Вдоль стены тянулась узкая скамья, но Моргану сесть не предложили, а сам он не решился. Старательно скрывая свои эмоции, Морган опустился на одно колено, склонив золотоволосую голову. Некоторое время он молчал, обдумывая, с чего начать, потом поднял голову и наткнулся на изучающий взгляд Арлиана.
Серые глаза Моргана встретились с фиолетовыми епископа, и тот увидел неприкрытое упрямство, дерзость и даже вызов.
– Это обычная исповедь, Ваше Преосвященство?
– Как пожелаешь, – ответил Арлиан, слегка улыбнувшись. – Но мне бы хотелось обсудить все, что ты скажешь, с Кардиелем. Ты освободишь меня от необходимости соблюдать тайну исповеди?
– Для Кардиеля – да. Уже ни для кого не тайна, что мы сделали. Но, может быть, я сообщу вам нечто, что хорошо бы сохранить в тайне от всех других.
– Понятно. А как насчет остальных епископов? Сколько я могу сказать им, если возникнет такая необходимость?
Морган опустил глаза.
– Предоставляю решать вам, Ваше Преосвященство. Я должен помириться со всеми, и не мне диктовать условия. Вы можете сказать им все, что сочтете нужным.
– Благодарю.
Последовала пауза, и Морган понял, что Арлиан ждет его рассказа.
Морган беспокойно провел языком по губам, сознавая, как много зависит от того, что он скажет в течение следующих минут.
– Вы должны понять меня, Ваше Преосвященство, – начал он. – Мне очень трудно говорить. В последний раз я преклонял колени для исповеди перед тем, кто поклялся убить меня. Варин де Грей захватил меня в плен в часовне Святого Торина. И с ним был монсеньор Горони. Там меня заставили сознаться в грехах, которых я не совершал.
– Но сюда тебя никто не принуждал приходить, монсеньор Аларик?
– Нет.
Арлиан помолчал, а затем со вздохом произнес:
– Ты утверждаешь, что все обвинения, выдвинутые против тебя, ложны?
Морган покачал головой.
– Нет, Ваше Преосвященство. Боюсь, что мы совершили большую часть того, в чем обвиняет нас Горони. Единственное, чего я хочу, – это объяснить причины наших действий и предоставить вашему суду решить, могли ли мы действовать иначе, если хотели живыми выбраться из ловушки, в которую попали.
– Ловушки? – заинтересованно переспросил Арлиан. – Расскажи мне подробнее об этом, Морган.
Морган посмотрел на Арлиана и понял: если он хочет подробно рассказать ему обо всем, что произошло в часовне Святого Торина, ему не следует встречаться глазами с пронзительным взглядом Арлиана.
Со вздохом он опустил глаза и начал рассказ. Говорил он очень тихо, и Арлиан наклонился к нему, чтобы не пропустить ни единого слова.
– Мы ехали в Джассу, чтобы выступить перед Курией и убедить епископов не накладывать Интердикт.
Он поднял взгляд до уровня груди прелата и сосредоточился на большом нагрудном серебряном кресте.
– Мы были убеждены, что решение об Интердикте неправильное. Да и вы, епископ, со своими друзьями тоже так решили. Мы надеялись, что, появившись перед Курией, мы, по крайней мере, перенесем всю тяжесть гнева с ни в чем не повинного народа на нас.
Его голос становился все тише и тише по мере того, как рассказ приближался к описанию ужасных событий.
– Наш путь, как и путь всех паломников, лежал через часовню Святого Торина. Ведь я не мог официально въехать в Джассу как герцог Корвина без разрешения епископа Кардиеля. А он не дал бы мне разрешения, когда в городе заседала Курия.
Арлиан заметил:
– Ты недооцениваешь его. Но продолжай.
Морган откашлялся:
– Дункан первым вошел в часовню. Когда он вышел оттуда с эмблемой, зашел и я. На игле, укрепленной на засове алтарных ворот, была мараша. Вы знаете, что это такое, епископ?
