Обращенный к городу скат гряды был в этом месте травянистее, чем тот, что спускался к канаве. Но здесь не было ни кустов, ни ольшаника. Там, где заброшенные луговые участки за Окраиной начинали взбираться на невысокий холм, деревья совсем кончились. Томи взял собаку за ошейник и побежал с нею прямо вниз по склону, поросшему подмаренником и пижмой.
      Он в несколько отчаянных прыжков преодолел последние метры крутого склона, таща за собой упирающуюся всеми четырьмя лапами собаку. Они грузно бухнулись в высокую сухую траву.
      Чуть приподнявшись на корточки, Томи увидел человека с ружьем в каких-нибудь двухстах метрах от себя, на тропе, поднимающейся от переулка. К счастью, мужчина глядел в сторону развалин кирпичного завода и, стараясь не упустить из виду велосипедистов, не заметил поднявшееся с песчаной гряды облако пыли.
      Томи хотел возвратиться наверх и замести, хотя бы можжевеловой веткой, следы их броска вниз по склону. Но на это не было времени, да к тому же, пожалуй, эти следы вообще нельзя было уничтожить.
      — Пошли дальше! — сказал Томи собаке. — Пригнись!
      Здесь, внизу, от человека с ружьем их скрывала высокая трава и мелкая, лишь местами заполненная водой, луговая канава. В ней росли сорняки и валялся разный хлам. Старые велосипедные колеса. Истлевшие башмаки. Разбитые красные цветочные горшки… Обычно Томи издали обходил эту канаву, но теперь он был доволен: она служила укрытием. Помимо того, их следы совершенно терялись в сухой траве, зарослях крапивы и грудах хлама.
      В тех местах, где земельные наделы заканчивались старыми хозяйственными постройками и дворовыми заборами вокруг первых домов Окраины, рос ивняк. Здесь Томи замедлил бег.
      Он чувствовал морду собаки у себя за спиной. Животное следовало точно по его пятам. Остановившись, Томи скомандовал ему лечь.
      Человек с ружьем тащился по тропе, поднимающейся к кирпичному заводу. Первые велосипедисты катились ему навстречу. Томи услышал возгласы ребят:
      — Их нет в развалинах!
      — Их следы ведут вдоль канавы!
      — Они знают, где мы, — сказал Томи собаке. — Только ведь ты, бедняжка, этого не понимаешь. Пошли!
      Они поднялись из канавы и под прикрытием кустов проскользнули возле забора ближайшего дома. Минуту спустя они уже шли рядышком по улице Окраины. Томи так и подмывало броситься бегом, но тогда они привлекли бы к себе внимание людей на углу кооператива.
      Теперь они шли поперечной улицей, и Томи смотрел на песчаную гряду. Больше всего его интересовал человек с дробовиком.
      Нужно было миновать всего лишь два дома, но времени не оставалось совсем. Мальчишки из домов-башен успели проследить путь Томи и собаки по песчаной гряде и, конечно, сообразили, куда ведут их следы.
      — Они должны быть теперь там, внизу! — крикнул кто-то из мальчишек.
      Томи и собаке оставалось одно — бежать что есть сил.
      На бегу Томи не упускал из виду угол кооператива.
      Из толпящихся там людей еще никто не взглянул в их сторону. Все следили за тем, что делалось на песчаной гряде.
      И вот, когда Томи с собакой достигли своих ворот и завернули во двор, мимо них на дребезжащем велосипеде проехала Марке Сааринен, мать Сату. Она с любопытством взглянула на большую собаку и даже что-то сказала про нее, только Томи не расслышал.
      Марке также завернула к ним во двор.
      Томи заколебался. Видимо, следовало предупредить Марке, чтобы она держала язык за зубами.
      Крики мальчишек из домов-башен решили дело. Их голоса слышались совсем близко, всего за несколько домов, так что Томи схватил собаку за ошейник и побежал к асфальтовой площадке перед гаражом. Ему некогда было объяснять что-либо Марке.
      Он мгновенно распахнул дверь.
      Собака секунду помедлила, затем последовала за Томи в полутемный гараж. Томи подбежал прямо к левому углу задней стены и отодвинул в сторону прислоненное к ней автомобильное колесо. Теперь оставалось только отдернуть заднюю доску в стене. За ней открывался тайник. Он заглянул в отверстие и похлопал по старому тряпичному кухонному коврику, лежавшему на земле.
