Эдмунд Лорис, бывший когда-то Архиепископом Валорета и Примасом Гвинедда, посмотрел на море через заляпанные солью окна башни, в которой он был заточен, и позволил себе легкую улыбку. Редкая радость была вызвана не тем, что ветер, задувавший в окно, стих, а тем, что в требнике, лежавшем у него под рукой, было спрятано письмо, весьма его обрадовавшее. Предложение было воистину королевским, даже принимая во внимание тот высокий сан, который он занимал перед своим падением.
      Тихонько вздохнув, Лорис нагнул голову и подвинул книгу, держа ее обеими руками, осторожно, чтобы это движение не привлекло внимания его тюремщиков, которые могли наблюдать за ним. Вот уже два года как его держали здесь. Вот уже два года его жизнь была ограничена стенами этой кельи, и только время от времени ему разрешалось участвовать в жизни остальной части монастыря: ежедневное посещение мессы и вечерни, всегда в сопровождении двух молчаливых спокойных монахов, и встречи с исповедником раз в месяц – это редко был тот же самый дважды подряд, и никогда тот же самый два месяца подряд. Если бы не один из братьев, приносивших ему еду, чью склонность к интригам Лорис обнаружил очень быстро, у него не было бы никакого контакта с внешним миром.
      Внешний мир – как он хотел оказаться там снова! Два года, проведенные им в монастыре Святого Иво были всего лишь продолжением того беспредела, который начался за год до этого, когда умер король Брион. В такой же как этот холодный ноябрьский день Брион Халдейн встретил свою гибель, убитый порожденной адом магией волшебницы-Дерини, неожиданно оставив своему сыну и наследнику, четырнадцатилетнему Келсону, дар запрещенных возможностей.
      При этом молодой Келсон не колеблясь принял это богомерзкое наследство и использовал его, чтобы уничтожить почти все, что Лорис считал святым, включая Церковь, противостоящую использованию волшебства в любой форме. И все это было сделано под маской его «Божественного права» управлять и его священной обязанности защищать свой народ – хотя, как король мог защищать свой народ, сотрудничая с силами зла, оставалось вне понимания Лориса. К концу следующего лета, с помощью еретиков-Дерини Моргана и Мак-Лейна, Келсон сумел обратить большинство дружественных епископов против Лориса. Только больной Корриган остался предан ему – и его преданное сердце не выдержало прежде чем Лорису было нанесено такое оскорбление. Мятежные епископы на самом деле верили, что они сделали большое добро, позволив Лорису пройти через так называемый «суд», бывший чистой пародией, изгнав его с должности и пожизненно сослав его.
      Все еще ожесточенный, но воодушевленный представившейся возможностью восстановить надлежащий порядок, бывший архиепископ слегка прижал край книги к губам и подумал о ее тайном содержании – сообщении от людей, имевших сходные причины для неприятия того, что делал новый король. Ветер, завывающий в черепице прибрежных башен монастыря святого Иво, пел о свободе моря, с которого он пришел, принося воздух, полный соли и криков чаек, кружащихся над аббатством постоянно, за исключением самых темных ночных часов, и впервые за время своего заточения Лорис позволил себе надеяться на скорое освобождение. В течение многих месяцев он боялся, что никогда не будет свободен прежде чем умрет.
      О, он не был настолько глуп, чтобы не понимать, что за все придется платить – но сейчас он мог позволить себе обещать все что угодно. Он мог бы осторожно и искусно играть в своих интересах на несколько сторон, и, может быть, стать в конце концов даже сильнее чем перед своим поражением. Тогда он бы сделал себя инструментом Божьего возмездия, сметя проклятых Дерини с лица земли раз и навсегда.
      Зараза Дерини была в самой крови короля – возможно во всей линии Халдейнов, а не только в Келсоне. Вначале, Лорис считал, что магия Келсона была унаследована им от его матери – этой бедной, затравленной женщины, которая теперь хранила строгое уединение в другом отдаленном аббатстве, молясь о спасении души ее сына-Дерини и своей собственной, и посвятившей свою жизнь покаянию за то зло, которое она выносила. Она признала перед всеми свою вину в том, что в торжественный день коронации Келсона, была готова пожертвовать своей жизнью и даже душой, чтобы защитить его от волшебницы, ответственной за смерть его отца.
      Но королева Джеана, хоть и имела волю, не смогла бороться с Келсоном; и в конце концов, молодой король был должен принять вызов, полагаясь только на собственные силы – потрясающие силы, как это выяснилось, вполне равные вызову, брошенному ему, но применение их было пугающим. Вместо признания того, что кровь матери-Дерини могла оказать свое воздействие, Келсон публично обратился к своему священному праву как источнику своих новоприобретенных способностей. Иного Лорис боялся даже в то время, поскольку он помнил истории относительно отца мальчика.
      На самом деле, чем больше Лорис думал об этом, а он имел вполне достаточно времени для этого в течение двух последних лет, тем более он убеждался, что не только Брион и неизвестные до сих пор предки-Дерини виноваты в том чем стал Келсон, но и Джеана. О полном масштабе заразы можно только догадываться. Конечно, Брион, а до него его отец, время от времени давали некоторым Дерини убежище при своем дворе. Ненавистные Морган и Мак-Лейн были всего лишь последними и наиболее очевидными из многих им подобных, причем последний был, ко всему прочему, священником, и обоим Лорис желал наихудшего, поскольку именно эти двое были наиболее ответственны за то положение, в котором он сейчас находился.
      Что касается Бриона, то кто сможет отрицать, что однажды король в одиночку встретил и убил в поединке волшебника-Дерини? Лорис, бывший тогда приходским священником, идущим на повышение, слышал об этом случае только из вторых и третьих рук, но после первого ликования из-за победы короля, он холодел от предположения, что противник Бриона, отец женщины, в конечном счете ответственной за его смерть, пал не только от меча Бриона, но от необычайных возможностей самого короля. В течение нескольких месяцев после этого завсегдатаи таверн, у которых развязывался язык от выпитого эля, жутким шепотом рассказывали о магии, дарованной королю молодым Морганом незадолго до того памятного боя, использовании устрашающих сил, которые, по словам Бриона, были добрыми и были унаследованы им как королем от его отца, но даже такие признания вызывали у Лориса подозрения в отношении короля. Будучи человеком, твердо и неукоснительно верующим, он не был настолько наивен, чтобы поверить в то, что чистота намерений и истинная вера – или Божья помощь помазанному королю – спасли Бриона, но пока Брион был жив, он держал свою предвзятость при себе.
      Теперь Лорис знал, что только сила, которой обладал сам Враг, могла принести Бриону победу в том неравном бою против такого противника. И если та сила была дана или просто высвобождена кем-то из проклятых Дерини, то ее источник был ясен: дьявольское наследство лет темного союза с безбожной расой. Унаследование зла и от Бриона, и от Джеаны делало их сына дважды проклятым. У Келсона не было возможности на спасение, и он должен быть устранен.
      Следуя той же логике, брат Бриона Найджел и его выводок не могли даже надеяться на спасение – даже будучи незапятнанны кровью Джеаны они, тем не менее, как и Келсон, принадлежали к королевскому роду Халдейнов, носящих в себе разновидность проклятых Дерини со времени Реставрации. Земля должна быть освобождена от этого зла, очищена от заразы зла – Дерини. К правлению Гвинеддом должна быть призвана новая королевская династия, а что может быть лучшим источником этой династии и кто может иметь более законные требования чем старая королевская линия Меары, человеческого по сути, один из основных членов которой сейчас предлагал помощь законному Примасу Гвинедда, при условии что этот Примас поддержит независимость Меары?
      Вздрогнув, Лорис положил требник за пазуху своей домотканой шерстяной рясы и поплотнее запахнул свою бедную одежду – он, который носил тонкое белье, шелк и меха до того, как его отстранили от должности! Два года скудной простой пищи Fratri Silentii уменьшили и без того аккуратную фигуру и заострили ястребиное лицо, но голод, мучавший Лориса сейчас не имел никакого отношения к аппетиту. Когда он прижал руку к оконному стеклу, его взгляд был притянут аметистовым перстнем на пальце – единственным напоминанием о его прежнем положении – и он снова и снова вспоминал содержание письма, которое сейчас лежало рядом с его сердцем.
      Меара больше не склонится перед королем-Дерини, – говорилось в письме, отражая его собственные мысли. – Если этот план будет встречен вами с одобрением, попросите исповеди у монаха по имени Джеробом, который должен появиться на моление в течение недели, и следуйте инструкциям. Пока не прибудете в Лаас…
      Лаас. Само название вызывало образ древней красоты. Он был столицей независимой Меры за сотню лет до того, как первый из Халдейнов прибыл в Гвинедд. Из Лааса суверенные принцы Меары управляли так же гордо как любой из Халдейнов, и, по любым меркам, никак не менее справедливо.
      Но у Джолиона, последнего меарского принца, была только дочь. Когда он умер, почти сто лет назад, его старшей, Ройсиане было всего двенадцать. Чтобы предотвратить растаскивание его земель жадными опекунами, регентами, и придворными, Джолион завещал свою корону и руку Ройсианы самому сильному из мужчин, которого он смог найти: Малкольму Халдейну, недавно коронованному королю Гвинедда, своему бывшему врагу, которого он уважал.
      Но последний поступок Джолиона не очень-то понравился настоящим меарцам; принц неплохо знал своих приближенных. Еще до первой брачной ночи Малкольма и его молодой невесты, недовольные меарские рыцари похитили обеих сестер-королев и объявили старшую, близнеца Ройсиану, суверенной принцессой Меары. Малкольм подавил зарождающееся восстание менее чем за месяц, схватив и повесив нескольких его главарей, но так и не смог найти похищенных принцесс, хотя потом он не раз сталкивался с их наследниками. Следующим летом он перенес столицу Меары из Лааса в более близкий Ратаркин, как для удобства управления, так и для уменьшения значимости Лааса, являвшегося символом бывшей независимости Меары, но древний город всегда оставался опорой старого королевского рода, в котором с каждым новым поколением росла ярость, стремительно исчезавшая всякий раз, когда в королевство направлялись экспедиции Халдейнов, чтобы подавить в зародыше начинавшиеся волнения – и казнить претендентов. Малкольм и его сын Донал скрупулезно проводили периодические «зачистки Меары,» как Донал назвал эти экспедиции, но за время правления короля Бриона такое действие было предпринято только однажды, вскоре после рождения его собственного сына. Такое действие, хоть и необходимое, было настолько неприятно ему лично, что он избегал даже думать о необходимости повторения таких кампаний.
      Теперь мягкость Бриона могла стоить его сыну трона. У нынешней претендентки на меарский трон не было причин любить Короля Келсона, поскольку она потеряла мужа и ребенка во время последнего похода Халдейнов на Меару. В Меаре даже ходили слухи что Брион безразлично наблюдал за тем как маленького принца насадили на меч – ложь, провозглашенная меарскими диссидентами, хотя на самом деле ребенок умер. Вскоре после этого самозваная Принцесса Кайтрина Меарская, потомок Королевы Ройсианы, взяла в мужья честолюбивого младшего брата одного из гвинеддских графов и исчезла в горах, чтобы поднять восстание и воспитать большее количество претендентов на трон, пока смерть Бриона не вывела их из убежища. Один из агентов Кайтрины вошел в контакт с Лорисом.
      Вздохнув, Лорис прижал нос к окну своей тюрьмы и наблюдал как с северо-запада к берегу ползет линия осеннего шторма, и думал о том, что многие расценят то, что он собирался сделать, как измену. Он так не считал. Это было средством для достижения цели. Если он что-то узнал за более чем полвека служения своей вере, так это, прежде всего, то что целостность Святой Матери Церкви зависит от временных союзов так же как от духовных. Его цели стояли гораздо выше преданности любому правителю, поскольку как епископ и священник он был обязан искоренять зло и разложение. Безусловно, источник такого разложения крылся в дьявольском семени, имя которому Дерини.
      Дерини должны быть изведены – до последнего из них. Прошло время мягкости, попыток спасти их души. Хотя разум Лориса отказывался думать о том, чтобы поднять руку на помазанного короля – Келсона, которого он сам короновал – мысль о непротивлении слуге Тьмы на троне просто ужасала его.
      Мальчик начал крутую игру, но кровь, в конце концов, всегда берет свое. Во имя спасения душ каждого в Гвинедде, деринийская ересь должна быть уничтожена, – и Эдмунд Лорис сделал бы все что угодно, чтобы приблизить это.

      Епископ Меарский был мертв. В более спокойные временах, этот факт вряд ли мог вызвать что-то большее чем академический интерес со стороны Герцога Аларика Моргана, поскольку его герцогство Корвин лежало далеко на другой стороне Гвинедда, за пределами влияния любого из меарских прелатов. Епископами там были те, чей уход стал бы личной потерей Моргана, но Карстен Меарский не был одним из них.
      Не то чтобы Морган считал Карстена врагом. Напротив, даже при том, что старый епископ принадлежал к совсем другому поколению, вырос в те времена, когда страх перед магией заставлял более высокопоставленных людей сходить с ума от ненависти к корвинскому герцогу-Дерини, Карстен никогда не показывал открытой враждебности, выказываемой некоторыми. Когда, во время досрочного возведения Келсона Халдейна на трон Гвинедда, стало очевидным, что молодой король так или иначе унаследовал магические способности, которые Церковь годами осуждала как еретические – способности, которые Келсон намеревался использовать для защиты его королевства – Карстен, тихо удалился в свою епархию в Меаре, вместо того чтобы выбирать между архиепископом-фанатиком, врагом Дерини, и его более умеренными собратьями, которые поддержали короля-Дерини несмотря на сомнительный статус его души. Королевская партия, в конце концов, победила, и свергнутые Архиепископ Лорис все еще томился в заточении в Аббатстве Святого Иво, высоко в прибрежных скалах к северу от Кэрбери. Сам Морган полагал приговор чересчур снисходительным по сравнения с тем вредом, какой Лорис нанес своим ядом отношениям между людьми и Дерини, но такова была рекомендация преемника Лориса, ученого Брейдена Грекотского, и было активно поддержано большинством других епископов Гвинедда.
      В консистории, созванной в Кулди для выборов преемника старого Карстена, как видел Морган, наблюдавший за нижним залом, такого большинства не было. Неожиданная вакансия в Меаре вызвала к жизни старые споры об условиях. Насколько Морган мог припомнить, меарские сепаратисты всегда агитировали за прелата, рожденного в Меаре, и всегда безрезультатно в течение правления по меньшей мере трех королей-Халдейнов. Это был первый раз, когда молодой Келсон сталкивался с вечно продолжающимся спором, но явно не последний, поскольку меньше чем две недели назад королю исполнилось всего семнадцать. Сейчас он выступал перед собравшимися епископами в нижнем зале, указывая на факторы, которые он хотел, чтобы они приняли во внимание при рассмотрении кандидатов.
      Подавляя кашель, Морган подвинулся вперед на жестком каменном сидении в галерее для слушателей и отодвинул тяжелую портьеру, чтобы поглядеть вниз. Под этим углом он мог видеть только спину Келсона, холодного и официального, одетого в длинную алую мантию, но Коналл, старший сын Принца Найджела и второй наследник трона после своего отца, был хорошо виден, стоя справа от Келсона, и выглядел очень скучающим. Епископы казались достаточно внимательными, но лица многих из них, сидевших на скамейках, поставленных вдоль стен, выражали ярость. Морган смог узнать некоторых из основных кандидатов на вакантное место епископа Меарского.
      – Посему Мы желаем заверить вас, что Корона не будет каким-либо ненадлежащим способом вмешиваться в ваш выбор, – сказал король, – но Мы предписываем вам хорошенько рассмотреть кандидатов, которые предстанут перед вами в ближайшие дни. Имя выбранного вами лица в конечном счете мало касается Нас лично, но мир в Меаре имеет большое значение. Именно поэтому Мы провели некоторое время в этом году, посещая наши меарские земли. Мы признаем, что основной функцией епископа является обеспечение духовного руководства, но Мы были бы предельно наивны, если бы Мы не признавали также ту власть, которой облекается лицо, назначаемое на такой пост, хотя бы и временно. Все вы хорошо знакомы с тем, какой вес имеет ваше мнение в Наших мирских делах.
      Он продолжал, но Морган со скучающим вздохом отпустил портьеру и сложил руки на ограде, позволяя себе немного расслабиться, положив голову на руки и закрыв глаза.
      Они и раньше проходили через это. Морган не участвовал в королевской поездке, занятый собственными делами в Корвине, но он присоединился к королю, как только стало известно о смерти старого Карстена. В его первую ночь после возвращения в королевскую свиту Архиепископ Кардиель рассказал ему о политических течениях и возможных преемниках, в то время как Келсон только слушал, а Дункан иногда добавлял свои собственные наблюдения. Дункан был сейчас там, внизу, рядом с Кардиелем, спокойный и внимательный, в своем черном церковном одеянии – будучи в тридцать один год слишком молодым даже для того, чтобы служить в качестве секретаря епископа, не говоря уж о начинающем епископе, хотя еще целых пять лет назад он показал себя достаточно обещающим, чтобы быть назначенным тогдашним исповедником Принца Келсона и получил право именоваться «монсиньор».
      Не то, чтобы Дункан мог бы стать преемником Карстена – хотя многие могли бы бояться этого, если бы знали о предстоящем изменении его состояния. К счастью, большинство не знали. Епископы, конечно, знали. Кардиель решил сделать Дункана своим помощником еще до смерти Карстена, и сделал его посвящение в епископы одним из первых пунктов повестки дня собрания, созванного несколькими днями ранее.
      Публично об этом еще не объявлялось, частично из-за того что церковный статус Дункана и так обещал усложнить предстоящие обсуждения, частично потому, что Кардиель хотел задержать его официальное посвящение до Пасхи. Самого присутствия Дункана на собрании в качестве секретаря слушаний, было достаточно, чтобы заставить напрячься меарское духовенство и привлечь внимание остальных.
      Беспокойство меарцев было вызвано не тем фактом, что Дункан, как и Морган, был Дерини, хотя поначалу этот вопрос составил для него некоторые проблемы, и, несомненно, будет приниматься во внимание и в дальнейшем. Уже почти два столетия никому из тех, о ком было известно, что они Дерини, не разрешалось рукоположение в церковный сан. Открытие факта, что Дункан – Дерини и был им, когда стал священником, вызвал у многих священников множество панических предположений о количестве других Дерини, тайно бывших священниками, и о количестве загубленных ими душ тех, кого они наставляли, и о количестве Дерини среди нынешнего духовенства. Никто не мог сказать насколько могла бы распространиться деринийская ересь, если бы Дерини могли бы незримо общаться с добрыми христианами. Сама мысль об этом не один раз могла бы довести людей вроде Эдмунда Лориса до удара.
      К счастью, в конечном счете возобладала логика людей, мыслящих более трезво чем Лорис. Будучи физически защищены королем-полуДерини, Дункана и Морган сумели убедить большинство духовенства, что, по меньшей мере, они лично не соответствуют изображению Дерини как сосредоточия зла как это было в течение долгого времени, поскольку приверженцы Зла не стали бы подвергать себя таким опасностям, чтобы спасти своего короля и его королевство от других представителей своей расы.
      Но, в то время как Морган мог быстро вернуться в состояние, в котором он пребывал до смерти Бриона – известный и иногда пугающий тем, чем он был, но тем не менее уважаемый, хотя бы и из-за угрозы, которую он из себя представлял – ситуация с Дунканом требовала более деликатного решения. После того как он и Морган заключил мир с епископами, деринийский священник потратил несколько мучительных идей, пытаясь привести свою совесть в соответствие с запретом, наложенном на Дерини в отношении принятия священнического сана. Он снова начал действовать как священник только после победы Келсона на полях под Ллиндрутом.
      К счастью, за пределами консистории, мало кто знал, что Дункан – Дерини и за пределами круга посвященных Дункан мог подтвердить что угодно, при условии избежания им публичных свидетельств использования магии, невзирая на слухи и домыслы, о которых шептались. Большинству он не был известен как Дерини, но его знали как помощника Дерини – в первую очередь, Моргана и короля. Арилан, назначенный теперь епископом Дхасским, тоже был Дерини, но из всех епископов об этом знал только Кардиель, и еще несколько человек из числа тех, кто не имел епископского ранга, поскольку два года назад, во время столкновения с Венцитом на Ллиндрутских Лугах ни Арилан, ни Дункан не проявили своих способностей Дерини. Морган не доверял Арилану полностью, но, в то же время, признавал, что именно Арилан и Кардиель вызвали осторожное принятие Дерини духовенством Гвинедда. Разумеется, без их поддержки Дункан не мог и надеяться на избрание епископом.
      Недоверие меарцев Дункану практически полностью было вызвано церковным саном Дункана, поскольку после смерти его отца, не имевшего других наследников, Дункан получил титулы герцога Кассанского и графа Кирнийского – титулы, которые когда-то принадлежали Древней Меаре. Для меарских сепаратистов, создающих основу для возрождения Меары, кассанский герцог, лояльный гвинеддской короне, был просто политическим раздражителем у северной границы Меары, за которым надо присматривать и с которым надо работать, как присматривали и работали с отцом Дункана; но если этот герцог оказывается еще и высокопоставленным священником, а место единственного епископа Меары становится вакантным, положение сильно осложняется. Кассанский герцог-роялист, ставший вдобавок еще и епископом Меары, получил бы слишком большую власть, как духовную так и светскую, над двумя обширными областями.
      Действительно, назначение Дункана в любую епархию рассматривался бы в Меаре с подозрением; поскольку даже если он сам мог не иметь никаких устремлений к тому, чтобы занять пост в Меаре, его пожелания, основанные на политике, могли бы оказать большое влияние на выбор человека, который был бы назначен епископом Меары. Поэтому монсиньор Герцог Кассанский представлял собой угрозу, несмотря на то, что казался невинно выглядящим секретарем-священником, тихонько сидящим возле Архиепископа Ремутского.
      Снова подавив кашель, Морган снова поглядел вниз, на зал консистории, где Келсон заканчивал свою речь, затем медленно оглядел себя, размышляя над усилиями, потраченными за последние два года на то, чтобы сделать его имидж менее устрашающим. Ушло в прошлое мрачное черное одеяние, в котором Морган появлялся, будучи тенью Бриона и его доверенным лицом. Кардиель честно сказал ему, что такая манера только укрепляет сохраняющееся у многих людей понятие о Дерини как об исчадии ада.
      – Зачем одеваться как Искуситель? – требовательно говорил Кардиель. – Своими действиями Вы достаточно доказали, что служите Свету, а не Тьме. Зачем, ведь с вашими светлыми волосами и благородными чертами лица, Вы как будто сошли с потолка моей часовни: один из посыльных Бога – может быть, даже сам Михаил-архангел!
      И Лорд Ратольд, его гардеробщик в Короте, спрашивал его о его образе как герцога не менее безжалостно.
      – Вы должны подумать о ваших людях, Ваша Светлость! – упрямо твердил Ратольд. – Вы одеваетесь как простой солдат, когда едете куда-то. Никто не хочет думать, что служит обедневшему хозяину – или позволить другим так думать! Это вопрос гордости!
      Так что, когда не было необходимости оставаться незримым, черная кожа откладывалась в сторону и ее заменяло цветное одеяние. Поначалу это был плащ темно-винного цвета, уступка его рангу Королевского Защитника – он так и не смог заставить себя принять любимый Келсоном малиновый цвет – но носимый поверх одежды приглушенного, консервативного серого цвета, с небольшими украшениями. Затем последовал темно-синий цвет, временами зеленый с золотом и даже разноцветье, правда не яркие оттенки, а скорее насыщенные цвета драгоценных камней. В конце концов, он даже научился любить их.
      Сегодня его сквайр выбрал для него зеленые оттенки: отороченный чернобуркой сине-зеленый плащ, накинутый на шерстяную мантию чуть более светлого оттенка, доходившей ему до пят, с разрезами спереди и сзади, чтобы не мешать ехать верхом. Края и манжеты были усеяны множеством его корвинских грифонов, обрамленных золотом, у горла плащ был скреплен серебряной округлой брошью, которая когда-то принадлежала его матери.
      Как всегда, под своим нарядом он носил тонкую и гибкую кольчугу, которая могла отразить любое оружие, кроме разве что удара кинжалом. Но если раньше металл открыто мерцал на запястьях и горле, больше в знак воинственности, чем для защиты от нападения, то теперь кольчуга была скрыта под шелковой туникой, а от тела кольчугу отделяла тонкая мягкая шерсть. Ножны меча на его левом бедре, украшенные оправленными в серебро кассанскими топазами размером с ноготь – подарок Дункана на день рождения, который случился двумя месяцами раньше – благородно поблескивали, хотя лезвие в этих ножнах было, как обычно, готово к применению.
      Лезвие покороче было спрятано за отворотом его правого сапога, и его рукоятка всегда была у него под рукой, а на левом предплечье, под кольчугой, были привязана ножны с тонким стилетом. На шее у него была надета позолоченная цепь капитан-генерала, подаренная ему Келсоном на рождественском приеме во дворце; на каждом звене цепи были выгравированы львы Халдейнов и корвинские грифоны, хватающие друг друга за хвосты. Старый Морган не понял бы этой шутки.
      Он вздохнул и пошевелился, а звук кольчуги, звякнувшей о каменную балюстраду, заставил его вспомнить о том, где он находится. Пока Морган мечтал, голос Келсона в зале внизу сменился на другой, и бросив быстрый взгляд между портьерами Морган убедился, что теперь выступал архиепископ Брейден. За мгновение до того как задвижка двери поднялась Морган ощутил приближение короля, как если бы он заглянул своим разумом наружу. Он уже поднимался, чтобы склонить голову в легком поклоне, когда вошел Келсон.
      – Да, пытаться застать Вас врасплох бессмысленно, – отметил мальчик, слабо улыбаясь. – Кажется, Вы всегда знаете, что это я. Как я выглядел?
      Морган пожал плечами и снова улыбнулся.
      – Та часть, которую я слышал, была прекрасна, мой принц. Я должен признать, что к концу я отвлекся. Мы так часто говорили об этом в Дрогере.
      – Я знаю. Я почти что наскучил сам себе. – Келсон задумчиво усмехнулся, подвигаясь, чтобы посмотреть через портьеры как это сделал Морган. – Однако, это надо было сказать.
      – Да.
      То, как король спокойно стоял и слушал, еще раз напомнило Моргану об изменениях, произошедших за последние три года. За время, прошедшее с того дня. Когда Морган приехал, чтобы помочь четырнадцатилетнему мальчику сохранить трон, Келсон вырос больше чем на ладонь. Этот мальчик теперь стал мужчиной, пока еще ниже ростом чем Морган, но явно переросший своего отца, хотя и не настолько возмужавший. Келсон перерос Бриона не только по росту. Он уже сейчас узнал о своих магических способностях больше чем когда-либо знал Брион, и еще больше узнал о человеческих привычках.
      В то же время глаза оставались прежними – серые глаза Халдейнов, которые могли проникнуть сквозь любые увертки и прочитать душу человека даже без усиления возможностей этого человека магией Халдейнов. Шелковистые черные волосы тоже были брионовскими, хотя прическа Келсона была гораздо длиннее, чем когда-либо носил его отец – волосы были коротко подстрижены на лбу, а по бокам почти касались плеч. Золотой обруч, удерживал прическу в порядке спереди, а волосы на затылке, в том месте, где они соприкасались с высоким стоячим воротником его официальной придворной одежды, были взъерошены. Келсон пригладил волосы и, озорно улыбаясь, поглядел на Моргана, когда тот опустил портьеру на место.
      – Я собираюсь сделать кое-что, что, как мне кажется, Вам не понравится, – сказал он, сбрасывая свою тяжелую мантию. – Вы сильно рассердитесь, если я уеду и оставлю Вас здесь на несколько дней, чтобы присмотреть за епископами?
      Принимая вежливое выражение лица и позу слуги, Морган схватил одежду Келсона прежде, чем она соскользнула на пол и отложил ее в сторону, подхватывая алый плащ, подбитый мехом, который был на короле раньше.
      – Я не буду отрицать, что выслушивание споров кучи епископов друг с другом относится к числу наименее любимых мною занятий, а также что мне бы хотелось, чтобы Вы не уезжали слишком далеко, когда мы так близко от Меары, – сказал он спокойно. – С другой стороны, у Вас обычно есть серьезные причины делать то, что Вы собираетесь делать. Куда именно Вы собираетесь отправиться?
      Прежде чем накинуть плащ, который протягивал Морган, король, все еще улыбаясь, опустил обруч, чтобы потереть лоб, на котором была видна полоска от давления. При этом длинная прядь волос зацепилась за огромный рубин, сверкавший в мочке его правого уха, и Келсон, снова одевая обруч, потряс головой, чтобы освободить ее.
      – Морган, вы начинаете говорить как настоящий придворный, – сказал он, поправляя плащ на своих плечах и застегивая его, в то время как Морган вытаскивал его волосы из-под мехового воротника. – Мне надо ехать в Трурилл. Я собирался поехать туда летом, но этому, как Вы знаете, помешала смерть Карстена. Думается, для меня это последняя возможность проехаться до того как начнутся дожди.
      – Почему в Трурилл? – спросил Морган. – У Вас есть причины подозревать какие-то неприятности оттуда?
      – Нет. Но если дела в Меаре пойдут хуже чем сейчас, я хотел бы быть уверенным в моих приграничных баронах. Брайс Трурилльский говорит, что он предан мне – они все так делают, когда я близко, а они так далеко от Ремута – но через несколько недель, он будет вне моей досягаемости до весны.
      Морган поморщился, его отвращение к заданию, которое Келсон оставлял ему, уступало место беспокойству о безопасности короля.
      – Вы уверены, что это не просто повод, чтобы избавиться от тягостной обязанности? – пробормотал он. – Я спешу напомнить Вам, что войска, которые пришли с нами из Ремута, не приучены к тропам Приграничья. Здесь воюют совсем по-другому. Если Брайс не лоялен…
      – Если он не лоялен мне, я должен знать об этом, – оборвал его Келсон. – Я беру дункановского Джодрелла как проводника. Он знаком с местностью. – Он замолчал, чтобы усмехнуться. – И, само собой, это повод избавиться от тягостной обязанности. Вы не думаете ли Вы, что я настолько глуп, чтобы отправиться в Приграничье без Вас, если бы я действительно считал, что на Брайса нельзя рассчитывать? Вы научили меня не только этому.
      – Хотел бы я так думать, – ответил Морган, немного успокоившись. – Я надеюсь, что вы действительно настолько хорошо разбираетесь в людях как думаете. Я встречался с этим Брайсом. Он чертовски хитер.
      – Настолько хитер, что сможет лгать мне и избежать неприятностей?
      – Вряд ли. Но он может не говорить всей правды. Полуправда иногда может быть опаснее лжи и Правдочтение не так уж сильно против этого.
      Келсон пожал плечами. – Это правда. Но я полагаю, что знаю достаточно, чтобы задать правильные вопросы.
      Морган ничего не сказал, но он думал, что иногда Келсон действительно знал что он делал. Мальчик испытал гораздо больше чем многие другие его сверстники, и был очень зрелым для своего возраста. Господи, он мог не пережить последние три года, если бы он не был настолько зрелым, но иногда он расценивал свою зрелость как данность и переоценивал свои силы. Со временем возраст и опыт сгладят это, но пока король иногда заставлял Моргана поволноваться.
      Однако, Морган подумал, что вряд ли Келсона ждут большие неприятности, когда он так близко от Кулди, а местные бароны знают, что королевский Защитник недалеко и ждет скорого возвращения короля. Неоперившимся юнцам нужно всегда позволять пробовать их крылья, даже если эти попытки иногда заставляют их наставников седеть раньше времени. Морган был рад, что его волосы и так светлые, так что Келсон никогда не узнает о том, какое беспокойство он иногда вызывал.
      – Вы на самом деле не волнуетесь? – спросил Келсон после нескольких мгновений молчания Моргана, видимо, чувствуя его эмоции. – Вряд ли что-то случится. Эван готов на все, чтобы попасть на несколько дней в горы – мне кажется, что он ненавидит пребывание при дворе даже больше чем Вы – и, кроме того, я собираюсь взять с собой Коналла. Может, немного работы дозорным придаст ему терпения. Аларик, это визит вежливости, и все. Я хочу увидеть, что делает Брайс, когда он не ожидает, что я наблюдаю за ним.
      – Делайте, как хотите, – пробормотал Морган. – Вы все равно поступите так. И я не думаю, что волнуюсь.
      Келсон усмехнулся детской улыбкой, которая совсем не соответствовала его королевскому одеянию.
      – Я думаю, что Вы волнуетесь. Я беспокоюсь, когда Вы не волнуетесь. И день, в который Вы перестанете волноваться, будет днем когда я начну беспокоиться. – Он слегка коснулся плеча Моргана.
      – Просто держите наших своенравных епископов в форме, Аларик. Я вернусь через несколько дней.

      К следующему полудню Келсон начинал задаваться вопросом, правильное ли решение он принял. Он ожидал, что погода останется хорошей, по крайней мере, еще неделю, но по мере того как он и его отряд – две дюжины рыцарей и солдат в сопровождении оруженосцев и слуг – продвигались вдоль реки на запад, к Труриллу воздух становился все более душным. Незадолго до полудня с неба началась надоедливая морось, вымачивающая людей, оружие и снаряжение. Коналл, который ехал рядом со своим венценосным кузеном, просто изнылся, жалуясь на погоду, когда они ненадолго остановились чтобы перекусить, но, что было гораздо более важно, ворчание солдат было, в основном, добродушным. Когда они тронулись дольше, дорога оставалась хорошей, дождь просто прибил пыль. Во второй половине дня они въехали в редкий лес, и морось сменилась редкими каплями, задерживаясь на деревьях.
      Звук боя они услышали задолго до того как увидели. Сначала они услышали пронзительное ржание раненных лошадей, заставившее их коней вставать на дыбы и храпеть в ожидании. Когда до них дошли крики и звон стали, Герцог Эван приказал остановиться и выслал вперед двух разведчиков посмотреть, что происходит. Келсон, который болтал с несколькими молодыми рыцарями в середине колонны, немедленно помчался в голову отряда, смущенно поправляя свой доспех.
      – Джодрелл, Вы ожидали что-нибудь подобное? – негромко позвал король, натягивая поводья рядом с их проводником.
      Молодой кирнийский барон только покачал головой, сосредоточенно прислушиваясь. Через несколько минут, увидев, что разведчики не возвращаются, Келсон молча подал знак Сайру де Трейхему снять водонепроницаемый чехол с боевого штандарта Халдейнов.
      – Чего мы ждем, Эван? – забеспокоился Коналл, привстав на стременах, чтобы всмотреться в лесную тьму. – Если там какие-то беспорядки, то мы должны постараться остановить их!
      Старый Эван, сидящий на своей лошади впереди обоих Халдейнов, посмотрел в их сторону, опустил забрало, сверкнув глазами через прорези шлема, и положил руку в латной перчатке на рукоятку своего меча. Его густая рыжая борода, вылезшая из-под шлема, явно уже давно не знала ни ножниц, ни бритвы.
      – Это их проблемы, а не наши, Ваша Высочество, если, конечно, мы не собираемся влезть во что-то прежде, чем разберемся что происходит. А теперь тихо, мне надо прислушаться.
      Тишину нарушали только отдаленные звуки боя и шум, производимый лошадями Халдейнов, звяканьем уздечек, скрипом кожи да позваниванием кольчуг прислушивающихся рыцарей. Келсон обвел взглядом две дюжины конных рыцарей позади себя, одевающих шлемы и поднимающих щиты, затем перевел взгляд обратно на Эвана.
      – Что Вы думаете? – прошептал он.
      Эван медленно покачал головой. – Пока ничего, Сир. Мы находимся на границе земель Трурилла, а, Джодрелл? Значит, одна из сторон происходящего – Трурилл.
      Приграничный барон кивнул. – Да, Ваша Светлость, хотя Бог его знает, кто их противники. Я бы на Вашем месте подождал возвращения Макейра и Робара.
      – Я так и собираюсь сделать.
      – Но, не можем ли мы… – начал Коналл.
      – Нет, не можем, – пробормотал Келсон, предупреждающе посмотрев на Коналла, когда тот повернулся, чтобы принять от оруженосца свой щит. – Джодрелл, пожалуйста, проверьте людей.
      Коналл снова начал возражать, когда Джодрелл взял его лошадь под уздцы, отвел ее в сторону и тихонько направил в сторону остального отряда, но еще один тяжелый взгляд Келсона заставил его замолчать. Принц, который был всего на несколько месяцев моложе Келсона, участвовал в кампании в Кардосе два года назад, но ему еще надо было учиться стратегии и искусству командовать. Это было общей бедой, а не виной Коналла, что законы Гвинедда устанавливали возрастом совершеннолетия четырнадцать лет, хотя на самом деле, очень немногие из мальчиков, объявленных совершеннолетними, могли действовать как взрослые в течение нескольких лет после формального совершеннолетия.
      Рыцарские обычаи, в отличие от закона, признавали это, не позволяя, за редким исключением, посвящать в рыцари тех, кому не исполнилось восемнадцати. Даже Келсон, который, как король, мог сделать такое исключение сам для себя, отказался от посвящения в рыцари до тех пор, пока не отметит свой восемнадцатый день рождения. Если Коналл в наступающем году получит достаточный опыт, его посвящение может быть ускорено на несколько месяцев, чтобы совпасть по времени с посвящением Келсона, но пока он оставался в подчиненном положении оруженосца, хотя и королевского.
      Сейчас это мало успокаивало Келсона, учитывая неопытность Коналла и возможные опасности приближающейся стычки. Он пытался вспомнить предупреждения Моргана о различиях в стилях боя и задавался вопросом, был ли герцог-Дерини известен как предсказатель будущего. В приграничных стычках преимущество получали быстрые отряды легкой конницы с легким вооружением, а не отряды с тяжелым вооружением, к которому привык Коналл и каковым был вооружен отряд Келсона. Если на поле боя места для маневра будет меньше чем есть у них сейчас, то отряд Келсона окажется в невыгодном положении, несмотря на превосходство в числе и вооружении.
      Однако, Келсон подумал, что его неиспытанному пока кузену можно позволить почувствовать себя исполнителем важной роли, держа его, тем не менее, в относительной безопасности и под хорошим присмотром. Поправляя шлем и затягивая его завязки, он осторожно посмотрел на нетерпеливого Коналла, а затем кивнул на Трейхема. В то же мгновение Коналл поспешил поставить своего коня между Келсоном и Трейхемом, и потянулся за королевским штандартом; сжав зубы и торжествуя, он сжал рукой в латной перчатке отполированное древко.
      – Без геройства. – предупредил его Келсон.
      – Не беспокойся.
      Малиновый флаг был почти не виден на темно-зеленом фоне окружавшего их леса, но золотой лев Халдейнов сверкнул и, казалось, ожил, когда Коналл взмахнул знаменем и упер древко в свое стремя. Улыбка принца оказалось заразительной, и Эван с Трейхемом, как и Келсон, улыбнулись в ответ, когда услышали приближающийся стук копыт. Когда возвращающийся разведчик выскочил из-за деревьев и плавно остановил своего коня, Келсон подумал о таящихся впереди опасностях, но не почувствовал ничего, кроме людских тел.
      – Вооруженные люди в форме, сир – легкая конница, похоже, банда, – сообщил человек. – Около двадцати человек, но все легковооруженные.
      – Что за форма?
      – Трурилл, Сир. Два меча в косом кресте поверх третьего на бледном, все на вертикальном синем поле.
      Келсон поглядел на Эвана, который утвердительно кивнул. – Это, должно быть, парни Брайса. У нас есть место для маневра, сынок?
      – По меньшей мере столько же как и здесь, Ваше Превосходительство. Там большая поляна. Робар остался наблюдать, чтобы они не переместились куда-нибудь, пока мы не появимся.
      – Отлично. – Келсон вытащил меч и оглянулся на свой отряд, ожидающий приказа.. – Джентльмены, думаю, что пришла пора заявить о нашем присутствии. Если мы можем обойтись без кровопролития, тем лучше. Трейхем, я хочу, чтобы Вы держались по другую сторону Коналла. Джодрелл, Вы идете справа от меня. Эван, разворачивайте отряд к атаке.
      Сделав несколько сигналов рукой, Эван отдал необходимые распоряжения. Как обычно, Келсона поразила их эффективность и совершенство, выработанные за более чем тридцать лет службы. Звон сбруи и мокрый, хлюпающий звук, издаваемый копытами лошадей на покрытой мхом лесной дороге, на время заглушили звуки сражения, когда рыцари рассыпались веером как на параде; Эван и один из старших рыцарей взяли на себя командование флангами. Келсон с мечом наготове повел отряд рысью вперед, он и его эскорт составляли середину строя, расходившегося полумесяцем, чтобы окружить и нападавших, и обороняющихся. Впереди, за деревьями, показались первые признаки сражения.
      – Именем короля, сдавайтесь! – услышал Келсон крик Эвана, когда королевские рыцари внезапно возникали перед сражающимися. – Именем Келсона Гвинеддского, прекратите!

      Когда Келсон и его отряд выскочили на поляну, его первым впечатлением было, что происходящее больше похоже на уличную драку, а не на бой. В то время как большинство трурилльских солдат было вооружено мечами и короткими копьями, предпочитаемыми пограничниками, вооружение их противников, казалось, ограничено дубинами, кольями, да несколькими кинжалами. Трурилльские солдаты при этом не производили впечатление злоупотребляющих своим преимуществом. Когда кольцо сжалось вокруг дерущихся, Келсон увидел как один из трурилльцев схватил своего противника за плед и сдернул его с его пони, ударив его при этом рукояткой меча по затылку, несмотря на то, что с такой же легкостью мог бы убить его. Несколько человек с обеих сторон лежали на земле, неподвижно или слегка постанывая, но никто из них не казался серьезно раненным.
      Мундиры и кожаные доспехи трурилльцев беспорядочно перемешались с клетчатым одеянием жителей Приграничья; потерявшие седоков пони и испуганные горные овцы, неизвестно как сюда попавшие, создавали дополнительные опасности для тех немногих, кто продолжал драться пешим. Ржание пони и блеяние обезумевших овец смешались с ворчанием и криками дерущихся.
      Стычка быстро кончилась. С криками «Халдейн!» королевские рыцари ловко направляли своих коней между пони дерущихся, отсекая их друг от друга; тех, кто пытался продолжать биться, били плашмя мечами или наезжали на их коней, не разбирая кто с чьей стороны. Келсон и его свита оставались в резерве, но их помощь так и не понадобилась. Единственное «действие» отряда Келсона заключалось в прыжке его лошади, когда одна их овец проскочила у нее между ног.
      Вскоре бандиты начали бросать оружие и поднимать руки, сдаваясь. Крича, трурилльские солдаты сгрудились, чтобы окружить их. Когда отряд Келсона отошел и занял позицию по периметру поляны, окружая как пленников, так и их захватчиков, трурилльские солдаты начали приказывать своим пленникам спешиться и стали вязать их. Эван, осмотрев свою команду в поисках постраждавших и не нашедший таковых, направил своего коня к Келсону и отсалютовал поднятой рукой в латной перчатке.
      – Неплохо позабавились, Сир, – сказал он негромко, кивая на жителей Приграничья. – Эй, Вы, сержант! – сказал он громче. – Ко мне, быстро!
      Услышав команду, один из старших и лучше вооруженных трурилльцев обернулся и медленно подъехал к королевской свите, поглядывая на штандарт Халдейнов почти с подозрением. Остановившись перед ними, он небрежно отсалютовал им мечом, поглядев вначале на Келсона и Коналла, а затем переведя взгляд на Эвана.
      – Добро пожаловать, сэр, – сказал человек, убирая свой меч в ножны. – Судя по Вашему пледу, я думаю, что вы горец. Вы, часом, не Клейборн?
      Но прежде чем Эван смог ответить, человек еще раз мельком посмотрел на Келсона и Коналла. – Милорды, я также благодарю вас за помощь. Мы редко видим Халдейнов так далеко на западе.
      – И, несомненно, хотите видеть еще меньше. – угрюмо подумал Келсон, тоже убирая меч в ножны и снимая шлем.
      Он подумал, что не стоит раздражаться из-за того, что человек его не узнал. Келсон сомневался, что за последние несколько лет хоть один Халдейн заезжал так далеко в западное Приграничье, если не считать его краткий набег в Кулди два года назад, чтобы присутствовать на злополучной свадьбе Кевина Мак-Лейна и сестры Моргана Бронвин. Его путешествие прошедшим летом ограничилось, в основном, Меарой и равнинными Кирни и Кассаном. А когда в Приграничье были люди, вообще не признававшие титулы равнинной знати, как можно ожидать от простого сержанта, что он узнает короля в лицо?
      – Я Келсон, – сказал он терпеливо, снимая со своих влажных черных волос покрытый пятнами пота шлем и передавая его оруженосцу. – Кажется, что присутствие данного представителя Халдейнов оказалось своевременным. А Вы кто?
      Человек склонил голову в холодном официальном уважении.
      – Гендон, мой Король, вассал барона Трурилльского.
      Келсон ответил ему таким же холодным безразличным кивком, который был адресован ему, затем тыльной стороной кольчужной перчатки отбросил назад пряди влажных волос, упавшие ему на лицо, и посмотрел на пленников, охраняемых людьми Гендона.
      – Эй, Гендон? – сказал он спокойно. – Скажите, мастер Гендон, что произошло? На самом деле, я не уверен, что Вам вообще была нужна помощь. Они не были хорошо вооружены.
      – Они вне закона, мой господин, – в ответе звучало удивление, как будто все и так было ясно. – Они совершают набеги через границу и угоняют скот, а иногда даже женщин и детей.
      – Да?
      – Ну, мы стараемся не допускать этого, милорд, – несколько виновато продолжал Гендон. – Барон, как положено, регулярно высылает патрули, но человек с полудюжиной овец запросто может скрыться в этих холмах, оставаясь незамеченным. Молодой барин Мак-Ардри говорит, что Транша тоже страдает от этой напасти.
      – Под молодым помещиком Вы имеете в виду Дугала, сына предводителя? – спросил Келсон, в котором внезапно проснулся личный интерес.
      Гендон в удивлении поднял бровь. – Вы знаете молодого Дугала, милорд?
      – Можно и так сказать, – с улыбкой ответил Келсон. – Я не видели его в последнее время?
      – В последнее время? Да каждый божий день.
      Но когда Гендон показал в сторону своих людей и изогнулся в седле, чтобы посмотреть в их сторону, явно ошеломленный тем, что этот король с равнины явно знал об отношениях между горцами, Келсон уже заметил того, о ком он спрашивал: худого всадника, накрытого серо-черно-желтым пледом, который только частично скрывал доспех из грубой коричневой кожи. Он разговаривал с одним из трурилльцев, стоя одной ногой на земле и поставив другую в стремя, и подзывал знаками кого-то еще. Кольчужный шлем закрывал волосы, которые могли бы помочь опознать его несмотря на доспехи, но и без этого Келсону была хорошо знакома косматая горная лошадка всадника, покрытая коричневыми и белыми пятнами, хотя все эти приметы были слишком общими, чтобы заметить их в пылу битвы – несомненно, Келсон не заметил всадника раньше именно из-за этого.
      Будущий предводитель клана Мак-Ардри почувствовал взгляд короля в то же мгновение, когда Келсон заметил его. Ему было достаточно одного взгляда на всадников под королевским штандартом, чтобы бросить все и, широко улыбаясь, галопом поскакать к королю.
      – Дугал Мак-Ардри, черт побери, что это? – закричал Келсон, показывая на приближающегося коня и тоже широко улыбаясь. – Клянусь, лошадь не может выглядеть так странно!
      Молодой Мак-Ардри натянул поводья и почти выскочил из седла, стаскивая кольчужный шлем со своих светло-бронзовых волос и опускаясь перед королевским конем на колени.
      – Ну, вообще-то это та скотина, которая несколько раз сбросила Вашу Светлость, когда Вы пытались ее объездить! – ответил Дугал. Его меч висел на перевязи на его левом плече, так чтобы его можно было вытащить с левой стороны, но сейчас он наполовину вытащил его правой рукой и, сияя гордостью, отсалютовал рукояткой.
      – Добро пожаловать на границу, мой Король! Мы так давно не виделись.
      – Да, и я, между прочим, прикажу тебя выдрать, если ты немедленно не встанешь с колен! – радостно сказал Келсон, подавая Дугалу знак подняться. – Я был тебе братом, пока не стал королем. Коналл, погляди как он вырос! Эван, Вы помните моего сводного брата?
      – Да, Сир – и озорство, с которым оба из вас имели обыкновение терроризировать мою школу пажей! Рад видеть Вас, Мастер Дугал.
      – И я Вас, Ваша Светлость.
      Когда Дугал вложил меч в ножны и встал, а Келсон спрыгнул со своего рослого Р'Кассанского жеребца, Коналл, поджав губы, кивнул в ответ на легкий поклон Дугала в его сторону; они с ранних лет недолюбливали друг друга. Будучи почти таким же рослым как Келсон, молодой приграничный лорд выглядел едва ли старше чем когда он оставил двор четыре годами назад, веснушки, разбрызганные по его носу и щекам, только усиливали восприятие его как ребенка. Его большие квадратные резцы сверкали белым, а на лице выделялось пятнышко рыжеватых усов на верхней губе, как у подростка. Но глаза, которые встретили Келсона, больше не были глазами ребенка.
      Двое молодых людей крепко обнялись, хлопая друг друга по спине, потом разошлись, чтобы рассмотреть друг друга повнимательнее. Келсон не стал сопротивляться, когда Дугал, прежде чем снова посмотреть на него, взял его руку и прижался губами к тыльной стороне его латной перчатки..
      – Как ты, Дугал?» – пробормотал он.
      – Теперь, когда Вы, мой принц, здесь – неплохо, – ответил Дугал с придворным акцентом, которому он обучился много лет назад.. – Здесь, на западе, мы слышали кое-какие истории, но… – Он пожал плечами и широко улыбнулся. – Ладно, я, честно говоря, не думал увидеть Вашу Светлость до того дня, когда я прибуду ко двору, чтобы подтвердить свой графский титул. Приграничье и горы никогда не были любимым местом королей-Халдейнов.
      – Этот Халдейн любит жителей Приграничья, – сказал Келсон, воспоминая с любовью пожилого отца Дугала, кто явил Дугала двору, когда ему было семь, а Келсону девять. – И слава Богу, для того, чтобы мы в конце концов встретились, не потребовалась смерть твоего отца. Как поживает старый Колей?
      – Настолько хорошо, насколько можно надеяться, ответил Дугал, слегка подавленный. – Правда, со дня твоей коронации он никуда не ездит. Я провел последние три года, ухаживая за ним и учась ремеслу стража границы. Я теперь не думаю, что мое ученичество может продлиться долго.
      – Похоже, его здоровье ухудшилось. Мне жаль, Дугал, – пробормотал Келсон. Но прежде чем он продолжил, Гендон, трурилльский сержант, кашлянул.
      – Прошу прощения, Ваше Величество, но у молодого Мак-Ардри есть свои обязанности. Дугал, там раненые.
      – Да, сержант, я позабочусь о них. – Дугал слегка поклонился Келсону в знак извинения. – Прошу прощения, Сир.
      – Конечно. Мои люди помогут.
      Большинство ран было легкими – небольшие порезы и ушибы, обычные для любой грубой и беспорядочной схватки, но у нескольких человек – и трурилльцев, и пленников – обнаружились более серьезные ранения. Один человек был мертв, несмотря на очевидную сдержанность, проявленную всеми участниками схватки. Келсон приказал своему полевому врачу и оруженосцам помочь местным, а когда стало ясно, что Гендон не собирается тем же вечером вернуться в Трурилл, дал распоряжение разбить лагерь. Коналлу было поручено наблюдать за тем, как сработаются отряды Эвана и Гендона.
      Келсон, сопровождаемый только Джодреллом, сам прошелся по создаваемому трурилльскому лагерю, мало говоря, но с интересом наблюдая за происходящим. Вспомнив о том, что Дугал упомянул «истории», которые дошли до запада за последние три года, он задался вопросом насколько предвзятым, в конце концов, может оказаться мнение горцев о нем. В глазах людей вроде них уже того, что Келсон был Халдейн, было достаточно, чтобы относиться к нему с подозрением. Насколько более подозрительны они стали из-за рассказов о том, что он владеет магией?
      Но когда он пробовал поболтать с некоторыми из них, он почувствовал, что их молчаливость имела такое же отношение к его рангу или равнинному происхождению, как и к тому, что он частично был Дерини. Они были вполне почтительны, на свой, приграничный грубый, манер, но они говорили не больше того, о чем их спрашивали, и ни о чем не рассказывали сами.
      Пленники тоже ни о чем не рассказывали, но это вряд ли могло удивить кого бы то ни было. Вся информация, которая была добыта, иногда под принуждением, не выходила за рамки местных интересов. Пока некоторых из них допрашивали, Келсон применял к ним свои способности к Правдочтению, но выставление напоказ его способностей Дерини. Казалось, не имело никакого смысла, раз допрашивающие получали те же самые ответы, что и он сам. Дистанция, разделявшая его с этими людьми, имела мало общего с магией, а вот одиночество он начал ощущать по-настоящему. В конце концов, он обнаружил, что наблюдает за Дугалом, стоя у того за спиной, и подал Джодреллу знак молчать.
      Дугал стоял на коленях рядом с наиболее серьезно раненным из его людей. Оруженосец Келсона Джатам помогал ему, не замечая присутствия короля. Его сброшенный плед лежал позади него, поверх пледа лежал меч и перевязь, и Келсон мог видеть, что он для большей свободы действий расстегнул свои доспехи, когда он склонился, чтобы выполнять свои обязанности врача.
      Пациентом Дугала был крепкий парень-горец, вряд ли старше его самого, но вполовину крупнее, страдающий от рубленой раны от запястья до локтя, которая, скорее всего, сделает его бесполезным как фехтовальщика, если вообще удастся сохранить его руку. Его вторая мускулистая рука была прижата к глазам, бородатое лицо под ней побледнело. Когда оруженосец промыл рану, а Дугал ослабил жгут, наложенный чуть выше, из раны хлынула яркая кровь. Даже с того места, где он стоял, Келсон увидел, что мышцы разрублены, как, наверное, и артерии.
      – Черт! – чуть слышно пробормотал Дугал, снова затягивая жгут и бормоча извинения, когда его пациент от боли с шумом втянул воздух. Ни он, ни его помощник, ни пациент, казалось, не заметили присутствия Келсона, когда Дугал поднял иглу, за которой тянулась нить кетгута.
      – Берти, теперь ты должен не двигаться, если хочешь, чтобы мы сохранили тебе руку, – сказал Дугал, его придворный акцент сменился говором горцев, когда он положил окровавленную руку поудобнее и передвинул державшую ее руку Джатама. – Держи его как можно крепче, парень.
      Когда Берти подпер раненную руку здоровой, а Джатам прижал ее у запястья и у бицепса, Келсон тронул оруженосца за плечо, а когда тот, вздрогнув, от неожиданности посмотрел вверх, Келсон кивнул. Дугал моргнул, когда он внезапно увидел короля рядом с собой.
      – Почему бы Вам не позволить мне заняться этим, Джатам? – сказал Келсон мальчику, улыбнувшись и знаком приказывая ему отодвинуться. – Он немного крупноват, чтобы Вы могли его удержать. Идите с бароном Джодреллом.
      Когда Джодрелл и мальчик отошли, Келсон опустился на колени напротив Дугала и ополоснул свои руки в стоящем рядом с головой раненого тазу с чистой водой, позволив себе слегка улыбнуться, когда Дугал посмотрел на него в изумлении.
      – Я стал чувствовать себя бесполезным, – объяснил Келсон. – Кроме того, похоже, что молодой Берти, лежащий здесь, тяжелее вас обоих. Привет, Берти, – добавил он, когда их пациент открыл глаза и подозрительно покосился на них.
      – Ладно, – усмехнулся Дугал, переходя от говора горцев к придворному диалекту. – Я никогда не слышал, чтобы Вы были полевым хирургом.
      – Про тебя я тоже такого не слышал, – возразил Келсон. – Я подозреваю, что за последние годы мы оба кое-чему научились. Что мне надо делать?
      Дугал попытался усмехнуться. – Тогда держите его руку неподвижно… вот здесь, – сказал он, снова укладывая раненную руку, и кладя руку Келсона на нужное место, в то время как его пациент продолжил глазеть на Келсона.
      – К сожалению, – продолжил Дугал, – у меня не было времени, чтобы научиться полевой хирургии так, как мне хотелось бы. Мне просто жаль беднягу Берти. И только из-за того, что я могу лечить лошадей, он верит, что я могу помочь ему, так ведь, Берти? – добавил он, снова переходя на приграничный диалект.
      – Вы только посмотрите, кого молодой Мак-Ардри сравнивает с лошадью, – добродушно ответил Берти, но, когда Дугал прикоснулся к ране, он зашипел сквозь зубы и рефлекторно дернулся.
      Быстрыми движениями Дугал помог Келсону зафиксировать руку и снова попытался начать зашивать рану, легко переходя от придворного диалекта на говор горцев и обратно, но лицо его оставалось напряженным:
      – Берти Мак-Ардри, ты, может быть, и силен как лошадь, по крайне мере, запахами, если не мышцами, – напыщенно сказал он, – но если ты хочешь, чтобы у тебя было что-нибудь кроме набитого сеном рукава, ты должен лежать неподвижно! Келсон, Вы должны не давать ему двигаться, иначе от Вас немного пользы. Я не смогу остановить кровотечение, если он будет дергаться.
      Келсон старался изо всех сил, вспоминая старый дух товарищества, который объединял его и Дугала, когда они были мальчишками и который сохранился до сих пор, хотя они и стали мужчинами.. Но когда Дугал снова прикоснулся к ране, Берти застонал и снова дернулся. Келсон оглянулся и, внезапно решившись, положил свою окровавленную руку на лоб раненого, активизируя свои способности Дерини.
      – Спи, Берти, – прошептал он, проводя рукой по глазам человека и чувствуя как расслабляется напряженное тело. – Спи и не помни ничего из этого, когда проснешься. Никакой боли. Просто спи.
      Рука Дугала дрогнула и остановилась на половине стежка, поскольку он почувствовал изменение состояния своего пациента, но когда он посмотрел на Келсона, его взгляд выказывал только удивление, но не страх, проявления которого король так привык ожидать за последние годы. Через несколько секунд Дугал вернулся к своей задаче, работая теперь быстрее, со слабой улыбкой на губах.
      – Вы в самом деле кое-чему научились за четыре года, не так ли, Сир? – тихонько спросил он, завязав последний из внутренних швов и перерезал кетгут рядом с узлом.
      – Ты не произносил мой титул, когда мы были мальчиками, Дугал, и я бы хотел чтобы в будущем было бы так же, по меньшей мере, когда мы не на людях – пробормотал Келсон.– И я должен сказать, что ты тоже кое-чему научился.
      Дугал пожал плечами и стал вставлять в свою иглу ярко-зеленый шелк. – Ты, наверное, помнишь, что я всегда умел обращаться с животными. После того, как умер Майкл, и я был вынужден оставить двор и вернуться домой, мне пришлось научиться хирургии – часть обучения барина; как говорится, уметь лечить и животных, и людей.
      Он снова промыл частично зашитую рану, остановившись, когда Берти застонал и слегка пошевелился – а Келсон был вынужден коснуться его разума снова – потом посыпал рану синевато-серым порошком и попросил Келсона сжать края раны с другой стороны. Аккуратно и тщательно он начал сшивать их четкими стежками зеленого шелка.
      – Это правда, что Герцог Аларик излечил себя во время Вашей коронации? – спросил через мгновение Дугал, не отрываясь от своей работы.
      Келсон поднял бровь, удивляясь вопросу Дугала.
      – Это одна из историй, дошедших до запада?
      – Да… наряду с другими.
      – Ладно, это правда – несколько нехотя сказал Келсон. – Отец Дункан помог ему. Я не видел, как это случилось, но я видел результат… и я действительно видел, как он потом излечил Дункана: рану, которая убила бы другого.
      – Вы правда видели это? – спросил Дугал, остановившись, чтобы посмотреть на Келсона.
      Келсон слегка вздрогнул и был вынужден отвести взгляд от крови на своих руках, чтобы стряхнуть воспоминания.
      – Они ужасно рисковали, – прошептал он. – Нам было нужно убедить Варина де Грея, что Дерини – не всегда зло. Варин говорил, что его способность исцелять исходит от Бога, поэтому Дункан решил доказать ему, что Дерини тоже могут исцелять. Он разрешил Варину ранить его в плечо, но это чуть не оказалось слишком серьезным. Я не хочу даже думать, что могло бы случить, если бы это не сработало.
      – Что значит, если бы это не сработало? – тихо спросил Дугал, полузабыв о игле в своих пальцах. – Мне показалось, что Вы сказали, что он и Морган могут исцелять.
      – Они могут, – сказал Келсон, – только они сами не знают, как они это делают, и не всегда на этот дар можно полагаться. Может быть, дело в том, что они – только наполовину Дерини. По результатам поисков отца Дункана получается, что во времена Междуцарствия некоторые Дерини были способны делать это постоянно, но, видимо, это искусство было утеряно. Даже тогда только немногие Дерини могли это делать.
      – Но этот парень, Варин, может это делать?
      – Да.
      – И он не Дерини?
      Келсон покачал головой. – Нет, насколько нам известно. Он до сих пор настаивает, что его дар исходил от Бога… И, может быть, так оно и есть. Может быть, он – настоящий чудотворец. Кто мы такие, чтобы говорить об этом?
      Дугал фыркнул и вернулся к своей работе. – Для меня это даже круче, чем если бы он был Дерини – чудотворец! Что касается меня, то я с радостью научился бы Вашему трюку.
      – Моему трюку?
      – Усыплению пациента перед тем, как приступать к работе с ним. С точки зрения полевого хирурга, это Божий дар, вне зависимости от того, откуда происходит эта способность, хотя я подозреваю, что Церковь со мной не согласится. Не касаясь мужества бедняги Берти, если бы Вы не сделали того, что сделали – чем бы это ни было – он не смог бы не дергаться, пока я зашиваю рану. Я думаю, что это была Ваша… Деринийская магия?
      Как загипнотизированный, Келсон смотрел, как окровавленные руки Дугала движутся вверх и вниз, зашивая рану, и он был вынужден тряхнуть головой, чтобы придти в себя.
      – Мне кажется, что у тебя есть своя магия, – пробормотал он, восхищенно глядя на Дугала. – И, слава Богу, я, кажется, тебя не пугаю. Ты даже представить не можешь, какое облегчение я испытал, сумев использовать свои возможности для чего-то вроде этого. Ведь я уверен, что это именно то, для чего они изначально предназначались, а не для того, чтобы испугать тебя или кого-нибудь еще.
      Улыбаясь, Дугал завязал последний узелок и, обрезав кетгут, посмотрел на Келсона честным, открытым взглядом приграничного жителя.
      – Мне кажется, что когда-то мы поклялись на крови, что мы будем братьями до самой смерти, – сказал он негромко, – и будем творить добро всеми возможными способами. Почему я должен бояться своего брата только из-за того, что ему было даровано больше возможностей творить добро? Я знаю, что Вы никогда не причинили бы мне вреда… брат.
      Пока Келсон пытался придти в себя от удивления, Дугал дернул головой и вернулся к своей работе, промывая швы чистой водой и привязывая к ране горсть сухого мха.
      Когда Келсон вымыл руки и вытер их краем туники пациента, он почувствовал, что его, по крайней мере, понимают. Он не был уверен, что он понимает человека, стоящего на коленях напротив него, но он не думал, что тот задается вопросом о том, что только что произошло между ними. Он забыл как хорошо иметь друга своего возраста, которому он мог бы доверять. Коналл был его возраста, а Пейн и Рори – чуть-чуть моложе, но это было не то. На них, в отличие от него и Дугала, не лежало ответственности равной ответственности взрослых людей. Морган и Дункан, конечно, понимали его, как, может быть, и дядя Найджел, но даже они были далеки от него в силу своего возраста и опыта и не всегда могли быть рядом. Келсон облегченно вздохнул, когда увидел, что Дугал, наконец, ополоснул руки и вытер их серым полотенцем, испачканным кровью.
      – Вот и все, – сказал Дугал, заглядывая под веко пациента и вопросительно глядя на Келсона. – Я думаю, что это одна из моих лучших операций, но наверняка это можно будет узнать только со временем. Все-таки он потерял много крови. Будет очень неплохо, если он просто поспит ночку.
      – Вот тогда и посмотрим, – сказал Келсон, касаясь лба спящего и производя соответствующие манипуляции с его разумом. – Я бы предпочел, чтобы кто-нибудь время от времени будил его, чтобы он выпил немного вина – Дункан говорит, что оно может помочь поскорее восстановить кровопотерю – но, с другой стороны, он не должен двигаться до утра.
      Они оба встали, Дугал поднял свои меч и плед, а Келсон подал одному из своих людей знак подойти. Дугал кратко проинструктировал его, а затем он и Келсон медленно отправились к краю лагеря, разбитого за то время, пока они работали. Когда Дугал стал одевать свое снаряжение, Келсон молча взял у него меч и плед.
      Они были одного роста; Келсон, может быть, на несколько пальцев повыше и чуть тяжелее, но они оба еще не выросли окончательно. Прежде Келсону казалось, что волосы Дугала коротко острижены, но сейчас, когда Дугал стянул свой кольчужный шлем и полез себе за шиворот, чтобы высвободить прическу, Келсон увидел, что волосы Дугала были даже длиннее его собственных, но они были собраны назад и заплетены, на приграничный манер, в недлинную косичку, переплетенную кожаной полоской. Келсон взял шлем, когда Дугал стал застегивать свой доспех, и прислонился к дереву. Он стоял в задумчивости, пока Дугал, озорно улыбнувшись, не дотронулся до длинных волос Келсона.
      – Вот что значит не воевать целых два года, – сказал Дугал, застегивая пряжку и одевая перевязь через плечо. – Длинные декадентские волосы, как у простого жителя Приграничья. Интересно, как бы ты смотрелся с косичкой?
      – Почему бы тебе не пригласить меня к себе поприветствовать твоего отца и показать настоящее горское гостеприимство, и, может быть, сможешь увидеть меня с косичкой, – ответил, улыбаясь Келсон, возвращая плед и шлем. – Если я не шокировал моих людей тем, что я – Дерини, то игра в дикого вождя из Приграничья может сработать. Ты изменился, Дугал.
      – Как и ты.
      – Поскольку я приобрел… магию?
      – Нет, потому что ты получил корону. – Дугал опустил глаза, теребя пальцами отделанный кожей шлем. – Несмотря на то, что ты сказал, ты – король.
      – И это что-то меняет?
      – Ты же знаешь что меняет.
      – Тогда пусть это будет изменение к лучшему, – сказал Келсон. – Ты сам признал, что с властью данной мне, и светской и … прочей… у меня теперь больше возможности творить добро. Может быть, кое-что из того, о чем мы мечтали, будучи мальчишками. Видит Бог, я любил моего отца, и я ужасно тоскую без его, но кое-что из того, с чем он был вынужден столкнуться, я бы сделал по-другому. Теперь у меня есть возможности для этого.
      – А это что-то меняет? – спросил Дугал.
      Келсон пожал плечами. – Я жив, а мой отец мертв. Я хранил мир в течение двух лет.
      – И Меара угрожает миру. И это часть происходящего. – Дугал показал на отдыхающих солдат и связанных пленников. – У нас, в горах, всегда были проблемы с набегами, это часть нашего образа жизни, но некоторые из этих людей, с обеих сторон, по меньшей мере сочувствуют Леди Кайтрине. – Он скорчил гримасу. – Как ты, наверное, знаешь, она – моя тетя.
      Келсон поднял бровь.
      – Да?
      – Да. Жена моего дяди Сикарда. Сикард и мой отец не разговаривали несколько течение лет, но кровь Приграничья остается кровью Приграничья. Некоторые удивляются, что мы не поддерживаем их, будучи так далеко от центра Гвинедда. Я удивлен, что ты не заметил некоторых проявлений этого во время своей летней поездки по Гвинедду. Это ведь то, что ты, со своими новыми возможностями, кажешься способным делать?
      Вопрос ничуть не был неблагожелателен, но было ясно, что Дугал, пытался вновь обрести уверенность, будучи как любой из его людей неуверен в том, что король-Дерини мог делать и что нет.
      – Я не всемогущ, Дугал, – сказал Келсон спокойно, глядя ему в глаза. – Я могу сказать, когда человек лжет, приложив очень небольшие усилия – это называется Правдочтением – но, для того, чтобы действительно узнать правду, я должен задать правильные вопросы.
      – Я думал, что Дерини мог читать мысли, – прошептал Дугал. И хотя он не пытался отвести глаза, Келсону не было нужды прибегать к своим способностям Дерини, чтобы понять какая храбрость потребовалась ему для этого, учитывая уровень невежества Дугала. То, что Дугал доверял ему, не вызывало никаких вопросов, но несмотря на его заявления что он не боится того, кем стал Келсон, некоторые из опасений могли быть развеяны только опытом – а его у Дугала пока не было.
      – Мы можем, – пробормотал Келсон. – Но не делаем этого среди наших друзей, если они не просят нас об этом. А в первый раз, даже между Дерини, это почти всегда требует некоторого физического контакта.
      – Вроде того как ты коснулся лба Берти?
      – Да.
      Дугал шумно выдохнул и опустил глаза, застенчиво обертывая свой плед вокруг плеч наподобие накидки нервно закрепляя его застежкой. Поправив плед, он улыбнулся Келсону.
      – Ладно. Я думаю, мы должны узнать, удалось ли узнать от пленников что-нибудь еще. Ты не забудешь, что я говорил насчет лояльности горцев?
      Келсон улыбнулся. – Я рассказал тебе, как я узнаю когда мне лгут. А как ты это делаешь?
      – Ну, разве ты не знаешь, что у нас, горцев, есть то, что мы называем Вторым Зрением? – усмехнулся Дугал. – Спроси кого хочешь в усадьбе моего отца про Меару и ее так называемую «принцессу».
      – Ну, если все дело в Меаре, я думаю, что не мешало бы снова наведаться туда весной, – ответил Келсон. – И вместе с теми, кто понимает, что происходит. Может быть, даже с теми, кто имеет это самое Второе Зрение. Как ты думаешь, твой отец позволит тебе отправиться ко двору?
      – Если бы ты попросил об этом как король, у него не было бы выбора.
      – А что ты выбираешь? – спросил Келсон.
      Дугал усмехнулся. – Когда-то мы были как братья, Келсон. Мы все еще хорошая команда. – Он посмотрел через плечо на спящего Берти и обратно. – Как ты думаешь?
      – Я думаю, – сказал Келсон, – что утром нам надо отправляться в Траншу и узнать, что он скажет.

