- Казнить его только за то, что он родился Дерини, ваша милость? воскликнул Джаван, когда стражники поволокли несопротивляющегося пленника к архиепископу. - Но ведь теперь он больше не Дерини! Мастер Реван очистил его.
      - Да, да, конечно, и исповедь и отпущение грехов также служат очищению, но он все равно поплатится за все, что совершил.
      - Но что же такого совершил лорд Торквилл, кроме того, кем его угораздило родиться на свет? - возразил Джаван. - Разве вы не видите, что получили ответ на свои молитвы, ваша милость? Торквилл де ла Марч - не Дерини больше. Проверьте его, если сомневаетесь.
      - Так я и сделаю, - процедил Хьюберт сквозь стиснутые зубы и подал знак Лиору достать отравленные иглы.
      Но никакие испытания не помогли. Дважды Торквилла кололи мерашей, но он лишь ослаб от этого и едва не заснул. О прошлом своем, он похоже, почти ничего не помнил.
      - Но ведь он же точно был Дерини, - не мог успокоиться Хьюберт, даже когда отец Лиор знаками дал ему понять, что все способы проверки исчерпаны. - Я знаю это наверняка! Именно поэтому его и убрали из королевского совета.
      - И правильно сделали, - одобрил Джаван, которому с трудом далась такая ложь. - Но теперь у нас появился отличные способ избавляться от Дерини заодно спасая их души. А разве забота о душе не есть первейшая задача пастыря?
      - Я не позволю, чтобы мне указывал на мой долг мальчишка, даже если он принц крови, - прошипел Хьюберт. - Вы забываетесь, Джаван.
      - Прошу прощения, если оскорбил вашу милость, - отозвался тот с поклоном. - Но я знаю наверняка, что куда лучше спасать души, чем губить их. Вы же не станете спорить с этим, ваша милость!
      - Хм-м, посмотрим, - отрезал Хьюберт. - Мы вернемся к этому позже.
      - Разумеется, ваша милость. Но пока, мне кажется, стоит удовлетвориться тем, что мастер Реван явно никакой не Дерини, и успокоиться на этом - потому что если вы попытаетесь его схватить, то придется иметь дело с толпой. А я бы не поставил на наш успех, если мы тронем их пророка. Он обладает странной силой, ваша милость, я почувствовал это.
      Но это не сила Дерини.
      Он надеялся, что Хьюберт не решится испытать Ревана мерашей, но тот был непреклонен.
      - Я не собираюсь применять силу без необходимости, - заявил он, отправив двоих стражников привести к нему Ревана. - Если с ним все в порядке, он и сам не откажется получить доказательство в присутствии всех этих людей, что он не Дерини. А если тут все же какая-то колдовская хитрость, мы это быстро выясним.
      Реван, однако, подошел совершенно добровольно, учтиво приветствовал архиепископа и даже поцеловал его перстень в знак почтительности, как истинный сын Церкви.
      - Для меня большая честь, ваша милость, - произнес он негромко, - что вы почли своим присутствием наше сборище. Люди будут рады видеть, что сам архиепископ явился засвидетельствовать чудо, кое мне посчастливилось принести. А то, что совершил наш принц, завоевало их сердца.
      Хьюберт хмыкнул, обезоруженный такими восхвалениями.
      - Не буду утверждать, будто понимаю, что тут творится, но мы не оставим попыток разобраться, будь уверен в этом. И я не стану брать тебя сейчас под стражу. Твоим последователям это может не понравиться.
      - Да, вполне может, ваша милость, хотя они отпустят меня, если я им так велю.
      - Ясно, - Хьюберт поморщился. - Тогда я спрошу тебя напрямую. Ты Дерини?
      - Конечно, нет, ваша милость, - Реван улыбнулся. - Когда я был моложе и глупее, я служил в доме у Дерини, но это все осталось далеко в прошлом. Желает ли добрый отец Лиор испытать правдивость моих слов? Насколько мне известно, благословенные Custodes Fidei весьма искусны в разоблачении скрытых Дерини?
