- Все кончено, - произнес Реван негромко, тяжело опираясь на свой посох и озирая мир вокруг, подобно новоявленному Иоанну Крестителю. Кверон неожиданно поймал себя на мысли, что ничего не понимает в происходящем.
      - Верно, это кажется нелепым, - согласился Реван, так, словно читал мысли аббата - хотя Целитель был уверен, что это невозможно. - Какой смысл, какой хотя бы намек на правосудие может быть в том, чтобы замучить до смерти шестьдесят мужчин и женщин, лишь за то, что они поклонялись памяти человека, которого считали святым?
      - И все же они сделали это, и именно по этой причине, - прошептал Кверон, и в глазах его вновь помутилось при виде почерневших столбов во дворе и солдат, что невозмутимо расхаживали между ними.
      - Именно так. - Реван обернулся и в упор взглянул на аббата, - Пока вы спали, я говорил кое с кем из моих "братьев" - виллимитов. А они, в свою очередь, разговаривали с солдатами внизу. Судя по всему, приказ исходил от собрания епископов в Рамосе. Впрочем, вы сами можете узнать все подробности. Давайте, я не боюсь.
      Реван, и правда, не испытывал страха, хотя любой другой на его месте испугался бы, ведь он напал на Дерини! Кверон легонько коснулся запястья молодого человека и, сосредоточившись, поразился его безоглядному доверию. Хотя в этот миг Реван, даже если бы пожелал, не смог бы воспротивиться ментальному вторжению, снитслватс, податливый разум всегда было легче.
      Впрочем, Кверон быстро забыл свое удивление, когда узнал основное: что сам святой покровитель аббатства оказался невольно повинен в сегодняшней катастрофе. Ибо люди, что пришли к власти в Гвиннеде, регенты двенадцатилетнего короля Алроя, первым делом поспешили объявить, что покровитель Долбанского аббатства, Дерини Камбер - вовсе не святой, а еретик и предатель.., именно тогда судьба обители была решена.
      Отныне имя Камбера Мак-Рори было запрещено произносить в Гвиннеде, под страхом ужасающей кары. На первый раз виновного ожидало публичное бичевание, на второй раз - ему вырывали язык.., отсюда ножи и щипцы в руках солдат, виденные Квероном. На третий же раз преступника ожидала казнь как худшего из еретиков.
      Несчастные служители святого Камбера в Долбане никак не могли знать, что нарушают закон - впрочем, если бы и знали, это бы их не остановило, ибо их вера в своего святого покровителя была тверда и не знала сомнений вот уже десять лет. Эдикт, отменявший канонизацию Камбера и грозивший наказаниями за нарушение указа, был провозглашен лишь накануне, за много миль от аббатства, в Рамосе. Враги и не собирались предупреждать их заранее.
      Епископские солдаты немедленно устремились в обитель и стали захватывать пленных.
      Несчастным, без сомнения, зачитали эдикт, начиная бичевания, и те успели в полной мере осознать грозившие им ужасы, когда палачи взялись за ножи и щипцы. Безъязыкие, осужденные не в силах были даже молить о пощаде, отречься или покаяться, когда солдаты принялись подносить вязанки хвороста к столбам и поджигать костры факелами.
      Эта насмешка над правосудием, прикрывавшая самое изощренное варварство, так поразила Кверона, что он, покинув сознание Ревана, залился слезами, прикрывая лицо руками.
      - Прости, что я так вел себя, - промолвил он наконец. Им повезло, что ветер дул в другую сторону и не мог донести звуки голосов до солдат под холмом.., и, по счастью, не доносил больше запаха горящей плоти. - Ты был совершенно прав - магией тут не поможешь.
      Утирая слезы тыльной стороной ладони, он набрался мужества смиренно поднять глаза на Ревана.
      - Райс был тебе хорошим наставником, - продолжил он вполголоса. - Если бы я соображал получше, то мог бы догадаться, что ты попробуешь оглушить меня. Но мне и в голову не приходило, что меня могут опоить моими собственными снадобьями!
