ЭПИЛОГ

«И почему это вас так тянет в море?» – спрашивают нас часто практичные люди. Джорджа Меллори спросили как-то, почему ему так хочется влезть на Эверест. Он ответил: «Потому что он существует!» Этот ответ годится и для нас. Нам не дают покоя огромные толщи океанов, ожидающие своего изучения. Тот слой на суше, в котором сосредоточена основная масса наземной флоры и фауны, чрезвычайно мал – меньше , человеческого роста. Жизненный простор океанов с их средней глубиной в двенадцать тысяч футов больше чем в тысячу раз превышает объем населенной наземной сферы.

Я рассказал, как мы начали нырять просто из неодолимого любопытства, а потом увлеклись физиологией и техникой ныряния и постепенно пришли к аквалангу. Теперь нас влекут в глубины еще и проблемы океанографии. Мы стараемся открыть вход в колоссальную гидросферу, ибо предчувствуем близость эры морей.

Издревле находились отдельные смельчаки, пытавшиеся проникнуть в глубины. Сэр Роберт Дэвис установил, что каждая эпоха расцвета в истории человека рождала, в частности, проекты подводных дыхательных аппаратов, которые чаще всего исходили из задач свободного передвижения. Ассирийские барельефы рисуют нам не осуществимые на деле погружения под воду с запасом воздуха в мехах. Несколько проектов – увы, неприменимых – разработал Леонардо да Винчи. Наделенные богатым воображением ремесленники времен Елизаветы ломали головы над кожаными водолазными костюмами. Они потерпели неудачу потому, что тогда исследование морей не было экономической необходимостью, какой было на суше, скажем, появление паровоза Стефенсона или летательного аппарата братьев Райт.

Нет, однако, сомнения, что человеку предстоит войти в море. Это просто неизбежно. Население земли растет так быстро и сухопутные ресурсы исчерпаны до такой степени, что нам придется искать средств к существованию в этом великом роге изобилия. «Мясо» и «овощи», которые может поставлять море, имеют жизненное значение. Необходимость обращаться к минеральным и химическим ресурсам моря ясно вытекает из интенсивной политической и экономической борьбы вокруг нефтяных месторождений в области прибрежной отмели, каковые встречаются не в одном только Техасе или Калифорнии.

Лучшие образцы нашего автономного снаряжения помогли нам пройти всего лишь половину пути до нижней границы материковой отмели. Только когда научно-исследовательские центры и промышленность всерьез обратятся к этой проблеме, мы окажемся в состоянии проложить пути до самого «края» шельфа на шестисотфутовой глубине. Для этого потребуется гораздо более совершенное снаряжение, чем наш акваланг – примитивное приспособление, недостойное современного уровня науки. Мы верим, однако, что покорители материковой отмели добьются успеха.

ПРИЛОЖЕНИЕ

«КАЛИПСО» ИССЛЕДУЕТ МОРСКУЮ ПУЧИНУ

В солнечный средиземноморский день летом 1955 года несколько греческих рыбаков пережили, величайшее потрясение в своей жизни.

…Мы вышли на нашем экспедиционном судне «Калипсо» испытать новый фотографический аппарат, сконструированный Гарольдом Эджертоном и позволяющий делать снимки на недосягаемой до сих пор для фотоглаза глубине.

В числе других на борту находился и сам Гарольд Эджертон; он поднялся по трапу в Марселе со своим аппаратом, тремя милями нейлонового тросика и с улыбкой, которая говорила: «На этот раз я уверен – мы нашли то, что нужно!»

На протяжении более трех лет известный инженер и изобретатель занимался, при поддержке американского Национального географического общества, разработкой аппаратуры для фотографирования в морских пучинах.

В результате был создан подводный фотоаппарат, выдерживающий нагрузку в восемь с половиной тонн на квадратный дюйм, что превосходит давление воды на дне величайшей известной нам морской впадины: Марианской впадины у островов Гуам, где эхолот зарегистрировал глубину около двенадцати километров.