      Дождь, который просто раздражал Келсона в Транше, достигнув к следующему полудню Кулди, превратился в бурю. Стряхивая грязь со своих ботфорт, Морган задержался в дверях гостевых апартаментов в Кулдском аббатстве, чтобы стряхнуть воду со своего вымокшего кожаного плаща. Он и Дункан собирались отправиться к близлежащим холмам сразу после дневного заседания консистории, но неожиданная буря заставила их отменить этот план. Теперь серо-стальному р'кассанскому жеребцу, стоявшему в епископской конюшне, придется подождать еще день, а может быть и дольше, томясь и беспокоясь, как и его хозяин, от вынужденного безделья. Вряд ли это могло показаться справедливым, да еще когда Келсон был в отъезде, развлекаясь.
      Дыша на затянутые в перчатки пальцы, чтобы согреть их, Морган проследовал по коридору к временному жилищу Дункана и позволил себе помечтать о том, что в Транше тоже ливень. Мысль об этом заставила его улыбнуться. Когда он вошел в комнату, которую Дункан делил со своим начальником, архиепископом Кардиелем, никого из слуг не было, поэтому он сам разжег огонь, поставил на огонь вино с пряностями, развешивая промокший плащ на кресло для просушки и сбрасывая шляпу и перчатки. Спустя полчаса, Дункан обнаружил своего друга устроившимся в кресле у окна, выходящего на монастырский двор, упершегося ногами в каменную скамеечку перед креслом, и с полузабытым дымящимся кубком в руке. Он прижался носом к окну, по которому стекали капли дождя, и свободной рукой прикрывал глаза от отсвета.
      – Вижу, что я был прав, – сказал Дункан, сбрасывая свой черный плащ и оживленно потирая руки перед огнем. – Когда я увидел, насколько силен дождь, я подумал, что при такой погоде даже ты не захочешь ехать. Что ты там увидел?
      Честолюбивого Отца Джудаеля, – не отрываясь от своих наблюдений, ответил Морган. – Иди посмотри.
      Второго приглашения Дункану не требовалось, поскольку Джудаель Меарский был, пожалуй, единственным спорным кандидатом на место епископа. Несмотря на то, что, с точки зрения Церкви, он был безупречен и вполне состоялся как личность, его семейные узы вызывали у тех, кто знал о происходящем вокруг места епископа Меары, больше подозрений, чем доверия, поскольку Джудаель приходился племянником Леди Кайтрине. В настоящее время он стоял возле дверей здания, в котором проходили заседания, увлеченный разговором с епископом Креодой Кэрберийским, который прошлой зимой стал епископом в новой Кулдской епархии и был главой нынешнего собрания. Только когда эти двое вышли в другой проход и исчезли из поля зрения, Дункан отодвинулся от окна.
      – Не нравится мне это, – негромко сказал священник, глядя на Моргана с молчаливым неодобрением. – Старый Креода меняет свое мнение как флюгер. Ты помнишь, как два года назад он оставался на стороне Лориса почти до самого конца. Я был почти уверен, что его отправят в отставку, когда епископы решили упразднить его прежнюю епархию. Кто мог предположить, что вместо этого его назначат в Кулди?
      – Хм, не буду спорить, – согласился Морган. – Конечно, я бы не стал избирать его в епархию, которая так тесно связана со святым-Дерини. Но, они, вероятно думали, что раз Кулди так близко от Меары, то Карстен будет противовесом ему. Я сомневаюсь, что кто-нибудь ожидал, что Карстен не протянет и года.
      Дункан поднял бровь. – Да? Но никто не спросил меня. Карстен был слаб здоровьем уже достаточно долго. В Кирни и Кассане об этом знали все. Но пока он был жив, никаких проблем с Меарой не было. Теперь, когда его нет, большинство меарского духовенства вдруг начинает выступать за то, чтобы сделать Джудаеля его преемником. Так что, я, само собой, не хотел бы видеть его, назначенным епископом Меары.
      – Джудаель? – Морган поиграл со звеном своей цепи капитан-генерала, закусив его гравированное золото передними зубами, потом кивнул. – Я тоже не хотел бы. Это слишком похоже на настоящий трон. Даже для сепаратистов он слишком далек по своему происхождению от королевской линии, чтобы предъявлять собственные претензии на диадему Меары, но его влияние как Епископа Меары может быть очень полезным для его тетки и ее сыновей.
      – Эти сыновья… – фыркнул Дункан. – Я иногда думаю, что было бы лучше, если бы старый Малкольм перебил остальных меарских наследников, когда он принял корону и женился на Ройсиане. Может быть, это звучит круто и неподходяще для священника, но это могло бы впоследствии предотвратить гораздо большие кровопролития.
      – Да уж. И наши меарские князьки всего лишь чуть моложе Келсона: взрослы в самый раз для того, чтобы быть достаточно амбициозными, чтобы поддержать претензии своей матери. И Джудаель в кресле епископа Меары был бы им очень кстати. От одной мысли об этом меня в бросает в дрожь.
      – Тут я с тобой спорить не буду, – ответил Дункан. – Что плохо, так это то, что он хорошо подходит для этого. Он безупречен как священник и имеет все способности руководителя необходимые для того, чтобы быть хорошим епископом.
      – Или центром для мятежа сепаратистов, – сказал Морган. – Однако, такой послужной список как у него делает очень трудным игнорирование его кандидатуры. И давай признаем: человек говорил о происхождении из королевского рода не больше чем мы с тобой о том, что были рождены Дерини.
      – Тем хуже.
      Со вздохом, Дункан отвернулся от окна и сел на стул с высокой спинкой, тень которого практически поглотила его сутану, вытянув ноги к огню. Морган последовал за ним, подняв в беззвучном вопросе подогретое вино, и наполняя только свой кубок, когда Дункан покачал головой. Когда Морган уселся на стул рядом ним, Дункан повернулся к нему и вопросительно посмотрел на него, сложив ладони и прижав указательные пальцы к щеке, уперев локти на подлокотники кресла.
      Я начинаю действительно беспокоиться, Аларик, – негромко сказал священник. – Мы беседовали со многими кандидатами, но ни один из них не может даже сравниться с Джудаелем. О, некоторые из них лучше в том или другом, но ни один из них настолько же хорош в целом.
      Как насчет того, с которым беседовали сегодня утром? – спросил Морган. – Как его звали… Отец Бенуа? Мне он показался вполне квалифицированным.
      Дункан покачал головой. – Прекрасный священник, но слишком наивный, чтобы справиться с ситуацией в Меаре. Он стоит того, чтобы иметь его в виду на будущее, и его можно назначить на какой-нибудь пост в епископате, но сейчас он нам не помощь. Нет, нам нужен хороший компромиссный кандидат, а я не уверен, что такой вообще существует. Он должен быть человеком короля, но он также должен иметь по меньшей мере некоторое знакомство с политической ситуацией в Меаре. Те, кто кажутся отвечающими всем требованиям, или слишком молоды или слишком неопытны. Они не могут быть похожи на Арилана, который стал помощником епископа в тридцать пять, а собственную епархию получил еще до того, как ему исполнилось сорок.
      – Да, вряд ли – сказал Морган. Он задумчиво отпил свое вино, потом вскинул голову. – Не приходило ли тебе в голову, что епископы как-то слишком быстро расширили структуру епископата? Они восстановили три старых епархии и ликвидировали только одну… И в результате вы исчерпали запас людей, достойных продвижения? Плюс к этому, вы потеряли… сколько?., четырех епископов за последние два года? Пять, если считать Лориса.
      Дункан состроил гримасу. – Его ты можешь считать за благо, а не за потерю. Так или иначе, он надежно заперт в далекой обители Святого Иво, так что я думаю, что нам не стоит волноваться.
      – Будем надеяться, что не стоит. А если он сбежит?
      – Даже не думай об этом. Говорят, он ничуть не изменился, – продолжал Дункан более доверительным тоном. – Я слышал, что он с ним чуть не случился удар, когда он узнал, что Арилана сделали Епископом Дхассы.
      – Правда?
      – Не притворяйся будто ты удивлен этим, – ответил Дункан с усмешкой. – В конце концов, кто из всех так называемых «мятежных епископов», был в значительной степени ответственен за его падение? И даже если Лорис не уверен в том, что Арилан – Дерини, он наверняка подумывает об этом. Возможный Дерини – епископ в одной из самых старых епархий Гвинедда? Даже если бы Арилан остался бы помощником епископа в Ремуте, это было бы весьма плохо для Лориса.
      В то же мгновение, как будто простое упоминание имени Арилана вызвало его появление, дверь открылась, чтобы пропустить епископа Дениса Арилана, за которым шел Кардиель. Когда Дункан и Морган сняли с них сырые плащи, эти двое выглядели чрезвычайно довольными собой. Кардиель стряхнул капли дождя со своих седых волос, отливавших сталью, и обеими руками зачесал их за уши, усаживаясь на стул, поданный ему Морганом. Когда темноволосый Арилан тоже сел, лениво наклонясь вперед, чтобы пошевелить поленцем в камине, Кардиель поглядел на Дункана, который расставлял новые кубки рядом с кувшином подогретого вина.
      – Дункан, во внутренний двор только что прибыл посыльный для Вас, – сказал он. – Парень в Вашей герцогской ливрее. Он выгрузил впечатляющее количество посланий со своей лошади.
      Усмехаясь, Дункан передал свои обязанности хозяина Моргану и поднялся.
      – Ну, я думаю, что они все-таки нашли меня. Я боялся, что корреспонденция догонит меня, если я задержусь в Кулди слишком долго. Извините меня, я на минутку. Думаю, что мне в самом деле надо посмотреть, что он там привез.
      Кардиель ничего не сказал, лишь махнул рукой в знак согласия, но когда Дункан вышел из комнаты, Морган снова ощутил предчувствие чего-то готовящегося, еще раз ощутил то удовлетворение, которое он почувствовал, когда вошли Кардиель с Ариланом. Подавая дымящийся кубок Кардиелю он задавался вопросом что бы это могло быть, удостоверившись, когда его пальцы коснулись пальцев архиепископа, что Кардиель играет в этом значительную роль, но не решившись в присутствии Арилана попытаться узнать что происходит. Епископ-Дерини всегда знал, когда он или Дункан использовали свои способности способом, который он не одобрял – почти всегда, как это иногда казалось. В последнее время Моргану зачастую было тяжело даже просто находиться рядом с Ариланом, но не сегодня.
      – Ладно, я рад, что посыльный к Дункану прибыл сейчас, – сказал Кардиель, когда Морган передал Арилану второй наполненный до краев кубок. – Мы хотели обсудить кое-что с Вами с глазу на глаз, очень быстро, пока он не вернулся. Что бы Вы сказали, если бы Дункан был посвящен в епископы несколько раньше запланированного срока?
      Морган, наполнявший свой кубок, чуть было не уронил его.
      – Надеюсь, Вы не думаете о том, чтобы сделать его епископом Меары?
      – Нет, нет, не Меары, – быстро заверил его Кардиель. – просто моим помощником, как мы уже решили. И мы все же нашли кандидата для Меары. Если он будет назначен, помощь Дункана мне понадобится как никогда.
      Морган даже не пытался скрыть свой вздох облегчения. Все еще слегка покачивая головой, он придвинул трехногий табурет ближе к двоим сидящим и сел спиной к огню.
      – Господи Иисусе, признаюсь, я подумал, что на вас нашло какое-то затмение. Вы на самом деле решили прокатить Джудаеля?
      – Не… совсем так, – ответил Кардиель. – То есть мы не собираемся посвящать в епископы кого-нибудь вместо него. С самого начала мы знали, что любой епископ, который не понравится меарцам, одновременно столкнется с враждебностью меарцев и пытаться научиться делать свое дело. Но, предположим, мы решили назначить епископом Меары кого-нибудь, у кого уже есть опыт? Это изначально устранило бы половину проблемы.
      – Значит, вы переводите туда действующего епископа, – предположил Морган, стремительно прокручивая в мыслях список прелатов.
      Арилан опустил свой кубок и кивнул. – Правильно. И назначение вместо Джудаеля человека, который уже знает как управлять епархией. Не вызывает ни малейших вопросов.
      – За исключением того, что все ваши епископы уже заняты, – сказал Морган, еще больше заинтригованный. – Где Вы собираетесь взять такого человека?
      Кардиель улыбнулся. – Это Генри Истелин, помощник Брейдена.
      – А-а.
      – За последние два года он уже немало сделал для Брейдена, оставаясь в тени, – сказал Арилан. – Кроме того, когда несколько лет назад он стал сначала странствующим епископом, он провел много времени в Кирни и приграничных местах. Он, пожалуй, знает тамошних людей лучше чем кто-либо еще помимо Джудаеля, ну и Дункана, конечно. Но мы уже согласились, что у него будет другая задача.
      Морган глубокомысленно кивнул. С точки зрения Гвинедда, выбор Истелина был совершенно разумным, но логичный выбор опытного кандидата не устранит политических последствий назначения епископом Меары кого-нибудь кроме Джудаеля.
      – Вы возлагаете на Истелина тяжелую ответственность, сказал он. – Почему Вы считаете, что меарцы примут его? Они рассчитывают на Джудаеля.
      – Это правда, – согласился Арилан. – Однако, даже если они возражают…
      – Что, как Вы знаете, они и собираются делать, если это будет кто-либо еще…
      – Даже если они возражают, – продолжил Арилан, – сейчас слишком поздно начинать боевые действия, чтобы попытаться сместить его. Ратаркин будет достаточно безопасен зимой, если мы оставим ему отряд епископских войск для защиты. А с королем, планирующим кампанию в Меаре в следующем году...
      Видя, что Морган все еще сомневается, Кардиель беспомощно распростер руки.
      – Здесь вряд ли найдется идеальный кандидат, Аларик, тот который устроил бы всех. И можно было бы с легкостью найти многих гораздо хуже чем Истелин. Кстати, когда король собирается вернуться? Мы, естественно, хотели бы получить его одобрение прежде чем официально объявить о назначении.
      Морган поднял бровь, все еще сомневаясь. – Я слышал сегодня утром, что он собирается вернуться через несколько дней. Он отправился на север, чтобы повидаться с графом Траншским.
      – Транша – это Мак-Ардри?»спросил Кардиель.
      Арилан кивнул. – Мне помнится, несколько лет назад его сын был принят при дворе: умный, примерно того же возраста, что и Келсон. Как его звали?
      – Дугал, – ответил Морган. – Во всяком случае, Келсон, видимо, наткнулся на него по пути в Трурилл, так что он решил вернуться вместе с ним в Траншу и нанести старику визит вежливости.
      – Ну, я думаю, что несколько дней в любом случае ничего не изменят, – сказал Кардиель. – Нам надо кое-что еще сделать в отношении назначения Истелина. Например, выяснить желает ли он стать епископом Меары. Подразумевая, естественно, что Келсон не будет возражать.
      Прежде чем Морган смог ответить в коридоре внезапно раздался пронзительный вопль и звуки драки, усиленные ментальным криком Дункана. Морган вскочил на ноги и побежал еще до того, как остальные успели посмотреть в том направлении.. Как только он ворвался в коридор, он увидел Дункана, борющегося с кем-то в дальнем конце коридора, но, когда он добежал до них, тело нападавшего на Дункана упало на пол. Повсюду была кровь.
      – С тобой все…
      – Не прикасайся ко мне, – выдохнул Дункан, прижимая окровавленную правую руку к такой же окровавленной сутане и опускаясь на колени. – на лезвии была мераша. – Он поглядел на напавшего на него. – Боже, боюсь, я его убил.
      Мераша. Само слово мгновенно напомнило Моргану часовню, которой больше не существовало, и заусенец на засове алтаря, и ужасе, который он испытал, находясь под воздействием наркотика, будучи не в состоянии использовать свои возможности, во власти людей, желавших его убить из-за того, кем он был. Дункан вытащил его и ухаживал за ним во время наихудших проявлений этого испытания, но воспоминания об этом остались, особенно последний, чаще всего вспоминающийся, образ столба, обернутого цепями, который они минули, убегая. Он был предназначен для него.
      – Не бери в голову, – ответил Морган, переступая через тело, чтобы осторожно присесть около раненного священника. Куда ты ранен? Эта кровь, она вся твоя?
      На шум стали собираться люди, слуги, священники и даже несколько стражников со двора, так что Кардиель с Ариланом были вынуждены расталкивать их, чтобы подобраться к Дункану. Побледневший Дункан только покачал головой и втянул воздух сквозь сжатые зубы, когда попытался осторожно засучить правый рукав. Ладонь была рассечена почти до кости, когда он голой рукой пытался отбить нож нападающего, но более ужасающей была волна тошноты, накатившаяся, когда Морган инстинктивно потянулся мыслью к разуму Дункана и так же стремительно отпрянул.
      – Осторожно с лезвием, – предупредил Морган, хотя Арилан уже остановил свою руку, зависшую над ножом, почувствовав присутствие зелья.
      Стараясь избежать соприкосновения с кровью, в которой могло остаться зелье, два Дерини перевернули мертвое тело. Ярко-алая кровь покрыла пятнами перед синей кассанской ливреи и образовала лужу на полу, вытекая из второго рта, зияющего чуть ниже подбородка, которого никогда не касалась бритва. Окровавленное лицо не могло принадлежать человеку старше четырнадцати.
      – Зачем, это же мальчик! – пробормотал Кардиель.
      – Видит Бог, у меня не было выбора, прошептал Дункан, снова прижимая свою руку и откидываясь назад, чтобы сесть на пятки. Пока он не ранил меня, я думал, что он обычный посыльный.
      – Ты не знаешь его? – спросил Арилан.
      – Нет, но я и не думаю, что смогу узнать всех пажей или оруженосцев, которые служат мне. А с… с мерашой в теле я боялся, что, если я его не убью, он сможет справиться со мной, пока я беспомощен из-за этого зелья. Зачем он это сделал?
      Морган покачал головой, и осторожно попытался увидеть что-нибудь мысленным зрением, проводя рукой вдоль шеи мальчика, там, где крови было поменьше. Можно было попытаться узнать что-то из разума мертвеца, если только он не был мертв слишком давно, но Морган не смог обнаружить ничего кроме нескольких туманных образов тусклой памяти детства, и даже он исчезали когда он читал их. Пока Арилан и один из монахов собирали рассыпанные послания, он быстро обыскал тело, пытаясь найти что-нибудь, что могло бы дать им ключ относительно личности мальчика, но ничего не нашел. Когда Морган опять посмотрел на Дункана, тот начал шататься, его синие глаза блестели от снадобья, оставались открытыми только благодаря полному напряжению силы воли. Кардиель обнял его за плечи, чтобы поддержать, но было очевидно, что Дункан быстро скатывался в хаос беспамятства, вызванного мерашой. Кем бы ни был нападавший, он знал, что его жертвой должен стать Дерини.
      – Томас, почему бы Вам не отвести Дункана обратно в Ваши апартаменты и не позаботиться о его ране? – мягко предложил Арилан, касаясь плеча Кардиеля и глядя на Моргана. – Я позабочусь, чтобы здесь прибрали и попытаюсь выяснить что-нибудь об этом мальчике-убийце.
      Кардиель кивнул, он и Морган помогли Дункану встать.
      – Очень хорошо. Вы можете поговорить с охранниками, впустившими его. Возможно, кто-то мог узнать его. Было бы также интересно узнать, был ли он настоящим посыльным, отправленным к вам с письмами, или настоящий лежит мертвым в какой-нибудь канаве или, по крайней мере, лишенный своей ливреи.
      Когда Кардиель закончил говорить, Дункан совсем обмяк, и Морган с архиепископом были вынуждены нести его в епископские апартаменты. Час спустя, вымытый и перевязанный Дункан спал в своей комнате, а измученный Морган произнес короткое заклинание, чтобы побороть усталость.
      – Я попытаюсь исцелить его утром, когда сила зелья иссякнет, – прошептал Морган, когда он наконец отвернулся от постели Дункана. – Это мерзкая рана, и я не думаю, что хотел бы, чтобы мне на пальцы попала мераша.
      Когда он взял кубок с вином, протянутый ему Кардиелем, его руки дрожали, поскольку вход в одурманенный мерашой разум Дункана был для него большим испытанием, в том числе и физическим, возродившим его собственные ужасные воспоминания. Он все еще продолжал вспоминать о том, что приключалось с ним, когда он не мог заставить себя не думать об этом. Он знал, что несколько следующих дней его будут преследовать кошмары.
      Но прикосновение Кардиеля, который подвел Моргана к одному из стульев у камина, к его плечу передало настоящее сострадание и даже понимание. Морган подумал, что архиепископ вспомнил что случилось в Дхассе, когда Морган и Дункан добрались туда, чтобы встретиться с ним и Ариланом, и сделали отчаянное признание, пытаясь найти примирение с Церковью, которая объявила об их отлучении за то, что они сделали, чтобы спастись.
      Морган сел и несколько минут молча потягивал вино, глядя невидящими глазами на огонь и чувствуя расслабление, затем откинул голову на спинку стула и закрыл глаза. Так он просидел до тех пор, пока не вернулся Арилан. Заклинание для борьбы с усталостью, похоже, не сработало как должно было, несмотря на то, что применял его несколько раз.
      – Я поговорил с несколькими стражниками, – сказал епископ-Дерини, садясь рядом с Морганом, после того как взглянул на их пациента. – Похоже, что парень прибыл из Баллимара, деревни на северном побережье. Он работал по хозяйству у герцога Джареда и прислуживал одному из местных баронов, но был выгнан. Один из моих осведомителей, кажется считает, что это как-то связано с Меарой.
      – Содействие меарцам? – пробормотал Кардиель. – Сколько лет было парню?
      – Старше чем он выглядел, – ответил Арилан, – и достаточно взрослый, чтобы рисковать жизнью. Что озадачивает меня, так это почему он пытался убить Дункана. Это не может быть связано с меарской епархией. Все знают, что Дункан не был кандидатом на нее.
      Дункан и Меара. Морган внезапно выпрямился, вспомнив разговор Джудаеля и старого Креоды, за которым наблюдали они с Дунканом. Они подумали, что Джудаель агитировал за назначение в его желанную епархию. То, о чем сейчас подумал Морган, имело мало отношения к получение Джудаелем того, чего он хотел, но последствия этого могли быть куда хуже.
      – Нет, это не касалось епархии, по крайней мере, непосредственно, – тихо сказал он, вспоминая генеалогическое дерево, чтобы убедиться в своих догадках. – Но Дункан – Герцог Кассанский и Граф Кирнийский. Это делает его почти принцем, а его земли не всегда носили их нынешние названия.
      Темные сине-фиолетовые глаза Арилана озарились внезапным пониманием. – Вторая половина древней Меары, – сказал он, кивая. – Тогда, не может ли все начаться с того, что кое-кто выйдет из-под власти другого и установит независимое правление? Две Меары воссоединятся!
      – И у Дункана нет прямых наследников, – добавил Кардиель, ухватив суть того, о чем они говорили. – Кто его законный наследник, Аларик? Вы? Вы ведь родственники, не так ли?
      Морган состроил гримасу. – Боюсь, что недостаточно близкие для этого, и я не исключаю, что кто-то из идущих передо мной не жаждет новых земель и титулов. На самом деле, есть три наследника, хотя до сегодняшнего дня я бы думал только о первых двух. Ни у отец Дункана, ни его дед не имели братьев, но у деда были две сестры. У младшей был один сын – мой отец. У старшей тоже был сын, и он женился на Принцессе Анналинде Меарской.
      – На сестре королевы Ройсианы, – прошептал Кардиель. – Но тогда старший сын Кайтрины – наследник Дункана!
      Морган кивнул. – Да, Ител, а после него – его брат Лльювелл. Их сестра не может наследовать, но может ее сын, если он у нее будет, а у ее братьев не будет наследников. – Он замолчал и облизал губы, заметив как два епископа посмотрели на него в ожидании.
      – Вы, похоже, еще не поняли, кто третий наследник. Я удивлен, что вы не догадались. – Он помолчал. – У Кайтрины была сестра, и у этой сестры был сын. Кем еще он может быть, кроме как вашим почтенным отцом Джудаелем Меарским?
      У Кардиеля от удивления отпала челюсть, Арилан хлопнул рукой по подлокотнику своего кресла и негромко выругался.
      – Я не утверждаю, что он имел какое-то отношение к нападению на Дункана, – продолжал Морган. – Я только указываю, что если бы покушение удалось, Джудаель и его семейство, несомненно, выиграли бы от этого. Все, что мы на самом деле пока знаем о нем, это то, что он ужасно хочет быть Епископом Меары. Если бы кто-то из его меарских кузенов стал герцогом Кассанским и графом Кирнийским, все бы сошлось один к одному. У епископа Баллимарского не было бы иного выбора, кроме как поддержать кандидата, выбранного его новым герцогом, то есть Джудаеля. А получение Джудаелем епархии только поспособствовало бы восхождению его тетки на трон Меары – объединенной Меары – а после ее смерти ее сын полностью объединил бы земли. Да, это на самом деле хорошо придумано.
      – Если Вас интересует мое мнение, то это – дьявольский план, – пробормотал Кардиель, – не говоря уж о том, что он попахивает государственной изменой. Денис, мы должны подумать, что мы можем сделать. Может быть, нам стоит вызвать сюда Джудаеля и допросить его.
      Арилан подумал над его предложением, теребя свой нагрудный крест, потом опустил взгляд.
      – На каком основании, Томас? Мы беседовали с человеком целую неделю. Если не брать во внимание его честолюбие, то он чист настолько, что чуть ли не светится. То, о чем только что говорил герцог Аларик, только теория – правда, на удивление подходящая для меарцев – но у нас нет никаких доказательств, что происшедшее имеет какое-нибудь отношение к Джудаелю.
      – Ну, тогда используйте ваши способности, чтобы узнать!» – выпалил Кардиель. – Какой от них толк, если вы ими не пользуетесь?
      Когда Арилан вздохнул, готовясь вступить в спор, который был так хорошо ему знаком по предыдущим попыткам объяснить Кардиелю некоторые вопросы, связанные с Дерини, Морган заставил себя подавить искушение высказать собственное мнение об этом. Он уже пытался разрешить для себя эту этическую проблему, и не всегда у него это получалось.
      – В конечном счете, это вопрос этики, – сказал наконец Арилан, повторяя мысли Моргана. – Я использовал свои способности всю эту неделю, Томас, чтобы узнать, действительно ли наши кандидаты подходят для должности епископа. Я мог это сделать без их ведома и не открывая им, что я – Дерини. – Он улыбнулся. – Кроме того, они подозревали, что Дункан – Дерини, и это способствовало тому, что они были честны, поскольку они не знали может или нет он читать их мысли – чего он, конечно же, при тех условиях – но они про это не знали.
      – Тогда пусть при разговоре присутствует Дункан, хотя бы в качестве приманки, – настаивал Кардиель. – Или Аларик, поскольку Дункан пока что вне игры. Вдвоем вы должны найти способ узнать истину.
      – А если он действительно всего лишь благочестивый человек, честолюбивый, но не заинтересованный в политике? – спросил Арилан. – Тогда мы сами создадим еще одного врага Дерини.
      – Тогда заставьте его после этого забыть обо всем, если он невиновен!
      – Мы затрагиваем очень тонкие моральные вопросы, – ответил Арилан. – Правдочтение – это одно. Использование наших способностей для обнаружения лжи может быть оправдано, поскольку не влечет каких-либо действий против воли человека. Однако, для того, чтобы заставить кого-то говорить правду… я думаю, что для этого требуется нечто большее чем просто общие подозрения, что он может что-то скрывать. То же относится и к стиранию памяти. Иногда такие меры могут быть оправданы, когда речь идет о жизни и смерти, или когда человек сам этого желает, но где проходит грань дозволенного?
      – Вы действительно настолько неуверенны в том, где проходит эта грань? – спросил Кардиель.
      – Конечно. По крайней мере я молюсь Богу, что я никогда не соблазнюсь пересечь ее и злоупотребить своими возможностями. И это было бы злоупотреблением властью, которое вернет атмосферу двух последних веков. Именно для предотвращения этого и был создан Совет Камбера.
      При этих словах Морган резко вскинул голову, поскольку в последние два года Арилан тщательно избегал обсуждений таинственного Совета Камбера. Его реакция напомнила Арилану, что он начал говорить о том, о чем не стоит говорить людям, даже таким близким как Кардиель. Епископ-Дерини замолчал, чтобы собраться с мыслями и, покачивая головой, прикоснулся к руке Кардиеля.
      – Послушайте, Томас. Я польщен вашим доверием мне, но Вы не должны думать, что все Дерини подобны мне, Аларику или Дункану, иначе Вы можете однажды пострадать. Мы старались быть очень осторожными, чтобы не делать без необходимости ничего, что могло бы напугать Вас, но Вы должны признать, что мы не однажды заставляли Вас нервничать – а Вы знаете нас и доверяете нам. Подумайте о тех, у кого нет строгого кодекса поведения вроде того, которому мы следуем. Много ли нужно для того, чтобы получилась Чарисса или Венцит Торентский? Или Междуцарствие? Аларик знает о чем я говорю, не так ли, Аларик?
      Нехотя Морган был вынужден согласиться, хотя иногда ему казалось, что Арилан излишне скрупулезен в свих сомнениях. Но не стоило затевать этот старый спор в присутствии Кардиеля. Кардиеля пришлось долго убеждать, но, в конце концов, он был вынужден признать, что принуждение Джудаеля к ответу на вопросы пока что преждевременно.
      – Я считаю, что о случившемся надо сообщить Келсону, – упрямо сказал Кардиель. – И я не думаю, что мы должны ждать, пока он вернется через три-четыре дня. Это было правильно, пока мы говорили только об Истелине, но теперь…
      Для этого у Моргана было чисто деринийское решение.
      – Не все из наших способностей относятся к запрещенным, Ваше Преосвященство, – сказал он спокойно. – Я постараюсь связаться с Келсоном сегодня вечером, когда он будет спать. Он не ожидает этого, но я могу попытаться. – Кардиель радостно кивнул и Морган продолжил. – Если это не сработает, я поеду в Траншу, утром, после того как позабочусь о Дункане, если только Вы не придумаете что-нибудь получше? – Последний вопрос он задал, глядя на Арилана.
      Епископ-Дерини покачал головой. – Нет. Учитывая насколько Вы связаны с Келсоном я не удивлюсь, если Ваш план сработает. В то же время, я знаю насколько сложно установить соединение на таком расстоянии и без подготовки с обеих сторон. Если у Вас не получится, вы не сможете ничего сделать, пока Вы не доберетесь туда физически.
      Вера Арилана в его способности помогла подавить раздражение Моргана, вызванное необходимостью отказаться от допроса Джудаеля, но теперь, когда он знал, чем займется в течение следующих нескольких часов, ему было нужно побыть одному. Когда Морган убедился, что Дункану полегчало, и ненадолго проник в его разум, чтобы углубить сон, он извинился перед обоими прелатами и направился в свою комнату. Он старался не думать как близок Дункан был от смерти и о том каким беспомощным оказался Дункан из-за влияния мераши, концентрируясь вместо этого на спокойствии, которое было ему необходимо, если он надеялся преуспеть в своей попытке связаться с королем.
      Но он вынужден был отвлечься, поскольку, проходя мимо открытой двери часовни в гостевом крыле, он встретил Джудаеля Меарского. Морган, увидев его, напрягся и мысленно выругал себя за то, что заглянул внутрь. Искушение, по крайней мере, узнать слышал ли Джудаель о покушении на Дункана, было слишком сильно, чтобы сопротивляться ему.
      – Ваша Светлость, – пробормотал Джудаель, застеснявшись и по-придворному любезный с королевским Защитником, когда Морган показался в дверном проеме и загородил выход.
      – Отец Джудаель, – сказал Морган. – Могу ли я поговорить с Вами с глазу на глаз? – спросил он, многозначительно глядя на собеседника Джудаеля. – Мы можем отойти в часовню.
      Джудаель выглядел озадаченным и несколько встревоженным, но согласился. Если кто-то хочет занять высокую должность, и его назначение должно быть утверждено королем, то он не станет отвергать приглашение друга и доверенного лица короля. Он спокойно смотрел как Морган закрывает за собой дверь часовни, а когда Морган жестом указал на дальний угол часовни, склонил голову и направился туда впереди Моргана. Подойдя к алтарю, оба преклонили колена и перекрестились. Морган, разжигая в Джудаеле любопытство и дурные предчувствия, на мгновение нагнул голову, как будто молясь, затем посмотрел на священника.
      – Я думаю, Вы знакомы с моим кузеном, отцом Дунканом Мак-Лейном, – сказал он тихо.
      Джудаель вскинул голову и удивленно посмотрел на Моргана.
      – Ну, я знаю, что он секретарь Архиепископа Ремутского, Ваша Светлость. Он вел запись бесед со мной на этой неделе.
      – Да, это был он, – пробормотал Морган, готовясь к Правдочтению. – Вы знаете, что он был ранен мальчиком с ножом сегодня вечером?
      Глаза Джудаеля расширились от новостей, затем скрылись за маской беспокойства.
      – Отец Мак-Лейн – священник как и я, Ваша Светлость, – сказал он тихим твердым голосом. – Мне больно слышать о чьей-то святотатственной попытке его убийства, но гораздо больше меня огорчают Ваши предположения о том, что я мог быть причастен к этому.
      – Вы ничего не знали об этом? – спросил Морган, несколько сбитый с толку тем, что Джудаель говорил правду.
      – Ничего, Ваша Светлость.
      – Понятно.
      Ничего. Джудаель действительно ничего не знал. Морган несколько мгновений пристально вглядывался в глаза священника, ничего не делая, просто всматриваясь – хотя Джудаель мог бы истолковать это как угодно и, запаниковав, выдал бы немного больше информации – но Джудаель встретил его пристальный взгляд с беспокойством, не большим чем кто-либо еще, к кому стал бы приглядываться Дерини, возможности которого были неизвестны.
      – Тогда еще один вопрос, – сказал Морган, тщательно выбирая слова. – Когда Вы последний раз получали известия от своей тети?
      Джудаель с трудом моргнул.
      – На прошлые Святки, Ваша Превосходительство. Почему Вы спрашиваете?
      На прошлые Святки, задолго до того как место епископа Меары стало вакантным, – отметил Морган. Отвечая, Джудаель ничего не скрывал. Мало того, что Джудаель не знал о покушении на Дункана, он, казалось, не имел никакого отношения к возможным интригам его тетки, которые могли бы быть направлены на то, чтобы он стал епископом, хотя у Джудаеля, несомненно, были свои собственные амбиции.
      Морган не осмелился оказать на Джудаеля большее давление – тот и так начал казаться более обеспокоенным. Эту проблему можно было разрешить единственным способом – проникнуть глубоко в разум священника, правда, Арилан, скорее всего, спустит с него шкуру, если он хотя бы почувствует это, тем более после нотаций, которые он читал Кардиелю.
      – Очень хорошо, отец. Тогда я оставлю Вас. Спасибо за потраченное на меня время. Если вы собираетесь молиться, то помолитесь за парня с ножом. Боюсь, что он умер без исповеди.
      Он медленно и намеренно не отрывая глаз от Джудаеля перекрестился, затем поднялся и пошел к выходу. Когда Морган оглянулся, прежде чем выйти из часовни, Джудаель все еще стоял на коленях, закрыв лицо руками.
      После этого он немного погулял, обдумывая сделанное, потом спросил у стражников куда делось тело напавшего на Дункана. Он нашел его накрытым одеялом в помещении для больных и какое-то время стоял, вглядываясь в лицо мертвого парня и задаваясь вопросом, кто послал его.

      К северо-востоку от Кулди, ближе к побережью, начало смеркаться, когда Келсон и его отряд, запахнув поплотнее плащи, чтобы защититься от усиливающегося дождя, пришпорили своих коней, спеша добраться до замка в Транше. Дугал, скакавший рядом с королем, задал быстрый темп как только они тронулись в путь утром, стараясь добраться до замка своего отца до темноты. Они замедлили свое движение, когда дорога пошла в гору. Дугал с надеждой всматривался в пелену дождя впереди, пока темная груда на горизонте – Транша – не приобрела очертания замка, казавшегося черным на фоне темнеющего неба. Молодой лорд Приграничья посмотрел на короля и усмехнулся.
      – Мы почти приехали, – радостно сказал он. – Кастелян моего отца должен быть готов встретить нас. Ты, наверное, заметил, что за нами наблюдают уже почти час?
      – Да?
      Осмотрев окружавшие их горы и взглядом, и с помощью магии, и ничего не обнаружив, удивленный и несколько ошеломленный Келсон повернулся, чтобы посмотреть на Дугала.
      – Не беспокойся, – продолжал Дугал, хихикая. – Я их тоже не заметил. Но я все-таки не так опытен как Сайард. Он подал мне сигнал во время нашего последнего привала.
      Сайард. Ну конечно. Он был единственным из вассалов Мак-Ардри, который отправился с трурилльским патрулем. Келсон хорошо помнил его еще с тех времен, когда Дугал воспитывался при дворе. Пристально посмотрев на помощника предводителя, мужчину средних лет, скакавшего немного позади, Келсон вспомнил, что ему рассказывали, что вскоре после рождения Дугала, предводитель клана Мак-Ардри назначил Сайарда О Рвейна личным телохранителем и помощником Дугала. Келсон никогда не замечал, чтобы он был далеко от своего молодого подопечного. Его почти нечеловеческие возможности давно удивляли Келсона, и он не мог найти объяснение этим возможностям даже с помощью полученных способностей Дерини.
      – Сайард. Я должен был догадаться, – проворчал Келсон, обращаясь к Дугалу и присматриваясь к сужающейся тропе впереди. – Думаю, что ты теперь скажешь мне, что он узнал об этом с помощью своего Второго Зрения, о котором ты упоминал вчера.
      – Ну, я думал, что ты, вроде бы, все знаешь про такие вещи, – ответил Дугал со смешком. – Но не беспокойся. Я лично гарантирую лояльность моих людей, но, правда, должен предупредить, чтобы ты не удивлялся, если они поначалу примут тебя несколько прохладно. Даже если бы ты не был королем, все равно, ты – с равнины. И то, и другое несколько необычно для этих мест, так далеко на западе.
      " А то, что я – Дерини, делает меня еще более странным" – мысленно добавил Келсон, заканчивая мысль Дугала. Несмотря на заверения Дугала, он чувствовал себя не в своей тарелке.
      По мере того как они приближались к замку, воздух становился все более соленым, а к глухому хлюпанью покрытых грязью копыт и звону сбруи стал добавляться гвалт кружащих в небе чаек. Впереди отряда ехали Эван и Коналл, промокший от дождя штандарт Халдейнов хлопал по затянутой в перчатку руке Коналла, время от времени развеваясь так, что его можно было узнать. Дугал посоветовал им не сворачивать его, чтобы никто не сомневался насчет того, что это за отряд. Остальная часть отряда тоже ехала парами – вначале Сайард с одним из помощников Эвана, за ними Джодрелл и Трейхем, а потом остальная колонна – рыцари, оруженосцы и слуги.
      Келсон заметил людей на высоких зубчатых стенах, еле вырисовывавшихся на фоне серого неба, только когда они приблизились на расстояние полета стрелы. В нескольких бойницах привратной башни мелькнул свет факелов, выдавая присутствие там людей, что Келсон уже почувствовал, благодаря своим способностям Дерини, но никто из них не показывался. Колонна, приблизившись к привратной башне, замедлила свое движение и почти остановилась.
      – Они знают кто ты, но не знают зачем ты здесь, – тихо сказал Дугал, когда тяжелые двери распахнулись наружу и загремели цепи лебедок, поднимавших тяжелую решетку ворот. – Вряд ли можно винить их за осторожность.
      – Думаю, что нет.
      Как только решетка ворот приподнялась, Сайард дал шенкеля своей пони и проехал мимо них в проход привратной башни, прихватив факел со стены прежде чем пересечь подъемный мост. Добравшись до противоположной стороны, он осадил пони и оглянулся, показывая знаками следовать за ним, и Дугал немедленно пришпорил свою пони. Прежде чем вести отряд вслед за Дугалом через ворота, Келсон посмотрел наверх и был вознагражден лицезрением румяного лица, наблюдавшего за ними через бойницу. Прежде чем исчезнуть, человек поклонился и прикоснулся двумя пальцами к своей шляпе, и Келсон понял, что приветствие предназначалось ему в такой же степени как и Дугалу.
      Когда они достигли противоположной стороны рва, защищавшего внешние стены замка, глухой топот лошадиных копыт по подъемному мосту сменился звоном стали по камню, а когда они тронулись дальше, Келсон отметил, что если есть замок, полностью использующий все естественные средства защиты, то это Транша. Дорога, закручивавшаяся вверх и налево, вскоре сменилась крутым подъемом, узкой тропой, которая со стороны моря резко обрывалась к шумящему далеко внизу прибою. По правой, неприкрытой щитами, стороне над их головами вздымалась сорокафутовая главная башня замка, бойницы в зубчатых стенах обеспечивали удобную позицию для обстрела приближающегося врага. Тропа была достаточно широка, чтобы два приграничных пони могли ехать рядом, но рослые кони Халдейнов были вынуждены идти поодиночке. Чайки подлетали к ним, чтобы ближе посмотреть на незнакомцев, но с сердитыми криками отлетали прочь, когда фыркала лошадь или чей-нибудь плащ начинал развеваться на ветру.
      – Подать свет для молодого хозяина и его гостей! – прокричал Сайард, поворачивая своего пони и размахивая факелом, когда отряд Келсона, грохоча копытами, въехал на внутренний двор. – Это я, Сайард О Рвейн. Молодой хозяин вернулся домой. Где Кабалл Мак-Ардри? Принести свет, я сказал!
      Его голос вызвал незамедлительную реакцию. По периметру двора загорелись факелы, загудели голоса, прибежал запыхавшийся конюх, чтобы забрать его пони. Келсон осадил своего коня рядом с Дугалом и его пятнистым пони и смотрел как Сайард шагает к ним. Двор позади них заполнился остальной частью отряда, и Келсон, прежде чем спрыгнуть на землю, подал им знак оставаться на конях. Дугал, уже стоявший на земле, подхватил его поводья и передал обоих животных под опеку Сайарда, потом взял Келсона под локоть, сопровождая его к лестнице, которая вела к главному залу.
      – Эй, Кабалл! – позвал Дугал, когда дверь в зал, и группа людей в клетчатом начала спускаться по ступенькам. Некоторые из них натянули края своих пледов на головы, прикрываясь от дождя, несколько человек несли факелы. К шапочке человека, шедшего впереди остальных, были прикреплены два пера, указывавших на его ранг вождя. Его бородатое лицо расплылось в улыбке, когда он сбежал по лестнице, торопясь встретить нежданных гостей.
      – Мастер Дугал!
      – Кастелян моего отца, – негромко сказал Дугал Келсону, когда спускавшиеся достигли нижней ступеньки. – Кабалл, у Вас все готово, чтобы достойно принять Его Королевское Величество? Сир, я хочу представить Вам моего родственника Кабалла Мак-Ардри, официального представителя клана и самого Мак-Ардри. Как отец, Кабалл?
      – Мак-Ардри сердечно приветствуют Вас, – ответил Кабалл, прикладывая в знак приветствия руку к своей шапочке и кланяясь своему суверену и своему молодому хозяину. – Дугал, Сам будет рад узнать, что ты приехал так неожиданно. – Он снова обратил внимание на Келсона. – Мы вряд ли сможем предложить что-то большее чем простая пища Приграничья, поскольку нас не предупредили о Вашем приезде заранее, но Мак-Ардри желает увидеть Вас, чтобы лично приветствовать Вас, когда Вы отдохнете, и гостеприимно приглашает Вас и ваших людей поужинать с ним в зале.
      – Пожалуйста, сообщите Мак-Ардри, что чуть позже я обязательно увижу его, – ответил Келсон, любезно склоняя голову. – Я не имел этого удовольствия со времени его визита на мою коронацию, а Дугал сообщил мне, что в последнее время он не очень хорошо себя чувствует. Мне очень жаль слышать об этом.
      Кастелян, с бороды которого капала вода, медленно кивнул в знак признательности.
      – Что же касается пищи, – продолжал Келсон с обезоруживающей улыбкой, – мы провели несколько последних дней в поле. Посему мы будем рады любой горячей пище и крову над головой.
      Кабалл снова посмотрел на Дугала, у него явно отлегло от сердца. – Думаю, что это мы Вам предоставим, может быть, даже чуть больше. Дугал, мы разместим Его Величество и тех, кого он скажет, в вашем жилище. Солдаты после ужина могут лечь спать в зале вместе с нашим гарнизоном.
      – С нами будет Принц Коналл, – ответил Дугал, обращаясь к Келсону за подтверждением, – и, может быть, Джодрелл и Трейхем – или Герцог Эван, если, конечно, они не предпочтут спать с солдатами. Это приемлемо, Сир?
      – Эван Клейборн? – пробормотал Кабалл, вскидывая голову, чтобы рассмотреть всадников за спиной короля. – Разрешите оставить вас, Сир, об остальном я договорюсь с Эваном. Дугал, уведите, наконец, Его Светлость из-под дождя.
      Келсон успел только кивнуть, когда он и его свита пошли прочь, инстинктивно направившись к Эвану, опознав его по характерной клетчатой накидке и запоздало отсалютовав Келсону. Поскольку Келсон еще мальчишкой привык к бесцеремонности горцев, познакомившись с Дугалом и его опекуном, Келсон только слегка смутился, но принц Коналл почувствовал себя оскорбленным и был вне себя от гнева.
      – Как Вы могли позволить ему так вести себя? – требовательно произнес он громким шепотом, уворачиваясь от капель, падавших с мокрого штандарта Халдейнов, и смотря на Келсона. – Он разговаривал с Вами как со слугой!
      – Он спросил моего разрешения уйти. Не устраивай сцен, – предупредил Келсон, кладя руку на поводья его кузена. – У человека есть своя работа, которую он должен выполнять.
      – Да! Оказывать должное уважение его повелителю!
      – Никто не собирался быть непочтительным, – ответил Келсон, – и, стоя под дождем, нет времени для формальностей. Я не задет.
      Но Коналл был задет, и он продолжил кипятиться и бормотать все время, пока поднимался следом за Дугалом и Келсоном по лестнице и не прекращая жаловаться даже когда они дошли до небольшой аккуратной комнаты на самом верху башни. Следом за ними пришел оруженосец Келсона, чтобы помочь им снять ботфорты, а Коналл все продолжал выражать свое недовольство приграничниками вне зависимости от их положения и старшинства, закончив некрасивым замечанием относительно помещения. Келсон отправил оруженосца из комнаты и дал нагоняй Коналлу, извинившись потом перед Дугалом. Когда трое молодых людей начали снимать промокшие доспехи и туники, чтобы помыться перед ужином, воздух был наполнен возмущением и обидой В наступившей мрачной тишине Келсон не мог не заметить контраста между Дугалом, который, казалось, не обращал внимания на инцидент, и раздражающе формального Коналла. Поведение кузена его очень раздражало. Оруженосец, вскоре вернувшийся с их скудным багажом, помог Коналлу облачиться в новую придворную тунику, которая выглядела слишком нарядной для этого места в горах, но когда Келсон попытался тактично объяснить это Коналлу, его кузен разразился новой тирадой об упрямых приграничниках и заявил, водружая на голову серебряный обруч, свидетельствующий о его положении, что он покажет им как должен себя вести настоящий принц, и вышел из комнаты. Келсон послал оруженосца вслед за ним, надеясь, что тот сможет помешать Коналлу оскорбить кого-нибудь из приграничников, с которыми он может столкнуться, и молча достал из своего мешка чистую шерстяную фуфайку.
      – Мне действительно неудобно из-за невоспитанности Коналла, – сказал он через мгновение, когда голова Дугала появилась из ворота рубахи цвета шафрана. – Надеюсь, что это просто безрассудство молодости.
      – Молодости? – Дугал фыркнул, сменив свои изысканные придворные манеры на обычную для Приграничья прямолинейность. – Келсон, он на год старше меня. Если он ценит только почитание, то он никогда его не получит, если будет так себя вести. Не забывай, что он вдобавок еще и второй по очереди наследник трона.
      Келсон, будучи не силах возразить, присел, чтобы помочь своему сводному брату расположить подобающим образом складки килта, лежащего на полу.
      – Теоретически ты прав, – сказал он, наблюдая как Дугал ложится на килт, чтобы застегнуть его вокруг своей талии. – Слава Богу, ему предшествует его отец, и я никогда не слушал ни от кого ни единого недоброго слова о Найджеле. И вообще, к концу следующего года может появиться новый наследник трона. Хотя ты прав, молодость не может служить извинением для хамства. Коналл же ужасно хамит.
      Дугал, присев, чтобы пристегнуть к плечу свой плед брошью с аметистом размером с птичье яйцо, оторвал взгляд от застежки и уставился на короля.
      – Коналл – идиот! А что ты имел в виду, когда сказал про нового наследника? Келсон, ты что, помолвлен?
      – Нет-нет, пока еще нет, – фыркнул Келсон. – И не смотри на меня так удивленно. Мне семнадцать, я – король. Так что этого ждут. Найджел и тетя Мерод изводили меня почти год, как и Морган.
      – Морган тоже?
      Келсон задумчиво пожал плечами. – Ну, они, конечно, правы. У трона должен быть наследник. Я уже потерял счет принцессам, графиням и прочим подходящим девчонкам, на которых я должен был смотреть в прошлом году. Каждый захудалый гвинеддский князек, у которого есть дочка или сестра в возрасте от двенадцати до тридцати находил какие-нибудь причины, чтобы представить ее ко двору. Даже Морган угрожает привезти какую-то Р'Кассанскую принцессу на Крещение. Она – родственница его жены.
      – Его жены? – Взгляд Дугала стал пристальнее, хотя теперь он тоже улыбался. – Так вот в чем все дело! Морган женился и теперь считает, что остальные должны сделать то же самое. Кто она?
      Келсон покачал головой и усмехнулся. Он все еще забывал насколько Транша далека от столицы и того что в ней происходит.
      – Вы здесь ничего не слышали, не так ли? Вы на самом деле не знали, что я сделал его Лордом-Защитником?
      – Нет.
      – Вы знаете, что в Торенте снова правят регенты? – рискнул Келсон.
      – Регенты? Что случилось с Принцем Алроем?
      Келсон вздохнул, стараясь не вспоминать о своих старых волнениях.
      – Падение с лошади, где-то в середине лета. Он сломал себе шею. То, что я слышал, ясно говорит о том, что это был явный несчастный случай, но он только что достиг совершеннолетия. Поэтому кое-кто поговаривает, что все это было организовано мною – вроде того как Чарисса организовала смерть моего отца.
      – Ты имеешь в виду магию? – прошептал Дугал.
      Келсон кивнул. – Они не очень хорошо меня знают, не так ли?
      – Но зачем тебе это делать, даже если бы ты мог… Келсон, ты можешь убить кого-нибудь с помощью магии?
      – Если ты имеешь в виду мою способность убивать магией, мой ответ – да, я обладаю соответствующими знаниями и способностями, чтобы это сделать, – спокойно сказал Келсон. – Я… я уже сделал это однажды. Так я убил отца и дядю Алроя… и графа Марлийского. Я не горжусь этим, но в тот момент у меня не было другого выхода. И я снова сделаю это, чтобы защитить свое королевство.
      Он с трудом сглотнул. – Что касается повода. Боюсь, что у меня он тоже есть. Пребывание на троне Торента несовершеннолетнего уменьшает возможность того, что Торент выступит против меня, по меньшей мере, до тех пор, пока новый король не вырастет, если не считать стычек на границе. Лиаму, младшему брату Алроя, сейчас только девять. Значит, у меня есть почти пять лет, если не больше, чтобы разобраться с Меарой, прежде чем я буду вынужден снова серьезно обеспокоиться Торентом. Но, тем не менее, я не убивал брата Лиама.
      – Я верю тебе, – сказал Дугал.
      Три слова были произнесены спокойно, и Келсон знал, что они искренни. Прошло четыре года с момента их последней встречи с Дугалом, но он чувствовал, что их старая близость не ослабла с течением лет и из-за того, что прошло вместе с ними. Он поглядел на свои руки, руки, от которых в буквальном смысле зависели жизнь и смерть многих, затем покачал головой, осознав, что никогда не сможет отказаться от своих возможностей.
      – Ну, хватит про это, – уже более весело продолжил Келсон. – Ты спрашивал про Моргана и его жену. Он женился на Риченде Марлийской весной прошлого года. У них есть маленькая дочка, ей сейчас почти год. Зовут ее Бриони.
      Дугал одобрительно кивнул. – Мне это нравится. Но… Риченда Марлийская… это она была графиней Марли? Ты ведь только что сказал, что тебе пришлось убить ее мужа, так?
      – Так. Но она не отвечает за измену своего мужа, – негромко сказал он, – как и их сын. Прошлым летом, когда ему исполнилось шесть лет, я утвердил молодого Брендана графом Марли. Я поместил его под опеку Моргана, пока он не вырастет, а Риченду назначил регентом.
      – Но что он скажет, когда вырастет и узнает, кто убил его отца? – прошептал Дугал. – Ты не думаешь, что он возненавидит тебя за это?
      – Я надеюсь, что к тому времени он узнает также почему я был вынужден сделать это, – сказал Келсон со вздохом. – Брэн Корис был одним из первых, кого я был вынужден лишить жизни. К сожалению, он не последний. По крайней мере, с тех пор я кое-чему научился… правда, если бы я был вынужден пройти через это снова, ничего бы не изменилось. – Он снова вздохнул, махнув рукой.
      – Что сделано, то сделано. Не имеет смысла задумываться о том, что ты не можешь изменить. Однако, я надеюсь, что смогу изменить одно – прием, который я получил, приехав сюда час назад.
      Дугал громко рассмеялся, неловкость последних минут рассеялась.
      – Тогда ты будешь настоящим волшебником, если сможешь добиться этого. Келсон, ты же видел их. Они – жители Приграничья. Большинство из них никогда не было при дворе, и никогда не будет. Ты не сможешь мгновенно заслужить их уважение.
      – Не мгновенно, нет. Но у меня, пожалуй, есть идея как я могу положить этому начало.
      Полчаса спустя, два молодых приграничника вышли из комнаты, в которую входил только один. Высказывание Дугала по поводу длинных волос Келсона вдохновило его. Он не решился одеть килт вроде того что носил Дугал, поскольку не смог заставить себя довериться одежде, состоящей из складок, удерживаемых только ремнем, и поэтому выбрал вместо килта костюм цвета ржавчины, столь привычный жителям Приграничья – облегающие клетчатые штаны и кожаная безрукавка, одетая поверх шерстяной рубахи шафранного цвета, такой же как была одета на Дугале. Длинный серо-черно-желтый плед Мак-Ардри пересекал его грудь наподобие перевязи и скреплялся у него на плече серебряной брошью в виде кольца с глубоко выгравированным орнаментом. Ноги Келсона удобно устроились в мягких сапогах из оленьей кожи. Вместо золотого обруча, который красовался бы на его голове во время обычного придворного приема, он надел такую же шапочку что и Дугал. Черные волосы Келсона были собраны в косичку, которая была на целую ладонь короче чем медно-цветная косичка Дугала, но, в сочетании с одеждой, превратила короля из лощеного придворного с равнины в темноволосое подобие сына предводителя клана. Если бы еще и старый Колей подыграл… Идя следом за Дугалом вниз по винтовой лестнице, потом по коридору, ведущему к большому залу, Келсон услышал звуки настраиваемых волынок, поначалу казавшиеся нестройными и хныкающими, они несли в себе дух и традиции Приграничья. Музыка придала ему энергию, а когда он и Дугал подошли ко входу в зал, Келсон услышал что Дугал тихонько присвистывает в такт.
      В вестибюле толпились оруженосцы, слуги и несколько королевских солдат, но поскольку Келсон был в компании Дугала, и был одет так же как и он, никто не обращал на Келсона особого внимания. Прихватив из почерневшего от огня светильника факел, Дугал провел его через неприметную деревянную дверь рядом с входом в зал, и знаком приказав молчать, повел Келсона по узкой внутренней галерее, шедшей параллельно залу. Когда Келсон посчитал, что они прошли примерно половину пути, Дугал остановился и, держа факел как можно ниже и ближе к стене, открыл два потайных смотровых отверстия, прорезанных в камне под разными углами. Посмотрев через каждое из отверстий, Келсон смог увидеть почти весь зал, хотя вход и помост на другом конце зала оставались вне поля зрения.
      – Похоже, что большинство твоих солдат, не занятых службой, уже сидят за столом, – пробормотал Дугал, посмотрев на зал внизу. – Правда, как ты можешь убедиться, они все сидят сами по себе. От того, как тебя встретят, может зависеть очень многое.
      Келсон, осмотрев зал, кивнул. Поскольку, в соответствии с обычаями Приграничья, все члены клана считались занимающими более или менее равное положение, у них не было отдельных столов для знати и для солдат. Он увидел герцога Эвана, шедшего вдоль зала с мрачно глядящим Коналлом – чтобы быть усаженными за стол на помосте, как уверял его Дугал – но за исключением их, остальная часть королевского отряда, казалось, сгрудилась вдоль одной стороны длинного стола, параллельной стене – будучи, как заметил Келсон, аккуратно отделенной от местных. Казалось, что гостеприимство все-таки имело свои пределы.
      Задумавшись, он проследовал за Дугалом дальше по галерее, звуки волынок почти не вторгались в его размышления, когда посмотрел через другое смотровое отверстие, выходящее на стол, стоящий на помосте. Оттуда ему было видно всех на помосте, включая Графа Траншского.
      Колей Мак-Ардри за три года, прошедшие с того дня когда Келсон видел его последний раз, сильно постарел, но хотя время лишило старого предводителя клана большей части его подвижности, это явно не коснулось его прочих способностей. Слуге пришлось помочь ему усесться за столом на помосте, поскольку он не мог много ходить без посторонней помощи, но его темно-коричневые от жаркого летнего солнца и горных ветров Транши руки, показывавшиеся из тонкой рубахи цвета шафрана, все еще бугрились мускулами. Келсон видел как переливаются мышцы Колея, когда тот поднял полный мех вина и, вливая в себя целый поток красного, умудрился не пролить ни капли.
      Его седые, похожие на проволоку, волосы были на приграничный манер зачесаны назад и перевязаны лентой цветов его клана, но в его обширной бороде, сбегавшей на грудь, еще проглядывал кое-где каштановый цвет. Карие глаза его были ясными и живыми, он беседовал с герцогом Эваном, сидящим слева от него, по другую руку Коналла; но продолжал поглядывать на дальний конец зала как будто поджидая кого-то.
      – Он нас ищет? – спросил Келсон негромко, покосившись на Дугала. – Может, нам лучше войти?
      – Да, но не так, как ты собираешься, – ответил Дугал. Он хитро усмехнулся, схватив Келсона за рукав и таща его в проход. – Пошли. Просто иди за мной и делай то же, что и я.
      Вскоре они оказались за перегородками, отделявшими кухню от помоста, сооруженного в зале, Дугал подтолкнул короля за одну из них, чтобы пройти через слуг, обслуживающих стол на помосте. Люди уступали дорогу сыну своего предводителя, но глядели на Келсона второй раз только для того, чтобы избежать столкновения с ним. Они были слишком заняты наблюдением за Коналлом, сидевшим слева от предводителя, и Джодреллом, который подтащил свой табурет к концу стола, чтобы он мог разговаривать с Эваном, сидя между ними. Старый герцог Клейборн был с готовностью принят за своего, поскольку он вырос в такой же клановой системе и понимал их обычаи, но остальные сидящие в зале – рыцари и солдаты – были людьми с равнины. Коналл, одетый в придворную тунику и с серебряным обручем на голове, выглядел особенно не к месту.
      Теперь Келсон понимал намерения Дугала. Когда парень проложил себе путь к почетному месту справа от старого Колея и опустился на скамью чуть правее этого почетного места, Келсон еле сдержал усмешку и последовал за ним. Якобы случайно он проскользнул между Дугалом и стариком, уселся, опершись локтем о стол, и движением брови приказал слуге, склонившимся между ним и Дугалом, налить вина им обоим.
      Однако, когда некоторые из людей начали узнавать его и стали подниматься на ноги с грохотом и стуком деревянных скамей по каменному полу, происходящее привлекло внимание старого Колея. Повернувшись, чтобы узнать причину, он был очень удивлен, заметив справа от себя незнакомого молодого приграничника. Волынки взвизгнули, замолкая, когда все глаза обратились к предводителю Мак-Ардри.
      – Халдейн сердечно приветствует Мак-Ардри из Транши, – торжественно сказал Келсон, склоняя голову в почтительном поклоне и замечая как у Колея отпадает челюсть. – Мой брат Дугал предложил мне сесть по правую руку от Вас, и я рад такой чести, поскольку теперь, когда моего отца больше нет, его отец – мой отец.
      Онемев от удивления, Колей смотрел в серые глаза Халдейнов, в то время как среди собравшиеся в зале нарастало волнение, и заметил, что в незнакомце есть что-то знакомое. Последний Халдейн, которого видел старый Колей, был четырнадцатилетний мальчик, принимавший корону Гвинедда. Парень, сидевший рядом с ним, был молод, но это был мужчина, с откровенным, прямым взором приграничного вождя. Когда Колей посмотрел на своего сына, сидевшего позади незнакомца, Дугал встал и подошел, чтобы с усмешкой поцеловать своего отца в щеку.
      – Я привел своего брата, чтобы он поужинал с нами, Па, – сказал он со своим резким акцентом Приграничья. – Он посчитал нужным забыть на этот вечер о своем титуле, поскольку он хочет показать, что действительно чтит наш дом и род, как и то, что связывает его со мной. Разве ты не хочешь поприветствовать его как родственника и сына?
      На какое-то мгновение Келсон испугался, что Колей не подыграет ему, и ему придется вернуться к своей королевской роли, которую он так часто был вынужден играть. Но тут лицо старика расплылось в довольной улыбке и он протянул Келсону свою огромную руку, его карие глаза потеплели.
      Я рад видеть тебя, сынок, – сказал он мягко. – Я оставил тебя мальчиком, а ты приехал ко мне мужчиной. Поцелуешь своего старого Па?
      Келсон торжественно подал Колею руку и встал, склонив голову в почтительном приветствии приграничника дружественному вождю, зная о том, сколько взглядов сосредоточилось на нем. Когда он нагнулся, чтобы поцеловать старика в щеку, сдержанный ропот одобрения прокатился среди приграничников, а волынки взвыли в приветствии, поддержанные на этот раз барабанами.
      Это не было наиболее непосредственно из приемов, но это было начало. Стараясь не замечать кислых взглядов Коналла, сидевшего на другом конце стола, и смущенных выражений на лицах большинства своей свиты, Келсон сел на свое место, улыбаясь. Брион никогда не поступил бы так, но Келсон не был Брионом. Всем придется смириться с тем, что он хотел создать свой собственный стиль. Он смеялся над шутками Дугала, а когда Сайард подал им жаркое из птицы и говядины на пышном хлебе, Келсон стал есть его руками, как это и принято в Приграничье.
      За едой он немного поболтал с Колеем. Келсон рассказывал о том, чему он научился за последние три года, в старый вождь гордо перечислял, чему научился Дугал, готовясь стать предводителем клана. Свое ухудшающееся здоровье он помянул только мельком.
      Из уважения к хозяину Келсон обходил в разговоре политику и прочие темы, которые могли бы привести к разногласиям, собираясь поговорить об этом попозже и в более приватной обстановке. Но прямо перед тем как подали десерт – липкие конфеты из толченого миндаля, бисквита и меда – Колей мельком упомянул своего брата Сикарда, чьей женой была Меарская Претендентка.
      – Леди Кайтрина, что она из себя представляет? – спросил Келсон, стараясь не показывать насколько ему интересно. К его облегчению, Колей не стал сдерживаться, вино заставило его подобреть и развязало ему язык.
      – А, она лелеет старую мечту, время которой давно прошло, – сказал Колей. – Она никогда не нравилась мне. Она примерно моего возраста, ее дети – крайне неприятные люди, а ее дружок еще более неприятен. Она и мой брат…!
      Он презрительно выругался, и Келсон вздернул бровь в притворном удивлении.
      – Вы и Сикард поссорились?
      – Можно и так сказать, – разрешил старик. – По правде говоря, мы с ним никогда не были близки. К детям я тоже не был близок, может немного к мальчишкам. Их зовут Ител и Лльювелл, но я думаю, что это ты и так знаешь. Они примерно твоего возраста, может, моложе примерно на год. Девчонка же…
      – Еще и дочь… – выдохнул Келсон, почти неслышно.
      Старый Колей сразу понял, о чем он говорит, и шумно засмеялся, хлопнув Келсона по плечу.
      – А, они давят на тебя, парень, чтобы ты поспешил найти себе пару? Ну, можно найти куда более худших, чем миленькая Сидана. На старом языке ее имя означает «шелк», и она обладает той мягкостью, которой не хватает мальчишкам и их матери. Помимо титула, который может перейти к ней по наследству, у нее есть прекрасные гладкие волосы, коричневые как каштан, которые доходят ей до колен, большие оленьи глаза. Еще у нее очень белые зубы, а ее бедра говорят о том, что она принесет своему мужчине много прекрасных сыновей, а ведь ей еще только пятнадцать.
      – Вы говорите так, как будто хотите выдать ее замуж, – сказал с улыбкой Келсон. – Вы намекаете на что-то?
      Колей отрицательно покачал головой, в тоже время застенчиво пожимая плечами.
      – Ну, я не тот, кто должен выбирать невесту для моего короля, сынок, – сказал старик. – Но если человек хочет разрешить старую проблему и принести мир своему народу, женитьба на Сидане была бы одним из не самых плохих решений. Если бы я думал, что это поможет, я бы женил на ней Дугала, или, упаси Господь, если бы я был помоложе, и мог бы найти сговорчивого священника, я бы сам женился на ней, несмотря на то, что она – моя племянница.
      Келсон слабо улыбнулся, вспомнив, что однажды он прочитал о том, что два столетия назад инцест, имевший место между чуть более близкими родственниками, способствовал смене власти, хотя в случае Имра и Ариэллы не обошлось без Дерини.
      Но теоретическое решение, предложенное Колеем, не повлекло бы за собой таких последствий, даже если бы воплотилось в жизнь. Для этого он и Сидана были слишком отдаленными родственниками – тут его взгляд окаменел на мгновенье, пока он вспоминал разветвления своего генеалогического древа до их общего с Сиданой прапрадедушки – далеко за пределами кровного родства, которое могло бы вызвать неодобрение Церкви.
      – Я не думаю, что Вам придется идти на такие жертвы, – заверил он Колея, усмехаясь.
      – Конечно, нет. Ей нужен муж из Халдейнов, а не еще один приграничник, брак с которым только еще больше все запутает. Если не Ваше Величество, то, может быть, Ваш кузен…
      Старик поглядел на конец стола, куда передвинулся Коналл, чтобы сесть между Эваном и Джодреллом, размышляя о чем-то над своим кубком с вином.
      – Вообще-то, если подумать, то Коналл не подходит, – продолжил Колей более трезво. – Она не была бы счастлива с человеком вроде него, хотя, как мне кажется, у твоего молодого кузена есть собственные амбиции. Власть может быть большим искушением, сынок. Но, я думаю, не мне рассказывать тебе об этом, так ведь?
      Келсон удивленно посмотрел на Коналла, а затем опять на Колея.
      – Коналл?
      – Ах, парень, я не хотел бросить тень на твоего кузена. Но Сидана стоит того, чтобы жениться на ней, и даст своему мужу законное право требовать трон Меары. Если правильный человек будет правильно убеждать ее братьев, то они могут даже отказаться от своих претензий на меарский трон.
      Келсон мрачно ухмыльнулся и покачал головой, водя пальцем по краю своего кубка.
      – Я стараюсь избегать такого вида убеждения, Колей, – он сказал мягко. – Я не хочу устраивать поход на Меару, как делали мой отец и дед, и решать все вопросы мечом. Но, в то же время, я не собираюсь отказываться от того, что по праву принадлежит мне.
      Бородатое лицо Колея омрачилось и он опустил свой взгляд, уставившись в глубины своего кубка. – Это может оказаться единственно возможным путем, сынок, – прошептал он мрачно. – Молодой Ител хочет трона. Если его мать не умрет, его не устроит правление двором в изгнании в Лаасе.
      – Вы говорите так, как будто это неизбежно, – вздохнул Келсон, стараясь проверить истинность слов Колея. – Что, Ител что-то планирует?
      – Я не знаю деталей, меня это не волнует. – Колей сделал большой глоток вина и покачал головой. – Это просто слухи, которые я слышал. У какого молодого человека нет амбиций? Больше мне сказать нечего.
      Похолодев, Келсон отставил свой кубок и поглядел на Колея. Старик говорил правду, во всяком случае, он сам в это верил, но какую часть из этого составляли слухи.? Если Ител Меарский активно готовил мятеж… – Я должен знать, Колей, – тихо сказал он, беря того за запястье и пытаясь начать Умозрение. – Если Вы что-то знаете…
      – Я ничего не знаю! – прошептал Колей, глаза его сверкнули, когда он отдернул руку. – И если ты будешь и дальше давить на меня, то…
      Тут за стенами зала заиграли волынки, Колей прервался и, извиняясь, покачал головой, сделав еще один большой глоток из своего кубка. Пока Келсон раздумывал, как бы тактично вернуться к предмету разговора, в дальнем конце зала появились два волынщика, идущих впереди старика в белой накидке, размахивавшего двумя зелеными ветвями наподобие кустистых мечей. Когда он вошли, разговоры замерли, и даже самые шумные из приграничников отставляли свои кубки, чтобы поприветствовать проходящего мимо них старика подброшенными шапочками. Женщины делали реверансы, и даже дети, обслуживавшие столы, замирали на месте, оказывая должное уважение незнакомцу.
      – Кинкельян, бард, – пробормотал Дугал на ухо Келсону, когда старик прошел между волынщиками и приблизился к ним. – Это может оказаться очень важным. Ты пока просто сиди, но обрати на него внимание.
      Когда старик подошел к подножью помоста и остановился, скрестив ветви над головой в знак приветствия и поклонившись, музыка кончилась, и Дугал встал, поднимая кубок в ответном приветствии человеку в белом.
      – Яркой луны и звезд тебе на пути, благородный бард. Мак-Ардри и весь его род приветствуют Кинкельяна в Транше.
      Старик, раскинув руки с ветвями в стороны, как будто раскрывая объятья, склонил свою голову и пробормотал фразу, которую Келсон не уловил полностью. Келсону показалось, что он услышал свое имя, но он не был уверен. Дугал ответил на языке Приграничья, потом поклонился и взглянул на отца. Старый Колей, казалось, забыл о чем он говорил только что, и тоже поднял кубок в приветствии.
      – Кинкельян предлагает Вам свое благословение и просит, чтобы Вы и в дальнейшем принимали дружбу клана,» – краем рта пробормотал Келсону Дугал. – Старый Мак-Ардри согласился от твоего имени. Встань и поклонись, а когда я и Кинкельян закончим, делай что посчитаешь нужным.
      Когда Келсон повиновался, Дугал нагнулся к своему отцу и вышел из-за стола, спускаясь с помоста к своим людям, восторженно стучавшим кулаками по столам. Люди Келсона, за исключением старого Эвана, выглядели озадаченными.
      Медленным, почти ритуальным жестом Дугал принял от старого барда ветви и снова поклонился, затем скрестил их над головой и медленно повернулся на каблуках к Келсону, а когда снова раздались звуки волынок, медленно склонился перед ним и положил скрещенные ветви на пол. Когда он выпрямился и положил руки себе на талию, темп музыки изменился, и Дугал пустился в пляс.
      Волынки звучали столь призывно, почти магически, что Келсон почувствовал, что его ноги сами пускаются в пляс. В какой-то момент глаза пляшущего Дугала и встретились с глазами Келсона, и между их разумами установилась связь, настолько глубокая, что память Келсона откликнулась на нее, как если бы Дугал был Дерини и пытался посредством мысли вызвать у Келсона воспоминания о том, как полжизни назад они стояли друг против друга, скрестив не зеленые ветки, а мечи, и двигаясь на манер того как это делал сейчас Дугал. Внезапно Келсон понял, что Дугал имел в виду, когда сказал о том, что он должен поступать как сочтет нужным, и обнаружил, что он уже выбирается из-за стола, чтобы спуститься с помоста к кружащемуся и прыгающему Дугалу.
      Когда король спустился на пол, звук волынок даже не дрогнул. Келсон почувствовал что люди вокруг замерли, кто-то радостный, кто-то озадаченный, и только старый бард выглядел совсем не удивленным, хоть и поднял свои белые брови. Дугал заканчивал приплясывать, крутясь и раскачиваясь вокруг ветвей, подняв над головой сначала одну руку, затем вторую, но, заметив приближающегося Келсона, он улыбнулся и кивнул, упирая кулаки в бедра и начиная танец сначала. Келсон присоединился к нему с самого первого движения, позволив своим ногам нести его как это уже было много лет назад и повторяя движения Дугала, сначала немного напряженно, затем, по мере того как приграничники и равнинные рыцари начинали смотреть на него в неподдельном изумлении, все более и более уверенно.
      Когда они начали следующую фигуру танца, выбивая ритм по полу, отплясывая друг напротив друга, и стараясь не задеть ветвей, Келсон снова ощутил пульсирующую связь, синхронизирующую его движения с движениями Дугала. С неожиданной отстраненностью он позволил окружающему миру сжаться до порхающих ног, зеленых ветвей и радостной улыбки Дугала. Как в тумане он замечал, как сидящие в зале начали прихлопывать и постукивать по столам, подбадривая их, охваченные тем же волшебством, которое не имело никакого отношения к Дерини.
      Когда они начали последнюю фигуру танца, Келсон уже запыхался от усталости, но заставил себя не останавливаться, переступая с пятки на носок, выполняя одно движение за другим, пока ритм, наконец, не замедлился, и музыка угасла. Он и Дугал, стоя напротив друг друга, разделенные скрещенными зелеными ветками, поклонились друг другу, держа руки на поясе. Зал, казалось, обезумел.
      Когда два молодых человека, запыхавшись, почти упали в объятия друг друга, приграничники и их женщины продолжали кричать приветствия. Люди Келсона, за исключением Эвана, выглядели совершенно ошеломленными, хотя некоторые из них присоединились к добродушным приветствиям, и далеко не последним из них был барон Джодрелл. Между ним и Эваном сидел, сложив руки и сжав губы в угрюмом неодобрении, насупившийся Коналл, но предводитель Мак-Ардри, сидевший в центре стола, просто сиял. Когда Дугал и Келсон, держа друг друга под руки, поднялись на помост, он протянул им наполненные кубки.
      – Air do slainte! – крикнул он, остальные подхватили этот крик, когда Дугал и Келсон отпили из своих кубков. За ваше здоровье!
      Шум приветствий стих, когда Дугал поднял руку, призывая к тишине, и, все еще немного задыхаясь и обняв одной рукой Келсона за плечи, повернул его лицом к приграничникам, сидевшим за столом.
      – Родичи, это мой сводный брат, Келсон, – он сказал, улыбаясь. – Как видите, он одной крови с нами, и один из тех, кого я люблю. То, что он еще и мой король – большая радость для меня, и я хочу подтвердить свою преданность ему как моему господину, брату и сородичу. Вы отплатите ему тем же, ради меня?
      Возобновившиеся крики и приветствия подтвердили то, что было нужно Дугалу. Когда довольный Келсон отступил назад все еще задыхаясь после пляски и задаваясь вопросом, как он сумел увлечь их, этот суровый народ гор, так, что они запросто признали его, человека с равнины, в число своих, Дугал повернулся и опустился перед ним на колени, обхватив его руки своими и прижав их к своему лбу в знак почтения.
      Один за одним, приграничники Дугала присоединялись к нему, опускаясь на одно колено. Некоторые из них даже улыбались, как и любой из горцев, вынужденный следовать этому равнинному обычаю. Несколько человек были мрачны и угрюмы, но даже они опустились на колени. Необычность происходящего не была упущена Келсоном.
      – Спасибо тебе, брат – сказал Келсон, поднимая Дугала и подавая остальным знак подняться. – И я сердечно благодарю тебя, мой родич из Приграничья. Поверьте, я ценю честь, которую вы мне оказали. И если среди вас все еще есть те, кто сомневается насчет этого равнинного лорда-выскочки, я не могу винить вас в этом. Я понимаю, что мои слова не могут заставить вас изменить свое мнение. Надеюсь, что мои поступки скажут все за меня, а я постараюсь всегда быть настоящим лордом для вас.
      Его солдаты застучали по столам в знак одобрения, но Келсон снова поднял руку, призывая к тишине.
      – И хотя я рожден на равнине, по духу и крови я, как сказал мой брат Дугал, такой же приграничник как и вы. Посему я готов поручиться, что буду ставить интересы клана выше своих собственных, если только они не пойдут вразрез с интересами остального народа, который я поклялся защищать. В подтверждение этого я прошу принимать меня сегодня не как короля, но как своего сородича, и прошу присоединиться к моему тосту за вашего благородного предводителя, Мак-Ардри, и да продлятся его годы, чтобы он и дальше руководил своими людьми, в мире и достатке. Air do slainte!
      Это была единственная фраза на языке Приграничья, которую Келсон смог вспомнить, и он мысленно поблагодарил старого Колея за то, что тот освежил его память, произнеся ее чуть раньше, но, тем не менее, она вызвала желанную реакцию. На сей раз траншцев никто не сдерживал. Зал взорвался криками присоединявшихся к традиционному тосту Приграничья, и даже самые суровые из приграничников вздымали свои кубки с помягчевшим выражением лица. Вскоре волынщики снова заиграли танец, и зал заполнился танцующими, желающими сделать несколько па с их новым сородичем. Некоторые из девочек были очень даже ничего. Келсон, улыбаясь, честно постарался ответить на несколько первых приглашений, но пляска с Дугалом выжала из него все силы. Вскоре он был вынужден откланяться и отступить к своему месту рядом с предводителем. Дугал остался среди танцующих.
      Колей был хорошей компанией для остатка вечера, но на каждый кубок вина, выпитый Келсоном, он отвечал тремя и это не замедлилось сказаться. При этих обстоятельствах любой серьезный разговор был невозможен, и скоро их разговоры свелись к обсуждению танцующих, о проделках Дугала и его перспективах на будущее, и Колей все больше и больше начал жаловаться на свое ухудшающееся здоровье. Тем временем, некоторые стали засыпать за столом, некоторые располагались на ночь в зале. Келсон сумел свести последствия выпитого к легкому головокружению, а вот Колей был почти без сознания. Дугал, хоть и не был пьян, держался на ногах куда менее уверенно чем Келсон.
      – Похоже, что ему уже достаточно, – пробормотал Келсон, когда Дугал вернулся к столу, чтобы вновь наполнить свой кубок, пока волынщики исполняли что-то медленное и печальное.
      Дугал, опершись, чтобы не упасть, на край стола, посмотрел на отца, пускающего пузыри и пьяно улыбающегося, потом подал знак слуге, который был, по меньшей мере, на полторы головы выше его или Келсона. Человек подхватил своего предводителя с усилием не большим, чем потребовалось бы Келсону для того, чтобы поднять трехлетнего ребенка, и осторожно вынес его из зала, а потом, сопровождаемый двумя молодыми людьми, шедшими позади –Дугал для большей устойчивости опирался на руку Келсона – поднял его по винтовой лестнице в его комнату. Когда они уложили старика в постель, а слуга ушел, Дугал уселся у окна и вздохнул, глядя на Келсона с усталой улыбкой.
      – Ну, сегодня ты безусловно оставил свой знак в Транше. Клан будет говорить о тебе всю зиму, причем говорить хорошо.
      Келсон улыбнулся и, швырнув свою шапочку на скамью рядом с Дугалом, прислонился к подоконнику. Подъем к палатам предводителя окончательно прочистил его голову, и теперь к нему вернулись прежние мысли. Доверие клана, полученное им, было очень кстати и являлось частью того, что он планировал, но еще не узнал всего, что хотел о меарском родственнике Колея. И если Ител Меарский планировал… – Интересно, будут ли они говорить про меня хорошо, когда вспомнят, что я – полуДерини? – размышлял он, пытаясь найти способ приблизиться к тому, о чем он хотел спросить. Однако, когда он сказал это, Дугал то ли испугался, то ли оскорбился.
      Дугал нахмурился. – Какое разница? Почему ты так подумал?
      – Ты знаешь, не так уж и плохо быть Дерини, – продолжал Келсон. – Ты мог убедиться в этом, когда я усыпил того солдата, чтобы ты мог зашить его руку. Так что у магии действительно есть позитивное применение.
      Дугал, внезапно протрезвев, звучно сглотнул, все его веселость исчезла.
      – Мне почему-то кажется, что сейчас случится что-то пугающее. Ты ведь хочешь предупредить меня, нет?
      – Не совсем… – Келсон поглядел Дугала, потом на спящего Колея.
      – Дугал, я никогда даже не испытывал соблазна злоупотребить нашей дружбой, – сказал он тихо, – но, черт побери… он сказал мне не все что знает.
      – О чем ты?
      Келсон покачал головой. – О, я не имею в виду, что он лгал мне. Я думаю, он просто хочет остаться в стороне, и вряд ли его можно винить за это. Сикард, в конце концов, все-таки его брат. К сожалению, Сикард еще и отец мальчика, который может попытаться забрать у меня трон, и Колей намекнул о заговоре за обедом, прямо перед тем как он окончательно напился.
      – Но ты же не думаешь, что он стал бы держать тебя в неведении, если бы действительно была такая опасность? – спросил Дугал.
      – Я не знаю, – ответил Келсон. – Я знаю, что твой отец имеет информацию, в которой я могу нуждаться… и что у меня есть способ, чтобы при необходимости получить ее без причинения ему какого-либо вреда и так, что он не будет знать об этом.
      – Магией, – добавил Дугал. По мере того как он слушал Келсона, его лицо хмурилось, и теперь в медово-янтарные глазах отражалось холодное негодование и испуг.
      – Келсон, я не могу остановить тебя, – продолжил он после длинного, медленного вздоха. – Если это – то, для чего тебе были даны твои способности, то я ничего не могу сделать, чтобы помешать тебе.
      – Я знаю. Именно поэтому я спрашиваю разрешения. Он не будет помнить об этом, – добавил Келсон. – Он никогда даже не узнает, что мы разговаривали с ним этим вечером.
      – А если тебе придется использовать то, что ты узнаешь от него, против него самого? – спросил Дугал.
      Келсон вздохнул. – Я надеюсь, что до этого не дойдет, – пробормотал он, опустив глаза. – Ты знаешь, я никогда не стал бы делать ничего, чтобы навредить тебе или твоей семье. Но если информация, которую я могу получить, поможет остановить войну, спасти невинные жизни… ну, а что бы ты сделал?
      Только после долгой паузы Дугал неохотно ответил.
      – Я думаю, что я… сделаю то, что должен сделать, – прошептал он.