      Реван с трудом выдавил подобие улыбки, глядя на аббата своими светло-карими глазами.
      - Скажите еще спасибо, что я не опоил вас мерашей. Вы бы до сих пор не пришли в себя. Но я же не мог отпустить вас на верную смерть, правда?
      - Полагаю, что нет.
      Кверон со вздохом потеребил кончик своей седой косы, выбившейся из-под капюшона, в полной мере сознавая неизбежность болезненного решения.
      - Боюсь, я слишком долго не возвращался в мой родной орден гавриилитов, - прошептал он наконец. - Слишком просто стало забыть о том, что я поклялся никогда не отнимать жизни. И это равным образом относится и к самоубийству - хотя там, внизу есть немало тех, кого я бы прикончил с огромной радостью!
      Он покосился на полускрытый в сумерках монастырский двор, проследил взглядом за факелами стражей, расхаживавших между столбами с казненными, затем вновь задумчиво посмотрел на Ревана.
      - Скоро совсем стемнеет. Полагаю, для нас обоих будет безопаснее, если дальше я пойду один.
      - Почему? - удивился Реван. - Никто же не знает, кто вы такой.
      - С одной стороны, да, - согласился Кверон и вновь потеребил свою косу, - Но когда увидят вот это, то будут знать, к какому ордену я отношусь, поскольку такие прически носят лишь гавриилиты и Слуги святого Камбера. Однако в этих краях, памятуя о случившемся в обители, сей символ может вызвать подозрения и привести к.., опасным расспросам. Скажи, такой ли ты добрый цирюльник, как и лекарь?
      Реван в изумлении покосился на аббата.
      - Прошу прощения, сударь?
      - Я хочу, чтобы ты обрезал мне волосы, Реван. - Кверон перебросил косу через плечо. - Я носил ее очень долго, и мне будет жаль с ней расстаться, но боюсь, теперь это слишком опасно, а преимуществ никаких. Основатели нашего ордена никогда не предполагали, что это украшение может привести когда-нибудь к гибели их последователей.
      Реван, с трудом скрывая неловкость, извлек из-за пояса небольшой нож, которым резал хлеб и сыр, и неуверенно потрогал лезвие. Кверон повернулся к нему спиной.
      - Ну, давай, - пробормотал Целитель. - Не старайся навести красоту. Просто отрежь, и дело с концом. Не тянуть же с этим до утра!
      Он постарался расслабиться, чувствуя, как пальцы Ревана подбираются к основанию косы, ощущая удивление молодого человека, когда тот обнаружил, что коса сплетается из четырех прядей, а не из трех, как обычно; хотя тот и не стал ни о чем спрашивать.
      - Такая коса у нас называется г'дула - негромко пояснил Кверон, натянутый, как катапульта, пока Реван перерезал густую массу волос своим ножом. - Четыре пряди наделены особым значением. Я не вправе объяснить тебе, каким именно, если не считать очевидной связи с четырьмя архангелами и четырьмя Силами Природы, но поскольку ты явно обратил на это внимание, было бы несправедливо не сказать об этом. - Он тяжело вздохнул, пытаясь одолеть охватившую его дрожь. - Никогда сталь не касалась моих волос с того дня, как я принес первые обеты - а это было почти двадцать пять лет назад.
      Косу полагается сжечь, с особым обрядом, когда позволят место и время.
      Процедура эта причинила ему не только физическую, но и душевную боль, и сейчас во сне Кверон вновь переживал утрату. Он принялся ворочаться, застонал и наконец пробудился, машинально потянувшись к кошелю на поясе. Сердце его колотилось в груди, дыхание вырывалось тяжело и со свистом, но коса оказалась на месте, туго свернутая на дне кожаного мешочка.
      Слава Богу!
