Дерри вздрогнул и застонал от боли, когда грубые руки перевернули его на спину и начали ощупывать раненую руку. Он ощутил, что лежит на сырой траве.
      Три солдата крепко прижимали его руки и ноги к земле – трое угрюмых мужчин в полном боевом снаряжении бело-голубых цветов графства Марли. Один из солдат приставил острие кинжала к горлу Дерри.
      Четвертый человек в одежде врача стоял над ним на коленях, осматривая рану, и неодобрительно покачивал головой.
      Дерри мутным взглядом посмотрел вокруг и заметил еще нескольких солдат, стоявших чуть поодаль и не спускавших с него глаз.
      С горечью Дерри понял, что бежать ему не удастся.
      Когда врач закончил перевязывать рану, один из солдат достал веревку и крепко стянул кисти Дерри. Проверив надежность узлов, он выпрямился, подозрительно всматриваясь некоторое время в Дерри, как будто тот ему кого-то напомнил, и исчез из поля зрения.
      Дерри с трудом приподнял голову. Солдаты, которые только что держали его, теперь уже встали на ноги.
      Дерри обнаружил, что находится в лагере и лежит в тени низкой коричневой палатки. Он не смог узнать места, так как во время разведки сумел изучить лишь небольшую часть лагеря, но был уверен, что находится где-то в центре.
      Палатка была того типа, который используют воины графства Истмарх – низкая и пологая. Судя по убранству, она принадлежала офицеру.
      Дерри подумал, чья же это палатка, ведь поблизости он не видел ни одного офицера высокого ранга. Кто знает, поняли ли солдаты важность своего пленника? Может быть, ему удастся избежать встречи с высшим офицером, который его опознает? Но, с другой стороны, если они не поняли, кто он, и приняли его за обычного шпиона, то у него мало шансов выбраться отсюда. Его казнят без лишних проволочек.
      Но они перевязали ему рану! Это совершенно бессмысленно, если ему уготована смерть. Интересно, кто же ими командует?
      И как бы в ответ на его размышления в палатку вошел высокий человек средних лет, одетый в золотисто-голубой плащ, из-под которого блестела кольчуга. Он снял шлем и небрежно бросил его ближайшему солдату. По осанке и поведению можно было заключить, что это аристократ и опытный воин. Драгоценные камни украшали рукоять его меча, поблескивали в звеньях золотой цепи, висевшей на груди.
      Дерри сразу узнал его – барон Кэмпбелл. А Кэмпбелл узнает его?
      – Ну, так что ты здесь делал? – пренебрежительно спросил Кэмпбелл. – Тебя послал король?
      Дерри нахмурился, услышав этот пренебрежительный тон. Он не понял, действительно ли Кэмпбелл не узнал его или решил поиздеваться.
      – Ну, разумеется, меня послал король, – наконец решился сказать Дерри, изобразив в голосе негодование. – Вы всегда так обращаетесь с королевскими посланцами?
      – Так, значит, ты королевский посланец? – спросил Кэмпбелл, насмешливо поклонившись. – А мне сказали совсем другое.
      – Откуда им знать? – вскинул голову Дерри. – То, что я везу, не предназначено для солдат. Я ехал на север к герцогу Эвансу по приказу короля. В ваш лагерь я попал по ошибке.
      – Да, ты совершил ошибку, парень, – согласился Кэмпбелл, с подозрением глядя на Дерри. – Мы засекли тебя, когда ты бродил возле лагеря и что-то вынюхивал. Зачем ты солгал, когда тебя спросили, кто ты, а потом убил солдата. При тебе нет документов и бумаг, и вообще ничего, что указывало бы, что ты не шпион. Поэтому я думаю, что ты шпион. Как твое имя?
      – Я не шпион. Я слуга короля. Мое имя и то, что мне поручено передать, – не для ваших ушей! – возмутился Дерри. – Когда король узнает, как вы…
      Кэмпбелл резко наклонился к Дерри, схватил его за кольчугу у горла, закрутил ее так, что у юноши перехватило дыхание, притянул к себе и, глядя прямо в глаза, прошипел:
      – Не говори со мной таким тоном, сосунок. И если ты хочешь дожить до старости, лучше держи язык за зубами, раз уж не можешь говорить почтительно. Я достаточно ясно выразился?
