарет, а затем продолжил: – Отец никогда не делал попыток восстановить ландшафт острова в таком виде, в каком он был при его отце. Тем не менее мы прилагаем все усилия, чтобы держать аллеи в порядке, чтобы там можно было гулять и кататься верхом, а также следим за уцелевшими статуями и беседками. Все это мы стараемся сохранить для потомков.
      – Просто восхитительно, – сказала Ребекка, слегка обмахиваясь веером. День только начинался, обещая быть ясным и жарким, а на этой небольшой поляне было очень влажно. Она чувствовала, как тонкая материя ее платья прилипла к спине, а между грудей скопились капельки пота.
      Проснулись они с Маргарет поздно и после хорошего завтрака вышли на прогулку с Жаком. Первая обзорная экскурсия по ближайшим окрестностям.
      Наблюдая за тем, как Жак помогает подняться Маргарет, как они вместе идут, Ребекка пришла к внезапному выводу: он относится к Маргарет с такой же предупредительностью и с тем же интересом, что и к ней, Ребекке. Это было настолько необычно, что девушка даже повеселела.
      – Мне хотелось бы немного посидеть, – проговорила Ребекка, соблазнительно поглядев на него поверх своего медленно двигающегося веера. – Туда внутрь войти можно? Там достаточно чисто?
      – Если даже там и недостаточно чисто, то зачем же здесь я? – отозвался он с мягкой улыбкой, которая почему-то всегда придавала ему слегка меланхолический вид. – Место для вас я обязательно расчищу.
      Достав из кармана большой батистовый платок, он перепрыгнул через три ступеньки и начал смахивать пыль с деревянных скамеек.
      Они уселись в тени под причудливо изогнутой крышей павильона, где оказалось немного прохладнее, и Ребекка решила пустить в ход один из своих главных приемов. Она посмотрела на Жака в упор, посмотрела так, как умела это делать только она. Обычно взгляд действовал безотказно: молодой человек немедленно начинал заикаться и краснеть. Однако с Жаком ничего подобного не произошло. Он спокойно стоял рядом и смотрел на нее с доброжелательным интересом.
      – В своих письмах дядя Эдуард упоминал, что вы только недавно возвратились домой: вы служили офицером в американской армии. Он писал, что вы участвовали в Битве при Новом Орлеане . Большое счастье, что вам удалось уцелеть и вы даже не были ранены.
      Его лицо застыло и приняло отсутствующее выражение. Он едва заметно кивнул:
      – Да, это верно. Я служил под началом генерала Эндрю Джэксона.
      Маргарет незаметно толкнула Ребекку локтем в бок, и та поспешно добавила:
      – О, Жак, я совсем не хотела напоминать вам о чем-то неприятном. Прошу вас, пожалуйста, простите меня. Мне бы только хотелось надеяться: вас не огорчает то, что мы англичанки. Живя в Индии, мы читали сообщения об этой войне в газетах, которые приходили из Лондона – правда, доходили они до нас очень поздно, – и все время переживали: как же это так, наш американский кузен и наши британские солдаты сейчас там сражаются друг против друга.
      Жак полувопросительно вскинул одну бровь – Ребекка уже заметила эту его особенность.
      – Потрясающе, Ребекка: вам так много известно о здешних событиях. Конечно же, то, что вы англичанки, для меня абсолютно ничего не значит, как, по-видимому, и для вас тот факт, что я американец. Главное – это наше родство и доброе расположение друг к другу.
      Он перевел взгляд на Маргарет. Ребекка нашла это забавным: похоже, он решил уделять равное внимание им обеим.
      – А вы, Маргарет, тоже интересуетесь политикой и войнами?
      Маргарет покраснела.
      – Нет. Боюсь, что нет. Должна признаться, перед любым насилием я испытываю только ужас и больше ничего, а политика мне не нравится. В Индии тоже достаточно проблем, о которых постоянно говорят, и избежать того, чтобы не слышать, как их обсуждают, мне не удается. В существовании большинства этих проблем я обвиняю политиков, а о том, что происходит в остальных частях мира, мне и вовсе знать не хочется.
      Он серьезно кивнул:
      – Пожалуй, вы поступаете мудро.
      Его слова почти заглушил стук лошадиных копыт, который донесся со стороны главной аллеи. Ребекка повернула голову и успела заметить между деревьями силуэт крупного черного коня и спину всадника, пригнувшегося к луке седла.
      – Кто это? – воскликнула она, когда конь с всадником скрылись из виду.
      Жак улыбнулся:
      – Я думаю, это Арман. Только он один на этом острове совершает такие конные прогулки.
      – Ну а если бы мы в это время оказались на аллее? – спросила Ребекка. – Он поехал бы прямо на нас?
      – О, не думаю, чтобы дело приняло такой ужасный оборот. – Жак беззаботно рассмеялся. – Хотя, конечно, он мог бы немножко напугать вас, милые дамы. – Заметив на лицах обеих девушек смущение, он поспешил добавить: – Не следует строго судить Армана. Для него езда верхом – это то же, что для некоторых мужчин алкоголь. Он скачет, чтобы снять напряжение и остудить гнев.
      – Хм, – произнесла Ребекка, энергично обмахиваясь веером, – в таком случае он должен ездить верхом постоянно, потому что, с тех пор как мы здесь, он пребывает только в плохом настроении и никаком другом.
      – Ребекка! – вырвалось у Маргарет. – Невежливо так говорить об Армане!
      Ребекка пожала плечами:
      – Наверное, невежливо, но тем не менее это правда.
      Жак сделал рукой успокаивающий жест:
      – Это действительно правда, но его гнев направлен не на вас, Ребекка, и не на вас, Маргарет. Прошу мне поверить. Просто он не желает находиться здесь, на острове, а отец считает, что он должен остаться по крайней мере еще на несколько дней. Арману остров не нравится, никогда не нравился. Он хочет жить в Ле-Шене.
      Ребекка перестала обмахиваться веером и вопросительно посмотрела на Жака.
      – Ле-Шен? По-французски это, кажется, означает «дубы». Что это такое?
      – Одна из наших двух плантаций. Мы там выращиваем хлопок и немного индиго. Другая большая плантация, расположенная рядом, отведена под рис. Арман управляет Ле-Шеном, а я недавно получил задание от отца вести дела в Мидлмарше, в нашем рисовом владении.
      – И обычно вы живете там, в Мидлмарше? – спросила Ребекка. Ответа она ожидала с некоторым опасением, потому что без Жака их жизнь на острове будет не такой интересной, как она уже себе ее нарисовала.
      Он покачал головой:
      – Пока там еще нет нормального дома, поэтому я постоянно живу здесь. Но это довольно близко, и я могу регулярно посещать плантацию, живя здесь, на острове, или в нашем доме в Саванне. В Мидлмарше построены только хижины для рабочих и надсмотрщиков, а также разного рода амбары.
      – А в Ле-Шене? – спросила Ребекка, еще раз отметив про себя, что Молино очень богаты: две плантации, дом в Саванне и «Дом мечты».