Мы недоверчиво разглядывали нейлоновый тросик – плетеный канатик менее четверти дюйма в поперечнике. Неужели на этом канатике действительно можно опускать стофунтовый груз на такие огромные глубины?

Задача создать соответствующий трос всегда представлялась не менее трудной, чем конструирование достаточно прочного аппарата. Большинство исследователей работали с проволочным ваером, но для того чтобы опускать и поднимать мили такого троса, требуются мощные тяжелые лебедки. А главное, и сам трос получается очень тяжелым и способен порваться от собственного веса.

Мы знали, что Эджертон экспериментирует с еще не виданным, невесомым канатиком – невесомым в море, так как он обладает тем же удельным весом, что сама морская вода, – однако вид этого шнурка не внушал нам никакого доверия.

«Думаю, выдержит, – объявил Эджертон. – Предельная нагрузка данного канатика тысяча пятьсот фунтов, а растяжимость – и это очень важно! – достигает одной пятой общей длины. Испытаем его на самой большой глубине в Средиземном море».

Первое испытание состоялось у берегов Греции, неподалеку от мыса Матапас. Мы привязали к нейлоновому тросику чугунное грузило, и капитан Франсуа Сау опустил его с судовой шлюпки в воду на четырехкилометровую глубину. Наконец грузило легло на дно, покачивавшаяся на волнах шлюпка стала на якорь…

Мы решили оставить шлюпку на якоре в течение сорока восьми часов и использовать ее в качестве ориентира для проверки положения «Калипсо», пока будем промерять глубины и делать подводные снимки.

«Калипсо» стояло в двух милях от шлюпки, когда появившееся греческое рыболовецкое судно обнаружило пустую лодку и направилось к ней, сочтя ее беспризорной. Мы не могли двинуться с места, потому что как раз были заняты подводной съемкой.

Подойдя, к шлюпке, рыбаки попытались поднять ее на борт, однако убедились, что она стоит на якоре на столь поразительной глубине. Тут мы стали сигналить, и греки поспешили уйти. Хотел бы я присутствовать в рыбацком кабачке в тот вечер и послушать, как они пытаются уверить своих друзей, будто нашли пустую лодку, бросившую якорь на глубине четырех километров!

К нашему удивлению и восхищению, нейлоновый тросик выдерживал самые трудные испытания. Мы спустили на нем драгу на глубину свыше трех километров; это было испытание посерьезнее, чем эксперимент со шлюпкой. В одном месте драга зацепилась. Морис Леандри сразу заметил натяжение тросика и крикнул Сау. Капитан остановил «Калипсо»… и мы ошеломленно воззрились друг на друга: эластичный нейлоновый канатик потянул обратно судно водоизмещением в триста шестьдесят тонн! Мы оказались надежно заякоренными, причем роль якорного каната играла «нитка» длиной в две мили.

Проволочный трос неизбежно порвался бы от такого натяжения, нейлон же просто растянулся. С тех пор нейлоновый тросик стал постоянным спутником во всех наших экспедициях.

Во время этой экспедиции мы опустили фотоаппарат Эджертона на глубину свыше пяти километров и сделали рекордные для Средиземноморья снимки. Фотоглаз обнаружил в пучине очень мало живых существ – креветок и одну рыбешку. Чудесный отчетливый снимок был сделан на глубине тринадцати тысяч трехсот двадцати футов. Что на нем было изображено? Старый жестяной бидон! Где только не встретишь изделия рук человеческих!

Успешно испытав глубинный фотоаппарат и нейлоновый тросик, мы стали рисовать себе следующую картину: над величайшей впадиной мира стоит на якоре судно (надеемся, что это будет «Калипсо»), его канат сделан из более толстого нейлона, а на другом чудесном невесомом тросе опускается в неизведанные глубины фотоаппарат…

Наше «Калипсо» было свидетелем зарождения акваланга; сегодня весь мир ныряет с этим аппаратом. Мы участвовали в развитии подводной фотографии; ныне она стала достоянием тысяч людей.