      Я сделаю то, что должен сделать.
      Эти слова Дугала возложили ответственность за окончательное решение на Келсона, который, как и любой король, был вынужден принимать решения постоянно, но только король, обладающий магией, мог осознать эту ответственность. Келсон задавался вопросом, требовал ли когда-нибудь его отец чего-либо подобного от своего друга. Он с трудом мог представить себе Бриона, использующего свои способности, хотя знал, что его отец убил Марлука с помощью магии и, несомненно, принял меры, чтобы его наследником стал Келсон.
      Но магия Халдейнов отличалась от магии, которой обладали те, кто был рожден Дерини, и эта разница сейчас беспокоила Келсона, поскольку он имел и ограничения, и выгоды обоих видов магии. Магия Халдейнов давалась каждому из наследников мужского пола в основной королевской династии, способность к ней закладывалась предыдущим королем и активизировалась ритуалом, который почти не изменился за последние двести лет. Она на самом деле происходила из магии Дерини, но, насколько было известно Келсону, она была создана искусственно великим Святым Камбером в конце Междуцарствия для того, чтобы защитить Синила Халдейна от безумного Имра, и с тех пор оставалась с потомками Синила.
      Этот вид волшебства касался, в основном, защиты, сохранения и охраны Халдейнов. Но это была магия, которой не надо было учиться и которую необязательно было понимать, набор определенных заклинаний, использование, да и само существование которых становилось очевидным, только когда в них возникала необходимость, и эта магия никак не зависела от природных способностей конкретного Халдейна. Некоторые из этих способностей, такие как Правдочтение или усиление физической выносливости, были способностями Халдейнов, но более изощренные и эффективные виды волшебства – и наиболее подверженных злоупотреблениям – могли принадлежать только Дерини. Действительно, большая часть магии, доступной Келсону, происходила из того, что он был Дерини, а не из его крови Халдейнов: большей частью это было волшебство, которому его могли обучить Морган и Дункан, и значительная часть этой магии находилась для Келсона в области теории.
      Сейчас тот скудный опыт, который он получил с ними, должен был быть объединен со знанием, происходящих из его крови Халдейна, и найти способ, подходящий для той очень личной ситуации, которая сейчас сложилась. За последние два года он несколько раз видел как Морган делает это, а один или два раза сам делал это под руководством Моргана, но это было совсем другое дело: самому, в одиночку, допрашивать человека, которому он симпатизировал, а не захваченного врага, из которого надо было силой добыть правду. Келсона не волновала сама процедура, учитывая что разум Колея был значительно ослаблен выпитым вином, но его действительно беспокоило возможное отчуждение Дугала. У него было немного друзей, которым он мог доверять и которые не боялись его, и он ими дорожил.
      – Если дойдет до этого, то я буду вынужден сделать то, что должен, – наконец прошептал он, встречаясь с глазами Дугала. – Это одна из самых неприятных обязанностей короля. Боюсь, что кое-что мне придется сделать. – Он остановился на мгновение. – Можешь не смотреть, если не хочешь. Ты можешь уйти, или, если ты пожелаешь, я могу усыпить тебя или стереть память. Никто из вас не обязан помнить об этом.
      Зубы Дугала заметно сжались, в солнечно-янтарных глазах был виден страх и некоторое отчаяние.
      – Если ты этого хочешь, я, конечно, исполню твои пожелания, но… черт возьми, Келсон, я не позволю себе бояться тебя! Видит Бог, я не понимаю чем ты стал, и если бы ты предпочел, чтобы я не видел что происходит, я… я позволю тебе усыпить меня или сделать все, что ты сочтешь необходимым. Правда, я не хочу уходить.
      Храбрость и полное доверие, сверкнувшие на лице Дугала, когда он взглянул на Келсона, сделали ненужными все дальнейшие обсуждения. Благодарное «тогда оставайся» было скорее артикулировано, а не сказано, но Дугал понял. Его робкая улыбка и быстрая ответная улыбка Келсона были всеми комментариями, которые были им нужны. Они вместе вернулись в комнату, в которой лежал спящий Колей. Келсон больше не волновался.
      Когда Келсон присел на правую сторону кровати и сделал несколько глубоких вдохов, концентрируясь, как учил его Морган, старик захрапел в забытьи. Он не касался Колея, чтобы не пугать Дугала раньше времени. Дугал, поначалу оживленный, поставил свой табурет по другую сторону кровати и уселся смотреть, но постепенно даже на него подействовало спокойствие, исходящее от короля. Как и у Келсона, его дыхание скоро стало поверхностным и ритмичным, а его ловкие пальцы хирурга спокойно переплелись на коленях.
      Успокоившись, Келсон обратил внимание со своего медленного спокойного дыхания на Колея, осторожно кладя свою правую руку на лоб старика, а большой палец и мизинец – на его закрытые веки. Осторожно внедряясь в сознание Колея, он почувствовал завесу алкогольного дурмана, но быстро миновал его, чтобы установить связи, необходимые для того, что он планировал, закрыл глаза и почувствовал, что он прошел сквозь одурманенные алкоголем мысли.
      – Слушайте только меня, Колей, – прошептал он.
      Почувствовав возникающее в Дугале удивление, Келсон на мгновение открыл глаза и инстинктивно послал ему команду успокоиться. Он не думал, что Дугал воспримет эту команду на уровне сознания, но молодой лорд Приграничья, казалось, почти немедленно расслабился, сдержанно выдохнул и наклонился вперед, чтобы посмотреть на лицо своего отца.
      – Оставайтесь спящим и слушайте только мой голос, – продолжал Келсон, снова обращая внимание на старика. – Вы можете слышать каждое мое слово, даже когда Вы спите, и вы будете отвечать на мои вопросы настолько полно насколько сможете. Понятно?
      – Да, – невнятно ответил горец.
      Дугал удивленно поглядел на него. Келсон слегка улыбнулся и сел, скрестив руки на груди.
      – С ним все будет хорошо, – сказал он тихонько Дугалу, стоящему рядом. – Очень хорошо, Колей. Давайте, прежде всего, поговорим о Вашем брате. Вы знаете, где сейчас Сикард?
      Колей поморщился не просыпаясь. – Да.
      Точный ответ на заданный вопрос, но не более того. Слегка ослабив контроль, Келсон переформулировал свой вопрос.
      – Хорошо. И где это?
      – Ну, я думаю, что он в своем замке в Лаасе… он и его так называемая жена, – сказал Колей. – Я невзлюбил ее со дня, когда я впервые увидел ее, но он все-таки женился на ней.
      Его голос стал более оживленным, тон – непринужденным и бойким, как если бы он был за столом, обмениваясь мнениями за кружкой хорошего эля, если не принимать во внимание, что глаза его были закрыты.
      – На леди Кайтрине? – спросил Келсон.
      – Да, на Кайт Королевне… она называет себя принцессой! – презрительно продолжал Колей. – Они потеряли всякий стыд, это точно… Считают себя знатными и могущественными, когда думают, что ты не узнаешь про это. Говорят, что они держат двор, как если бы она была королевой, а не выскочкой, претендующей на власть.
      Келсон кивнул и еще чуть-чуть ослабил контроль. Он не нравилось значение того, о чем говорил старик, но передано оно было превосходно.
      – Как если бы она была королевой, да? – тихонько переспросил он.
      – Ну да, парень, ты, конечно же, знаешь… и ты не должен допустить, чтобы это продолжалось. Говорят, что она позволяет себе вольности, которые могут принадлежать только монархам. Она крадет не только присягу, данную тебе, она крадет твою честь.
      Келсон почувствовал как Дугал ощетинился негодованием, и он остановил его жестом. Сейчас было неподходящее время для праведного гнева. Если Колей имел в виду присягу в юридическом смысле этого слова, то ситуация в Меаре была даже серьезнее чем он мог помыслить. Присяга подразумевала предоставление земли в обмен на службу, военную службу рыцарей. Если Кайтрина Меарская принимала присягу как правительница Меары… – Колей, о каких своих правах она заявляет? – спросил Келсон, глядя на застывшее лицо Дугала.
      – Она принимает от рыцарей присягу верности и обещает им землю после освобождения Меары, – быстро ответил Колей. – Кроме того, много новых людей стало рыцарями. Двое ее мальчишек были посвящены в рыцари, а ведь они даже моложе тебя!
      Келсон почувствовал как в нем поднимается гнев, и ему с трудом удалось подавить его.
      – Кто посвятил их в рыцари?
      – Мой брат,» – ответил Колей, на этот раз не так быстро. – Я не мог даже помыслить, что такое может сотворить мой родственник, присягнувший на верность Вашему отцу, храни его Господь. Я сам не мог поверить, когда услышал об этом. Молодой Ител хвастается, что он теперь рыцарь, и что когда-нибудь он сам станет Принцем Меары. Лучше бы он умер при рождении! Он – не настоящий Мак-Ардри, это точно!
      – Понимаю. – Келсон мягко проник в разум Колея, чтобы вызвать образ выскочки Итела. – Теперь расскажите мне про этого Итела. Я хочу знать все, что Вы сможете вспомнить.

      Тем временем в Кулди Аларик Морган готовился к тому, чтобы самому сконцентрироваться, открывая обтянутый красный кожей ящичек размером в половину его кулака, и высыпая из него горстку полированных кубиков, вырезанных из слоновой кости и черного дерева. Они упали на стол со стуком и, когда Морган поднес к ним свечу, сверкнули темным и светлым.
      Он быстро расставил кубики по традиционному образцу: четыре белых в центре образовывали один большой квадрат; четыре черных установлены в каждому углу не касаясь белых. Перстень Защитника на его правой руке сверкнул, когда он положил кончики пальцев чуть выше центра белого квадрата, но он не обратил на это внимания, упорядочивая свои мысли.
      Странные черные и белые кубики на языке посвященных назывались Защитами, предназначенными, подобно наиболее мощным укреплениям периметра замка, для того, чтобы охранять их владельца. Установка Защит означала создание защитной магической сферы, ограниченной четырьмя точками, в которые помещались отдельные Защиты, и которая удерживала энергию внутри, в то же время не позволяя вторгнуться в нее извне. Такая защита была необходима, когда кто-нибудь планировал произвести какую-то магическую операцию вроде той, что планировал Морган, поскольку установление связи с Келсоном на таком расстоянии без предшествующей подготовки требовало помещения тела Моргана в глубокий транс, во время которого он не сможет отвлекаться на физические ощущения и опасности, пока его разум будет искать короля.
      – Prime.
      Когда он назвал кубик в верхнем левом углу белого квадрата, он коснулся его кончиком пальца и направил силу в его структуру. И сразу же кубик засветился изнутри молочным, опалесценцируще-белым светом.
      – Seconde.
      С кубиком в верхнем правом углу было сделано то же самое и результат был таким же.
      – Tierce. Quarte.
      Он наполовину закончил свою подготовку, сложив из четырех белых кубиков квадрат, отливавший белым призрачным светом. Он чувствовал как энергия перетекает из него к кубикам. Он медленно и осторожно сделал глубокий вдох, меняя полярность кубиков: от белого к черному, от положительного к отрицательному, от мужского к женскому, выравнивая баланс сил. Следующее действие было более тонким и более трудным для управления, но в его силах было удержать происходящее под контролем. Осторожно выдохнув, он поднес кончик пальца к черному кубику, располагавшемуся в верхнем левом углу белого квадрата.
      – Quinte.
      За мгновение до того как кончик пальца коснулся кубика, между ними проскочила крошечная искорка, в кубике изнутри начал разгораться зелено-черный огонь. Быстро, чтобы не упустить момент, Морган перенес внимание на верхний правый черный кубик, поднося ближе свой указательный палец.
      – Sixte.
      Опять сверхъестественное мерцание.
      Когда процесс был повторен для Septime и Octave, изнутри мерцали все восемь кубиков, четыре белых и четыре черных. Настало время совмещения противоположностей, балансировки сил, необходимой для создания Защиты.
      Потерев глаза рукой, Морган вздохнул и поднял Prime, изменяя баланс сил внутри него и поднося его к его черному собрату, Quinte. Он чувствовал напряжение противоборствующих сил, притягивающих противоположности по мере того как он приближал кубики друг к другу; черный кубик, казалось, готов подпрыгнуть, чтобы встретиться с белым, когда Морган произносил последние слова заклинания.
      – Primus.
      Два кубика слились в единый, серебристо-серый продолговатый брусочек. Один сделан. Глубоко вдохнув, Морган немного отодвинул в сторону первую законченную Защиту, потом отделил Seconde от остальных, совмещая его с Sixte.
      – Secundus.
      Еще один светящийся серебром брусочек.
      Когда он закончил Tertius и Quartus, он установил четыре Защиты на полу вокруг своего стула наподобие крошечной светящейся башни и снова сел, проверяя в уме баланс в последний раз перед тем как начать. Затем он указал по очереди на каждую из Защит и сказал, ощутив колебания когда все элементы соединились в единую систему и вспыхнули:
      – Primus, Secundus, Tertius, Quartus, fiat lux!
      Палатка как будто осветилась бледным серебристым светом. Казалось, что сам воздух вокруг него замерцал. Когда он опустил руку и сел обратно на стул, он почувствовал Защиты как герметичный кокон, закрывающий и защищающий его.
      Удовлетворенный, он снова поправил свечу и положил руки на подлокотники своего кресла так, чтобы перстень на его правой руке отражал свет. Это был вещественный символ веры, связывающей друга с другом, защитника с сувереном; золотой лев Халдейнов, выгравированный на овале из оникса, казался в полумраке глядящим на него. Морган сейчас использовал этот перстень как точку фокусировки, на которой он концентрировался, пытаясь вызвать в мыслях образ короля.
      Он чувствовал как замедляются его дыхание и пульс, зрение его начало сужаться и вскоре он не видел ничего кроме кольца. Он вызвал в памяти образ Келсона и держал его перед глазами, позволяя своим векам опускаться все ниже и ниже, пока они не закрылись полностью, и только мысленный образ Келсона оставался перед глазами. Когда он перестал чувствовать свое тело, когда мысленный образ стал более четким, и он потянулся разумом на север, полностью сконцентрировавшись на кольце и мысленном образе Келсона.
      Нескоро, почти на пределе восприятия, он наконец ощутил то что искал.

      А в Транше, Келсон, погруженный в допрос Колея, проигнорировал смутное ощущение прикосновения к его разуму, концентрируясь на сохранении контроля над Колеем. Он вместе с Дугалом, замерев от ужаса, слушал как Колей рассказывал об измене, которая распространилась гораздо шире, чем любой из них мог подумать.
      Но когда Колей пересказал слухи о рыцарях, перебежавших на сторону Меарской Претендентки, и о растущей популярности Королевича Итела, ощущение срочности сообщения Моргана усилилось, хотя источник сообщения оставался для короля поначалу неясным. Келсон напрягся, когда почувствовал попытку связи с ним на уровне сознания, и мгновенно вышел из сознания Колея, пытаясь отследить направление связи. Когда он понял, что связь слишком слаба и неуловима, он положил руку на запястье старика и покачал головой.
      – Достаточно, Колей. Помолчи минутку, – прошептал он. Он закрыл глаза, чтобы прислушаться получше.
      Ничего. Затем легчайшее касание разума. Ему показалось, что это был Морган, но даже сконцентрировавшись, чтобы уловить следующее касание, он не смог увериться ни в чем, кроме ощущения прикосновения.
      – Что это? – прошептал Дугал, пододвигаясь ближе. – Что-то не так?
      Келсон осторожно покачал головой, стараясь не потерять очень слабый контакт, парящий на краю сознания.
      – Не здесь, – пробормотал он. – Кто-то пытается связаться со мной, но очень издалека и контакт очень слабый. Но срочно.
      Еле слышный вздох со стороны Дугала и ощущение смеси страха и мрачных предчувствий: – Вы знаете, кто это?
      Келсон медленно кивнул, напрягаясь, чтобы выяснить. – Морган, я думаю… но я не могу… соединиться.
      – Морган? Но ты говорил, что он в Кулди.
      – Он там, насколько мне известно. А на таком расстоянии даже то что я просто почувствовал – это просто невероятно.
      Он медленно открыл глаза, чтобы посмотреть на Дугала, пытаясь удержать ускользающую связь. Чувство безотлагательности росло, как и убежденность в том, что с ним пытался связаться Морган. После того как он уже потратил много сил, Келсон был уверен, что он не сможет сам обеспечить контакт, но все же был и другой способ. Но насчет него надо было спросить.
      – Что? – выдохнул Дугал. – Почему ты так смотришь на меня?
      – Ты уверен в своих словах, что ты не позволишь себе бояться меня? – спросил Келсон.
      Дугал слегка побледнел, и Келсон почувствовал как в нем растут дурные предчувствия.
      – Что ты собираешься делать? – прошептал Дугал. – Нет, что ты собираешься делать со мной? Я тебе для чего-то нужен, так ведь? Помочь тебе связаться с Морганом.
      – Да. – Келсон бросил взгляд на спящего Колея. – Мне нужно чтобы один или оба из Вас увеличили мою силу. Его может быть достаточно, но я хотел бы, чтобы ты тоже был в соединении.
      Дугал с трудом сглотнул, даже не пытаясь скрыть свой страх.
      – М-м-меня?
      Вздохнув, Келсон кивнул, правда, не очень терпеливо. Ему становилось все труднее концентрироваться на заверении Дугала и поддерживать контакт с кем-то, кто пытался связаться с ним, и тут он нашел немного другой подход.
      – Самое плохое – это незнание, ведь так? – сказал он. – Ты видишь, что Колей явно лежит без сознания, и боишься, что то же самое может случиться с тобой, а ты об этом даже не узнаешь. Потеряешь контроль над своей волей и своим телом.
      – Да, как мне кажется.
      Снова кивнув, Келсон встал и обошел вокруг кровати, знаком остановив Дугала, когда тот встал со стула и отошел назад.
      – Тогда давай попробуем кое-что отличающееся от того, что я собирался сделать поначалу, – сказал он, садясь на табурет и подзывая Дугала встать у него за спиной. – В этом нет ничего пугающего. Мне нужен физический контакт, чтобы установить соединение с тобой, но я не вижу причины, почему ты не можешь контролировать это соединение вместо меня. Для меня будет несколько сложнее сделать это, когда ты в полном сознании, но я хочу попытаться, если ты согласен.
      – Что мне надо делать? – осторожно спросил Дугал.
      – Просто встань позади меня и положи руки мне на плечи. Положи большие пальцы мне на шею.
      – Вот так? – прошептал Дугал, осторожно повинуясь.
      – Пойдет.
      Келсон взял вялую левую руку Колея и положил себе на колено, затем выпрямился и посмотрел через плечо.
      – Подойди поближе, чтобы я мог к тебе прислониться. Будет похоже, что я заснул – вроде того как Берти вчера – и я не хочу свалиться со стула. Не смейся! – добавил он, ощутив удивление Дугала. – Я действительно буду в твоей власти.
      Он почувствовал как позади него Дугал напрягся всем телом. Потом раздался еле различимый голос:
      – Келсон, я не уверен, что смогу сделать это.
      – Ты можешь, – сказал он терпеливо. – Дугал, это абсолютно неопасно. Если тебя вдруг «замкнет», что крайне маловероятно, то самое плохое что может случиться – я не смогу установить контакт. А теперь доверься мне, хорошо?» – он обернулся назад и ободряюще коснулся плеча Дугала. – Теперь несколько раз глубоко вдохни, чтобы расслабиться, и ни о чем не думай.
      Он последовал своим собственным инструкциям и почувствовал осторожный ответ Дугала.
      – Хорошо. Теперь еще раз глубоко вдохни и медленно выдохни. Закрой глаза. Представь как по мере того как ты вдыхаешь, напряжение оставляет твое тело. Ни о чем не думай, – продолжил он, почувствовав легкий контакт с Дугалом. – Отлично. Я собираюсь подключить твоего отца к соединению, но если его сил будет недостаточно, мне придется позаимствовать у тебя. Ты даже не заметишь этого. Самое большее, что ты почувствуешь – это как будто кто-то щекочет тебе мозги. Еще раз глубоко вдохни…
      Пока Дугал следовал его инструкциям, Келсон быстро переместил свое внимание на Колея, беря его разум под контроль, как его учили Морган и Дункан, и присоединил его силы к своим. Он и не думал, что этого будет достаточно, так что он не был разочарован. По крайней мере, он смог убедиться, что именно Морган пытался с ним связаться, и что Морган чувствовал его попытки установить связь. Он чувствовал энергию Дугала, стоящего у него за спиной, горячо поддерживающего его, но все еще несколько неуверенного, и понял, что ему придется зайти немного дальше, чем он рассказал Дугалу.
      Он осторожно дотянулся до разума Дугала, затрагивая точки контроля, чтобы, несмотря на свои предыдущие слова, ввести Дугала в легкий транс, поскольку он не мог допустить, чтобы Дугал дрогнул во время контакта. Голова Дугала постепенно опускалась все ниже и ниже, пока, наконец, его подбородок не коснулся макушки Келсона, хотя Дугал на самом деле не спал, а просто находился в пассивном, полубессознательном состоянии.
      Через несколько мгновений Келсон снова обратил свое внимание на ожидающий его контакт, открывая свой разум посланию Моргана.
      – Неплохо, мой принц, – раздался в его мозгу мысленный шепот Моргана. – На самом деле я не был уверен, что смогу связаться с Вами. Кого Вы подключили к связи?
      – Колея и Дугала, – ответил Келсон. – Дугал частично в сознании, так что постарайтесь не взволновать его чем-нибудь, а то он почувствует и до смерти перепугается, пытаясь выйти из связи.
      Он ухватил ощущение смеха, похожего на звон серебряного колокольчика, а потом более трезвое замечание:
      – Храбрый парень и истинный друг, – послал Морган. – Почему бы Вам не взять его с собой в Кулди?
      – Я уже нужен? – спросил Келсон.
      – Да. Кардиель попросил меня связаться с Вами. У него с Ариланом появилась идея выдвинуть Истелина на место епископа Меары, и они хотели бы получить Ваше официальное мнение. Я сказал им, что, как мне думается, Вы одобрите эту идею, но Вы должны сделать это лично.
      Просьба явно была логичной, и важность вопроса не оставляла сомнений, но Келсон ощутил что за ней скрывается что-то еще, смутное и неприятное. Дугал пошевелился, почувствовав, наверное, это беспокойство, и Келсон был вынужден немного усилить свой контроль.
      – Что-то не так? – спросил он. – О чем Вы недоговариваете?
      – Сегодня вечером кто-то пытался убить Дункана кинжалом с мерашой.
      – Что?
      – Один из его собственных слуг, на самом деле – почти мальчик. К сожалению, он мертв.
      – А Дункан?
      Когда в соединении отразились его собственные шок и волнение, он почувствовал, что Дугал напрягся и пытается разорвать контакт. Он немедленно усилил контроль над Дугалом, решив хоть немного еще поддержать связь, даже если это испугает Дугала.
      – С ним все в порядке! – пришло успокаивающее заверение Моргана. – У него сильно порезана ладонь, но я надеюсь исцелить ее утром, и он, скорее всего, будет страдать от зелья, но серьезных повреждений нет. Но все-таки возвращайтесь как только сможете.
      Эмоции, скрывавшиеся за мыслями Моргана были под контролем, но очень сильными. Несмотря на то, что Келсон пытался смягчить их, Дугал отскочил в сторону, соединение начало рваться. Не полагаясь более на соединение с Морганом, Келсон сообщил о своем согласии и необходимости прервать контакт из-за реакции Дугала и оборвал соединение. Оборачиваясь, чтобы схватить бьющегося в судорогах Дугала за руки, он уловил отголоски эха боли Дункана, воспринятой Морганом, только теперь оно пришло от Дугала.
      – Прекрати! – резко прошептал он, толкая Дугала и пытаясь выяснить причину паники. – Дугал, смотри на меня! Глубоко вдохни и слушай! С тобой все в порядке! С Дунканом все в порядке. Попробуй…
      Когда его разум вошел в разум Дугала, ему показалось, что где-то позади его глаз произошел настоящий взрыв боли, отраженный его стремительно поднятыми экранами и каким-то образом снова ударивший Дугала с увеличенной мощью. Дугал вскрикнул, скрючившись от боли и сползая на пол, несмотря на попытку Келсона поддержать его, и зарыдал – задыхаясь и дергаясь в руках Келсона.
      Келсон был ошеломлен. Удерживая дрожащего Дугала и пытаясь успокоить его, он никак не мог объяснить его реакцию. Дугал не должен был чувствовать ничего после того как связь с Морганом прервалась.
      Но когда Келсон еще раз осторожно попробовал войти, причина стала очевидной.
      – Экраны! – как можно быстрее выходя из разума Дугала, прошептал он, и, отшатнувшись, изумленно посмотрел на Дугала. – Матерь Божья, Дугал, откуда у тебя экраны? Ты слышишь меня, Дугал? У тебя есть экраны! Дугал, ты в порядке?
      Шатаясь, Дугал распрямился и сел, держась одной рукой за голову и прислонившись к колену Келсона в поисках опоры. Келсон не стал требовать от него ответа на свой вопрос и просто ждал, пока Дугал пришел в себя и медленно поднял голову, проводя рукавом по своему заплаканному лицу. Когда он взглянул на короля, глаза его были тусклыми и, казалось, у него были проблемы с фокусировкой зрения.
      – Дугал, что случилось? – выдохнул Келсон.
      Дугал сделал отважную попытку улыбнуться. – Я собирался спросить тебя о том же. Боже, как болит голова!
      – Ты каким-то образом перехватил часть того, что Морган посылал мне, – прошептал Келсон. – После этого ты заэкранировал связь. Как ты это сделал?
      – Сделал что?
      – Экран. Большинство людей не могут этого. Все было хорошо до тех пор, пока Морган не сказал мне про нападение на Дункана и мерашу.
      – А что такое мераша? – безучастно спросил Дугал.
      – О, Господи, ну, конечно же, ты не знаешь. Это такой наркотик. Я не знаю, откуда он взялся. Но он затуманивает разум Дерини так, что мы не можем пользоваться магией. Мне не доводилось самому испытать это, в отличие от Моргана, а теперь и Дункана. Еще я знаю, что она использовалась, чтобы сделать моего отца уязвимым для магии Чариссы, чтобы она смогла убить его.
      Дугал вздрогнул. – Звучит пугающе.
      – Так вот что случилось, когда ты попытался выйти из соединения! И, Боже, у тебя есть экраны! У него их нет, – он разочарованно махнул рукой в сторону спящего Колея, – и, казалось, у тебя их тоже нет, пока мы не почувствовали, что произошло с Дунканом. Что, черт возьми, случилось? Ты помнишь хоть что-нибудь?
      Дугал потер виски и вздрогнул. – Я не могу думать, когда ты на меня орешь.
      – Я не ору на тебя, но я должен знать что случилось, – сказал Келсон несколько менее эмоционально. – Ты чертовски напугал меня.
      – Я сам чертовски испугался.
      Пытаясь стереть в себе воспоминания о боли, Дугал глубоко вдохнул и медленно выдохнул, стараясь не смотреть на Келсона.
      – У меня в голове все еще творится какой-то бардак, – наконец продолжил, запинаясь, Дугал, – но я помню, что после того, как ты закончил говорить, я стал каким-то… вялым.
      – Это моя вина, – пробормотал Келсон. – Должен признаться, что я сделал немного больше чем сказал тебе. Но это не могло вызвать такой реакции с твоей стороны. Что еще ты помнишь?
      – Я… мне кажется, я слышал смех генерала Моргана…, потом что-то про епископов… а потом дикая головная боль.
      – Это, наверное, случилось когда речь зашла о Дункане и мераше, – сказал Келсон, кивнув. – Так или иначе, Вы оказались вовлечены в соединение гораздо глубже чем я предполагал, и достаточно глубоко для того, чтобы воспринять часть эмоций. Я никак не ожидал, что у тебя есть экраны. У Колея их нет.
      – Кроме того, он не настолько ловок с животными, – возразил Дугал с небольшим раздражением, – но он хороший следопыт, почти как Сайард. – он помолчал. – Может быть, это как-то связано со Вторым Зрением. Может… может и экраны возникли из этого.
      – Может быть, – ответил Келсон.
      Но высказывание Дугала о животных затронуло в Келсоне какую-то струну, и на слова о Втором Зрении он не обратил никакого внимания. Он вспомнил как его отец рассказывал ему о том, что Морган мог подзывать оленей прямо к городским стенам, а Бронвин могла подзывать птиц. Если их способности были вызваны тем, что они Дерини, то как быть с Дугалом? Дугал тоже умел обращаться с животными, и эта способность, естественно, могла объяснить экраны.
      – Давай попробуем еще раз, – сказал он, кладя руки по обе стороны головы Дугала, прежде чем тот смог возразить. – Постарайся не бороться со мной. Это единственный способ для нас узнать побольше о том, с чем мы столкнулись.
      Но как только Келсон попытался вновь проникнуть сквозь экраны Дугала, у того перехватило дыхание и он тут же попытался отстраниться.
      – Боже, что ты делаешь?
      – Я не хочу делать тебе больно, – ответил Келсон. – Попробуй расслабиться. Не борись со мной, черт возьми! Чем больше ты борешься со мной, тем больнее тебе будет!
      Но Дугал уже опять обезумел от боли, вызванной проникновением Келсона и заставившей его сжаться в дрожащее подобие эмбриона. Келсон попытался еще несколько раз, но экраны отказывались двигаться. Он почувствовал, что пульс Дугала повысился до опасного предела. Он был вынужден остановиться.
      – Извини, – пробормотал он, полностью выходя из разума Дугала. – Господи, хотелось бы мне знать откуда у тебя взялись эти экраны!
      Он сомневался, что Дугал слышал его, но продолжал повторять свои извинения, ожидая пока Дугал придет в себя и массируя его окаменевшие плечи пока Дугал не пошевелился, распрямившись и подняв на Келсона испуганный, затуманенный болью взгляд.
      – Извини, – снова сказал Келсон. – Я не хотел делать тебе больно. Я действительно не хотел. С тобой все в порядке?
      Дугал неуверенно кивнул и, с помощью Келсона, сел, подняв руку как будто присягая.
      – Это не твоя вина, а моя. Я попытался сделать то, о чем ты просил, но это было так болезненно…
      – Я знаю. – Келсон отвел взгляд, еще раз вспоминая что произошло, затем покачал головой и вздохнул.
      – Ладно, от того, что мы сидим здесь и извиняемся друг перед другом, не будет никакого толка. Ничьей вины в случившемся нет. Я, само собой, не хочу ехать завтра в Кулди – Он поднял бровь в надежде. – Думаю, что ты вряд ли захочешь поехать со мной.
      – Из-за того, что только что случилось?
      Келсон кивнул.
      – Я не могу. – Дугал сглотнул и полуотвернулся, теребя складки своего килта. – Это мой отец, Келсон. Ты видел, в каком состоянии. А ведь зима только начинается. Я не могу оставить его здесь одного.
      – Он не будет один, – сказал Келсон. – Здесь твои сестры, да и весь клан тоже. Или это не настоящая причина?
      Дугал глубоко вдохнул и, избегая встречаться с Келсоном глазами, медленно выдохнул. – Это главная причина. Если он умрет, нет… когда он умрет, я стану предводителем клана Мак-Ардри и графом Траншским. У меня есть обязанности по отношению к моим людям. Возникает немало проблем, когда старый предводитель умирает, а нового нет поблизости.
      Застыв, Келсон поглядел на ложе, возвышавшееся над ними, хоть он не мог видеть лежащего на нем.
      – Колей умирает?
      – Я очень серьезно сомневаюсь, что он переживет зиму, – спокойно сказал Дугал. – Он выглядит сильным, но его сердце… ладно, давай скажем откровенно – если бы он был лошадью, я прикончил бы его несколько месяцев назад. И…у него еще нелады с мозгом. После того как у него почти отнялись ноги, он какое-то время совсем не мог говорить, правда, через несколько месяцев речь к нему вернулась.
      – Мне действительно жаль.
      – Мне тоже. – Дугал тяжело вздохнул. – К сожалению, от этого ничего не изменится. Я сомневаюсь, что даже ваши целители-Дерини могут что-то сделать для него. Самое меньшее, что я могу сделать – это быть здесь когда он умрет. Конечно, если он на самом деле переживет зиму, у меня возникнет другая проблема. Придет весна и мое место будет вместе с тобой, ведя отряды Мак-Ардри.
      – Но об этом мы подумаем потом, если это произойдет, – закончил он. – И обо всем остальном – тоже, согласен?
      Беспомощно пожав плечами, Келсон поднялся и помог Дугалу встать на ноги.
      – Как пожелаешь. Несмотря на то, что я хотел бы видеть тебя при дворе в течение зимы, я, конечно, не могу игнорировать причины, требующие твоего пребывания здесь. Я не думаю, что случившееся только что потребует каких-то срочных действий. То, что происходит сейчас у тебя в голове, продлится еще какое-то время, и не думаю, что какие-то изменения произойдут раньше чем весной, когда мы сможем узнать больше.
      Он и Дугал молча вернулись к окну, и Келсон, приоткрыв окно, глядел на море, глубоко дыша соленым воздухом, а Дугал стоял рядом с ним.
      – В общем-то, вряд ли что-то случится до весны, – продолжил король через несколько секунд. – Подумай сам. Уже назревают штормы. Через месяц дожди увеличат время, необходимое для пересечения этой территории, вдвое, а через два это время увеличится еще вдвое из-за снега. Даже ваш кузен Ител, несмотря на то, что он хочет мой трон, не сможет при таких условиях вести за собой более или менее боеспособную армию. Нет, у нас есть целая зима, чтобы разобраться с этим. Могут быть некоторые мелкие местные беспорядки, но никакой серьезной угрозы не возникнет еще, по меньшей мере, пять месяцев.
      Угрюмый Дугал оглянулся на комнату позади них, на большое ложе, скрытое в тени, и человека, шумно храпящего под мехами.
      – Брат, если где-то возникнет угроза, я приду туда, – сказал он негромко, подняв правую руку, ладонь которой пересекал слабозаметный шрам.
      Этот жест потряс Келсона больше чем все происшедшее этой ночью, а случилось немало. Он задумчиво поднял свою правую руку и совместил слабый шрам на своей ладони со шрамом на руке Дугала. Воспоминания о том времени, когда эти шрамы возникли хлынули на него, как будто они оба снова стояли рядом со священным колодцем на вершине холма рядом с Кандор Ри. Келсону было десять, а Дугалу почти девять.
      – Ты уверен, что действительно хочешь? – спросил Дугал, когда они вымыли свои грязные руки в воде из колодца. – У нас считается, что присяга сильна так же как клятва на крови. И что скажет твой отец?
      – Меня не волнует, что оно скажет после того как это сделано, – ответил Келсон. – Он ведь не в силах изменить это, так ведь?
      – Нет. Никто не сможет изменить это, пока один из нас не умрет.
      – Тогда нам нечего волноваться, – сказал Келсон с усмешкой, – потому что мы собираемся жить вечно, правда? – Он помолчал мгновенье. – Ты не знаешь, это очень больно?
      Казалось, что Дугал позеленел под своими веснушками.
      – Я не знаю, – сказал он. – Мой брат Майкл побратался кровью со своим другом Фальком, когда они были моложе чем мы, и он рассказывал, что это было ужасно больно, но я думаю, что Майкл иногда сгущает краски, чтобы попугать меня. – Он сглотнул. – В конце концов, это ведь просто небольшой порез. Если мы собираемся стать рыцарями, мы должны научиться не бояться ран, не так ли?
      – Я не боюсь, – парировал Келсон, вручая Дугалу свой кинжал, оправленный серебром. – Вот. Давай!
      На самом деле, он очень боялся, как и Дугал, но он позволил себе даже вздрогнуть, когда неопытная рука Дугала чиркнула лезвием по его плоти. Зачарованный, Келсон держал себя под запястье и смотрел как кровь скапливается в его ладони, оторвав свой взгляд только когда Дугал вложил рукоятку кинжала в его окровавленные пальцы. Рукоятка была увенчана бледно-водянистым аметистом, и он помнил как он потемнел от окрасившей его крови, когда он провел лезвием по ладони Дугала, разрезая ее так же как была разрезана его собственная.
      – Повторяй за мной, – шептал Дугал, прижав свою окровавленную руку к руке Келсона и связывая их носовым платком. – Признаю тебя своим братом, по крови и по жизни.
      – Признаю тебя своим братом, по крови и по жизни, – повторил Келсон.
      – И пусть все четыре ветра будут свидетелями, – добавил Дугал.
      – И пусть все четыре ветра будут свидетелями, – согласился Келсон.
      – Что, пока я дышу, на стороне моего брата будут и моя жизнь, и моя честь…
      Слегка улыбнувшись, Келсон хлопнул своей свободной рукой по их связанным рукам и кивнул.
      – Я жду тебя весной, брат, – сказал он спокойно, не желая портить настроение. – Выполняй зимой свой сыновний долг и охраняй для меня мир в Транше, а как только очистятся перевалы – приезжай в Кулди.
      – Я так и сделаю, мой господин, – прошептал Дугал. –И Боже сохрани нас обоих.

      Рано утром следующего дня епископы, съехавшиеся в Кулди, по особой просьбе Архиепископа Ремутского собрались на закрытое собрание Поскольку Дункан отсутствовал, секретарем заседания был назначен Истелин. И он же был удивлен больше всех, когда Кардиель предложил его на должность епископа Меары.
      К облегчению Кардиеля и Арилана, поддержка кандидатуры Истелина быстро росла. Когда в поддержку изумленного Истелина смущенно выступил Архиепископ Брейден, который знал Истелина лучше кого бы то ни было еще, вряд ли бы в зале нашелся прелат, на поддержавший активно выдвижение Истелина, поскольку это назначение являло собой изящное решение проблемы с Меарой. К полудню, когда епископы собрались на мессу, архиепископ Брейден объявил с кафедры окончательное решение. За некоторым исключением, новость была воспринята с облегчением и общим одобрением.
      Одним из тех, кто не одобрил выбор епископов, был Джудаель Меарский, хотя внешне он воспринял новость с одобрением и послушанием. Вскоре после мессы он осторожно постучал в дверь своего наставника, Креоды Кэрберийского. Секретарь епископа немедленно впустил его.
      – Вы могли бы предупредить меня, – сказал он, когда секретарь проводил его к Креоде.
      Вздохнув, Креода знаком пригласил Джудаеля сесть напротив своего кресла и тем же знаком приказывая священнику-секретарю остаться. Джудаель сел. Это был моложаво выглядящий человек, державший спину неестественно прямо, с преждевременно поседевшими волосами, ярко контрастирующими его черному церковному облачению. Его бледные глаза цвета морской волны осуждающе глядели на Креоду, а руки, теребившие кольцо на правой руке, выдавали его волнение.
      – Так бывает, – промолвил Креода. – Если это может послужить Вам утешением, то могу сказать Вам, что Вы вели себя именно так как должны были. Кардиель выскочил со своими рекомендациями нам сегодня рано утром. Я никак не мог предупредить Вас до мессы. Мне жаль.
      – Мне тоже. – Джудаель взволнованно потеребил свое кольцо еще мгновение, затем уставился на огонь в камине. Серебряный перстень на его руке больше подходил лорду чем священнику.
      – Что потом? – спросил Джудаель. – Это конец? Король утвердит назначение Истелина?
      – Мой ответ на все три вопроса – не знаю, – ответил Креода. – Истелин пользуется покровительством короля уже несколько лет, так что я сомневаюсь, что со стороны Его Величества будет какие-то возражения. Это, однако, не означает что все кончено.
      – Нет?
      Креода, щелкнув пальцами, подозвал секретаря и протянул руку за сложенным пергаментом, незамедлительно поданным секретарем. Джудаель подался вперед с надеждой, но Креода помедлил, разворачивая послание.
      – Это прибыло вчера поздно вечером, – сказал епископ, держа послание на вытянутой руке и пробегая текст глазами прежде чем передать послание Джудаелю. – Суть этого в том, что наш брат в обители Святого Иво готов поддержать Вас и ждет провожатого, который сопроводит его на пути к свободе.
      – Чего стоит эта поддержка теперь, когда епископом Меары стал кто-то другой? – горько сказал Джудаель, просмотрев написанное мелким почерком письмо.
      – Она будет настолько полезна насколько будет нужно, – ответил Креода. – По меньшей мере, он может объединить церковные фракции для воссоединения Старой Меары.
      – Вы в самом деле думаете, что он все еще так влиятелен?
      – Он может удивить Вас, – возразил Креода. – Некоторый считали его фанатиком, но я всегда знал его как прямого и благочестивого человека. То, как с ним поступил король, потрясло многих, в том числе и меня. В конце концов, он был избранным нами примасом.
      – И фанатиком, – напомнил Джудаель своему настоятелю, отдавая послание священнику, стоявшему у него за спиной. – Вы сами признали это.
      Креода пожал сутулыми плечами и улыбнулся тонкой, самодовольной улыбкой. – Пожалуйста, Отец, поверьте, что у меня есть некоторый здравый смысл. То, что кто-то говорит о нашем бывшем предстоятеле как о благочестивом человеке, вовсе не означает, что он собирается снова стать примасом.
      – Не собирается быть примасом? – Джудаель посмотрел на епископа в изумлении. – Но я думал…
      – Не надо думать, отец, – мягко ответил Креода. – Оставьте размышления мне. Под угрозой не только Ваше место епископа Меары, но и кое-что еще. Чем меньше Вы знаете, тем лучше.
      – Но…
      – Говорят, что король может заставить человека говорить правду, святой отец, – продолжал Креода. – И только Господь знает, на какие безбожные вещи способны его приятели-Дерини. Но никто не может рассказать о том, чего не знает, так ведь? Я молчу, чтобы защитить и Вас, и себя, сын мой.
      Лицо Джудаеля стало белее его седых волос, и он сложил руки на груди, стараясь подавить дрожь.
      – Боже, вы правы! Вчера вечером генерал Морган остановил меня на пути из часовни. Я не мог избежать встречи с ним. Он хотел знать, знаю ли я что-нибудь о попытке убийства Мак-Лейна.
      – Попытка убийства?
      – И Вы не стояли за этим?
      – Конечно нет! Что случилось?
      Джудаель выглядел смущенным, когда он покачал головой. – Я точно не знаю. По-видимому, какой-то парень напал на него с ножом. Правда, это было не слишком серьезно. Мак-Лейн был на мессе сегодня. Я видел, как он стоял рядом с Морганом.
      – Значит… – Креода несколько мгновений смотрел в никуда, потом покачал головой. – Неважно. Нас это не касается. Кто угодно может хотеть убить священника-Дерини.
      – Или герцога-Дерини, – добавил Джудаель. – Он тоже Дерини, не забывайте. Моя тетя и мои кузены не стали бы возражать.
      Креода выглядел озадаченным, и Джудаель продолжил несколько презрительно.
      – Вы, наверное, забыли, Ваше Преосвященство? Отсутствие значения для церкви не означает, что его нет вообще. У Дункана Мак-Лейна, как герцога Кассанского и графа Кирнийского, нет прямых наследников. Когда он умрет, его земли, по строгим правилам наследования, должны перейти к Ителу… но король не позволит этого.
      – А, значит, Морган чувствовал, что Вас мог быть повод, – выдохнул Креода. – Который у Вас на самом деле был. Именно поэтому он хотел допросить Вас. Разве Вас не радует, что Вам не было известно ничего, что Вы могли бы рассказать ему?
      – Я расскажу Вам. Он хотел знать, когда я последний раз получал известия от тети. И он хотел знать, как мое возвышение к месту епископа Меары может помочь делу восстановления меарской независимости.
      – Это вряд ли является секретом, – сухо сказал Креода. – Ладно, хорошо. Мы должны принять во внимание, что в будущем он будет еще осторожнее, что просто подтверждает мое предчувствие, что Вы должны знать как можно меньше о наших остальных планах, пока они не осуществлены. Вы согласны?
      – Мне кажется, что у меня нет выбора.
      – Да, у Вас его нет. Поэтому я пока советую Вам дожидаться своего времени, поддерживая Истелина… и держаться подальше от Моргана и остальных Дерини. Их чересчур много вокруг.
      Джудаель склонил свою голову в знак согласия.
      – Хорошо. Я думаю, что Вам было бы лучше вернуться теперь к себе, – продолжил Креода. – И оставаться там сколько сможете. Никто не увидит в этом ничего странного, если Вы останетесь наедине с собой в течение нескольких дней. Я слышал, что король ожидается назад завтра или послезавтра, и я думаю, что вскоре после этого куча народу отправится в Ратаркин для введения Истелина в должность. Я надеюсь, что вскоре после этого мы будем готовы.
      – Я покоряюсь Вашему решению, Ваше Преосвященство, – прошептал Джудаель, опускаясь на колени, чтобы поцеловать перед уходом кольцо епископа и получить его благословение.
      Когда Джудаель ушел, Креода посмотрел на своего секретаря.
      – Посыльный от Горони все еще ждет в соседней комнате? – спросил он.
      – Да, Ваше Превосходительство.
      – Очень хорошо. Тогда попросите, чтобы он вошел, и принесите ваши чернила и пергамент. Нам надо кое-что сделать.

      Два дня спустя король вернулся в Кулди. Делегация епископов встретила его у городских стен и со всеми положенными почестями проводила к зданию капитула, где ему был официально представлен Истелин как избранный епископ Меары. По нескольким дорогам были посланы гонцы, чтобы перехватить короля и проинформировать его о решении епископов, так что Келсон смог высказать свое королевское одобрение сразу. Вечером он ужинал с Истелином и несколькими приближенными, затем, уединившись с Морганом и почти выздоровевшим Дунканом, чтобы выслушать подробности произошедшего за время отсутствия Келсона. На следующее утро король со свитой выехал в Ратаркин, чтобы принять участие в церемонии введения Истелина в должность, которая должна была состояться на следующий день.
      Однако, в эту ночь, пока король и двор отдыхали в Ратаркине, а новый епископ вместе с несколькими братьями молился в часовне монастыря поблизости, по тихим коридорам другого монастыря на морском побережье на далеком северо-востоке шел человек в монашеской рясе. Пленник обители Святого Иво нетерпеливо мерил шагами свою келью, прислушиваясь к раздававшемуся по другую сторону двери звуку подбираемых к замку ключей и опасаясь при каждом скрипе или щелчке, что этот звук может поднять тревогу. Лицо, встретившее его, когда дверь, наконец, распахнулась, было лицом монаха, который исповедовал его несколькими днями ранее, проповедника Джеробома, которого он ждал, как ему было сказано. Джеробом склонил голову, чтобы получить благословение Лориса, затем знаком приказал тому снять сандалии. Их босые ноги ступали бесшумно, пока они спускались по винтовой лестнице башни.
      Это было час между всенощной и заутреней, когда вся обитель спала. Только в этот час они могли надеяться, что, идя по коридорам обители, они никого не встретят. Когда они огибали лестницу, ведущую к дортуару, Лорис старался даже не дышать. Пройдя лестницу, он смог вздохнуть, но их путь превратился в лабиринт незнакомых поворотов и переходов. Он понятия не имел, где они находились.
      Еще одна лестница вывела их в пологий коридор, потом – в туннель, высеченный в камне, а потом – в выходящую к морю пещеру, из которой пришлось спускаться по утесу на веревке в ожидавшую лодку. Когда лодка вышла из бухты и направилась через вздымающиеся волны, Лориса кидало из стороны в сторону, и он непрерывно молился до тех пор, пока из тумана не показалось судно, почти незаметное в темноте. Когда Лорис стал взбираться на борт, капитан втянул его за волосы наверх и дал беззвучный сигнал команде выгребать.
      – Да благословит Господь Ваше Преосвященство на Вашем пути, – глухо сказала расплывчатая тень, опускаясь на колени, чтобы схватить вновь пришедшего за руку и поцеловать ее.
      – Горони? – прошептал Лорис, поднимая человека, чтобы рассмотреть, а затем обнять его. – Горони, Горони, я боялся никогда не увидеть Вас снова и никогда не оказаться на свободе! О, я очень доволен такой услугой!
      Довольно улыбаясь, Горони отодвинулся, чтобы склонить голову в благодарности. – У меня были могущественные союзники, мой господин. Но, боюсь, они недостаточно могущественны, чтобы помешать Вашим врагам попытаться осложнить выполнение нашей задачи. Лорд Джудаель не был избран епископом Меары. Завтра утром в Ратаркине, в присутствии короля и большинства придворных, Брейден и Кардиель введут Генри Истелина в должность.
      – Истелин? Проклятье! – Ударив кулаком по ладони, Лорис пошел к носу судна. Когда судно вышло из-за утесов, ветер посвежел, и парус, поднятый командой, зашелестел и захлопал, ловя ветер.
      – Вы знаете, как это случилось? – спросил Лорис, когда ему удалось подавить свой гнев.
      Горони пожал плечами. – Без подробностей, Ваше Преосвященство, но все считают, что к этому приложил руку Дерини Мак-Лейн. Кстати, должен Вас огорчить – наше покушение оказалось неудачным. Мак-Лейн еще жив и на Пасху будет сам посвящен в епископы, чтобы прислуживать Кардиелю.
      – Эта гадюка в епископате! – Лорис неистово ударил по поручню. – Что насчет нашего агента? Он заговорил?
      – Очевидно нет. Мак-Лейн убил его во время нападения. К счастью, даже Дерини не могут заставить мертвых говорить – особенно с мерашой в теле.
      – А, значит, парень сумел ранить его.
      – Да, но недостаточно глубоко, чтобы нанести какой-то серьезный вред: просто чиркнул по ладони, насколько я слышал. Похоже, Морган смог исцелить его, правда, из-за мераши, не сразу. Мак-Лейн смог появиться на мессе на следующий день, и не выказывал никаких признаков ранения.
      – Проклятый еретик-Дерини! И он собирается стать епископом! – Он шумно выдохнул, затем, уже более мягко, поглядел на Горони.
      – А как это может изменить наши планы, друг мой? Вы сотворили достаточно чудес, чтобы просто вытащить меня из Святого Иво, но мы никак не сможем попасть в Ратаркин вовремя, чтобы предотвратить возведение Истелина в должность.
      – Вы правы, мой господин. Однако, когда мы сможем добраться до Ратаркина, король и его двор будут по пути назад в Ремут. Всю зиму нового епископа Меары будет охранять только его гарнизон, а большинство из него присягнуло на повиновение Епископу Кулдскому или самому Джудаелю.
      – Правда? – выдохнул Лорис.
      – Да, и даже больше, мой господин, – ответил Горони, улыбаясь. – И Епископ Креода не считает, что все должно кончиться с Вашим освобождением. Он предлагает помочь Вам сместить Истелина и посвятить Джудаеля вместо него. Если все пойдет как следует, то король не узнает про это в течение нескольких недель, а снег сделает практически невозможными любые попытки предпринять что-либо до весны. К тому времени Вы и Принцесса Кайтрина должны стать твердыми союзниками.
      Переварив информацию, Лорис кивнул. – Креода тоже неплохо послужил мне. У нас есть третий епископ, чтобы законность посвящения Джудаеля была неоспоримой?
      – Мы надеемся… м-м-м… «убедить» Истелина помочь нам, – осторожно сказал Горони. – Его помощь помогла бы нам завоевать доверие городских роялистов, и, может быть, облегчить наше положение зимой. Если это не получится, Мир Кирни и несколько других странствующих епископов будут в пределах досягаемости из Ратаркина. Как только город будет под контролем, у Вас не будет недостатка в епископах, чтобы реализовать Ваши планы.
      – Сколько? – спросил Лорис.
      – Пока, наверное, семь, не считая Джудаеля и Вас. У троих из них есть свои епархии. – Горони помолчал. – Я должен добавить, что никто из них не знает, что, помимо Креоды и Джудаеля, Вы тоже принимаете в этом участие, хотя дело освобождения Меары связывает их всех. Однако, я думаю, что их будет легко убедить поддержать Вас, как только они узнают, что Вы собираетесь защищать Принцессу Кайтрину.
      Лорис тихонько фыркнул, затем, прежде чем посмотреть на Горони, оглянулся вокруг. – Горони, Вы что, в самом деле думаете, что она меня волнует хоть на йоту? Я хочу вернуть свою епархию… и хочу получить Дерини, отобравшего ее у меня. Я ужасно хочу этого.
      – Я думаю, что Вы сможете получить что хотите, мой господин, – Горони улыбнулся. – Вы увидите, что эти епископы гораздо более послушные, чем их предшественники… а начав с объединения Меары, ничто не помешает Вам посвятить дополнительных епископов, которые будут поступать так, как Вы им скажете. Меара может быть только первым шагом.
      – Ах, Горони, Вы хорошо все понимаете, не так ли ? – тихо сказал Лорис с одобрением в голосе. – Обещаю Вам, что я не забуду этого. – Он поглядел на пустынное море перед ними и вздохнул. – Когда мы будем на берегу? Я хочу побыстрее заняться делом.
      – Завтра на рассвете. Оттуда – два или три дня пути до Ратаркина. Сопротивления не ожидается. Почему бы Вам не отдохнуть, милорд?
      – Спасибо. Я думаю, что мне действительно надо отдохнуть. Я могу даже поспать теперь.

      В обители Святого Иво, напротив, никто не спал, а аббат впервые за тридцать лет задержал начало службы. Старый монах, стоящий на коленях перед аббатом и братьями, торопливо собранными в пустой келье Лориса, дрожал и почти рыдал, его голос был еле слышен, несмотря на то, что аббат уже освободил всех находящихся в келье от правила ордена разговаривать во время службы только шепотом.
      – Я не могу это объяснить, Отец Аббат. Он просто исчез. Он попросил разрешения посетить Вечерню, чтобы послушать как проповедует брат Джеробом, и сам я запер его дверь, когда он вернулся. Вот ключ. – Не поднимая глаз, он протянул его обеими руками. – Я готов поклясться на любых святых реликвиях, что ключ всегда был у меня.
      Другой монах вышел вперед и опустился на колени около обезумевшего человека.
      – Это правда, Отец Аббат. Ключ был у брата Венчеслава, когда он вернулся от сопровождения отца Лориса обратно в его келью. Он и я молились в часовне Богородицы до вечерней трапезы. Мы оба наблюдали за отцом Лорисом, прежде чем уйти, но он, казалось, спал, а он частенько пропускал утренние службы. Мы не могли проверить на месте ли он до тех пор, пока не пришли будить его на молитву.
      Растрепанный и взъерошенный аббат в сутане, торопливо наброшенной на ночную рубашку, устало опустился на табурет и вздохнул.
      – Значит, он может отсутствовать уже многие часы, – прошептал он. – Как это могло случиться? Брат Венчеслав, поверь, я не считаю тебя виноватым, но, может быть, был второй ключ?
      Монах, изучавший замок при свете свечи, которую держал другой монах, еле слышно воскликнул от досады и, покачав головой, поглядел на аббата.
      – Отец аббат, я сомневаюсь, что был еще один ключ. На замке явные следы вмешательства, может, это был один из мастеровых, бывших у нас недавно, – он помолчал несколько секунд. – Или какой-то незнакомец. Я не думаю, что кто-то допрашивал брата Джеробома?
      Аббат несчастно покачал головой. – К несчастью, мне сказали, что брат Джеробом тоже отсутствует. Увы, мне кажется, что он не был добрым проповедником. То, что мы не распознали его, не вина членов нашего Ордена, но факт остается фактом: заключенный, переданный под наш присмотр, сбежал. Мы не справились со своими обязанностями.
      Когда он вздохнул еще раз, собравшиеся братья виновато опустили головы.
      – Ну, все, что мы можем сделать – это сообщить королю, и король должен знать об этом, хотя у мое сердце обливается кровью от позора.
      – Мы все опозорены, отец аббат, – прошептал один из монахов.
      – Да, да. – Аббат покачал головой и вздохнул в третий раз. – Ищите в последний раз, братья мои. Может, мы найдем, что-то, что объяснит нам как это произошло. Я тем временем напишу письмо королю. Брат смотритель, мне будет нужен посыльный, который на рассвете отправится в Ремут. Позаботьтесь об этом.
      – Хорошо, отец Аббат.

      В тот же день, праздник Святого Андрея, во время полуденной мессы Преподобный Генри Истелин Ремутский был официально объявлен Епископом Меарским и ему были вручены символы его должности. Возведенный на престол в соборе Святого Уриеля и Всех Ангелов, окруженный архиепископами и братьями-прелатами, он, в присутствии короля Келсона, он принял присягу верности и повиновения всех присутствующих священников Меары, самым элегантным и подобострастным из которых был Джудаель. Король был первым, кто попросил нового епископа о благословении, поскольку он вспомнил о лояльности Истелина во время Торентской кампании, и он и его близкие приближенные встали на колени, склонив головы, когда произносились слова, испытанные временем. Вечером же в епископском дворце было торжество.
      Местные казались достаточно довольными их новым прелатом, но только для того, чтобы обеспечить себе мирную зиму. Келсон оставил Истелину отряд из двадцати человек из собственного отряда; Кардиель выделил примерно столько же из епископской стражи. Они должны были увеличить гарнизон, оставшийся со времени умершего епископа Карстена, и который был уже увеличен с помощью епископа Креоды. Сам Креода решил остаться в Ратаркине на несколько недель, чтобы помочь Истелину спокойно принять власть. Это был жест доброй воли, который ни у кого не вызвал подозрений.
      Но ухудшающаяся погода не позволила королю задержаться надолго. Поскольку Истелин уверенно чувствовал себя на своей новой должности, Келсон был должен возвратиться в Ремут, чтобы продолжить управление остальной части своего королевства. В течение наступающей долгой зимы могли возникнуть какие-нибудь неприятности, но король чувствовал, что его новый епископ более или менее сносно защищен. Покидая следующим утром городские стены Ратаркина, он был весел, и он, и его свита были в хорошем настроении, несмотря на моросящий дождь. Несколько епископов, прибывших из Кулди на церемонию, решили ехать вместе с королем, пока не настало время возвращаться в их владения, так что поездка была почти торжественной. Поскольку кавалькада отправилась на юг, чтобы пройти горные перевалы возле Култейна прежде чем плохая погода вынудит ехать более длинным путем, ни люди, ни Дерини, сопровождавшие короля даже не помышляли ни о заговоре, готовящемся в городе, который они только что оставили, ни о другом заговоре, затеваемом в нескольких днях пути к северу.

      В предутренней тишине следующего дня, лодка, везущая бывшего и будущего Примаса Гвинедда отчалила от судна, стоящего у берегов Транши, и безмолвно заскользила к тихой бухточке. Хрупкая лодчонка, раскачиваясь, прошла между волноломами к берегу, и два пассажира, пытаясь укрыться от ледяных брызг глубоко завернувшись в тяжелые накидки, тревожно вцепились в планшир. Когда под килем зашипел песок, два моряка прыгнули в прибой, чтобы задвинуть лодку подальше на берег. В утреннем тумане появились факелы, освещавшие одетых в темное вооруженных людей. Где-то, еле слышно за шумом прибоя, фыркнули лошади и зазвенела сбруя.
      – Эй, на лодке, – раздался негромкий голос среди факелов.
      Когда Лорис несколько неуверенно поднялся на ноги, лодку качнуло прибоем.
      – Брайс?
      В тот же момент глава отряда и один из несших факелы отделились от остальных и вышли вперед.
      – Добро пожаловать на свободу, Ваше Преосвященство, – сказал Брайс Трурилльский. Он помог Лорису вылезти из лодки и склонился к его руке. – Надеюсь, что ваше путешествие не было чересчур утомительным.
      Когда ноги Лориса коснулись земли, он слегка пошатнулся на мокром песке, но Брайс подхватил его под локоть, и вместе они преодолели крутой подъем на берег. Сопровождавший Брайса помог Горони выбраться из лодки. Как только оба были на берегу, моряки умело погребли обратно. Вдали, на ожидающем судне, мелькнул огонь.
      – Благодарю за помощь, сын мой, – пробормотал Лорис, слегка задыхаясь после подъема. – Ваша служба не останется без награды. Все в порядке?
      – Все в порядке, Ваше Преосвященство. Мы преднамеренно оставили ваш эскорт маленьким, чтобы избежать неуместного внимания, но Гендон смог найти несколько из ваших бывших стражников из Валорета. Мы все присягнули служить Вам.
      Он подал знак своим товарищам, которые ждали в темноте, сидя на волнующихся конях, и они, как один, склонили головы в знак подчинения. Довольно кивнув, Лорис поднял свою правую руку в благословении и пробормотал соответствующие слова. Брайс и Гендон тоже склонили головы, чтобы получить его. После этого, один из людей вывел пару лошадей. Брайс, одев шлем с вытесненной на нем баронской короной, сам придержал стремя мятежного архиепископа, чтобы тот мог сесть в седло.
      – Куда мы направляемся? – спросил Лорис, сев в седло и взяв в руки уздечку.
      Сев на коня, Барон Брайс Трурилльский улыбнулся.
      – Мы едем в Ратаркин, Ваше Преосвященство, где нас ждут наши союзники.
      Единственным ответом, который позволил себе Лорис, пока остальная часть отряда садилась на коней, была мрачная ухмылка. Когда люди один за одним швырнули свои факелы в прибой, их темные фигуры снова растаяли в поднимающемся тумане. Звон сбруи был еле различим на фоне шума прибоя, когда они отъехали от берега и направились к югу. Судно, отходя от берега, на мгновение остановилось, качаясь на высоких волнах, подобно призрачной морской птице, а потом скрылось в тумане. Вскоре единственным признак предутренней встречи осталась россыпь погасших факелов, медленно относимых течением в море.
      Но отъезд не остался незамеченным. Пара бородатых людей, лежащих на животе на утесах, возвышавшихся над берегом, наблюдала за одетым в темное отрядом почти с полуночи. Присутствие вооруженного отряда на земле Транши само по себе являлось бы причиной для подозрений, а эти вдобавок явно пытались скрыть кто они и, безусловно, находились здесь без разрешения предводителя клана Мак-Ардри. Прибывшее судно только увеличило подозрения наблюдателей. Один из них смотрел на высадившихся в длинную подзорную трубу и зашипел сквозь зубы, когда увидел, как один из прибывших, тот, что был повыше, поднял руку в благословении.
      – Я не знаю, кто он, но мне не нравится то, что я чувствую, – прошептал он, передавая напарнику подзорную трубу. – Что думаешь?
      Другой хмыкнул и поднес к глазу подзорную трубу, молча наблюдая несколько секунд прежде чем ответить.
      – Наверняка это не к добру. Надо сообщить барину.
      – Согласен.
      Пока отряд, привлекший их внимание, не уехал, они продолжили наблюдать, отмечая количество людей, направление, и прочие детали, которые они могли заметить со своего наблюдательного пункта. Вскоре и они исчезли в утреннем тумане, быстро отправившись назад к замку Транши.

      – Я не заметил, чтобы они носили мундиры или какие-то опознавательные знаки, но хорошо вооруженный отряд без штандарта или знамени заставляет меня думать о предательстве, – докладывал часом позже в зале, где предводитель Мак-Ардри и его наследник прервали свой завтрак с некоторыми членами своего клана, более крупный из наблюдателей. – Готов спорить, что это были меарские заговорщики.
      – Хм-м, заговорщики. Допустим, – проворчал старый Колей. – Но, Александр, почему меарские? У тебя есть доказательства?
      Александр покачал головой. – Никаких доказательств. Только ощущения. И кое-что еще. По меньшей мере один из высадившихся был священником. Перед тем как они уехали, он благословил сопровождавших. Зачем священнику тайно встречаться с ними?
      Дугал Мак-Ардри протер заспанные глаза и поглядел на своего отца. Старик явно плохо спал. В течение некоторого времени никто уже не ждал от больного предводителя какого-то фактического руководства, а этим утром Колей еле-еле мог следить за беседой – и понимал это. Когда отец и сын обменялись почти незаметными кивками, Дугал встал, залпом допив остатки своего утреннего эля.
      – Я думаю, что мы должны выяснять, кто это был, – сказал он, вытирая рукавом губы. – Так, говоришь, они направились к Каркашалю?
      – Да , если только они не повернули на восток у Колбейна, в чем я сомневаюсь.
      – Значит, мы тоже отправляемся в Каркашаль. Кабалл, сколько людей мы можем собрать вовремя, чтобы перехватить их?
      – Может, дюжину, – ответил кастелян его отца. – Я бы дал больше, но два патруля уже вышли, и многие отправились на зиму по домам. Сейчас плохое время года, парень.
      – Ты прав, но это нам не поможет. Придется отправляться с тем, что есть. – Дугал вздохнул. – Томас, Александр, я хочу, чтобы вы присоединились к нам, как и Сайард. Кабалл, займешься этим??
      – Да, Дугал.
      Когда люди отправились выполнять его распоряжения, оставив в зале только старого предводителя со своим наследником и волынщика клана с бардом Кинкельяном, Дугал снова повернулся к отцу. Взгляд старика был тревожным, и не только от физической боли, когда он схватил Дугала за руку.
      – Мне кажется, парень, что что-то не так. Мне это не нравится. Прошлый месяц священники и епископы собирались в Кулди. Что могло заставить еще одного тайно приехать сюда. И прибыть сюда морем, в это время года…
      Дугал кивнул, поджав губы, сбрасывая килт и льняную рубаху, и одевая кожаный костюм и легкий доспех, принесенные слугой.
      – Мне это тоже не нравится, Па. Если бы король знал об этом, он бы сказал мне. Это попахивает изменой. Но все равно у нас нет иного выбора, кроме как выяснить, что происходит.
      – Да, выбора у нас нет. Но… будь поосторожнее, парень. Клану нужен предводитель.
      Сжав руку старика, Дугал заставил себя улыбнуться.
      – Я не хочу больше слышать про это, Па. У клана есть предводитель, и будет еще много лет, если на то будет воля Господа. А кроме того, ты еще не закончил учить меня.
      Старик кивнул и улыбнулся, когда Дугал отошел, чтобы Сайард помог ему окончательно вооружиться, но оба знали, что слова Дугала были только словами. Дугал притворился, что он подтягивает застежки своего доспеха, пока Сайард одевал ему через плечо перевязь меча и застегивал на горле тяжелый плащ, подбитый мехом.
      Затем Дугал надел кольчужные перчатки и вышел из зала, подняв руку в окончательном прощании. Несколько минут спустя отряд Транши выехал из ворот замка, направляясь к Каркашалю.
      Два часа спустя Дугал и его отряд осадили своих косматых приграничных пони, перекрывая Каркашальский перевал – эта позиция не позволяла приближающимся чужеземцам узнать о присутствии отряда из Транши прежде чем они подойдут на десяток метров. Дугал держался в центре строя, слева от него был Сайард с его личным штандартом, а справа – Кабалл со знаменем Транши.. Шелк знамен казался кричаще ярким на фоне серого декабрьского неба.
      С наблюдательного пункта наверху пришел сигнал. Когда Дугал вынул свой меч из ножен и поднял его, ему ответил звук дюжины вынимаемых мечей. Он поправил обитый кожей щит на своей руке и подобрал уздечку своего пони. Когда первый из одетых в черное незнакомцев остановился, заметив поджидающий их отряд, Дугал подал своего пони немного вперед.
      – Именем короля, остановитесь и изложите свое дело! – сказал он, слегка опуская свой меч на левое плечо. – Вы нарушили границу земель Графа Транши.
      Но люди перед ними не были склонны вести переговоры. Как только Дугал понял это и повернул своего пони, чтобы занять свое место в строю, они пришпорили коней, переходя с рыси на галоп, прикрывая двух безоружных людей в середине своего отряда и вынимая мечи по мере своего приближения.
      Дугал подал своим людям команду рассеяться, веря, что быстрота его пони и знание местности позволят ему, по меньшей мере, сбежать. Однако, приближавшиеся не старались преследовать всех подряд. К удивлению и ужасу Дугала, люди во главе отряда направились прямо к нему, отбиваясь от его более легко вооруженных людей с ужасающими результатами.
      – Мак-Ардри, ко мне! – закричал он.
      Его люди попытались сплотиться. Сайард был отделен от него человеком на здоровом и мерзком гнедом жеребце, который лягался и пытался куснуть кого-нибудь, а отставший Томас, отчаянно пытался догнать и прикрыть его. Но незнакомцы походя сразили дозорного и направили своих лошадей на пони Дугала, сбивая того с ног. Дугал тяжело рухнул на землю. Он потерял свой шлем, но, когда он поднялся на ноги, в руке у него все еще оставался меч. Он неистово огляделся вокруг и понял, что он окружен врагами.
      Он отбросил свой щит. Схватив одного из нападавших за уздечку, он дернул и заставил коня упасть на колени, сбрасывая своего всадника наземь, пока он отражал удар мечом другого нападавшего.
      Но замеченная им эмблема Трурилла на плаще упавшего не позволила ему немедленно пойти на прорыв, и, секундой позже, копыто коня другого нападавшего ударило его в бедро с силой, достаточной, чтобы переломать ему кости. Когда он шумно вдохнул от боли, пытаясь не упасть, чтобы не быть затоптанным, другой всадник ударил его в грудь, сбивая дыхание и ломая ребра. Как в тумане, он узнал в напавшем на него трурилльского сержанта, которого он встретил всего две недели назад.
      – Гендон! – выдохнул он, ошеломленный.
      Отчаянно пытаясь вздохнуть и чувствуя себя преданным, он склонился в седле, но смог нанести лишь неверный, хотя и пустивший кровь, удар еще одному нападавшему, будучи раненным, он оказался слишком медлителен, чтобы избегнуть копыт еще одной лошади, удар которых сбросил его наземь, и не смог сопротивляться удару рукояткой меча по темечку, после которого сам барон Трурилльский схватил его за ворот кожаного доспеха и бросил его поперек седла. Сквозь туман боли, окутавший его, он пытался сопротивляться, но его пальцы, сжимавшие рукоять меча, разжались, меч упал на землю, а боль, казалось, росла с каждым биением сердца.
      – Отойдите или я убью мальчишку! – ревел схвативший его, рывком поднимая его перед собой и кладя свой меч поперек горла Дугала. – Вряд ли ваш предводитель поблагодарит вас за мертвого наследника! Клянусь, я убью его!
      У Дугала поплыло перед глазами, он почувствовал как горло его сжимается от горечи, а к вместе с болью накатилась тошнота. Казалось, что даже при простом вдохе в его груди разливается огонь, а его слабая попытка сопротивляться привела только к тому, что его сломанные ребра сильнее прижали к седлу. Смутно он слышал как стихают звуки сражения, и затем отчаянный голос затаившего дыхание Кабалла.
      – Именем Короля Келсона Гвинеддского, отдайте нам своего пленника, сэр! Вы напали на королевский отряд без причины.
      – Король-еретик! – закричал сердитый голос позади Дугала. – И у король-еретик лишился всех своих прав, призвав еретиков в союзники. Отойди в сторону и дай нам пройти, или мальчишка умрет!
      Дугал слабо попытался сопротивляться, несмотря на боль, возникшую из-за этого. Он не мог думать ясно, но инстинктивно ощущал, что этих людей надо остановить любой ценой, пусть даже ценой его собственной жизни.
      – Нет! – сумел крикнуть он. – Не дайте им…
      Но прежде чем он закончил, рукоятка меча снова врезалась ему в голову, и он почувствовал как мир вокруг него темнеет, а тело отказывается повиноваться. Он еще успел узнать боль, когда, услышав боевой клич отряда Мак-Ардри, пытавшегося выполнить его команду, захвативший подвинул его поперек седла и ударил рукой в латной перчатке по спине.
      Но тут сознание покинуло его, и он уже ничего не замечал.

      Кабалл Мак-Ардри и остатки отряда Дугала добрались обратно к стенам замка Транши только в сумерки. Они привезли с собой два мертвых тела, и никто из живых не вышел из боя невредимым. К седлу протестующего пони Дугала был привязан единственный пленник, которого они смогли захватить, да и то лишь потому, что он был слишком тяжело ранен, чтобы держаться в седле. Если бы они не надеялись, что смогут допросить его, Кабалл без лишних церемоний просто перерезал бы ему глотку.
      В течение всего медленного и болезненного пути от Каркашаля Кабалл, чувствуя себя опустошенным, раздумывал о том как он скажет старому Колею, что его сын захвачен в плен. В конце концов, он решил, что отсутствие Дугала скажет все само за себя. Он не смел встретиться со стариком глазами, когда он и пятеро оставшихся в живых опустились на колени перед креслом предводителя в большом зале замка. Колей напрягся, когда его слезящиеся глаза, взглянув на шестерых, стоявших перед ним на коленях, не обнаружили среди них Дугала.
      – Мы встретили их под Каркашалем, сэр, – негромко сказал Кабалл, пытаясь зажать пальцами, сквозь которые сочилась кровь, рану на правом плече. – Брайс Трурилльский вел их. Он стал изменником.
      – Что с моим сыном? – сумел выговорить Колей.
      – Пленен, – это было все, что смог прошептать Кабалл.
      Он хотел сказать Колею, что, по их мнению, Дугал еще жив, хоть и ранен, и что Кабалл собирается зажечь сигнальный костер, чтобы собрать весь клан и послать его в погоню – но известие уже нанесло последний удар по и без того хилому здоровью Колея. Не произнеся ни звука, старик схватился за сердце и обмяк в своем кресле, глаза его закатились. Через несколько секунд он умер на руках барда Кинкельяна, и его сородичи ничего не смогли поделать с этим.
      Онемев, не реагируя на происходящее и ослабев от ран, Кабалл нашел в себе силы, чтобы поднять тревогу и созвать в большой зал оставшихся членов клана – большей частью мальчиков и стариков, к которым присоединились несколько женщин, чтобы заняться ранеными. Когда все собрались, Кабалл, раздетый до пояса, чтобы можно было позаботиться о его собственных ранах, сел на табурет рядом с обмякшим телом бывшего предводителя, одной рукой вцепившись в край стола от боли. Будучи кастеляном и следующим наследником после Дугала, он был должен принять руководство кланом на себя до тех пор, пока они не узнают, что случилось с Дугалом. Он вздрогнул, пытаясь не обращать внимания на обеспокоенное ворчание барда, когда его жена и Кинкельян начали промывать его рану.
      – Наш предводитель теперь молодой Дугал, – сказал он собравшимся людям, – если он еще жив. Я не знаю, что с ним будут делать те, кто его схватил, но поскольку они не убили его, как угрожали поначалу, мы должны надеяться, что он все еще жив.
      – Мы должны идти за ним! – проревел один из солдат. – Если молодой Дугал еще жив, он должен быть спасен, а если он мертв, то отомщен!
      – Да, а где пленник? – спросил другой. – Прежде, чем мы отправимся в погоню за рыцарями-мятежниками, надо выяснить с кем мы имеем дело.
      – Сайард, приведи его, – приказал Кабалл, взмахом руки отослав тех, кто заботился о его ране, когда слуга с другим приграничником отправились выполнять его распоряжение.
      Лицо пленника было бледным как сыворотка, его правая рука была в лубке и привязана к груди, но он сумел остаться на ногах, когда его грубо проводили к помосту. Несмотря на то, что под черной мантией он был раздет до шерстяной фуфайки, штанов и сапог, на голове у него еще оставался заржавленный шишак. Он подавил стон, когда его пинком поставили на колени перед Кабаллом, но он только слегка оперся на свою здоровую руку.
      – На колени и обнажи голову перед победителями! – пролаял Сайард, сдергивая с пленника шишак и пригибая его голову к полу.
      Длинные волосы человека были подстрижены как у большинства солдат, но макушка была выбрита. Увидев тонзуру и оценив ее значение, Кабалл схватил пленника за волосу и рывком поднял ему голову, чтобы заглянуть в лицо, не обращая внимания на кровь, текущую из своей раненной руки.
      – Господи, да он священник, но пришел к нам с мечом! – выдохнул Кабалл. – Видите тонзуру! Как тебя зовут, поп? Кому ты служишь, что он посылает вооруженных попов на королевские земли?
      Человек только передернулся и закрыл глаза, когда Кабалл дернул его за волосы.
      – Говори, поп! У меня сегодня мало терпения.
      – Мне нечего сказать, – прошептал человек.
      – Не трать время на этот мусор, Кабалл! – прорычал один из членов клана. – Он предатель. И с ним надо обращаться как с предателем.
      – Да, Кабалл, повесь его.
      – Только троньте меня, и ваши земли попадут под Интердикт как только мой хозяин узнает о этом! – ответил пленник, вызывающе открыв свои голубые глаза. – Он отлучит всех вас от церкви. Я заявляю о своих духовных привилегиях и праве требовать церковного суда. У Вас нет полномочий судить меня.
      – Интердикт? – пробормотал один из солдат, некоторые перекрестились.
      Кабалл еще раз сильно дернул человека за волосы.
      – Поп, придержи язык! Твой хозяин-предатель не сможет спасти тебя здесь! Говори. Кто ты?
      На лице человека промелькнул ужас, но тем не менее он упрямо покачал головой.
      – Я не обязан отвечать вам.
      – Нет, но ты очень даже можешь захотеть, – ответил Кабалл, отвешивая человеку пинок, от которого тот растянулся на полу стонущей массой. – И кое-кому тебе придется ответить.
      Шатаясь, Кабалл отошел и прислонился к краю стола, и, позволив своей жене и Кинкельяну вернуться к их занятию, встретился взглядом с Сайардом.
      – Сайард О Рвейн, как приближенный нашего молодого помещика, я даю тебе поручение сообщить о происшедшем королю. Как говорили в старину, не жалей ни себя, ни коня чтобы как можно быстрее добраться до Ремута. Если короля там сейчас нет, подождешь там, поскольку он скоро прибудет.
      – Слушаюсь, Кабалл.
      – Что касается пленника, – улыбнулся он угрожающе, обратив свой взгляд на неповинующегося пленника, – то завтра ты под надлежащим конвоем отправишься в Ремут. Мы оставили тебе жизнь только для этого, поп. И знай, что король – кровный брат нашему молодому предводителю, и будет очень разгневан, если тому причинят вред. Так что тебе лучше помолиться, чтобы твой хозяин не поступил необдуманно. Уведите его.
      Когда пленника рывком подняли на ноги и, в сопровождении мрачного Сайарда, не слишком вежливо вывели из зала, Кабалл почти упал на край стола. Слуга, стоявший позади него, передал Кинкельяну раскаленную железку, конец которой был обернут тряпкой.
      – Девлин, зажги сигнальный костер, чтобы вызвать семерых вождей, – сказал Кабалл менестрелю клана, вышедшему вперед, услышав свое имя. – И пусть волынщики играют похоронную песнь, чтобы помочь Мак-Ардри на его пути в небеса. – Он замер, когда Девлин и кто-то еще подошли и схватили его, чтобы Кинкельяну возможность сделать свое дело.
      – И пусть женщины подготовят тело Мак-Ардри к его последнему отдыху, – продолжил он. – Пока мы не услышим иного, наш новый предводитель – молодой Дугал, и я буду руководить кланом только пока его…
      Шипение горячего железа, сжигающего плоть, оборвало его речь, и тело Кабалла выгнулось в судороге, хоть он не произнес не звука. Он провалился в милосердную бессознательность прежде, чем это произошло, и он не слышал как одинокий волынщик заиграл плачущую песнь о своем мертвом предводителе, и как запричитали женщины, собравшись вокруг тела, чтобы забрать его и унести.
      Однако, те, кто уезжал с новым предводителем, слышали это, как и Сайард О Рвейн, который, садясь на лошадь, чтобы отправиться в Ремут, изо всех сил надеялся, что похоронная песнь звучит только по старому предводителю и не имеет отношения к молодому.

