В левой руке Дункан держал поводья лошади Аларика, которого все еще не было. Лошадь Моргана резко дернула головой, как бы вздрогнув от холода и сырости. Накидка, закрывавшая кожаное седло от дождя, чуть не упала, когда лошадь в нетерпении переступила с ноги на ногу.
      Задрожавшая вьючная лошадь, нагруженная тюками с мехами и кожами, вопросительно подняла голову и, увидев, что все спокойно, снова задремала.
      Дункану уже надоело ждать. Дождь, который начался еще днем, лил всю ночь, которую Дункан провел в тревожном полусне в задней комнате небольшой лавчонки. И вот посыльный сказал, что Аларик уже идет и скоро будет здесь. Так что Дункан стоял на дожде и ждал.
      Грубый кожаный плащ он застегнул до самого подбородка, ворот поднял, а капюшон надвинул насколько возможно, чтобы укрыться от дождя и ледяного ветра. Холод кольчуги Дункан ощущал даже сквозь шерстяную фуфайку, надетую под нее. Он подул на пальцы, переступил с ноги на ногу и поморщился, услышав, как в сапогах чавкает вода.
      Сколько еще можно ждать Аларика? И тут, как по команде, в доме напротив открылась дверь, и высокая, затянутая в кожу, фигура показалась на пороге. Аларик быстро сбежал с крыльца, подошел и ободряюще похлопал Дункана по плечу. Затем взглянул на свинцовое, затянутое тучами небо.
      – Прости, я задержался, – сказал он, стягивая накидку с седла и тщательно протирая его от просочившейся воды. – Все спокойно?
      – Да, все хорошо, если не считать сырых ног, – ответил Дункан шутливо, тоже протер седло и уселся на коня. – Но от этого нет лекарства. Что тебя так задержало?
      Морган проверил подпругу.
      – Совещание затянулось. Ведь если Варин узнает, что мы уехали, он тут же нападет, и у Гамильтона будет много хлопот. Поэтому я хотел бы, чтобы наш отъезд совершился тайно. Все должны думать, что герцог и его исповедник уединились в глубинах замка. Герцог должен очистить свою совесть от тех грехов, которые он совершил со времени последней своей исповеди.
      – Очистить свою совесть от грехов! – хмыкнул Дункан.
      Его кузен уже вскочил в седло.
      – А ты думаешь, кузен, что я не хочу попасть в царство небесное?
      – с улыбкой спросил Морган, проверяя, надежно ли привязана вьючная лошадь, и трогая свою лошадь вперед, догоняя Дункана.
      Дункан улыбнулся ему:
      – Да нет. Так мы уезжаем или нет из этого гнилого места?
      – Конечно, – ответил Морган. – Едем. К заходу солнца мы должны быть в старом монастыре Святого Неота, а до него целый день езды даже при хорошей погоде.
      – Великолепно, – пробормотал Дункан, когда они двинулись в путь по пустынным улицам Корота. – О таком путешествии я мечтал всю жизнь.
      А несколькими часами позже и за много миль от них Риммель карабкался на каменную скалу, которая возвышалась на западе от Кулди.
      Утро в этой горной стране было холодным и ветренным. В воздухе даже мелькали снежинки, хотя солнце было уже высоко. Однако Риммель, ощущавший нечто большее, чем трепет перед встречей со старухой, вспотел, несмотря на холод. Полотняный мешок, который висел у него на плече, с каждым шагом становился все тяжелее. Лошади, оставленные в долине, жалобно ржали, но Риммель заставлял себя забираться все выше.
      Его нервы были натянуты. Он провел долгую бессонную ночь, доказывая себе, что ему нечего бояться, что не следует трепетать перед этой старухой по имени Бетана, что она вовсе не похожа на женщину, чья магия коснулась его много лет назад. И все же…
      Риммель вздрогнул, вспомнив ту ночь, когда почти двадцать лет назад он и другой мальчик залезли в сад старой Эльфриды, чтобы наворовать фруктов. Они оба знали, что все ее считают ведьмой, что она ненавидит всех, кто приближается к ее маленькому участку. Они часто слышали ее злобные бормотания, когда проходили днем мимо ее сада. Но они были уверены, что не попадутся, что ночью им удастся провести старуху.