      – Там есть дом, но, конечно, не такой, как «Дом мечты». Это очень простой, небольшой дом, но Арману он, видимо, нравится. Во всяком случае, брат предпочитает жить там, а не на острове.
      Ребекка покачала головой:
      – Все-таки непонятно, почему ему не нравится Берег Пиратов. Здесь так мило. А ты как считаешь, Маргарет?
      Маргарет кивнула:
      – Здесь действительно очень мило, но, может быть, у Армана есть причины стремиться в Ле-Шен?
      – Да, – задумчиво проговорил Жак. – Я полагаю, у него есть причины, но должен признаться, что не знаю какие. Своими секретами Арман ни с кем не делится, даже с ближайшими родственниками.
      По возвращении их уже ждал чайный стол, накрытый в небольшой гостиной, которая располагалась в затененной части дома.
      Девушек приветствовали Эдуард и Фелис; они сидели на великолепнейшем, обитом голубым шелком диване. Арман еще не появился. Ребекка вдруг поняла, что ей очень хочется, чтобы он не пришел. Несомненно, без чего было бы куда приятнее.
      Принимая из рук Фелис чашку ароматного чая, Ребекка заметила, что та выглядит неважно – вся бледная, глаза покрасневшие; можно было даже подумать, что она плакала. Кроме того, хозяйка почти все время молчала.
      Эдуард же, напротив, пребывал в отличнейшем настроении, чувствовалось, энергия у него бьет через край. Когда он поднялся, чтобы помочь девушкам усесться за стол, Ребекка обратила внимание, что цвет лица у него прекрасный, а глаза так просто сияют.
      Ребекка заметила также, что он сжал ей руку несколько сильнее, чем допускалось этикетом, но не придала этому значения.
      – Итак, молодые дамы, надеюсь, ваша прогулка была удачной? – весело спросил он. – А Жак? Достаточно ли он был внимателен?
      Маргарет сильно покраснела, и у Ребекки мелькнула смутная мысль: почему, собственно, она всегда краснеет, когда речь заходит о Жаке?
      – Да, дядя Эдуард, – едва слышно проговорила Маргарет, – нам очень понравились окрестности.
      – И Жак ухаживал за нами как истинный джентльмен, каким он, собственно, и является, – добавила Ребекка, вспыхнув улыбкой.
      – Замечательно, я так и думал. Вы знаете, я все время пытался передать ему свое восприятие прекрасного, воспитать в нем ценителя красоты. А красоту, как известно, необходимо лелеять, нежить и холить.
      Он слегка поклонился, и Ребекка кивнула в ответ, давая понять, что оценила этот тонкий комплимент. Надо признать, что Эдуард так же обаятелен, как и его старший сын. В обществе привлекательных мужчин она всегда находилась в приподнятом настроении.
      – Плохо только то, что с его братом мне не удалось достичь таких же успехов. – Эдуард поставил чашку и потянулся за очень вкусным на вид глазированным бисквитом.
      – Но зачем же себя обвинять, отец? – шутливым тоном произнес Арман, появляясь в дверях. – Ведь у тебя под рукой не оказалось столь же хорошего материала, над которым можно было бы успешно поработать.
      Маргарет начала пристально разглядывать внутренность своей чашки. Она не любила всякие сцены и ожидала сейчас что-нибудь подобное, потому что Эдуард сделал, по ее мнению, нетактичное замечание относительно младшего сына, а тот его услышал. Но, бросив беглый взгляд на Эдуарда, она увидела, что тот даже и бровью не повел.
      – А, Арман. Ты наконец соблаговолил присоединиться к нам. Бери стул, мой мальчик, и перестань так зло на нас смотреть, а то наши очаровательные гостьи подумают, что ты совсем не умеешь себя вести.
      Ребекка посмотрела на Армана с некоторым любопытством. Он был неотесанным, тут нет вопросов, но все равно, Эдуард разговаривал с ним слишком жестко. Тон и манера говорить были почти презрительными. Очевидно, у Эдуарда с младшим сыном конфликт. Интересно!
      Она повернулась к Маргарет и обнаружила, что та сидит потупив взор. Зная, насколько сильно сестра ненавидит сцены, Ребекка решила перевести разговор на другую тему.
      – Фелис, – быстро произнесла она, – вчера вечером в музыкальной гостиной я слышала, вы говорили Маргарет, что никто из вас не умеет играть на этих странных китайских инструментах. Я правильно поняла?
      Ей показалось, что Фелис слегка разволновалась. Отвечая Ребекке, она повернулась на стуле, при этом ее лицо искривила легкая гримаса – вероятно, от боли.
      Кроме Ребекки, это заметил только один человек, Арман. Его глаза посуровели еще больше. Он все никак не мог выбрать стул, чтобы присоединиться к чаепитию.
      – Да, конечно, моя дорогая. Вчера мы вскользь задели эту тему. Действительно, так оно и есть.
      – Но тогда это очень странно. Дело в том, что сегодня я проснулась посреди ночи и услышала слабые, но все же достаточно отчетливые звуки музыки. Играли на струнном инструменте. Это был незнакомый мне инструмент, да и мелодия, которая исполнялась, была необычна.
      Лицо Фелис побледнело и застыло. Можно было подумать, что она испугалась.
      Чувствуя некоторое смущение – ведь она только хотела сменить тему разговора, – Ребекка быстро оглядела остальных. Маргарет и Жак смотрели на нее с удивлением, а Арман оставался таким же угрюмым, как был. Нет, пожалуй, стал еще угрюмее. Единственный, кто совершенно не обратил внимания на ее слова, был, по-видимому, Эдуард. Он высмотрел на блюде еще один бисквит, потянулся и взял его.
      – О, моя дорогая, должно быть, вы ошиблись, – произнесла Фелис очень тихо. – Этих инструментов никто не касался многие годы. Надо полагать, они совершенно расстроены. А кроме того, никто из живущих в этом доме в такой поздний час ночи не встает. Может быть, это вам приснилось?
      Ребекка почувствовала некоторое раздражение. Она была совершенно уверена, что все это ей не приснилось. Кроме того, она не сказала главного – что в ее комнате кто-то находился. Интересно, как бы они отреагировали на это?
      – Моя дорогая, надо учитывать, что наш дом довольно старый, – произнес Эдуард, кладя бисквит себе на тарелку. – Старые дома со временем имеют обыкновение опускаться и рассыхаться. А ветер? Знаете, иногда он может издавать довольно странные звуки. Но скоро вы к этому привыкнете, я уверен. А теперь… – Он сделал драматическую паузу. – У меня для всех вас есть хорошая новость. Я ждал, пока все соберутся. – Он с неодобрением посмотрел на Армана. – В следующую субботу у нас будет прием в честь очаровательных молодых дам! – Он повернулся к жене: – У нас уже давно не было настоящих праздников, не правда ли, дорогая?
      Фелис быстро кивнула и проговорила с какой-то странной поспешностью:
      – О да, Эдуард, это будет замечательно.
      – Значит, я должен оставаться здесь еще неделю? – мрачно спросил Арман, вставая.
      – Несомненно, – сухо бросил Эдуард. – Я просто требую, чтобы ты остался. Со всеми делами в Ле-Шене прекрасно может справиться твой управляющий.