      Хьюберт хохотнул - Ты думаешь, если ты заговорил об этом первый, то я передумаю проверять тебя? Тогда ты ошибся. Отец Лиор!
      Он щелкнул пальцами, и священник тут же подскочил на зов, с мерашей наготове. Улыбнувшись, Реван протянул руку и почти не дернулся, когда иглы вонзились ему в ладонь. Лиор, вытащив "колючку", подмешал в кровь, выступившую из ранки, еще немного яду, но Реван лишь еще ласковее заулыбался и покачал головой.
      - Вы оказали мне честь, отче, нанеся рану, подобную по местоположению, хотя и не по глубине, той, от которой страдал наш Господь на кресте. Но, право, я недостоин такого благословения. Я не достоин даже завязывать ремешки Его сандалий. Ибо воистину, я лишь скромный посланец, несущий слово Божие тем, кто блуждает во тьме. - Он указал подбородком на плененного Торквилла. - Не обязательно самому быть порождением Мрака, чтобы чувствовать Мрак в других и стремиться изгнать его с помощью света.
      Стало очевидным, что Реван не поддается действию мераши. Хьюберт раздраженно хлопнул по руке одного из стражников, державших Ревана.
      - Ладно, отпустите его. Не знаю, кто он такой, но точно не Дерини. Может, он и впрямь послан Господом, чтобы избавить нас от этого проклятия.
      Не ведаю. Пусть нам подведут лошадей. Я устал от всего этого. А нас с его высочеством еще ждет одно незаконченное дело по возвращении в Валорет.
      Глава 26
      Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье
      Иов 3:26
      Джаван так долго стоял на коленях, что уже не чуял под собой ног, однако сознавал, что не может ни встать, ни изменить позу. Вот уже почти час он пробыл здесь, в этой крохотной полутемной келье без окон, куда архиепископ обычно отправлял провинившихся монахов. Жесткая молитвенная скамеечка была установлена спиной к двери, и на поверхности ее не то что не было обычной подушечки, а наоборот, были вырезаны из дерева кресты, глубоко впечатывавшиеся в кожу. Прямо на уровне глаз на беленой стене было изображение распятого Иисуса на кресте, окровавленного, мучающегося в агонии - такой Христос не ведал жалости к несчастным, ожидавшим наказания.
      Об этой келейке Джаван слышал и раньше, но вот видел ее впервые. Он еще решил, что ему здорово повезло, ведь Хьюберт вполне мог бы отправить его и в башенную темницу. Он ощущал присутствие архиепископа у себя за спиной, темное и угрожающее. Единственный факел, горевший у двери, отбрасывал свет на епископское кресло у стены напротив.
      Он осветил также фигуру Хьюберта, когда тот поднялся и встал перед Джеваном, поигрывая хлыстом с узлами, именуемым "малым учителем".
      - Вы бросили мне вызов прилюдно, Джаван. - Архиепископ впервые подал голос с того момента, как вошел в келью. Тон его был обманчиво мягким. - Я могу простить многое, ибо вы еще молоды, но только не публичное ослушание, особенно в той ситуации, когда вам могла грозить опасность.
      Стараясь сдержать дрожь, ибо он не желал выказать слабость перед врагом, Джаван склонил голову с выражением раскаяния и покорности и скрестил руки на груди. Босые ноги отчаянно ныли от холода, особенно покалеченная ступня, и он побоялся, как бы не упасть, когда придется вставать. Лаже просто ходить босиком, без особого сапожка, было целой проблемой.
      Впрочем, всего этого стоило ожидать. С самого начала Джаван знал, что за выходку у реки придется дорого заплатить. Он непростительно вел себя с Хьюбертом, и хотя тот никогда не осмелится причинить серьезный вред принцу крови, но мало ли иных способов привести бунтаря к покорности.., и Джаван не сомневался, что архиепископ выберет самые неприятные. Препоручив принца заботам двух угрюмых, молчаливых Custodes из свиты, Хьюберт ни единым словом не обмолвился с ним за всю дорогу домой. Это монахи привели его в эту келью, после того как принц переоделся в сухую одежду. И сейчас он ощущал их присутствие за дверью.