      И вот ночью в саду перед ними появилась старая Эльфрида, вокруг ее головы светился фиолетовый ореол, в руках – молния, от ослепляющего света и обжигающего жара которой Риммель и его товарищ в беспамятстве бежали со всех ног.
      Они убежали, и старуха не преследовала их. Но на следующее утро, когда Риммель проснулся, его волосы были совершенно белыми и ничто не помогло изменить их цвет.
      Его мать была в ужасе. Она подозревала, что к этому приложила руку старуха-колдунья. Однако Риммель всячески отрицал то, что он этой ночью выходил из дома. Он говорил, что вечером пошел спать, а утром проснулся с белыми волосами – ничего больше.
      А вскоре старуха Эльфрида уехала из деревни навсегда.
      Риммель задрожал от холодного воздуха. Он старался унять спазмы в желудке, которые начинались всегда, когда он вспоминал ту ужасную ночь.
      Бетана была ведьмой, которая делает то, за что ей платят. А если она посмеется над просьбой Риммеля? Или потребует цену, которую Риммель не сможет заплатить? Или еще хуже.
      Предположим, Бетана – злая колдунья. Предположим, она захочет обмануть его. Дать ему не то зелье или амулет? А, может, через много лет решит, что плата была недостаточной, и нашлет порчу на Риммеля, на лорда Кевина или даже на саму Бронвин?
      Риммель содрогнулся и заставил себя отбросить эти мысли. Это уже просто истерика. Он тщательно расспросил всех, кого мог, о Бетане, поговорил с теми, кто пользовался ее услугами. Не было никаких оснований думать, что она что-то другое, чем просто старая безобидная отшельница, которой иногда удавалось помочь людям, обращавшимся к ней. А кроме того, ведь она – единственная надежда Риммеля, если он хочет получить женщину, которую любит больше жизни.
      Прищурясь от солнца, Риммель остановился, чтобы рассмотреть тропинку. Впереди он увидел высокую узкую расселину в скале, завешенную звериной шкурой. У входа в пещеру паслись несколько облезлых овец, которые щипали чахлую, едва проклюнувшуюся после зимы траву. Слева от входа к камню был прислонен пастушеский посох. Но владельца посоха не было видно.
      Риммель глубоко вздохнул, собрал все свое мужество и выбрался на небольшую площадку перед самым входом в эту пещеру.
      – Есть кто-нибудь? – позвал он слегка дрожащим голосом. – Я… Я ищу Бетану. Я не хочу сделать ей ничего плохого.
      Наступила долгая тишина.
      Риммель слышал только жужжание насекомых, щебетание птиц, стук копыт овец, бродивших по каменистым склонам, и свое хриплое напряженное дыхание. И затем он услышал, как чей-то голос сказал:
      – Войди.
      Риммель вздрогнул. Подавив волнение, он подошел ко входу в пещеру и откинул в сторону шкуру, которая занавешивала его. Он машинально отметил, что это шкура козла.
      Он нервно оглянулся назад: ему в голову пришла странная мысль, что он больше никогда не увидит солнце, а затем шагнул в пещеру. Там было темно.
      – Входи, – повторил голос, когда Риммель заколебался у входа.
      Риммель шагнул вперед, все еще держа шкуру в руке, чтобы в пещеру попадал свет. Он огляделся, стараясь уловить обладателя голоса, который, казалось, исходил из камня, перекатывался взад-вперед по пещере, отражаясь от грязных стен.
      Но Риммель ничего не видел в темноте.
      – Отпусти шкуру и стой там, где стоишь.
      Он ожидал услышать голос, но все же вздрогнул от неожиданности и выпустил шкуру из рук.
      На этот раз он был уверен, что голос раздался слева от него. Однако не мог сделать ни шагу в сторону этого бесплотного голоса.
      Риммель проглотил слюну, постарался встать прямо и опустить руки.
      Колени его дрожали, ладони вспотели, но он боялся сдвинуться с места.