      Арман коротко кивнул и опустился на стул. На мгновение его глаза встретились с глазами Ребекки, и та едва не отшатнулась, такой это был напряженный взгляд. Странный человек, очень странный!
      «Да что там, – вдруг подумала она, – вся семья странная. Эдуард и Фелис совсем не похожи на моих уравновешенных родителей или родителей Маргарет.
      Здесь вообще происходит что-то странное и непонятное. Отношения в семье, видимо, запутанные, непростые. Это чувствуется по какому-то особому, едва сдерживаемому напряжению, как будто что-то темное спрятано глубоко внутри и стремится вырваться наружу».
      Это может показаться нелепым, тем не менее Ребекка не сочла подобную ситуацию абсолютно неприятной.

      Ребекка приподняла пеньюар, подставляя свои великолепные обнаженные ноги ветру, чтобы он их обвевал. Окно в гостиной, которую отвели им с Маргарет, было распахнуто настежь. Ей, прожившей большую часть жизни в Индии, были хорошо знакомы жара и высокая влажность, тем не менее Ребекка так и не смогла привыкнуть ни к тому, ни к другому.
      Она уже закончила короткое письмо родителям, а Маргарет все еще сидела за письменным столом и прилежно трудилась над своим.
      Музыкального часа в этот вечер не было по причине отсутствия Эдуарда – он сказал, что у него дела в Бофоре. Фелис же, сославшись на головную боль, сразу ушла к себе.
      В связи с этим Ребекка и Маргарет довольно рано удалились в уютную гостиную, которая располагалась между двумя их спальнями, и Маргарет настояла, чтобы они отдали дань уважения родителям, тем более что сейчас им представилась такая возможность.
      Кресло, на котором сидела Ребекка, было придвинуто к одному из окон. Она задумчиво смотрела на залитый лунным светом сад напротив дома. Очень приятно было бы прогуляться там сейчас, при лунном свете, но и здесь тоже хорошо: вот так отдыхать и лениво смотреть в окно. Ребекка всегда была неравнодушна к лунной ночи, особенно в полнолуние.
      С раннего детства она верила, что в ночи заключена какая-то магия, исчезающая при ярком свете дня. Ночью все прекрасно и таинственно. В эту пору предметы, смягченные темнотой и облитые, как глазурью, лунным светом, казалось, обнажали свою сущность. Когда Ребекка была маленькой, отец называл ее принцессой Луны, потому что она была такая же бледненькая и немного загадочная. Повзрослев и изменившись внешне – физически она была крепче Маргарет, да и многих других, – Ребекка нередко ощущала себя существом слишком нежным для грубой прозы дня.
      Улыбаясь своим фантазиям, она бросила взгляд на Маргарет, которая продолжала честно трудиться над письмом.
      – Мегги, какого ты мнения о наших американских родственниках? Ты ведь их уже немного узнала.
      Маргарет положила перо и вздохнула.
      – Ребекка, я должна закончить письмо. Ты же слышала, что сказал дядя Эдуард: пакетбот приходит завтра. Но если ты будешь продолжать со мной разговаривать, я никогда не смогу его завершить. И пожалуйста, не зови меня Мегги. Ты прекрасно знаешь, я терпеть не могу это имя.
      – Знаю и именно поэтому тебя так и зову, ибо это верный способ привлечь твое внимание, – проговорила Ребекка без тени раскаяния в голосе. – Но раз уж я все равно прервала твое занятие, скажи мне, что ты о них думаешь?
      Маргарет выпрямилась.
      – О, я думаю, они очень милы, – произнесла она, глядя на письмо, лежащее перед ней, и, по-видимому, мысленно продолжая его писать. – К нам они чрезвычайно добры, любезны и… они мне кажутся очень образованными, совсем не такими, как у нас дома представляли американцев.
      – Хмм. Ты не отметила главного – они красивые. Тебе не кажется, что в этой семье все красивые, особенно мужчины?
      Лицо Маргарет порозовело.
      – Конечно. Я с тобой согласна, хотя Арман постоянно пребывает в дурном расположении духа. Человека в таком мрачном состоянии трудно счесть привлекательным.
      Ребекка откинулась на спинку кресла.
      – Да, это верно. Он, конечно, грубиян, но все же грубиян симпатичный, ты должна согласиться. Жаль, конечно, что у него такой неприятный характер. А вот у Жака хороший характер, да и сам он очень красивый. Ты не находишь?
      Маргарет снова зарделась. Она понимала, что Ребекка задевает ее нарочно, но по обыкновению не знала, как в таких случаях поступать. Оставалось делать то же, что и всегда, то есть притворяться, что не замечает, куда клонит Ребекка.
      – Да, Ребекка, – нехотя произнесла она. – Я согласна, у кузена Жака очень приятный характер.
      – А ты заметила, что Эдуард – большой любитель женщин?
      Маргарет вскинула глаза и нахмурилась, полагая, что это очередная маленькая шалость Ребекки, но лицо кузины было серьезным и задумчивым.
      – Ребекка, как ты можешь так говорить! Это просто ужасно. Он был с нами так добр… Дядя Эдуард – женатый мужчина, неужели ты не понимаешь? И к тому же ему, должно быть, не меньше пятидесяти!
      – О, Мэг! – Забавляясь, Ребекка покачала головой. – Неужели ты до такой степени наивна! Всю свою жизнь мы провели рядом, в одном и том же месте, в одних и тех же условиях, но порой мне кажется, что ты навсегда останешься с шорами на глазах. Представляю, как бы ты была шокирована, расскажи я тебе, что все женатые мужчины, каких я знала, – а некоторые из них довольно пожилые приятели моего отца, да и твоего тоже, – пытались флиртовать со мной и при определенных обстоятельствах были готовы идти гораздо дальше…
      – Ребекка! – резко оборвала ее Маргарет. Ее щеки теперь горели румянцем, она решительно взяла перо и вернулась к письму. – Иногда ты действительно бываешь несносной. Ты же прекрасно знаешь, что я не терплю такого рода разговоры, а кроме того, не верю ни одному слову из того, что ты сейчас сказала. Признайся, тебе просто стало скучно и ты захотела подразнить меня. Вот и начала выдумывать всякую чушь.
      Почувствовав, что Маргарет не на шутку рассердилась, Ребекка вздохнула. Они могли беседовать о многих вещах, об очень многих, но были такие темы, обсуждать которые та просто отказывалась. Наотрез. Например, все, что касалось отношений между мужчиной и женщиной, ее страшно пугало и шокировало, причем в высшей степени смехотворным было то, что Маргарет пыталась делать вид, будто некоторых вещей просто не существует в природе, а то, что существует, не является важной составляющей жизни, хотя Ребекка, наоборот, находила это необыкновенно интересным. Гораздо лучше, если бы они могли обсуждать такое с Маргарет, но та пресекала любые ее поползновения в этом направлении.
      От мыслей Ребекку оторвал стук в дверь. Маргарет отложила перо и поднялась.
      – Кто это, по-твоему, может быть? – Она метнула быстрый взгляд на Ребекку, и ее щеки снова заалели. – Ребекка! Пожалуйста! Одерни юбку! Пока ты сидишь в такой позе, я не могу открыть дверь!