      Понемногу, слепая паника улеглась, сердце забилось ровнее, дыхание успокоилось. Немного погодя он принялся осторожно выбираться из стога, щурясь на солнце, отражавшееся в снежных сугробах, ибо "сарай", сберегавший сено, на самом деле являл собой лишь навес на четырех столбах, да и сама крыша не отличалась надежностью. Он знал, что скоро ему придется расстаться с грудой.., и, вероятно, тогда кошмары прекратятся.., но сейчас следовало прежде всего добраться до аббатства святой Марии. Добрая селянка, что подала ему, как нищему, ломоть хлеба и миску похлебки, сказала, будто где-то среди холмов неподалеку есть небольшой монастырь, но ни названия, ни точного места она не знала. Хоть бы это оказалась та самая обитель!
      Если будет на то Божья воля, он все же отыщет аббатство святой Марии, сказал себе Кверон, с трудом выбираясь из горы сена, поплотнее запахиваясь в плащ и отряхивая налипшую шелуху. Однако это название оказалось весьма популярным в округе, даже чересчур, на его вкус, как бы почтительно ни относился к Святой Леве сам Кверон. С него уже хватало ложных надежд, коих было немало, с тех пор, как он отправился бродить по Кулди.., и надоело то и дело уворачиваться от конных стражей нового графа Кулдского. За те две недели, что он покинул Долбан, ему слишком часто приходилось покидать надежные убежища, чтобы избежать встречи со слугами регентов.
      Он также не решался открыто пользоваться своим даром, чтобы как-то улучшить положение. В нынешние неспокойные времена даже просто быть Дерини казалось слишком опасно. Дерини могли убить, независимо от того, пользовался он магией, или нет.
      Но, возможно, сегодня все будет по-другому. По крайней мере, снежная буря как будто выдохлась...
      Капюшон соскользнул с головы, пока Кверон бился в тисках кошмарных снов, и теперь он пригладил пальцами промокшие волосы, внимательно озираясь по сторонам. Ничто не нарушало первозданный покой этого утра, выпавший за ночь снег лежал нетронутым.
      И вот, на миг пожалев об отсутствии бритвы, Целитель вновь покрыл голову и опустился на колени, дабы вознести благодарственную молитву, как делал это каждое утро. И, как всегда, он помолился также Камберу Кулдскому, прежнему владетелю этих земель, который, для Кверона Киневана, был и останется вовеки истинным Святым.
      Глава 2
      Они были убиты нечестивцами, что завидовали им не праведно
      1-я Клемент 20:7 (Апокриф.)
      После обеда начался снегопад, но небо оставалось светлым. Ближе к воротам крохотного аббатства, Кверон еще глубже натянул капюшон и, заслоняя озябшей рукой в перчатке слезящиеся глаза от слишком яркого света, стал вглядываться в тонкие колечки дыма, поднимавшиеся над печными трубами.
      По крайней мере, на насте он не заметил отпечатков лошадиных копыт, а значит, в округе не было солдат. А дымок означал, что, возможно, нынче он отведает горячего и сможет наконец отогреться. Блуждая по сугробам, Кверон едва не отморозил ноги, а на плаще наросла корка льда.
      Если повезет, возможно, эта обитель и есть аббатство святой Марии, которое он так искал - но за последние дни он пережил столько разочарований, что уже не очень-то надеялся на это.
      Лошадей не оказалось и во дворе аббатства: еще один добрый знак, что здесь он в безопасности. Кверон замер у калитки, мысленно прощупывая окрестности в поисках скрытой угрозы, и тут же к нему с поклоном приблизился пожилой монах в черном одеянии, как и подобает, прятавший руки в рукавах.
      - Да благословит тебя Всемогущий Господь, добрый путник, - обратился к нему монах. - могу ли я предложить тебе воспользоваться гостеприимством обители святой Марии?
      Со вздохом облегчения - ибо, по крайней мере, название аббатства оказалось именно то, что ему нужно, - Кверон откинул капюшон на плечи и ответил на поклон, надеясь, что волосы его еще не настолько отросли, чтобы окончательно скрыть тонзуру.
      - Благодарю тебя, брат, - вымолвил он. - Тот, кто дает милостыню непрошеным, дает вдвойне. Да пребудет благословение Господне на доме сем. Не скажешь ли мне, как зовут вашего настоятеля?
