– Я знаю Горони, – кивнул Дункан. – А к окончательному варианту письма ничего добавлено не было? – он постучал по пергаменту наманикюренным ногтем.
      Хью ответил ему:
      – Ничего. Я сделал окончательную копию с этого письма, – он показал на стол, – и они при мне подписали и запечатали его. Конечно, я не знаю, что они сказали Горони, когда я ушел. И понятия не имею, что они могли сказать ему раньше.
      – Ясно, – Дункан кивнул. – Есть что-нибудь еще, что мы должны знать?
      Хью опустил глаза. У него было еще одно послание.
      Но он слышал грубые слова Дункана как реакцию на первое письмо, и опасался, что теперь Дункан выругается покрепче.
      Хью начал осторожно подбирать слова:
      – Да, у меня есть еще кое-что, что вы должны знать, отец Дункан, – он замолчал в нерешительности. – И я не думал, что увижу вас здесь, но под мое перо сегодня попал еще один документ. И он уже касается вас лично.
      – Меня? – Дункан посмотрел на Келсона и Нигеля. – Продолжай, ты можешь говорить здесь свободно.
      Хью с трудом проглотил комок в горле и заговорил:
      – Отец Дункан, Корриган обвиняет вас. Он вызывает вас на церковный суд, возможно, завтра утром, чтобы отстранить от должности…
      – Что?
      Дункан встал, не в силах поверить тому, что услышал. Его лицо стало мертвенно бледным.
      Хью боялся поднять глаза. Он прошептал только:
      – Мне очень жаль, Дункан. Вероятно, архиепископ думает, что вы как-то ответственны за то, что произошло во время коронации.
      Он помолчал и посмотрел на Келсона:
      – Прошу прощения, сэр. Корриган дал мне этот черновик час назад и сказал, что письмо ему нужно как можно скорее. Я отдал его одному из моих писцов, а сам пошел прямо сюда, намереваясь отыскать вас после того, как сообщу Его Величеству обо всех делах.
      Наконец, он рискнул поднять глаза на Дункана:
      – Дункан, неужели вы замешаны в магии? – прошептал он.
      Дункан, как в трансе, пошел к камину. Глаза его расширились.
      – Обвиняюсь, – все еще не веря, прошептал он, не обращая внимания на вопрос Хью. – Меня вызывают на суд.
      Он посмотрел на Келсона.
      – Мой король, меня завтра здесь быть не должно. Это не потому, что я испугался, ты же знаешь. Но если Корриган возьмет меня сейчас под арест…
      Келсон кивнул.
      – Я понимаю. Что от меня нужно?
      Дункан подумал немного, посмотрел на Нигеля, а потом на Келсона.
      – Пошли меня к Аларику. Его все равно нужно предупредить об угрозе Интердикта, и я буду в безопасности при его дворе. А, может быть, мне удастся склонить епископа Толливера задержать введение Интердикта.
      – Я дам тебе дюжину моих лучших людей, – согласился Келсон. – Еще что-нибудь?
      Дункан покачал головой, пытаясь сформулировать план действий.
      – Хью, ты сказал, что Горони поедет по морю. Это путешествие займет три дня, а, может, меньше, если ветер будет сильным и они пойдут на всех парусах. Нигель, какова дорога в это время года между Ремутом и столицей Корвина?
      – Ужасная. Но ты можешь опередить Горони, если будешь почаще менять лошадей в пути. А к тому же ты едешь на юг, так что погода будет получше.
      Дункан пригладил свои короткие темные волосы и кивнул.
      – Хорошо. Я попытаюсь. Но, по крайней мере, я буду за пределами досягаемости Корригана, как только пересеку границу Корвина.
      Дункан помолчал, потом добавил, как бы раздумывая про себя:
      – Епископ Толливер когда-то был со мной в дружеских отношениях. Я сомневаюсь, что он арестует меня по одному слову Горони. А кроме того, Горони, может, и не будет знать об обвинениях против меня, даже если и прибудет туда раньше…
      – Ну, хорошо, пусть так и будет, – сказал Келсон, вставая.