      Дерри поморщился от боли и постарался сдержать себя, чтобы не произнести слов, которые были бы последними его словами. Легким кивком он выразил свое согласие и с облегчением сделал глубокий вдох, когда шея его освободилась. Дерри начал думать, как вести себя дальше, но Кэмпбелл взял решение в свои руки.
      – Отведите его к лорду Брану, – приказал он, со вздохом выпрямляясь. – У меня нет времени возиться с ним. Может быть, друзья лорда Дерини смогут выведать у него правду.
      Дерри грубо встряхнули, подняли на ноги и поволокли по грязной топкой тропе в центр лагеря. По пути им встречались солдаты, провожавшие их удивленными взглядами. Несколько раз Дерри казалось, что его узнали, но никто к ним не приблизился, а сам Дерри был слишком занят тем, что старался держаться на ногах, и ему было не до наблюдений.
      Впрочем, узнают его сейчас или нет, не имело значения: Бран Корис узнает его немедленно и сразу поймет, зачем он здесь. Да и упоминание о новых друзьях Брана Дерини тоже не вселяло особых надежд на лучшее будущее.
      Они прошли по дубовой аллее и вышли на широкую поляну, покрытую бархатной зеленой травой, в центре которой стояла роскошная палатка бело-голубого цвета. Вокруг теснились палатки менее роскошные и меньших размеров. На всех развевались по ветру цветные вымпелы. Неподалеку находился берег большой реки Кардосы, величественно несущей свои воды среди бархатных трав.
      Ноги Дерри заплетались, и его приходилось тащить почти волоком.
      Наконец, его швырнули на колени перед палаткой черно-серебряных тонов, стоявшей рядом с палаткой Брана.
      Раненая рука Дерри сильно болела, кисти под грубыми узлами начали кровоточить.
      Сквозь толстые стены палатки доносились голоса спорящих людей, но слов нельзя было разобрать.
      Барон Кэмпбелл в нерешительности остановился перед входом, размышляя, очевидно, можно ли ему войти, затем, кашлянув, исчез в дверном проеме палатки. Оттуда немедленно послышались негодующие восклицания, ругательства, произнесенные, как показалось Дерри, с иностранным акцентом, и затем он разобрал слова Брана Кориса:
      – Шпион! Черт побери, Кэмпбелл, ты врываешься сюда, чтобы сообщить, что поймал шпиона?
      – Мне кажется, он больше, чем просто шпион, милорд. Он… Я думаю, вам лучше самому посмотреть на него.
      – Ну, хорошо. Я сейчас вернусь, Лайонелл.
      Сердце у Дерри упало, когда из палатки вышел Кэмпбелл. А когда в дверях показался худощавый человек в голубой тунике, Дерри отвернулся, низко опустив голову. Человек приблизился, Дерри слышал над собой его дыхание. Его опущенному взору представилась пара сапог – черных, сверкающих серебряной отделкой.
      Ну что же, надо смотреть судьбе в лицо. Со вздохом Дерри поднял голову и твердо встретил знакомый взгляд Брана Кориса.
      – Син лорд Дерри! – воскликнул Бран. В его глазах появился лед. – О! Как чувствует себя мой коллега по Королевскому Совету? Ты дезертировал от Моргана, да?
      Дерри вспыхнул от негодования.
      Бран продолжал:
      – Да нет, вряд ли. Лайонелл, иди сюда, посмотри, кого послал к нам Морган. Ведь это же его самый лучший шпион!
      Лайонелл вышел из палатки и с неприкрытой враждебностью остановился перед Дерри, высокий и статный. Черная борода и коротко подстриженные усики подчеркивали длинные злые губы. С широких плеч мягко спускалась белая шелковая мантия, открывая малиновую тунику, поверх которой сверкала кольчуга. Сквозь тонкий шелк обозначались очертания кинжала на поясе. Длинные черные волосы, стянутые на шее узлом, поддерживались на лбу широким серебряным обручем.
