– Ничего ножичек! – воскликнула обалдевшая Юкки. – Откуда?
      – Сам сделал.
      – Покажи!
      Кирюха поднес кинжал поближе и тут же отдернул, едва девчонка потянула ладошки:
      – Прочь. Оружие чужих рук не любит, тем более бабьих.
      – Хам! – она целиком закрылась одеялом.
      – Я не знаю, кто ты и в какое дерьмо я еще из-за тебя встряну, но живьем они меня не сожрут, – сурово произнес парень.
      Рука Юкки высунулась из-под одеяла, дотянулась до стола, схватила банан и спряталась обратно. Спустя минуту появилась вновь и швырнула на пол кожуру.
      Кирюха прислонился к стене.
      Все планы на ближайшие дни накрылись медным тазом. Угораздило же напороться на такое в самый разгар сессии! Кирюха, как и большинство студентов, не относился к учебе слишком серьезно, но экзамены сдавал с первого раза, готовился к ним заблаговременно, читать учебники и переписывать конспекты лекций не ленился. А теперь что? Плюнуть на сессию, сидеть при Юкки недремлющим оком и стеречь?
      Кирюха перехватил кинжал острием вниз и нанес пустоте еще несколько ударов. Бесшумно отскочил, уходя от ответных выпадов. Снова атаковал. Давненько же ты, приятель, не упражнялся, подумал он, эдак и разжиреть недолго.
      Тренировка продолжилась. Минут через двадцать в дверь постучали.
      Воитель торопливо спрятал кинжал, подскочил к Юкки, легонько толкнул. Никакой реакции – девочка снова уснула. Фиг с ней, решил Кирюха. Кто бы там ни пришел, вряд ли он будет стаскивать одеяло с незнакомой бабы, если вообще заметит ее, такую тщедушную, на Кирюхиной кровати.
      За дверью оказался один из тех трех охранников, которых Кирюха видел прошлым вечером в гостях у Оли, самый молодой из них. Плотный, небритый, со слегка обвисшими щеками и мясистыми ушами. Камуфляжная куртка, армейский ремень. На поясе кобура.
      – Кирилл Шне-е-ман? – спросил он и сипло засмеялся, шлепнув себя по подбородку. – Да, Шнееман. Ну и фамилия. Ты на еврея совсем не похож!
      Тебя бы хорошим манерам поучить, подумал Кирюха. Родились бы мы с тобой на пять веков пораньше, ты бы уже ползал передо мной, подбирая с пола свои свиные уши. Он представил, как двумя молниеносными взмахами кинжала отсекает грубияну его локаторы, и с кривой улыбкой спокойно ответил:
      – Не на еврея, а на немца. Мой дед был эсэсовцем.
      – Да ты че! – вислощекий отшагнул назад, будто у Кирюхи в руках появился «шмайссер». – А ты сам из Германии? По-русски хорошо шпаришь!
      – Нет. Моего деда взяли в плен, держали в лагерях до пятьдесят шестого, он женился на русской, тоже бывшей заключенной, и остался жить в СССР.
      – А че фамилию не сменил?
      – Что ты имеешь против моей фамилии?
      – Не, ниче, – охранник почуял, что беседа заходит куда-то не туда. – Я от коменданта. Шагом марш на штрафные работы. Одень че-нито погрязнее, на сборы две минуты.
      – Тьфу ты, а я и забыл... – Кирюха вновь пододвинул к шкафу табурет и полез в верхний ящик за старым спортивным костюмом. На обратной стороне дверцы от прежних жильцов сохранился настоящий иконостас онаниста – множество наклеек с обнаженными загорелыми девицами.
      – Кстати, в общаге крыса завелась. Знаешь? Слышал?
      Кирюха было вздрогнул, но мгновенно взял себя под контроль:
      – Что значит «завелась»? Они здесь и не переводились никогда, грызуны эти...
      – Я не о том. Нелегал пролез. Посторонний. – Охранник по-прежнему стоял на пороге, не заходя в комнату. – Такие сведения Олегу Ивановичу поступили. Ты вчера никого чужого на этаже не видал?
      – Нет, – твердо сказал тот. Не смущаясь постороннего, скинул брюки, сел на табурет, стал натягивать спортивные штаны, продранные на коленях. – Пришел, чаю похлебал, спать лег. Скажи еще, что он у меня скрывается. Думаешь, я буду какого-то незнакомого дядьку у себя прятать?