      Затем он обратился к Хью:
      – Отец, я благодарю тебя за преданность и не останусь в долгу. Но, может, тебе небезопасно возвращаться во дворец архиепископа после того, как ты раскрыл нам их карты? Я могу предложить тебе свою защиту. Или, если хочешь, поезжай вместе с отцом Дунканом.
      Хью засмеялся:
      – Благодарю за беспокойство, сэр, но я уверен, что смогу служить вам лучше, если вернусь к своим обязанностям. Меня еще не уличили в предательстве и, может быть, я смогу вам еще что-нибудь сообщить в дальнейшем.
      – Отлично, – Келсон кивнул. – Удачи тебе, отец.
      – Благодарю, сэр, – Хью поклонился. – А вы, Дункан, – он пожал Дункану руку и постарался заглянуть ему в глаза, – будьте осторожны, мой друг. Я не знаю, в чем вы провинились, да и не желаю знать, но мои молитвы всегда будут с вами.
      Дункан похлопал его по плечу и кивнул. Затем Хью покинул покои короля.
      Как только за ним закрылась дверь, Дункан взял со стола пергамент и стал его складывать.
      Шелест пергамента был единственным звуком в комнате.
      Теперь, когда у него созрел план и он уже мог управлять своими чувствами, он снова стал спокойным и невозмутимым. Дункан взглянул на Келсона, пряча письмо в карман своей сутаны.
      Мальчик стоял у своего кресла, глядя невидящими глазами на дверь.
      Было ясно: он не замечал, что в комнате кроме него есть еще люди.
      Нигель, который сидел напротив Дункана, тоже погрузился в свои мысли.
      Дункан поднял свой кубок и осушил его. Он заметил погнутый край и понял, что сделал это в порыве ярости. Дункан поставил кубок на стол и посмотрел на Келсона.
      – Я хочу взять это письмо с собой, если у тебя нет возражений, мой король. Аларик наверняка захочет взглянуть на него.
      – Да, конечно, – ответил Келсон, придя в себя. – Дядя, ты позаботься об эскорте. И скажи Ричарду, что он тоже поедет. Отцу Дункану может понадобиться надежный человек.
      – Хорошо, Келсон.
      Кошачьим движением Нигель поднялся из-за стола и направился к двери, мимоходом похлопав Дункана по плечу.
      Когда дверь закрылась за ним, Келсон подошел к камину и, упершись лбом в сложенные руки, стал пристально смотреть в огонь.
      Дункан заложил руки за спину и рассматривал пол перед собой.
      Были некоторые вещи, которые они могли обсуждать только втроем: он, Аларик и Келсон, и Дункан почувствовал, что мальчик чем-то встревожен.
      Однако Дункана несколько обеспокоило, что Келсон воспринял события сегодняшнего вечера чересчур спокойно, но он не мог рисковать задерживаться здесь.
      Корриган мог приказать, чтобы ему вручили предписание уже сегодня. А к тому же, чем дольше он ждет, тем больше его опередит Горони со вторым письмом.
      Дункан кашлянул и увидел, что при этом звуке плечи Келсона вздрогнули.
      – Келсон, – сказал он, – мне пора.
      – Я знаю.
      – Ты не хочешь передать что-нибудь Моргану… какое-нибудь послание?
      – Нет, – голос мальчика был напряженным, звенящим. – Только скажи ему… Скажи ему…
      Он повернулся к Дункану. Лицо его было бледным, на нем было написано отчаяние.
      Дункан в тревоге подошел к Келсону, обнял за плечи, повернул к себе и взглянул в его расширившиеся испуганные глаза.
      Мальчик стоял весь сжавшийся, напряженный, пальцы стиснуты в кулаки, но не от негодования и ярости, а от страха. Его серые глаза, наполненные непрошенными слезами, не были глазами отважного юного короля, который в смертельной схватке победил и уничтожил зло, чтобы сохранить свой трон. Это были глаза ребенка, которого судьба слишком рано заставила стать взрослым и жить в этом суровом и безжалостном мире.
      Дункан понял это в одно мгновение и сочувственно посмотрел на мальчика. Несмотря на то что он был королем, он был все еще четырнадцатилетним мальчиком, и в данный момент очень испуганным.