      Когда он сложил руки на груди, браслеты засверкали красным, зеленым и фиолетовым светом, подчеркивая великолепие драгоценных камней.
      – Так это и есть приспешник Моргана, – произнес Лайонелл, холодно разглядывая Дерри.
      – Син лорд Дерри, – ответил Бран. – Келсон предоставил ему место в Совете вместо погибшего Ралсона. Он долгое время является военным помощником Моргана. Где ты его нашел, Кэмпбелл?
      – К югу отсюда, милорд. Наш патруль обнаружил его лошадь, и солдатам только и оставалось, что дождаться его. Он зарубил одного из солдат, когда его брали. Питера Даванси.
      – Даванси? Такой толстяк, очень горячий?
      – Точно, милорд.
      Бран заложил руки за пояс и долго смотрел на Дерри, покачиваясь с пяток на носки. На его скулах ходили желваки.
      Дерри боялся, что Бран ударит его ногой, и весь сжался, но удара не последовало.
      Через некоторое время, которое показалось Дерри вечностью, Бран, еле сдерживая себя, повернулся к Лайонеллу.
      – Если бы этот человек был только моим пленником, он был бы убит за то, что сделал, – сквозь зубы процедил Бран.
      Он с трудом справлялся с обуревающими его чувствами.
      – Однако я не настолько ослеплен гневом, чтобы не понять, какую пользу мы с Венситом можем извлечь из этого пленника. Ты не спросишь у короля, что мне делать с этим подонком?
      С коротким поклоном Лайонелл повернулся и вошел в палатку.
      Бран последовал за ним.
      Они остановились у самого входа, так что Дерри мог видеть их силуэты. Над их головами вспыхнул слабый свет, и Дерри понял, что они с помощью магии вошли в контакт с Венситом.
      Через несколько минут Бран вышел из палатки один. Он был немного ошарашен и возбужден.
      – Ну, Дерри, кажется, мои новые союзники решили оказать тебе милость. Ты должен был быть казнен как шпион, а вместо этого сегодня вечером будешь гостем Его Величества короля Венсита в Кардосе. Прости, что не могу поручиться за качество приема, который ждет тебя там. Торентские обычаи для меня чересчур экзотичны, во всяком случае временами. Кэмпбелл?
      – Да, милорд.
      Лицо Брана стало жестоким, когда он взглянул на беспомощно лежавшего Дерри.
      – Кэмпбелл, взвали его на лошадь и увези отсюда. Его вид раздражает меня!
      Морган мерил шагами маленькую комнатку, нервно поглаживая рукой свежевыбритый подбородок, затем нетерпеливо подошел к высокому окну, забранному решеткой, и посмотрел вниз.
      На улице уже темнело. Ночной туман, обычный для этой горной страны, окутывал Джассу таинственным покрывалом. Хотя полная тьма еще не наступила, на улицах стали появляться факелы. В молочном тумане мелькало колеблющееся призрачное пламя. Улицы, всего час назад заполненные народом, теперь были пусты и безмолвны.
      Слева Морган увидел шеренгу охранников, стоявших у дверей кафедрального собора Святого Сенана.
      В собор входили городские бюргеры и одетые в плащи и кольчуги высшие офицеры. Иногда, когда двери впускали очередных прибывших, взгляду открывалось внутреннее убранство. Свет сотен свечей заливал все пространство собора, и в нем было светло, как днем.
      Через некоторое время он и Дункан войдут туда вместе с епископами.
      Интересно, какой прием их ждет?
      Со вздохом Морган отвернулся от окна и переключил внимание на Дункана, который спокойно сидел на низенькой скамье.
      Рядом с ним горела свеча, а на коленях лежала маленькая книга в кожаном переплете с золотым обрезом. Дункан был погружен в чтение.
      Одетый, как и Морган, в «покаянную» фиолетовую одежду, он был чисто выбрит, и лицо, прежде закрытое бородой, странно белело в полумраке. Он еще не застегнул свою мантию, так как в маленькой комнате было тепло, несмотря на ночную сырость. Ни единая драгоценность не украшала его.
      Морган осмотрел себя, отметив перстни с Грифоном и Львом на своих пальцах, затем медленно подошел к Дункану.