Геологи погружаются в воду с аквалангом для исследования материковой отмели; однако аппарат со сжатым воздухом ограничивает возможности ныряльщика, тремястами футами, между тем нижний край отмели проходит на глубине примерно шестисот футов.

Вот уже много лет наш ум стремится проникнуть еще дальше, куда не доходит дневной свет. Нам помогает установленный на «Калипсо» мощный эхолот и драги, а с помощью фотоаппаратов Эджертона мы сделали двадцать пять тысяч снимков в глубинах.

Мы работали на французском «подводном дирижабле», батискафе ФНРС-3, который доставил людей на глубину четыре тысячи пятьдесят метров, что превышает среднюю глубину мирового океана.

В 1955 году мы начали испытывать небольшой подводный скутер, обладающий достаточной мощностью, чтобы тянуть под водой ныряльщика вместе с аппаратурой.

В ближайшие годы мы углубимся за пределы толщи, пронизываемой солнечными лучами.

Но прежде чем приступить к погружениям ниже материковой отмели, я решил подвести итог нашим исследованиям в более мелких водах, сняв кинофильм «Мир тишины». Этот замысел был осуществлен в 1955 году, когда мы прошли свыше пятнадцати тысяч миль от Тулона через Красное море в Индийский океан.

…Зимняя ночь. В тулонском порту стоит в окружении темных военных судов освещенное прожекторами «Калипсо». Идет погрузка для дальнего рейса. В полночь мы отплываем, на смену лихорадочной суете у пристани приходит мир и покой просторов открытого моря.

С нами плывет фотограф Мерден; его багаж составляют восемнадцать больших ящиков, которые содержат, в частности, шестьсот фотоламп. Наши ныряльщики удивляются: как один человек сможет истратить такое количество всего за четыре месяца? Очень скоро они убеждаются, что это не так уж трудно. Сразу же за Суэцким каналом Мерден принимается нырять, ему помогает Эмиль Робер.

Робер погружался в воду, неся второй фотоаппарат для Мердена и большую сетку с лампочками, которая плыла над ним наподобие старинных воздушных шаров. Прошло немного дней, и Мерден истратил уже весь наличный запас; пришлось радировать, чтобы нам выслали еще лампочек.

Дело в том, что при большом давлении лампочки начинают пропускать воду по краю металлического патрона. Просачиваясь внутрь, вода замыкает контакты, и лампа отказывается гореть. Мерден впал было в отчаяние, но тут ему на выручку пришла команда «Калипсо». Однажды ночью мы увидели странную сцену в камбузе: кок Фернан грел воду, его помощник Марсель топил в воде воск, моя жена Симона протирала патроны лампочек, инженер Рене Робино просверливал по две дырочки в каждом патроне, а в конце конвейера облаченный в белый халат молодой судовой врач Дени Мартин-Лаваль искусными руками нейрохирурга впрыскивал в дырочки жидкий воск для изоляции проволочек.

Однако сколько лампочек мы ни обрабатывали, Мердену все было мало; производитель никак не мог угнаться за потребителем. Всего мы обработали за время нашего плавания две тысячи пятьсот лампочек.

Перед выходом в море мы оборудовали в подводной носовой части «Калипсо» новую наблюдательную камеру с пятью иллюминаторами, рассчитанную на два человека. Наблюдатели имели в своем распоряжении фотоаппараты; телефон связывал их с капитанским мостиком.

В 1954 году мы наблюдали большое скопление дельфинов у берегов Хадрамаута, теперь же их оказалось там очень мало, и мы направились курсом на юг, на Сейшельские острова в Индийском океане. Подводные наблюдатели и впередсмотрящие на палубе день за днем неутомимо высматривали морских млекопитающих. И вот показались дельфины – до ста штук в пределах одного кинокадра. Наблюдатели в камере видели их на расстоянии нескольких футов, одновременно они слышали слабые звуки, словно чириканье птиц или мышиный писк.