– Да.
– Я оцарапал руку и почти сразу же потерял сознание, потому что отрава действует быстро. Придя в себя, я увидел, что нахожусь в плену у Варина де Грея и дюжины его людей. С ними был и монсеньор Горони. Они сообщили мне, что епископы решили отдать меня Варину и что Горони здесь присутствует только для того, чтобы формально принять мою исповедь и дать отпущение грехов, то есть придать всему этому фарсу подобие законности.
Помолчав, Морган продолжал шепотом:
– Они хотели сжечь меня, Арлиан. Уже и столб был приготовлен.
Они и не думали выслушивать мои оправдания. Однако… однако тогда я этого не знал.
Он помолчал, сжав губы, проглотил комок в горле.
– Наконец, Варин решил, что со мной пора кончать. Я был совершенно беспомощен и не мог не только защитить себя, но с трудом заставлял себя оставаться в сознании. Он сказал, что, хотя жизнь моя проклята, я все же могу попытаться спасти душу, исповедовавшись Горони. И в эти мгновения отчаяния я все силы сосредоточил на том, чтобы выиграть время, отсрочить неминуемую смерть. Ведь чем дольше останусь я жив, тем больше вероятности, что Дункан найдет меня и придет мне на помощь. Я…
– И ты преклонил колени перед Горони? – сурово спросил Арлиан.
Морган закрыл глаза и кивнул, со стыдом переживая вновь все, что произошло тогда.
– Я должен был исповедоваться в грехах, которых не совершал, чтобы отдалить смерть, изобрести новые грехи, чтобы выиграть время…
Арлиан пробормотал:
– Это… это можно понять. И что же ты ему сказал?
Морган покачал головой.
– Я ничего не успел сказать. В тот момент, должно быть, кто-то услышал мои молитвы. Дункан ввалился в комнату через отверстие в потолке, и его меч проложил дорогу, сея смерть, к выходу из этой ловушки.
В другой комнате епископ Кардиель напряженно сидел в кресле у окна.
Дункан стоял на коленях перед ним.
Хотя руки Дункана были связаны, он сложил пальцы в молитвенном жесте и опустил их на подушку второго кресла. Несмотря на низко опущенную голову, голос Дункана звучал твердо.
Серые глаза Кардиеля, внимательно слушавшего рассказ, старались, казалось, проникнуть в мозг Дункана.
– Не знаю, сколько человек я убил. Может быть, четверых или пятерых. Нескольких ранил. Но когда Горони бросился на меня с ножом, я схватил его и использовал как щит, не думая о том, что он священник. Аларик был совсем плох. Он убил только одного человека, насколько я знаю, и я должен был защищать его. Горони был моим заложником, пока я помогал Моргану вырваться из рук бандитов. И в результате пожара, вспыхнувшего во время битвы, сгорела часовня.
Кардиель спросил:
– Именно тогда ты обнаружил себя как Дерини?
Дункан кивнул.
– Когда Аларик пытался открыть дверь, оказалось, что она заперта снаружи по распоряжению Варина. Аларик раньше пользовался своим могуществом, чтобы открывать замки, но сейчас он был в таком состоянии, что это было ему не по силам. Так что мне пришлось выбирать: или открыться в том, что я Дерини, или погибнуть. И я сделал выбор. Я использовал могущество, чтобы открыть замок и выйти наружу. Горони, увидев это, начал кричать. За ним о святотатстве и богохульстве завопил Варин.
Когда мы ушли, вспыхнула часовня. Мы ничем не могли помочь, поэтому с тяжестью в душе вскочили на лошадей и ускакали. Думаю, пожар спас нас от преследования и смерти. Если бы за нами была погоня, нас обязательно бы схватили. Аларик был очень слаб.
Дункан опустил голову, закрыл глаза, стараясь изгнать из памяти ужасные события.
Кардиель покачал головой.
– А что же было дальше? – мягко спросил он.