      Дункан был настолько поглощен своим занятием, что, кажется, даже не замечал своего родственника.
      – Ты не устал ждать? – спросил Морган, нависая над ним.
      Дункан со слабой улыбкой оторвался от чтения.
      – Немного. Но искусству ждать священники учатся с самого начала своей духовной карьеры. Тебе нужно прекратить бегать по комнате, спокойно сесть и попытаться расслабиться.
      Значит, Дункан видел, что Морган немного нервничает.
      Морган тяжело сел на скамью, откинул назад голову, так что она уперлась в стену, и сложил руки на груди с видом отчаянно скучающего человека.
      – Расслабиться? Легко сказать. Ты любишь всякие церемонии. Служба в церкви приучила тебя к ним. А я волнуюсь, как молодой рыцарь перед своим первым турниром… Но это еще не все. Кажется, я скоро умру от голода, ведь у меня весь день не было во рту ни крошки.
      – И у меня тоже.
      – Но ты переносишь это лучше, чем я. Не забывай, что я всего-навсего вельможа, привыкший удовлетворять все свои прихоти. Я бы сейчас выпил даже отвратительного вина из Джассы.
      Дункан закрыл книгу и с улыбкой прислонился к стене.
      – Ты сам не знаешь, что говоришь. Подумай, что с тобой будет, если ты выпьешь вина на голодный желудок. А кроме того, это местное вино таково, что лучше умереть от жажды, чем его пить.
      – Да, ты прав, – согласился Морган и закрыл глаза.
      Дункан хмыкнул.
      – Я думаю, вряд ли епископы хотят, чтобы мы упали в обморок от голода во время церемонии.
      – Это было бы самое лучшее, – усмехнулся Морган, поднимаясь со скамьи и возобновляя свое хождение по комнате.
      – Ты только представь: кающиеся Дерини долго изнуряли себя голодом, их дух ослаб, сердце очистилось, и они пали ниц перед лицом Всемогущего.
      – Ты знаешь, что…
      Раздался тихий стук в дверь, и Дункан оборвал фразу на полуслове. Он оглянулся на Моргана и встал. В комнату вошел епископ Кардиель, одетый в малиновую мантию с отброшенным на плечи капюшоном.
      Морган и Дункан склонились перед ним, чтобы поцеловать его перстень. Епископ мановением руки приказал сопровождающему его монаху выйти из комнаты, тщательно закрыл за ним дверь и достал из складок мантии кусок пергамента.
      – Это пришло час назад, – тихо сказал он, протягивая документ Моргану и с беспокойством глядя в окно. – От короля. Он желает вам успеха в сегодняшнем деле и через три дня назначает встречу в Кор Ремунте. Очень надеюсь, что мы не разочаруем его.
      – Разочаруем?
      Морган подошел поближе к свече, чтобы прочесть послание. Затем спросил:
      – А в чем дело? Что-нибудь идет не так, как надо?
      – Пока нет, – ответил Кардиель, протягивая руку за письмом, и Морган без слов вернул его. – У вас есть вопросы о порядке прохождения церемонии?
      – Отец Хью ознакомил нас с этим несколько часов назад, – сказал Дункан, внимательно изучая лицо Кардиеля. – Если возникли какие-нибудь трудности, то мы должны знать о них, чтобы быть готовыми.
      Кардиель долго молчал, затем отвернулся и оперся на подоконник. Некоторое время он смотрел в окно, как бы выбирая слова, а затем, полуобернувшись, приготовился говорить. Его профиль четко вырисовывался на фоне темнеющего неба. Из-под распахнувшейся мантии виднелась белоснежная кружевная рубашка. И Морган понял, что епископ прервал церемонию одевания, чтобы прийти к ним.
      Морган с замиранием сердца ждал, что же тот скажет.
      Кардиель сказал:
      – Сегодня днем вы произвели хорошее впечатление. Народ любит публичное покаяние грешников. Это позволяет людям чувствовать себя могущественными. К счастью, большинство тех, кто ждет вас сегодня вечером, верит в искренность ваших намерений.
      У Моргана вырвалось:
      – Однако…
      Кардиель опустил глаза и улыбнулся ему.