      — Жди здесь! — тихо сказал он.
      Собака улеглась на коврик. Ее морда и умилительно смотрящие глаза — последнее, что Томи увидел во мраке тайника, прежде чем плотно задвинул на место доску и припер ее автомобильным колесом.
      Теперь вон отсюда, да поживее.
      Томи запер дверь гаража и успел заскочить за дом, прежде чем от ворот до него донеслись голоса ребят. Он осторожно, крадучись, прошел последние метры, обогнул угол двора и поднялся на крыльцо. Усевшись на верхней ступеньке, он как ни в чем не бывало стал дожидаться мальчишек из домов-башен.
      — Они наверняка где-то здесь, — раздался голос Копонена.
      Вот из-за угла показался Сойккели. Увидев Томи, он остановился.
      — Эй, они здесь!
      Мальчишки гурьбой повалили во двор. Человек с дробовиком, пыхтя, тоже вошел следом за ними. Он осматривал кусты, держа ружье наготове.
      — Где эта собака?
      — Какая собака?
      Мужчина опустил ружье и повернулся к Томи.
      — На песчаной гряде местах в пяти ясно видны рядом твои и собачьи следы, — сказал Копонен, стоявший рядом с мужчиной.
      — Ну и что же? — спросил Томи.
      — Я не из тех, кто способен подолгу любоваться на злых бродячих собак, — сказал мужчина и потряс ружьем. — Она укусила мальчика из нашего дома.
      Томи промолчал.
      Человек с ружьем повернулся к калитке. Там теснились местные жители, те, что ротозейничали на углу кооператива.
      — Если только я увижу этого пса, я уложу его на месте, — сказал мужчина.
      — Таких надо убивать, — добавил Паршивец Хилтунен. — Где она сейчас?
      Человек с ружьем снова внимательно посмотрел на Томи.
      — Куда ты ее спрятал? Лучше скажи сразу, не то худо будет.
      — Вздуть бы его, — сказал Паршивец Хилтунен, стоявший у ворот. — Совсем взрослый мальчишка, а порядка не знает.
      Томи встал:
      — Плевал я на вас, на всю вашу шайку-лейку.
      Человек с ружьем сощурил глаза.
      — А ведь мы можем и поучить, как подобает вести себя. Но прежде разберемся с собакой. Ты думаешь, мы не найдем ее?
      — Ищите, если хотите.
      — А если она у него в доме? — сказал Копонен.
      Мужчина, поколебавшись, сказал:
      — Опасную собаку можно достать и оттуда.
      — Ее нет в доме, — сказал Сойкелли. — Я сунул резиновую жвачку в дверную щель, когда мы сюда наведывались.
      У Сойккели была голова на плечах. Правда, жвачка могла остаться на двери, если даже дверь открывали. Краешком глаза Томи заметил, что жевательная резинка еле-еле держится на дверной раме.
      Герой с дробовиком тоже увидел жвачку.
      — Собака где-то здесь, во дворе, — сказал он. — Нужно найти ее.
      Мальчишки из домов-башен рассыпались по всему двору. Одни обследовали кусты, другие кружили вокруг дома. Человек с ружьем снова подошел к гаражу.
      Томи разбирал смех. «Ты и не догадываешься, дядёк, как близко от тебя то, что ты ищешь».
      Лишь бы собака не зарычала или, того хуже, не залаяла!
      Страх приковал Томи к месту. Как он не подумал об этом? Собаке стоило подать голос, чтобы выдать себя.
      После нескольких минут поисков человек с ружьем подошел к Томи, стоявшему посреди двора.
      — Чего мы торгуемся на глазах у всех? Давай-ка договоримся. Я уплачу тебе за собаку пятьдесят марок. — Герой с дробовиком нагнулся еще ближе к Томи. — Может, и от отца Яксю ты получишь пятьдесят марок, если я приведу к нему собаку. Полагаю, он выбьет дурь из этой шавки, прежде чем я пристрелю ее.
      Томи не сомневался в этом. Ребята в школе говорили, что Яксю стал тем, чем был, благодаря отцу, его побоям. Яксю определенно не знал иного обращения с людьми, кроме ругани и драки. По таким правилам они жили.
      — Спрашиваю в последний раз, где собака? — Голос мужчины был уже другим.
      Кто-то появился на соседнем дворе.
      Томи вздрогнул: это была Марке. Она вышла снять с веревки белье — черные тучи вдруг заволокли все небо.