      - Джаван, сейчас я говорю с тобой не как один из регентов, но как пастырь. - Хьюберт издал тяжкий вздох. - Когда ты попросил дозволения приехать в Валорет для религиозного обучения, возможно, ты забыл, что тем самым обязался быть во всем покорным моей воле и уставу сего Лома. То, что ты еще не принес святых обетов, избавляет тебя от нужды блюсти бедность и целомудрие, но не повиновение.
      Я позволил тебе сопровождать нас в лагерь виллимитов, уверенный, что ты отдаешь себе в этом отчет. Я никак не ожидал, что ты бросишь мне вызов при всех, независимо от того, признал ли я позже твою правоту. Именно за эту строптивость ты стоишь сейчас здесь на коленях, и за нее понесешь наказание.
      Ты понимаешь это?
      Джаван с несчастным видом поник головой.
      - Да, ваша милость.
      - А понимаешь ли ты, почему нельзя стерпеть такое скверное, недопустимое поведение?
      - Да, ваша милость.
      - Так почему его нельзя стерпеть?
      - Потому что вы архиепископ и мой духовный отец, ваша милость, пробормотал Джаван, зная, что именно этих слов Хьюберт ждет от него, и желая лишь поскорее завершить этот неприятный разговор. - Но.., позвольте мне сказать ваша милость.
      - Только если это имеет отношение к тому, что случилось. И, надеюсь, ты не собираешься подыскивать себе оправданий?
      - Не оправдания, нет, ваша милость. Но объяснение, если позволите.
      - Позволяю.
      Джаван с силой втянул в себя воздух, надеясь, что красноречие его не подведет.
      - Прежде всего, я молю простить меня за оскорбительное поведение. Я никоим образом не хотел бросить вам вызов. Если бы мы могли переговорить наедине, надеюсь, вы бы увидели в моих словах простое расхождение во мнении, а не дерзость. Вы сами учили меня доискиваться до смысла своих поступков, ваша милость, и по совести, я должен признать, что чувствовал себя обязанным поступить таким образом. Но я понимаю, как это выглядело со стороны - будто я не подчинился вашей власти. Я прошу прощения за это и готов понести любое наказание.
      Хьюберт хмыкнул, однако не презрительно, а скорее снисходительно-удивленно.
      - И почему же ты чувствовал себя обязанным так поступить? поинтересовался он. - Что за несравненная дерзость - решить, будто ты лучше меня смог разобраться в ситуации!
      - Потому что я, устал от всех этих убийств! - выпалил Джаван, полуотвернувшись от архиепископа.
      Боль в коленях сделалась нестерпимой. - Ваша милость, я не знаю, сколько еще смогу выдержать! Я пытаюсь быть хорошим принцем и терпеть все, что должен, но почему же ранг требует от меня столь многого? Скольких еще невинных задушат и четвертуют у меня на глазах...
      - Ты вытерпишь столько, сколько положено, - с каменным лицом парировал Хьюберт и, уперев кончик хлыста принцу в подбородок, заставил того взглянуть на окровавленного Христа. - Подобно Ему, ты вынесешь все, что должен. Ты осушишь свою чашу до дна, ибо ты - принц, и однажды встанешь одесную Бога, либо как священник, либо даже как король. И не тебе решать, в столь юном, нежном возрасте, что тебе под силу, а что нет. Я ясно выразился?
      Как он ни пытался сдержать слезы, но они заструились по щекам, и Джаван дернул головой.
      - Я.., ясно.., выразился? - повторил Хьюберт, с каждым словом опуская хлыст на плечи принца.
      Рухнув на пол, тот сумел лишь жалобно выдавить:
      - Ла, ваша милость.
      - Отлично. Я рад, что мы понимаем друг друга.
      Так... - Хьюберт тяжело вздохнул. - Теперь вопрос покаяния. Я доволен, что ты сознаешь свою вину и раскаиваешься. Поэтому я прощаю тебя - с условием, что подобное никогда больше не повторится.