      Делая знак Кверону, чтобы тот следовал за ним, монах двинулся через двор по направлению к часовне.
      - Имя нашего аббата - брат Кронин, - отозвался он. - Меня зовут брат Тирнан. А ты...
      Кверон, которому прежде называли имена нескольких здешних монахов, незаметно использовал Чары Истины, чтобы убедиться, что ему говорят правду, и лишь тогда окончательно успокоился. У дверей часовни он потоптался на деревянных ступенях, чтобы отряхнуть снег, облепивший сапоги.
      - Меня зовут Киневан. Кверон Киневан. Мне кажется, вас должны были предупредить о моем приезде.
      Обернувшись, монах встал спиной к дверям и испытующе уставился на Кверона.
      - О, да, нам сказали, что должен приехать некий гавриилит, и навали его имя, - произнес он негромко. - Но я не вижу здесь гавриилитов.
      - Не столь давно я был аббатом.., другого ордена, - прошептал Кверон, не желая поминать святого Камбера, пока окончательно не удостоверится, что это безопасно. - И не ношу гавриилитскую рясу уже многие годы.
      - Однако, насколько мне известно, гавриилитов отличает не только цвет их одежд, - продолжал настаивать монах. - Есть еще одна особенность, и пренебречь ею невозможно. Можешь ли ты иным образом доказать, что ты именно тот, за кого себя выдаешь?
      Кверон позволил себе кривую усмешку. А он смельчак, этот брат Тирнан! Не всякий человек решился бы подступиться с подобными требованиями к незнакомому Дерини. А монах желал узнать, что стало с его косой - тема, совершенно запретная вне Ордена.., но, похоже, сейчас это было неизбежно.
      - Полагаю, тебе ни к чему демонстрировать все, на что я способен, тихо вымолвил Кверон, извлекая из поясного кошеля свернутую косу, - И все же вот этого должно быть достаточно, чтобы успокоить тебя на мой счет. - Он показал свое сокровище онемевшему монаху. - Достаточно доказательств? увы, но прическа могла выдать меня, сохранить ее не удалось. Прикасаться не советую - но поверь, это мои волосы.
      Тирнан испуганно покосился на косу, словно поражаясь собственной дерзости, и затряс головой, поспешно отступая на шаг, когда Кверон поднял ее повыше.
      - Прошу вас, отец Кверон, войдемте внутрь, не надо стоять на морозе, пробормотал он, отводя взгляд, и повернулся, чтобы открыть дверь. - Для вас оставили особые указания.
      Внутри часовни было ненамного теплее, чем снаружи, и дыхание застывало клубами белого пара.
      Пряча косу обратно в кошель, Кверон проследовал за братом Тирнаном по центральному проходу вглубь часовни. Крохотное помещение казалось больше и светлее, благодаря свежевыбеленным стенам. За деревянной загородкой, отделявшей северный придел церкви, слышался какой-то шум - там, похоже, трудились строители, но когда они приблизились к алтарю, все звуки отдалились и затихли.
      Красным огоньком теплилась единственная лампада...
      - Прошу вас, подождите здесь, - попросил Тирнан, когда они остановились на ступенях алтаря, дабы почтить Божество, в честь которого горел этот огонь.
      Заинтригованный, Кверон взглядом проследил за монахом. Тот поднялся по ступеням и открыл ключом замок. Из-за каких то завернутых в ткань реликвий, он извлек маленький замшевый мешочек, не больше ладони. Спрятав его в недрах своей рясы, он знаком показал Кверону подняться с колен и следовать за ним к отгороженному северному приделу.
      Через проход в загородке они прошли вперед, и при виде гостей несколько одетых в черное монахов поспешно попятились прочь от алтаря трансепта, перед которым зияла полоса голой земли. Безмолвно поклонившись, монахи принялись укладывать на место каменные плиты - непосвященному могло бы показаться, что они закрывают могилу, однако Кверон догадался, что это и есть тот самый Портал, который собирались построить Ивейн с Джоремом.
      - Да благословит Господь ваш труд, - пробормотал Кверон, не желая говорить ничего более определенного, пока не будет знать точно, что за люди его окружают.