      Человек с дробовиком обратился к Марке:
      — Вы, сударыня, случайно не знаете, где прячется овчарка?
      Марке посмотрела на него, потом на Томи.
      — Какая овчарка? — медленно спросила она.
      Томи перевел дух. Ему следовало бы знать, что Марке прекрасно понимает, что к чему. И она не из тех, кто любит зря чесать языком.
      — Стало быть, вы не видели, как этот мальчишка вошел во двор с собакой?
      — Томи я видела. Но у него нет никакой собаки. И никогда не было.
      Мужчина стоял в нерешительности.
      В этот момент из дому вышла бабушка Сааринен помочь невестке снять белье. А может быть, и специально, заметив в соседнем дворе человека с дробовиком и ребят из домов-башен.
      — Кто вы такой и по какому праву шастаете с ружьем по чужим дворам? С какой стати эти хулиганы вытаптывают цветы и лужайки? Вот возьму и позвоню в полицию, — протараторила бабушка.
      Мужчина посерьезнел.
      — Мы уйдем, уйдем, — сказал он. — Мы разыскиваем опасную собаку, которая укусила ребенка. Но кажется, здесь ее действительно нет.
      Бабушка с удивлением смотрела на ружье.
      — Как можно палить из ружья где попало? Мне кажется, для этого существуют определенные правила.
      В эту минуту прогремел гром.
      Грохотать начало так, как будто включили гигантский телевизор. Дождь хлынул в каком-нибудь полукилометре от Окраины.
      — Скорее собрать белье… — встревожилась бабушка и принялась сдергивать сухое белье с веревки.
      Человек с дробовиком махнул рукой мальчишкам из домов-башен.
      — Надо спешить, а то промокнем!
      Томи подошел к воротам посмотреть, как они бегут. Первые капли дождя уже упали на его лицо, молния, сверкнувшая совсем близко, ярко осветила все вокруг.
      — Эй, Томи! — крикнула Марке со двора Саариненов. Она стояла у забора с охапкой собранного белья.
      — Что?
      — Выводи собаку и иди вместе с нею к нам! Так будет лучше, а то вдруг гроза зарядит на весь вечер.

      По голосу бабушки Сааринен Томи понял, что она недовольна.
      — Ты подумал о том, сколько она съедает за день?
      Томи не торопился с ответом. Он и сам прекрасно видел, как быстро целая порция картошки и котлет поглощается собакой. Она ела в прихожей Саариненов из большой старой тарелки, куда Марке положила для нее еду.
      Наружная дверь была открыта, и сидевшие в доме Марке, бабушка и Томи могли видеть не только, как ест собака, но и наблюдать, как далеко над морем тянутся, уходя, грозовые облака.
      — Вот уж не знаю, согласится ли твоя мать оставить ее у себя, — произнесла бабушка. — С собакой возни что с маленьким ребенком.
      Томи уже и сам думал об этом. В глубине его души теплилась надежда, что ему все-таки разрешат оставить собаку. Но вслед за этой надеждой гнались сомнения, словно стая рыб за блесной. Что скажут ему дома! Ведь на собак такой налог! Пусть лучше объявится ее настоящий хозяин…
      — Мы тоже завели как-то собаку, когда Пааво очень уж захотелось, — бубнила бабушка Сааринен. — Он, мол, сам будет заботиться о ней, и я, дура, поверила. Но от него было мало проку даже тогда. Мне пришлось самой выбегать с собакой утром и вечером, и я продала ее, когда мне это опостылело.
      Собака вылизала глубокую тарелку, потом чуть приподняла голову и посмотрела на женщин. Она явно просила добавки.
      Марке убрала тарелку из-под носа собаки. Она нисколько не боялась ее после того, как вместе с Томи обмыла ей две кровоточащие раны, и собака не противилась, хотя ей, конечно, было больно.
      — Ну, Томи-то, уж наверное, будет заботиться о ней, если она ему достанется, — сказала Марке.
      — Пообещать-то он пообещает, — проворчала бабушка. — Даст честное слово мужчины. А потом не сдержит его.
      Бабушке не повезло с мужчинами. Папаша Сааринен пил всю свою жизнь и умер от запоя. Из Пааво тоже не вышло ничего путного.
      Томи осторожно двинулся к двери.
      — Мы с собакой пойдем немножко погуляем. Дождь, кажется, совсем перестал. Спасибо, что накормили собаку.
