Работа начинала раздражать. Сухие, твердые комья глины врезались в колени через джинсы, спина одеревенела. Томи встал, потянулся, повернулся к солнцу и разнеженно ощутил ласковое тепло. Стоял чудесный летний день. Нет, он не будет тратить его впустую здесь, на свекольном поле.
      Окунь сейчас вряд ли клюет на плесе Роммакко, но вот в заливе Тиитинен щуки наверняка одурели от жары. Их обычно захватывают проволочной петлей и выбрасывают на берег, так что приходят они в себя, лишь шлепнувшись о землю.
      При этой мысли на губах Томи промелькнула улыбка. Он оглянулся: половина работы уже сделана, а на следующей неделе он управится и с остальной. Мать с отцом не приедут и на следующей неделе. Поэтому, уж конечно, он успеет разделаться с работой до их приезда.
      Томи принюхался. Воздух был наполнен звуками и запахами жаркого летнего дня. Глинистой пылью. Ароматом клевера на соседней делянке. Жужжанием пчел. Стрекотом кузнечиков.
      Томи улыбнулся про себя: «Нет, дело не в запахах, это просто чудесный день. Такой, в который не сорняки на свекольном поле выдергивать, а гулять. Об этом наверняка записано даже в законах, если хорошенько в них вчитаться».
      Он отряхнул штанины. От них поднялось облако глинистой пыли. На прополке всегда измажешься дальше некуда. Но это не особенно тяготило его теперь, когда дома никого нет и умываться не обязательно.
      Томи все больше одолевала охота поплавать. К заливу Тиитинен можно пройти по пляжу. В заливе как следует не поплаваешь — слишком мелкий он был, да еще с вязким, илистым дном. И весь оторочен камышом. Но здесь, у конца, вдающегося в сушу, любят держаться щуки. Можно добыть и трехкилограммовую, стало бы умения подцепить.
      Идя по дорожке с поля домой, Томи быстро придумал план. Сперва взять дома сделанную из старой камышины и проволоки петлю. Потом пойти в прилегающий к пляжу ольшаник. Спрятать там рыболовную снасть на то время, пока он будет купаться. И только потом идти к заливу Тиитинен.
      Но по дороге к пляжу приходилось остерегаться ребят из домов-башен. Если они возятся в ямах в лесу, от них наверняка схлопочешь по уху. Эх, жаль нету такого вещества: принял ложку — и стал во сто раз сильнее. Вот тогда бы он непременно пошел прямо во двор домов-башен или к ямам, свалил первых попавшихся наземь и спросил, кто хочет быть следующим.
      Ребята из домов-башен ни дать ни взять гитлеры — вся их ватага. Если хочешь мирно миновать то место на улице, где стоят дома-башни, надо мчаться на велосипеде с невероятной скоростью.
      Так повелось с тех пор, когда здесь воздвигли первый дом-башню, и ничто не изменилось, сколько бы конференций по европейской безопасности и сотрудничеству ни состоялось в Хельсинки. Можно было бы все же включить в повестку дня и упоминание об этих типах из домов-башен.
      Ход мыслей Томи внезапно прервался. Он поглядел по обеим сторонам дороги. Нет, укрытия нигде не найти, повсюду простиралось ровное поле. По полю навстречу ему, отдуваясь, шла учительница английского языка.
      «Куда бы она могла идти?»
      Учительница непременно спросит его о переэкзаменовке.
      Ну и пусть спрашивает. Но здороваться с ней я не стану. У меня сейчас каникулы. С другой стороны, глупо молчать, если учительница все же узнает его.
      Он верно угадал: учительница замедлила шаги, остановилась.
      — Так это ты, Туомо. Я тебя не узнала, солнце бьет прямо в глаза. («И не к чему меня узнавать».) Как ты провел лето?
      — По-всякому, и так и этак.
      По лицу учительницы заранее можно было угадать, о чем она сейчас спросит.
      — Почему ты не пришел на переэкзаменовку?
      — Мы были в отъезде, — соврал Томи. — На Севере.
      В глазах учительницы мелькнуло недоверие.
      — Ты не забывал читать?
      — Нет, не забывал.
      Его зло брало, что приходится врать. Ну, если теперь учительница спросит: «What is Miss Kuokkanen?», он промолчит. Он не помнит, как надо сказать: he или she. Потому что за все лето не прочел по-английски ни строчки. И за всю зиму тоже.
      По натуре учительница была славная женщина. Она, конечно, видела, что Томи лжет, но не стала настаивать, а лишь сказала, вздохнув:
      — Постарайся хоть немножко читать… И бывай побольше на свежем воздухе.
      Опасность миновала, и Томи продолжал свой путь. Дома он долго не задерживался. Только надел под джинсы плавки, чтобы быть в полной готовности. На веранде было так жарко, что спина его при переодевании взмокла. Теперь скорее взять лежащее у стенки гаража удилище с петлей — и живехонько на пляж. Не следовало мешкать, дожидаться, пока явится кто-нибудь от бабушки и сорвет всю программу дня.
      Томи задержался еще на улице, когда догнал Сату Сааринен. Это была соседская трехлетка, этакое черноволосое, похожее на куклу чудо-юдо, притом весьма пронырливое. Она и сейчас брела куда-то в одиночку, ускользнув из-под надзора Марке, своей матери. Марке была замужем за Пааво Саариненом, но Пааво куда-то исчез уже более года назад. С тех пор о нем не было ни слуху ни духу. По-видимому, он жил где-то в Швеции.
      Сату заревела, когда Томи потащил ее обратно во двор и даже норовила укусить его. Она была дикая, как незнамо кто, но язык не поворачивался отчитать ее. Томи знал, какими большими, чуть ли не в тарелку, делались глаза девочки, когда из них лились слезы. В такие минуты он был готов отдать ей свою единственную блесну.
      Бабуся вышла из дому как раз в ту минуту, когда Томи затаскивал Сату во двор.
      — Боже мой, девочка опять удрала!
      — Она уже дошла до угла кооператива.
      — Я куплю тебе мороженое, когда пойду в магазин, — пообещала бабушка Сааринен. — Ты ведь всегда помогаешь присматривать за девочкой. С моими ногами не так-то просто поспевать за ней.
      Обе Сааринен вошли в дом, и Томи продолжал свой путь.
      У него уже зародилась надежда, что Паршивца Хилтунена нет дома, но старик копошился между ягодными кустами и увидел его оттуда. И самый голос его напоминал звук заржавевшей дверной петли:
      — Неужто у Туомо, такого взрослого парня, нет дел посерьезней, чем среди дня идти ловить рыбу?
      Что на это ответить? Ничего. Какое дело этому Хилтунену до того, где и как человек проводит время. Он всегда сует нос в чужие дела. Вот уж сплетник не хуже бабы. И взрослые тоже называли его Паршивцем Хилтуненом.
      — Полил бы лужайку водой, вот трава бы и не выгорела дотла, — проскрипел старик. — А то только и знаешь, что шляться без дела. Да пакостничать. А родители не присматривают. И где только их нелегкая носит?
      Голос старика звучал в ушах Томи, даже когда он ушел далеко от Хилтунена. Старик явно разговаривал с самим собой.
      Кратчайший путь к пляжу вел мимо домов-башен. Но попытаться миновать это место пешком мог только тот, кто не дорожил своей жизнью.
      Томи задумался.
      «Неужто я трус? Никак не могу отделаться от мысли, что не справлюсь с ребятами из домов-башен. А ведь они не страшнее, чем все другие. За исключением Яксю — он среди них самый старший. Его настоящее имя Хейкки Аксели, и обычно его называют Аксу, но все, кто близко знаком с ним, зовут его за глаза Яксю. Сказать ему это в глаза никто не смеет. Хотя, наверное, как его ни назови, все равно он набросится на тебя. А прочие мальчишки из домов-башен сплошь щенки. Храбрые только в ватаге и когда противник явно трусит. Я никогда от них не бегал, — оправдывался перед собой Томи. — И не боюсь их. Но они придерутся к чему-нибудь и не дадут проходу».
      В школе мальчишки из домов-башен нападали сзади, дрались или, вырвав у кого-нибудь шапку, втаптывали ее в грязь. Это их забавляло. И это сходило им с рук. Учились они неплохо, и в школе их считали лучшими и во всех иных отношениях. Если набедокурит кто-нибудь из ребят с Окраины, его назовут скверным, злонравным мальчишкой. Ну, а если натворят что-либо ребята из домов-башен, скажут, что это бьет в них через край молодой задор, озорство. Томи однажды подсчитал с ребятами, какая разница между злонравием и озорством. Граница проходила где-то около 7, 5 балла. Выше этой отметки были шалость и озорство, ниже — скверность и злонравие.
      Была тут и еще одна закавыка. Если ты не удовлетворишься тем, что пропашешь носом землю на школьном дворе или лишишься шапки и дашь сдачи мальчишке из дома-башни, тебе придется в наказание стоять перед классом. Этому же наказанию тебя могут подвергнуть и за то, что ты свалишься под ноги тому, кто подставил тебе подножку, если только учитель случайно не увидит истинного виновника.
      Старая пословица «Двое дерутся — оба виноваты» в школе означает лишь то, что если один получает по физиономии, то наказывают обоих. Это упрощает разбирательство.
      Томи выбрал тропинку через рощу. Этот путь был тоже небезопасен: мальчишки из домов-башен могли прятаться в глубоких ямах, которых в роще полно, и он мог столкнуться с ними нос к носу. На тропе, в тех местах, где она была покрыта мельчайшим, как пыль, песком или синеватой глиной, виднелись следы велосипедных шин. Значит, вся их компания была сейчас там, в лесу.
      Но так или иначе искупаться было необходимо. И именно в заливе Тиитинен. Если повезет, можно поймать щуку, и не одну. В такую жару они совсем одурелые. Знай себе спят и подпускают достаточно близко, если двигаться осторожно.

      Он добрался до пологого взгорка в лесу, прежде чем увидел велосипеды. Они лежали в одном месте у поворота тропы по обеим ее сторонам. Новенькие велосипеды — спортивные сиденья, широкие рули. Кому они принадлежат — в этом можно было не сомневаться. Томи снял удилище с плеча и взял в руку: будет легче бежать, держа его на весу. Не стоит связываться с Яксю, если без этого можно обойтись.
      На мгновение Томи представил себе, что если Яксю бросится на него, он накинет ему на шею петлю для ловли щук и повесит его на дереве. Но тут он завидел мальчишек из домов-башен, и его фантазиям пришел конец.
      И они заметили его. Однако никто к нему не двинулся. Сейчас их интересовало что-то другое, а не какой-то мальчишка с Окраины. Томи остановился.
      Ребята стояли полукругом у края неглубокой впадины, поросшей молодыми деревьями, и пристально смотрели в самую гущу кустарника, где среди ив и можжевельника лежало несколько довольно больших камней.
      Что они там увидели?
      Любопытство взяло верх над осторожностью, и Томи подошел поближе. Самыми противными типами в компании Яксю были Копонен и Сойккели.
      — Подойди-ка сюда! — крикнул Сойккели. — Мы ничего тебе не сделаем.
      Копонен взмахнул рукой.
      Томи уже приготовился увернуться, но камней в его сторону не полетело. В кустарнике что-то зашуршало.
      «Умнее всего прямо сейчас направиться к берегу», — сказал себе Томи. Еще немного — и они затеют драку. И уж конечно, сломают ему удилище. Они не умели ловить щук. Им не хватало терпения двигаться бесшумно. Зато завидовать они умели. И делали все, чтобы испортить человеку рыбалку.
      С другой стороны, испариться уже невозможно. У них велосипеды. И разумеется, они настигнут его, если погонятся за ним.
      Томи двинулся к ребятам.
      Копонен снова взмахнул рукой. В кустарнике, шурша, упал камень. Оттуда послышалось рычание.
      И в это мгновение Томи увидел: в зарослях ивняка и можжевельника лежала большая овчарка. Она лежала распластавшись, словно пыталась как можно глубже вжаться в землю. Когда она рычала, обнажались ее белые клыки.
      — Кончайте бросаться в собаку камнями! Что плохого она вам сделала?
      Вся компания из домов-башен разом повернулась к Томи.
      — А что, это твоя собака? — спросил Копонен.
      — Ну и не твоя!
      — Тебя это абсолютно не касается, — сказал Копонен.
      Томи взглянул на Яксю. Хотя шумели другие, Яксю был опаснее всех.
      — Подпустите этого босяка с Окраины к шавке, — сказал кто-то.
      — Никому к ней не подойти! — отозвался Яксю. — Попробуй сам!
      Томи подумал, что он ослышался. Неужели Яксю стал на его сторону?
      — А вот возьму и попробую, — сказал первый мальчишка, тот, что заспорил с Яксю. Похоже, это Хуотари. Он был ниже Яксю ростом, но крепкого сложения и играл в хоккей с шайбой в команде юниоров. Он не боялся даже Яксю. — Ты думаешь, никто не посмеет подойти к ней потому, что сам боишься ее.
      Яксю двинулся к Хуотари.
      — Ну-ка, повтори, что ты сказал.
      — Ты уже слышал. И мы все только что видели, как ты побежал от нее, когда она зарычала.
      Яксю был приперт к стене. К своему удивлению, Томи обнаружил, что ему жалко его.
      А Яксю уже не мог идти на попятный. Он повернулся и двинулся к собаке.
      Собака, до этого лежавшая спокойно, положив морду на лапы, оскалила зубы. Яксю замедлил шаг.
      — Ну-ну-ну… Ты послушный песик. Ведь ты и вправду послушный песик, а?
      Собака вскочила. Яксю остановился.
      — Он и в прошлый раз осмелился дойти только досюда, — сказал Хуотари громко, так, чтобы все слышали.
      Яксю слегка нагнулся и вытянул руку вперед.
      — Ведь ты хороший песик, хороший, — повторял он.
      Собака стояла, застыв на месте. Она больше не рычала, не скалила зубы.
      — Ведь мы с тобой друзья, — уговаривал ее Яксю. — Ты такой послушный песик.
      Он протянул руку к собаке.
      И в тот же момент собака с раскрытой пастью бросилась к Яксю. Тот мгновенно отдернул руку и дал тягу.
      Собака кинулась было за Яксю, но вдруг резко дернулась и кубарем полетела в вересняк. За это время Томи успел заметить и причину рывка: собака зацепилась цепью за кусты.
      — Проклятая псина! Она укусила меня! — Яксю показал окровавленную руку. — Вот возьму дома дедушкин дробовик да всажу в нее заряд, — добавил он злобно.
      — Лучше закидаем ее камнями, — предложил Копонен.
      — Это дело не хитрое — собака-то беззащитная… — сказал Томи и, не договорив последнего слова, понял, что сплоховал — они сперва разделаются с ним, а потом с собакой. Ну, да будь что будет. — Никто из вас не стоял бы здесь, если б собака была не на привязи.
      — А ты бы стоял?
      — Я не стану вместе с вами бросаться камнями.
      Вся компания сгрудилась вокруг Яксю. Его рука, начиная от большого пальца, была разодрана с обеих сторон. Но рана была неглубокая, хотя из нее и сочилась кровь. Ведь Яксю все же успел в последний момент отдернуть руку.
      — Тебе сейчас же надо в больницу, — сказал Хуотари. — Делать уколы против бешенства. Укус может быть опасным.
      — Пойду, пойду. Только прежде ты получишь от меня по уху.
      Хуотари не успел увернуться. Кулаком здоровой руки Яксю ударил его. Из губы Хуотари потекла кровь.
      Яксю не стал дожидаться, как отреагирует Хуотари на удар, и поспешно зашагал к домам-башням. Его компания следовала за ним по пятам. Не поворачивая головы, он крикнул:
      — Хуотари еще получит от меня! А эту собаку я прибью, как только выйду из больницы.
      — Ты не вернешься оттуда! — заорал Хуотари. — Эта собака бешеная.
      Откуда он знает? Он прокричал это просто так, чтобы побесить Яксю, когда заметил, что тот нервничает.
      «И Яксю тоже такой, как все, — подумал про себя Томи. — Если что случится — заревет, как девчонка. Вот и сейчас он так разнервничался, что и про велосипед забыл».
      — Я знаю, что делать, — сказал Ярвинен. — Скажем моему старику, и он сразу пристрелит ее. Он ненавидит бродячих собак.
      — А он сейчас дома? — спросил Хуотари.
      — Он в гараже, ремонтирует машину.
      Ребята вскочили на велосипеды и уехали.
      Томи охватила тревога за собаку. Эти ребята из домов-башен способны на что угодно. Они расскажут, что собака укусила Яксю. Но промолчат о том, что сперва сами забросали ее камнями.
      Томи поглядел на кустарник. Овчарка снова улеглась на землю. Вид у нее был усталый и жалкий. Понимает ли она, что ее ждет? Говорят, собаки могут предчувствовать события.
      На опушке рощи последние мальчишки на велосипедах выезжали с тропы на дорогу. Скоро они будут у гаража.
      Томи оставил удилище в стланике и направился к собаке. Его взгляд был прикован к камню, возле которого Яксю остановился и протянул руку к собаке. До камня собака не достанет. Но на расстоянии вытянутой руки от него начиналась опасная зона, где собака могла укусить.
      Овчарка, положив морду на лапы, глядела, как он приближается. Подвижными были только ее глаза. Когда Томи остановился, поднялась и собака.
      «Если она рывком оторвется от куста, я и моргнуть не успею, как она повиснет у меня на горле, — подумал Томи. — Эх, если б я не взобрался на тропу, я бы уже купался и ничего не знал, не ведал».
      А теперь-то он знал еще и то, что человек, собирающийся убить собаку, быть может, идет из гаража в дом за оружием. А может, ружье в гараже…
      Эта мысль словно подтолкнула Томи вперед.
      Собака смотрела на него, склонив голову набок и слегка повиливая хвостом.
      — Они убьют тебя, если я не наберусь храбрости помешать этому, — сказал Томи. — Обещаешь, что не станешь кусаться, если я освобожу тебя, а?
      Как раз здесь остановился и Яксю.
      Томи шагнул вперед. Он знал, что у него не хватит духу двинуться дальше, если он тоже остановится на этом самом месте.
      Цепь была прикреплена к ошейнику простым замком-карабином. Стоит лишь нажать на язычок, и цепь соскочит. Томи ощутил какой-то странный зуд в запястье, когда протянул руку к челюстям собаки. Кисть была бы напрочь отхвачена, если бы эти челюсти сомкнулись на ней.
      Его руки чуть-чуть дрожали, когда он одной рукой взялся за карабин, а другой отжал язычок. Он ощущал на своем виске дыхание собаки. Его щека была совсем рядом с ее шерстистой мордой.
      Наконец замок был открыт.
      — Теперь ты свободна. Ступай.
      Томи толкнул собаку в шею. Она не шелохнулась. В ее глазах было какое-то странное выражение.
      — Ну иди же, — сказал Томи. Он больше ни капельки не боялся.
      Собака была больше, чем казалась, когда лежала на земле. Лапы как у льва, грудь широкая. Огромная, сильная овчарка.
      Откуда же она сбежала? Ее грудь и живот были мокрые, как будто она где-то искупалась.
      «Наверное, в море», — подумал Томи, ничего другого не пришло ему в голову. Только в море могла искупаться в нынешнюю сушь такая большая собака. Либо в водоотводной канаве Тиитинен.
      Томи нагнулся, чтобы осмотреть собаку.
      Шерсть у нее на шее была в крови! Откуда?
      В этот момент до него донеслись крики мальчишек из домов-башен. Они не торопясь поднимались на велосипедах друг за другом по тропе к роще. Тот, что ехал первым, крикнул:
      — Сюда!
      Томи схватил собаку за ошейник:
      — Идем отсюда, да поживее.
      Собака тотчас двинулась за ним. Словно почувствовав опасность, она шла пригнувшись. Томи убегал от мальчишек к лесной опушке, где начинался домовый участок его семьи.
      Кусты и деревья мешали мальчишкам проследить, куда они скрылись.
      Собака бежала рядом с Томи по правую руку, ее голова была вровень с его плечом.
      К счастью, на краю леса рос густой молодой подлесок.
      Томи увидел первых велосипедистов на бугре, когда он и собака были еще в роще, но мальчишки не додумались посмотреть в их сторону — они искали собаку во впадине. Однако к тому времени Томи со своей новой знакомой уже укрылись в подлеске.
      На улице, проходившей через их домовый участок, виднелись люди. Выйдя к началу улицы, Томи перешел с бега на шаг. Собака последовала его примеру. Они прошли мимо цементовоза. Его разгружали перед гаражом одного дома, где деревянные рамы и готовая железная конструкция ждали цементной массы. Люди подвозили ее на тачках. Рабочие с лопатами дожидались тачечников. Стоявший ближе всех к дороге рабочий, глядя на проходивших мимо мальчика и собаку, сказал своим товарищам:
      — Ну и хороша же у мальца немецкая овчарка!
      — Не собака, а волк, — отозвался другой.
      Томи провел рукой по ушам и затылку собаки. Она вопросительно взглянула на него. Пасть ее была раскрыта, язык свешивался наружу.
      Томи не сбавлял ходу.
      — Идем дальше, дальше, — сказал он собаке. — Нечего меня разглядывать, на мне узоров нет… Если это зависит от меня, мы станем друзьями.

      Томи понимал, что им надо спешить. Мальчишки из домов-башен прочешут всю впадину и часть леса. Они найдут его удилище для ловли щук и смекнут, в чем дело.
      — Мы забыли удилище, и это, слышь, была моя ошибка, — сказал Томи собаке. — И я буду виноват, если что случится. Но сейчас — сворачиваем к нам.
      Собака взглянула на него. Она, казалось, понимала все, что он говорит. Томи знал, что и вид у него напряженный и встревоженный. Они повернули влево, к Купальничной дороге.
      — Теперь снова бегом!
      Купальничная дорога была уже всех дорог, ведущих к морю, и травянистее. Она почти сплошь поросла одуванчиками и клевером и была такой узкой, что автомобиль едва мог проехать по ней. Местами дорога шла словно через девственный тропический лес, с обеих сторон над ней смыкались кронами растущие в садах, за заборами, черемуха и рябина, липы и клены.
      Томи прикинул в уме свои возможности.
      Промышленный район надо обогнуть. По другую сторону асфальтового шоссе начинались заросли ивняка на болоте Хепосуо. Только бы добраться до этих зарослей, и тогда мальчишкам из домов-башен не так-то легко будет их найти.
      Болото Хепосуо представляло собой поросший ивами заливной луг, поделенный на участки. По нему они доберутся до водоотводной канавы Тиитинен, которая, извиваясь, впадала в морской залив. В ее устье водилось особенно много щук. И во время нереста они поднимались далеко вверх по канаве.
      По обеим берегам канавы Тиитинен рос кустарник, в нем легко можно было укрыться. А по идущей вдоль нее тропе можно было совсем близко подобраться к дому.
      Но мальчишки из домов-башен все равно успели бы к канаве раньше их.
      Вот это-то и тревожило Томи.
      «Где бы мне с собакой укрыться, — напряженно думал он. — Если б я опередил их, можно было бы попросить бабушку Сааринен взять на время собаку к себе».
      Он прибавил шагу.
      — Успеем мы или не успеем — зависит от меня, а не от собаки, — пробормотал он про себя. — Будь у меня велосипед — мы бы успели.
      Но обе шины его велосипеда были проколоты, и он до сих пор не удосужился починить их. Чуточку не без умысла. Если велосипед превратится в старую рухлядь, можно потребовать от отца новый. Этот не особенно честный трюк сейчас обернулся против него самого. Разумеется, теперь вместе с ним пострадает и собака.
      Они подошли к Фабричной улице. Дорожка для прогулки тут поворачивала и вела вдоль улицы к фабрике. Здесь им надо было пересечь дорогу.
      — Теперь пойдем пригнувшись, а потом — мигом через дорогу, — сказал Томи собаке.
      Если им не повезет, отец какого-нибудь мальчишки из дома-башни, проезжая после работы на автомобиле по Фабричной улице, сейчас же, как приедет на стоянку, расскажет всем, что видел мальчика с собакой. Разумеется, все подумают про них и не удивятся, почему один из соседей ходит с ружьем.
      Собака снова инстинктивно уловила, с какой осторожностью Томи двинулся дальше. Дорога и дорожка для прогулок были разделены декоративным кустарником. Под его прикрытием они шли, пригнувшись, по обочине дороги.
      Томи поглядел вдоль дороги — не видать ли на ней автомобилей.
      — Ну!
      Собака вместе с ним перескочила через дорогу. И тотчас укрылась под сенью декоративного кустарника на другой стороне.
      Собака начала успокаиваться. Томи крепко обнял ее за шею, и так они сидели под кустом, притаясь, сдерживая дыхание. Казалось, Томи оперся о мощный кряж или крепкий кнехт, к которым в гаванях привязывают тросом корабли. Такой уверенной в себе и спокойной казалась собака.
      Она повернула голову и лизнула Томи в висок.
      Томи вытер висок рукой, и ему даже стало чуть-чуть стыдно: а вдруг собака обидится.
      — Ну ладно, пошли!
      «Если настоящий владелец собаки не объявится, я ни за что никому не отдам ее, — думал Томи. — Буду драться с кем угодно. Или убегу вместе с ней».
      Он был готов бежать хоть сейчас, но понимал: это неразумно. Если их разыщут, им несдобровать. Теперь, когда мальчишки из домов-башен растрезвонили повсюду, что собака укусила Яксю, кто угодно мог убить ее на улице. Ведь все уверены, что она опасна. Но если где-нибудь спрятать ее на пару дней, шум вокруг нее поутихнет.
      Стояла такая сушь, что даже с заливных лугов болота Хепосуо поднималась пыль. Выжженная солнцем красно-бурая, растущая высокими пучками трава скрывала беглецов, когда они бежали к ивняку, росшему вдоль канавы Тиитинен. Томи нет-нет да поглядывал на развалины старого кирпичного завода впереди слева. Оттуда их могли бы заметить.
      Однако ликующих возгласов мальчишек из домов-башен не было слышно.
      Наконец они добрались до тропы, шедшей вдоль канавы, и Томи немного сбавил шаг: у него спирало дыхание, пот заливал глаза. Да и не нужно было бежать так быстро по узкой тропе, натыкаясь на кусты. Это могло их выдать, если бы мальчишки из домов-башен успели добраться до дамбы между канавой и Окраиной. От развалин кирпичного завода в сторону канавы тянулась длинная песчаная гряда. Длиной она была если не с километр, то, уж во всяком случае, не меньше пятисот метров. Ближе к морю канава шла вдоль склона гряды, и вода подмыла склон так, что берег, усеянный множеством ласточкиных гнезд, стал совсем отвесным.
      Томи тронул собаку рукой.
      — А теперь попробуй идти по моим следам. — Он показал жестом. — Понятно?
      Собака глядела на него, склонив голову набок.
      Томи пустился в путь. Собака выждала, пока он уйдет немного вперед, затем двинулась за ним вслед. Казалось, она понимает человеческую речь. В ее глазах было такое выражение, что Томи не особенно удивился бы, даже если бы она заговорила.
      Чья же это собака? Томи был уверен, что никогда не видел ее раньше. Возможно, она была совсем с другого конца города.
      Но что с ней произошло?
      Томи старался идти как можно быстрее: он боялся за собаку. Они шли так долго, что мальчишки из домов-башен уже наверняка подстерегали их. Головы у них тоже варят. Они не увидели их на прогулочной тропе и потому теперь, конечно, станут прикидывать, каким путем можно добраться до Окраины, и скоро смекнут, что именно этим самым.
      Некоторое время можно было прятаться в ивняке на берегу канавы, но в конце концов ребята, действуя сообща, найдут их. И уведут собаку.
      Он испытывал к ним острую ненависть. Говорят, что ненависть — нехорошее чувство, но если уж ненавидишь, ненавидь изо всех сил. Лучше уж признаться себе в этой ненависти, чем врать и притворяться перед самим собой.
      И среди взрослых немало таких, кто лжет.
      Промежуток между канавой и песчаной грядой начал сужаться. Здесь, почти до берегового обрыва, росли ивы, ольха и рябина, а еще выше — кусты можжевельника.
      И тут следовало бы подняться наверх. Но прежде необходимо разведать обстановку.
      Томи остановился. Собака тоже.
      — Слушай, ты должна притаиться тут, в ивняке, и дожидаться меня, — сказал Томи собаке.
      Для пущей убедительности он похлопал рукой по редкой скудной траве на песчаной, вперемешку с глиной почве в тени куста. Собака легла под ним.
      Томи почувствовал, как к горлу его подкатывает комок, и сглотнул. Именно о такой собаке он мечтал всю жизнь. Но удастся ли ему спасти ее?
      Он поймал себя на мысли, до сих пор таившейся где-то в глубине сознания, но теперь всплывшей наружу: если ему удастся спасти собаку, владелец наверняка позволит ему навещать ее. Они бы тесно подружились. При случае он мог бы брать собаку на время к себе. Тогда бы они гуляли вдвоем. Собака стоила больших денег и, по-видимому, принадлежала людям, которые много путешествовали.
      Томи порывисто повернулся и рукой, вымазанной в синей глине, потрепал собаку по загривку. Затем полез наверх по откосу.
      Взглянув из-за куста на ту сторону песчаной гряды, в направлении своего дома, он убедился, что действовал правильно. Мальчишки из домов-башен двигались по его улице. Некоторые даже смотрели сюда — на песчаную гряду, где он притаился. Они, безусловно, сразу заметят его, если он вдруг выскочит из-за гребня.
      С ними был и человек с ружьем.
      По спине Томи пробежал холодок. Никогда прежде за ним не охотились на такой манер. Это было совсем не так, как в играх.
      Мальчишки из домов-башен были на велосипедах. Они разъезжали взад и вперед, заглядывали во все дворы, расспрашивали людей.
      Жители Окраины собирались на перекрестке, на углу кооператива. В основном древние старики и старухи, любители почесать языком. Даже продавцы выскочили из магазина посмотреть, что происходит.
      Томи быстро оглянулся назад.
      Он испугался: а вдруг собаке наскучило лежать на одном месте и она, поднявшись, появилась на гребне? Нет, собаки не видно, не слышно.
      В толпе был и Паршивец Хилтунен — уж это непременно. Вот он махнул рукой по направлению его, Томи, дома. Видно, объяснял мальчишкам из домов-башен, где живет Томи. Настоящий паршивец, болтун. Предатель.
      Они подъехали к воротам дома Томи. Человек с ружьем тоже подошел. Снял ружье с плеча, взял его наперевес. Чуть пригнувшись и прижимаясь к стене дома, он вошел во двор. Но увидев, что во дворе никого нет, сразу расслабился. Несколько мальчишек из домов-башен принялись обследовать кусты. Мужчина сказал им что-то, и они остановились.
      И тут Томи осенило, где ему спрятать собаку.
      Он чуть не рассмеялся, когда ему в голову пришла эта мысль.
      Эти людишки ни в жизнь не найдут ее там. Теперь они с глупым и беспомощным видом, размахивая руками, что-то втолковывали друг другу…
      Однако Томи не мог недооценивать противника. Среди тех ребят, конечно, были и смышленые. Если бы он жил в доме-башне и принадлежал к их компании, он непременно сдружился бы с некоторыми из них.
      Как раз сейчас они строили догадки, каким путем он ушел вместе с собакой. Некоторые из них уже с интересом начали поглядывать на песчаную гряду. Сюда они и придут.
      Надо было срочно принимать решение. Томи так и подмывало побыстрей спуститься вниз за собакой. Но он заставил себя остаться на месте. Лучше потерять несколько десятков секунд, чем подняться вслепую к песчаной гряде и попасть прямо в руки недругов.
      А те, видимо, уже выработали план и побежали к своим велосипедам. Мужчина медленно двинулся к воротам.
      Вот теперь Томи по-настоящему испугался: на лбу выступил пот, по спине пробегала холодная дрожь. Так случалось иногда зимою, когда у него начинался грипп.
      Мужчина посмотрел было в другую сторону, но в конце концов все же повернул туда, куда укатили мальчишки на велосипедах, к кооперативу. Стоявшие на углу люди указали ему путь прямо вверх, к песчаной гряде.
      Томи начал торопливо протискиваться через кустарник.
      Он свистнул и тихо сказал:
      — Ко мне!
      Кусты так и закачались, когда собака стремительно, словно выпущенная из катапульты, взобралась к нему наверх. Она была похожа скорее на волка, чем на собаку.
      Неуверенность, на минуту овладевшая было Томи, испарилась, когда собака ткнулась ему мордой под мышку. Мальчишки на велосипедах были еще далеко, у развалин кирпичного завода, а человек с ружьем и вовсе только в переулке. Так что другой дорогой Томи, безусловно, успеет вместе с собакой дойти до укрытия.

      Обращенный к городу скат гряды был в этом месте травянистее, чем тот, что спускался к канаве. Но здесь не было ни кустов, ни ольшаника. Там, где заброшенные луговые участки за Окраиной начинали взбираться на невысокий холм, деревья совсем кончились. Томи взял собаку за ошейник и побежал с нею прямо вниз по склону, поросшему подмаренником и пижмой.
      Он в несколько отчаянных прыжков преодолел последние метры крутого склона, таща за собой упирающуюся всеми четырьмя лапами собаку. Они грузно бухнулись в высокую сухую траву.
      Чуть приподнявшись на корточки, Томи увидел человека с ружьем в каких-нибудь двухстах метрах от себя, на тропе, поднимающейся от переулка. К счастью, мужчина глядел в сторону развалин кирпичного завода и, стараясь не упустить из виду велосипедистов, не заметил поднявшееся с песчаной гряды облако пыли.
      Томи хотел возвратиться наверх и замести, хотя бы можжевеловой веткой, следы их броска вниз по склону. Но на это не было времени, да к тому же, пожалуй, эти следы вообще нельзя было уничтожить.
      — Пошли дальше! — сказал Томи собаке. — Пригнись!
      Здесь, внизу, от человека с ружьем их скрывала высокая трава и мелкая, лишь местами заполненная водой, луговая канава. В ней росли сорняки и валялся разный хлам. Старые велосипедные колеса. Истлевшие башмаки. Разбитые красные цветочные горшки… Обычно Томи издали обходил эту канаву, но теперь он был доволен: она служила укрытием. Помимо того, их следы совершенно терялись в сухой траве, зарослях крапивы и грудах хлама.
      В тех местах, где земельные наделы заканчивались старыми хозяйственными постройками и дворовыми заборами вокруг первых домов Окраины, рос ивняк. Здесь Томи замедлил бег.
      Он чувствовал морду собаки у себя за спиной. Животное следовало точно по его пятам. Остановившись, Томи скомандовал ему лечь.
      Человек с ружьем тащился по тропе, поднимающейся к кирпичному заводу. Первые велосипедисты катились ему навстречу. Томи услышал возгласы ребят:
      — Их нет в развалинах!
      — Их следы ведут вдоль канавы!
      — Они знают, где мы, — сказал Томи собаке. — Только ведь ты, бедняжка, этого не понимаешь. Пошли!
      Они поднялись из канавы и под прикрытием кустов проскользнули возле забора ближайшего дома. Минуту спустя они уже шли рядышком по улице Окраины. Томи так и подмывало броситься бегом, но тогда они привлекли бы к себе внимание людей на углу кооператива.
      Теперь они шли поперечной улицей, и Томи смотрел на песчаную гряду. Больше всего его интересовал человек с дробовиком.
      Нужно было миновать всего лишь два дома, но времени не оставалось совсем. Мальчишки из домов-башен успели проследить путь Томи и собаки по песчаной гряде и, конечно, сообразили, куда ведут их следы.
      — Они должны быть теперь там, внизу! — крикнул кто-то из мальчишек.
      Томи и собаке оставалось одно — бежать что есть сил.
      На бегу Томи не упускал из виду угол кооператива.
      Из толпящихся там людей еще никто не взглянул в их сторону. Все следили за тем, что делалось на песчаной гряде.
      И вот, когда Томи с собакой достигли своих ворот и завернули во двор, мимо них на дребезжащем велосипеде проехала Марке Сааринен, мать Сату. Она с любопытством взглянула на большую собаку и даже что-то сказала про нее, только Томи не расслышал.
      Марке также завернула к ним во двор.
      Томи заколебался. Видимо, следовало предупредить Марке, чтобы она держала язык за зубами.
      Крики мальчишек из домов-башен решили дело. Их голоса слышались совсем близко, всего за несколько домов, так что Томи схватил собаку за ошейник и побежал к асфальтовой площадке перед гаражом. Ему некогда было объяснять что-либо Марке.
      Он мгновенно распахнул дверь.
      Собака секунду помедлила, затем последовала за Томи в полутемный гараж. Томи подбежал прямо к левому углу задней стены и отодвинул в сторону прислоненное к ней автомобильное колесо. Теперь оставалось только отдернуть заднюю доску в стене. За ней открывался тайник. Он заглянул в отверстие и похлопал по старому тряпичному кухонному коврику, лежавшему на земле.
      — Жди здесь! — тихо сказал он.
      Собака улеглась на коврик. Ее морда и умилительно смотрящие глаза — последнее, что Томи увидел во мраке тайника, прежде чем плотно задвинул на место доску и припер ее автомобильным колесом.
      Теперь вон отсюда, да поживее.
      Томи запер дверь гаража и успел заскочить за дом, прежде чем от ворот до него донеслись голоса ребят. Он осторожно, крадучись, прошел последние метры, обогнул угол двора и поднялся на крыльцо. Усевшись на верхней ступеньке, он как ни в чем не бывало стал дожидаться мальчишек из домов-башен.
      — Они наверняка где-то здесь, — раздался голос Копонена.
      Вот из-за угла показался Сойккели. Увидев Томи, он остановился.
      — Эй, они здесь!
      Мальчишки гурьбой повалили во двор. Человек с дробовиком, пыхтя, тоже вошел следом за ними. Он осматривал кусты, держа ружье наготове.
      — Где эта собака?
      — Какая собака?
      Мужчина опустил ружье и повернулся к Томи.
      — На песчаной гряде местах в пяти ясно видны рядом твои и собачьи следы, — сказал Копонен, стоявший рядом с мужчиной.
      — Ну и что же? — спросил Томи.
      — Я не из тех, кто способен подолгу любоваться на злых бродячих собак, — сказал мужчина и потряс ружьем. — Она укусила мальчика из нашего дома.
      Томи промолчал.
      Человек с ружьем повернулся к калитке. Там теснились местные жители, те, что ротозейничали на углу кооператива.
      — Если только я увижу этого пса, я уложу его на месте, — сказал мужчина.
      — Таких надо убивать, — добавил Паршивец Хилтунен. — Где она сейчас?
      Человек с ружьем снова внимательно посмотрел на Томи.
      — Куда ты ее спрятал? Лучше скажи сразу, не то худо будет.
      — Вздуть бы его, — сказал Паршивец Хилтунен, стоявший у ворот. — Совсем взрослый мальчишка, а порядка не знает.
      Томи встал:
      — Плевал я на вас, на всю вашу шайку-лейку.
      Человек с ружьем сощурил глаза.
      — А ведь мы можем и поучить, как подобает вести себя. Но прежде разберемся с собакой. Ты думаешь, мы не найдем ее?
      — Ищите, если хотите.
      — А если она у него в доме? — сказал Копонен.
      Мужчина, поколебавшись, сказал:
      — Опасную собаку можно достать и оттуда.
      — Ее нет в доме, — сказал Сойкелли. — Я сунул резиновую жвачку в дверную щель, когда мы сюда наведывались.
      У Сойккели была голова на плечах. Правда, жвачка могла остаться на двери, если даже дверь открывали. Краешком глаза Томи заметил, что жевательная резинка еле-еле держится на дверной раме.
      Герой с дробовиком тоже увидел жвачку.
      — Собака где-то здесь, во дворе, — сказал он. — Нужно найти ее.
      Мальчишки из домов-башен рассыпались по всему двору. Одни обследовали кусты, другие кружили вокруг дома. Человек с ружьем снова подошел к гаражу.
      Томи разбирал смех. «Ты и не догадываешься, дядёк, как близко от тебя то, что ты ищешь».
      Лишь бы собака не зарычала или, того хуже, не залаяла!
      Страх приковал Томи к месту. Как он не подумал об этом? Собаке стоило подать голос, чтобы выдать себя.
      После нескольких минут поисков человек с ружьем подошел к Томи, стоявшему посреди двора.
      — Чего мы торгуемся на глазах у всех? Давай-ка договоримся. Я уплачу тебе за собаку пятьдесят марок. — Герой с дробовиком нагнулся еще ближе к Томи. — Может, и от отца Яксю ты получишь пятьдесят марок, если я приведу к нему собаку. Полагаю, он выбьет дурь из этой шавки, прежде чем я пристрелю ее.
      Томи не сомневался в этом. Ребята в школе говорили, что Яксю стал тем, чем был, благодаря отцу, его побоям. Яксю определенно не знал иного обращения с людьми, кроме ругани и драки. По таким правилам они жили.
      — Спрашиваю в последний раз, где собака? — Голос мужчины был уже другим.
      Кто-то появился на соседнем дворе.
      Томи вздрогнул: это была Марке. Она вышла снять с веревки белье — черные тучи вдруг заволокли все небо.
      Человек с дробовиком обратился к Марке:
      — Вы, сударыня, случайно не знаете, где прячется овчарка?
      Марке посмотрела на него, потом на Томи.
      — Какая овчарка? — медленно спросила она.
      Томи перевел дух. Ему следовало бы знать, что Марке прекрасно понимает, что к чему. И она не из тех, кто любит зря чесать языком.
      — Стало быть, вы не видели, как этот мальчишка вошел во двор с собакой?
      — Томи я видела. Но у него нет никакой собаки. И никогда не было.
      Мужчина стоял в нерешительности.
      В этот момент из дому вышла бабушка Сааринен помочь невестке снять белье. А может быть, и специально, заметив в соседнем дворе человека с дробовиком и ребят из домов-башен.
      — Кто вы такой и по какому праву шастаете с ружьем по чужим дворам? С какой стати эти хулиганы вытаптывают цветы и лужайки? Вот возьму и позвоню в полицию, — протараторила бабушка.
      Мужчина посерьезнел.
      — Мы уйдем, уйдем, — сказал он. — Мы разыскиваем опасную собаку, которая укусила ребенка. Но кажется, здесь ее действительно нет.
      Бабушка с удивлением смотрела на ружье.
      — Как можно палить из ружья где попало? Мне кажется, для этого существуют определенные правила.
      В эту минуту прогремел гром.
      Грохотать начало так, как будто включили гигантский телевизор. Дождь хлынул в каком-нибудь полукилометре от Окраины.
      — Скорее собрать белье… — встревожилась бабушка и принялась сдергивать сухое белье с веревки.
      Человек с дробовиком махнул рукой мальчишкам из домов-башен.
      — Надо спешить, а то промокнем!
      Томи подошел к воротам посмотреть, как они бегут. Первые капли дождя уже упали на его лицо, молния, сверкнувшая совсем близко, ярко осветила все вокруг.
      — Эй, Томи! — крикнула Марке со двора Саариненов. Она стояла у забора с охапкой собранного белья.
      — Что?
      — Выводи собаку и иди вместе с нею к нам! Так будет лучше, а то вдруг гроза зарядит на весь вечер.

      По голосу бабушки Сааринен Томи понял, что она недовольна.
      — Ты подумал о том, сколько она съедает за день?
      Томи не торопился с ответом. Он и сам прекрасно видел, как быстро целая порция картошки и котлет поглощается собакой. Она ела в прихожей Саариненов из большой старой тарелки, куда Марке положила для нее еду.
      Наружная дверь была открыта, и сидевшие в доме Марке, бабушка и Томи могли видеть не только, как ест собака, но и наблюдать, как далеко над морем тянутся, уходя, грозовые облака.
      — Вот уж не знаю, согласится ли твоя мать оставить ее у себя, — произнесла бабушка. — С собакой возни что с маленьким ребенком.
      Томи уже и сам думал об этом. В глубине его души теплилась надежда, что ему все-таки разрешат оставить собаку. Но вслед за этой надеждой гнались сомнения, словно стая рыб за блесной. Что скажут ему дома! Ведь на собак такой налог! Пусть лучше объявится ее настоящий хозяин…
      — Мы тоже завели как-то собаку, когда Пааво очень уж захотелось, — бубнила бабушка Сааринен. — Он, мол, сам будет заботиться о ней, и я, дура, поверила. Но от него было мало проку даже тогда. Мне пришлось самой выбегать с собакой утром и вечером, и я продала ее, когда мне это опостылело.
      Собака вылизала глубокую тарелку, потом чуть приподняла голову и посмотрела на женщин. Она явно просила добавки.
      Марке убрала тарелку из-под носа собаки. Она нисколько не боялась ее после того, как вместе с Томи обмыла ей две кровоточащие раны, и собака не противилась, хотя ей, конечно, было больно.
      — Ну, Томи-то, уж наверное, будет заботиться о ней, если она ему достанется, — сказала Марке.
      — Пообещать-то он пообещает, — проворчала бабушка. — Даст честное слово мужчины. А потом не сдержит его.
      Бабушке не повезло с мужчинами. Папаша Сааринен пил всю свою жизнь и умер от запоя. Из Пааво тоже не вышло ничего путного.
      Томи осторожно двинулся к двери.
      — Мы с собакой пойдем немножко погуляем. Дождь, кажется, совсем перестал. Спасибо, что накормили собаку.
      — Не стоит благодарности, — сказала Марке. — Что ты скажешь насчет того, чтобы остаться у нас на ночь, если мы с бабушкой пойдем в летний театр?
      — Это в такой-то дождь? — удивилась бабушка. — Да еще неизвестно, достанем ли билеты.
      Она делала вид, будто недовольна, но была определенно рада, что невестка хочет пойти с ней куда-то. Жизнь бабушки Сааринен была не очень разнообразной.
      Томи кивнул в знак согласия.
      — Идите, идите. Уж конечно, я могу побыть у вас.
      Томи засмеялся про себя: его голос звучал так, словно он, Томи, собирался преподнести им большой подарок. Все эти проявления благодарности были сплошным притворством. На деле он уже заранее знал, что Марке приготовит для них с Сату что-нибудь вкусное на ужин, да еще заплатит ему пять марок за то, что присмотрел за домом.
      Тут проснулась Сату. Она чуть вздремнула перед грозой. Хорошо еще, что не проспала дольше, иначе бы она не угомонилась всю ночь.
      — Мы должны успеть на автобус в шесть десять, — сказала Марке.
      — Мы придем к шести, — сказал Томи и вышел с собакой из дому.
      Уже на крыльце Томи почуял запахи только что прошедшего дождя. В воздухе посвежело. Не было того ощущения удушья, как в середине дня.
      Собака остановилась перед крыльцом и подняла морду.
      — Что, старик, и тебе ударил в нос запах клевера? — проговорил Томи.
      Запах зеленой листвы был такой сильный, что казалось, закрой руками глаза — и ты ощутишь его на ощупь. Дождь шел так долго, что вода стояла, не впитываясь в землю, даже на сухих возвышенных местах.
      Томи обнял собаку за шею. Она вопросительно взглянула на него, кончик ее черного носа вздрагивал совсем близко от его лица.
      — Сперва пойдем за банкой, — сказал Томи собаке. — Потом посмотрим, не вырос ли на задворках вейник. Завтра утром отправимся рыбачить на мыс Мёлься и придем с хорошим уловом. Сегодня рыба еще не клюет: слишком мало времени прошло после грозы. Но перемена погоды расшевелит ее.
      Томи напоил собаку, которая пыталась лакать воду из оставшихся в траве луж. Затем, захватив с собой банку и лопату, пошел на задворки. Обычно после дождя там из-под торфа добывали хороших червей.
      … Собака искала червей не менее усердно, чем сам Томи.
      Ее хвост вертелся, словно пропеллер. Всякий раз, как они находили извивающегося червя, собака била лапами по земле и облаивала его.
      — Дурачок ты, дурачок, — говорил собаке счастливый Томи, — отродясь не видел собаки глупее. Тебе ни за что не выучить таблицу умножения даже на «пять»!
      Собака слушала, склонив голову набок. Томи казалось, что она готова даже полететь, если он прикажет. В ней не осталось и следа того изнеможения, в котором он застал ее в роще, где она лежала с запутавшейся в кустах цепью.
      Они уже успели набрать банку червей на одну рыбалку, когда к их компании присоединилась Сату.
      К девочке овчарка отнеслась более настороженно, чем к Томи. Она старалась не подходить близко к Сату. И это понятно: та по натуре была сущая юла. Она подбегала прямо к собаке и бросалась ей на спину. Томи не боялся, что собака станет кусаться, но все-таки тревожился за девочку. Чтобы унять ребенка, Томи подвел ее к крыльцу:
      — Будем устраивать фокусы с собакой.
      — Какие фокусы? — заинтересовалась девочка.
      — Всякие.
      Он наполнил банку с червями землей и водорослями и спрятал ее у камня с теневой стороны.
      — Сядем здесь, на крылечке. Ты, Сату, садись выше всех. Рой сядет здесь… Рой, сюда! Я схожу в дом за колбасой.
      Томи уже подошел к двери, когда девочка спросила:
      — Ее зовут Рой?
      Только теперь Томи сообразил, что, сам о том не думая, дал собаке имя.
      — Я не знаю ее настоящего имени. Вот и будем звать ее Рой.
      Когда Томи возвратился на крыльцо с куском колбасы в руке, он увидел Паршивца Хилтунена. Тот стоял у их калитки и смотрел во двор.
      — Это та самая собака, которую искали? — спросил Паршивец.
      — Тебе-то что?
      — Значит, ты соврал. Но они все равно узнают правду. Я уж постараюсь…
      — Ты гнусный ябедник.
      Паршивец Хилтунен подошел поближе.
      — Не будем обзывать друг друга. Мы взрослые люди.
      — Никто никого и не обзывает.
      Разговаривать с ним было бесполезно. Он ничего не понимал. У него было всего две книжки — банковская и календарь. И он отродясь не слыхал даже о таком замечательном поэте, как, скажем, Эйно Лейно. Он кичился тем, что все в его доме сверкает и блестит. Он и автомобиль свой чистил зубной щеткой. Но указать на карте мира Манчестер и Гавану было для него непосильной задачей. А что касается Че Гевары, то он бы наверняка побился об заклад, что это полусредний нападающий «Реал Мадрид».
      — Я ничего не сказал, — самым что ни на есть миролюбивым тоном произнес Томи. — Это спокойная собака, она никого не кусает, если только ее не дразнить. Мальчишки из домов-башен первые напали на нее.
      — Ты всегда делаешь что-нибудь недозволенное, — проворчал старик.
      «Старших следует уважать. Это правильно. Но такого паршивца я ни за что не научусь уважать, пусть даже мне прикажут. Его, скорее, можно жалеть», — подумал Томи.
      Почувствовал ли Рой враждебность в старике? Во всяком случае, он оскалил зубы и зарычал.
      Старик поспешно отступил от калитки.
      — Ты еще пожалеешь об этом! — прокричал он издали, уже с дороги.
      Томи пожалел о том, что не натравил собаку на Паршивца. Пусть бы она угнала старика хотя бы вон до того забора. Но, пожалуй, она бы съела его вместе с башмаками, и Томи даже не успел бы вмешаться.
      Хилтунен рысцой затрусил к своему дому.
      — Паршивый старик, — сказала Сату.
      Томи изумленно взглянул на девочку.
 