Продолжая плавание, мы нагнали стадо из пятнадцати касаток, возглавляемое тридцатифутовым здоровяком; до тех пор мне еще ни разу не приходилось видеть настоящих касаток. Вдруг предводитель отделился от стада и направился к «Калипсо». Мы пошли за ним – он уводил нас прочь от остальных касаток! Подозревая, что это сознательный маневр, мы повернули опять в сторону стада. Тогда вожак прибавил скорости, без труда обогнал наше судно и повторил свой маневр…

Тихим вечером Симона вдруг крикнула нам с наблюдательного мостика: «Кашалоты!» «Калипсо» подошло к гигантам, и глазам подводных наблюдателей открылось необычное зрелище: огромные животные плыли у самого носа корабля, поддерживая скорость еле заметными движениями. И снова уши наблюдателей, выглядывавших в окошки, подобно Неду Ленду и профессору Аронаксу из жюльверновского «Наутилуса», уловили тоненькие голоса левиафанов.

От Сейшельских островов мы двинулись на юговосток, в сторону архипелага Альдабра. В это время началось сильное волнение, и мы обрадовались возможности укрыться за островком Ассампшен.

Море здесь было теплое, акул мало, а прозрачность воды просто невероятная. Прямо под килем «Калипсо», начиная с глубины двадцати футов до двухсот футов, простиралась великолепнейшая из когда-либо виденных нами коралловая отмель с удивительным разнообразием кораллов и тропических рыб. Здесь-то и было снято большинство фото Мердена и кадров моего фильма.

В нашем распоряжении были два подводных электроскутера, позволяющих одному-двум ныряльщикам совершать без каких-либо усилий длительные прогулки. Эти скутеры развивают скорость в три узла. До реактивного самолета, разумеется, далеко, но все же и такая скорость кажется немалой, когда передвигаешься в среде, превосходящей воздух по плотности в восемьсот раз.

Однажды Альбер Фалько отправился на прогулку вместе с Фредериком Дюма. Внезапно они увидели большую морскую черепаху. Подводные путешественники догнали ее, и Фалько оседлал черепаху, подобно ковбою, вызвавшемуся объездить бычка.

Электрические скутеры позволяли нам внимательно исследовать подводный риф у Ассампшен. Вот скользит вдоль каменной стены желтый нос скутера, а из каждой щели выглядывают удивленные глаза. Рыбы суетятся вокруг нас, бросаются наутек, но любопытство берет верх, и они оглядываются – посмотреть на нас.

Ярко раскрашенные обитатели подводного царства устроили настоящий подводный балет…

Стоя под прикрытием Ассампшен, мы обнаружили уйму безбилетников: наряльщики сообщили, что на днище «Калипсо» пристроились десятки прилипал. Эти паразиты перешли к нам от китов и акул, с которыми мы встречались во время плавания. Но вот около нашей стоянки появилась большая барракуда, и каждое утро мы могли убеждаться, что число прилипал заметно уменьшается. «Калипсо» явилось для барракуды своего рода рыбным магазином с самообслуживанием.

Как-то раз, возвращаясь вместе с Фалько из подводной прогулки, я встретился с этой барракудой. В толще воды блеснула серебряная молния, и на наших глазах половина висевшего на днище прилипалы исчезла в пасти хищницы. Впервые на моих глазах разыгралась драма, которую я тщетно пытался увидеть на протяжении стольких лет: нападение одной рыбы на другую.

Барракуда продолжала свои налеты, пока не осталось ни одного прилипалы.

В тех же водах мы наблюдали удивительное явление на песчаном дне: множество конусов из песка, время от времени извергавшихся наподобие вулканчиков. По всей вероятности, внутри этих конусов прячутся живые существа. Мерден решил сфотографировать такое извержение. Он нырнул вместе с кинооператором, и они легли на дно около «вулканчика». Кругом то и дело происходили извержения – только облюбованный ими конус не действовал!