      – Келсон?
      – Пожалуйста, будь осторожен, отец, – прошептал Келсон. Голос его дрожал, слезы были готовы вырваться из глаз.
      Повинуясь импульсу, Дункан привлек мальчика к себе, прижал его, почувствовав, как все его тело содрогается, и понял, что тот отдался очищающему и успокаивающему действию слез.
      Дункан погладил Келсона по голове и ощутил, что тот расслабился, что его рыдания стали тише. Священник еще крепче прижал мальчика к себе и начал говорить мягким задушевным голосом:
      – Давай поговорим, Келсон. Все это не так ужасно, если внимательно рассмотреть все обстоятельства.
      – Да, – всхлипнул Келсон, уткнувшись лицом в плечо Дункана.
      – Я не люблю противоречить королям, но, боюсь, что сейчас ты не прав, Келсон. Давай предположим, что случится самое худшее.
      – Х-хорошо.
      – Ну, отлично, тогда говори, о чем ты думаешь?
      Келсон немного отстранился от Дункана, посмотрел на него снизу вверх, затем вытер глаза, повернулся к камину. Его плечи все еще обнимала рука Дункана.
      – Что… – пробормотал он дрожащим голосом, – что случится, если тебя и Аларика арестуют, отец?
      – Хм-м, это зависит от того, кто и когда, – ответил уклончиво Дункан, пытаясь успокоить мальчика.
      – Предположим, Лорис.
      Дункан подумал:
      – Сначала я предстану перед духовным судом. Если они смогут что-то доказать, то они лишат меня сана, а, может, даже отлучат от церкви.
      – А если они обнаружат, что ты наполовину Дерини, они убьют тебя?
      – настаивал мальчик.
      Дункан задумчиво поднял брови.
      – Они не обрадуются, если раскроют мою тайну, – сказал он. – Я бы лучше согласился на отлучение, чем на это. Вот это первая причина, почему я не хочу, чтобы меня арестовали. Это будет ужасно.
      Келсон улыбнулся сквозь слезы:
      – Ужасно. Да. Я согласен. А ты можешь убить их, если это случится?
      – Скорее всего, нет, – ответил Дункан, – и это вторая причина, почему я не хочу попадать к ним в руки.
      – А Аларик?
      – Аларик? – Дункан пожал плечами. – Трудно сказать, Келсон. Кажется, Лорис просто хочет, чтобы Морган подчинился ему. Если Морган отречется от своего могущества и даст клятву никогда им не пользоваться, Лорис отменит Интердикт.
      – Аларик никогда так не поступит, – горячо воскликнул Келсон.
      – О, я в этом уверен, – согласился Дункан. – Тогда Интердикт обрушится на Корвин и мы будем втянуты как в политические, так и в религиозные столкновения.
      Келсон удивленно посмотрел на него.
      – Почему политические? Что случится?
      – Так как Аларик – основная причина Интердикта, поэтому все люди Корвина откажутся идти на летнюю кампанию под его знаменами. Таким образом, ты лишишься пятой части своей армии. Аларик будет отлучен, так же, как и я. Ну, а дальнейшее ты можешь представить и сам.
      – Я? Как?
      – Все очень просто. Так как я и Аларик будем преданы анафеме, то мы будем как прокаженные. Любой, кто осмелится с нами общаться, тоже подвергнется наказанию. Так что перед тобой будет альтернатива. Или ты подчинишься диктату архиепископов и отречешься от меня и Аларика, потеряв тем самым лучшего генерала перед самой войной. Или же ты пошлешь к дьяволу архиепископов и примешь Аларика – тогда Интердикту подвергнется весь Гвинед.
      – Они не посмеют.
      – О, они посмеют. Пока твое звание короля защищало тебя, Келсон.
      Но боюсь, что это скоро кончится. Твоя мать предвидела это.
      Келсон опустил голову, вспоминая то, что случилось неделю назад – как его мать, возможно случайно, описала все, что теперь произошло.
      – Но я не понимаю, почему ты хочешь уехать так далеко, – спорил Келсон. – Почему Святой Жиль? Ты же знаешь, что от него всего несколько часов езды до Истмарта. Там через несколько месяцев начнется война.