      Пожав плечами, Ребекка одернула своей пеньюар, но остались видны ее голые ступни.
      Стук повторился, но на этот раз громче.
      – Ребекка, твои ноги. Закрой их чем-нибудь. Пожалуйста!
      Ребекка подтянула ноги так, что они скрылись под юбкой.
      – Ну что, Маргарет, дорогая? Теперь я достаточно пристойно выгляжу для тебя?
      Маргарет, все еще красная, ринулась открывать дверь.
      В дверях стоял дворецкий Дупта. В руках он держал огромный серебряный поднос, на котором возвышался большой расписной фарфоровый чайник, две очаровательные чашки и не менее очаровательные блюдца, а также тарелка с бисквитами и пирожными.
      – О! – это единственное, что смогла сказать Маргарет.
      Дупта едва заметно поклонился одной головой. Его худое темное лицо не обнаруживало никаких чувств.
      – Госпожа сочла, что вам следует немного закусить перед сном. Я могу войти?
      – О, конечно, пожалуйста. – Маргарет шагнула в сторону.
      Дупта вошел и поставил поднос на небольшой круглый столик, стоявший в центре комнаты.
      Ребекка изучала его с нескрываемым интересом. По-английски он говорил довольно сносно, без следов какого-либо акцента, а его манеры были безукоризненными. Почему же ее не покидало чувство, что он терпеть не может ни ее, ни Маргарет?
      – Вам налить, молодые дамы?
      – Не надо, Дупта. Спасибо, – ответила Маргарет. – В этом нет необходимости. Большое спасибо.
      Индус поклонился и, пятясь задом, покинул комнату, после чего Маргарет закрыла дверь.
      – Не знаю почему, – Ребекка вздохнула, встала и направилась к столу, – но этот человек меня беспокоит.
      Маргарет с раздражением подняла на нее глаза.
      – Сегодня вечером с тобой, кажется, творится что-то неладное. Насколько я могу видеть, это превосходный во всех отношениях слуга: тихий, спокойный, исполнительный и очень умелый. По-моему, Фелис во всем полагается на него.
      – Хмм. Превосходный слуга, говоришь? Да, наверное, превосходный. Пожалуй, даже слишком. – Она налила две чашки шоколада со сливками и взяла хрустящее печенье. – Я уже сказала: не знаю почему, но при виде его меня одолевает беспокойство. В нем есть что-то необычное, могу поспорить. Ты заметила, например, как он одет?
      – А что такого необычного в его одежде? – Маргарет взяла свою чашку с шоколадом. – Одет он, по-моему, даже слишком хорошо для слуги, может, ты это имеешь в виду? Но я полагаю, таково желание самого Молино.
      Ребекка тяжело вздохнула:
      – Маргарет, он одет как богатый брахман . Ты когда-нибудь видела домашнего слугу, одетого подобным образом? Однако при этом у него отсутствуют кастовые знаки. Он кажется довольно образованным. Я не перестаю удивляться, как он оказался в этих краях, как случилось, что он работает слугой. Что же касается моих ощущений, то я почти уверена, он нас с тобой не любит. Вот так. И к тому же очень не любит.
      – Но с его стороны не было ни малейшего намека. Во всяком случае, он не произнес ни единого слова, которое бы позволило тебе так думать. А кроме того, Ребекка, почему, собственно, он должен нас не любить?
      – Потому что мы англичанки. Многие индусы не любят англичан – всех англичан, и ты прекрасно об этом знаешь. А почему, по-твоему, наши отцы то и дело выезжают подавлять беспорядки то там, то туг? Можешь быть уверена, не потому, что индусы очень довольны своей участью.
      – Знаю, знаю, – сощурилась Маргарет, – они всегда на что-нибудь жалуются, и мне известно, что есть среди них смутьяны. Но все равно мне кажется, что ты преувеличиваешь, Ребекка. В конце концов, мы им нужны больше, чем они нам. Мы сделали и делаем очень многое для Индии и для этих людей.
      Ребекка уселась на стул и поднесла чашку с шоколадом к губам.
      – Ты сама сейчас признала, Маргарет, что индусы не любят англичан, некоторые же из них являются нашими злейшими врагами. А кто сказал, что Дупта не принадлежит как раз к числу тех, кто нас ненавидит?
      – Ладно, я не хочу это больше обсуждать. Тебе прекрасно известно, я терпеть не могу разговоры о политике, особенно перед сном.
      – Не уверена, что сейчас мы с тобой обсуждаем политику, – усмехнулась Ребекка. – Но я тебе должна сказать еще кое-что. Днем поговорить об этом не удалось, мы были очень заняты. Ты прошлой ночью слышала что-нибудь необычное, после того как легла в постель? Это было уже после полуночи, может, в час ночи.
      – Что случилось после полуночи? – быстро спросила Маргарет, подозрительно глядя на Ребекку."
      Ребекка устало вздохнула:
      – Я слышала звуки. Музыку. А ты что-нибудь слышала?
      Все еще глядя на нее с подозрением, Маргарет решительно покачала головой:
      – Абсолютно ничего. Мне, конечно, удалось поспать немного днем, но все равно я была такая усталая, что заснула мгновенно, как только закончила туалет. А что за звуки, Ребекка? Та музыка, о которой ты упоминала Фелис за чаем?
      – Но Фелис я сказала не все, Маргарет. – Ребекка поставила чашку с блюдцем на столик и откинулась на спинку стула. – Перед этим было вот что: я услышала, вернее почувствовала, что в моей комнате кто-то есть. Видеть я ничего не видела, абсолютно – настолько было темно, – но уверена: в моей комнате кто-то был. Я отчетливо слышала какие-то характерные звуки. И это была не музыка, Маргарет. Музыка появилась потом, когда этот некто удалился.
      Лицо Маргарет стало бледным.
      – Ребекка, ты снова меня дразнишь? Если так, то с твоей стороны это очень жестоко.
      – Да нет же, Маргарет, – проговорила Ребекка, теряя терпение. – Клянусь тебе, что ничего подобного нет и в помине. Сначала я почувствовала, что кто-то находится в моей комнате, а потом услышала музыку. Мне показалось, играли на одном из этих диковинных китайских инструментов.
      – Но Фелис сказала, что на этих инструментах никто в семье играть не умеет.
      Ребекка быстро кивнула:
      – Да, да, понимаю. И это мне кажется очень любопытным. Весь этот инцидент представляется мне очень и очень странным, и я полагаю, что отныне нам с тобой следует на ночь запирать двери. Это не будет излишним. А теперь… – Она откинулась на спинку стула и взяла чашку с шоколадом. – Я сказала все, что хотела сказать. Иди и заканчивай свое письмо.
      Через два дня на пристань отправили большую карету и фаэтон встречать прибывающих гостей. Большинство из них приплыли на красивом шлюпе «Предвестник», принадлежавшем Эдуарду. Другие – на собственных судах.
      Выглядывая в окно, Ребекка наблюдала за элегантной троицей – двумя женщинами и мужчиной, которые прогуливались между дивно пахнущих роз вокруг павильона, того, что напротив дома.