      Они сидели в гостиной у Саариненов втроем — Сату, Рой и Томи.
      — Теперь слушайте внимательно! — сказал Томи.
      — А Рой поймет? — спросила Сату.
      — Конечно, если у него хватит терпения слушать.
      Рой поднял голову, когда Томи начал объяснять:
      — Мы будем по очереди уходить в другую комнату. Тот, кто остался, будет прятать мяч.
      Собака поводила мордой вслед движению руки Томи, державшей мяч.
      — Мы прячем мяч, а тот, кто за дверью, ищет его. А тебя, Рой, мы можем еще спросить: «Где мяч?»
      Рой взлаял.
      — Что он говорит? — поинтересовалась Сату.
      — Сколько раз будешь искать ты и сколько он. Давай до трех раз.
      Девочка была уже готова. Как только она исчезла в другой комнате, Томи показал мяч собаке.
      — Теперь спрячем его.
      Помахивая хвостом, Рой следил, как Томи прятал мяч под коврик.
      — Можешь войти!
      Томи много раз играл в эту игру с Сату, когда оставался присматривать за домом. Девочка знала ее. Войдя в комнату, она остановилась и огляделась.
      Томи следил за взглядом Сату. Играя с девочкой, он иногда подолгу наблюдал за ней. Даже сто цветных кадров на телеэкране не могли бы передать смену выражений ее глаз. Когда девочке рассказывали или читали что-нибудь, в них отражалось все: напряженность, страх, тревога, восторг.
      Сейчас ее глаза смотрели с некоторым напряжением, испытующе внимательно. Томи точно определил тот момент, когда в поле зрения девочки попал бугорок на коврике.
      Рой одновременно с девочкой бросился к коврику. Томи был готов поклясться, что собака смеялась не меньше девочки.
      Сату во второй раз вышла в другую комнату и во второй раз нашла мяч. И в третий тоже.
      Затем настала очередь собаки.
      — Рой, сюда!
      Томи открыл дверь в другую комнату. Собака вышла.
      — Жди здесь!
      Собака послушно осталась за дверью.
      — Значит, так: кладем его под коврик, только в другое место!
      Сату спрятала мячик в таком незаметном месте, что Томи хотел даже поместить его чуточку повиднее.
      — Ну ладно, попробуем, — решил он. — Открой дверь.
      Девочка подбежала к двери и распахнула ее. Собака сидела на месте.
      — Где мячик? Ищи!
      Собака мгновенно выскочила из комнаты, подбежала к Томи и, остановившись возле него, огляделась. Затем бросилась на коврик.
      — Нашла! — ликовала Сату.
      Собака соскочила с коврика и стала мордой выталкивать из-под него мячик. В следующее мгновение она принесла мячик Томи.
      — Она и это умеет! — ликовала девочка. — Она уже до нас умела играть в эту игру!
      Томи в глубине души тоже был в этом уверен.
      Следующие полчаса собака приносила мяч из самых неожиданных мест, куда Сату его прятала. Когда Рой не мог достать его сам, он лаем давал знать, что нашел его, и Томи с Сату доставали мяч из укрытия.
      Сату была готова продолжать игру как угодно долго, но по своему опыту Томи знал, что нельзя давать девочке расшалиться так поздно вечером, иначе она не сможет уснуть.
      — Поедим теперь то, что приготовила нам на ужин Марке, а потом посмотрим телевизор, — предложил Томи.
      — Я не хочу есть, — возразила девочка.
      — А Рой хочет. Вот смотри.
      У Томи оставался принесенный из дому кусок колбасы. Он бросил собаке маленький кусочек. Она схватила его на лету.
      — Ну что, видишь? Скормим Рою эту колбасу в передней. И постелим ему коврик, чтобы он мог отдохнуть и вздремнуть.
      Уходя, бабушка Сааринен сказала, что лучше, если собака поспит в передней: для верности. Это означало: как бы она не намочила в комнате или даже не сделала чего похуже. Томи, конечно, был уверен, что собака ничего такого себе не позволит, но для Роя и лежать в передней было уже хорошо.
      Томи налил в тарелку воды на тот случай, если ночью собаке захочется пить, а он, может статься, заснет у телевизора и больше не выйдет к ней.
      В гостиной Томи и Сату устроили роскошный пир. По телевизору сначала показали отменную программу с Бастером Кйтсоном и другими артистами прежних времен. Угощение было высшего класса, как и следовало ожидать от Марке. Она набила холодильник уже готовыми порциями. Бутерброды и молоко. Куски хлеба с копченым мясом. Его присылали Марке из деревни.
      Сату бутерброды не нравились. Томи съедал с ее бутерброда колбасу, а потом выжимал на хлеб из тюбика икру «Калле». Ему она казалась горькой, но Сату охотно ела ее.
      А вот следующее блюдо, приготовленное ее матерью, понравилось им обоим. Марке до половины набила мороженым высоченные стаканы, залила их на два пальца апельсиновым соком, а поверх до краев налила воды «Сприти». В каждом стакане было по две соломинки и ложка с длинной ручкой.
      Коктейля из лимонада с мороженым хватило на всю телевизионную комическую программу. Сату втянула через соломинку последние капли со дна стакана как раз в ту минуту, когда ей надоел и коктейль, и телевизор. Девочка прикорнула на диване — вся ее рожица была желтой от апельсинового сока и перепачкана мороженым.
      Томи достал бумажный носовой платок и обтер спящей девочке лицо, потом сунул ей под голову подушку и пододвинул кресло, чтобы она не упала во сне. Затем прикрыл ее тонким байковым одеяльцем, положил рядом с нею тряпичную куклу — и его свободный вечер начался.
      С легкой грустью смотрел он на девочку, которая все теснее прижимала к себе во сне свою куклу. Сату была для Томи все равно что младшая сестренка. Никогда прежде он не думал о том, что ему может не хватать сестры. Он понял это только тогда, когда по соседству появилась эта большеглазая кудрявая девочка. К нему пришло ощущение, будто он взял на себя роль какого-то героя, потому что Сату всегда прибегала к нему за защитой. У нее не было ни брата, ни сестры, и в защите она нуждалась частенько.
      У Томи мелькнуло воспоминание о посетившей их школу миссионерше. Они не приняли всерьез ее речей, и в голосе миссионерши явно звучало огорчение, когда она сказала: «Если бы вы хоть раз увидели, как дети и взрослые умирают от голода, а скотина изводится от жажды, до вас бы дошло!»
      Мимолетное чувство стыда охватило тогда Томи.
      Женщина почувствовала это инстинктивно. Некоторые люди глубоко разбираются в других людях. Некоторые не разбираются вообще. Миссионерша была права. Человек не поймет, пока не увидит сам. Учитель доверяет только термометру. Если температура поднялась до тридцати семи и пяти — дело ясное. Ну, а если в твоей душе температура тридцать девять и восемь, тебя все равно не освободят от занятий. У взрослых, безусловно, никогда не бывает такого ощущения: провались он пропадом, весь этот мир, я больше не могу. Во всяком случае, объяснять это учителю было делом совершенно безнадежным. Как и то, что в таком случае хочется бежать ото всех, заползти в какую-нибудь нору и заснуть. Безусловно, и та миссионерша чувствовала, что объяснять что-либо им, ученикам, бесполезно.
      «Я не верю, что дети, которые не могут пройти мимо пташки со сломанным крылом, равнодушны к смерти невинных детей и животных. Вот только я не могу довести это до вашего сознания. Не могу разбудить вас». Так сказала миссионерша. Ребята, сидевшие в актовом зале возле самой двери, видели слезы на ее глазах, когда она покидала зал.
      По телевидению начали показывать старый детективный фильм. Его уже прокручивали раньше, позапрошлой зимой. Томи достал из шкафа горстку карамелек, которые оставила им Марке, и разделил ее надвое: чтобы не съесть незаметно для себя долю Сату. Потом он поставил перед креслом скамеечку и положил на нее ноги. Карамель была на другой скамеечке возле кресла. Хорошо бы сидеть, развалясь, в кресле и сосать карамельки.
      Вот только фильм был не особенно интересный. Наверное, поэтому Томи сразу же заснул.

      Томи разбудил какой-то резкий звук.
      Рой ворчал. В его ворчании слышалась угроза. Затем острый скрежет зубов сменился неистовым рычанием, и Рой часто-часто зацарапал лапами по полу. Стоявшая в передней табуретка опрокинулась.
      И тут Томи окончательно проснулся. Батюшки, неужто собака набросилась на вернувшихся из театра бабушку и Марке!
      — Рой! На место!
      В передней послышалось приглушенное ругательство, тяжелый топот ног. Грохнула наружная дверь.
      Томи ринулся в переднюю.
      Ступеньки крыльца сотрясались под чьими-то шагами. Затем смутная тень мелькнула из-за кустов, на дороге. Томи бросился мимо собаки и опрокинутой табуретки к двери, распахнул ее и выскочил во двор. С улицы донесся звук автомобильного мотора.
      Когда Томи подбежал к воротам, автомобиль, кажущийся сгустком тьмы, разворачивался на углу кооператива.
      Томи трясло от страха.
      Он только теперь заметил, что стемнело. Уличные фонари летом не зажигались. Ни в одном из соседних окон не было света. Все спали.
      Ночь была прохладной. Но вовсе не от этого пробегал холодок по спине Томи.
      — Было бы, конечно, глупо бросаться вслед за ним, — пробормотал он.
      Ну, а если тот человек поджидает его за кустом у ворот?
      Томи так и подмывало опрометью кинуться в дом. Но он заставил себя идти совершенно спокойно, даже медленнее обычного. На крыльце он остановился и, обернувшись, оглядел каждый куст.
      — И не подумаю пугаться этих типов из домов-башен, — сказал он себе, открывая дверь в переднюю. — Ни мальчишек, ни дядек с ружьями.
      Но он понимал, что был застигнут врасплох. Еще вчера он бы не поверил, что взрослый человек может ворваться в чужой дом из-за собаки.
      Рой тыкался мордой в плечо Томи и повизгивал.
      Томи обнял собаку.
      — Ничего, старина! Это сущие идиоты! Они считают, что даже цветок не смеет вырасти без их разрешения. Но они ничего тебе не сделают. Они бросаются наутек, когда мы вместе, правда ведь?
      Собака была явно неспокойна. Убедившись в том, что Сату спит, Томи вернулся в переднюю поболтать с Роем. Он похлопывал его по могучей груди, почесывал шею, гладил по спине и думал о случившемся. Зачинщиком был, конечно, Паршивец Хилтунен. Это он сказал мальчишкам из домов-башен, что собака у Томи. И что он, Томи, повидимому, будет сегодня с собакой у соседей. Паршивец видел, как бабушка и Марке уехали на автобусе.
      — Надо же мне было оставить дверь в переднюю открытой! — твердил Томи скорее себе, чем собаке. — Да, именно так. Иначе бы мужчина не пробрался в переднюю.
      Тут Томи пришла в голову одна мысль.
      — Погоди немного! — сказал он собаке.
      Ручной фонарь оказался там, где бабушка Сааринен обычно держала его.
      На этот раз Томи вышел на улицу не один. Установив дверной замок так, чтобы он не защелкнулся, Томи взял с собой Роя и с фонарем в руке выскользнул из дому.
      Следы ночного гостя обнаружились тотчас же. Рой устремился прямо по ним. На смоченной дождем земле остались отпечатки кед. У этого человека была большая нога. На следу ясно различались каблуки, на набойке какое-то клеймо, похожее на изображение финляндского льва на почтовых марках. На подошве — насечка, чтобы кеды не скользили.
      Следы кончались на улице. Там, где мужчина сел в автомобиль.
      Рой недоуменно, чуть ли не укоризненно посмотрел на Томи, когда следы внезапно исчезли, словно беглец в этом месте испарился.
      — Отсюда он поехал в автомобиле, — объяснил Томи собаке и показал на следы шин. Томи был уверен, что Рой поймет: он, безусловно, уже сам определил по звукам, что произошло.
      «Мужчину спасло то, что, убегая второпях, он закрыл дверь передней. Иначе собака выбежала бы за ним на крыльцо, и тогда ничто не спасло бы обитателя дома-башни».
      При мысли об обитателе дома-башни Томи остановился.
      — Пройдемся по нашему двору, — сказал он собаке.
      Рой с готовностью последовал за ним.
      Во дворе дождь смыл почти все следы. И все же Томи казалось, что некоторые из них принадлежат мужчине с дробовиком, — правда, они были без той косой насечки на подошве.
      — Значит, он успел уже переобуться, — объяснял Томи собаке, когда они повернули обратно. — Ведь он весь промок, когда под дождем возвращался домой.
      В передней Саариненов Томи поставил табуретку на место и успокоил собаку. Она задремала.
      Мальчик не переставая думал о наружной двери. Странно, что она оказалась незапертой, хотя он помнил, что вроде бы проверял ее. Теперь он убедился, что дверь закрыта, сильно подергав ее. Жутко было сознавать, что совсем недавно через нее прошел кто-то бог весть с какими намерениями.
      Когда Томи возвратился в гостиную, Сату преспокойно спала на диване. Он взял газету. Любительницы театра должны были прийти вот-вот, даже если завернули к кому-нибудь на чашку кофе.
      Женщинам Томи решил ничего не говорить о ночном госте.
      Он пришел к этой мысли, слушая ровное, спокойное дыхание Сату. Девочку не стоило пугать всем этим. Рано или поздно женщины не утерпят и проболтаются, и Сату наверняка узнает обо всем. Томи сам помнил, какое неприятное чувство возникало у него всякий раз, когда он ощущал страх в словах и голосах взрослых.
      — Это дело исключительно мое и Роя, — вполголоса сказал Томи. — Оно касается лишь нас двоих, и мы будем начеку, будем зорко следить за нашими врагами.

      Когда отец и мать вернулись домой, состоялся крутой разговор о собаке. В конце концов дело кое-как уладили, хотя отец был решительно против Роя.
      Но сегодня по лицу матери было видно — опять что-то произошло. Она плакала: глаза у нее покраснели.
      Томи черпал ложкой суп с мясом, стараясь не привлекать к себе внимание. Мать заговорит сама, если захочет. Было неприятно думать, что это из-за собаки.
      — Хочешь добавки? — спросила мать.
      — Спасибо, я наелся. Мы с Роем отправимся разносить торговые рекламы. Хокканен сказал, что они выходят два раза в неделю. Хватит этих денег на то, чтобы прокормить собаку?
      — Не в деньгах дело, — сказала мать. — Отец боится, что зимой у тебя не хватит сил ухаживать за Роем. А ты привяжешься к нему. Избавиться от него тогда будет трудно.
      Томи сглотнул.
      — Отец все-таки хочет отделаться от Роя?
      — Да, он уже решил, — сказала мать.
      Именно это и хотел знать Томи. Отец не был пустословом. Уж если он что сказал, от слова своего не отступится. И разговаривать об этом больше не будет.
      — Ну ладно, мы пошли!
      Рой понял, что сказал Томи, и прыгнул к двери — уже съел свою порцию и теперь нетерпеливо ждал Томи. Но не успел Томи выйти в переднюю, как зазвонил телефон.
      — Томи Лехто слушает.
      С минуту в трубке молчали. Затем хриплый мужской голос произнес:
      — Слушай, малец, скажи своей матери, что каждое слово насчет этой паршивой собаки верно. Спровадьте ее куда-нибудь, не то вам придется худо!
      На том конце провода повесили трубку.
      Из кухни вышла мать.
      — Это звонил человек насчет собаки?
      — Да. — Томи заметил усталость и отвращение на лице матери. И страх. — Он что, звонил много раз?
      — Я не считала, — ответила мать. — Когда человек звонит и не называет своего имени, такой звонок не стоит принимать в расчет.
      Конечно, это было не так. Звонки на мать действовали. И возможно, подействовали бы на кого угодно.
      — Я не говорила отцу, — сказала мать. — Но если это будет продолжаться, мне придется сказать. Никогда не знаешь, чего можно ожидать от такого типа. Это может быть опасно.
      Мать потеряла бы самообладание, расскажи он ей о ночном визите в переднюю Саариненов!
      Томи был доволен, что сумел держать язык за зубами. Женщины Сааринены мигом доложили бы обо всем матери.
      — И кто бы это мог быть? — продолжала мать, словно разговаривая сама с собой. — Этот человек, должно быть, многое про нас знает. Про собаку и прочее. И он никогда не звонит, когда отец дома.
      — Может, это Паршивец Хилтунен? — высказал предположение Томи.
      — Куда ему! — резко сказала мать. — Хилтунен может зловредничать, но он не из тех, кто звонит по телефону, не называя своего имени.
      Томи тоже так думал. И не мог себе представить никого из обитателей домов-башен, способных на такое. Но вот человек с дробовиком был, безусловно, способен. Он возненавидел собаку и мог сделать что угодно.
      — Это, должно быть, какой-то круглый дурак, — решил Томи. — Я и Рой как-нибудь побеседуем с ним, если он объявится.
      Рой ходил от Томи к матери и обратно, лизал Томи в щеку и вновь возвращался утешить мать.
      — Ну, старина, пойдем разносить рекламы!
      В прихожей он дал собаке небольшую корзинку. Рой нес ее в зубах. В корзинку вмещалось два десятка реклам. Когда Томи на прошлой неделе в первый раз раздавал рекламы, он полагал, что Рой будет ему толковым помощником. Но собака есть собака. Некоторое время она разделяла с ним его хлопоты, но потом забывала о работе, как малое дитя. Разумеется, она не была воспитана как рабочее животное. Движимая инстинктом, собака может часами бегать по следам дичи, но о работе она забывает через несколько минут, учуяв какой-нибудь привлекательный запах.
      На возню с собакой у Томи уходило больше времени, чем на распространение реклам, и корзинка была для Роя прежде всего игрушкой.
      — Ты большая дуреха с волосатой мордой, — говорил Томи овчарке, когда они шагали по улицам. — Ты мнишь себя бог знает кем, потому что у тебя есть корзинка, а в корзинке чуточку бумаги. Совсем как маленькие ребятишки на тонком льду канавы Тиитинен.
      Обычно каждую осень случалось так, что кто-нибудь из ребятишек по пояс проваливался в воду. Ребята постарше сперва подзуживали маленьких: «Вот слабо тебе перейти здесь на тот берег». И всегда выискивался какой-нибудь дурачок, который, желая показать себя, попадался на эту удочку. Он ужасно задирал нос, если ему удавалось перейти канаву, и воображал, что другие и вправду хвалят его. Либо плача отправлялся домой переодеваться во все сухое, когда проваливался под лед под всеобщий смех и улюлюканье.
      «Таким легковерным человек остается всю жизнь, — утверждал дедушка Жестянщик, когда с ним обсуждали эти события. — Маленьких науськивают, заманивают похвалами, большим дают побрякушки-ордена и почетные титулы. Ради маленького кусочка металла люди убивают друг друга и бегают, задыхаясь, до изнеможения. А другие сидят, смотрят на это зрелище и кричат «ура».
      У дедушки Жестянщика было время для размышлений. Он делал водосточные желоба и простые, легкие, плоские крыши. Бабушка Жестянщица говорила, что он вынужден целыми днями разговаривать сам с собой, так как в шуме, который он производит, он не может слышать, что говорят ему другие, а те не могут слышать его.
      Томи доверял дедушке Жестянщику.
      «Не переставай всю жизнь сомневаться в себе, — убеждал его дедушка Жестянщик. — Человек не замечает, как его начинают обводить вокруг пальца, и сам же помогает тем, кто выставляет его на посмешище. Вроде Лункреени. Посмотри через улицу. У него во дворе жестяной драндулет шести метров в длину. На нем плохо ездить по городу, уж больно там тесно. А для узких дорожек среди этих домишек он слишком широк. И не вмещается в гараж. Но нужно быть большим, если хочешь, чтобы тебя замечали. Лункреени правильно объясняет, зачем ему нужно быть большим. И сам в это верит».
      Иногда Томи казалось, что дедушка Жестянщик чуть-чуть завидует Лункреени. Он говорил о нем довольно часто. Они, Лункреени и дедушка Жестянщик, в молодости вместе плавали по морям и океанам. И теперь они были хорошими друзьями: мылись в бане то у одного, то у другого, помаленьку тянули пиво, а затем вместе слушали болтовню бабушки Жестянщицы и жены Лункреени. Томи видел, как они перемигиваются. Но кое в чем они все же отличались друг от друга. Лункреени без конца говорил об автомобилях, о том, какой лучше купить и как кому в жизни повезло. Дедушка Жестянщик рассуждал о книгах, о рыбалке и о политике.
      Дедушка Жестянщик и внешне совсем не похож на Лункреени. Куда крепче. Бабушка Жестянщица говаривала, что в молодые годы он был привлекательный мужчина, потому что у него и ум имелся, и волосы на голове. Но потом ум исчез, волосы вылезли. Говоря об этом, бабушка Жестянщица улыбалась старику и сама словно молодела. Но Лункреени бабушка Жестянщица недолюбливала.
      «Он всегда важничает, что у него деньги есть. А чего важничать? Занимается всякими махинациями да сделками, налогов не платит — вот вам и весь Лункреени».
      Мысли Томи прервались: он заслышал впереди рычание и остановился. Он совсем забыл про Роя. И про то, в какие места они забрались.
      Тут были владения наводившей на всех страх большущей карельской собаки-медвежатницы Райкку, которая принадлежала Халоненам. Все здешние жители знали ее и опасались. Райкку могла ни с того ни с сего наброситься на проезжающего мимо их ворот велосипедиста. Или вцепиться в щиколотку старушки, толкающей перед собой санки. А если мимо пробегала собака, Райкку непременно кидалась на нее.
      На Райкку жаловались, требовали посадить ее на цепь, но Халонену хоть бы что — как горох об стену. Он был зажиточный маляр-подрядчик и, смеясь, платил денежные штрафы.
      К счастью, на этот раз Райкку неистовствовала в передней, за закрытыми дверьми и окнами. Томи увидел ее, вступив на домовый участок Халоненов. Она учуяла Роя и пришла в ярость, увидев овчарку у своих ворот. Дверь передней прямо-таки затрещала, когда Райкку, поднявшись на задние лапы, налегла на нее. Затем голова собаки показалась в одном окне, потом в другом. Ее белые клыки так и сверкали, когда она разевала пасть.
      Халонен с женой и дочерью прибирал в доме-автоприцепе. Он вышел оттуда с пылесосом в руке, когда Томи остановился возле ворот.
      — Можно, я всуну рекламу вот сюда, в щель ворот, чтобы не дразнить Райкку? — спросил Томи.
      Халонен повернулся и посмотрел в сторону ворот.
      — То-то я думаю, какого черта она прыгает там в передней?
      Халонен не ответил на вопрос Томи. Но и не запретил, так что Томи свернул рекламу в рулон и просунул его в ячейку сетчатой ограды ворот. Рулон раздался вширь и плотно застрял в ячейке.
      Подрядчик подошел с пылесосом к крыльцу дома, выдернул штепсель из розетки на наружной стене и поднялся по ступенькам крыльца. На верхней ступеньке он остановился.
      — Нам не нужно никаких реклам по продаже со скидкой. Мы вообще не будем покупать у Хокканена, если это его реклама.
      У Томи не было времени объясняться с подрядчиком. Вместо этого он поспешно сказал:
      — Прошу прощения, не изволите ли вы немножко подождать и не открывать дверь, чтобы мы с Роем успели отойти чуть подальше, когда Райкку выскочит на улицу… Рой, ко мне!
      Подрядчик ухмыльнулся так, что его золотой зуб стал виден от самых ворот.
      — Не помешало бы и твоей собаке получить небольшую трепку. Случая не было проучить ее. А ну, посмотрим!
      Халонен растворил дверь передней.
      Черно-белая собака-медвежатница стремглав пролетела по лестнице и подбежала к калитке.
      Томи на всякий случай держал Роя за ошейник.
      — Рой, сидеть!
      Райкку не перескочила через калитку. Видно, была перекормлена. Она уперлась в нее лапами и яростно залаяла.
      Сердце Томи сильно забилось. Страх сжал ему грудь.
      — Иди за мной!
      Рой пошел рядом с Томи, хотя шерсть у него на загривке вздыбилась, и его пришлось тащить за ошейник.
      Райкку не удовлетворилась лаем у калитки. Она бросилась вперед вдоль живой изгороди из кустарника. В углу домового участка, где живая изгородь поворачивала под прямым углом, она проскочила через нее: очевидно, кустарник в этом месте был разрежен, и Райкку сделала здесь себе проход.
      Внезапно выскочив из кустов на улицу, она сразу же набросилась на Роя.
      Подрядчик подбежал к воротам. Из дома-автоприцепа появилась его жена.
      Томи услышал, как она запричитала пронзительным голосом:
      — Господи оборони, что-то сейчас опять будет! Зачем ты выпустил собаку, Юкка?
      В следующее мгновение воздух наполнился собачьим рычанием, летящими клочьями шерсти; сверкали белые клыки, с бешеной быстротой перекатывались собачьи спины.
      Томи видел, как Райкку набросилась на Роя и вцепилась ему в пасть. Послышался визг: должно быть, Рою было очень больно. Собаки катались по земле яростно рычащим клубком, вздымая в воздух тучи пыли.
      — Она убьет овчарку! — встревоженно крикнул кто-то с другой стороны улицы. Там к своим воротам уже высыпали люди поглядеть на собачью драку.
      — Да сделайте же что-нибудь! — крикнула какаято женщина. — Она может укусить и самого мальчика!
      — Не укусит, — сказал Халонен, — а только проучит овчарку. Пусть собаки выяснят отношения между собой.
      — Рой, покажи себя! — крикнул Томи.
      Может, овчарка ждала только приказа? Или же этот возглас удесятерил ее силы? Во всяком случае, с этого момента драка приняла совершенно иной характер.
      Одним-единственным рывком Рой освободился от Райкку. И не успела собака-медвежатница снова схватить его, как челюсти Роя сомкнулись на ее загривке.
      Райкку издала вой, перешедший затем в пронзительный визг.
      Рой тряс грузную собаку-медвежатницу, словно пустую наволочку. Он встал над Райкку, отпустил ее загривок и принялся кусать ее бока и спину.
      Томи уже собирался остановить Роя, как все неожиданно кончилось. Собака-медвежатница легла на спину и жалобно завизжала. Рой отступил назад.
      — Господи боже, неужто она убила нашу Райкку? — послышался голос жены Халонена.
      — Она еще хрипит, — сказал мужчина, стоявший у ворот на другой стороне улицы. — Она просит пощады!
      Райкку, жалобно скуля, поднялась на лапы. Томи показалось, что собака наполовину уменьшилась в размерах, когда понуро побрела мимо них к своим воротам, округлая, словно согнутая в подкову, покорно виляя хвостом и льстиво изгибаясь всем телом в сторону Роя.
      Подрядчик открыл ворота.
      — А не слишком ли опасно, когда такая собака свободно разгуливает на воле? — проговорил он. — Или, может, нам следует завести собаку еще больше?
      — Заведи носорога или крокодилл, тогда будешь уверен, что твой любимец не даст себя в обиду, — заметил мужчина, стоявший на другой стороне улицы. — Райкку-то, видать, совсем слаба перед настоящей собакой!
      Райкку взвизгнула, когда нога хозяина швырнула ее во двор. Не желая слушать пересуды о собачьей драке, Томи вместе с Роем, не задерживаясь, двинулся дальше. В конце улицы, раздав два десятка реклам, он оглянулся и увидел, что все уже скрылись в своих домах.

      На опушке рощи Томи осмотрел раны, полученные Роем.
      — Дела твои не так уж плохи, — утешал он Роя, у которого только на морде остались следы зубов Райкку. — Когда вернемся домой, зайдем к Саариненам, и Марке полечит рану, идет?
      Рекламы оставалось разнести лишь по этой улице — вдоль опушки, где дома стояли только на одной стороне. Ну, это минутное дело.
      Реклам у него было еще более двадцати штук. Их Томи собирался вернуть Хокканену, придя за следующей порцией. Может быть, торговец по числу оставшихся реклам проверяет, насколько добросовестно Томи работает.
      У Томи живот подводило с голоду. Но он не думал о еде. Чем ближе подходили они к дому, тем сильнее угнетала Томи мысль, которую он старательно гнал прочь: телефонные звонки.
      Человек, унизившийся до угроз матери по телефону, безусловно, дергал за верную нитку. Хотя отец и позволил пока держать собаку, судьба Роя все еще не была решена окончательно. Мать Томи была отнюдь не в восторге от идеи завести собаку. Поэтому неизвестный, звонивший по телефону, мог добиться своего. Нервы матери могли не выдержать.
      Томи считал, что мальчишки из домов-башен, скорее всего, напали бы в открытую. Он и помыслить не мог, чтобы Яксю, Копонен или кто другой пошел на такое дело. К тому же голос в трубке принадлежал не мальчишке. Это был взрослый.
      Человеком, звонившим по телефону, скорее всего, был мужчина с ружьем — Ярвинен. Может быть, эта война с собакой задела его самолюбие, и теперь он способен на что угодно.
      «От человека можно ждать всего, — говаривал дедушка Жестянщик. — Когда ему придется туго, он может оказаться и мышью, и львом. С Лункреени был однажды прямо-таки невероятный случай. Помнится, как-то раз в Марселе мы зашли вечером в таверну и пропустили пару рюмок. Тут приходят девять человек с какого-то судна и…»
      В этом месте рассказа бабушка Жестянщица всегда начинала умерять пыл рассказчика. Она говорила, что все, наверное, было наоборот: рюмок — девять, а людей — двое.
      Во всяком случае, Томи усвоил одно: если человек впадает в отчаяние или становится всеобщим посмешищем, то он может совершенно измениться. Если мужчина с ружьем попал на зубок мальчишкам из-за своей неудачной охоты на собаку, он теперь способен мстить и таким образом.
      Томи задумчиво смотрел на овчарку. Рой то забегал вперед, то отставал, смотря по тому, куда манили его запахи дороги.
      «Я не намерен расставаться с Роем: теперь уже слишком поздно. Я привязался к нему, как будто сам его вырастил. И потом куда его девать?»
      Томи звонил в полицию. Там держат собаку трое суток. Затем, если владелец не забирает ее, собаку либо усыпляют, либо отдают в какую-нибудь хорошую семью, где любят животных.
      Для Томи, пожалуй, было бы даже лучше, если бы Роя усыпили. Ему не хотелось увидеть Роя чужой собакой.
      Они подходили к дому. Рой бежал по левой стороне дороги, останавливался, чтобы оглянуться назад, и, когда видел, что Томи приближается, продолжал свой путь.
 
      Компания ребят с Окраины завернула во двор Хурскайнена.
      — У нас тренировка в шесть на спортплощадке. Ты придешь играть? — окликнули они Томи.
      — Могу, — ответил он.
      — Так не забудь, а то команда будет неполная.
      Пойти с ними не помешает. Он стал слишком редко видеться с друзьями — не потому, что не любил их. Просто он читал больше других и на рыбалку любил ходить в одиночестве. Если же отправлялись всем скопом, из этого ничего не получалось. Поэтому летом Томи общался с друзьями гораздо реже. Зимой же, когда не было ни прогулок в одиночку, ни рыбалки, все собирались вместе. Теперь его приятели рассеялись по всей Финляндии, а некоторые даже уехали за границу.
      Когда Томи повернул от ворот дома Хурскайнена, он увидел за два перекрестка впереди длинный автомобиль типа «пикап». Машина тронулась с места. Свет закатного солнца сверкал на ее ветровом стекле. Томи удивила та бешеная скорость, какую сразу набрал автомобиль. Он вилял из стороны в сторону, его колеса взметали к небу фонтаны песка и пыли, камни так и барабанили в днище.
      За рулем сидел какой-то сумасшедший, не иначе!
      Автомобиль ничуть не сбавил скорость, приближаясь к перекрестку. Если бы справа из-за угла выехал другой автомобиль, авария была бы неизбежна.
      А если бы на перекресток вышел маленький ребенок?!
      И Томи подумал о Сату. Лишь бы эта взбалмошная малышка не выбежала сейчас на дорогу!
      Однако автомобиль благополучно проскочил мимо их ворот и дома Саариненов. Теперь он двигался все с той скоростью, но ровнее, полностью подчиняясь воле водителя.
      Томи взглянул на Роя. Собака бежала впереди него по правой стороне дороги после проверки очередного столба. Она что-то разнюхивала под аккуратно подстриженными кустами дома Маттилы.
      Команда «Сесть!» уже была готова сорваться с языка Томи, как вдруг автомобиль внезапно резко изменил направление. Теперь его нос нацелился на другую сторону дороги.
      — Рой, берегись!
      Оклик Томи прозвучал в самый последний момент. Собака подняла голову, увидела несущийся прямо на нее автомобиль и прыгнула.
      Это был стремительный прыжок. Рой взметнулся вверх, будто с трамплина. Слегка задев лапами и животом изгородь из кустов, он преодолел ее и шлепнулся на все четыре лапы по другую ее сторону.
      В то же самое время зашуршали кусты у дороги, шаркая ветвями по боку серого «пикапа». Автомобиль ехал вплотную к изгороди из кустарника. И лишь в последнее мгновение вырулил перед телеграфным столбом обратно на середину дороги и, миновав отскочившего в сторону Томи, умчался.
      Томи пытался определить, кто сидел за рулем. Это было безнадежное дело: солнечный свет, отражаясь от ветрового стекла, бил Томи в глаза.
      Он тотчас повернулся к удаляющемуся автомобилю, пытаясь разглядеть его номер. Но и это ему не удалось. Весь автомобиль был покрыт коркой серой грязи, так что не было видно не только номера, но даже самой таблички.
      Томи всего трясло, когда он переходил на другую сторону улицы. Рой, помахивая хвостом, выскочил из ворот дома Маттилы и побежал прямо к мальчику.
      Томи обнял собаку, гладил ее мощную спину, лапы. Она лизнула его в щеку и торкнулась головой в шею.
      — Что тут, собственно, произошло?
      На улицу со двора Хурскайнена высыпали ребята. Хозяин Маттила и его сестра тоже выскочили на улицу.
      — Господи помилуй, он чуть было не проехал сквозь изгородь, — сказала старая дева.
      Маттила уже и сам увидел следы автомобильных шин и обломанные ветви кустов.
      — Это не шофер, а извозчик. Он, должно быть, вдребезги пьян, — проворчал он.
      Ребята побежали взглянуть на следы.
      — Посмотрите, нет ли на земле осколков стекла, — встревоженно сказал кто-то из ребят. — Он мог разбить фару.
      Томи вместе с Роем подошел к Маттиле.
      — Что-нибудь с собакой? — спросил Маттила. — Уж не отшвырнула ли ее машина в кусты?
      — Рой в последний момент перепрыгнул через кустарник, — сказал Томи, — иначе машина проехала бы прямо по нему.
      — Это ужасно, когда так ездят, — посетовала старая дева, обернувшись к соседям, вышедшим на улицу. — Под машину могут попасть ни в чем не повинные животные и дети. Вот до чего мы дожили. По всем приметам — близок конец света.
      — Какой разбег Рой взял, чтобы перескочить через изгородь? — полюбопытствовали ребята.
      — Никакого, — с гордостью ответил Томи. — Посмотрите на следы. Он что-то разнюхивал тут в кустах, потом я крикнул ему, и он увидел автомобиль. Он перепрыгнул через изгородь единым махом.
      — Взгляните на ее лапы, — сказал кто-то. — У Мюллюли тоже есть взрослая овчарка, но у этой лапы чуть ли не вдвое больше.
      — А я поначалу так и думал, что собака Томи — волк, — сказал кто-то.
      Все похлопывали Роя по спине и хвалили его.
      «Вам бы только поговорить, — думал Томи. — А ведь никому в голову не придет, что тот человек хотел задавить Роя. И что еще секунда или две — и это бы ему удалось».
      — Надо позвонить в полицию, — сказал сосед Маттилы, разглядывая изгородь. — Таких надо сажать в тюрьму.
      — Это дело непростое, — сказал Маттила. — Они берут бандитов только тогда, когда те уже совершили преступление. Если им удается взять их вообще. Он наверняка безобразничает на краденом автомобиле.
      Сосед долго еще говорил, но Томи не следил за разговором. В его уме зрело нечто совсем иное.
      А что, если пойти взглянуть на автомобиль того, из дома-башни?

      У Роя был несколько обиженный вид, когда он глядел на ворота из своего угла у гаража Саариненов. Томи посадил его на цепь, конец которой скользил по проволоке, натянутой между двумя гаражами. Это давало Рою возможность бегать по обоим дворам и вздремнуть, когда захочется, на положенной в гараже Саариненов подстилке. Бабушка Сааринен устроила в пустующем гараже спальное место для Роя, заметив, как хорошо поладили друг с другом Сату и собака.
      — У нас никогда не будет столько денег, чтобы купить автомобиль, так пусть наш гараж послужит хоть конурой для собаки, — сказала бабушка и тем решила дело.
      У ворот Томи помахал Рою рукой и отправился по задуманному делу.
      Он охотно взял бы Роя с собой, но, пожалуй, лучше было побродить по задворкам домов-башен без собаки. Возможно, ему сразу же придется драться. Мальчишки могли снова затянуть старую песню: мол, собака опасна.
      Томи не бывал в районе домов-башен с тех пор, как нашел собаку. И обитатели домов-башен тоже с тех пор не показывались на Окраине. Если не принимать во внимание человека с дробовиком.
      — И с ним вместе мы разберемся во всей этой истории, — произнес Томи вслух.
      Он отдавал себе отчет в том, что его бормотание было сродни воинственному танцу дикарей. Таким образом он разжигал в себе смелость дойти до цели. Нужно взять себя в руки и настроиться так, чтобы стыдно было пойти на попятный, пусть даже он и оробеет среди домов-башен.
      Правда, пока не похоже, что ему страшно.
      Чувство, которое жило в нем сейчас, было многогранным. С одной стороны, он физически ощущал его. Все существо Томи словно налилось какой-то новой силой. И это давало ему ощущение уверенности. С другой стороны, появилось острое осознание своего «я». Самого себя. Человека. Такого, которым не помыкают, не пользуются, как ковриком у порога.
      Это было пьянящее чувство. Нечто большее, чем просто слепая ненависть, которая заставляет руку сжиматься в кулак и отвечать ударом на удар. Томи казалось, что из бесформенного состояния он воплощается в нечто реальное, обретая плоть и кровь, разум и чувство. Словно он проснулся утром и заметил, что действительно существует.
      Он оглядел свои руки и ноги. Они оставались прежних размеров. Но у Томи было такое ощущение, будто он по меньшей мере гигант, высотою с дом-башню. А то и выше.
      В начале Башенной, там, где тропа переходила в улицу, несколько его маленьких друзей пытались построить автомобиль. Они уставились на него, как на выходца с того света.
      — Яксю у себя во дворе, — сказал один из них.
      — Он в плохом настроении, — добавил другой.
      Томи сделал вид, что не слышит.
      — На сколько спорим? — сказал один из ребятишек за спиной Томи. — Он схлопочет себе здоровенную оплеуху.
      Ребятишки оставили автомобиль и последовали за Томи.
      Вся компания — Яксю, Копонен, Сойккели, Хуотари — была в сборе. Они сидели на велосипедах, опершись о стенку печи для сжигания мусора. Две девчушки, их подружки, сидели на печи, прислонясь к стене, и потягивали сигаретки. Одна из них первая заметила вошедшего во двор Томи.
      — Вон идут твои приятели, Яксю!
      Девчонка сказала это назло, чтобы уколоть его. Томи отлично понял это. Но его мало интересовали эти девчушки. Обе были из тех, что с вечера надевают мокрые джинсы, чтобы на следующий день они плотнее облегали ноги. А в школе с одной из таких случился даже конфуз — не сумела вовремя расстегнуть «молнию» тесных джинсов.
      «Эта чересчур умная современная молодежь, — имел обыкновение ворчать дедушка Жестянщик, — которую многие торговцы одурачивают и при этом усмехаются в бороду. Когда я был молод, только последнего дурака можно было подговорить выскочить на мороз полуодетым. А теперь целое поколение финнов ходит посиневшее от холода, потому как свитера прикрывают спину лишь наполовину, а на ногах такие тесные летние штаны, что вся кровь приливает к голове».
      К черту девчонок, главное — как будет реагировать Яксю.
      Томи чувствовал, что ребятишки выстроились у ворот за его спиной. Они ждали, что произойдет.
      Яксю с компанией повернулись в седлах велосипедов ровно настолько, чтобы увидеть, о ком это говорят девчонки. Копонен свистнул. Сойккели обернулся и, съехав с седла на багажник, оказался лицом к лицу с Томи.
      — Что, у малыша собачонка удрала или, может, он что-нибудь здесь потерял? — спросил Хуотари, растягивая слова.
      Томи ответил не сразу. Он следил за выражением лица Яксю.
      — Или, может, у тебя какое-нибудь дело? — вступил в разговор Яксю.
      — Да. Я пришел спросить тебя об одной вещи.
      В глазах Яксю зажегся огонек любопытства. Очевидно, он чувствовал себя значительной фигурой оттого, что Томи обратился именно к нему, игнорируя остальных.
      — Ну, спрашивай. — Голос Яксю звучал не так враждебно, как обычно.
      — Скажи прямо, что ты думаешь о своей компании? Настоящие это парни или просто сборище болтливых баб?
      Яксю повернул велосипед в сторону Томи.
      — Говори яснее, что ты имеешь в виду.
      — Нам звонит по телефону какой-то тип по поводу собаки и угрожает. Почему бы ему не объясниться со мной и не решить дело как мужчина с мужчиной?
      — Малыш хочет схлопотать затрещину, — произнес Хуотари.
      — Заткнись, — обернувшись к Хуотари, сказал Яксю. — Ты что, Томи, думаешь, что это я?
      — Нет, не ты, — отвечал Томи. — Тебя я хорошо знаю. И по правде говоря, не верю, что это кто-нибудь из вашей компании. Но я пришел прямо спросить об этом, потому что звонкам нет конца. Если это ты, Хуотари, так давай разберемся с этим делом, и оставь собаку в покое.
      Хуотари слез с велосипеда и положил его у своих ног.
      — Я ни о чем не звонил тебе, но мы можем хоть сейчас померяться силами.
      Он двинулся к Томи. Томи, чуть наклонясь вперед, пошел ему навстречу.
      «Какая глупость, — отметил он про себя. — Мы как дворняжки сходимся друг с другом, а зрители ждут, что обоим достанется по первое число. Они смеются над нами в глубине души и радуются, что сами стоят в сторонке. Но мне надоело убегать от какого-то Хуотари. И от всех других. Если раз навсегда не положить этому конец, придется бегать от них всю жизнь».
      Хуотари сделал еще шаг вперед, но рука Яксю тяжело легла на его плечо и отдернула назад.
      — Ничем вы не померяетесь, не то я отделаю обоих. О чем вам звонит этот тип?
      Томи тоже остановился.
      — Он требует убрать собаку.
      — Какой у него голос?
      — По-моему, совсем взрослого человека. И по-видимому, у него есть шоферские права и автомобиль. Во всяком случае, час назад он пытался задавить собаку.
      Яксю поглядел на девчушек, сидевших на печи, и обозрел ближайшие окна дома. Многие из них были открыты.
      Яксю кивнул головой в сторону росших на задворках сосен.
      — Поговорим вон там, подальше. Прыгай на мой багажник!
      Томи вскочил на багажник, и велосипед тронулся с места. Остальные последовали за ними. Несколько нажимов на педали — и Яксю уже свернул к соснам.
      Все расселись на скамьях, сделанных из толстых бревен. Маленькие ребятишки грустно смотрели на них со двора. Подойти ближе они не посмели, раз Яксю не позвал их.
      — Так вот, — сказал Яксю. — Ты уверен, что он пытался задавить собаку умышленно?
      — Абсолютно уверен. Хотите — посмотрим? В изгороди из кустов сломаны ветки, и по ним можно проследить путь автомобиля. Он поехал прямо на Роя. Собака перепрыгнула через изгородь в самую последнюю секунду.
      Ребята переглянулись. Потом посмотрели на Томи.
      — Какой был автомобиль? — медленно произнес Яксю.
      — Длинный «пикап».
      Копонен присвистнул.
      — А номер? — спросил Хуотари.
      — Если б я увидел номер… — сказал Томи. — Но весь автомобиль сплошь заляпан грязью, так что о номере нечего и говорить. А вы не думаете, что это был человек с дробовиком?
      Яксю отрицательно покачал головой.
      — Ярвинен вспыльчивый тип. Он может здорово завестись. Но он не станет целую неделю подстерегать какую-то собаку. Я в это не верю.
      — Я хочу пойти и спросить его об этом, — сказал Томи.
      Воцарилось молчание.
      — Он взбесится, — осторожно произнес Копонен.
      — Он запихнет тебя в дробовик и выстрелит в небо, — усмехнулся Сойккели.
      — На твоем месте я бы не пошел, — поколебавшись, сказал Яксю. — Он способен на все, если вспылит.
      Томи уже думал об этом. И в самом деле, увидев, что он разоблачен, этот человек пойдет на все.
      — Ну, а если все-таки это он звонит по телефону и угрожает убить собаку? — предположил Хуотари.
      — Так или иначе, я намерен пойти и прямо спросить его обо всем, — заявил Томи. — Хорошо бы и вы что-нибудь сделали, если меня не будет слишком долго.
      — Конечно, сделаем, — торжественно сказал Яксю. — Мы подождем ровно десять минут и потом придем к нему всей компанией.
      Хуотари с сомнением покачал головой.
      — За десять минут, ребята, он может вышибить из Томи дух! Каке иной раз так доставалось, что он не мог ходить в школу.
      Томи знал Каке Ярвинена. И то, что рассказывали про его отца.
      — Так или иначе, мне надо разобраться с этим делом, — сказал Томи и поднялся со скамьи. — Он живет в доме «А»?
      — Да, «А» двенадцать, — сказал Яксю.
      Томи направился к дому.
      — Десять минут начиная с этой, — сказал Яксю ему в спину. — А то и еще раньше, если в подъезде станет слышно, что тебя колотят!