      – Да не дядьку, – охранник помял мозолистыми пальцами потное ухо. – Бабу мелкую. На вид лет пятнадцать, маленькая. Блондинка.
      – Здесь такой нет. Кстати, тебя как звать?
      – Константин. Еще вопрос, Кирюх. Личный. Как раз про блондинок. Ты Ольгин парень?
      «Уже нет», – хотел сказать Кирюха, но не успел.
      – Что ты ей сказал вчера?
      – ?!
      – Ты вчера приходил, я помню. Потом ушел, а она часа два проплакала. Просто лежала и ревела в подушку. Я к ней и так, и сяк. Спрашиваю, может, он тебе нагрубил? Может, пойти разобраться? А она: нет, не надо, он мне ничего не сделал – и опять плачет. Потом всех выгнала, кто был в комнате посторонний. Девчонки, Лизка с Зинкой, говорят: всю ночь глаз не сомкнула.
      Кирюха застегнул молнию легкой куртки «пума»:
      – Все, я готов.
      – Нет, ты ответь.
      – А что? – Кирюха был спокоен, как никогда. – Обычное дело. Разошлись мы с ней.
      – Как – разошлись?
      – Я от нее ушел. Это мое право. Она теперь свободна. Можешь сам попробовать с ней, если хочешь...
      – Я? – Константин удивился. – Я-то пацан женатый, – он поднял ладонь, продемонстрировав обручальное кольцо. – Слушай... А ты не из-за меня с Олей разругался? Ты не так все понял, я даже не думал насчет нее... Я жену свою знаешь как люблю! – В качестве доказательства любви он крепко выругался.
      – А чего к Оле ходил? – поинтересовался Кирюха, подумав, что чего-то недопонимает в этой жизни.
      – Веселая она. Такая, знаешь, беззаботная... Рядом с ней как-то все проблемы разом исчезают... Зайдешь чайку попить, посидишь, отдохнешь...
      – Если бы ты один такой любитель чайку попить был... К ней же парни табунами валят!
      – Такая уж она общительная... При мне ничего плохого не было, просто сидели все вместе, тусовались... Оля, она тебя любит... Поговори с ней.
      – Говорить нам не о чем.
      – Да почему? Чем она тебя не устраивает? Классная девка...
      – Хватит болтать, придурки! – сердито крикнула Юкки из-под одеяла. – Здесь люди спят!
      Константин тут же стушевался и заплясал на месте, переминаясь с ноги на ногу.
      – Ладно, Кирюх, проехали... – произнес он, глядя куда-то в угол. – Пошли...
      – Ты не очень-то болтай, что я тут с девушкой... – сказал Кирюха, когда они вышли из комнаты.
      – Да я что, не понимаю... – грустно ответил охранник. – Спи, с кем хочешь.
      «Знал бы ты, С КЕМ!» – подумал Кирюха и мысленно улыбнулся.
      Вот еще проблемы! Теперь надо думать, как быть с Олей. Видимо, придется пересмотреть отношение к этой чересчур веселой девчонке, если она и впрямь страдает. Хотя нет, лучше оставить все как есть. Поревет-поревет, да и забудет. Так и произойдет. И в любом случае, все дела сердечные нужно будет улаживать уже после того, как решится главный вопрос: куда девать Юкки. В комнате ей оставаться нельзя.
      В конце коридора, возле входа в уборную, стояли двое: Антон и Настя. Неладно скроенный циничный очкарик, похожий на длинношеего гуся, и низенькая девчонка, усыпанная веснушками, смешливая и солнечная.
      – Вон и твои подлые сообщники, – сказал Константин.
      – Антошка, слыхал? Нас приласкали, – сказала Настя. Оба расхохотались.
      – Хватит ржать, бойцы, – незлым голосом сказал вислощекий охранник – Вот вам ключи. Ведра, тряпки, метла – все в сортире, в кабинке, на которой замок висит. Все. Меньше слов – больше дела. Приду – проверю. Схалтурите – пеняйте на себя. Буду спрашивать по законам военного времени. И Боже вас упаси потерять хоть один ключик – Соломоныча удар хватит.