К концу повествования голос Моргана окреп и приобрел обычные интонации. Морган взглянул на прелата.
Лицо Арлиана было строгим и замкнутым, но Морган мог почти поклясться, что на этом красивом лице промелькнуло оживление. Затем взгляд Арлиана скользнул вниз – на руки, сложенные на коленях, на епископское кольцо, излучающее свет. Он поднялся и, отвернувшись от Моргана, заговорил ровно и бесстрастно:
– Аларик, как вы проникли в Джассу? Ваша одежда говорит о том, что вы раздели двух бедных монахов Томаса. Вы им не причинили вреда, надеюсь?
– Нет, Ваше Преосвященство. Вы найдете их спящими под главным алтарем собора. К сожалению, это был единственный способ добраться до цели, не причинив никому вреда. Ручаюсь, что они проснутся в добром здравии и без всяких неприятных последствий.
– Ясно.
Арлиан задумчиво посмотрел на коленопреклоненного Моргана, затем заложил руки за спину и отвернулся к окну.
– Я не могу одобрить твои действия, Аларик, – сказал он.
Морган вскинул голову, с его губ рвались яростные протесты.
Арлиан оборвал его.
– Нет, не перебивай. Я сказал, что не могу одобрить твои действия. Пока. В твоем рассказе есть кое-какие детали, которые мне хотелось бы уточнить. Но сейчас не время говорить об этом. Может быть, Кардиель и Дункан закончили беседу…
Он подошел к двери и широко распахнул ее.
Морган встал на ноги, с любопытством глядя вслед епископу, который вышел в большую комнату.
Дункан сидел в кресле у окна. Кардиель устроился у другого окна, подперев голову рукой, удобно лежащей на подоконнике. Увидев вошедших, он хотел заговорить, но Арлиан предостерегающе покачал головой.
– Нам нужно сначала переговорить между собой, Томас. Идем.
Охранники могут остаться с ними.
Арлиан открыл дверь, и в комнату быстро вошли солдаты, держа мечи наготове. По сигналу Арлиана они выстроились, загородив вход, с суеверным страхом глядя на пленников.
Когда дверь за епископами закрылась, Морган медленно подошел к кузену и сел в кресло рядом с ним. Он слышал дыхание Дункана за собой, когда, наклонившись, приложил лоб к прохладному стеклу окна, закрыл глаза и постарался сосредоточиться.
– Надеюсь, мы не совершили ошибки, Дункан, – мысленно передал он кузену. – Если Арлиан и Кардиель не поверили нам, то, несмотря на наши добрые намерения, нам уготован смертный приговор. Каково твое мнение о Кардиеле? Как он отнесся к твоему рассказу?
Ответ последовал после долгой паузы:
– Не знаю. Действительно не знаю.
Глава 10
– Ну, так что же ты думаешь о Моргане и Дункане? – спросил Арлиан.
Два мятежных епископа стояли в личной молельне Кардиеля. Двери были заперты изнутри, а снаружи стояли бдительные стражи из личной охраны епископа Джассы.
Арлиан облокотился на алтарную ограду. Пальцы его нервно перебирали массивную серебряную цепь, на которой висел нагрудный крест.
Кардиель, будучи не с силах справиться с волнением, широкими шагами ходил взад-вперед, энергично жестикулируя.
– Слушай, Денис. Хотя и следовало бы быть более осторожным, но я все же склоняюсь к тому, чтобы поверить им. Их рассказ очень правдоподобен, в отличие от тех, что мы слышали раньше. А кроме того, он во многом согласуется с рассказом Горони, хотя события трактуются с другой точки зрения. Честно говоря, не вижу, как они могли поступить иначе и остаться при этом в живых. Я, наверное, на их месте сделал бы то же самое.
– Даже применил бы магию?
– Если бы мог, да.
Арлиан в рассеянности прикусил одно звено цепи:
– Мне кажется, ты смотришь не с той позиции, Томас. Дело не в том, что они сделали, а в том, что они применили магию.
– Но они применили ее для спасения своих жизней!
