– Я не заметил, чтобы они носили мундиры или какие-то опознавательные знаки, но хорошо вооруженный отряд без штандарта или знамени заставляет меня думать о предательстве, – докладывал часом позже в зале, где предводитель Мак-Ардри и его наследник прервали свой завтрак с некоторыми членами своего клана, более крупный из наблюдателей. – Готов спорить, что это были меарские заговорщики.
      – Хм-м, заговорщики. Допустим, – проворчал старый Колей. – Но, Александр, почему меарские? У тебя есть доказательства?
      Александр покачал головой. – Никаких доказательств. Только ощущения. И кое-что еще. По меньшей мере один из высадившихся был священником. Перед тем как они уехали, он благословил сопровождавших. Зачем священнику тайно встречаться с ними?
      Дугал Мак-Ардри протер заспанные глаза и поглядел на своего отца. Старик явно плохо спал. В течение некоторого времени никто уже не ждал от больного предводителя какого-то фактического руководства, а этим утром Колей еле-еле мог следить за беседой – и понимал это. Когда отец и сын обменялись почти незаметными кивками, Дугал встал, залпом допив остатки своего утреннего эля.
      – Я думаю, что мы должны выяснять, кто это был, – сказал он, вытирая рукавом губы. – Так, говоришь, они направились к Каркашалю?
      – Да , если только они не повернули на восток у Колбейна, в чем я сомневаюсь.
      – Значит, мы тоже отправляемся в Каркашаль. Кабалл, сколько людей мы можем собрать вовремя, чтобы перехватить их?
      – Может, дюжину, – ответил кастелян его отца. – Я бы дал больше, но два патруля уже вышли, и многие отправились на зиму по домам. Сейчас плохое время года, парень.
      – Ты прав, но это нам не поможет. Придется отправляться с тем, что есть. – Дугал вздохнул. – Томас, Александр, я хочу, чтобы вы присоединились к нам, как и Сайард. Кабалл, займешься этим??
      – Да, Дугал.
      Когда люди отправились выполнять его распоряжения, оставив в зале только старого предводителя со своим наследником и волынщика клана с бардом Кинкельяном, Дугал снова повернулся к отцу. Взгляд старика был тревожным, и не только от физической боли, когда он схватил Дугала за руку.
      – Мне кажется, парень, что что-то не так. Мне это не нравится. Прошлый месяц священники и епископы собирались в Кулди. Что могло заставить еще одного тайно приехать сюда. И прибыть сюда морем, в это время года…
      Дугал кивнул, поджав губы, сбрасывая килт и льняную рубаху, и одевая кожаный костюм и легкий доспех, принесенные слугой.
      – Мне это тоже не нравится, Па. Если бы король знал об этом, он бы сказал мне. Это попахивает изменой. Но все равно у нас нет иного выбора, кроме как выяснить, что происходит.
      – Да, выбора у нас нет. Но… будь поосторожнее, парень. Клану нужен предводитель.
      Сжав руку старика, Дугал заставил себя улыбнуться.
      – Я не хочу больше слышать про это, Па. У клана есть предводитель, и будет еще много лет, если на то будет воля Господа. А кроме того, ты еще не закончил учить меня.
      Старик кивнул и улыбнулся, когда Дугал отошел, чтобы Сайард помог ему окончательно вооружиться, но оба знали, что слова Дугала были только словами. Дугал притворился, что он подтягивает застежки своего доспеха, пока Сайард одевал ему через плечо перевязь меча и застегивал на горле тяжелый плащ, подбитый мехом.
      Затем Дугал надел кольчужные перчатки и вышел из зала, подняв руку в окончательном прощании. Несколько минут спустя отряд Транши выехал из ворот замка, направляясь к Каркашалю.
      Два часа спустя Дугал и его отряд осадили своих косматых приграничных пони, перекрывая Каркашальский перевал – эта позиция не позволяла приближающимся чужеземцам узнать о присутствии отряда из Транши прежде чем они подойдут на десяток метров. Дугал держался в центре строя, слева от него был Сайард с его личным штандартом, а справа – Кабалл со знаменем Транши.. Шелк знамен казался кричаще ярким на фоне серого декабрьского неба.