      В течение нескольких дней Дугал Мак-Ардри воспринял бы поминальную песнь волынщика как вполне подходящую для него, хотя он упрямо отказывался умирать. Он помнил угрозы убить его, когда его захватили, но, в то же время, он чувствовал, что те, кто захватил его, считали его достаточно ценным заложником. Когда он пришел в сознание в первый раз, они перевязали ему голову, но не сделали ничего с его сломанными ребрами.
      Он опять вырубился, когда его поставили на ноги, чтобы усадить на отдельную лошадь, и в течение нескольких дней он то терял сознание, то снова приходил в него. Даже когда он приходил в себя, раскачиваясь в седле, голова его пульсировала от боли, а сломанные ребра, казалось, вспыхивали огнем с каждым вдохом или толчком. Иногда он терял сознание от одной только попытки сосредоточиться на окружающем мире.
      Поначалу потеря сознания было чем-то вроде везения, поскольку у него болело все тело. Он не мог упасть с лошади, потому что его ноги были привязаны к стременам и связаны под животом лошади, но всякий раз, когда он обмякал в седле, что случалось слишком часто, его и так уже разбитое тело повисало на веревках, что заставляло болеть измученные мускулы снова и снова.
      Но хуже всего дело обстояло с его головой. Как только во время нечастых привалов его ставили на ноги, он снова терял сознание. Вне зависимости от того, что он думал, это означало серьезное сотрясение мозга, и единственным лекарством от него мог быть только отдых. И, пока захватившие его продолжали продвигаться неизвестно куда, он знал, что должен просто терпеть.
      Так прошло несколько дней со дня его пленения – четыре, насколько он смог вычислить. Он узнал, кто были те люди, которых сопровождали захватившие его, но это радовало не больше чем его состояние. То, что печально известный Архиепископ Лорис сумел каким-то образом сбежать из своей окруженной морем тюрьмы, заставляло его холодеть. Он задавался вопросом, знал ли об этом Келсон. Он подозревал, что побег Лориса был как-то связан с проблемами в Меаре, о которых беспокоился Келсон, но он никак не мог совместить их вместе. Его голова снова начинала болеть, стоило ему только подумать об этом.
      Пока они ехали через вьюгу в тот, четвертый, день, его беспокоили голова и Лорис. Первая метель сезона обрушилась на них с первым проблеском утренней зари, и он дрожал от холода, несмотря на то, что его завернули еще в одну накидку. Пока они ехали через метель, он, измотанный, в полубреду, с запястьями, растертыми в кровь от езды с руками, связанными впереди, цеплялся пальцами за гриву своей лошади и пытался сконцентрироваться, чтобы оставаться в сознании. Когда скачка замедлилась, и он поднял голову, чтобы увидеть причину, он увидел, что они приближаются к призрачной черноте городских стен.
      Поначалу он думал, что это Кулди, потому что стражники носили мундиры отряда епископа Кулди. Но как только он подумал об этом, он понял, что это не может быть Кулди, потому что люди в Кулди были лояльны Келсону, и Лорис никогда бы не отправился туда. Они ехали на юго-запад. После некоторых раздумий, он решил, что это, наверное, Ратаркин.
      Казалось, они часами ехали по тихим улочкам, пока не оказались наконец в затемненном дворе, где его бесцеремонно стащили с лошади и то ли отнесли, то ли отволокли в грозно выглядящее каменное здание. Его поддерживали под руки, но ребра испытывали мучительную боль, а боль в голове была еще хуже. Когда его повели вниз по узкой полутемной лестнице, он потерял сознание.
      Следующее, о чем он узнал, было тепло огня рядом с ним и игра пламени на его веках. Он лежал, согнувшись, на левом боку, а его связанные руки частично прикрывали лицо. Под собой, помимо своего подбитого мехом плаща, он чувствовал шкуры. Где-то на заднем плане глухо гудели голоса, иногда он мог расслышать отдельные слова и фразы, прерываемые приглушенным звоном оружия и шорохом сбрасываемых плащей. Он почувствовал запах подогретого вина, но тут он услышал звук приближающихся шагов и притворился бессознательным. Осторожно приоткрыв глаза до щелочек, он увидел двух людей в церковном одеянии, входящих в комнату. В том, что был постарше, он признал Креоду, епископа Кулдского.
      – Ваше Преосвященство, – пробормотал Креода, сгибаясь, чтобы поцеловать кольцо Лориса. – Добро пожаловать в Ратаркин. Я хочу представить Вам отца Джудаеля Меарского, семья которого организовала Ваш побег.
      Как Креода отошел в сторону, молодой мужчина с седыми волосами вышел вперед, чтобы преданно склониться перед архиепископом-изменником, оставшись стоять на одном колене, когда он поднял свой взгляд и Лорис не выпустил его руку из своей.
      – Отец, – сказал Лорис, – я так понимаю, что именно Вас я должен благодарить за свое освобождение.
      По правде говоря, не меня, Ваше Преосвященство, – ответил Джудаель, преданно глядя на него. – Мой господин Креода посчитал, что будет лучше, если я не буду знать о причастности моего семейства к Вашему освобождению. Это было очень мудро. Когда генерал Морган на прошлой неделе допрашивал меня о покушении на Дункана Мак-Лейна, я смог честно сказать, что ничего не знаю. Говорят, что Дерини могут заставить человека говорить правду против его воли.
      – Дерини. Да. – Глаза Лориса зло вспыхнули. – Говорят, что на Пасху архиепископы-изменники собираются сделать Мак-Лейна епископом. Епископ-Дерини! Богохульство! Богохульство!
      – Согласен, Ваше Преосвященство – кротко пробормотал Джудаель.
      Его тон, казалось, напомнил Лорису где он находится, и, когда архиепископ снова посмотрел на Джудаеля, лицо его смягчилось, он улыбнулся и поднял Джудаеля на ноги.
      – А потом и других проклятых Дерини. Говорят, что ваша епархия досталась другому, сын мой. Вы по-прежнему собираетесь претендовать на нее?
      Джудаель выглядел несколько ошеломленным. – Я не уверен, что могу что-нибудь сказать по этому вопросу, Ваше Преосвященство. Я, конечно, хочу быть епископом, но Генри Истелин получил епархию от самого архиепископа Брейдена и короля. Как насчет него?
      – Как насчет него? – переспросил Лорис. – Примас Гвинедда – я, а не Брейден. Вы согласитесь принять титул, который не столь претенциозен как титул епископа Меары, что сместить этих предателей епископов, которые узурпировали мою и Вашу должности?
      Креода вопросительно наморщил лоб. – Какой титул Вы имеете в виду, Ваше Преосвященство?
      – Епископ Ратаркина, – сказал Лорис. – Поскольку Меара, которую Вы знаете сегодня, это не та Меара, которая будет, когда мы выполним нашу задачу. Мы возвратим Меаре ее исконные земли, когда я поймаю еретика-Дерини Мак-Лейна – он не сможет появиться на своих землях, пока я дышу – а Вы, Креода, станете Патриархом нового государства Меары, – закончил он многозначительно. – Вас это устроит?
      Креода зарделся от удовольствия. – Это будет повышением для всех нас, милорд. Конечно, меня это устроит. Мы присягнем законной королеве на троне Меары?
      – Возможно, королеве гораздо большего чем только Меары, – сказал Лорис негромко. – Зараза Дерини проникла не только в епископат.
      Креода побледнел. – Вы говорите о короле?
      – Он – Дерини, не так ли?
      Дугал, следивший за их беседой со все возрастающим ужасом, чуть не вскрикнул, осознав значение того, о чем они говорили. Ему пришлось собрать остаток сил, чтобы просто закрыть глаза и заставить свое тело не дрожать от ярости. Пока три священника продолжали в течение нескольких минут обсуждать мелкие детали налета на Ратаркин, Дугал лежал, оцепенев, и думал, что он может предпринять, чтобы остановить их. Сквозь их разговор, который он воспринимал как жужжание, вдруг раздался звон кубков, совсем рядом с ним, и он внезапно понял, что они смотрят на него.
      – Кто это? – спросил Джудаель.
      – Пленник, – сказал Лорис небрежно. – Лорд Трурилльский говорит, что он – Хозяин Транши, наследный предводитель клана Мак-Ардри. Вам будет нужна его поддержка, когда Транша воссоединится с Меарой.
      Дугал почувствовал, что его лицо поднимают вверх, а удар по ребрам заставил его застонать и он на несколько секунд потерял сознание.
      – …чтобы он засвидетельствовал посвящение Джудаеля, – сказал Креода, когда сознание вернулось к нему. – Он действительно тяжело ранен?
      – Брайс? – позвал Лорис.
      Барон Трурилльский оторвался от расстегивания своего доспеха и встал на колени, чтобы поднять Дугалу веко.
      – Ему ничем не хуже, чем было, Ваше Преосвященство, – сказал барон-предатель, прижимая кончики пальцев к горлу Дугала, чтобы нащупать пульс. – У него сломано несколько ребер, и мы ничего не могли поделать с этим по дороге, и, похоже, сотрясение мозга, но главная проблема, как Вы видите – переутомление. Он – крепкий парень, так что выздоровеет.
      – Ну, если он настолько крепок, то его лучше держать под охраной, не так ли? – сказал Креода. – Гендон, отнесите его в какую-нибудь камеру внизу и распорядитесь, чтобы кто-нибудь занялся им утром. Я не думаю, что у нас возникнут с ним проблемы. После этого можете заняться своими людьми. Ваше Преосвященство, если Вам и отцу Горони будет угодно проследовать за мной, я отведу вас в Ваши апартаменты, где вы будете избавлены от любопытных глаз, пока мы не будем готовы встретиться с епископом Истелином завтра утром. Я думаю, что Вам тоже надо отдохнуть.
      Нескольких часов будет достаточно, – сказал Лорис, когда они направились к выходу. – Я хочу немного подождать перед тем, как объяснить Истелину, что он выбрал неправильный путь. Может быть, мы сможем…
      От боли Дугал потерял нить речи Лориса, когда Гендон и один из трурилльских рыцарей подняли его и медленно повели к двери. Единственной мыслью, стучавшей у него в голове, пока он через затуманивающую разум боль пытался заставить свои ноги двигаться, было то, что Келсон должен узнать о том, что произошло здесь. Но он еще не знал, как он собирается это сделать.

      Келсон и его отряд прибыли в Ремут на следующее утро вместе с грозой, полузамерзшие, промокшие до нитки, несмотря на промасленные кожи и подбитые мехом плащи. Принц Найджел встретил их во дворе замка с обнаженной головой и, не замечая проливного дождя, быстро подхватил уздечку королевского коня. Плохие новости, которые он передал, заставили Келсона вздрогнуть.
      – Лорис? Не может быть.
      Несмотря на ливень, особо приближенные – Морган, Дункан, Кардиель и Арилан – услышали его слова. Молодой барон Джодрелл первым спрыгнул со своей лошади, пока остальные оставались в седлах, почти парализованные от шока. Его движение побудило к действию и остальных. Спрыгнув с коня, Келсон приказал своим приближенным следовать за ним и пошлепал вверх по лестнице к большому залу, кипя от гнева и отчаяния.
      – Я думаю, что Вам самому надо поговорить с гонцом, – сказал Найджел, передав пажу промокшие шлем и перчатки Келсона и стараясь не отставать от него.
      – Да, но вкратце перескажите мне что он сказал, чтобы я был готов.
      Он слушал молча, проходя через большой зал, одной рукой расстегивая свой мокрый плащ, а другой теребя пряжку ремня для меча. Морган подобрал плащ и меч, когда он уронил их, передавая из пажу в обмен на полотенце, которым Келсон вытер лицо и волосы, с которых текла вода. Найджел оставил короля и прочую компанию в маленькой задней комнатушке, а сам пошел за посыльным.
      В ожидании они немного согрелись у огня, свалив свои промокшие плащи в кучу в углу и обмениваясь осторожными взглядами. Никто не хотел нарушить тишину первым. Джодрелл действовал как оруженосец стиснувшего зубы Келсона, снимая с него шпоры и помогая ему вылезти из кольчуги, пока Пейн и Рори, младшие сыновья Найджела, разносили среди остальных кубки подогретого вина. Услышав шаги за дверью, король напрягся, торопливо натягивая сухую одежду на свою липкую нижнюю тунику.
      – Это – отец Бевис, милорд, – сказал Найджел, сопровождая возбужденно выглядящего молодого священника в темно-синих одеждах обители Святого Иво ордена Fratri Silentii. – Аббат разрешил ему говорить в полный голос.
      Человек был достаточно храбр, чтобы войти, но, опустившись на колени возле ног короля, не смел встретиться с Келсоном глазами. Посмотрев на других, чтобы они подошли поближе, Келсон поплотнее запахнул накидку и повернулся спиной к огню, вытянув одну ногу в сторону, чтобы Джодрелл мог снять с него промокшие ботфорты.
      – Добро пожаловать к нашему двору, отец Бевис, – сказал он официально, – хотя я не могу сказать того же о новостях, принесенных Вами. Извините, барон Джодрелл будет продолжать разоружать меня, пока мы говорим, но я не собираюсь расхолаживаться, особенно, если мой старый враг опять на свободе.
      Голова священника склонилась еще ниже.
      – Нет, это я должен просить прощения, Сир – я и мои братья. Мы нанесли Вам вред. – Его голос был чуть громче шепота, несмотря на разрешение аббата. – Мы приложили все усилия, чтобы надежно охранять отца Лориса, как было предписано Вами, но он… сбежал. – Он испуганно поднял глаза. – Пожалуйста, Сир, не думайте, что вся вина лежит только на нас. Отец аббат сказал, что ему должны были помогать извне.
      Морган, гревший спину справа от Келсона, презрительно фыркнул, но Келсон только покачал головой и вздохнул, поворачиваясь, чтобы Джодрелл мог снять второй ботфорт.
      – Пожалуйста поднимитесь, святой отец, – сказал он терпеливо. – Мой дядя уже пересказал мне суть вашего сообщения. Мы уверены, что ваш благородный Орден сделал все, что мог для того, чтобы держать вышеупомянутого архиепископа под надежной охраной. Вы не нашли никаких следов?
      – Никаких, Сир. И странствующий проповедник, называющий себя брат Джеробом тоже исчез. Мы думаем, что он мог участвовать в этом. Арх… я хочу сказать, что несколько дней назад отец Лорис особо просил, чтобы этому человеку позволили исповедать его. Мы думали, что его впечатлил проповеди этого человека.
      – Сбежал прямо из Святого Иво, – пробормотал Кардиель. Но Келсон проигнорировал это замечание.
      – Понимаю. И когда он сбежал?
      – Шесть дней назад, Сир. В Канун Святого Андрея, где-то после вечерней трапезы.
      – Канун Святого Андрея, – пробормотал Келсон. – Пока мы были в Ратаркине. Шесть дней назад, – добавил он, глядя на Моргана. – Он может быть где угодно.
      – Хорошо бы в аду! – с горечью сказал Морган.
      Келсон еще раз вздохнул и начал поворачиваться к Кардиелю и Арилану, но вспомнил о священнике, все еще стоящем перед ним.
      – А, спасибо за то, что проинформировали нас, отец Бевис. Мы можем пожелать задать Вам еще несколько вопросов, но пока Вы можете подождать снаружи. Пажи покажут Вам где.
      Когда священник вышел из комнаты, сопровождаемый пажами, явно разочарованными тем, что они пропустят дальнейшее, Келсон развернул свое кресло, чтобы сесть лицом к огню, пока остальные подыскивали куда сесть. Найджел и епископы заняли оставшиеся кресла, и Джодрелл примостился на плите перед камином. Дункан остался стоять, сложив руки на груди и прислонившись к стене слева от камина. Морган, слишком взволнованный, чтобы стоять или сидеть, нервно расхаживал между Дунканом и королем.
      – Очень хорошо, господа. Есть какие-нибудь идеи, куда мог направиться Лорис? – спросил Келсон.
      Кардиель поджал губы и обменялся взглядами со своим коллегой-епископом, который пока не проронил ни слова.
      – Конечно, туда откуда пришла ему помощь. Он не может действовать в одиночку, а весь Гвинедд знает и понимает, почему он был смещен и отправлен в обитель Святого Иво. Это значит, что помощь ему должна была прибыть из-за пределов Гвинедда. Есть два варианта, которые сразу приходят на ум: Меара или Торент.
      – Только не Торент, – сказал Арилан. – Во всяком случае, пока трон Торента принадлежит Дерини.
      – Значит, Меара, – сказал Кардиель, не дождавшись от Арилана продолжения. – Это не Торент, но звучит не лучше.
      – Почему? – спросил Келсон.
      – Сир, как мы все знаем, в Меаре светская и духовная политика очень тесно переплетены, а Лорис очень чувствителен к политическим вопросам. Он всегда находил поддержку среди консервативного духовенства, и такое духовенство активно участвовало в споре о том, кто должен стать Епископ Меары. Вдобавок, его поддержат и сторонники мятежников. Два года назад, это был Варин де Грей; а сейчас… ну, почему бы и не Меарская Претендентка? Я думаю, что Эдмунд Лорис поддержит бы почти кого угодно, пока это отвечает его планам восстановить свое положение.
      – Печально слышать такое о человеке, который когда-то был Примасом Всего Гвинедда, – прошептал Дункан.
      – Давайте поговорим о Меаре, – сказал Келсон. – Кто в Меаре может выиграть от побега Лориса?
      – Это очевидно, – сказал Найджел. – Меарская Претендентка и ее семья.
      – Особенно священники, принадлежащие к этой семье, – согласился Кардиель, глядя на Арилана, который все еще молчал. – Вроде Джудаеля. Денис и я говорили о нем после покушения на Дункана, Сир. Мой брат во Христе несерьезно отнесся к моему предположению, что Джудаель мог быть агентом своей тетки.
      Морган, заметив угрюмое выражение на лице Арилана, решил, что будет лучше, если он расскажет о том, что узнал.
      – Он невиновен, Ваше Преосвященство, по крайней мере, в этом, – сказал он спокойно. – Если он и причастен, то без прямой помощи своей тетки. И он ничего не знал о покушении на Дункана. Я… допросил его тем вечером.
      В реакции Арилана смешались удивление и гнев. – Вы допрашивали его после того, как я запретил это?
      – Я не собирался нарушать Ваш запрет, – возразил Морган, прежде чем Арилан помянул бы о более определенных разногласиях в присутствии Джодрелла, который не был Дерини. – Кроме того, я просто применил Правдочтение. Он не сожалел о покушении, что вряд ли является неожиданным, учитывая позицию Дункана в отношении королевской семьи Меары, но он был потрясен. Когда я спросил, когда он последний раз получал известия от тетки, он сказал, что на прошлые Святки. После этого я закончил разговор.
      – Разговор, который Вы, прежде всего, вообще не должны были начинать.
      – Итак, мы не можем исключить политической заинтересованности Джудаеля в происходящем, – перебил его Кардиель. – Денис, надеюсь, Вы больше не считаете, что он полностью невиновен.
      Губы Арилана сжались в тонкую линию. – Я никогда не говорил, что он полностью невиновен.
      – Давайте не будем отходить от предмета разговора, – терпеливо сказал Келсон. – Меня сейчас гораздо больше беспокоит то, что Лорис мог действительно уйти в Меару. Дядя, Вы говорили, что монахи не нашли никаких следов в окрестностях, так? – Найджел кивнул. – Это может означать, что он сбежал морем. Джодрелл, мог он обогнуть Баллимар в это время года?
      Джодрелл, отпрыск старого семейства мореплавателей, покачал ладонью в неуверенном жесте.
      – Это было бы опасно, Сир – но не опаснее чем плавание к побережью Хелдиша, чтобы добраться морем до Торента. Однако, если он направился в Меару, то я думаю, что он не поплыл к Баллимару. На месте Лориса я бы высадился где-нибудь на восточном побережье, скорее всего – в Кирни, и сушей отправился бы в Ратаркин.
      – Почему в Ратаркин? – спросил Морган. – Ведь Меарская Претендентка в Лаасе.
      – Да, но в Ратаркине сидит епископ Меары, – сказал Кардиель, глядя на Арилана, – а там есть наш добрый отец Джудаель, мечтающий стать епископом. Кроме того, Ратаркин, невзирая на зиму, всего в нескольких днях пути от Лааса и главных сил мятежников, но более чем в неделе от нас. О, если он отправился в Ратаркин, он поступил очень мудро, – закончил он горько. – Как будто сам дьявол помогает этому мошеннику и клятвопреступнику!
      Нахмурившись, Келсон оперся кулаками о бедра и вздохнул. Он не был уверен, что неприязнь, начавшая проявляться между этими двумя епископами нравится ему. И он никак не мог понять ее причину.
      – Так мы ни к чему не придем, господа, – сказал он оживленно. – Предположения ничего не стоят. Видит Бог, намерения Лориса пугают меня так же как вас, но если мы не определимся с направлением, то все, что мы предпримем, будет сделано впустую. Если он попытается обойти Кассан, то природа сама может решить нашу проблему за нас. То же, если он по какой-то странной причине отправился все-таки в Торент.
      – Я сомневаюсь в этом, – сказал Найджел. – Мой инстинкт говорит, что это – Меара, и учтите, что мы не знаем наверняка, ушел ли он морем. Но в любом случае кто-то увидит его, в море или на суше, и даст нам знать. Лорис слишком горд, чтобы скрываться слишком долго.
      – Что насчет Епископа Истелина? – спросил Дункан. – Не надо ли предупредить его? Если Лорис действительно направился в Меару, то Истелин может быть в большой опасности.
      – Вы, конечно, правы, – согласился Келсон. – Дядя, Вы проследите за этим? Я думаю, что не помешает, чтобы архиепископ Брейден присоединился к нам, как и остальные лояльные нам епископы на Ваше усмотрение, милорд Кардиель. Необходимо, чтобы, как только намерения Лориса станут нам известны, мы противопоставили ему единый фронт, и церковный, и светский. Я не хочу повторения тех замешательств, которыми было отмечено начало нашей последней кампании против него.
      Кардиель наклонил голову в знак согласия.
      – Это должно быть сделано, Сир.
      Келсон вздохнул и встал. – Очень хорошо, Лорис рано или поздно вылезет на поверхность, и пока мы не услышим где, я не думаю, что мы сможем что-нибудь сделать. Дядя, пожалуйста, дайте мне знать, как только Вы узнаете что-нибудь еще. Я тем временем хочу принять горячую ванну и переодеться в сухое. Морган, отец Дункан, вы присоедините ко мне?
      Пока наполнялась ванна, король был молчалив, заставив Дункана задаваться вопросом, почему их попросили прийти, а вот Моргану казалось, что он знал. Его подозрения подтвердились, когда они втроем сели перед камином в спальне Келсона. Келсон зевнул и потянулся, протянув ноги поближе к огню, и потягивала теплый напиток из молока и меда, принесенный его оруженосцем.
      – Так в чем проблема с Ариланом? – справился он через мгновение. – Он был угрюмый как школьник, которого уличили во лжи. И не говорите мне, что причина только в том, что Вы не повиновались ему.
      Морган улыбнулся. – Он действительно рассержен на меня, потому что я допрашивал Джудаеля вопреки его распоряжениям. Но он еще рассержен на себя, потому что он защищал невиновность Джудаеля, или по крайней мере он изображал адвоката дьявола, объясняя Кардиелю и мне почему мы не должны подозревать Джудаеля в покушении на Дункана. И, может быть, он прав. Но если нет, то могучий и даже самодовольный член Совета Камбера серьезно ошибся в обычном человеке, и ему особенно не нравится, что на это ему указывает полукровка-Дерини.
      – Вы думаете, что он прав? – спросил Келсон. – Или Джудаель обманул нас? Если это так, то клянусь, я его разорву на части. Мне не нужны неприятности от кого-то еще, когда Лорис на свободе. А если он помогал Лорису, то пусть Бог поможет ему избежать встречи со мной.
      – Помоги Вам Господь в этом, – сказал Дункан, – если он виновен. Но если он был непричастен к нападению на меня, Аларик, и если он не связывался с Кайтриной…
      – Он все-таки был бы рад видеть Вас мертвым, – перебил его Морган, наклоняясь вперед, чтобы подложить поленце в огонь. – Но то, что он не знал о нападении и не получал известий от тетки, не значит, что он не вовлечен по самые уши. Это – одно из ограничений простого Правдочтения: надо задавать правильные вопросы.
      Келсон поджал губы. – Значит, Вы считаете, что Джудаель имеет к этому отношение?
      – Я не знаю. Может быть, кто-то просто прикрылся его именем. А Лорис…
      – Черт побери Лориса, – еле слышно проворчал Келсон. – И черт побери обстоятельства, которые позволили ему сбежать. Это все связано, Аларик, я уверен в этом! Он планирует что-то ужасное. Я чувствую как у меня мурашки ползут по коже! Вот так, и я нервничаю как паж, слушающий в полночь истории о привидениях. Я знал, что его надо казнить!
      Когда он осушил свой кубок и уселся, уставившись на огонь и нервно постукивая пальцами по подлокотниками кресла, Морган обменялся встревоженными взглядами с Дунканом. Его кузен встал, подошел к королю и стал массировать напряженные плечи Келсона. Келсон благодарно вздохнул и закрыл глаза, пытаясь расслабиться.
      – Здорово, – сказал он через мгновение. – Я даже не понял, насколько я был утомлен. Не останавливайтесь.
      – Мы все устали, – сказал Дункан, протягивая свой разум к королю, продолжая массировать крепкие мускулы. – Но не позволяйте Вашему праведному гневу взять верх над Вами.
      – Если бы я убил Лориса, когда у меня был шанс, я бы не должен был волноваться о своем гневе, – мечтательно сказал Келсон.
      – Тогда помечтайте, если Вы станете лучше чувствовать от этого. Я, пожалуй, соглашусь, что, если бы Вы его убили, многое было бы сейчас проще.
      Келсон зевнул и расслабился под прикосновениями Дункана, как умственными, так и физическими, откидывая голову назад, чтобы прислониться к груди священника и глядя наверх.
      – Не думал, что Вы так быстро согласитесь, – проворчал он. – Я сижу здесь, обдумывая убийство. А что Вы думаете? Если Лорис думает так же как Вы, меня не удивляет, что он сбился с истинного пути, – Келсон пристально посмотрел на Моргана. – Как Вы думаете, что сбило его с истинного пути?
      – Гордость, – ответил Морган. – И вера в то, что его понимает истину лучше чем кто-либо еще.
      – Так что он продал свою честь во имя гордыни.
      – Говорят, что у каждого человека есть цена, мой принц, – сказал Морган. – Просто цена некоторых слишком высока.
      – А Ваша цена тоже такая же высокая?
      Дункан на мгновение замер, но Морган просто улыбнулся.
      – Достаточно высокая, чтобы никто не смог заплатить ее, кроме Вас, мой принц, – ответил он. – Я – Ваш человек, как раньше был человеком Вашего отца. Вы подкупили меня своей любовью. Но меня нельзя перепродать.
      Восхищенно усмехнувшись, Келсон зевнул и снова закрыл глаза, зная, что Дункан пытался усыпить его и не боролся с этим.
      – Вы всегда знаете, что надо сказать, не так ли? Вот. – Келсон вручил Моргану свой пустой кубок. – И, Дункан, не ворчите, пожалуйста, я очень хочу вздремнуть.
      – Это, пожалуй, самое разумное, что Вы сказали за целый день, – ответил Дункан. – Но Вам надо лечь в постель. Если Вы уснете прямо здесь, у Вас будет растяжение мышц шеи.
      – И ворчит, и ворчит, и ворчит, – пробурчал Келсон, снова зевая. Но, поднявшись, он улыбнулся и послушался совета. Он уснул почти сразу после того как его голова коснулась подушки. Дункан накрыл его меховым покрывалом и закрыл завесы кровати, потом вернулся к креслу, на котором только что сидел король.
      – Он в нормальном настроении, – заметил Морган. – Нам есть о чем беспокоиться?
      – Я так не думаю. Он просто утомлен. И потрясен побегом Лориса гораздо сильнее чем он хочет признать. Как ты думаешь, Аларик, что он собирается делать?
      – Лорис? – Морган покачал головой и поглядел в угасающий огонь. – Черт меня побери, если я знаю. Но, как сказал сегодня Келсон – явно что-то ужасное.
      – А Джудаель?
      – Боюсь, вместе с ним.

      Пока Морган и Дункан разговаривали, Лорис в Ратаркине реализовывал их подозрения. После полуденной мессы епископ Истелин был схвачен вооруженными людьми в мундирах епископа Кулдского и был препровожден в часовню, примыкающую к его жилищу. Около алтаря стояли Креода и Джудаель. Возле ступенек алтаря стоял еще кто-то третий, одетый в такое же фиолетовое одеяние епископа как Креода, обернувшись к Истелину спиной, так что он не мог видеть его лица. Что-то в плечах и склоненной голове незнакомца показалось Истелину знакомым и вызвало ощущение опасности.
      – Что это значит? – требовательно спросил Истелин, приближаясь к этим трем, когда стражники отпустили его и отошли.
      Креода и Джудаель застенчиво отошли в сторону, когда незнакомец встал и повернулся к Истелину.
      – Привет, Генри, – сказал незнакомец.
      Истелин замер на середине прохода и побледнел как его стихарь.
      – Лорис!
      Архиепископ-изменник положил руки на свою тонкую талию и слегка улыбнулся.
      – Ну, Генри, Вы кажетесь удивленным, – сказал он негромко. – Но я думал, что после стольких лет на церковной службе Вы должны лучше знать как следует приветствовать Примаса.
      – Примас? – У Истелина отпала челюсть. – Да Вы с ума сошли! Как Вы здесь оказались? Когда я последний раз слушал про Вас, Вы были в обители Святого Иво.
      – Это очевидно, что я больше не в Святом Иво, – сказал Лорис тихим, угрожающим голосом. – И мне не понравились условия, в которых я жил там, и к тому, что я оказался в этих условиях, Вы тоже приложили руку.
      Истелин впервые почувствовал, насколько опасна ситуация. Звать стражу не имело смысла, поскольку солдаты, «одолженные» ему его предполагаемым благотворителем, Креодой, были те же, кто привел его сюда. Присутствие Джудаеля тоже не воодушевляло. У меарского священника, желавшего занять должность, которую теперь занимал Истелин, не было никаких причин защищать своего конкурента.
      Он был полностью в их власти, не в силах позвать на помощь или даже понять, на чью помощь можно полагаться. Он предположил, что солдаты, оставленные Брейденом, были преданны ему, но они, скорее всего, тоже уже были под стражей. Он надеялся, что им не причинили вреда. А то, что Лорис назвал себя Примасом, значило, что измена была много большим чем простой побег бывшего архиепископа из тюрьмы и его требование мести человеку, который принимал участие в лишении его заслуженной им ранее славы.
      – Чего Вы хотите от меня? – осторожно спросил Истелин. – Ваши претензии на пост Примаса – государственная измена, да и само Ваше присутствие в Ратаркине незаконно. И, Креода,… – Он переместил свой взгляд на епископа-предателя. – Вы и отец Джудаель вступили на очень зыбкую почву, если Вы предоставили кров этому человеку. Значит, ваше предложение помощи было простым обманом, направленным на то, чтобы завоевать мое доверие, пока этот беглец не присоединится к Вам, чтобы вы сообща предали нашу святую Мать Церковь?
      Джудаель ничего не сказал, хотя его зубы сжались от негодования, но Креода только вежливо усмехнулся и склонил голову.
      – Мы не считаем, что мы предали нашу Мать Церковь, – сказал он дружелюбно. – Скорее, мы считаем действия консистории и короля предательством интересов жителей Меары. Здешним епископом должен быть отец Джудаель, но не Вы. Это очень просто. А архиепископ Лорис не должен был быть изгнан с его должности и заключен в тюрьму как простой уголовник. Мы посчитали, что пришло время исправить ошибку, Генри.
      – Какую ошибку? – требовательно спросил Истелин. – Его собственные братья-епископы судили его, Креода. Вы были там. И что-то я не припомню каких-то вспышек праведного негодования с Вашей стороны.
      Креода беззаботно поднял брови. – Я тогда многого не знал.
      – Вы имеете в виду, что с тех пор Вас купили! Что он предложил Вам, Креода? Ради Бога, Вы – Епископ Кулдский! Что опозоренный архиепископ мог предложить Вам, что было бы лучше этого?
      – Тебе лучше было бы вспомнить кто ты и где находишься, епископ, – многозначительно сказал Лорис. – Или ты будешь сотрудничать с нами, или с тобой обойдутся как с предателем. Мы начнем с Меары: поставим меарского священника епископом Меары, восстановим законную королевскую династию Меары и расширим границы Меары до ее прежних границ. Меара снова будет независимым государством, со своей церковной иерархией…
      – Несомненно, возглавляемой Вами, – перебил его Истелин.
      – Да, возглавляемой мной. А затем мы очистим от скверны землю Меары, Гвинедда и всех Одиннадцати Королевств. Ересь Дерини слишком разрослась. Она должна быть искоренена. И на сей раз мы не потерпим неудачи.
      – Но король тоже частично Дерини, – пробормотал Истелин.
      – Корона не может защитить от справедливого гнева Господа! – прогремел Лорис, выходя из себя. – Король сошел с пути истинного и его должна настигнуть кара. Если бы можно было изменить прошлое, я бы отрубил свою собственную руку, которая лила освященный елей на его голову! Его скверна должны быть выжжена из него, даже если его тело умрет, ради его бессмертной души! Вера в Бога была предана. Бог покарает!
      – Он сошел с ума, – еле слышно прошептал Истелин, полуотвернувшись и качая головой. – Они все совершенно безумны.
      Он услышал приближающийся шелест шелка и, оглянувшись, увидел Лориса возле себя, Креода и Джудаель стояли по бокам.
      – Я даю тебе единственный шанс, и только из милосердия, – сказал Лорис, подняв палец, чтобы проиллюстрировать свои слова. – Если ты поможешь Креоде и мне в посвящении отца Джудаеля в епископы, я разрешу тебе удалиться в такую же «почетную отставку», в которую вы так великодушно отправили меня два года назад. Это больше чем ты заслуживаешь.
      – И все, что мне надо сделать, чтобы получить это великодушное предложение, это – предать моего архиепископа и моего короля, усадив изменника на свое место, – сказал Истелин. – Я отказываюсь от такой чести.
      – Я бы на твоем месте не спешил, – предупредил Лорис. – Не позволяй неверно понятой лояльности привести тебя к гибели.
      – Не смей угрожать мне! – огрызнулся Истелин. – Я не стану предателем ни за должности, ни за деньги, ни даже за спасение собственной жизни. И я не пошевелю даже пальцем, чтобы помочь тебе в незаконном посвящении в епископы.
      – Я прошу Вас, Генри, будьте разумны, – сказал Креода.
      – О, я разумен. Я весьма разумен. И мне кажется, что есть единственная причина, по которой вы ищете у меня помощи в посвящении вашего меарского изменника. Вам нужны руки еще одного епископа, чтобы придать сделать его законным епископом, не так ли?
      Сузив злобные глаза, Лорис медленно покачал головой. – Мне от Вас ничего не нужно, Истелин. Джудаель будет посвящен в епископы независимо от того, хотите Вы этого или нет.
      – Только не мной.
      – Если тебе нравится дерзить, то пусть так и будет, – ответил Лорис. – Но не думай, что твой отказ сделает посвящение Джудаеля невозможным. Не думаешь же ты, что я начал бы свой священный крестовый поход, если бы я не имел поддержки епископата воссоединенной Меары? Епископ Кашиенский и два странствующих епископов уже в Ратаркине, а через несколько дней вместе со свитой Леди Кайтрины сюда прибудут Лахлан и Калдер, так что мы у нас будет в два раза больше епископов, чем требуется для посвящения Джудаеля.
      – В два раза больше предателей, – возразил Истелин.
      Глаза Лориса сузились. – Вы все так же упрямы как всегда, Истелин. Думаю, что мне надоел этот разговор. Джудаель, позовите стражу. Отец Истелин отправляется в свое новое жилище.
      – В темницу? – спросил Истелин, когда Джудаель поклонился и отправился исполнять приказание.
      Лорис натянуто улыбнулся. – Я еще не полностью утратил чувство пристойности, Генри. Из уважения к должности, которую, с технической точки зрения, ты пока занимаешь, тебя будут содержать в относительном комфорте, пока Джудаель не будет посвящен в епископы. – Он подал вошедшим стражникам знак подождать у дверей. – Однако, ради приличий я требую, чтобы ты снял свое епископское одеяние прежде чем отправишься в свое новое жилище. Мы не можем допустить порчу священного одеяния, если ты вздумаешь сопротивляться своему эскорту.
      Простое предположение, что стражники могут схватить его, пока он еще был одет для службы в алтаре, заставило Истелина похолодеть, но он знал, что угроза вполне реальна. Жесткий взгляд Лориса сразу убедил его в том, что никакого жилища, даже описанного Лорисом, не будет. Он медленно снял свою фиолетовую ризу с символами Пришествия и положил ее на ждущие руки Джудаеля, потом орарь, пояс, мантию и стихарь. Наконец он остался стоять перед ними одетым только в фиолетовую сутану, шлепанцы, и епископскую шапочку, сжимая на груди украшенное камнями распятие в молчаливом подтверждении своего вызова. Подошедший сзади стражник накинул ему на плечи подбитый мехом плащ, и Истелин удивленно кивнул в знак благодарности, когда он запахнул его поплотнее, спасаясь от холода.
      – Епископ Истелин будет временно находиться с молодым Хозяином Транши, – сказал Лорис капитану стражников. – Пожалуйста, сопроводите его туда, обходясь с ним соответственно его поведению. Никаких посетителей. Ему дозволяется посещение храма, в отсутствие там других людей, дозволяется помогать парню и иметь при себе то, что может ему понадобиться. Теперь можете идти.
      Стражники двинулись к нему, но Истелин, не обращая на них внимания, деревянно прошел мимо Лориса и Креоды к алтарю и благоговейно поклонился. Когда он поднялся и направился к ожидавшей его страже, в нем чувствовалось достоинство, хотя внутри он холодел от страха, но стражники были так поражены внешним благородством человека, что следовали за ним скорее как свита, а не тюремный конвой. Он смог не шататься до тех пор, пока за ним не закрылась дверь тюремной камеры. Он не знал, сколько он простоял, оперевшись спиной о дверь, дрожа и борясь с тошнотой поражения, но он вдруг не заметил глаза, наблюдавшие за ним его из тени накрытого шкурами убого ложа рядом с огнем.
      – Кто здесь? – негромко позвал он.
      – Простите, что я не встаю, чтобы поприветствовать Вас, Ваше Преосвященство, – ответил молодой голос, – но мои ребра болят, когда я много двигаюсь. Вы, должно быть, Епископ Истелин.
      – Да.
      Истелин осторожно подошел поближе. Детское лицо, высвеченное слабым огнем, оказалось гораздо моложе, чем он ожидал. Желто-коричневые глаза под посеревшей повязкой вокруг лба глядели на него с по-детски непосредственной прямотой, хотя рыжеватая полоска усов показывала, что ее обладатель немного старше чем показалось Истелину вначале – лет четырнадцати или пятнадцати. На светлой коже под глазами темнели круги. Было очевидно, что уже некоторое время парень жил, пересиливая боль.
      – А Вы, наверное, молодой Хозяин Транши, – сказал Истелин, приседая рядом с убогим ложем.
      – Скорее последний Хозяин Транши, благодаря свите Лориса, – ответил парень, выпрастывая руку из-под мехового покрывала и пытаясь улыбнуться. – Друзья зовут меня Дугалом. Это место не кажется подходящим для формальностей.
      Истелин кратко пожал протянутую ему руку и тоже улыбнулся. – Тогда я буду называть Вас Дугалом, поскольку, как мне кажется, нам суждено стать собратьями по несчастью. Они серьезно ранили Вас?
      – Я думаю, что мне досталось не столько от людей, сколько от лошадей, – допустил Дугал, откидываясь на подушки с еле заметной гримасой боли. – После того, как меня сбросили с моего пони, меня пару раз ударили и чуть было не растоптали. Люди же только ударили меня по голове. У меня сломано несколько ребер, но головные боли, кажется, слабеют. Какой сегодня день?
      – Пятое декабря, – ответил Истелин. – Канун Рождественского поста. Я могу посмотреть ваши травмы? Я не очень опытен в таких делах, но, может быть, смогу кое-что сделать.
      Дугал на мгновение закрыл глаза и слабо кивнул. – Спасибо. Я могу сказать Вам, что надо делать. Меня учили как полевого врача, но не тому, как можно вылечить самого себя. Посмотрите. Сейчас хуже всего обстоит дело с ребрами.
      Дугал лежал под шкурами голым, его стройное туловище и конечности несли на себе такое количество старых шрамов, какое можно было бы ожидать у парня, обучавшегося военному искусству, но Истелин чуть не присвистнул, втянув воздух сквозь зубы, когда увидел огромный кровоподтек на левой стороне груди. Другой кровоподтек, багровевший на правом бедре, точно повторял рисунок подковы. Истелин мог даже различить отпечатки гвоздей, удерживавших подкову.
      – Это выглядит гораздо хуже, чем есть на самом деле, – сказал Дугал, слегка поглаживая кровоподтек правой рукой. – Что, однако, не означает, что он не болит и что я не буду хромать в течение какого-то времени, но, по крайней мере, нога у меня не сломана. Если они дадут Вам какую-нибудь повязку, или если мы сможем сделать ее из чего-нибудь, мне будет нужно перевязать грудь. Без перевязки даже дыхание может быть мучительным, если я неловко повернусь. И кашель…
      Когда Дугал прижал обе руки к груди, чтобы осторожно вздохнуть, Истелин встревожился.
      – А у Вас, часом, не пробито легкое?
      Дугал покачал головой и вздрогнул, накрывшись шкурой по пояс. – Не думаю. Я не кашляю кровью. Хотя я бы многое отдал за ночь хорошего сна.
      – Лорис сказал, что я могу иметь лекарства, – сказал Истелин. – Может, у них найдется что-нибудь, что поможет Вам уснуть. Как Ваша голова? Есть какие-нибудь повреждения?
      Дугал вздрогнул, когда епископ сдвинул повязку на его голове и стал тихонько прикасаться к его рыжеватым волосам.
      – Нет, и я не думаю, чтобы я не заметил какой-нибудь трещины. Просто голова болела, но сейчас немного отпустило.
      – Хорошо, – Истелин слегка улыбнулся, поднявшись и выразительно посмотрев на дверь. – Давайте посмотрим, что имел в виду Лорис, когда говорил о лекарствах.
      Часом позже Дугал, укутавшись плащом, осторожно сидел на стуле возле огня и чувствовал себя гораздо лучше чем со времени своего пленения. До сих пор он не мог глубоко дышать, но повязки, наложенные Истелином ему на грудь, поддерживали его ребра достаточно хорошо, чтобы боль сменилась нытьем в боку, и оно быстро уходило по мере того как он потягивал из кубка вино, в которое Истелин добавил кое-что из лекарств, следуя инструкциям Дугала.
      – Это должно заставить меня проспать, по меньшей мере, всю ночь, – сказал он епископу, сделав еще один глоток вина и сглотнув, чтобы избавиться от горького послевкусия от лекарства, подмешанного в вино. – Если они дадут Вам еще, я бы хотел, чтобы Вы держали меня в сонном состоянии хотя бы еще один день и ночь. Я не люблю долго оставаться в столь беззащитном состоянии, но, к сожалению, сон и отдых остаются лучшими лекарствами для травм головы вроде моих. – Он грустно вздохнул. – Жаль, что здесь нет Келсона. Он бы мог…
      Он замолчал и украдкой поглядел на епископа, поняв, что он чуть было не сказал, и опасаясь, что даже такое упоминание о новообретенных способностях короля может задеть Истелина. К его ужасу, Истелин, казалось, догадался, о чем он собирался сказать.
      – Он бы мог что? – спросил епископ. – Как-то помочь Вам своей магией?
      Дугал шумно сглотнул, стараясь остаться начеку. Вино и лекарства не только уменьшили его боль, но и развязали ему язык. Истелин, казалось, заслуживал доверия, но момент казался слишком неподходящим для того, чтобы обсуждать столь спорный вопрос с человеком, симпатии которого были неизвестны.
      – Я… я не хотел задеть Вас, Ваше Преосвященство, но большинство духовенства в целом нетерпимо к… ну… магии. Пожалуйста забудьте, что я сказал.
      – А-а, так значит, его магия пугает Вас.
      – Я… Я предпочел бы не разговаривать об этом, – прошептал Дугал, чувствуя себя в ловушке.
      Истелин вскинул голову, затем, прежде чем наклониться к Дугалу, поглядел на запертую дверь.
      – Почему нет? – спросил он. – Ты говорил про короля с таким чувством, как если бы вы были друзьями. Ты думаешь, что есть что-то плохое в его… давай назовем это «талантами», если тебе не нравится слово «магия»?
      – Нет, не думаю, – пробормотал Дугал.
      – Значит, Вы не доверяете мне? – продолжал настаивать Истелин. – Вы уже доверили мне свою жизнь.
      – Свою, но не Келсона.
      – Я понимаю.
      Глаза епископа не отрывались от глаз Дугала, пока тот потягивал свое вино, и это заставляло Дугала беспокоиться все больше, но через несколько секунд Истелин вздохнул и, слегка улыбнувшись, поднял свой кубок в смиренном приветствии.
      – Я не виню Вас в том, что Вы стараетесь прикрыть короля, сын мой, но почему бы Вам не позволить мне рассказать Вам, что я думаю насчет него? Я не могу доказать, что я говорю правду, но вы достаточно умны, чтобы самостоятельно сделать выводы. Меня не было в Дхассе, когда Лорис и мятежные епископы раскололи Курию, но как только я узнал об этом, я присоединился к королю. Я был с его армией в Дол Шайе. Именно я принес ему известие о том, что Лорис отлучил его от церкви и наложил Интердикт на королевство.
      Он снова вздохнул и продолжил. – Сейчас я опять принял сторону короля. Лорис хочет, чтобы я помог ему посвятить Джудаеля в епископы Меары. Я отказался, и он, наверное, убьет меня за это. Я клянусь всем, что почитаю как святыни, что я не лгу, Дугал. Я не волнует, что король – Дерини; во всяком случае, меня это волнует с другой стороны чем Лориса. Мне кажется, что Келсон своими способностями делает только добрые дела. Или Вы хотите рассказать мне о чем-то противоположном?
      – Нет, конечно.
      Дугал посмотрел в мерцающий огонь и заставил себя сделать еще один глоток вина, хотя он знал, что станет еще более уязвимым для вопросов епископа. Он верил Истелину. И даже если епископ был не лучше чем остальные, окопавшиеся здесь, в Ратаркине, вряд ли можно было повредить репутации Келсона, рассказом о том, что он видел как король посредством магии усыпил раненого. За последние два года о нем ходили куда более плохие слухи, исходившие от гораздо более значимых людей, чем пятнадцатилетний лорд из Приграничья.
      – Примерно две недели назад Келсон уехал из Кулди, чтобы неожиданно посетить одного из баронов, – сказал Дугал, подбирая слова, – а именно Брайса Трурилльского. Трурилл граничит с землями Транши, так что я ехал с трурилльским приграничным патрулем. – Он поморщился. – Да, надо сказать вот еще о чем, это, правда, совсем другая история. Те же самые люди, включая самого барона, встречали Лориса, когда он высадился на побережье неподалеку от замка моего отца неделей позже. Они, скорее всего, еще здесь, в Ратаркине.
      – Брайс Трурилльский поддерживает Лориса?
      В голосе Истелина звучало искреннее удивление и шок, что несколько ободрило Дугала.
      – Да. Меня схватил сам Брайс. Он даже осмелился приставить кинжал мне к горлу.
      При этих словах Истелин тихонько присвистнул от удивления, а Дугал сделал еще один глоток вина, поморщившись от вкуса, который становился все более горьким по мере того как уровень вина в кубке приближался ко дну. Он чувствовал себя все свободнее по мере того, как лекарство потихоньку всасывалось в кровь.
      – Так вот, когда король встретил нас две недели назад, мы дрались с бандой, промышлявшей кражей скота, – Он остановился, чтобы зевнуть. – После этого я должен был заниматься ранеными Один из наших парней был весьма плох. Келсон… усыпил его, чтобы я мог спокойно поработать над ним. Это было похоже на чудо.
      Глаза Истелина расширились как луна в полнолуние.
      – Он исцелил его?
      – Нет. Он только положил свою руку ему на лоб и усыпил его. Но он сказал, что генерал Морган и отец Дункан иногда могут исцелять. – Дугал заставил себя посмотреть в глаза Истелину. – В этом ведь не может быть зла, Ваше Преосвященство?
      Нет, – прошептал Истелин. – Нет, сын мой, я не вижу в этом ничего плохого.
      Однако, казалось, что епископа обеспокоил его вопрос, и вскоре Истелин поднялся, чтобы помолиться. Встав у окна на колени, он перекрестился, затем склонил голову на руки и застыл. Дугал несколько минут смотрел на него, мысленно молясь о том, чтобы Истелин оказался тем, кем казался, но, поймав себя на том, что засыпает, он одним глотком допил остаток вина и опустился на свое ложе, морщась от горечи лекарства.
      Ему становилось все тяжелее и тяжелее концентрироваться, приняв снотворное, но, устраиваясь под шкурами поудобнее, он старался думать о том, что когда он проснется, ситуация изменится к лучшему. Он задавался вопросом, знал ли Келсон о том, что он захвачен.
      Он не думал, что Келсон сможет сделать что-нибудь. Судьба одного человека мало что значила, когда речь шла о судьбе целого королевства. Но, может быть, Дугал сам сумеет помочь себе, когда восстановит, хотя бы частично, свои силы.
      То, что его рассматривали как ценного заложника, было очевидно, и не только из того, что они старались захватить именно его, но и из того, что о нем продолжали заботиться. Если бы его ценность закончилась, как только они были в безопасности за пределами земель Транши, ему бы давно перерезали глотку. Он также вспомнил, что кто-то упоминал желательность его поддержки, когда Транша должна будет воссоединиться со старой Меарой, но, может быть, сказавший это просто не знал о его дружбе с Келсоном. И никто не связал молодого Хозяина Транши со вторым сыном предводителя Транши, который когда-то был пажом при дворе короля Бриона.
      Детская внешность Дугала также была в его пользу. Надеясь на удачу, он думал, что он мог бы сыграть на этом и попытаться убедить их, что он настолько наивен и управляем как выглядел – ошибка, которую поначалу сделал даже Истелин. Это может оказаться опасной игрой, но если он будет хорошо играть, он мог бы запутать их достаточно, чтобы они ослабили стражу. Тогда он сможет сбежать, чтобы предупредить Келсона.
      Он думал о том, как можно было бы это сделать, пока не уснул. Неожиданно, ему приснился не Келсон, а его отец и одинокий волынщик клана Мак-Ардри, играющий поминальную песнь на вершине заснеженного холма.

      Сайард О Рвейн, посыльный от Клана Мак-Ардри, прибыл в Ремут на следующий день, ошеломив двор сразу двумя печальными известиями.
      – Молодой барин не знает о случившемся с его отцом, милорды, – закончил он, устало кивнув молодому пажу, подавшему ему кружку, полную пива, – предполагая, конечно, что он сам до сих пор жив.
      Намек, что Дугала могло уже не быть в живых, был ударом для Келсона. До этого он не позволял себе даже думать о возможности этого. Подавляя в себе страх, король поглядел на Моргана и Дункана в поисках поддержки, его пальцы сжались на подлокотниках его трона подобно тискам.
      – Он должен быть жив, – пробормотал он еле слышно. – Я знаю, что он жив! Сайард, Вы уверены, что его схватили трурилльцы?
      Слуга, делая большой глоток из своей кружки, сделал свободной рукой резкий протестующий жест. Даже если бы его собственный сын был пленен, он вряд ли был бы настолько расстроен.
      – Мы провели с этими людьми все лето, Сир. Неужели Вы думаете, что я не узнал бы их? Тот, кто бросил молодого предводителя себе через седло был сам Брайс.
      – А пленник, которого вы захватили – священник?
      – Да, милорд. И он дерзкий молчаливый плут. Но Кабалл уже сказал ему, что Вам он будет петь как соловей!
      – А я готов спорить, что могу сказать Вам по меньшей мере одну вещь из того, о чем он будет петь, – пробормотал Морган так, чтобы его мог слышать только Келсон, когда по залу прокатился смех с оттенком угрозы.
      – И о чем же?
      – Что одним из тех, кого сопровождали люди из Трурилла, был Лорис. Помните, Джодрелл сказал нам, что он высадился бы на побережье.
      – Это не смешно, Морган, даже как шутка, – прошептал Келсон.
      – Вы на самом деле думаете, что я стал бы шутить такими вещами? – возразил Морган. – Вот увидите, священник подтвердит, что это был Лорис. Кто еще посмел назвать бы назвать вас королем-еретиком? А если Вы хотите услышать мои предположения, то я думаю, что они, как мы и подозревали, направляются в Ратаркин. Он находится на прямой линии от Каркашаля и побережья, где они высадились, а само место высадки находится в полутора днях пути от монастыря Святого Иво.
      Только известие о направляющемся к ним пленнике, который должен был прибыть в течение двадцати четырех часов, остановило Келсона от того, чтобы направиться в Ратаркин немедленно. За обедом он был раздражителен и озабочен происходящим, оплакивая в душе старого Колея, и беспокоясь о его сыне, и в конце концов излил свой гнев на Лориса.
      – Вы правы, это наверняка был Лорис, – сказал он Моргану поздним вечером, когда Дункан удалился, чтобы посовещаться с другими епископами, а Найджел ушел, чтобы немного отдохнуть. – Я считаю его лично ответственным за смерть Колея. А если Дугал…
      Он не позволил себе заканчивать мысль, отрицательно покачав головой и, оперевшись на локти, уставился в потрескивающий огонь камина. Морган, разглядывавший через пелену проливного дождя крыши Ремута, глянул на короля и снова уставился в окно. Его дыхание затуманило мутное стекло и он протер его кончиком пальца, чтобы еще раз посмотреть наружу. Если здесь, в Гвинедде, лил такой дождь, то Меара должна быть завалена снегом.
      – Измена Брайса Трурилльского оказалась очень болезненной, – сказал Келсон, прерывая более практические размышления Моргана. – Я собирался поехать к нему… я уверен, что заметил бы признаки измены, если бы я… но я позволил личным удовольствиям взять верх над моими обязанностями. Я не должен был ехать в Траншу с Дугалом. Теперь он захвачен, и это моя вина.
      – Это не ваша вина, а если Вы будете продолжать обвинять себя, то сделаете только хуже себе. Что могло бы измениться от Вашей поездки?
      – Мне все-таки надо было отправиться в Трурилл, – упрямо сказал Келсон. – Если бы я поехал туда…
      – Если бы Вы поехали туда, то нет никаких гарантий, что Вы заметили бы, что что-то не так, – перебил его Морган. – Вы можете быть Дерини, но Вы не всезнающи.
      – Я узнаю измену, когда вижу ее!
      – С нашей точки зрения, это так. С другой стороны, я бы осмелился предположить, что меарцы рассматривают свои действия как патриотизм. В конце концов, меарцы считают себя порабощенными. Они считают себя таковыми с тех пор как Ваш прадед женился на дочери последнего принца Меары. Если Лорис нашел в Меаре тех, кто его поддерживает, то, как я подозреваю, это произошло из за того, что он объявил крестовый поход за дело освобождения Меары.
      – Освобождение Меары? – Сильный удар Келсона по ближайшему к нему полену вызвал сноп искр в камине. – Так пусть они сделают Меару действительно свободной! Меара никогда не была свободна! До того, как мой дед женился на глупой меарской наследнице, чья свадьба, как считалось, решает все проблемы, Меара веками управлялась мелкими военачальниками и деспотами. И она была цивилизованна не больше чем Коннайт.
      – Коннайт, чьи солдаты ценятся как лучшие наемники в мире? – спросил Морган.
      Хмурясь, Келсон отодвинулся от огня и прошел через комнату, чтобы присоединиться к Моргану, по-прежнему стоявшему у окна.
      – Вы знаете, что я имею в виду. Не надо путать меня разными точками зрения.
      – Я не собираюсь путать Вас чем бы то ни было, мой принц, – спокойно ответил Морган. – Проблема в том…
      – Проблема в том, что Лорис в Меаре, и сеет смуту, а, может быть, даже возглавляет восстание, и начинается зима, и я, черт возьми, не много могу поделать с этим до весны.
      – Проблема еще и в том, что один из ваших самых близких друзей находится в заложниках у Лориса, – негромко сказал Морган. – И Вы не были бы человеком, которого я люблю и уважаю, если бы Вы не были серьезно обеспокоены его судьбой.
      Келсон опустил глаза, хорошо понимая вежливый упрек.
      – Он на самом деле как брат мне, Аларик, – негромко сказал он. – Он гораздо ближе мне чем мои кузены. Он… почти так же близок мне как Вы, если бы Вы были моего возраста, или Дункан. Он даже…
      Как он замолчал и осторожно вдохнул, переводя рассеянный взгляд на окно, Морган поднял бровь.
      – Он даже что, мой принц?
      – Дугал… – пробормотал король. – Боже правый, я забыл рассказать Вам. – Он смущенно поглядел на Моргана. – Вы помните ту ночь, когда Вы пытались связаться со мной в Транше, и как я вынужден был оборвать связь, потому что Дугал запаниковал?
      – Конечно.
      – Ну, это было не совсем мое решение. Дугал оборвал связь… экранами.
      – Экранами? Но это невозможно. Он не Дерини.
      – Тогда кто он? – возразил Келсон. – Несомненно, у него есть экраны вроде наших. Он, правда, не может их опускать.
      – Он не может… – Морган замолчал и заставил себя сделать глубокий, успокаивающий вдох, изгоняя мысли о той опасности, которой подвергался Дугал, будучи Дерини и оказавшись в руках Лориса, если Лорис обнаружит это.
      – У него есть экраны, но он может опустить их, – уже спокойнее повторил Морган, снова глядя на Келсона. – Вы уверены?
      – Я попытался прочитать его мысли. Я не смог войти в его разум. Все, чего я смог добиться – его дикой головной боли. Это причинило ему боль, Аларик. Хотя не должно было.
      – Нет, не должно, – пробормотал Морган.
      Через несколько мгновений он покачал головой и положил руки на плечи Келсона.
      – Я хочу, чтобы Вы в точности показали мне, что Вы делали, видели и чувствовали, – сказал он. – Не сдерживайте ничего, даже боли. Это может быть очень важно.
      Шумно выдохнув, Келсон опустил руки и, закрыв глаза, открыл свой разум Моргану. Он не хотел даже думать о том, чтобы спорить. Прикосновение Моргана к его лбу мгновенно погрузило его в транс, соединяя их разумы без помех, вызванных расстоянием или различиями в намерениях. Он поймал Моргана на слове и за несколько секунд послал ему абсолютно точные воспоминания о произошедшем, не шелохнувшись даже, когда Морган начал задыхаться и шататься от интенсивности ощущений, переданных ему Келсоном. После того как Морган вышел из разума Келсона, он выглядел несколько ошеломленным.
      – Я думаю, что я никогда не сталкивался ни с чем подобным, – пробормотал Морган, пытаясь сосредоточиться. – Я никак не могу понять. Вы должны были быть способны проникнуть в его разум.
      – Может, он обладает чем-то вроде моих способностей Халдейна, – сказал Келсон. – Потенциалом для способностей, похожих на способности Дерини. А может быть, он похож на Варина де Грея.
      Морган покачал головой и, направляясь к камину, рассуждал вслух.
      – Нет, его экраны имеют… особенности, я не могу найти более подходящего слова, и он очень даже отличается от Варина, у которого есть экраны и который может исцелять, но, несомненно, не является одним из нас.
      – Значит, у него есть «дар», – усмехнулся Келсон. – Он говорил про это – я имею в виду Дугала. Он говорит, что горцы имеют какое-то Второе Зрение, – Он помолчал. – А почему бы ему не оказаться Дерини, Аларик? Если несколько поколений назад – может быть, в самый разгар гонений – в семействе оказались Дерини, то почему бы не появиться потомкам, которые понятия не имеют о том, кто они, а свои странные способности объяснять «Вторым Зрением» или «даром»? В конце концов, моя мать не знала, что она – Дерини.
      – Это она так говорит, – ответил Морган. – Я же уверен, что она по крайней мере подозревала об этом. И я окончательно убедился в этом, когда я пригрозил, что прочитаю ее мысли, и она отступила. Но в Вашем контакте с Дугалом нет никаких зацепок для объяснения кроме экранов. – Он вздохнул. – Я бы хотел дать Вам лучшее объяснение, но у меня его нет. Думаю, что это – один из недостатков отрывочного обучения, которое получили я и Дункан. Арилан, наверное, мог бы сказать больше, но…
      – Но Вы не доверяете ему полностью, – закончил Келсон.
      Морган пожал плечами. – Вы видели его отношение. Вы доверяете ему? Несмотря на все, что происходило между нами, он никогда не забывает о том, что я и Дункан – только наполовину Дерини. Может, его драгоценный Совет Камбера не позволяет ему забыть про это, хотя в Вашем случае, он, кажется, сделал исключение.
      – Они видят меня в другом свете, – спокойно сказал Келсон. – Я… не должен говорить об этом.
      – Вы имеете в виду, что контактировали с ними? – спросил удивленный Морган.
      – Не с Советом в целом, но кое-кто из его членов пытался связаться со мной. – король опустил глаза. – Больше я пока ничего не могу Вам сказать Пожалуйста, не требуйте от меня подробностей.
      Морган как раз собирался сделать это, поскольку это был первый раз, когда он услышал об таких контактах, но он заставил себя подавить любопытство и уселся возле огня. Если Совет вышел на контакт, пусть даже только с Келсоном, это был положительный шаг. Он не должен делать ничего, что может помешать налаживающемуся диалогу.
      – Очень хорошо. Я не буду больше трогать этот вопрос. Во всяком случае, я рад слышать что в этом отношении что-то происходит.
      Келсон задумчиво кивнул, положив руки на спинку стула Моргана. Заметив выражение его лица, Морган задался вопросом, слышал ли Келсон хоть слово, сказанное им.
      – Морган, Вы когда-нибудь гадали? – спросил король через несколько секунд.
      – На что Вы хотите гадать?
      – На Дугала, конечно. Так Вы гадали?
      – Немного. Я создавал зрительные образы, используя кристалл ширала, но я сомневаюсь, что это – то, что Вы имеете в виду. Обычно для гадания требуется какая-нибудь вещь, принадлежавшая человеку, о котором гадают. У Вас есть что-нибудь из вещей Дугала?
      – Не то чтобы… подождите… Да, есть.
      Он подошел к маленькой шкатулке на столе рядом со своей кроватью, порылся в ней несколько секунд, и, наконец, вернулся с небольшим куском черной шелковой ленты.
      – Я позаимствовал это, когда был в Транше, – сказал король, присаживаясь на подлокотник кресла Моргана и протягивая ему ленту. – Этого достаточно?
      – Может быть, – Морган положил ленту поперек свой ладони и внимательно рассмотрел ее, но не обнаружил в ней ничего необычного. – У Вас нет кристалла ширала?
      Лицо Келсона вытянулось. – Нет, а он нам нужен? Разве у Вас его нет?
      – Не в Ремуте. – Морган вздохнул. – Правда, можно пробовать и без него. – Он вскинул голову и посмотрел на Келсона. – Вы уверены, что хотите сделать это?
      – Морган…
      – Ладно. Я, правда, не могу обещать результатов. Может оказаться, что Вы получите только дикую головную боль.
      – Я все равно использую эту возможность.
      – А если он мертв?
      Келсон вскинул голову, поджав губы и чуть не плача, и Морган тут же пожалел о своей прямоте.
      – Извините, мой принц, – вздохнув, прошептал он, неловко хлопая по руке короля, и вставая на ноги. – Это было бестактно с моей стороны. Поменяйтесь со мной местами и давайте попробуем. Я не собирался пугать Вас.
      Келсон повиновался, не поднимая глаз и не отвечая ему. Он ощущал неловкость Моргана, и что Дерини лорд понял насколько он боялся за Дугала. Морган осторожно присел на правый подлокотник кресла, стоявшего перед ним и взял его за руку, зажав конец ленты в его пальцах.
      – Давайте используем огонь как точку для сосредоточения, – тихо сказал Морган, глядя в глаза королю. – Войдите в транс и смотрите в огонь. Я не буду видеть то, что видите Вы, но Вы можете тянуть из меня энергию, выстраивая образ Дугала, чередуя свет и темноту. Обратитесь к тому, что хранит лента, и тянитесь к нему, невзирая на расстояние, и постарайтесь найти его. Расфокусируйте Ваше зрение. Так, хорошо. Используйте пламя как фон для вашего магического зрения, но учтите, что ваша цель – не огонь сам по себе. Ищите Дугала, концентрируясь на его образе, каким Вы видели его последний раз и создавая его образ в огне. Пусть Ваша мысль уносит Вас. Так, хорошо…
      Келсон старался следовать командам Моргана, вытягивая свой разум вслед за куском черного шелка, зажатого между его пальцами, глядя на огонь и, в то же время, сквозь него, но его собственные опасения мешали ему сосредоточиться. Он чувствовал, как его сила Моргана поддерживает его в поисках плененного Дугала, но он не мог установить настоящий контакт. Когда он вышел из транса, его голова болела так, что ему было больно даже дышать.
      – Ничего, – сказал Морган, убирая ленту со своих пальцев, пока Келсон пытался придти в себя.
      Келсон подавленно покачал головой. – Не могу ничего сказать. Я думаю, что я понял бы, если бы он был мертв, но я не могу отделить Дугала от прочего. Может, нам действительно нужен ширал.
      – Может быть.
      Несмотря на то, что они не смогли ничего узнать о том, где мог бы быть Дугал, Келсон был убежден, что Дугал должен быть в Ратаркине, как и Лорис.
      – Но если что-то случилось, то Истелин тоже в опасности, – рассуждал Келсон. – Морган, мы должны помочь им.
      – Вы имеете в виду отправиться в Ратаркин?
      – Ну, мы могли бы застать их врасплох. Насколько силен может быть Лорис?
      Но тут разум возобладал над эмоциями, поскольку Морган напомнил королю о пленнике, который должен был прибыть из Транши, и который мог бы здорово прояснить ситуацию. Может, Лорис отправился вовсе не в Ратаркин. Келсон неохотно согласился не принимать никаких решений до прибытия пленника и его допроса, но провел остаток ночи в беспокойном сне, несмотря на дождь, барабанивший по мутным окнам.
      Дождь, не прекращаясь, лил и все утро, задержав доставку пленника до второй половины дня. По приказу Келсона, промокшие и дрожащие от холода приграничники доставили его в заднюю комнату прежде, чем кто-либо при дворе успел заметить пленника. Только Моргану, Дункану и Найджелу было разрешено сопровождать короля.
      – Кто-нибудь, дайте ему сухой плащ, – сказал Келсон, когда приграничники то ли дотолкали, то ли дотащили свой груз к указанному Келсоном стулу возле камина. – Следите за его руками.
      Напряжение от дороги из Транши сквозило в каждом движении пленника, когда он упал на стул перед огнем, прижимая свою перевязанную руку к груди. Он не возражал, когда Дункан снял свой плащ и положил его ему на плечи, может быть, успокоенный церковным одеянием благодетеля, он явно запаниковал, когда Келсон отпустил стражников, а Найджел закрыл за ними дверь. В глазах пленника отразилось подозрение и неуверенность, равно как и физическое неудобство.
      – Я заявляю о своих привилегиях священника, – хрипло прошептал он, его взгляд нервно бегал по ним. – Вы не имеете права допрашивать меня.
      Келсон вытянул руки под мантией и изучал пленника со смесью любопытства и ожидания.
      – Я не собираюсь допрашивать Вас, – сказал он. – Я просто хочу задать Вам несколько вопросов. Отец Дункан, как Вы думаете, Вы и Морган можете сделать что-нибудь с его ранами?
      Эти два имени вызвали ожидаемую реакцию – Келсон был прав, полагая, что пленник не знает Моргана и Дункана в лицо. Когда Дункан потянулся к перевязанной руке, а с другой стороны подошел Морган, человек вжался в стул.
      – Не подходите! – Он старался держать обоих в поле зрения, а здоровой рукой пытался отбиваться от Дункана. – Не трогайте меня! Я не хочу, чтобы колдуны-Дерини…
      Прежде чем он смог решить, кто из двоих представлял большую угрозу, Морган скользнул ему за спину и зажал отчаянно вертящуюся голову своими руками, беря разум пленника под полный контроль.
      – Не боритесь со мной, – приказал он, когда руки и разум пленника были вынуждены повиноваться. – Это все равно без толку. А если вы расслабитесь и поможете нам, мы, может быть, сможем сделать что-нибудь для Вас.
      Человек резко прекратил сопротивляться, хоть и не хотел этого, а его здоровая рука бессильно упала, когда Дункан начал разматывать повязку на его руке, упакованной в лубок. Он вздрогнул, когда чувствительные пальцы священника прикоснулись к воспаленной плоти сломанной руки, а когда Дункан сжал руками область перелома, тело пленника выгнулось дугой.
      – Что Вы делаете? Не надо волшебства! Нет! Пожалуйста, не надо!
      По кивку Дункана Морган усилил контроль и усыпил пленника, потом передвинул одну руку, накрывая ею руки Дункана, для надежности входя вместе с кузеном в транс, необходимый для исцеления. Войдя в связь с Дунканом, он почувствовал как его охватывает странное, нездешнее ощущение, которое ассоциировалось у него со способностью исцелять – и почувствовал знакомое мимолетное прикосновение Других рук поверх своих собственных, чувствуя как под их прикосновением кости начинают срастаться. Когда исцеление было закончено, он оборвал связь, слегка ослабляя контроль над пленником, чтобы дать тому придти в себя.
      – Нет, – слабо пробормотал человек бормотал слабо, когда его глаза затрепетали, открываясь. – Не надо волшебства, пожалуйста…
      – Сейчас уже немного поздно, – ответил Морган, усаживаясь на пододвинутый Найджелом табурет так, чтобы продолжать держать руку на плече человека на случай, если понадобится усилить контроль. – Может, теперь Вы назовете нам свое имя?
      Ошеломленный, человек согнул пальцы правой руки и потер место, где раньше был перелом, украдкой глядя на Дункана, и не смея посмотреть на Моргана и не замечая, что рука Дерини все еще лежит у него на плече.
      – Вы… исцелили меня, – прошептал он укоризненно.
      – Да, они исцелили Вас, – ответил Келсон, во взгляде которого проглядывало отвращение. – Не бойтесь, Вы не осквернились. Отвечайте на вопрос. Кто Вы?
      Человек с трудом сглотнул. – Я еще раз заявляю о привилегиях духовенства, – сказал он слабо. – Я…
      – Единственная привилегия духовенства, которую вы сейчас можете получить, – многозначительно сказал Найджел, – это присутствие при Вашем допросе монсиньора Мак-Лейна в качестве свидетеля. Теперь отвечайте на вопрос Вашего короля.
      Когда человек сжал свои губы в тонкую твердую линию и стал качать головой, Морган обменялся взглядами с Келсоном и усилил контроль, одновременно налагая заклинание Правдоговорения.
      – Назовите Ваше имя, – терпеливо произнес он.
      – Неван д'Эстреллдас, – ответил человек, его глаза расширились, услышав как, несмотря на его намерение хранить молчание, слова слетели у него с языка.
      – Д'Эстреллдас? – повторил Келсон, удивленно глядя на Дункана. – Это необычное имя… Бреманское, не так ли?
      Дункан кивнул, поджав губы в мрачном подозрении. – А еще так же зовут одного из странствующих епископов, бывающих в Кирни, так ведь, Неван?
      Неван кивнул, снова против своего желания, и Дункан нахмурился еще сильнее. Келсон выглядел удивленным.
      – Вы имеете в виду, что этот человек – один из наших епископов?
      – К сожалению, боюсь что так, Сир, – ответил Дункан. – Он показался мне знакомым. Интересно, сколько еще епископов смог совратить Лорис.
      – Давайте посмотрим, может, он знает, – сказал Морган, обращая взгляд своих светлых глаз на священника и блокируя его внимание. – Вы – епископ Неван, не так ли?
      – Да.
      – Что да? – настаивал Морган, усиливая контроль.
      Неван облизнул губы и склонил голову в неохотном уважении.
      – Да, Ваша Светлость.
      – Уже лучше. Кому вы обязались повиноваться как епископ?
      – Епископу Кулдскому.
      – Кулдскому? – спросил Келсон, взволнованно переводя взгляд с Невана на Дункана. – Значит, в Кулди были люди, которые выступили на стороне Трурилла? Помогавшие Лорису бежать?
      – Мой принц, задавайте вопросы по очереди, – напомнил ему Морган, снова обращая свое внимание на ерзающего Невана. – Помните, что в этом состоянии он воспринимает все очень буквально. Епископ Неван, Вы говорите, что Епископ Кулдский знал о намерении архиепископа Лориса бежать?
      – Да, Ваша Светлость.
      – Понимаю. Может быть, он подстрекал его?
      – Нет, сэр
      – Значит, кто-то еще связался с ним, чтобы предложить помощь?
      – Да, сэр
      – Кто?
      – Я не уверен, Ваша Светлость.
      – Кто, как Вы думаете, связался с ним?
      Неван, казалось, пытался сопротивляться, но, тем не менее, произнес имя.
      – Монсиньор Горони, Ваша Светлость.
      – Горони! – выдохнул Келсон.
      Морган взглядом заставил его замолчать и снова обратился к их невольному осведомителю.
      – Значит, монсиньор Горони был с вами? – спросил он.
      Неван кивнул.
      – А Брайс Трурилльский?
      Еще один кивок.
      – Сколько людей?
      Неван подумал немного. – Теперь четырнадцать.
      – Поскольку Вас захватили?
      – Да, Ваша Светлость.
      – Куда Вы направлялись? – спросил Келсон.
      – В Ратаркин, Ваше Величество.
      – Зачем?
      – Чтобы посвятить лорда Джудаеля в епископы Ратаркина.
      – Не Меары? – вставил Дункан.
      – Нет, сэр
      – Почему нет?
      – Меара должна стать патриархатом под руководством епископа Креоды.
      – Под руководством Креоды, – повторил Морган, обмениваясь взглядами с изумленными Келсоном и Дунканом. – А Лорис?
      – Он, конечно же, снова станет Примасом Гвинедда.
      – Этого не будет пока я живу и дышу, – еле слышно пробормотал Келсон. – Скажите, Неван, кому присягнул епископ Креода – Лорису или Брейдену?
      – Архиепископу Лорису, Ваше Величество.
      – Есть еще епископы, поступившие так же?
      Неван кивнул в знак согласия.
      – Сколько?
      Неван несколько секунд. – Шестеро, Ваше Величество.
      – Шестеро, не считая Вас и Креоды?
      – Да, Ваше Величество.
      – Думаю, что Вы знаете кто они?
      – Да, Ваше Величество.
      – Назовите их.
      – Бел… – команда повиноваться была хорошо установлена в разуме пленника, но Неван остановился на полуслове, пытаясь сопротивляться. Морган нетерпеливо сжал контроль над разумом, лишая Невана способности сопротивляться.
      – Назовите остальных епископов, Неван, – сказал он негромко. – У нас мало времени.
      Глаза закрылись, но губы разомкнулись снова.
      – Белден, епископ Кашиенский; Лахлан, епископ Баллимарский; и четыре странствующих епископа: Мир де Кирни, Калдер Шил, Джильберт Десмонд и Реймер де Валенс.
      – Плюс к этому он посвятит Джудаеля, и у него будет отдельная церковная иерархия! – пробормотал Дункан. – Он чертовски дерзок.
      – Его дерзость беспокоит меня гораздо меньше чем то, что его действия успешны, – мрачно сказал Келсон. – Он думает, что у него большое преимущество, поскольку я не могу ничего сделать до весны. Ладно, может статься, он сделал роковую ошибку. Стража!