      – Кто ты? – спросил голос.
      На этот раз казалось, что он звучит откуда-то сзади. Голос был низкий и дребезжащий. Было невозможно сказать, кому он принадлежит: мужчине или женщине.
      Риммель нервно облизал губы.
      – Мое имя Риммель. Я архитектор. Его Милости герцога Кассана.
      – От чьего имени ты пришел сюда, архитектор Риммель? От своего или от имени герцога?
      – От своего.
      – И что тебе нужно от Бетаны? – спросил голос. – И не двигайся, пока я тебе не разрешу.
      Риммель только хотел повернуться, но снова замер и постарался расслабиться.
      Вероятно, тот, кому принадлежал этот голос, мог видеть в темноте.
      Риммель в темноте не видел.
      – Ты Бетана? – спросил он осторожно.
      – Да.
      – Я… – он сглотнул слюну. – Я принес тебе пищу, Бетана, – сказал он. – Я…
      – Брось мешок назад.
      Риммель повиновался.
      – Ну, так что же ты хочешь от Бетаны?
      Риммель опять проглотил слюну. Он чувствовал, как пот катится по его лбу, заливает глаза, но он боялся поднять руку и вытереть пот.
      Он с трудом продышался и постарался продолжить:
      – Одна… одна женщина, Бетана. Она… я…
      – Продолжай.
      Риммель сделал глубокий вдох.
      – Я хочу, чтобы эта женщина стала моей женой, Бетана. Но она… она предназначена другому. Она будет его женой, если ты не поможешь мне. Ты ведь можешь мне помочь, не правда ли?
      – Ты можешь повернуться и подойти ко мне.
      Со вздохом облегчения Риммель медленно повернулся.
      Внезапно сзади него вспыхнул свет, и он увидел свою собственную тень, пляшущую на каменных стенах пещеры. Свет был желто-оранжевым, вероятно, огонь. Он разогнал тьму и страх этой тесной пещеры.
      На каменном полу в десяти шагах от Риммеля стоял фонарь, а за ним, скрестив ноги, сидела древняя старуха в неописуемых лохмотьях. Лицо ее, окруженное гривой спутанных седых, когда-то черных, волос, было покрыто морщинами. Дрожащими руками старуха аккуратно складывала кусок черной тряпки, которой она прикрывала фонарь.
      Риммель протер глаза рукавом, нерешительно подошел к фонарю и встал, глядя на женщину, которую звали Бетана.
      – Ну, магистр Риммель, – сказала старуха. Глаза ее отражали неверный пляшущий свет фонаря. – Как видно, я тебе не понравилась.
      Зубы ее были желтыми и гнилыми, дыхание зловонным. Риммель с трудом сдержался, чтобы с отвращением не отступить подальше.
      Бетана хихикнула и жестом скрюченной руки показала на пол. На руке сверкнуло золото и Риммель понял, что это обручальное кольцо. Да, ведь люди же говорили, что она вдова. Интересно, кто был ее мужем?
      Риммель осторожно опустился на грязный пол и сел, скрестив ноги, подражая хозяйке этого жилища. Пока он устраивался, Бетана пристально смотрела на него, не говоря ни слова. Затем она кивнула.
      – Эта женщина – расскажи мне о ней. Она красива?
      – Она… – Риммель внезапно захлебнулся, горло его пересохло. – Вот ее изображение, – сказал он, доставая медальон и бережно держа его.
      Бетана протянула свою иссохшую руку, взяла медальон и открыла его своим кривым желтым ногтем. Бровь ее поползла вверх, когда она увидела портрет. Потом она внимательно посмотрела на Риммеля.
      – Это она?
      Риммель боязливо кивнул.
      – А медальон ее?
      – Был, – ответил Риммель. – Теперь его носит тот, кто собирается жениться на ней.
      – Ну, а тот, кто собирается жениться на ней, любит ли он ее?
      – спросила Бетана.
      Риммель кивнул.
      – А она его?
      Риммель опять кивнул.
      – Но ты тоже любишь ее – и так сильно, что готов рискнуть своей жизнью, чтобы обладать ею?