      Мысленно прозондировав окружающее пространство, он тотчас ощутил знакомое покалывание - это и был Портал. Он осторожно двинулся вперед и встал точно посередине - к очевидному изумлению зрителей, - но тут его ожидало горькое разочарование. Все усилия Кверона оказались тщетными, и никакой соседний Портал он так и не сумел нащупать. Либо те были слишком далеко, вне пределов досягаемости, либо уничтожены или заперты.
      - Любопытно, - пробормотал он вполголоса. - А что, брат Тирнан, больше никаких указаний на мой счет вам не оставляли?
      Коротким жестом монах велел своим собратьям удалиться. И лишь когда стихли шаги последнего из них, он приблизился и протянул Кверону мешочек из коричневой замши.
      - Леди Ивейн велела, чтобы я вручил вам вот это, но лишь тогда, когда вы встанете на это самое место.
      Я.., мне неведомо, что там внутри, и что произойдет, когда вы это возьмете...
      - И все же я должен выяснить. - Кверон торопливо ощупал содержимое мешочка. Что-то плоское и круглое, возможно, металлическое.., какой-то амулет?
      - Забавно, - прошептал он. - А больше она ничего не просила передать?
      Тирнан покачал головой.
      - Нет, отче. Но я видел, как они все исчезли через этот Портал. Я знаю, что должно произойти, и не испытываю страха.
      - Большая редкость для обычного человека, - заметил Кверон. - Тебе ведомо это, брат Тирнан?
      Тот лишь пожал плечами в ответ.
      - Я просто невежественный монах, отче, но я доверяю леди Ивейн и отцу Джорему. Ах, да.., он сказал, вы узнаете эту вещь, и сразу поймете, что с ней Делать.
      - Так сказал отец Джорем?
      - Да, отче.
      - Тогда проверим, насколько он был прав. - Кверон расслабил завязки мешочка и заглянул вовнутрь.
      - Так, и что же мы имеем? - Он потянул за тонкую зеленую шелковую ленту, к которой был привязан таинственный предмет. - Это медальон Целителя. Медальон Раиса! - выдохнул он, уложив тусклый серебристый диск на ладонь.
      На одной стороне было высечено имя Раиса и год выпуска из монастыря святого Неота; и Кверон знал, что если перевернет медальон, то увидит герб Раиса, увенчанный знаком Целителя - рукой со звездой.
      - Но... Райс никогда его не отдал бы. Никому.
      Если только он не...
      Кверон судорожно стиснул медальон в ладони, осознав наконец все значение этого послания. Похоже, он понял наконец, почему Ивейн хотела, чтобы он стоял именно тут, в центре нового Портала, когда развяжет мешочек. Ибо что-то случилось с Райсом - скорее всего, молодой Целитель погиб, - и скорбь Кверона должна сыграть роль психического маяка, который поможет Ивейн с Джоремом отыскать его здесь.
      Глотая слезы, он затолкал замшевый мешочек на дно своего кошеля и тщательно разгладил шелковую ленту, стараясь больше не смотреть на медальон, - так велико было его горе. Лишь сейчас он вспомнил, что брат Тирнан наблюдает за ним, испуганный и смущенный, и жестом велел ему удалиться.
      Монах безропотно повиновался, бесшумно затворил дверь в перегородке, а затем направился к другому проходу, что вел, вероятно, в ризницу. И лишь когда Кверон удостоверился, что наконец остался один, он вновь решился взглянуть на серебристый диск.
      Целительский медальон Раиса Турина. Теперь герб и рука со звездой оказались вверху, но это ничего не меняло. Как ни крути его, но трагическое послание от этого не исчезнет... На душу Кверона камнем легла невыносимая тяжесть.
