— Помню, раньше здесь никто не жил, — кивнул Томи. — Я несколько раз ездил на лыжах в середине зимы по той лыжне, что идет по льду.
      — У меня ушла неделя на то, чтобы откопать все из-под снега и так прогреть и просушить дом, чтобы можно было привезти сюда бабушку… — Йони взглянул на него. — Она лежачая больная. Совершенно не двигается, не может дойти даже до уборной.
      Томи во все глаза глядел на своего школьного товарища.
      — Но вообще-то по характеру она мировая бабушка. Я знаю, что ей больно, но никогда не слышал от нее никаких жалоб.
      Томи, конечно, помнил, как раздражало его любопытство матери, но все-таки не удержался и спросил:
      — А почему вы уехали из деревни?
      У Йони дрогнул подбородок.
      — Они начали поедом есть бабушку. Мать и ее новый муж. Хотя дом спокон веку принадлежал бабушке. Ее родной дом, в который дедушка пришел зятем. Но он оставил такое несуразное завещание моему отцу, единственному сыну, что когда отец умер и моя мать очень скоро снова вышла замуж, то настоящая хозяйка дома и слова не могла сказать ей поперек. Бабушка-то по завещанию была на пожизненном содержании у новых хозяев, да только кто же станет жить в доме и выслушивать их попреки… Когда они совсем извели бабушку и она стала без конца плакать, а я наконец понял, что происходит, то сказал бабушке, что мы проживем и в другом месте. И так мы ушли из дому.
      Томи поискал глазами Роя, который рыскал из стороны в сторону, обнюхивая все вокруг. Вот он достиг берега.
      — Как бы он не наделал там беспорядка, — забеспокоился Томи.
      — Ничего такого там случиться не может. Разве что заберется в мою купальную прорубь.
      — Куда-куда?
      — Я купаюсь после бани в десяти метрах отсюда — в этакой глубокой яме. Вон там, в канаве. Вода очень чистая.
      Про воду Томи знал уже раньше. Ребята всегда купались в двух самых теплых заливчиках бокового протока канавы Тиитинен.
      Даже если прорубь не замерзла, Рой не захочет сейчас купаться.
      В глазах Йони зажегся огонек.
      — Слушай, я знаю, что нам делать! Мы натопим баню и искупаемся.
      — Вот здорово!.. — Томи хотел было спросить, а можно ли это, но тут же вспомнил: ведь Йони хозяин дома. Он распоряжается тут всем и за все отвечает. — Ну что ж, давай искупаемся и поплаваем!
      Томи пошел сначала поздороваться с бабушкой. Хотя они с Йони и условились — пока тот будет готовить еду для себя и для бабушки, Томи натопит баню.
      Седоволосая, с морщинистым лицом старушка была такая опрятная — прямо как из какого-нибудь фильма.
      — Сначала было просто ужасно, но человек постепенно ко всему привыкает, — рассказывал позже Йони. — Я иногда зажимал нос и выбегал на улицу — меня тошнило. Но я все время помнил, что и я не мог ходить в нужник собственными ногами пятнадцать лет назад. Тогда бабушка нянчила меня, как рассказывали, совсем одна: у невестки были слишком нежные руки, чтобы ходить за ребенком и стирать пеленки.
      Как это ни странно, бабушка Йони была похожа на современную, даже молодую, женщину. Хорошо, что Томи поговорил с ней.
      Выходя наконец вместе с Роем на улицу, Томи спросил, сколько воды нужно принести.
      — Ты искупаешься, бабушка? Нас теперь двое, так что ты в два счета будешь в бане.
      — Я немножко гриппую и побаиваюсь, хоть мне и охота, конечно, попариться, — ответила внуку бабушка из своей комнатушки. — Купайтесь уж лучше вы, мужчины…
      Томи посмотрел на Йони.
      Правда ли это или бабушка просто хотела дать им возможность одним вдосталь насладиться субботней баней?