      Королевский Совет поначалу решил, что король делает роковую ошибку.
      – Это самое настоящее безумие, Сир, – сказал Эван, сидевший за столом Совета через несколько человек от короля. – В это время года нельзя даже надеяться на успешное начало кампании! Господи, ведь сейчас декабрь!
      – Именно поэтому я собираюсь начать ее сейчас, – ответил Келсон. – Они не ждут меня. Ратаркин хорошо укреплен, но я не думаю, что все население уже полностью признало власть Лориса. В лучшем случае он контролирует епископский гарнизон и формально имеет власть над городом. Появление королевских войск, особенно в декабре, когда, по его мнению, я не могу ничего сделать, может переломить ситуацию.
      – А, может, он вообще отправился не в Ратаркин, – предположил Сайр де Трейхем, сидевший напротив Эвана. – Если его поддерживает Меарская Претендентка, то он мог направиться прямо в Лаас.
      Келсон покачал головой. – Нет, Неван сказал Ратаркин. Лорис должен уладить дела с епископами прежде, чем займется светскими делами. А в Ратаркине находится мой епископ, которого я поклялся защищать.
      – И, если Лорис действительно направился в Ратаркин, то у него в заложниках находится Ваш друг, Сир, – заметил архиепископ Брейден. – Это не повлияло на Ваше решение?
      – Я обязан защищать их обоих, архиепископ, – ответил Келсон. – Кроме того, нельзя позволить Лорису создать себе дополнительную опору. Я не думаю, что мне надо объяснять Вам, да и всем остальным, кто такой Лорис.
      – Мне это все равно не нравится, Сир, – сказал Арилан, который уже дал понять, что ему не нравится метод допроса Невана. – Лорис умен…
      – Даже если у него в Ратаркине есть полный гарнизон, в чем я сомневаюсь, – перебил его Келсон, – у него недостаточно сил, чтобы вывести их за городские стены и победить армию, которую я собираюсь привести туда. Если бы он стягивал туда силы, то мы бы узнали об этом. Даже в Лаасе, насколько мы знаем, находится только обычная замковая стража. В худшем случае никто не сможет одержать победы, и мы вернемся домой.
      – Я бы подумал о худшем, Сир, – вздохнул Кардиель, – но будь что будет. Может быть, Вы правы. Я буду молиться, чтобы Вы оказались правы. Но, допустим, Вы ошиблись? Если Вас захватят или убьют…
      – Если Вам станет от этого легче, архиепископ, то я хочу заверить Вас, что мой дядя останется здесь в качестве регента, – ответил Келсон. – Если со мной что-нибудь случится, он станет королем, и него есть три сына, чтобы наследовать ему.
      – У Вас должны быть свои сыновья, чтобы наследовать Вам, – раздраженно проворчал Эван, – прежде, чем Вы займетесь столь рискованным предприятием.
      Келсон усмехнулся, почти довольный старым спором.
      – Эван, разве мне не нужна жена для этого? – колко заметил он.
      – Значит, парень, останься пока дома и женись! – ответил Эван. – Проведи зиму в постели с хорошенькой королевой, и наплоди наследников, а не тащись в снегах, воюя с мятежным архиепископом и Бог знает с чем еще! Весной будет достаточно времени, чтобы начать войну.
      Усмехаясь, Келсон подал Дункану знак взяться за перо и пергамент и покачал головой.
      – Я хотел бы остаться дома, Эван. Ничто не порадовало бы меня больше этого. Но сейчас мне нужны ваши дружины, Найджел… и именно потому что сейчас зима я вынужден просить вас выделить мне войска, чтобы увеличить мой отряд. Я хочу иметь сотню рыцарей, легко вооруженных для маневренности и скорости, и минимум вспомогательных отрядов. Я возьму с собой, конечно, Моргана, Джодрелла и Трейхема; остальные тем временем пусть готовятся к массированному наступлению весной, если к тому времени все не решится. Дункан, поскольку Вы – герцог Кассанский, я бы хотел взять вас с собой, но ваши услуги могут понадобиться Найджелу здесь, Ремуте.
      Он не сказал, что Дункан, будучи Дерини, будет заодно использоваться для связи со столицей, но, казалось, Арилан понял это.
      – Не надо ли Вам взять с собой епископа, который представлял бы законную церковную власть, Сир? – спросил он, подводя к тому, что этим епископом должен быть он.
      – Пока что этот вопрос должен решаться светской властью, Ваше Преосвященство,» – ответил Морган за короля прежде, чем Келсон нашел причину, чтобы не брать с собой Арилана. – Если только Его Величество не хочет рискнуть одним из лояльных ему епископов…
      Он поглядел на Келсона, готовый отступить, в случае если у короля найдутся какие-то причины для того, чтобы включить Арилана в состав экспедиции, но, к его облегчению, Келсон покачал головой.
      – В этом нет необходимости. Если в Ратаркине правит кто-то помимо Истелина, присягнувшего мне, вопрос выходит за рамки церковной юрисдикции. Так, у кого-нибудь есть возражения, которые еще не высказывались?
      Возражений ни у кого не было.
      – Тогда я предлагаю всем приступить к необходимым приготовлениям. Я подозреваю, что здесь, в Ремуте, у Лориса есть агенты, поэтому я хочу отправиться сегодня вечером, под покровом темноты, прежде чем кто-либо сможет предупредить Лориса. Морган, начинайте действовать.
      Когда он поднялся и направился к большим двустворчатым дверям зала Совета, остальные встали и поклонились, а Морган, прежде чем последовать за королем, обменялся с Дунканом взглядами облегчения.

      Два дня спустя, когда Келсон и его войско под ледяным дождем ехали к Ратаркину, Меарская Претендентка вместе с мужем и детьми въехали в город. С самого рассвета шел снег, отпугивавший случайных путешественников, поэтому ее прибытие через почти пустынные ворота осталось почти незамеченным. Только стража у ворот епископского дворца узнала цвета старой Меары и приветствовала ее, когда она поехала мимо них.
      Она принимала их приветствия как должное, она ехала как королева. Леди Кайтрина Королевна Меарская никогда не была красивой женщиной, и годы были немилосердны к ней. Но в свой шестьдесят один год она была неотразима в своем холодном самообладании, которое иногда происходит из ожидания власти и безграничной веры в то, что любой ущерб, причиненный кому бы то ни было, рано или поздно будет возмещен. Белая лошадь, на которой она ехала, была небольшой, но, когда барон Трурилльский подал ей руку, чтобы помочь ей спуститься на заснеженный двор, макушка безукоризненно причесанной головы Кайтрины еле доставала до крупа лошади. Когда он поцеловал ее руку, она приняла это приветствие подобно королеве, получающей присягу, вежливо, но отстраненно, ожидая, пока спешится ее свита.
      – Добро пожаловать в Ратаркин, Ваше Высочество, – пробормотал барон Трурилльский. – О, наверное, я должен приветствовать Вас как Ваше Величество. Я – Брайс, барон Трурилльский, ваш скромный слуга. Вас ждут внутри.
      Она удостоила его краткой улыбки, похлопывая кнутовищем по своей затянутой в перчатку руке, и кивнула выскочившему из-за ее спины бородатому человеку, одетому в клетчатый костюм жителя Приграничья. У него был прост лицом и волосат, но крепок и здоров, и его дорогие кожаные штаны для верховой езды, в который он каким-то образом умудрился запихнуть свои мускулистые ноги, чуть не трещал по швам.
      – Мой муж, лорд Сикард Мак-Ардри, – сказал она, представляя остальных. – А это – мои дети: Принц Ител, Принц Лльювелл и Принцесса Сидана.
      У Брайса отпала челюсть, когда эти трое подошли ближе, поскольку помимо того, что они оказались гораздо моложе, чем Брайс ожидал, отпрыски Кайтрины были поразительно красивы. Он не мог понять, откуда взялся их аристократический облик – ни Кайтрину, ни Сикарда нельзя было назвать красивыми даже во времена их молодости – но казалось, что эта пара смогла произвести на свет трех самых миловидных отпрысков Брайс когда-либо видел. Двое мальчишек были только чуть моложе короля Келсона и ничуть не уступали ему в осанке и благородстве черт лица; а молодая принцесса… Брайсу пришлось напомнить себе, что он был довольно удачно женат, и эта девушка в любом случае не пара ему. Невысокая, но стройная, с кудрявыми каштановыми волосами, выбившимися из-под капюшона ее дорожного костюма, Сидана казалась воплощением всех мечтаний Брайса о женщине, а ее темные глаза казались принадлежащим существу из другого мира: опытные, но в то же время невинные, мудрые, но наивные. Она вежливо наклонила головку в его направлении, заметив его интерес к ней, но не выказала снисходительности, так часто выражаемой в сходных обстоятельствах другими девочками ее положения. Ее поступок позволил ему стряхнуть с себя ее чары прежде, чем зашел слишком далеко в своих мечтах.
      – А-а, Вы нашли мою дочь привлекательной, мой дорогой барон? – услышал он голос Сикарда, на лице лорда отразилось легкое веселье, когда он протянул руку в приветствии.
      Брайс посмотрел в глаза отцу девочки и выпалил то, что думал.
      – Поверьте, милорд, она действительно изящна. Я даже представить себе не мог. Она окажет большую честь человеку, которому повезет завоевать ее руку.
      – О да, – несколько нетерпеливо сказала Кайтрина, – и она достойна не всякого лорда, в чем Вы, как я думаю, уже убедились. – Она взяла старшего сына под руку и посмотрела на дверь. – Но, может, мы пойдем внутрь? Слуги позаботятся о лошадях и багаже. С тех пор как мы последний раз грелись и перекусывали прошло уже несколько часов.
      Чуть позже смущенный Брайс проводил венценосных гостей в приемные апартаменты епископа и, после обмена любезностями и легких закусок, заговорщики – и королевской крови, и принадлежащие к духовенству – приступили к серьезному обсуждению. Сидана извинилась и ушла, чтобы отдохнуть вместе со своей свитой, но оба ее брата остались, сидя по обе стороны от родителей и надеясь принять участие в обсуждении свежих новостей.
      – Мне не нравятся эти новости о герцоге Кассанском, – угрюмо сказала Кайтрина, когда Лорис взял стул и сел напротив нее между Креодой и Брайсом. – Когда Мак-Лейн умрет, Кассан должен принадлежать Ителу. Иначе епископ Мак-Лейн может оставить Кассан Церкви.
      – И Кирни тоже, – добавил Ител, сидевший по правую руку от матери. На мгновение темные глаза мальчика напомнили Брайсу стервятника.
      Аккуратно отпив из кубка подогретое вино, Креода покачал головой.
      – Не Церкви, Выше Высочество. Короне. Мак-Лейн – человек короля. Мы пытались устранить его, но….
      Кайтрина пожала плечами. – Как я слышала, плохо пытались. Он смог присутствовать на мессе уже на следующий день.
      – Этот сатана, Морган, пришел ему на помощь, – проворчал Лорис. – Он использовал свое колдовство Дерини, чтобы исцелить его.
      – Это было уже потом, – сказал Сикард, пренебрежительно махнув рукой. – Говорят, что Мак-Лейн сам отразил нападение. Вы что, послали ребенка, чтобы он выполнил работу мужчины?
      На лице Лориса промелькнул гнев, но он сдержался.
      – Парень был молод, да, но он провел немало времени у Мак-Лейна. Он знал, что делает. И взрослому человеку было бы не так просто получить доступ к Мак-Лейну. Мак-Лейн был ранен…
      – Без какой-либо пользы для нас, как мне кажется…
      – Лорд Сикард, зелье, нанесенное на лезвие, должно было привести любого, в ком течет кровь Дерини, в беспомощное состояние, – терпеливо объяснил Лорис. – А для священника, который не может убить, когда можно обойтись без убийства, это должно было бы оказаться смертельным.
      – Это уже неважно, – пробормотала Кайтрина, поигрывая кубком. – Рана не оказалась смертельной, так что нам придется устранить Мак-Лейна как-то иначе. Однако, сначала надо решить вопрос о моем племяннике. – Она любяще улыбнулась Джудаелю, и он улыбнулся в ответ. – Когда Вы будете готовы посвятить его в епископы, Лорис?
      Лорис склонил голову. – Завтра, если Вы пожелаете, Ваше Высочество. Прискорбно, что епископ Истелин продолжает сопротивляться неизбежному, но епископ Креода и несколько других считают честью помочь мне в этом.
      – Вы говорили об этом в своем письме, – ответила Кайтрина, глядя на своего мужа. – Однако, Вы сказали также, что в Вашей темнице находится Хозяин Транши. Не потрудитесь ли объяснить это?
      Моргая от неожиданности, Лорис посмотрел на них обоих, мужа и жену, потом на Креоду, который смог только пожать плечами.
      – Я, как Вам, Ваше Высочество, несомненно известно, высадился возле Транши, – сказал Лорис осторожно. – Парень возглавлял отряд, который пытался перехватить меня. Лорд Брайс взял его в заложники, чтобы обеспечить наше продвижение, а потом мы оставили его здесь, поскольку поддержка Транши может оказаться ценной в будущем. Парень молод, и его можно перетянуть на нашу сторону. Если Вы так не думаете, то еще не поздно убить его.
      – Убить его? – задыхаясь, сказал Сикард, привстав со своего места.
      Когда Лорис отшатнулся от неожиданности, а Брайс и Креода собрались вмешаться, Кайтрина схватила мужа за руку.
      – Спокойнее, Сикард. Он явно не знает. Пожалуйста, милорды, успокойтесь.
      Когда все сели обратно, Кайтрина вновь обратилась к Лорису, нежно поглаживая руку мужа.
      – В горячке вашего бегства, архиепископ, вы, видимо, забыли о клане моего мужа, – сказала она осторожно. – Молодой Хозяин Транши – племянник моего мужа. Лорд Сикард не разговаривал со своим братом, отцом парня, в течение многих лет, но Вы должны понять, что родственные узы крайне важны для народа Приграничья. То, что Сикард и Колей были в ссоре, не умаляет его привязанности к его единственному племяннику.
      Лорис улыбнулся и расслабился, кивнув в знак понимания. – Ах, тогда у нас с вами нет никаких проблем, миледи, поскольку молодой Дугал неплохо себя чувствует и ждет встречи с Вами. Вы хотели бы видеть его?
      – Сейчас же, – пробормотал Сикард.
      – И я хочу заверить Вас, что он содержится под стражей без какого-либо ущерба для его чести. Сейчас он соседствует с епископом Истелином, который ухаживал за ранами, которые он получил при захвате. Ничего серьезного, ручаюсь Вам. Пойдемте. Я отведу вас к нему.

      Дугал Мак-Ардри осторожно потянулся, потом передвинул пешку на шахматной доске, стоявшей между ним и Истелином, и поглядел на епископа, чтобы увидеть его реакцию. Истелин поднял бровь и, глубоко задумавшись, прижал палец, на котором сверкало епископское кольцо, к губам, изучая тактическую ситуацию.
      Прошло уже больше недели с того дня, когда Дугал был захвачен в плен, и его раны заживали с той стремительностью. Которая свойственна молодым и здоровым парням. Его голова еще немного побаливала, когда он двигался слишком быстро или слишком долго бодрствовал, но боль в ребрах ослабела и только иногда давала о себе знать. Ему уже не было больно, когда он дышал. В последние день или два он даже стал понемногу делать упражнения, чтобы постепенно вернуться в форму.
      Он согнул свою правую руку и сжал кулак, чувствуя прибавление сил, потом вдруг напрягся и посмотрел вверх, услышав звук шагов, приближающихся к двери. Истелин покорно поджал губы и встал, когда дверь открылась, подав Дугалу знак встать. Дугал повиновался, поскольку сопротивляться захватившим его не имело никакого смысла.
      – К Вам посетители, лорд Дугал, – сказал Лорис, входя в дверь после того, как стражники отошли в сторону. – Я заверил их, что с Вами обращались со уважением, соответствующим Вашему положению.
      Когда Дугал бросил взгляд на вошедших следом за Лорисом, он похолодел. Он не знал, кто была довольно просто выглядящая женщина, но он мог предположить это по ее спутникам. Даже если бы человек, стоявший рядом с ней, не носил на плечах клетчатого пледа цветов клана Мак-Ардри, Дугал все равно бы безошибочно узнал бы родственную кровь. Это мог быть только его дядя, Сикард Мак-Ардри, а женщина – Претендентка Кайтрина.
      – Сородич, – пробормотал Дугал нейтрально на случай своей ошибки, склоняя голову в вежливом поклоне.
      Когда мужчина радостно усмехнулся, в его густых усах и бороде сверкнули белые зубы.
      – Так сын моего брата стал мужчиной, а? Мы слышали, что Вы задали перцу эскорту Его Преосвященства.
      Дугал опять просто склонил свою голову. – Я просто выполнял свои обязанности перед отцом, сэр. Как его наследник я не мог сделать ничего другого.
      Женщина подняла бровь и поглядела на своего мужа, явно довольная его ответом.
      – Парень хорошо говорит, Сикард, и кажется, знает, как держать язык за зубами. Может быть, его кровь подскажет ему его новые обязанности. Вы не представите мне моего племянника?
      Сикард слегка поклонился ей и знаком подозвал Дугала поближе. Дугал медленно подошел, уже догадываясь, зачем они разыскивали его.
      – С удовольствием, моя Леди, – пробормотал Сикард, – я хочу представить Вам сына моего брата. Лорд Дугал Мак-Ардри: наследник графства Транши и клана Мак-Ардри. Дугал, это – Ее Королевское Высочество Принцесса Кайтрина Меарская. Если Вы мудрее своего отца, то, я надеюсь, что Вы присягнете ей как своей будущей госпоже. Транша когда-то была частью старой Меары и, если судьба будет благосклонна, станет ей снова.
      Дугал похолодел, осознав значение сказанного, но он и не ожидал ничего другого. Вспомнив о своих надеждах, он придал своему лицу как можно более удивленное и наивное выражение и, взяв протянутую руку Кайтрины, поцеловал ее пальцы в знак вежливого приветствия. Он чувствовал, что Истелин, стоявший у него за спиной, неодобряюще напрягся.
      – Я польщен знакомством с Вами, Леди, – сказал он, застенчиво обращая на нее свой серьезный взгляд. – Когда я рос, я часто сожалел о том, что ссора моего отца со своим братом отняла у меня дядю, тетю и кузенов. Я надеюсь, что Вы не будете держать на меня зла из-за той ссоры.
      – Мудрый парень, – ответила она, обнимая его за плечи, чтобы формально поцеловать его в обе щеки. – Мы поговорим об этом подробнее завтра, после посвящения Вашего кузена Джудаеля, если Вы будете вести себя как воспитанный парень, которым Вы кажетесь, – Она отодвинулась, чтобы поглядеть на Истелина, который встретил ее взгляд с каменным выражением лица, затем кивнула Лорису.
      – Архиепископ, Я желаю, чтобы лорду Дугалу было обеспечено почетное место на завтрашней церемонии. Он – член нашей семьи. Я желаю, чтобы с ним обращались соответственно.
      Лорис поклонился. – Если лорд Дугал даст слово, что он не будет вмешиваться в происходящее, то я уверен, что мы все устроим, Ваше Высочество.
      – Ну, Дугал? – Она многозначительно поглядела на него. – Мы можем верить, что Вы будете вести себя как приличествует Вашей крови?
      Опустившись на одно колено, Дугал склонил голову и пробормотал свое согласие. Если это была вся присяга, которую от него требовали, он мог дать ее с чистой совестью, поскольку и его кровь, и его честь связывали его, прежде всего, с королем. И, получив их доверие, он мог бы найти способ бежать и предупредить Келсона.
      – Тогда клянись на святом распятии, – сказал Лорис, протягивая Дугалу свой нагрудный крест, чтобы тот его поцеловал. – Нет, лучше клянись на распятии Истелина, чтобы ты не мог как-нибудь воспользоваться тем, что это распятие ношу я. Истелин, подойди.
      Когда Лорис щелкнул пальцами в сторону Истелина и протянул руку, Дугал поначалу подумал, что епископ может отказаться, Истелин, казалось, совершенно не одобрял происходящее, поскольку это казалось ему предательством со стороны Дугала. Но приказ Лориса не оставлял места для неповиновения. Отказ означал бы, что распятие отберут силой. Расстегнув цепочку распятия, Истелин отвернул глаза и протянул распятие Лорису. Лорис поглядел на стоящего на колене Дугала и усложнил дело.
      – Я думаю, что епископ Истелин тоже должен принять присягу, – сказал он негромко, хватая Истелина за запястье и перемещая руку с зажатым в ней распятием на уровень глаз Дугала. – Клади руку на этот святой символ и присягай Истелину, молодой Дугал. И знай, что, если ты нарушишь эту клятву, твоя душа будет вечно гореть в аду за этот грех!
      У Дугала заныло в груди от дурного предчувствия, но, кладя ладонь на крест в руке Истелина, он уже принял решение: он подчиняется, прежде всего, Богу и королю, и это подчинение стоит выше любой присяги, данной по принуждению.
      – Поклянитесь, что Вы не будете тому, что будет происходить завтра, – мягко сказал Истелин, когда Лорис нетерпеливо сжал его руку.
      Слова были в точности теми, как требовала Кайтрина, и Дугал, положив руку на распятие, подумал, что он может поклясться в этом с чистой совестью. Похоже, Истелин тоже увидел, что такая формулировка оставляет место для толкований. Но прежде, чем Дугал успел склониться, чтобы поцеловать распятие в знак подтверждения, Лорис сжал своей свободной рукой ладонь Дугала с распятием и сдавил ее, безжалостно вдавливая крест в его плоть.
      – Клянись также, что ты не попытаешься сбежать, – потребовал Лорис. – Обещай, и с тобой будут обходиться в соответствии с твоим рангом.
      – Клянусь, – выдавил Дугал, подняв испуганные глаза на мятежного архиепископа.
      – Говори слова присяги, – настаивал Лорис.
      Дугал внутренне содрогнулся, но у него не было другого выбора кроме как повиноваться.
      – Я обещаю, что не буду пытаться бежать, – сказал он твердо.
      – И что я не буду делать ничего, чтобы помешать церемонии… – продолжил Лорис.
      – И что я не буду делать ничего, чтобы помешать церемонии… – повторил Дугал.
      – И да поможет мне Бог…
      – И да поможет мне Бог…
      – И пусть моя душа горит в аду, если я нарушу эту присягу… Говори! – приказал Лорис.
      Похолодев, несмотря на всю свою решимость, Дугал поднял по-настоящему испуганные глаза на Кайтрину, но женщина только улыбнулась и кивнула.
      – И… и пусть моя душа горит в аду, если я нарушу эту присягу, – сумел выдавить он.
      – Теперь целуй распятие, – сказал Лорис, отпуская руку.
      Дугал слепо повиновался, мысленно добавив свою горячую молитву, чтобы Бог простил ему принесение клятвы, которую он не собирался соблюдать. Вставая, он покачнулся от напряжения сил, которого потребовала у него эта клятва, но Кайтрина выглядела довольной, и даже Лорис казался удовлетворенным. Когда Истелин вновь одел распятие себе на шею, его лицо не выражало ничего, и он с вызовом встретил взгляд Лориса, когда архиепископ, а следом за ним и Претендентка, переместили свое внимание на него вместо Дугала.
      – А как насчет Вас, епископ? – мягко сказала Кайтрина. – Я не столь наивна, чтобы думать, что Вы согласитесь так же легко как мой молодой племянник, но Вы будете присутствовать на завтрашнем посвящении Джудаеля. Будут ли обходиться с Вами соответственно Вашей должности зависит от Вас.
      Истелин медленно нагнул голову. – Я не буду участвовать в этом, леди. Я не признаю власти этого человека, чей побег Вы, видимо, организовали… Вы, по всей видимости, глупы, если считаете, что король ничего не предпримет, пока Вы захватываете власть над его землями.
      – Меара принадлежит мне, а не Келсону, – ответила Кайтрина.
      – Это – часть Гвинедда, и была законным образом присоединена к нему несколько поколений назад, – сказал Истелин упрямо. – Если Вы приняли сторону этого священника-отступника, Вы изменили Вашему законному Государю.
      – История рассудит, измена ли это, – парировал Лорис, – история решит так же, было ли твое решение мудрым. У тебя есть ночь, чтобы передумать. Ты будешь присутствовать на завтрашнем посвящении отца Джудаеля, даже если тебя придется притащить туда и привязать, бессознательного, к твоему креслу. И не думай, что это – пустая угроза. Это может быть сделано, и так будет.
      – Значит, ты действительно обеспокоен законностью того, что делаешь, не так ли, Лорис? – Истелин пристально посмотрел на Кайтрину. – Миледи, я прошу Вас подумать еще раз о том, что Вы собираетесь сделать. Еще не остановить то, что Вы начали и просить короля о помиловании. Лорис – беглец, и с ним все ясно, но Вы пока не совершали серьезных преступлений.
      Разгневанный Лорис замахнулся, чтобы ударить его, но Сикард, по быстрому сигналу Кайтрины, схватил его за руку.
      – Мы учтем Вам совет, епископ, – вкрадчиво сказала Кайтрина, – поскольку мы надеемся, что Вы учтете наш. Архиепископ Лорис, я думаю, нам надо кое-что обсудить наедине. – Когда Сикард открыл дверь, она поглядела на молчаливого и наивно выглядящего Дугала. – Племянник, если Вам дорога жизнь этого глупого священника, Вам стоит попытаться убедить его в ошибочности занятой им позиции. Вечером Вы будете обедать с нами и расскажете, чего Вам удалось добиться.
      Она повернулась и вышла вслед за Сикардом, не обращая внимания на поспешный поклон удивленного Дугала. Лорис долго и злобно смотрел на Истелина, потом на Дугала, и вышел. Дугал тихо выдохнул, как только лязгнули закрываемые по ту сторону двери засовы, и встревоженно глядя на Истелина.
      – Это моя тетя Кайтрина, – пробормотал он.
      Истелин посмотрел на него, не скрывая своего отвращения, и отвернулся, направившись к окну, возле которого он упал на колени и положил голову на сложенные руки. Через мгновение Дугал опустился на колени рядом с ним.
      – Пожалуйста, не сердитесь на меня, Ваше Преосвященство – прошептал он, желая, чтобы епископ поднял голову. – Вы ведь не думаете, что я на самом деле собираюсь как-нибудь помогать Лорису, не так ли?
      Шепот Истелина был еле слышен из-под его сложенных рук.
      – Вы принесли клятву, Дугал… страшную клятву. Вы имеете в виду, что хотите стать клятвоотступником?
      – Я… у меня не было выбора.
      Истелин холодно посмотрел на него. – У Вас был выбор: Вы могли выбрать то же, что и я. А Вы дали ему свое обещание.
      Дугал страдальчески сглотнул. От сердцебиения у него снова заболели ребра.
      – Я присягнул королю, – пробормотал он. – И даже если это будет стоить мне моей души, я буду хранить свою клятву… ему. – Он осторожно слоил руки, переплетя пальцы, и прижал их к подбородку.
      – Но я не могу сбежать, чтобы предупредить его, если меня будут тщательно охранять, – продолжил он еле слышно. – Может быть, я все равно не смогу сбежать… но я должен, по крайней мере, попытаться. И если я собираюсь бежать, я должен сделать все, чтобы мой побег был успешным.»
      – Даже ценой нарушения вашей клятвы на святом распятии? – спросил Истелин.
      – Любой ценой, – прошептал Дугал.

      Он, однако, не смог убедить Истелина, что самым мудрым будет притвориться, что он готов сотрудничать с врагами. Он продолжал свои попытки, пока за ним не пришел слуга, чтобы проводить его к обеду, но епископ остался на прежней позиции: даже притворное сотрудничество столь же вредно как фактическая капитуляция перед врагом. Истелин остался непоколебим.
      – Но они сказали, что Вы все равно будете там, Ваше Преосвященство, даже если им придется привязать к креслу Ваше мертвое тело! – сказал в конце концов Дугал. – Вы не сможете помочь королю, если будете мертвы!
      – Может быть. Но я умру, зная, что я остался предан моей должности и Богу. Лорис никогда не получит такого удовольствия.
      Следуя за слугой в большой зал епископского дворца, Дугал размышлял над словами Истелина, и немного упал духом, но, сев за стол, он старался держаться свободно. Его посадили за дальний конец длинного стола, приставив к нему солдата, которому было поручено следить за ним и обслуживать его, и Дугал знал, что многие другие следят, не сделает ли он что-то не так.
      Все более осознавая насколько опасную игру он затеял, он оставался спокойным и старался в присутствии меарского двора выглядеть наивным и испуганным. Никто, казалось, не помнил, что он был воспитан при куда более высоком дворе в Ремуте, но если бы кто-нибудь вспомнил об этом, то Дугал собирался сделать вид, что он вспоминает о том времени как напрасно потраченному им как человеком из Приграничья. Он действительно не был при дворе в течение нескольких лет, так что ему не пришлось прилагать больших усилий, чтобы вести себя в более простых манерах Приграничья, принятых в замке его отца: быть громким и шумным, с хорошим аппетитом и более свободный в поведении, чем он позволил бы себе в Ремуте.
      Когда он вошел в роль, придерживаться ее было просто. Вскоре он был представлен кузенам, Ителу и Лльювеллу, которые были примерно его возраста, и потрясающе красивой Сидане.
      – Я не думаю, что в Транше ты видел много женщин, которые могли бы сравниться с этой, – гордо сказал принц Ител, наливая своей сестре еще одну кружку эля. – Когда мы закончим наше дело, Меара станет центром цивилизации, вот увидишь.
      Он был достаточно пьян, чтобы по ошибке принять нервный смешок Дугала за восхищение. Сидана тоже присоединилась к веселью.
      Только Лльювелл держался в сторонке, украдкой поглядывая на Дугала, когда ему казалось, что Дугал этого не видит, и о чем-то размышлял над своим кубком. Дугал всеми силами старался завоевать их доверие, заговаривал с молчаливым Лльювеллом, с притворным восхищением слушал рассказы принцев об их военных успехах, и в конце концов присоединился к добродушным подтруниваниям братьев над Сиданой. К концу обеда он стал для них почти своим.
      Одним из детей, но не одним из мужчин. Когда подали более крепкое вино, и женщины удалились, пьяный Сикард подтащил свой стул поближе к Дугалу и начал расспрашивать его о старом Колее, намекая, что рано или поздно Колей умрет, и тогда Меара будет лучшим выбором для Дугала.
      Дугал подозревал, что его дядя была гораздо трезвее чем казался. Поэтому он хорошо скрыл свои истинные чувства и даже изобразил радостный интерес к предложению Сикарда стать герцогом после того как Меара окончательно отделится. Из этого он заключил, что он его реакция была правильной. Он пил с Сикардом и его сыновьями еще час, умудряясь при этом потреблять гораздо меньше чем они думали. Когда пирушка закончилась, Ител, подвыпивший Лльювелл и осторожный и трезвый солдат проводили его обратно в его камеру, принцы по дороге шумно поздравляли его как будущего герцога Транши, до тех пор пока не втолкнули его в дверь камеры.
      Истелин остался холоден к нему. Дугал нашел его стоящим на коленях и молящимся, епископ презрительно оглядел его с головы до ног и пренебрежительно отвернулся, больше не замечая Дугала. Дугал не добился от него даже слова.
      Он ерзал под шкурами на своем ложе, чувствуя себя отвратительно, по щекам его беззвучно текли слезы, пока он не провалился в тяжелый сон. Сны его почти немедленно обернулись кошмарами.
      Судный День. Обнаженный и испуганный он стоит, сжавшись, у подножия огромного золотого Трона Небес. Гневающийся Истелин простирает одну руку к Свету в немой мольбе, другой обвиняюще указывает на Дугала. Стайка рыдающих ангелов проносит мимо бездыханное тело Келсона, истекающее кровью из дюжины ран.
      Ужаснувшись, Дугал пытается объясниться. Келсон не может быть мертв, и Дугал, конечно, не может быть виноват в его смерти. Но тут король внезапно поднимет голову и протягивает окровавленную руку, чтобы так же указать на Дугала, и Дугал с ужасом наблюдает как плоть тает до голой кости, а глаза превращаются в пустые глазницы на похожем на маску черепе.
      Кошмар сломал сон Дугала. Задыхаясь, он проснулся в холодном поту, ужаснувшись, что сон был явью и он уже убил своего брата, своего короля.
      Но комната была темна, Истелин уже не стоял на коленях, молясь, а спал, завернувшись в шкуры и повернувшись к Дугалу спиной, и потому казался просто темным пятном в тусклом свете угасающего огня. Это все-таки был только сон.
      Голова Дугала трещала от вина, и даже несмотря на то, что кошмар оставил его, он больше не смог заснуть. Давя в себе дурные предчувствия и похмелье, он размышлял весь остаток ночи, прижав руки к губам в прерывистой молитве. Время, казалось, ползло, пока серый рассвет не прочертил, наконец, небо, и тогда он встал чтобы умыться и одеться.

      Объект молитв Дугала тоже не спал в эту ночь, находясь в дне езды от Ратаркина. Давая своей лошади отдохнуть после перехода через перевал, Келсон сидел, закутавшись в свой подбитый мехом плащ и грыз черствый кусок темного дорожного хлеба, поглядывая по сторонам, когда Морган остановил своего коня рядом с ним. Они были в пути с полуночи, и не собирались останавливаться, пока не доберутся до Ратаркина. За ночь дождь сменился легким снегом, который потихоньку усиливался. Позади них, разбившись на пары, сотня сопровождавших их рыцарей подтягивала подпруги и сбрую и пользовалась привалом, чтобы перекусить, поспать или облегчиться. Коналл, покачиваясь в седле, дремал на своем коне, стоявшем слева от Келсона.
      – Он должен быть жив, – прошептал Келсон, настолько тихо, что даже Морган еле расслышал его. – Он должен быть. Если бы он был мертв, я бы знал, так ведь?
      – Честно говоря, я не знаю, мой принц.
      – Но мы теперь ближе! – возразил Келсон. – Если он все еще жив, разве я не должен был почувствовать что-то? Мы были так близки той ночью в Транше.
      – Пока он, благодаря Вам, не закрыл свои экраны, – тихо напомнил ему Морган. – Кроме того, тогда вы находились в физическом контакте, а Вы знаете как сложно установить связь без такого контакта. Умышленно закрытые экраны…
      – Это было не умышленно. И не от меня.
      – Очень хорошо – не от Вас. Но если он заэкранирован…?
      – Вы хотите сказать, что он не заэкранирован?
      Морган терпеливо вздохнул. – Вы сегодня чем-то раздражены, не так ли? Келсон, я не видел этого парня с тех пор, когда ему было… сколько?., девять или десять?.. Откуда я могу знать?
      Покачав головой, Келсон подавленно пожал плечами. – Это было очень давно, откуда любой из нас может знать? Но сейчас у него есть экраны.
      – Очень хорошо. И, несомненно, в этом кроется причина того, что Вы не можете связаться с ним. – Морган повернулся, чтобы хлопнуть короля по плечу. – Так или иначе, мы скоро многое узнаем. Мы будем в Ратаркине засветло.
      – Засветло, да. Но вовремя ли? – спросил Келсон.

      Бледное полуденное солнце превратило разноцветные стекла собора Святого Уриэля в темно поблескивающие драгоценные камни, но великолепие собора мало успокаивала Дугала, кротко стоящего на коленях на хорах рядом с меарским королевским семейством. Посвящение Джудаеля епископом Ратаркина должно было вот-вот начаться, и Дугал не мог сделать ничего, чтобы остановить это.
      Как и Генри Истелин. Пробудившись, он не сказал ни слова ни Дугалу, ни священнику, который пришел, чтобы в последний раз спросить поможет ли он посвящению Джудаеля. Он остался нем и после этого, когда два дьякона одевали его, он не сопротивлялся кубку, который холодно глядящий Горони приказал ему выпить, когда дьяконы закончили свое дело. Когда два дьякона вывели Истелина из камеры, сопровождаемые Горони, Дугал увидел затуманенные наркотиком глаза Истелина и подумал, что он знает, какое зелье ему дали. Теперь он не мог ждать от Истелина помощи в течение многих часов, если он вообще мог на нее рассчитывать.
      Значит, Дугал был один. Он не мог рассчитывать ни на кого, кроме себя. Стоящие вокруг него на коленях утверждали, что считают его членом своей семьи и обещали многое за его поддержку, но он знал, что они все же не доверяли ему; у них не было причины верить ему, кроме его веры в его соглашательство с ними. Даже то, что его поместили между Сикардом и Лльювеллом, говорило о том, что его намеренно разместили так, чтобы его действия можно было легко пресечь, если он, несмотря на данное обещание, попытается помешать происходящему. В одежде принца, которую ему принесли этим утром – судя по длине, эта одежда принадлежала Ителу – он действительно выглядел одним из них. Даже его косичка приграничника не выделяла его, поскольку такие же косички были у Сикарда и нескольких придворных, в отличие от обоих принцев.
      Далеко, в задней части собора, хор начал петь псалмы. Неф собора был полон. Большие государственные литургии всегда нравились простому люду, поскольку давали возможность по меньшей мере увидеть богатых и знатных, и желания жителей Ратаркина были уже подогреты возведением Истелина меньше двух недель назад. Дугал задавался вопросом, собирались ли они в таком же количестве, чтобы посмотреть на их законного владыку, сколько их собралось, чтобы увидеть члена семьи узурпаторов. Но, может быть, они не знали, что происходит.
      Когда процессия вошла в собор и направилась по проходу, окружавшие Дугала встали, он последовал за ними. Духовенство медленно приблизилось к ним, во главе шел священник с кадилом, за ним – служки со свечами, за которыми пронесли распятие и прошел хор. За ними шел второй священник с кадилом, окруженный епископами, помогающими в проведении церемонии, перед каждым из них несли посох, а позади шли два мальчика со свечами. Дугал не мог узнать никого из епископов, шедших перед Джудаелем, но ему сказали, что одним из них был епископ Калдер, брат его матери, то есть еще один его дядя. Он не ожидал этого.
      В то же время, прелаты, сопровождавшие нововыбранного епископа, были легко узнаваемы: клятвоотступник Креода, которому Келсон поверил, и Белден Эрнский, моложавый епископ Кашьена, прибывший с юга. Дугал узнал его по ветвям, которыми была расписана его мантия, и задался вопросом, мог ли Келсон подозревать его в предательстве, как и Креоду, да и прочих.
      И сам Джудаель, еще один меарский кузен Дугала, о котором он только слышал. Будущий молодой епископ, идя к алтарю, не смотрел ни вправо, ни влево, но на губах у него играла слабая улыбка, которая, по мнению Дугала, выглядела бы просто непристойной для праведного человека, шествующего к своему посвящению. У горла и внизу мелькнул лиловый цвет, но сверху, под белой накидкой, на нем были надеты стихарь и орарь, руки были набожно сложены перед грудью. Дугал удивился, что Джудаель осмелился предстать перед алтарем в таком виде, зная, что он выбран против воли законного примаса и короля. Может быть, Бог покарает его за дерзость. Дугал страстно желал этого.
      А если не Джудаеля, то презренного Лориса, шедшего следом в одеянии, полностью соответствующем захваченной им должности, над его дорогой золоченой ризой сверкала драгоценная митра, похожая на корону. Перед ним шли служки, которые несли свечи и его посох, а следом за ним два дьякона, которых Дугал уже видел, вели Истелина, привалившегося к плечу одного из них. Истелин, казалось, шел сам, но глаза его были прикрыты и туманы; Дугалу подумалось, что как только его усадят на его трон, он тут же уснет. Замыкал процессию изменник Горони.
      Дугал никогда раньше не видел церемонии посвящения, и не заметил, когда церемония отклонилась от обычной мессы. Тяжело уследить за действиями полудюжины священников, когда привык видеть одного-единственного, да и знакомые слова приобретают странный оттенок, когда исполняются целым хором. Повторяя действия окружающих, он становился на колени и вставал, подавив в себе отвращение и ненависть, когда епископы-предатели собрались перед троном, на который Лорис не имел никаких прав, и главный изменник кратко зачитал главные обязанности епископа. После этого Джудаеля поставили перед Лорисом, чтобы он ответил на ритуальные вопросы.
      – Нежно любимый брат мой, – торжественно произнес Лорис, – древний обычай предписывает, чтобы тому, кого выбрали, чтобы стать епископом, было публично задано несколько вопросов, чтобы люди могли удостовериться, что этот человек будет честно хранить веру и исполнять свои обязанности. Поэтому я спрашиваю тебя, Джудаеля Меарского, действительно ли ты веришь, что призван Святым Духом служить до конца твоих дней в должности, доверенной нам святыми апостолами, которая может быть дана тебе наложением наших рук?
      – Да, – ответил Джудаель.
      – И дух твой тверд в решимости преданно и неуклонно проповедовать Евангелие Господа нашего?
      – Да.
      Ритуальный диалог продолжался, но у Дугала не было никакого желания слушать его. Вне зависимости от того, что скажет Джудаель, и безотносительно того, насколько набожен был этот человек, прежде чем он присоединился к заговору Лориса, Дугал был уверен в том, что Джудаель Меарский будет проклят за участие в этом осквернении святого обряда так же как в том, что он верит в Бога. Почему Бог не покарает его смертью? Неужели даже в храме нет места справедливости?
      Еще он очень боялся за Истелина, хотя это беспокойство было больше о теле человека, а не о его душе. Он не мог не восхищаться храбростью этого человека – принужденного освятить происходящее своим присутствием, но твердого в своей решимости не поддерживать это в своем сердце – но Дугал был более практичен. Он спрашивал себя, правильно ли он сделал, выбрав более легкий путь, изображая согласие с теми, кто, по его убеждению, были не правы, или Истелин был все-таки прав: то, на что пошел Дугал, обесчестило его. И насколько далеко он готов зайти, если преставится возможность… – Любимые братья и сестры, – пропел Лорис, поворачиваясь лицом к собравшимся, – позвольте нам молиться за этого человека, избранного служить Церкви Господа нашего. Позвольте нам молиться, чтобы Всемогущий Господь наполнил его своей благодатью.
      Дугал вместе с остальными опустился на колени, наблюдая как клятвоотступник Джудаель простирается ниц перед алтарем, а остальные епископы встают на колени вокруг него, и даже Истелина опускают на колени рядом с его складным креслом. Хор начал ектенью, которую Дугал смог узнать, несмотря на все приукрашения, которая затем плавно перетекла в перечисление ангелов и святых, призываемых благословить посвящаемого.
      – Sancta Maria…
      – Ora pro nobis…
      – Sancte Michael…
      – Ora pro nobis.
      – Sancte Gabriel…
      – Ora pro nobis.
      – Sancte Raphael…
      – Ora pro nobis.
      – Sancte Uriel…
      – Ora pro nobis.
      – Omnes sancti Angeli et Archangeli…
      – Orate pro nobis…
      Перечисление продолжалось и продолжалось, ритм притуплял чувства, и Дугал позволил себе вернуться мыслями к свой собственной дилемме. Хоть он и дал обещание, что не будет пытаться сбежать, его долг перед Келсоном приказывал ему обратное, несмотря на страшную клятву на святом распятии, которую Лорис заставил его принести. Он знал, что Истелин не одобрял то, что он собирался сделать, поскольку считал что клятва есть клятва, независимо от того, в каких условиях она была дана, и, может быть, был прав. Может быть, действительно нельзя идти на компромисс со злом.
      Но Дугал считал, что большее зло, заключавшееся в неведении Келсона о том, что произошло сегодня, перевешивает любые семантические тонкости. Если бы он смог сбежать, он был обязан рассказать Келсону, вне зависимости от любой присяги. Если он преуспеет, то у него будет достаточно времени, чтобы найти себе оправдание. Он не может предать своего брата.
      Возмущаясь все больше и больше, он наблюдал как епископы-изменники продолжают процедуру посвящения Джудаеля: наложение рук, помазавший освященным елеем, вручение кольца, митры и посоха, святое таинство с остальными членами семейства – Кайтриной, Сикардом и их детьми. Он был благодарен, что его не попросили присоединиться к ним.
      Однако, предполагалось, что он причастится вместе с остальными после того, как новый епископ посвятит дьякона и отслужит мессу со своими новыми братьями. И он избежал причастия Джудаелем только для того, чтобы Лорис самолично положил ему на язык священную пластинку. Дугал изо всех сил старался не подавиться ею, возвращаясь на свое место со скрещенными руками и удрученными глазами, кляня себя за лицемерие, которое заставило его притворно играть роль предателя, которую остальные играли всерьез. Он молился как никогда, чтобы Бог простил ему получение Святого Причастия с такой большой ненавистью в сердце, какую он сейчас чувствовал к Лорису.
      Окончание церемонии совпало с моментом, когда последние звуки Те Deum стихли под сводами собора. Окруженный старшим духовенством и его семейством, новый епископ остановился на лестнице собора, чтобы в первый раз благословить собравшихся снаружи. Дугала, как родственника Сикарда, потащили с остальными, и, казалось, в этот день за ним меньше следили, благодаря волнению, охватившему всех, и он счел возможным отстать, смешавшись с младшими членами семействами. В ветре чувствовалось приближение бури, и он натянул отделанный мехом капюшон своего плаща, и стал оглядывать соборную площадь, притворяясь, что наслаждается свежим воздухом. До того как он несколько часов назад вошел в собор, он не был на свежем воздухе с того момента как его привезли в город.
      Из того, что он видел, следовало, что его план был, вообще-то, выполним. Он совсем не знал Ратаркина, но движение через площадь казалось ему беспрепятственным и нерегулируемым. Южные ворота города лежали меньше чем в полумиле от узкой улочки к западу от площади. Он хорошенько запомнил путь, когда они ехали сюда утром, как и запасной путь через боковую улочку.
      Более важной проблемой могли стать праздношатающиеся жители, многие из которых подходили, чтобы опуститься перед новым епископом на колени для благословения. Из того, что он услышал, следовало, что никто не расценивал посвящение Джудаеля епископом Ратаркина как какое-то вмешательство в дела недавно посвященного Истелина, поскольку Истелин был епископом Меары. Кроме того, разве епископ Истелин, стоявший рядом с новым епископом, не подтвердил законность его посвящения своим присутствием? Джудаель явно был посвящен, чтобы помогать епископу, возведенному архиепископами и королем двумя неделями ранее, и разве кто-нибудь сказал им об обратном?
      Присутствие Кайтрины и ее семейства, стоявших под знаменем королевских цветов Меары, только добавило интереса местных, но кто из них знал, кто был этот лорд, возложивший свой руки на другого? Если глава меарской королевской династии была здесь, публично свидетельствуя возведение ее племянника в присутствии должным образом назначенного и возведенного на престол представителя короля, епископа Истелина, то кто мог сказать, что она не имеет на это права? А прелат, в жилах которого текла королевская кровь Меары, не мог не понравиться большинству жителей этого древнего меарского города, вне зависимости от тех пустых слов, которые были адресованы королевской власти Гвинедда.
      Поэтому Дугал решил не рассчитывать на поддержку граждан Ратаркина. Но в то же время публичные приветствия Джудаеля, отвратительные с точки зрения Дугала, могли, по меньшей мере, дать удобное прикрытие изучению возможностей для побега; поскольку внимание всех было сосредоточено на Джудаеле и остальных членах меарской династии, мало кто обращал внимание на Дугала. В толпе на площади было полно гвардейцев, вдоль лестницы собора тоже выстроились солдаты, но ни один из них не был рядом с Дугалом. За порядком следило меньше двух десятков конных рыцарей и солдат, патрулировавших площадь. Два рыцаря осадили своих коней, глядя в сторону собора и только время от времени наблюдая за толпой, остальные конники были на другой стороне площади. Если Дугалу удастся подобраться поближе, чтобы захватить их врасплох и захватить одну из лошадей… Дыша на свои руки, чтобы согреть их, он сделал еще несколько шагов влево, ближе к стражникам, небрежно разглядывая стоящую неподалеку гнедую лошадь, выглядевшую резвой и выносливой. В тот же момент лошадь тряхнула головой и фыркнула, толкая стоявшего по соседству каурого жеребца и пританцовывая, но ее всадник резко обуздал ее. Другой всадник выглядел раздраженным и, дернув за поводья своего коня, что-то тихо говорил своему напарнику, но Дугал не мог слышать слов; когда, наконец, они сумели заставить своих лошадей стоять спокойно, они оказались ближе к Дугалу. Это заставило Дугала задаться вопросом: а вдруг животные каким-то образом почувствовали его внимательный взгляд, но он сразу же отказался от этой мысли. Он умел найти общий язык с лошадьми, но не до такой степени.
      На ступенях собора продолжали приветствовать Джудаеля, но многие из меарцев теперь начали приветствовать также и Кайтрину. Из-под своего капюшона Дугал наблюдал, как она радуется их преданности, и мысленно вопрошал: знают ли они о том, что совершают измену, и волнует ли их это. Снова пошел снег. Несмотря на сладость приветствий, они скоро соберутся вместе и пойдут внутрь, а тогда его возможность будет упущена.
      Он подкрался чуть ближе к лошадям, изо всех сил стараясь казаться беспечным зевакой, и чуть не подпрыгнул, когда почувствовал как его потянули за правую сторону плаща.
      – Ител, становится холодно. Я думаю, что нам надо… О, прошу прощения.
      Голос принадлежал Сидане; и, когда он, подавив изначальное желание вырваться, медленно повернулся, он понял, что случилось. На нем был плащ Итела. Он тут же понял, как он может воспользоваться этой ошибкой. Главное, чтобы у него оказалось достаточно времени, чтобы воплотить задуманное.
      – Не надо извиняться, любезная сестра, – тихо произнес он, стараясь произносить слова так, как это было принято при дворе, и, взяв ее затянутую в перчатку руку, прижал ее к своим губам. – Вы – единственный человек, сказавший мне сегодня доброе слово, даже если оно предназначалось для кого-то другого.
      Она неуверенно моргнула, слишком взволнованная, чтобы убрать свою руку.
      – Честно говоря, кузен, я не знала, что Вас тронула наша вежливость. Вчера вечером Вы были вполне веселы, но из-за вина можно и обманщика принять за честного и порядочного человека. Мой отец не был уверен, что Вы чувствуете кровные узы так же хорошо как мы.
      Пожав плечами, Дугал отпустил ее руку и поплотнее запахнул плащ, притопывая от холода и вжимаясь под капюшон подобно черепахе.
      – Честно говоря, сестра, здесь достаточно холодно и без холода отказа от тебя твоих сородичей. Уехав из земель моего отца, я научился многим реалиям этой жизни. Если мой дядя, ваш отец, может помочь мне при новой власти, то мне надлежит прислушаться к зову крови… а особенно к столь красивой родственнице.
      При этих словах ее щеки немного покраснели, но, встретившись с ним глазами, она слегка улыбнулась.
      – Вы флиртуете со мной, родственник? – спросила она. – Не забывайте, что мы двоюродные брат и сестра.
      Дугал решил не развивать эту тему далее, хотя и позволил себе посмотреть на нее откровенно оценивающе. Усмехнувшись, он пожал плечами и смахнул несколько снежинок с ее капюшона. Она слегка побледнела и подавила нервный смешок, готовая в любой момент сбежать.
      – Ч-что Вы делаете? – прошептала она.
      – Ну, изображаю родственника, беспокоящегося о том, чтобы Вам было хорошо, моя госпожа, – тихо сказал он. – Разве Вы не жаловались только что на холод?
      – Да, холодает.
      – Тогда позвольте мне заменить Вам Вашего брата, – сказал он, беря ее за руку и галантно указывая на боковые ворота, которые заодно позволяли ему приблизиться к ничего не подозревающим стражникам. – Я не хочу, чтобы такой прекрасный цветок как моя кузина увял от холода. Мы можем согреться у огня в епископском зале и выпить чего-нибудь горяченького…
      Пока они шли, он продолжал скрывать свое лицо капюшоном, якобы от ветра, и, когда он положил руку на засов и умышленно замешкался, возясь с ним, двое конных стражников подъехали ближе, всадник каурого спрыгнул на землю, выражая готовность помочь, поскольку он узнал Сидану и посчитал, что ее богато одетый сопровождающий – это ее венценосный брат. Когда человек оказался между принцессой и мнимым принцем, и склонился к засову, он стал прекрасной мишенью… и, наверное, не успел даже почувствовать лезвие кинжала, который Дугал выхватил из-за голенища стражника и тут же вогнал ему под ребра.
      Когда, издав сдавленный хрип, стражник слегка покачнулся, его глаза уже начали стекленеть, и в тот же момент Дугал выхватил из ножен меч стражника и стремительным движением схватил гнедую за поводья, ловким рывком заставив ее упасть на передние колени и выбросить своего незадачливого всадника из седла. Усилие огнем обожгло его ребра, но он, не обращая внимания на боль, вскочил в опустевшее седло гнедой лошади, застонав, когда лошадь, пошатываясь, встала на ноги. Нащупывая ногами стремена, он дал шенкеля. Лошадь заржала и внезапно лягнула гвардейцев, приближавшихся сзади. В конце концов, Сидана закричала.
      Он не обратил внимания на ее крик, поскольку все вокруг бежали и тоже кричали, расступаясь перед его напирающей лошадью подобно бурлящей человеческой реке. Прежний седок гнедой лошади попытался схватить поводья, но Дугал поднял лошадь на дыбы и заставил человека отшатнуться – прямо к фыркающему каурому. Дугал безжалостно направил свою лошадь между стражником и своей намеченной жертвой, сбивая стражника с ног прежде, чем тот успел схватить свисавшие поводья какой-нибудь из лошадей. Когда он падал, гнедая попыталась укусить его, и, поднимаясь, он изрыгал проклятья и размахивал кинжалом, стараясь задеть лошадь или всадника.
      Стражник, пытаясь поймать каурого, стал звать на помощь. Дугал должен был или остановить его, или отказаться от своей затеи. Он снова не дал стражнику сесть в седло, едва не выпав при этом из седла, и мысленно взмолился, чтобы каурый встал на дыбы. К его удивлению, он так и сделал. Его копыта, опускаясь, отбросили человека прямо под меч Дугала. Кровь брызнула из появившейся на шее стражника дыры в ладонь шириной и окрасила красным взрытый копытами снег, когда тело стражника упало под копыта каурого. Сидана, прижавшись к все еще запертым воротам, смотрела на резню в немом ужасе, когда Дугал подхватил поводья и бешено огляделся вокруг в поисках пути для бегства, заметив, что к нему приближаются гвардейцы и конники, пробирающиеся через толпу. Он подозревал, что большинство из них понятия не имело, кем он был в действительности.
      Вокруг него было свободное пространство – если не считать окровавленного тела зарубленного и растоптанного стражника – но люди, разбегаясь в панике из-под копыт его лошади, на какое-то время задержат погоню. Сейчас он должен был воспользоваться представившейся возможностью. Он заметил, что на другой стороне площади появились лучники. Если он немедленно не вырвется на свободу, его срежут тут же. Приблизив свою лошадь к воротам и оцепеневшей Сидане, он схватил ее за плечо и втащил ее на луку седла перед собой, вызвав тревожные крики приближающихся солдат.
      – Извини, сестренка, но теперь тебе придется сопровождать меня, – выдохнул он, вызывающе осаживая лошадь и стараясь удержать в руках и девушку, и меч, и при этом не свалиться. – С дороги, если вы не хотите рискнуть жизнью леди! – закричал он.
      Она извивалась в его руках, достаточно сильно ударив его локтем по ребрам, так что он чуть было не выпустил ее, но он только на мгновение задержал дыхание и прижал ее дергающиеся ноги к лошади, и не поверил своим глазам, когда увидел как стражники разбегаются перед ним, когда он рванулся на свободу. Сикард и его сыновья отчаянно требовали лошадей, Кайтрина полуосела на ступени, а Лорис выкрикивал распоряжения, которые никто не слушал, когда Дугал проскочил мимо них. Его скачка по городским улицам превратилась в круговерть воплей, разбегающихся людей и криков солдат, бросившихся в погоню; хаос увеличивался каурым, мчавшимся без седока прямо перед ними, помогая расчистить путь. За ними пока гналась только горстка всадников. Городские ворота, как обычно днем, оставались открытыми, и Дугал вместе со своей все еще сопротивляющейся пассажиркой проскочил мимо ошеломленных стражников у ворот и исчез из их поля зрения за пеленой метели прежде, чем кто-то из них успел хотя бы пошевелиться.
      Его преследователи были тяжелее его из-за своих доспехов, так что Дугал смог оторваться от них уже на первых милях, но только за счет своей лошади, которая мчалась как бешеная. Она не могла долго выдержать такой темп, неся на себе двоих, но их преследователи тоже не могли сделать это. Он на какое-то время потерял их из вида, когда остановил свою взмыленную лошадь, чтобы передохнуть. Он соскользнул со спины лошади, воткнув свой меч в снег. Лошадь пошатнулась от внезапного уменьшения груза и чуть не упала, а побледневшая Сидана ухватилась за седло.
      – Расслабься, друг, – прошептал Дугал, кладя руки на тяжело вздымающуюся грудь лошади и успокаивая ее голосом. – Ты сделал для меня больше, чем я осмелился бы просить, но теперь ты заслужил отдых. Твой товарищ по конюшне увезет нас отсюда.
      Все еще гладя одной рукой загнанное животное, он повернулся и вытянул свободную руку в направлении каурого, тихонько свистнув. Свежий конь тоже был в мыле и тяжело дышал, в холодном воздухе от него валил пар, но он шел пружинящим шагом, поскольку скакал без груза. Тихонько фыркнув, он дернул ушами и подошел, уткнувшись головой ему в грудь и подставив потную морду для ласки.
      – Вот хороший парень, – с усмешкой сказал Дугал, посмотрев на Сидану, и продолжаю поглаживать обоих животных.
      Заметив выражение ее лица, он подскочил к ней, снял с лошади и дал ей осесть на снег, превратившись в рыдающую груду подбитой мехом одежды.
      – Извините, что пришлось так грубо обойтись с Вами, – сказал он, присаживаясь рядом с ней на корточки. – Но мне надо было уйти… чего бы это ни стоило.
      – Чего бы это ни стоило? – всхлипнула она. – Разве мой отец мало предложил Вам? Как Вы можете так легко предать свою кровь?
      – Остаться значило предать гораздо большее, – ответил он и нервно оглянулся на дорогу, по которой они приехали сюда. – То, что делает Ваш отец, неправильно. Он пытается узурпировать власть короля Келсона.
      – Келсон? – Сидана икнула и попробовала перестать рыдать. – Чем Вы ему обязаны?
      – Я – наследник Транши, – ответил Дугал. – Мой отец – вассал Короля Келсона.
      – Его вассал – Ваш отец. Вы не присягали ему.
      – Вы уверены?
      – Ну, Вы можете присягнуть кому захотите, – сказала она, глядя на него большими, обвиняющими глазами. – Но как Вы могли, когда Ваши кровные родственники присоединились к Меаре? Ваш дядя – мой отец, и отец будущих королей. Мой брат будет рано или поздно править воссоединенной Меарой. Вы могли бы стать частью Меары. Отец обещал Вам титул герцога!
      Дугал печально покачал головой. – Только мой король может дать мне это, миледи, – сказал он, вставая и кладя руку на уздечку гнедой лошади. – Меарой должен править вовсе не Ваш брат, а мой.
      – Но… я думала, у Вас нет братьев.
      Он пожал плечами и улыбнулся. – Моя мать родила только меня, но у меня есть брат, моя милая кузина: кровный брат, которому я предан полностью; брат, ради которого я готов пожертвовать даже своей душой, чтобы служить ему и защищать его, что я, может быть, уже сделал, нарушив свою клятву тем, что сбежал и прихватил Вас с собой. – Он вздохнул.
      – Но взяв на себя этот риск, я не собираюсь потратить все свои силы впустую, дав схватить себя, – сказал он, подавая ей руку, чтобы помочь встать. – Вашу руку, миледи, – добавил он, когда она протестующе отодвинулась. – Не вынуждайте меня удлинять и без того длинный перечень моих преступлений. Вы можете думать все, что Вам угодно, но меня учили чтить и уважать женщин.
      В ее глазах снова вспыхнули негодование и гнев, но Сидана была слишком благородного происхождения, чтобы не понять невыгодность своего положения. Отвергнув его помощь, она гордо подобрала свой подбитый мехом плащ и, пошатываясь, встала на ноги, но позволяла ему посадить ее в седло каурого. Она сидела, одеревенев, пока он взбирался в седло позади нее и, обняв ее, подбирал поводья.
      Ему потребовалось еще мгновение, чтобы отыскать воткнутый в снег меч, потом он вдел ноги в стремена и пришпорил коня каблуками; оглянувшись назад, он заметил их преследователей, казавшихся темными пятнышками. Гнедая какое-то время бежала за ними, но постепенно отстала, когда каурый принял небыстрый, но равномерный темп.
      Они смогли проехать еще час, прежде чем тени удлинились и потускнели на девственном снегу Культейнского тракта, но, когда, доехав до вершины холма, Дугал натянул поводья, чтобы остановиться и поглядеть назад, лошадь была почти загнана. Их преследователи теперь были видны как три или четыре неуклонно приближающихся черточки. Сидана, поперек лица которой трепетал на ветру ее длинный локон, зашевелилась в его руках и пристально посмотрела на него.
      – Мой отец убьет Вас, – тихо сказала она, не поворачивая головы, – после того, как с Вами разберутся мои братья.
      Чувствуя, как под его больными ребрами что-то сжимается, Дугал сглотнул и пристально посмотрел в направлении их бегства – в сторону Гвинедда и безопасности. Теперь они вряд ли смогут туда добраться. Если повезет, конь сможет спуститься с холма, но вряд ли сможет увезти их дальше. Вне зависимости от того будет Дугал угрожать причинением вреда Сидане или нет, когда они догонят его – и даже если он это действительно сделает – они убьют его за то, что он уже сделал. Как они его убьют – быстро или мучительно – вряд ли имело какое-то значение. Мертвый есть мертвый.
      Но когда он печально посмотрел на восток, где он был бы в безопасности, он заметил неожиданное движение: с востока приближался еще отряд всадников, похоже, даже превосходивший по количеству его преследователей. Он втянул воздух сквозь зубы, и напряженно всматривался в сторону неизвестного отряда, это не могли быть люди Сикарда, и они ехали достаточно быстро, чтобы встретиться с ним раньше отряда Сикарда. А раз это не были люди Сикарда, то было уже неважно, чей это был отряд. Кем бы они не оказались, это было лучше, чем снова оказаться в руках меарцев.
      Он не стал медлить, раздумывая. Ударив каблуками по бокам своего дрожащего коня, он направил его вниз по холму, прижав к себе Сидану, когда животное споткнулось и покачнулось, чуть не провалившись в засыпанную снегом яму.
      Он все еще мог умереть. Он мог сломать себе шею, упав с этой глупой лошади, если она не будет смотреть куда ставит ноги. Или люди впереди могли оказаться не лучше тех, что оставались позади.
      Но он не собирался ждать, пока меарцы захватят его.

      – Ого, да у нас появилась компания, – пробормотал Келсон.
      Он натянул поводья, переведя своего коня на шаг, и привстал на стременах, чтобы лучше видеть, указывая на заснеженную вершину далеко впереди, на которой появилась лошадь со всадником, выделяясь на фоне сумеречного неба.
      – Вы видите его?
      Морган, остановив коротким жестом рыцарей, ехавших позади в колонну по четыре, тоже натянул поводья и, используя все свои способности, а не только зрение, убедился, что всадник был не один.
      – Да, и он, несомненно, нас тоже заметил, – ответил он. – Так близко от Ратарки… что за…?
      Он замолчал от удивления, увидев, что лошадь сорвалась с вершины холма и помчалась вниз по заснеженному склону, тяжело раскачиваясь и чуть не падая.
      – Он что, пытается сломать себе шею? – выдохнул Келсон.
      Пока Келсон говорил это, лошадь споткнулась и чуть не упала, и тут и он, и Морган увидели по меньшей мере одну из причин измотанности лошади.
      – Там двое! – в изумлении воскликнул Келсон.
      – Да, и для того чтобы скакать вдвоем на такой скорости и на настолько загнанной лошади, за ними должен гнаться сам дьявол, – согласился Морган. – Ну что, может, поиграем с дьяволом, Сир?
      Келсон вздернул бровь от такого замечания, граничащего с богохульством, но второго приглашения ему не требовалось. Весь день он ждал какой-нибудь стычки. С усмешкой, которая не имела никакого отношения к радости, он вытащил меч из ножен и поднял его над головой, оглянувшись назад, где Коналл уже разворачивал боевой штандарт Халдейнов.
      – В галоп, рассыпаться веером! – приказал он, стоя на стременах и указывая направление мечом. – Я думаю, что кто бы ни преследовал этого парня, его будет ждать сюрприз!
      В то же мгновение Коналл и Сайер Трейхем пришпорили коней, чтобы занять свое место слева от Келсона, поднимая развевающийся на ветру малиновый шелк боевого штандарта. Джодрелл повел вторую часть отряда направо. Когда рыцари стали разворачиваться в строй для атаки, расширяя фланги, к звону уздечек и шпор и скрипу кожи добавилось шипение смертоносной стали, вынимаемой из ножен. Когда они приблизились к склону холма, лошадь была прямо перед ними и достаточно близко, чтобы Морган смог разглядеть, что всадник, сидящий впереди – девушка, темные волосы которой развевались на ветру. А второй… – Это Дугал! – закричал Келсон, как только второй всадник бешено замахал руками, узнав тех, к кому он мчался.
      Дугал, оказавшись среди них, громко рассмеялся, несмотря на то, что был совсем вымотан. Келсон и Морган осадили коней, чтобы остановить его дрожащего коня, когда остальная часть отряда поскакали вверх по холму. Морган схватил лошадь под уздцы и пригнул ее голову к своему стремени, его конь дернулся, ища опору, когда каурый пошатнулся и почти упал.
      – Стой!
      – Вот, держите ее! – вымолвил Дугал, задыхаясь, но помогая поднять сопротивляющуюся напарницу и усаживая ее в седло перед Морганом. – Это Сидана, дочь претендентки. Люди ее отца у меня на хвосте.
      – Сколько? – требовательно спросил Келсон, протягивая Дугалу руку, помогая тому взобраться на своего коня и усесться позади короля.
      Дугал вцепился в пояс Келсона, чтобы удержаться в седле, и радостно покачал головой.
      – Слишком мало, чтобы причинить какие-то неприятности Вашим людям, Сир. Как я рад Вас видеть!
      – Я тоже. – Келсон развернул своего жеребца и поглядел на своих рыцарей, приближающихся к вершине холма. – Но сперва давай убедимся, что ты правильно сосчитал их. Морган, не применяйте силы без необходимости и следуйте за мной. Добро пожаловать в Гвинедд, миледи!
      Морган почувствовал, как девушка в его руках напряглась, услышав его имя, и просто сильнее прижал ее левой рукой, направляя своего коня вслед за королем вверх по склону холма, держа в правой руке обнаженный меч. Впереди них рыцари, азартно крича, перевалили через гребень холма. Ответом стали испуганные вопли, когда преследователи Дугала увидели в середине строя нападавших знамя Халдейнов.
      Когда Морган натянул поводья на вершине холма, останавливаясь рядом с Келсоном, стычка почти закончилась. Внизу, на равнине, несколько рыцарей еще гонялись за отставшими, но основная часть отряда противника были уже далеко, пытаясь скрыться. Несколько человек, выбитых из седла во время столкновения, пошатываясь, брели по склону холма, пытаясь собраться вместе, но ни на одном не было цветов Халдейнов. За каждым из них присматривали рыцари Келсона. Трейхем и Коналл возвращались, препровождая еще одного пленника к остальным, оруженосцы сгоняли и стреножили лошадей. Рыцари Келсона издали приветственный клич, когда он начал спускаться с холма, и, по его сигналу, затрубил боевой рог, созывая обратно рыцарей, все еще участвовавших в погоне. Улыбаясь, Морган двинул своего коня вслед за королем.
      – Удачное стечение обстоятельств, Сир, – сказал он останавливаясь рядом с королем у подножия холма и весело глядя как девушка начала извиваться в его руках, когда он обнял ее, чтобы убрать меч в ножны. – К тому же молодой Дугал доставил нам хорошую добычу. Миледи, Ваше барахтанье совершенно бессмысленно. Вы бы лучше поберегли силы для поездки в Ремут.
      – Мой отец отомстит за меня! – закричала Сидана. – Вы застали его врасплох.
      – Так в том-то все и дело, миледи, не так ли? – спросил Келсон, усмехаясь. – Застать врага врасплох? Я был бы плохим командиром, если бы я послал своих рыцарей в бой на территории, захваченной мятежниками, не создав им всех возможных преимуществ. Ваш отец сделал бы то же самое.
      – Мой отец не мятежник! – сказала Сидана. – Он стремится восстановить мою мать на троне, который законно принадлежит ей, и вернуть Меаре свободу. Мы не подчинимся еретику-Дерини!
      Это замечание вызвало у Моргана только привычное раздражение, поскольку еще в детстве он привык не обращать внимания на подобные высказывания, но Келсон отреагировал, как будто его ужалили, явно не ожидая такого от красивой молодой девушки. Дугал, находившийся позади короля, не мог видеть как в его серых глазах вспыхнуло предупреждение, но явственно почувствовал усилие, потребовавшееся Келсону, чтобы обуздать свой гнев. Сидана сама ахнула, поняв что она сказала, кому, и в чьих руках она находилась. Морган заставил себя не реагировать, желая увидеть, что будет делать Келсон.
      – На будущее, миледи, я бы посоветовал Вам поосторожнее выбирать свои слова, – сказал, наконец, король, тихонько выдыхая воздух. – Если то, что Мы являемся Дерини, вызывает у Вас отвращение, то Вам не мешает запомнить, что по крайней мере кое-что из того, рассказывают о Дерини, является правдой… и что Мы сделаны отнюдь не из камня. Не стоит злоупотреблять Нашей выдержкой.
      Он несколько мгновений глядел на возвращавшихся рыцарей, временно выпустив Сидану из поля зрения, но эта отсрочка не успокоила девушку, трепетавшую в руках Моргана подобно воробью в лапах ястреба. Застывшая осанка Дугала говорила о том, что он тоже был впечатлен силой, чувствовавшейся в совершенно незнакомым ему человеке, находившемся перед ним, так явно, как если бы Морган мог почувствовать страх, скрытый за экранами, которых у Дугала не должно было быть. Когда Келсон снова посмотрел на них, выражение его лица было куда более мягким, но Сидана все-таки отшатнулась.
      – Вам не причинят вреда, миледи, – сказал Келсон. – Я клянусь в этом своей честью и своей короной. Если слова, сказанные мною ранее, показались Вам слишком резкими, я приношу извинения, но мы ехали долго и упорно, и я никак не рассчитывал, что к нашей компании присоединится столь нежная пленница. Я не воюю против Вас, но я не могу отпустить Вас. Теперь извините, но я должен позаботиться о своих людях.
      Не ожидая ответа, он направил своего жеребца вниз по склону, к месту стычки, его белый конь ярко выделялся на истоптанном снегу. Когда конь понесся вниз, Дугал отпустил пояс Келсона и вцепился в седло. Следом за ними медленно ехал Морган с подавленной Сиданой, все еще размышляя над реакцией Келсона.
      Как мог видеть Морган, осматривая темную равнину, расстилавшуюся перед ними, преследовавшие Дугала меарцы не сбежали окончательно. Они собрались вместе в нескольких сотнях ярдов от поля боя, явно пытаясь решить, что делать дальше. Между ними и местом стычки находился строй рыцарей Келсона, выстроившихся в линию и готовых отразить любое нападение. Остальные рыцари, держась позади строя, присматривали за пленниками: их было шестеро – четверо стояли перед Трейхемом и Коналлом со связанными за спиной руками, еще двоих, легко раненных, перевязывали. Ни один из пленников не носил тяжелых доспехов, а на некоторых не было вообще никаких доспехов – только придворные одеяния.
      – Дугал, ты что, помешал какому-то торжеству? – спросил Келсон через плечо, когда они приблизились к Трейхему и Коналлу.
      Дугал поморщился, и, когда король натянул поводья, останавливаясь, выгнулся, чтобы рассмотреть пленников.
      – Они, пожалуй, назвали бы это так, Сир. Архиепископ Лорис сегодня утром посвятил Джудаеля Меарского епископом Ратаркинским. И я думаю, что Вы уже догадались, что епископа Истелина держат в заключении. – Его лицо осветилось удивлением, сменившимся радостью, когда он хорошенько рассмотрел угрюмого юношу, стоявшего рядом с лошадью Коналла со связанными за спиной руками и арканом, тянувшимся от его шеи к рукам Коналла.
      – Ну, надо же!
      – Ты узнал кого-то? – спросил Морган, услышав вздох ужаса Сиданы.
      Дугал рассмеялся и хлопнул Келсона по плечу, его беспокойство явно прошло.
      – Узнал? Да, Ваша Светлость. Это настоящая удача! Сир, могу ли я быть первым, чтобы представить Вам Принца Лльювелла Меарского, младшего брата этой леди. – Он сделал широкий жест в ее строну. – Неплохо, Коналл. Это Вы захватили его?
      Коналл важно выпрямился, сомневаясь, должен ли он радоваться своему трофею или раздражаться от того, что Дугал не упомянул его титула.
      – Конечно я. Лльювелл Меарский, Вы говорите? – повторил он, толкая Лльювелла в спину носком сапога.
      Лльювелл внешне безразлично отнесся к такому оскорблению, но его карие глаза сверкнули, когда повернулся, чтобы посмотреть на Коналла.
      – Вы никогда не взяли бы меня, если бы у меня не соскользнула подпруга, – горячо сказал он. – Мой отец вернется за нами!
      – Да, с белым флагом, – отпарировал Келсон, привлекая их внимание к отряду, приближавшемуся к ним. – Я думаю, что вряд ли это спасательная команда, но я хочу послушать, что они скажут.
      С болью в сердце Лльювелл обернулся и вытянул шею, чтобы посмотреть в ту сторону.
      – Моя сестра и я не сделали ничего плохого, – сказал он в отчаянии. – У вас нет никакого права задерживать нас!
      – Нет? – Келсон небрежно положил руки на высокую луку своего седла. – А что я, по-вашему, должен делать с теми, кто игнорирует мои законы и узурпируют мою власть над моими собственными землями?
      – Но мы имеет больше прав, – начал Лльювелл. – Наша линия происходит от…
      – Я прекрасно знаю, откуда происходит Ваша династия, – перебил его Келсон. – Этот вопрос был решен почти сто лет назад. – Он поглядел на оруженосца, скакавшего от строя рыцарей, и меарских всадников, медленно приближающихся под белым флагом, затем привстал на стременах и всмотрелся в темнеющую равнину.
      – Я вижу их, – сказал Морган, считая количество факелов, появившихся в получасе бешеной скачки от них и приближающихся. – Подкрепление Сикарда. Думаю, что мы должны быть кратки, Сир.
      – Я подумал точно так же. – Келсон подал своего коня к лошади, которую один из оруженосцев подвел для Дугала, и помог ему пересесть. – Лльювелл, я займу Вашего отца на несколько минут, но я думаю, что Вы понимаете, почему я не собираюсь здесь задерживаться. Джодрелл, готовьте людей, чтобы выехать, как только мы закончим переговоры. Коналл, Вашему пленнику тоже понадобится лошадь. Морган, я думаю Вам с девушкой стоит подъехать поближе. Они могут быть более податливыми, если увидят, что с ней ничего не случилось.
      Когда они двинулись вперед, впереди торопливо загорелись факелы. Впереди ехали Келсон и Дугал, Морган, все державший перед собой Сидану, ехал чуть позади. За ним ехали Коналл и Трейхем в сопровождении Лльювелла, которого усадили на коня, и четырех рыцарей. Из дюжины рыцарей, выехавших со стороны меарцев, Дугал узнал Сикарда Мак-Ардри и его сына Итела. Все, кроме четырех командиров, остановились, немного не доехав до точки встречи. Келсон и Дугал выехали навстречу Сикарду и Ителу. Они остановились, немного не доехав друг до друга.
      – Я никогда не причинял Вам никакого вреда, Сикард Мак-Ардри, – спокойно сказал Келсон. –Почему Вы нарушили клятву, данную мне?
      Сикард перевел холодный, презрительный взгляд на Дугала, который держал факел рядом с королем, затем снова посмотрел на Келсона.
      – Я никогда не присягал Вам, Келсон Гвинеддский. В то же время, мой молодой родственник предал свою кровь и нарушил присягу, данную на святых реликвиях и перед многими свидетелями. Не говорите со мной о клятвах, когда клятвопреступник сидит рядом с Вами как советник.
      – Он хранит клятву, куда более сильную, чем присяга, принесенная под принуждением, – ответил Келсон. – Но я думаю, что Вы прибыли, не для того, чтобы обсуждать проступки моего лорда Дугала, если таковые имели место. Я думаю, что Вы хотели убедиться в том, что Ваши дети в безопасности. Как Вы можете видеть, им не причинили никакого вреда.
      Поджавший губы Сикард бросил взгляд на своего сына, беспокойно застывшего между Коналлом и Трейхемом, но все еще на что-то надеющегося, потом кратко и страдающе посмотрел на Сидану.
      – Я хочу получить их назад, Халдейн, – пробормотал он, стараясь не смотреть на них снова.
      Келсон изящно наклонил голову. – Отец не может хотеть другого, милорд. Это можно уладить с легкостью. Я не воюю с детьми.
      – А какова цена? – спросил Сикард.
      – Для начала – возвращение моего епископа, Генри Истелина.
      – У меня его нет.
      – Не у Вас, нет. Но Вы можете получить его.
      Сикард покачал головой. – Он пленник Лориса, а не мой.
      – Лорис уже давно стал изменником. Я не считаю Вас виновным в этом. Вы изменили мне недавно и можете быть прощены, если я получу достаточные гарантии вашей лояльности в будущем. Если бы Истелин был возвращен целым и невредимым, и Вы бы передали Лориса в мои руки, я бы пожелал поговорить о прощении для всей Вашей семьи.
      – Вы бы никогда не сделали этого!
      – Я же сказал, что сделал бы.
      – А если я откажусь?
      – Вы никогда не увидите Ваших детей. А весной я приведу в Меару армию и буду выжигать эту землю до тех пор, пока не найду Вас, Вашу жену, и остальных членов Вашей семьи и не насажу их на меч.
      – Вы никогда этого не сделаете! – задыхаясь, сказал Сикард.
      – Вы желаете проверить это? – возразил Келсон. – Однако, если, с другой стороны, Вы, Ваша жена и остальная часть вашего семейства явитесь к приему при моем дворе по поводу Рождества, доставив в мои руки изменника Лориса и его пособников и присягнете на верность мне как преданные вассалы моей короны, то все разрешится к всеобщему удовлетворению.
      – Это не условия! – сказал Сикард, презрительно сплевывая на снег рядом с собой. – Вы, должно быть, держите меня за идиота! Ни один нормальный человек не согласится на это.
      – Тогда, наверное, Вам лучше действительно немного сойти с ума, Сикард! – парировал Келсон, глядя на факелы, которые приблизились на половину первоначального расстояния. – И я был бы безумен, если бы я продолжил обсуждать этот вопрос с Вами. Я и не ожидал, что Вы дадите мне ответ без более трезвого рассуждения.
      – А как насчет моих детей?
      – У Вас есть две недели, чтобы сообщить мне, что случится с ними, – ответил Келсон, подбирая поводья, чтобы уехать. – Я должен получить Ваше решение до Рождественского приема при дворе. Тем временем, я даю Вам свое слово, что им не причинят вреда. И я надеюсь, что Вы дадите мне такие же гарантии в отношении епископа Истелина.
      – Я уже сказал Вам, что это не в моей власти…
      – Значит, найдите способ для этого!
      – Я не могу!
      – Две недели! – повторил Келсон. Как только он и Дугал развернули своих коней и тронулись в обратный путь, строй рыцарей подался вперед, чтобы Сикард не мог даже и подумать предпринять что бы то ни было. Оглянувшись на приближающееся подкрепление, которое все еще было слишком далеко, чтобы вмешаться, в четверти часа пути, Сикард бросил последний и очень выразительный взгляд на своих детей, уносимых прочь их захватчиками, затем развернул своего коня и, вместе со своим сыном, галопом отправился прочь. Лльювелл перенес такой поворот событий стоически, позволив себе только склонить голову, давя рыдания, когда его отец и брат исчезли в сумраке, как и факелы, их сопровождающих, но Сидана сорвалась в безумный плач.
      – Нет! Они не могут бросить нас! – выдохнула она, стараясь вырваться из рук Моргана. – Отец! Отец, вернись!
      Все ее попытки были бесполезны, но Морган посчитал, что только женщины, бьющейся в истерике в его руках, ему и не хватало. Снимая зубами перчатку с правой руки и стараясь удержать ее левой, он встретился взглядом с Келсоном и сообщил ему о своих намерениях. Келсон согласился. Сильно прижав девушку левой руке к себе, Морган положил правую руку ей на глаза и усыпил ее. В тот же момент она обмякла и повисла не его руках, положив голову ему на плечо.
      – Что ты сделал? – спросил Лльювелл, задыхаясь. Он беспомощно дергал своими связанными руками, пытаясь заставить свою лошадь подойти поближе, чтобы он мог посмотреть. – Боже, что ты с ней сделал?
      – Ей не причинили никакого вреда, он просто усыпил ее, – резко сказал Келсон, направляя свою лошадь между Лльювеллом и Морганом, чтобы схватить Лльювелла за плечо. – Если Вы будете вести себя разумно, я не буду делать с Вами то, что было сделано с ней.
      – Это была магия? – сумел вымолвить Лльювелл, чуть не плача.
      – Нет, но у меня сейчас нет времени, чтобы объяснять разницу. Если Вы согласитесь вести себя прилично, я прикажу, чтобы Вам связали руки поудобнее. Нам предстоит длинная дорога в Ремут, и, согласитесь, она будет не из легких. Если руки будут связаны у Вас за спиной.
      – Ты заплатишь за это, – процедил Лльювелл сквозь зубы. – Чтоб твоя Деринийская душа горела в аду!
      – Вы, похоже, испытываете мое терпение, – предупредил Келсон. – Не стоит давить на меня. Если Вы считаете, что я уже проклят, то мне не имеет смысла сдерживать себя, но, несмотря на то, что Вы думаете, я собираюсь обращаться с вами как можно более почетно. Так что, Ваша жизнь должна быть проще или сложнее?
      Лльювелл, чуть не плача, продолжал вызывающе смотреть на Келсона еще несколько секунд, встретив спокойный бесстрастный взгляд Келсона, потом отвел глаза и повесил голову, плечи его подавленно опустились.
      – Я не могу противостоять демону, – прошептал он. – Я не настолько глуп, чтобы самому искать смерти.
      – Я тоже, – ответил Келсон. – Коналл, займись его руками, но держи стражника рядом с ним, – взглянув еще раз на приближающийся меарский отряд, он осадил коня и свой кулак в латной перчатке, подавая сигнал.
      – Настало время отступить, милорды! – прокричал он, ответом ему послужили одобрительные крики рыцарей. – По меньшей мере, мы выполнили часть из того, зачем мы отправились. А теперь пора назад, в Ремут!
      Они покинули равнину Ратаркина, приобретя двух пленников и спасенного графа, но Дугал еще не знал, что он потерял отца. Темнота и усиливавшийся снегопад позволили им ускользнуть от преследования основных сил меарцев, и, когда они оказались в безопасности, Келсон разрешил краткий привал. Только тогда он отвел Дугала в сторонку и рассказал ему про старого Колея, стараясь как мог утешить Дугала, разделяя его скорбь по поводу смерти старого графа.