      С глубоким вздохом сосредоточения, он накрыл диск рукой, закрыл глаза и отомкнул скрытое заклятье. Все оказалось даже хуже, чем он опасался. Мельком он ощутил психические подписи тех, кто вручал медальон Раису - отца Эмриса и еще чью-то, незнакомую... А затем, пробивая все барьеры, которые Кверон мог бы возвести, чтобы защититься от ужасного знания - в его сознание лавиной хлынула информация. Картины побоища в Труриле, убийства Элистера Келлена и Джебедии, в мельчайших, ужасающих подробностях, которые он должен был запечатлеть в памяти, чтобы выжить.
      ***
      Ивейн потеребила перо, затем покосилась на вдруг заволновавшегося младенца, что спал в корзине у нее под боком. Она почти завершила список, над которым корпела с самого обеда - ну, скорее, это был пока хороший черновик, - но как же ей не хватало сейчас Раиса! С каждым днем она скучала по нему все сильнее.
      Боже, до чего им было хорошо вместе! По другую сторону стола стоял стул, на котором он обычно сидел, и теперь Ивейн с легкостью могла себе представить, как будто он рядом, смотрит на нее своими янтарными глазами, легкомысленно постукивая пальцами по столешнице. На ее стороне была наблюдательность, внимание к деталям, образование и способности к языкам.., зато он в полной мере наделен был уникальным даром интуитивного постижения, который зачастую проникал сквозь напластования проблем, отнимавших у нее недели и месяцы напряженного труда. Вместе с Райсом им не составило бы труда разобраться с древними рукописями, что она внесла сейчас в свой список.
      Но Раиса больше не было рядом, и никогда не будет, он может приходить к ней только во сне.
      Крошка-дочурка, что беспокойно заворочалась и заагукала в своей корзинке, никогда не узнает отца, ибо он погиб за неделю до ее рождения. И хотя он был одним из величайших Целителей своего времени, Райс Турин ничем не отличался от прочих мертвецов, что нашли вечное успокоение в михайлинской часовне; и он тоже никогда не увидит свою дочь, наделенную, подобно их первенцу, священным даром исцеления. Даром, который не спас своего обладателя.
      Он ведь даже на вид не казался мертвым, нахмурилась Ивейн, откладывая в сторону перо. Она возвела полные слез глаза к голубому куполу над головой, силясь отогнать непрошеные воспоминания.
      Сразу после гибели на него наложили предохраняющее заклятье, и казалось, будто он попросту заснул - хотя был мертв уже две недели, когда она наконец увидела тело. На теле не было ни ран, ни иных повреждений - лишь небольшая вмятина на затылке, скрытая вьющимися рыжеватыми волосами.., но разве могла подобная мелочь погубить такого человека?!
      И все же он погиб - по крайней мере, его плоть, ведь самого Раиса уже не было здесь. Ивейн свято верила в то, что душа вечна и пребывает после смерти в ином мире, как всегда говорил ей отец. Тело служило прибежищем духу при жизни, но затем превращалось просто в пустую скорлупку, а душа продолжала свой бесконечный путь...
      И все же она любила это тело точно также, как и душу, и его блестящий ум, и потому, прежде чем опустить его в одинокую ледяную могилу, она укутала его в ризу - княжеское одеяние цвета слоновой кости, из тончайшего расшитого шелка, достойное самого короля. Собственно, это и был королевский дар Синхила Халдейна, ради которого все они столько претерпели за последние десять с лишним лет.
      Но Синхил и сам скончался год назад, а за ним последовали и другие: архиепископ Джеффрай, епископ Давет Неван, Кай Дескантор, Джебедия.., и вот теперь Райс. Ивейн не плакала, когда его хоронили, но она разрыдалась сейчас. Сама себе твердила, что слезы ни к чему, но они лились и лились по щекам, стекали по подбородку и капали на пергамент, размазывая чернила.
      Именно это и привело Ивейн в чувство, ибо в ее записях была надежда хотя бы для одного из тех людей, кого она оплакивала сегодня.
      Анналы Сулиена, - повторила она. Протокола Орина. Liber Sancti Ruadan. Манускрипты Дбютерна и Джоревина Кешелбского. Ей было известно, что Камбер сам писал комментарии к некоторым из этих книг.
      И она даже знала, где их искать.