      – Увы, «однако» всегда существует, не правда ли? – он посмотрел прямо в глаза Моргану. – Аларик, постарайся поверить, что я на вашей стороне.
      Он повернулся к Дункану:
      – Но все же сегодня вечером будет немало тех, кто не убежден в вашей искренности, как бы вы ни клялись. Только чудо сможет убедить их, что вы не замышляете зла.
      – И вы хотите, чтобы мы совершили чудо, Ваше Преосвященство?
      – пробормотал Морган.
      – О Боже, нет! – воскликнул Кардиель и замахал руками, энергично отрицая такую невероятную возможность. – Только не это!
      Затем, немного успокоившись, он мягко продолжал:
      – Аларик, я уже четыре года епископ Джассы. И за это время, а также за все годы епископства пяти моих предшественников в этой епархии никогда не было скандалов.
      – Может быть, вам следовало вспомнить об этом до того, как затевать раскол? – вкрадчиво осведомился Морган.
      Эти слова причинили Кардиелю боль:
      – Я сделал то, что подсказало мне сердце.
      – Ваш разум согласен с вашим решением, – вступил в беседу Дункан, – но сердце опасается двух Дерини. Так?
      Кардиель взглянул на него, нервно кашлянул.
      – Я… возможно… – он снова откашлялся. – Может быть, – епископ помолчал. – Дункан, я пришел сюда, чтобы потребовать от вас слова, что сегодня вечером вы не будете применять свое могущество. Вы должны дать торжественную клятву: что бы ни произошло, вы не будете делать ничего, что отличало бы вас от других кающихся грешников, желающих помириться с Церковью. Думаю, вы понимаете важность этого требования.
      Морган опустил глаза и задумчиво поджал губы.
      – Арлиан знает о вашем требовании?
      – Да. Он знает. И согласен с тем, что магии сегодня быть не должно.
      Дункан пожал плечами, посмотрел на Моргана.
      – Вам нужно наше честное слово? Я его вам даю.
      – И я, – сказал Морган после секундной заминки.
      Кардиель облегченно вздохнул.
      – Благодарю. Я на несколько минут оставлю вас. Полагаю, вы хотите подготовиться к церемонии. Мы с Арлианом придем сюда.
      Когда за Кардиелем закрылась дверь, Дункан пристально посмотрел на своего кузена.
      Тот стоял неподвижно, и в свете единственной свечи, освещающей комнату, его лицо казалось маской сосредоточенности.
      По стенам комнаты плясали беспорядочные тени. Дункан долго молчал, а затем подошел к Моргану. Смутное беспокойство омрачало его мысли.
      – Аларик, – тихо начал он, – что…
      Тот вздрогнул, вышел из состояния глубокой задумчивости и приложил палец к губам. Затем, оглянувшись на дверь, подошел к скамье и опустился на колени.
      – Мы мало молились за последние недели, Дункан, – сказал он, жестом подзывая Дункана и снова оглядываясь на дверь. – Ты не помолишься со мной?
      Без лишних слов Дункан опустился рядом с ним на колени. В его глазах застыло вопросительное выражение. Он сотворил крест, а потом хотел заговорить, тоже оглянувшись на дверь, но скорее почувствовал, чем услышал, односложное предупреждение Моргана:
      – Нет.
      Дункан замолчал и начал молиться. Склонившись и глядя на Моргана краешком глаза, Дункан сказал так тихо, что его мог услышать только Морган:
      – Ты что-то хочешь сказать мне? Я знаю, ты уверен, что за нами следят. И ты очень неохотно дал обещание Кардиелю. Почему?
      Морган прошептал:
      – Потому что я не смогу сдержать слово.
      – Не сможешь? – переспросил Дункан, стараясь не показать постороннему взгляду своего возбуждения. – Но почему?
      Морган осторожно оглянулся на дверь.
      – Дерри. Он должен выйти со мной на связь сегодня вечером. Время связи совпадает со временем церемонии.
      – Боже! – тихо воскликнул Дункан и перекрестился, вспомнив, что он должен изображать молящегося. – Аларик, но это же невозможно! В святом соборе! И мы ведь дали слово Кардиелю! Если это обнаружится…
      Морган еле заметно кивнул.