      С наблюдательного пункта наверху пришел сигнал. Когда Дугал вынул свой меч из ножен и поднял его, ему ответил звук дюжины вынимаемых мечей. Он поправил обитый кожей щит на своей руке и подобрал уздечку своего пони. Когда первый из одетых в черное незнакомцев остановился, заметив поджидающий их отряд, Дугал подал своего пони немного вперед.
      – Именем короля, остановитесь и изложите свое дело! – сказал он, слегка опуская свой меч на левое плечо. – Вы нарушили границу земель Графа Транши.
      Но люди перед ними не были склонны вести переговоры. Как только Дугал понял это и повернул своего пони, чтобы занять свое место в строю, они пришпорили коней, переходя с рыси на галоп, прикрывая двух безоружных людей в середине своего отряда и вынимая мечи по мере своего приближения.
      Дугал подал своим людям команду рассеяться, веря, что быстрота его пони и знание местности позволят ему, по меньшей мере, сбежать. Однако, приближавшиеся не старались преследовать всех подряд. К удивлению и ужасу Дугала, люди во главе отряда направились прямо к нему, отбиваясь от его более легко вооруженных людей с ужасающими результатами.
      – Мак-Ардри, ко мне! – закричал он.
      Его люди попытались сплотиться. Сайард был отделен от него человеком на здоровом и мерзком гнедом жеребце, который лягался и пытался куснуть кого-нибудь, а отставший Томас, отчаянно пытался догнать и прикрыть его. Но незнакомцы походя сразили дозорного и направили своих лошадей на пони Дугала, сбивая того с ног. Дугал тяжело рухнул на землю. Он потерял свой шлем, но, когда он поднялся на ноги, в руке у него все еще оставался меч. Он неистово огляделся вокруг и понял, что он окружен врагами.
      Он отбросил свой щит. Схватив одного из нападавших за уздечку, он дернул и заставил коня упасть на колени, сбрасывая своего всадника наземь, пока он отражал удар мечом другого нападавшего.
      Но замеченная им эмблема Трурилла на плаще упавшего не позволила ему немедленно пойти на прорыв, и, секундой позже, копыто коня другого нападавшего ударило его в бедро с силой, достаточной, чтобы переломать ему кости. Когда он шумно вдохнул от боли, пытаясь не упасть, чтобы не быть затоптанным, другой всадник ударил его в грудь, сбивая дыхание и ломая ребра. Как в тумане, он узнал в напавшем на него трурилльского сержанта, которого он встретил всего две недели назад.
      – Гендон! – выдохнул он, ошеломленный.
      Отчаянно пытаясь вздохнуть и чувствуя себя преданным, он склонился в седле, но смог нанести лишь неверный, хотя и пустивший кровь, удар еще одному нападавшему, будучи раненным, он оказался слишком медлителен, чтобы избегнуть копыт еще одной лошади, удар которых сбросил его наземь, и не смог сопротивляться удару рукояткой меча по темечку, после которого сам барон Трурилльский схватил его за ворот кожаного доспеха и бросил его поперек седла. Сквозь туман боли, окутавший его, он пытался сопротивляться, но его пальцы, сжимавшие рукоять меча, разжались, меч упал на землю, а боль, казалось, росла с каждым биением сердца.
      – Отойдите или я убью мальчишку! – ревел схвативший его, рывком поднимая его перед собой и кладя свой меч поперек горла Дугала. – Вряд ли ваш предводитель поблагодарит вас за мертвого наследника! Клянусь, я убью его!
      У Дугала поплыло перед глазами, он почувствовал как горло его сжимается от горечи, а к вместе с болью накатилась тошнота. Казалось, что даже при простом вдохе в его груди разливается огонь, а его слабая попытка сопротивляться привела только к тому, что его сломанные ребра сильнее прижали к седлу. Смутно он слышал как стихают звуки сражения, и затем отчаянный голос затаившего дыхание Кабалла.
      – Именем Короля Келсона Гвинеддского, отдайте нам своего пленника, сэр! Вы напали на королевский отряд без причины.
      – Король-еретик! – закричал сердитый голос позади Дугала. – И у король-еретик лишился всех своих прав, призвав еретиков в союзники. Отойди в сторону и дай нам пройти, или мальчишка умрет!