      Дверь открыл Каке. Томи почувствовал разочарование. В висках ломило и шумело. Пока дверь открывали, Томи казалось, будто он видит медленное падение ножа гильотины на собственную шею. И вот перед ним лицо товарища по школе.
      Томи сглотнул.
      — Твой отец дома?
      Всем своим видом Каке выразил недоумение.
      — Дома…
      — У меня к нему дело.
      Каке, бросив на него удивленный и словно бы предостерегающий взгляд, пошел в комнаты.
      «Еще не поздно смыться, — подумал Томи. — Он не успеет схватить меня, если я побегу прямо сейчас изо всей мочи. Он ненавидит Роя и меня, потому что считает, что его щелкнули по носу».
      Бежать от более сильного противника не трусость, а мудрость. А этот человек, конечно, превосходил Томи силой.
      «Но дело-то исключительное, — сказал себе Томи. — Дать сейчас тягу — это значит на всю свою жизнь признать, что сила Ярвинена дает ему право решать судьбу Роя. Что все произойдет так, как затеял Ярвинен, — телефонные звонки, попытки задавить собаку и все такое прочее, а нам останется только дрожать от страха и ждать, как поступит сила. Я не какой-нибудь раб Ярвинена. И ничей не раб. Так что пусть только попробует тронуть меня».
      Ярвинен вышел к нему с полотенцем в руках. Его волосы были встрепаны, на лице — капли воды.
      Глаза мужчины округлились, когда он узнал Томи.
      — А-а, это ты! Тот, что с собакой?
      — Да, я тогда соврал, — согласился Томи. — Была такая необходимость.
      В освещенной лампочками прихожей солнце не могло выглянуть из-за облака и озарить все вокруг, но, когда мужчина улыбнулся, Томи почувствовал нечто подобное. Глаза Ярвинена сощурились, в них был смех.
      — На твоем месте я поступил бы так же, — сказал он. — Ты обвел вокруг пальца целую ватагу ребят. Хотя я был уверен, что ты где-то спрятал собаку. Где ты ее так быстро спрятал?
      — В нашем гараже. И все время боялся, что она залает.
      — Умная собака не будет лаять, когда надо молчать.
      — Рой очень хорошо все понимает, — с жаром сказал Томи. — Приходите навестить его, и вы увидите, что просто так он не кусается.
      Мужчина наморщил лоб, положил полотенце на стол, посмотрелся в зеркало и пошел к двери.
      — Все ясно. Яксю сам сказал, когда пришел из больницы, что собака укусила его потому, что в нее бросались камнями. Как ты сумел увести ее? Она что, знала тебя раньше?
      — Нет. Она просто поняла, что я пришел ей помочь.
      Ярвинен похлопал Томи по плечу:
      — Да, малец, это был смелый шаг с твоей стороны. И вообще ты был прав, а мы не правы. Просто удивительно, до чего может взбеситься человек. Тогда в его котелке не остается ни капли разума. Я бы и вправду застрелил собаку, если б увидел ее. Я решил, что это злобная бродячая собака. Ведь даже овчарка, если забудется, может стать опасной.
      Тут мужчина вспомнил, зачем вышел в переднюю.
      — Ты ко мне по какому-нибудь делу?
      Томи почувствовал себя неловко. Но не идти же на попятный… Кратко, как только смог, он изложил причину своего прихода.
      Когда он кончил, мужчина отрицательно покачал головой:
      — Это был не я. Вы, ребята, конечно, знаете, каким неприятным субъектом я становлюсь, когда выхожу из себя. Но я не стану никого преследовать.
      — Ну конечно, я это знаю, — сказал Томи. — Но я пришел убедиться, так, на всякий случай, чтобы потом не думалось понапрасну.
      — Все это очень странно, — проговорил Ярвинен. — Кто станет взваливать на себя столько забот ради какой-то собаки? И чего он добивается?
      — Убрать Роя.
      — Да, но зачем?
      Томи вытер нос рукавом.
      — Не знаю, — сказал он. — Это выглядит и странно и гнусно.
      — Еще бы! — согласился Ярвинен. — Я готов помочь разобраться в этой истории, если смогу. Обдумаем это дело. А сейчас я вместе с тобой выйду во двор и покажу тебе наш автомобиль, чтобы ты знал, как он выглядит.
      — Я верю вам на слово, — сказал Томи.
      — Ну все-таки взгляни. — Ярвинен достал из кармана ключи и пошел впереди Томи вниз по лестнице.
      Когда они спустились на первый этаж, чуть приоткрытая наружная дверь распахнулась и компания мальчишек из домов-башен протолкалась внутрь. Горячая волна захлестнула сердце Томи, когда он встретил вопрошающий взгляд Яксю. Мальчишки были готовы во что бы то ни стало защитить его!
      — Все выяснилось, — сказал Томи. — Мы только посмотрим автомобиль Ярвинена.
      — Мы пойдем вместе с вами, — объявил Яксю, и вся компания зашагала следом за Ярвиненом и Томи.
      Через подвальный этаж они прошли прямо в гараж. Автомобиль Ярвинена стоял четвертым в ряду, передом на козлах.
      — Я уже с неделю вожусь здесь, обновляю тормозную систему, — сказал Ярвинен деловито, как мужчина мужчине. — На это уйдет еще несколько дней.
      — Ну так приходите, как управитесь, посмотреть на Роя. И вы тоже, ребята. А к тебе, Яксю, она привыкнет, дай только обнюхать себя как следует.
      Они пошли в обход гаражей. На дворе вся компания вместе с Ярвиненом помахала Томи руками. А Хуотари прокричал:
      — Дай знать, когда тебе будет нужна помощь. Мы выясним, кто этот тип.

      — Мне больше невмоготу, — сказала мать, глядя на Томи заплаканными глазами. — Я, конечно, понимаю, как это тяжело для тебя, но нам придется расстаться с собакой.
      Они сидели вдвоем за столом на кухне и пили чай. Было полпятого утра. Двадцать минут назад они проснулись от телефонного звонка. Звонил все тот же субъект.
      — Я бы не стала поднимать трубку, но подумала: а вдруг с отцом что-нибудь случилось, — продолжала мать. — Пришлось ответить, а это опять оказался тот тип.
      — Что он сказал сегодня?
      — Что-то в том смысле, будто мы сами отвечаем за все, что случится с собакой, раз не выполняем его требований… Возьми еще бутерброд.
      Томи взял. Он уже приготовил съестное в дорогу. Но все-таки следовало плотно поесть перед уходом.
      — Страшно отпускать тебя на рыбалку, — тревожно сказала мать. — Как знать, где он подстережет тебя. Он сказал, что следит за нами. Может, он наблюдает и сейчас.
      — Он просто запугивает, — проговорил Томи, откусывая большущий кусок хлеба с колбасой.
      Мать, видимо, не была в этом так уверена:
      — Еще он сказал, что у нас на дворе все время открыт тент от солнца.
      Томи бросил бутерброд на стол и выглянул в окно.
      Красно-желтый полосатый тент и вправду был раскрыт.
      По спине Томи пробежал холодок. Откуда этот человек может следить за их домом? Должно быть, вон с того гребня. Если бы он только проехал мимо их дома по улице, то не увидел бы тента.
      — Ты не побоишься остаться дома одна, если я схожу в Мёлься? Мне он ничего не может сделать, пока Рой со мной.
      — Как раз за собакой-то он и охотится, — вздохнула мать. — Подожди хоть, пока люди начнут просыпаться. Но, по-моему, сегодня вам и вовсе не надо выходить.
      — Не сидеть же нам за семью запорами из-за какого-то чокнутого, названивающего по телефону! — ответил Томи.
      — Когда отец вернется домой, он сообщит об этом в полицию.
      — И тогда они уведут Роя.
      — Не увели же до сих пор.
      — Да, а вдруг они решат, что собака причиняет всем слишком большое беспокойство.
      — Я этого не думаю, — смягчившись, сказала мать. — Можешь отправиться с собакой в деревню к дяде Вилле. Хоть на неделю. Уж конечно, там ее примут. А отец с помощью полиции выяснит, кто это нам названивает. И если это какой-нибудь преступник, он будет наказан. Я налью тебе еще чаю.
      Они выпили по второй чашке. Томи выглянул наружу. Солнце заливало все вокруг ярким светом. Давно уже следовало быть в Мёлься. Лучшее время клева прошло.
      Бабушка Сааринен на склоне лет потеряла утренний сон. Вот и теперь она уже вышла во двор. Заслышав ее быстрые и легкие шаги, Рой подбежал к двери гаража и залаял.
      В присутствии других бабушка Сааринен делала вид, что терпеть не может собаку. Но на самом деле она любила Роя. Вот и сейчас она подошла к собаке, погладила ее и поставила перед ней миску с едой.
      Томи незаметно от матери пытался понаблюдать за гребнем гряды, но отсюда его было плохо видно. Все же Томи заметил, как ранние пташки — береговые ласточки — словно нарочно огибают один бугор на гряде. Тот самый, на котором несколько раз подозрительно шелохнулась рябина.
      — Скорее всего, это какой-нибудь шутник, — продолжала мать уже веселее. — Какой-нибудь молодой пакостник, который не понимает, как отвратительно то, что он делает. Мне думается, ему скоро надоест, и он прекратит свое вздорное приставанье.
      «А я таки уверен, что не прекратит», — подумал Томи.
      Рябина снова шелохнулась. Кто-то опирался о ее ствол и, наверное, переменил положение тела.
      Почему этот человек хочет убить Роя?
      Разумеется, он ненавидит собаку, которая укусила его тогда вечером в прихожей Саариненов. Но зачем он связался с ней?
      Если бы дело шло о человеке с дробовиком, Ярвинене, Томи еще мог бы хоть как-то понять его. Отместка за оскорбленное чувство собственного достоинства. Но ведь звонит-то кто-то неизвестный…
      Ну, а что, если это человек, который давно знает собаку? Который хочет ей отомстить? У Роя были две раны, когда он, скованный цепью, лежал тогда в лесной ложбине. Может, он, раненный, вырвался от своего истязателя и убежал. Но ведь этот человек знал, где искать собаку…
      Воображение Томи работало не переставая. Он отлично понимал, что из-за какого-нибудь пустяка никто не станет днями и неделями преследовать собаку. На это должна быть серьезная причина.
      Уж не убил ли кого этот человек, а Рой знает, где спрятан труп? Тогда этот человек должен бояться, что собака раскроет тайник. Тем более если там закопан, скажем, бывший хозяин Роя.
      — Тебе пора отправляться, пока утренний клев не кончился, — сказала мать.
      — Дело не к спеху. Вообще-то надо бы сходить на чердак да взять спиннинг. Может, захочется немного побросать, раз уж пойду в Мёлься.
      На верхнем этаже, в спальне, висел на стене отцовский бинокль.
      Как ни в чем не бывало Томи поднимался по лестнице. Он беззаботно посвистывал, хотя от напряжения весь дрожал. Сделав вид, будто из передней верхнего этажа прямиком направляется на чердак, он по пути прошмыгнул в спальню и взял бинокль.
      Из чердачного окна нельзя было как следует разглядеть гребень гряды. Смотреть приходилось снизу вверх. Другое дело — разглядывать берег. Когда Томи занял у окна удобную позицию среди игрушечных автомобилей и дорожных сумок и подкрутил окуляры бинокля по глазам, ему показалось, что он смотрит на гребень с расстояния в десять метров.
      Нашарив биноклем то место на бугре, Томи вздрогнул. Под рябиной, опираясь о ее ствол, сидел человек в голубой куртке и джинсах. Согнув ноги в коленях, он подтянул их к подбородку, а руки заложил за голову.
      Лица мужчины нельзя было разглядеть. Мешали пучки высокой, выжженной до желтизны травы и кепи с длинным козырьком, скрывавшее большую часть лица. Мужчина был бородатый, в темных очках.
      Так вот он, гонитель Роя. Томи был в этом уверен.
      Мужчина курил. Вот он бросил окурок и — об этом можно было догадаться по движению его ноги — затоптал в песок.
      Томи постарался хорошенько запомнить внешний облик незнакомца. Он рассмотрел его еще лучше, когда тот встал и отряхнул брюки. Мужчина был худой, довольно высокий и, по правде сказать, приятной наружности.
      «Я бы не стал биться об заклад, что этот человек — убийца, — подумал Томи. — Такой молодой…»
      Но кто же этот человек? Томи не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел его в здешних местах.
      Мужчина еще раз посмотрел в сторону дома Томи. Затем повернулся, спустился по гряде и исчез из поля зрения.
      Томи еще с минуту побыл на чердаке, чтобы унять бешеное биение сердца и отдышаться. Он дрожал с головы до ног быстрой, мелкой дрожью.
      Что же предпринять?
      «Если я расскажу матери об этом человеке на гряде, она хлопнется в обморок. Я и сам близок к этому. Если же расскажу Марке и бабушке Сааринен, то все равно через минуту это станет известно матери. Можно было бы поговорить с Ярвиненом, если б он был дома, но он уже отправился на работу».
      Ну, а с товарищами?
      В душе Томи боролись противоречивые чувства. Пожалуй, больше всего ему хотелось, чтобы его защитили. Конечно, он мог рассказать все матери, и они позвонили бы в полицию. Тогда дело решилось бы просто.
      Но от этого удерживал страх быть осмеянным. Что скажет полиция? Подумаешь, мол, какой-то чокнутый звонит о том, что ему не нравится их собака. Ну и что? Какое дело до этого полиции? В лучшем случае там напишут протокол и сунут в папку, посмеиваясь: вот слабонервные!
      К тому же действия полиции могут вспугнуть преследователя Роя, он исчезнет. И правду так никогда не удастся узнать.
      Столь же опасно было звать на помощь своих друзей, здешних и из домов-башен. Правда, они могут установить такой строгий караул, что тот человек ничего не сможет сделать. Но это его тоже спугнет.
      Кроме того — тут Томи остановился на третьей сверху ступеньке лестницы, ведущей на чердак, — он вдруг понял, что его заедает тщеславие.
      Важно разобраться в этой истории самостоятельно, без помощи других. Уже вечером он мог бы устроиться в каком-нибудь подходящем месте, чтобы следить за подступами к той рябине и определить, куда уходит мужчина. Тогда, может, и удастся что-нибудь выяснить.
      Со спиннингом в руке Томи спустился вниз.
      — Я вернусь, скорее всего, за полдень, часа в два.
      — Береги себя, — сказала мать. — А сегодня вечером, когда отец придет домой, или завтра утром, поговорим с ним. Я думаю, нам удастся как-нибудь с этим разобраться.
      С едой и рыболовными принадлежностями в руках Томи вышел из дому, захватил банку с червями, стоявшую на своем обычном месте у камня, и направился во двор к Саариненам. Рой выскочил ему навстречу.
      Бабушка Сааринен тут же воспользовалась случаем поворчать на собаку:
      — Из нее выйдет изрядный иждивенец, уж это точно. Она такого благородного происхождения, что простая еда ей не по вкусу! Вот и сейчас она не соизволила притронуться к плошке, хотя ей дали такого мясного супа, что впору хоть министру. Я хотела сама съесть вечером остатки, но все же отдала ей, и вот они тут, поглядите, пожалуйста.
      Бабушка указала на полную плошку с едой.
      — На земле не хватает продуктов питания для людей, а этот пес воротит нос от мясного супа, — продолжала бабушка. — Но ничего другого она не получит, во всяком случае, от меня.
      Томи подумал о кругах колбасы в пластиковой сумке, припасенных для собаки. Бабушка Сааринен наверняка оттаскала бы его за волосы, если бы узнала об этом. Но это останется тайной между ним и Роем. О мужских делах не положено кричать во все горло.
      И поэтому, спуская собаку с цепи, Томи вслух сказал:
      — Ничего, он все будет есть как миленький, пусть только побегает со мной целый день.
      — Тебя оштрафуют, если собака будет бегать без поводка! — крикнула бабушка им вслед, когда они уже прошли через задние ворота и направились к береговой гряде.
      По гряде Томи поднимался совсем тихо, собака не отходила от него ни на шаг. Не исключено, что их враг лишь укрылся на другой стороне гряды — поесть или вздремнуть, и они идут, как мышь в ловушку, прямо ему в лапы.
      Достигнув гребня, Томи шепотом приказал собаке лечь, а сам прополз последние метры так осторожно, как только мог.
      Из-за кустов можжевельника он посмотрел в сторону канавы.
      На самом гребне никого не было. Но он заметил человеческие следы. Они внезапно обрывались чуть ниже по склону гряды. У этого человека не было машины, иначе он поставил бы ее у развалин кирпичного завода или на дороге, пролегающей по фабричной территории. Видимо, он приходил на Окраину откуда-то издалека. Возможно, он больше не смел появляться в здешних краях на машине, которую многие видели и могли узнать.
      — Рой, ко мне!
      Собака стремительно подскочила к Томи. Они подошли к рябине. На песке вокруг нее были разбросаны окурки и спички, близ ствола Томи снова увидел следы. Отпечаток этих кед Томи уже знал: косая насечка, клеймо на каблуке. Да, это тот самый человек, который столкнулся с Роем в передней Саариненов.
      Томи осторожно огляделся вокруг. В лесной чаще по берегам канавы, казалось, ничего не изменилось. Человека там слышно не было. Доносились лишь голоса птиц, занятых своими утренними хлопотами.
      Мужчина, по-видимому, ушел своей дорогой.
      Они могли двинуться следом за ним. Но эта мысль не вдохновила Томи. Другое дело — следовать за мужчиной так, чтобы видеть все его движения. С самого начала. Сейчас его нигде не было, и на него можно было наткнуться где-нибудь там, далеко, — на болотах канавы Тиитинен или в лесах за ними.
      Томи, сидя под рябиной, посмотрел в сторону дома. Отсюда их дом просматривался, как хоккейное поле с лучших мест во Дворце спорта. Человек мог свободно следить за всем происходящим на дворе у них и у Саариненов. Если у него был бинокль, он при соответствующем освещении видел и то, что делается внутри.
      Было как-то неприятно думать, что этот человек знал об их жизни почти все. Среди прочего и то, что отца нет дома. А также то, что и у Саариненов нет никого из мужчин.
      Ну, сегодня-то вечером отец рано или поздно вернется и останется дома на весь конец недели. Отцу он расскажет об этом мужчине все. Вот тогда-то они и решат, как быть дальше.
      Томи уже хотел было продолжить свой путь, когда его взгляд упал на что-то блестящее. Он нагнулся и разгреб рукою песок.
      В его пальцах оказалось что-то твердое, металлическое. Боевой патрон. Короткий, совсем миниатюрный. Для мелкокалиберной винтовки или пистолета.
      Этот человек возился здесь с оружием, очевидно, заряжал его и обронил патрон.
      Может, он собирался убить Роя? Но собака в то время находилась в гараже и вышла оттуда лишь тогда, когда бабушка Сааринен уже встала и появилась во дворе. По-видимому, это и спасло собаку.
      Томи трясло. Любой из них там, во дворе, был хорошей мишенью для этого человека. С наступлением темноты они даже не задергивали занавески на окнах, обращенных во двор. И незнакомец смотрел отсюда в освещенные комнаты, словно в витрину магазина. И кто знает, может, смотрел сквозь прицел оружия.
      — Разумеется, он охотится за собакой, а не за людьми, — вслух произнес Томи, но ему не стало от этого легче. Да и к тому же, откуда знать, чего он добивается.
      Томи вспомнил, как весною на пасху, когда они гостили в Каяани, двое мужчин стреляли в полицейского. Во хмелю человек способен на все. Так, возможно, и этот был пьяницей, которого не лечили.
      Ловить рыбу расхотелось. Томи знал: и на берегу моря ему не избавиться от мысли, что человек с оружием может в любой момент возвратиться на гряду. То, что до этого утра представлялось таинственным и волнующим приключением, обернулось страшной угрозой. Томи посмотрел на часы. Сейчас семь утра. Отец придет не раньше семи вечера. Эти двенадцать часов казались Томи ужасающе долгими.
      — Знать бы, чего добивается этот тип, стало бы чуточку легче, — произнес Томи вслух и почесал шею Роя. — Может, и ты чувствуешь то же, что и я, но не умеешь сказать… Пошли!
      Он попытался успокоить себя тем, что с ним собака, и продолжал свой путь. Однако патрон в кармане заставлял его неотступно думать о человеке, который во что бы то ни стало хотел лишить Роя жизни. Может, этот человек опасается, как бы Рой не стал для него помехой? Может, он боится, что Рой отыщет тайник, который он выкопал? Должно быть, так. А что там, в тайнике?

      Прорыбачив все утро на скале, с которой в море свалилась большая ель, Томи добыл тридцать крупных окуней. Это было одно из его лучших мест для рыбалки, и он ревниво оберегал его. Окуни и без того собирались у ели, качавшейся на воде около отвесного склона скалы, а Томи еще и подкармливал их. Под водой, на еловых лапах, он подвесил большой мешок, полный мякины, зерна, крупы — всего того, что напихал в него дедушка Жестянщик. Все это сквозь редкую мешковину просачивалось в воду, и большие окуни сбивались в стайку около ели на утреннюю и вечернюю кормежку.
      Томи спустился с пойманной рыбой вниз, на камни. Это было нелегко, потому что под мышкой он нес еще собранный на скале хворост и обломки пней.
      — Осторожно, братец, — подбадривал он Роя, который шел следом за ним. — Мы оба бухнемся в воду, если ты будешь суетиться.
      На ту сторону скал они могли бы попасть гораздо легче, но там не было такого уединения. А здесь поросшие хвойными деревьями скалы стеной обрывались к морю, местность наверху была труднопроходимая, и поэтому сюда никто никогда не заглядывал. Все предпочитали правую сторону оконечности мыса — значительно более пологую и удобную, с маленькими клочками травы и лиственными деревьями. Был там и песчаный пляж. Горожане частенько наведывались туда.
      Однако Томи нравился здешний покой и одиночество. Отсюда города не было видно, и перед глазами простиралось лишь море с островами, а еще дальше — безбрежный простор. Весь городской шум оставался позади, по ту сторону скал. За возвышенностью тянулся заболоченный, пустынный на всем пространстве залива Тиитинен берег. По другую сторону канавы местность понемногу повышалась, и там уже начинались леса и обжитые места.
      Томи обернулся и посмотрел на Роя.
      — Ну как, держат тебя твои лапы? Ничего, дальше будет уже легче.
      Казалось, собака глядела на него укоризненно.
      — Ты даже не представляешь себе, в какой рай мы попадем, — сказал ей Томи. — И ты в конце концов полюбишь его.
      Перебравшись через большой гладкий валун, они подошли к широкой расщелине, где уже была земля, и на ней росли вперемежку ягель, вереск и какая-то низкая трава. Отсюда можно было без труда добраться до конечной цели прогулки — валуна, лежавшего у самой кромки воды.
      Томи окрестил это место Спиной кита. Это был его потайной уголок, где он загорал. Солнце пекло здесь в полдень так жарко, что подошвы ног горели, когда он снимал кеды.
      — Ну, что скажешь?
      Рой исследовал все вокруг: выпятившуюся из берега Спину кита, крутой и низкий бок скалы, похожее на пещеру углубление в подножии утеса, где даже в сухое лето из источника, укрытого где-то в недрах скал, струилась холодная вода. Собака обнюхала и принесенные Томи чурбаны для сиденья, и старое кострище на камнях прямо у воды. Здесь Томи и в сухую погоду осмеливался разжигать маленький костер, такой, который не давал искр. Это отец научил его, когда можно разжигать костер, а когда нельзя.
      «Самое худшее, что может натворить человек в глуши, — это побаловаться с огнем и устроить лесной пожар!» — говаривал отец.
      Нынешнее лето выдалось до того сухое, что, пожалуй, здесь — единственное место, где не страшно развести костер.
      Рой был вне себя от возбуждения, когда Томи ссыпал рыбу в неглубокую ямку между камнями сбоку возле Спины кита и достал из своего тайника обломок доски.
      — Я сперва разделаю рыбу и только потом поем, — сказал он собаке, вспарывая животы окуням и вычищая внутренности. — Если их не обработать, они протухнут через несколько часов.
      Со свежей рыбы чешуя сходила довольно легко, зато когда окуни подсыхали, она держалась так крепко, что рыбешку помельче приходилось выбрасывать, если она хоть день оставалась необработанной.
      Все необходимое для рыбалки у Томи было в пластиковой сумке. Немножко соли. Бумажный пакет для чешуи и потрохов. Он закопает этот пакет, поднимаясь наверх, под каким-нибудь деревом, где будет подходящая яма. Если за этим тайным местечком не ухаживать, через несколько недель здесь будет такая вонь от разложившихся потрохов, что сам леший шарахнется отсюда.
      Очищенную рыбу Томи положил в сумку и отнес ее в глубь пещеры, в заросли папоротника близ ручья. Там было прохладно, как в погребе. Томи потрогал бутылку лимонада, которую перед этим он положил в проточную воду. На ощупь бутылка была прохладная.
      — Сперва мы искупаемся, а потом поедим, да?
      Словно соглашаясь, Рой тявкнул.
      Томи разделся, расстелил брюки и рубашку на большом камне. Сверху положил часы. Они показывали половину первого.
      До возвращения отца домой остается шесть с половиной часов!
      Томи старался отогнать от себя все мысли, не связанные с рыбалкой. Но тем не менее они жили где-то в уголке его сознания, будто ловя первую же возможность овладеть им целиком.
      «Я больше не думаю об этом субчике на гряде», — сказал себе Томи и вошел в воду.
      Он уже проплыл два круга далеко от берега, прежде чем Рой соизволил войти в воду. Поначалу он только лаял на берегу и бегал взад-вперед по Спине кита. Томи, разумеется, знал, чего он боится. Каменистый берег был скользкий, и собака с трудом удерживала равновесие. Вот так же ей приходилось заставлять себя подниматься по лестницам многоэтажных домов вслед за Томи, когда тот разносил рекламы. Твердая гладкая поверхность не давала опоры ее лапам.
      Наконец Рой разбежался и прыгнул в воду.
      Он погрузился довольно глубоко. На поверхности оставались лишь голова и часть спины. Плавать он, конечно, умел. Но в такой жаркий день, как сегодня, просто наслаждался купанием.
      Томи выбрал из принесенного для костра хвороста толстую палку и бросил ее в воду. Рой с готовностью поплыл за палкой и яростно зарычал, когда Томи, нырнув, опередил его и кинул палку в другую сторону.
      Под конец Томи швырнул палку на берег, к подошве Спины кита, близ входа в пещеру.
      Вздыбившись из моря, словно штормовая волна, Рой охотно бросился за палкой, позабыв о том, что его лапы скользят по камням.
      Томи вышел из воды следом за собакой.
      — Теперь, старик, разведем небольшой костер, поджарим колбасу и обсохнем на солнце, — сказал мальчик, возвращаясь вместе с Роем на берег.
      Тонкие хворостины и несколько клочков лишайника вспыхнули, как порох, едва Томи чиркнул спичкой. Минуту спустя он сидел рядом с Роем у горящего костра. Собака ела колбасу сырой, а Томи поджаривал ее себе над огнем, насадив кусок на кончик прутика.
      Солнце припекало, миллионы лучей отражались от поверхности моря, и ветерок ласково обдувал кожу, сушил ее, словно мягкое полотенце. Здесь была благодать.
 
      Увидев красный пожарный автомобиль на своей улице, Томи сменил шаг на бег. Сумка с рыбой колотилась о его бедро, удочка бороздила дорогу, подымая пыль, но Томи ничего этого не замечал.
      Что там стряслось?
      Вблизи пожарного автомобиля толпился народ. У забора стояли велосипеды ребят, но их самих на улице не было видно.
      С трудом переводя дух, Томи вместе с Роем достиг угла кооператива. Отсюда он уже разглядел, что люди сгрудились не у их ворот, а у ворот Саариненов.
      Неужели пожар?
      Глядя в направлении дома Саариненов, Томи одновременно увидел береговую гряду. Ее гребень был черным от облепившей ее малышни.
      Бабушка Сааринен стояла во дворе у крыльца в окружении соседок. Среди них Томи увидел и свою мать. Все были взбудоражены, многие плакали.
      Томи в нерешительности остановился у ворот. Рой держался около него. Одна из продавщиц кооператива стояла в воротах.
      — Что случилось? — тихо спросил у нее Томи.
      — Сату утонула в канаве Тиитинен, — шепотом ответила девушка.
      Томи ухватился за столб забора. Ему казалось, что еще немного — и его голова лопнет от прилива крови. Все вокруг него кружилось.
      — Пожарники пытаются найти ее, — пояснила девушка. — Но она утонула четверть часа назад.
      — Откуда они знают это с такой точностью? — возразил Томи. — И то, что она утонула?
      — Дедушка Хилтунен слышал крик девочки за грядой. Но не сообразил сразу же поднять всех на ноги, а сказал об этом только сейчас, когда бабушка Сааринен пришла к нам в магазин и спросила, не видели ли мы Сату.
      Томи бросил удочку и рыбу у ворот. Затем они с Роем побежали через двор к задней калитке, а оттуда по лугу к береговой гряде.
      — Никому не разрешают спускаться вниз к канаве, — сказал кто-то из ребят, когда Томи, расталкивая их, устремился дальше.
      Пожарники прочесывали канаву вглубь. Один из них стоял на берегу с мегафоном в руке и радиотелефоном у бедра. Он показывал рукой чуть ли не под ноги себе и говорил людям, прочесывавшим канаву неподалеку от него:
      — Во всяком случае, следы детских башмаков ведут вот отсюда!
      Оглянувшись назад, пожарник увидел Томи.
      — А ну, ребята, сейчас же прочь отсюда! Здесь не место для любопытных!
      Эти слова едва дошли до сознания Томи. Было нечто другое, гораздо более значительное, чем этот человек и все люди по обеим сторонам гряды. Рядом с маленькими следами Сату — следы кед, на большой подошве которых косая насечка и, словно лев на марке, клеймо на каблуке.

      На мгновение у Томи зашлось дыхание. Пожарник снова сказал ему что-то, но он не слышал, а лишь остолбенело глядел на знакомые до ужаса следы рядом со следами, оставленными Сату.
      «Так неужели этот человек охотился за девочкой? Или Сату заметила его, и он захватил ее с собой?»
      Томи перевел взгляд с пожарников на гряду. Он видел следы Сату по крайней мере в трех местах. И рядом с ними отпечатки обуви преступника, таившегося за грядой.
      — Прочь отсюда, да поживее!
      Пожарник подумал, что Томи лишь исполняет его приказание, когда мальчик с собакой, миновав его, пошел вверх и наискосок по склону гряды. Томи безотрывно смотрел на следы кед на песке. Там, где трава стала погуще, следы исчезли.
      Неподалеку впереди канава подходила еще ближе к гряде, которая становилась в этом месте крутой, как стена, и отвесно падала вниз. Тут гнездились береговые ласточки. Сейчас они встревоженно носились в воздухе. Перед этим обрывом человек должен был снова подняться на гряду.
      Томи рассчитал правильно.
      Там, где кончался травянистый берег канавы, следы мужчины поднимались по песчаному пространству вверх на гряду. А на гребне снова появились следы Сату. Мужчина, несомненно, сам пронес девочку вверх по склону, а потом вновь заставил ее идти пешком.
      Томи взглянул на Роя. Морда собаки уже уткнулась в следы Сату.
      — Это Сату. Понимаешь, Сату! Ищи Сату!
      Собака в темпе направилась вдоль гребня прочь от Окраины, в направлении лугов и лесов, остававшихся по левую сторону канавы Тиитинен.
      Томи бегом бросился за ней.
 
      Множество мыслей копошилось в голове Томи, пока он бежал рысцой вслед за собакой. Мальчику казалось, что мысли растут, наслаиваются друг на друга и обволакивают все его существо разноцветными полотнищами.
      И самыми черными полотнищами были ужасающие картины судьбы Сату. Этот человек мог сделать с Сату что угодно. Томи не исключал и такой возможности, что где-нибудь на тропе Рой натолкнется на труп Сату.
      Томи в бессильной ярости сжимал кулаки.
      «Я убью этого негодяя, если он хоть пальцем тронул Сату. Эх, жаль у меня нет с собой ножа!»
      Нож остался в пластиковой сумке, которую Томи бросил у ворот дома Саариненов.
      Брюки у Томи были без ремня, и он мог носить нож только в сумке вместе с другими вещами.
      «Постарайся теперь успокоиться, — сказал себе Томи. — Нет ничего хуже, если сейчас все перемешается у тебя в котелке».
      Какой бы страх за судьбу девочки ни владел им, теперь на уме у него должно быть одно: погоня. Во всяком случае, следы девочки еще то и дело показывались на тропе. Но потеряй он самообладание — и ее не спасти, даже если сейчас она жива и здорова.
      «Спокойно, спокойно, — яростно твердил себе Томи. — Ты же всегда воображал, как тонко сможешь действовать во время опасности… И вот она пришла, опасность!».
      Его угнетали не только черные мысли, но и действительные заботы. Они навалились на него, тяжелые, как камни, и требовали немедленных действий.
      «Спешкой я все испорчу», — думал Томи, заставляя себя успокоиться.
      Рой остановился на том месте, где гребень гряды понижался. Канава Тиитинен поворачивала здесь направо. Сбегающая с гребня тропинка раздваивалась.
      Левое ответвление вело к земельным наделам, где и у них был участок под сахарной свеклой. Направо, поворачивая в сторону канавы, тропинка убегала через заболоченные луговые наделы в лес и тянулась по крайней мере до лесного озера Рубппо.
      Зимой озеро Руоппо превращалось в лыжную базу города. Местность там была холмистая, с сосновыми борами и довольно высокими горками. И совсем близко от старой избушки для лыжников. Между лесистыми гребнями холмов открытые низкие равнины, по большей части болотистые.
      Быть может, где-то там, близ озера Руоппо, и укрывался похититель Сату?
      Глядя на собаку, которая обнюхивала тропинку у развилки, Томи лихорадочно подсчитывал в уме: от города до озера Руоппо было около восьми километров. Отсюда, возможно, неполных семь. Если верно, что с момента исчезновения девочки, как говорили во дворе у Саариненов, прошло четверть часа, то похититель имеет лишь километр форы, от силы полтора. Сату не могла бежать. Мужчине пришлось нести девочку на руках.
      «Я наверняка настигну их, если они пошли в том направлении! Ну, а что если на дороге, которая идет мимо садовых участков, у похитителя стоит наготове автомобиль? В таком случае он уже мог уехать куда угодно».
      Рой пробежал несколько шагов по левому ответвлению тропинки, но затем вернулся обратно и снова стал обнюхивать место развилки.
      — Постарайся найти верную дорогу, — прошептал Томи. — От этого многое может зависеть…
      Теперь собака двинулась вправо. Пробежав совсем немного, она зарычала и прибавила ходу. В ее движениях появилась целеустремленность. Несмотря на это, Томи не чувствовал особой уверенности, пустившись бегом вслед за собакой. Его взгляд пытался отыскать на тропе те страшные отпечатки ног или различать маленькие следы Сату.
      Тем ли путем они пошли?
      Тропа здесь опускалась еще ниже, а камни и корни деревьев мешали движению. Томи бежал рядом с тропой. Его нога ступала по мягкой почве вересковой пустоши и оставляла на ней след, но ненадолго: примятая растительность снова выпрямлялась. По тем следам, которые оставлял сам Томи, невозможно было определить, какой обувью они впечатаны.
      Томи не спускал глаз с собаки.
      Действия Роя, по крайней мере на этом этапе преследования, представлялись убедительными.
      Рой бежал вперед, держа морду над самой землей, временами останавливался, возвращался на несколько шагов назад. Потом опять устремлялся вперед, и по его виду чувствовалось, что он уверенно ведет поиск.
      Но вот им встретилась первая болотистая ложбина. Томи остановился на краю болота. За кочкарником на той стороне росла осока. Она высохла и пожелтела. Там и сям посреди этого травостоя виднелись большие темные пятна. Это был высохший ил. Там, где тропа проходила по илу, Томи попытался рассмотреть следы человека, за которым он гнался.
      Насколько хватало глаз, сухая корка ила нигде не была раскрошена. Все углубления в ней были сделаны много дней, а то и недель тому назад.
      Разочарование и отчаяние порождали у Томи такое же ощущение, как чересчур быстрый спуск с большой крутизны на велосипеде без притормаживания. В ушах шумит. Грудную клетку будто сдавило. В висках стучит, корни волос пощипывает.
      Казалось, все стало ему ненавистным. Даже собака. Но больше всего собственное бессилие.
      Да, именно бессилие вызывало у него чувство ярости и унижения. К тому же он чувствовал себя виноватым. Если бы он бежал быстрее, они бы уже настигли похитителя. Услышали бы и увидели, по какой дороге двигается этот человек.
      «Ты теперь как загнанная в угол крыса, — в ярости говорил себе Томи. — Если бы ты регулярно выходил на прогулку и поднимал гири не в воображении, а на самом деле, тогда бы ты сегодня мог держать темп».
      Томи обвел взглядом болото. Лес вокруг него. Каменистый косогор по ту сторону. Он свистнул, подзывая к себе собаку.
      Рой прыгал по обе стороны тропы на том краю болота, пытаясь отыскать след.
      — Там ничего нет. Мы упустили их из-за того, что я слишком медленно бегу. — Томи чувствовал к себе отвращение.
      Собака взглянула на него. Затем повернулась и снова принялась обнюхивать кочкарник. Так как Томи продолжал стоять на месте, она через некоторое время повернулась к нему и взвизгнула.
      Томи побрел назад к концу тропы, с которой они только что сошли, и захлюпал по болоту. Рой поскуливал на той стороне болота.
      Чего же добивалась собака?
      Томи остановился. Поскуливание Роя перешло в визг.
      Наверняка стоило пойти посмотреть, что там.
      С трудом перебравшись на другую сторону болота, Томи увидел два следа, довольно далеко от тропы, справа от нее. Одни следы были маленькие, оставленные детскими ботинками, другие большими, с косой насечкой.
      Последние метры Томи пробежал бегом и крепко обнял собаку.
      — Молодец, дружок, — поощряюще сказал он тихим голосом. — К счастью, ты достаточно настойчив даже тогда, когда я падаю духом.
      По следам было видно, что мужчина обогнул болото, возможно опасаясь, что оно слишком топкое. Вероятно, ему пришлось взять девочку на руки. Во всяком случае, на краю болота следов Сату больше не было видно. Но их не было видно и на каменистом склоне ложбины.
      Здесь, у подошвы склона, на покрытой хвойными иголками и низким ягелем земле виднелись глубоко врезавшиеся в почву маленькие следы. Похоже, мужчина тащил за собой Сату и ножки девочки содрали ягель с поверхности земли.
      Томи остановился одновременно с Роем. На большом камне среди высокой засохшей травы и вереска что-то желтело. Это была лента из косички Сату.
      Томи нагнулся, поднял ленту и сунул ее в карман. Другой рукой он погладил Роя по шее.
      — Идем дальше. Где Сату?
      Собака, вытянув хвост, двинулась вверх по склону. Томи последовал за ней.

      После крутого склона тропа с километр вела по гребню, поросшему вереском. Она была хорошо утоптана, и Томи до самого конца гребня бежал изо всех сил, каждую минуту ожидая, что нагонит тех, кто шел впереди. Судя по следам, мужчина нес Сату на руках, и это, естественно, замедляло его продвижение.
      Гребень стал суживаться и постепенно понижаться. В гуще сосен начали попадаться ели и лиственные деревья. По обеим сторонам возвышенности простирались топи.
      Впереди топи смыкались в одно болото. Идти по нему пришлось с полкилометра или чуть побольше. И тогда Томи увидел: по ту сторону болота высокий мужчина в куртке и джинсах нес девочку к твердой земле.
      — Рой, ко мне!
      Собака, будто недоумевая, посмотрела на Томи. Потом — на следы, по которым они гнались. Потом снова на Томи. И, понурясь, вернулась к мальчику.
      — Лежать!
      Рой лег. Томи и сам пригнулся. Густой подлесок скрывал его от глаз впереди идущих.
      Томи лихорадочно думал, как быть. Во всяком случае, он не осмеливался тут же отправиться в болото вдогонку за мужчиной. Если тот и не оглядывался назад, то девочка, которую он нес на руках, сразу бы заметила их и обязательно позвала на помощь.
      Это был последний болотистый участок на их пути. А дальше, по ту сторону канавы, начинались уже окрестности озера Руоппо — ближайшие подступы к лыжной базе. Мужчине с девочкой оставалось пройти до избушки лыжников два километра. Это устраивало Томи. Он был уверен, что ему удастся догнать их.
      Ну, а дальше что?
      Вероятно, у мужчины возле избушки лыжников стоит наготове автомобиль. Он может увезти Сату куда угодно. И с девочкой может случиться что угодно. Прежде чем Томи доберется обратно до города, у похитителя будет в запасе семьдесят — восемьдесят километров.
      Томи совсем забыл о собаке. Вероятно поэтому, мельком взглянув на Роя, Томи будто не увидел его. Потом зрение вернулось. Появились очертания: голова, лапы, грудь.
      Когда взгляд Томи упал на заклепки на ошейнике собаки и отраженный ими солнечный свет блеснул ему в глаза, Томи вдруг понял, что надо делать.
      На стоящей перед ним березе кора местами отслоилась от ствола и свернулась завитками. Томи потянул за завиток и оторвал лоскут сантиметров двадцать длиной.
      Карандаша у него не было. Эх, как бы пригодился ему сейчас нож! В голове Томи мелькнуло мудрое старое правило: без ножа и без спичек мужчине лучше в лес не ходить. Но что пользы в запоздалых сожалениях?
      В кармане у него была коробка из-под блесен. Дядя Эркки — сам заядлый рыболов — к каждому рождеству присылал из Лахти несколько блесен.
      Томи достал коробку из кармана, открыл пластмассовую крышку и вынул черно-белую блесну с двумя парами крепких крючков. Он как можно сильнее сжал пальцами крючок и принялся выцарапывать буквы на куске бересты.
      Выводить буквы крючком было трудновато. Крючок скорее рвал, чем резал внутреннюю поверхность бересты. В конце концов на бересте кое-как одно за другим запечатлелись слова: «Полицию. Озеро Руоппо».
      Нацарапав последнюю букву «о», Томи поспешно сунул блесну обратно в коробку и положил коробку в карман. Одновременно он смотрел сквозь ветви березы на середину болота. Мужчина с Сату пытался перебраться через канаву.
      «Время еще терпит, — сдерживал себя Томи. — Я еще успею сделать все, что нужно». Он достал из кармана желтую ленту Сату и один ее конец крепко-накрепко привязал к ошейнику собаки. Затем аккуратно обмотал бересту лентой, второй конец которой тоже прикрепил к ошейнику. Если Марке хоть мельком увидит собаку, она наверняка заметит ленту из косички Сату.
      Ну, а если Марке не увидит?
      Томи с минуту раздумывал. Затем его осенило.
      Он быстро снял с руки часы и также прикрепил их к ошейнику. Теперь на Роя обратит внимание всякий, кто увидит его.
      — Домой, к Марке! К Марке! Быстро! Ну, пошел!
      На короткое мгновение, пока собака поднималась с земли, Томи испытал страх, что она побежит вслед за Сату и незнакомцем. Потом, увидев, как целеустремленно Рой направился к тропе, которой они пришли, мальчик мысленно попросил у собаки прощения за недоверие к ней.
      — Теперь все зависит от того, сумеет ли Рой привлечь к себе внимание, — вполголоса пробормотал Томи.
      А сам он поднялся с кочки и, пригнувшись, стал наблюдать из-за березы, что происходит впереди. Мужчина с девочкой совершал свой переход через болото очень медленно. Ему предстояло преодолеть глубокое ответвление канавы Тиитинен, и он несколько раз возвращался обратно — берега канавы совсем раскисли. Только через полчаса, после нескольких неудачных попыток, мужчина отыскал место, где он с Сату смог перебраться на другую сторону канавы. Томи совершенно спокойно наблюдал за их продвижением. И лишь когда преследуемый скрылся из виду, он двинулся вперед. Мальчик рисковал быть замеченным, если, случаем, мужчина присядет где-нибудь там, на вересковой пустоши, и оглянется назад, на болото. Но Томи был вынужден пойти на риск: другого пути через болото не было.
      Он обогнул купу берез в том месте, где похититель исчез в лесу вместе с Сату.
 
      Поднимаясь от болота к вересковой пустоши, прилегающей к озеру, Томи был готов к тому, что мужчина может караулить его за любым кустом. Но мужчины и Сату нигде не было видно. Выбежав по их следам на тропу, Томи вдруг сообразил, что существует еще большая опасность: двигаясь вдоль дороги на лыжную базу, мужчина может поспеть к своему автомобилю так быстро, что никто не сумеет помешать ему. И тогда Сату полностью окажется во власти похитителя.
      Томи прибавил шагу, хотя и запыхался, пересекая болото. Он винил себя в том, что слишком поздно послал Роя за помощью. Это следовало сделать сразу после того, как он нашел ленту из косички Сату. Тогда полиция успела бы. А теперь мужчина, скорее всего, выйдет из этого поединка победителем.
      Но чего, собственно, он хотел от девочки?
      В этот момент, как будто в ответ на вопрос Гоми, откуда-то спереди раздался детский крик.
      Томи остановился, прислушиваясь.
      Да, это была Сату. Девочка кричала от страха и боли.
      Томи бросился на крик.
      Мужчина мог услышать топот его ног, но в слепой ярости и тревоге Томи продолжал быстро бежать рядом с тропой.
      Впереди были лесопосадки — густая поросль двухметровых сосен. Деревца стояли чуть ли не вплотную друг к другу, и тропа делала здесь петли, словно распустившийся клубок ниток. Томи был вынужден сбавить ход.
      Это спасло его, иначе он угодил бы прямо в лапы похитителя детей.
      Лесопосадки кончились так же внезапно, как и начались, и за ними была обширная пустынная пожога. По тропе, посередине пожоги, мужчина тащил Сату за волосы.
      На мгновение Томи остолбенел от этого зрелища, его тело словно налилось цементом.

      Люди, собравшиеся во дворе дома Саариненов, увидели, как Марке спускается с береговой гряды вместе с только что прибывшим старшим констеблем.
      — Тело Сату нашли в канаве, — авторитетно заявил кто-то.
      Все вытянули шеи, высматривая, не идут ли между столпившимися на гряде зеваками люди с носилками. Во дворе началась настоящая давка. Второй автомобиль с аквалангистами, остановившийся на улице перед домом, поднял на ноги всех жителей Окраины. Люди выражали сочувствие матери и бабушке Сааринен, предлагали свою помощь. Были и такие, которые пришли из простого любопытства.
      Прибытие полицейской машины вызвало у людей множество новых вопросов. Собравшиеся не знали, что по тревоге вместе с пожарниками на место любого происшествия всегда приезжает и полиция. Поэтому им оставалось только пускаться в догадки, что все это означает и уж не пахнет ли тут преступлением.
      Не обращая внимания на любопытные взгляды, рослый деловой с виду старший констебль протолкался сквозь толпу к тропе, ведущей на гряду, и вернулся оттуда вместе с Марке.
      — Уж не подозревают ли они, что Марке сама утопила ребенка? — произнес чей-то женский голос. — Но это, скорее, похоже на Пааво — такая у него слава.
      — Не болтай вздора! — горячо возразил женщине сосед. — Нельзя судить о Марке по тому, какой негодяй у нее муж. Да и о самом Пааво нет ни слуху ни духу вот уже полтора года.
      — Да ты и сама не смогла бы ухаживать за своим ребенком лучше, чем Марке и бабушка Сааринен ухаживали за Сату, — заметил другой.
      — Да ведь трупа-то оттуда не несут, — проговорил какой-то старик, стоявший у задней калитки.
      Толпа мешала полицейскому и Марке пройти ко двору.
      Лицо у Марке было заплаканное, в волосах застряли мелкие веточки и засохшие ивовые листочки. Ведь с горя она как помешанная бегала взад и вперед вдоль канавы, пытаясь отыскать свою дочку. Однако направление последнего следа на берегу канавы обмануло и Марке: как и все, она пристально разглядывала траву по эту сторону береговой гряды, и ей не пришло в голову взобраться на гряду и искать следы девочки по ту сторону. Их и вообще едва ли можно было обнаружить: любопытствующие истоптали весь берег.
      — Посторонитесь немного, — строго сказал старший констебль, и толпа расступилась перед ним и Марке.
      Они прошли через двор к крыльцу Саариненов и, поднявшись по ступенькам, исчезли в доме.
      — Чего это они?
      — Эй вы там, кто поближе, заглянули бы хоть в окошко, — сказал стоявший посреди двора Паршивец Хилтунен. — Есть же среди вас шустрые ребята! Влезли бы на плечи друг дружке или на пожарную лестницу…
      — Это неприлично — подходить к окну и заглядывать внутрь, — возразил заведующий кооперативом.
      — Да ведь случай-то какой… — проскрипел Хилтунен. — Уж очень хочется знать, что они там замышляют.
      Разговор прервался, когда большая овчарка бегом спустилась по береговой гряде и по тропе направилась прямо во двор.
      — Осторожно, — проговорил кто-то. — Это может быть злая собака.
      Рой вбежал во двор и остановился у ворот. Он нерешительно глядел на толпу. Затем все-таки двинулся вперед.
      — Это собака соседского мальчика Туомо, — сказал заведующий кооперативом. — Она ночует в гараже Саариненов.
      — Наверное, она и теперь хочет туда войти.
      Человек, стоящий ближе всех к гаражу, открыл двери гаража. Все быстро отодвинулись, освобождая проход собаке.
      — Будьте осторожны. Уж кусаться-то она умеет! — сказал Паршивец Хилтунен. — Она чуть было не загрызла насмерть медвежатницу Халонена.
      — Но ведь та первая набросилась на собаку Туомо, — заметил стоявший близ ворот парень, — но если ты, Хилтунен, так уж боишься, полезай на крышу. Там ты будешь в безопасности. Собаки не летают.
      — А отсюда тебя будет сопровождать эскорт, — добавил другой мужчина.
      Он имел в виду второй полицейский автомобиль, который только что прибыл и въезжал задом во двор Саариненов.
      Чтобы пробиться сквозь толпу, шофер полицейского автомобиля пустил в ход сирену. Это подействовало незамедлительно: люди расступились. Машина медленно въехала во двор.
      Протискивание машины сквозь толпу и вой сирены, видимо, подействовали и на собаку. Она немного помедлила, посмотрела на въезжающий задом автомобиль и повернула к гаражу.
      В тот самый момент, когда собака переступила порог гаража, люди, с недоверием глядевшие на нее, захлопнули его двери.
 