      Йони сделал пальцем движение в сторону бани. Уж он-то наверное знал. Вслух он сказал:
      — Нам вполне хватит половины котла горячей воды. А холодная вон там в ушате в углу, я уверен: ее наверняка хватит.
      Затопить баню было парой пустяков.
      На береговой гряде царила весенняя благодать. С сосулек, наросших на свесе крыши бани, падали капли. Томи носил дрова, воду, разводил огонь в каменке и под котлом с водой.
      Рой был рад хлопотам по растопке бани не меньше, чем сам Томи. Он сопровождал Томи каждый раз, как тот шел по воду и колол дрова, и, склонив голову набок, следил, как Томи разводит огонь.
      — Уж я-то знаю, старик, как тебе хочется выглядеть умным, — подтрунивал над ним Томи. — Но ведь ты городская собака. Опустившаяся нюхательница асфальта, попытайся показать, насколько ты понятливая собака! Посмотри, какие у тебя лапы!
      Но Рой и не думал смотреть. Хотя и надо бы: его лапы то и дело застревали в щелях двух деревянных решеток, выстилавших пол в бане, и собака стояла в совершенно неестественной позе — составив вместе передние лапы, а задние как-то странно расставив в стороны. И все же Рой предпочитал деревянную решетку льду, тонкой коркой покрывавшему цементный пол бани — такой скользкий и холодный он был.
      Когда пришел Йони, труба уже начала тянуть вовсю и в обоих очагах гудело пламя. Томи и Рой, размякшие, сидели перед баней на нагретой солнцем скамье и наслаждались царящим вокруг покоем.
      — Ну, бродяги, съешьте-ка бифштексы из печенки. Действительно, хорошие, хотя их и нахваливает сам повар.
      Йони держал поднос, на котором была тарелка, стакан молока и бумажный сверток.
      — Сейчас же ешь, пока они горячие! — Йони пристроил поднос на коленях у Томи и поставил стакан молока рядом с ним на скамью, одновременно сунув ему в руку пластмассовую вилку. — Ешь, а я тем временем угощу холодной печенкой эту волосатую морду. Ну, что скажешь?
      — Здорово!
      — Ну, а сливочная подливка?
      — Ее я хочу слизать с тарелки под самый конец!
      Томи не помнил, когда он в последний раз ел что-нибудь столь же вкусное. Он даже не разговаривал за едой, а с жадностью уплетал свою долю, пока она еще не успела остыть.
      Только вылизав тарелку и выпив молоко, Томи выразил свою мысль вслух:
      — Вот уж не подумал бы, что ты умеешь так здорово готовить.
      — Отец был хороший повар. Я с пятилетнего возраста ходил с ним на рыбалку и на охоту. И дома был при нем повсюду, где что-нибудь делалось. Вплоть до убоя скотины. Отец учил меня всему… Как будто предчувствовал, что недолго уже ему быть моим наставником.
      — Когда он умер?
      — Три года назад. Мне тогда было двенадцать лет.
      После долгого молчания Томи спросил:
      — Как же вы перебиваетесь?
      Уголки рта Йони тронула улыбка.
      — Ничего. Бабушка получает народную пенсию, а я подрабатываю на сборе утиля и доставке газет. Будущим летом я приведу все это хозяйство в полный порядок.
      Утеплю окна, заделаю щели в стенах и окрашу избушку снаружи. Бабушке здесь хорошо. Все у нас почти так же, как когда-то дома… Пока бабушка жива, мы останемся здесь. А потом я уеду в Швецию.
      Томи изумился:
      — Лауронен думает о том же. Он, вероятно, уедет уже нынешней весной, когда занятия в школе кончатся.
      Томи хотел было добавить, что Лауронена поджидает там отец, но в последний момент проглотил свои слова.
      — Вот почему я учусь шведскому так упорно, как только могу.