      Дугал слабо попытался сопротивляться, несмотря на боль, возникшую из-за этого. Он не мог думать ясно, но инстинктивно ощущал, что этих людей надо остановить любой ценой, пусть даже ценой его собственной жизни.
      – Нет! – сумел крикнуть он. – Не дайте им…
      Но прежде чем он закончил, рукоятка меча снова врезалась ему в голову, и он почувствовал как мир вокруг него темнеет, а тело отказывается повиноваться. Он еще успел узнать боль, когда, услышав боевой клич отряда Мак-Ардри, пытавшегося выполнить его команду, захвативший подвинул его поперек седла и ударил рукой в латной перчатке по спине.
      Но тут сознание покинуло его, и он уже ничего не замечал.

      Кабалл Мак-Ардри и остатки отряда Дугала добрались обратно к стенам замка Транши только в сумерки. Они привезли с собой два мертвых тела, и никто из живых не вышел из боя невредимым. К седлу протестующего пони Дугала был привязан единственный пленник, которого они смогли захватить, да и то лишь потому, что он был слишком тяжело ранен, чтобы держаться в седле. Если бы они не надеялись, что смогут допросить его, Кабалл без лишних церемоний просто перерезал бы ему глотку.
      В течение всего медленного и болезненного пути от Каркашаля Кабалл, чувствуя себя опустошенным, раздумывал о том как он скажет старому Колею, что его сын захвачен в плен. В конце концов, он решил, что отсутствие Дугала скажет все само за себя. Он не смел встретиться со стариком глазами, когда он и пятеро оставшихся в живых опустились на колени перед креслом предводителя в большом зале замка. Колей напрягся, когда его слезящиеся глаза, взглянув на шестерых, стоявших перед ним на коленях, не обнаружили среди них Дугала.
      – Мы встретили их под Каркашалем, сэр, – негромко сказал Кабалл, пытаясь зажать пальцами, сквозь которые сочилась кровь, рану на правом плече. – Брайс Трурилльский вел их. Он стал изменником.
      – Что с моим сыном? – сумел выговорить Колей.
      – Пленен, – это было все, что смог прошептать Кабалл.
      Он хотел сказать Колею, что, по их мнению, Дугал еще жив, хоть и ранен, и что Кабалл собирается зажечь сигнальный костер, чтобы собрать весь клан и послать его в погоню – но известие уже нанесло последний удар по и без того хилому здоровью Колея. Не произнеся ни звука, старик схватился за сердце и обмяк в своем кресле, глаза его закатились. Через несколько секунд он умер на руках барда Кинкельяна, и его сородичи ничего не смогли поделать с этим.
      Онемев, не реагируя на происходящее и ослабев от ран, Кабалл нашел в себе силы, чтобы поднять тревогу и созвать в большой зал оставшихся членов клана – большей частью мальчиков и стариков, к которым присоединились несколько женщин, чтобы заняться ранеными. Когда все собрались, Кабалл, раздетый до пояса, чтобы можно было позаботиться о его собственных ранах, сел на табурет рядом с обмякшим телом бывшего предводителя, одной рукой вцепившись в край стола от боли. Будучи кастеляном и следующим наследником после Дугала, он был должен принять руководство кланом на себя до тех пор, пока они не узнают, что случилось с Дугалом. Он вздрогнул, пытаясь не обращать внимания на обеспокоенное ворчание барда, когда его жена и Кинкельян начали промывать его рану.
      – Наш предводитель теперь молодой Дугал, – сказал он собравшимся людям, – если он еще жив. Я не знаю, что с ним будут делать те, кто его схватил, но поскольку они не убили его, как угрожали поначалу, мы должны надеяться, что он все еще жив.
      – Мы должны идти за ним! – проревел один из солдат. – Если молодой Дугал еще жив, он должен быть спасен, а если он мертв, то отомщен!
      – Да, а где пленник? – спросил другой. – Прежде, чем мы отправимся в погоню за рыцарями-мятежниками, надо выяснить с кем мы имеем дело.
      – Сайард, приведи его, – приказал Кабалл, взмахом руки отослав тех, кто заботился о его ране, когда слуга с другим приграничником отправились выполнять его распоряжение.