      Сату была девочка с характером и легко приходила в ярость. Томи хорошо знал это. Теперь и человек на пожоге испытывал на себе норов девочки. Сату царапала ногтями его лицо и шею, хотя похититель и старался нести ее, оттягивая за волосы подальше от себя.
      Внезапно мужчина громко застонал и выругался. Выпустив девочку из рук, он поднял левую кисть к лицу. Видимо, Сату укусила его своими крепкими зубками.
      Девочка тут же бросилась бежать. Мужчина догнал ее, но на этот раз не схватил, а ударил ладонью так, что Сату упала в кусты вереска.
      Томи вышел из остолбенения. Он быстро нагнулся и схватил лежащий на краю тропы камень.
      Он уже замахнулся, чтобы швырнуть камень, но в последний момент одумался, опустил руку и отступил на два шага назад в молодой сосняк.
      «Ты ничего не добьешься, если позволишь, чтобы тебя захлестнула ярость, — твердил ему рассудок. — Что толку швыряться камнями? Неужели ты хочешь лишить Сату последней возможности спастись? Только хладнокровие и самообладание помогут тебе одолеть этого человека.
      А может, ты вообразил себя Давидом, сражающимся с Голиафом?» — язвительно вопрошал голос рассудка.
      Томи взял себя в руки и принялся сосредоточенно рассматривать лежащую перед ним местность. Тропа, пересекая пожогу, продолжалась далее вдоль высоченного гребня. Она широкой дугой поворачивала вправо, а потом круто брала влево и заканчивалась близ лыжной базы на вершине холма, где был сооружен трамплин. Шоссе к озеру Руоппо проходило слева, от сухих ровных вересковых пустошей. Если бы он нашел в себе смелость рискнуть и пойти прямиком, он бы добрался скорее, чем мужчина с девочкой.
      Куда мужчина свернет с тропы?
      По правую сторону озера Руоппо тянулся лишь заболоченный берег моря. Если бы мужчину где-нибудь ждала моторная лодка, он бы не отправился к морю этой дорогой. Он привел бы лодку куда-нибудь поближе — в Мёлься или залив Тиитинен.
      Единственно разумным было предположить, что мужчину ждет машина.
      Уверившись, что правильно разгадал замысел похитителя, Томи тотчас отправился в путь по левой стороне пожоги.
      Теперь ему не обязательно следить за продвижением впереди идущих и стараться ступать так, чтобы его шагов не было слышно. Самое важное сейчас — поскорее добраться до цели. Томи бежал хорошей рысцой, но не настолько быстро, чтобы раньше времени выбиться из сил. На бегу нужно было постоянно думать. Точно выдерживать направление. Стараться не налететь на камень или на пень. Обдумывать решения, которые он примет в ближайшие минуты.
      Досадно только, что он расстался с часами. Точно знать время было сейчас необходимо. Да и на душе стало бы спокойней. Томи не мог сказать, прошло ли с момента его расставания с Роем десять минут, полчаса или час. Какую часть пути домой пробежала собака? И привлечет ли она к себе чье-нибудь внимание на Окраине, где ищут пропавшего ребенка?
      Лишь бы только Марке увидела ленту из косички Сату, тогда бы она поняла. Но где будет Марке в то время, когда собака прибежит домой?
      А полицейские? Успеют ли они добраться до озера, чтобы упредить отъезд похитителя?

      Прибытие второго полицейского автомобиля еще более сгустило напряженную атмосферу во дворе дома Саариненов. Теперь люди стали перешептываться, задавать друг другу самые невероятные вопросы.
      — Может, они нашли в канаве труп девочки и собираются незаметно увезти его?
      — Они не захотят никому его показывать, если исчезновение Сату связано с преступлением.
      Каких только «экспертов» тут не было, и каждый высказывал свои соображения. И если кто краем уха слышал какие-либо предположения, тут же передавал их дальше как «истинную правду». Да, мол, он слышал это собственными ушами «из достоверных источников».
      Когда полицейские въехали во двор, люди перестали заглядывать в окна.
      Полицейские открыли дверцы своих автомобилей, но продолжали сидеть на местах. Наконец после долгого ожидания, показавшегося вечностью, на крыльце появился тот самый расторопный старший констебль. Он что-то держал в руках — что именно, стоявшие в отдалении люди не могли рассмотреть. Полицейский направился к машине, задом въехавшей во двор, показывая это что-то людям вокруг и разговаривая с ними.
      — У него фотография Сату, — прошел шепот по толпе.
      По-видимому, так оно и было, ибо старший констебль взял из машины микрофон и стал перечислять приметы Сату не то полицейским, сидящим в другом автомобиле, не то тем, с кем у него была радиосвязь.
      Тут из дому вышли и бабушка Сааринен с Марке. Бабушка осталась на крыльце, а Марке направилась к задним воротам.
      — Стоит ли тебе снова идти туда, к канаве, — усталым голосом проговорила бабушка. — Никто же не знает, может, она пропала в другом месте.
      — Все-таки схожу, — сказала Марке. — Не могу сидеть на одном месте.
      Люди, стоявшие ближе всех к гаражу, вздрогнули от шума, который подняла за стеной собака. Уж не взбесилась ли она?
      Старший констебль глянул в направлении гаража и наморщил лоб. Затем он снова сунул голову в автомобиль и продолжал диктовать радиограмму.
      Марке была единственной, кто не обратил внимания на собаку. Бледная, сгорбившаяся, как старуха, она прошла через двор к задним воротам. Люди расступались перед ней, безмолвные, не в силах сказать ей слово утешения.
      — Ты хоть далеко-то не заходи! — крикнула бабушка невестке с крыльца.
      — Ладно, — кивнула Марке. — Небось они скажут, если девочка найдется где-нибудь в другом месте.
      В этот момент толпившиеся возле гаража люди испуганно вскрикнули и уставились на его единственное окошко.
      Стекла зазвенели и посыпались на землю. Оконная рама была выбита из проема. Огромная, похожая на волка овчарка выпрыгнула наружу следом за упавшей рамой.
      — Господи боже, она прется прямо сквозь стену! — истерически закричала женщина, стоявшая у угла гаража.
      Вышколенные полицейские мигом выскочили из автомобиля. Они не знали, откуда грозит опасность, но были готовы отразить ее, в чем бы она ни состояла.
      Однако собака и не подумала бросаться на кого-либо — в несколько прыжков она оказалась рядом с Марке.
      Возможно, полицейские превратно истолковали бы рывок собаки к Марке, если бы молодая женщина сама не обняла ее за шею и, прильнув к ней, не разразилась бы слезами. И вдруг ошейник собаки чем-то привлек внимание Марке. Она подняла голову. Ее рука потянулась к желтой ленте.
      — Господин старший констебль Юрьеля!
      Полицейские гурьбой кинулись к Марке и собаке.
 
      Томи добежал до места, где лес был сильно разрежен. Завершающих работ после порубки здесь еще не производили — повсюду валялись верхушки деревьев и сучья. Они мешали бежать, так как под ними прятались предательские пни. Продвижение вперед замедлилось.
      В конце концов какой смысл бежать напрямик? А вдруг он ошибся: выбрал не то направление и неверно определил расстояние? Похититель со своей жертвой, возможно, уже приближается к автомобилю, и Томи услышит лишь, как он отъедет.
      Для верности Томи решил взять чуть правее. Не было смысла выходить на шоссе слишком далеко от лыжной базы, если, конечно, он вообще на правильном пути и добежит до шоссе.
      Его уверенность поколебалась. Он сильно устал, вспотел, чувствовал колотье в боках. Дыхание его стало прерывистым — он задыхался.
      К счастью, лесосека кончилась.
      Томи остановился, несколько раз глубоко вздохнул и прислушался. Шума автомобиля не было слышно.
      «Значит, я первый добрался до места, — торжествовал Томи. — Хорошо, что я так сильно спрямил свой путь… Его еще нет… Я бы, конечно, услышал, если бы он уже ехал по шоссе… Да и пыль, наверное, еще была бы видна…»
      Он побежал вперед, прямо к дороге.
      Дорога, извиваясь, вела от шоссе к лыжной базе. Зимой ее расчищали, посыпали песком, и она была довольно широкая, в две колеи. Летом, скорее, походила на тропу.
      Томи не останавливался. Убедившись, что на дороге иных следов, кроме автомобильных, не было, он повернулся и пустился бегом к избушке. Не по дороге, а вдоль линии электропередачи по тропе, по обеим сторонам которой рос низкий березняк, ивы, кипрей, а на самых сухих местах можжевельник.
      Он разом увидел избушку лыжников, «пикап» и похитителя с его жертвой. Конец пути мужчина проделал очень быстро и вышел, неся Сату на плече, прямо позади горки для катания на лыжах. Тропа там шла по горному кряжу, на котором почти не было деревьев, и на фоне неба против солнца мужчина виднелся смутным силуэтом. Он почти бежал, то и дело оглядываясь назад.
      Топот ног Томи по краю пожоги все-таки достиг ушей преступника, и он наддал ходу.
      Томи перебежал через дорогу. От него до автомобиля было всего лишь метров сто, до избушки лыжников метров четыреста, до горки для спуска на лыжах примерно столько же. В его распоряжении оставалось три-четыре минуты, чтобы что-то предпринять. Но что именно?
      По обочинам дороги рос сосняк высотой в человеческий рост. Под его прикрытием Томи удалось добраться до автомобиля так, что спускающийся с гряды мужчина не заметил его. Он на каждом шагу высматривал куда ступить, и это поглощало все его внимание.
      Когда Томи остановился у автомобиля, мужчина уже успел пройти половину спуска. Скоро идти ему станет легче, и он взглянет сюда, в сторону своей машины.
      На какое-то мгновение, когда дыхание Томи выровнялось, ему послышался откуда-то издалека на дороге шум мотора, но эта надежда тотчас угасла. Затаив дыхание, Томи напряженно прислушивался, но не уловил больше никаких звуков в том направлении.
      Мужчине, видимо, тоже стало трудно идти. Сквозь окна автомобиля Томи видел, как похититель спустил с плеча Сату и убавил шаг. Он был вынужден держать девочку за руку, чтобы она шла за ним.
      Теперь необходимо что-то предпринять — и безотлагательно.
      Томи скользнул взглядом по грязному серому «пикапу», и его словно током ударило: он сообразил, что можно сделать.
      Томи шагнул вплотную к автомобилю и наклонился к переднему колесу. Его пальцы не смогли повернуть предохранительный колпачок ниппеля, и на какое-то мгновение его охватил страх. Колпачок был то ли завернут слишком туго, то ли забит грязью и песком.
      Но вот колпачок повернулся. Пальцы Томи дрожали, пока он отвинчивал его. Однако, несмотря на нервное напряжение и волнение, в душе Томи росла надежда. Или нечто большее. В этот момент он чувствовал себя победителем. Злодей не успеет добраться до машины прежде, чем по крайней мере две шины будут спущены.
      Наконец колпачок полностью отвинтился.
      Томи швырнул его за спину и протянул руку, чтобы вывернуть ниппель. Он был так взбудоражен, что уже схватил пальцами головку ниппеля и тут только сообразил, что автомобильный ниппель не такой, как у велосипеда. Конечно, нет. Он сам много раз накачивал шины отцовского автомобиля.
      Томи подобрал с дороги сучок и нажал им на головку ниппеля. Слушая шипение выходящего из шины воздуха, он подумал, что, по-видимому, все-таки проиграл игру. До прихода мужчины он успеет выпустить воздух в лучшем случае лишь из одной шины, и тот сможет за несколько минут поставить на место спущенного запасное колесо.
      Рыдания рвались из его груди, стесняло дыхание. Слепая ярость нагнетала кровь в мозг так, что казалось, было слышно, как она бурлит. Томи низко пригнулся и прилег щекой к гравию на обочине. Из-под автомобиля он увидел, что мужчина волочет за собой Сату уже по эту сторону избушки лыжников.
      Взгляд Томи отчаянно блуждал по обочине дороги возле автомобиля. Обычно повсюду у дороги бывает полно бутылок, но теперь, когда бутылка понадобилась, не видно ни одной.
      Взгляд Томи остановился на крепком сосновом суку, валявшемся в трех-четырех метрах от него. Сук уже давно отломился от дерева. Вся шкурка сошла с него. Он был серый, почти цвета кости, но тверд, как сталь. Об этом можно было судить по его сухой, блестящей поверхности.
      На суку было несколько острых, как шипы, обломанных отростков.
      Томи вскочил, схватил в руки сук и приставил крепкий короткий шип к боку покрышки. Шип был острый. Когда Томи изо всей силы ударил по суку ногой, шип сразу вонзился в бок старой, изношенной покрышки. И словно выстрел раздался — с таким шумом вышел из нее воздух. Бок покрышки разорвался. Перед автомобиля начал оседать.
      Томи выдернул сук из покрышки и выпрямился. Мужчина увидел его, когда Томи двинулся к заднему колесу.
      — Эй! Это еще что такое?
      Мужчина отпустил Сату и бегом бросился к машине. Их разделяло метров двести пятьдесят.
      Томи напрягся, оцепенел, но заставил себя не глядеть на мужчину. Он пытался проколоть вторую шину. От этого теперь зависело все.
      Острый конец сука пришелся прямо посередине шины. Томи передвинул его ближе к ободу. Там шина была тоньше — ее легче проткнуть.
      — Ах ты, дрянной мальчишка!
      Томи не очень удачно ударил ногой по суку, но шип все же вонзился в покрышку. А покрышки у «пикапа» были, конечно, столь же старые, как и он сам, стертые до гладкости, чуть ли не до самого корда.
      Мужчина понял смысл происходящего. Вероятно, он даже слышал шипение воздуха. К тому же эта покрышка, опорожняясь, издавала звук, похожий на писк.
      — Я убью тебя!
      Томи пустился в бегство через посадки молодого сосняка. На ходу он крикнул стоящей на месте девочке:
      — Беги, Сату! Беги скорее!
      Мужчина остановился, с минуту поколебался, затем все же припустился следом за Томи. Вероятно, он полагал, что девочку-то все равно поймает, если даже она и побежит. А может, им овладела слепая жажда мести, и он решил догнать мальчишку во что бы то ни стало.

      Томи бежал через лесопосадки, и ветки сосенок хлестали его по лицу. На этот раз скорость его ногам придавал страх. Оглянувшись назад, он успел заметить такое, отчего прямо-таки полетел как на крыльях. Во-первых, мужчина сжимал в руке пистолет, а во-вторых, Томи узнал его, ибо теперь на мужчине не было темных очков. Это был Пааво Сааринен, отец Сату, объявленный в розыске преступник, совершивший бог знает что — его даже подозревали в убийстве. Местные жители говорили о нем шепотом, до того чудовищная была у него репутация. Буйный, своевольный, Пааво бил Марке, и она не захотела жить с ним. Тогда Пааво поклялся отомстить ей.
      Выстрел эхом разнесся по всему сосняку. Томи сделал крутой поворот. Затем другой.
      Снова раздался выстрел.
      Опять промах, хотя преступник стрелял не с такого уж большого расстояния. Томи оглянулся. Его преследователь колотил рукояткой пистолета по ладони. Как видно, у него что-то не ладилось.
      Ругательство Пааво прозвучало так громко, словно он был совсем близко. Он сунул пистолет в карман и бросился за Томи.
      В этот момент Томи упал.
      Он слишком долго глядел назад. Повернувшись вперед, он увидел поросшие брусникой кочки и попытался повыше поднять ногу, чтобы перепрыгнуть через них. Это ему удалось, но потом он неожиданно задел ногой за высокую кочку и упал на бок.
      Пааво позади него издал торжествующий крик:
      — Ну, теперь ты у меня попляшешь, щенок!
      Томи все-таки успел вскочить и побежать. Но ему не удалось набрать достаточной скорости. Шаги Пааво раздались совсем близко, и он ухватил Томи за шиворот.
      Послышался треск разрываемой материи. И одновременно другой звук — яростное рычание. Чье-то тяжелое тело отчаянными скачками летело навстречу Томи и, миновав его, слегка задело за щеку. Мощные челюсти сомкнулись на руке, ухватившейся за куртку Томи.
      С криком боли Пааво грохнулся на спину в кочкарник под тяжестью бросившегося на него Роя.
      Томи окружили люди. Суровые с виду дюжие полицейские, с быстрыми и энергичными движениями, подоспевшие на помощь Рою. Еще мгновение, и Пааво Сааринен был обезоружен. На его запястьях щелкнули наручники.
      Юрьеля, старший констебль, преподававший у них в школе физкультуру, крепко обнял Томи за плечи:
      — Ну как, мальчуган, ты не пострадал?
      — Нет… — все еще задыхаясь, ответил Томи. — Мне бы крышка, если бы вы не подоспели.
      Юрьеля смотрел на него теплым дружеским взглядом, в котором сквозила добрая улыбка.
 
      — Мы пришли, когда нас позвали. Ты и Рой хорошо поработали.
      Томи вдруг стало стыдно — ведь он начисто забыл о Сату.
      — А где Сату? Нужно найти ее. Она бросилась в другую сторону, когда Пааво погнался за мной.
      Взгляд Юрьели заставил Томи обернуться. Марке и Сату рука об руку торопились к ним от дороги.
      — В ту сторону побежали ребята из другого автомобиля, — объяснил старший констебль. — Правда, сначала и мы устремились туда, но потом Рой учуял твой запах и привел нас сюда. Как раз перед тем, как раздались выстрелы.
      Томи вспомнил, как ему послышался шум мотора автомобиля.
      — Значит, вы оставили там автомобиль и пришли пешком? Я слышал шум автомобиля несколько минут назад.
      — Верно… Хотя мы и старались не шуметь — рассчитывали нагрянуть внезапно. Госпожа Марке догадалась, что все это затеял ее бывший муж, и мы предполагали, что при нем есть оружие. Его уже ждет приговор в Швеции за убийство, а то и за два.
      Но вот прибежали и Марке с Сату. Томи застеснялся, когда Марке обняла его, но решил, что выдержит и это.
      Тут к ним подскочил Рой. Собака до сих пор кружила вокруг Пааво Сааринена, словно сомневаясь, что люди смогут справиться с врагом Томи. И подбежала к хозяину, лишь когда полицейские повели Сааринена к автомобилю.
      Сату просилась на руки к Томи. Марке пыталась возражать, но Томи донес девочку до дороги. Он ведь и прежде брал ее на руки.
      — Садись ко мне на закорки, поиграем в лошадку!
      Сату с восторгом согласилась.
      Так ее легче было нести и одновременно разговаривать. У каждого набралось много вопросов. Томи пришлось несколько раз повторить свой рассказ.

      Вся Окраина чернела людьми, когда Юрьеля привез домой их всех — Марке, Сату, Томи и Роя. Местные ребята вместе с ребятами из домов-башен сбились в единую ватагу. Весть уже разнеслась повсюду, и люди были в курсе происшедшего. Когда Томи вылезал из полицейского автомобиля, его встретили аплодисментами.
      Томи страшно смущался.
      К счастью, рядом был Юрьеля. С его помощью они пробились сквозь толпу, после того как старший констебль оформил какие-то официальные бумаги. Бабушка Сааринен и мать Томи обняли его и прослезились. Остальные похлопывали по плечу и хвалили.
 
      Чуть погодя Юрьеля отвез Марке и Сату к врачу. Девочка прошла медицинский осмотр — не получила ли она каких-нибудь серьезных травм, когда Пааво тащил ее по болотам и вересковым пустошам.
      Томи улыбался, глядя, как Марке несла девочку к полицейскому автомобилю. Сату была уже в полусне — мать еле-еле уложила ее в кабину. Один из соседских мальчишек с важным и гордым видом держал дверцу открытой. Взрослые уже ушли со двора и с улицы, но ребятня все еще держалась несколькими стайками. Кто-то осматривал окошко гаража Саариненов и объяснял, как прыгнул Рой.
      Дома Томи ждал ужин — жареное мясо с картошкой и луком. Мать велела сыну сесть за стол, а сама стала готовить еще и яичницу.
      Томи сидел и поглядывал в окно, позволяя матери прислуживать себе. Он гладил ногой собаку, которая лежала под столом. Рою повезло: он не поранился, когда выскочил из гаража, разбив стекла лапами — рама вылетела целиком, так что в проеме не осталось осколков стекла.
      На крыльце послышались чьи-то шаги.
      — Ешь, не беспокойся, — сказала мать. — Я схожу посмотрю.
      Это был посыльный из цветочного магазина. Уже третий. Он принес два букета.
      — Как быстро люди узнали, — удивлялась мать. — Ты и Рой стали настоящими героями.
      В голосе матери звучала гордость. Томи был рад за нее. Мать стойко держалась, когда названивал Пааво. Уже в полицейском автомобиле преступник признался, что это он звонил и наблюдал за домом Саариненов. А также в том, что пытался похитить свою дочь еще в тот вечер, когда Марке и бабушка ушли в театр. Присутствие собаки в доме явилось для Пааво полной неожиданностью и перечеркнуло все его планы. Вот почему он хотел убрать ее с дороги, перед тем как снова попытаться похитить Сату.
      — Вот цветы от тети Хелены, — суетилась мать. — А эти от какого-то Ярвинена из домов-башен. Тут и записка есть, вот погляди!
      Цветы были от Ярвинена. В записке значилось: «Поздравляю упорного детектива. Так и подобает вести себя мужчине. Поедем вместе ловить рыбу, когда сниму машину с козел. Будь здоров. Ярвинены из дома-башни».
      — Это от того самого человека, который чуть не застрелил Роя, когда он укусил Яксю.
      — Ну, теперь-то мы знаем, что это не он названивал нам, — сказала мать, ставя цветы в вазу.
      — Мне уже раньше стало все ясно, — сказал Томи, чувствуя, как его распирает от гордости.
      Зазвонил телефон.
      Томи взглянул на мать. Каждый из них знал, о чем подумал другой. Томи разбирал смех.
      — Если это опять кто-нибудь угрожает Рою, я пропущу телефон через мясорубку!
      Мать взяла трубку и затем, отняв ее от уха, прошептала:
      — Это какой-то корреспондент. Хочет взять интервью и сфотографировать тебя, Роя и Сату.
      — Это не так-то просто сделать. Сату наверняка будет спать, когда он явится. Ну да пусть приезжает, там посмотрим.
      «Только не задавайся», — сказал себе Томи. Он вспомнил, каким задавакой стал один мальчишка, когда зимой его превознесли до небес как лучшего нападающего юниоров группы «В». Такое может случиться со всяким, если потеряешь контроль над собой.
      Томи помнил, как все они смеялись над этим мальчишкой, когда тот пыжился от сознания собственной значимости. Он совершенно всерьез воспринимал самый грубый подхалимаж. И не только в командах юниоров, да и в прочих есть люди, которым кажется, что весь мир смотрит на них, когда им случайно удается забить два-три гола.
      Рой под столом лег на бок. Томи почесал его ногой.
      — У нас, брат, есть голова на плечах, правда? Я буду красоваться в свете юпитеров, а ты болтать языком. Это будет лучшее интервью корреспондента за всю его жизнь!
      Рой заворчал, словно выражая свое согласие.
 
      Сон не приходил. Томи лежал в кровати с открытыми глазами. Его мысли, не переставая, вертелись вокруг всего случившегося.
      Вечер прошел интересно и хорошо. Отец вернулся домой из поездки и был очень горд Роем и своим сыном. Он услышал о происшествии по радио в автомобиле и позвонил уже с пути. А после того как он явился домой, Томи пришлось пересказать ему все несколько раз. Они ходили вдвоем осматривать разные места на гряде и выбитое Роем окно и разговаривали как мужчина с мужчиной.
      То и дело завязывались новые разговоры: одни знакомые приходили просто из любопытства, другие — поздравить. Поздним вечером, когда Сату проснулась, к ним пришла вся семья Саариненов. Марке принесла из закусочной огромный торт-мороженое, и они всей компанией поглощали его с кофе за разговорами о происшедшем.
      Теперь совершенно необходимо заснуть, если завтра он собирается встать пораньше и с толком провести день. Но мысли о пережитом все еще будоражили его. Томи пробовал читать; но это ему не удавалось. Он не мог сосредоточиться.
      В комнате было жарко.
      Томи поднялся и подошел к окну. Он раздвинул задвижки окна и уже открывал его, когда заметил неясную тень у гаража Саариненов.
      Неужели кто-то пытается проникнуть к Рою?
      В ту же минуту Томи узнал, кто это, и засмеялся про себя. Он уже вообразил себе невесть что! А это всего лишь бабушка Сааринен направилась к собаке, наверняка несла ей какой-нибудь лакомый кусок. Как бы она не перекормила Роя!
      Бабушка медленно шла через двор, время от времени останавливаясь понюхать какой-нибудь цветок. На ней была длинная белая ночная рубашка, на ногах туфли. Надо полагать, она не один десяток лет выходила так во двор летними ночами. Рубашка была не то из фланели, не то из какой-то еще более плотной материи, и в ней бабушка хорошо переносила прохладу не очень теплых летних ночей.
      Вот старушка отошла от цветов и направилась к крыльцу. Но она не поднялась в сени, а остановилась перед крыльцом возле углового окна.
      Что ее там заинтересовало?
      Томи напряг зрение, вглядываясь в сгустившуюся тьму. Затем скорее догадался, чем увидел: бабушка Сааринен остановилась возле старой кормушки для птиц. Она протянула к ней руки. Погладила крышу и стенки, коснулась пальцами основания и подпорок, на которых кормушка держалась у косяка окна.
      Эту кормушку для птиц сделал Пааво. Он сколотил ее еще в школе, когда ему было лет десять-одиннадцать. У него была в школе девятка по труду.
      Томи иногда видел у бабушки свидетельства его мастерства. Однажды солнечным майским днем Пааво принес свои зимние поделки в дом. Томи вместе с матерью рассматривал их, и мать похвалила кормушку. Пааво вынес из сарая кучу гвоздей, опору и прикрепил кормушку у окна, а мать сварила кофе и подала на стол свежеиспеченную булку.
      Бабушка облокотилась о стену возле кормушки и подперла голову рукой. Томи понял, что она плачет, хотя и не видел этого.
      «Вспомнил ли я хоть раз за весь этот пьянящий победой вечер, что Пааво — единственный сын бабушки Сааринен? И муж Марке. Спросил ли я хоть раз, каково было им? Или о том, что случилось с Пааво после того, как он смастерил в школе все свои поделки? Черт возьми, уж не стал ли я таким же паршивым Хилтуненом, как сам Паршивец? Ведь когда-то и ему было двенадцать лет. И он был таким же самодовольным, как я сейчас. Если со мной не произойдет решительная перемена, то, когда мне будет столько же, сколько ему, я стану таким же, как он».
      Томи увидел, что бабушка Сааринен выпрямилась и повернулась в сторону крыльца. Однако она не сразу двинулась к крыльцу, а сперва вытерла слезы. Только после этого она тронулась с места и медленно поднялась на крыльцо, держась одной рукой за перила. Томи она показалась человеком, который уходит от могилы дорогого покойника.
      От вечернего возбуждения не осталось и следа, когда Томи вернулся к себе и растянулся в Кровати на спине.
      Он неподвижно смотрел в темный потолок. Там невидимыми буквами стояло: «У тебя в этом мире есть права и обязанности. Придерживайся их. И не думай, будто весь мир вращается вокруг тебя или создан для тебя одного. Проснись и заметь других, следи за собой. Каков же ты и каким тебе следует быть?»
      Лишь под утро Томи удалось заснуть.

      Они пошли в полицию втроем — отец, Рой и Томи. Шли словно в гости к знакомым. До этого Томи в течение двух дней давал там показания в качестве свидетеля. Они с Роем стали всеобщими любимцами. В полиции его угощали лимонадом и кофе со сдобной булкой. И называли коллегой.
      У Юрьеля уже был готов протокол допроса. Он позвонил и попросил Томи, когда у него найдется время, прийти и подписать его.
      И на этот раз полицейские угостили их кофе. У них была собственная кофеварка, которая, видимо, кипела не переставая. А сегодня были еще и пирожные, что придавало угощению особую торжественность.
      — У нас, похоже, есть причина для маленького торжества, — сказал Юрьеля, открывая коробку с пирожными, когда протокол был прочитан и скреплен подписями.
      — Вот как? — воскликнул отец. — Какая-нибудь годовщина?
      У Юрьеля было сосредоточенное выражение лица. Остальные полицейские молча улыбались.
      — Не совсем так, — произнес старший констебль и поставил коробку на стол. — Причина — вот эти два героя! — И он посмотрел на Роя и Томи.
      Отец нахмурился.
      — Не пора ли прекратить их чествовать?
      Юрьеля рассмеялся.
      — Уж они-то, кажется, крепко стоят на земле, один на двух, другой на четырех ногах, — сказал он. — Теперь у нас есть совершенно новый повод полакомиться пирожными, поэтому мы и угощаем.
      Томи попробовал сообразить, о чем, собственно, речь. Ничто не приходило ему в голову, но от этого пирожные не стали менее вкусными.
      А полицейские не торопились объяснять, в чем дело. Каждый взял по пирожному и с невозмутимым видом начал пить кофе.
      И все-таки в воздухе веяло чем-то особенным. Это было видно по полицейским.
      В правой руке Томи держал ложку, которой ел пирожное, а другой гладил Роя по груди и шее. Его волновало это грядущее нечто, о котором все полицейские знали, а он нет. С другой стороны он досадовал на это волнение, которое мешало ему вдоволь наслаждаться пирожными. Он жевал их почти автоматически.
      Наконец Юрьеля сжалился над Томи.
      — А не лучше ли будет рассказать все этим героям прямо сейчас? — проговорил он, растягивая слова, и взглянул на своих коллег. — Или отложить до будущей недели?
      Полицейские молчали. Затем один из них сказал:
      — Пожалуй, все же можно рассказать сегодня.
      Юрьеля поставил чашку на блюдце.
      — Мы тут поняли из протокола допроса, что вас по-настоящему беспокоил неизвестный, звонивший вам и постоянно говоривший о собаке. Но вот как бы ты, Томи, объяснил тот факт, что, хотя Пааво Сааринен сидит сейчас у нас под замком, вчера мне позвонили и разговор снова шел насчет Роя?
      Томи в изумлении поднял глаза на Юрьеля. Потом взглянул на других полицейских. Те смотрели на него, ожидая ответа. Не думают же они теперь, что он преувеличивал, рассказывая о звонках насчет Роя. Почему они не спросили мать, ведь она знает про эти звонки больше всех.
      — Да, верно, это кажется несколько странным, — осторожно ответил Томи. И тут вдруг его осенило: — Не хотите ли вы сказать, что звонящих было двое, а пойман лишь один?
      — Вовсе нет. Разумеется, вам звонил один и тот же мужчина. Мне же звонила женщина.
      Томи тряхнул головой.
      — Тогда я не понимаю. Ни у какой женщины нет причины жаловаться на Роя. И ни у каких мужчин, кроме Паршивца.
      — Женщина, которая звонила мне, собственно, не жаловалась, — сказал старший констебль, — она, скорее, хвалила собаку. И заявила, что дарит ее тебе.
      Томи поднялся со стула.
      — Так, значит, это была владелица Роя?
      Отец тоже смотрел на Юрьеля выжидающе. А Рой насторожил уши, как будто понимал, о чем речь.
      — Я бы сказал, бывшая владелица, — уточнил Юрьеля. — Вчера она подарила собаку тебе. Так что поздравляю!
      Восторг переполнял Томи. Ведь где-то в глубине его души постоянно жил страх, что в один прекрасный день настоящий владелец Роя явится к ним и потребует вернуть собаку.
      — А кому все-таки принадлежал наш Рой? — поинтересовался отец.
      — Одному сельскому аптекарю. Вернее сказать, принадлежал его одиннадцатилетнему сыну, который погиб в позапрошлом году. Жена аптекаря позвонила сразу же, как увидела фотографию собаки в газете.
      — А что случилось с мальчиком? — спросил Томи, чувствуя, как к горлу подкатывает комок.
      — Он попал под машину… Аптекарша рассказала о их жизни и еще кое-что, и я прошу, чтобы это осталось между нами, мужчинами.
      — Ну конечно, — сказал отец.
      — Смерть единственного сына так потрясла аптекаря, что с ним случилось нервное расстройство. Он запил и возненавидел собаку, которая была вместе с мальчиком, когда тот попал под машину. Говоря без обиняков, он во хмелю истязал собаку. В тот день, когда Томи нашел ее в лесу, она выпрыгнула из лодки аптекаря где-то между пляжем и Мёлься и убежала, когда аптекарь, пьяный, принялся бить ее. Аптекарша даже предполагает, что ее муж стрелял в собаку, но промахнулся.
      Томи прижал к себе Роя. Чего только Рой не вытерпел, пока не попал к ним! Но отныне ему будет хорошо.
      — Возможно, ты, Томи, напомнил собаке ее прежнего юного хозяина. Вот почему вы так быстро сдружились. Начиная с этого дня ты законный владелец Роя. Аптекарша обещала в ближайшие дни выслать мне документы на него, и ты сможешь зарегистрировать его на свое имя. Тебе не потребуется даже платить налог на собак.
      — Как так? — удивился отец.
      Юрьеля улыбнулся:
      — Рой высокодрессированная собака и является резервистом финской армии, совсем так, как и все мы, люди. Поэтому он освобожден от налога.
      Отец усмехнулся:
      — Вот бы применить этот закон и к другим военнообязанным.
      Все рассмеялись.
      — Эта привилегия не дается нам, двуногим, — заметил один из полицейских. — Впрочем, у нас есть к Томи предложение насчет собаки.
      — Какое? — спросил Томи.
      — Ты бы мог время от времени ходить вместе с ней на дрессировки наших полицейских собак, — сказал Юрьеля. — Рой исключительно понятлив, и из него выйдет замечательная служебная собака. Ее услуги могут нам понадобиться в любой момент. Да и ты научишься кое-чему. Видать, у тебя тоже сильная склонность к нашему ремеслу. Имеет ли твой отец что-нибудь против?
      — Конечно, нет, — ответил отец. — Что касается меня, то вы можете учить мальца хоть иностранным языкам, а собаку читать.
      — Насчет последнего мы на данном этапе не можем дать никаких гарантий, — сказал Юрьеля. — Но может, вы удовлетворитесь тем, что мы пообещаем научить собаку различать прописные буквы?
      — По рукам, — улыбнулся отец.
      Рой посмотрел сначала на смеющихся полицейских, потом перевел взгляд на Томи.
      Мальчик нагнулся к его уху:
      — Не обращай внимания, старик. Они подшучивают над нами… Ну да мы еще покажем им прописные буквы, правда?
      Он взъерошил шерсть на загривке собаки и снова наклонился к ней, словно шепча ей еще что-то на ухо. Таким образом он хотел восстановить утраченное равновесие и скрыть свое волнение — до того он был счастлив! В голове у него уже роились всяческие планы на будущее. Рой может научиться всему, чему угодно, если только он, Томи, будет водить его на дрессировку. Будущее покажет, что из этого выйдет.

 

      — Кто-то схлопочет по уху в эту перемену.
      — Или ботинком в бок.
      Томи слышал эти слова и готов был побиться об заклад, что так оно и будет: либо то, либо другое. Да какой там заклад! Всякий здравомыслящий малый в их классе знал это. Знал с того самого момента, когда учительница шведского языка Мари на уроке проехалась по адресу Лауронена:
      «Быть может, и господин Лауронен соизволит достать свою книгу… Если, конечно, она еще цела».
      Задание по учебнику шведского языка «Привет» они получили еще на прошлом уроке.
      «На обложке пейзаж Северного Ледовитого океана и рыболовное судно, раз у Лауронена отшибло память… Страница шестая, десятый абзац. A land ar annorlunda».
      Учительница шведского языка снова повернулась к Лауронену.
      «Это сказано по-фински наверху страницы, так что даже и Лауронен поймет. Тема: путешествие по Аландским островам. Цель: чтобы даже Лауронен сумел рассказать про Аландские острова…»
      Голос Мари был само ехидство. Таким, каким он был почти всегда. На то она и была Мари. Ее настоящее имя — Марита для нее звучало слишком красиво.
      Несколько учеников обернулись и посмотрели на Лауронена. Томи, не отрывая глаз от учебника, читал подчеркнутые им красным карандашом места: «… в один миг… немалая часть Финляндии… По пути домой заглядывает в Марианхамину…»
      Он сидел совсем близко от Лауронена, и ему лучше было не оборачиваться.
      Лауронен был самый высокий из всех учеников девятых классов. Весил более семидесяти килограммов. Многие ребята в школе очень хорошо знали, как ощущается такая тяжесть на спине, когда лежишь под ним на асфальте.
      «Так ты найдешь книгу, Лауронен?»
      Крышка парты Лауронена все еще не поднималась. Он даже не повернулся, чтобы порыться в куче сумок у стены. Вместо этого Лауронен расстегнул пуговицу нагрудного кармана своей кожаной куртки. Толстые пальцы с широкими ногтями достали из кармана вчетверо сложенный листок бумаги и разгладили его на крышке парты.
      Это была шестая страница «Привета», а из ее нутра появилась свернутая совсем в маленький конвертик седьмая страница.
      В воцарившейся тишине Лауронен разгладил обе страницы и прилепил их к парте жвачкой, только что вынутой изо рта.
      «Ну вот, теперь слушаю!»
      Мари перевела дух и резко спросила:
      «Почему ты не выбрал краткий курс? Там достаточно материала, который ты должен объяснить…»
      Лауронен запихнул в рот новую порцию жевательной резинки.
      «Да разве я об этом не думал? Но потом я решил, что тебе будет слишком скучно со мной…»
      Весь класс засмеялся. Все знали, что Лауронен обожает шведов. Его отец работает в Швеции и присылает ему оттуда все те замечательные вещи, которые он носит.
      У бедняжки Мари совсем не было чувства юмора. Вот и теперь она покраснела от злости и прокричала:
      «За это Лауронен будет отправлен домой с запиской к родителям!»
      «Идет. Отец в Гётеборге, а мать не умеет читать».
      Класс хохотал.
      Мари смотрела откровенно презрительным взглядом.
      «Этому, безусловно, можно поверить, Лауронен. Сын явно пошел в мать…»
      Это было уже слишком. Сам Лауронен мог отзываться о своей матери как угодно, но всегда оскорблялся, если это позволял себе кто-нибудь другой…
 
      Вот почему он шел теперь по двору такой злой и искал подходящий объект, на котором можно сорвать зло.
      Томи почесал концом ботинка грудь Роя. У собаки стало привычкой под вечер приходить в Хёпосуо, к воротам школы высшей ступени, — ждать своего хозяина. И проводить последнюю перемену с Томи и его одноклассниками.
      Вот и сейчас Рой растянулся на штабеле наваленных возле калитки толстых досок, нежась на предвесеннем солнце и приберегая местечко для Томи, так как старшеклассники уже завладели большей частью штабеля.
      Лауронен направился прямо к ним.
      Томи взглянул на присевшего возле него Йони. Насторожился ли тот?
      Йони поступил в их школу лишь неделю назад. Сперва в другой, параллельный класс, а к ним позавчера. Лауронена же надо было хорошо знать, чтобы видеть, что это за тип. В заблуждение вводила его одежда. Едва ли у кого-либо в школе были более роскошные вещи, чем у него.
      В своей одежде Лауронен выглядел прямо-таки шикарным парнем, и человек не сразу мог разобраться, кто он на самом деле.
      Лауронен подошел поближе и остановился поболтать с одним тщедушным парнишкой, предварительно толкнув его.
      Томи, едва шевеля губами, прошептал:
      — Ты здесь еще никого не знаешь, Йони. С Лауроненом не стоит связываться, когда он в таком настроении.
      Йони не спускал глаз с короля школы. Томи, со своей стороны, следил краешком глаза за новичком. Новичок был по крайней мере сантиметров на пять выше его. Худой. Но широкоплечий. Лицо узкое. Нос заостренный, скулы и подбородок резко выступают, брови густые и темные. Волосы чуть вьющиеся.
      Йони все не отрывал глаз от Лауронена. Этим пристальным разглядыванием он мог навлечь на себя неприятность.
      И навлек.
      Лауронен закончил разговор с хилым парнишкой, дав ему в заключение здоровенного пинка, и продолжил путь в поисках новой жертвы. Томи заметил, что его взгляд остановился на учениках, сидящих на штабеле.
      — Он идет сюда, — проговорил Томи, прикрыв ладонью рот. — Будь осторожен, если окажешься с ним один на один.
      Йони повернулся к Томи.
      — Ну так что, пустим слезу заранее? — издевательски спросил он.
      Томи не успел ответить. Самодержец школьного двора остановился перед ними, чем привлек к себе всеобщее внимание.
      — Мне кажется, тут не хватает сидячих мест!
      Томи порывался встать, но Лауронен толкнул его рукою в плечо и, надавив, заставил сесть.
      — Здесь есть и другие, кто пришел в школу позднее.
      Томи старался не смотреть в их сторону. Разумеется, Йони должен сообразить. Ведь Лауронен стоял как раз перед ним.
      Находившиеся неподалеку от штабеля мальчишки на всякий случай отошли подальше.
      Йони не шелохнулся.
      Лауронен взглянул на Роя. Томи уже просунул руку под его ошейник и стал поглаживать собаку по шее. Если Лауронен сделает что-либо неожиданное, Рой может принять это за нападение на самого Томи.
      По-видимому, Лауронен и сам сообразил это. Во всяком случае, он отступил в снег на несколько шагов от штабеля и наклонился в сторону Йони.
      — Ты что, один из самых сильных малых «Ловиисы-два», да?
      Йони перешел к ним из школы высшей ступени, что в Туллипортти, шайку отчаянных сорвиголов этой школы называли «Ловиисой-два» — видимо, в знак того, что они были такими же сильными и способными на неожиданность, как атомная электростанция.
      — Ну и что? — напряженно произнес Йони.
      Лауронен наклонился к новичку еще ниже.
      — А то, что мы здесь не больно-то боимся субчиков из «Ловиисы-два».
      Йони сделал вид, что не слушает.
      — Они и раньше появлялись у нас, — продолжал Лауронен. — Только очень быстро набирались ума-разума или переходили в какую-нибудь другую школу.
      Йони по-прежнему не реагировал на слова Лауронена.
      — Подумай, что из двух ты выбираешь, — твердил свое Лауронен. — Может статься, времени на размышление будет мало… И вообще, у нас знают, кому предназначено последнее сидячее место.
      И тут рыжеволосый старшеклассник, без шапки, сидевший на штабеле, дал промашку, растянув рот в улыбку.
      Лауронен оказался поразительно быстрым для своего роста. В два-три прыжка он очутился у штабеля и схватил старшеклассника за грудки.
      — А ну, рыжий, что это так рассмешило тебя?
      Старшеклассник стал отбиваться, когда Лауронен потащил его за штабель.
      — Не трогай Хантте! — всполошились ребята.
      — Лауронен хочет заработать по шее!
      — Лауронена надо немного проучить!
      — Руки прочь от Хантте, или…
      Лауронен остановился, но не ослабил хватки.
      На лице школьного силача появилась скептическая улыбка. В его голосе звучало неподдельное любопытство, когда он спросил:
      — … или что?
      Томи и Йони встали со своих мест. Томи скомандовал Рою «к ноге» и удерживал его за ошейник. Рой в любой момент мог броситься на насильника.
      — Никто и пикнуть не посмеет, — язвительно сказал Лауронен. — Ну, кто первый — пусть поднимет руку!
      Взгляд Лауронена перебегал с одного старшеклассника на другого.
      — Что, кишка тонка? Ни у кого не поднимается рука?… Эх вы, силачи школы Хепосуо!
      Лауронен рывком стащил свою жертву со штабеля, проволок ее на животе и ткнул в снег между штабелем и оградой из стальной сетки.
      Прежде чем рыжеволосый успел подняться, Лауронен встал коленями ему на спину и схватил левой рукой за шею.
      — Когда тебя разбирал смех, мне показалось, что сегодня утром ты позабыл почистить зубы. Но это легко исправить…
      Правой рукой Лауронен захватил пригоршню грязного, черного снега и размазал его по лицу рыжеволосого, который крепко сжал губы и пытался вырваться.
      Томи чувствовал, как мышцы Роя, прижавшегося к его бедру, дрожат от напряжения.
      Лауронен переместил на голову рыжеволосого и правую руку и вцепился ему в волосы на затылке. Всей своей тяжестью он вдавил лицо своего противника в твердый леденистый наст.
      — Осторожней, черт! — крикнул Томи Лауронену. — Он же задохнется!
      — Ничего с ним не станется!
      Лауронен, словно качая ручку насоса, все глубже и глубже вдавливал голову парня в снег.
      — Считаю до трех, Лауронен, и спускаю Роя.
      — Не лезь не в свои дела, Томи! — в ярости крикнул Лауронен через плечо. — Или ты просишься на его место?
      — Что здесь происходит?
      Это была Муурикки!
      Старшеклассники расступились, давая дорогу учительнице математики. Та обошла штабель.
      — Кто это тут дерется? Господи боже, Лауронен, а ну, живо слезай с него!
      Муурикки кричала так громко, что всякое движение в этой части школьного двора замерло и все обернулись в сторону штабеля. Несколько ребят из младших классов подбежали к месту происшествия.
      Муурикки потянула Лауронена вверх.
      Тот вставал медленно, не отрывая руки от загривка поверженного парня, а под конец набрал в другую руку снега со штабеля и растер его по лицу своей жертвы.
      — Что с тобой? — встревоженно спросила Муурикки, глядя на рыжеволосого, который с трудом поднимался на ноги.
      Рыжеволосый не в состоянии был произнести ни слова.
      Он лишь отфыркивал изо рта и ноздрей грязное снежное месиво и вытирал рукою лицо. Он и вправду чуть не задохнулся и теперь ловил воздух ртом, как выброшенная на берег рыба.
      Муурикки оттолкнула Лауронена и крикнула:
      — Это ужасно! Человек чуть не задохнулся, а ты знай себе набиваешь ему рот снежной кашей.
      Лауронен медленно отошел, так что Муурикки могла похлопать рыжеволосого по спине.
      — Ты можешь дышать? Или вызвать «скорую помощь»?
      — Да брось ты! — хрипло засмеялся Лауронен. — Ничего с ним не случится.
      Рыжеволосый отдышался уже настолько, что мог сказать:
      — Я… ничего.
      — Почему Лауронен набросился на тебя?
      Лауронен развел руками.
      — Вы только послушайте! Никто ни на кого не набрасывался! Шуток не понимают…
      Математичка посмотрела на рыжеволосого.
      — Шутки? И это называется шуткой?
      — Да, да, — подтвердил Лауронен из-за ее спины.
      — Я спрашиваю не у тебя. — Муурикки указала пальцем на рыжеволосого, вытиравшего лицо. — Это в самом деле была шутка?
      — А что же еще? — тяжело дыша, ответил тот. — Не стоит поднимать из-за этого шум!
      Муурикки огляделась вокруг.
      — А что скажут другие?
      — Ничего, — отозвался один из старшеклассников.
      Муурикки покраснела.
      — Так шутка это была или не шутка?
      — Ты же сама видела, — произнес кто-то.
      — Конечно, шутка!
      — Как же не поверить, когда оба так говорят, — заметил один из сидевших на штабеле.
      Зазвенел звонок.
      Муурикки впервые внимательно посмотрела на Лауронена.
      — У некоторых шутки всегда одни и те же, — проговорила она. — Я еще подумаю, не доложить ли об этом директору.
      — Докладывай, пожалуйста. И заодно выясни, как обстоят дела с пропавшей тетрадкой.
      Томи помимо воли скривил рот.
      Муурикки — ее настоящее имя Талвикки, Талвикки Иннанен — потеряла на прошлой неделе письменную работу Пярри и до сих пор не нашла ее.
      Томи не следовало делать гримасу. Муурикки стремглав бросилась к нему из-за штабеля.
      — Разве я не запретила приводить на школьный двор эту собаку? Довольно и того, что одна та псина держит в страхе половину школьного двора!
      Муурикки имела в виду Риту, собаку дворника. Правда, доберман занимал не так уж много места, лишь один уголок возле хозяйственных построек, где он сидел на цепи. Однако Муурикки питала отвращение к Рите. И не она одна. Доберман был полоумный.
      — Рой очень редко бывает на школьном дворе, — попытался оправдаться Томи.
      — Ему ни разу не давали на это разрешения, — сказала Муурикки. — Или, может, кто-нибудь дал?
      — Нет… Уж конечно, школа развалится, если в ее дворе побудет собака, — раздраженно ответил Томи.
      — Об этом ты можешь подумать часок в пятницу после уроков, — сказала Муурикки и заторопилась ко входу в здание школы, подгоняя возвращающихся с перемены учеников.
      Лауронен перелез через штабель и пошел во двор.
      Старшеклассники остались, чтобы помочь рыжеволосому отряхнуть с себя снег.
      Проходя мимо Томи, Лауронен замедлил шаг.
      — Я припомню тебе это «считаю до трех», Томи! Твоя собака не всегда при тебе…
      — Ну, не стоит из-за мелочей, Лауронен!..
      Глаза Лауронена всегда были удивительно блеклые. И делались еще более блеклыми, когда он злился.
      — Хотелось бы мне знать, на чью сторону ты собираешься стать? До сих пор мы ладили с тобой…
      — Я бы на твоем месте не принимал все это близко к сердцу, — сказал Томи в свое оправдание. — Я всерьез боялся, что парень задохнется.
      — Это ты и тот новичок можете задохнуться, если я заговорю с вами по-деловому.
      Томи не побежал следом за ним, хотя и проклинал себя за опрометчивость. Было неразумно наживать врага в лице Лауронена — ведь в школе-то приходилось бывать каждый день.
      — Похоже, ты до чертиков его боишься?
      Томи остановился, поджидая, когда Йони подойдет к нему.
      — Может статься, у тебя поубавится гонору, когда несколько месяцев поводишься с ним.
      Йони презрительно выпятил нижнюю губу.
      — Да вы ни дать ни взять трусы, весь ваш класс. А ты, наверное, хуже всех…
 