      Вытерев слезы уголком рукава, Ивейн вновь взяла в руки перо и обмакнула его в чернила, сделав еще несколько пометок. Когда малышка Иеруша, проголодавшись, опять принялась хныкать, мать поднесла ее к груди, продолжая вести записи.
      Из всех этих текстов можно было почерпнуть необходимые сведения. Часть книг она спрятала рядом с порталом в их имении в Шииле, когда им с Анселем пришлось срочно спасаться бегством вместе с детьми. Более редкие издания можно отыскать в варнаритской библиотеке в Грекоте - хотя попасть в книгохранилище будет непросто, учитывая, что новым епископом Грекотским стал племянник одного из регентов.
      Кое-какие намеки содержатся, возможно, в древних развалинах под самой Грекотой. Ей самой там бывать не доводилось, в отличие от Джорема. Вполне возможно, что от древних Дерини, которые возвели, а затем покинули это поселение, осталась полезная информация. Именно они, кстати, построили в свое время и зал, где она сидела сейчас - и Ивейн предполагала, что коснулась лишь только самой верхушки сокрытых здесь тайн.
      И все же было кое-что еще более важное - и именно поэтому она находилась здесь. Они ждали Целителя Кверона Киневана. Неожиданный союзник, чтобы не сказать больше, поскольку именно Кверон в свое время так рьяно настаивал на канонизации Камбера, к вящему негодованию Джорема.
      Поразительная ирония судьбы: ведь сейчас они уготовили Кверону роль в событиях, которая, несомненно, потрясет самые основы его веры в то, чему он посвятил последние годы жизни.
      Со вздохом, Ивейн отложила в сторону список и, отодвинувшись от стола, уложила крошку Иерушу к себе на колени, с улыбкой проводя пальцами по пухлой щечке.
      - Ну, как ты, малышка? - прошептала она девочке, просовывая руку, чтобы проверить пеленки. - Хочешь, чтобы мамочка тебя еще покормила, пока не вернулись остальные? Ты, вроде, пока сухая...
      Но едва она успела поднести младенца к груди, как до нее донеслась мощная эмоциональная волна, несущая ужас и скорбь - чужие чувства на сей раз, уже не ее собственные.
      Это Кверон, - убедилась она, подняв глаза на хрустальный шар, подвешенный над столом, и мысленно проверяя на прочность установившуюся связь.
      Что ж, давно пора! И сосредоточилась, чтобы мысленно позвать остальных.
      ***
      Кверон едва не лишился чувств в Портале аббатства святой Марии. Те картины, что вливались в его сознание через пульсирующий медальон, потрясли его как физически, так и эмоционально, он чувствовал себя совершенно опустошенным. Он не знал, как долго простоял вот так, пытаясь совладать со своими чувствами; как вдруг внезапно осознал, что он уже не один.
      Присутствие Ивейн он ощутил, даже прежде, чем она коснулась его, прежде чем открыл глаза и увидел ее перед собой. Вся в черном с головы до ног, она бережно взяла его за запястья и, не сводя с Целителя пронзительного взгляда синих глаз, тихим голосом попросила его расслабиться, отпустить медальон, который он все еще стискивал в кулаке.
      - Вы порезались, - прошептала она, когда он раскрыл окровавленную ладонь. - Простите. Это было жестоко - чтобы вы узнали все таким образом, но я подумала, что, в конечном счете, будет милосерднее покончить с этим сразу и навсегда. Со мной все в порядке, - добавила она, ощутив, что теперь он тревожится о ней.
      Он заморгал, со свистом выпустил из легких воздух, затем рассеянным жестом вытер кровь с медальона и протянул ей серебристый диск.
      - Мне очень жаль, дитя, - прошептал он. - Я был бы рад принести добрые вести.., впрочем, они немногим хуже твоих.
      - Реван? - в голосе ее звучал испуг.
      Он покачал головой, не чувствуя в себе душевных сил говорить о своей потере.