      Лицо пленника было бледным как сыворотка, его правая рука была в лубке и привязана к груди, но он сумел остаться на ногах, когда его грубо проводили к помосту. Несмотря на то, что под черной мантией он был раздет до шерстяной фуфайки, штанов и сапог, на голове у него еще оставался заржавленный шишак. Он подавил стон, когда его пинком поставили на колени перед Кабаллом, но он только слегка оперся на свою здоровую руку.
      – На колени и обнажи голову перед победителями! – пролаял Сайард, сдергивая с пленника шишак и пригибая его голову к полу.
      Длинные волосы человека были подстрижены как у большинства солдат, но макушка была выбрита. Увидев тонзуру и оценив ее значение, Кабалл схватил пленника за волосу и рывком поднял ему голову, чтобы заглянуть в лицо, не обращая внимания на кровь, текущую из своей раненной руки.
      – Господи, да он священник, но пришел к нам с мечом! – выдохнул Кабалл. – Видите тонзуру! Как тебя зовут, поп? Кому ты служишь, что он посылает вооруженных попов на королевские земли?
      Человек только передернулся и закрыл глаза, когда Кабалл дернул его за волосы.
      – Говори, поп! У меня сегодня мало терпения.
      – Мне нечего сказать, – прошептал человек.
      – Не трать время на этот мусор, Кабалл! – прорычал один из членов клана. – Он предатель. И с ним надо обращаться как с предателем.
      – Да, Кабалл, повесь его.
      – Только троньте меня, и ваши земли попадут под Интердикт как только мой хозяин узнает о этом! – ответил пленник, вызывающе открыв свои голубые глаза. – Он отлучит всех вас от церкви. Я заявляю о своих духовных привилегиях и праве требовать церковного суда. У Вас нет полномочий судить меня.
      – Интердикт? – пробормотал один из солдат, некоторые перекрестились.
      Кабалл еще раз сильно дернул человека за волосы.
      – Поп, придержи язык! Твой хозяин-предатель не сможет спасти тебя здесь! Говори. Кто ты?
      На лице человека промелькнул ужас, но тем не менее он упрямо покачал головой.
      – Я не обязан отвечать вам.
      – Нет, но ты очень даже можешь захотеть, – ответил Кабалл, отвешивая человеку пинок, от которого тот растянулся на полу стонущей массой. – И кое-кому тебе придется ответить.
      Шатаясь, Кабалл отошел и прислонился к краю стола, и, позволив своей жене и Кинкельяну вернуться к их занятию, встретился взглядом с Сайардом.
      – Сайард О Рвейн, как приближенный нашего молодого помещика, я даю тебе поручение сообщить о происшедшем королю. Как говорили в старину, не жалей ни себя, ни коня чтобы как можно быстрее добраться до Ремута. Если короля там сейчас нет, подождешь там, поскольку он скоро прибудет.
      – Слушаюсь, Кабалл.
      – Что касается пленника, – улыбнулся он угрожающе, обратив свой взгляд на неповинующегося пленника, – то завтра ты под надлежащим конвоем отправишься в Ремут. Мы оставили тебе жизнь только для этого, поп. И знай, что король – кровный брат нашему молодому предводителю, и будет очень разгневан, если тому причинят вред. Так что тебе лучше помолиться, чтобы твой хозяин не поступил необдуманно. Уведите его.
      Когда пленника рывком подняли на ноги и, в сопровождении мрачного Сайарда, не слишком вежливо вывели из зала, Кабалл почти упал на край стола. Слуга, стоявший позади него, передал Кинкельяну раскаленную железку, конец которой был обернут тряпкой.
      – Девлин, зажги сигнальный костер, чтобы вызвать семерых вождей, – сказал Кабалл менестрелю клана, вышедшему вперед, услышав свое имя. – И пусть волынщики играют похоронную песнь, чтобы помочь Мак-Ардри на его пути в небеса. – Он замер, когда Девлин и кто-то еще подошли и схватили его, чтобы Кинкельяну возможность сделать свое дело.