      — Не стоит благодарности, — сказала Марке. — Что ты скажешь насчет того, чтобы остаться у нас на ночь, если мы с бабушкой пойдем в летний театр?
      — Это в такой-то дождь? — удивилась бабушка. — Да еще неизвестно, достанем ли билеты.
      Она делала вид, будто недовольна, но была определенно рада, что невестка хочет пойти с ней куда-то. Жизнь бабушки Сааринен была не очень разнообразной.
      Томи кивнул в знак согласия.
      — Идите, идите. Уж конечно, я могу побыть у вас.
      Томи засмеялся про себя: его голос звучал так, словно он, Томи, собирался преподнести им большой подарок. Все эти проявления благодарности были сплошным притворством. На деле он уже заранее знал, что Марке приготовит для них с Сату что-нибудь вкусное на ужин, да еще заплатит ему пять марок за то, что присмотрел за домом.
      Тут проснулась Сату. Она чуть вздремнула перед грозой. Хорошо еще, что не проспала дольше, иначе бы она не угомонилась всю ночь.
      — Мы должны успеть на автобус в шесть десять, — сказала Марке.
      — Мы придем к шести, — сказал Томи и вышел с собакой из дому.
      Уже на крыльце Томи почуял запахи только что прошедшего дождя. В воздухе посвежело. Не было того ощущения удушья, как в середине дня.
      Собака остановилась перед крыльцом и подняла морду.
      — Что, старик, и тебе ударил в нос запах клевера? — проговорил Томи.
      Запах зеленой листвы был такой сильный, что казалось, закрой руками глаза — и ты ощутишь его на ощупь. Дождь шел так долго, что вода стояла, не впитываясь в землю, даже на сухих возвышенных местах.
      Томи обнял собаку за шею. Она вопросительно взглянула на него, кончик ее черного носа вздрагивал совсем близко от его лица.
      — Сперва пойдем за банкой, — сказал Томи собаке. — Потом посмотрим, не вырос ли на задворках вейник. Завтра утром отправимся рыбачить на мыс Мёлься и придем с хорошим уловом. Сегодня рыба еще не клюет: слишком мало времени прошло после грозы. Но перемена погоды расшевелит ее.
      Томи напоил собаку, которая пыталась лакать воду из оставшихся в траве луж. Затем, захватив с собой банку и лопату, пошел на задворки. Обычно после дождя там из-под торфа добывали хороших червей.
      … Собака искала червей не менее усердно, чем сам Томи.
      Ее хвост вертелся, словно пропеллер. Всякий раз, как они находили извивающегося червя, собака била лапами по земле и облаивала его.
      — Дурачок ты, дурачок, — говорил собаке счастливый Томи, — отродясь не видел собаки глупее. Тебе ни за что не выучить таблицу умножения даже на «пять»!
      Собака слушала, склонив голову набок. Томи казалось, что она готова даже полететь, если он прикажет. В ней не осталось и следа того изнеможения, в котором он застал ее в роще, где она лежала с запутавшейся в кустах цепью.
      Они уже успели набрать банку червей на одну рыбалку, когда к их компании присоединилась Сату.
      К девочке овчарка отнеслась более настороженно, чем к Томи. Она старалась не подходить близко к Сату. И это понятно: та по натуре была сущая юла. Она подбегала прямо к собаке и бросалась ей на спину. Томи не боялся, что собака станет кусаться, но все-таки тревожился за девочку. Чтобы унять ребенка, Томи подвел ее к крыльцу:
      — Будем устраивать фокусы с собакой.
      — Какие фокусы? — заинтересовалась девочка.
      — Всякие.
      Он наполнил банку с червями землей и водорослями и спрятал ее у камня с теневой стороны.
      — Сядем здесь, на крылечке. Ты, Сату, садись выше всех. Рой сядет здесь… Рой, сюда! Я схожу в дом за колбасой.
      Томи уже подошел к двери, когда девочка спросила:
      — Ее зовут Рой?
      Только теперь Томи сообразил, что, сам о том не думая, дал собаке имя.
      — Я не знаю ее настоящего имени. Вот и будем звать ее Рой.
      Когда Томи возвратился на крыльцо с куском колбасы в руке, он увидел Паршивца Хилтунена. Тот стоял у их калитки и смотрел во двор.
      — Это та самая собака, которую искали? — спросил Паршивец.
      — Тебе-то что?