      Ратаркин тоже был погружен в скорбь и бесполезные утешения той ночью, когда несчастный Сикард вернулся. Не привезя с собой ни дочери, ни младшего сына, ни племянника-клятвоотступника. Кайтрина и Джудаель выслушали его сбивчивый рассказ в глухой тишине. Джудаель оцепенело держал свою тетку за руку, не в силах хоть как-то утешить ее.
      – Как Халдейн мог знать где и когда он должен быть? – прошептала Кайтрина, когда ее муж рассказал о случившемся. – Этот подлый, мерзкий колдун! И мои малыши у него в заложниках.
      – Мы ошиблись, поверив юному Дугалу, – пробормотал Джудаель. – Предать свой род… но кто мог подумать, что он нарушит свою клятву на распятии? Он проклят, проклят …
      – Я должен был всадить свой кинжал ему в сердце, как только я впервые увидел его, – жалко прошептал Сикард. – Я должен был знать, что мой брат все эти годы настраивал его против нас. А теперь мой сын… моя маленькая девочка… в руках Дерини!
      Чуть позже, когда к ним вернулось самообладание, и они подумали над требованиями Келсона, они послали за Лорисом и Креодой. Когда Сикард закончил повторять условия Келсона, Лорис чуть не брызгал слюной.
      – Он предложил Вам прощение, если Вы отдадите ему меня? – бушевал он. – Он посмел требовать освобождения Истелина? Это наглость! Невиданная дерзость! Как он смеет думать, что может угрожать нам?
      – Он действительно думает, что может угрожать, – раздраженно ответила Кайтрина. – Более того, он на самом деле сделал это. Я была бы чрезвычайно наивна, если бы посчитала, что он ожидает, что мы примем его условия, но он должен был заявить свои требования. Однако, у нас есть свои возможности. Племянник, пожалуйста приведите сюда епископа Истелина.
      – Он все еще мой пленник, а не ваш, Леди, – предупредил Лорис.
      – Я знаю это. Я желаю допросить его. Джудаель, займитесь этим.
      Лорис позволил ему идти выполнять ее распоряжения, но продолжал тихонько ворчать все время, пока Джудаель отсутствовал, и только пригубил вино, налитое Ителом, чтобы поддержать их отвагу.
      – Черт побери Дерини! – бросил Лорис, когда Джудаель привел Истелина. – Черт побери короля-Дерини, изображающего из себя честного и благочестивого, но продолжает путаться с магией! И дважды черт побери всех епископов, которые остаются на его стороне! – добавил он, впившись взглядом в Истелина. – Ты ничуть не лучше Халдейна, которому прислуживаешь, Истелин. Мне надо было казнить тебя как предателя, которым ты и являешься!
      – В этом городе не будет казней без моего позволения, архиепископ, – тихо сказала Кайтрина, знаком приказывая подать Истелину табурет. – Мертвый епископ вряд ли будет хорошим товаром. Халдейн хочет получить его невредимым. По той же причине он не причинит моим детям до тех пор, пока будет считать, что мы желаем вести переговоры. Переговоры можно затянуть до весны.
      – Вы считаете его честнее, чем он есть на самом деле, мадам, – сказал Лорис. – Дерини ненадежны, на них нельзя полагаться. А Келсон – самый ненадежный из них.
      – Он почти ребенок, – заметил Сикард, – а дети не убивают детей.
      – Не надо недооценивать его, милорд, – ответил Лорис. – Я недооценивал его раньше, но я не повторю этой ошибки. Он – мужчина, коварный и хитрый, и его коварство только растет оттого, что он – Дерини. – Он сделал паузу. – Принимая во внимание, что он – мужчина, не кажется ли Вам, что у него могут быть соответствующие желания?… а Ваша дочь – в его власти.
      Кайтрина поджала губы, но ничего не сказала, в то время как Сикард так сжал подлокотники своего кресла, что у него побелели костяшки пальцев.
      – Если он тронет ее…
      – Конечно, он может жениться на ней, – продолжил Лорис, следя за реакцией Сикарда и тщательно выбирая слова. – Это усилит его право претендовать на трон Меары, когда он избавится от остальных из вас. Объединение двух корон – та же логика, которой руководствовался его прадед, женясь на Вашей прабабушке, Ваше Высочество. После этого он может пользоваться ею как захочет… или позволить кому-то из приближенных пользоваться ею, когда он сделает свое дело. Такое…
      – Я не хочу слышать об этом! – закричал Сикард.
      – Кроме того, есть Лльювелл, – безжалостно продолжал Лорис.– Он симпатичный мальчик. Солдаты иногда…
      – Хватит!
      Разжав пальцы, Сикард слепо взял жену за руку, другой рукой поднимая кубок и осушая его. Когда он сдавил ее руку, Кайтрина вздрогнула, но продолжала хранить тишину. Сикард, закончив, отставил кубок и глубоко вдохнул, прежде чем обвиняюще поглядеть на Лориса.
      – Это удар ниже пояса, Архиепископ.
      Лорис пожал плечами.– Тогда я прошу прощения. Опасность для Сиданы, однако…
      – Я ее отец, архиепископ! – бросил Сикард. – Как Вы думаете, за прошедшее время я хоть раз забыл о своем страхе за нее? Когда я увидел проклятого Халдейна на его белом коне, молодого, вспыльчивого и гордого, а рядом с ним – его прихвостня-Дерини, держащего…
      – Сикард, хватит! – сказала Кайтрина. – Не казни себя. Сидана будет спасена, вот увидишь. Мы найдем как это сделать.
      Значит, мы должны показать этому щенку Халдейну, что мы не слабее его, Ваше Высочество… и что нас нельзя запугать, – промурлыкал Лорис.
      Сикард решительно поднял свой кубок и протянул его Ителу, чтобы тот налил ему еще вина, позволяя Кайтрине упокоить его, поглаживая по плечу. Она, правда, смотрела скорее на Истелина, а не на мужа. Пока его захватчики спорили, епископ старался не попадаться им на глаза, но теперь он не мог избежать ее внимательного взгляда. Под глазами у него были темные круги, но в целом он выглядел вполне оправившимся от наркотика, которым его накачали утром. Когда Сикард отставил свой полупустой кубок, Кайтрина еще раз посмотрела на Лориса. Ее простое лицо, казалось, вновь обрело решимость.
      – Нас действительно не запугать, архиепископ, – спокойно сказала она. – Я люблю своих детей ничуть не меньше, чем своего мужа, но, подходя к проблеме цинично, я должна признать, что они уже достаточно взрослые и вполне понимают последствия поддержки ими наших требований в отношении трона Меары. Если Богу угодно, чтобы они умерли в лапах тирана, то мне остается только молиться, чтобы они встретили свою судьбу со всем достоинством своей королевской крови. Я говорю эти жестокие слова и как королева, и как мать. Надеюсь, однако, что с Божьей помощью, ни одному из нас не придется жертвовать свою жизнь.
      Она поднялась, чтобы начать медленно расхаживать, играя кольцами на своих стройных руках, по пространству между своим креслом и камином.
      – В то же время мне, как королеве, кажется, что наш молодой король-Дерини, возможно, сделал большую ошибку, сообщив нам, что он хочет получить назад епископа Истелина. Он угрожает нам репрессиями, если мы не подчинимся ему к Рождеству, но я сомневаюсь, что он причинит детям какой-либо вред, пока считает, что мы рассматриваем его условия. Поскольку он является Дерини, он предпочитает не проливать кровь, если есть другой путь. Переговоры могут быть долгими, может быть, они могут, как я уже говорила, протянуться всю зиму. Этого времени должно хватить, чтобы мы получили поддержку всех, на кого мы можем рассчитывать. И одержать победу над королем, когда он заявится сюда весной.
      – Зима сама по себе даст нам время собрать силы для весенней кампании, – упрямо сказал Лорис. – Мы не должны торговаться с Дерини, Мадам.
      – Мама, можно мне сказать? – вставил Ител.
      Кайтрина по-королевски кивнула головой.
      – Спасибо.
      Ител подошел к пустому креслу свой матери и, глядя на Лориса, положил руку на спинку.
      – Архиепископ, как наследник моей матери, я считаю, что победа над Халдейном принесет нам большую пользу, но я надеюсь, Вы понимаете, что я предпочел бы, чтобы к тому времени, когда мы все-таки победим, мои брат и сестра были все еще живы, чтобы разделить с нами торжество победы. Кроме того, я хотел бы высказать несколько практических соображений относительно тактики и политики, которые Вы, возможно, упустили из вида.
      – Не учи меня, мальчишка!
      – Я – не мальчишка, архиепископ, как и Келсон, – возразил Ител, не повышая голоса. – Я – принц, и мне бы хотелось, чтобы Вы обращались ко мне соответственно. Не приходило ли Вам в голову, что даже если Келсон не сможет начать настоящую кампанию в течение зимы, он будет в силах контролировать равнинные земли, чтобы помешать нам набрать достаточное количество рекрутов? Но он не предпримет решительных действий, пока мы будем вести переговоры.
      – Мальчик, тебе предстоит еще много узнать о политике, – холодно ответил Лорис. – Как и о Дерини. Как Вы можете даже думать о том, чтобы удовлетворить его…
      Сикард предупреждающе откашлялся. – Мой сын – реалист, архиепископ. Его мать и я воспитали его таким. И, будучи реалистом, я знаю, что мы не сможем сделать ничего, чтобы спасти Сидану и Лльювелла, если Халдейн решит не держать свое слово. Но к началу года, то есть вскоре после крайнего срока, установленного Халдейном, даже равнины будут практически недоступны для крупных отрядов извне Меары. Пока мы будем прикидываться, что рассматриваем его условия, они будут в безопасности, как и наши приграничные земли.
      – Ни ваши дети, ни ваши земли не будут в безопасности, пока Келсон жив, – упрямо сказал Лорис. – Он считает, что эта земля принадлежит ему… и ему, в конце концов, придется убить Вас и Ваших наследников, или держать вас в тюрьме до конца жизни, что он уже пытался сделать со мной. Он должен быть глуп, чтобы оставить вас в живых, поскольку в этом случае над его головой будет всегда висеть угроза потенциального восстания. Он будет использовать Ваших детей как приманку, чтобы заманить Вас в ловушку.
      – Пусть тогда думает, что может преуспеть, – сказала Кайтрина. – Слова ничего не стоят. Может быть, нам удастся затянуть переговоры, используя его надежду на возвращение Истелина, поскольку он, похоже, озабочен безопасностью этого человека. Теперь, когда Джудаель посвящен, Истелин нам больше не нужен.
      Лорис пренебрежительно посмотрел в сторону Истелина. – Да. Любой достойный священник рассказал бы своим начальникам, что некто, помещенный под их опеку, собирается нарушить свою клятву. Истелин, я считаю, что ты лично ответственен за побег юного Дугала.
      Истелин, сидевший до сих пор молча, покачал головой.
      – Я сожалею, что не могу согласиться с этим, – сказал он тихо. – Что касается нарушения им клятвы, я подозреваю, что есть гораздо худшие преступления перед Богом чем нарушение клятвы, принесенной под принуждением. Думаю, что некоторые из них Вам очень хорошо известны.
      Глаза Лориса вспыхнули.
      – Что касается моей ценности как священника, – продолжил Истелин, – то не Вам судить об этом, поскольку епископы сочли Вас недостойным Вашей прежней должности и заточили Вас.
      Полунамеренно, полурефлексивно Лорис вскочил на ноги с бессловесным рычанием, клокотавшим у него в глотке, и замахнулся, чтобы ударить непокорного Истелина, сбив стоявший на подлокотнике его кресла кубок, который со звоном разбился на каменных плитах пола.
      – Нет! – выдохнула Кайтрина, когда Сикард вскочил, вставая между ними и хватая Лориса за руку.
      Это слово и звон разбившейся посуды погасили слепую ярость Лориса, и он негодующе выпрямился прежде, чем Сикард успел прикоснуться к нему, опустил руки по швам и снова сел, сдержанно кивнув Кайтрине. Сикард, шумно выдохнув, поправил свою тунику и тоже сел. Ител, бросившийся на помощь отцу, осторожно вернулся на свое место рядом с матерью. Джудаель сжал руки перед собой и старался не разорваться между лояльностью своей тетке и преданностью человеку, который сделал его епископом. Истелин все это время оставался сидеть на своем табурете и даже не шелохнулся.
      – Пожалуйста, примите мои извинения, Ваше Высочество, – сокрушенно покачал головой Лорис. – Я не знаю, что на не меня нашло… но его дерзость никак не подходит священнику.
      – Да уж, – ответила Кайтрина ледяным тоном. – Я, правда, сомневаюсь, что расценивает свое поведение так же. Пусть будет как будет, Халдейну нужно свидетельство того, что Истелин в порядке. Я думаю, что можно послать его кольцо… и, может быть, собственноручно написанное им письмо, которое Вы, архиепископ, продиктуете ему.
      – Я не буду писать этого, – спокойно сказал Истелин.
      – А если он не будет сотрудничать, – продолжила Кайтрина с застывшим лицом, – я предоставляю Вам, архиепископ, право решить, что мы должны сделать, чтобы напомнить королю, что у нас есть его епископ, и, если мы не сможем договориться, мы будем обращаться с ним так же, как король будет обращаться с моими детьми. – Она мрачно улыбнулась Лорису. – Я хочу, чтобы мой племянник помогал Вам, и надеюсь, что Вы сможете позаботиться о том, чтобы наши пожелания были выполнены.
      Лорис медленно кивнул с мрачной ухмылкой на лице.
      – Очень хорошо, мадам. Я буду рад выполнить Ваши пожелания. Думаю, что Вы останетесь довольны.

      Утомленный, но довольный Келсон привел свой отряд обратно к станам Ремута меньше чем через неделю после отъезда, ни у одного из его людей не было даже царапины, а присутствие Дугала рядом с ним говорило, что его миссия была выполнена, по крайней мере, частично. Когда колонна, громыхая, пересекла мост и въехала во двор замка, несколько ликующих приграничников из Транши выскочили во двор, чтобы приветствовать их нового молодого предводителя гортанными криками. К прежним ранениям Дугала добавилась измотанность, вызванная его побегом и последовавшим за ним трехдневным маршем, но прежде чем, пересиливая боль, соскользнуть с лошади, он сумел улыбнуться и найти несколько слов для каждого из приграничников.
      Дугал был не единственным добавлением к отряду Келсона. С отрядом ехали шесть угрюмых пленников, самый молодой из которых, темноволосый, благородно выглядящий мальчик со связанными впереди руками, сидящий на лошади, привязанной к лошади Коналла, изо всех сил старался выглядеть храбрым. Его щеки горели от взглядов любопытных, но он подчеркнуто глядел перед собой, презрительно отказавшись от помощи, когда слезал с лошади. Однако, больше всего всех заинтриговало добавление, безвольно сидевшее на руках и Моргана, видимо спящее – закутанная в плащ девушка с каштановыми волосами, выбившимися из-под капюшона.
      – Это младшие дети Претендентки, – сказал Келсон Найджелу, слезая с лошади на заснеженный двор и помогая Моргану передать спящую девушку в руки Дункана. – Теперь все, кто нам нужен – Кайтрина, Сикард и оставшийся сын. Ну и Лорис, конечно. Девушку зовут Сидана. Дугал выкрал ее у них из-под носа.
      – Она не ранена? – спросил Найджел.
      Морган, освободившись от своего груза, перекинул ногу через спину своего коня и спрыгнул на землю, качая головой.
      – К утру с ней все будет в порядке. Я… был вынужден усыпить ее. Она закатила истерику, когда поняла, что ее не будут спасать. Я сомневаюсь, что она вообще вспомнить большую часть путешествия.
      Найджел медленно кивнул, согласившись с применением Морганом его способностей, не моргнув глазом.
      – Да, это, наверное, было правильно. Дункан, почему бы Вам не отнести ее к моей жене? Если, конечно, Вы, Келсон, не пожелаете иначе. Когда она проснется, ей не помешает компания другой женщины, и мне кажется, что будуар больше подходит этой меарской розе чем тюремная камера.
      – Я бы сказал, скорее шиповник, – сказал, улыбаясь, Келсон. – и шипы у нее самые настоящие, могу Вас уверить. Ладно, это неважно. Думаю, что тетя Мерод будет подходящей компаньонкой. Отец Дункан, Вы можете отнести ее?
      – Конечно.
      – Что касается нашего другого неожиданного гостя, – продолжил Келсон, глядя на угрюмого Лльювелла, когда Дункан ушел, – то вы, дядя, можете гордиться, что он был захвачен Вашим сыном, Коналлом. Его зовут Лльювелл. Поначалу он был несколько агрессивен, так что я думаю, что рядом с ним надо держать стражника. В камере нужды нет. Он – благородный пленник, а не преступник.
      Келсон потратил еще несколько минут на то, чтобы распорядиться насчет остальных пленников, своих солдат и их лошадей, затем вместе с Дугалом и Морганом проследовал в зал. Пока все трое запивали подогретым пивом пирог с олениной, он вкратце рассказал торопливо собранным членам совета о результатах своей экспедиции. К тому времени, когда он подошел к концу, Дугал начал кивать носом над своей тарелкой, и даже Морган стал говорить с трудом по мере того, как еда наполняла пустые желудки, а эль успокаивал ноющие мышцы. Через час, назначив официальное собрание совета в полном составе на следующий полдень, Келсон отправился отдыхать. Той ночью в Ремуте долго горели факелы, поскольку Найджел, как и многие другие, пытался усвоить сказанное королем.
      Келсон, однако, пробудился с рассветом – еще не полностью отдохнув, но не в силах больше спать. Он чувствовал потребность что-то делать, но он не мог ничего предпринять до тех пор, пока Кайтрина не ответит на его условия. Он уселся на подоконник и какое-то время смотрел, как падает снег, надеясь, что сможет расслабиться и задремать, но только обеспокоился еще больше. Через некоторое время он отказался от мысли уснуть и оделся, натянув простые серые штаны, сапоги, тунику и подбитую мехом накидку.
      Подобно тихому призраку он бродил в окрестностях своего замка, поговорил с теми, кто отправлялся с ним в поход на Ратаркин, осведомился о пленниках и заложниках, и позавтракал с Морганом, который тоже не мог спать этим утром. Когда несколько часов спустя он, все еще взбудораженный, вернулся в свои апартаменты, он обнаружил, что Дугал уже проснулся и оделся, удивляясь куда мог подеваться король.
      – Я не мог спать, – сказал ему Келсон. – Я поговорил с Морганом, но, кажется, это не помогло. Я думаю, что я успею до заседания совета сходить в склеп к отцу. Это иногда помогает мне прояснить мысли – как если бы я мог спросить его совета. Пойдешь со мной?
      Они выбрали наиболее просто выглядящих лошадей, которых смогли найти в королевской конюшне, поскольку Келсон не хотел, чтобы кто-то обратил внимание на их поездку. Запахнув плащи и натянув шапки, не столько для анонимности, сколько для тепла, они поехали по тихим, почти пустынным улицам к собору, который был в полумиле от замка. Когда они слезли с коней во дворе собора, было холодно и ясно, а снег оставался почти белым. Их дыхание обращалось в пар, пока они шли к северной части двора по крытой галерее. Келсон направился к боковой двери, Дугал, все еще прихрамывающий от болезненного ушиба бедра, последовал за ним.
      – Я привык ненавидеть это место, – сказал Келсон, идя по южному коридору. – Я имею в виду королевский склеп. Архиепископ Кардиель за последние два года постарался сделать его более или менее сносным, но мне все равно еще немного жутко. Я когда-нибудь приводил тебя сюда?
      – Если и приводил, то я этого не помню.
      – Да, ты бы запомнил это, – Келсон остановился, чтобы открыть высокую бронзовую дверь достаточно широко, чтобы он и Дугал могли проскользнуть внутрь, и закрыл ее за ними. – Я думаю, что самое хорошее в этом месте – это то, что здесь я почти всегда могут быть уверен, что меня не потревожат, – продолжил он. – Такое место сложно найти, если ты – король.
      Пока они шли по коридору, заворачивающему налево, затем вниз, по мраморным ступеням, Дугал позволил себе поворчать, стараясь поменьше наступать на больную ногу. Когда он спустился вниз, то обнаружил, что Келсон уже стоит на коленях возле украшенного резьбой саркофага, склонив голову в молитве; тогда он присел на нижнюю ступеньку и шепотом помолился за душу своего отца. Закончив, он оглядел слабо освещенный зал, отметив ряды каменных саркофагов и гладкий мрамор стен. Стилизованная каменная фигура над саркофагом, рядом с которым стоял на коленях Келсон, было белоснежным и холодным, мало напоминая короля Бриона, каким его помнил Дугал.
      – Я думаю, что большинство людей будут помнить его таким, – отметил Келсон, перекрестившись и вставая, что бы посмотреть на Дугала; рука короля замерла на каменной руке. – Суровый судья, который хранил мир в течение почти пятнадцати лет. – Он вздохнул и поглядел себе под ноги. – Правда, я люблю вспоминать его другим. Мой отец много смеялся, но король Брион… ну, он делал то, что должен был делать, будучи королем. Короли не могут смеяться столько же сколько простые люди. И это всего лишь одна из вещей, которые я узнал за эти три года что я ношу корону.
      Дугал кивнул и обвел взглядом подземную часовню, вспоминая доброту старого короля к смущенному восьмилетнему пажу, все еще не отвыкшему от более простых манер отцовского замка. Как и многие восьмилетние, Дугал не очень хорошо владел своим быстро растущим телом, что привело к печальным результатам, когда Дугал впервые обслуживал Высокий стол. Когда Дугал уронил поднос, полный фазанов и соуса, и тот загремел и захлюпал по ступенькам королевского помоста, король был единственным, кто удержался от смеха.
      В памяти всплыли воспоминания о старом Колее, сидящем в зале замка в Транше и обучающем своих собственных подопечных с тем же твердым, но любящим отношением, которое так нравилось Дугалу при дворе Бриона, и Дугал улыбнулся. Улыбка его померкла, когда он снова посмотрел на статую Бриона, ведь хозяин Транши умер совсем недавно, и шок от его ухода не сгладился прошествием лет. Дугал почувствовал, что на глаза ему наворачиваются слезы, несмотря на тот факт, что он никак не мог почему-то поверить в смерть старого Колея.
      – Это правильно, что ты тоскуешь по нему, – негромко произнес Келсон, угадав его настроение, если не сами мысли. – В конце концов, я до сих пор тоскую без своего отца. И я тоже плакал, когда это случилось. И даже сейчас, когда я мне особенно одиноко и тяжело, я иногда плачу.
      Дугал изо всех сил старался сглотнуть, не смея посмотреть на Келсона, чтобы не дать высвободиться скопившейся в нем скорби. Вместо этого, он сосредоточил свой взгляд на одном из факелов, горевших в бронзовых светильниках на стене, заставляя себя поднять глаза к своду часовни.
      – Здесь не так уж и жутко, – сумел выговорить он, неуклюже пытаясь сменить тему разговора. – На самом деле, здесь очень даже неплохо.
      Келсон сочувственно улыбнулся ему, хорошо понимая, что пытается сделать его кровный брат и не виня его в этом.
      – Это место стало таким только в прошлом году или что-то вроде этого. Вся облицовка новая. – небрежным жестом он показал на ближайшую плиту из полированного мрамора и подошел к ней. Хлопок ладонью по камню заставил Дугала вздрогнуть.
      – За этими панелями есть могильные ниши, вырезанные в камне, – продолжил он. – Обычно только короли и королевы удостаивались отдельных могил, как мой отец. Остальных членов королевской династии просто заворачивали в саван и укладывали в ниши, прорезанные в этих стенах. По каким-то причинам они не разлагались, а просто высыхали, а потом рассыпались в прах; как мне говорили, это как-то связано с воздухом здесь. Я всегда прижимался к руке матери и прятал глаза, когда родители по праздникам приводили меня сюда, чтобы помолиться. Парень за этой вот панелью всегда пугал меня до полусмерти.
      Готовый ухватиться за любой повод, чтобы отвлечься от своей скорби, Дугал поднялся, чтобы подойти к панели, которую трогал Келсон.
      – Dolonus Haldanus, Princeps Gwyneddis, 675-699, – прочитал Дугал, слегка запинаясь из-за мелкого древнего шрифта. – Filius Llarici, Rigonus Gwyneddis. Requiem in pacem. – Он вопросительно поглядел на Келсона. – Принц Долон – кажется, его казнил его собственный отец?
      Келсон кивнул. – И его младшего брата тоже. Считалось, что они готовили заговор.
      – А на самом деле?
      – Кто знает? – Келсон поглядел на следующий ряд надписей на стене. – Его брат – вон там. Я помню какой ужас у меня вызывали эти два безголовых скелета. Моя няня рассказывала, что их отец отрубил им головы потому, что они чем-то рассердили его.
      – Хорошенькая история для ребенка!
      Келсон усмехнулся. – Я думаю, что в тот день я слишком проказничал. Но потребовались годы, чтобы я понял более объективные причины. – Он задумчиво оглянулся на могилу отца.
      – Но это было не самым страшным в моей жизни, – продолжил он тихо, не уверенный, надо ли пугать Дугала тем старым кошмаром. – Самое страшное случилось в ночь перед моей коронацией.
      – До моего отца доходили слухи…. – осторожно сказал Дугал.
      Келсон улыбнулся и вернулся к саркофагу Бриона, опершись на его край обеими руками.
      – Готов спорить, что доходили. Ладно, я не буду вдаваться в детали, которые могли бы чересчур напугать тебя, но как ты, наверное, знаешь, Моргана здесь не было, когда мой отец умер. Он был в Кардосе.
      – И возвратился за день до коронации, – добавил Дугал.
      – Правильно. К тому времени мой отец уже неделю как был похоронен: так распорядилась моя мать, ненавидящая Моргана за то, что он – Дерини. Но так или иначе, когда я в тот день поговорил с ним и отцом Дунканом, выяснилось, что… ну, кое-что необходимое для того, чтобы я стал полноценным королем, было захоронено вместе с моим отцом.
      – Значит, вы на самом деле вскрывали могилу! – выдохнул Дугал, с глазами, расширившимися от ужаса. – Мой отец рассказывал, что ходили какие-то слухи насчет вандалов…
      – Это не мы, – возразил Келсон. – Думаю, что это сделала Чарисса или кто-то из ее агентов, пытаясь опорочить Моргана и отца Дункана. Мы искали Глаз Цыгана.
      Когда он зачесал прядь волос за правое ухо, показывая малиновый камень, Дугал кивнул.
      – Я помню, что он носил его.
      – Да, я никогда не отца без него. Но когда мы открыли это, – Келсон постучал рукой по каменной крышке саркофага, – внутри был не мой отец… вернее, тот, кто лежал внутри, не был похож на моего отца. Вначале мы подумали, что кто-то поменял тела местами, и начали искать в остальной части часовни. У меня не хватало сил, чтобы сдвинуть эти каменные крышки, поэтому этим занялись Морган и отец Дункан. Я осматривал могильные ниши. Это… было неприятно.
      – Я… кажется, не понимаю, – сказал Дугал слабым голосом. – Ты хочешь сказать, что в гробу все-таки лежало тело твоего отца?
      Келсон кивнул. – Я так и не понял полностью, но, похоже, что Чарисса наложила какое-то… связывающее заклинание на тело, из-за чего оно изменило свой вид. Отец Дункан снял его, но он сказал, что… – Он заколебался, заметив странное, напряженное выражение лица Дугала. – Он сказал, что каким-то образом душа отца тоже была связана.., что он не был… полностью свободен. Я опять напугал тебя? Извини. Тебя все еще беспокоит, что я так небрежно говорю о магии, не так ли?
      Дугал сумел сглотнуть, заставляя себя не прятать глаза от взгляда Келсона, но это было правдой.
      – Да, – прошептал он. – Я не хочу бояться, и думаю, что это просто старый рефлекс, но когда ты говоришь о связанных душах…
      – Это не обычная магия Дерини, – тихо сказал Келсон, кладя руку на плечо собеседника. – Это – черная магия… и тебе на самом деле стоит бояться ее, как и мне. То, что делаю я – как и Морган, и отец Дункан – служит Свету. Я знаю, что в этом нет никакого зла. Разве я стал бы подвергать опасности свою душу?., или стал бы я подвергать опасности твою, если бы я думал, что в этом есть зло?
      – Нет. Нет, если бы ты знал об этом. А что, если ты ошибаешься?
      – Был ли мой отец злым? – спросил Келсон. – Ты знал его, Дугал. Был ли Брион слугой зла?
      – Нет.
      – А Морган – слуга зла? А Отец Дункан?
      – Я так не думаю.
      – Служит ли злу Епископ Арилан?
      – Арилан? Арилан – Дерини?
      У Дугала отпала челюсть, Келсон медленно кивнул.
      – Арилан. И ты – один из менее чем дюжины людей, кто знает это, – ответил он. – Мне говорили, что он из очень, очень древнего рода Дерини, который очень долго скрывался… и он знает о магии, наверное, больше чем Морган, отец Дункан и я вместе взятые. Я побаиваюсь его… но я знаю, что он не служит злу. Злу служит Лорис, а ведь он даже не Дерини.
      – Я… не буду спорить с тобой насчет этого, – пробормотал Дугал. – Просто это… – Он провел рукой по глазам, тщетно пытаясь избавиться от того, что зрение его вдруг стало нечетким, подозревая, что его пребывание в руках изменника-архиепископа нанесло ему более серьезный урон чем он думал. – Извини. Боюсь, я не очень хорошо соображаю.
      – Не надо извиняться, – ответил Келсон. – Ты через многое прошел за последнюю неделю и еще не совсем оправился. Мне надо было поговорить с Морганом и Дунканом, чтобы они посмотрели тебя, а не вести тебя сюда.
      Ощущение чего-то худшего потеснило нездоровье Дугала, и он посмотрел на Келсона, чувствуя внутри себя что-то мерзкое.
      – Ты имеешь в виду, исцелить меня?
      – Да.
      – Но… – Он с трудом сглотнул. – Келсон, я … я не уверен, что уже готов к этому.
      – Из-за того, что случилось в Транше?
      – Да, – признался Дугал. Он потер глаза обеими руками. – Боже, у меня опять болит голова. Я не могу думать.
      – Именно поэтому я и хотел, чтобы они посмотрели тебя, – ответил Келсон. – Может быть, они смогут исцелить тебя, не трогая твоих экранов. И, может быть, ты не будешь реагировать на них так же как на меня.
      – Может быть. Но пока, я… думаю, что пусть лучше природа возьмет свое, если ты не возражаешь. Я буду в порядке.
      – Если ты так хочешь, – сказал Келсон. – Но они могут сами попросить тебя. Я еще не рассказывал Дункану про Траншу, но Морган знает.
      Дугал опустил взгляд на свои плотно сжатые руки и, глубоко вздохнув, заставил себя расслабиться.
      – Ладно, посмотрим, что они скажут. Но я просто не могу… сам просить их, Келсон. И не хочу, чтобы ты просил их. Может быть, я… не буду бояться, если они сами обратятся ко мне. – Он вздрогнул и снова потер свои виски. – Это очень плохо, что твои попытки оказываются более болезненными, чем головная боль, которая у меня все равно есть … но я точно не возражал бы, если бы мне залечили мои ребра. Я несколько дней не мог вздохнуть безболезненно. А моя скачка не способствовала выздоровлению.
      – Тогда нам лучше вернуться, чтобы ты мог отдохнуть, – сказал Келсон, стараясь не показать своего разочарования. – Все равно скоро заседание Совета, и я мог бы перекусить немного, прежде чем мы начнем заседание.
      – Так бы сразу и сказал, – ответил Дугал с игривой усмешкой.
      Их шпоры звенели по ступенькам, пока они поднимались из склепа наверх, а позолоченная бронзовая дверь громко заскрипела, когда Келсон затворил ее за ними.
      – Надо будет попросить ризничего смазать, – сказал он, когда они проходили через трансепт. – Напомни мне как-нибудь рассказать тебе о его участии в том, что произошло накануне моей коронации. Жаль, что тебя не было здесь тогда.
      Дугал выдавил из себя улыбку.
      – Мой отец рассказывал мне, что он видел. Он говорил, что ты дрался на какой-то магической дуэли, прямо здесь, в соборе.
      Келсон широким жестом обвел трансепт, рассказывая о чудесном случае.
      – Вот тут, у лестницы к алтарю, – сказал он. – На самом деле, меня спасла одна из плиток на полу. Без нее я не имел бы ни малейшего понятия, что мне делать. – Он подвел Дугала к одной из плиток на середине трансепта и, опуская возле нее на колени, стащил перчатку со своей правой руки.
      – На всех этих плитках нанесены имена и символы различных святых, которым посвящен этот собор, – объяснил он, указывая жестом на плитки трансепта. – Частью ритуала по получению королевского могущества, унаследованного мной от отца, была «Печать Защитника», и мы посчитали – не без причины – что имеется в виду перстень Моргана, поскольку именно он был Королевским Поборником.
      Он почтительно провел кончиками пальцев по полустершемуся узору у своих ног. – Но мы ошиблись. На самом деле имелось в виду вот это: плита с именем Святого Камбера.
      – Святого еретика-Дерини?
      – Да. Я знаю, что его имя не так просто увидеть, но я каким-то образом понял, что здесь написано – не спрашивай меня как. Может быть, способность узнать нужную надпись в нужное время была частью тех знаний, которые я получил вместе с отцовской магией. Видишь фигуру человека в накидке с капюшоном, который держит корону? Именно Святой Камбер вернул гвинеддскую корону Халдейнам. А здесь, если ты всмотришься в узор, то сможешь увидеть большинство букв его имени, если знаешь куда смотреть: С – М. – В – R – S. Может быть, именно из-за того, что его имя не видно с первого взгляда, оно и уцелело здесь, когда два столетия назад культ Камбера был уничтожен.
      Когда Дугал, следя за пальцем Келсона, указывавшим где надо смотреть, увидел надпись «Sanctus Camberus», он растерянно кивнул, опершись руками о пол, чтобы не упасть.
      – Значит, ты не веришь, что Святой Камбер служил злу? – спросил он наконец.
      Келсон покачал головой и встал, подавая Дугалу руку, чтобы помочь ему встать. – Ни в коем случае. И я не хочу казаться наивным, но или Святый Камбер, или кто-то из его учеников, который хочет, чтобы мы думали, что он – Святой Камбер, не раз спасал нас – не только меня, но и Моргана, и Дункана. Надеюсь, что когда-нибудь я смогу восстановить поклонение ему, – добавил он задумчиво. – Это многим не понравится, но я считаю, что он был великий человек и могущественный святой. Я хочу побольше узнать, каким он был на самом деле, и попытаться найти какие-то реликвии, оставшиеся после него, и поместить их в храм. Он заслуживает этого.
      – Я подозреваю, что Церковь не согласится с тобой, – пробормотал Дугал.
      – Наверное, Вы правы, – раздался голос позади них, – если Вы судите о Церкви по некоторым из ее самых нудных руководителей. Если следовать такому пониманию, то Церковь возражает многим куда менее спорным идеям. Я могу лично ручаться за это.
      – Отец Дункан! – воскликнул Келсон, когда он и Дугал, обернувшись, увидели стоявшего позади них Дункана с охапкой свитков в руках. – О, я не думал, что Вы услышите насчет Камбера. Наверное, глупо даже думать про это.
      – Не глупо, мой принц, – мягко сказал Дункан. – Искреннее проявление благочестия и веры не может быть глупым. Но это не значит, что Ваша мечта может сбыться, – добавил он. – По крайней мере, не сейчас. Но кто знает, что может случиться в будущем? В конце концов, кто бы мог подумать, что епископы согласятся с тем, что кто-то, кого они знают как Дерини, станет равным им?
      Келсон, несколько раздраженный тем, что не заметил Дункана, нервно оглядел трансепт, чтобы убедиться, что в пределах слышимости никого не было.
      – Ш-ш-ш! – еле слышно шикнул он. – Епископы, может быть, знают, как и многие другие, но всем знать об этом совершенно не обязательно. Не стоит усложнять проблему.
      Дункан поднял бровь. – Я такой как есть, Сир, как и все мы. В отрицании нет никакой пользы.
      – А кто я такой? – прошептал Дугал, обращая усталый, испуганный взор на Келсона. – Давай, Келсон, спроси его. Он прав. Мне надо знать. И я не смогу как следует служить тебе и тому, чем ты стал, пока я не узнаю.
      Келсон, поглядев на Дункана, обнаружил, что священник-Дерини застыл, переводя взгляд с него на Дугала, с немым вопросом в своих голубых глазах.
      – У Дугала есть экраны, – тихо сказал Келсон, одновременно касаясь руки Дункана и мысленно сообщая ему о том, что произошло с ним и Дугалом. – Я рассказал о них Аларику перед тем, как отправиться в поход, но не успел рассказать Вам. Теперь его надо исцелить, но я немного боюсь, чтобы кто-то из вас сделал это в одиночку. Мне кажется, что вам придется обходить экраны, чтобы исцелить его, и это может оказаться непросто. Когда я попытался считать его мысли, находясь в Транше, он захлопнул их из-за ужасной боли.
      Пока Дункан воспринимал слова и мыли Келсона, его глаза не выражали никаких чувств, но как только король закончил, Дункан пристально посмотрел на Дугала, явно несколько озадаченный.
      – Экраны, Вы говорите? Экраны, через которые даже Вы, Келсон, не можете пробиться?
      Король покачал головой. – Я не хочу причинять ему больше боли чем я уже сделал, пытаясь решить проблему. Я знаю технику, но Вы и Аларик гораздо опытнее. Я подумал, что, может быть, вы могли бы поговорить и с… другими знающими людьми, – добавил он, подумав об Арилане, и чувствуя, что Дункану пришла та же мысль, хотя ему почему-то не хотелось, чтобы Дункан знал, о чем он говорил с Дугалом.
      – Нет, – тихо сказал Дункан, – Я бы предпочел не привлекать кого-то еще, если мы можем справиться сами. – Он опять обратил свое внимание к Дугалу, перехватывая охапку свитков, чтобы освободить одну руку. – Дугал, Вы не будете возражать, если я попробую слегка коснуться Вашего разума? – спросил он, небрежно касаясь лба мальчика прежде, чем Дугал успел отодвинуться. – Я немедленно прекращу, если Вам будет больно.
      Коснувшись Дугала, он осторожно попытался коснуться разума Дугала, почти мгновенно отпрянув, когда плотные экраны захлопнулись, и Дугал моргнул.
      – Было больно? – спросил Дункан, не убирая руки.
      Дугал, слишком ошарашенный, чтобы даже подумать об отступлении, опасливо покачал головой. – Нет, не больно. Но я почувствовал… что-то.
      – Еще бы, с экранами вроде Ваших, Вы должны были почувствовать. – Дункан опять попробовал войти в разум. – Вы чувствуете?
      Лицо Дугала стало странным, но не испуганным.
      – Я не… то, чтобы чувствую это. Это не ощущение вообще. Что-то вроде… зуда в голове.
      – Мне остановиться?
      Дугал сглотнул. – Ну, это не больно. Это даже не неприятно, но…
      – Давайте я помогу, – сказал Келсон, кладя свою руку рядом с рукой Дункана и пытаясь установить контакт.
      Но при первом же мысленном прикосновении Келсона, Дугал ахнул и дернулся, прижимая руки к вискам и согнулся от боли. В тот же момент Келсон и Дункан прервали контакт, Дункан уронил свои свитки, помогая Келсону поддержать шатающегося кровного брата. Дугал, с трудом дыша, позволил Дункану усадить его и прижал голову к коленям, стараясь не касаться своих ребер и ушиба на бедре. Его голова снова начала болеть.
      – В Транше все произошло точно так же, – пробормотал Келсон, оставляя Дугала на попечение Дункана и неуклюже пытаясь собрать рассыпавшиеся свитки. – Правда, это произошло не сразу после моего контакта, но выглядит очень похоже. Интересно, почему реакция на Вас была другой.
      Дункан пожал плечами, мягко массируя шею Дугала и пытаясь еще раз добраться до его разума. – Я не знаю. Но он все еще заэкранирован. Чем сильнее я давлю, тем крепче становятся его экраны.
      Но мне не больно, когда Вы пробуете, – смог пробормотать Дугал.
      – И будь я проклят, если я знаю почему, – ответил Дункан, помогая мальчику встать. – Должен признать, что это – вне моего понимания. Сейчас нам надо идти на заседание совета, но почему бы после него нам не сесть где-нибудь вместе с Алариком и не попытаться разобраться в этом? Я буду рад, Дугал, если вы отреагируете на него так же как на меня, но должен предупредить, что результат может быть похож на попытку Келсона установить контакт с Вами.
      Дугал поморщился, но отважно захромал между ними, когда они направились к нефу собора.
      – Только, отец, предупредите меня перед тем, как кто-нибудь еще попытается коснуться меня. Если генерал Морган…
      Но он не успел закончить свою мысль. В то же мгновение, когда они подошли к притвору, натягивая капюшоны, чтобы прикрыться от снега, падающего на дворе, в узком дверном проеме появился Морган собственной персоной, сопровождаемый взволнованно выглядящим Найджелом. Морган угрюмо усмехнулся и слегка поклонился Келсону, доставая из-за пазухи пакет. Пока Морган вручал пергамент королю, Найджел отряхнул снег со своих плеч и обуви.
      – Это только что прибыло, мой принц, – сказал Морган, оглядывая притвор и знаком показывая Найджелу, чтобы тот закрыл дверь. – Мне было непросто найти вас. Это – ответ из Ратаркина, и опасаюсь, что это не тот ответ, которого мы все ожидали.
      Пергамент был тяжелым от печатей, подвешенных к пакету, и был покрыт аккуратным почерком кого-то, не озаботившегося очинить свое перо. Келсон не стал читать несколько первых строк, которые содержали официальные и подразумеваемые титулы. Суть послания содержалась всего в нескольких кратких фразах.
      ... что Мы не намереваемся сдаваться; и, более того, если Вы немедленно не выкажете Вашу готовности вернуть нашего сына и дочь, епископ Генри Истелин пострадает из-за этого. В знак серьезности наших намерений, Мы посылаем Вам его кольцо… Послание было подписано Кайтриной и Сикардом как соправителями Меары, и засвидетельствовано принцем Ителом, Архиепископом Лорисом и рядом других епископов, как ожидавшимися, так и неожиданными, общим числом восемь.
      – Не могу сказать, что я удивлен их требованиями, – сказал Келсон, перечитывая послание, – хоть я и удивлен поддержкой, которую Лорис смог получить за столь короткое время. Он, должно быть, готовил ее все время, пока был в тюрьме. У него уже почти достаточно сторонников, чтобы основать свой синод как это было в прошлый раз. Дункан, как Вы думаете, он сможет это сделать?
      – Я думаю, что это практически неизбежно, Сир, – ответил Дункан, глядя ему через плечо.
      – Боюсь, что есть еще кое-что, – сказал Морган, доставая маленькую деревянную коробочку. – Это было приложено к письму. Думаю, что это может поставить Вас в очень незавидное положение.
      – Я уже нахожусь в незавидном положении, – сказал Келсон, беря коробочку и крутя ее в поисках замка, – хоть я не могу понять, что Кайтрина, по ее мнению, может предложить, чтобы заставить меня обменять Сидану и Лльювелла на Истелина.
      – Я подозреваю, что за это мы должны сказать спасибо Лорису, – спокойно сказал Морган, когда Келсон открыл коробочку. – По меньшей мере, записка от него. Боюсь, что остальное принадлежало Истелину. И это не только кольцо.
      Глаза Келсона расширились, и он отшатнулся, чуть было не уронив коробочку.
      – Господи Иисусе! – прошептал он, мечась взглядом между остальными, словно ища подтверждения, что он увидел не то, что на самом деле было в коробочке. – Посмотрите, что они сделали!
      Внутри коробочки, на мелко исписанном клочке пергамента, лежало епископское кольцо Истелина, внутри которого был отрубленный палец.
      – И Лорис угрожает присылать более важные части тела нашего пленного епископа, если Вы не передумаете, – спокойно сказал Морган.

      – Я подозревал, что у Лориса совершенно нет совести, но я не мог даже и подумать, что он будет настолько безжалостен, – сказал Архиепископ Брейден, когда король ознакомил свой совет с ультиматумом Кайтрины и ужасным приложением к письму, сделанным Лорисом. – И, конечно, я никогда не думал, что Леди Кайтрина примет участие в подобном действе.
      – Вы недооцениваете желание леди стать королевой, Сир, – пробормотал Эван.
      Кардиель мрачно кивнул. – Его Сиятельство прав, Сир. И не надо забывать, что Лорис умеет убеждать, когда ему это нужно. Видит Бог, два года назад он чуть не одурачил многих из нас. И, несомненно, он смог одурачить епископов, которые на этот раз присоединились к нему в Ратаркине.
      – В данный момент я волнуюсь за епископа, который не присоединился к нему, – сказал Келсон, – и палец которого лежит находится в этой коробке.
      Его жест на коробочку, прижимавшую край наглого письма, возродил гнев, возникший в сердце каждого из присутствовавших, когда они только узнали о происшедшем.
      – Боюсь, что это – только начало того, что Лорис припас для Истелина, – продолжил Келсон после некоторой паузы. – Будь что будет, но я не могу согласиться с меарскими условиями. И я не могу пожертвовать своим королевством ради одного человека, каким бы ценным он не был для любого из нас. Как мои советники, вы должны знать это с самого начала.
      Собравшиеся не представляли собой полный состав Совета, поскольку некоторые из его важных членов еще не прибыли из своих отдаленных владений, чтобы принять участие в обязательном приеме при дворе по поводу Рождества, но те, кто был на месте, представляли лучшие умы Гвинедда. Некоторые из этих умов Келсон знал в буквальном смысле, а в отношении остальных он мог только гадать, не решаясь применять свои способности без необходимости.
      Естественно, Морган не представлял для него секрета; по крайней мере, его чувства по этому вопросу были очевидны. Сидя, как обычно, справа от короля, он был легко досягаем, как рукой, так и разумом. Морган излил весь свой гнев после первого прочтения письма и поэтому оставался хладнокровным, преследуя единственную цель: его старый враг не должен одержать победу.
      Дункан занимал следующее кресло, в котором когда-то сидели его отец и брат, которые были герцогом Кассанским и графом Кирнийским; за ним сидел Эван, владевший тремя герцогствами Гвинедда. Келсон чувствовал беспокойство Дункана, вызванное не только общением с Дугалом, но и боязнью за Истелина, а для того, чтобы узнать мысли Эвана ему вообще не требовались его способности Дерини: тот, как обычно, говорил то, что думает.
      За Эваном сидели епископы Арилан и Хью де Берри – Дерини Арилан, мысли которого Келсон не смог бы прочитать, даже если бы отважился на это, и серьезный, верный Хью. Арилан получил место в Совете, став епископом Дхассы, а Хью никогда не был членом Совета. Но раньше Хью был секретарем умершего коллеги Лориса, Патрика Корригана, что означало, что он знает Лориса не хуже остальных присутствующих.
      Дугал тоже знал Лориса – не близко, но недавно – и меарское семейство, с которым больше никто не сталкивался. Он тоже не был официальным членом Совета, но Келсон планировал поправить это как только Дугал будет утвержден в качестве графа Траншского. Теперь, когда они снова были вместе, король хотел, чтобы его кровный брат всегда был рядом с ним, особенно учитывая неожиданные и таинственные экраны, которыми обладал Дугал. Молодой лорд еще не полностью пришел в себя после недавнего исследования этих экранов и своих травм, но, тем не менее, находился рядом с Келсоном, застенчиво сидя в высоком кресле между королем и архиепископом Брейденом.
      Следом за Брейденом сидел архиепископ Кардиель, потом Джодрелл и Сайер де Трейхем. Все четверо были новыми членами Совета, назначенными Келсоном после своего восхождения на престол. Найджел, будучи наследником престола, сидел на противоположном от Келсона конце стола, а справа от него сидел Коналл, присутствовавший на заседании в качестве наблюдателя.
      – Никто не подвергает сомнению вашу позицию, Сир, – спокойно сказал Брейден, когда некоторые начали беспокойно поерзывать. – Истелин тоже вряд ли стал спорить с этим. Как сказал Дугал, Истелин прекрасно понимает последствия своей лояльности. – Он вздохнул. – Я боюсь, что мы можем только молиться о спасении Истелина.
      – Молитвы не спасут его от мучений, которые Лорис уготовал для него, – еле слышно пробормотал Арилан. – Если бы у меня была возможность, я бы предпочел, чтобы Истелин получил coup de grace.
      Открытая поддержка Ариланом поступка, который Церковь запретила как убийство, поразила Брейдена и Хью, которые только недавно вышли из уединения монастыря и академии. Но для закаленных в сражениях coup de grace был обычным, хоть и нежелательным проявлением человечности по отношению к другу или врагу, которого отделяли от смерти только бессмысленные страдания. За исключением двух епископов, только Коналл делал этого. Даже Дугал не избежал этого. В основном, юный приграничный лорд имел дело с животными, неизлечимо больными или травмированными, но однажды ему пришлось добить человека из его собственного клана, сорвавшегося с прибрежного утеса, и поблизости не было никого, кто мог бы взять на себя ответственность за этот акт милосердия. Когда Дугал добрался до него, человек уже не мог говорить, и вряд ли хоть одна из его костей осталась целой, но затуманенные болью глаза молили о прекращении мук, что Дугал и сделал чиркнув своим кинжалом ему по горлу. Это случилось вскоре после того, как Дугалу исполнилось тринадцать.
      Когда Найджел нетерпеливо прокашлялся и выпрямился в своем кресле, Дугал, стряхнув с себя воспоминания, подавил дрожь, тихонько радуясь, что судьба несчастного Истелина была решена не ими. Он знал, что никто не обвинял его в том, что он не прихватил с собой Истелина, когда бежал из Ратаркина, но, тем не менее, жалел, что не смог этого сделать. Несмотря на то, что по некоторым вопросам они не согласились друг с другом, Дугал оценил епископа как храброго человека и преданного друга, несмотря на краткость времени, которое они провели вместе.
      – Мы не поможем ни Истелину, не себе, если и дальше будем обсуждать это, – спокойно сказал Найджел, нарушая неловкое молчание. – Вряд ли кто-то может сожалеть о происшедшем больше чем я, поскольку я знал его и как хорошего друга, и как преданного Церкви пастыря, но, тем не менее, я думаю, что мы должны рассмотреть более важные вопросы. – посмотрел на Келсона, сидевшем на другом конце стола. – Сир, может быть, в настоящий момент Лорис кажется большей угрозой, но вся его сила связана с поддержкой леди Кайтрины. Сломите ее, и Вы сломите Лориса.
      Келсон склонил голову в неохотном согласии. – Я бы очень хотел сделать и то, и другое, дядя. Я опасаюсь, что, к сожалению, любое серьезное решение этой проблемы может быть предпринято только весной.
      – Ну, слава Богу, небеса вразумили его, – еле слышно пробормотал Эван. – Я уж было подумал, что он собрался отправиться на Меару сегодня вечером!
      – В такую погоду? – удивился шокированный Брейден.
      Морган, почувствовав неодобрение Эвана, бросил на Келсона предупреждающий взгляд.
      – Эван, я думаю, что Его Величество неплохо знает ситуацию, – сказал он беспечно. – В любом случае, даже если бы погода не препятствовала нам, мы утратили элемент неожиданности. Наш набег на Меару оказался успешным лишь потому, что никто не ожидал, что мы отважимся на такое в преддверье зимних бурь. Но в следующий раз, они будут готовы.
      – Да, они будут готовы к военному нападению, – возразил Найджел. – Я же говорю о нападении, которое не требует никаких военных действий вообще. И средства для этого нападения – в Ваших руках, Сир.
      Келсон бесстрастно откинулся на спинку кресла и опустил глаза, водя пальцем по завиткам подлокотника. Он догадывался, что последует за этим. Ему оставалось только надеяться, что он каким-то образом сможет выкрутиться.
      – Дядя, если Вы имеете в виду наших заложников, то я не воюю с женщинами и детьми.
      – Я и не говорю об этом, – сказал Найджел. – Но я хотел бы напомнить Вам, что не все войны выигрываются на поле боя.
      Прежде, чем Келсон смог сформулировать свой ответ, бородатое лицо Эвана расплылось в похабной ухмылке.
      – Эй, парень, он говорит о постели. Вот это – подходящее занятие на зиму! Говорил я тебе, что тебе нужна невеста. И, кроме того, разве это не заставит ее мать образумиться?
      – Эван, пожалуйста!
      Упрек Келсона заставил старого герцога придержать язык, не смог убрать ни усмешку с его лица, ни блеск в глазах. Найджел, которому это решение нравилось не больше чем Келсону, смотрел на своего племянника со смесью сострадания и решительности. Архиепископ Брейден выглядел сомневающимся, Кардиель – задумчивым. Когда Брейден прокашлялся, глаза всех присутствующих немедленно обратились к нему.
      – Сир, кажется что Их Сиятельства только что предложили вам жениться на леди Сидане, – спокойно сказал Брейден.
      – Принцессе Сидане, как считают меарцы, Ваше Преосвященство, – поправил его Найджел, – и наследнице того, что они считают их законной королевской династией.
      – Это – не законная королевская династия, – указал Келсон. – И даже если бы это было так, то перед ней есть еще ее мать и двое братьев.
      – Мать уже немолода, – возразил Найджел. – Даже если она сможет сбежать, время на Вашей стороне. Вы легко можете пережить ее. Один из братьев уже у нас в руках, а второй рано или поздно будет или захвачен, или убит в бою. Избавьтесь от обоих и женитесь на Сидане – и не обязательно в такой же последовательности – и королевская династия Меары станет законной, объединившись с Вашей, как только у Вас появятся дети, то есть случится то, что должно было произойти во времена Вашего прадеда.
      Из оживленного обсуждения, последовавшего за этими словами, стало очевидно, что эта идея уже посещала, по меньшей мере, некоторых из присутствующих, особенно после того, как Сидана проехала через весь город, находясь в руках Моргана. Несколько первых минут Келсон просто слушал, время от времени обмениваясь беспокойными взглядами с Морганом, Дугалом и Дунканом, но, когда он поднял руку, призывая к тишине, он спрятал свои истинные чувства за маской, сквозь которую не мог пробиться даже Морган.
      – В том, что предложил мой дядя, есть некая логика, милорды, – осторожно сказал король. – Для начала я должен сообщить вам, что мне уже не в первый раз говорят о том, что упомянутая леди является подходящей невестой для короля. Когда несколько недель назад я был в Транше, отец лорда Дугала также говорил о том, что эта девушка подходит мне – не как дядя, ищущий выгодного брака для своей племянницы, но как лояльный вассал, ищущий способ ослабить возникшее за последние годы напряжение на меарской границе.
      – Старый Колей предлагал Вам ее руку, и Вы ничего не сказали нам? – выпалил Эван, сверкая глазами. – Ах, старая лиса!
      – Он не предлагал мне ее руки, Эван! – парировал Келсон, позволяя себе раздраженно выдохнуть. – Он и не мог предложить мне это. Он просто указал на явные преимущества такого брака. Тогда Сидана еще была в Меаре.
      – А теперь, когда она в Гвинедде? – спросил Найджел.
      Келсон на мгновение прикрыл глаза и глубоко вздохнул.
      – Честно говоря, эта идея меня ужасает. Я даже не знаком с ней. Но я, прежде всего, король, и только потом уже – мужчина. Если этот брак может ослабить напряжение на границе и поможет установить мир, то я нарушил бы присягу, данную мной при коронации, если бы всем сердцем не поддержал его.
      – Это вполне может быть так, Сир, – задумчиво сказал Джодрелл. – Я знаю меарцев. Мои патрули постоянно ходят взад и вперед через границу. Для большинства людей там нет никакой разницы между сыновьями Кайтрины и сыновьями Сиданы. Они уже больше ста лет посылают своих сыновей и мужей воевать с Гвинеддом.
      – Я сомневаюсь, что брак с Сиданой сможет предотвратить войну, – сказал Сайер Трейхем. – Если Кайтрина не сдастся к Рождеству, в чем сомневаюсь, учитывая вот это, – он показал на письмо и коробочку, лежавшие на столе, – и, скорее всего, весной начнется война – по крайней мере, пока мы не схватим ее и Итела.
      Епископ Хью, до сих пор хранивший молчание, выпрямился и поднял руку, прося слова.
      – Сир, простите, если я говорю не в свою очередь, но, может быть, брак с Сиданой можно будет использовать для заключения настоящего мира? Может быть, Кайтрина откажется от своих претензий, если будет уверена, что ее дочь станет королевой и Меары, и Гвинедда.
      Дугал решительно покачал головой. – Это невозможно, Ваше Преосвященство. Даже если она согласится, Ител никогда не пойдет на это. Он полон планов, что он будет делать, став королем. Лльювелл не сильно отличается от него, но он, по крайней мере, у нас в плену.
      – Парень прав, Сир, – согласился Джодрелл. – Женитьба на Сидане могла бы окончательно решить проблему, но нам все-таки придется захватить Кайтрину и Итела, а также всех прочих меарских наследников. В частности, Джудаеля. Сторонники Меары могут посчитать, что право наследования прошло мимо Сиданы, поскольку имеется другой наследник мужского пола, готовый взяться за это дело.
      – С Джудаелем мы разберемся сами, милорд, – многозначительно сказал Арилан. – Вам не стоит беспокоиться насчет священника-изменника. Но у женитьбы есть свои преимущества. Сир, насколько я понимаю, Вы желаете этого союза. Я правильно понимаю?
      Келсон пожал плечами, пытаясь выглядеть беспечным. – Ну, раз я должен… Но очень многое зависит от девушки. Она может не хотеть выходить за меня.
      Эван фыркнул: Она будет делать что ей скажут, если она знает, что для нее хорошо, а что нет!
      – А если нет? – спросил Келсон.
      Джодрелл пожал плечами. – Она – Ваша пленница, Сир. Если Вы так пожелаете, я думаю, что вряд ли у нее есть большой выбор.
      – Да? И если я притащу ее к алтарю против ее желания, как насчет освящения брачных клятв? – отпарировал Келсон. – Архиепископ, что Вы скажете?
      Брейдена передернуло от прямоты короля, а Арилан покачал головой. – Никто не требует, чтобы невеста жаждала этого брака, Сир, главное – чтобы она не возражала. И если ее… как следует уговорить, – он подмигнул королю, – я думаю, что она не станет возражать.
      Его взгляд на Келсона явно подразумевал, что король-Дерини может сделать, не прибегая к своим способностям Дерини. Келсон мгновенно понял, о чем говорит Арилан, а вспышка негодования Моргана – правда, быстро подавленная – свидетельствовала о том, что тот тоже понял.
      Холодно улыбнувшись, Келсон откинулся на спинку кресла и облегченно вздохнул.
      – Я понял, о чем Вы говорите, епископ, – спокойно сказал он, стараясь не поддаться искушению сделать то, о чем говорил Арилан. – но, если ее придется уговаривать, я сделаю это по-своему. Ради моей страны, я готов, если потребуется, даже взять ее силой. Я уверен, что можно найти священника, который посмотрит на ее протесты сквозь пальцы, – добавил он сухо. – Но если можно сохранить мир иначе и без многочисленных потерь, я бы пока предпочел не жениться. У нас пока есть время.
      – А у Истелина есть время? – требовательно спросил Брейден. – Что Вы скажете?
      Когда он сердито показал на коробочку, лежавшую на столе, король стукнул ладонью по столу.
      – Я ничего не могу сказать Вам в ответ, архиепископ! Я уже сказал, что я ничем не могу помочь Истелину. Я повторю свое требование, чтобы Кайтрина и ее сын предстали передо мной к Рождеству.
      – А если она этого не сделает?
      Келсон тяжело вздохнул, гнев моментально покинул его.
      – Если она этого не сделает, то в канун Рождества я женюсь на Сидане и разошлю приказ о сборе войска для весеннего похода.
      – Увы, я боюсь, что будет означать смерть Истелина, – сказал Кардиель, когда среди присутствующих пронесся одобрительный шепот.
      – Милорды, мы должны считать, что Истелин уже мертв, – тихо сказал Морган. – Но раз он мертв, его смерть должна кое-чего стоить. Уверен, что он поддержал бы желание короля окончить все как можно меньшей кровью, но, если необходимо, весной его убийцы познакомятся с мечом.
      – Очень хорошо, – ответил Брейден. – Думаю, что дальнейшее обсуждение не имеет смысла. К счастью, у Церкви есть оружие, отличное от меча, с которым Лорису и так называемой королеве Меары пришла пора ознакомиться. И нам не придется ждать до весны, чтобы использовать это оружие.
      Когда Брейден жестко, почти вызывающе, поглядел на остальных епископов, Келсон, похолодев, понял, о чем идет речь.
      – Я говорю о полном отлучении, – продолжил Брейден. – Кроме того, мы лишим Лориса сана – и мы должны были сделать это еще два года назад – а также лишим полномочий всех епископов, принявших его сторону, и отлучим большинство из них, включая королевское семейство Меары.
      Остальные епископы серьезно кивнули, перешептываясь между собой, а Келсон почувствовал, как у него все медленно переворачивается внутри, несмотря на то, что он почти ожидал, что кто-то заговорит об этом. Поскольку его самого уже отлучали от церкви, правда, исключительно по злому умыслу Лориса, Келсон почувствовал некоторую жалость к тем, кому предстояло почувствовать это на сей раз. Он поглядел на Моргана и Дункана, которые однажды испытали холодное дыхание отлучения даже больше чем он сам, и уловил отзвук того же ощущения, но это должно было быть сделано. Отлучение от церкви было действием, которое Лорис сможет понять, несмотря на то, что оно могло вывести его из себя.
      – Согласен, – спокойно сказал Кардиель. – Нас слишком долго провоцировали на принятие таких мер. Милорд, вы советуете издать Интердикт в отношении всей Меары?
      Когда остальные шумно вздохнули, ибо Интердикт означал отлучение всех, даже невинных, в Меаре от причастия и любых таинств Церкви – Брейден покачал головой.
      – Я бы пока не хотел возлагать такое бремя на всех меарцев, но это может оказаться необходимым в будущем, если отлучение не поможет их руководителям вернуться на землю. Нет, пока я думаю ограничиться тем, о чем я уже сказал, если только у Вас, Сир, не будет возражений.
      Келсон склонил голову. – Я не думаю, что могу диктовать епископам что они должны делать, Ваше Преосвященство, – прошептал он. – Если Вы считаете, что так надо сделать, то пусть так и будет.
      – Тогда мы должны сделать это побыстрее, – решительно сказал Брейден. – Я думаю, сегодня вечером, после вечерни, чтобы мы могли ответить Лорису и леди Кайтрине вместе с Его Величеством.
      Кардиель кивнул. – К вечеру все необходимые документы могут быть подготовлены. Мои монахи помогут. Сир, мы были бы весьма признательны, если бы Вы и остальные лорды поддержали нас своим присутствием.
      – Мы присоединимся к вам, – ответил Келсон.
      Брейден облегченно кивнул. – Спасибо, Сир. Но я хотел бы, чтобы Вы поддержали нас еще и более приятном деле. У меня не было возможности посоветоваться с Кардиелем, но я уверен, что он согласится с моим предложением.
      Когда он, улыбнувшись, посмотрел на сидевшего напротив Дункана, его намерения стали очевидными.
      – Отец Мак-Лейн, Вы знаете, что я полностью согласился с Вашим желанием отложить Ваше посвящение до весны, чтобы Вы могли лучше подготовиться к увеличению Ваших обязанностей, но обстоятельства изменились таким образом, что Вы нужны нам сейчас. Подтверждение вашего ранга также подчеркнет власть епископов, избравших Вас, и поможет упрочить нашу позицию в отношении претензий Лориса на власть. Вы согласитесь, если мы посвятим Вас прямо сейчас? Или как только представится удобный момент?
      Когда Кардиель кивнул в знак согласия, а Арилан и Хью обратили выжидательные взоры на Дункана, Келсон позволил себе немного расслабиться. Он был согласен с этим без малейшего сомнения. Он почувствовал, что Морган также поддерживает решение, когда посмотрел на Дункана. Священник-Дерини, прежде чем посмотреть на своих начальников, сложил руки на столе и медленно, шумно выдохнул.
      – Я согласен, Ваше Преосвященство, но я попросил бы Вас об одной милости: я бы хотел, чтобы мне вручили кольцо епископа Истелина. – Он беспомощно посмотрел вокруг. – Для меня это многое значит. Мы, может быть, не сможем спасти его тело, но я хочу отметить храбрость и надежность его души.
      – Хорошо сказано, – пробормотал Келсон, когда Брейден и Кардиель обменялись одобрительными взглядами.
      – Мы сделаем так, как Вы попросили, – сказал Брейден. – Мы организуем Ваше посвящение в течение трех следующих дней. А сейчас, Сир, мы просим разрешения удалиться, чтобы подготовить наш ответ Лорису и его приспешникам.

      Ответ епископов был воплощен тем же вечером. Келсону не нравилось участвовать в этом, но он пришел, как и обещал. Стоя на коленях на южных хорах, в окружении Дугала и Моргана по бокам от него и остальных членов Совета, стоявших чуть позади, он слушал как Брейден произносит молитву, подхваченную окружавшими его монахами, священниками и епископами. Дункан стоял среди них.
      – In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti….
      – Amen
      Собор был темен за исключением свечей в руках собравшегося духовенства и красного свечения лампады над алтарем. По нефу и хорам гулял сквозняк, заставляя пламя свечей колебаться, отбрасывая причудливые тени на одеянии священников, занавесах хоров и сиденьях. Брейден и Кардиель, одетые в черные ризы и митры, стояли на нижней ступени алтарной лестницы, держа по свече. В другой руке Брейден держал длинный пергамент с подвешенными к нему тяжелыми печатями.
      – Мои господа и братья, к своему сожалению, я должен огласить следующее решение, под которым вы все подписались, – сказал он. – Да будет засвидетельствовано, здесь, перед алтарем Господа нашего и перед лицом ангелов небесных, что мы действуем без дурных намерений и желая добра душам тех, кого касается наше решение, в надежде, что они осознают свои ошибки и раскаются, вернувшись в лоно любящей Матери Церкви.
      Нервно прокашлявшись, он передал свечу Кардиелю и поднес к глазам пергамент, начав читать голосом, который был слышен и на хорах, и по всему нефу.
      – Поскольку Эдмунд Лорис, священник и бывший архиепископ, бежал от справедливой епитимьи, наложенной на него должным образом собранного синода равных ему и, таким образом, отверг власть стоящих выше его; и поскольку упомянутый Эдмунд Лорис вступил в связь с заговорщиками против его законного господина и короля, и, нарушив тем самым свои священные клятвы, призывал к мятежу; и, принимая во внимание, что упомянутый Эдмунд Лорис присвоил себе полномочия, которыми более не обладает, и использовал их, чтобы посвятить епископа, который не был ни избран должным синодом, ни одобрен королем; и, принимая во внимание, что упомянутый Эдмунд Лорис лишил полномочий брата-епископа в его собственной епархии и вынудил его свидетельствовать незаконные дела свои, и причинил ему тяжелые увечья, и угрожал его жизни, стремясь совратить других к измене.
      – Посему мы, Брейден, милостию Божьей архиепископ Валорета и Примас всего Гвинедда, объявляем упомянутого Эдмунда Лориса лишенным его ранга епископа и лишаем его священного сана. Мы также отлучаем упомянутого Эдмунда Лориса от Церкви, а также приостанавливаем власть и отлучаем от Церкви всех епископов, присягнувших ему на преданность, в частности, Креоду Кэрберийского и Джудаеля Меарского. Мы также отлучаем Кайтрину Меарскую, Сикарда Мак-Ардри и Итела Меарского и лишаем их утешения Матери-Церкви. Да не будет ни один божий храм открыт им, и да будет каждый храм и каждое прибежище закрыто передними…
      Внутренне дрожа, Келсон наблюдал как идет обряд, опершись подбородком на свои сложенные руки и стараясь не вспоминать его собственное отлучение и слепой ужас, вызванный им. Он ощущал, что Моргану, стоявшему на коленях справа от него, тоже не по себе, но внешне лорд-Дерини казался спокойным как обычно. Келсон не решился попробовать прочитать мысли Дугала. Он чувствовал присутствие позади Найджела и Коналла, тихого и испуганного, Джодрелл и Сайер Трейхем, стоявшие слева от них, были под не меньшим впечатлением, поскольку никогда прежде не сталкивались с этой стороной власти Церкви. Позади всех находился Эван, который слегка дремал; он никогда не любил официальные церемонии. Находившийся вне хоров Дункан, казалось, старался сдержать свои чувства, но Келсон не сомневался, что он тоже помнил недавнее время, когда они, а не Лорис были преданы анафеме.
      – …И не подадим мы им дружеской руки, и не станем вкушать с ними за одним столом, и тем более не допустим к святым таинствам тех, кто принял сторону Эдмунда Лориса…
      Этим вечером перед алтарем стояло двадцать шесть человек, одетые в черное архиепископы казались двумя статуями, окруженными одетыми в темное епископами, священниками и монахами. Дункан казался расплывчатым пятном между Ариланом и Хью де Берри, более заметным своим психическим присутствием, нежели физическим. Голос Брейдена стал громче, слова проклятия срывались с его языка, и, по мере того как обряд приближался к своей кульминации, нарастало напряжение церковного волшебства.
      – …И если не переменят они быстро свое мнение к лучшему, и не удовлетворят предъявленных им требований, мы навечно проклянем их и предадим вечной анафеме. Будут они прокляты и в доме, и в поле, прокляты будут их еда и питье, и все, чем они владеют. Мы объявляем их отлученными от Церкви и числим среди трижды проклятых. Да пребудут они с Датаном и Абирамом, коих поглотил ад, с Пилатом и Иудой, предавшим Господа. И вычеркиваем мы их имена из Книги Жизни. И да погаснет их свет в вечной тьме. Да будет так!
      Когда он произнес заключительные слова, и остальные ответили «Да будет так!» – Брейден снова взял свою свечу и, вместе с Кардиелем, спустился со ступени алтаря и вошел в центр круга, проход сразу же закрыли священники. В тишине два архиепископа на несколько мгновений высоко подняли свой свечи, затем перевернули их огнем вниз и загасили их об пол. За ними последовали и остальные, глухой стук падающих свечей отразился эхом на темных хорах.
      Когда все стихло, собор погрузился во тьму, за исключением только лампады над алтарем. Ни слова не было произнесено, когда участники и присутствующие медленно покидали тяжелую тьму.