      Они влились в толпу перед входом. Томи обернулся. Черная морда собаки была устремлена прямо на него. Он помахал Рою рукой. Собака взлаяла и завиляла хвостом.
      Муурикки восприняла этот обмен приветствиями как личную обиду.
      Томи увидел, что преподавательница проталкивается в толчее к нему.
      — Неужели мне придется просить школьного сторожа, чтобы он удалил эту дворняжку с территории школы?
      — Она уйдет сама, как только мы войдем в школу, — сказал кто-то рядом с Муурикки.
      — Рой никому не причинит зла, — вставила и Минна Ярвинен. — Мы все любим его.
      Муурикки даже не посмотрела на говорящих. Ее гневный взгляд был обращен к Томи.
      — Ты последний раз приводишь собаку в школу. Ясно?
      Томи ощутил на своем затылке дыхание Йони.
      — Не ясно!
      У Муурикки перехватило дыхание.
      — Два часа после уроков!
      — По мне хоть три! Я приведу Роя даже на урок, если понадобится!
      — Три часа!
      Не желая больше слушать Муурикки, Томи нырнул в толпу и направился к дверям школы.
      Он ни на секунду не задумался над словами Муурикки, а продолжал думать о высказанной им вслух угрозе.
      Очень может быть, что на своем следующем уроке Муурикки застанет в девятом «В» одного лишнего ученика…

      Муурикки уже успела пожаловаться на Томи их классному руководителю.
      — Подойди ко мне, когда кончится урок, — были первые слова, произнесенные Ларе Касуриненом, когда он вошел в класс.
      — Опять она со своими поклепами! — сказал Томи в свое оправдание.
      Ларе ничего не ответил. Он был не такой уж вредный, но обладал одним недостатком: не отличался прямотой в разговоре со всеми этими женщинами там, в учительской. Кто же тогда постоит за класс, если даже классный руководитель не делает этого? Однако Ларе слишком любил спокойную жизнь. Поэтому он предпочитал не вступать в пререкания ни с кем — ни в учительской, ни в классе.
      Так и теперь. Когда он заполнял свои бумаги, Томи подумал, что Ларе все равно, есть ли кто в классе или нет. Надо полагать, он с таким же успехом мог дать урок пустому классу. Пробубнит свое и закончит урок чуть раньше, чем прозвенит звонок.
      Ларе привел в порядок свои бумаги и перешел к изложению новой темы.
      Собственно говоря, урок мог бы и заинтересовать Томи, если бы его мысли сейчас не вертелись вокруг Муурикки и Роя.
      Учительница действительно боялась собак и дважды ожесточенно спорила с дворником насчет Риты.
      Ларе отвернулся к карте.
      Юсси Скуг пробрался к Томи через две парты из третьего ряда.
      — Какая же Муурикки противная, — прошептал Юсси.
      — Она мелочнее Мари, — согласился Томи. — Теперь она запеленговала меня.
      — Она выбрала тебя потому, что не смеет привязываться к кому-нибудь из наших, — сказал Лауронен со своего места.
      Возможно, в этом была немалая доля истины. Подобное случалось и прежде.
      — Если Муурикки сдуру привяжется к кому-нибудь из нашенских, я прямо скажу ей: пусть сперва отыщет письменную работу Пярри, — фанфаронил Лауронен. — А так нечего ей разоряться!
      — Да она нипочем не согласится, что у нее есть недостатки, — сказал Юсси. — Скорее снесет свой кирпичный дом, чем признается, что потеряла письменную работу Пярри.
      Пярри повернулся на своей парте, стоявшей впереди.
      — Я сказал Муурикки, что, если она поставит мне шесть баллов, мы квиты. У меня по физике никогда не было высших оценок.
      — Черт побери, не смей портить нам игру! — рявкнул Лауронен. — Подумай маленько…
      — Юсси, на место! — сказал Ларе от карты.
      — Сейчас! Вот только скажу ребятам еще кое-что.
      Юсси не хотел никого сердить. Тем более Ларе. Ведь тот вовсе не был мелкой душонкой.
      В мозгу Томи начала вызревать мысль о мщении. Понизив голос, он объявил:
      — Завтра на урок Муурикки Рой придет в класс.
      — Посади его на кафедру, вот и посмотрим, куда посмеет сесть эта брюзга, — загорелся идеей Лауронен. — Я согласен оказать техническую помощь при доставке!
      — Не в технике загвоздка, за ней дело не станет, — отозвался Йони со своей парты.
      Юсси Скуг повернулся к новичку:
      — А в чем?
      Йони поднял левую бровь.
      — Томи умрет от страха еще до того, как собака окажется в коридоре.
      — Это говорит «Ловииса-два», — пояснил Лауронен.
      — Да и у технических помощников не хватит духа, — продолжал Йони.
      Лауронен повернулся к нему.
      — На что спорим?
      Йони сдернул с запястья часы.
      — Вот, золотые. Единственная вещь в память об отце. Кому отдать?
      — Не валяйте дурака, — сказал Томи. — Я сам проведу завтра Роя в класс!
      Йони заколебался.
      — Ты обещаешь?
      — Даже без твоих золотых часов, — подтвердил Томи.
      Йони надел часы обратно на руку.
      — Итак, завтра! — сказал Юсси и, перебравшись через парту, направился к своему месту.
      — На уроке Муурикки, — подтвердил Лауронен.
      Томи ограничился кивком. Ларе уже глядел в их сторону. Да и говорить больше было не о чем. Решение принято бесповоротно.
 
      В вопросе о том, приводить ли собаку на урок, класс разделился на три партии. Большая часть девчонок и некоторые слишком серьезные ребята воспротивились этой затее, как только услышали о ней.
      — Почему вам всегда нужно что-то затевать? — возразила Улламайя. — Что плохого сделала вам Муурикки?
      — Улламайя любит Муурикки, — съязвил Юсси Скуг.
      — У нее и так нервы напряжены. Трое детей, причем старшему пять лет. У них техасский грипп. Позавчера она жаловалась, что не высыпается как следует уже две недели, — сказала Улламайя.
      — Если ее нервы не выдерживают этого, то почему она не сменит профессию? — удивился Лауронен. — Ведь замуж-то она выходила не за школу.
      Улламайя взглянула на Томи:
      — Меня больше удивляешь ты!
      — Она орала на меня из-за Роя, — пробормотал Томи в свое оправдание.
      Улламайя ничего не ответила.
      Томи взяла досада. Какое право имела Улламайя судить их? Ей хорошо говорить. Она лучшая пловчиха в городе. Про нее все время пишут в газетах. И средний балл у нее около девяти. Там, в клубе плавания, требуют хорошей успеваемости в школе, прежде чем допускают к тренировкам.
      Улламайя почему-то казалась старше их всех, хотя была одних лет с Томи. По виду — почти взрослая женщина.
      — На мой взгляд, у нас в классе все должно быть по-иному, — сказала Карита. — На уроке уже не слышно голоса учителя, потому что некоторые типы беспрестанно шумят.
      — А ты научись читать по губам, — сказал Юсси. — Хотя ты и без того знаешь все учебники наизусть.
      — В гимназии не придется смотреть на таких типов, как вы, — заявила Карита. — Меня радует одна эта мысль, потому-то я и стремлюсь туда.
      — Ты читаешь по ночам больше, чем требуется, да к тому же шпаргалишь, так что ты добьешься своего, — утешил ее Лауронен.
      Все засмеялись.
      Карита покраснела. Весь класс знал, какой мастерицей писать шпаргалки она была. Карита слыла первостатейной карьеристкой. Ее брат и сестры, как говорили, ничем не отличаются от нее. Их родители не одобряют отметок меньше девятки, и дети ради хороших отметок готовы на все. Холма жил с ними в одном доме и рассказывал об этом.
      Школьные учителя обожали Кариту за ее опрятность и прилежание, а также за то, что она бегом бежала отворить им дверь и присесть в реверансе. Особенно любимой ученицей она была у Ээвы, учительницы английского языка.
      Они еще посмеются, когда Карита станет пользоваться шпаргалками на экзамене именно по английскому языку!
      Эса и Ляски что-то еще пищали в защиту девчонок, но Лауронен положил конец разговорам:
      — Мы не будем спрашивать их о том, приводить или не приводить собаку в класс, Томи.
      — Если Томи не струсит, — добавил Йони.
      — У ловиисовцев не спрашивают, — отрезал Лауронен.
      Вторая линия раздела прошла среди мальчишек. Все, кому был по душе этот замысел, не верили, что он технически выполним.
      — Каким образом вы проведете собаку хотя бы в коридор? Дежурный ее обязательно заметит.
      Лауронена такой пустяк не смутил.
      — Проведем ее со двора до двери класса между нами. Ты сможешь сделать так, чтобы она не подала голоса, Томи?
      — Скорее ты сам подашь голос, чем Рой.
      Лауронен пропустил шпильку мимо ушей.
      — Мы пристроим собаку у стены, и кто-нибудь один затеет разговор с Муурикки, когда та откроет дверь. Тем временем Томи под прикрытием остальных проведет собаку в класс.
      — А если Муурикки в самый неподходящий момент поглядит на дверь — все рухнет, — язвительно отозвался Йони.
      — Во всем бывает свой риск, — заметил Юсси.
      — А ведь в том, что сказал ловиисовец, есть доля правды, — заметил Лауронен. — Есть у тебя предложение получше?
      — А что, если впустить собаку внутрь через окно еще на перемене?
      — И она поднимет шум еще до того, как мы войдем в класс через дверь, — заметил кто-то.
      Томи рассмеялся.
      — Если я прикажу ей тихо сидеть на месте, о ней никто не узнает, пусть даже вся школа загорится.
      — Тогда так и сделаем, — решил Лауронен. — Среди нас есть такие, что не пронесут в класс и мыши в кармане, — подвел он итог. — Но завтра собака Томи начинает учиться математике, если никто не проговорится и не испортит дела… Пойдемте осмотрим окно!
 
      Им не разрешалось покидать школьный двор во время перемены.
      Как только они обошли угол здания и повернули к воротам, за их спиной раздался пронзительный возглас Муурикки, но никто из них даже не потрудился удостовериться, что этот крик адресован им.
      — Лучше идти, прижимаясь к стене, тогда никто ничего не заметит из окон, — посоветовал Йони и пристроился за другими.
      Пройдя несколько шагов, Лауронен остановился:
      — Эти окна или следующие?
      — Следующие. «БМВ» Муурикки стоит как раз напротив нашего класса.
      У внешней стены школы было место стоянки учительских автомобилей. Ближе всех к лестнице, ведущей к двери в канцелярию, стоял «фольксваген» директора, а дальше — другие машины в определенном, раз и навсегда заведенном порядке.
      — «Мерседес» под номером 380 — автомобиль Ээвы, — сказал Томи. — Ее муж строительный подрядчик, что ли. А вот тот заезженный «ситроен» принадлежит Масе Нурми.
      — Учительнице финского языка? — спросил Йони.
      — Да, Маса не щеголяет автомобилями… А у Ларе вовсе нет автомобиля. Вон там его велосипед.
      — Умный мужик! — с одобрением отозвался Йони.
      Они остановились перед «БМВ» Муурикки. Серебристый автомобиль под номером 520 был неудержимо притягателен. Лауронен обернулся.
      — Просто не верится, что у такой брюзги и такое шикарное авто!
      Томи уже прикидывал расстояние от окна до земли.
      — Трудно будет Рою забраться, ребята. Слишком высоко.
      Лауронен повернулся и поглядел на форточку. Затем притянул Юсси к себе. Когда они пригнулись, тесно сомкнув плечи, с их спин оказалось возможным добраться до форточки.
      — Хорошо, пойдет! — обрадованно сказал Томи.
      Возвращаться обратно было лучше другим путем — в обход крыла хозяйственной постройки.
      Ребята подошли к проходу между боковым зданием и оградой. Юсси, шедший первым, остановился:
      — Проход закрыт.
      Там, возле двери в кухню, стоял большой автофургон для перевозки хлеба. Люди в комбинезонах носили в кухню покрытые белой бумагой пластмассовые корзинки.
      — Они сейчас уедут.
      — Мы протиснемся, надо только немного сплющиться.
      Когда они подошли к машине, у двери появились люди в комбинезонах. Хёлка, хозяйка столовой, провожала их. В молодости она служила коком на пароходах и без конца рассказывала об этом. Ее язык работал без перерыва. Сейчас она рассказывала о своем сне:
      — Меня прямо затрясло, когда я проснулась. Так по-правдашнему все было. Окровавленные туши но всей столовой и на стенах кухни, огромные топоры и колоды. Такие разве что на скотобойнях бывают.
      — Топор-то и здесь иной раз может понадобиться, — сказал один из рабочих. — Эти щенки ведут себя так, словно они хозяева Европы.
      — Они вам чего-нибудь наговорили? — пронзительным голосом спросила заведующая.
      — Нет. В последнее время такого не было.
      — Вы только запоминайте лица, — разглагольствовала Хелка, — и тогда уж мы их приструним.
      Мальчишки уже пробирались между автомобилем и оградой, когда один из рабочих сказал:
      — В Туллипортти они на прошлой неделе украли целую корзину венских булок.
      — Господи боже! — ужаснулась заведующая. — Кому же пришлось за это платить?
      Лауронен, ухмыляясь, обернулся к Йони:
      — Это проделки «Ловиисы-два».
      — Во всяком случае, не нам, — сказал рабочий по ту сторону автомобиля. — Мы уже давно заявили, что будем развозить хлеб по этим школам при условии, что нам не придется отвечать за такие проделки.
      — У вас и сейчас задний борт открыт! — ужаснулась хозяйка.
      Рабочие засмеялись.
      — Оттуда больше нечего красть.
      — Хорошо б, кто-нибудь сейчас попробовал!
      — Начиная с этой недели мы держим задний борт чуть наклонно, так, что даже от самого махонького сотрясения он падает вниз. И уже никогда ничего не украсть теми руками, которые он прихлопнет.
      — Ну ладно, поехали! — сказал один из рабочих.
      Судя по звуку, другой похлопал на прощание заведующую по плечу.
      Холодный пот выступил у Томи на лбу, когда он услышал, как разговаривающие на крыльце рабочие стали неторопливо спускаться вниз по кухонной лестнице.
      Взглянув на Лауронена, он понял, что и у того явилась та же мысль: рабочие истолкуют их появление здесь в одном-единственном смысле.
      Лауронен сделал жест, означавший: вон отсюда через ограду, да побыстрее.
      Но перебраться через ограду было невозможно: слишком мелки были ячеи ее стальной сетки. В них нельзя было просунуть и два пальца, не то что носок башмака.
      Если бы только подсобный рабочий вышел сперва на улицу, по ту сторону фургона! Шофер не заметил бы их, садясь на свое место.
      Эта надежда не сбылась. Подсобный рабочий подошел к кузову и с такой силой дернул поднятый задний борт, что он с грохотом упал вниз, а шофер тем временем открыл дверцу кабины со своей стороны и сел за руль.
      В это время другой рабочий появился у автомобиля как раз с той стороны, где стояли ребята.
      Эге! Это что еще за компания? Калеви, поди-ка скорее сюда!
      — Бежим, ребята! — крикнул Томи. — Бежим скорее!
      — Не могу, — прокряхтел Лауронен. — У меня куртка зацепилась за проволоку этой идиотской ограды, и я не стану ее рвать из-за них! Бегите!
      «Это подло — оставлять Лауронена в таком положении», — подумал Томи, пробираясь вдоль ограды на улицу, одним плечом вытирая грязный бок автомобиля, другим прижимаясь к проволочной сетке.
      Шумный соскок шофера на асфальт придал силы ногам Томи и рассеял последние сомнения.
      Ребята остановились только у других ворот школы.
      — Что, Лауронена схватили? — отдуваясь, спросил Юсси.
      — Он зацепился курткой за изгородь, — пропыхтел Томи.
      — Вот черт! — ужаснулся Йони. — Они убыот его!
      — Сейчас же найдем Роя, — сказал Томи и вбежал во двор.
      Тут из-за угла здания выскочила Муурикки и широко развела руки в стороны, словно желая задержать Томи.
      — Недозволенный уход с территории школы! — прокричала она. — Каждому час отсидки после уроков.
      Слева от Муурикки мимо Томи стремительно пробежал Йони. Учительница попыталась было остановить его, но Йони, пригнувшись, увильнул от нее и прошипел:
      — Да ну тебя!
      И вот они уже в общей толчее двора и пробираются к малым воротам.
      — Рой, ко мне! — крикнул Томи.
      Собака, стоявшая у ворот, бросилась к нему.
      Томи резко повернулся и побежал к хозяйственной постройке. Юсси и Йони последовали его примеру.
      Когда они достигли угла, рабочие как раз если в автомобиль и уехали.
      — Опоздали, черт возьми, — тяжело дыша, сказал Йони.
      Лауронен стоял, опершись спиной об изгородь.
      — Что они тебе сделали? — с тревогой спросил Юсси.
      Нижняя губа у Лауронена была рассечена. Сочившаяся из нее кровь смешивалась с кровью из носу. На лице мальчишки были видны багровые кровоподтеки.
      — Догадайтесь сами, — с шипением произнес Лауронен распухшими губами.
      — Вот тебе и наш товарищеский дух, черт побери! — вне себя от ярости сказал Томи. — Оставили тебя одного.
      В покрасневших глазах Лауронена мелькнула насмешка.
      — Какой, к черту, товарищеский дух? Не притворяйся, Томи… Этих типов я еще когда-нибудь убью!
      Лауронен направился в сторону улицы. Его спина содрогалась от рыданий.
      Его никто не удерживал. Лучше всего Лауронену сейчас остаться одному. Ребята лишь глядели ему вслед, на спину его кожаной куртки, лопнувшей от воротника до самого низу, глядели долго, пока он не исчез из виду.

      В тот вечер они встретили Йони по чистой случайности. Томи вышел на вечернюю прогулку с Роем и хотел дать ему возможность побегать, держась своего постоянного маршрута вдоль канавы Тиитинен, но хорошо расчищенная и освещенная прогулочная тропинка в направлении Мёлься не манила Роя.
      За последние годы между Мёлься и Хепосуо вырос совершенно новый жилой комплекс, в котором встретились две крайности: возле скалистой части болота за счет города построили блочные дома казарменного вида, а на самих скалах и примыкающих к морю участках появились ультрасовременные частные дома и ряды коттеджей.
      К этому жилому массиву вела двухкилометровая освещенная трасса, вдоль которой тянулась прогулочная тропинка и петляла лыжня.
      Что-то заставило Томи с береговой гряды канавы Тиитинен свернуть на прогулочную тропинку.
      Так он очутился на территории Мёлься и столкнулся на его окраине с Йони, который развозил газеты.
      Томи и в голову бы не пришло, что доставщиком газет был его одноклассник. Он так и миновал бы своего товарища, везущего на велосипеде две большущие сумки с газетами, не обратив на него особого внимания, если бы сам в свое время не разносил газеты в этом районе. После него доставщиком газет был Яксю, копивший деньги на мопед «Обезьяна», а потом Лауронен. Лауронен и жил здесь.
      Но этот парень был стройнее Лауронена. Вот он случайно взглянул в сторону прогулочной тропинки, и Томи узнал своего одноклассника.
      Томи свернул с тропинки, прошел метров пять по снегу сквозь рощицу и выбрался на тротуар вместе с Роем.
      — Так ты, оказывается, вкалываешь тут!
      Йони утвердительно кивнул:
      — Хорошее место для такой работы.
      — Знаю. Сам разносил здесь газеты два года назад. Теперь понастроили столько огромных домов, что работы стало больше, чем тогда! Сколько экземпляров ты распространяешь?
      — Шестьсот с небольшим.
      Томи свистнул:
      — Это порядочная работа.
      — Два раза в неделю, — подтвердил Йони. — А иногда и чаще. А в другие дни собираю всякий хлам.
      — Какой еще хлам?
      Йони нагнулся почесать Роя.
      — Тут, в городе, этим, наверное, можно было бы жить, — ответил он. — Люди приезжают на свалку и выбрасывают чистые деньги. Начиная с медной посуды. Пишущие машинки, у которых сломалась какая-нибудь одна деталь, а все остальное цело. А также старые вещи, книги, которые еще можно читать.
      — Ты собираешь все это и относишь в букинистические магазины и в лавки подержанных вещей?
      — Да. По сравнению с этим доставка газет — рабский труд. Но я не бросаю ее, потому что это регулярная и верная работа.
      — С каких пор ты этим занимаешься?
      — Вот уж третья неделя пошла.
      — Прежде здесь был район Лауронена.
      — Нетрудно поверить: мне он достался потому, что товар, который должен был разносить мой предшественник, стали находить в печах бойлерных городских домов.
      — Да ну?!
      — Во всяком случае, так говорили в бюро. Уж наверное они не отдали бы эту работу другому, если бы прежний разносчик исправно делал свое дело.
      Рой вдруг замер на месте.
      Он почуял собак, привязанных к забору на сквере возле пивного бара. Их хозяева сидели в баре, попивая пиво, а собаки, дрожа от холода, поджидали их на улице.
      Йони посмотрел в сторону бара.
      — Могу угостить тебя лимонадом.
      Томи колебался. Он понял: настала пора сказать то, что он давно уже решил сказать Йони.
      — Видишь ли, я не собираюсь становиться на сторону кого-нибудь из вас. Ни на сторону Лауронена, ни на твою.
      Подбородок Йони дрогнул.
      — Я вовсе и не думал подкупать тебя…
      Томи стало неловко. Но он полагал, что лучше быть честным простаком, чем умным лжецом.
      Дедушка Жестянщик имел обыкновение говорить, что если человек всегда поступает по своим убеждениям, ему никогда ни в чем не приходится раскаиваться.
      — Я сказал это просто так, для того, чтобы ты знал, — проговорил Томи. — Ну, пошли!
      Подходя ближе к бару, он все же пожалел, что согласился выпить лимонаду, — пожалел из-за Роя, потому что, когда они оказались совсем близко у входа, оставленные на холоде собаки подняли невообразимый лай.
      — Слушай, что, если мы сделаем так: я пройду с Роем в переднюю, а ты вынесешь мне туда лимонад… Мне не хочется оставлять Роя среди этих шавок.
      Йони остановился. Обеими руками он держал велосипед с сумками. Однако голова его была повернута к Томи, и время от времени он переводил взгляд на Роя.
      — Можешь считать меня дуралеем, если хочешь, — сказал Томи. — Но я никак не могу оставить здесь Роя. Для него это все равно что оскорбление.
      Йони покачал головой:
      — Звучит как-то ненормально, но, может быть, оно и так. Ну ладно, проходи с ним в переднюю, я вынесу туда лимонад. Мне и самому неохота париться там в духоте.
      Пивной бар Хилтуски был отвратительным местом. Каким-то темным и затхлым. А сама Хилтуска в своем грязном переднике, с гнилыми зубами и торчащими во все стороны патлами походила на ведьму.
      К тому же она еще и беспрестанно ворчала. На всех. Но любители пива терпели. Ведь здесь это был единственный пивной бар.
      Странно, что человек занимался делом, которого не любил. У них на Окраине тоже был бар — полная противоположность здешнему заведению. Светлый и чистый. Веселое место. Держал его Яска — опрятный человек и большой шутник. Все верили ему на слово — как любители пива, так и любители игральных автоматов.
      Йони прислонил велосипед к фонарному столбу и указал большим пальцем на дверь:
      — Идем!
      В заведении Хилтуски было так темно и так накурено, что не хотелось туда заходить.
      Стойка — слева от двери, и перед ней большая очередь. Йони пристроился в хвост, оставив за собой дверь наполовину открытой.
      Хилтуска, как всегда, заворчала:
      — Хватит с меня щенков… Вваливаются чуть ли не каждый раз, как дверь открывается. И чего вы не сидите дома, путаетесь под ногами у взрослых?
      — Я у вас долго не задержусь, — сказал Йони. — Вот только попью и сейчас же улетучусь.
      — Я ничего не продаю несовершеннолетним, — злобно бросила Хилтуска.
      — Я пришел не пиво пить. Дай мне бутылку лимонаду, красного, вон оттуда.
      Хилтуска открывала бутылки пива и протягивала их стоявшим в очереди. Брала деньги, пробивала чек в кассовом аппарате и давала сдачу.
      — Здесь есть и другие, они тоже могли бы улетучиться. Из-за вас придется прикрыть бар, — продолжала брюзжать Хилтуска.
      — Как так? — спросил знакомый голос из клубов дыма. Это был Лауронен, очевидно, он бросал стрелки в мишень или пытал счастье на игральном автомате.
      — Людям тошно смотреть на вас. И это не удивительно. У меня тоже портится настроение, когда кто-нибудь из вашего брата является сюда, — сказал один из любителей пива.
      — Хилтуска совершенно права, — откликнулся другой, сидевший за ближайшим столиком. — Выдрать бы их хорошенько ремнем да заставить работать.
      — Чья бы корова мычала, а твоя молчала, — засмеялся Лауронен. — А тебя кто-нибудь видел на работе? Небось и сейчас пьешь пиво на деньги жены.
      Хилтуска перестала отпускать пиво, перегнулась через прилавок и прокричала:
      — Может, эти болтуны уберутся отсюда или мне вызвать полицию?
      — Полицейские являются сюда по вечерам и без вызова, — отрезал Лауронен.
      Тут Хилтуска посмотрела сквозь щель приоткрытой двери и увидела Роя.
      — Вход с собаками категорически запрещен! — завизжала она. — Сейчас же звоню в полицию!
      Йони отпрянул от прилавка и шмыгнул в переднюю.
      Ребята вместе с Роем были уже у наружной двери, когда Лауронен с дружками вышли из помещения бара.
      Они остановились в дверном проеме.
      — Скажи, Хилтуска, своим полицейским еще и о том, что не мешало бы им присматривать вот за этими твоими завсегдатаями. Ведь ты продаешь пиво совершенно пьяным! — крикнул Лауронен и вместе со своей ватагой профланировал через переднюю.
      На крыльце они остановились.
      — Да ведь это «Ловииса-два», черт побери! — воскликнул Лауронен так, словно не узнал Йони в заведении. — И начальник штаба со своей собакой…
      Тон, каким говорил Лауронен, не сулил добра. Если минуту назад они были союзниками, то теперь союзу пришел конец.
      — Прямо-таки при исполнении служебных обязанностей, как я погляжу!
      Йони совершенно спокойно придерживал свой велосипед с сумками.
      — Ты чем-нибудь недоволен, Лауронен? — спросил он через плечо.
      — Возможно. Насколько мне помнится, я никому не сдавал этого района.
      Йони молча поправлял сумки с газетами.
      Томи крепко держал Роя у ноги. Он был уверен, что собака почуяла угрозу в словах Лауронена.
      — Как громко надо говорить, чтобы дошло до самой «Ловиисы»? — осведомился Лауронен.
      Его дружки, стоявшие на лестнице, засмеялись. Их было четверо.
      Йони приподнял велосипед за переднюю вилку и взглянул на Лауронена.
      — Твой район, насколько мне известно, это котельные многоквартирных домов. А по мне — так где угодно. Меня это не интересует.
      Лауронен спустился на две ступеньки ниже.
      — Может статься, что заинтересует, и очень скоро… А ты, Томи, убирайся отсюда со своей собачонкой! Мы сами тут разберемся.
      — Пятеро против одного, — уточнил Томи.
      Лауронен пропустил его слова мимо ушей. Он с дружками следил за Йони, который провел велосипед перед самым их носом.
      Томи приготовился к самому худшему.
      — В твоем распоряжении два подъезда на размышление, «Ловииса-два»! — объявил Лауронен. — Мы будем ждать тебя у подъезда «В». Там ты либо откажешься от доставки газет, либо получишь сколько надо.
      Йони остановился, оглянулся назад.
      — Я не уйду отсюда, прежде чем последняя газета не окажется в своем ящике, хоть собери перед подъездами весь свой род, вплоть до бабушек и прабабушек.
      Йони отвернулся и пустился в путь. Он остановился перед подъездом «А», выхватил кипу газет, перекинул их через руку, поставил велосипед у дверей и исчез в подъезде.
      Лауронен посмотрел на Томи:
      — Так ты слышал, что я тебе сказал?
      — Мальчик с собакой хочет получить по уху, — пояснил один из дружков Лауронена.
      Томи сопровождал их, соблюдая дистанцию в несколько метров. Затем пересек наискось эту крайнюю улицу города и пошел в сторону рощи. Не то чтобы он собирался пуститься наутек — он не боялся их, когда Рой был с ним, — просто он хотел с тротуара сквозь окна лестничной клетки видеть Йони.
      Они наверняка изобьют его.
      Лауронен, минуя подъезд «Б», направился прямо к третьему подъезду. Томи остановился на другой стороне улицы вблизи подъезда «Б».
      — У тебя нет никакого права мешать Йони делать свое дело!
      Лауронен ничего не ответил.
      — Ты потерял свой район еще до того, как Йони пришел сюда, — напомнил Томи.
      Лауронен длинно сплюнул, а потом сказал:
      — Если ты уйдешь сейчас же, то будешь цел и невредим.
      — Почему ты хочешь оставить за собой этот район, раз все равно не делаешь путем своего дела?
      Дверь подъезда «А» отворилась.
      Йони вышел из подъезда, подошел к своему велосипеду и выдернул из сумки несколько газет. Не глядя больше ни на Тома, ни на дружков Лауронена, поджидавших у подъезда «В», он подошел к подъезду «Б» и исчез за его дверьми.
      — Почему ты не разберешься в своих делах там, в бюро, Лауронен? Они никому не отдадут район, если ты будешь хорошо его обслуживать.
      Лауронен повернулся к нему спиной.
      — Некоторые думают, что им положено платить за работу, которой они не выполняют, — продолжал Томи.
      Он знал, почему он так зудит. Было бы умнее, если бы он помалкивал, но он просто не мог иначе: этим он взвинчивал себя, чтобы набраться духу и выступить против Лауронена.
      — Ты не слишком-то полагайся на свою шавку, — заметил невысокий коренастый мальчишка из ватаги Лауронена. — Я расправлюсь с ней в случае необходимости. Тебе не случалось читать в газетах о пропаже собак?
      Об этом действительно писали.
      — Пятнадцать сантиметров железа под шубу сразу угомонят ее.
      Возможно, мальчишка просто угрожал. Но у него в кармане была финка. Он вытащил ее из кармана настолько, чтобы Томи видел.
      — Вы набитые дураки, Лауронен! — взбудораженный, сказал Томи.
      Произнося эти слова, он глядел не на Лауронена, а на подъезд «Б».
      Огни в подъезде уже раз гасли. Теперь в коридоре снова стало темно.
      На каком же этаже был Йони, спускавшийся вниз? Или на межлестничной площадке? Ему приходится идти ощупью в темноте, касаясь стены рукой и осторожно ставя ногу, чтобы не оступиться.
      А может, Йони стоит у какого-нибудь окна и пытается разглядеть, что там внизу.
      Томи обернулся и стал смотреть на ватагу Лауронена. Он хотел дать понять Йони, что Лауронен с ребятами поджидают его у подъезда «В», ведь сам Йони их не может видеть.
      Озноб, как после долгого пребывания на холоде, пробежал по спине Томи. Он представил, как стоит там, наверху, в темноте и высматривает ребят, поджидающих его внизу, на улице.
      Йони, безусловно, не хуже его, Томи, понимает, что те не шутят.
      Но вот в подъезде снова зажегся свет.
      Томи на мгновение увидел в одном окне быстро движущиеся ноги. Йони спускался с четвертого этажа на третий.
      Вот он исчез из виду. Это означало, что в этот момент он опять обходит все двери на этаже. Дом был построен, как настоящий лабиринт, и в каждый коридор на этаже выходило более десяти дверей.
      Томи приковался взглядом к окну между третьим и вторым этажами. К окну, в котором виднелись несколько ступенек лестницы.
      Голос Лауронена заставил его вздрогнуть:
      — Ты знаешь, где он живет?
      — Нет… А что?
      — Ты мог бы потом помочь ему добраться до дома.
      — После обработки он будет не в силах идти самостоятельно, — деловито пояснил тот самый коренастый парень, угрожавший убить Роя.
      Но вот ноги Йони замелькали в окошке предпоследнего этажа. Доставщик газет не мешкал и скоро должен был выйти из подъезда.
      Может, он тоже, как и Томи, делает над собой усилие. Надо полагать, нерешительность ему сейчас ни к чему.
      Свет в подъезде «Б» снова погас. Для экономии электроэнергии все лестничные клетки были оборудованы лампами с кнопочным включением и автоматическим выключением. За время свечения лампочки человек как раз успевал дойти до следующей кнопки. А то и не успевал.
      Томи больше не видел Йони. Вероятно, тот спускался в полной тьме между двумя последними этажами. Когда огонь опять зажегся, дверь открылась.
      Ожидавшая в подъезде «В» ватага парней насторожилась. Весь их вид говорил о напряженной готовности. Коренастый хулиган сунул руку с финкой в карман.
      — Рой, за мной!
      Томи тронулся с места. Он направился к подъезду «В» по той стороне улицы, которая смыкалась с опушкой леса. Притом очень медленно.
      — Ты делаешь серьезный выбор, — предупредил его Лауронен.
      — Отныне я занимаюсь только тобой, — заявил Томи. — В тот момент, когда кто-нибудь из вас тронет Йони, зубы Роя сомкнутся на твоем горле.
      — Тебе-то зачем вмешиваться? — спросил кто-то из ребят.
      — Ты ведь даже толком не знаком с «Ловиисойдва», — напомнил Лауронен.
      — Да вы только мозгами пошевелите, — ответил Томи. — Один парнишка работает по вечерам, а пять героев набрасываются на него. Величайшее проявление отваги, Лауронен.
      Лауронен не отвечал, но как бы для того, чтобы остеречь Томи, коснулся пальцами своих распухших губ.
      Дверь подъезда «Б» открылась, но это был не Йони, а какая-то пожилая женщина. Чуть помедлив, она мелкими шажками вышла на тротуар и, немного поколебавшись, повернулась в сторону, где стояли ребята.
      Неужели Йони додумался проскочить из подъезда во двор и исчезнуть?
      Нет. В ту же минуту, когда свет в подъезде опять погас, Йони толкнул наружную дверь и вышел из подъезда.
      — Присмотри за собакой, — сказал Лауронен коренастому, едва разжимая губы.
      Тот вынул руку из кармана. Томи не видел финки, но понял, что коренастый держит ее наготове.
      Томи направился через улицу в тот самый момент, когда Йони выхватил из сумки несколько газет и, сунув их под мышку, пошел по тротуару навстречу Лауронену.
      — Кому-то придется очень плохо, Лауронен! — предупредил Томи.
      — А это сейчас посмотрим, — промолвил Лауронен.
      Томи оценивал ситуацию. Сердце в груди колотилось с такой силой, что его толчки были как удары в большой барабан. В висках шумело.
      Он прикажет Рою броситься на Лауронена. Остальных можно не опасаться, если Лауронен выйдет из игры. Его же, Томи, задача — разделаться с коренастым.
      Попытается ли тот пырнуть ножом и его? Никогда не знаешь, чего от таких ожидать.
      Рой шел, приседая на задние лапы. Он чуял опасность и весь дрожал от напряжения.
      И тут всех ослепил свет автомобильных фар. Он был такой яркий, что Томи почувствовал режущую боль в глазах и где-то позади лба.
      — Полиция!
      Он услышал сперва возглас Лауронена и лишь потом увидел синий отблеск мигалки полицейской машины.
      Коренастый выругался, быстро сунул финку в карман и кинулся через улицу к лесу. Остальные побежали за ним. Лауронен последним.
      Полицейская машина, шедшая на большой скорости, резко остановилась. Она еще двигалась с намертво застопоренными колесами, когда передняя дверца распахнулась и из кабины выскочил высокий полицейский. Лауронен с дружками мчались к прогулочной тропе.
      — Эй, вы там, стойте!
      По прогулочной тропе навстречу им бежали люди. Иные останавливались поглядеть на беглецов. Но по большей части люди даже не замедляли бега.
      Полицейский повернулся к Томи и Рою. Томи впервые его видел. А тому, по-видимому, даже Рой был не знаком.
      — Что тут произошло? Кто они?
      — Мы их не знаем, — быстро проговорил Йони. — Должно быть, какие-то бузотеры. Они явились оттуда, из кабака Хилтуски… К счастью, с нами собака.
      Полицейский еще раз посмотрел вслед устремившимся к лесу беглецам. Очевидно, он оценивал свои возможности. Томи мог побиться об заклад, что он не бегал по крайней мере уже лет пять. Судя по его пояснице.
      — Пойдем спросим у Хилтуски, — сказал полицейский, сидевший за рулем.
      Вылезший из машины полицейский вздохнул. Он еще раз взглянул на велосипед Йони и увидел сумки с газетами.
      — Все ясно! — сказал он и сел обратно на свое место. Автомобиль тронулся и затем остановился у бара.
      Томи весь дрожал с головы до пят. Только теперь ему действительно стало страшно.
      — У тебя есть голова на плечах? — яростно набросился он на Йони.
      — Мне надо зарабатывать себе на жизнь.
      — Ты мог бы прошмыгнуть из подъезда через черный ход и продолжать делать свое дело после того, как они уйдут. Лауронен не способен долго ждать. Запала у него хватает лишь на три минуты.
      Подбородок Йони словно заострился.
      — Они везде, куда ни пойдешь. Я ими сыт по горло.
      Слова Йони звучали несколько напыщенно. И голос тоже. Но, взглянув ему в глаза, Томи убедился, что Йони говорит совершенно серьезно.
      Затем выражение его глаз изменилось: казалось, они потеплели и в них появились смешинки.
      — Чтобы ты не вообразил себе какого-нибудь вздора, — сказал он, — могу признаться, что я не на шутку струхнул. Спасибо, что ты не оставил меня, хотя и тебя могли отколотить со мной заодно…

      Лауронен уже пришел к школе и ожидал Томи у ворот. Наконец тот появился у школьной ограды.
      Лауронен вопросительно поглядел на него:
      — А где же твоя шавка?
      Рой, что-то обнюхивая, остался возле кустов. Но Томи умолчал об этом.
      — Думаешь, нам удастся то, что мы надумали?
      Лауронен удивился:
      — А почему бы и нет?
      — Это после вчерашнего-то?
      Лауронен скривил потрескавшиеся губы:
      — Если бы не эти полицейские, вам бы здорово досталось. Обоим.
      Томи посмотрел в блеклые глаза Лауронена:
      — Да и вам тоже!
      — Пожалуй, — согласился Лауронен. — Досталось бы и нам… Но это к делу не относится! Наши отношения с «Ловиисой» мы выясним как-нибудь позже, это особая статья. А сегодня подшутим над Муурикки. Или, может, ты дрейфишь?
      Томи свистнул.
      Рой примчался из кустарника, вся его морда была в снегу.
      — А-а, он при тебе, — удовлетворенный, сказал Лауронен. — А я уж подумал…
      — За мной дело не станет, — сказал Томи.
      — За нами тоже, — сказал Лауронен. — Юсси и «Ловииса» не пойдут на попятный. Он, как видно, не из слабых.
      На все еще вспухшем лице Лауронена мелькнуло что-то похожее на улыбку.
      — Через два урока попробуем, — решил Томи.
      — Договорились!
      По правде говоря, Томи уже не очень вдохновляла идея провести Роя в класс. Замысел потерял всю свою привлекательность уже вчера из-за этой истории с рабочими — доставщиками хлеба да еще из-за вечернего происшествия.
      Кроме того, и злость против Муурикки уже поостыла. Что она может с собой поделать, этакая брюзга? По правде говоря, ее было даже жаль. Прошло, видимо, чуть больше десяти лет с тех пор, как она сама сидела на школьной парте. Она наверняка была послушной тихоней и училась как одержимая, чтобы самой стать преподавателем. И вот, ставши им, она осознала, что выбрала не ту профессию, не может поддерживать никакой дисциплины.
      Ребята, сведущие в математике, говорили, что она хорошо преподает свой предмет. И что сама она человек не без способностей. Этого никто и не отрицал. В ее лице презирали, вероятно, столько же прежнюю первую ученицу, сколько и брюзгу-преподавательницу. Несомненно, в таких, как она, оставалось нечто неизгладимое, так как они учились с жаром, с трепетом сердца, на пределе дыхания, стремясь всегда быть первыми в классе.
      Томи видел у кого-то старую, снятую в детском саду фотографию, на которой четырехлетняя Муурикки с косичкой пела псалом, надув шеки, — старалась, чтобы голос ее звучал особенно громко.
      По каким-то едва заметным приметам было уже видно, что человек весь свой нежный возраст являл собой напряженный бицепс и никогда не расслаблялся, как обыкновенные смертные. И в конце концов Муурикки не избежала нервного срыва.
      Говорят, что даже Ээва в учительской издевается над Муурикки, которая явно завидует Ээве. Это были две противоположные натуры, и они терпеть не могли друг друга.
      Но и отказаться от проказы с собакой никак нельзя. Если бы сейчас Томи отступился от этого замысла, Лауронен, Йони и Юсси Скуг изводили бы его до самой весны.
      К счастью, первые два урока проходили спокойно и можно было все обдумать.
      Первый урок — закон божий — был довольно интересный: Миркку рассказывала о положении в конфирмационных школах в общинах города. Часть ребят была конфирмована, часть нет, но всем интересно послушать об этом. Особенно потому, что в некоторых общинах был большой наплыв молодежи.
      Опять-таки Миркку объясняла множество вещей, о которых никто понятия не имел. Ее можно было слушать из чистого любопытства. Кроме того, Миркку была первым преподавателем закона божьего, с которым класс не был в контрах. Даже Лауронен, хваставшийся тем, что заставил двух преподавателей закона божьего взять дополнительные отпуска, а одного загнал в санаторий для нервнобольных, — даже Лауронен любил Миркку.
      Возможно, тут сыграла роль репутация Миркку: несмотря на свою молодость, она успела побывать миссионершей в развивающихся странах и чего только не повидала на свете. С другой стороны, Миркку с первых же уроков проявила абсолютно деловой подход к классу. Правда, требовала соблюдать дисциплину, но не вздорила по пустякам.
      Вторым уроком был английский. Томи ожидал, что он пройдет так же спокойно. Как-никак Ээва была одним из самых уважаемых учителей. Но и у нее нервы, конечно, натянуты до предела.
      Все началось как бы невзначай. Никто и не пытался заводить Ээву, и она сама должна была понять это.
      Дело было так.
      Яана, сестра Юсси Скуга, достала из своей сумки апельсин. Когда Ээва писала на доске пример, Яана бросила апельсин брату через весь класс. Девочка сделала это слишком торопливо и из неудобного положения. В результате бросок получился неточным и чересчур сильным.
      Если бы не Йони, апельсин пробил бы классное окно с двойными стеклами. Йони среагировал мгновенно, но все же не смог задержать летящий снаряд. Он лишь коснулся кончиками пальцев оранжевого шара.
      Тот изменил направление и с силой ударился о доску в метре от Ээвы.
      Некоторое время казалось, что учительница английского, с невероятным проворством повернувшаяся на месте, либо зайдется яростью, либо ударит указкой Йони, который, приподнявшись на парте, еще не успел сесть после своей неудачной попытки поймать апельсин.
      Ээва учащенно дышала, лицо ее меняло цвет, пока она боролась с собой. Томи не помнил, чтобы у нее когда-нибудь был такой взгляд.
      — Я могу объяс…
      — Тихо!
      Окрик Ээвы разом заставил Яану замолчать.
      Учительница медленно подошла к Йони.
      — Я ожидала чего-нибудь в этом роде, — прошипела она. — Чего еще ждать от ученика, которого ни в одной школе не держат больше трех месяцев. Почему тебя сразу не отправили в класс для трудновоспитуемых? — Тут Ээва взяла тоном выше. — Не знаю, кто это вообразил, будто из тебя выйдет что-либо путное, если тебе позволят находиться в обществе нормальных людей! Ну? Неужели было непонятно, что подобные тебе способны лишь отравлять жизнь людям? — Ээва указала пальцем на Йони: — Ты ошибаешься, если думаешь, что я боюсь тебя! Нисколько!
      — И я тебя не боюсь! Кричи сколько хочешь!
      Ээва побледнела. Похоже, ей впервые выдали такой текст. Ее палец приблизился к Йони.
      — Ты ошибаешься еще раз, если полагаешь, что я стану тратить время на таких, как ты! Здоровое общество заботится о своих отбросах, но не считает это своей главной целью, как вы полагаете.
      — Он сделал это не нарочно! — произнес было Лауронен.
      — А какая разница! — крикнул Йони. — Лучше помолчи!
      Ээва была смышленой женщиной. В нормальных обстоятельствах она бы тотчас ухватилась за слова Лауронена. Теперь же они едва дошли до ее сознания, но все же заставили пристальнее взглянуть на Лауронена.
      — О, господин выглядит очень представительно, — съязвила она. — Вы что, из-под поезда выскочили или как?
      Классные подлизы засмеялись. Лауронен наверняка отмечал про себя всех, кто сейчас веселился.
      — Это мое личное дело. Я же не спрашиваю, где твой муж повредил себе ногу!
      Лицо Ээвы посерело. И ее голос тоже изменился, когда она сказала:
      — У Лауронена, похоже, появился соперник из Туллипортти… Интересно посмотреть, кто из вас станет королем школьного двора.
      Ээва произнесла это с расчетом. Умышленно. Она оценила ситуацию и подлила масла в огонь. Но вот она возвратилась к доске и, обернувшись, еще раз оглядела класс.
      — Тем, кому интересно учиться в этом классе, я скажу: не падайте духом! Не поддавайтесь влиянию таких вот типов. Наоборот, занимайтесь еще прилежнее прежнего. В нашей стране кто не жалеет усилий, тот и выходит в люди. И отдаляется вот от таких. После того как вы попадете в гимназию, вам уже никогда в жизни не придется иметь ничего общего с такими субъектами, если только вы по ошибке не станете учителями.
      В мертвой тишине Ээва повернулась к доске и продолжала урок.
      — Мне к этому не привыкать, — с горечью сказал Йони. — Они не хуже, чем в других местах… Везде выбирают несколько учеников козлами отпущения и все сваливают на них. И в первую очередь на таких, которые вынуждены часто менять школу.
      — Ты все-таки должен был объяснить ей, — удрученно возразил Юсси. — Или лучше — я. Ведь это мне Яана бросила апельсин.
      — Ну да, буду я ей еще объяснять! — вскипел Йони. — Они не понимают, когда не хотят понять. Объясняй им хоть до конца своих дней.
      Йони взглянул на Лауронена и Томи. Они разносили газеты в Мёлься. Ээва с мужем жила на собственном мыске, вдававшемся в море. Дом с жилой площадью в триста пятьдесят квадратных метров, собственный бассейн для плавания и прочее. Сад с освещенными тропинками, фонтанами, и на берегу шикарная баня из толстых бревен стоимостью по меньшей мере в полмиллиона марок. Стоящий особняком дом дворника у основания мыска был шикарнее дома любого ученика.
      — Теперь собаку в класс, и начнем представление, — настаивал Лауронен. — Они живут своей жизнью, и мы тоже!
      — Каким путем пойдем? — осведомился Юсси.
      Они стояли возле штабеля впятером: Йони, Юсси, Лауронен, Томи и Рой.
      — С середины двора Роя могут заметить, — проронил Томи.
      Йони поколебался, а затем сказал:
      — Тот фургон с хлебом опять торчит у хозяйственной постройки.
      — Его там больше нет, — возразил Лауронен.
      — Во всяком случае, они недавно были там.
      — И уехали, — повторил Лауронен. — Может быть, они уже меняют где-нибудь колеса.
      Все посмотрели на Лауронена.
      — Я за это ручаюсь твердо, — произнес он. — Пошли!
      К счастью, доберман дворника был в своей конуре.
      Иначе он мог поднять шум, что привлекло бы к ним внимание сторожа.
      Рой, ничего не подозревая, дошел, заслоненный ими, до угла хозяйственной постройки. Теперь они были в безопасности.
      Томи на всякий случай выглянул на улицу.
      — Фургона с хлебом и вправду не видно.
      — А хоть бы и было видно, — упрямо отозвался Лауронен. — На этот-то раз я уже не зацеплюсь за ограду.
      Теперь на нем была другая куртка. Тоже кожаная, новая.
 