      — Значит, ты соврал. Но они все равно узнают правду. Я уж постараюсь…
      — Ты гнусный ябедник.
      Паршивец Хилтунен подошел поближе.
      — Не будем обзывать друг друга. Мы взрослые люди.
      — Никто никого и не обзывает.
      Разговаривать с ним было бесполезно. Он ничего не понимал. У него было всего две книжки — банковская и календарь. И он отродясь не слыхал даже о таком замечательном поэте, как, скажем, Эйно Лейно. Он кичился тем, что все в его доме сверкает и блестит. Он и автомобиль свой чистил зубной щеткой. Но указать на карте мира Манчестер и Гавану было для него непосильной задачей. А что касается Че Гевары, то он бы наверняка побился об заклад, что это полусредний нападающий «Реал Мадрид».
      — Я ничего не сказал, — самым что ни на есть миролюбивым тоном произнес Томи. — Это спокойная собака, она никого не кусает, если только ее не дразнить. Мальчишки из домов-башен первые напали на нее.
      — Ты всегда делаешь что-нибудь недозволенное, — проворчал старик.
      «Старших следует уважать. Это правильно. Но такого паршивца я ни за что не научусь уважать, пусть даже мне прикажут. Его, скорее, можно жалеть», — подумал Томи.
      Почувствовал ли Рой враждебность в старике? Во всяком случае, он оскалил зубы и зарычал.
      Старик поспешно отступил от калитки.
      — Ты еще пожалеешь об этом! — прокричал он издали, уже с дороги.
      Томи пожалел о том, что не натравил собаку на Паршивца. Пусть бы она угнала старика хотя бы вон до того забора. Но, пожалуй, она бы съела его вместе с башмаками, и Томи даже не успел бы вмешаться.
      Хилтунен рысцой затрусил к своему дому.
      — Паршивый старик, — сказала Сату.
      Томи изумленно взглянул на девочку.
 
      Они сидели в гостиной у Саариненов втроем — Сату, Рой и Томи.
      — Теперь слушайте внимательно! — сказал Томи.
      — А Рой поймет? — спросила Сату.
      — Конечно, если у него хватит терпения слушать.
      Рой поднял голову, когда Томи начал объяснять:
      — Мы будем по очереди уходить в другую комнату. Тот, кто остался, будет прятать мяч.
      Собака поводила мордой вслед движению руки Томи, державшей мяч.
      — Мы прячем мяч, а тот, кто за дверью, ищет его. А тебя, Рой, мы можем еще спросить: «Где мяч?»
      Рой взлаял.
      — Что он говорит? — поинтересовалась Сату.
      — Сколько раз будешь искать ты и сколько он. Давай до трех раз.
      Девочка была уже готова. Как только она исчезла в другой комнате, Томи показал мяч собаке.
      — Теперь спрячем его.
      Помахивая хвостом, Рой следил, как Томи прятал мяч под коврик.
      — Можешь войти!
      Томи много раз играл в эту игру с Сату, когда оставался присматривать за домом. Девочка знала ее. Войдя в комнату, она остановилась и огляделась.
      Томи следил за взглядом Сату. Играя с девочкой, он иногда подолгу наблюдал за ней. Даже сто цветных кадров на телеэкране не могли бы передать смену выражений ее глаз. Когда девочке рассказывали или читали что-нибудь, в них отражалось все: напряженность, страх, тревога, восторг.
      Сейчас ее глаза смотрели с некоторым напряжением, испытующе внимательно. Томи точно определил тот момент, когда в поле зрения девочки попал бугорок на коврике.
      Рой одновременно с девочкой бросился к коврику. Томи был готов поклясться, что собака смеялась не меньше девочки.
      Сату во второй раз вышла в другую комнату и во второй раз нашла мяч. И в третий тоже.
      Затем настала очередь собаки.
      — Рой, сюда!
      Томи открыл дверь в другую комнату. Собака вышла.
      — Жди здесь!
      Собака послушно осталась за дверью.
      — Значит, так: кладем его под коврик, только в другое место!
      Сату спрятала мячик в таком незаметном месте, что Томи хотел даже поместить его чуточку повиднее.
      — Ну ладно, попробуем, — решил он. — Открой дверь.
      Девочка подбежала к двери и распахнула ее. Собака сидела на месте.
      — Где мячик? Ищи!
      Собака мгновенно выскочила из комнаты, подбежала к Томи и, остановившись возле него, огляделась. Затем бросилась на коврик.