      — Но ведь ты прекрасный математик!
      — Я люблю математику и хорошо считаю в уме. Другие предметы меня ни капельки не интересуют. По истории и географии я читаю все, что касается Швеции, остальное меня не интересует.
      — Разве что Финляндия.
      Йони перестал почесывать Роя. Томи послышалось, что его одноклассник вздохнул:
      — Финляндия интересует меня не больше, чем вот эта сосулька.
      Йони пинком отшвырнул в тающий снег упавшую с крыши и вмерзшую в землю сосульку.
      — Учителя в школе могут говорить, что хотят, но они прекрасно знают, что Финляндия для нас никакая не родина. Во всяком случае, не для меня. Нам уже не раз официально объявляли, что иметь от шести до восьми процентов безработных целесообразно, что безработица имеет тенденцию повышаться до восьми процентов. Ты, наверно, читал?
      Томи смешался:
      — Я читаю в газетах только спортивные новости. Да и то не всегда.
      — И конечно, смотришь по телику все эти дурацкие многосерийные фильмы.
      До Томи дошла ирония Йони.
      — Более или менее.
      — Так из тебя довольно скоро получится настоящий дурак.
      — Возможно… Я не питаю никаких иллюзий насчет себя. Если они когда и были, то все испарились в школе!
      Йони уставился на него.
      — Ты предвидишь будущее так же, как и я, но не смеешь признаться себе в этом… — Йони огляделся вокруг. Скользнул взглядом по крыше бани. Затем еще ниже склонился к Томи… — Можешь смеяться надо мной сколько угодно, но я намерен бежать!
      — Бежать?
      Томи мельком взглянул на Роя, как бы ожидая от него подтверждения услышанному. Но конечно, ничего не прочел на его морде.
      — Бежать откуда? — уточнил он свой вопрос.
      — Из Алькатраса! «Неужто Йони сошел с ума?»
      — Пойдем подбросим дров в очаг, и я тем временем расскажу тебе все.
      Йони встал. Томи и Рой последовали за ним в баню. Баня уже начала прогреваться. Влажность чувствовалась сильнее, по мере того как тепло растапливало пней и лед в углах и на полу.
      Дрова уже почти прогорели. Томи и Йони подложили еще дров и стали глядеть на пламя под котлом с водой, бившее из очага, перед которым была съемная дверца. Йони оставил очаг открытым.
      — Садись на эту табуретку, чтобы тебе было теплей от огня. И попробуй усадить Роя на дрова. Лед растаял, но пол скользкий и холодный.
      Томи ждал, ничего не говоря.
      — Ты можешь считать меня рехнувшимся. Или форменным щенком. Но теперь, когда… Я затеял эту игру, когда мне было лет двенадцать, после того как я прочитал где-то о беглеце из тюрьмы Алькатраса.
      — Об этом даже фильм поставили.
      — Я смотрел… Фильм чем-то меня захватил… Мне всю жизнь было отвратительно всяческое рабство. Будь то кандалы или власть одного над другим… Я теперь уже позабыл, из-за чего они вообще попали в заключение, и думаю лишь о той ситуации. И о побеге. — Йони бросил на Томи беглый взгляд. — До тебя не доходит?
      — Нет, пока не доходит, — отозвался тот. — Моя любимая книга — «Граф Монте Кристо». Была в то время, когда я еще читал.
      — Та книга написана с таким же блеском… Меня она сразу захватила. В восьмилетнем возрасте я решил, что непременно убегу.
      — Откуда?
      Йони засмеялся:
      — Я и сам не знал этого в течение нескольких лет…
      Томи был взволнован. Йони молодец во всех отношениях, с какой стороны ни взять. Человек совершенно иной породы, чем наш брат. Но конечно, ему с бабушкой приходилось туго. И это неудивительно. Сперва он шел в школу, потом хлопотал по хозяйству, а потом разносил газеты, чтобы прокормить себя, а также и бабушку, конечно, — разве одной пенсии хватит…
      — Ты слушаешь?