      Риммель кивнул в третий раз. Глаза его расширились.
      Бетана улыбнулась. Это была жуткая пародия на улыбку.
      – У меня тоже был когда-то мужчина, который рисковал своей жизнью, чтобы получить меня. Тебя это удивляет?
      Она закрыла медальон и, держа его за цепь узловатыми пальцами левой руки, правую протянула куда-то назад и достала желтую тыкву с узким горлышком.
      Риммель затаил дыхание и смотрел широко раскрытыми глазами, как она ногтем вынула затычку и протянула сосуд к нему. Все ночные страхи всплыли в его мозгу, но он усилием воли заставил себя забыть о них.
      – Подставь руки, архитектор Риммель, эту воду нельзя пролить на пол и потерять навсегда.
      Риммель протянул сложенные ладони, и Бетана налила в них воду из тыквы.
      – Ну, а теперь, – сказала она, отклонив тыкву в сторону, – наблюдай, как я буду делать священные знаки над водой. Смотри, как вихри времени и дыхание святой любви будут кружить в воде. Следи за ними.
      Она бормотала и раскачивала медальон над руками Риммеля, в которых была вода. Она рисовала медальоном какие-то сложные фигуры и знаки, произносила заклинания, распевала песнопения. Звуки ее дребезжащего голоса постепенно затихли. Она, не отрываясь, смотрела в глаза своего клиента, которые сначала были широко раскрыты, затем веки задрожали, начали опускаться и, наконец, глаза закрылись. Голос старухи затих.
      Взяв в руки медальон, она насухо вытерла руки Риммеля черной тряпкой. Ни одна капля воды не должна пропасть, иначе нарушится все течение времени.
      Затем Бетана вздохнула и снова открыла медальон. Она начала искать в своей памяти подходящее колдовство. Любовное колдовство. И не просто любовное, а такое, которое должно перенести любовь женщины от одного мужчины к другому.
      Да, раньше ей удавалось делать такое, и много раз. Но это было давно, когда Бетана была не так стара, беззуба и забывчива. И она не была уверена, что сможет сейчас вспомнить то, что нужно в таких случаях.
      Может, вот это? Нет, это заклинание для хорошего урожая… Вот если бы Риммель пришел просить сына… Нет, это не то заклинание, которое ей сейчас нужно.
      А вот заклинание для вызова Баазама – очень сильное заклинание. Но нет, Бетана покачала головой, это злое заклинание, заклинание для убийства. Даррей научил ее этому заклинанию много лет назад. Нет, она не хочет смерти этой молодой и прекрасной девушки, которая изображена на портрете. Она сама когда-то тоже была прекрасной. Даррей говорил, что она самая красивая из всех женщин на свете.
      Она снова посмотрела на портрет и какое-то смутное воспоминание промелькнуло перед ней. Эта женщина – не видела ли она ее раньше? Это было много лет назад, когда ее глаза были острыми, она не была так стара и скрючена – да! Конечно! Теперь она вспомнила.
      Это была прекрасная белокурая девочка с тремя мальчиками постарше – братьями или кузенами. Они приехали сюда в горы на пони, чтобы повеселиться и поесть на зеленом травяном ковре, который летом покрывал эти горные склоны. Это были дети дворян – дети могущественного герцога Кассан, того самого герцога, слуга которого теперь сидел в трансе на полу пещеры Бетаны!
      Бронвин!
      Теперь она вспомнила все. Девочку звали Бронвин. Леди Бронвин де Морган, племянница герцога Джареда, наполовину Дерини. И теперь она здесь перед ней на портрете.
      Бетана вздрогнула и боязливо посмотрела вокруг себя. Дерини. И она, Бетана, обещала совершить колдовство против нее. Как она осмелилась? Бетана не хотела делать ей ничего плохого. Девочка Бронвин улыбалась ей здесь в теплый летний день, как дочь, которой у Бетаны никогда не было.
      Это было так давно! Она гладила овец, играла с ними, разговаривала с Бетаной и нисколько не боялась старой вдовы, которая с улыбкой смотрела на ее проказы. Нет, Бетана не могла забыть всего этого.