      Позднее мы еще поговорим о том, к чему может привести твой поступок. Аббат Секорим ужинает со мной сегодня, и я буду ждать тебя к трапезе. Однако перед тем ты должен еще понести наказание за свое поведение. Есть предложения?
      Джаван покачал головой.
      - Что ж, ладно. Во-первых, поскольку ты сам покаялся в своей ошибке, не пытаясь ничего отрицать, я буду настолько любезен, что поступлю с тобой как с мужчиной, а не испорченным ребенком. С ребенка следовало бы попросту спустить штаны и как следует выпороть.
      Джаван позволил себе чуть заметный вздох облегчения.
      - Тем не менее, - продолжил Хьюберт, - поскольку ты нанес мне оскорбление как архиепископу, невзирая на то, что обязан мне покорностью, ибо пребываешь под моей крышей, наказание тебе будет назначено такое же, как всякому брату-мирянину, блюдущему устав сего Лома. Если бы нечто подобное совершил кто-то из монахов, он получил бы двадцать плетей. - Джаван вздрогнул, когда "малый учитель" стегнул его по плечу. - Удары могут быть до крови, но шрамов не оставят. Принимаешь ли ты это наказание?
      С трудом сглотнув, Джаван все же кивнул. Он опасался худшего.
      - Принимаю, ваша милость.
      - Тогда подтверди это лобзанием "учителя". - И Хьюберт ткнул плеть ему под нос, - Словесно же ты должен молвить: Deo gratias.
      - Deo gratias, - покорно повторил Джаван и склонил голову, стараясь не смотреть на узлы, завязанные на концах плети.
      - Быть по сему. И пусть Господь поможет тебе раскаяться и выдержать наказание, как подобает мужчине. - Плеткой Хьюберт начертал крест у принца над головой. - In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.
      - Аминь, - прошептал Джаван, не дожидаясь команды архиепископа.
      - Очень хорошо. Тогда я оставлю тебя ненадолго, чтобы ты мог подготовиться, - сказал ему Хьюберт. - Когда братья войдут, ты поднимешься им навстречу. Они попросят у тебя прощения, и ты ответишь согласием. Затем ты обнажишься до пояса и преклонишь колени, раскинув руки в стороны, подобно Господу нашему на кресте, о чьих страданиях ты должен помнить во время наказания. Братья эти весьма многоопытны в своем деле и точно умеют соизмерять силу удара с тем, сколько, по их мнению, ты способен выдержать без крика. Если ты все же закричишь, то за каждый раз будет добавлено по удару. Прошу, сделай так, чтобы мы обошлись без этого.
      Он вышел, прежде чем Джаван успел ответить хоть что-то. От звука закрывающейся двери внутри у него все перевернулось. Но как скоро придут монахи?.. Он поднялся с колен и невольно вскрикнул - так сильна была боль в ногах. Ухватившись за поручень молитвенной скамеечки, чтобы пощадить больную ступню, он принялся растирать сперва одно колено, затем другое. Хьюберт обещал, что шрамов не останется, но вот ноги - дело другое! Боль обожгла его, когда кровообращение наконец восстановилось - и вмиг исчезла, когда кто-то негромко постучал в дверь, а затем отодвинул засов.
      Перед испуганным Джаваном возникли двое монахов Custodes, причем тот, что повыше, нес ведро с двумя торчащими из него рукоятками. У обоих были подняты капюшоны, а факел горел сзади, так что принц не мог разглядеть их лиц, но догадался, что это не те же самые, что привели его сюда. Когда монах поставил ведро на пол, он ощутил резкий запах уксуса. Оба опустились на колени.
      - Просим простить нас, ваше высочество, за то, что нам придется совершить, во имя спасения вашей души, - промолвил тот, что пониже ростом.
      Джаван кивнул и, запинаясь, отозвался:
      - Я.., охотно прощаю вас.
      Ему, однако, не удалось самому ослабить завязки на шее, и высокий монах пришел ему на помощь.
      Верхняя часть одеяния, скрепленного на поясе веревкой, мягкими складками упала вниз, обнажая торс.