Несколько дней подряд они ныряли без всякого успеха. В конце концов я решил проведать их. При виде меня Мерден изобразил явное недовольство, однако я помахал ему успокоительно рукой и тронул пальцем макушку конуса. В ту же секунду последовало извержение. Я тронул второй конус, третий – все они безотказно извергались. Но Мерден был настолько поражен, что не успел ничего снять.

После он долго ходил за мной, прося объяснить этот трюк. Несколько дней я дразнил его: «Это секрет». А весь секрет заключался в том, что по какомуто невероятному совпадению я трижды прикоснулся как раз к тем «вулканчикам», которые сами собирались извергнуться.

Мердену пришлось пролежать на брюхе еще немало часов, прежде чем ему удалось запечатлеть извержение.

Нам так хотелось закончить съемки фильма, что мы остались у Ассампшен даже после того, как вышли все наши запасы воды и продовольствия. Нечем было умыться, кожа воспалилась от соли. Утром, в обед и вечером мы ели одно и то же блюдо – морскую черепаху…

Наконец все было готово, и мы отплыли курсом на Аден.

Пока длилось наше плавание, Бюро подводных исследований в Марселе сконструировало в сотрудничестве с англичанами несколько небольших подводных телевизионных камер. Вскоре после возвращения состоялась демонстрация новых аппаратов на «Калипсо» для двухсот зрителей.

Мы выбрали наихудшие условия видимости: загрязненные мутные воды марсельского торгового порта. Тем не менее, зрители отчетливо видели занятых на подводных работах водолазов, а телефон позволял нам переговариваться с работающими,

В настоящее время управление марсельского порта ввело телевизор в повседневную практику подводных работ.

…Наша работа открывает бесконечные просторы для исследования. Каждый день приносит что-то новое, повсюду нас ждут неизведанные подводные ландшафты. Впрочем, эта стадия исследований теперь уже подходит к концу: настало время выйти за пределы материкового плато и приступить к изучению батиали.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Об интересе к какой-либо книге лучше всего можно судить, пожалуй, по письмам читателей. Произведение Жака-Ива Кусто и Фредерика Дюма впервые было опубликовано на русском языке в 1956 году в журнале «Юность». И сразу в редакцию начали приходить десятки читательских писем. Молодые рабочие, колхозники, студенты и школьники писали, что с увлечением прочли книгу двух французских авторов.

«В мире безмолвия» продолжает тему произведений Жюля Верна, романа советского писателя А. Беляева «Человек-амфибия». Однако следует сразу оговориться: в отличие от перечисленных, в книге Кусто и Дюма нет ни капли вымысла.

Много в ней увлекательных рассказов о встречах с подводными жителями, об осмотрах «жертв моря» – затонувших кораблей, о единоборстве человека с гигантской акулой, о красоте и таинственности «безмолвного мира». Нельзя не отдать должного отваге, храбрости и находчивости замечательных французских ныряльщиков. Вместе с тем надо отметить, что авторы, быть может, не сознавая этого, несколько возвеличивают свою роль. Прочитав книгу, читатель, тем более молодой, подумает, будто Кусто и Дюма – инициаторы развития легководолазного дела, будто до них его вовсе не было. Получается так потому, что авторы рассказывают лишь о своей работе, не затрагивая истории использования легководолазных аппаратов при нырянии. На самом же деле Кусто и Дюма – славные продолжатели достижений многих ученых, стремившихся создать подводное автономное снаряжение.

Начальным этапом развития легководолазного дела нужно считать тридцатые годы нынешнего столетия. Вообще говоря, история водолазной техники насчитывает более двух тысяч лет, и люди сделали немало попыток создать легкий, удобный и практичный аппарат, который мог бы работать вне связи с поверхностью. Такие специальные устройства, как неуклюжие, тяжелые скафандры, «водолазные колокола», создавали много помех в работе людей под водой.