      Она почесала голову. Но она же обещала Риммелю. Да, положение у нее не из приятных. Если она поможет архитектору, то может повредить девушке, а она не хочет этого.
      Бетана посмотрела на Риммеля. Кошелек на его поясе был тяжел от золота, а мешок, который он бросил у входа, был набит хлебом, сыром и другими вещами, которых она не пробовала уже несколько месяцев. Бетана чувствовала вкусные запахи, которые наполняли пещеру. Если она не сдержит свое обещание, то Риммель заберет еду, золото и уйдет отсюда.
      Решено. Это будет совсем маленькое колдовство. Может, это будет просто заклинание нерешительности. Да. Заклинание нерешительности, и прекрасная Бронвин не будет так спешить выйти замуж за своего жениха.
      А кто ее жених? Девушка Дерини не может рассчитывать на хорошую партию. Не те сейчас времена. Сейчас ни один высокопоставленный лорд не рискнет жениться на Дерини. А если так, то почему бы Бетане не совершить сильное колдовство, которое даст Риммелю то, чего он хочет?
      Приняв решение, старуха с кряхтением поднялась на ноги, прошла к задней стене пещеры и стала рыться в дряхлом сундуке. Там были десятки и сотни странных предметов, которые Бетана использовала в своем ремесле.
      Она возбужденно перебирала разные безделушки, камни, перья, плошки и склянки. Достала небольшую тщательно отполированную кость и задумалась. Затем тряхнула седой головой и отложила кость в сторону. То же постигло и засохший лист, маленькую фигурку овцы, горсть травы, перевязанный шнурами ком, маленький глиняный горшок. Наконец, она полезла в какой-то ящик и с самого дна извлекла то, что искала: большой кожаный мешок, набитый камнями.
      Она удовлетворенно хмыкнула, положила мешок на пол и стала развязывать узлы. Содержимое мешка наполовину высыпалось на пол. Старуха начала копаться в камнях. Вот камень смерти и камень жизни. Камень для выращивания хорошего урожая. Камень, чтобы наслать порчу на поля врага. Маленькие камни, чтобы излечивать болезни. Камни, чтобы исцелять душу. Камни для богатства. Камни для бедности. Камни от бесплодия.
      Гнусавя вполголоса, старуха выбрала голубой камень с кроваво-красными прожилками такого размера, чтобы он смог поместиться в мужской ладони. Затем она снова залезла в ящик и копалась, пока не достала небольшой мешочек из шкуры козла, в который и положила камень.
      Большой мешок она снова сунула в сундук. Затем, взяв с собой мешочек с камнем, вернулась к фонарю, села перед Риммелем и спрятала мешочек в свои лохмотья.
      Риммель сидел в трансе перед мерцающим фонарем. Его сложенные руки были вытянуты вперед, глаза закрыты.
      Бетана взяла тыкву, вылила воду в сложенные ковшиком ладони Риммеля и опять стала раскачивать медальон над водой. После того как она закончила петь заклинание, она наклонилась к Риммелю и легонько коснулась рукой его лба.
      Риммель встрепенулся, как будто уличив себя в том, что не вовремя заснул, а затем снова устремил глаза на качающийся медальон. Он не подозревал о том, сколько времени прошло, пока он был погружен в небытие.
      Бетана взяла в руку медальон, а затем достала из лохмотьев камень с кроваво-красными прожилками. Она сжала камень в руках, прошептав что-то, что Риммель не сумел разобрать. Глаза ее сверкнули зеленым блеском и сузились. Затем она положила камень на пол, как раз под руками Риммеля. Она накрыла своими скрюченными пальцами его руки и посмотрела ему в глаза.
      – Открой свои ладони и пусть вода омоет камень, – сказала она.
      Ее дребезжащий голос гулко отозвался в мозгу Риммеля. – Тогда колдовство будет завершено.
      Риммель с трудом проглотил слюну, поморгал, а затем повиновался.
      Вода пролилась на камень, который впитал ее в себя. Риммель бессознательно вытер руки о штаны.