      - Приподнимите подол рясы, когда встанете на колени, ваше высочество, посоветовал один из монахов вполголоса, подводя его к молитвенной скамеечке перед фреской с Христом. - Чем хуже будет ногам, тем легче не думать о спине.
      Удивленный, Джаван повиновался и, морщась от боли, опустился на резную деревяшку, - но это хотя бы была привычная боль. Запах уксуса стал острее, когда монахи вытащили плети из ведра, и его тут же затошнило.
      - Упритесь грудью в поручень, прежде чем поднимите руки, - велел один из Custodes - И прикусите вот это. - Прямо у него перед лицом вдруг оказалось что-то плоское, бурого цвета. Зажав это в зубах, он понял, что это свернутый кусок толстой кожи.
      - А теперь давайте все молча прочитаем "Отче наш", - негромко предложил другой монах. - И пусть с каждым ударом вина ваша уменьшается, дабы вы вновь обрели благодать Господню и милость Его.
      Джаван молился так, как никогда прежде, раскинув руки и уставившись прямо перед собой, на надпись над головой распятого Христа. Выполненная золотом, она блестела в свете факела...
      Должно быть, он закончил молитву куда быстрее монахов, поскольку первого удара пришлось ждать бесконечно... Он был скорее неожиданным и мокрым, чем болезненным. Второй тоже, однако третий обжег, как укус шершня, а от четвертого кожа начала гореть огнем. Еще немного - и он возрадовался, что в зубах у него зажат кусок кожи. К середине наказания он уже и не чаял, что вытерпит до конца.
      Второй десяток он и сам не знал, как смог перенести. Помогла лишь сила воли, не давшая закричать. Руки его тряслись, словно он и впрямь висел на кресте, как Тот, что бы перед ним, - и все же не издал ни звука. Со счета он давно сбился и осознал, что все кончено, лишь услышав, что монахи складывают плети в ведро.
      - Неплохо держался, парень, - прошептал коротышка ему на ухо. - Руки теперь можешь опустить, но зубы лучше пока не разжимай.
      У него так дрожали руки, что он даже не уловил смысла этих слов, - но вскоре все понял, когда монах помог ему ухватиться за поручень перед собой.
      Он задохнулся от боли, когда второй плеснул ему на спину остатки уксуса, и кислая жидкость заставила каждый рубец вспыхнуть с новой силой. Он не мог понять, кровь это течет у него по спине, или все тот же уксус.
      Однако боль неожиданно отступила благодаря такому обращению, и он смог унять дрожь. Низкорослый монах помог ему натянуть на плечи рясу и подняться.
      - Вы делаете честь вашему роду, мой принц, - промолвил монах негромко. - Я встречал мужчин, которые кричали и от куда меньшего.
      Джаван поморщился и ухватился за поручень, не глядя на своего мучителя.
      - Странно, что вы не били так, чтобы я действительно закричал. Разве не в этом весь смысл?
      - Лишь до определенного предела, - без утайки отозвался тот. - Истинный смысл в том, чтобы испытать вашу власть над собой, довести вас до грани, но не сломить. Наказание должно быть достаточно суровым, чтобы причинить сильную боль, сколько человек способен выдержать, но не унизить и не искалечить. Думается, вы запомните сей урок - как и то, что испытали себя самого до предела, и даже дальше.
      Это воспитывает характер, а не портит его.
      - Теперь мы отведем вас к себе, ваше высочество, - сказал высокий. Паж поможет вам принять ванну и переодеться. Его милость будет ждать вас через час.
      ***
      Несколько часов спустя, когда главное блюдо давно уже унесли безмолвные монахи-служки, Джаван, против воли, все еще оставался гостем за столом архиепископа. После он так и не смог бы вспомнить, чем их угощали, но еда свинцовым слитком легла на желудок, и помимо всего прочего, в зале было слишком натоплено. Хьюберт усадил его поближе к камину - обычно, знак уважения к гостю, но сегодня Джаван воспринял это едва ли не как издевательство.