      - Нет, с Реваном было все в порядке, мы расстались две недели назад. Дело в другом. Но давай лучше отправимся в путь, пока наше присутствие не поставило под удар добрых братьев аббатства святой Марии. - Порез на ладони был не более, чем царапиной, и, проведя по нему пальцами другой руки, он излечил рану, почти не думая об этом.
      - Ладно, - чуть слышно отозвалась Ивейн. Глубоко вздохнув, она взяла Кверона за руку и придвинулась ближе.
      - Сейчас мы перенесемся в зал Совета Камбера, - мысленно продолжила она. - В сеете последних событий, ей, несомненно, станете его полноправном членом, так что я передам вам координата Портала прямо сейчас. Готовы?
      К этому он был готов очень давно, с того самого момента, как узнал о существовании Совета, но никогда и предположить не мог, что понадобится столько смертей, чтобы он мог попасть туда.
      Однако сейчас было не до праздных размышлений, работа с Ивейн требовала всей полноты внимания. Да он и сам настаивал, чтобы они поскорее тронулись в путь. Закрыв глаза, он опустил свои барьеры и открылся перед ней, уравновешивая все сторонние влияния и внутренние порывы. В следующее мгновение - они оказались уже в совсем другом месте.
      ***
      Большая восьмиугольная зала Совета практически не изменилась с той поры, как Кверон был здесь в последний раз, в качестве неофициального наблюдателя, зато изменились люди, даже те, кого он хорошо знал. Когда они с Ивейн прошли в большие, окованные бронзой двери, навстречу поднялся Джорем, сидевший во главе стола из слоновой кости; но это был теперь совсем другой человек, притихший, постаревший, выглядевший на все свои тридцать девять лет. Отчасти виной тому было черное монашеское одеяние, которое он носил теперь вместо синей михайлинской рясы, но морщины на красивом лице проступили отнюдь не из-за смены одежды. Да и седины на висках у Джорема Кверон прежде не замечал.
      Грегори, стоявшему слева от Джорема, прошедшие месяцы, судя по всему, дались еще тяжелее. Хотя Кверону было известно, что бывший граф Эборский еще в октябре прошлого года бежал из своих владений и укрыл семью на западе, в Коннаите, так что физически он никак не пострадал от преследований, однако этот сорокадвухлетний мужчина сейчас казался почти стариком. От опытного взгляда Целителя не укрылась неестественная худоба Грегори. Он и прежде никогда не был толстяком, но теперь и вовсе сделался похож на призрак; жидкие волосы поредели еще больше и из рыжеватых стали почти бесцветными, а прозрачные голубые глаза горели лихорадочным блеском. Кверон взял себе на заметку не забыть позже осмотреть Грегори: тот явно был нездоров.
      Джесс, сын Грегори, склонившийся над аукающей корзиной на другом краю стола, поднял голову при появлении Кверона и Ивейн. Из бойкого паренька Джесс превратился в закаленного воина, хотя ему было лет семнадцать, не больше, насколько помнил Целитель. Руки, придерживавшие корзину, были все в мозолях, дочерна загорелые после летнего военного похода; лицо утратило юношескую округлость.
      Кверон помнил его угловатым и неловким, но молодой человек, стоявший сейчас перед ним, был стройным и крепким, грациозным, как хищник, уверенным в себе опытным бойцом. Он уважительно поклонился Целителю, а затем отступил на шаг и встал у незанятого кресла.., где в былые времена восседал Элистер Келлен.
      - Добро пожаловать, отец Кверон, - произнес Джорем, указывая на стул рядом с пустующим местом Раиса. - Не желаете ли присоединиться к нам?
      Лишь теперь Кверон заметил Анселя Мак-Рори, племянника Джорема и Ивейн, который держался в тени, у дверей, и молча наблюдал за ними. Светлые волосы сверкали в пламени закрепленного на стене светильника - когда Кверон виделся с ним последний раз, они были выкрашены темной краской; но в остальном он почти не изменился, все так же носил коричневый дорожный наряд и меч на боку. Поймав взгляд Кверона, Ансель кивнул ему и, по знаку Ивейн, запер за ними бронзовые двери, а затем также занял место за столом.