      – Я знаю. Но выбора нет. Мне кажется, что с Дерри что-то случилось. Нам необходимо связаться с ним. Будем надеяться, что нас не обнаружат.
      Дункан вздохнул и закрыл лицо руками.
      – Я чувствовал, что ты с тяжелым сердцем дал обещание Кардиелю. У тебя есть план?
      Морган опустил глаза и придвинулся к Дункану.
      – Да. Во время самой литургии и мессы, которая последует за литургией, будут минуты, когда к нам не должны обращаться. Я попытаюсь связаться с Дерри, а ты будешь следить за окружающими. Если заметишь что-нибудь подозрительное, я выйду из контакта. Ты можешь…
      Он вдруг замолчал и низко опустил голову, услышав шорох у двери. Они оба перекрестились и встали с колен.
      В комнату вошли Кардиель и Арлиан.
      Епископы, одетые в фиолетовые мантии, держали в руках кресты, на головах красовались митры, усыпанные драгоценностями. За дверью осталась длинная процессия возглавляемых ими монахов в черных сутанах с капюшонами, у всех были в руках свечи.
      – Все готово к началу, – объявил Арлиан.
      Освещенная призрачным светом многих свечей фиолетовая мантия, отражаясь в его глазах, как бы перелила в них свой густой цвет, и они казались драгоценными камнями, которые не уступали блеском и глубиной холодно мерцающему аметисту в епископском перстне.
      Морган и Дункан с поклоном присоединились к молчаливой процессии.
      Скоро на город должна была опуститься ночь.
      В Рельянских горах стало уже совсем темно, когда Дерри и его охранники добрались до Кардосы. Дерри был привязан к седлу, как тюк. Ему не позволили ехать верхом, как человеку.
      Он проделал в таком неудобном положении весь путь через ущелье. Голова его свешивалась вниз, руки и ноги, связанные грубой веревкой, затекли и замерзли. Было сыро, холодно, в некоторых местах вода доходила до груди лошади, и тогда голова Дерри оказывалась под водой. Он задыхался, захлебывался и чуть не утонул.
      Но все это не беспокоило сопровождающих его людей.
      Когда небольшой отряд остановился в маленьком дворе, веревки на ногах Дерри разрезали, а его самого грубо стащили на землю. Раненое плечо сильно болело, и он едва не потерял сознание. От возобновления тока крови в руках и ногах забегали мурашки. Дерри совершенно не мог стоять на ногах, поэтому даже был рад, что двое солдат держали его с двух сторон.
      Дерри попытался осмотреться, надеясь, что это отвлечет его от боли.
      Они находились сейчас в Эсгар Ду – мрачной каменной крепости, которая служила защитой городу Кардосе. Однако ему не дали возможности внимательно изучить все: двое охранников из клана Фурстанов подхватили его и поволокли внутрь крепости.
      Дерри старался запомнить дорогу: каждую лестницу с грубыми ступеньками, каждый поворот, каждый коридор. Но он слишком устал, ноги не повиновались ему, боль была слишком сильна, и в памяти мало что осталось.
      Наконец, они добрались до тяжелой, окованной стальными полосами двери. Один охранник держал Дерри, а другой возился с ключом. И это было все, что он смог удержать в сознании.
      Впоследствии он не мог вспомнить, что случилось с ним после этого вплоть до того момента, когда он увидел себя в кресле, куда его только что посадили. Солдаты тщательно прикрутили его веревками к спинке кресла, а затем оставили одного.
      Постепенно боль притуплялась, сменялась равнодушной усталостью.
      После долгой борьбы с собой Дерри поднял глаза и осмотрел комнату.
      По всей видимости, это была тюрьма крепости Эсгар Ду. Свет факела, прикрепленного к стене, едва освещал пол – поцарапанный, обшарпанный, но, по крайней мере, чистый. Сухие стены выглядели аккуратно побеленными, что крайне его удивило.
      И все-таки эти чистые стены были стенами тюрьмы. В этом убеждали вделанные стальные крюки, на которых висели блестящие от частого употребления цепи, а также другие странные предметы и инструменты, о назначении которых Дерри старался не думать.