      Джехана спокойно продолжала собираться, выбирая платья из своего гардероба и передавая их своей девушке-служанке, а та складывала их в обитый кожей дорожный сундук.
      Она все еще носила траур по своему мужу, так как прошло всего четыре месяца со дня смерти Бриона. Голова ее была непокрыта и каштановые волосы красно-золотым каскадом струились по спине, схваченные у шеи одной-единственной золотой заколкой.
      Джехана повернулась к Келсону (Нигель предостерегающе нахмурился у нее за спиной), а затем вернулась к своему занятию.
      Ее движения были спокойны и бесстрастны.
      – Почему Святой Жиль? – переспросила она. – Потому что я жила там несколько месяцев много лет назад, еще до твоего рождения. Мне нужно уехать, если я хочу еще жить.
      – Есть же тысячи более безопасных мест, если ты уж решила уехать, – сказал Нигель, нервно комкая край своего голубого плаща. – У нас много других забот кроме как беспокоиться о том, что на монастырь могут напасть разбойники и похитить тебя – если не хуже.
      Джехана нахмурилась и покачала головой, глядя в глаза принцу.
      – Дорогой Нигель, брат, как ты не можешь понять? Мне нужно уехать. И я поеду в Жанлис Меер. Если я останусь здесь и буду знать, как Келсон в любой необходимый момент может прибегнуть к своему могуществу, я буду вынуждена использовать свое, чтобы остановить его.
      Она подумала и продолжала:
      – Я разумом понимаю, что мне нельзя мешать ему, если я хочу, чтобы он жил. Но сердце, душа, все говорит мне, что я не должна позволять ему пользоваться его могуществом ни при каких обстоятельствах. Это могущество святотатственно, оно – страшный грех, – она повернулась к Келсону. – Если я останусь, Келсон, я буду вынуждена уничтожить тебя.
      – Неужели ты сможешь сделать это, мать? – прошептал Келсон. – Неужели ты, Дерини, несмотря на то, что отреклась от своих предков, неужели ты можешь уничтожить своего сына, только за то, что он будет вынужден использовать свое могущество, которое ты же сама дала ему?
      Джехана вздрогнула, как будто ее ударили.
      Она отвернулась от Келсона, тяжело оперлась о стул, наклонив голову, как бы стараясь сдержать дрожь.
      – Келсон, – начала она слабым, почти детским голосом. – Неужели ты не видишь, может, я и Дерини, но я не чувствую себя Дерини. Я чувствую себя человеком, я мыслю как человек. Всю свою жизнь меня учили, что Дерини – это грех, зло, – она повернулась к Келсону. Глаза ее расширились, в них был страх. – А если те люди, которых я люблю – Дерини, используют могущество Дерини, запрещенное святой церковью, я этого не могу пережить, это разрывает меня на части. Неужели ты не видишь этого, Келсон? Я с ужасом жду того, что люди опять начнут гонения Дерини, как это уже было двести лет тому назад. Я не перенесу этого, если окажусь в самом центре событий.
      – Ты уже в самом центре, – сказал Нигель, – хочешь ты этого или нет. И если случится то, чего ты боишься, то ты все равно не сможешь остаться в стороне.
      – Я знаю, – прошептала она.
      – Тогда почему же Святой Жиль? – сердито продолжал Нигель. – Это ведь владения архиепископа Лориса. Или ты думаешь, что он поможет тебе разрешить твой душевный разлад? Ведь этот Лорис – самый яростный гонитель Дерини на севере. Он скоро начнет действовать, Джехана. Он не сможет забыть о том, что произошло на коронации. А когда Лорис начнет свой крестовый поход против Дерини, я сомневаюсь, что даже положение Келсона сможет защитить его.
      Они долго еще приводили разные доводы, но безуспешно.
      – Вам меня не переубедить, – упрямо сказала Джехана. – Я сегодня уезжаю в Жанлис Меер. Я поеду к сестрам в Святой Жиль и буду там молиться, чтобы меня наставили на истинный путь. Будет так, Нигель. И пока я не узнаю, кто же я, я не смогу никому принести пользу.