      Если верить Карлану, к утру вся спина будет в синяках, но хотя бы крови не было. Он даже похвалил искусство монахов, проводивших наказание.
      - Вам повезло, ваше высочество, эти парни точно знали, что делали, заявил паж хозяину. Он осторожно обмыл рубцы, подсушил и смазал их бальзамом. - Думаю, навряд ли у вас много опыта в таких делах.., принцев ведь не порют, как пажей.., но, право, выглядит не так уж скверно. Если позволите, я мог бы дать вам пару советов, как человек, с кем такое уже не раз случалось. В ближайшие пару дней носите мягкую одежду, спите на животе и садитесь на сиденья без спинки.
      С первым советом было проще всего: для нынешнего вечера они сочли наиболее уместной простую черную тунику из тонкой ткани; второй он проверит нынче ночью; с третьим же Хьюберт все решил за него, предоставив принцу удобный табурет. В остальном он никоим образом не вспоминал сегодняшнее происшествие, и Джаван не знал, в курсе ли всего этого Секорим, хотя аббату, конечно же, должны были обо всем донести и те из его людей, кто был у реки, и те, кто наказывал принца. Во время ужина архиепископ с аббатом говорили лишь на самые невинные темы, а принц, вообще, почти не открывал рта.
      Однако после ужина Хьюберт налил всем троим крепкого вина, и Джаван понял, что больше избегать разговора о сегодняшних событиях не удастся - и точно так же невозможно ему стало забыть о своей спине. Какой бы мягкой ни была туника, он чувствовал, как ткань липнет к коже - от пота, несомненно, но ему все время казалось, будто это кровь. Вид кроваво-красного вина в бокале, что поставил перед ним архиепископ, никоим образом не улучшил его настроения.
      - Итак... - Хьюберт откинулся в кресле и оперся о подлокотники, зажав меж пальцев серебряный кубок тончайшей работы. - Почему бы вам не рассказать отцу Секориму все, что вам известно об этом Реване, и почему вы уверены, что это новое крещение, что он проповедует, не есть угроза для матери Церкви?
      Джаван стиснул бокал в ладонях, тщательно взвешивая слова. Вина он почти не пил, из опасений, что оно слишком развяжет ему язык, - чересчур уж крепкое, он в этом сразу убедился. Хотя искушение осушить кубок и попросить еще было велико.., может, хоть так удалось бы заглушить боль в спине!
      - Ну.., я даже не знаю, с чего начать, отец Секорим, - помолчав, заметил он. - Я льщу себя мыслью, что не так уж мало знаю, но я не богослов. Однако меня всегда учили, что наш Бог - любящий и милосердный, и Он не может видеть страданий Своих детей.
      - Он также справедливый Бог, ваше высочество, - парировал аббат, - и не может видеть, чтобы не праведные избегали наказания.
      Джаван поспешно кивнул, стараясь соображать побыстрее.
      - Разумеется. Но меня учили, что когда грешник раскаивается - когда он отворачивается от прежних грехов, решает изменить свою жизнь и вернуться к Богу, - Господь прощает его. Пастырь радуется возвращению блудных овец Своих. Отец приветствует блудного сына и принимает его в Свои объятия. Нигде в Священном Писании я не нашел, чтобы Пастырь резал найденных овец, или Отец поразил бы смертью сына.
      - Да, но Писание дает множество примеров, когда не праведные несут кару в день Страшного Суда, - отрезал Секорим. - Надеюсь, столь слабыми доводами вы не пытаетесь защищать Дерини?
      Джаван вздохнул, старательно изображая отвращение при одной этой мысли.
      - Я не защищаю Дерини, отче. Но возможно, есть и другой путь для заблудших овец, кроме бойни. Если они навсегда откажутся от прошлой жизни тем более, если у них, вообще, не будет возможности к этой жизни вернуться, - разве это не лучше, чем казнить их? Я не знаю, смогу ли я стерпеть, когда на моих глазах казнят еще одного невинного, или хуже того, женщин и детей, повинных лишь в том, кем они родились.
      - И вы считаете, будто этот мастер Реван предлагает иной выход, несмотря даже на то, что он проповедует обряд, идущий вразрез с учением святой матери Церкви?