      – И пусть женщины подготовят тело Мак-Ардри к его последнему отдыху, – продолжил он. – Пока мы не услышим иного, наш новый предводитель – молодой Дугал, и я буду руководить кланом только пока его…
      Шипение горячего железа, сжигающего плоть, оборвало его речь, и тело Кабалла выгнулось в судороге, хоть он не произнес не звука. Он провалился в милосердную бессознательность прежде, чем это произошло, и он не слышал как одинокий волынщик заиграл плачущую песнь о своем мертвом предводителе, и как запричитали женщины, собравшись вокруг тела, чтобы забрать его и унести.
      Однако, те, кто уезжал с новым предводителем, слышали это, как и Сайард О Рвейн, который, садясь на лошадь, чтобы отправиться в Ремут, изо всех сил надеялся, что похоронная песнь звучит только по старому предводителю и не имеет отношения к молодому.

      В течение нескольких дней Дугал Мак-Ардри воспринял бы поминальную песнь волынщика как вполне подходящую для него, хотя он упрямо отказывался умирать. Он помнил угрозы убить его, когда его захватили, но, в то же время, он чувствовал, что те, кто захватил его, считали его достаточно ценным заложником. Когда он пришел в сознание в первый раз, они перевязали ему голову, но не сделали ничего с его сломанными ребрами.
      Он опять вырубился, когда его поставили на ноги, чтобы усадить на отдельную лошадь, и в течение нескольких дней он то терял сознание, то снова приходил в него. Даже когда он приходил в себя, раскачиваясь в седле, голова его пульсировала от боли, а сломанные ребра, казалось, вспыхивали огнем с каждым вдохом или толчком. Иногда он терял сознание от одной только попытки сосредоточиться на окружающем мире.
      Поначалу потеря сознания было чем-то вроде везения, поскольку у него болело все тело. Он не мог упасть с лошади, потому что его ноги были привязаны к стременам и связаны под животом лошади, но всякий раз, когда он обмякал в седле, что случалось слишком часто, его и так уже разбитое тело повисало на веревках, что заставляло болеть измученные мускулы снова и снова.
      Но хуже всего дело обстояло с его головой. Как только во время нечастых привалов его ставили на ноги, он снова терял сознание. Вне зависимости от того, что он думал, это означало серьезное сотрясение мозга, и единственным лекарством от него мог быть только отдых. И, пока захватившие его продолжали продвигаться неизвестно куда, он знал, что должен просто терпеть.
      Так прошло несколько дней со дня его пленения – четыре, насколько он смог вычислить. Он узнал, кто были те люди, которых сопровождали захватившие его, но это радовало не больше чем его состояние. То, что печально известный Архиепископ Лорис сумел каким-то образом сбежать из своей окруженной морем тюрьмы, заставляло его холодеть. Он задавался вопросом, знал ли об этом Келсон. Он подозревал, что побег Лориса был как-то связан с проблемами в Меаре, о которых беспокоился Келсон, но он никак не мог совместить их вместе. Его голова снова начинала болеть, стоило ему только подумать об этом.
      Пока они ехали через вьюгу в тот, четвертый, день, его беспокоили голова и Лорис. Первая метель сезона обрушилась на них с первым проблеском утренней зари, и он дрожал от холода, несмотря на то, что его завернули еще в одну накидку. Пока они ехали через метель, он, измотанный, в полубреду, с запястьями, растертыми в кровь от езды с руками, связанными впереди, цеплялся пальцами за гриву своей лошади и пытался сконцентрироваться, чтобы оставаться в сознании. Когда скачка замедлилась, и он поднял голову, чтобы увидеть причину, он увидел, что они приближаются к призрачной черноте городских стен.
      Поначалу он думал, что это Кулди, потому что стражники носили мундиры отряда епископа Кулди. Но как только он подумал об этом, он понял, что это не может быть Кулди, потому что люди в Кулди были лояльны Келсону, и Лорис никогда бы не отправился туда. Они ехали на юго-запад. После некоторых раздумий, он решил, что это, наверное, Ратаркин.
      Казалось, они часами ехали по тихим улочкам, пока не оказались наконец в затемненном дворе, где его бесцеремонно стащили с лошади и то ли отнесли, то ли отволокли в грозно выглядящее каменное здание. Его поддерживали под руки, но ребра испытывали мучительную боль, а боль в голове была еще хуже. Когда его повели вниз по узкой полутемной лестнице, он потерял сознание.