      Томи покраснел.
      — Прости, похоже, я был занят своими мыслями…
      Йони внимательно изучал выражение его лица.
      — Ты думал о том, что парень не в своем уме.
      Лицо Томи выдало его.
      Йони ткнул Томи пальцем в колено.
      — Постарайся запомнить, что я сказал: вначале была игра.
      — Вначале?
      — Да! — Йони кивнул и носком башмака протолкнул несколько поленьев дальше в очаг под котел. — Но чем старше я становился, тем яснее видел, что восьмилетний мальчик был до жути прав… Тебе еще неясно?
      Томи все это время пытался ухватиться хоть за какую-нибудь ниточку.
      «Вначале была игра…»
      А теперь уже нет?
      Томи повертел пальцем. При этом Рой заинтересованно поднял голову и пошевелил ушами.
      — Сиди спокойно, старик!.. Так ты имеешь в виду все это — здесь, вокруг, в твоей жизни? Ужасно трудная жизнь: один за все в ответе, после того как отец умер и ты с бабушкой оставил родной дом.
      Йони поднялся с табуретки.
      — Нет, как раз наоборот. Все эти твои красотки с картинок, Бони М, мопеды всех этих яксю и стереобарахло всего мира, похожее как две капли одно на другое. Это и есть твоя тюрьма, Томи.
      — Как так?
      Йони вздохнул.
      — Человек не видит своей тюрьмы, когда его самого заставляют возводить ее стены. Скажи, был ли ты хотя бы день свободен с тех пор, как научился говорить? «Хочу вот это!» — были первые слова, которые ты произнес. И этого было достаточно: тебя научили хотеть джинсы «Ли Купер», автомашины, кока-колу… В последующие два года ты будешь думать только о том, чтобы получить водительские права.
      Томи слушал всем своим нутром. Да что же это он говорит?
      Из чувства глубочайшего противоречия Томи сказал резче, чем хотел:
      — Может статься, ты и уйдешь из здешнего Алькатраса. — Томи поднялся со своей скамеечки. — И куда ты денешься? Где все устроено по-другому?… Во всяком случае, не в Швеции, где новая техника только на то и нужна, чтобы производить больше барахла…
      — Я вовсе этого не думаю. Я уеду в Швецию только потому, что в Финляндии мы не нужны… А народ там такой же… Учителя навязывают ученикам принципы конкуренции и грезы о преуспеянии, а торгаши свое барахло.
      — И ты сможешь отказаться от всего этого?
      Йони толчком открыл дверь бани.
      — Обшарь весь мой дом! Я отработаю тебе неделю за каждую кассету и долгоиграющую пластинку, которые ты найдешь у меня. За каждую пару джинсов «Ли Купер». Я простою час на голове в передней, если ты найдешь хотя бы одну фотографию модной певицы у меня на стене или бутылку из-под пива где-нибудь в углу.
      Они вышли в маленький предбанник, и Йони толчком закрыл дверь, после того как Рой шмыгнул наружу. В бане становилось жарко.
      — Можешь заглянуть в наш ящик для ложек, в шкафы. Ты не найдешь там ни одной премиальной ложки или кружки. Я, говорят, могу выполнить требования класса «А» по трем видам спорта, но я ни с кем не соревнуюсь.
      — Юсси Скуг из той же породы. Он прекрасный пловец и, наверное, лучший спортсмен в школе в каждом втором виде спорта, но не принимает участия ни в каких соревнованиях.
      Йони сверкнул глазами.
      — Желание убежать охватывает все больше людей. Хоть ты и не веришь в это… У меня сохранились записки отца. Как-нибудь можешь почитать их. Я понимаю в них очень немногое, но все же понимаю, что человек, как писал отец, должен жить более разумно, чем собирать как полоумный барахло вокруг себя. Посмотри!