      – Значит, это все? – хрипло прошептал он. – Моя девушка любит меня?
      – Нет, пока еще нет, – ответила Бетана, забирая камень и пряча его в мешочек из козлиной кожи. – Но она полюбит, – она опустила мешочек в ладони Риммеля и снова села на пол. – Возьми этот мешочек. Внутри него находится то, что ты видел, и ты не должен открывать его до тех пор, пока не будешь уверен, что находишься там, куда может придти только она одна. Тогда ты должен открыть его и достать то, что там находится, не прикасаясь к нему. Когда кристалл очутится на свету, у тебя будет только несколько мгновений, чтобы освободиться от его влияния… Колдовство начнется и кончится только тогда, когда появится девушка.
      – И она будет моей?
      Бетана кивнула.
      – Колдовство ослепит ее. Теперь иди.
      Она взяла медальон и опустила его в руки Риммеля. Он дрожащими руками спрятал медальон и мешочек в карман.
      – Я тебе очень благодарен, Бетана, – прошептал он, ощупывая кошелек на поясе. – А теперь… теперь я могу расплатиться с тобой? Я по обычаю принес пищу, но…
      – А в кошельке у тебя золото?
      – Да, – прошептал Риммель, отстегивая кошелек. – У меня немного золота, но… – он положил кошелек на пол рядом с фонарем и боязливо посмотрел на Бетану.
      Бетана посмотрела на кошелек, а затем перевела взгляд на лицо Риммеля.
      – Высыпай золото.
      Проглотив слюну, причем это получилось так громко, что было слышно по всей пещере, Риммель открыл кошелек и высыпал золото на пол.
      Монеты издали приятный золотой звон, но Бетана не отрывала взгляда от лица Риммеля.
      – Ну, так во что же ты ценишь мою работу, магистр Риммель? – спросила она, пытаясь уловить на лице Риммеля скрытые эмоции.
      Риммель провел языком по губам, его глаза засверкали при виде внушительной кучи золота. Затем, после короткой борьбы, он решительным жестом подвинул всю кучу к Бетане.
      Старуха улыбнулась, обнажив гнилые зубы, а затем наклонилась и взяла из кучи шесть монет. Остальные она подтолкнула обратно к Риммелю. Тот был удивлен.
      – Я… я не понимаю, – пробормотал он. – Почему ты не берешь все?
      – Я беру столько, сколько мне нужно, и не больше, – проскрипела Бетана. – Я просто хотела узнать, как ты ценишь меня. Ты полностью расплатишься со мной, если вспомнишь о старой Бетане в своих молитвах. Теперь, вспоминая прожитые годы, я понимаю, что нуждаюсь в милости Небес гораздо больше, чем в золоте.
      – Я… я буду молиться за тебя, Бетана, – бормотал Риммель, собирая золото в кошелек. – Но, может, я еще что-нибудь могу сделать для тебя?
      Бетана покачала головой.
      – Приведи своих детей навестить меня, магистр Риммель. Ну, а теперь иди. Ты получил, что хотел, и я тоже.
      – Спасибо тебе, Бетана, – прошептал Риммель. Он поднялся на ноги, не в силах поверить своему счастью. – Я буду молиться за тебя, – повторил он и направился к выходу из пещеры.
      Когда Риммель исчез, старуха вздохнула и сгорбилась под фонарем.
      – Мой Даррей, – прошептала она, прижимая золотое кольцо к губам. – Я все сделала. Я совершила колдовство, чтобы дать молодому человеку то, чего он хочет. Как ты думаешь, может, я зря колдовала против Дерини?
      Она помолчала, как будто ожидая ответа, а затем кивнула.
      – Я знаю, мой милый. Я никогда еще не колдовала против этой расы. Но колдовство должно сработать. Я уверена, что вспомнила все слова заклинания. А, впрочем, пока мы с тобой, все это не важно.