      – Ну да, у него кроме этих ключей в жизни нет ничего, – хмыкнул очкарик.
      Антон, также известный как Слепень, был худ, как соломина, но при этом крепко сколочен. Когда учился в школе, слыл конченым психопатом, поэтому никто никогда с ним не связывался. Еще в младших классах, когда его начинали дразнить «профессором» или «очкастым», Слепень, не произнося ни звука, поднимал ближайший предмет потверже, будь то пенал, стул, обломок кирпича или железный прут, и так же безмолвно бил обидчика по макушке или по лицу, вышибая кровь. «Ты дурак, он же пошутил!» – кричал кто-нибудь, на что Антон невозмутимо пожимал плечами: «Я тоже».
      Кирюхе рассказывали об этом самые разные люди. «Да, я знаю об этом», – говорил он. «Знаешь и общаешься с ним? Не страшно?» «Нисколько». «Он же шизик!» «Согласен. Самый натуральный шизик. И что с того?» «Да нет. Мое дело предупредить...»
      Неприятная история случилась в конце прошлой недели. Кирюха, Настя и Антон поздно вечером стояли на балконе и болтали, потягивая из стеклянных бутылок кислое пиво.
      – Меня всегда интересовал один вопрос, – сказал Слепень, равнодушно глядя с высоты восьмого этажа на убогие деревянные избушки поселка Треухово.
      – Какой вопрос?
      – Вы смотрели хоть раз в жизни какое-нибудь кино про зомби?
      – Смотрела и не раз. Тебе все перечислить? – ответила Настюха, с молодецким видом выпустив изо рта струйку крепкого дыма. Из всей троицы она была единственной, кто курил.
      – Нет. Я о чем: напомни мне сюжет любого из них.
      – Без базара. Из могил подымается мертвечина – безо всякой уважительной причины – и начинает кусать живых. Покусанные тоже превращаются в зомби...
      – А чем все кончается? – перебил Антон.
      – Обычно тем, что все до одного герои фильма становятся ходячими трупами. И нам дают понять, что так будет с населением всего земного шара.
      – ...После чего идут титры. А как ты думаешь, что будут делать зомби после того, как ни одного живого не останется? Этого никогда не показывают. Вот что мне всегда хотелось узнать.
      – Ну и вопросики у тебя на ночь глядя. Если тебя так заботит проблема ходячих дохляков, могу предложить свою версию: они перегрызут всех живых и всей гниющей толпой залезут обратно в могилы. На Земле будет тихо и безлюдно. Это кара человекам за то, что всю планету обосрали.
      – А я это мыслю по-другому, – сказал Кирюха. – Скорее всего, когда живых не останется, зомби вернутся к своим обычным делам. То есть будут заниматься тем, чем занимались, пока были живыми. Допустим, те, кто служил в армии, будут топать по плацу с автоматами в полусгнивших руках, отрабатывать приемы рукопашного боя, отдавать честь старшему по званию. Кто работал продавцом, будет стоять за прилавком в магазине, брать деньги у зомби-покупателей, кидать в кассу, выбивать чек, брать с полок товар, вручать его клиенту. Представьте себе: жизнь идет своим ходом. Детишки каждое утро сбредаются в школу, сидят за партами по пять-шесть часов. Дворники скоблят улицы метлами. Менты с дубинками следят за порядком. Депутаты заседают в парламенте. Гитарист безработный в подземном переходе наяривает, а прохожие кидают ему в кепку монеты. Только все они – безмозглые мертвецы. Продавец продолжает торговать, хотя его продукты уже испортились и воняют. Солдаты не видят, что их автоматы давно пришли в негодность, а униформа превратилась в лохмотья. Гитарист играет, хотя на его инструменте нет ни одной струны, да и деньги ему теперь не нужны. Учитель вместо внятных фраз исторгает лишь хрипы и стоны, поскольку речевой аппарат его наполовину сгнил, но дети этого не понимают: водят ручками, в которых паста засохла, по грязным изорванным тетрадям. Все это делается машинально, неосмысленно, рефлекторно... Их души давно в загробном мире, осталась только память тела – и разлагающиеся ходячие трупы снова и снова делают то, к чему привыкли, пока были живыми.