      Следующее, о чем он узнал, было тепло огня рядом с ним и игра пламени на его веках. Он лежал, согнувшись, на левом боку, а его связанные руки частично прикрывали лицо. Под собой, помимо своего подбитого мехом плаща, он чувствовал шкуры. Где-то на заднем плане глухо гудели голоса, иногда он мог расслышать отдельные слова и фразы, прерываемые приглушенным звоном оружия и шорохом сбрасываемых плащей. Он почувствовал запах подогретого вина, но тут он услышал звук приближающихся шагов и притворился бессознательным. Осторожно приоткрыв глаза до щелочек, он увидел двух людей в церковном одеянии, входящих в комнату. В том, что был постарше, он признал Креоду, епископа Кулдского.
      – Ваше Преосвященство, – пробормотал Креода, сгибаясь, чтобы поцеловать кольцо Лориса. – Добро пожаловать в Ратаркин. Я хочу представить Вам отца Джудаеля Меарского, семья которого организовала Ваш побег.
      Как Креода отошел в сторону, молодой мужчина с седыми волосами вышел вперед, чтобы преданно склониться перед архиепископом-изменником, оставшись стоять на одном колене, когда он поднял свой взгляд и Лорис не выпустил его руку из своей.
      – Отец, – сказал Лорис, – я так понимаю, что именно Вас я должен благодарить за свое освобождение.
      По правде говоря, не меня, Ваше Преосвященство, – ответил Джудаель, преданно глядя на него. – Мой господин Креода посчитал, что будет лучше, если я не буду знать о причастности моего семейства к Вашему освобождению. Это было очень мудро. Когда генерал Морган на прошлой неделе допрашивал меня о покушении на Дункана Мак-Лейна, я смог честно сказать, что ничего не знаю. Говорят, что Дерини могут заставить человека говорить правду против его воли.
      – Дерини. Да. – Глаза Лориса зло вспыхнули. – Говорят, что на Пасху архиепископы-изменники собираются сделать Мак-Лейна епископом. Епископ-Дерини! Богохульство! Богохульство!
      – Согласен, Ваше Преосвященство – кротко пробормотал Джудаель.
      Его тон, казалось, напомнил Лорису где он находится, и, когда архиепископ снова посмотрел на Джудаеля, лицо его смягчилось, он улыбнулся и поднял Джудаеля на ноги.
      – А потом и других проклятых Дерини. Говорят, что ваша епархия досталась другому, сын мой. Вы по-прежнему собираетесь претендовать на нее?
      Джудаель выглядел несколько ошеломленным. – Я не уверен, что могу что-нибудь сказать по этому вопросу, Ваше Преосвященство. Я, конечно, хочу быть епископом, но Генри Истелин получил епархию от самого архиепископа Брейдена и короля. Как насчет него?
      – Как насчет него? – переспросил Лорис. – Примас Гвинедда – я, а не Брейден. Вы согласитесь принять титул, который не столь претенциозен как титул епископа Меары, что сместить этих предателей епископов, которые узурпировали мою и Вашу должности?
      Креода вопросительно наморщил лоб. – Какой титул Вы имеете в виду, Ваше Преосвященство?
      – Епископ Ратаркина, – сказал Лорис. – Поскольку Меара, которую Вы знаете сегодня, это не та Меара, которая будет, когда мы выполним нашу задачу. Мы возвратим Меаре ее исконные земли, когда я поймаю еретика-Дерини Мак-Лейна – он не сможет появиться на своих землях, пока я дышу – а Вы, Креода, станете Патриархом нового государства Меары, – закончил он многозначительно. – Вас это устроит?
      Креода зарделся от удовольствия. – Это будет повышением для всех нас, милорд. Конечно, меня это устроит. Мы присягнем законной королеве на троне Меары?
      – Возможно, королеве гораздо большего чем только Меары, – сказал Лорис негромко. – Зараза Дерини проникла не только в епископат.
      Креода побледнел. – Вы говорите о короле?
      – Он – Дерини, не так ли?