      Следуя вдоль школьного здания по стороне, обращенной к улице, они, притираясь к стене, дошли до того места, где были окна их класса.
      Когда они остановились, Йони посмотрел Томи в глаза.
      — Ты еще можешь пойти на попятный.
      — Ни к чему.
      — Ну, давай!
      Трое ребят нагнулись так, что их плечи образовали мост, и Рой легко вспрыгнул на него. Собака недоуменно взглянула на Томи, но по первому поощрительному слову продолжала свой путь наверх, к окну. Ее передние лапы свободно достали до подоконника, и, когда Рой оказался наверху, ему нужно было только сделать рывок, напрячь задние лапы и оттолкнуться.
      — Надо бы взглянуть, как он там, — сказал Томи.
      Лауронен сцепил руки за спиной.
      Посмотрев в сторону подъезда канцелярии, Томи поставил ногу на сцепленные руки Лауронена и подскочил.
      Собака была такая большая, что заполнила собой всю форточку, балансируя в ней. По команде Томи она спрыгнула в класс.
      Томи показал Рою рукой на кучу сумок между своей партой и наружной стеной и скомандовал ждать там.
      Спрыгнув вниз, несколько удивленный, но ни секунды не сомневаясь, что правильно понял приказ, Рой получил вдобавок указание тихо сидеть на месте.
      — Хозяин сейчас придет!
      Едва заметным движением кончика хвоста Рой показал, что слушается, и Томи по спинам своих товарищей возвратился на землю. И все они прежним кружным путем вышли на школьный двор.
      Только у крыльца кухни, возле хозяйственной постройки, Лауронен удовлетворенно сказал:
      — Пока что все идет гладко. Если у Роя хватит выдержки сидеть тихо на своем месте, Муурикки ждет маленький сюрприз.
      — У Роя хватит выдержки, — поручился за собаку Томи.
      «Какая досада, — подумал он, — ведь они не уговорились о том, что станет делать Рой в классе, да и вообще, будет ли он что-либо делать. Но пожалуй, это не так важно. Самое важное во всем этом — собственный почин».
      Даже самые презренные подлизы, войдя в класс, держали язык за зубами. Томи уже начало казаться, что весь класс сплотил дух солидарности: как только Муурикки открыла дверь — все стремглав бросились на свои места.
      Таким образом, в первые, решающие, секунды все было шито-крыто. Юсси и Яана завязали разговор с Муурикки у двери и отвлекли ее внимание на себя, чтобы дать Томи время усесться за свою парту и на всякий случай успокоить собаку.
      Затем Томи отобрал несколько самых больших сумок и забаррикадировал ими Роя, чтобы с кафедры нельзя было увидеть лохматую собаку, по крайней мере, в первое мгновение. А чтобы создать дополнительный заслон, Лауронен и еще трое самых высоких ребят заняли места в ряду крайних парт, постоянные хозяева которых перебрались на их места.
      И только после того как Муурикки уселась за учительский стол и начала делать пометки в своих бумагах, Томи вздохнул с облегчением.
      Контрабандная доставка Роя на урок математики удалась.
      Пока Муурикки составляла список отсутствующих, напряжение в классе явно спало. Все избегали поворачиваться в сторону Томи и ограничивались лишь быстрыми, мельком, взглядами. И многие улыбались или подмигивали ему в знак тайного сообщничества.
      Да, много времени прошло с тех пор, когда они предпринимали что-либо все вместе. Да и было ли так когда-нибудь?
      Между элитой класса и прочими было слишком мало общего. В этом Ээва совершенно права. Да и в конце-то концов не так уж много общего было и между самими умнягами. Они вели ожесточенную войну за отметки, за первые места. Например, каждый в классе знал, что Карита люто ненавидит Улламайю. Она завидовала ей во всем. Ее умению плавать. Ее внешности. Ее уму. Ее успеху у мальчишек…
      И, кроме того, некоторые ребята уже знали, чего они хотят. Например, Эса. Ему его цель была ясна с четырехлетнего возраста: научиться играть на скрипке. Его родители позаботились в свое время о том, чтобы он начал учиться игре на скрипке, а теперь он и сам знал, чего хочет. Над ним посмеивались, но так или иначе вынуждены были его уважать. Он обладал упорством и целеустремленностью незаурядного спортсмена. Если бы у Юсси Скуга была натура Эсы, Юсси наверняка участвовал бы в ближайших Олимпийских играх… Некоторые из старательных и хороших учеников завидовали Эсе, хотя Эса никогда не будет соперничать с ними — свой хлеб он будет зарабатывать музыкой. И все же мальчишки видели в нем соперника.
      Так же обстояло дело и с более слабыми. Каждый из них рассчитывал попасть в гимназию или профессиональное училище. Видя перед собой перфокарту вычислительной машины, даже те, кто плелся в хвосте, понимали, как важно заниматься на каких-нибудь расширенных или, наоборот, узко профилированных курсах и бороться за баллы успеваемости.
      Дедушка Жестянщик не одобрял нововведений:
      «Если единственной целью является соперничество, которое так широко рекламируют, и если этому учат с пеленок, то дух соперничества пристает к человеку. Совсем так, как у прыгунов с вышки на Борнео».
      Дедушка Жестянщик часто рассказывал о виденном им телефильме — в нем показывали какой-то остров в Тихом океане. Люди там, чтобы испытать себя на храбрость, обвязывают лодыжки веревкой, сплетенной из лиан, и прыгают с вышки высотой с девятиэтажный дом.
      «Точно так же и у нас, — ворчал дедушка. — Некоторых веревка не выдерживает, и они разбивают черепушку о камень. У других отрывается рука и нога. Но у самых крепких все сходит удачно, и они потом до конца дней своих похваляются точностью отборочного метода и своим высоким уровнем развития. Иные из них со всеми своими поверьями становятся деревенскими старейшинами в наших джунглях».
      Таковы были рассуждения дедушки Жестянщика.
      Рой спокойно лежал на месте. Конечно, для него было необычно лежать здесь, но он чуял запах сидящего на парте Томи и радовался, что хозяин находится поблизости.
      Когда же Муурикки заметит собаку?
      Томи с самого начала считал, что Муурикки должна заметить Роя скоро, еще до конца урока. И он сам не знал, хочет ли он, чтобы дело приняло именно такой оборот. В глубине его души таилась злокозненная мысль о том, что хорошо было бы нагнать страху на Муурикки, раздразнив Роя так, чтобы он залаял.
      С другой стороны, в этом не было никакого смысла. Одни боялись собак, другие нет, совсем как если бы одни были музыкально одаренными, а другие нет.
      Тут надо бы придумать что-нибудь особенное…
      Когда напряжение первых минут прошло, Томи почувствовал, что настроение класса явно упало. Оно и понятно: ведь ничего не произошло.
      Когда Муурикки принялась объяснять у доски решение двух задач, оказавшихся никому не по силам в последних письменных работах, самые нетерпеливые из ребят уже стали выжидающе поглядывать в сторону Томи и Роя. Двое мальчишек, зарычав на собачий манер, заставили Роя пошевельнуться и навострить уши.
      Лауронен повернулся на своей парте и поглядел назад:
      — Ну, сейчас!
      Что означает это «ну, сейчас»? Или все ожидают, что он при содействии Роя выкинет в классе какую-нибудь штуку?
      Томи проклинал себя и всю операцию. Следовало бы продумать все до конца, а не хвататься за первое, что пришло на ум.
      Чего они, собственно, добивались?
      Взглянув на пустующую парту у себя за спиной, Томи напал на мысль.
      — Лауронен и еще кто-нибудь двое, сюда, вперед, на крышки парт!
      Муурикки, несомненно, слышала шепот, но даже не обернулась.
      — В последний раз объясняю эти задачи. Если кому-нибудь не интересно, пусть так! Но хоть не шумите, чтобы могли учиться те, у кого есть данные.
      Лауронен и Томи обменялись ухмылками. Лауронен взобрался на крышку парты и сел спиной к доске. Двое других ребят последовали его примеру.
      Такое прикрытие было вполне достаточным, лучшего и желать не надо.
      Томи кувырнулся с парты на пол и подполз ближе к Рою.
      — Ну-ну, старик! Лежать тихо! Сейчас мы немного позабавимся.
      Рой наклонил голову набок, словно пытаясь вникнуть в смысл сказанного.
      — Ничего, старик, — утешил его Томи. — У нас в этих стенах немало и других, кто ничего не понимает.
      Рой позволил ему набросить на себя большую грубошерстную куртку Юсси Скуга… Вот Томи натянул собаке на голову ярко-красную шапочку с кисточкой, принадлежавшую Пярри, и собака прижала уши, но все же, повинуясь движению руки хозяина, села за пустующую парту, хотя ей тут явно было тесно.
      — Сидеть, Рой!
      Томи повернулся и посмотрел на Лауронена, лицо которого расплылось в довольной ухмылке.
      — Темные очки! — потребовал Томи.
      Обычно Лауронен дрожал над ними, как над невесть каким сокровищем. Это были барахлистые очки шведского производства, такие носит Марлон Брандо. И они здорово шли Лауронену. Делали его похожим на киногероя, правда, тогда, когда физиономия Лауронена не была подбита.
      А теперь Лауронен, ни слова не возразив, протянул их Томи.
      Рой оскалил зубы, когда Томи принялся прилаживать очки на его морде, подсовывая дужки под шапочку Пярри, но все же без звука остался сидеть на места.
      — Мальчики, сядьте как положено! — почти нормальным голосом сказала Муурикки.
      Если бы она, сказав это, повернулась потом к доске, продолжая свои объяснения, все приняли бы ее слова всерьез. Но она все портила своим брюзжанием. Каждый знал: она и сама не верит, что ее послушаются. И действительно, в следующее мгновение она начинала произносить длинную назидательную речь.
      Точно так было и сейчас.
      На этот раз к ее брюзжанию все же прислушивались и следили за каждым ее движением. Всем хотелось увидеть, как изменится выражение лица Муурикки, когда она заметит на парте Роя.
      А в голосе учительницы уже назревал плач. Казалось, слезы вот-вот брызнут из ее глаз:
      — Неужели вы, уже почти взрослые люди, не понимаете, что учеба — это работа, столько же для вас, сколько и для меня. Работа, заранее нормированная. Нам дано задание, которое мы должны выполнить, и я отвечаю за это… А вы же не отвечаете ни за что и ни перед кем!
      Неужели она не заметила Роя?
      Юсси утверждал, что Муурикки, толкая речь, впадает в экстаз. Ничего не видит и не слышит, а только знай себе брюзжит. Может, и так…
      А может, сидевшие впереди самые рослые ребята так хорошо укрывали Роя, что от доски была видна только шапочка с кисточкой.
      Класс больше не мог сдерживаться. То один, то другой поворачивался посмотреть на Роя. И сам Томи тоже.
      Любо-дорого было глядеть на собаку, сидящую на парте, как примерный ученик, в куртке и шапочке с кисточкой. Темные очки Лауронена закрывали половину собачьей морды, видневшейся из-под шапочки, и нелегко было распознать, что на парте сидит собака.
      — Ну и чем же она отличается от нас, учеников? — спросил Йони.
      — По крайней мере, свой интеллигентностью, — съехидничала Карита.
      Однако должна же была Муурикки что-то заметить. Она продолжала вычисления, а затем под громкий смех класса с багровой физиономией шагнула от доски к первым партам.
      И тут она увидела Роя.
      Муурикки застыла на месте, словно окаменела. Ошарашенность и сомнение попеременно отражались на ее лице, сменяя друг друга, словно кадры телевизионной рекламы.
      — Ну, это уж слишком!
      Муурикки, как астматичка, ловила ртом воздух. Казалось, она вот-вот задохнется. У нее, бедняги, начисто отсутствовало чувство юмора!
      — Я вам этого…
      Тут раздался стук в дверь.
      Теперь застыли и ученики.
      Стук возобновился, еще более громкий, чем прежде. Затем ручка двери повернулась, дверь распахнулась, и в проеме показалось лицо директора. Класс встал.
      Директор вытянул руку и, жестом приглашая находящихся в коридоре войти, отступил в сторону. Двое совершенно незнакомых людей прошли в класс.
      Томи словно парализовало. Но лишь на мгновение. Затем он развил лихорадочную деятельность.
      Роя долой с парты. Быстро, но спокойно. Во всяком случае, теперь Роя нельзя было волновать, в каком бы трудном положении он сам ни находился.
      — Рой, лежать. Тихо лежать. Вот так… Молодец, старик!
      Томи успел уложить собаку на прежнее место между стеной и первым рядом парт, за укрытие из сумок, обуви и одежды как раз в то время, когда весь класс встал.
      Без излишней спешки Томи, наклонившись, накрыл Роя первой попавшейся под руку курткой и только тогда выпрямился.
      Лауронен действовал столь же молниеносно: вместо ряда сумок перед Роем выросла гора сумок, за которой и укрылась лежащая под куртками собака.
      Садясь вместе со всеми за свою парту, Томи кивнул головой Йони и Юсси, сделал осторожный жест ладонями, означавший: главная опасность миновала.
      За общим шумом Томи не услышал, как директор представлял пришедших, понял только, что это были какие-то важные птицы из школьного управления.
      Директора с гостями пригласили присесть, но они отказались и остались у дверей.
      До сих пор все шло хорошо, если не принимать в расчет самое Муурикки!
      Учительница стояла на прежнем месте, будто ее хватил паралич. Лишь каким-то чудом ее рука поднялась пожать руки пришедшим, когда директор представлял их.
      Муурикки могла все испортить.
      Вот ее растерянный взгляд упал на Томи.
      Сообразит ли она?
      К счастью, сообразила. Как разбуженная ото сна, Муурикки вернулась к доске и продолжила незаконченное вычисление и объяснение задачи.
      Это она умела. В этом отношении все учителя в школе были хороши. Работа у них спорилась.
      Слушая ясные и уверенные объяснения Муурикки, посторонний человек не мог даже представить себе, какая она брюзга. И почему бы ей не быть таким же хорошим человеком, каким она была математиком!
      Томи осторожно скосил глаза вбок и немного повернулся назад. Из-под кучи одежек виднелась печальная собачья морда в черных очках.
      — Молодец, старик… — шепнул Томи. — Лежать тихо!
      Обернувшись, Томи увидел, что один из чиновников школьного управления неслышными шагами прошел перед передними партами к окну.
      Тридцать восемь пар глаз следили за тем, как он приближается к опасной зоне. По застывшим позам и напряженному выражению лиц было видно, что все ученики искренне переживали происходящее.
      Зачем он туда пошел?
      Звонкий голос Муурикки дрогнул, когда и она увидела, куда направился инспектор. Однако выстояла: каким-то чудом взяла себя в руки и продолжала вычисления.
      За такое самообладание Томи не мог не похвалить ее про себя.
      Инспектор (или кем еще был этот человек?) подошел к крайнему ряду парт. Миновал его. Не отрывая взгляда от доски, он стал двигаться по проходу вдоль стены.
      У Лауронена побагровела шея. Он нервничал.
      Как отнесется Рой к чужаку, если тот пройдет по проходу еще дальше в его сторону?
      Томи прошептал, прикрыв рукой рот:
      — Рой, лежать! Не двигаться!
      На инспекторе был сине-серый костюм в полоску. Тщательно выглаженный. Томи глядел на стрелки его брюк, в то время как он приближался к нему.
      — Рой, не шевелиться!
      Инспектор остановился у окна, возле которого сидел Томи. Между ногами гостя и мордой собаки было каких-нибудь полметра с небольшим — наваленные Лауроненом сумки, которые образовали недоступное наблюдению укрытие.
      Томи прислушивался: не раздается ли ворчание из мощной груди собаки?
      — Рой, тихо!
      Приходилось надеяться, что инспектор не разбирает его слов. Конечно, он слышал, как Томи бормочет что-то про себя. Он даже взглянул на Томи. Наверное, счел ненормальным, ну да пусть его.
      Посетитель оперся о подоконник и так, полусидя, полустоя, не шелохнувшись, слушал объяснения Муурикки.
      Сердце Томи колотилось в бешеном ритме. В висках кололо. Какой бес помогал Муурикки продолжать урок так, словно ничего не случилось? Разумеется, она в совершенстве владела материалом, но все же… Она ухитрялась не прерывать своих объяснений и держать себя в руках. Трудно поверить, но она, безусловно, оказалась способна не только брюзжать по мелочам.
      Однако же Муурикки, похоже, была единственным человеком в классе, который занимался сейчас решением задач. Сам Томи даже и не пытался делать это. Достаточно и того, что у него хватало сил сдерживать себя.
      Но вот добрались до конца и второй задачи.
      — Есть у кого вопросы?
      Никто не поднял руки. Ну, вполне понятно. Это было бы чистым безумием.
      Но тут заговорил стоявший у окна инспектор. У него был низкий, хорошо поставленный голос. Приятный, хотя сами слова имели роковой смысл, как при зачтении смертного приговора.
      — Отлично! — похвалил Муурикки инспектор, вогнав ее в краску. Затем повернулся к классу: — Ну, а может кто-нибудь продолжить решение, если примем, что а равно плюс восьми, а в равно минус двум?
      К своему ужасу, Томи увидел, что инспектор выжидающе поднял руку, покрутил немного в воздухе указательным пальцем и наобум ткнул в кого-то.
      На кого же он указывал?
      На Йони!
      Йони изумленно вытаращился на инспектора. Затем повернулся и посмотрел на доску, словно убегая взглядом от все еще уставленного на него пальца.
      Что тут можно было поделать?
      Йони всем своим видом показывал, что не намеревается выйти к доске. Да, пожалуй, и не стоило. Но все же ему надо было хоть что-то сказать…
      Этого и ожидал инспектор.
      Его палец чуть опустился, но по-прежнему был наставлен на Йони. И сам он наклонился вперед, не отрывая глаз от Йони.
      Директор в дверях уже покачивал головой.
      Бедняга Муурикки, словно охваченная ужасом, беспомощно глядела на Йони.
      В классе нависла гнетущая тишина. Рою стоило лишь вздохнуть под кучей сумок, чтобы стоящий совсем рядом человек непременно заметил его.
      Тут Йони встал.
      Но вместо того чтобы двинуться к доске, он повернулся в сторону посетителя в сине-сером костюме.
      — В первой задаче плюс двадцать восемь. А во второй — минус четыре.
      Лицо инспектора вытянулось, как в зеркале комнаты смеха. Он в изумлении смотрел на Йони. Затем встал.
      — Рой, ни с места!
      Томи прошептал это совершенно спокойно. Взгляды всего класса были устремлены на инспектора, все ожидали, что он скажет.
      Но инспектор даже не раскрыл рта. Он вышел из прохода и, миновав Муурикки, подошел к доске, взял мел и начал вычислять.
      Это был профессионал не хуже Муурикки. Вычислял он так быстро, словно писал скорописью.
      Все, как загипнотизированные, смотрели на доску. Когда решение первой задачи было закончено, результат оказался плюс двадцать восемь.
      Инспектор огласил его во всеуслышание.
      — А во второй задаче минус четыре, — произнесла Муурикки. — Я тем временем подсчитала.
      Воззрился ли Рой на Йони из-под курток? Если нет, то он был единственным исключением в классе. Все остальные сделали именно это.
      — У тебя поразительная способность считать в уме, — сказал от двери директор.
      — Безусловно, — подтвердил инспектор и положил мелок в желоб у доски. — Блестящий успех!
      В дверь постучали и тут же распахнули ее. В класс заглянула секретарша:
      — Прошу прощения — звонит школьный советник!
      — Спасибо, сейчас идем, — сказал человек, стоявший рядом с директором. Затем он повернулся к Муурикки: — Поздравляю вас, госпожа учительница! У вас замечательный математический класс. Доброй весны вам всем!
      Когда гости удалялись, весь класс поднялся.
      Как только дверь за ними захлопнулась, в классе раздалось громогласное «ура».
      Потрясенный Томи во все глаза глядел на Муурикки. Она тоже кричала «ура» вместе со всеми! Она тоже была своей среди них.
      Только после третьего «ура» наступила тишина.
      Теперь уже Муурикки во все глаза смотрела на Томи.
      — Как ты сумел добиться, чтобы собака так тихо лежала на месте?
      Томи почесал Роя и разрешил ему подняться из-под курток.
      — Так уж мы доверяем друг другу. Каждый на слово верит другому. Она поняла, что надо притаиться и молчать, и не спрашивала зачем.
      Муурикки продолжала пристально глядеть на него. Ее губы шевельнулись, как будто она сглотнула что-то. Глухим, сдавленным голосом она сказала:
      — Знаете ли вы, что бы я отдала за то, чтобы и между нами было такое же доверие!
      Последние слова она произнесла с хрипотцой. И выбежала из класса.

      В эту субботу все, что только могло, пошло вкривь и вкось.
      Томи рассчитывал отправиться в долгую прогулку на лыжах, но проспал и поссорился из-за этого с матерью.
      — Ты каждое утро, надо не надо, стаскиваешь с меня одеяло, а когда предстоит что-нибудь дельное, позволяешь спать хоть до вечера.
      Перебранка могла бы затянуться, если бы грозный взгляд отца поверх газеты не пресек ее.
      Отправляясь кататься на коньках — назло матери не поев, хотя она всячески уговаривала его, — Томи вооружился двумя клюшками, шайбами и мячами, так как не знал, во что именно будут играть его товарищи.
      Все это снаряжение он принес на каток зазря. Сначала недоставало игроков, а потом, когда пришел Яксю с несколькими ребятами из других домов-башен и можно было начать игру, на каток явилась какая-то команда юниоров, и ее тренер заявил, что сейчас отведенное им время, и выгнал всех с катка.
      Когда Томи со всем снаряжением возвращался домой, настроение у него было такое, что не хотелось ни с кем встречаться по крайней мере в течение нескольких часов.
      Перед тем как выехать на свою улицу, он замедлил ход и, остановившись у последних ивовых кустов, обозрел улицу из конца в конец.
      Несколько нажимов на педали — и он достиг хозяйства дедушки Жестянщика и завернул во двор. Дедушка был в своей мастерской. Там все сверкало и искрилось, как фейерверк в Монте-Карло. Этому сопутствовали какая-то трескотня, шипение и проклятия самого дедушки Жестянщика.
      — Что ты делаешь?
      — Печку для бани.
      Их встречи всегда были одинаковы: они без долгих слов продолжались с того места, на котором закончилась предыдущая, так, словно он и дедушка Жестянщик вовсе не расставались.
      В дедушке Жестянщике было нечто неизменное, постоянное. Томи всегда знал его таким.
      Сноп искр вылетал, как из огнемета, и падал на обветренные, продубленные руки сварщика, но он, казалось, не замечал этого.
      — Ты обожжешь себя.
      — От этого не умирают.
      — Но тебе, наверное, больно?
      — Известное дело, есть малость… Уже привык…
      Бабушка Жестянщица открыла кухонное окно и позвала старика обедать. К счастью, она не заметила велосипеда Томи. Он не питал пристрастия к ее стряпне. Сегодня на обед у них были щи.
      — Да иди же! — крикнула бабушка. — Ведь сегодня суббота…
      — Последний шов! — прокричал дедушка Жестянщик.
      Томи задумался над словами бабушки.
      — Стоит ли тебе жертвовать для работы субботой? Сейчас такая хорошая погода…
      — Конечно, не стоит, — донеслось с кряхтением из-за световой завесы, на которую нельзя было смотреть, до того становилось больно глазам. — Сборщики налогов все забирают. На содержание вашей школы!
      Злое облако искр сопровождало ворчбу дедушки… Раз ему приходится так вкалывать, он имеет право требовать, чтобы все учились хотя бы на восьмерку…
      Пожалуй, нужно потихоньку подаваться отсюда.
      Дедушка Жестянщик был в настроении поговорить о налогах. Теперь из него скоро посыплются отборные истины о министрах и депутатах парламента.
      Однако на этот раз он, видимо, решил остановиться на школьных делах.
      — И у тебя успеваемость упала на целый балл!
      Дедушка Жестянщик встал. Закрыл газовый баллон и принялся подтаскивать шланг и тележку с баллоном поближе к стене.
      Томи помог ему.
      Поставив сварочный аппарат на место, дедушка возвратился к печурке. Он работал в спокойном, неторопливом ритме.
      — А может, и больше, чем на один балл?
      Уж он-то умел без конца долбить одно и то же!
      — Да, больше, — подтвердил Томи. Горечь неудачного дня начала угнетать его. — Я вообще изменился во всех отношениях. Стал уже совсем не тем, каким был год назад… Ты ничего не заметил?
      Дедушка Жестянщик выпрямился и потянулся. Белки глаз на его почерневшем от копоти и грязи лице казались огромными, как у негра.
      — А ты сам бы заметил, если бы Рой стал вдруг все время ходить задом наперед, хрюкать, как свинья, и беспрестанно подмигивать левым глазом?… Перемены примерно одного разряда!
      Томи уставился на дедушку:
      — А что я могу с этим поделать?
      Дедушкина трубка зашипела. Он вытер ее рукавом.
      — Тебе ничего и не надо делать… Так полагается в твоем возрасте. Это у каждого почти так… Как будто вдруг попал под пресс и вышел оттуда отштампованный. Пять тысяч кусочков, и ни одного на своем месте. Кроме нескольких, что пропали вообще.
      Дедушка Жестянщик поднял свою черную руку, и его указательный палец оставил след на кончике носа Томи.
      — Так было, есть и будет со всеми поколениями… Тут ничего не добьешься, если станешь рассматривать собственный пуп, как делают многие. И придется немало помучиться, если начнешь пережевывать эту жвачку снова и снова.
      — А что же делать, раз увязаешь в этом?
      Дедушка Жестянщик усмехнулся.
      — Человек, когда возьмет себя в руки, многое может. Захочет — так всегда справится с собой. Не падай духом… Хоть теперь и трубят о том, что финн не должен плакать и сгибаться, это вовсе не значит, что иногда он не может и всплакнуть.
      Томи остановился в дверях мастерской.
      Густая тень покрыла его лицо, прежде чем он ступил на залитый солнцем двор.
      Дедушка стоял совсем рядом с ним, статный, крепкий и какой-то удивительно сильный. Если бы Томи захотел сравнить его с чем-нибудь, он, ни секунды не колеблясь, сказал бы, что дедушка похож на гору.
      Дедушка дружески постучал Томи по плечу.
      — Пойдем поедим! Бабушка приготовила вкусные щи.
      Томи отрицательно покачал головой:
      — Меня мутит от одного их запаха.
      Дедушка улыбнулся и наклонился к нему:
      — Скажи это так, чтобы бабушка услышала.
      Томи взялся за руль велосипеда.
      — Ну уж нет! — усмехнулся он.
      Хотя дедушка Жестянщик и рассмеялся, но в его глазах Томи прочел озабоченность.
      Йони ехал ему навстречу с двумя пустыми сумками.
      — По субботам и воскресеньям я подменяю разносчика столичных газет, — объяснил Йони. — Городская газета доставляется лишь два раза в неделю.
      Они составили вместе свои велосипеды, не касаясь ногами земли.
      — Юку, куда ты деваешь заработанные деньги? Яксю, один мой товарищ из домов-башен, купил себе мопед «Обезьяну». Его отец дал ему половину денег, а вторую Яксю заработал сам.
      У Йони были хорошие зубы. Крепкие и красивые. Они так и сверкали, когда Йони широко улыбался.
      — Меня не интересуют мопеды!
      Томи хотел было спросить, верно ли он угадал, что Йони интересует стереофоническая радиоаппаратура, но слова застряли у него в горле, когда он увидел Роя, бросившегося к ним из-за угла.
      Собака уже издали неистово залаяла и, приближаясь, поднимала все больше шуму.
      — Что это с ней?
      Йони немного побаивался большой овчарки и поднял ногу повыше с той стороны, с которой она подбегала. Как будто бы это могло спасти его, если бы Рой решил позавтракать им…
      — Ты мог бы пойти ко мне, раз забрался в эти места. У нас, наверное, найдется, что поесть… — предложил Томи.
      Йони колебался:
      — Через полчаса мне тоже надо быть дома. Мы договорились, что будем обедать в это время.
      — Так завернем пока ко мне, я чего-нибудь перекушу, а потом провожу тебя к твоим.
      Йони кивнул:
      — Идет!
      — Ну так поехали!
      Они быстро направились к Томи. Рой весело бежал впереди.
      Возвращаться, как оказалось, и не стоило: мать приготовила капустную запеканку. Ее запах чувствовался уже в передней.
      — Бабушка Жестянщица приготовила на обед щи. Там был такой же запах, — недовольно проговорил Томи, бросая в чулан клюшки и другие спортивные принадлежности.
      Войдя в комнату, Томи увидел, что отец уже пообедал и прилег отдохнуть.
      — Это Йони, мой одноклассник!
      — Присядь с Томи за компанию, — радушно сказала мать, собирая на стол. — Еды хватит на двоих.
      — Спасибо, я поеду обедать домой. Как раз успею к обеду. Я подожду Томи, и мы поедем вместе.
      Томи сел и принялся делать бутерброд.
      — Скажи прямо, Йони, что такую еду не положит в рот ни один нормальный человек. Это как запаренный корм для коровы. Силос… Можешь послушать в моей комнате музыку. Через наушники, потому что отец спит. Там есть одна новая запись Линды. И превосходный Бонн М.
      — Не хлопочи так вокруг меня!
      — Я скоро… А ну ее, эту запеканку. Съем пару бутербродов, вот и все.
      Мать обиделась.
      Ну и пусть обижается! Зачем она всегда готовит то, чего он и в рот не берет. Собственно говоря, не стоило тратить время и на бутерброды. Он мог бы проглотить походя пару сосисок у киоска.
      Йони все же остался на кухне и присел на первую попавшуюся табуретку.
      Ну и ладно. Тем скорее управимся.
      Томи бросил два большущих куска колбасы Рою, который пускал слюну, не смея подойти к столу. Конечно, его не следовало кормить таким образом, чтобы не научился попрошайничать.
      Ну хоть бы мать не шумела, но ей надо все выведать у Йони. И потом еще удивляться:
      — А вы, оказывается, раньше не учились вместе! Если бы рот Томи не был набит хлебом, он бы ответил за Йони. К тому же Томи успел хлебнуть молока, так что говорить он не мог.
      — Я поступил к ним в школу всего несколько недель назад.
      — Вы поселились где-нибудь поблизости отсюда?
      «До чего же отвратительны женщины в своем любопытстве!»
      — Не совсем поблизости. В избушке на садовом участке.
      Мать во все глаза уставилась на Йони.
      — Как?! Всей семьей?
      — Чего ты его экзаменуешь? — вставил Томи, проглотив наконец хлеб.
      Никто даже не слушал его. И Йони тоже.
      — Я живу там с бабушкой. Матерью отца.
      Этого не знал даже Томи!
      Лицо матери приняло выражение, как у члена общества «Спасите детей». Когда Томи видел это выражение, ему всегда хотелось удрать куда подальше.
      — И бабушка заботится о тебе?
      — Не хватает еще псалма! — Томи встал. — Допрос окончен! Пошли, Йони…
      «Что случилось с твоими родителями? И много ли у вас денег в банке? И есть ли фамильное серебро и знаменитые родственники? К черту!»
      — Мой отец умер, а мать снова вышла замуж.
      — Вот если бы и у нас было так! — Томи подтолкнул Йони вперед. — Мы уходим. Чао!
      — Томи! Что ты сказал? Я…
      — Рой, ко мне!
      Рывок Роя из угла и поспешное «до свидания» Йони заглушили слова матери.
      — Может, тебе нужно было бы рассказать что-нибудь своей матери? — спросил Йони.
      — Да ведь она сама выпытала все, как на полицейском допросе.
      Хотя Томи весь кипел от возмущения, он все-таки не забыл помахать рукой бабушке Сааринен и Марке, которые как раз возвращались к себе домой от соседей. Томи стремительно выехал со двора на улицу, Рой бежал рядом. Йони ничего не оставалось, как последовать за ними.

      Старые избушки на садовых участках были, откровенно говоря, очень интересные. Невероятно маленькие, но какие-то замысловатые. Комнаты словно в игрушечном домишке. Хорошо еще, что кровать всегда вмещалась у какой-нибудь стены.
      Они с самого начала были задуманы как летние домики, но в войну, когда люди лишались крова над головой в результате бомбежек, их иногда приспосабливали и под зимнее жилье. И в некоторых домишках до сих пор люди жили круглый год. Главным образом старики, хотя избушки, пожалуй, меньше всего подходили для них. Однако это позволяло им жить, ни от кого не завися.
      Крайние избушки, что на участках, примыкавших к берегу водоотводной канавы Тиитинен, были самые лучшие. Все здесь напоминало деревню: у берега мостки, миниатюрные бани, амбары.
      Йони обитал в двухэтажном домике с балконом.
      — Увидев в первый раз эту избушку, я не поверил своим глазам, — рассказывал Йони, когда они остановились в воротах. — Избушка словно из сказки. Когда какой-то городской чиновник показывал мне это место, она была по самый балкон заметена снегом.
      — Помню, раньше здесь никто не жил, — кивнул Томи. — Я несколько раз ездил на лыжах в середине зимы по той лыжне, что идет по льду.
      — У меня ушла неделя на то, чтобы откопать все из-под снега и так прогреть и просушить дом, чтобы можно было привезти сюда бабушку… — Йони взглянул на него. — Она лежачая больная. Совершенно не двигается, не может дойти даже до уборной.
      Томи во все глаза глядел на своего школьного товарища.
      — Но вообще-то по характеру она мировая бабушка. Я знаю, что ей больно, но никогда не слышал от нее никаких жалоб.
      Томи, конечно, помнил, как раздражало его любопытство матери, но все-таки не удержался и спросил:
      — А почему вы уехали из деревни?
      У Йони дрогнул подбородок.
      — Они начали поедом есть бабушку. Мать и ее новый муж. Хотя дом спокон веку принадлежал бабушке. Ее родной дом, в который дедушка пришел зятем. Но он оставил такое несуразное завещание моему отцу, единственному сыну, что когда отец умер и моя мать очень скоро снова вышла замуж, то настоящая хозяйка дома и слова не могла сказать ей поперек. Бабушка-то по завещанию была на пожизненном содержании у новых хозяев, да только кто же станет жить в доме и выслушивать их попреки… Когда они совсем извели бабушку и она стала без конца плакать, а я наконец понял, что происходит, то сказал бабушке, что мы проживем и в другом месте. И так мы ушли из дому.
      Томи поискал глазами Роя, который рыскал из стороны в сторону, обнюхивая все вокруг. Вот он достиг берега.
      — Как бы он не наделал там беспорядка, — забеспокоился Томи.
      — Ничего такого там случиться не может. Разве что заберется в мою купальную прорубь.
      — Куда-куда?
      — Я купаюсь после бани в десяти метрах отсюда — в этакой глубокой яме. Вон там, в канаве. Вода очень чистая.
      Про воду Томи знал уже раньше. Ребята всегда купались в двух самых теплых заливчиках бокового протока канавы Тиитинен.
      Даже если прорубь не замерзла, Рой не захочет сейчас купаться.
      В глазах Йони зажегся огонек.
      — Слушай, я знаю, что нам делать! Мы натопим баню и искупаемся.
      — Вот здорово!.. — Томи хотел было спросить, а можно ли это, но тут же вспомнил: ведь Йони хозяин дома. Он распоряжается тут всем и за все отвечает. — Ну что ж, давай искупаемся и поплаваем!
      Томи пошел сначала поздороваться с бабушкой. Хотя они с Йони и условились — пока тот будет готовить еду для себя и для бабушки, Томи натопит баню.
      Седоволосая, с морщинистым лицом старушка была такая опрятная — прямо как из какого-нибудь фильма.
      — Сначала было просто ужасно, но человек постепенно ко всему привыкает, — рассказывал позже Йони. — Я иногда зажимал нос и выбегал на улицу — меня тошнило. Но я все время помнил, что и я не мог ходить в нужник собственными ногами пятнадцать лет назад. Тогда бабушка нянчила меня, как рассказывали, совсем одна: у невестки были слишком нежные руки, чтобы ходить за ребенком и стирать пеленки.
      Как это ни странно, бабушка Йони была похожа на современную, даже молодую, женщину. Хорошо, что Томи поговорил с ней.
      Выходя наконец вместе с Роем на улицу, Томи спросил, сколько воды нужно принести.
      — Ты искупаешься, бабушка? Нас теперь двое, так что ты в два счета будешь в бане.
      — Я немножко гриппую и побаиваюсь, хоть мне и охота, конечно, попариться, — ответила внуку бабушка из своей комнатушки. — Купайтесь уж лучше вы, мужчины…
      Томи посмотрел на Йони.
      Правда ли это или бабушка просто хотела дать им возможность одним вдосталь насладиться субботней баней?
      Йони сделал пальцем движение в сторону бани. Уж он-то наверное знал. Вслух он сказал:
      — Нам вполне хватит половины котла горячей воды. А холодная вон там в ушате в углу, я уверен: ее наверняка хватит.
      Затопить баню было парой пустяков.
      На береговой гряде царила весенняя благодать. С сосулек, наросших на свесе крыши бани, падали капли. Томи носил дрова, воду, разводил огонь в каменке и под котлом с водой.
      Рой был рад хлопотам по растопке бани не меньше, чем сам Томи. Он сопровождал Томи каждый раз, как тот шел по воду и колол дрова, и, склонив голову набок, следил, как Томи разводит огонь.
      — Уж я-то знаю, старик, как тебе хочется выглядеть умным, — подтрунивал над ним Томи. — Но ведь ты городская собака. Опустившаяся нюхательница асфальта, попытайся показать, насколько ты понятливая собака! Посмотри, какие у тебя лапы!
      Но Рой и не думал смотреть. Хотя и надо бы: его лапы то и дело застревали в щелях двух деревянных решеток, выстилавших пол в бане, и собака стояла в совершенно неестественной позе — составив вместе передние лапы, а задние как-то странно расставив в стороны. И все же Рой предпочитал деревянную решетку льду, тонкой коркой покрывавшему цементный пол бани — такой скользкий и холодный он был.
      Когда пришел Йони, труба уже начала тянуть вовсю и в обоих очагах гудело пламя. Томи и Рой, размякшие, сидели перед баней на нагретой солнцем скамье и наслаждались царящим вокруг покоем.
      — Ну, бродяги, съешьте-ка бифштексы из печенки. Действительно, хорошие, хотя их и нахваливает сам повар.
      Йони держал поднос, на котором была тарелка, стакан молока и бумажный сверток.
      — Сейчас же ешь, пока они горячие! — Йони пристроил поднос на коленях у Томи и поставил стакан молока рядом с ним на скамью, одновременно сунув ему в руку пластмассовую вилку. — Ешь, а я тем временем угощу холодной печенкой эту волосатую морду. Ну, что скажешь?
      — Здорово!
      — Ну, а сливочная подливка?
      — Ее я хочу слизать с тарелки под самый конец!
      Томи не помнил, когда он в последний раз ел что-нибудь столь же вкусное. Он даже не разговаривал за едой, а с жадностью уплетал свою долю, пока она еще не успела остыть.
      Только вылизав тарелку и выпив молоко, Томи выразил свою мысль вслух:
      — Вот уж не подумал бы, что ты умеешь так здорово готовить.
      — Отец был хороший повар. Я с пятилетнего возраста ходил с ним на рыбалку и на охоту. И дома был при нем повсюду, где что-нибудь делалось. Вплоть до убоя скотины. Отец учил меня всему… Как будто предчувствовал, что недолго уже ему быть моим наставником.
      — Когда он умер?
      — Три года назад. Мне тогда было двенадцать лет.
      После долгого молчания Томи спросил:
      — Как же вы перебиваетесь?
      Уголки рта Йони тронула улыбка.
      — Ничего. Бабушка получает народную пенсию, а я подрабатываю на сборе утиля и доставке газет. Будущим летом я приведу все это хозяйство в полный порядок.
      Утеплю окна, заделаю щели в стенах и окрашу избушку снаружи. Бабушке здесь хорошо. Все у нас почти так же, как когда-то дома… Пока бабушка жива, мы останемся здесь. А потом я уеду в Швецию.
      Томи изумился:
      — Лауронен думает о том же. Он, вероятно, уедет уже нынешней весной, когда занятия в школе кончатся.
      Томи хотел было добавить, что Лауронена поджидает там отец, но в последний момент проглотил свои слова.
      — Вот почему я учусь шведскому так упорно, как только могу.
      — Но ведь ты прекрасный математик!
      — Я люблю математику и хорошо считаю в уме. Другие предметы меня ни капельки не интересуют. По истории и географии я читаю все, что касается Швеции, остальное меня не интересует.
      — Разве что Финляндия.
      Йони перестал почесывать Роя. Томи послышалось, что его одноклассник вздохнул:
      — Финляндия интересует меня не больше, чем вот эта сосулька.
      Йони пинком отшвырнул в тающий снег упавшую с крыши и вмерзшую в землю сосульку.
      — Учителя в школе могут говорить, что хотят, но они прекрасно знают, что Финляндия для нас никакая не родина. Во всяком случае, не для меня. Нам уже не раз официально объявляли, что иметь от шести до восьми процентов безработных целесообразно, что безработица имеет тенденцию повышаться до восьми процентов. Ты, наверно, читал?
      Томи смешался:
      — Я читаю в газетах только спортивные новости. Да и то не всегда.
      — И конечно, смотришь по телику все эти дурацкие многосерийные фильмы.
      До Томи дошла ирония Йони.
      — Более или менее.
      — Так из тебя довольно скоро получится настоящий дурак.
      — Возможно… Я не питаю никаких иллюзий насчет себя. Если они когда и были, то все испарились в школе!
      Йони уставился на него.
      — Ты предвидишь будущее так же, как и я, но не смеешь признаться себе в этом… — Йони огляделся вокруг. Скользнул взглядом по крыше бани. Затем еще ниже склонился к Томи… — Можешь смеяться надо мной сколько угодно, но я намерен бежать!
      — Бежать?
      Томи мельком взглянул на Роя, как бы ожидая от него подтверждения услышанному. Но конечно, ничего не прочел на его морде.
      — Бежать откуда? — уточнил он свой вопрос.
      — Из Алькатраса! «Неужто Йони сошел с ума?»
      — Пойдем подбросим дров в очаг, и я тем временем расскажу тебе все.
      Йони встал. Томи и Рой последовали за ним в баню. Баня уже начала прогреваться. Влажность чувствовалась сильнее, по мере того как тепло растапливало пней и лед в углах и на полу.
      Дрова уже почти прогорели. Томи и Йони подложили еще дров и стали глядеть на пламя под котлом с водой, бившее из очага, перед которым была съемная дверца. Йони оставил очаг открытым.
      — Садись на эту табуретку, чтобы тебе было теплей от огня. И попробуй усадить Роя на дрова. Лед растаял, но пол скользкий и холодный.
      Томи ждал, ничего не говоря.
      — Ты можешь считать меня рехнувшимся. Или форменным щенком. Но теперь, когда… Я затеял эту игру, когда мне было лет двенадцать, после того как я прочитал где-то о беглеце из тюрьмы Алькатраса.
      — Об этом даже фильм поставили.
      — Я смотрел… Фильм чем-то меня захватил… Мне всю жизнь было отвратительно всяческое рабство. Будь то кандалы или власть одного над другим… Я теперь уже позабыл, из-за чего они вообще попали в заключение, и думаю лишь о той ситуации. И о побеге. — Йони бросил на Томи беглый взгляд. — До тебя не доходит?
      — Нет, пока не доходит, — отозвался тот. — Моя любимая книга — «Граф Монте Кристо». Была в то время, когда я еще читал.
      — Та книга написана с таким же блеском… Меня она сразу захватила. В восьмилетнем возрасте я решил, что непременно убегу.
      — Откуда?
      Йони засмеялся:
      — Я и сам не знал этого в течение нескольких лет…
      Томи был взволнован. Йони молодец во всех отношениях, с какой стороны ни взять. Человек совершенно иной породы, чем наш брат. Но конечно, ему с бабушкой приходилось туго. И это неудивительно. Сперва он шел в школу, потом хлопотал по хозяйству, а потом разносил газеты, чтобы прокормить себя, а также и бабушку, конечно, — разве одной пенсии хватит…
      — Ты слушаешь?
      Томи покраснел.
      — Прости, похоже, я был занят своими мыслями…
      Йони внимательно изучал выражение его лица.
      — Ты думал о том, что парень не в своем уме.
      Лицо Томи выдало его.
      Йони ткнул Томи пальцем в колено.
      — Постарайся запомнить, что я сказал: вначале была игра.
      — Вначале?
      — Да! — Йони кивнул и носком башмака протолкнул несколько поленьев дальше в очаг под котел. — Но чем старше я становился, тем яснее видел, что восьмилетний мальчик был до жути прав… Тебе еще неясно?
      Томи все это время пытался ухватиться хоть за какую-нибудь ниточку.
      «Вначале была игра…»
      А теперь уже нет?
      Томи повертел пальцем. При этом Рой заинтересованно поднял голову и пошевелил ушами.
      — Сиди спокойно, старик!.. Так ты имеешь в виду все это — здесь, вокруг, в твоей жизни? Ужасно трудная жизнь: один за все в ответе, после того как отец умер и ты с бабушкой оставил родной дом.
      Йони поднялся с табуретки.
      — Нет, как раз наоборот. Все эти твои красотки с картинок, Бони М, мопеды всех этих яксю и стереобарахло всего мира, похожее как две капли одно на другое. Это и есть твоя тюрьма, Томи.
      — Как так?
      Йони вздохнул.
      — Человек не видит своей тюрьмы, когда его самого заставляют возводить ее стены. Скажи, был ли ты хотя бы день свободен с тех пор, как научился говорить? «Хочу вот это!» — были первые слова, которые ты произнес. И этого было достаточно: тебя научили хотеть джинсы «Ли Купер», автомашины, кока-колу… В последующие два года ты будешь думать только о том, чтобы получить водительские права.
      Томи слушал всем своим нутром. Да что же это он говорит?
      Из чувства глубочайшего противоречия Томи сказал резче, чем хотел:
      — Может статься, ты и уйдешь из здешнего Алькатраса. — Томи поднялся со своей скамеечки. — И куда ты денешься? Где все устроено по-другому?… Во всяком случае, не в Швеции, где новая техника только на то и нужна, чтобы производить больше барахла…
      — Я вовсе этого не думаю. Я уеду в Швецию только потому, что в Финляндии мы не нужны… А народ там такой же… Учителя навязывают ученикам принципы конкуренции и грезы о преуспеянии, а торгаши свое барахло.
      — И ты сможешь отказаться от всего этого?
      Йони толчком открыл дверь бани.
      — Обшарь весь мой дом! Я отработаю тебе неделю за каждую кассету и долгоиграющую пластинку, которые ты найдешь у меня. За каждую пару джинсов «Ли Купер». Я простою час на голове в передней, если ты найдешь хотя бы одну фотографию модной певицы у меня на стене или бутылку из-под пива где-нибудь в углу.
      Они вышли в маленький предбанник, и Йони толчком закрыл дверь, после того как Рой шмыгнул наружу. В бане становилось жарко.
      — Можешь заглянуть в наш ящик для ложек, в шкафы. Ты не найдешь там ни одной премиальной ложки или кружки. Я, говорят, могу выполнить требования класса «А» по трем видам спорта, но я ни с кем не соревнуюсь.
      — Юсси Скуг из той же породы. Он прекрасный пловец и, наверное, лучший спортсмен в школе в каждом втором виде спорта, но не принимает участия ни в каких соревнованиях.
      Йони сверкнул глазами.
      — Желание убежать охватывает все больше людей. Хоть ты и не веришь в это… У меня сохранились записки отца. Как-нибудь можешь почитать их. Я понимаю в них очень немногое, но все же понимаю, что человек, как писал отец, должен жить более разумно, чем собирать как полоумный барахло вокруг себя. Посмотри!
      Йони открыл дверцу шкафа, стоявшего в прихожей. На кромке полки примерно на уровне глаз была приклеена бумажка с надписью: «Не обгоняй свою жизнь».
      — Мне растолковал это один автомобилист… Понимаешь ли, мимо своей жизни можно проехать не только на автомобиле. Вот почему я держу здесь эти банки, помогающие мне идти в ногу со временем.
      На двух полках стояли стеклянные банки. Одна большая, литра на три. Другая поменьше, примерно на литр. И третья, совсем маленькая, до блеска отмытая банка из-под селедки.
      В каждой банке лежали камешки. В самой большой — камни четырех цветов, в двух других, поменьше, одного цвета.
      — Отгадай, что это!
      Томи тряхнул головой и отпихнул от себя Роя — он протиснулся в чулан и сердито заворчал. Собаку пришлось приласкать, чтобы она не утратила чувства собственного достоинства.
      Повернувшись опять к полкам, Томи вынужден был признаться:
      — Понятия не имею!
      Йони постучал по самой большой банке.
      — Это банка годов. Зеленые означают молодость. От двенадцати до двадцати. Остается еще пять камешков. Красные — возмужалость, от двадцати одного до сорока. Желтые от сорока одного до пятидесяти — средний возраст. А синие — старость, от пятидесяти до семидесяти.
      В самом низу лежало десять синих камешков.
      — А почему только десять?
      — Человеческий век — это примерно семьдесят лет. А если проживешь дольше, считай, что тебе повезло.
      Йони заметил, что взгляд Томи скользнул по верхней полке. Там в большой банке еще оставалось два синих камешка. Можно было не спрашивать, чья это банка.
      Палец Йони коснулся банки средней величины.
      — Месяцы. В начале года всегда двенадцать камней. Зеленые — весна. Красные — лето. Черные — осень. И белые — зима.
      Томи не мог собраться с мыслями. Его взгляд скользнул обратно к банке годов.
      Еще пять зеленых камешков молодости — и все прошло. Вся молодость. И ничто никогда не возвратится…
      Йони скривил нижнюю губу.
      — Большинство ни о чем таком и не подозревает. Они лишь обтачивают нас, как на токарном станке, чтобы мы подошли к их тонкой системе. Школа — это их решето, с его помощью они все время пропускают по одному поколению через столько решеток и сеток, сколько они сочтут нужным. Ты никогда не видел, как работает машина для забора гравия?
      — Нет, никогда.
      — Тогда ты не знаешь, что случается с теми камнями, которые не проходят через решето.
      — Нет, не знаю.
      — Их заталкивают в дробилку и превращают в щебенку.
      Томи ухмыльнулся:
      — Как нас, например!
      Лицо Йони посерьезнело.
      — Я больше не хочу, чтобы меня заталкивали здесь в дробилку. Но если мне придется еще раз менять школу, это будет так далеко отсюда, что я не смогу ухаживать за бабушкой и подрабатывать.
      — Конечно, тебе удастся окончить школу, если только ты не вступишь в открытую войну с Ээвой или Мари. Честолюбие Ээвы не позволяет ей уступать. Ну, а Мари просто дрянь.
      — С ними надо ловчить, вести себя то так, то этак… Но давай не будем портить субботний день и добрую баню размышлениями об учителях. Я думаю, скоро можно идти в парилку.
      — Замечательно! Уж не помню, сколько времени я не парился в такой бане.
      — И обязательно будем купаться в проруби после парилки? — спросил Йони.
      — Конечно! Даже если примерзнем ко льду!
      Йони похлопал его по плечу.
      — Тогда давай раздевайся. Я иду за полотенцами и фруктовым соком.
      Рой отправился вместе с Йони. Томи ему не препятствовал. Пусть и его «старик» получит удовольствие от такого дня.