– Но мы всегда учили народ, что магия – это зло, грех.
– А может быть, мы не правы. Так бывало не раз. Ведь если бы Морган и Дункан не были Дерини и явились бы к нам за прощением, то они были бы прощены.
– Они Дерини, они отлучены от церкви, и грехи им не отпущены, – сказал Арлиан. – Ты должен признать, что основное их прегрешение в том, что они Дерини. А разве это правильно? Разве справедливо судить человека за то, что он родился Дерини? Ведь они же не сами выбирали себе родителей!
Кардиель яростно потряс головой:
– Конечно, несправедливо. Это так же смехотворно, как говорить, что человек с голубыми глазами лучше, чем с серыми. Ведь цвет глаз изменить невозможно, – он порывисто махнул рукой. – Человека можно судить только по его делам, а не по цвету глаз, расе и тому подобному.
– У моей матери были серые глаза, – засмеялся Арлиан.
– Ты знаешь, о чем я говорю.
– Знаю, но глаза, серые или голубые, это одно дело, а добро и зло – совсем другое. Я вовсе не убежден, что человек, рожденный Дерини, воплощает в себе зло. Но как эту простую истину вдолбить простому человеку, которого уже три столетия учат ненавидеть Дерини? Другими словами, как доказать, что Дункан и Морган не творят зло, хотя глава церкви утверждает обратное? А ты сам полностью убежден в этом?
– Не знаю, – пробормотал Кардиель, избегая взгляда Арлиана. – Но, может быть, нам иногда следует довериться слепой вере и отрешиться от метафизики, религиозных догм и от всего того, что диктуют нам нормы и правила?
– О, если бы все было так просто, – тихо вздохнул Арлиан.
– Именно сейчас нужно так поступить, но если я ошибаюсь относительно Дерини, если они действительно воплощение зла, как считалось в течение трех столетий, то мы все пропадем. Ведь тогда Морган и Дункан предадут нас, и наш король-Дерини тоже. И Венсит из Торента пронесется по Гвинеду, как карающий меч.
Арлиан долго стоял молча, торжественно. Его пальцы перебирали цепь нагрудного креста. Затем он подошел к Кардиелю, положил ему руку на плечо и медленно повел в правое крыло молельни, где на полу четко вырисовывалось мозаичное украшение.
– Идем. Здесь есть нечто, что ты должен увидеть.
Кардиель озадаченно посмотрел на коллегу, когда они остановились у алтаря.
Их освещал белый свет лампы. Лицо Арлиана было непроницаемым.
– Я не понимаю, – пробормотал Кардиель.
– Ты не знаешь, что я хочу показать тебе, – почти грубо сказал Арлиан. – Посмотри на потолок – туда, где скрещиваются балки.
– Но там ничего… – начал Кардиель, вглядываясь в полумрак.
Арлиан закрыл глаза, и в его голове начали формироваться слова.
Он почувствовал под ногами знакомую вибрацию Перехода. Крепко прижав Кардиеля к себе, он проник в его мозг и привел заклинание в действие.
Раздался изумленный возглас Кардиеля, и затем молельня опустела.
Они находились в абсолютном мраке.
Кардиель, как пьяный, переступал с ноги на ногу. Руки его судорожно искали опору. Арлиан отошел от него, и Кардиель ничего не видел в темноте. Его мозг бешено работал, пытаясь найти рациональное объяснение случившемуся.
Кардиель стремился сориентироваться в этой кромешной тьме, абсолютной тишине. Он осторожно выпрямился, вытянул вперед руку и стал обшаривать воздух перед собой.
Наконец, собрав все свое мужество, он заговорил, стараясь отогнать жуткие подозрения, зародившиеся в его мозгу.
– Денис, – прошептал он, страшась, что не услышит ответа.
– Я здесь, друг мой.
В нескольких ярдах позади него послышалось шуршание одежды, и вслед затем сверкнул ослепительно белый свет.