      В последующие дни ухудшающаяся политическая ситуация, требовавшая дополнительных затрат времени и сил от всех, присутствовавших при дворе, заставила Келсона отодвинуть его беспокойство о Дугале на второй план. Он все еще беспокоился о нем, но решение вопросов, вызванных его королевским положением, не оставляло ему возможности посоветоваться с Морганом и Дунканом, как он поступил бы в менее занятые времена – и это, казалось, вполне устраивало Дугала. Юный лорд из Приграничья тщательно избегал любых упоминаний о том, что случилось в соборе, и его поведение ясно показывало, что он не готов рискнуть на повторение своего опыта. Келсон несколько раз пытался заговорить об этом, говоря, что помощь Дерини может помочь выздоровлению Дугала, но Дугал всякий раз уходил от этой темы, даже не затрагивая этот вопрос напрямую.
      Это было, пожалуй, к лучшему, поскольку и Келсон, и Морган проводили почти все свое время на разных советах, сначала обсуждая формулировки королевского ответа Кайтрине и Лорису, а затем уединясь с Найджелом и другими военачальниками, готовя приказ о сборе войск, который должен быть разослан всем вассалам Келсона в случае, если Меару не удастся склонить к подчинению мирными средствами. Дункан, как и ожидалось, был занят приготовлениями к своему посвящению, внезапно ставшему неизбежным. Даже Морган почти не видел его в течение двух дней.
      Однако, утром третьего военные приготовления были временно приостановлены в связи с посвящением Дункана, которое должно было состояться в полдень. По этому поводу архиепископ Кардиель объявил о приостановлении Рождественского поста, на что Келсон ответил назначением на вечер того же дня торжества. Возможность расслабиться после напряжения последних дней создала при дворе атмосферу праздника, на которую отреагировал даже Морган, сменив практичную но простую одежду из кожи и грубой материи, которую он носил в последние дни, на богатую придворную одежду и плащ из тонкой шерсти сапфирового цвета. Он не ожидал приглашения встретиться с Дунканом до посвящения и поэтому, когда за ним пришел слуга, чтобы позвать к Дункану, он в удивлении поспешил к жилищу своего кузена.
      – Дункан? – позвал он, отпустив дьякона, который выпустил его, и оглядел комнату.
      – Я здесь, – пришел глухой ответ.
      Руки Дункана дрожали, когда Дункан появился из-за тяжелой портьеры, отгораживающей молельню, как, впрочем, и голос. Свежеподстриженный и выбритый, он был одет в стихарь, амофор, пурпурную сутану пересекал орарь, и ему оставалось одеть только белую ризу, ожидавшую его на вешалке, чтобы быть полностью одетым к церемонии, до которой оставалось меньше часа; но лицо его выражало все что угодно, только не безмятежность и спокойствие, как должно было бы быть в ожидании его посвящения в епископы. Приоткрыв портьеру, он отвел взгляд и вздрогнул, когда Морган задел его, проходя внутрь.
      – Что случилось? – прошептал ошеломленный Морган.
      Дункан покачал головой, его ответ был еле различимым.
      – Извини, что побеспокоил тебя, Аларик. Я… боюсь, что взял на себя слишком много. Я думал, что смогу сам справиться с этим, но ошибся. Я… не могу даже молиться.
      – Что ты такое говоришь? – спросил Морган. Он положил руки на плечи Дункана и попытался заставить его поднять глаза. – Посмотри на меня! Разве не этого ты хотел? Ты вот-вот станешь епископом, первым епископом, про которого известно, что – Дерини, за последние – сколько? – двести лет? Что случилось?
      Дункан не поднимал головы и полуотвернулся. – Я не думаю, что могу платить такую цену, Аларик, – прошептал он. – Именно то, что я –Дерини, все и осложняет, разве ты не понимаешь? Когда мне наденут на палец это кольцо, разве я смогу равняться ему?
      Только когда он, не глядя, показал в сторону алтаря у него за спиной, Морган заметил маленькую деревянную коробочку, лежащую у подножия распятия. Внезапно Морган понял, что ужасало Дункана.
      – Боже, только не говори мне, что у тебя до сих пор палец Истелина! – бормотал он, поднимаясь по нескольким невысоким ступенькам, чтобы взять коробочку, прежде чем Дункан смог остановить его. – Что за глупости? Он бы хорошенько отлупил тебя, если бы узнал, что ты так поведешь себя.
      – Если он еще жив. – Дункан скрестил руки на груди и угрюмо рассматривал пальцы своих ног, обутых в сандалии. – Может, я не должен становиться епископом, Аларик. Теперь, каждый раз, когда ко двору прибывает гонец, я задаюсь вопросом что Лорис пошлет нам в следующий раз. Руку? Глаз? А может быть, голову.
      – А твой отказ от посвящения оставит его в живых? – возразил Морган. – Ты же знаешь, что это не так. Что же касается гонцов, то я боюсь, что я бы хотел, чтобы нам привезли голову.
      – Что?
      – По крайней мере, это означало бы, что Лорис больше не сможет мучить его. Ты в самом деле думаешь, что Лорис оставит его в живых? Нет, он зашел слишком далеко.
      Дункан закусил губу и тяжело вздохнул. – Ты прав. Я знаю, что ты прав. Мне кажется, что именно это заставило меня просить кольцо Истелина. Я знал, что он никогда не сможет надеть его снова. Но это было целых три дня назад. А сейчас принятие кольца с руки мученика кажется мне… ну… мягко говоря, бесцеремонностью.
      – Это не бесцеремонность. Это дань уважения храброму человеку, который не поддался врагу.
      Когда Дункан не ответил, Морган открыл коробочку и извлек кольцо, тщательно избегая контакта со ссохшимся пальцем Истелина. Когда он сжал кольцо в своей ладони, золото, казалось, затрепетало. Это подтвердило его догадку о том, чего опасался Дункан – и с этими опасениями нужно было справиться прежде, чем Дункан отправится в собор. Поджав губы, Морган закрыл коробочку и осторожно положил ее обратно на алтарь.
      – Я знаю что беспокоит тебя. – сказал он после небольшой паузы.
      – Нет, не знаешь.
      – Дункан, я не могу не знать, как и ты. Мы – Дерини. Мне было достаточно только подержать его, чтобы почувствовать, что это – не просто кольцо.
      – Конечно нет. Это – кольцо епископа.
      – И это – кольцо Истелина, которое у него забрали самым варварским способом, – возразил Морган. – Часть из происшедшего осталась на нем. И тебе придется столкнуться с этим, если не сейчас, то позже, перед народом в соборе, когда ты будешь куда более уязвим чем сейчас.
      – Я буду держать свои экраны закрытыми, – прошептал Дункан.
      – Ты хочешь пройти так через посвящение в епископы? – спокойно спросил Морган. – Вспомни свое рукоположение в сан – видит Бог, я никогда не забуду это. Дункан, ты на самом деле хочешь спрятаться от этого вида магии?
      Он заметил, как голова священника дернулась, и покрытые белым плечи напряглись, но Дункан не обернулся.
      – Ты должен это сделать, и ты это знаешь, – продолжал Морган. – И я не думаю, что ты на самом деле этого хочешь. Дай мне руку, и давай покончим с этим.
      Медленно, неуклюже, Дункан обернулся, его лицо, почти такое же белое как его одежды, не выражало никаких эмоций, кроме светло-голубых глаз, в которых боролись страх и разум. Когда разум, наконец, одержал верх, Дункан шумно перевел дух. Внезапно, глаза, глядящие на Моргана, стали зеркалом души, которую Дункан распахнул перед человеком, который был для него ближе, чем любое живое существо.
      – Ты прав, – прошептал он. – Если я не пройду через это, то я не епископ и не настоящий Дерини. Но я бы хотел, чтобы ты остался со мной.
      – Я думаю, что тебе не придется просить меня об этом, – мягко ответил Морган, улыбаясь.
      Взяв ослабшую правую руку Дункана в свою, он поднес кольцо Истелина к кончику безымянного пальца Дункана, не убрав руки, когда Дункан, не желая больше медлить, одним толчком вогнал свой палец внутрь кольца. По телу Дункана прошла дрожь, когда холодный металл скользнул по коже, но, услышав вопросительный возглас Моргана, он только покачал головой и закрыл глаза, поднося сжатый кулак к губам, чтобы коснуться ими холодного аметиста в знак подтверждения своей решимости. Когда он снова задрожал, Морган опять положил руки ему на плечи и вошел в транс, устанавливая связь с Дунканом. Он присоединился к Дункану в тот же самый момент, когда металл и камень на руке Дункана запульсировали, передавая ему то, что они помнили.
      Огонь и огонь, золото и фиолет – воспоминания о кузнице, где кольцу придали форму и установили камень в знак его священного предназначения. Оно было сделано специально для Истелина и никто не носил его до него. Воспоминания о его освящении водой и молитвами в момент посвящения Истелина – слова благословения, произнесенные над кольцом, лежащим на серебряном подносе; священный ритуал, обязывающий кольцо служить слуге слуг, а самого слугу служить Господу.
      И за все годы, пока слуга носил кольцо на своей руке, он не опозорил кольца. Губы знатных и простых касались кольца в приветствии, большинство из них – в искреннем уважении, некоторые – небрежно, двусмысленно, но человек и его действия продолжали служить Господу. Только в конце пришло воспоминание о чем-то, помимо уважения, проявленного к слуге слуг.
      Искренний человеческий страх, смирение – а затем эхо острой, жгучей боли, когда острое лезвие сверкнуло, отделяя кольцо от его владельца. Несмотря на то, что Морган был готов к этому, он шокированно ахнул, изо всех сил стараясь поддержать Дункана, когда новый обладатель кольца задрожал от свежих переживаний, и даже слегка вскрикнул от передавшейся ему боли.
      Но затем, Дункан, дрожа, провалился в транс глубже, следуя зову кольца, Морган нерешительно последовал за ним, воспринимая образы, воспринятые золотом до того, как из него сковали кольцо. Прежде чем кольцо стало кольцом, оно было чем-то еще, что было сделано непосредственно из золотого самородка, очищенного огнем, об этом недвусмысленно говорили воспоминания о неземном сиянии и теплоте, которая не имела ничего общего с физическим теплом. Освященные руки подняли это – две пары рук, одна – принадлежащая простому священнику, во второй было что-то еще. На мгновение возникло ощущение присутствия чего-то старого, знакомого – а затем ничего.
      Когда контакт прервался, Морган, пошатнувшись, когда Дункан на какое-то мгновение обмяк в его руках, заставил себя придти в сознание. Но прежде, чем он смог отреагировать, Дункан, слабо улыбаясь и покачивая рукой с кольцом, пошевелился и встал на ноги, уменьшая беспокойство Моргана.
      – Что за…? – начал было Морган.
      Дункан покачал головой и успокоенно улыбнулся, опершись на край алтаря, пока он снимал с пальца кольцо и почтительно клал его возле коробочки.
      – Это из другого мира, – смог прошептать он, оглядываясь на Моргана. – Мне кажется, или ты действительно почувствовал кое-что, говорящее, что оно было сделано специально для Истелина?
      Морган кивнул. – И как он потерял его.
      – Я думаю, что это наименее важная часть того, что мы видели, – Дункан еще раз внимательно и почтительно посмотрел на кольцо. – Ты понял, что прежде чем это стало кольцом, оно было чем-то еще?
      – Что-то было расплавлено, чтобы сделать кольцо, – предположил Морган. – Ты знаешь, чем оно было?
      Дункан задумчиво кивнул. – Я думаю, что-то из церковной утвари. Может, дискос или потир, – Он вздрогнул. – Не думаю, что хочу произнести вслух кому они могли принадлежать.
      – Ладно, если ты не скажешь, то это скажу я, – осторожно сказал Морган. – Я заметил два разных лица. Одно из них – какой-то священник, а второй… ну, кто еще это может быть, если не Святой Камбер?
      Дункан кивнул, опираясь на алтарь обеими руками, чтобы еще раз взглянуть на кольцо. – Но в этот раз он не появился – просто воспоминание. – Он улыбнулся. – Может быть, это все, что досталось нам от Святого Камбера – что-то, чего он касался. Интересно, что это было.
      – Ну, если кольцо Истелина на самом деле было сделано из расплавленной церковной утвари, может быть, мы сможем это узнать, – сказал Морган. – Говорят, что сын Камбера был священником. Может быть, дискос или потир принадлежали ему. Может, Камбер подарил ему их – в знак расположения или что-то вроде того. В любом случае, я думаю, можно выяснить, откуда взялось золото, из которого сделали кольцо.
      – Возможно, – Дункан снова улыбнулся. – кстати, я не рассказывал тебе, что Келсон хочет восстановить поклонение Святому Камберу?
      – Да? Он никогда не говорил мне про это.
      – Мне тоже. Я случайно подслушал. Может, он только начинает подумывать об этом. Он сказал об этом Дугалу, когда я встретил их в соборе незадолго до того, как ты нашел нас. И, кстати, Дугал… Келсон рассказывал тебе про него?
      – Про его экраны? О, да. Я был на связи, когда он разорвал соединение с Келсоном в тот вечер, когда тебя чуть не убили. Но когда мы вернулись, у меня не было времени заняться этим.
      – Зато я поработал с ним, правда, недолго, – сказал Дункан. – Весьма странно, но он не отталкивал мой разум, как это было с Келсоном, я просто не могу пройти через экраны. Не могу понять, откуда у него могли взяться такие экраны. К сожалению, через несколько секунд ко мне присоединился Келсон, и последствия для бедного Дугала были ужасными. Если тебе показалось, что в последние два дня он пытался избегать тебя, то, я не сомневаюсь, именно поэтому.
      Морган кивнул. – Не могу сказать, что виню его в этом. Но вечером я попробую поговорить об этом с Келсоном. Мне думается, что ты несколько дней будешь слишком занят, чтобы заняться этим вопросом.
      – Если будет надо, мы как-нибудь сможем найти время, – Улыбнувшись, Дункан подобрал кольцо и взвесил его на руке. – Однако, я, кажется, припоминаю, что мне назначена встреча с несколькими епископами, и я думаю, что ты и король тоже будете там.
      – Когда я увижу тебя в следующий раз, ты будешь епископом, – усмехнулся Морган. – Я же никогда не стану королем. – Широко улыбнувшись, он взял Дункана за правую руку и опустился на одно колено. – Тем не менее, я хочу быть первым поздравившим тебя с посвящением в епископы, несмотря на то, что до этого еще осталось несколько часов. В полдень мы повторим это официально, Ваше Преосвященство.
      Невзирая на сердитые протесты улыбающегося Дункана, Морган поцеловал его руку и ушел, чтобы присоединиться к королевской свите для поездки в собор. После происшедшего ему было о чем подумать.
      Когда чуть позже они прибыли в собор и опустились на колени, Морган, как и три дня назад, находился справа от короля. Они находились на том же месте, что во время ритуала отлучения Лориса, разве что чуть ближе к алтарю. На сей раз у них за спиной находился Найджел с женой и тремя сыновьями, а Дугалу опять отвели место слева от Келсона. Остальные придворные заполняли северные хоры вместе с прочей знатью. По мере того как шло время, и собор заполнялся народом, Морган молился за человека, который вскоре будет возведен в куда более высокий ранг и которому будет предназначена куда большая работа, моля Господа простить и направить его и Дункана в предстоящих им делам. Слева от себя, за бушующим пламенем ментальной силы и власти, принадлежащим Келсону, он чувствовал полностью блокированный разум Дугала. Когда в проходе появилась процессия, Морган решил поговорить о Дугале с Келсоном этим же вечером.
      Насколько мог судить Морган, церемония продолжалась без каких-либо заминок, хотя он признавал свое полное невежество в отношении нюансов литургии. Казалось, что все были в нужном месте в нужное время, знали все нужные ответы, никто ничего не ронял, и Дункан казался по-настоящему растроганным, когда пришло время отвечать на ритуальные вопросы архиепископа Брейдена.
      – Любимый брат наш, действительно ли ты веришь, что призван Святым Духом служить до конца твоих дней в должности, доверенной нам святыми апостолами, которая может быть дана тебе наложением наших рук?
      – Да.
      – Намерен ли ты хранить веру нашей Святой Матери Церкви, охранять и воспитывать ее детей как своих собственных?
      – Да.
      Пока продолжался этот диалог, Морган перестал обращать внимание на слова и попытался дотянуться до разума Келсона, стоявшего рядом с ним. Они вряд ли смогут напрямую разделить то, что предстоит испытать Дункану, но он подумал, что Келсону стоит узнать о том, что случилось, когда Дункан одел кольцо Истелина, на случай, если произойдет что-то непредвиденное, когда он оденет его снова. Келсон почувствовал контакт и вопросительно посмотрел на него, но Морган только слегка кивнул и, когда все опустились на колени на время литании, усилил мысленный контакт. То, что он собирался сообщить, нельзя было произнести в церкви даже шепотом.
      – Kyrie eleison.
      – Kyrie eleison.
      – Christe eleison….
      Что не так? – проникла в его разум мысль Келсона.
      Морган оперся локтями на молитвенный столик перед ним и склонил голову, опершись лбом на запястья и усиливая связь.
      Насколько я понимаю, все в порядке, – ответил он. – Но я подумал, что Вам стоит узнать о кое-чем, случившемся некоторое время назад. Похоже, что кольцо Истелина является чем-то большим чем кажется.
      Кольцо Истелина?
      Морган передал видение ковки и всего остального, испытанного Дунканом, когда тот одел кольцо на палец. Закончив, он почувствовал, как Келсон слегка вздрогнул.
      Камбер, да? – послал Келсон.
      Может быть. Несомненно, что было ощущение великой силы. Откуда Истелин получил свое кольцо?
      Я не знаю. Может быть, Дункан сможет узнать.
      Может быть.
      Пока они совещались, литания закончилась, и когда они подняли головы, то, что они видели глазами, взяло верх над тем, что они видели своим ментальным зрением, несмотря на то, что оба все еще оставались в контакте друг с другом. Дункан стоял на коленях перед престолом архиепископа, склонив голову и молитвенно сложив руки, а Брейден, Кардиель и остальные епископы возложили руки ему на голову, желая ему стать священником полностью, как и подобает епископу. Когда Кардиель встал и принял от подошедшего дьякона открытое Евангелие, церемонно держа его над головой Дункана подобно крыше и начиная читать молитву о посвящении, Морган почувствовал, как вокруг начинает пульсировать энергия.
      – Господи милосердный Боже, пролей на этого избранного частицу истекающей от Тебя силы, совершенный дух какой ты даровал Твоему возлюбленному Сыну, Христу, Дух, который он даровал апостолам. Вдохнови сердце раба Твоего, избранного Тобой стать епископом. Позволь ему руководить Твоей паствой и выполнять свой долг священника, служа Тебе днем и ночью, чтобы мы смирились пред Тобой и чтобы дать нам дары Святой Церкви. Позволь ему в силу его священничества отпускать грехи. Позволь ему в соответствии с твоей волей налагать обязанности на паству и освобождать ее от оных Твоим именем. Пусть его доброта и целеустремленность служат тебе как Ты послужил нам, пожертвовав Твоим Сыном Христом. Пусть его власть, слава и честь станут твоими, сейчас и навсегда.
      – Аминь.
      Даже находясь в двух десятках метров, Морган чувствовал напряжение Дункана, возросшее когда Кардиель убрал Евангелие, и Брейден приготовился помазать голову Дункана освященным елеем. В одно мгновение, сам не желая того, он оказался в разуме Дункана, чувствуя то же, что чувствовал Дункан, и видя то, что он видел. Его восприятие было размыто из-за того, что Келсон оставался в контакте с ним, также как и Дункан.
      – Господь приобщил тебя к духовенству Христову, – сказал Брейден, выливая священный елей на корону на голове Дункана. – Да прольется это масло Его помазанием тебя и благословит тебя.
      Пока Брейден очищал свои руки, сначала кусочком белого хлеба, а затем льняной салфеткой, Морган наслаждался радостью, излучаемой Дунканом, и ему казалось, что он чувствует ее тепло даже физически.
      – Получи Евангелие и проповедуй слово Божье, – сказал Кардиель, на мгновение кладя большую книгу в руки Дункана, – которое учит нас с величайшим из терпений.
      Книгу забрали, чтобы заменить ее серебряным подносом, на котором лежало кольцо. Когда Брейден перекрестил кольцо, Моргану показалось, что оно сверкнуло, и не только от света свечей. А когда архиепископ на мгновение задержал его перед вытянутой рукой Дункана, оно засветилось само по себе.
      – Возьми это кольцо как печать веры, и храня веру, защищай и охраняй Святую Церковь, ибо она есть невеста Господа, – сказал Брейден.
      Морган не был удивлен тем, что, когда Брейден одел кольцо на палец Дункана, он снова увидел образы, уже воспринятые им и Дунканом чуть раньше: кольцо на другой руке, в другие, давно минувшие дни – и смутное впечатление призрачного Другого, одетого в одеяния священника глубоко-синего, королевского, цвета, вздымающего кольцо – нет, чашу – в ритуальном жертвоприношении мессы.
      Но было и кое-что еще – возникший на мгновение вокруг головы Дункана ореол из серебристого тумана, который, казалось, находился между призрачными руками, прикосновение которых Морган уже не однажды чувствовал, как и Дункан. Когда Брейден и Кардиель возложили на голову Дункана митру, ореол исчез, заставив Моргана моргнуть и вопросительно посмотреть на Келсона, задаваясь вопросом, было ли это видение кому-нибудь еще.
      Но это видение было не только у него, и даже не только у него и Келсона. С другой стороны короля пришло ощущение безудержной паники и шока: лицо Дугала побледнело, плечи напряглись от слепого страха. В то же мгновение Келсон почувствовал, что с Дугалом что-то не так и немедленно скользнул по другую сторону от Дугала, поддерживая его между собой и Морганом. Найджел, находившийся позади них, приподнялся в беспокойстве, но Келсон покачал головой.
      – Все в порядке, дядюшка, – неуверенно прошептал он. – Ему просто немного нездоровится. С ним все будет хорошо.
      Когда Найджел опустился, шикая на Коналла и любопытствующих Пейна и Рори, явно подозревая, что за этим кроется что-то еще, Морган обнял Дугала за плечи и постарался прикрыть его от любопытных глаз.
      – Тебе больно, Дугал? – прошептал он.
      Вздрогнув, Дугал оторвал взгляд от зрелища, все еще продолжавшегося перед алтарем и тряхнул головой.
      – Что со мной случилось? – смог вымолвить он. – Мне кажется, что моя голова сейчас взорвется.
      – Глубоко вдохни и попробуй избавиться от того, что тебя напугало, – негромко посоветовал Келсон. – Плыви по течению.
      – О Боже, я не могу! Разве Вы не видели?
      Аларик, он видел то же, что и мы! – раздался в мозгу Моргана шепот Келсона. – Нам надо увести его отсюда, но я не могу уйти, пока все не закончится.
      В его мысли звучал и страх, и осторожность, и даже небольшая радость, но тут Найджел толкнул Моргана в спину, указывая на алтарь. Поскольку само посвящение уже закончилось, и епископы переоделись, чтобы служить мессу – и Моргану была отведена определенная роль в ней.
      Сейчас – время для принесения даров, – ответил мысленно Морган, косясь на Келсона и все еще дрожащего Дугала и вставая, поскольку хор монахов запел гимн, который служил ему сигналом. – Если я сейчас не выйду, все будет выглядеть еще хуже. Придержи его, пока я не вернусь.
      Потупив взор и сложив руки приличествующим образом, Морган пошел по проходу, остановившись перед маленьким столом, задрапированным белой тканью. Изящно поклонившись, он принял от поджидавшего его дьякона хрустальный графин с вином и золотую чашу, накрытую крышкой. Хрусталь был холодным и скользким, а чаша с неосвященными гостиями – неожиданно легкой. Дойдя до конца проходя и у ступеней алтаря опустившись на колени перед двумя епископами, которые начали догадываться, что что-то происходит, Морган почувствовал, что Дункан наблюдает за ним. Когда Морган протянул дары, и его руки коснулись рук Дункана, между ними, подобно искре, проскочил смысл того, что предлагал Морган.
      Дугал Видел что-то. Я веду его в твой старый кабинет. Приходи туда с Келсоном как только сможете выбраться, – послал Морган.
      Поднявшись и развернувшись, чтобы вернуться на свое место, он почувствовал испуганное согласие Дункана. Когда Морган снова опустился на колени, чтобы подхватить Дугала под руку, он почувствовал как на него нахлынула исходящая от Дугала волна страдания.
      – Скажите, что Дугалу стало плохо, – прошептал он Келсону, – и приходите к нам старый кабинет Дункана. Я постараюсь тем временем сделать, что смогу. Дункану я уже сказал.
      Уводя спотыкающегося Дугала с хоров, он не оглядывался. Слова молитвы архиепископа Брейдена, гулким эхом преследовали его, но никто не обратил внимания на их многозначительность.
      – Господь, прими эти дары, которые мы предлагаем Твоему избранному служителю, Дункану, Твоему избранному священнику. Во имя твоего народа, надели его этими дарами и истинными апостольскими достоинствами. Аминь.

      Несмотря на то, что Дугал, бледный настолько, что веснушки на его лице казались нарисованными кровью, вцепился ему в руку, Морган сумел пройти по проходу, огибавшему апсиду собора, не привлекая излишнего внимания. Несколько монахов, не занятых в церемонии, глядели на них с любопытством, но, заметив мрачное выражение Моргана, не осмелились предложить какую-либо помощь. После трех лет активной и приметной службы молодому королю Моргана знало и, по меньшей мере, неохотно, но уважало большинство духовенства, хотя многие все еще опасались его.
      Но страхи Дугала волновали Моргана гораздо больше, чем какие-то монахи, скрывающиеся в темных проходах, и, похоже, прежде чем Дугал сможет избавиться от этих страхов, ему придется испугаться еще больше. Он чувствовал, как в Дугале нарастает ужас, еле сдерживаемый его разумом подобно наводнению, еле сдерживаемому полуразрушенной дамбой, и понял, что Дугал знает о ненадежности своей защиты, что только добавляло силу копящемуся в нем ужасу. Дугал мог пока удерживать свой страх под контролем, только тем, что глядя себе под ноги, полностью сосредоточился на простом передвигании ног одной за одной.
      – Нам пришлось увести тебя оттуда, – пробормотал Морган, ведя Дугала к двери в ризницу. – Я могу рассчитывать, что ты будешь делать так, как я скажу?
      Дугал споткнулся и чуть не упал, странно посмотрев на Моргана.
      – Вы… разве у меня есть выбор, – сумел прошептать он, когда Морган, обхватив его, взялся за ручку двери. – Что со мной случилось?
      – Именно это я и хочу узнать.
      Морган надеялся, что во время церемонии ризница может быть пуста, но, тем не менее, присутствие там старого ризничего не оказалось для него неожиданным. Когда они вошли, старик клевал носом в тусклом свете окна эркера в дальнем конце помещения, и проснулся, когда за ними закрылась дверь.
      – Кто там?
      – А, брат Джером, это Вы? – сказал Морган, перехватывая руку Дугала. – Парню стало плохо. Ему надо посидеть.
      Немощный и полуслепой монах подтащился поближе, чтобы посмотреть на Моргана и его явно больного компаньона.
      – Ну, это герцог Корвинский, а это кто? – сказал старик, в голосе его звучало некоторое беспокойство и удивленное уважение. – Малец, присядь, вот здесь. Ты выглядишь переволновавшимся. Что с ним стряслось, Ваша Светлость?
      – Надеюсь, что ничего серьезного, – ответил Морган, усаживая Дугала с помощью Джерома на низенькую скамеечку рядом с прессом для церковных одеяний. – Думаю, что все дело в духоте на хорах. А, может, происходящее произвело на него слишком большое впечатление. – Он взял Дугала за руку, нащупывая пульс, и искоса поглядел на Джерома. – Я уверен, он будет в порядке через несколько минут. Как Вы думаете, архиепископ будет возражать, если Вы отольете парню глоточек его освященного вина?
      – Конечно нет, Ваша Светлость. Подождите здесь.
      Пока старик, возясь со связкой ключей, висевшей у него на поясе, тащился через комнату, Морган склонился к уху Дугала. Парень сидел, прислонив голову к прессу, с закрытыми глазами и с трудом дышал.
      – Дугал, сиди не двигаясь и не удивляйся ничему из того, что ты увидишь, – прошептал он, прижав палец к губам, когда парень открыл глаза. – Я думаю, что брат Джером хочет немного вздремнуть.
      В затуманенном страданиями разуме Дугала Морган почувствовал испуганный вопрос. Но не обратил на него внимания, идя вслед за Джеромом к винному шкафчику, к которому Джером пытался найти ключ.
      – Я уверен, что ключ где-то здесь, – ворчал Джером.
      – Почему бы тебе не попробовать вот этот? – сказал Морган, ловко обнимая старика за плечи одной рукой и кладя вторую руку на лоб и глаза старика.
      – Не бери в голову, старый друг. Просто спи и забудь обо всем, – прошептал он. – Хорошо…
      Старик и не думал сопротивляться. Когда его колени подогнулись, он уже глубоко спал. Морган ослабил контроль, чтобы старик мог сам, поддерживаемый Морганом, дойти до своего стула в эркере. Когда Морган вернулся к ошеломленному и охваченному страхом Дугалу, Джером уже негромко похрапывал.
      – Не трогайте меня, – прошептал Дугал, напрягаясь, когда Морган взял его за руку и поставил на ноги. – Пожалуйста. Что Вы сделали с этим стариком? Куда мы идем?
      – Я не причинил вреда брату Джерому, и я не собираюсь причинять вреда тебе, – сказал Морган, сильно сжимая запястье Дугала. – Встань рядом со мной, вот здесь. Если ты будешь сопротивляться, это только осложнит задачу и тебе, и мне.
      – Нет. Пожалуйста!
      Сочувственно покачав головой, поскольку у него не было времени пускаться в объяснения. Морган полувытащил брыкающегося Дугала на середину комнаты, где плитки, которыми был выложен пол, образовывали узор в виде косого креста, вписанного в квадрат, достаточно большой, чтобы в нем могли поместиться два человека, стоящие рядом. Когда он чуть отодвинулся, положив руки на плечи парня, Дугал снова попытался увернуться.
      – Если ты расслабишься, то все будет намного проще, – пробормотал Морган, обхватывая парня за шею, чтобы удержать его, если тот не перестанет брыкаться. – Так или иначе, я собираюсь провести тебя через кое-что, называемое Переносящим Порталом. Через него Дерини могут быстро попасть из одного места в другое.
      – Это… магия? – прошептал Дугал, паника которого ощущалась почти физически.
      Морган почувствовал, что Дугал набирает воздух, чтобы закричать. Меньше всего ему хотелось привлекать чье-то внимание. Подавив в себе раздражение, поскольку вряд ли можно было винить Дугала за то, что тот был испуган, он одной рукой посильнее прижал глотку Дугала, а другой зажал ему рот, одновременно устанавливая контроль над разумом Дугала и посылая его в беспамятство. Дугал засопротивлялся отчаяннее, его дико пульсирующие экраны делали установление ментального контроля почти невозможным, если только Морган не собирался драться с ним. Тот чуть было не стал бороться с Дугалом, чтобы уложить его на пол, но вовремя почувствовал, что его хватка принесла свои плоды.
      – Извини, сынок, – пробормотал он, чувствуя как на сознание парня накатывается темнота, и Дугал перестает дергаться. – Я же сказал тебе, что так или иначе, ты пойдешь со мной. У меня нет времени для нежностей. Отлично… – закончил он, когда Дугал обмяк в его руках.
      Он почувствовал, как у него под ногами задрожал Портал, и выпрямился, обеими руками прижимая к себе Дугала. Глубоко вдохнув и закрыв глаза, он представил себе точку назначения и открыл свой разум потокам энергии, связывающим два места, чтобы сбалансировать их. Внезапно он оказался в полной темноте. Дугал висел у него на руках мертвым грузом.
      Он осторожно ощупал угол чулана, в котором они оказались, ища кнопку, открывающую выход, и, не сумев найти ее на ощупь, нетерпеливым жестом создал огненный шарик. В его зеленоватом свете он смог, наконец, нашел кнопку – оказалось, поначалу он искал ее не в том углу. Когда он нажал на нее, кусок стены с мягким шелестом перемещаемого воздуха сдвинулся в сторону вместе с тяжелым гобеленом, скрывавшим контуры двери.
      Комната, в которой они оказались, была пуста и мягко освещена дневным светом, просачивающимся через витраж янтарного цвета справа от них. Большую часть левой стены занимал камин, каменный пол перед которым покрывал толстый ковер. Морган опустил бессознательного Дугала на ковер подложив ему под голову свернутый плащ. Несколькими негромко сказанными словами он закрыл дверь к Порталу и зажег факелы в настенных светильниках. Поразмыслив, Морган опустился на колени возле парня, погасив огонек, все еще висевший у него над плечом, поскольку не имело смысла еще больше пугать Дугала, когда тот придет в себя.
      Он и так был уже достаточно напуган. Реакция, вызванная происшедшим в соборе, все еще заставляла пульсировать плотно закрытые экраны Дугала. К этому добавилась еще и боль от травм, усилившаяся после далеко не нежного обращения Моргана, но с этим Морган мог справиться.
      – Ну, посмотрим, могу ли я исцелять в обход экранов, – пробормотал он сам себе, быстро расшнуровывая тунику Дугала и рубашку под ней.
      Переломанную грудь сдавливала широкая повязка, но если бы Морган начал снимать ее, Дугал мог придти в себя раньше, чем он закончит. Неважно. Он может работать через повязку. Положив ладони на грудь Дугала чуть выше и чуть ниже витков сероватой ткани, он постарался подсунуть пальцы как можно дальше под повязку, одновременно пытаясь увидеть повреждения мысленным зрением, закрыв глаза и медленно выдыхая. На этом уровне экраны Дугала были проходимы – они раздражали, отвлекали, но не мешали ему. Не медля более, Морган вошел в транс исцеления, который стал за последние три года привычным для него, позволяя своему разуму проникнуть в тело Дугала.
      Повреждения были небольшими. Это исцеление не потребует от него много энергии, поскольку не угрожали жизни. Морган осторожно начал процесс исцеления, соединяя разорванный хрящи и мускулы, сращивая кости, заставляя животворную кровь уносить следы переломов, не только из груди Дугала, но и из всего тела. Он чувствовал исцеление как покалывание, отражавшееся в нем самом, и вызвавшее в нем такую волну удовлетворения, что она была почти болезненна. Вместе с этой волной пришло и мимолетное, но знакомое ощущение невидимых рук, легших на его собственные – прикосновение Камбера, как он привык называть его.
      Тут поток энергии ослаб, и он открыл глаза, голова его немного кружилась, пока он не вспомнил о необходимости сделать несколько глубоких вдохов; он все еще иногда забывал дышать как следует во время целительского транса. Он моргнул и вернулся в нормальное сознание, еще раз глубоко вдохнул и начал разматывать повязки на груди Дугала. Когда он осторожно привел Дугала в полусидячее положение, оперев его туловище о свое колено, чтобы снять спинную часть повязки, веки Дугала затрепетали, и он застонал.
      – Спокойно, мой юный друг, – пробормотал Морган, придерживая парня одной рукой и продолжая разматывать повязку другой. – Через несколько секунд ты будешь в порядке. Извини, что пришлось так с тобой обойтись, но единственный выбор, который у меня был – или поступить так как я поступил, или ударить тебя. Мне подумалось, что тебя в последнее время уже достаточно били. И было очевидно, что я не смогу поступить с тобой так же, как с братом Джеромом.
      – С братом Джеромом… – еле слышно повторил Дугал. – Что Вы… что Вы делаете?
      – Снимаю твои повязки.
      – Но…
      – Они тебе больше не нужны, – ответил Морган, вытаскивая остаток повязки из-под рубашки Дугала и, сев на пятки, начал сматывать повязку, убедившись. Что Дугал может сидеть самостоятельно.
      Дугал моргнул и непонимающе уставился на свою голую грудь под рубашкой, осторожно коснулся пальцами к своим когда-то сломанным ребрам, потом, посмотрев на Моргана, вздрогнул, поморщился и застыл.
      – Вы… исцелили меня? – прошептал он.
      Морган закончил сворачивать повязку и, не отрывая глаз от Дугала, бросил ее на стул позади него.
      – Да. Или ты хочешь, чтобы я оставил тебя с твоей болью?
      На лице Дугала на мгновение промелькнуло замешательство, старые страхи в нем явно боролись с любопытством, затем осторожно откинулся на свою импровизированную подушку, глядя в камин.
      – Вы применили ко мне вашу магию, так ведь? И к тому монаху.
      – Брату Джерому? – Морган пожал плечами. – Не думаю, что действительно назвал бы это магией. Это – одна из вещей, которые я могу делать, потому что я – Дерини, но… – Он снова пожал плечами и слабо улыбнулся.
      – Что касается исцеления, то я не думаю, что это магия, но я думаю, что должен сказать тебе, что я думаю об этом. Насколько удалось выяснить мне и Дункану, это – редкая способность даже среди Дерини. Мы не смогли найти кого-либо еще, способного на это, за исключением человека по имени Варин де Грей. Он считает, что ему этот дар дан Богом. Может быть, так оно и есть. Может быть, наша способность исцелять исходит от него же.
      – И поэтому Вы считаете, что это не магия? – спросил Дугал. – Потому что кто-то, не являющийся Дерини, тоже может это делать?
      Морган слегка дернул головой. – Я никогда не задумывался об этом. Большинство из того, что я могу делать, я считаю просто своими способностями… вот и все. Магия – это… что-то вроде того, что делала Чарисса, чтобы убить короля Бриона, или то, чем занимался Венцит Торентский. Думаю, что ты, по меньшей мере, слышал о них.
      – Но они творили зло, – возразил Дугал. – Вы хотите сказать, что если способности используются, чтобы творить добро – это просто способности, а если для зла – магия?
      Морган не мог не усмехнуться от столь простой логики.
      – Наверное, то, что я сказал, прозвучало именно так, – признал он, перемещаясь в сидячее положение. Чтобы дать отдохнуть своим коленям. – На самом деле, я, похоже, просто отреагировал на твое отрицательное отношение к магии, что свойственно большинству людей. Магия имеет дело с силами, которые недоступны большинству людей. Сила сама по себе… Давай попробуем по-другому. Сила существует. Так?
      – Конечно.
      – Я думаю, что ты даже можешь сказать, что есть разные виды силы, и что у силы может быть много разных источников. Так?
      Дугал кивнул.
      – Хорошо. Давай тогда возьмем огонь как пример такой силы, – продолжил Морган, быстро потирая руки и, протянув их к холодному камину, оглянулся на Дугала. – Огонь можно использовать для многих полезных целей. Он дает нам свет, как, например, эти факелы на стенах, – кивком он указал на них, – и им можно согреть комнату.
      Мысленным усилием он зажег лежавшие в камине дрова, которые ярко вспыхнули, и Дугал сел, чтобы посмотреть.
      – Как Вы это сделали?
      – Думаю, что пока достаточно признать, что я сделал это, – ответил Морган, – и что свет и тепло – это хорошо. Но огонь может быть разрушительным, когда он выходит из-под контроля или используется во зло. Он может сжечь дом или раскалить железо, чтобы отнять у кого-нибудь зрение.
      Его лицо застыло, когда он вспомнил о лорде-Дерини, который дал себя ослепить, чтобы освободить захваченных детей-Дерини: Баретте Лани, одном из самых старых членов Совета Камбера – того самого Совета Камбера, который презрительно относился к Моргану и Дункану, поскольку они были Дерини только наполовину, несмотря на то, что эти «полукровки» могли исцелять.
      Когда горечь Моргана проявилась у него на лице. Дугал внезапно замер и посмотрел на него, твердые экраны немного ослабли, впервые с того момента как Морган узнал об их существовании. В его разуме явно проявилось сострадание, чистое и ясное, незапятнанное страхом или простым недоверием.
      – Вы видели, как кого-то ослепили таким образом? – тихо спросил Дугал.
      Когда Морган удивленно посмотрел на него, экраны вновь немедленно закрылись, но Моргану показалось, что в смело глядевших на него темно-желтых глазах мелькнуло некое признание, может быть, отзвук интереса самого Дугала к исцелению, ведь он сам был немного обучен как полевой хирург. Внезапно Морган подумал, а не может ли Дугал оказаться Дерини и потенциальным целителем.
      – Нет, я никогда не видел как это делали, – нерешительно сказал он, – и слава Богу, что я этого не видел, но в течение столетий это было обычным делом. У меня есть… знакомый, который таким образом лишился зрения. – Он моргнул. – Но не будем отвлекаться. Я упомянул некоторых из вещей, которые делает огонь. Становится ли от этого огонь добрым или злым?
      – Ни то, ни это, – осторожно ответил Дугал. – Это способы использования огня. То же раскаленное железо, которое стоило Вашему другу зрения, может быть использовано для того, чтобы прижечь рану.
      Довольный Морган кивнул. – Может. А что это говорит о силе в целом?
      – Что не сила, а то, как она используется, делает ее созидательной или разрушительной. – Дугал на мгновение замолчал. – Вы хотите сказать, что то же самое касается магии?
      – Абсолютно то же самое.
      – Но священники говорят…
      – Последние два столетия священники говорят то, что им приказано говорить, – быстро ответил Морган. – Дерини не всегда подвергались преследованиям, и не вся магия была проклята до сравнительно недавних времен. Черная магия – сверхъестественная сила, используемая для разрушения или эгоистичных целях – всегда осуждалась честными. Но те, кто мог использовать сверхъестественные силы для помощи людям, например, для исцеления и для защиты от злоупотребления силой, всегда звались чудотворцами и святыми. Когда-то их еще называли Дерини.
      – Но ведь были и Дерини, творившие зло! – возразил Дугал. – Они и сейчас есть. Как насчет Чариссы и Венцита
      – Они были Дерини, которые использовали свои способности во имя зла. Способности сами по себе… – Морган вздохнул. – Как ты думаешь, я – зло?
      Лицо Дугала застыло. – Нет. Но говорят…
      – Говорят что, Дугал? – прошептал Морган. – И кто говорит? Они когда-нибудь обращали внимание на то, что я делаю, или все это из-за того, кем я являюсь?
      – Я… никогда не думал об этом.
      – Да, я не думаю, что ты задумывался об этом. – Морган поглядел на перстень Халдейна на своей правой руке и Корвинского грифона на левой. – Давай договоримся, Дугал. Я не могу говорить за Дункана или Келсона, но если ты сможешь привести мне конкретный пример того, что я злоупотребил своими способностями, я соглашусь с любым наказанием, которое ты сочтешь справедливым. Мне не надо было помогать Келсону одержать победу над женщиной, которая убила его отца и хотела убить его, чтобы захватить его трон? Мне надо было позволить бывшим архиепископам продолжать лгать и разваливать Гвинедд, подрывая власть их законного короля? Мне не надо было исцелять тебя?
      Дугал покачал головой, стараясь не встречаться взглядом с Морганом.
      – Дугал, мне доступна сила, недоступная большинству людей, – негромко продолжил Морган, – но я отвечаю за использование этой силы перед тем же Богом и перед тем же королем, что и ты или любой из священников или епископов, а еще – перед своей собственной совестью, которая может быть куда более строгим контролером. Поскольку я был наделен большими способностями, я вынужден нести гораздо большие обязанности. Я не просил о них, но они у меня есть. Все, что я могу делать, это служить как могу. Отец Келсона обучил меня правилам рыцарства и чести, и я никогда не предавал то доверие, которое он оказал мне. Надеюсь, что мне это удалось – несмотря на то, что я – Дерини.
      Но он не смог услышать ответа Дугала, потому что шум за дверью возвестил о прибытии гостей. Когда Морган встал на ноги, уже зная, кто пришел, дверь открылась, Дункан оглядел комнату и, войдя внутрь, отошел в сторону, пропуская Келсона и епископа Арилана. Дугал поднимался медленнее, и Келсон подошел, чтобы подать ему руку, и вопросительно посмотрел на него. Арилан сразу направился к Моргану, его худое лицо выражало явное неодобрение.
      – Почему мне не сказали, что вы нашли еще одного Дерини? – сказал он сквозь зубы, отведя Моргана в сторону. – И что там произошло?
      Морган вздохнул и поднял свой плащ, гораздо сильнее беспокоясь о Дугале, увлеченно перешептывающемся с Келсоном и Дунканом, чем мнением Арилана.
      – Прежде всего, епископ, мы не знаем, действительно ли он Дерини, просто у него есть экраны, через которые мы не можем пройти, и которыми он не может управлять, – проворчал Морган, накидывая плащ на плечи и застегивая пряжку. – Что же касается того, что случилось, то я могу только предполагать, что он попытался закрыться от психической переполненности во время посвящения Дункана. Вы, конечно же, знаете, что во время этого ритуала вырабатывается много энергии, особенно, если его главный участник – Дерини.
      – Не уходите от вопроса, – пробормотал Арилан. – И что Вы имеете в виду, говоря, что Вы не знаете, Дерини он или нет?
      – Именно это, епископ. Никто из членов его семьи не может служить объяснением всего этого, если только Вы не сочтете, что это связано с некой неопределенной способностью, которую народ Приграничья называет Вторым Зрением. Тем не менее, у Дугала действительно есть экраны, и он понятия не имеет, что с ними делать. Поскольку посвящение Дункана вызвало огромный всплеск энергии, на экраны, о существовании которых он только недавно узнал, обрушилось огромное давление энергии, и он не знал как справиться с экранами.
      – Вы сказали «недавно». Насколько недавно?
      Морган постарался сдержать свое раздражение. – Три недели назад, когда мы были в Кулди на заседании синода. Это случилось в тот вечер, когда Вы попросили, чтобы я попытался войти в контакт с Келсоном и сообщил ему о нападении на Дункана. Чтобы усилить соединение, Келсон включил его в связь, но Дугал почувствовал что-то, испугавшее его достаточно сильно, чтобы выбить из связи их обоих. А когда Келсон попытался считать его мысли, у него чуть не начались судороги.
      – Кто-нибудь еще пытался считывать его мысли с тех пор, кроме Келсона? – спросил Арилан, слегка притихший после рассказа Моргана.
      – Я пробовал, – сказал Дункан, подходя к ним. – Он, казалось, не возражал против моего проникновения в его разум, как и против Келсона, но мне тоже не удалось пройти. Это было похоже на столкновение со скалой. Чем сильнее я давил, тем сильнее становилось сопротивление. А когда ко мне присоединился Келсон, думая, что он сможет помочь, у Дугала опять возникла крайне болезненная реакция.
      – Понятно. – покорно вздохнул Арилан. – А Вы, Аларик?
      – Я не мог провести его через Портал без физического принуждения, – ответил Морган. – Что касается моего касания его разума, то, оно, кажется, находится где-то посередине между Келсоном и Дунканом, если мы говорим о болезненности. Я смог обойти его экраны, чтобы исцелить его травмы, но только пока он был без сознания. В других обстоятельствах я бы не хотел этого делать.
      Арилан поглядел на Дугала, который с помощью Келсона уселся за стол рядом с камином, затем посмотрел на Моргана с Дунканом и направился к ним. Дугал начал подниматься, стараясь быть учтивым, несмотря на смущение и дурные предчувствия, но Арилан знаком остановил его, пододвинул стул Келсону, затем сел сам. По знаку Дункана Морган взял оставшийся стул и сел справа от Дугала, прямо напротив короля.
      – С Вашего позволения, Сир, – сказал Арилан, кивнув в сторону Келсона, – я бы хотел сразу перейти к сути дела. Дугал, – тут он вызвал мягко светящийся сине-белым огнем шар, который он установил посредине стола, – я думаю, что это должно ответить на все вопросы по поводу того, кто я такой и почему именно я предполагаю заняться этим делом. Ты веришь мне?
      Дугал отшатнулся, заметив возникший огонь, его все еще пульсирующие экраны напряглись от новых дурных предчувствий, но, взглянув на Келсона, нашел достаточно смелости, чтобы немного успокоиться. Морган был поражен. Когда Дугал глубоко вдохнул, стабилизируя дыхание, он сложил руки в умоляющем жесте, обращенном к Келсону, и положил их на стол на расстоянии ладони от огня, светящегося в центре стола, и заставил себя посмотреть в глаза епископа-Дерини.
      – Я соврал бы, если сказал, что я не боюсь, Ваше Преосвященство, но мой… друг герцог Аларик только что мне очень многое объяснил. А Келсон рассказывал мне про Вас раньше. Я постараюсь сделать как Вы просите.
      Уголки рта Арилана вздернулись в сдержанной улыбке, даже он не мог отрицать, что мальчик имел смел, но Морган уловил его неодобрение Келсона, который явно был неосмотрителен. Он был рад, что недовольство было направлено на короля, а не на него.
      – Очень хорошо. Давай посмотрим, чему ты научился, – сказал Арилан. – Думаю, мне не надо долго и подробно объяснять, что я собираюсь делать.
      – Н-н-нет, сэр
      Вздохнув и окинув остальных взглядом, что означало еле сдерживаемое нетерпение, Арилан размял пальцы и приложил руку ко лбу Дугала. Испуганный Дугал рефлекторно дернулся, чтобы отодвинуться; но тут же еще раз глубоко вдохнул и наклонился ниже над столом, чтобы Арилан мог дотянуться до него. От прикосновения он вздрогнул, но не отшатнулся даже после того, как Арилан начал зондировать его разум, хотя процесс явно вызывал неприятные ощущения. Несколько секунд спустя Арилан опустил руку и сел, вздохнув еще раз.
      – Да, экраны несомненно есть. Если бы у меня было время и соответствующая поддержка, я мог бы взломать их, но это могло бы причинить непоправимый вред. Я не вижу необходимости брать на себя такой риск. Дункан, Вы, кажется, говорили, что он не очень возражал против Вашего касания. Вы не желаете попробовать еще раз?
      Дункан, стоявший между Ариланом и Морганом, вопросительно посмотрел на Дугала. – Я не могу сказать Вам. Дугал, ты хочешь этого? Я остановлюсь, как только ты скажешь, или если что-то пойдет не так.
      Нервно облизывая губы, Дугал сглотнул и поклонился. Не суетясь, Дункан подошел к нему и встал позади, положив руки на плечи Дугала.
      – Келсон показывал тебе как расслабляться, глубоко вдыхая? – спросил он, прижимая плечи Дугала к своей груди и кладя большие пальцы на точки пульса у него на горле.
      – Немного.
      – Хорошо. Значит, нам обоим будет гораздо проще. Глубоко вдохни, выдохни и попробуй сосредоточиться на своем пульсе. Ты должен чувствовать его под моими пальцами. Чувствуешь?
      – Да.
      – Превосходно. Тогда вдохни еще раз… хорошо… а теперь закрой глаза и полностью расслабься. Еще раз вдохни. Хорошо…
      Морган не осмелился последовать за Дунканом в его зондировании, боясь разрушить то хрупкое равновесие, которое тот установил, но он видел физические признаки того, что Дугал прекратил сопротивляться. Парень не напрягался, и, даже, казалось, не обратил внимания, что Дункан передвинул свои пальцы ему на виски и лоб. Он еще больше расслабился, когда Дункан наклонил голову, чтобы коснуться губами рыжих волос. Они застыли в таком положении почти на минуту, пока, наконец, Дункан не поднял медленно голову, открыл глаза, и, моргнув, вернулся в нормальное сознание. Дугал тоже моргнул и поднял глаза, когда Дункан положил руки обратно на плечи Дугала.
      – Ну? – спросил Арилан.
      Дункан покачал головой. – Никакого напора – и никакой боли, как мне кажется, а, Дугал?
      Дугал покачал головой и оглянулся вокруг, испуганно глядя на Дункана. – “Что Вы сделали?»
      – Ну, я не проник внутрь, – ответил Дункан. – Я просто пошел вокруг и вокруг. Есть какие-нибудь идеи?
      Озадаченно вздохнув, Арилан сел и сложил руки на груди. – Очаровательно. Он или один из нас, или еще один чертов Варин де Грей. У вас, часом, нет под рукой ширала?
      Когда Дункан кивнул и пошел через комнату, чтобы порыться в секретере, Дугал прошептал, – А что… что такое ширал?
      – Это не причинит тебе никакого вреда, – быстро сказал Келсон. – Это просто прозрачный янтарь. Их частенько находят в руслах рек и на морском берегу.
      – А ч-ч-что он делает?
      Морган улыбнулся. – Он чувствителен к силе, которой могут пользоваться Дерини. Вот и все. Помнишь, мы с тобой говорили про силу, которая не бывает доброй или злой, а вот ее использование может быть добрым или злым?
      В кивке Дугала все еще сквозило опасение.
      – Ну, ширал просто служит точкой фокусировки, – продолжил Морган. – Если у тебя есть способности, хотя бы потенциальные, владеть той силой, которой владеем мы, кристалл засветится.
      – Но, я – не Де…
      – Дугал, ты еще не знаешь, кто ты такой, – еле слышно пробормотал Келсон. – Все, что мы знаем наверняка – это то, что у тебя есть эти чертовы экраны!
      Дункан вернулся к столу, развязывая маленький кожаный мешочек, и достал оттуда комочек пожелтевшего от времени шелка. Когда он аккуратно развернул его, Дугал вытянул шею, чтобы увидеть, что было внутри, и увидел как на свет появилась тонкая кожаная тесьма, продетая через середину камня медового цвета, размером с миндалину.
      – Я храню это с тех времен, когда был моложе Дугала – сказал Дункан, держа камень за тесьму и бросив мешочек и шелк на стол. – Это не самый прозрачный кристалл, но мне его всегда хватало.
      Как заметил наполовину испуганный и наполовину заинтригованный Дугал, Арилан взял камень через рукав, резким жестом погасив огонь на столе, затем выпустил камень и, откинувшись на спинку кресла, кивнул Дункану.
      – Я надеялся на лучшее, но этого достаточно. Давайте, проверьте его. Вы знаете, о чем идет речь.
      – Но я не знаю, о чем идет речь, – возразил Дугал, когда Дункан встал позади его стула и через плечо протянул ему кристалл.
      – Я ручаюсь, что возможность каких-то неприятных ощущений от этого гораздо меньше, чем от того, чем мы занимались только что, – пробормотал Дункан. – Просто держи камень в руке, неважно какой. Физически вы будете ощущать его как любой другой камень.
      Дугал нерешительно потянулся вперед, вздрогнув, когда камень коснулся его кожи. Но тогда он решительно сжал его в ладони и осмелился еще раз вопросительно поглядеть на Дункана.
      – Что теперь?
      – Закрой глаза и попробуй не обращать внимания на то, что у тебя в руке, – с улыбкой сказал Дункан, снова кладя руки на плечи Дугала и прижимая его спину к спинке стула. – Я не собираюсь делать ничего кроме того, что уже делал перед этим, так что тебе не о чем беспокоиться. Глубоко вдохни и медленно выдохни. Это не займет много времени.
      Нервно кивнув, Дугал повиновался, и постепенно успокоился, поддававшись бормотанию Дункана, успокаивающему и обнадеживающему. Когда Арилан, потянувшись через стол, слегка коснулся сжатого кулака парня, рука разжалась достаточно для того, чтобы все присутствующие увидели золотистый свет, струящийся из кристалла, зажатого в ней. Арилан, поглядев на Моргана и Келсона, поджал губы, затем кивком подал Дункану знак прекратить проверку. Свет в руке Дугала замерцал и погас, но глаза Дугала, затрепетав, открылись раньше, и он успел заметить последний отблеск.
      – Светилось! Я видел!
      Когда его рука рефлекторно дернулась, разжимаясь, Дункан наклонился, чтобы схватить кристалл прежде чем тот упадет на стол. Келсон кивнул, улыбаясь.
      – Мы тоже видели. Ты не сошел с ума. Догадайся, что это значит.
      – Это значит, что он, скорее всего, еще один Дерини-полукровка, как и все вы, – проворчал Арилан, отодвигая свой стул с ужасным скрипом дерева по камню прежде, чем Дугал смог что-нибудь сказать. – Интересно, откуда происходит его сила?
      Когда он встал и повернулся лицом к огню, Келсон положил руку на плечо испуганного Дугала.
      – Арилан, я не могу ничего ответить Вам, но я не думаю, что меня это сейчас волнует, – многозначительно сказал король. – И я не думаю, что нам стоит выяснять это прямо сейчас. Он уже прошел через слишком многое для одного дня.
      – Я согласен, мой принц, – вслед за Келсоном сказал Морган. – Кроме того, мне кажется, что сегодня вечером мы собирались отпраздновать посвящение нового епископа.
      – Торжество, я думаю, начнется только после заката, – кратко ответил Арилан. – У нас еще есть время, чтобы…
      – У нас еще есть время, чтобы Дугал, если он хочет, мог немного отдохнуть перед торжеством, – сказал Келсон, поднявшись. – Сейчас это самое главное.
      – Но Совет захочет…
      – Мы говорим не о желаниях Совета, – резко ответил Келсон, заставив Арилана открыть рот, а Моргана и Дункана – обменяться ошеломленными взглядами. – И я не думаю, что сейчас подходящее время, как и место, чтобы говорить об этом, не так ли?
      Арилан не мог ничего ответить на это, пока в комнате были посторонние. Когда король подал Дугалу руку, помогая тому встать, и они пошли к двери, Арилан небрежно поклонился.
      – Прошу прощения, если я показался слишком настойчивым, Сир.
      Келсон, остановившись в дверях, оглянулся и окинул взглядом всех троих.
      – Я принимаю Ваши извинения. Да, отец Дункан, я думаю, что Вам тоже стоило бы немного отдохнуть. У Вас был тяжелый день.
      Дункан пожал плечами. – Я не жалуюсь, Сир.
      – Вижу. Ладно, встретимся на торжестве. Морган, Арилан, Вы идете?
      Морган хотел бы остаться, поскольку любопытство, донельзя раздразненное событиями этого дня, было гораздо сильнее, чем потребность в отдыхе, но если бы он остался, то Арилан тоже мог бы захотеть остаться, а если бы Арилан остался, то разговор рано или поздно опять свелся бы к старым спорам о Дерини-полукровках и Совете Камбера. Кроме того, слова короля прозвучали почти как приказ. Морган и Арилан вышли, епископ-Дерини что-то тихонько ворчал себе под нос.
      Когда они ушли, Дункан сел на стул, только что освобожденный Дугалом, и сжал в руке кристалл ширала, вспоминая детство и ту, что подарила ему этот камень. Ему было приятно вспоминать это, и он сидел перед камином, погрузившись в воспоминания, пока тени не удлинились, и не погас свет в янтарных стеклах у него за спиной.

      Известие о посвящении Дункана в епископы не были неожиданными для так называемого Меарского двора в Ратаркине. Креода предупреждал, что этого стоит ожидать. Для Кайтрины и Сикарда это известие стало просто еще одним поводом для войны, но Лорис и Джудаель были серьезно обеспокоены этим. Не стало неожиданностью и повторное требование Келсона Кайтрине явиться к его двору до Рождества, намекая на страшные последствия для заложников, если Кайтрина не подчинится или причинит дальнейший вред Истелину.
      Но послание от архиепископа Брейдена, сообщавшее об отлучении, которое Джудаель прочитал вслух с возрастающим недоверием и ужасом, вызвало настоящий шок. Лорис был настолько разгневан, что опрокинул свой стул, когда вскочил, чтобы подбежать к Джудаелю и выхватить документ у него из рук.
      – Как они смеют? – Он задыхался, его дыхание переросло в глухой хрип, когда он пробежал глазами по подписям и печатям внизу пергамента, брызгая слюной, падавшей на пергамент и его сутану, он проорал. – Да за кого они себя принимают?
      Размахивание посланием, как если бы оно было настоящим оружием, Лорис медленно прошел через комнату к Кайтрине и Сикарду, стоявшим обнявшись у окна и глядящим в него невидящим взглядом, не в силах придти в себя от нанесенного им удара. Стоявший в нескольких шагах позади них побледневший Ител, нервно теребя завязки своего плаща, переводил взгляд с родителей на Лориса и Джудаеля, и обратно.
      – Как они смеют? – повторил Лорис. – Отлучить! Меня! Мои бывшие подчиненные! Я разгневан! У меня нет слов!
      – Непохоже, – проворчал Сикард, но Лорис не услышал его, увлекшись обличением епископов из Ремута и всей династии Халдейнов.
      Сикард разделял молчаливое беспокойство своей жены и госпожи и замешательство своего сына. Когда Лорис, наконец, исчерпал свой запас ругательств и проклятий, Сикард отпустил штору, приподнятую им, чтобы посмотреть на утренний снегопад, и, развернувшись лицом к комнате, взял Кайтрину под руку, чтобы сопроводить ее обратно к их креслам перед камином. По его знаку Ител бросился поднимать стул, опрокинутый Лорисом.
      – Хватит болтать, причем всем нам, – сказал Сикард, многозначительно глядя на Лориса и знаком подзывая Джудаеля. – Мы слышали ответ Гвинедда. Теперь нам надо решить, что нам надо с этим делать. Садись, дорогая.
      Стараясь успокоиться, Кайтрина села, тщательно разгладив складки отделанной мехом юбки и сложив руки на коленях. Когда она села, Сикард, положив руку на подлокотник ее кресла, опустился возле нее на одно колено, а Джудаель застыл в ожидании у него за спиной. Справа от нее сел Ител. Лорис, с плохо скрываемым раздражением тоном Сикарда, подошел к стулу, поднятому Ителом, но что-то заставило его не садиться, пока ему не предложат.
      – Моя королева, – тихо сказал Сикард, прежде чем Лорис успел сказать хоть слово, – мы в полном Вашем распоряжении, как Вы хорошо знаете, но я боюсь, что удар, который нанес Халдейн, попал на этот раз в цель. Желаете ли Вы, чтобы мы продолжили начатое, зная, что мы прокляты Церковью?
      – Прокляты не Церковью! – бросил Лорис. – Прокляты кучкой епископов, нарушивших свою клятву повиноваться мне! – Тут он опомнился и слегка поклонился в знак извинения. – Простите меня, Ваше Высочество, но не может быть и речи о сдаче из-за простого куска пергамента и воска. Вот что я про это думаю!
      Широко размахнувшись, он бросил пергамент в камин, но, услышав испуганный вздох Кайтрины, Ител бросился к огню и вытащил документ из огня, сбив пламя с начавших гореть краев и тихонько выругавшись, когда ему на руку капнул расплавленный воск с печати.
      – Это не ответ, – сказал Сикард, поднимаясь, чтобы подвинуть к креслу его жены стул с прямой спинкой. – И кусок пергамента с воском, как вы назвали это, кажется, напугал Вас, Архиепископ. К сожалению, от того, что мы не согласны с этим документом, он не перестанет существовать.
      Сев, он взял руку Кайтрины в свою, и погладил ее, тщетно пытаясь успокоить. Лорис нахмурился.
      – Это решение – просто пустяк. Оно не имеет никакой силы, – сказал он. – Те, кто подписал его, не имели полномочий на это.
      – При чем здесь полномочия? – прошептала Кайтрина. – Проклятие не требует никаких полномочий, а это именно оно и есть, несмотря на высокопарный язык. Мы, народ холмов, понимаем такие вещи, Архиепископ. И проклятье не так просто снять.
      – Тогда мы должны ответить на это так, как Вы сочтете правильным, – сказал Лорис, опускаясь на стул позади него и внимательно глядя на них обоих. – Может, мне тоже проклясть их? Это принесло бы мне большое личное удовлетворение. Я могу отменить и отменю это решение, и отлучу Халдейнов и его епископов. Но Вы, Ваше Высочество, должны выполнить свою часть. Таким образом вы дадите королю тот ответ, который он заслуживает. Угрозы Халдейна не должны больше пугать нас.
      – Халдейн хорошо научился угрожать, несмотря на то, что он только-только вырос, – глухо ответила Кайтрина, беря в руки другую бумагу, сопровождавшую послание об отлучении – ответ Келсона на ее последний вызов ему. – Он повторяет свое требование о моей сдаче, Архиепископ. И он все еще держит моих Лльювелла и Сидану в заложниках.
      – Две недели назад, Вы сами, Ваше Высочество, сказали, что они уже выросли. Они знали о грозящей им опасности.
      – Но они – мои дети! – сказала Кайтрина. – Разве я могу бросить их на произвол судьбы? Разве для того, чтобы я смогла носить корону, они должны страдать от гнева узурпатора-Халдейна и погибнуть?
      Мрачный и решительный Лорис опустился перед ней на колени, просительно простирая руки.
      – А Вы не думаете, что они охотно отдали бы свои жизни, чтобы сохранить трон Меары для законной королевы? – возразил он. – Эта земля слишком долго была под властью чужеземных принцев, благородная леди. Сто лет назад Малкольм Халдейн вырвал ее у законной наследницы, и с тех пор он и его наследники держат ее в черном теле, невзирая на стоны Вашего народа. У Вас есть возможность положить конец тирании Халдейнов. Вы не имеете права уклоняться от своих священных обязанностей.
      Побледнев, Кайтрина выслушала его, ее пальцы переплелись с пальцами мужа, рядом с ней сидел оставшийся сын, с обожженным свитком об отлучении от церкви, про который все забыли, в руках; ее племянник в своем лиловом облачении епископа тихо и подавленно стоял позади. Когда архиепископ закончил, Кайтрина склонила голову. Через мгновение ее слезы оросили ее руку, сжавшуюся вокруг руки Сикарда.
      – Кажется, я должна положить жизни своих детей на алтарь своих устремлений, – сказала она наконец, горько покачивая головой. – Но Вы правы, архиепископ. У меня есть обязанности.
      Своей свободной рукой она взяла руку Итела и поднесла ее к своим губам, а затем прижала ее к своей груди и посмотрела на Лориса.
      – Очень хорошо. Послание будет переписано, а Вы проклянете Халдейна, его придворных и епископов. Что еще?
      Лорис склонил голову в знак признательности и сложил руки на колене.
      – Вы должны ответить Халдейну так, чтобы не осталось ни малейших сомнений в Вашем решении, Ваше Высочество, – сказал он. – И Вы должны осуществить свои угрозы.
      – Какие… угрозы? – с трудом прошептала Кайтрина.
      Сдерживая триумфальную улыбку, Лорис поднялся и снова сел в свое кресло, положив руки на подлокотники.
      – Истелин, мадам. Он должен быть казнен. Вы сказали, что сделаете так. Вы должны быть последовательны. Истелин – изменник.
      Кайтрина побледнела. Ител задохнулся от ужаса. Сикарду явно стало не по себе.
      – Но он священник, епископ! – прошептал ужаснувшийся Джудаель.
      – Он преступил свои клятвы и не может более считаться кем бы то ни было, кроме как предателем, – отпарировал Лорис. – Если Вы хотите, я лишу его сана и заодно отлучу от церкви.
      – Разве можно так поступить с епископом? – спросила Кайтрина.
      – Я – наместник святого апостола Петра, которому дано право наказывать и отпускать грехи, – сказал Лорис надменно. – Я посвятил Истелина в епископы. Что я породил, то я могу и убить.
      – Тогда он должен быть казнен как мирянин,» – сказал Сикард.
      – Как мирянин, отлученный от церкви. – Лорис перевел свой пристальный взгляд на Кайтрину. – Вы знаете, каково наказание за измену, Ваше Высочество?
      Кайтрина стояла, слегка отвернувшись и ломая руки.
      – Должен ли он настолько страдать? – прошептала она.
      – Он изменник, – сказал Лорис. – А наказание за измену…
      – Я знаю наказание за измену, архиепископ, – сказала она твердо. – Должен быть повешен, выпотрошен и четвертован… я знаю.
      – И так будет?
      Резко передернув плечами, Кайтрина Меарская нагнула голову в неохотном согласии.
      – Да будет так, – сказала она тихим голосом. – И да спасет Бог его душу.

      Приговор был приведен в исполнение следующим утром, на рассвете. Убежденные Лорисом в необходимости наблюдения за казнью, чтобы подчеркнуть участь будущих предателей, члены правящей фамилии Меары наблюдали за происходящим из двери, выходящей на заснеженный двор замка. У подножия лестницы беспокойно стояли Лорис и его епископы. Шеренги солдат в мундирах Кулди, Ратаркина и Лааса выстроились под тусклым небом по периметру места казни. Четверка беспокойных лошадей и их конюхи стояли наготове позади шеренги, выстроившейся рядом с конюшней, лошади фыркали, дергали головами и перебирали копытами, звеня сбруей на морозном утреннем воздухе. Снег покрывал центральную часть двора, где одетые в черное палачи с лицами, закрытыми масками, ожидали своего часа возле наспех возведенного эшафота.
      Барабаны глухо зарокотали, когда в дверях на противоположном конце двора появился окруженный стражниками осужденный, который шел босыми ногами по снегу, щурясь от света. Холодный декабрьский ветер теребил его волосы и прижимал тонкую рубаху к телу. Руки его были связаны за спиной. Когда конвой повел его к эшафоту, он на мгновенье замешкался.
      Когда он шел к ожидавшей его участи, он казался бледным, но спокойным. Он был ошеломлен жестокостью приговора, вынесенного ему, но он не был удивлен им, поскольку знал, что из себя представлял Лорис. Он и не надеялся покинуть Ратаркин живым. Он помнил то краткое, разрывающее душу, отчаяние, которое он испытал, узнав, что его лишили сана, поскольку он надеялся, что ему оставят хотя бы это утешение, а последовавшее за этим отлучение от церкви только укрепило его в мысли о том, что претензии Лориса на статус епископа совершенно безосновательны. Вне зависимости от того, что Лорис может сказать или сделать, Генри Истелин навсегда останется священником и епископом. Те, кто схватил его, могут убить его тело, но его душа принадлежит только Богу.
      Он был слегка обеспокоен тем, что в эти последние предрассветные часы ему не будет дозволено поговорить с другим священником, чтобы в последний раз исповедаться и причаститься. Это была нормальная реакция любого набожного человека, стоящего перед смертью. Но он сурово напомнил себе, что это только внешние формы тех церковных таинств, которых они пытались лишить его. Перед самой зарей он, вспоминая свои поступки и каясь, он встал на колени и поцеловал земляной пол своей темницы в память о Теле Господнем и выпил растопленный снег в память о Его Святой Крови. После этого он спокойно сел, наблюдая за светлеющим небом и смиренно ожидая конца своей земной жизни.
      Он был спокоен, когда за ним пришли стражники, четыре крепких солдата и один из его бывших капитанов, не смевшие смотреть ему в глаза. Когда они связали ему руки, он перенес их грубое обращение без протестов и возражений, только вздрогнув, когда кто-то из них задел повязку на его правой руке, там, где он когда-то носил епископский аметистовый перстень. Лестница, ведшая наружу от его темницы, была скользкой от подтаявшего снега и грязи, но, когда он поскользнулся и чуть было не упал, его стража удержала его. Выйдя на двор, он почти не чувствовал ни снега под ногами, ни холодного ветра, пронизывающего его рубище. На эшафот и палачей, с их поблескивающими орудиями, он обратил только мимолетное внимание.
      На Лориса он обратил внимание, встретив холодный взгляд архиепископа с безмятежностью и даже состраданием, которое заставило Лориса сначала отвести глаза, а затем подать отрывистый знак страже. Кайтрина и Сикард тоже избегали его взгляда, а Ител выглядел смущенным, когда Истелин улыбнулся ему и покачал головой.
      Ступеньки эшафота были влажными и скользкими. Поднимаясь, он зашиб палец. Извинения, которые он пробормотал, смутили его стражников, и они поспешили удалиться как только поставили его в центре эшафота. Палач в маске, подошедший к нему, чтобы надеть петлю на шею, тоже старался не встречаться с ним глазами, и сам попросил прощения, осторожно затянув узел позади шеи пленника.
      – Делайте то что должны, сын мой, – тихо сказал Истелин, мягко улыбнувшись. – Я прощаю Вас.
      Человек отступил в замешательстве, снова оставив Истелина одного в центре эшафота. Пока читали приговор, Истелин спокойно глядел в зимнее небо, едва ли замечая веревки, стягивающие его руки или петлю, затянутую на шее.
      – Генри Истелин, бывший прежде епископом и священником, – зачитал герольд, когда барабаны еще раз глухо пророкотали, – поскольку ты был признан изменником, Корона постановила повесить тебя за шею, вынуть из петли до наступления смерти, отсечь конечности, вынуть из тебя внутренности и сжечь перед твоим телом, затем разорвать тело лошадями и послать голову и куски твоего тела для выставления напоказ в местах, которые определит королева. Все должны знать о той участи, которая ждет тех, кто изменит Меаре!
      Не было сказано ни слова о спасении Господом души осужденного, поскольку отлученные от церкви считались недостойными этого. Истелин и не рассчитывал на это. Когда барабаны зарокотали вновь, стало ясно, что ему не будет дозволено никаких последних слов, да он и не рассчитывал на это. Он продолжал пристально смотреть в небеса, пока с него срывали одежду и проверяли надежно ли затянута петля у него на шее, и только сдавленный вздох сорвался с его губ, когда его ноги оторвались от земли, и мир начал темнеть.
      Он молился сколько мог. Смутно он еще почувствовал удар, когда перерезали веревку и распростерли его на снегу. Холод и шок милостиво сделали его недосягаемым для его мучителей, и он никогда не узнал ни о их ножах и огне, ни о храпящих, взбесившихся от запаха его крови лошадях, которые разорвали на куски его тело. Улыбка, оставшаяся на его губах даже когда от того, что осталось от его тела, отрезали голову, заставила содрогнуться сердца многих из тех, кто наблюдал за этим убийством по приговору.