      — Нашла! — ликовала Сату.
      Собака соскочила с коврика и стала мордой выталкивать из-под него мячик. В следующее мгновение она принесла мячик Томи.
      — Она и это умеет! — ликовала девочка. — Она уже до нас умела играть в эту игру!
      Томи в глубине души тоже был в этом уверен.
      Следующие полчаса собака приносила мяч из самых неожиданных мест, куда Сату его прятала. Когда Рой не мог достать его сам, он лаем давал знать, что нашел его, и Томи с Сату доставали мяч из укрытия.
      Сату была готова продолжать игру как угодно долго, но по своему опыту Томи знал, что нельзя давать девочке расшалиться так поздно вечером, иначе она не сможет уснуть.
      — Поедим теперь то, что приготовила нам на ужин Марке, а потом посмотрим телевизор, — предложил Томи.
      — Я не хочу есть, — возразила девочка.
      — А Рой хочет. Вот смотри.
      У Томи оставался принесенный из дому кусок колбасы. Он бросил собаке маленький кусочек. Она схватила его на лету.
      — Ну что, видишь? Скормим Рою эту колбасу в передней. И постелим ему коврик, чтобы он мог отдохнуть и вздремнуть.
      Уходя, бабушка Сааринен сказала, что лучше, если собака поспит в передней: для верности. Это означало: как бы она не намочила в комнате или даже не сделала чего похуже. Томи, конечно, был уверен, что собака ничего такого себе не позволит, но для Роя и лежать в передней было уже хорошо.
      Томи налил в тарелку воды на тот случай, если ночью собаке захочется пить, а он, может статься, заснет у телевизора и больше не выйдет к ней.
      В гостиной Томи и Сату устроили роскошный пир. По телевизору сначала показали отменную программу с Бастером Кйтсоном и другими артистами прежних времен. Угощение было высшего класса, как и следовало ожидать от Марке. Она набила холодильник уже готовыми порциями. Бутерброды и молоко. Куски хлеба с копченым мясом. Его присылали Марке из деревни.
      Сату бутерброды не нравились. Томи съедал с ее бутерброда колбасу, а потом выжимал на хлеб из тюбика икру «Калле». Ему она казалась горькой, но Сату охотно ела ее.
      А вот следующее блюдо, приготовленное ее матерью, понравилось им обоим. Марке до половины набила мороженым высоченные стаканы, залила их на два пальца апельсиновым соком, а поверх до краев налила воды «Сприти». В каждом стакане было по две соломинки и ложка с длинной ручкой.
      Коктейля из лимонада с мороженым хватило на всю телевизионную комическую программу. Сату втянула через соломинку последние капли со дна стакана как раз в ту минуту, когда ей надоел и коктейль, и телевизор. Девочка прикорнула на диване — вся ее рожица была желтой от апельсинового сока и перепачкана мороженым.
      Томи достал бумажный носовой платок и обтер спящей девочке лицо, потом сунул ей под голову подушку и пододвинул кресло, чтобы она не упала во сне. Затем прикрыл ее тонким байковым одеяльцем, положил рядом с нею тряпичную куклу — и его свободный вечер начался.
      С легкой грустью смотрел он на девочку, которая все теснее прижимала к себе во сне свою куклу. Сату была для Томи все равно что младшая сестренка. Никогда прежде он не думал о том, что ему может не хватать сестры. Он понял это только тогда, когда по соседству появилась эта большеглазая кудрявая девочка. К нему пришло ощущение, будто он взял на себя роль какого-то героя, потому что Сату всегда прибегала к нему за защитой. У нее не было ни брата, ни сестры, и в защите она нуждалась частенько.
      У Томи мелькнуло воспоминание о посетившей их школу миссионерше. Они не приняли всерьез ее речей, и в голосе миссионерши явно звучало огорчение, когда она сказала: «Если бы вы хоть раз увидели, как дети и взрослые умирают от голода, а скотина изводится от жажды, до вас бы дошло!»
      Мимолетное чувство стыда охватило тогда Томи.