      Дугал, следивший за их беседой со все возрастающим ужасом, чуть не вскрикнул, осознав значение того, о чем они говорили. Ему пришлось собрать остаток сил, чтобы просто закрыть глаза и заставить свое тело не дрожать от ярости. Пока три священника продолжали в течение нескольких минут обсуждать мелкие детали налета на Ратаркин, Дугал лежал, оцепенев, и думал, что он может предпринять, чтобы остановить их. Сквозь их разговор, который он воспринимал как жужжание, вдруг раздался звон кубков, совсем рядом с ним, и он внезапно понял, что они смотрят на него.
      – Кто это? – спросил Джудаель.
      – Пленник, – сказал Лорис небрежно. – Лорд Трурилльский говорит, что он – Хозяин Транши, наследный предводитель клана Мак-Ардри. Вам будет нужна его поддержка, когда Транша воссоединится с Меарой.
      Дугал почувствовал, что его лицо поднимают вверх, а удар по ребрам заставил его застонать и он на несколько секунд потерял сознание.
      – …чтобы он засвидетельствовал посвящение Джудаеля, – сказал Креода, когда сознание вернулось к нему. – Он действительно тяжело ранен?
      – Брайс? – позвал Лорис.
      Барон Трурилльский оторвался от расстегивания своего доспеха и встал на колени, чтобы поднять Дугалу веко.
      – Ему ничем не хуже, чем было, Ваше Преосвященство, – сказал барон-предатель, прижимая кончики пальцев к горлу Дугала, чтобы нащупать пульс. – У него сломано несколько ребер, и мы ничего не могли поделать с этим по дороге, и, похоже, сотрясение мозга, но главная проблема, как Вы видите – переутомление. Он – крепкий парень, так что выздоровеет.
      – Ну, если он настолько крепок, то его лучше держать под охраной, не так ли? – сказал Креода. – Гендон, отнесите его в какую-нибудь камеру внизу и распорядитесь, чтобы кто-нибудь занялся им утром. Я не думаю, что у нас возникнут с ним проблемы. После этого можете заняться своими людьми. Ваше Преосвященство, если Вам и отцу Горони будет угодно проследовать за мной, я отведу вас в Ваши апартаменты, где вы будете избавлены от любопытных глаз, пока мы не будем готовы встретиться с епископом Истелином завтра утром. Я думаю, что Вам тоже надо отдохнуть.
      Нескольких часов будет достаточно, – сказал Лорис, когда они направились к выходу. – Я хочу немного подождать перед тем, как объяснить Истелину, что он выбрал неправильный путь. Может быть, мы сможем…
      От боли Дугал потерял нить речи Лориса, когда Гендон и один из трурилльских рыцарей подняли его и медленно повели к двери. Единственной мыслью, стучавшей у него в голове, пока он через затуманивающую разум боль пытался заставить свои ноги двигаться, было то, что Келсон должен узнать о том, что произошло здесь. Но он еще не знал, как он собирается это сделать.

      Келсон и его отряд прибыли в Ремут на следующее утро вместе с грозой, полузамерзшие, промокшие до нитки, несмотря на промасленные кожи и подбитые мехом плащи. Принц Найджел встретил их во дворе замка с обнаженной головой и, не замечая проливного дождя, быстро подхватил уздечку королевского коня. Плохие новости, которые он передал, заставили Келсона вздрогнуть.
      – Лорис? Не может быть.
      Несмотря на ливень, особо приближенные – Морган, Дункан, Кардиель и Арилан – услышали его слова. Молодой барон Джодрелл первым спрыгнул со своей лошади, пока остальные оставались в седлах, почти парализованные от шока. Его движение побудило к действию и остальных. Спрыгнув с коня, Келсон приказал своим приближенным следовать за ним и пошлепал вверх по лестнице к большому залу, кипя от гнева и отчаяния.
      – Я думаю, что Вам самому надо поговорить с гонцом, – сказал Найджел, передав пажу промокшие шлем и перчатки Келсона и стараясь не отставать от него.
      – Да, но вкратце перескажите мне что он сказал, чтобы я был готов.
      Он слушал молча, проходя через большой зал, одной рукой расстегивая свой мокрый плащ, а другой теребя пряжку ремня для меча. Морган подобрал плащ и меч, когда он уронил их, передавая из пажу в обмен на полотенце, которым Келсон вытер лицо и волосы, с которых текла вода. Найджел оставил короля и прочую компанию в маленькой задней комнатушке, а сам пошел за посыльным.