      Антон усмехнулся, шлепнув ладонью по перилам:
      – Х-хе! Ребята, а я че подумал... Может, мы все уже сдохли? Прикиньте: арабские террористы выпустили какой-нибудь там ядовитый газ и всю планету отравили. А мы как ни в чем не бывало ходим, учимся, пиво пьем... И знать не знаем, что давно сдохли?
      – Щас проверим. – Настя потянула кофту за рукав. На обнажившейся коже плеча темнел десяток круглых ранок, каждая диаметром с горошину. Некоторые из них были совсем свежими, не успевшими подсохнуть, другие уже затянулись твердой корочкой.
      – Давай я сам, – предложил Антон.
      – Не дождешься, – девчонка жадно затянулась в последний раз, зажмурившись от удовольствия. Не открывая глаз, воткнула окурок в израненное плечо и улыбнулась, растянув губы в длинную кривую щель. Она с силой вдавливала «бычок» в себя, гася его о кожу, будто о дно пепельницы, и громко стонала.
      Кирюха смотрел в сторону, сморщив лицо. Он так и не смог привыкнуть к этому ритуалу, хотя и присутствовал при нем не раз.
      Настя никогда не носила ни топиков, ни футболок, ни мини-юбок – только кофты с длинными рукавами и брюки, чтобы не было видно прожженной и порезанной кожи ног, рук и живота. Подружка Антона не любила лишних вопросов, поэтому демонстрировала свои мазохистские наклонности лишь тем, кому доверяла. Кроме процедуры с окурком Кирюхе доводилось видеть, как Настя втыкает в себя иголки, делает тоненькие надрезы бритвенным лезвием или осколком стекла, кусает себя до крови, сыплет на открытые раны соль.
      – Смотри, он сейчас в обморок хлопнется! – посмеивался Антон.
      – Кирюш, ну что ты какой ссыку-ун! – протянула Настя. – Как не мужик.
      – Да ну вас, извращенцы! – отмахнулся Кирюха.
      Девчонка расхохоталась ведьминым смехом, одним глотком допила остатки пива из своей бутылки и швырнула опустевшую посудину вниз, крикнув:
      – Бошки берегите!
      В ответ донесся вой автомобильной сигнализации.
      Антон перегнулся через перила:
      – Ешкин конь! Там комендантова «тачка» стоит!
      Расследование длилось недолго. Комендант Олег Иванович, понимая, что найти виновных будет непросто (а доказать их вину – и того сложнее), повесил на входе в общагу объявление следующего содержания: либо преступник явится с повинной, либо из общежития будут выселены все наиболее злостные нарушители дисциплины. Приводился список из двадцати семи имен, среди которых оказались и Антон с Настей. Ни тот, ни другая ни за что не сознались бы в содеянном – они, скорее, дали бы выставить себя на улицу – поэтому Кирюха взял вину на себя. Пришел с низко опущенной головой, изобразил искреннее раскаяние.
      Олег Иванович был очень удивлен, ибо отлично знал, что Кирилл Шнееман исправно платит за проживание, напивается редко, дерется еще реже, не включает громкую музыку после 23.00 и почти никогда не ночует в чужих комнатах. Возможно, именно хорошая репутация спасла Кирюху от выселения. Приговор был мягким. Комендант предложил дилемму: оплатить замену разбитого лобового стекла или отработать долг.
      Сегодня был первый день штрафных работ. Кирюха успел забыть про них: как-никак, сессия.
      – Все-таки зря ты это сделал, – сказал Антон, когда охранник ушел.
      – Почему? – спросил Кирюха, прислонившись к стене.
      Слышался плеск воды: Настя мыла тряпки.
      – А потому что ты ждешь от меня благодарности, а ее не будет. Тебя ж никто не просил, правильно? – тощий улыбался. – Я, может, сам хотел, чтобы меня вышвырнули.
      – Правильно. – Кирюха улыбнулся в ответ. – А я, может, не хотел, чтобы тебя вышвыривали. На твою благодарность мне плевать, я-то знаю, что ты скотина бесчувственная и алкоголик. Я даже не прошу, чтобы ты мне помогал. Сам справлюсь.
      – А я тебе в помощники и не набиваюсь, – окрысился уродец Антон.
      – Так почему же ты здесь?
      – Да скучно мне без тебя.