      Что-то удивительное произошло в отношениях класса с Муурикки после совместного визита в класс Роя и господ из школьного управления. Что именно — было трудно определить, но, слушая в физическом кабинете объяснения Муурикки относительно таинственных свойств электричества, Томи мысленно готов был поклясться: что-то произошло.
      И в нем самом тоже.
      Вчера вечером он дважды прочел в учебнике задание по физике и заметки в тетради. И стоило ему оглянуться вокруг, как он видел перед каждым учеником аккуратные рисунки схемы, данной Муурикки на прошлом уроке.
      И у Томи тоже был такой же рисунок. К своему удивлению, он обнаружил, что потратил на него вчера более получаса.
      Прежде достаточно было любого листка бумаги, чтобы «содрать» на перемене вариант у какого-нибудь усердного ученика. Кроме того, теперь Муурикки слушали. Слушал ее и Томи, несмотря на одолевавшие его мысли. И даже регистрировал поток знаний, который она выдавала.
      Похоже, учительница и сама сознавала: что-то произошло. Она словно испытывала прилив новых сил. Нечто вроде уверенности в себе. Она и брюзжала много меньше. Со своей стороны, класс ни словом не упоминал больше о потерянной письменной работе Пярри. Несомненно, шестерка для Пярри очень хорошая отметка. И у него была возможность поднять ее еще выше. Так что он сидел, навострив уши, слушал, что говорит Муурикки, и делал заметки, как заправский первый ученик.
      Когда взгляд Томи упал на Яану Скуг, сестру Юсси, на сердце у него потеплело. В Яане было много общего с Хеленой — ее еще называли Хессу, — проживавшей в Хельсинки родственницей бабушки Сааринен.
      Яана тоже была красивой девчонкой. Но к тому же еще и приятной. Многие девчонки с более скромными внешними данными воображали о себе гораздо больше. Временами Томи казалось, что Яана готова заговорить с ним. И в этом не было ничего от стремления найти дружка — стоило ей захотеть, и парней у нее появилось бы хоть отбавляй, — это было, похоже, желание настоящей дружбы. Но Томи не хотел рисковать. Он мало-помалу отходил и от Хессу. Замедлял переписку. Оставлял письма без ответа. В телефонных разговорах был немногословен.
      Хотя никто об этом никогда не говорил, истина состояла в том, что парням их круга не стоило встречаться с самыми качественными девчонками класса. Как Яана, так и Хессу были от него дальше, чем Земля от Юпитера. Летом они уезжали за границу в лагеря по изучению языка. Они вели переписку со знакомыми и друзьями от Новой Зеландии до Бразилии. Они блестяще пройдут в гимназии и университеты. И увидят совсем других ребят, чем середнячки средней школы высшей ступени…
      — Есть здесь кто-нибудь?
      Томи вздрогнул.
      Из коридора послышался голос директора.
      — Барышня Столе! Барышня Столе!
      Так звали секретаршу.
      Муурикки прервала свои объяснения. Что там стряслось?
      Голос директора прозвучал так громко, что все вздрогнули.
      — Сейчас же позвони дворнику и скажи, чтобы он немедля шел сюда! Вся школа скоро потонет.
      Муурикки была уже у двери. Последние слова директора прозвучали в классе еще отчетливее прежнего, так как учительница распахнула дверь. И пронзительный крик секретарши:
      — Господи боже, что случилось?
      — Пусть он перекроет магистральный водопровод! Сейчас же!
      Ученики, сидевшие ближе всех к двери, ринулись вслед за Муурикки в коридор.
      Это был знак к поголовному бегству из класса.
      В коридоре Томи директора не увидел. И в актовом зале тоже. Его голос раздавался из другого коридора, откуда-то из-за актового зала.
      — А вдруг там пожар! — ужаснулась одна из девочек, усугубляя всеобщую панику.
      — Ха! Скорее, потоп, — сказал Йони. — Наверное, там разорвало трубу.
      — Надо бы сбегать посмотреть! — оживился один из мальчишек.
      Муурикки колебалась.
      Все с надеждой ожидали решения учительницы. Как соблазнительно было убежать с последнего урока учебной недели! Во всей школе в это время занимались только два класса: физкультурой — мальчишки восьмого «В» и вот половина девятого «В» в физическом кабинете. И все это потому, что Ларе не отстоял их. Если бы классным руководителем был учитель поэнергичнее, Маса или кто-либо вроде него, не говоря уже об Ээве, он постоял бы за свой класс. Но Ларе это не трогало. Ему было все равно, если б даже они занимались в школе и в субботу.
      Секретарша своим сообщением испортила благоприятную ситуацию:
      — Дворник уже отправился перекрывать водопровод.
      Вся группа «физиков» разочарованно вздохнула.
      — Вернемся в класс и продолжим занятия! — решила Муурикки.
      Не успел класс мало-мальски успокоиться, как последовал новый перерыв.
      Резкий стук в дверь, которая тут же открылась.
      Все встали — это был директор.
      Серьезный вид директора заставил класс утихомириться.
      На памяти Томи не было случая, чтобы он видел Хеку Харьюлу таким серьезным.
      И в голосе его тоже звучали незнакомые нотки, когда он произнес:
      — Я надеюсь, виновный сейчас же назовет себя!
      Взгляды всего класса устремились на директора.
      Но никто не поднял руки, не раскрыл рта.
      — Я знаю, что виновный находится сейчас в классе. Каждая секунда молчания только отягощает вину.
      Директор обвел глазами класс.
      Томи проклинал себя. Ему было трудно выдержать этот взгляд, хотя он и не чувствовал за собой никакой вины.
      Это чушь, что виновного выдают глаза. В подобной ситуации каждый, вероятно, чувствовал себя неуверенно.
      Никто не проронил ни слова. Безмолвие дополняла абсолютная неподвижность всего класса.
      Всеобщую оцепенелость нарушил лишь Холма: он согнулся словно в изнеможении, когда директор взглянул на него. Но и он не поднял руки, не издал ни звука.
      — Время на исходе, — напомнил директор.
      Хеке Харьюле было всего лет сорок, но выглядел он гораздо старше. В его голосе сквозила глубокая усталость.
      — Ну ладно! Мы разберемся с этим делом немного позже. Но так не оставим… А пока вы можете подумать сообща, откуда достанете денег на возмещение ущерба. Судя по всему, он составит болеее тысячи марок.
      Класс недоверчиво вздохнул.
      — Что там случилось? — в ужасе спросила Муурикки.
      В этот момент в дверном проеме из-за спины директора появился дворник. Директор обернулся.
      — Вода больше не поступает в школу, — доложил дворник. — Но оставлять ремонт на послевыходные дни нельзя. Водопроводчики должны немедленно приняться за работу, если их, конечно, можно сейчас найти. Надо также вызвать по телефону уборщиц, чтобы они как можно быстрее взялись за уборку.
      — Ладно… Главное сделано: перекрыли воду.
      Когда дворник ушел, Хека Харьюла снова повернулся к классу:
      — В мужской уборной разбили раковину. Она валялась на полу, и из ее подводящих труб хлестала вода, холодная и горячая. Она затопила уборную и весь коридор. Негодяй, сделавший это, даже не подумал подать сигнал тревоги… Сказал ли ваш классный руководитель, куда он отправляется на воскресенье?
      Муурикки отрицательно покачала головой.
      — Во всяком случае, я не слыхала… Быть может, его можно застать дома.
      — Я попробую. — Директор оглядел класс: — Никому не уходить без моего разрешения.
      Оставался еще один урок. Несмотря на это, одна из девочек сказала:
      — А мы-то тут при чем? Уж по крайней мере это сделала не девочка! Нас могли бы и отпустить…
      Ничего не ответив, директор вышел.
      Прошла минута, прежде чем кто-то сообразил, что можно сесть.
      Остальные молча последовали его примеру.
      Муурикки все еще не садилась. Она глядела на них как загипнотизированная.
      — Мне бы сейчас буйствовать и кричать…
      Голос Муурикки звучал как-то странно, как будто она говорила из далекой пещеры глубоко под землей.
      — … Но я не имею на это права… Я слабый человек.
      Она откинула рукой прядь волос со лба.
      — Мне кажется, я знаю, как чувствует себя виновный в эту минуту. Когда пропала письменная работа АриПекки Пярри, я и сама старалась перенести объяснение со дня на день… Не все одинаково смелы и бесстрашны. Но и самый слабый из нас должен уметь нести ответственность… Все мы выйдем сейчас на пять минут в коридор. Никто не должен уходить из коридора, но если кому-нибудь легче по собственному почину принять там решение, тот может пойти доложить директору. Итак, класс, встать!
      Не дожидаясь, пока ученики начнут выходить, Муурикки первая покинула класс, оставив дверь незакрытой. Когда Томи выглянул в коридор, ему показалось, что плечи и спина учительницы как-то странно подергиваются.

      Дворничиха единоборствовала с потопом, разлившимся в коридоре у входа в актовый зал, с помощью широкой щетки, нескольких тряпок и пяти ведер. На ее счастье, пол в коридоре в свое время был сделан плохо: он был несколько покат в сторону уборной, поэтому вода, скопившаяся в углублении, могла хлынуть в актовый зал, только если бы поднялась еще на несколько сантиметров.
      Старуха никогда не отличалась хорошими манерами. Так и сейчас она затрещала, словно горящий можжевельник:
      — Не подходить сюда!
      — Мы могли бы чем-нибудь помочь вам, — попыталась подлизаться к ней Карита.
      — Не нужна мне ваша помощь… Лишь бы не мешали…
      Она была расторопной, работящей женщиной, как и сам дворник. Вода так и брызгала, когда она собирала ее совком для мусора, сливала в ведра и продвигалась вперед, ловко орудуя щеткой и тряпками.
      Ребята пытались заглянуть в конец коридора.
      На полу у уборных воды было более чем на два сантиметра. И примерно на сантиметр у того края, где они стояли. Дверь мужского туалета была открыта. Вода продолжала перехлестывать через порог при каждом движении работавшего там старшего сына дворника. Его ругательства доносились до них вместе с бульканьем воды, когда он опорожнял ведро в раковину или унитаз.
      Водосток в полу уборной опять засорился. Во всяком случае, вода через него почти не проходила. Вероятно, потоком опрокинуло корзину с мусором, и мусор забил его отверстие.
      Лауронен попытался осторожно прошмыгнуть по коридору мимо дворничихи.
      — Я сказала, что туда нельзя ходить!
      Этот возглас сопровождался взмахом мокрой тряпки, и лишь мгновенная реакция спасла парня от удара.
      — Ты только не нервничай, я уйду, уйду!
      — Тут кто угодно разнервничается, когда приходится заниматься таким делом в пятницу, да еще в такое время! — вставила Улламайя и вместе с другими пошла в класс.
      — Не было бы всего этого шума, если б виновный нашел в себе смелость ответить за свой поступок, — сказала Минна. Ее глаза, большие и прекрасные, как у Хессу из Хельсинки, были сейчас как-то странно сужены. — Только мальчишки в нашем классе все дрянь.
      — В это начинаешь понемногу верить, когда об этом так часто говорят, — сказал Лауронен, растягивая слова.
      — Ну уж девочки-то ни в коем случае не будут вносить деньги в возмещение ущерба, — заявила Улламайя.
      — Разумеется, нет! — загалдели девчонки.
      — Они не стали бы платить, случись это и в женской уборной.
      — Отец примчится сюда, как снаряд, если я заведу речь о нескольких десятках марок!
      — Это дело принципа, — заметила Улламайя.
      Муурикки шагнула в класс и закрыла за собой дверь. Ни на кого не глядя, она подошла к столу и села.
      — Никто не явился к директору, — сказала она.
      — И не явится, — сердито сказала Улламайя.
      — Наши ребята такие дрянные, что это можно было предвидеть заранее, — зло проговорила Минна.
      Муурикки медленно покачала головой:
      — Я разочарована, мальчики! Ужасно разочарована… Мне жаль виновного. Он должен чувствовать себя отвратительно… В такие моменты, как этот, невольно спрашиваешь себя, почему в мире рождаются такие слабые люди, когда жизнь так жестока?
      — И глупые, — бросила Улламайя.
      Муурикки остановила на ней взгляд.
      — Да, и глупые, — сказала она. — Все загнаны на один берег моря, по которому они должны плыть, независимо от того, умеют они плавать или нет…
      Директор постучал в дверь класса и отворил ее.
      Все поднялись и уставились на заметно слинявшую фигуру Хеки Харьюлы.
      — Я не добился от Ларе никакого ответа, — сказал он Муурикки. — И у меня нет больше времени оставаться тут для разбирательства — через час я должен уехать. Таким образом, в силу необходимости мы займемся этим делом в понедельник. Будь любезна, составь список присутствующих.
      — И девочек тоже? — воспротивилась Минна.
      — Всех… — Директор повернулся и оглядел класс. — Кто из мальчиков заходил на последней перемене в уборную? Поднимите руки!
      Томи ощутил омерзительный зуд в спине.
      Стараясь не поворачивать головы ни на миллиметр, он нашел взглядом Лауронена.
      Рука того не поднялась.
      Поэтому и он не поднял…
      Если бы Томи не отправился вместе с Роем в третий обход по прогулочной дорожке, засыпанной опилками, он бы не наткнулся на Лауронена. Тот сам окликнул его.
      Взмахнув рукой, Томи еще раз кинул обломок палки в кустарник, и Рой поспешно бросился за ним. Таким образом Томи выиграл несколько секунд для того, чтобы превозмочь чувство раздражения.
      Томи не хотел, чтобы хоть что-то напоминало ему о школе в конце недели. Это заведение внушало ему отвращение. Завод, который выпускает людей. Он видел нечто подобное во сне. Их класс по одному ученику упаковывали в полиэтилен и ставили на конвейер. У конвейера стояли учителя и отбрасывали в сторону всех тех, кто не соответствовал требованиям качества.
      Это был чертовски живой сон. Томи хорошо помнил, как он размышлял, можно ли чем-нибудь защитить голову, которая колотилась о железные стены большого вагона для отбросов.
      И вот теперь, когда на короткое время можно было забыть про школу, как нарочно, появился Лауронен. Он остановился, слез с велосипеда и стал ждать.
      Рой, громко дыша, прибежал с палкой в зубах. Томи наклонился, взъерошил ему шерсть и обласкал его. Не он виноват, что мир устроен так паршиво. Если бы человечество хотя бы на одну десятую состояло из людей, таких же чутких, как эти шерстомордые, жизнь была бы совсем другой.
      Когда Томи кончил ласкать Роя, тот помчался к Лауронену за дополнительным поощрением. Лауронен подпер одной ногой велосипед и обеими руками обнял Роя — так он стосковался по нему.
      Лауронен любил Роя. И собака, со своей стороны, давным-давно приняла его за своего — с момента их первой встречи. Томи помнил, что сначала он даже слегка рассердился на Роя за такую неразборчивость, потому что тогда он еще сам не знал, что такое Лауронен.
      В сегодняшней встрече Лауронена с Роем было нечто такое, что заставило Томи сглотнуть подступивший к горлу комок. Лауронен знал наверняка, что рано или поздно ждет его впереди. И вообще его никто не любил. Но он был еще не совсем испорченным, раз Рой так к нему привязался.
      Когда Томи подходил к тротуару, Рой уже мчался обратно к нему.
      Лауронен уравновесил свой велосипед, который чуть было не опрокинулся от суетни Роя.
      — Совершаешь моцион, — констатировал Лауронен.
      — Три круга по прогулочной тропинке. В некоторых местах так сыро, что вообще не хочется идти.
      Лауронен усмехнулся:
      — Это не надолго. На будущую неделю снова предсказывают свыше двадцати градусов мороза.
      Лауронен безотрывно глядел на Томи.
      — Ты видел меня там, в уборной!
      Томи удовольствовался кивком.
      — Ну, а Анттила видел?
      Томи вот уже двое суток размышлял о том же. Преподаватель физкультуры, который велел ему позвать из мужской уборной мальчишек из восьмого «В», сам стоял в коридоре довольно близко к двери уборной.
      — Он, наверное, не видел. Иначе почему бы ему не сказать об этом?
      Лауронен потер кончик носа.
      Томи испытывал жалость к нему. Лауронен был толстокожий малый, и его бесчувственность не раз приводила Томи в бешенство, но вместе с тем в нем было нечто от беспомощного малыша, и при росте сто восемьдесят сантиметров он казался иногда пятилетним ребенком.
      — Признаться с каждым днем будет все труднее, — произнес наконец Томи.
      Лицо Лауронена помрачнело.
      — Это сделал не я. Но это, наверное, все равно. Во всяком случае, они обвинят меня. Можешь бежать и наябедничать.
      — Когда это я бегал ябедничать?
      — Ну так, по крайней мере, тебе страшно хотелось. И сейчас хочется!
      — Если бы ты сознался сам, тебе не пришлось бы как помешанному бояться людей.
      Лауронен выбросил вперед руку, словно хотел схватить Томи за грудки, но не схватил.
      — Я же только что сказал, что это сделал не я. Или я?
      Томи пожал плечами.
      — Мне-то зачем знать это?… Спроси самого себя! Раковина была еще цела, когда я заглянул в уборную.
      — Вот и выложил бы тогда им это, раз они так орали!
      — Я выложил им ничуть не больше, чем ты, Лауронен. Ты это прекрасно знаешь… Но я не стану врать в твою пользу, если они почему-либо спросят меня.
      — Это почему же они тебя спросят?
      — Например, если Анттила вспомнит, что я заглядывал в уборную… Раз ты невиновен, то почему не сказал прямо, что был там последним и раковина была цела?
      По лицу Лауронена пробежала легкая насмешка.
      — Так они мне и поверят!
      Томи гадал, что прячется за кажущимся спокойствием Лауронена.
      Как все обстояло в действительности?
      — Не развалилась же раковина сама собой…
      — Так бы прямо и сказал, что это сделал я!
      Лауронен сел на велосипед, а Томи повернулся опять к прогулочной тропинке.
      — Вот и донеси на меня утром! — крикнул Лауронен ему вслед. — Или, может, у тебя не хватит терпения дождаться утра?
      Томи оглянулся.
      Лауронен ехал, держа одной рукой руль, а другую вытянув в сторону прогулочной тропинки.
      — Жаль, что у такой превосходной собаки такой дрянной хозяин! — крикнул он и исчез.

      Только после третьего нажима на звонок, укрепленный на дверном косяке, последовал ответ директора. Зеленый свет.
      Томи открыл дверь и шагнул в кабинет. Директор стоял у стола, подавшись вперед, и смотрел поверх него на этот «светофор».
      — Мне велели прийти к вам, — неловко сказал Томи.
      — Да. Наверное, ты знаешь, для чего?
      — Понятия не имею.
      Директор нахмурил лоб. Его серые глаза глядели на Томи до тягости пытливо.
      — Не имеешь?
      — Не имею. Догадываюсь только, что это имеет отношение к нашему классу и разбитой раковине.
      Гомон голосов в учительской усилился.
      — Минутку!
      Директор вышел через дверь, ведущую прямо в учительскую, оставив ее приоткрытой.
      Похоже, что учителя тоже говорили на эту же тему.
      Томи испытывал слепую ненависть к уборной. Как будто к цементу, кафельным плиткам и прочим аксессуарам уборной стоило и можно было питать какие-либо чувства, будь то ненависть или любовь. Но все равно он ненавидел все это. Ненавидел с первых дней учебы в школе, еще когда он учился в младших классах.
      В тот год, когда он впервые пошел в школу, учеников в уборных для младших классов тоже терроризировали всякие тупоумные типы. Их чувству собственного достоинства льстило быть мучителями в уборных для мальчиков. Можно не сомневаться, что если бы, став взрослыми, они получили власть, какую имели надзиратели в лагерях смерти, они были бы готовы на все.
      С тех пор Томи ненавидел школьные уборные. Они везде одинаковы, куда бы он ни попадал. И ни один учитель палец о палец не ударил, чтобы положить конец творимому там насилию, хотя, безусловно, все они были в курсе дела. Они лишь выслеживали курильщиков и наказывали их. По большей части это оказывались те самые типы, которые терроризировали учеников, но в этом их едва ли когда-нибудь обвиняли. Учителя закрывали на это глаза.
      «Всегда у этих мальчишек какая-нибудь грызня по пустякам…»
      Такое толкование позволяло даже в младших классах закрывать глаза на факт насилия, чтобы он не нарушал напускное благодушие учителей. Излюбленной фразой директора школы было: «Пусть ребята сами разберутся…» Очевидно, сам он в глубине души сознавал, что не способен ни в чем разобраться, и прикрывался своими принципами.
      Томи отлично понимал, почему именно сейчас он испытывал такое глубокое отвращение к уборной.
      Его рассердил взгляд, который Лауронен бросил на него, когда он, Томи, отправляясь к директору, остановился у выхода и оглядел класс.
      Что он, собственно говоря, думал? Что он, Томи, начнет врать, чтобы спасти свою шкуру, так что ли? В то время как он, Лауронен, был такой дрянью, что не смел признаться в своем поступке!
      К счастью, он, Томи, сказал совершенно прямо, что не станет врать в пользу Лауронена, если у него прямо спросят имя виновного.
      Чего они разгалделись там, в учительской? Мари кудахтала, как курица-несушка.
      — Наверное, бесполезно спрашивать об этом кого-нибудь из нас. Для этого тебе и платят директорскую зарплату, чтобы ты выяснял все эти дела. Кто из нас был тогда там?
      — Ты прекрасно знаешь это и не спрашивая! — вскипела Муурикки. — Я была тогда там. Но все же не в самой мужской уборной, раз ты этого требуешь!
      — Для начала ты добилась бы от них соблюдения дисциплины хотя бы в классе, — съехидничала Мари. — Вся школа стала бы иной, если бы каждый следил за тем, чтобы ученики не безобразничали. Но они очень скоро берут верх, если некоторые позволяют им делать что угодно, пусть даже другие и следят за дисциплиной.
      Муурикки заплакала:
      — Спасибо! Приятно слышать, когда такие вещи говорят прямо в глаза. Я бы хоть сейчас ушла из школы, если бы умела делать что-нибудь еще. Но ведь и мне надо жить. У нас трое детей и дом, обремененный долгами… Я вынуждена ходить на работу.
      Собственно говоря, Муурикки было жалко. Томи представил себе, как выглядит ее лицо, когда она плакала там. Что в учительской, что в классе, что на дворе — везде было одно и то же: гиены всегда набрасывались на слабейшего.
      — Прежде всего, это дело директора и классного руководителя, — сказала Мари. — Что сделал Ларе, чтобы выяснить всю эту историю?
      — Только то, что было необходимо! — раздался иронический голос учителя географии.
      — В этом нет ничего нового, — сухо заметила Маса Нурми. — Возможно, ничего подобного не произошло бы, если бы мы сами немного иначе относились к своей работе.
      — Перестань! — возразил Ларе. — Не говори этого хотя бы мне. Я достаточно много раз терял веру в свою профессию… Постарайся вспомнить, кто все это готовил уже более десяти лет.
      — Это голос Сельской партии Финляндии, — сказала Маса.
      — Да, сейчас хорошо говорить, — отозвался Ларе. — Слушая по телевидению их и тех, кто выступал и со всех сторон чернил учителей, я решил, что буду делать в своей жизни только то, что входит в мои обязанности. И даже минимум того. А обязанности воспитателя пусть выполняют те, кто устроил всю эту неразбериху.
      — В этом наши мнения сходятся, — сказала Мари откуда-то из правого угла учительской. Очевидно, она готовила там кофе. — Как следствие возни с ними в школе-девятилетке, все эти йони хаапалы и саули лауронены сидят и терроризируют других учеников.
      — Так ли? — с горечью спросила Муурикки. — Йони Хаапала талантливый математик, каких в данный момент не много найдешь у нас в школе, во всех трех старших классах.
      — Ну и что? — вскинулась Мари. — Приходи к нам, и я познакомлю тебя с талантливым математиком предшествующего поколения. Туомо получил самые лучшие документы на всем курсе, и от них не было проку четыре года. Или все безработные должны быть инженерами? На мой взгляд, для этого достаточно и уровня старой народной школы.
      — Только не говори этого в классах, — предостерегла Маса Нурми. Голос преподавательницы родного языка всегда напоминал Томи о бывшем дикторе радио, который был не то граф, не то еще кто-то в этом роде. — Это заинтересует их, если у тебя с языка сорвется правда.
      Учителю следует забыть про безработицу и долги за обучение, про цены на жилье, дороговизну и всегда утверждать с ясным взором, что старательные и добросовестные, конечно же, преуспеют и станут хозяевами страны.
      — Нас выбрали, чтобы сочинять для них сказки о мире, которого не существует, — язвительно заметил кто-то из подменяющих учителей. — А потом удивляемся, когда ученики с пренебрежением относятся к нам. Я хоть говорю в каждом классе, чтобы они читали побольше, пусть даже от этого никому нет пользы.
      — Все-таки от знания ради самого знания есть какая-то польза человеку, — поправила Ээва.
      — Почему бы нет, если речь идет об английском языке, — согласился подменяющий преподаватель. — Но что касается истории, то тут просто несущественно, выучит ученик что-нибудь или нет, поскольку знания тут всегда неверны. Пять лет назад преподавали совсем другое, а десять лет назад третье… Вы думаете, ученики не видят этого?
      Ларе рассмеялся.
      — Спроси, Юссила, их самих! Им безразличны все версии, которые ты им преподносишь. И волноваться из-за этого совершенно бесполезно. Решающие матчи — вот что у них на уме.
 
      В учительской воцарилось молчание.
      Томи наклонился, пытаясь рассмотреть в узкую щель, что там происходит, но не увидел ничего, кроме директорской спины.
      Ээва попала в его поле зрения в тот самый момент, когда ее голос нарушил тишину:
      — С нашей стороны это все притворство. — Она остановилась возле директора с чашкой кофе в руке. На ней опять была новая кожаная куртка по последней весенней моде. — Каждый знает: если расспросить двух-трех из этих типов, один из них окажется именно таким. Почему этого Йони Хаапалу подкинули именно нам?
      — Должен же он где-то быть, — заметила Муурикки.
      Ээва не отрывая глаз смотрела на директора.
      — Я могу сказать вот что, — продолжала Ээва. — Кому-то надо в чьих-то глазах поддерживать престиж школы Хепосуо. Это гуманный, терпимый очаг просвещения, где все правление осуществляют идеалисты-прожектеры, а жизнь — сплошное всеобщее счастье и блаженство, какое бы отребье здесь ни собирали. Я уже давно выставила бы из школы всех этих йони хаапала. Но ты не смеешь. И не сумеешь разобраться в этой истории с разбитой раковиной. Ты боишься за престиж своей школы. Ведь если применишь более жесткие меры и дело получит малейшую огласку…
      — Ты сказала: своей школы? Но разве она и не твоя?
      Тщательно накрашенные губы Ээвы растянулись в снисходительной улыбке.
      — Для меня это только рабочее место. Не более того. Так было все эти десять лет. Но разумеется, я добросовестно исполняю свои обязанности, хотя это и не вдохновляет меня.
      — Кое-кому хорошо говорить, — не сдержавшись, сказала Мари. — Если ты намекаешь на меня, то я могу заявить, что я тоже, со своей стороны, стараюсь добросовестно исполнять свои обязанности. Это не для всех одинаково легко.
      — Некоторые, возможно, выбрали для себя не ту профессию!
      Томи не слышал, сказала ли Ээва что-нибудь еще.
      Пронзительное дребезжание телефона на директорском столе заставило Томи вздрогнуть, и он перестал прислушиваться.
      Директор вошел в кабинет и поспешил к телефону.
      Кто-то где-то кричал во весь голос: Томи слышал у двери каждое слово. Это была мать какой-то девочки из их класса:
      — … Напрасно посылать с девочкой записки о возмещении ущерба за разбитую раковину. Пусть платят высокооплачиваемые учителя, раз они недоглядели за тем, что делают ученики…
      — Дело еще не решено… — начал директор.
      Больше он ничего не успел сказать.
      Он положил трубку и потер виски. Затем медленно, с отсутствующим видом обернулся к Томи:
      — Учитель физкультуры вспомнил, что ты заглядывал в мужскую уборную.
      — Да, заглядывал.
      — И был там кто-нибудь?
      Чувство напряженного ожидания охватило Томи.
      — Был.
      Молчание. Затем одно-единственное слово:
      — Кто?
      Томи сглотнул. Ему казалось, что в горле у него стоит комок, который мешает заговорить.
      — Ты ведь узнал его?
      — Конечно… Но пусть он сознается сам. Я не собираюсь ни на кого доносить.
      По щекам директора разлился румянец.
      — Ты ждешь, что на мой вопрос он так же смело поднимет руку, как и ты, не правда ли?
      По спине Томи забегали мурашки.
      — Я тоже не поднимал. Это дело того, кто разбил раковину.
      Директор вздохнул.
      — Ты превратно понимаешь солидарность, Томи. Это хорошо, что класс проникнут духом единства, но все-таки оно должно проявляться не в таких случаях.
      Томи взглянул на директора. Верит ли Хека Харьюла в то, что говорит?
      — Я не понимаю, что вы подразумеваете под солидарностью и духом единства. Откуда им взяться в классе, когда один ненавидит другого, как чуму.
      Подбородок директора обозначился резче.
      — Ну, это уже преувеличение!
      — Спросите других! Лучшие ученики ненавидят друг друга, соревнуясь за первые места. А худшие всю братию прилежных… Что общего у нас может быть?
      — Я полагал, очень многое.
      — В таком случае вы единственный в этом роде во всей школе… — Томи кивнул головой в сторону учительской… — Те, во всяком случае, так не думают.
      Директор вздохнул.
      — Но дух единства проявляется, как только надо защищать какого-нибудь труса, который не смеет признаться в своем поступке?
      — Я не знаю, трус ли он… — Томи подумал о Лауронене. — Надо полагать, он действует таким образом после того, как научился так действовать.
      Глаза директора были теперь уже другие, усталые.
      — Моему терпению приходит конец, — сказал Хека Харьюла. — Да и терпению всей школы есть предел. Ваш класс разберется с этим делом в течение завтрашнего дня. Если с наступлением вечера дело не прояснится, мне придется подумать о совершенно иных мерах. Во всяком случае, можешь известить всех, что школьный весенний вечер с танцами, запланированный на будущую неделю, будет отменен. Объясните это другим классам, как хотите.
      Выйдя в коридор, Томи вздрогнул, увидев ожидающего его Лауронена. Лауронен схватил Томи за руку:
      — Ты не сказал?
      — Нет. Но тебе следует подумать, что ты делаешь!
      Лауронен задвигал челюстями, его зубы заскрежетали.
      Ничего не ответив, он зашагал по коридору в класс. Томи последовал за ним.
      При известии об отмене вечера с танцами под музыку диско в классе поднялся гул разочарования. Среди общего гомона раздался голос Улламайи:
      — Знает ли кто-либо из мальчиков, кто виноват? — Голос Улламайи звучал многозначительно.
      — Мы, девочки, знаем!
      В ушах у Томи гудело. Он обернулся и посмотрел на Лауронена.
      Король класса не заметил этого. Казалось, что глаза Лауронена выскочат из орбит, когда он смотрел на Улламайю.
      — Почему же вы не побежали донести об этом директору? — спросил Лауронен.
      Улламайя снисходительно улыбнулась:
      — Мы ждали, пока виновник найдет в себе достаточно мужества, чтобы самому пойти и рассказать о том, что он натворил. Но теперь мы не будем слишком долго ждать…
      Лауронен выпрямился.
      — Откуда вы знаете?
      Улламайя, нисколько не колеблясь, ответила:
      — К счастью, одна из нас видела, как один промокший ученик вышел из мужской уборной и отжимал в коридоре свои брюки.
      Томи следил за выражением лица Лауронена. Но это был непрошибаемый тип: единственное, что можно было прочесть на его лице, это недоверие к словам Улламайи.
      Кто же видел его?
      Томи попытался вспомнить, кто из девочек подошел после него к стоящей перед дверью физического кабинета разноголосой группе, но не смог. Тогда ему и в голову не могло прийти хорошенько запомнить кого-нибудь.
      — Не все ли равно, если она скажет и нам, — допытывался Ари-Пекка Пярри. — Если вы и вправду знаете!
      Девочки напустили на себя важность. Улламайя возвестила милостиво, словно королева:
      — Завтра мы это скажем, если виновный не будет найден иным путем. А до того посмотрим, на что годится этот тип!

      Никто не пришел, чтобы выдворить их на урок физкультуры, и ни один из них не воспротивился общему решению остаться в классе и разобраться до конца с историей о разбитой раковине.
      Улламайя, само собой, села председателем за учительский стол.
      Ученик, сидевший ближе всех к двери, захлопнул ее, и в классе воцарилось молчание, как будто там присутствовал школьный инспектор.
 
      — Мы не будем долго возиться с этим делом, — нарушила молчание Улламайя. — В течение десяти секунд виновный должен встать!
      Все сосредоточенно следили за секундной стрелкой классных часов. И старались не шелохнуться. Ведь это могло быть истолковано как неуверенная попытка встать.
      В то же время каждый прислушивался к малейшему движению вокруг.
      Взгляд Томи перебегал от Лауронена к Йони и обратно. Ни один из них ничем не выказал намерения встать.
      — Время истекло, — объявила Улламайя. — Ну, послушаем тебя, Карита!
      Так, значит, это была Карита!
      Об этом можно было догадаться. Ну конечно. Видела ли она кого-нибудь или речь идет только о мокрых брюках?
      Карита встала. Нервно поправила очки. Но вид у нее был спокойный и хладнокровный. Она явно играла роль трагического главного свидетеля в американском зале суда.
      — Вы все уже один за другим входили в физический кабинет, когда я вышла последней с урока музыки в той стороне коридора… Там в эту минуту никого не было. Я уже направилась в сторону актового зала, как из мужской уборной кто-то выбежал в коридор… Его штанины и брюки сзади были совсем мокрые, он остановился и, присев на корточки, стал выжимать из штанин воду.
      — Мы уже слышали это, — буркнул Пярри.
      — Нас имя интересует, и очень, — заметил кто-то в задних рядах.
      — Продолжай, — распорядилась Улламайя.
      Карита обернулась и посмотрела на ближний к окнам ряд парт.
      — Это был Йони Хаапала!
      Шея Йони побагровела.
      Весь класс, затаив дыхание, глядел на него. Томи почувствовал, как в его виске сильно-сильно забилась жилка и перехватило горло.
      Так, значит, это Йони! Или он и Лауронен вместе.
      — Ты все еще будешь отрицать это, Йони? — с неподдельной холодностью спросила Улламайя, упиваясь сознанием собственного превосходства.
      — Я ничего не отрицал до сих пор.
      Улламайя побледнела, вздернула подбородок.
      — Но держал в тайне… Теперь ты признаёшься?
      — Не признаюсь!
      По классу прошел шум.
      Улламайя вскочила с места.
      — Значит, ты утверждаешь, что Карита лжет?
      — Это для нее не впервые, — заметил Пярри.
      — Дело сейчас не в этом! — крикнула Улламайя. — Значит, ты, Йони, отрицаешь, что разбил раковину? Тогда где же ты искупал свои штанины?
      Молчание. Все взгляды были обращены на Йони.
      — Это мое личное дело, и оно никого не касается. Но никакой раковины я не разбивал.
      Уголок рта Улламайи дрогнул.
      — Ты шел оттуда последним…
      — Следом за Йони шел Томи, — добавила Карита.
      Томи поднялся с парты.
      — Ты уверена в том, кто из нас за кем шел, Карита?
      — Да.
      — Что с тобой, Томи? — спросила Улламайя. — Тебя ведь никто и не обвиняет.
      — А Йони обвиняют напрасно!
      Весь класс встал.
      — Да они с Томи закадычные друзья, — пропищала Карита.
      Улламайя, замахав обеими руками, заставила всех сесть и замолчать.
      — Вы ведете себя, как стая павианов! — вне себя от злости воскликнула она. — На чем ты обосновываешь свое утверждение, Томи?
      — Я заглянул в дверь уборной, но тогда раковина была цела. Могу поклясться в этом.
      Щеки Кариты залил румянец.
      — Я не сказала, что видела, как Йони разбивает ее. Но он шел оттуда последним и с мокрыми штанинами. В этом я тоже могу поклясться.
      — Лучше бы ты, Карита, клялась только насчет штанин, — заметил Йони.
      — Значит, там кто-то остался, когда ты вышел оттуда? — перешла в наступление Улламайя.
      — Может быть, и остался.
      — Кто?
      Томи тайком перевел взгляд с Йони на Лауронена.
      Лауронен сидел, развалясь, как на самом неинтересном уроке.
      — Йони! Нам нужно знать, кто, — произнесла Улламайя дрожащим голосом. — Вся школа ждет этого от нашего класса!
      — Пусть сам скажет тот, кто там был, — стоял на своем Йони. — Ведь это его дело.
      Улламайя утратила всю свою уверенность и превосходство. И как только она стала на одну доску со всеми, сразу превратилась в обыкновенную девчонку. Тут не помогали ни красивая внешность, ни слава пловчихи, ни отметки.
      — Теперь мы вернулись к тому, с чего начали, — вскипела Улламайя. — По мне так… Пусть не будет танцев и пусть другие говорят о девятом «В» что угодно. Я не собираюсь жертвовать часами такой прекрасной весны ради типов, которые причастны к этому делу. Думаю, что я не единственная решила стереть вас из своей памяти, как вытирают доску влажной губкой. Вы испортили нам несколько школьных лет, но вы не испортите наше будущее.
      Она ведь «выступает», как Мари!
      Томи с изумлением поймал себя на мысли, что и Мари была когда-то школьницей, такой же, как Улламайя. И из этих учениц через несколько лет выйдут новые Мари.
      — Тогда будьте готовы сказать сегодня вечером дома, что вам нужно явиться завтра в школу с пятьюдесятью марками в руке, — взволнованно объявила Улламайя. — Столько, говорят, причитается с каждого за эту раковину и за работу в выходные дни.
      — Я, во всяком случае, не смогу достать завтра таких денег, — сказала одна из девочек.
      — Это твое дело, — сурово заметила Улламайя. — Я могу заплатить свою долю хоть сейчас. Пусть каждый позаботится о своих делах. Таковы правила игры.
      В дверь постучали.
      — Войдите!
      Это была дворничиха. Она с удивлением смотрела на Улламайю, стоявшую возле учительского стола. Быть может, она вспомнила про их спор.
      — Магистр Касуринен велел мне принести вам сюда вот это!
      Томи показалось, что в руке у женщины была зажата шапочка с эмблемой спортивной команды «Горностай».
      Улламайя усмехнулась:
      — Классный руководитель имел в виду, вероятно, нашу вешалку в коридоре. Ну хорошо!
      Женщина колебалась.
      — А я-то думала, шапочка заинтересует вас. Ее нашли в мужской уборной в одной из кабинок в пятницу — их тогда убирали после вашей проделки.
      Дворничиха еще не кончила говорить, как перед глазами Томи, словно кадры киноленты, прошли ребята их класса… Шапочки команды «Горностай» были по крайней мере у пяти-шести, а то и у большего числа мальчишек. У него самого. У Лауронена. У Йони… Нет, нет, у Йони не было. Но вот у Юсси, Холмы, почти наверняка у Пярри и Тохимаа. И еще у кого-нибудь.
      Класс во все глаза глядел на красно-белую вязаную шапочку в руке дворничихи.
      — Она была заткнута за батарею, — объяснила дворничиха. — Ее заметили чисто случайно.
      По спине Томи пробежали мурашки.
      Все ли сообразили, что разгадка теперь совсем близка? Появление дворничихи с шапочкой прямо наталкивало на нее.
      Есть ли на шапочке инициалы? И если есть, то которого из двух? Юсси или Лауронена?
      Улламайя взяла шапочку и, с минуту подержав ее в руке, словно удостоверяясь, что она не кусается, вывернула наизнанку.
      Хозяин шапочки завернул ее края отворотом дюйма в полтора шириной. Из складки что-то торчало.
      Улламайя высоко подняла находку, и каждый второй мальчик в классе узнал входной билет. Это был билет на решающий матч между спортивным клубом ИФК и «Горностаем», сыгранный вчера вечером. И, конечно, все в классе узнали вторую бумажку, извлеченную из складки. Это была сложенная в несколько раз десятка.
      За такой шапочкой всякий зашел бы в уборную, вспомнив, где он мог ее забыть, если только какая-нибудь важная причина не воспрепятствовала этому.
      Улламайя присела в книксене перед дворничихой. Она умела быть любезной, когда хотела.
      — Спасибо! Для нас это ключ к разгадке тайны разбитой раковины!
      — Это хорошо, если она вам пригодится, — сказала дворничиха. — Ее велел принести вам магистр Касуринен.
      — Мы очень благодарны за это!
      Не зная, что сказать еще, дворничиха, пятясь, вышла из класса и захлопнула за собой дверь.
      Улламайя пронесла шапочку, как драгоценный камень из королевской короны, и положила ее на стол.
      Девочка, казалось, испытала новый прилив сил, когда подняла глаза от шапочки и оглядела класс.
      — Теперь мы не зависим от того, признается Йони или не признается!
      На лице Йони появилось насмешливое выражение.
      — Я не понимаю, Улламайя, что заставит кого-нибудь признать эту шапочку своей, если он не сделал этого до сих пор.
      Улламайя тряхнула головой.
      — Теперь мы не будем искать владельца шапочки, а подыщем шапочке владельца… Я видела, Томи, что Рой ожидает тебя у калитки. Поди приведи его сюда!
      У Томи занялся дух. Никто не издал ни звука.
      — Я думаю, Рой найдет владельца шапочки меньше, чем за пять секунд, вспомните фокус с велосипедом.
      Таким образом Улламайя пресекла все попытки Томи отказаться от этого плана.
      Томи несколько раз похвалялся перед классом, что Рой отыщет на дворе велосипед хозяина среди четырехсот — пятисот таких же велосипедов. И действительно, Рой отыскивал — всего за несколько секунд.
      — Я думаю, что он найдет, — согласился Томи. — Мы можем попробовать, если никто не возражает.
      Улламайя обвела взглядом класс.
      — Никто не возражает? А если возражает, то на каких основаниях?
      Минна подняла руку, как на уроке. Затем опомнилась и быстро проговорила:
      — Но надо быть абсолютно уверенным в чутье собаки, чтобы не назвать кого-нибудь зря преступником.
      Улламайя недовольно нахмурила лоб.
      — У того человека будет возможность оправдаться и доказать свою невиновность, если он сможет! Но я доверяю Рою.
      — А сколько дней эту шапочку никто не надевал? — спросила Минна.
      — Не много, — сказала Улламайя.
      — Мы можем проверить это на моем шарфе, — предложила Паула. — Он три недели лежал в парте.
      — В таком случае к его запаху мог примешаться запах парты, — заметил Томи. — Поменяйся с кем-нибудь местами, чтобы Рой не узнал тебя хотя бы по этому.
      — Вот так дело и разъяснится, — решила Улламайя. — Принеси сюда шарф, а Томи пусть позовет Роя… Или, может, виновный уже хочет сознаться? А?
      «Лауронену сейчас последний срок признаться, — подумал Томи. — Такой толковый малый, как он, должен бы сообразить, что игра проиграна. Или, может, он плохо знает Роя?»
      — Ну ладно, — сказала Улламайя.
      Томи поднялся с парты.
      — На данной стадии разбирательства я заявляю, что виновному лучше сознаться сейчас.
      — Да чего там, веди сюда собаку, — сурово сказал Йони. — Наконец-то все выяснится!