Кардиель медленно повернулся. Его лицо побелело, когда он увидел источник света.
Арлиан стоял в мягком белом сиянии. Серебристый ореол вокруг мерцал, пульсировал, как будто был живым существом его головы.
Лицо Арлиана было спокойным, в фиолетово-голубых глазах светилась мягкость.
В руках он держал сферу серебряного пламени, бросающего свет на его лицо, руки, на складки одежды.
Кардиель смотрел с изумлением. Глаза его расширились, и удары сердца гулко отдавались в ушах. Затем все вокруг завертелось, темные вихри подхватили его, и он начал падать.
Следующим ощущением было то, что он лежит на чем-то мягком с крепко закрытыми глазами.
Чья-то рука приподняла его голову и поднесла к губам бокал. Он выпил, почти не сознавая, что делает, и открыл глаза, когда холодное вино обожгло ему горло.
Над ним склонился встревоженный Арлиан со стеклянным бокалом в руке.
Он облегченно улыбнулся, встретив взгляд Кардиеля.
Кардиель моргнул и снова взглянул на Арлиана.
Образ не исчез, остался реальностью. Однако теперь у него не было серебряного нимба, и комнату освещали обычные свечи в подсвечниках. В камине слева горел небольшой огонь, и Кардиель различил смутные очертания мебели.
Да, он лежал на чем-то мягком. Приглядевшись, он понял, что это шкура гигантского черного медведя, морда которого хищно скалилась на него.
Епископ потер лоб рукой, в его глазах все еще стояло изумление.
Память, вернувшись, обрушилась на его сознание.
– Ты… – прошептал он, глядя на Арлиана со страхом и трепетом. – Неужели это было?
Арлиан кивнул. Его лицо ничего не выражало, он встал.
– Я Дерини, – мягко сказал он.
– Ты Дерини, – повторил Кардиель. – Значит, все, что ты говорил о Моргане и Дункане…
– Все правда, – сказал Арлиан. – Они были просто поводом для того, чтобы ты пересмотрел вопрос о Дерини.
– Дерини, – пробормотал Кардиель, постепенно приходя в себя. – А Морган и Дункан не знают о тебе?
Арлиан покачал головой.
– Нет. И хотя я очень сожалею, что мне приходится причинять им душевные страдания, они не должны знать, что я Дерини. Из всех людей только ты знаешь правду обо мне. Но и тебе я решил открыться только после долгих раздумий.
– Подожди, если ты Дерини…
– Попытайся, если сможешь, представить себе мое положение, – вздохнул Арлиан. – Я единственный из Дерини за двести лет, кто смог надеть епископскую мантию. А кроме того, я самый младший из двадцати двух епископов, что тоже ставит меня в необычное положение.
Он опустил голову, а затем продолжил:
– Я знаю, о чем ты думаешь: о моем бездействии, когда бесчисленные жертвы погибали от рук таких фанатиков, как Лорис и Корриган, – жертвы, которым было предъявлено обвинение в ереси Дерини. Я знаю об этом. И я молю о прощении в своих молитвах за каждую невинную жертву, – Арлиан поднял глаза и, не колеблясь, встретил взгляд Кардиеля. – Но я знаю, что лучшая стратегия – это умение ждать, Томас. Нужно уметь ждать во имя высшей цели, хотя иногда разум, душа и сердце протестуют, зовут в бой, требуют отмщения. И, надеюсь, ждать осталось недолго.
Кардиель отвернулся, будучи не в силах более выдерживать неистовый взгляд фиолетово-голубых глаз.
– А где мы сейчас? Как мы сюда попали?
– По Пути Перехода, – ответил Арлиан. – Этот Путь лежит под твоей молельней. Он очень древний.
– Магия Дерини?
– Да.
Кардиель заворочался и сел. В его голове бешено крутились мысли, перемалывая увиденное и услышанное.
– Так, значит, ты исчез из молельни по этому Пути в тот вечер, когда остался молиться? Я заглянул туда через несколько минут, а тебя там уже не было.