      Кирюха схватил Слепня за воротник, рванул на себя, обхватил обеими руками:
      – Эх ты, осел очкастый! Придушу ведь!
      – Валяй, начинай!
      Оба хохотали.
      – Как трогательно! – съязвила Настя. В одной руке она держала ведро с водой, в другой – швабру. – Хватит обжиматься, шагом марш за тряпками!
      Большую часть восьмого этажа занимал старый актовый зал. Низенькая сцена, трибуна, стол со стеклянным графином, жесткие деревянные сиденья. Еще двадцать лет назад здесь читали лекции.
 
О научном коммунизме,
О вреде алкоголизма,
О кислотных злых дождях,
О партийцах и вождях,
О китайцах и монголах,
Ситуации в Анголе,
Динозавровых костях
И последних новостях.
 
      Этот стишок Кирюха сочинил, пока осматривал заброшенное помещение. С тех пор как отпала необходимость читать никому не нужные лекции, актовый зал превратили в склад рухляди. Сюда приносили сломанную мебель, сваливали мелкий хлам, забытый съехавшими жильцами. Вдобавок здесь со времен перестройки никто не убирался. Пыль, паутина, битое стекло, порванные обои...
      Несколько дней назад к Олегу Ивановичу в кабинет явилась делегация студентов с рацпредложением: привести зал в пристойный вид и использовать его под танцпол. Обитатели общаги готовы были предоставить компьютер, мощные колонки, самодельную цветомузыку – требовалось лишь помещение... Олег Иванович любезно согласился. Первая дискотека должна была состояться по окончании ненавистной сессии.
      – И нам все это втроем убирать? Не прет... – оскалилась Настя. – А куда эти обломки? – она толкнула ногой валявшийся на полу одноногий стул.
      – Для начала в коридор, потом постепенно уволокем на помойку. Эх, чего тут только нет! – Антон подобрал белое пластмассовое сиденье от унитаза и надел его себе на шею.
      – Сделаем так: джентльмены таскают, дамы подметают, – распорядился Кирюха.
      Двадцать минут спустя, отодвинув изъеденный крысами фанерный шкаф, стоявший у стены, они нашли маленькую дверь. Вместо замка была бесформенная дыра, поэтому дверь легко открылась. Маленькая комнатка оказалась забитой пачками картонных плакатов, валявшимися прямо на полу. Здесь обнаружились портреты виднейших политиков застойной эпохи, географические карты, диаграммы и графики, наглядно демонстрировавшие рост экономики СССР, репродукции картин советских баталистов...
      – Как у нас в школе, – заметил Антон. – Все пособия, которыми на уроках пользовались, – оттуда, из советского времени.
      – Да, вся эта полиграфия еще может послужить. Я даже знаю, кому можно ее сбагрить по дешевке, – сказала Настя.
      – А в моей школе не только карты были советского производства... – проговорил Кирюха. – Спортинвентарь, например: все гири, «козлы», канат, маты... Парты – мощные такие, дубовые, изрезанные. Стенды про День Победы, статуя Володи Ульянова... Вспоминаю – такое неприятное чувство...
      – Почему неприятное? – полюбопытствовал очкарик.
      – А представь: умер огромный могучий зверь, а на его трупе копошатся черви. Жрут его, паразитируют на покойнике. Красивая картинка?.. Хм... – он поскреб стену ногтем. – Ребята, надо с вами потолковать. Дело серьезное есть. Я, кроме вас, в этой шараге никому не доверяю...
      Кирюха рассказал друзьям о Юкки и о том, как внезапно и бесцеремонно она вторглась в его жизнь. В особо пикантных местах Антон обнажал лошадиные зубы, а Настя хлопала в ладоши и восклицала:
      – Настоящий мачо! Бабы так и липнут!
      – ...О чем я думаю: ближайшие дня три, пока мы убираемся, в этот зал никто не полезет. Юкки можно здесь поселить.
      – А меня спросить позабыл? – раздался насмешливый голос за спиной.
      Кирюха обернулся:
      – Юкки?
      Его нахальная гостья сидела на столе, свесив одну ногу, вторую же прижав к себе и уперевшись подбородком в колено.
      Антон выглянул из-за Кирюхи:
      – А, так она настоящая!
      – Еще какая настоящая, гоблин! – усмехнулась Юкки. – Или ты своему другу не веришь?