      У стены, справа от Дерри, стоял огромный кожаный сундук. Он производил устрашающее впечатление и был здесь совсем ни к месту. На гладкой коже, чуть пониже засова, виднелся выгравированный золотом какой-то герб – чужой зловещий герб.
      Сундук стоял довольно далеко, и Дерри при слабом свете факела не мог детально рассмотреть изображение. Однако он чувствовал, что сундук здесь появился недавно и что ему не хочется встретиться с его хозяином.
      Дерри с трудом заставил себя оторвать взгляд от сундука и продолжить осмотр комнаты.
      В комнате было окно. Дерри чуть не проглядел его при этом слабом освещении. Присмотревшись, он понял, что ему мало пользы от этого окна. Оно было расположено высоко и имело в нижней части ширину несколько футов, но затем сужалось и наверху не превышало десяти дюймов. Кроме того, оно было защищено мощной железной решеткой. Но даже если бы Дерри удалось справиться с решеткой, он не смог бы пролезть сквозь узкую щель. К тому же, если, конечно, он не потерял чувства направления, окно выходило в сторону отвесного, совершенно гладкого утеса. Так что даже выбравшись из окна, бежать он не мог, разве что на тот свет. Острые камни у основания утеса помогли бы ему в этом.
      Самоубийство само по себе вызывало у Дерри отрицательные эмоции, а кроме того, он знал, что его смерть не принесет никому пользы. Зато оставшись в живых, если, конечно, ему удастся пройти через все, что его ждет, он может надеяться на бегство.
      Оставшись в живых, он сможет передать Моргану собранные сведения, пока еще не поздно.
      Эта мысль сразу же заставила его вспомнить, что у него есть средство связи с Морганом. Медальон Святого Камбера все еще висел у него на груди, никем не обнаруженный. Пока медальон у него, он может связаться с Морганом.
      Дерри мгновенно провел в уме расчеты и решил, что время, назначенное для связи, уже близится. Заклинание сработает, должно сработать, хотя Дерри еще не придумал, как он в таком беспомощном состоянии справится со всем этим.
      Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, вознеся молитву, чтобы ему никто не помешал, Дерри отчаянно завертелся в стягивающих его веревках, стараясь ощутить грудью медальон.
      Правда, Морган говорил, что для связи нужно держать медальон в руке, но Дерри надеялся, что контакта с обнаженной грудью будет достаточно.
      Вот он!
      Дерри почувствовал тепло медальона, согретого его телом, у левой стороны груди.
      Ну, а теперь, если контакта все-таки достаточно…
      Дерри закрыл глаза, постарался представить медальон, увидеть, как тот лежит у него на груди, вообразить, что держит его в руках, ощущает пальцами гладкую поверхность. Затем мысленно он произнес слова заклинания, которому научил его Морган. При этом Дерри держал в голове ощущение, будто медальон лежит в его ладонях.
      Вскоре Дерри почувствовал, что впадает в транс, как это всегда бывало, когда он произносил заклинание. Дерри начал соскальзывать в холодные глубины магического сна – и вдруг замер, насторожился, ужас охватил его: послышались приближающиеся шаги.
      Он с трудом удержался, чтобы не повернуть голову и не посмотреть, кто же вошел в комнату.
      – Хорошо. Я сам займусь им, – сказал холодный размеренный голос. – Диган, у тебя есть что-нибудь для меня?
      – Только послание от герцога Лайонелла, сэр, – ответил второй голос.
      Судя по почтительности обращения, это был слуга.
      Послышались сначала неясное бормотанье, затем хруст разламываемой печати, шуршание разворачиваемой бумаги. Потом наступила тишина.
      Дерри покрылся холодным потом, когда услышал эти голоса. Ведь в Эсгар Ду мог быть только один человек, к которому следовало обращаться так почтительно.
      Едва лишь Дерри осознал этот ужасный факт, в камеру кто-то вошел, неся еще один факел. Жуткие бесформенные тени заплясали на стене. Конечно, по ним нельзя было оценить внешность хозяина, но у Дерри зашевелились волосы на голове. Волны страха затопили его, охватили его душу.