      Праздник обещал быть чудесным. Эдуард денег не пожалел. Были заказаны прекрасная еда и напитки. Побывав на кухне, в том здании, что позади дома, Ребекка убедилась, что голодным сегодня никто не останется. Это, конечно, шутка, ибо хозяева делали все, чтобы угодить вкусам каждого гостя.
      Всю неделю домашняя прислуга, выполняя приказания Фелис, крутилась как белка в колесе. Они готовили дом, комнаты для гостей, чистили, полировали. Все вокруг благоухало цветами.
      Что же до самих гостей, то Ребекка уже познакомилась кое с кем из тех, кто прибыл пораньше, и в целом они показались ей весьма интересными. Сильно отличаясь друг от друга по возрасту, роду занятий и вкусам, они, казалось, имели две общие черты: либо ум, либо внешнюю привлекательность, либо у них присутствовали оба эти качества. Ребекка обхватила себя руками за плечи, чувствуя, как в ней поднимается восторг. До чего же она была рада, что им все-таки удалось отправиться в это путешествие! И какой чудесной цели они достигли! Последние два дня на острове принесли ей много удовольствий, и Ребекка была уверена, что предстоящие недели принесут не меньше. Большая часть ожидаемых радостей Ребекка связывала с Жаком.
      Он был необычайно любезен и внимателен. Водил их на прогулки. Они объездили весь остров: от прекраснейших рощ и лугов внутри острова до живописных заболоченных низин и пляжей. Они посетили также фамильное кладбище – тихое зеленое место, обнесенное белыми стенами, с грациозными плакучими ивами, которые склонили свои ветви над изящным мраморным мавзолеем, где были погребены Жан и Миньон Молино.
      Жак часто устраивал для девушек верховые прогулки – у семьи Молино была великолепная конюшня, – а также морские на шлюпе «Предвестник» или на небольшой прелестной яхте «Фелис».
      В воскресенье он повез их вместе с матерью в ближайший город Бофор, расположенный на острове Порт-Ройал, чтобы они смогли посетить церковь. Бофор оказался очаровательным местом с милыми домиками и несколькими довольно приличными магазинами. На вопрос Ребекки, почему Эдуард не поехал с ними, было сказано, что Эдуард никогда не посещает церковь, поскольку он атеист, и это ее очень удивило.
      Впрочем, все ее мысли были заняты Жаком. Ребекка никогда еще не встречала человека, который бы так ее заинтриговал, так возбудил ее романтические чувства, как это сделал Жак. Привыкшая всегда себя сдерживать, всегда быть настороже, если это касалось отношений с мужчинами, с ним она впервые в жизни отказалась от этого постоянного контроля над собой, впервые расслабилась. Манипулировать Жаком было невозможно, потому что она никогда не знала, как он будет реагировать на то или иное ее действие.
      Много времени она провела, обдумывая, почему он нечувствителен к ее уловкам, откуда у него этот иммунитет, и в конце концов пришла к твердому заключению, что это происходит вовсе не потому, что она не желанна для него. Не потому. В том, что его к ней тянет, у Ребекки сомнений не было, однако казалось, он борется с этим. Что касается различных нюансов в отношениях с мужчинами (да и с женщинами тоже), тут Ребекка имела большое чутье и опыт. Снова и снова она убеждалась в том, что Жак к ней неравнодушен. Она чувствовала, что он удерживает себя от желания прикоснуться к ней. Иногда она вдруг неожиданно поворачивалась и перехватывала его жадный, устремленный к ней взгляд. Нет, недостатка в желании тут не было. Но в таком случае в чем же дело? Помолвлен он не был, в этом она убедилась в первые дни, проведенные на острове, с помощью нескольких острожных вопросов. Он мог бы стать идеальным мужем – красивый, обаятельный, чувственный. Совершенный! Он мог бы стать хорошим мужем даже для нее. Эта неожиданная мысль ее испугала. Уже приближалось время, когда следовало начать думать о замужестве. Ее мать вышла замуж, будучи на год моложе Ребекки.
      С Арманом, кажется, все безнадежно, и это очень плохо. А то ведь как было бы прекрасно, если бы Маргарет вышла замуж за одного брата, а она за другого.
      Сестрам бы никогда не пришлось разлучаться. Но Арман, который всю эту неделю провел в Ле-Шене, пугает Маргарет, она его просто боится. О каком флирте может идти речь? К тому же и он, кажется, чувствует себя в обществе девушек не в своей тарелке.
      Несколько мгновений Ребекка поиграла с мыслью о том, а не выйти ли ей за Армана самой, а Маргарет пусть бы вышла за Жака. Но эта фантастическая авантюра вызвала у нее странное чувство – она вдруг осознала, что не желает даже думать об этом, потому что эта мысль одновременно щекотала ей нервы, возбуждала и отвращала.
      Нахмурившись, она отвернулась от окна. «Даже в шутку поиграть с подобной нелепой идеей как-то не хочется. Пора заканчивать одеваться и спускаться вниз. Начинается праздник».
      Арман стоял в дверях танцевальной гостиной и с желчным видом разглядывал живописную картину, которую представляли собой гости. От этого зрелища он не получал никакого удовольствия.
      Отец, как обычно, потратил огромные деньги. Лишь только для того, чтобы развлечь гостей. Для этого из Саванны пригласили струнный квартет, большая танцевальная гостиная была декорирована цветами и гирляндами. Подвесные лампы из розового стекла, которые еще в начале года отец приказал установить вдоль стен, окрашивали все в бледно-розовый цвет и усиливали праздничное настроение.
      «Да, выглядит это очень привлекательно, и каждый, похоже, получает здесь удовольствие. Все наслаждаются, кроме меня, – подумал Арман. – Ну почему меня это так задевает? Ну, потратил отец деньги на эти легкомысленные забавы, потратил больше, чем следует, так ведь это его дело, это его деньги. Меня, конечно, раздражает, что отец потратил деньги только для того, чтобы развлечь своих приятелей, большей частью людей ничтожных, в то время как на дела в Ле-Шене даже цент выделить отказывается.
      Конечно, присутствие здесь английских родственниц является некоторым оправданием для всех этих экстравагантностей, но если бы даже родственниц и не было, Эдуард Молино все равно придумал бы какой-нибудь другой предлог. Это, наверное, у отца в крови, он унаследовал подобное отношение к жизни от своего отца, Жана Молино. У Жака тоже имеются кое-какие намеки, правда слабые, на такого рода наследственность. Как же я избежал этого? Почему я единственный из Молино думаю о практических вещах?
      Отец принудил меня находиться здесь против моей воли, но, раз так случилось, я должен попытаться сделать все возможное, чтобы доставить удовольствие Фелис. Хотя бы ей».
      Оглядев комнату, Арман увидел Фелис. Она стояла у стола для пунша в том углу зала, где располагались музыканты, и разговаривала с тучным джентльменом. Кто это, со спины Арман узнать не смог.
      Он начал протискиваться сквозь толпу гостей и вдруг увидел Ребекку, грациозно двигающуюся в танце в паре с его братом.