      Женщина почувствовала это инстинктивно. Некоторые люди глубоко разбираются в других людях. Некоторые не разбираются вообще. Миссионерша была права. Человек не поймет, пока не увидит сам. Учитель доверяет только термометру. Если температура поднялась до тридцати семи и пяти — дело ясное. Ну, а если в твоей душе температура тридцать девять и восемь, тебя все равно не освободят от занятий. У взрослых, безусловно, никогда не бывает такого ощущения: провались он пропадом, весь этот мир, я больше не могу. Во всяком случае, объяснять это учителю было делом совершенно безнадежным. Как и то, что в таком случае хочется бежать ото всех, заползти в какую-нибудь нору и заснуть. Безусловно, и та миссионерша чувствовала, что объяснять что-либо им, ученикам, бесполезно.
      «Я не верю, что дети, которые не могут пройти мимо пташки со сломанным крылом, равнодушны к смерти невинных детей и животных. Вот только я не могу довести это до вашего сознания. Не могу разбудить вас». Так сказала миссионерша. Ребята, сидевшие в актовом зале возле самой двери, видели слезы на ее глазах, когда она покидала зал.
      По телевидению начали показывать старый детективный фильм. Его уже прокручивали раньше, позапрошлой зимой. Томи достал из шкафа горстку карамелек, которые оставила им Марке, и разделил ее надвое: чтобы не съесть незаметно для себя долю Сату. Потом он поставил перед креслом скамеечку и положил на нее ноги. Карамель была на другой скамеечке возле кресла. Хорошо бы сидеть, развалясь, в кресле и сосать карамельки.
      Вот только фильм был не особенно интересный. Наверное, поэтому Томи сразу же заснул.

      Томи разбудил какой-то резкий звук.
      Рой ворчал. В его ворчании слышалась угроза. Затем острый скрежет зубов сменился неистовым рычанием, и Рой часто-часто зацарапал лапами по полу. Стоявшая в передней табуретка опрокинулась.
      И тут Томи окончательно проснулся. Батюшки, неужто собака набросилась на вернувшихся из театра бабушку и Марке!
      — Рой! На место!
      В передней послышалось приглушенное ругательство, тяжелый топот ног. Грохнула наружная дверь.
      Томи ринулся в переднюю.
      Ступеньки крыльца сотрясались под чьими-то шагами. Затем смутная тень мелькнула из-за кустов, на дороге. Томи бросился мимо собаки и опрокинутой табуретки к двери, распахнул ее и выскочил во двор. С улицы донесся звук автомобильного мотора.
      Когда Томи подбежал к воротам, автомобиль, кажущийся сгустком тьмы, разворачивался на углу кооператива.
      Томи трясло от страха.
      Он только теперь заметил, что стемнело. Уличные фонари летом не зажигались. Ни в одном из соседних окон не было света. Все спали.
      Ночь была прохладной. Но вовсе не от этого пробегал холодок по спине Томи.
      — Было бы, конечно, глупо бросаться вслед за ним, — пробормотал он.
      Ну, а если тот человек поджидает его за кустом у ворот?
      Томи так и подмывало опрометью кинуться в дом. Но он заставил себя идти совершенно спокойно, даже медленнее обычного. На крыльце он остановился и, обернувшись, оглядел каждый куст.
      — И не подумаю пугаться этих типов из домов-башен, — сказал он себе, открывая дверь в переднюю. — Ни мальчишек, ни дядек с ружьями.
      Но он понимал, что был застигнут врасплох. Еще вчера он бы не поверил, что взрослый человек может ворваться в чужой дом из-за собаки.
      Рой тыкался мордой в плечо Томи и повизгивал.
      Томи обнял собаку.
      — Ничего, старина! Это сущие идиоты! Они считают, что даже цветок не смеет вырасти без их разрешения. Но они ничего тебе не сделают. Они бросаются наутек, когда мы вместе, правда ведь?
      Собака была явно неспокойна. Убедившись в том, что Сату спит, Томи вернулся в переднюю поболтать с Роем. Он похлопывал его по могучей груди, почесывал шею, гладил по спине и думал о случившемся. Зачинщиком был, конечно, Паршивец Хилтунен. Это он сказал мальчишкам из домов-башен, что собака у Томи. И что он, Томи, повидимому, будет сегодня с собакой у соседей. Паршивец видел, как бабушка и Марке уехали на автобусе.
      — Надо же мне было оставить дверь в переднюю открытой! — твердил Томи скорее себе, чем собаке. — Да, именно так. Иначе бы мужчина не пробрался в переднюю.
      Тут Томи пришла в голову одна мысль.
      — Погоди немного! — сказал он собаке.
      Ручной фонарь оказался там, где бабушка Сааринен обычно держала его.