Арлиан засмеялся.
– Так и есть: я боялся, что ты вернешься. К сожалению, я не могу сказать тебе, куда уходил.
Он протянул руку, чтобы помочь Кардиелю подняться, но тот проигнорировал ее.
– Не можешь или не хочешь?
– Не могу, – мирно ответил Арлиан. – По крайней мере, пока.
Будь терпелив, Томас.
– Этого не хотят те, кто выше тебя?
Арлиан прошептал:
– Нет, просто существуют вещи, о которых я пока не могу говорить.
На лице Арлиана появилось умоляющее выражение. Он все еще протягивал руку Кардиелю.
– Поверь мне, Томас, клянусь, что не обману твоего доверия.
Кардиель долго смотрел на протянутую ему руку. По глазам его было видно, что в нем идет борьба между преданностью Церкви и симпатией к Арлиану.
Наконец, он медленно протянул руку Арлиану, и тот легко поднял его на ноги.
Они долго стояли, крепко сжав руки и стараясь прочесть по глазам мысли друг друга.
Затем Арлиан широко улыбнулся и хлопнул Кардиеля по плечу.
– Идем, брат мой. У нас много дел. Если ты действительно хочешь вернуть Моргана и Дункана в наши ряды, то с ними надо переговорить и сделать все необходимые приготовления. Кроме того, нам еще предстоит убедить членов нашей коалиции, хотя я уверен, что они с готовностью согласятся со всеми твоими решениями.
Кардиель нервно пригладил волосы и покачал головой.
– Ты все делаешь быстро, если решил что-то сделать, Денис. А я тугодум, у меня замедленная реакция.
Арлиан хмыкнул, подвел Кардиеля к центру комнаты, где пол был украшен затейливым рисунком.
– Начнем с того, что вернемся в твою молельню. Охранники, вероятно, уже беспокоятся.
Кардиель с трепетом посмотрел на пол.
– Это… Это Путь Перехода, о котором ты говорил?
– Да, – ответил Арлиан, положив руку на плечо Кардиелю и мягко подталкивая его к месту. – Ты только расслабься и очисти мозг. Ничего страшного в этом нет. Расслабься и очисти мозг.
– Я постараюсь, – прошептал Кардиель.
И тут же пол ушел у них из-под ног, превратившись в мягкое, размазанное в пространстве бесформенное черное пятно.
Через час Моргану и Дункану объявили решение епископов.
Встречу нельзя было назвать сердечной, все участники были напряжены, взволнованны. Те, что несколько месяцев назад были отлучены от церкви, естественно, не могли полностью довериться двум самым могущественным прелатам Церкви. И это чувство недоверия было взаимным.
Но поведение епископов не было враждебным. Они как бы проверяли отверженных, оценивая их реакцию на свое решение. Ведь, в конце концов, их самих Лорис с Корриганом обвиняли в духовном родстве с этими двумя отщепенцами.
Кардиель странно молчалив, решил Морган, помнивший блестящие в литературном отношении письма Келсону, вышедшие из-под пера епископа. Епископ Джассы часто бросал в сторону Арлиана удивленно-вопросительные взгляды, значения которых Морган не понимал. Мало того, иногда от этих взглядов волосы у Моргана становились дыбом, но он не знал, почему.
Арлиан же, напротив, был раскован, остроумен, и на него, казалось, совершенно не давила тяжесть сложившейся ситуации. Однако перед тем, как четверо вошли в зал заседания, он предупредил, что главные опасности только начинаются.
В зале уже сидели полдюжины епископов, тех самых, кого надо было убедить в невиновности и добропорядочности лордов Дерини. Здесь же присутствовали одиннадцать угрюмых представителей славного герцогства Корвин.
Как только четверо вошли в зал, послышались крики протеста.
Сивард ахнул, а Джильберт перекрестился. Его маленькие свинячьи глазки пробежали по лицам коллег, как бы ища поддержки. И даже желчный старый епископ Вольфрам де Бланет, наиболее яростный противник Интердикта, немного побледнел.