      Арман нахмурился и замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, не в силах оторвать от нее взгляд, разрываемый на части смесью чувств, какие эта чертова девица все время пробуждала в нем. Она была необычайно красива! Каждый раз, когда он ее видел, эта красота поражала его снова и снова, поражала очень сильно, сильнее, чем удар в солнечное сплетение. Почему она такая? Любому мужчине, который ее видит, она сразу становится желанна, и дело не в том, какой она человек, а исключительно в ее внешности. Не важно, что она испорченна, избалованна, высокомерна, заносчива, самонадеянна и к тому же англичанка. Находясь рядом с ней, Арман чувствовал, как где-то глубоко в его теле начинает загораться острая сладостная боль. Наблюдая за ней и братом, он неожиданно подумал, что ведь и Жак, наверное, испытывает такую же боль и те же приливы желания. С Жаком он никогда не был близок – уж слишком они разные, – но тут на мгновение почувствовал к брату непривычную жалость.
      Танцоры развернулись, и Арман заметил отца, танцующего с дамой рядом с Жаком и Ребеккой. Арман увидел лицо отца, то, как он смотрел на Ребекку, и у него похолодело в груди. Фривольное поведение Эдуарда всегда смущало и раздражало Армана, и не только из-за Фелис. В том, что пожилой человек таскается за молодыми женщинами, как похотливый сатир, было что-то отвратительное и одновременно смехотворное. Но сейчас при мысли, что сластолюбие Эдуарда может распространиться и на Ребекку, в Армане вспыхнул и закипел гнев. Нет, наверное, он напрасно беспокоится – даже у Эдуарда найдется достаточно здравого смысла, чтобы воздержаться от подобных действий по отношению к дочери своего кузена!
      Он увидел, как Ребекка подняла лицо – будто цветок раскрылся навстречу солнцу – и посмотрела на Жака. Это был не просто взгляд, это был особенный взгляд.
      Значит, ей нравится Жак. Вот оно что. На мгновение Армана охватил приступ дикого веселья, которое тут же сменилось чувством глубокого стыда. Так думать недостойно. И хотя она ясно дала понять Арману, что в упор его не видит, он все равно плохого ей не желает. И уж если быть честным, в том, что она его не любит, виноват он сам. Потому что с тех пор, как они прибыли на Берег Пиратов, он ведет себя неприветливо до неприличия.
      В первый день их приезда у него действительно было плохое настроение и он был груб, о чем теперь очень жалел. Но ведь назад ничего не вернешь. Против этой тихони Маргарет он вообще ничего не имел и не имеет, но в Ребекке все время чувствовал какой-то вызов. Может, ему неприятно, что она постоянно стремится выставить напоказ свою образованность, начитанность, и вообще в ее манере поведения было что-то такое, что он счел для себя унизительным.
      Как бы то ни было, но он не должен стоять здесь и глазеть на нее, будто неотесанный мужлан. Он должен пойти поприветствовать Фелис и попытаться сделать так, чтобы вечер прошел для него хорошо. На худой конец можно хотя бы полакомиться деликатесами.
      Приблизившись к Фелис, Арман обнаружил, что, несмотря на шикарное платье, искусную прическу и румяна, она выглядит изможденной.
      В нем вновь поднялась злость на отца. Дает ли этот человек себе труд подумать, что эти празднества, которыми он так упивается, столь тяжело даются его супруге? Возможно, она устает, возможно, есть иные трудности, но для того, чтобы это выяснить, необходимо приложить усилие, а Эдуард даже пальцем не пошевелит! И все же не стоит сейчас портить себе настроение.
      Увидев его, она прервала разговор и улыбнулась. Эта лучистая улыбка, сияющие глаза были лишь результатом действия ромового пунша, Арман был уверен.
      Она взяла его руку и ласково сжала.
      – Арман, ты ведь знаком с мистером Стерлингом?
      Арман коротко поклонился. В графстве Бофор Джошуа Стерлинг был личностью довольно заметной, главным образом как один из самых отъявленных сплетников. По возрасту он был скорее ближе к пятидесяти, чем к сорока. Арман считал этого человека скучным и фальшивым, но ради Фелис заставил себя быть вежливым.
      – Конечно, мы знакомы. Как вы поживаете, мистер Стерлинг?
      Стерлинг кивнул с улыбкой:
      – Великолепно, сэр. Да, великолепно, в самом деле. Я как раз рассказывал вашей очаровательной матушке, что имел удовольствие путешествовать на пакетботе, идущем из Чарлстона, в обществе двух ваших милых кузин. Восхитительные девушки, просто восхитительные!
      Мистер Стерлинг произносил эти слова, следя взглядом за Ребеккой, и ухмыльнулся, когда она в конце танца поклонилась Жаку. При этом лиф ее платья, который, по мнению Армана, был до чрезвычайности низким, обнажил верхнюю часть бледной, почти светящейся груди.
      У Армана возникло сильное желание припечатать кулак к этой самодовольной розовой харе старого похабника. Еще один сатир. Но ради справедливости стоит заметить, что не только он во всем виноват. Вот она стоит, выставляя себя напоказ, в шикарном платье из тонкой белой материи, которое очерчивает фигуру так, что она кажется обнаженной. Из-под платья внизу видны ее аккуратные лодыжки, а дальше ступни в белых атласных туфельках. Ничего удивительного, что мужчины так на нее глазеют.
      Жак и Ребекка направились к ним, и Арман увидел, что Стерлинг поправляет свой галстук. У него не было никаких сомнений, что этот человек собирается пригласить ее на следующий танец, и мысль о том, что девушка окажется в руках этого напыщенного осла, внезапно стала для Армана непереносимой.
      Когда Ребекка и Жак уже находились от них примерно в метре, Арман быстро вышел вперед и поклонился Ребекке. Она остановилась и уставилась на него с непроницаемым видом.
      – Ребекка, следующий танец я прошу вас подарить мне, – сказал Арман и кивнул, приветствуя брата.
      Жак улыбнулся и оставил руку Ребекки.
      – Полагаю, что Арман появился как раз вовремя, – произнес он веселым тоном, глядя в сторону матери и Джошуа Стерлинга. – У меня есть серьезные подозрения, что на следующий танец Ребекку намеревается пригласить не кто иной, как Джошуа Стерлинг.
      Этот джентльмен мнит себя великолепным танцором, но многие молодые женщины жаловались, что он танцует не по полу, а скорее по их ногам.
      Ребекка лучезарно улыбнулась, и от этой улыбки Арман невольно отпрянул назад, такой внезапной она была.
      – Конечно, Арман, – проговорила она, продолжая улыбаться, – этот танец ваш. И мне кажется, музыка скоро опять заиграет.

      Зазвучала музыка, они заняли свои места в танцевальном ряду. Кисть Ребекки в перчатке опустилась на руку Армана; сквозь тонкую ткань он ощутил ее тепло.
      Остро ощущая ее присутствие, Арман внезапно почувствовал желание доказать ей, что не такой уж он чурбан, каким до сих пор представлялся. Танцевать ему приходилось нечасто, но у него были к этому способности, он мог бы стать превосходным танцором, если бы приложил усилия.