      – Что за... – Кирюха еле сдержал ругательство, готовое вырваться наружу из его рта. – Ты давно здесь?
      – Да нет, знаешь... Не волнуйся так, меня никто не видел. Тихонько так по этажам пробежалась, услышала, как вы грохочете...
      – Да на кой фиг ты вообще приперлась?! Ты же вроде спала! И спала бы дальше...
      – Мне страшно было одной! – протянула Юкки голосом капризного ребенка. – Взял, бросил меня, упорол куда-то... Ты мой парень или кто? – Она спрыгнула со стола, взяла его за руку, приподнялась на носочках и трогательно положила голову на плечо юноше.
      Кирюха метнул свирепый взгляд на Антона и Настю, понимающе улыбавшихся, и спокойным тоном произнес:
      – Давно ли я стал твоим парнем, кисуня?
      – Не ломай дурочку, Кирюшка, – Юкки посмотрела на стоявшую позади него парочку и сказала взволнованно: – Я надеюсь, вы в эту белиберду не поверили, про то, как он случайно меня в кровати нашел?..
      – Не-а, – мотнул головой Антон. – Кирюх, если твоей девчонке негде жить, то всякие сказки из пальца высасывать не надо. Мы с Настюхой и так все поймем. Пусть обитает здесь. Нас СОВЕРШЕННО не касается. Будем молчать, как два мертвяка. За это можешь не беспокоиться.
      – Спасибо вам, ребята! – Юкки кинулась к ним, обняла обоих, принялась громко целовать их. Кирюха хлопнул себя ладонями по бокам, громко вздохнул и покрутил головой с самым безнадежным видом. Будь что будет! Пусть жизнь идет по сценарию, который сочиняет какая-то взбалмошная малолетка. Все равно это ненадолго. Если что-то пойдет наперекосяк, от нее никогда не поздно избавиться. Просто дать хорошего пинка. А пока пусть все остается как есть, ведь ничего страшного еще не случилось! Хотя и может случиться в любой момент. Чертовски интересно, какой фортель сумасшедшая девка выкинет в следующий раз?
      Он обернулся и обомлел: Юкки продолжала целовать Антона и Настю, но отнюдь не по-дружески. Нежно припадала то к одной, то к другой паре губ, при этом все теснее прижимала к себе оба тела, гладила Настину грудь и Антошкины ребра.
      – Эй... Вы соображаете?.. – Кирюха шагнул к ним, но Юкки опередила: обернулась, схватила обеими руками, рванула к себе, поцеловала так, что весь зал заволокло туманом. Открыв глаза, парень обнаружил, что целует не подружку-самозванку, а почему-то Настю...
      ...Пришли в себя нескоро.
      Антон, подслеповато щурясь, посмотрел на часы (кроме них, на очкарике не было ничего) и ухмыльнулся:
      – Лихо мы! Время – час!
      Кирюха, лежа обнаженным на собственной одежде, брошенной на пол, рассматривал стену. Настя прикоснулась губами к его щеке, осторожно поцеловала, спросила:
      – Что не так, зайка?
      – Все. Так не должно быть, – он хмурился.
      – Почему? – девчонка-мазохистка поцеловала его в шею. – Ты разве никогда порнуху не смотрел?
      – Смотрел.
      – И тебе никогда не хотелось оказаться там, в фильме?
      Девчонка попыталась добраться губами до губ Кирюхи. Тот увернулся, по-прежнему не глядя на остальных. Дистрофик Антон, усыпанная порезами и ожогами Настя и малолетка Юкки меньше всего напоминали порноактеров. С глаз Кирюхи словно бы спала пелена, ему было стыдно и погано. Думал об Оле: обвинял ее в разврате – и, как выясняется, напрасно, – а сам позволил себя в такое втянуть...
      – Кирюш, ну не молчи! – Настя прижалась пухлой грудью к его спине. – Ну чего ты какой! Ведь никому же плохо не стало, и тебе тоже! А ты мне всегда нравился! Антоха был в курсе. И совершенно не против. Правда?
      – Правда. Ты же знаешь, как я легко воспринимаю эту жизнь, – голый очкарик сидел на табуретке, глумливо улыбаясь, и переводил взгляд с девчонки на девчонку. Заметив, что друг смотрит на него, двусмысленно подмигнул Кирюхе. Тот сразу же отвернулся, ему стало нехорошо уже не в моральном, а в физиологическом смысле. Ну и ну, так и гомиком стать можно!