      - Я не вижу в его обряде святотатства, - поспешил возразить Джаван. Он же не утверждает, что это замена церковному крещению. Это просто очищение.., для совершенно определенных случаев.
      - Ага, так значит, он берет на себя власть очистить тех, кто придет к нему, - недобро усмехнулся Секорим. - Но кто же дал ему эту самую власть?
      Церковь тут ни при чем, спешу заметить.
      Джаван покосился на бокал в руках. Он прекрасно видел расставленную аббатом ловушку.
      - Отче, он не просто утверждает, будто способен Делать это, - промолвил он, обходя опасный вопрос о власти, - Если бы все это было притворством и не влекло за собой никаких последствий для того, кто подвергся сему обряду, вы были бы вправе привлечь его к суду за святотатство, за обещание даровать милость, над коей он не властен... Однако он, на самом деле, очищает Дерини. Он стирает их прошлое и дает возможность начать жизнь заново, освободившись от тяготевшего над ними проклятья. Это можно доказать, отче, и с куда большей достоверностью, нежели обычные церковные таинства.
      Секорим не скрывал возмущения, но Хьюберт знаком велел аббату смолчать.
      - Я вижу, придется получше просветить вас по вопросу о таинствах, пробормотал архиепископ. - Но продолжайте. Поведайте аббату о своих "доказательствах"
      Джаван бросил быстрый взгляд на Хьюберта, затем вновь повернулся к отцу Секориму. Он пытался понять, разозлился ли на него архиепископ за слова о таинствах. Ладно, потом разберемся... Он ведь уже сказал им, что он не богослов.
      - Очень хорошо, ваша милость. - Он решил испробовать иной подход к аббату. - Отче, сегодня ваши монахи испытали двоих бывших Дерини мерашей, и никаких последствий - все, как у самых обычных людей. Либо мы скажем, что мераша перестала быть надежным средством - лично я ужасаюсь при этой мысли, - либо будем вынуждены признать, что случилось нечто... Нечто такое, о чем, я уверен, мы все молились: Господь лишил Дерини их силы и направил на путь истинный.
      - Лично я молился не за обращение Дерини, - процедил Секорим сквозь зубы. - Я молюсь, чтобы все они были уничтожены!
      - А я молился, чтобы избавиться от их влияния!
      - отрезал Джаван, зная, что нельзя дать волю гневу, иначе все потеряно. - Я молился об избавлении, и сегодня мои молитвы исполнились.
      Аббат хмыкнул презрительно.
      - Каким же образом?
      Он весь дрожал от внутреннего напряжения, спина горела огнем... Джаван усилием воли отставил бокал с вином подальше и сцепил руки на столе, - Отче, я не искушен в богословии, но точно знаю, что я видел и чему стал свидетелем, - произнес он негромко. - Не знаю, кто дал право мастеру Ревану проповедовать, но могу сказать, что было со мной сегодня. Я пришел к нему с верой в сердце, но готовый воспротивиться всеми силами души, если в словах его услышу ложь... Но лжи там не было. - Глядя Секориму прямо в глаза, он осмелился совсем немного использовать свой дар. - Идя к нему, я мог лишь надеяться, что найден способ остановить все эти убийства; и понял, что я был прав, когда поговорил с ним лицом к лицу.
      Помолчав, он продолжил:
      - Отче, моя семья больше имела дело с Дерини, чем ко бы то ни было. Но когда мастер Реван завел меня в воду, я ощутил, как эта скверна растворяется, исчезает... Такое было чувство, будто солнечный свет окутал меня всего, омыл мою душу и уничтожил всю грязь, накопленную годами. Склонив голову, он посмотрел на аббата. - Они больше не смогут причинить мне вреда, отче. Впервые в жизни я свободен от них. Но я не желаю им зла. Напротив, если мастер Реван способен спасти из от самих себя - вот и слава Богу! Разве не этого желает Церковь? Вернуть заблудших овец в стадо?..
      Секорим хмыкнул, разрушая хрупкие чары Джавана, и глотнул вина.