      Услышав голос Улламайи, раздававшийся в притихшем зале, Томи остановился с Роем перед дверью.
      Голос первой ученицы чем-то напоминал голос Мари. Или Ээвы. Скорее, именно Ээвы.
      Из Улламайи, безусловно, выйдет еще одна Ээва. Жена какого-нибудь спекулянта-застройщика, у которой будет собственный мыс и плавательный бассейн, круизы и приемы с коктейлями.
      — … Пусть это окажется кто угодно, я все равно говорю заранее, что мне хочется плюнуть в рожу такому типу. И не надо выставлять никаких причин. Единственная понятная мне причина заключается в том, что этот мерзавец сдрейфил, когда пришло время отвечать за свой поступок.
      Улламайя была горазда на такие штуки! И без сомнения, наслаждалась ситуацией… Она важничала, ей льстило то, что она сможет посмотреть свысока на человека, которого сейчас обзовут трусом — ославят на всю жизнь.
      Ну, а что думал в эту минуту сам Лауронен? Наверное, он вынужден признать, что его ухищрениям приходит конец…
      Думая о положении Лауронена, Томи чувствовал, как спазм перехватил ему горло. Лауронену теперь не позавидуешь…
      — … Нет ничего ужаснее, когда мужчина не обладает ни умом, ни смелостью! — громко разглагольствовала Улламайя в классе.
      Об уме они кричали все. В экстазе от собственной гениальности… Если бы подойти сейчас к Улламайе и сказать, что у нее кривые ноги, а на коленях шишки, или проехаться насчет глаз Кариты, в классе поднялся бы такой шум, что пришлось бы послать за судьей и психиатром. Однако некоторые могут вот так просто заклеймить человека дураком и безнаказанно кричать об этом изо дня в день.
      Напустить бы на них дедушку Жестянщика, чтобы он поговорил с ними насчет разума. Обожествляемый Улламайей разум как нельзя более круто управлял этим миром, где в одном месте сжигают пшеницу, в другом изобретают оружие, а в третьем умирают от голода, потому что разумные головы не умеют распорядиться властью, которую они захватили.
      Но теперь не стоило задумываться над этим. Рой прямо бросится к виновному, чтобы наиболее одаренные могли плюнуть ему в лицо!
      Речь, которую толкала Улламайя, прервалась в тот момент, когда Томи — не постучавшись — открыл дверь и, пропустив вперед Роя, вошел в класс.
      Они подошли к учительскому столу.
      — Сидеть!
      Томи взглянул на Улламайю.
      — Ну так что ж, начнем?
      — Господин, как я вижу, имеет не очень-то воодушевленный вид!
      — Чем скорее, тем лучше. Давай сюда шарф!
      Сейчас следовало сосредоточиться на предстоящем задании. Для Роя это было не так-то просто. Собака, похоже, чуяла противоречивость чувств и беспокойство, обуревавшие ее хозяина. Ей было трудно взяться за дело. С другой стороны, бедняжку привели сюда со двора, из самой гущи сильнейших весенних запахов. Сможет ли она после этих запахов так вдруг сосредоточиться на задании такого рода?
      Рой взглянул на Томи, когда тот взял шарф из рук Улламайи.
      Без сомнения, Рой что-то предчувствовал. Прижав уши, он взглянул на Томи, которому пришлось сделать усилие над собой, прежде чем дать Рою понюхать шарф.
      Осечки не должно быть.
      Одноклассники всю жизнь вспоминали бы об этом, если бы затея провалилась. Многие завидовали ему из-за Роя и, можно не сомневаться, каждый раз надеялись, что собаку постигнет неудача. И они были готовы позубоскалить, представился бы только случай, а если бы Рой справился со своей задачей, то не на шутку огорчились.
      Безмолвие класса дышало ожиданием, и Томи это чувствовал. Сколько раз он и сам бесился про себя на соревнованиях по прыжкам на лыжах с трамплина, видя, как лыжник медлит на вышке.
      Заставляя себя говорить спокойным голосом, Томи присел и дал Рою понюхать шарф Паулы.
      Когда Рой, привычно подергивая ноздрями, обнюхивал шарф, Томи казалось, что в черном носе на шерстистой морде было что-то успокаивающее, естественное и здоровое. Через два месяца они вместе со «стариком» будут вдыхать первые летние запахи и не дадут воспоминаниям о школе испортить хотя бы один-единственный день их жизни.
      А теперь надо выдержать испытание.
      — Где Паула?
      Рой помахал хвостом.
      Тридцать две пары глаз следили за тем, как собака подняла морду и потянула носом воздух.
      В какую сторону она направится? Да и вообще сможет ли она уловить запах этого шарфа в тесном классе?
      А что, если собака сразу откажется от попытки?
      Томи сосредоточенно глядел только на Роя, чтобы никто не мог сказать, что собака пришла к какому-то заключению, проследив за взглядом хозяина.
      Похоже, об этом же думали и остальные: все в классе не отрывая глаз смотрели на Роя.
      Когда Рой тронулся с места, Томи почувствовал, как к горлу его подступил комок. Рой никогда не подводил его. И не терял уверенности в себе. Он был тем, чем был, и верил в себя.
      Что-то в его существе: знакомое хлопотливое помахивание хвостом, сосредоточенность — избавило Томи от напряжения. Для Роя это была такая же игра, как отыскивание его велосипеда на школьном дворе.
      Собака двинулась не в тот проход.
      Стараясь не шевелиться и не мешать собаке сосредоточиться, все напряженно следили за ее медленным продвижением. Некоторые вместе с тем посматривали на Томи, ловя выражение его лица.
      Возможно, в это время дня в классе было слишком много запахов. Иные из девчонок заливали себя духами настолько, что аромат чувствовался даже на передних партах.
      Томи не смел изменить позу или хотя бы распрямиться. Всякое его движение будет истолковано как знак собаке.
      Рой остановился.
      Вздохнул ли весь класс или это только почудилось?
      В узком проходе между партами было трудно повернуться. Рою пришлось неуклюже двигаться задом наперед.
      Подойдя к учительскому столу, собака выбрала другой проход и двинулась по нему.
      Возле Паулы Рой остановился.
      Он поднял морду к девочке, которая старалась никак не реагировать на это. Томи видел, как дрожит кончик носа собаки и двигаются ее челюсти. Затем Рой взлаял.
      — Молодец, Рой! — похвалил его Томи.
      Класс вздохнул. Паула нагнулась, почесала Роя и обняла его. Рой положил передние лапы на колени девочки.
      — Это колоссально! — воскликнул кто-то.
      — Рой, ко мне!
      Когда собака подбежала к нему, Томи похвалил ее, похлопав по широкой груди и уклоняясь от ударов ее быстро работающего хвоста.
      Он осознал тишину вокруг лишь спустя некоторое время.
      Томи перестал ласкать собаку и выпрямился.
      Улламайя взяла у Томи шарф и положила его на стол. Теперь у нее в руках была спортивная шапочка.
      — Никто больше не сомневается в доказательной силе Роя? Тогда пожалуйста!
      Она отдала Томи спортивную шапочку.
      На губах Улламайи появилась торжествующая улыбка, известная по многим ее портретам на спортивных полосах газет.
      Томи медлил поворачиваться к Рою.
      Ощущая на своей спине взгляд Лауронена, Томи присел возле собаки.
      — Не надо! Это моя шапочка.
      Томи так вздрогнул от этого голоса, что чуть не выронил шапочку из рук.
      Класс шумел.
      Выпрямившись, Томи увидел сухопарую фигуру Юсси Скуга, вставшего со скамьи.
      Лауронен смотрел на Юсси сузившимися глазами.
      — Наконец-то услышали! Когда приперло! Долго же я этого ждал!
      Лицо Юсси выражало насмешку.
      — Ты?
      — Да, я. Нужели ты думаешь, я не знал, кто сидел там, в кабинке? Ни у кого во всем классе нет таких ботинок.
      — Ты, наверное, видел их с очень близкого расстояния, когда Йони вытирал тобою пол.
      Лауронен побледнел.
      — Этот маленький сюрприз доказывает, что герой-спортсмен нашей школы презренный трус! — провозгласила Улламайя за учительским столом.
      — Ну вот, теперь подойди и плюнь мне в лицо. Об этом ты только что трубила! Идите все сразу. Если это придаст вам смелости.
      — Да что ты о себе думаешь, кто тебя боится? — вскипел Лауронен.
      Юсси улыбнулся.
      — Так чего ж ты не посмел выдать меня, ведь наверняка тебе ужасно хотелось?
      — Не посмел?! — Лауронен вскочил со скамьи и прямиком, через ряды парт, ринулся к Юсси. — Что ты о себе вообразил?
      — Прекратите, ребята! — Томи пришлось повысить голос, чтобы его услышали. — Дракой дела не поправишь!
      Лауронен уже, схватил Юсси за грудки. Ребята окружили их.
      — Пай-мальчик Томи не может смотреть на то, как забавляются ребята, — съязвила Улламайя. — Проделайте-ка это вне школы, чтобы не травмировать чьи-нибудь чувствительные души.
      — Перестаньте сходить с ума, — со слезами в голосе произнесла Яана. Она в ужасе смотрела на ребят, окруживших ее брата. — Юсси поступил очень скверно, но вы хотя бы спросите — почему!
      — Я не боюсь этих паршивцев, — вне себя от ярости сказал Юсси. — Ни в одиночку, ни всех, вместе взятых… Выйдем во двор, потрафим Улламайе.
      — Тогда поживее, и тебе не придется долго ждать, чтобы тебя вздули! — Лауронен подтолкнул Юсси, и тот сдвинулся с места.
      — Что вы с ним делаете! — крикнула Яана. — Неужели вы не понимаете, что он не мог признаться, потому что отец у нас сумасшедший!
      Томи придержал Роя за ошейник. Загривок собаки ощетинился, из глубины груди исходило рычание.
      Протиснувшись в дверь так, что затрещал косяк, ребята выплеснулись в коридор. Весь класс последовал за ними.

      — Дайте пройти! — Юсси свернул к штабелю досок возле калитки. — Кто первый? Или вы налетите все разом?…
      — Конечно, налетят!
      Презрительный тон Йони заставил Томи вздрогнуть. Проходя по двору вместе с другими, он забыл про всех, кроме Юсси.
      — Да кто из вас посмеет выйти один на один? — съехидничал Йони. — Уж во всяком случае, не Лауронен.
      — А тебе, Йони, какое до этого дело? — крикнула Улламайя откуда-то с края толпы. — Ты в нашем классе чужак.
      — Неужели тебе мало, что ты отлупил Лауронена там, в уборной? — сказал Юсси. — Выяснение ваших отношений не следует путать с этим делом.
      — Если, конечно, Лауронен вообще способен что-либо выяснить в серьезном деле, — усомнился Йони.
      Лауронен стал проталкиваться сквозь толпу к Йони.
      — Если ты непременно хочешь оказаться на месте Юсси, это мне подходит!
      Йони стоял, скрестив руки на груди. Те, кто был к нему ближе, поспешно расступились перед Лауроненом.
      — Вряд ли ты способен на что-либо другое, кроме как махать кулаками.
      Лауронен остановился перед Йони и наклонился вперед, словно пантера, готовая к прыжку. Ситуация вдруг изменилась. Все чувствовали, что сейчас Йони и Лауронен начнут выяснять отношения — такое выяснение, знали все, рано или поздно должно было состояться.
      Томи хотелось предостеречь Йони. Йони не представлял, как опасен может быть Лауронен.
      — Ну, так на что я гожусь? — Лауронен сплюнул.
      — А на что ты решишься?
      — На все, на что и ты!
      Йони скривил нижнюю губу.
      — Ну, тогда ясное дело. Я вместо Юсси. Но только уж не просто махать кулаками, как малые дети… — Йони обвел взглядом двор… — Давай лучше состязаться на смелость.
      — Как это?
      Йони поднял правую руку и указал пальцем на крышу.
      — Видишь вон тот карниз, Лауронен?
      — Я не слепой!
      — Первая задача состоит в том, чтобы вон с той пожарной лестницы, перебирая руками по этому карнизу, добраться до крыши бокового строения.
      В собравшейся на дворе куче ребят воцарилось молчание. Здание было пятиэтажное.
      — Карниз ни одного из вас не выдержит, — произнес Пярри.
      — Лауронена-то уж во всяком случае, — заметил Холма.
      — Это дело Лауронена, — зло сказал Йони.
      — Ну, а вторая задача? — спросил Лауронен.
      Взгляд Йони скользнул с крыши на землю и задержался на углу двора.
      — Вторая задача — принести плошку для еды, стоящую возле конуры собаки дворника.
      — Это невозможно! — сказал кто-то.
      Добермана сейчас не было видно, но каждый знал, какой у него чуткий сон, когда он дремлет в конуре.
      — Он загрызет всякого, кто притронется к его плошке, — предупредил Томи. — Или вы скажете, что я не знаю собак?
      — Насколько я помню, Лауронен ничего не боится, — ухмыльнулся Йони. — Или мы дошли до предела и дальше не можем?
      Лауронен выпрямился.
      — Кто на что идет? — спросил он хриплым голосом.
      — Не валяйте дурака! — крикнул Юсси.
      — Тебе-то какое дело! — огрызнулся Лауронен, не отрывая глаз от Йони. — Кто на что идет?
      Йони улыбнулся:
      — Решим по жребию.
      — Это все равно, что кому достанется, — сказал Пярри. — И то и другое может кончиться смертью.
      — Длинная спичка — карниз, короткая — собака, — сказал Лауронен и порылся в карманах. — У кого есть спички?
      Улламайя помахала спичечным коробком.
      — Кто потянет первым?
      — Пусть тянет Лауронен! — сказал Йони.
      Томи протолкался в самую гущу ребят.
      Улламайя, прикрыв ладонью спички, быстро обломала одну из них. Затем протянула крепко сжатый кулак Лауронену.
      В кулаке были видны две спичечные головки.
      — Длинная — карниз, короткая — собака, — для порядка напомнила Улламайя. — Спичку, до которой дотронулся, обязан тащить!
      Лауронен колебался. Но вот он протянул руку и дрожащими пальцами взялся за спичку.
      — Правая, — возвестила Улламайя. Она была пунктуальная девчонка.
      Лауронен выдернул спичку.
      — Собака!
      В пальцах Лауронена была зажата короткая спичка.
      Толпа ребят вокруг них вздохнула, как после быстрого бега.
      — Будете тащить спички еще и на то, кто начнет первым?
      Йони взглянул на часы, что на стене школы, и снял с себя куртку.
      — Не стоит больше зря тратить время! На перемене сразу выбегут все классы. Я могу начать!
      Почти весь девятый «В» сгрудился во дворе, когда Йони полез вверх по пожарной лестнице. Несколько девочек остановились у калитки и принялись занимать Роя разговорами: у них не хватало духу следить за Йони.
      В последнюю минуту Томи намеревался образумить Йони, но, встретив его взгляд, раздумал. Все достигло того предела, когда отступать уже нельзя.
      Йони с хорошей скоростью пошел вверх по железной лестнице. Словно акробат на трапеции. Насколько Томи разбирался в таких вещах — Йони понадобится вся сила рук там, наверху, чтобы добраться до бокового строения и встать ногами на крышу. И чем быстрее он поднимался, тем больше сил в руках сберегал.
      — Он уже близок к цели, — объявил Пярри.
      — Метко подмечено, — с насмешкой сказал Лауронен, и хрипота, с которой он произнес эти слова, была совсем не та, что при ломке голоса.
      Йони остановился на перекладине лестницы. Он обхватил перекладину левой рукой, чтобы на несколько секунд дать отдых пальцам.
      — Теперь он пошел!
      Не успел Холма в ужасе прошептать эти слова, как Йони передвинул руку к краю карниза и отделился от лестницы.
      — Он падает!
      Это воскликнула Яана, и она не слишком преувеличивала. Томи тоже показалось, что отчаянно раскачивающийся Йони падает вниз. Но он все же удержался.
      Йони болтался на одном месте до тех пор, пока раскачивание не прекратилось.
      Затем он стал перебирать руками.
      Левую к правой. Правую в сторону бокового строения. Левую к правой…
      И-и-и-эхххх!
      Этот возглас вырвался вдруг из многих уст, когда край карниза согнулся.
      Томи зажмурился.
      Это длилось то ли долю секунды, то ли несколько секунд. Он не мог сказать.
      Когда он открыл глаза, Йони висел на карнизе.
      Как он держался?
      Вот, раскачиваясь, он снова переместил руку. На этот раз на более короткое расстояние. Но быстро. Затем тотчас другую. Снова правую. А за ней левую…
      Когда Йони достиг очередного места крепления карниза, прогнувшийся край опять распрямился.
      Из груди зрителей вырвался вздох.
      Йони выкрутится — если хватит силы в пальцах.
      Следующий отрезок карниза был намного короче предыдущего. Край карниза теперь совсем не прогибался, и Йони двигался вперед с хорошей скоростью.
      — Он уже на крыше!
      Томи тоже так считал. Высота падения теперь составляла всего два этажа и быстро сокращалась. Йони уже был вне опасности.
      У него была чудовищная сила в пальцах: даже достигнув места, где он мог достать ногами крышу бокового строения, Йони подогнул ноги и передвигался, раскачиваясь, на руках, пока не коснулся коленями поднимающейся снизу крыши.
      Под громкие аплодисменты сорвиголова пересек крышу и спустился во двор по пожарной лестнице бокового строения.
      Как только его ноги коснулись земли, Лауронен подошел к нему и протянул руку.
      — Это колоссально, Йони! Другой бы сразу сорвался!
      Йони запыхался. Но его рука была твердой, когда Томи пожал ее.
      Юсси похлопал Йони по плечу.
      — Я все время боялся, что ты сорвешься! — повторял он. — И это была бы моя вина. Полностью моя. От начала до конца.
      Где-то внутри школы на верхнем этаже какой-то класс выбежал в коридор. Гомон голосов был уже слышен во дворе.
      — Теперь, значит, моя очередь, и быстро, — сказал, словно проснувшись, Лауронен.
 
      Кому-нибудь следовало бы сбегать и крикнуть, чтобы выбежавшие на перемену ученики не шумели, но никто не сделал этого. Все будто к месту приросли, когда Лауронен крадущимся, но быстрым шагом стал описывать дугу влево, приближаясь к конуре добермана.
      Решение Лауронена было и хорошо и плохо: так как вход в конуру был справа, собака не должна была заметить пришельца — но и Лауронен не мог увидеть собаку прежде, чем та выйдет из конуры.
      Ну, да он мог полагаться на то, что ребята подадут ему сигнал об опасности. Но все же Томи не был уверен в правильности решения Лауронена. Звук шагов и запах человека доберман должен был учуять еще до того, как тот попадет в его поле зрения, а то и раньше.
      К счастью, ветер дул от конуры в сторону Лауронена. Возможно, это давало ему один-единственный, и небольшой, шанс.
      — Теперь он пересек предел безопасности, — тихо произнес Йони, стоявший возле Томи.
      Томи тоже так считал. На покрытом льдом и гравием асфальте при пристальном рассмотрении можно было увидеть «сферу власти», границы которой доберман очертил своей цепью. Он бегал между двумя сторонами угла двора вдоль натянутой проволоки.
      Лауронен уже оказался в пределах этой черты.
      Землю, по которой он, крадучись, пробирался вперед, с равным успехом можно было назвать заминированной. Или непрочным льдом. При первом подозрительном звуке Рита пулей вылетит из конуры.
      Лауронен двигался, всецело владея собой. Он наверняка знал, что запаздывает: в любой момент из здания кто-нибудь мог выскочить и насторожить добермана в самую неподходящую минуту. Хотя сейчас было время обеда, некоторые школьники куда-то шли или бесцельно бродили по двору.
      Если Лауронен хотел добиться успеха, ему следовало действовать стремительно. Но бесшумно.
      Никто из учеников никогда еще не заходил во владения собаки так далеко. Рита, вообще говоря, умела охранять свою «сферу власти». Но на этот раз, как ни странно, она оставалась в конуре.
      Может быть, не без основания утверждали, что хозяева соседних со школой домов пичкали собаку дворника снотворным, иначе она шумела бы всю ночь. Хорошо, если б доберман спал сейчас без задних ног.
      Уж не от погоды ли, изменившейся два дня назад, Томи пробирал озноб? Хотя все термометры показывали плюсовую температуру, воздух был промозглый и дул холодный ветер.
      А может, его трясло, как при малярии, просто от страха? Опасность, угрожавшая Лауронену, сотрясала все существо Томи, и молекулы, составлявшие его тело, казалось, вот-вот разлетятся в разные стороны.
      В позапрошлом году некоторые ученики рисковали дразнить Риту, забегая на несколько метров в ее зону власти. Эта игра длилась до тех пор, пока доберман не укусил одного из них. После этого уже никто не осмеливался вступать во владения Риты или подходить близко к ее конуре, с левой стороны которой сейчас, крадучись, шел Лауронен.
      — Следующие десять секунд все решат! — хриплым голосом сказал Юсси, тоже стоявший возле Томи. — Рита наверняка учует запах!
      — Живее, Лауронен! — тихо проговорил Томи.
      Не слишком ли долго он мешкал там в последний момент?
      Лауронен наклонился к конуре и протянул руку за плошкой.
      И тут собака проснулась.
      Возможно, ее слух уловил тончайший хруст песка и льда, когда плошка оторвалась от земли. А быть может, она почуяла запах смельчака возле конуры. Во всяком случае, она подняла голову.
      — Берегись, Лауронен! — крикнула Минна в тот самый момент, когда доберман пошевелился.
      Хладнокровное наблюдение девочки за входом в конуру и ее острое зрение дали похитителю плошки фору в несколько метров.
      Лауронен понял, что медленному движению пришел конец, и бросился бежать с плошкой в руке.
      Реакция у него была молниеносная. Когда Лауронен сорвался с места, Томи вспомнилось несколько яростных стометровок, которые он видел по телевидению. Лауронен рывком поднялся на ноги точно так, как это делают некоторые заправские спринтеры, когда они после старта, набрав скорость, оставляют позади своих соперников.
      — Она уже выскочила из конуры! — закричали хором все, стоявшие за линией безопасности.
      В добермане дворника было что-то отталкивающее. Томи и сам не мог определить, что именно. Это было просто животное, каким его вывели. Именно вывели! Томи не видел в нем создание природы.
      Когда собака выскочила из конуры, в ней чувствовалась лишь сосредоточенная мощь, как в вышедшей из-под контроля машине.
      Пасть собаки была ощерена. Сверкая белыми клыками и обнажив безобразные десны, она ринулась за чужаком, осмелившимся проникнуть в ее владения.
      — Гонится по пятам!
      У собаки была такая же молниеносная реакция, как у Лауронена. Пробужденной ото сна, ей понадобились лишь доли секунды для того, чтобы выбежать из конуры и тут же сообразить, что происходит. Она повернулась и свирепо кинулась за Лауроненом.
      Успеет ли тот?
      — Лауронен победит!
      Толпа зрителей издала восторженный крик.
      «Это еще бабушка надвое сказала, — подумал Томи. — Неужели они не видят, что Лауронен нуждается в форе, если рассчитывает на успех!»
      Доберман с каждым яростным прыжком сокращал расстояние между собой и Лауроненом.
      И тут Лауронен совершил роковую ошибку: он повернул голову, чтобы взглянуть, где находится мчащаяся за ним собака.
      Его ритм бега сбился. Он стал слишком растягивать шаги. Может, и земля в том месте была скользкой. Во всяком случае, Лауронен неожиданно упал и боком покатился по льду.
      — Ради бога, спасите!
      Томи услышал крик Муурикки и одновременно увидел, как она промелькнула мимо него в тот самый момент, когда он сам бросился на помощь Лауронену.
      Крик ужаса, вырвавшийся из груди зрителей, сменился мучительным молчанием. Все смотрели на пытавшегося подняться Лауронена и бегущих к нему на помощь Муурикки, Юсси, Томи и Йони, между тем как сумасшедший пес дворника с раскрытой пастью стремительно приближался к похитителю его плошки.
      Ничто не спасло бы Лауронена, если бы Рита избрала правильный путь преследования. Доберман слишком прямо выбежал с подвластной ему территории. Он бежал перпендикулярно к проволоке, так что ролик теперь не скользил по проволоке, а до предела натянул цепь, которая отдернула собаку с такой силой, что она отлетела на несколько метров назад.
      Это дало людям несколько ничтожных мгновений. Взбешенная собака взвыла от боли и вскочила на ноги, но за это время спасатели подняли Лауронена со льда. Правда, они не успели бы убраться на безопасную территорию. Сообразив это, Юсси Скуг устремился к доберману, бежавшему теперь вдоль проволоки.
      — Он разорвет тебя! — крикнула Яана.
      — Пусть рвет! — ответил Юсси и прибавил скорости, выставив вперед обе руки, готовые к бою.
      Томи трезво оценивал ситуацию, таща вместе с Йони вывернувшего лодыжку Лауронена. Но и он не мог ничего поделать и лишь наддал ходу и предостерегающе закричал Юсси:
      — Беги, Юсси! Ты ничего не сможешь с нею поделать…
      Многие, стоявшие в безопасной зоне, закрыли глаза в тот момент, когда доберман метнулся к горлу Юсси.
      И потому они не заметили черно-серой шаровой молнии, которая в это же время прокатилась мимо Юсси по направлению к доберману.
      Томи услышал рычание Роя, но, торопясь спасти Лауронена, не мог обернуться и посмотреть назад.
      Появление овчарки, по-видимому, явилось неожиданностью и для Риты. Разъяренный доберман сперва всецело сосредоточился на Лауронене, а потом на Юсси, вдруг бросившемся ему навстречу, и больше ничего не видел.
      Зубы Роя сомкнулись на загривке Риты. У обеих собак были и вес, и разбег: в результате столкновения они клубком покатились по льду, вращаясь одна вокруг другой.
      — Хватит! — прокричал Лауронен в самое ухо Томи. — Проклятая лодыжка!
      Они обернулись и посмотрели назад. Йони поддерживал Лауронена. Томи подбежал к Муурикки, застывшей на месте от ужаса, чтобы растормошить ее и заставить уйти. В то же время он крикнул Юсси:
      — Прочь отсюда, да поживее!
      Подобно Муурикки, Юсси словно прирос к земле, наблюдая жестокую драку двух большущих собак.
      Лишь после того, как Томи вторично окликнул его, Юсси стал пятиться назад, не спуская глаз с собак.
      Это было нечто другое, чем драка два года назад в лапландской деревне с собакой торговца. По сравнению с доберманом та собака была лишь злобная шавка. Рита была убийцей.
      Понимал ли это Рой? Вероятно, да. По крайней мере, его хватка на загривке Риты не ослабевала, хотя та неистово металась.
      Теперь собаки кружились друг возле друга, яростно рыча и поднимая вокруг себя облако пыли с подсохшего, посыпанного песком участка двора. Клочья шерсти с горла и груди Роя так и летели в воздух, когда Рита делала тщетную попытку схватить его. Но челюсти Роя держали добермана крепко, и понемногу рычание Риты стало переходить в легкое повизгивание, а затем и в пронзительный визг.
      Драка уже закончилась, когда раздался голос дворника:
      — Что, собственно, здесь происходит?
      Томи вздрогнул. Он совсем забыл про хозяина добермана.
      — Что за черт! — закричал дворник, подбегая к месту происшествия. — Рита, взять его!
      — Вы с ума сошли! — воскликнула Муурикки.
      Дворник обернулся к учительнице.
      — Рита еще вам покажет!.. Рита, взять его!
      Бедняга доберман рухнул на колени.
      Рой ослабил хватку.
      — Взять его, Рита!
      Собака упала и перевернулась на спину в знак капитуляции. Она уже совсем выдохлась. Собаки дрались до тех пор, пока у них хватало духу.
      — Рой, ко мне!
      Томи посмотрел на Риту.
      Что сделает доберман?
      Он остался лежать на месте. Откуда-то из глубины его горла слышалось повизгивание.
      Томи охватила сильнейшая жалость к собаке. Рита всего-навсего вела себя так, как и должна была вести себя любая собака в подобной ситуации.
      Нагнувшись, чтобы осмотреть и обласкать Роя, Томи сказал вслух:
      — Если в дворнике есть хоть капля от настоящего собачника, он теперь подойдет и подбодрит Риту.
      — Я не нуждаюсь в советах разных щенков, — проворчал дворник, но все же подошел к своей собаке.
      Юсси опустился на колени рядом с Томи.
      — Как дела у Роя?
      — Несколько царапин на шкуре, и вырвано несколько клочков шерсти, в остальном все в порядке.
      Томи обнял собаку и ободряюще пошептал ей на ухо.
      — Она спасла Юсси жизнь, — со вздохом произнесла Яана где-то поблизости.
      — Да, хотя и не стоило бы, — отозвался Юсси.
      — И вероятно, еще кое-кому из нас, — произнесла Муурикки бесцветным сверхофициальным голосом. Лицо ее было серым, как цемент.
      Томи поднялся и посмотрел на Муурикки.
      Учительница совершенно права! Если бы Рита растерзала Юсси, то затем она набросилась бы и на других. Лауронен все еще держал в руке ее плошку.
      Он тоже посмотрел на Муурикки.
      — Ты бросилась туда ради меня! Прямо в пасть Риты!
      Муурикки пыталась улыбнуться.
      — Человек в таких случаях забывает про страх и опасность… Он лишь ужасно спешит!
      — Да, но ради меня?!
      Муурикки потрогала пальцами грязный, ободранный на гололеде подбородок Лауронена.
      — Разве ты не один из нас, Саули!
      Лауронен вдруг отвернулся.
      — Пойдемте покажем ногу медсестрам, ребята, — сказал он каким-то сдавленным голосом.
      — Там сейчас и врач принимает, — поддержала его Муурикки.
      Лауронен обнял Томи и Йони за плечи, и они втроем направились в подвальный этаж, где был расположен медпункт.
      Когда они удалились настолько, что их не могли слышать, Лауронен произнес:
      — Муурикки мировая баба, ребята! А мы-то и не знали…

      Медсестры приняли Лауронена сразу, вне очереди, состоявшей из девочек, которые пропустили его, сперва с недовольством, а потом с неподдельным ужасом: у Лауронена отовсюду сочится кровь: с обеих запястий, с подбородка, из уха… Посыпанная вмерзшим в лед щебнем, шероховатая поверхность двора была как терка, если по ней прокатиться.
      Две первые девочки из очереди уже разделись до пояса и теперь совсем напрасно прикрывались блузками. Томи и Йони гораздо больше занимало происшедшее во дворе.
      — Это был безрассудный вызов во всех отношениях, — тихо сказал Томи, когда они уселись, опершись о стену, в конце тесного коридора перед кабинетом врача. — Но он спас Юсси. Они бы избили его.
      — Очень может быть! И кому была бы от этого польза?
      — Пожалуй, никому, — согласился Томи. — Но большая часть наших ребят стояла и смотрела, словно в трансе… Они могли бы линчевать Юсси, если б кто-нибудь предложил. И Улламайя первая!
      — Наперегонки с Лауроненом, — сказал Йони, кривя губы.
      — В некотором смысле Лауронена можно попять, — оправдывал его Томи. — Его самого могли обвинить… Я все время был уверен, что это Лауронен!
      Йони ухмыльнулся:
      — Я тоже.
      В уголках рта Томи обозначилась едва заметная улыбка.
      — Другим кандидатом был ты!
      — Из-за того, что рассказала Карита?
      — Это подкрепило подозрения… Как же тебя угораздило промочить штанины?
      Йони дал пройти двум девочкам, шедшим мимо них к дантисту.
      — Лауронен ладонью направил струю воды прямо мне на брюки.
      — После чего ты вытер им пол?
      — Это Юсси так истолковал. Ну, а я немножко намял ему бока.
      Томи подумал об отношениях, связывавших этих двух учеников.
      — Собственно говоря, можно было предсказать, что в один прекрасный день вы сцепитесь. Но не так полоумно, как там, во дворе. Чтобы ваша жизнь висела на волоске…
      — Только не моя!
      Томи удивленно уставился на Йони. Тот тряхнул головой и повторил:
      — Только не моя… Я не рискую понапрасну.
      Томи оторвался от стены, выпрямился, поднялся на ноги и стал раскачиваться с пяток на носки.
      — Я очень внимательно смотрел туда, наверх, на карниз крыши, Йони… Если бы ее край не выдержал, тогда твоя бабушка, пожалуй, осталась бы одна.
      — Нет, не осталась бы… — Йони снова тряхнул головой… — Вдоль карниза шла крепкая нейлоновая веревка, от пожарной лестницы до крепления телевизионной антенны дворника.
      Томи быстро прикинул в уме, что от этого менялось.
      — Она и сейчас там, — заметил Йони. — Залезь посмотри, если хочешь.
      У Томи перехватило дыхание.
      — Когда же ты это устроил?
      Йони усмехнулся:
      — Больше недели тому назад… Любой мало-мальски смекалистый парень сообразил бы, что в один прекрасный день я схвачусь с Лауроненом. И я готовился к этому. Последние десять дней утром и вечером, цепляясь за стреху бани, делал пару-другую кругов. И за несколько вечеров, приходя с доставки газет, опробовал крышу школы.
      Томи пытался уловить на лице друга хотя бы малейший намек на то, что Йони попросту морочит ему голову. Но тот был совершенно серьезен.
      — Ну, а как насчет добермана? — спросил он, не зная, верить Йони или нет. — Ты скажешь, что и с Ритой ты упражнялся?
      Йони ухмыльнулся:
      — С ней у нас не было договоренности.
      Так, значит, весь этот фокус с карнизом был сплошным надувательством!
      — Ты же тянул жребий на задачу, — напомнил Томи. — Или, может, Улламайя была с тобой заодно?
      — Ничего подобного. Она всегда делает все на полном серьезе.
      Томи был того же мнения.
      — Как же ты устроил это дело? Я, конечно, понимаю, что Лауронена можно завести на что угодно, но ведь вы рисковали в равной мере.
      Йони рассмеялся.
      — Ну, не такой же я все-таки дурак. Если бы номер с собакой достался мне, я бы отказался от всего спектакля.
      Томи едва верил своим ушам.
      Он ухватился за ту же пуговицу на куртке Йони, которая не давала покоя и Лауронену.
      — Не хочешь ли ты сказать, что игра была нечестной! — громко сказал Томи, хотя знал, что девчонки слушают их. Звук его голоса мог проникнуть через дверь и внутрь кабинета. Ну и пусть слушают! — Если бы тебе достался другой жребий, ты не пошел бы за Ритиной плошкой?
      — Конечно, нет… У меня в эту весну есть дела более приятные, чем латать свой зад, разодранный собакой!
      Томи отпустил пуговицу. Они стояли лицом к лицу в узком коридоре. Чуть ли не в самый рот Йони Томи крикнул:
      — Ты сущая дрянь по сравнению с Лауроненом и Юсси! Они все-таки честны, как бы жестоко ни сцепились друг с другом.
      Глаза Йони сузились.
      — Не будь ребенком, черт возьми! Ну скажи, что честного в насилии? — Йони еще ближе придвинул свое лицо. — Я послушаю и приму к сведению, если ты сумеешь что-либо доказать… Но ты не сумеешь. Ты бесхитростный глупец и чтишь существующий в мире порядок и понятие о чести, как бойскаут свои морские узлы. Но будь хоть раз в жизни в здравом уме!
      Дверь кабинета отворилась, и из него, хромая, вышел Лауронен. Девочки опять прикрылись блузками и отступили в сторону.
      — Твои понятия о чести почерпнуты из идиотских приключенческих рассказов и американских многосерийных фильмов! — вне себя от ярости крикнул Йони в самое лицо Томи. — Ты со слезами на глазах смотришь на грабителей, которые грабят стариков и, уходя, не забывают полить пеларгонии на окне.
      — Ну ладно, ребята, пошли!
      Лауронену наложили повязку на вывихнутую лодыжку и очистили ссадины от песка.
      Они пригнулись, чтобы Лауронен мог опереться на их плечи, и медленно направились в класс.
 
      Школа и внешне напоминала тюрьму. Двери во время перемен запирались на замок. Учителя ходили со связками ключей, как тюремные надзиратели.
      Но сейчас дверь девятого «В» была не заперта, и все ученики уже сидели в классе. Возбужденный голос Кариты слышался в коридоре, когда все трое остановились перед дверью класса.
      — Дальше я пойду один, — сказал Лауронен.
      Йони распахнул дверь, и Томи посторонился, давая пройти Лауронену.
      Юсси уже возвратился из кабинета директора. Он стоял перед классом бледный и серьезный, в то время как Карита орала во все горло:
      — … Но если бы Рой не вынудил тебя признаться, ты бы заставил заплатить за все нас.
      — У некоторых все еще хватает пороха, — язвительно сказал Лауронен от двери. — С этим делом, должно быть, все ясно, а?
      — Вина за все ложится целиком на меня, — сказал Юсси, остановившись у учительского стола.
      — Именно так! — вскипела Улламайя. — И нечего винить в этом остальных!
      — А ты знаешь, в чем обвиняешь Юсси?
      Задав этот вопрос, Яана перестала плакать и подняла лицо.
      Юсси раскрыл рот, словно желая что-то сказать сестре, но не мог вымолвить ни слова.
      — Почему за все это время никто не спросил, отчего Юсси не сознавался? — вскипела Яана.
      Она указала пальцем на новую преподавательницу закона божьего Миркку Валкамаа.
      — В учительской вы, наверное, узнали обо всем!
      Преподавательница закона божьего смутилась.
      — Вы знаете, отчего Юсси не мог сознаться? — с жаром спросила Яана.
      — Не мог? — переспросила учительница.
      — Не мог… Ну зачем он только сломал эту раковину! Я ничего не знаю об этом… И по-видимому, никто не знает, хотя Юсси здесь рвали на части, словно убойное животное.
      — Перестань, — сказал Юсси с посеревшим лицом. — Не стоит.
      — Ты все же мог бы рассказать, что, собственно, произошло, — услышал Томи слова учительницы, — если считаешь нас достойными этого!
      В классе воцарилось молчание.
      Взгляд Юсси перебегал с одного лица на другое и остановился на Миркку Валкамаа. Лицо преподавательницы закона божьего не выражало любопытства, оно спрашивало.
      Юсси качнул головой в сторону коридора.
      — Я был там… в кабинке, когда звонок уже зазвенел. Лауронен мыл руки, когда вошел Йони. Я не видел их… дверь была закрыта… но слышал. Лауронен сперва орал на Йони, а потом пустил на него струю воды, подставив руку под кран.
      Юсси сглотнул.
      — Тут Йони свалил Лауронена с ног и крутанул его по полу… В этой драке они грохнулись о дверь кабинки… Средняя кабинка, ребята знают эту дверь… У нее неисправный замок. Он защелкнулся, и я не мог открыть дверь после того, как Лауронен ушел.
      Томи знал этот замок.
      — О нем говорили много раз, — подтвердил он вслух.
      Юсси потянул носом воздух.
      — Был последний урок недели. Я мог бы сидеть в кабинке не знаю сколько. Я никого не стал звать на помощь… Стенки кабинок ведь не доходят ни до пола, ни до потолка. Просвет между стенкой и потолком такой ширины, что через него можно как раз пролезть, если снять с себя куртку и протиснуться с силой… Выбираясь, я по дурости оперся ногой о ближайшую раковину, и она сломалась.
      — Раковина с самого начала была с трещиной, — сказал Пярри. — Вот ведь норовят содрать с нас полторы тысячи за раковину, которая была с изъяном.
      Миркку Валкамаа, слушая, подалась вперед, в сторону Юсси.
      — Тогда это просто случайность.
      — Не знаю, как это называется. А произошло все так.
      — И ты испарился, никому не сказав ни слова! — Насмешливый голос Улламайи звучал обвиняюще.
      Юсси весь сжался в комок.
      — Да. Так я поступил.
      — Так могла бы поступить и Улламайя на месте Юсси, — со слезами в голосе сказала Яана. — Когда в последний раз тебя колотили дома?
      Покашливание учительницы прервало молчание, воцарившееся в классе.
      — По правде говоря, не верится, чтобы такое случалось у вас дома, Яана! — сказала Миркку Валкамаа. В ее тоне звучало предостережение. — Ваш отец, как известно, видный спортивный деятель.
      — Ну и что? — разъярилась Яана. — Ты мне не веришь?
      Миркку Валкамаа выпрямилась.
      — Вам было всего по четыре года, когда я вас увидела. Вы с вашим отцом почти каждый вечер гуляли или катались на коньках.
      Яана поднялась со скамьи.
      — Не смей! — крикнул Юсси, когда девочка стала рядом с братом и заложила обе руки за пояс джинсов.
      Не глядя на брата, Яана рывком расстегнула пуговицу, а за ней и «молнию». Повернувшись спиной к классу, Яана стянула джинсы.
      По классу прошел вздох, когда оголились спина и ягодицы, испещренные черными и красными полосами. Следы припухлостей были видны и на оголенных бедрах.
      При гробовом молчании Яана натянула джинсы и застегнула «молнию», потом повернулась к классу.
      — Я сделала ошибку — призналась, что потеряла ключ от дома… А Юсси отец наверняка убьет, когда до него дойдет эта история с раковиной! Позвони ему на работу, Улламайя, тогда ты успеешь первой…
      Улламайя поднялась с парты. Лицо ее было белым как мел.
      — Я не знала, Яана…
      — Никто из нас ничего не знает друг о друге, — сказала Яана каким-то странным голосом. И как ни старалась сдержать себя — расплакалась.
      Томи почувствовал на лице дуновение от волос Яаны, когда та бросилась к двери и выбежала вон.

      Рой весело махал хвостом у калитки. Время от времени он приседал на передние лапы, словно делая реверанс, и подпрыгивал.
      Но ничто в эту минуту не могло бы заставить Томи оторваться от того места у стены под раскрытым окном учительской, где они вместе с Лауроненом и Йони остановились, когда, проходя мимо, услышали голос директора.
      Впервые в жизни они слышали, как директор ругался.
      Но вот послышался другой голос, очевидно, отца Юсси Скуга. Отец Юсси только что въехал на автомобиле прямо во двор школы и демонстративно поставил его у главного подъезда.
      — Я не люблю, когда меня вызывают посреди важного разговора разбираться в проступках школьников.
      — Ты можешь любить что угодно, — заявил ему директор. — Но когда я убедился, как ты обращаешься со своими детьми, делу будет немедленно дан ход.
      Прошла минута, прежде чем директор продолжил:
      — Будем вызывать сюда твою дочь и осматривать ее спину?
      Томи напряг слух.
      В углу двора, со стороны главных ворот, появился одержимый дворник на своем минитракторе. Он установил на тракторе нечто вроде подметальной машины, и огромное облако пыли поднималось вслед за ним.
      Приходилось надеяться, что он не поедет в их сторону. За грохотом трактора не расслышишь, что говорится там, наверху.
      Неужели ответ Скуга пролетел мимо их ушей?
      Нет, не пролетел.
      — С каких пор школа начала рыться в личных делах граждан?
      — Что касается тебя, то с нынешнего дня. Если завтра Юсси явится в школу в таком же состоянии, как Яана сегодня, я не оставлю это без последствий.
      — Ты угрожаешь? — вскинулся Скуг.
      — Если ты ожидаешь, что школа будет разговаривать с тобой об этом деле чересчур корректно, то ошибаешься. Что Юсси разбил раковину — это в конечном счете чистая случайность, и мы будем решать этот вопрос соответственно.
      — Я тоже не намерен вмешиваться в ваши внутренние школьные дела, — заметил Скуг. — Если люди, которые по должности занимаются детьми, не могут призвать их к порядку, то это их личное дело. А мы будем разбираться в своих собственных делах.
      — А ты знаешь, сколько времени в неделю у преподавателя-предметника приходится на каждого ученика, если часы уроков разложить на число учащихся?
      — Понятия не имею.
      — Четыре минуты… В лучшем случае — максимум десять. Некоторые учителя «знают» своих учеников лишь по фотографии класса и по списку фамилий… Сколько возможностей, по-твоему, остается для того, чтобы воспитывать твоего сына?
      — Юсси теперь никто не способен воспитать.
      Что говорил дальше Скуг, ребята не слышали, так как мимо них проходила подметальная машина дворника. Тот долго глядел на них.
      — Пошли, что ли? — спросил Лауронен.
      Томи отлично понимал, что подслушивать нехорошо. Тем не менее он оставался на месте, не обращая внимания на беспокойство Лауронена, Йони и Роя.
      — Он мог бы свободно стать вторым Паси Раутиайненом, — послышался опять голос Скуга. — Если бы хоть немного тренировался.
      Скуг говорил о Юсси. И был наверняка прав. Юсси был в школе единственным учеником, имевшим шансы стать звездой в любом виде спорта. Но в течение двух лет он так ни за что и не взялся.
      — Не достигнув и двадцати лет, Юсси уже мог бы заключать какие угодно контракты в Германии или Америке, но ему все равно.
      Юсси рассказывал, что его отец обожает одного молодого хельсинкского игрока, перешедшего в профессионалы и перебравшегося в Германию для продолжения своей спортивной карьеры.
      — Так почему же он сам не уезжает? — тихо прошипел Йони.
      Сверху донесся голос директора:
      — Юсси, возможно, не интересует коллекционирование призов, которое так заманчиво для тебя!
      — А знаешь, почему? Вы здесь, в школе, воспитываете учеников для идеального мира, которого не существует! Веришь ли ты в него сам? Там, за стенами школы, идет кровавая война за рабочие места и привилегии.
      Взглянув наверх, на окно учительской, Томи увидел на фоне занавески фигуру Скуга. Коммерческий директор воздел руки.
      — У меня есть работа и цели, возрастающие с каждым годом. Я либо буду продавать все больше и больше, либо уйду из фирмы. На мое место постоянно претендуют по меньшей мере десять человек, готовых содрать шкуру со своих подчиненных, лишь бы увеличить доход от продажи… Там, на улице, Хека, не требуется ни уравновешенности, ни солидарности. Там всегда побеждает сильнейший. Вы, учителя, обеспечены здесь до пенсионного возраста, но не забывайте о том, что вы отправляете своих учеников в джунгли, где существуют на иных условиях!
      Вздох директора школы был слышен даже внизу, во дворе. А может, Томи только послышалось?
      — Возможно, что так. Но мы слишком отличаемся друг от друга, Рами, и я не способен поступать вопреки велению сердца. И не желаю. Я верю, что мир можно изменить, если люди перестанут покоряться всему тому, о чем ты сейчас говорил… И по-видимому, эта перемена не может начаться нигде, кроме как здесь, в школе.
      — Ты веришь, что школе это удастся?
      — Верю сегодня еще глубже, чем вчера!
      Смех коммерческого директора заставил ребят вздрогнуть.
      Похлопал ли Хека Харьюла по плечу Рами Скуга или это только так показалось?
      — Если ты имеешь в виду неполадки в нашей работе, Рами, ты попал пальцем в небо! — продолжал директор. — Они не являются признаком того, что мы якобы находимся на неверном пути. Они лишь признак того, что мы прошли пока недостаточно далеко по нашему пути! Твоя холодная реальность оказывает еще свое действие в школе и порождает противоречия. Они исчезнут лишь тогда, когда мы сделаем твой жестокий мир человечнее. Речь идет о его проблемах, Рами, а не о школьных!
      Дворник остановил свою подметальную машину совсем близко от ребят.
      — А ну, вон отсюда! По школе запрещено болтаться.
      При приближении тучи пыли окно учительской с шумом захлопнулось.
      — Пошли, — сказал Томи и первым направился к калитке, где его встретил Рой. Он радостно лаял и помахивал хвостом.
      Оглянувшись на пустынный школьный двор, Томи, поверх низкого штабеля досок, увидел, как Лауронен и Йони медленно, словно в фильме с замедленной съемкой, пришли в движение. Они не спеша направились к нему. Позади них и сбоку были стены массивного здания, а с другой стороны — пустынный унылый двор, с которого, по мере того как дворник поворачивал свою машину, поднималась к небу туча пыли, словно дым от жертвенника.
      Взъерошивая шерсть на Рое, Томи увидел школу совсем в другом свете. Колоссом из кирпича и бетона, колоссом, состоящим только из стен, крыш, полов. Ни добрым, ни злым. Ни удачливым, ни неудачником. Когда эти два ученика вышли оттуда, в школе ничего не осталось. Это они составляли ее душу и жизнь. Это в них она находила самовыражение. Была иногда лучше, иногда хуже. Словом, такая, во что они ее превратили…
      Ребята подошли к калитке. Здесь Лауронен свернул на тропу, ведущую к его дому.
      — До завтра! — сказал он.
      — До завтра! — ответил Йони. Он взглянул на Томи. — Я поговорю с тобой по пути.
      — И разговор наверняка будет удачным, — заверил Лауронен.
      Йони улыбнулся:
      — Чего только нам не удавалось!
      Лауронен широко улыбнулся, сделал, прихрамывая, два шага назад и толкнул их обоих кулаками в плечи.
      Затем он ушел, и они вдвоем отправились домой. Полубегом, так, для тренировки. Собака следовала за ними.