Ни один из них не ожидал появления хотя бы одного Дерини, а на пороге сейчас стояли двое.
Но они были людьми здравомыслящими, эти епископы Гвинеда.
И хотя их трудно было убедить в добропорядочности всех Дерини, они готовы были допустить, что в этих двоих конкретных Дерини зла все же меньше, чем в остальных. Отлучение и проклятие, несомненно, должны быть отменены, ведь Морган и Дункан представили вполне правдоподобные объяснения и покаялись в своих поступках.
Однако это решение не разрядило обстановку в целом.
Да, епископы, в большинстве своем, были людьми умными, образованными, трезво относящимися к догматам церкви и не склонными к истерии.
Но всего этого нельзя было сказать о простых людях, так что проблема вовсе не снималась, а поворачивалась другой гранью. Среднему человеку очень долго внушали, что Дерини – проклятая раса и что одно лишь присутствие Дерини несет смерть и разруху.
И несмотря на то, что Морган сохранял свое доброе имя за все время службы Бриону и Келсону, а репутация Дункана была безукоризненной до случая в часовне Святого Торина, все это казалось теперь ничтожно малым в сравнении с тем, что оба они принадлежали к Дерини.
Чтобы доказать простым людям, что Морган и Дункан отрекаются от путей Дерини, требовалось нечто более вещественное. Такая простая мера, как отпущение грехов, мало значила для простого люда: горожан, солдат, ремесленников, торговцев – всех тех, кто служил опорой армии. Их бесхитростные души требовали более конкретных, более реальных доказательств покорности и смирения лордов Дерини.
Нужно было созвать народ, чтобы перед толпой продемонстрировать полное согласие между двумя Дерини и епископами.
Оставалось всего два дня до того, как в соответствии с военными планами армия епископов должна выступить в поход. А кроме того, Морган и Дункан сообщили, что Келсона не будет в условленном месте раньше чем через четыре дня. Так что оставалось всего два дня, чтобы добраться до места встречи.
Поэтому официальная процедура отпущения грехов была назначена на вечер перед самым началом похода. А в течение оставшихся двух дней лорды Дерини будут обсуждать с епископами и их военными советниками планы кампании, монахи же Кардиеля будут распространять по городу слухи о сдаче и отречении Моргана и Дункана.
Сама церемония возвращения в лоно Святой Церкви должна состояться в большом кафедральном соборе города в присутствии солдат и горожан.
Здесь, на этом грандиозном спектакле, Морган и Дункан публично покаятся, очистятся от грехов и в соответствии со всеми канонами вернутся в лоно церкви. Народ должен быть доволен.
Два дня спустя после описываемых событий в великой долине Линдрета под Кардосой можно было увидеть одинокого путника.
Это был Син лорд Дерри.
Здесь было жарко. Воздух уже совсем прогрелся. Все говорило о том, что лето близко. Дерри вытер загорелой рукой пот со лба. Волосы его под шлемом совершенно слиплись от пота, а тело, в тех местах, где его терли ремни перевязи, саднило и пощипывало.
Передернув плечами, чтобы уменьшить неприятное ощущение, Дерри снял шлем и повесил его на левую руку. Еще раз внимательно оглядевшись по сторонам, он пошел обратно к тому месту, где оставил лошадь.
Он ступал по мягкой траве осторожно, стараясь производить как можно меньше шума.
Дерри выбрал этот путь из соображений безопасности, так как по лесу он не смог бы пройти бесшумно: треск сучьев немедленно выдал бы его. А попасть сейчас в плен – значит обречь себя на неминуемую мучительную смерть от рук тех, кто стоял лагерем в долине.
Дерри нашел, наконец, густые заросли, где стояла его лошадь.
Слева высились неприступные пики Рельянских гор, защищавших город Кардосу, к которому можно было пройти только через Кардосское ущелье. В городе сейчас сосредоточились войска Венсита из Торента, как рассказывали люди.