      - Хьюберт, я потрясен, - пробормотал он, отставляя пустой бокал. - Ты и правда вознамерился сотворить священника из.., этого?
      Джаван ощетинился от гнева, с трудом удерживая себя в руках. Хьюберт криво усмехнулся и также отодвинул свой кубок.
      - Успокойся, Секорим. Принц Джаван слишком юн и порой не понимает смысла того, что говорит.
      Однако отчасти я склонен с ним согласиться. Оставим пока в стороне чисто богословские вопросы и поговорим о делах насущных. Если, как мы всегда утверждали, Дерини и впрямь суть зло и должны быть уничтожены, значит, должен быть способ достичь этого. Мы не довели дело до массовых казней отчасти и потому, что народ начал протестовать, когда детей и женщин убивали вместе с мужчинами.
      Однако если привести Дерини к гибели можно так, чтобы не возмущать противников насилия, да еще и руками самих Дерини.., то, выходит, мы все равно достигнем своей цели. Как совершенно справедливо заметил принц Джаван, перед тем как спуститься в лагерь виллимитов, Господь желает, чтобы все Его овцы вернулись в стадо. Может статься и так, что позднее некоторые из них найдут свое место на бойне - но это дело будущего.
      Секорим гнусно захихикал при этих словах, подливая вина себе и Хьюберту и поднимая бокал в знак согласия. У Джавана внутри все сжалось, и он постарался отвести взгляд и стиснуть трясущиеся руки между коленями. Они с союзниками-Дерини также обсуждали вариант, о котором только что упомянул Хьюберт, но Джаван надеялся, что архиепископ не додумается до этого так скоро. Ведь понятно, что любой, о ком известно, что он бывший Дерини, с блокированными способностями будет так же беззащитен, если его схватят, как обычный человек - и даже более, если Церковь все же решит, что лишь огнем, а не водой можно очистить врожденную греховность Дерини.
      Если только у них будет пару лет, чтобы все бывшие Дерини могли сменить местожительства, уехать туда, где никто ничего о них не знает - лишь тогда они будут в безопасности. Это был огромный риск, но Джорем, Ивейн и все остальные решились на него - за весь свой народ - и успех зависел теперь лишь от того, дадут ли Ревану свободу действий хотя бы на несколько месяцев или лет.
      - Моя мысль не поспевает за вами, ваша милость, - пробормотал он. - О таком я и не думал. Но сейчас почему бы просто не подождать и не понаблюдать за этим Реваном, раз уж он все равно уничтожает Дерини? Конечно, за ним надо следить. Может быть, еще раз испытать его, если вы все же опасаетесь, что это какой-нибудь скрытый Дерини, или если он начнет проповедовать что-то такое, что вас не устроит. Расправиться с ним никогда не поздно.
      - Да, звучит соблазнительно, - согласился Хьюберт.
      - Вот как? - Секорим не скрывал возмущения. - Позволить ему продолжать эти незаконные крещения, подвергая угрозе души тех, кто не является Дерини?
      Хьюберт задумчиво фыркнул, потягивая вино.
      - Хм-м, сомневаюсь, чтобы тут крылась какая-то опасность, мой дорогой Секорим. Джаван верно заметил, что если все это лишь притворство, то нет никакой беды в том, что творит этот Реван. Зато это поможет успокоить людей. И тем сильнее будет потом их гнев, если мы разоблачим его как мошенника.
      Именно эта возможность более всего пугала Джавана, и он почти не принимал участия в дальнейшей беседе. Он надеялся, что Хьюберт отнесет это на счет усталости и боли в спине. Позднее, когда Секорим наконец оставил их и отправился к себе, Джаван вдруг обнаружил, что все это время архиепископ раздумывал, как ему поступить со ставшим вдруг слишком независимым принцем.
      - Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы запер вас на недельку-другую на хлебе и воде, дабы убедиться, что вы как следует усвоили нынешний урок, - заявил он, пристально разглядывая Джавана. - Вы начали слишком много брать на себя - опасная черта для лишнего принца.