И вот, наконец, долгие поиски увенчались успехом. Накануне второй мировой войны конструкторы ряда стран разработали несколько видов легкого автономного подводного снаряжения. Водолазы получили возможность спускаться в глубины моря самостоятельно, без необходимой прежде помощи и контроля с поверхности.

Акваланги сразу приобрели массу почитателей. Жители многих стран мира, особенно Германии, Италии, США, начали свои исследования под водой в легком удобном снаряжении. Его преимущества были очевидны: компактность, легкость применения и, главное, автономность.

Почитатели нового оборудования – исследователибиологи, любители подводной охоты и подводной кинофотосъемки – видоизменяли по своему вкусу, а иногда и заново конструировали основные узлы легководолазной аппаратуры, в соответствии со своими целями и возможностями.

Уже в то время за рубежом было издано немало богато иллюстрированных книг о подводных приключениях. Развивалась и техника подводной киносъемки и фотографирования.

Таким образом, у Кусто и Дюма было немало предшественников. Были у них предшественники и в Советском Союзе.

У нас легководолазные кислородные аппараты впервые были сконструированы также в тридцатых годах.

Одному из авторов этого текста довелось быть в числе пионеров применения автономного снаряжения в научных целях. До этого советские ученые

– археологи, биологи и геологи – производили подводные исследования с помощью тяжелой водолазной аппаратуры. Среди них нужно прежде всего назвать археолога Р. Орбели, исследовавшего остатки древнегреческих поселений и гаваней на дне Черного моря и получившего много исключительно ценных результатов. В 1947 году была издана его книга «Исследования и изыскания», в которой читатель найдет много поучительного.

Другим районом советских подводных исследований было Каспийское море. Здесь производились поиски нефтеносных структур на дне моря. В послевоенные годы молодой ученый О. Леонтьев, использовавший уже автономное легководолазное снаряжение, произвел геологическую съемку дна моря на протяжении около двухсот километров.

Неоднократные подводные спуски в легком автономном снаряжении совершали и наши биологи, изучавшие жизнь и поведение морских животных.

Словом, советские ученые провели под водой немало интересных исследований. К сожалению, они очень мало писали о своих приключениях, не менее увлекательных, чем приключения Кусто и Дюма.

На основании опыта работ советских исследователей и на основании данных зарубежной литературы можно сказать, что к книге «В мире безмолвия» следует относиться с полным доверием. Лишь некоторые экскурсы в область физиологии дыхания и утверждения о преимуществе аквалангов по сравнению со всеми другими аппаратами могут представиться спорными. На наш взгляд, советские кислородные аппараты не менее надежны, чем описанные двумя французскими авторами акваланги, и они вовсе не оказывают на организм того вредного воздействия, о котором упоминают Кусто и Дюма. Правда, погружаться в них нельзя более чем на двадцать метров. Однако это не столь большой недостаток, поскольку сами же Кусто и Дюма считают, что наиболее интересное на морском дне можно увидеть как раз на малых глубинах.

Во время исследований, описанных в книге, и в последующие годы Кусто снимал цветной кинофильм «Мир тишины», который был отмечен первой премией на фестивале в Каннах в 1956 году. Этот фильм является богатой иллюстрацией того, о чем рассказывает книга, он знакомит также с новыми исследованиями и техническими достижениями ученых.

…Вот группа отважных пловцов с аквалангами за спиной легко, чуть шевеля ластами, уходит в голубую бездну. Вспыхивают ослепительные прожекторы, и вся поверхность скал начинает сверкать невероятно яркими цветами кораллов, актиний, морских звезд и других диковинных животных.

Еще удивительнее окраска целых косяков рыбок среди коралловых рифов Индийского океана. Вот откуда нужно брать художникам новые расцветки для тканей! Все цвета радуги предстают здесь в еще невиданных, удивительных сочетаниях.