      Уже стало совсем темно, когда Морган, наконец, дал сигнал к остановке. Он и Дункан скакали с самого раннего утра, когда выехали из Корота. Они остановились только раз, чтобы напоить лошадей и самим проглотить немного пищи. Теперь они приблизились к горному перевалу Лендоур, за которым лежало легендарное ущелье Гунури. В конце ущелья стояла часовня с гробницей Святого Торина – южные ворота свободного священного города Джассы.
      Утром, после ночного отдыха, Морган и Дункан поклонятся гробнице Святого Торина – это необходимая процедура, чтобы получить разрешение пересечь широкое озеро Ягиан. Затем они должны вступить в священный город, куда ни одна коронованная особа не рискнет войти без разрешения городских жителей. Но Морган должен туда войти никем не узнанный. Войти и предстать перед Курией Гвинеда.
      Морган с трудом различал во тьме развалины башен и стен. Он пустил свою лошадь шагом, прикрывая глаза от хлеставшего в лицо дождя. Он внимательно смотрел по сторонам, но никого не обнаружил. Здесь они могли спокойно остановиться на ночь.
      Морган высвободил из стремян ноги и вытянул их, откинувшись в седле.
      Он дал возможность лошади самой выбирать путь в темноте к воротам.
      За ним ехал Дункан, который тихо выругался, когда его лошадь соскользнула с тропинки и с трудом снова выбралась на нее. За Дунканом следовала вьючная лошадь. Она боязливо косилась на смутные тени по сторонам тропы, испуганно трясла головой при каждом подозрительном звуке или движении во тьме.
      Люди и животные смертельно устали и промерзли до костей после долгого и трудного путешествия.
      – Ну, вот, мы и добрались до места, – сказал Морган, когда они приблизились к развалинам ворот.
      Глухой стук копыт лошадей сменился теперь чавканьем. Очевидно, они въехали в древний двор по жидкой грязи. Здесь царила сверхъестественная тишина, которая нарушалась только монотонным дождем.
      Подавленный этой тишиной Дункан подъехал к Моргану и прошептал:
      – Что это за место, Аларик?
      Морган направил свою лошадь к разрушенным воротам и согнул голову, проезжая в них.
      – Святой Неот. Перед Реставрацией это был знаменитый монастырь, в котором были одни чистокровные Дерини. Затем, во времена гонения, часовня монастыря была осквернена, а многие братья убиты прямо на ступеньках алтаря. Местные жители избегают этих развалин. Брион и я выехали на битву отсюда.
      Морган направил свою лошадь в угол, где частично сохранилась крыша и было относительно сухо.
      Привстав на стременах, он тщательно проверил, крепки ли сохранившиеся балки на потолке.
      – Да, некогда Святой Неот стоял в одном ряду с большим университетом в Конкардине или школой Варнаритов в Грекоте. Тогда была пора его расцвета, тогда быть Дерини считалось почетно.
      Он проверил последнюю балку и удовлетворенно хмыкнул. Затем уселся в седле и выбил пыль из перчаток.
      – Пожалуй, здесь единственное сухое место, где мы можем поспать.
      Крыша на нас не обрушится.
      Он спешился, внимательно осмотрелся, очевидно, узнавая это место.
      Через несколько минут Морган и Дункан расседлали лошадей и сложили свои пожитки на сухое место к стене. Затем Морган отвел лошадей подальше в развалины и оставил их там, дав корм.
      Дункан развел небольшой огонь у стены и занялся приготовлением ужина. Морган подошел к огню, снял мокрый плащ и перчатки. Затем присел на корточки и протянул руки к огню.
      – М-м-м… Мне кажется, что я никогда больше не согреюсь.
      Дункан раздул огонь, а затем начал копаться в седельных сумках.
      – А я думал, что нам придется обойтись без костра. Все сучья сырые, да и места, где огонь был бы никому не виден, я в пути не встречал. Что это за комната?
      – Я думаю, это была трапезная, – Морган подкинул в огонь несколько сухих щепок. – А там дальше кухня, спальные комнаты для монахов. С тех пор, как я был здесь в последний раз, все пришло в упадок. Вероятно, суровые зимы ускорили разрушение, – он потер руки и подышал на них. – А нельзя развести огонь посильнее?