      – Ты мне нужна, мать, – сказал спокойно Келсон, глядя на нее нежным взглядом серых глаз. – Оставайся, пожалуйста.
      – Я не могу, – прошептала Джехана, подавив рыдание.
      – А если… если я прикажу как король? – звенящим голосом спросил Келсон. Жилы на его шее напряглись, так как он старался сдержать слезы. – Тогда ты останешься?
      Джехана застыла на мгновение, ее глаза подернулись дымкой боли.
      Затем она отвернулась, плечи ее вздрагивали.
      – Не спрашивай меня об этом, Келсон, – прошептала она. – Пожалуйста, не спрашивай и не заставляй отвечать.
      Келсон было двинулся к ней, намереваясь уговорить ее, но Нигель прижал палец к губам, призывая молчать, и покачал головой.
      Пригласив Келсона следовать за собой, он пошел к двери, открыл ее и ждал, пока Келсон неохотно выйдет из комнаты.
      Они вышли медленными тяжелыми шагами, и приглушенные рыдания, которые слышались в комнате, когда они закрывали дверь, долго звучали в ушах Келсона, пока они шли по длинному коридору.
      Келсон проглотил комок в горле и продолжал внимательно смотреть на огонь в камине.
      – Значит, ты считаешь, что архиепископ нападет и на меня?
      – Может, попозже. Пока что они решили не обращать внимания на то, что ты тоже Дерини. Но они не будут игнорировать этого, если ты пренебрежешь их Интердиктом.
      – Я могу уничтожить их! – прошептал Келсон. Его глаза сузились, кулаки сжались. Он вспомнил о своем могуществе.
      Дункан сказал:
      – Но ты этого не сделаешь. Потому что если ты используешь свое могущество против архиепископов, независимо от того, правы они или нет, то это будет последним доказательством того, что Дерини действительно хотят уничтожить Церковь и Государство и установить новую диктатуру Дерини. Тебе любыми способами следует избегать прямого столкновения, чтобы тебя не обвинили в этом.
      – Значит, Церковь загнала меня в тупик, в безвыходное положение?
      – Не Церковь, мой король.
      – Пусть так. Люди, которые ею управляют. Разве это не одно и то же?
      Дункан покачал головой.
      – Не совсем. Мы не с Церковью боремся, хотя на первый взгляд может показаться, что именно с ней. Мы боремся с идеологией, основной постулат которой: то, что необычно – грешно. Поэтому люди, родившиеся с необычными талантами и могуществом, грешны от рождения, независимо от того, для каких целей они используют свои силы. Мы боремся с идиотской точкой зрения, что человек ответственен за случайность своего рождения. И все это потому, что какие-то люди совершили ошибку более трехсот лет назад, назвав целую расу людей другим именем. И эта раса с тех пор проклята и страдает от несправедливости, одно поколение за другим. Вот с чем мы боремся, Келсон. Корриган, Лорис, даже Венсит из Торента – все они просто пешки в этой большой игре, цель которой – доказать: человек ценен тем, что он с помощью своих способностей делает в жизни – добро или зло, независимо от того, кто он. Разве это имеет значение?
      Келсон улыбнулся и опустил глаза.
      – Ты говоришь совсем как Аларик. Или отец. Он часто говорил со мной так.
      – Он бы гордился тобой, Келсон. Он был бы счастлив, если бы видел, каким ты стал. Если бы я имел сына… – он посмотрел на Келсона и их взгляды встретились. Затем Дункан ласково потрепал мальчика по плечу и подошел к столу.
      – Мне пора, мой принц. Мы с Алариком постараемся держать тебя в курсе всех наших успехов или неудач. А ты во всем доверься Нигелю. Советуйся с ним. И не запугивай архиепископов, пока мы с Алариком подготавливаем почву.
      – Не беспокойся, отец, – засмеялся Келсон. – Я не буду спешить. Я больше не боюсь.
      – Да, постарайся удерживать свой темперамент Халданов, – увещевающе произнес Дункан. – Через неделю увидимся в Кулди. Храни тебя Господь.
      – И тебя тоже, отец, – прошептал Келсон, когда священник исчез за дверью.

Глава 3