      Йони открыл дверцу шкафа, стоявшего в прихожей. На кромке полки примерно на уровне глаз была приклеена бумажка с надписью: «Не обгоняй свою жизнь».
      — Мне растолковал это один автомобилист… Понимаешь ли, мимо своей жизни можно проехать не только на автомобиле. Вот почему я держу здесь эти банки, помогающие мне идти в ногу со временем.
      На двух полках стояли стеклянные банки. Одна большая, литра на три. Другая поменьше, примерно на литр. И третья, совсем маленькая, до блеска отмытая банка из-под селедки.
      В каждой банке лежали камешки. В самой большой — камни четырех цветов, в двух других, поменьше, одного цвета.
      — Отгадай, что это!
      Томи тряхнул головой и отпихнул от себя Роя — он протиснулся в чулан и сердито заворчал. Собаку пришлось приласкать, чтобы она не утратила чувства собственного достоинства.
      Повернувшись опять к полкам, Томи вынужден был признаться:
      — Понятия не имею!
      Йони постучал по самой большой банке.
      — Это банка годов. Зеленые означают молодость. От двенадцати до двадцати. Остается еще пять камешков. Красные — возмужалость, от двадцати одного до сорока. Желтые от сорока одного до пятидесяти — средний возраст. А синие — старость, от пятидесяти до семидесяти.
      В самом низу лежало десять синих камешков.
      — А почему только десять?
      — Человеческий век — это примерно семьдесят лет. А если проживешь дольше, считай, что тебе повезло.
      Йони заметил, что взгляд Томи скользнул по верхней полке. Там в большой банке еще оставалось два синих камешка. Можно было не спрашивать, чья это банка.
      Палец Йони коснулся банки средней величины.
      — Месяцы. В начале года всегда двенадцать камней. Зеленые — весна. Красные — лето. Черные — осень. И белые — зима.
      Томи не мог собраться с мыслями. Его взгляд скользнул обратно к банке годов.
      Еще пять зеленых камешков молодости — и все прошло. Вся молодость. И ничто никогда не возвратится…
      Йони скривил нижнюю губу.
      — Большинство ни о чем таком и не подозревает. Они лишь обтачивают нас, как на токарном станке, чтобы мы подошли к их тонкой системе. Школа — это их решето, с его помощью они все время пропускают по одному поколению через столько решеток и сеток, сколько они сочтут нужным. Ты никогда не видел, как работает машина для забора гравия?
      — Нет, никогда.
      — Тогда ты не знаешь, что случается с теми камнями, которые не проходят через решето.
      — Нет, не знаю.
      — Их заталкивают в дробилку и превращают в щебенку.
      Томи ухмыльнулся:
      — Как нас, например!
      Лицо Йони посерьезнело.
      — Я больше не хочу, чтобы меня заталкивали здесь в дробилку. Но если мне придется еще раз менять школу, это будет так далеко отсюда, что я не смогу ухаживать за бабушкой и подрабатывать.
      — Конечно, тебе удастся окончить школу, если только ты не вступишь в открытую войну с Ээвой или Мари. Честолюбие Ээвы не позволяет ей уступать. Ну, а Мари просто дрянь.
      — С ними надо ловчить, вести себя то так, то этак… Но давай не будем портить субботний день и добрую баню размышлениями об учителях. Я думаю, скоро можно идти в парилку.
      — Замечательно! Уж не помню, сколько времени я не парился в такой бане.
      — И обязательно будем купаться в проруби после парилки? — спросил Йони.
      — Конечно! Даже если примерзнем ко льду!
      Йони похлопал его по плечу.
      — Тогда давай раздевайся. Я иду за полотенцами и фруктовым соком.
      Рой отправился вместе с Йони. Томи ему не препятствовал. Пусть и его «старик» получит удовольствие от такого дня.

Глава седьмая

Глава восьмая