      Дункан хмыкнул и открыл бутыль с вином.
      – Можно, если ты хочешь, чтобы вся Джасса узнала о нашем прибытии. Я боюсь, что даже и такой костер разводить опасно.
      Морган засмеялся.
      – Ну, хорошо. Я тоже не хочу, чтобы мне перерезали глотку как шпиону.
      Он наблюдал, как Дункан разлил вино в бокалы и бросил в каждый из них по докрасна раскаленному камешку. Камешки зашипели и окутались паром. Холодное вино моментально согрелось.
      Морган задумчиво сказал:
      – Я слышал, что жители Джассы теперь по-другому расправляются со шпионами, и особенно с Дерини.
      – Можешь мне не рассказывать, – сказал Дункан, вынимая камни из бокалов и подавая один бокал Моргану. – Пей, это остатки фианского вина.
      Морган уселся рядом с огнем и со вздохом отпил из бокала. Приятное тепло разлилось по всему телу.
      – Жаль, что в Джассе не пьют. Нет ничего лучше вина из Фианы, крепкого и горячего, особенно, если ты замерз и устал. И подумать только, несколько дней нам придется обходиться без него.
      – Ты думаешь, что нам придется так долго быть здесь? – усмехнулся Морган. – Ты считаешь, что эти святые джассанцы не узнают тебя прежде, чем ты доберешься до наших драгоценных архиепископов? – он откинулся назад, прислонившись к стене, и смаковал вино. – А ты знаешь, что в Джассе даже при причастии вместо вина используют пиво?
      – Это шутка?
      – Нет. Мне говорили люди, которым можно верить. Священное пиво, – он наклонился над огнем и попробовал мясо. – Ты готов есть?
      Через четверть часа они уже расстелили свои постели в наиболее сухом месте и приготовились спать.
      Дункан достал молитвенник, чтобы прочесть пару молитв при свете угасающего костра, Морган отстегнул меч и сел на корточки, вглядываясь в темноту.
      Ветер завывал в развалинах и его свист смешивался с шумом дождя. В этом шуме Морган различал скрежет подков их лошадей, когда те переступали с ноги на ногу.
      Где-то далеко дважды свистнула ночная птица и умолкла.
      Морган долго смотрел на угасающие угли, а затем резко встал и накинул на себя плащ.
      – Я немного прогуляюсь, – сказал он.
      – Что-нибудь случилось?
      Морган оглянулся и покачал головой.
      – Когда-то давно мы с Брионом проезжали в этих горах. Вот и все.
      Я внезапно вспомнил об этом.
      – Да, я понимаю.
      Натянув капюшон, Морган медленно пошел в темноту и дождь. Он думал о Брионе. Это место пробудило в нем воспоминания, и они вели его за собой.
      Неожиданно, он увидел, что стоит под разрушенным потолком старой часовни. Он осмотрелся удивленно, так как вовсе не предполагал заходить сюда.
      Когда-то это была большая часовня, и хотя теперь стены ее от пожаров или от времени разрушились, хотя от огромных цветных окон не осталось и следа, все же здесь ощущалась святость этого древнего строения. Даже безжалостные казни, которые вершились здесь над монахами Дерини, не смогли уничтожить спокойствие и умиротворенность этого места. Для Моргана эти развалины всегда были предметом почитания и поклонения.
      Он посмотрел туда, где когда-то стоял алтарь, и вздрогнул, представив темные пятна крови на его ступенях. Но бедные монахи Дерини, погибшие здесь, были мертвы уже двести лет, и эту кровь давно уже смыли бесчисленные дожди, которые обрушивались на эти святые места каждую осень и весну. Эти монахи, посвятившие жизнь святому Неоту, уже давно обрели вечный покой в загробном царстве. Во всяком случае, так утверждают земные мифы и легенды.
      Он повернулся и увидел дверь, за которой была лестница на часовую башню. Морган открыл дверь. Лестница была полуразрушена, но вполне годилась для того, чтобы подняться по ней. Он пошел наверх, осторожно нащупывая ногой ступени, сбрасывая вниз обломки, на которых мог поскользнуться.