Справа на многие мили раскинулась Линдретская долина. И там, за хребтом, стояла лагерем армия Брана Кориса, графа Марли, предателя, который стал союзником Венсита – того самого Венсита, который угрожал существованию Гвинеда.
Все это быстро пронеслось в мозгу у Дерри.
Не было никакой надежды, что сложившаяся здесь неблагополучная обстановка улучшится в ближайшем будущем.
После того как два дня назад он расстался с Морганом и Дунканом, Дерри направился на северо-восток. Путь его пролегал по зеленым пологим холмам северного Корвина, прямо в Ренгарт – к лагерю армии герцога Джареда Мак Лейна.
Но в Ренгарте армии герцога не оказалось. Дерри нашел там лишь горстку крестьян, от которых узнал, что уже пять дней тому назад армия ушла на север.
Он двинулся следом за армией, и вскоре ласковые зеленые холмы Корвина сменились бесплодными каменистыми долинами Истмарха.
Через некоторое время он добрался до деревушки, где обнаружил следы ужасного побоища. Перепуганные местные жители, прячась, бродили по развалинам и пепелищам домов, изрубленные тела людей и лошадей лежали прямо на земле и гнили на солнце. Тут и там валялись забрызганные кровью клетчатые пледы и накидки на седла, в которых он узнал собственность клана Мак Лейнов. Красно-голубые с серебром знамена были втоптаны в пыль и грязь копытами лошадей.
Дерри постарался расспросить тех немногих из перепуганных крестьян, кого смог найти.
Да, армия герцога была здесь. Она встретилась с другой армией, и встреча была очень дружелюбной. Предводители сердечно приветствовали друг друга.
А затем неожиданно началась резня.
Один из крестьян припомнил, что видел желто-зеленое знамя лорда Макантера, владения которого лежали у северных границ Гвинеда. Раньше он всегда сражался в рядах войск Яна Ховела, последнего графа Истмарха.
Другие крестьяне видели бело-голубые знамена – цвета графа Марли.
Кто-то видел и черно-белые знамена Дома Фурстанов.
Но кто бы ни руководил этим войском, предательски напавшим на армию герцога Джареда и без всякой жалости уничтожившим ее, стало ясно, что произошла страшная измена.
Те, кто уцелел в кровавой резне, были захвачены в плен. Да, это была измена!
Следы смерти и крови вели в Ландретскую долину.
Дерри прибыл туда на рассвете и нашел армию Брана Кориса, которая разбила лагерь у входа в Кардосское ущелье.
Дерри знал, что ему следует как можно быстрее сообщить обо всем, что видел, Моргану, но сеанс связи был назначен на вечер, так что он решил не терять времени и разузнать пока как можно больше.
Он провел разведку в непосредственной близости от лагеря и узнал, что Бран Корис заключил сделку с Венситом в самом начале войны, не больше недели назад. Венсит соблазнил его щедрыми посулами. Даже люди Брана с тревогой говорили об этом союзе, хотя и их привлекала возможность получить богатство и земли, которые Венсит щедро предложил в уплату за предательство.
В задачу Дерри входило сейчас не попасть в плен до вечера, когда он сможет погрузиться в этот странный сон, во время которого свяжется со своим лордом и сообщит тому обо всем.
Король должен узнать об измене, пока не поздно. Кроме того, надо что-нибудь выяснить и о судьбе герцога Джареда и остатков его армии.
Дерри, скрытый в густом кустарнике, тихо пошел к поляне, на которой оставил спутанную лошадь. Вдруг треск сучка заставил его насторожиться. Он замер, весь превратившись в слух, рука его потянулась к мечу. Однако ничего больше не было слышно.
Дерри решил, что ему послышалось, что его разгулявшиеся нервы сыграли с ним шутку. Но нет, на поляне послышалось фырканье лошади и ее шаги. Может быть, лошадь почуяла его? Нет, ветер дул в другую сторону.
По всему было видно, что его ждет западня.