      Когда они проделывали танцевальные па, Арман заметил на лице Ребекки легкое удивление, и это доставило ему удовольствие. Оказавшись по ходу танца лицом к лицу с ней, Арман решил, что пора начать разговор.
      – Вы довольны вашим пребыванием на Берегу Пиратов, Ребекка?
      – Разумеется, очень довольна. Здесь все так добры к нам, а остров удивительно красивый.
      При следующем сближении она сказала:
      – Мы вас так редко видим, Арман.
      – Это верно. Но мне приходится много времени проводить на хлопковой плантации в Ле-Шене. Приближается время сбора урожая.
      Арман говорил спокойно, хотя внутри у него все кипело. Во-первых, его не покидала мысль, что именно этим урожаем хлопка и будет оплачен сегодняшний роскошный вечер. Он также задавал себе вопрос, почему приличия требуют, чтобы разговор между мужчиной и женщиной обязательно был таким искусственным и поверхностным. Ему же больше всего на свете хотелось не беседовать, а просто взять Ребекку за руку и повести прочь, в эту теплую, напоенную ароматом цветов темноту, схватить в объятия, припасть к губам и оставаться так до тех пор, пока не будет расколота и разломана скорлупа ее спокойствия и самодовольства, пока она не забьется в его руках, ослабевшая от желания, такого же сильного, каким охвачен он!
      Ребекка с удивлением глядела на смуглое задумчивое лицо Армана. Танцевать с ним она согласилась просто так, из каприза, можно сказать из прихоти – в его красивом лице, когда он приглашал ее на танец, таилось нечто необъяснимое, горячее и опасное, что вдруг вызвало в ней темный, даже пугающий ее саму отклик. И конечно, не надо скрывать, Ребекке было приятно, что Арман пригласил ее танцевать.
      Внутреннее тепло, жар все еще присутствовал в нем, полыхая где-то там, глубоко в его глазах, и она безошибочно это распознала, с мстительным удовольствием осознавая, что нарочитое равнодушие было не более чем позой, он всего лишь человек, мужчина, и женские чары на него действуют так же, как на любого другого.
      Как ей поступить? Быть с ним любезной или теперь, когда она осознала свою власть над ним, напротив, быть жестокой? Но сейчас он вел себя безукоризненно, вполне по-джентльменски, поэтому, выбирая между гневом и милостью, Ребекка выбрала милость. После очередного разворота она посмотрела на него, наклонив голову, и улыбнулась.
      Маргарет поблагодарила Джошуа Стерлинга за танец, повернулась и увидела рядом улыбающегося Жака.
      – Маргарет, следующий танец мой? Раскрасневшаяся от быстрых движений, Маргарет почувствовала теперь, что ее щеки пылают. Не произнося ни слова, она протянула руку.
      Уводя ее на танцевальную площадку, Жак кивнул в сторону Стерлинга:
      – Могу поспорить, что, танцуя с ним, большого удовольствия вы не получили.
      Маргарет не удержалась и улыбнулась. Обычно в разговоре с мужчинами она испытывала некоторую неловкость, к которой уже привыкла, но сейчас вдруг обнаружила, что с Жаком ей очень легко разговаривать.
      – Действительно, он наступил мне на ногу пару раз, не больше, – проговорила она беззаботно. Отчего ей так необыкновенно хорошо? Ах, это все Жак, в его присутствии она чувствует себя будто опьяневшей.
      Поначалу при виде большого количества незнакомых людей Маргарет немного испугалась, но теперь начала получать от вечера удовольствие. Партнеров для танцев было в избытке, и хотя, как обычно, в центре внимания была Ребекка, мужская половина гостей проявляла большой интерес также и к ней.
      На второй танец ее пригласил Жак, а поскольку это был галоп, они не могли обмениваться любезностями. Но все равно ей было очень хорошо. Она даже не возражала против того, что во время танца его взгляд постоянно искал Ребекку, которая танцевала с Арманом. Маргарет не могла не заметить, какая красивая пара Ребекка и Арман, как прекрасно они смотрятся рядом – он такой смуглый и мускулистый, она такая очаровательная и женственная. Контраст был потрясающим. Почему-то Маргарет вдруг стало тревожно, она не могла понять почему и отвернулась, чтобы не глядеть на них. При чем тут Арман, когда существует Жак.
      Да, Жак. Именно за него выйдет замуж Ребекка. Маргарет мысленно уже почти примирилась с этим. Жак был совершенным мужчиной, а Ребекка – совершенной женщиной. Это было бы так естественно, если бы их влекло друг к другу. О своих собственных чувствах к этому обаятельному человеку Маргарет из осторожности избегала думать. Она вообще редко думала о себе в связи с каким-нибудь мужчиной и не находила это странным, хотя знала, что рано или поздно с ней случится то же, что и с другими женщинами: она должна будет выйти замуж. Но конкретно представить, как это может произойти, Маргарет была не в состоянии. Она никогда ни с кем не говорила об этом – ни с приятельницами, ни с родителями, ни даже с Ребеккой – из духа противоречия, поскольку большинство девушек, которых она знала, только и делали, что непрерывно обсуждали мужчин. В их разговорах главной и основной всегда была одна и та же тема – тип мужчины, за которого я хотела бы выйти замуж. Если бы Маргарет призналась, что о мужчинах и замужестве думает очень редко, ее действительно могли бы посчитать очень странной.
      Вечер был в разгаре, и время не позднее, но Маргарет извинилась и удалилась к себе.
      И дело не в том, что ей что-то не понравилось. Все было сегодня прекрасно, но так Маргарет была устроена: проведя какое-то время в большом обществе, она начинала жаждать уединения.
      Из танцевальной гостиной доносились голоса, музыка, смех. Она шла по коридору, беспечно напевая что-то себе под нос, и вдруг остановилась как вкопанная. Навстречу ей из темноты выдвинулась темная фигура.
      От неожиданности она чуть слышно вскрикнула, но туг же увидела, что это не кто иной, как Дупта. Отвесив легкий поклон, он посторонился, чтобы дать ей пройти. На его непроницаемом лице не отражалось никаких эмоций, но сейчас, в полумраке, оно показалось Маргарет угрожающим, и она вспомнила, что говорила ей Ребекка об этом человеке.
      Почувствовав смутное беспокойство, она, не оборачиваясь, поспешила в свою комнату, и у нее все время было такое ощущение, что он смотрит ей вслед.
      В спальне к ней вернулось хорошее настроение. Она чувствовала приятную усталость и предвкушала хороший сон в мягкой постели. Маргарет всегда получала наслаждение от сна, находя в нем защиту и возможность набраться сил. Улегшись на хрустящих простынях, она начала думать о Жаке и о том восторге, какой испытала, танцуя с ним. Мысли были приятными. Постепенно погружаясь в сон, она не заметила даже, когда наконец прекратилась музыка, стихли голоса и на весь громадный дом опустилась ночная тишина.