      – Ошибаешься, – спокойно возразил Антон. Кирюха, к удивлению своему, понял, что последнюю мысль произнес вслух. – Я не гомик. Просто доверяю тебе. И если бы даже что-то такое между нами случилось, воспринял бы это как должное. А гомик – это тот, кто рыло помадой мажет, всякие платья и чулки носит. Ходячая дырка в заднице.
      Кирюха брезгливо плюнул.
      – Оденься, скелет, – посоветовала Юкки. – Я такого урода, как ты, впервые в жизни вижу.
      Антон самодовольно хохотнул:
      – Поцелуешь – оденусь.
      – Перебьешься, – фыркнула малолетка. «Сколько же мужиков у нее было? – подумал Кирюха. – И сколько миллиардов бактерий она мне уже подарила?»
      Нехотя подбирали с пола трусы и носки, брюки и футболки. Вяло натягивали их на себя. Одевшись, долго стояли на одном месте. Настя сочно целовала в губы парней, обнимая за шеи обоих. Юкки, прислонившись к стене, снисходительно наблюдала за ними. В отличие от этих троих, она давно уже натешилась запретными играми.
      Кирюха отвечал на поцелуи только потому, что так хотелось Насте. И первым сказал:
      – Работаем дальше. Надо сделать хотя бы что-нибудь.
      – Да, ты прав, – согласился Антон. – А иначе тот потный хомяк будет возникать. Его бы инфаркт хватил, если бы он нас застал!
      Все засмеялись.
      – Такой даун! Все время супругу драгоценную вспоминает, – Настя надула щеки и принялась изображать Константина. – «Я пацан порядочный, я жену свою люблю!»
      – Я ему сочувствую, по правде говоря, – глубокомысленно произнес Антон. – Его недоразвитый мозг просто не смог бы вместить того, что мы сейчас делали. Все так называемые извращения – удел интеллектуальной элиты, у быдла на это фантазии не хватит. Я уверен, Костик даже куннилингус никогда в жизни не делал.
      – Не люблю примитивных любовников, – сказала Настя таким тоном, словно у ней было по меньшей мере двадцать мужчин, хотя Кирюха знал, что Антон – ее первый (и теперь уже не единственный!) половой партнер. Видимо, она завидовала не в меру опытной Юкки. Последняя обратилась к Кирюхе:
      – Возьмешь у меня в котомке еще денег. Если хочешь, чтобы я осталась ночевать в этой каморке, – принесешь бутылочку хорошей водки. И закусь.
      – Зачем тебе? – не понял парень.
      – Напиться хочу. Хреново мне, Кирюш. Сгинь с глаз моих! – она хлопнула ладошкой по столу. – Живо за водкой!
      С притворным ужасом на лице Антон закричал:
      – Быстрее! А то убьет!
      Кирюха был рад возможности снова покинуть общагу. Во-первых, есть повод еще раз посмотреть на Аввакума. Во-вторых, на всякий пожарный не мешает забежать на рынок и сделать дубликат с ключа от актового зала.
      Ни «уазика», ни бородатого мужчины возле входа во двор не было, но на самой ограде появилась бумажная афишка, отпечатанная на черно-белом принтере. Сверху – довольно четкие фотографии Юкки в анфас и профиль, под ними надпись:
      УШЛА ИЗ ДОМА И НЕ ВЕРНУЛАСЬ.
      ЗА ЛЮБУЮ ИНФОРМАЦИЮ – ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ 100 000 РУБ.
      Ниже трепетал на ветру десяток «язычков» с одиннадцатизначным номером мобильного телефона.
      Кирюха усмехнулся: краткость – сестра таланта! Ничего лишнего, вернее, ничего конкретного, кроме суммы. Неплохая прибавка к стипендии, не зря половина «телефонных» зубчиков уже оторвана.
      Первым желанием Кирюхи было сорвать объявление и уничтожить, но он удержался. За входом следят, об этом не надо забывать.
      Оглядевшись, он оторвал бумажный прямоугольничек с номером и спрятал в карман. Мало ли, вдруг пригодится.

3. Женщина на цепи

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.