      Это был чудесный сон. Она и Жак вдвоем в одном из дальних павильонов, скрытом глубоко в лесу. Зелень вокруг была мягко освещена, будто в ней были спрятаны фонарики. Откуда-то доносилась музыка. Струнная музыка, восточная музыка. Маргарет отчетливо ее слышала, хотя самого источника видно не было. И они с Жаком танцевали под эту музыку. Это не казалось ей странным, как не казалось странным и то, что павильон был просторный, размером с небольшой танцевальный зал.
      Во время танца Жак приблизился к ней и коснулся руки. Это также показалось Маргарет естественным и очень приятным. Затем он коснулся ее лица, проведя пальцем вниз по щеке, а затем и по подбородку. Восхитительно. А потом… его рука оказалась на ее груди. Маргарет охватил необъяснимый восторг и одновременно болезненный ужас, вся сцена постепенно начала расплываться, и… она проснулась с застрявшим в горле комом, потому что почему-то была уверена, что не Жак касался ее и что было это вовсе не во сне, а наяву. Ей стада очень страшно.
      Пытаясь унять сильно бьющееся сердце, напряженно вглядываясь в темноту, навалившуюся тяжелым грузом, Маргарет лежала, не смея пошевелиться. Кожа покрылась мурашками от мысли, что она в комнате не одна..
      Осознав все это, Маргарет сразу же вспомнила рассказ Ребекки и начала лихорадочно гадать, заперла ли она на ночь дверь. Ей показалось, что заперла.
      И тут до нее донеслись звуки музыки. Это была та же музыка, что и во сне, и звучала она едва слышно, но это лишь усилило ее ужас. Значит, Ребекка ничего не выдумала. Смысл происходящего был непонятен и поэтому страшен вдвойне. Ночью по дому кто-то ходит. Этот кто-то уже побывал в комнате Ребекки, а теперь вот добрался и до нее. Пока она спала, этот кто-то… позволил с ней такие вольности. Она мелко задрожала и обхватила себя руками.
      В голове стучало: надо пойти к Ребекке, надо пойти к Ребекке, но она боялась зажечь свечу, боялась увидеть что-то совершенно ужасное.
      В конце концов, после того как прошло, ей показалось, бесконечное количество времени, а звуки музыки постепенно растворились в воздухе и больше ничего необычного слышно не было, Маргарет потянулась к подсвечнику. Дрожащими пальцами она зажгла фитиль и, забыв о пеньюаре и тапочках, ринулась к двери в гостиную и дальше через нее в комнату Ребекки. Через мгновение она уже ожесточенно трясла ее за плечи.
      Ребекка неохотно проснулась и сонными глазами уставилась на Маргарет.
      – Маргарет! Что случилось? И пожалуйста, перестань меня трясти, я уже проснулась!
      С облегчением вздохнув, Маргарет отпустила ее и села рядом на кровать.
      – О, Ребекка! Извини, что я не поверила тебе тогда. Я думала, что ты меня снова дразнишь, но теперь и я это слышала.
      Ребекка нахмурилась и приподнялась, подложив под спину подушку.
      – Маргарет, ты знаешь, сколько сейчас времени? Что с тобой?
      Маргарет глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
      – Помнишь, ты рассказывала мне, что слышала в своей комнате какие-то звуки, словно там кто-то был, а потом услышала музыку? Так вот, то же самое произошло и со мной.
      Теперь уже Ребекка окончательно проснулась.
      – Ты хочешь сказать, что кто-то был в твоей комнате?
      Маргарет кивнула:
      – Да, да. И… и этот кто-то прикасался ко мне. Я чувствовала, как он коснулся моей руки, затем лица… – Даже Ребекке, а уж они были очень близки, Маргарет не могла открыться насчет груди. – Я так испугалась. Едва набралась мужества, чтобы зажечь свечу, и тут же побежала к тебе. О, Ребекка, как ты думаешь, кто это был? И что здесь происходит?
      Посмотрев на испуганное лицо Маргарет, Ребекка потянулась и взяла ее за руку.
      – Я просто не могу себе вообразить, что бы это такое могло быть, – медленно проговорила она. – Это действительно очень странно, я согласна. Ты не помнишь, закрывала перед сном дверь на задвижку или нет?
      Маргарет потрясла головой.
      – В коридор – да, но в гостиную дверь была не заперта, так же как и твоя.
      Ребекка отпустила руку Маргарет и подалась вперед.
      – Но ведь внешняя дверь в гостиную была заперта. Я знаю, потому что сделала это перед сном. Она и сейчас заперта, можно проверить.
      Маргарет судорожно вздохнула.
      – В таком случае как могли к нам проникнуть?
      – Может быть, в этом доме есть какой-то тайный ход. В книгах часто упоминаются всякие тайные ходы в старых домах. Во всяком случае, это единственное логическое объяснение, если, конечно, это не привидение.
      Маргарет прижала ладонь ко рту.
      – О! Не надо говорить такие вещи! Ведь ты не думаешь, что это было…
      – Конечно, нет. Не будь глупенькой, Маргарет, – сердито сказала Ребекка.
      Маргарет поежилась.
      – Надо же, пока я спала, кто-то ходил по моей комнате, смотрел на меня, как я сплю… касался меня… Ребекка, что нам делать? Может, следует сказать Фелис или даже Эдуарду? В конце концов это же их дом.
      – Нет, Маргарет, я не думаю, что мы должны им что-нибудь говорить, – задумчиво произнесла Ребекка. – По крайней мере пока. Давай подождем немного.
      – Но чего ждать? Я имею в виду – неужели надо ждать, когда он появится снова? Да и как заснуть, зная, что в любой момент в твоей комнате может появиться кто-то чужой?
      – В этом-то все и дело, разве ты не понимаешь? Вполне возможно, что ночной посетитель не совсем чужой.
      – Ты имеешь в виду, что это кто-то из семьи Молино? Не может быть!
      – О, Маргарет, не будь такой дурочкой. Если здесь имеется тайный ход, то кто же еще, кроме членов семьи, может о нем знать? Учти, на острове живет ограниченное число людей. Ведь ты не можешь вообразить, что это был кто-то из слуг? В том-то и дело, что на такое они никогда не решатся, даже если бы знали о тайном ходе, что маловероятно.
      – И все равно это вполне возможно, – упрямо настаивала Маргарет. – Ты что, про Дупту забыла? Насколько мне известно, членом семьи он не является, и ты сама совсем недавно говорила, что он странный. – И тут она вспомнила. – Знаешь, я его видела вечером, когда возвращалась к себе. Он шел по коридору и посмотрел на меня как-то очень неприятно. Ты не думаешь, что это мог бьггь Дупта? Вполне возможно, ты была права, когда говорила, что он нас ненавидит. А что, если он замыслил нас с тобой убить прямо в постели?
      Ребекка поерзала, устраиваясь поудобнее.
      – Не думаю, что это он. И не надо все так драматизировать, Маргарет. Кто бы это ни был, пока он не причинил нам ни малейшего вреда и даже не пытался это делать. Разве не так?
      Маргарет молчала, не переставая думать о том, как ласкали ее грудь.
      – И все-таки, – произнесла она наконец, – мне это очень не нравится. Я хочу знать, что нам делать. Мы должны что-то делать.