      Всю следующую неделю в Ремут прибывали вассалы Келсона, чтобы, как обычно, отпраздновать Рождество с королем, никто в Ремуте еще не знал о судьбе Истелина. Келсон каждый день устраивал приемы для вновь прибывших, а Морган, Найджел и прочие старшие придворные тем временем продолжали планировать и готовить весеннюю кампанию. У епископов были свои дела, требующие их внимания, но каждый вечер, после ужина, они обменивались с королем и его главными советниками мнениями о том, что уже сделано и что еще надо сделать. По мере приближения Рождества напряжение росло, поскольку будущее всех их зависело от ответа Меары.
      Буркард Вариан, ставший два года назад, после окончания войны с Торентом графом Истмарчским, прибыл в середине недели в сопровождении генералов Глоддрута, Реми и Эласа, и с полудюжиной баронов и мелких дворян. Спустя еще несколько дней, прибыл граф Данокским, вместе с которым приехали еще два генерала армии Келсона – Годвин и Перрис, а также молодой граф Дженасский, отец которого пал вместе с Джаредом Мак-Лейном в битве у Кандор Ри. Но никто не ожидал прибытия человека, который ждал Моргана возле его жилища, когда тот возвращался с мессы в сочельник.
      – Что за… кто там? – требовательно спросил Морган, осторожно протягивая руку к рукоятке своего меча.
      Шон лорд Дерри, молодой дворянин, который был когда-то помощником Моргана, а теперь замещал его в Корвине, отошел от стены, к которой он прислонился в ожидании Моргана, и, вытянув руки и робко улыбаясь, склонил голову в знак приветствия.
      – С Рождеством, Ваша Светлость. Я надеюсь, Вы не обиделись, что мы не присоединились к Вам перед мессой, но мы приехали только в полночь.
      В его голубых глазах мелькнуло веселье от удивления Моргана, но, в то же время было видно, что он чего-то опасается. Когда Морган схватил его за плечи, чтобы рассмотреть его, он вздрогнул, но не отвел глаз.
      – Шон, что ты здесь делаешь? – пробормотал Морган, начиная догадываться, что тот здесь делает. – И что ты имел в виду, говоря «мы»? Боже правый, ты что, привез Риченду?
      Дерри, явно подражая своему бывшему господину, поднял брови – Ваша жена решила, что хочет провести Рождество со своим мужем, Ваша Светлость. Боюсь, что если бы я не привез ее, то она отправилась бы сюда сама.
      – О да, это она может, – еле слышно пробормотал Морган. – Жаль, что тебе не удалось ее отговорить.
      – Вы думаете, я не пробовал? – возмущенно спросил Дерри. – Я прекрасно знаю ваши распоряжения. Правда, не могу сказать, что был полностью с ними согласен. Думаю, что ей просто надоело в Короте.
      Морган вздохнул, вспоминая о проблеме, о которой он несколько недель не задумывался, находясь так далеко от своего дома. При том, что он был полностью доволен их браком с Ричендой, в их отношениях оставалось еще немало неурегулированных вопросов. Главным из них был вопрос о том, какой властью должна обладать его жена во время его слишком частых отсутствий, и это решение Морган не мог принять сам, несмотря на то, что он был герцогом Корвинским.
      При обычном ходе вещей, в первый же год после их свадьбы жена Моргана должна была стать хозяйкой Корота и править Корвином, когда он отсутствовал. Но Морган не позволил Риченде этого. Причиной этому было то, что многие из его людей не доверяли ей, и не потому, что она была Дерини, о чем никто в Короте даже не подозревал, и что все равно никого бы не взволновало, поскольку герцог Корвинский сам был Дерини, а потому, что ее первый муж предал короля.
      Они думали, что в ней тоже может таиться предательство, а, может быть, даже планы мести за смерть ее первого мужа. Будучи Вдовой графиней Морлийской, она, вместе со своим новым мужем, была опекуном молодого Брендана и фактически управляла землями и деньгами шестилетнего графа по своему усмотрению. Если бы что-то случилось с Морганом, Ее Светлость Вдовая герцогиня Корвина и Вдовая графиня Морлийская имела бы доступ и к богатой казне Корвина до тех пор, пока герцогиня Бриони не достигнет совершеннолетия. Ради такой власти и положения чего не сделает бывшая жена знаменитого предателя?
      Конечно, все это было полнейшей ерундой, но объяснить это другим, за исключением нескольких наиболее приближенных офицеров, оказалось гораздо труднее, чем Морган мог себе вообразить. Когда он меньше чем через год после смерти Брэна Кориса впервые привез свою невесту в Корот, он ожидал некоторой опаски и подозрительности, но он думал, что подозрения уменьшатся, по мере того как люди узнают ее и станут доверять ей. Этого не произошло.
      Они не доверяли ей, потому что они не знали ее. Они не знали ее, потому что, когда Морган был далеко, что случалось гораздо чаще, чем ему хотелось бы, она оставалась предоставлена сама себе, не имея в отсутствие Моргана никакой власти. Он не мог дать ей власть, потому что люди ей не доверяли, поскольку не имели возможности убедиться в ее лояльности своему новому господину. Это был замкнутый круг, и Морган не мог найти способ разорвать его.
      Таким образом, Риченда просто жила в его замке в Короте, придворные герцога обращались с ней учтиво, но к делам не допускали. Вначале это все объяснялось очень просто, Риченда сначала плохо знала Корот, а потом была беременна из первым ребенком – и то, и другое были хорошими поводами для того, чтобы сенешаль Моргана и командир замкового гарнизона продолжали в отсутствие Моргана управлять от его имени, как это было в прежние года, но сейчас Бриони было уже одиннадцать месяцев, а Риченда была герцогиней Корвинской уже почти два года. Старые отговорки стали неубедительными, но Морган не мог заставить себя признать, что настоящая причина крылась в его жене. Неудивительно, что умная и одаренная Риченда все больше раздражалась неразумными ограничениями ее роли.
      – Дерри, ты же знаешь, в чем проблема, – тяжело вздохнув, сказал Морган. – А у меня не было времени, чтобы что-то сделать с этим. Я не хочу расстраивать ее.
      Дерри потупил глаза и, покусывая губу, заложил большие пальцы обеих рук за пояс.
      – А Вы думаете, что ее не травмирует то, что Вы не допускаете ее к делам, не сказав ей почему? – сказал он, вновь поднимая глаза на Моргана. – Простите, сэр, но за прошедший год я провел с вашей женой гораздо больше времени чем Вы. Она слишком хорошо воспитана, чтобы допытываться о причинах этого, хотя для нее это не составило бы труда, но она чувствует, что ей многие не доверяют. И если Вы не скажете ей, что не разделяете это недоверие… – Он сглотнул. – Сэр, я… думал, что такие вопросы гораздо легче решить, будучи Дерини.
      – Иногда, это только усложняет проблемы, Дерри, – прошептал Морган. – Но не тебе упрекать меня за это.
      – Извините, милорд.
      – Это не твоя вина, – сказал Морган через несколько секунд. – Может быть, ее приезд даже к лучшему. Поскольку весенняя кампания стала практически неизбежной, я уже подумывал о том, чтобы попросить тебя привезти ее ко двору, как только позволит погода. Келсон ясно дал понять, что он хотел бы видеть ее, как регента Брендана, в своем Совете, я думаю, что ее присутствие вдвойне желательно теперь, когда у нас в заложниках есть Сидана Меарская.
      – Сидана? – удивился Дерри. – Здесь? Как Вы умудрились? Он собирается жениться на ней?
      Морган усмехнулся, несмотря на беспокойство, вызванное таким поворотом дел. – Странно, что это приходит в голову всем, кроме самого Келсона. Может быть, он женится на ней. Все зависит от ответа, который мы получим от Меары завтра.
      – А-а.
      – Я расскажу тебе подробно обо всем после завтрашнего приема, если к тому времени ты уже не узнаешь все сам, – продолжил Морган. – Уверен, что, как только мы получим ответ от Меары, мы узнаем об этом. А пока, я думаю, тебе стоит немного поспать, а мне пойти поприветствовать свою жену. Да, кстати, Хамильтон и Хиллари справляются с делами?
      – Да, милорд. А мелочами занимается моя мать.
      – Отлично. Сколько с Вами людей?
      – Полдюжины… и горничная для Ее Светлости. Надеюсь, сэр, вы не сердитесь.
      – Нет, не сержусь. – Морган вздохнул, и, взявшись за дверную ручку, свободной рукой хлопнул Дерри по плечу.
      – Ладно, иди поспи. Увидимся утром. И, Шон, спасибо за то, что привез мою жену целой и невредимой.
      – Рад услужить Вам, милорд.
      Когда Дерри, явно успокоившись, слега поклонился и повернулся, чтобы уйти, Морган поднял засов и проскользнул в свое жилище, тихонько закрыв за собой дверь.
      Поначалу только свет от камина встретил его. Около закрытого портьерой входа в гардеробную он заметил несколько сундуков и чемоданов, которые раньше там не было, подбитый мехом плащ разложенный перед камином для просушки, но ни малейших признаков служанки, присматривающей за ними. Пройдя в смежную с комнатой спальню, он заметил свет свечи, пробивающийся из-за балдахина его кровати. Подойдя поближе, он, прибегнув к своим способностям Дерини, убедился, что в кровати именно Риченда, а не прячущийся убийца, и тщательно скрыл свои мысли о том, что он совершенно не желал обсуждать сейчас, в первую ночь, которую они проведут вместе после того, как не видели друг друга несколько месяцев.
      – Было слишком поздно идти на мессу, – прошептал тихий неуверенный голос, когда Морган обеими руками раздвинул занавески, – но я помолилась самостоятельно. Не хотите ли прилечь, милорд?
      Риченда лежала посредине широкой кровати, натянув меховое одеяло до самого подбородка, ее лицо казалось красным в свете свечей, установленных в головах ложа. Ее волосы, отливавшие золотом, полностью скрывали подушку под ее головой, а когда она поглядела на него, в ее глазах, которые были синее любого озера, отразилась смесь боли и неуверенности. Когда она подтянула одеяло, на руке у нее холодным огнем сверкнуло обручальное кольцо. Она явно нервничала. Он знал, что она ожидала увидеть его рассерженным.
      – Так что Вы делаете здесь, как Вы думаете? – спросил он, его слова звучали холодно, но, по мере того, как ее ласкающая мысль касалась его разума, его глаза теплели. И хватит думать, что я собираюсь ругать Вас.
      Скромно потупив глаза, она повиновалась, но, когда он приподнялась на локтях, чтобы опять посмотреть на него, одеяло немного соскользнуло, выпростав обнаженное плечо и поколебав его самообладание.
      – Я приехала, чтобы провести Рождество с моим господином и моим мужем, – пробормотала она, еще раз касаясь его разума. – Мне не надо было приезжать?
      После столь долгой разлуки контакт разумов вызвал удовольствие, которое было почти мучительным. Шумно выдохнув, Морган заставил свои экраны опуститься и рухнул на кровать, обнимая ее и жадно прижавшись своими губами к ее, когда она обняла его в ответ. Прикосновение ее плоти, усиленное прикосновением ее разума, казалось, заставило пылать каждый нерв Моргана. Когда она отстранилась от него, чтобы расстегнуть его пояс, он застонал, а когда она одной рукой отложила в сторону его меч, одновременно отстегнув его плащ, они оба застонали, ее губы осыпали жадными поцелуями его шею и горло.
      – Всю одежду, милорд, – прошептала она, оторвавшись от поцелуев и развязывая шнурки его туники. – Прежде всего, ботинки. Я привезла из Корота наше белье и постелила его, так что мне не хотелось бы, чтобы Вы порвали его своими шпорами.
      Удивленный, он приподнялся, опираясь на локти, а, услышав ее, рассмеялся, вызвав тем самым ее ответное хихиканье, потом покачал головой и сел на кровати, продолжая улыбаться, огонь в его чреслах утих, но не угас, когда он подогнул колени, чтобы расстегнуть ботинки.
      – К счастью, я сегодня не ездил верхом, так что на мне нет шпор, и я могу сам справиться со своими ботинками, – сказал он, расстегнув все застежки. – Для того, чтобы позвать оруженосца, пришлось бы потратить много времени.
      – О, да, – согласилась она, покорная и удивленная.
      Усмехнувшись, он стряхнул оба ботинка в направлении открытой портьеры и удовлетворенно услышал звук кожи, ударившейся о камень где-то за пределами спальни. Вскоре за ботинками последовала его туника. Она села, чтобы помочь ему справиться с кольчугой, но тут одеяло соскользнуло ей на талию, и это было чересчур даже для Дерини, привыкшего контролировать свои чувства, так что ему пришлось закрыть глаза и сделать несколько глубоких, дрожащих вдохов, пока она сдирала металл с его торса и плеч. Когда она попыталась снять с него одновременно тунику и кольчугу, то и другое запуталось, и он почувствовал ее веселье, когда его голова застряла.
      – Не двигайся, пока я не разберусь с этим, – прошептала она.
      Когда она встала на колени, чтобы освободить его от одежды, он почувствовал прикосновение ее теплого тела к своей спине, а от прикосновения ее волос к плечу, казалось, заныл каждый нерв. Она потянула его тунику и что-то проворчала, когда раздался звук рвущейся ткани. Когда она чуть не оторвала ему ухо, он вскрикнул.
      Еще немного возни со спутанной одеждой, ворчание, когда она, наконец, сняла с него кольчугу, и он освободился от одежды. Глубоко вздохнув, он сбросил кольчугу и скомканную тунику с кровати и повернулся к ней, глядя ей в глаза и стараясь подавить дурацкую ухмылку.
      – Спасибо, – тихо сказал он.
      Когда она кивнула ему в ответ, ее улыбка все еще была слегка неуверенной, но, когда ее рука скользнула вниз, расстегивая его штаны, ее глаза уже не отрывались от него.
      – Милорд, Вы уверены, что не сердитесь? – тихонько спросила она.
      – Ты же знаешь, что я должен был бы рассердиться, – сказал он, обнимая ее и нежно прижимая к постели. – Но я не сержусь. Это прошло, как только я увидел тебя здесь. Все, о чем я могу думать, это как же долго мы не спали вместе. Наверное, ты ведьма – может быть, даже ведьма-Дерини.
      При этих словах она довольно рассмеялась и притянула его к себе, чтобы поцеловать, поначалу только слегка, а затем, когда их речь вышла за пределы просто слов – медленно и страстно.
      Я ведь ведьма, не так ли? – мысленно прошептала она ему. – И, наверное, я околдовала тебя, любимый?
      Полностью и окончательно, – сумел ответить он прежде, чем полностью отвлечься на действия ее рук, расстегивающих его штаны. – Боже, как я тосковал без тебя, Риченда!
      Несмотря на то, что их умы слились вместе, как и тела, он не был полностью околдован. Она понимала, что он знает кое-что, доверенное ему другими, и он не мог позволить узнать это даже своей жене без разрешения тех, кто доверил ему свои тайны.
      Но сам факт того, что он что-то скрывал от нее, раздражал Риченду, несмотря на то, что Морган старался не думать об этом. Чтобы дать ей немного расслабиться, он передал ей свое восприятие событий, случившихся после их последней встречи: общий фон и интриги, сопровождавшие заседание синода в Кулди, побег Лориса, покушение на Дункана, путешествие Келсона в Траншу, и Дугал со своими экранами.
      – Экраны? – прошептала Риченда, отодвигаясь, чтобы посмотреть ему в глаза, несмотря на ментальный контакт между ними. – Он один из нас?
      – Мы так считаем, – ответил Морган,. – но мы не уверены. Никто не может пробиться через эти экранов, а он не знает, как опустить их. Большинство попыток считать его мысли были настолько болезненны, что он стал бояться всех… кроме Дункана. Прикосновение разума Дункан не делает ему больно, но даже Дункан не может пройти через экраны.
      – А Дугал хочет, чтобы его мысли считали? – спросила Риченда.
      Морган пожал плечами. – Он говорит, что хочет, но не дает нам попробовать. Не у всех из нас была возможность попробовать. Может, ты придумаешь какой-нибудь новый подход к этому вопросу. Самым логичным выбором кажется Дункан, но он занят не меньше, чем любой из нас.
      Постепенно он рассказал ей остальное, что он знал про Дугала – пленение Лорисом, смертельная опасность, нависшая над Истелином, отважный побег из Ратаркина, приведший к захвату заложников, и совершенно неожиданная реакция Дугала на посвящение Дункана – и Риченда поняла, почему юный лорд из Приграничья вызвал столько проблем.
      – У меня уже есть кое-какие соображения, – задумчиво сказала она. – Сделай так, чтобы завтра я встретила его при дворе.
      – Ты вряд ли сможешь избежать этого, – хохотнул Морган. – Завтра его официально объявят графом Траншским. Вот когда начнется настоящая забава.
      – И завтра же мы получим ответ Кайтрины на ультиматум Келсона, – предположила Риченда.
      Морган вздохнул и кивнул. – Да. Поскольку никто не ждет, что она подчинится, это значит практически неизбежную войну весной и королевский брак между Келсоном и Сиданой накануне Крещения.
      При этих словах Риченда напряглась и отвернулась, и Моргану оставалось только прижать ее к себе, пытаясь утешить, и, сожалея о необдуманности своих последних слов, подождать, пока она не успокоится. Он никогда не расспрашивал ее о первом замужестве, но он знал, что она хотела его не больше чем Сидана. Для дочерей из знатных семей замужество, продиктованное государственными интересами, было почти неизбежно, если только они не уходили в монастырь. Риченде было всего шестнадцать, когда ее выдали замуж за Брэна Кориса и даже не видела своего будущего мужа до дня свадьбы.
      – Да, я понимаю, чем вызван брак Гвинедда и Меары, – сказала она наконец, снова поворачиваясь к нему. – Они воевали друг с другом несколько поколений. А свадьба может положить конец старому спору.
      Она тяжело вздохнула, прежде чем продолжить.
      – Но, Аларик, и Келсон, и Сидана – люди, а не королевства. Я совсем не знаю эту девочку, но я знаю Келсона. Он – добрый и великодушный парень, и я знаю, что он постарается сделать брак чем-то большим, чем просто формальный способ получения наследников, но… но…
      – Но на самом деле ни у кого из них нет выбора, – сказал Морган, произнося то, на что она не решилась. – Я знаю. Мне это тоже не нравится. К сожалению, вместе с короной люди получают и такие вот обязанности.
      – Надо думать. – Она долго молчала, спрятав свои мысли в дальних уголках ее разума, куда Морган даже и не подумал бы проникнуть, потом опять вздохнула.
      – Ладно, если свадьбе быть, то тебе придется позаботиться о Келсоне, – сказала она. – Я не знаю, как мужчина воспринимает такие вещи, но очень хорошо знаю, что чувствует женщина. Сидана Меарская скорее всего станет нашей следующей королевой вне зависимости от того, хочет она этого или нет. В любом случае, она будет испугана, расстроена и несчастна, но я не вижу причин для того, чтобы она страдала от этого так, как это может быть. Я сама была в схожей ситуации, и, может быть, мне удастся помочь ей увидеть положительные стороны этого брака. Если Вы не против, я бы хотела стать ее фрейлиной… а если получится, то и подругой. Мне очень жаль эту девочку, Аларик.
      – Моя милая Риченда, – прошептал Морган, обнимая ее. – Я так рад, что нашел тебя.
      Засыпая, он подумал, что заодно нашел и способ погасить раздражение своей жены, по крайней мере, на то время, пока она будет в Ремуте.

      Ранним рождественским утром дозорные доложили о меарском герольде, сопровождаемом латником, примерно в двух часах езды от Ремута. Паж сообщил об этом Келсону, сидевшему в комнатах Дугала, где король и лорд из Приграничья как раз обсуждали предполагаемый ответ Меары, пока Дугал одевался для утверждения его титула. Король был одет в придворную малиновую мантию, отороченную на запястьях и внизу горностаем, и с большими разрезами спереди и сзади, но не успел надеть ни корону, ни прочие символы своей королевской власти.
      – Лично мне это не нравится, а тебе? – спросил Келсон, отпустив пажа и оруженосца и наблюдая как Дугал перетягивает свою тунику из серой шерсти узким ремешком. – Герольд и один рыцарь. Даже не делегация. Как ты думаешь, что это значит?
      Фыркнув, Дугал встряхнул свой клетчатый плащ клана Мак-Ардри и накинул его себе на плечи, придерживая плащ одной рукой, другой он рылся в деревянной шкатулке, подыскивая подходящую застежку. Желто-черно-серый плащ резко контрастировал с грубой серой шерстью туники под ним.
      – Уверен, что не сдачу. Но мы ведь на самом деле и не ожидали ее, так ведь? Ты сам примешь ответ?
      – Да… после того, как мы закончим с утверждением твоего титула. Думаю, им не повредит немного остыть. Ведь именно за герольдам и платят.
      – Думаю, что так.
      Когда Дугал продел через обе полы его плаща булавку тяжелой круглой застежки, Келсон вздернул бровь и наклонился, чтобы рассмотреть ее поближе, осторожно взяв покрытое гравировкой серебро двумя пальцами и поворачивая застежку к свету.
      – Изумительная вещь. Серебро Приграничья?
      Дугал кивнул и вернул застежку на место, торопливо расправляя складки плаща на плечах.
      – Да. Это одна из реликвий клана Мак-Ардри. Она принадлежит нашему семейству уже несколько поколений. Думаю, что мне надо надеть еще и знак предводителя. Сайард сказал, что положил его на дно шкатулки. Посмотри, может, ты сможешь найти его?
      Буркнув в ответ, Келсон обратил свое внимание на шкатулку. Он помнил этот знак. Он был на старом Колее, когда тот во время коронации Келсона вышел вперед, чтобы принести ему присягу верности. Внизу, под несколькими пряжками и перстнями, он нашел что-то, завернутое в кусочек белого кроличьего меха, что по размеру и форме было похоже на знак, который он искал. Когда Келсон вынул это из-под остальных вещей, из меха показались украшенные гравировкой головы лошадей, но Келсон передал это Дугалу, даже не посмотрев на них и продолжая рыться в шкатулке, рассматривая остальные вещицы.
      – Похоже, что Сайард привез тебе всю казну Транши, – сказал он, вытаскивая кольцо, инкрустированное золотом. – А это что, печать Транши?
      – Это? А, да. Транши, но не Мак-Ардри. – Дугал потер знак об рукав своей туники и надел его на шею, высвобождая свою косичку и поправляя плащ и воротник, чтобы они не перепутались. – Наверное, мне надо будет надеть кольцо вместе с остальными регалиями. Я думаю, что вместе с короной. У кого она?
      – Наверное, у Сайарда, – ответил Келсон. – В любом случае, у кого-то из твоих людей. – Он одел перстень на свой собственный палец, чтобы не потерять, и снова порылся в шкатулке. – А вот, посмотри, это очень даже неплохо – пряжка с головой льва. Почему ты не надел ее вместе этой круглой застежки?
      – Это? – Дугал, взяв у Келсона застежку, небрежно глянул на нее, потом покачал головой и положил застежку обратно в шкатулку.
      – Думаю, что сегодня неподходящий день для этой застежки, но обещаю одеть ее на твою свадьбу, если ты, в конце концов женишься на Сидане. – Он с глухим стуком закрыл крышку шкатулки. – Говорят, что мой отец подарил ее моей матери в день их свадьбы, так что она больше подходит для праздника любви чем для назначения военачальника, или ты не согласен?
      – Хм-м, пожалуй. Но все-таки она нравится мне больше, чем круглая застежка.
      Дугал, затыкая за пояс кинжал, усмехнулся и слегка поклонился.
      – Говоря по правде, мне тоже. Но если я не одену все знаки, подтверждающие, что я – предводитель клана, особенно на свой первый официальный прием при дворе, то члены моего клана могут счесть себя оскорбленными. Они считают, что мой ранг их предводителя гораздо выше, чем титул графа. Ты же знаешь, как это бывает в Приграничье.
      – О, да, – сказал Келсон, подражая приграничному говору Дугала и улыбаясь, когда тот обернулся, чтобы оглядеть себя.
      Когда Дугал закончил крутиться, Келсон уже успокоился, но в его серых глазах Халдейна были заметны мучавшие его дурные предчувствия.
      – Что-то не так? – спросил Келсон.
      Вздыхая, Келсон поглядел на свои ботинки. – Мне хочется, чтобы сегодня утром я должен был бы только сделать тебя графом, и все, – сказал он спокойно. – Я не хочу всего остального.
      – Как и все остальные, – ответил Дугал.
      – Тогда зачем мы это делаем?
      – Я думаю, потому что мы должны.
      – Мы должны, – повторил Келсон.
      Глубоко вдохнув, он шумно выдохнул и несколько натянуто улыбнулся.
      – Ну, раз так, то, по-моему, мне пора надеть знаки моего ранга, как ты думаешь? Не могу же я сделать тебя графом без них.
      – Конечно! – ответил Дугал.
      Они продолжили подшучивать друг над другом все время, пока Келсон не закончил одеваться и даже по пути в главный зал.

      Рождественский Прием. Запах ели и кедра, острый запах сосновых шишек, положенных в светильники, освещавшие путь Келсона через галдящий, набитый битком зал. Серебряные звуки труб, рокот барабанов. Ярко одетые люди, почтительно расступающиеся перед ним, ряды празднично одетых придворных, некоторые из них с оружием, дамы, яркие и изящные, как певчие птицы.
      Как и на большинстве торжеств, на Келсоне была украшенная драгоценными камнями корона, а не простой золотой обруч, который он предпочитал. Его черные волосы свободно падали ему на плечи. На поясе из позолоченной кожи висел отцовский меч; на согнутой левой руке покоился украшенный драгоценными камнями скипетр. Прежде, чем подняться на помост, на котором был установлен трон, он прошел налево, где стояли епископы и ненадолго опустился на колени перед Брейденом, чтобы получить благословение, и, стараясь быть терпеливым, поднялся к трону.
      Похоже, его трон был единственным островком тишины. Выждав, чтобы он сел, барабаны зарокотали, требуя внимания к герольду, возвестившему о начале Рождественского Приема. За этим последовали заверения вассалов в преданности – обычно просто быстрое бормотание. Он склонял голову, отвечая на их поклоны, протягивал руку, чтобы по ней мазнули губами в знак преданности, бормотал слова благодарности, спрашивал о их семьях и землях, один человек быстро сменял другого.
      Когда он неожиданно увидел приближающегося Дерри, лицо его прояснилось – он не знал о прибытии молодого лорда ко двору – потом встал, чтобы поцеловать руку улыбающейся Риченды, когда Морган вывел ее вперед и внезапно понял, чем было вызвано присутствие Дерри. Но люди продолжали быстро меняться, представляясь, происходящее несколько замедлилось только когда Дугал вышел вперед, чтобы быть утвержденным в своем титуле. Но даже это событие произошло слишком быстро, чтобы насладиться им.
      Приграничные пледы и косички, посеребренные кинжалы, звуки волынки. Дугал, опустившийся перед ним на колени. Соболезнования по поводу смерти старого графа, приветствие нового. Присяга на верность, руки Дугала в его собственных.
      Возложение большого меча на плечо Дугала, яркий росчерк серебра, сверкнувший между ними – и опоясывание Дугала другим мечом, собственным мечом Дугала, висящем на позолоченном поясе, свидетельствующем о его графском титуле… “Этим мечом защищай беззащитных и карай зло, всегда помня ту честь, которая, подобно мечу, имеет две грани: правосудие и милосердие…»
      Наделение знаменем и котлом как символами права Дугала вести войну и его обязанности кормить и поддерживать его вассалов… вручение ему перстня и короны.
      – Пусть они и сделаны из драгоценного металла, чтобы указать на твой ранг и достоинство, пусть их тяжесть напоминает тебе и о твоих обязанностях и об ответственности, которую ты теперь делишь с Нами. Встань, Дугал Мак-Ардри, граф Траншский, и станьте справа от Нас, среди Наших возлюбленных и заслуживающих доверия советников.
      Волынщики выдали энергичную мелодию, когда сородичи Дугала торжественно пронесли его через зал на своих плечах, распевая приграничные приветственные песни, но вскоре круговерть началась заново.
      Меарский герольд, вышедший вперед, его учтиво произносимые от имени его госпожи слова отказа – презрительный отказ от предложенного монашества, оставление королевских пленников на произвол судьбы.
      Окровавленная голова Истелина, как будто сделанная из воска, высоко поднятая за спутанные волосы, свидетельствуя об участи каждого, кто выступит против Меары.
      Но даже тогда это не остановилось. Зал взорвался гневными криками и требованиями возмездия. Несколько дам упало в обморок. Нескольких человек еле оттащили от герольда, на которого они пытались излить свой гнев, прежде чем того увели прочь. Когда король и его главные советники удалились в зал Совета, страсти разгорелись даже с большей силой. Келсон обхватил голову руками и, будучи слишком сильно шокированным, чтобы хотя бы подумать о своих дальнейших действиях, на несколько минут закрылся от всех, давая им излить свою ярость, и только когда Брейден, сидевший рядом с ним, несколько раз окликнул его, он поднял голову.
      – Сир? Сир, я прошу Вас! Я не мстителен, Сир, но это – непростительное оскорбление, – сказал Брейден, возбужденно теребя свой нагрудный крест руками, дрожащими от волнения. – Само собой, вопрос о женитьбе на меарке больше не стоит!
      – Если я не женюсь на ней, то мне придется убить ее, – устало сказал Келсон. – И Вы позволите мне обратить мой гнев на невинных пленников?
      – Невинных? – фыркнул Джодрелл. – С каких это пор невинность заложников влияет на их судьбу? Извините, Сир, но Генри Истелин был куда более невинен, чем любой из князьков Меары. Его участь требует возмездия!
      – Да, но если моими поступками будет управлять месть, то какой тогда из меня король? – возразил Келсон. – Я поклялся, Джодрелл! Поклялся защищать закон – справедливо судить и миловать – но не мстить!
      – Я не вижу в этом никакой справедливости, – чуть слышно пробормотал Джодрелл, возмущенно ерзая на своем стуле.
      – Что Вы имеете в виду, Джодрелл?
      – Я сказал, что, похоже, Вы собираетесь позволить изменникам безнаказанно продолжать свое дело, Сир! – сказал Джодрелл, повышая голос, его красивое лицо исказилось гримасой, – и отдать одному из них корону, которую их мать пытается отнять у Вас! В данном случае милосердие – это признак слабости, Сир. Меарская сука убила пленника, захваченного ею; мы же вправе убить тех, кого захватили мы.
      – Око за око? – спросил Келсон. – Думаю, что это неправильно. И Вы сами признали, что Кайтрина восстала против меня.
      – Да, восстала, Сир! – взорвался Брейден. – И совершила кощунственное убийство! Разве не должны грехи отцов пасть на детей их? Келсон, она казнила епископа! Человека, помазанного Богом! А перед тем как они забрали его жизнь, Эдмунд Лорис осмелился не просто отлучить его, но и лишить его духовного сана – Генри Истелина, одного из самых благочестивых людей, которых я когда-либо знал!
      Пока Келсон пытался взять себя в руки и найти какой-нибудь спокойный ответ, Кардиель покачал головой и потянул Брейдена за рукав, стараясь утихомирить его.
      – Успокойся, брат, – спокойно сказал он. – Никто не говорит, что Истелин не был благочестивым человеком. И, будучи благочестивым человеком, он, не колеблясь, принял муки за веру и короля. Действия Лориса были бессмысленны.
      – Конечно бессмысленны, – возразил Брейден. – Никто с этим не спорит. Бессмысленно или нет, Истелин был вынужден несправедливо умереть – один, лишенный последнего утешения. И умер он такой ужасной смертью, – закончил он неуверенно, гнев покинул его, уступив место скорби.
      Кардиель вздохнул и, со слезами на глазах, посмотрел на собравшихся за столом.
      – Дорогой брат мой, я прошу Вас, не мучайтесь так. Генри Истелин всегда и во всем был верным слугой короля и Господа. Мы должны считать, что он умер с верой в то, что он делает то же самое, о чем каждый из нас молил бы Господа, оказавшись на его месте, и что именно его вера помогла ему пройти через…
      – Нет! – Брейден задыхался, гнев вспыхнул в нем снова. – Пусть вера меарских выродков поддержит их, когда они встретят свою справедливо заслуженную участь семьи предателей! Сир, мое сердце не может простить этого. Змеенышей надо уничтожать, а не жениться на них!
      Морган, сидевший вместе с Ричендой справа от короля, не мог не почувствовать, как шок и безразмерная скорбь на мгновение наполнили комнату, когда два архиепископа начали спорить. Это ощущение быстро исчезло, но он был уверен, что Риченда тоже почувствовала это. Он почувствовал, как ее рука сжимает его, и что она дрожит. Он также чувствовал, чего стоило Келсону сдерживать свой гнев и ощущение беспомощности. Что бы король ни сделал, кто-то все равно будет не согласен с этим.
      Скорбя вместе с Келсоном, Морган просительно посмотрел на обоих архиепископов и обвел взглядом всех сидевших вокруг стола.
      – Пусть так, милорды! – сказал он, обрывая разгорающийся спор. – Вы что, думаете, что ваша ругань поможет ему принять решение? Что Вы хотите с ним сделать? Вы думаете, что он ничего не понимает? Как по-вашему, сколь тяжелой может быть корона?
      – А сколь тяжела была участь Истелина? – проворчал Брейден.
      Но все перепалки были остановлены испепеляющим взглядом Арилана и сострадательным покачиванием седой головы Кардиеля.
      – Брейден, пожалуйста, – пробормотал Кардиель. – Герцог Аларик прав. Какой бы несправедливой и ужасной ни была участь нашего брата Истелина, это уже часть прошлого. Мы ничем не можем ни помочь, ни навредить ему. Мы не можем допустить, чтобы наша скорбь и наш гнев повлияли на мудрость тех решений, которые мы должны принять.
      – Архиепископ Кардиель прав, – согласился Найджел. – Если мы убьем заложников, мы потеряем всякую надежду на какое-либо мирное разрешение меарской проблемы. Злоба может породить только большую злобу, и…
      – Вот, вот главное слово, – высунулся Эван. – Порождение. Пусть парень посватается, Архиепископ. Ему нужен наследник.
      Одобрительный ропот остальных сидящих за столом вдохновил Эвана на то, чтобы продолжить.
      – Давайте, Сир, женитесь на девке. Как можно быстрее женитесь на ней и уложите ее в постель, чтобы заделать ребенка до того, как весной начнется война! Многие в Меаре встанут под ваши знамена, если вскоре появится наследник обеих корон. У Вас нет времени, чтобы его можно было тратить впустую.
      Когда Брейден вздохнул и склонил голову, поднимая руки в знак вынужденного согласия, напряжение в комнате, казалось, немного разрядилось. Через несколько мгновений Найджел посмотрел на своего королевского племянника, сидевшего по другую сторону стола, и попытался выдавить улыбку.
      – Мудрый совет, Келсон, – сказал он спокойно, – хотя я бы, наверное, сформулировал бы это чуть поизящнее. Тебе нужен наследник, и тебе нужен союз с Меарой. А наследник, рожденный в результате союза с Меарой, перевесит все, что угодно. Я знаю, что, если бы обстоятельства сложились бы иначе, вы не заключили бы этого брака, но… – Он пожал плечами. – Что еще могу я сказать, кроме как пожелать Вам удачи и предложить Вам все, что находится в моем распоряжении, чтобы помочь Вам в этом деле?
      Келсон вяло поглядел на Найджела и молча скрестил руки на груди. – Спасибо, дядя. Пожалуйста, не сочтите отсутствие у меня восторга этим браком за неблагодарность. Все, что сказали Вы и герцог Эван, совершенно правильно. – Он вздохнул. – Мы теперь должны молиться, чтобы леди Сидана смотрела на это сходным образом.
      – А если это не так… – лукаво сказал Арилан, его взгляд намекал на возможность применения необычных методов убеждения. – Вы жениться на ней в любом случае, даже против ее желания?
      – Я уже сказал, что я это сделаю, – несколько резко ответил Келсон. – А Вы, епископ, обвенчаете нас, если я притащу к алтарю сопротивляющуюся невесту?
      Арилан поджал губы и решительно кивнул. Брейден и Кардиель, казалось, были потрясены. Эван фыркнул.
      – Ловите его на слове, Сир. Сейчас не время для нежностей. Если она поначалу откажет Вам, уложите ее в постель, а потом женитесь на ней, или просто пригрозите ей, что Вы так сделаете. Она согласится.
      Это замечание вызвало новый поток комментариев и возмущения, преимущественно от духовенства, к которому присоединились Риченда и Дугал. Келсон прочистил горло и обвел всех твердым взглядом серых глаз Халдейна, в которых сверкал огонь, хорошо знакомый некоторым присутствующим по тем временам, когда они видели его в глазах отца Келсона.
      – Спасибо, милорды, но я справлюсь со своим сватовством самостоятельно, – сказал он, когда они утихли. – Я постараюсь не повредить достоинству нас обоих, но в любом случае на Крещение состоится королевская свадьба, и это я вам обещаю.
      – Чего тянуть? – спросил Сайер Трейхем. – Если суть всей этой затеи в том, чтобы до начала весенней кампании у Вас, Сир, появился наследник, вы должны бросить семя как можно раньше. Меарская девка – молоденькая. Может быть, над ней придется поработать, прежде чем от нее можно будет ждать потомства.
      Келсон залился краской, не зная что ответить, но Дункан поспешил ему на помощь.
      – Милорды, если я правильно понимаю намерения его Величества, то я подозреваю, что он собирается короновать новую королеву прямо в день свадьбы, что создает дополнительные технические проблемы по сравнению с простым объявлением о браке и появления предполагаемой четы перед священником.
      Когда Келсон кивнул и пробормотал «Да», явно благодарный за то, что его выручили, Дункан продолжил, – На самом деле, для того, чтобы леди была возведена на престол в состоянии, соответствующем положению супруги короля Гвинедда, мы все должны приложить массу усилий, чтобы закончить все приготовления в столь короткое время. И я уверен, что леди Риченда подтвердит, что двенадцати дней еле хватит для того, чтобы подготовить свадебное платье и драгоценности, которые потребуются нашей будущей королеве для столь важного события.
      – Это действительно так, милорды, – спокойно сказала Риченда. – И дело не только в этом, я попросила бы Вас проявить некоторую заботу о самой бедной Сидане. Мне кажется, что ей нужно некоторое время, чтобы она привыкла к той роли, которая будет на нее возложена.
      – Она будет гадать, что ей готовят, – пробормотал Эван. – Ее воспитывали именно для этого. Не надо слишком нянчиться с этой девкой, Сир.
      – С ней вообще не надо нянчиться, – ответила Риченда, прежде чем Келсон успел сказать хоть слово. – Но я говорю как та, кого выдали замуж в интересах целесообразности, ради земель, а не по моему собственному желанию. Дайте девочке несколько дней, чтобы она осознала свои обязанности, убедилась, что она сама должна хотеть этого ради своей собственной страны. Когда она станет Вашей королевой, она будет Вам благодарна.
      – И я благодарю Вас, миледи, – пробормотал Келсон. – Вы правильно сделали, напомнив нам о роли Сиданы во всем этом.
      Она изящно кивнула.
      – Могу я попросить Вас побыть с ней, пока Вы при дворе? – продолжил он с натянутой улыбкой полной надежды. – И заодно, может быть, проконтролировать, так сказать, женские аспекты наших приготовлений? Я не питаю иллюзий, что она будет в восторге от этого брака, но, может быть, Ваш личный опыт и сочувствие помогут ей принять неизбежное.
      – Я была бы более чем рада прислуживать той, кто станет Вашей королевой, Сир, и теперь, и в будущем, – тихо сказала Риченда. – Мой господин и я как раз говорили об этом сегодня утром.
      – Ну, – сказал Келсон, – тем лучше.
      Глубоко вдохнув, он обвел взглядом остальных, и, шумно выдохнув, встал. В то же мгновение встали все остальные.
      – Хорошо, господа… и миледи, – сказал он. – Я отправляюсь говорить с вашей будущей королевой. Леди Риченда, я буду рад, если Вы будете сопровождать меня, как и епископ Дункан. Остальных я прошу разработать план брачной церемонии. Дядя, я прошу Вас председательствовать на Совете во время моего отсутствия.
      Чуть позже Келсон очень обрадовался тому, что он попросил Риченду и Дункана пойти с ним, поскольку, идя с ними по тускло освещенному коридору, он обнаружил, что волнуется гораздо сильнее, чем ему хотелось бы. Когда Сидану привезли в Ремут, он разместил ее в бывших комнатах своей матери, посчитав их единственно подходящим жилищем для принцессы, пусть и сомнительного происхождения, а сейчас ему подумалось, может, он уже тогда подсознательно чувствовал, что ему придется сделать ей предложение.
      Когда он подошел к внешней двери, у него пересохло во рту, и он нервно прокашлялся, пропуская вперед Дункана, чтобы тот объявил о его приходе. Когда они втроем приблизились, стражники встали по стойке «смирно» и хотели отсалютовать королю, но Келсон знаком остановил их, расправляя складки тяжелой придворной мантии. Он сменил большую корону на простой легкий золотой обруч, и, когда Дункан остановился перед дверью, нервно посмотрел на тень, отбрасываемую им в свете факела. Риченда встала у него за спиной.
      – Вы уверены, что готовы пройти через это, Сир? – пробормотал Дункан, взявшись за шелковый шнурок дверного колокольчика и глядя на него.
      Неловко сглотнув, Келсон кивнул, в его мозгу мелькнуло ощущение неприятной обязанности, но тут Дункан дернул за шнурок, отозвавшийся звоном колокольчика за дверью. Епископ-Дерини снова посмотрел на него в знак дружеской поддержки и сочувствия, и повернулся к открытой служанкой двери. Девушка изумленно уставилась на его фиолетовую сутану.
      – Дитя мое, король желает видеть Леди Сидану, – спокойно сказал Дункан. – Мы можем войти?
      Слегка разволновавшись, и от его ранга, и просто от того, что он был мужчиной, девушка сделала реверанс и отошла в сторону, давая им войти, одновременно делая еще один реверанс королю, которого впервые увидела так близко. Когда она закрыла за ними дверь, в дверях смежной комнаты появилась герцогиня Мерод, заулыбавшаяся, когда она узнала вошедших.
      – Племянник, – сказала она, подходя к ним и делая реверанс, – очень рада тебя видеть. И Вас, епископ Дункан… Риченда! Ах, Риченда, как хорошо что Вы приехали на Рождество! Аларик мне ничего не сказал о Вашем приезде.
      Когда две женщины радостно обнялись, даже Келсон смог слегка улыбнуться и, бормоча приветствия, подставил щеку для поцелуя Мерод. Он всегда удивлялся очень маленькому росту Мерод. Ее макушка была на уровне его подбородка. Он посмотрел на ее фигуру в темно-зеленом платье, и его глаза остановились на ее немного пополневшему животу.
      – Ну да, у нас, наконец, будет еще один маленький, – небрежно сказала она, заметив его взгляд. – Она должна родиться весной.
      – Она? – улыбаясь, спросила Риченда.
      – Да, откуда Вы знаете, что это девочка? – спросил Келсон.
      – Ну, у нас уже есть три мальчика, так что на этот раз, я надеюсь, это должна быть девочка, – ответила Мерод. – Правда, я не хотела бы, чтобы ей досталась судьба некоторых принцесс. – Она обвела всех троих проницательным взглядом. – Будет королевская свадьба? Вы пришли, чтобы сказать ей об этом?
      Закусив губу, Келсон кивнул. – Боюсь, что так, тетушка. И я… думаю, что будет лучше, если меня будет сопровождать только отец Дункан.
      – Конечно, Сир, – пробормотала Мерод, неожиданно холодно. – Она в солярии.
      Гордо подняв голову, она повела короля и епископа через комнату. Она сама выглядела королевой. Ее длинные волосы, убранные на затылке под сетку, были черными, как и у всех Халдейнов, а лицо – белым и гладким. Когда она остановилась у входа в солярий и обернулась, чтобы пропустить его, она выглядела вряд ли старше своей королевской подопечной, которая обернулась к двери и застыла, стоя у широкого окна на другой стороне комнаты.
      – Добрый день, миледи, – сказал безучастно Келсон.
      При звуке его голоса Сидана побледнела и отвернулась, глядя на падающий за окном снег, явно испуганная, это было заметно даже стоявшему у двери Келсону. Свет предзакатного солнца, пробиваясь через окно, отбрасывал красноватые блики на ее длинных каштановых волосах, а ее бледно-голубое платье казалось фиолетовым.
      – Сир, лорд Лльювелл тоже здесь, навещая свою сестру, – предупредила Келсона Мерод, останавливая его за плечо, когда он направился к девушке. – Сегодня все-таки Рождество, – добавила она несколько раздраженно, когда он отвел от нее свой взгляд. – Никто не говорил, что они не могут видеть друг друга, и он здесь только на час. Мне не надо было разрешать ему приходить?
      Вздохнув, Келсон помотал головой и пошел к окну, пока не увидел Лльювелла, непреклонного и возмущенного, сидевшего в дальнем конце комнаты. Он надеялся, что меарского принца не будет во время этого разговора, но, может быть, так будет даже лучше. Сидане будет проще согласиться, если ему удастся привлечь Лльювелла на свою сторону.
      Но, как только их глаза встретились, Лльювелл вскочил, в глазах его сверкал вызов, рука сама по себе потянулась к поясу за оружием, которого там не было. На мгновение Сидана напомнила Келсону испуганную пойманную птицу.
      – Да нет, тетя, в этом нет никакого вреда, – ответил Келсон. – То, что я хочу сказать, касается и леди Сиданы, и лорда Лльювелла. Тем не менее, я должен предупредить Вас, Лльювелл: я хочу поговорить цивилизованно и аргументированно. Все попытки помешать этому будут пресечены. Вы поняли?
      Лльювелл несколько мгновений просто стоял, ненавидяще глядя на него, правая рука сжималась и разжималась на том месте, где должна была бы находиться рукоятка его кинжала, и Келсон задумался, не придется ли ему и Дункану иметь дело с физическим сопротивлением. Он почувствовал, как Дункан напрягся в готовности рядом с ним, и понял, что Дункану пришла в голову та же самая мысль. Но Сидана спасла Лльювелла от неосмотрительных действий, схватив его за руку и слегка покачав головой.
      – Пусть так, брат, – прошептала она. – Я не хочу, чтобы ты пострадал из-за меня. Если он хочет, он будет говорить со мной. Ты ничего не сможешь сделать, чтобы помешать этому.
      – Ваша сестра очень мудра, Лльювелл, – согласилась Мерод. – Вам придется принять это. Не заставляйте меня сожалеть, что я разрешила Вам придти.
      Лльювелл медленно перевел на Келсона угрюмый пристальный взгляд и опустил руки, с явным усилием заставляя свое тело расслабиться. Келсон холодно кивнул в ответ. Лльювелл еще несколько мгновений продолжал смотреть на него, потом уронил голову и прошептал Сидане что-то, чего никто больше не смог расслышать. Затем принц повернулся к королевскому посетителю сестры спиной и уставился в окно. Даже Сидана выглядела смущенной от его неприкрытой грубости и беспокойно заломила руки, глядя на короля.
      – Тетя, пожалуйста, идите поприветствуйте герцогиню Риченду, – сказал Келсон, обращаясь к Мерод и не отрывая взгляда от Сиданы. – Отец Дункан и я разберемся сами.
      Когда Мерод сделал реверанс и ушла, закрыв за собой дверь, Келсон постарался не подать вида, что заметил испуганное выражение побледневшего лица Сиданы, и только молча сделал Дункану знак идти к окну впереди него. При их приближении Лльювелл медленно повернулся, а Сидана отшатнулась, прижавшись спиной к брату, он обнял ее за плечи, и они оба вжались в угол оконной ниши, словно ища убежища.
      – Пожалуйста, садитесь, оба, – спокойно сказал Келсон, указывая на кушетку позади них и усаживаясь сам, вместе с Дунканом слева от него. – Совершенно незачем усложнять уже имеющиеся проблемы. Я не собираюсь угрожать никому из вас, но должен кое-что сказать. Садитесь! – повторил он, когда ни один из них не шелохнулся. – Я бы предпочел не тянуть шею, глядя на вас снизу вверх.
      Побледнев еще сильнее, Сидана опустилась на кушетку, спина ее была неестественно прямой, а руки сжаты в кулаки, которые она пыталась спрятать в складках своей юбки. Лльювелл, садясь рядом с ней, тоже выглядел испуганным, но он изо всех сил старался скрыть это за фасадом бравады. Внезапно Келсон осознал в каком виде он предстал перед ними: в короне, в королевской мантии и с епископом-Дерини рядом с ним. Переводя взгляд с одного на другого, он постарался немного смягчить выражение лица, но знал, что должен быть тверд. Он был рад присутствию Дункана.
      – Я получил ответ Вашей матери, – сказал он обоим пленникам, неуклюже положив руки на бедра. – Посланец от нее прибыл сегодня утром.
      Сидана тихонько ахнула, на мгновение прикрыв глаза. Ее брат побагровел.
      – Она все еще бросает тебе вызов, не так ли? – ликовал Лльювелл. – Она будет воевать с тобой!
      – Она казнила моего епископа, который был у нее в заложниках, – спокойно сказал Келсон, не поддаваясь на уловку. – Вы понимаете, что это значит?
      Когда Сидана испуганно посмотрела на своего брата, Лльювелл повел себя еще более вызывающе.
      – Ты собираешься казнить и нас тоже? Мы не боимся умереть!
      – Никто и не говорит, что ты боишься, – резко сказал Келсон. – И я пытаюсь сделать так, чтобы больше никому не пришлось умирать, хотя я думаю, что даже вы согласитесь, что я имею полное право убить вас.
      – Деринийский урод! – проворчал Лльювелл.
      – Я действительно Дерини, – тихо сказал Келсон. – И я считаю, что второе слово, произнесенное тобой, вызвано твоим гневом и подростковой дерзостью. Но больше не перебивай меня, или мне придется попросить епископа Мак-Лейна заняться тобой.
      Он знал, что они поняли: его угрозы – не пустой звук. Когда они оба посмотрели на Дункана, Сидана еле слышно охнула, а Лльювелл закрыл рот и угрюмо глядел перед собой. У Дункана не было оружия, и ни выражение его лица, ни размеры не представляли никакой реальной физической угрозы, но они подозревали, что он был «деринийским выродком». Ни один из них сталкивался с его способностями, но оба испытали действие магии Моргана. Так что угрозы применения магии оказалось достаточно.
      – Очень хорошо. Я думаю, что по этому вопросу мы поняли друг друга, – выдохнул Келсон. – Пожалуйста, поверьте, что я не желаю казнить никого, в особенности моих собственных родственников и женщин, но если я оставлю измену безнаказанной, то я нарушу присягу, данную мной при коронации. Я законный король Меары, как и Гвинедда. Ваша мать подняла против меня восстание и убила невинного.
      Сидана продолжала оцепенело смотреть на него, а Лльювелл, казалось, был на грани новой вспышки гнева; но, угроза в лице Дункана, сидевшего напротив него, заставила его молчать, по меньшей мере, на время, и Келсон продолжил.
      – Но не желаю губить людей из-за этого, – сказал Келсон более примирительным тоном. – Я всерьез хочу, чтобы Меара и Гвинедд были едины, как это и было задумано нашими прадедами. И если это можно сделать мирным путем, то это – как раз то, чего я хочу. И вы можете помочь мне в этом.
      – Мы? Помочь Халдейну? – презрительно усмехнулся Лльювелл.
      Как только Лльювелл сказал это, Келсон гневно поглядел на него и подал знак Дункану.
      – Если он скажет еще хотя бы слово… – сказал он с нескрываемой угрозой.
      Дункан небрежно передвинулся ближе краю оконной ниши, откуда он мог легко дотянуться до Лльювелла. Парень немедленно замолк, и Келсон полностью переключил свое внимание на Сидану. Он почти надеялся, что Лльювелл скажет еще что-нибудь, поскольку его постоянные встревания только осложняли задачу.
      – То, что я сейчас скажу, адресовано Вам, миледи, – сказал он терпеливо. – Я не думаю, что Вы станете делать что бы то ни было ради меня, но я надеюсь, что ради Меары Вы сделаете то, что должны. Я предлагаю Вам способ разрешить конфликт между нашими странами без дальнейшего кровопролития. Я хочу, чтобы Ваша королевская линия соединилась с моей, и наши дети стали неоспоримыми правителями объединенных Гвинедда и Меары.
      Он не моргнул глазом, когда раздался задыхающийся вопль Лльювелла, а просто поймал Сидану за руку, когда она попыталась остановить Дункана. Прежде, чем Лльювелл успел хотя бы встать с места, епископ пересек разделяющее их пространство и взял разум парня под контроль настолько стремительно, что Лльювелл успел только тщетно махнуть рукой в сторону Келсона. Веки принца вздрогнули и закрылись, он обмяк в руках Дункана, прислонившись головой в его фиолетовую сутану. Теперь, когда он спал, его лицо не выглядело дерзким, и казалось даже моложе его пятнадцати лет.
      – Его предупреждали, – пробормотал Дункан, перемещая голову и плечи Лльювелла в более удобное положение на своих коленях и глядя на Сидану. – Я не причинил ему никакого вреда. Он слышит все, что происходит вокруг него; он просто не может реагировать на это. Заверяю Вас, ему не было больно. Сейчас тоже. Его Величество задал Вам вопрос, миледи. Думаю, что Вы должны на него ответить.
      Испуганно охнув, Сидана выдернула свою руку из руки Келсона и вскочила, видимо, только сейчас заметив, что он все еще держит ее. Она была слишком горда, чтобы расплакаться, но Келсон чувствовал, какие усилия ей приходится прилагать, чтобы, отойдя к левому краю оконной ниши, как можно дальше от остальных, сдержать слезы. Обхватив себя руками, она несколько мгновений слепо глядела в окно, ее волосы рассыпались ей до самых колен. Когда она попыталась заговорить, ее голос сломался. Смутившись, она нервно закашлялась.
      – Я… правильно поняла, что Вы предлагаете мне свадьбу? – сумела она выговорить в конце концов.
      – Да, правильно, – ответил Келсон.
      – Король спрашивает или требует? – горько прошептала она. – А если я откажусь, он возьмет меня силой?
      Келсон выдавил безрадостную улыбку, стараясь не замечать насмешки.
      – Здесь, при свидетелях, миледи? – сказал он. – И при епископе?
      – При епископе-Дерини, – возразила она, вызывающе вздернув подбородок, – который уже подчинил моего брата Вашей воле. Почему бы ему не сделать то же самое со мной, если Вы того пожелаете? Вы можете сделать это сами, если захотите. До нас доходили слухи о том, как вы получили свою корону с помощью черной магии.
      Дункан возмущенно посмотрел на короля, но Келсон покачал головой, уже сформулировав ответ.
      – Вы действительно верите, что стал бы принуждать Вас к свадьбе? – спросил он мягко. – Или что епископ одобрил бы это, или, что еще менее вероятно, принял бы участие в таком принуждении?
      – Вы оба – Дерини. Я не знаю на что вы способны.
      – Сидана, я не буду использовать никакую силу, ни физическую, ни деринийскую, чтобы принудить Вас поступить против своей совести. Брак – это церковное таинство. Это кое-что значит для меня, и это кое-что очень важное. Но важно и то, что наша свадьба может означать для наших стран конец кровопролития, связанного с престолонаследием, мир до конца наших дней. Неужели мысль о том, чтобы стать королевой, настолько отвратительна для Вас?
      Она на несколько секунд склонила голову, ее плечи вздрагивали.
      – Как насчет моих родителей? – спросила она наконец. – И моих братьев?
      Келсон поглядел на неподвижного Лльювелла и вздохнул. – Я бы предложил Лльювеллу отречься от любых прав на престол Меары, о которых заявляет ваше семейство. Как только у меня будет его слово, я наделю его всеми титулами и имуществом, соответствующими его положению брата королевы.
      – А Ител? А мои мать и отец?
      – Я знаю, что Вы хотите от меня услышать, – ответил он, – но я не могу давать Вам ложные надежды. В любом случае, если мы намереваемся установить длительный мир, я должен убрать наследников, стоящих перед Вами, чтобы никто не мог оспорить право наших наследников управлять и Гвинеддом, и Меарой. Судьба ваших родителей и ваших братьев зависит от их дальнейших действий. Мне не нужны их жизни, но я не задумываясь возьму их, если это сможет спасти сотни, а, может быть, и тысячи других.
      – Я понимаю.
      Она медленно перевела взгляд на своего брата и безразлично уставилась в окно, опершись обеими руками на стекло и глядя на холмистую равнину за стенами Ремута, бело-бронзовую от заходящего солнца.
      – Значит, у меня нет выбора, – сказала она через несколько мгновений. – Откажу я Вам или нет, мое семейство все равно обречено, как и моя страна. Мы выгодно расположены, но мы – маленькая страна по сравнению с Гвинеддом, и мы – люди, а не Дерини. Мы не можем сопротивляться могуществу повелителя-Дерини. Я давно об этом догадывалась. Наше дело было проиграно еще не начавшись, даже если моя мать не хочет признать этого. И я знаю, что часть моего семейства умрет, вне зависимости от того, что я сделаю. Они не сдадутся.
      – Тогда подумайте о своем народе, – тихо сказал Келсон, вставая рядом с ней и желая, чтобы у него была возможность предложить ей что-то лучшее. – Неужели быть средством для достижения мира столь ужасно? Неужели Вы не видите ничего хорошего в том, чтобы быть королевой?
      – Королевой, но не в своих землях…
      – Королевой страны, в которую входит Ваша собственная, – поправил Келсон. – И женой человека, который сделает все, что в его силах, чтобы сделать Вас счастливой.
      – В браке, заключенном в интересах государства и ради удобства, с врагом моей страны, – ответила она, опустив глаза. – Быть заложницей в игре династий и королей всегда было участью женщин.
      – Как и участью королей, миледи.
      Дрожа, Келсон снял свой перстень и, отложив его в сторону, опустился рядом с ней на одно колено. Он страстно хотел дотянуться до нее, коснуться хотя бы одной пряди ее блестящих волос, но он слишком нервничал и чувствовал присутствие Дункана, молча сидевшего справа от него, и лежащего у него на коленях Лльювелла, молчащего, но знающего обо всем, что происходит.
      – Я… такой же заложник как и Вы, Сидана, – продолжил он негромко. – Отец Дункан может подтвердить, что я всегда мечтал о браке, основанном на любви, или, в крайнем случае, на страсти, но я всегда осознавал, что, когда я соберусь жениться, интересы династии должны стоять выше моих личных желаний.
      Он нервно прокашлялся. – Но даже брак из государственных интересов может принести удовлетворение. Я не могу обещать, что Вы будете счастливы, выйдя за меня замуж. Но я даю Вам свое слово короля и мужчины, что я буду честен с Вами, и сделаю все, что смогу, чтобы стать добрым и нежным мужем, и буду молить Бога, чтобы со временем мы смогли полюбить друг друга. Может быть, это не все, чего Вы желали бы, и это не все, чего хотел бы я, но это все, что я могу предложить. Вы, по крайней мере, подумаете над моим предложением?
      Она долго не двигалась, и он был уверен, что она откажет ему. Вопреки благоразумию, он мысленно потянулся к ее разуму и обнаружил ее смятение: беспомощный гнев, смешавшийся с чувством долга и чести, и некоторое сострадание, которое дало ему повод для надежды.
      Выйдя из ее разума, поскольку ее эмоции были слишком сильны, чтобы их можно было выдержать долгое время без ее просьбы и, тем более, без ее ведома., он поднял руку, чтобы погладить растрепавшуюся каштановую прядь, запутавшуюся в складках ее платья, и собрался упрашивать ее. Это прикосновение оказалось подобно молнии и поразило его настолько сильно, что он суть не ахнул. Он отдернул руку, как будто его ужалили, и, слегка покачнувшись, всмотрелся в ее лицо, видевшееся ему профилем на фоне темнеющего стекла. Он старался не думать о том, что настойчиво напоминало о себе в его разуме, но не мог сделать этого. Он знал, что если она все-таки откажет ему, то вне зависимости от того, что он говорил раньше, он снова рассмотрит возможность применения силы.
      От самого себя его спасла Сидана. Она так и не посмотрела на него, но через несколько секунд ее руки безвольно упали.
      – Я выйду за Вас замуж, – прошептала она, и по ее щеке скатилась слеза.
      Не осмеливаясь сказать что-нибудь, чтобы не заставить ее передумать, Келсон взял ее за руку и поцеловал ее, чувствуя как с поцелуем через него проходит новая волна облегчения и радости. Все равно, она почувствовала это. Когда он перевернул ее руку, чтобы прикоснуться губами к ее ладони, он почувствовал как она вздрогнула. Воодушевленный, он поднялся и неуклюже обратился к Дункану.
      – Отец, Вы не засвидетельствуете согласие леди?
      Кивнув, Дункан переместил Лльювелла в сидячее положение и встал, кладя свою освященную руку на руки Келсона и Сиданы Лльювелл пошевелился и открыл глаза, но, казалось, это было все, на что он был способен.
      – Вы планируете это на какой-нибудь конкретный день, Сир?
      – Через двенадцать дней после сегодняшнего дня, на Крещение.
      – Подходящий день для того, чтобы коронации королевы, – тихо сказал Дункан, сочувственно улыбаясь дрожащей принцессе. – Сидана Меарская, обещаешь ли ты и обязуешься по своей доброй воле и желанию заключить благородный брак с Келсоном Гвинеддским через двенадцать дней после сегодня, согласно обрядам нашей Святой Матери Церкви?
      Ее глаза наполнились слезами, но она сглотнула и быстро кивнула.
      – Я обещаю и обязуюсь, и да поможет мне Бог.
      – Келсон Гвинеддский, обещаешь ли ты и обязуешься по своей доброй воле и желанию заключить благородный брак с Сиданой Меарской через двенадцать дней после сегодня, согласно обрядам нашей Святой Матери Церкви?
      – Я обещаю и обязуюсь, и да поможет мне Бог, – уверенно сказал Келсон.
      – Тогда я свидетельствую и подтверждаю, что согласно брачной договоренности между Сиданой Меарской и Келсоном Гвинеддским, они соединятся в священном супружестве через двенадцать дней после сегодня, согласно обрядам нашей Святой Матери Церкви. О браке будет объявлено завтра. Достигнутые договоренности считаются такими же обязывающими как брачные клятвы, и не могут быть расторгнуты. – Он осенил крестным знамением их руки, соединенные вместе. – Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
      Услышав это, она отдернула руку, отвернулась и, зарыдав, опустилась на кушетку возле окна. Келсон хотел было успокоить ее, но Дункан покачал головой и позвал Мерод и Риченду, и, прежде чем выйти из комнаты вместе с Лльювеллом и Келсоном, вкратце рассказал о том, что случилось. Оцепенелого Лльювелла он поручил заботам стражника, чтобы того отвели в его жилище.
      Келсона он проводил обратно в королевские апартаменты, где его ждали Морган, Дугал и Найджел. Затем он и Келсон рассказали им о достигнутом соглашении, и король распорядился начать приготовления.

      Следующие полторы недели Келсон избегал любых встреч со своей будущей невестой, надеясь, что время поможет ей принять то, что они оба должны сделать, с меньшей болью. Продолжавшееся присутствие Риченды оказалось удачным, поскольку Сидана явно предпочитала ее общество обществу любой другой придворной дамы, несмотря на то, что всем было известно, что Риченда была женой Дерини. Келсон не спрашивал, пыталась ли Риченда помочь их отношениям каким-нибудь сверхъестественным путем; ему было достаточно того, что его сватовство обошлось без применения его способностей Дерини.
      В любом случае, Риченда смогла справиться с этим, и припадки почти истеричного плача Сиданы постепенно сменились каменной стойкостью, покорным послушанием и даже застенчивой радостью, когда свадебные одежды были скроены и примерены, и Риченда начала осторожно рассказывать своей юной подопечной о привилегиях и обязанностях, которые вскоре у нее появятся. Единственное серьезное происшествие случилось в середине недели, когда приватная встреча Сиданы и ее брата закончилась криками и приступам плача. Узнав об этом, Келсон запретил все дальнейшие контакты с братом до конца дня, на который была назначена свадьба, и попросил, чтобы в оставшееся до свадьбы время Риченда оставалась с принцессой днем и ночью. Морган грустил о том, что его ложе пустует, но изменения, происходившие в Сидане, были столь значительны, что он посчитал такую жертву стоящей. Однажды, когда он проходил мимо солярия королевы, он даже услышал как Сидана пела с Ричендой. Когда он рассказал об этом Келсону, тот весь вечер просто светился.
      По мере приближения Крещенской ночи, продолжались и приготовления на военном и церковном фронтах. Наутро после Рождества архиепископы сделали следующий шаг для того, чтобы опустить Лориса на колени, расширив отлучение мятежных епископов и королевского семейства Меары до полного отлучения всей Меары. Келсон сомневался в долгосрочной пользе этой меры, поскольку было очень маловероятно, что Лорис подчинится этому, но он разрешил отправить извещение об этом вместе с формальным объявлением войны с наступлением весны. Дабы соблюсти правила приличия, он также сообщил о своих намерениях в отношении Сиданы: просто официальная копия объявления о браке, сделанного в Ремуте тем же утром, засвидетельствованная почти дюжиной епископов и лордов, как и женихом и невестой. У меарцев не было ни единого шанса помешать свадьбе, поскольку никто не мог успеть доехать до Ратаркина и вернуться прежде, чем свадьба состоялась бы; что же касается остального, то все решится весной.
      – Ее родители, наверное, предпочли бы, чтобы она была мертва, – мрачно сказал Келсон, потягивая дорогое фианнское вино вместе с самыми близкими друзьями в ночь накануне свадьбы. – Может быть, она тоже. Я думаю, что Лльювелл думает так же. Я уверен, он жалеет, что я жив.
      Дугал, на котором выпитое за вечер сказалось гораздо сильнее, чем на короле, покачал головой и хихикнул, усиленно подмигивая Моргану и Дункану.
      – Конечно, Лльювеллу жаль, что Вы не мертвы, Сир, – сказал он. – Лльювелл – ее брат. Какой брат когда-либо подумает, что кто-то другой может быть достоин его сестры?
      – Однажды моя сестра нашла себе достойного, – ответил с грустной, задумчивой улыбкой Морган, глядя поверх своего кубка на Дункана.
      Это замечание удивило обоих парней – и Дугала, который не имел понятия, о чем говорит Морган, и Келсона, который слишком хорошо знал об этом. Когда Келсон опустил глаза, явно опечаленный воспоминаниями, Дугал перевел озадаченный взгляд на Дункана, который вздохнул и приподнял свою чашу.
      – За Кевина и Бронвин, соединившихся навечно.
      Он поморщился и осушил свой кубок, не глядя, как Морган и Келсон пьют вслед за ним. Дугал, еще более заинтригованный, обернулся к Келсону.
      – Они умерли или как? – прошептал он, мгновенно протрезвев.
      Келсон откинулся на спинку стула и закрыл глаза. – Или как.
      – Что это значит? – настаивал Дугал. – Они были… Дерини?
      Вздохнув, Морган поднял кувшин с вином и, избегая взглядов остальных, снова осторожно наполнил кубки.
      – Бронвин была. Она была моей единственной сестрой. Кевин был единокровный брат Дункана, но человек. А при дворе герцога Джареда был молодой архитектор по имени Риммель, который увлекся Бронвин, но в то время никто об этом не знал, и тем более – сама Бронвин. В общем, Риммель дико ревновал к Кевину. За два дня до того, как Бронвин и Кевин должны были пожениться, Риммель, по всей видимости, решил устранить своего конкурента.
      – Вы хотите сказать, что он убил Кевина? – выдохнул Дугал.
      Морган замер с кувшином вина в руке и невидящим взглядом посмотрел на огонь.
      – Нет… не совсем так, – сказал он, немного помолчав. – Он заполучил от старой ведьмы, жившей на холмах, любовный талисман. Она сказала ему, что талисман заставит Бронвин разлюбить Кевина и полюбить его. Но талисман был плохо сделан. Произошел откат энергии. Бронвин… попыталась прикрыть Кевина. Они оба погибли.
      – Какой кошмар!
      Еще раз вздохнув, Морган тряхнул головой и продолжил наливать вино королю, явно пытаясь изменить общий настрой.
      – Извини. Я думал, что все знают. И я прошу Вас, мой принц, извинить меня. – Он поставил кувшин на камин и поглядел на Келсона. – Вряд ли это подходящий разговор для вечера накануне Вашей свадьбы. Нам стоило бы поговорить о менее несчастных союзах: Ваши тетя и дядя, Ваши родители…
      – Может быть, Ваш собственный брак? – спросил Келсон со слабой улыбкой, его губы были красными от вина, которого он только что хорошенько отхлебнул.
      Когда Морган заколебался, на лице его мелькнули не поддающиеся прочтению эмоции, а Дункан вежливо хмыкнул, Дугал пьяно хихикнул и приветственно поднял свой кубок, пошатываясь при этом.
      – Вот, вот, Ваше Сиятельство! Вы – единственный из нас, кто женат. Расскажите моему девственному брату, чего ему ждать от первой брачной ночи!
      – Я… сомневаюсь, что нашему государю нужны какие-то серьезные инструкции в этом вопросе, – сказал Морган после небольшой паузы, подозревая, что Келсону они могут понадобиться, но не желая обсуждать слишком интимные подробности в присутствии более опытных людей, которые к тому же немало выпили.
      – Но суть брака – не в первой брачной ночи, – продолжил он, – а в том, что происходит позже. Я подозреваю, что брак Келсона будет похож в этом отношении на любой другой брак. Вне зависимости от того, насколько он и его невеста будут заботиться друг о друге – дай Бог, чтобы действительно полюбили друг друга – у них будут хорошие дни… и дни, не слишком удачные. – Он пожал плечами и улыбнулся. – Он сам разберется.
      Келсон удивленно посмотрел на него. – Это что, голос опыта, Аларик? – тихо сказал он. – Странно, но мне никогда не приходило в голову, что Вы и Риченда не были безумно счастливы. Вы казались так сильно влюбленными…
      – И мы все еще влюблены, – сказал Морган, задумчиво поднимая брови. – Но это не значит, что никаких проблем не возникает. Келсон, она – умная, настойчивая женщина, а я… наверное, я – самый упрямый человек, какого Вы когда-нибудь можете повстречать. Я не хотел бы обманывать Вас и говорить, что у нас не бывало дурных дней, но могу Вас уверить, что ночи наши почти всегда превосходны.
      – Готов поспорить, что так оно и есть, – хихикнул Дугал, приветствующе подняв чашу, когда Келсон удивленно посмотрел на него. – Я слышал про Вашу жену, Ваше Сиятельство!
      – Правда?
      Сухой, оскорбленный тон Моргана был несерьезен, поскольку он знал, что слова Дугала означали не то, как они прозвучали, но испуганным выражением лица парня, осознавшего что он сказал, нельзя было не воспользоваться. Пусть он лучше узнает о последствиях выпивки в компании друзей, а не среди незнакомцев, которые могли бы оскорбиться на самом деле, и Бог знает, к чему это могло бы привести.
      – Ваше Сиятельство, извините! – сумел прошептать парень, его глаза расширились настолько, что Морган задумался, а видит ли тот хоть что-нибудь вокруг. – Я имел в виду…
      – Что Вы имели в виду, граф Траншский? – негромко спросил Морган. – Что моя жена красива?
      – Да! И все!
      Прямо у них на глазах Дугал позеленел, причем столь быстро, что даже сам был застигнут врасплох.
      – Кажется, я перепил! – смог прохрипеть он, пошатнувшись, и, спотыкаясь, выбежал из комнаты, чтобы исчезнуть в гардеробной, откуда вскоре раздались звуки рвоты. Келсон, не менее пьяный чем Дугал, но все-таки державший себя в руках, подавил смущенное хихиканье и икнул.
      – П-п-пардон. Я не должен смеяться. Думаю, что я тоже перебрал. Кто-нибудь, посмотрите, как он там.
      – Я пойду, – сказал Дункан, вставая, чтобы присмотреть за несчастным Дугалом.
      Морган оглянулся на выходящего епископа, затем опять перевел взгляд на все еще хихикающего короля.
      – Вы уверены, что с Вами все в порядке? – спросил он Келсона.
      Келсон покачал головой и закрыл глаза, прижимая ко лбу прохладный кубок.
      – Нет. Я чертовски боюсь завтрашнего дня. Я женюсь, Аларик! А я ей даже не нравлюсь. Что я делаю?
      – Вы нашли лучший способ решить проблему, как и всегда в вопросах, с которыми имеете дело, – ответил Морган. – Что же касается того, нравитесь Вы ей или нет, то почему бы не дать ей шанс, прежде чем говорить, что Вы ей не нравитесь? Вы убедитесь, что она сильно изменилась с того дня, когда Вы видели ее прошлый раз. А Вы уже признали, что она привлекательна. Пусть это сработает. Влюбиться вовсе не сложно. Я влюблялся много раз.
      Келсон фыркнул и открыл глаза. – Я знаю про один раз… что с Вами произошло? Аларик, что, между Вами и Ричендой что-то не так? Может, я чем-нибудь… что за чушь я несу! – Он еще раз быстро отхлебнул из своего кубка и посмотрел на удивленного Моргана. – Ну вот, я, перепуганный предстоящей женитьбой, спрашиваю взрослого женатого человека могу ли я чем-нибудь помочь ему. Да я пьян как Дугал!
      – Нет, если Вы имели в виду то, что сказали, – ответил Морган, задумчиво глядя на короля.
      – Что я пьян? А… что я хочу помочь, – ответил Келсон, повторяя терпеливый кивок Моргана.
      – Да.
      – Очень хорошо. Что?
      – Что?
      – Что Вы хотите, чтобы я сделал, чтобы помочь Вам? – сказал Келсон, делая свободной рукой жест, торопящий Моргана. – Давайте, говорите.
      С коротким, решительным вздохом Морган наклонился ближе, обеими руками поигрывая кубком, и пристально посмотрел на короля.
      – Я бы хотел, чтобы Риченда осталась при дворе, когда весной мы начнем войну.
      – Вы имеете в виду здесь, в Ремуте?
      – Да.
      – А как насчет детей? Они все еще в Короте?
      – Я могу привезти их сюда, как только позволит погода. Зимой им там будет лучше. Мать Дерри стала их гувернанткой. И мои люди в любом случае справятся с делами.
      Келсон поморщился, явно будучи не в силах следовать за логикой Моргана.
      – Значит, весной дети присоединятся здесь к Риченде и останутся здесь на время всей кампании. Я все еще не понимаю зачем.
      – Ну, с одной стороны, как Вам хорошо известно, ваша будущая королева подружилась с моей женой, – ответил Морган. – Это само по себе является достаточным поводом. Кроме того, она может помогать Вашей тете. Мерод придется принять на себя обязанности смотрителя замка, а ведь она ждет еще одного ребенка; а пока Вы не будете уверены, что Сидана полностью лояльна Вам, Вы не сможете доверить эти обязанности ей.
      Келсон глубокомысленно кивнул. – Вы правы. И я уверен, что тетя Мерод будет рада компании Риченды. Но разве во время Вашего отсутствия Риченда не будет нужна в Короте?
      Морган склонил голову и потеребил ножку его кубка, отчаянно желая, чтобы это было так.
      – Нет, – прошептал он.
      – Нет? Но ведь она – Ваша герцогиня. Кто еще может управлять делами, когда Вы так долго отсутствуете?
      – Не бывшая жена изменника, – спокойно сказал Морган.
      – Что?
      – Они не доверяют ей, Келсон. Я думаю, что хотят добра, но мне кажется, они боятся, что она предаст меня. Может быть, они думают, что она может мстить мне за смерть Брэна.
      – Но Брэна убил я… и отчасти именно для того, чтобы никто не мог сказать, что Вы убили Брэна, чтобы заполучить его жену.
      Морган вздохнул. – Я знаю. Но есть кое-что еще. Хиллари говорит, что их беспокоит то, что она является одним из опекунов Брендана, и, если со мной что-нибудь случится, то Корвин и Марли будут в ее распоряжении до тех пор, пока не вырастут Брендан и Бриони. И если она решит предать Вас…
      – Аларик, это безумие! – выпалил Келсон. – Она верна и Вам и мне! Она никогда не предаст никого из нас! Должно быть какое-то другое объяснение. – Он задумался. – Думаю, что это вина Хамильтон и Хиллари, которые не желают терять власть, которую они имели все эти годы, пока Вы были неженаты. Вряд ли можно винить их за то, что они ревнуют.
      Морган покачал головой. – Хотел бы я, мой принц, чтобы все было настолько просто. На самом деле, она очень понравилась Хамильтону и Хиллари. Они удивлены так же, как и я. Но некоторые из их офицеров отказались подчиняться и сказали, что они не могут ручаться за поведение людей, если я возложу ответственность за нее, и что-то пойдет не так, даже если она будет не при чем. – Он вздохнул. – Поэтому я не дал ей никаких полномочий и не мог заставить себя объяснить ей почему. Это выглядело бы так, как будто я соглашаюсь с ними.
      Слушая Моргана, Келсон быстро трезвел, а когда тот закончил, отставил свой кубок в сторону с гримасой отвращения.
      – Вам надо было рассказать мне об этом раньше.
      – Я не хотел беспокоить Вас. Пока не умер Карстен Меарский и все закрутилось, я думал, что проведу всю зиму дома и смогу разобраться с происходящим. А теперь похоже, что я не смогу оказаться дома раньше чем в конце лета. Я не знал, что она приедет на Рождественский прием при дворе, но, учитывая сложившиеся обстоятельства, я доволен, что она это сделала. Ремут – самое подходящее место для нее, пока я не разберусь.
      – И все-таки Вы должны были рассказать мне. Дункан знает об этом?
      – Нет. Больше никто. – Он замолчал, заметив появившегося в дверях гардеробной Дункана, поддерживающего ослабевшего и стонущего Дугала.
      – С ним все будет в порядке, – усмехаясь сказал Дункан, помогая Дугалу пересечь комнату и помогая ему осторожно усесться на прежнее место. – Он уже не так пьян, как несколько минут назад, не так ли, сын мой? Я думаю, он получил хороший урок.
      – Да. Больше никогда, – несчастно кивнул головой Дугал. – А что это было за вино? Я никогда не чувствовал себя настолько ужасно.
      Морган лениво поднял кубок и понюхал его содержимое. – Красное фианнское. Оно, на самом деле, неплохое. Голова болит?
      – Как будто в голове у меня кузница, – пробормотал Дугал, закрывая глаза ладонью и откидывая голову на спинку стула. – Я умираю.
      Дункан, небрежно взгромоздясь на подлокотник стула Дугала, положил одну руку ему на затылок и стал массировать основание черепа, положив вторую руку ему на плечо; Дугал вздохнул и расслабился. Морган, догадавшись, что делает Дункан, и чего Дугал не замечал, поглядел на Келсона и приготовился и дальше отвлекать внимание Дугала. По крайней мере, Дугал мог извлечь кое-какую пользу из этого вечера.
      – Ну, я думаю, что это чувство нам всем хорошо знакомо, – сказал он с улыбкой, мысленно сообщая королю о своих намерениях. – Вдобавок, красное вино – страшная вещь. Я помню, как однажды в Дженнан Вейл мы с Дерри – это было задолго до того как Вы, Келсон, стали королем – так набрались местным вином, что я думал, что нам обоим придет конец. Хотя Дерри действительно умеет пить. Он вскочил на стол и пел…
      Он болтал еще несколько минут, наблюдая вместе с Келсоном, как Дугал все сильнее расслабляется под воздействием Дункана, руки его медленно опускаются ему на колени, складки на лбу разглаживаются, и он засыпает. Еще через несколько минут Дункан слегка передвинул руку, чтобы накрыть ею закрытые глаза Дугала. Взглянув на Моргана и Келсона, он усмехнулся.
      – Неплохо сделано. Он не совсем под контролем, но спит. Я не хотел слишком сильно полагаться на удачу. Его экраны все еще на месте. И если ему казалось, что у него болела голова, давайте посмотрим, что он скажет утром!
      – Я бы предпочел не думать об этом, – пробормотал Келсон.
      – Ну, у Вас есть выбор, – сказал Морган, откидываясь на спинку своего стула и, усмехнувшись, отставил свой кубок в сторону. – Одним из побочных эффектов дара целительства является способность облегчить следующее утро. Мы, наверное, могли бы помочь и Дугалу тоже, но, из-за того, что нам надо обходить его экраны, это – гораздо тяжелее. Может быть, это послужит для него стимулом научиться опускать их.
      – Я надеюсь, что это произойдет скоро! – пробормотал Келсон. Вздохнув, он встал и пригладил рукой волосы. – А сейчас, я думаю, нам всем надо немного поспать. Дункан, не могли бы Вы перенести Дугала в мою комнату; моя кровать более чем достаточна для двоих, по меньшей мере, до наступления завтрашней ночи, и надеюсь, что Вы и Аларик сможете облегчить мои страдания.
      Слегка пошатываясь, но отказавшись от предложенной Морганом помощи, король проследовал в спальню и сбросил одежду.
      – Аларик, позаботьтесь, чтобы все было в порядке, когда я проснусь, – прошептал он, когда он улегся, и Морган присел возле него. – Пожалуйста.
      – Закройте глаза и спите, мой принц, – мягко сказал Морган.
      Когда Келсон повиновался, он вошел в транс и положил руку на лоб Келсона, касаясь большим и средним пальцем закрытых век и нежно соединяя свое сознание с сознанием короля. Спустя несколько мгновений Дункан вошел с ним в связь, и два Дерини начали постепенно исцелять короля, успокаивая его душу разум, как и тело.
      Крещенский рассвет был холодным, но ясным, и вполне подходящим для королевского бракосочетания. Вскоре после рассвета Морган уже занялся немногими остающимися деталями, которые должны были быть урегулированы до начала свадебной процессии, которая пойдет от Ремутского замка до собора. Он не возражал вставать рано, поскольку его кровать все равно была пуста, пусть и по существенной причине. Риченда провела всю ночь с нервничающей королевской невестой. За два часа до начала свадебной церемонии, он, направляясь по коридору к жилищу Келсона, столкнулся с Дунканом, шедшим ему навстречу.
      – Как он? – спросил Морган, когда они вдвоем двинулись по коридору.
      Дункан улыбнулся. – Неплохо. Он только что исповедался… и он такой нервный, каким я его никогда не видел… но он в хорошем расположении духа. Пожалуй, самым подходящим словом, чтобы описать его состояние, будет «надеющийся».
      – Ну, это успокаивает, – сказал Морган. – А что насчет Дугала?
      – Не знаю. Он ушел переодеваться до того, как я пришел. Но мне показалось, что ему сейчас не очень понравились бы резкие движения и громкие звуки. Бедный парень.
      – Ну, нам всем приходится учиться, не так ли? – ответил Морган. – Кстати, ты знаешь, что Лльювелл согласился вести лошадь своей сестры этим утром и выступить свидетелем бракосочетания?
      Дункан усмехнулся. – Я не удивлен. Мне сказали, что вчера он исповедался Брейдену. Думаю, ему есть в чем покаяться.
      – Скорее, Найджел поговорил с ним о том, что на самом деле означает быть пленным принцем, – фыркнул Морган. – Но… о, смотрите, кто несмотря на похмелье смог выжить! – добавил он весело, заметив как в конце коридора из-за угла появился Дугал и пошел в их направлении.
      Этим утром на парне был официальный наряд Приграничья: яркий клетчатый плед клана Мак-Ардри облегал его плечи и был заколот серебряной застежкой, волосы были сплетены в косичку, как это было принято в Приграничье, и перевязаны черной шелковой ленточкой. Когда они встретились, он слегка поклонился, но это движение явно было болезненным. Морган по-дружески положил руку ему на плечо и, любопытствующе улыбаясь, склонился к нему.
      – Что-то не так, Дугал?
      – Это не смешно, сэр, – морщась, прошептал Дугал. – И, кроме того, это нечестно. Келсон чувствует себя так, как будто он вообще не пил вчера вечером. Я же чувствую себя так, словно моя макушка хочет оторваться.
      Морган поднял бровь и сочувственно поцокал языком. – Ну, когда ты научишься опускать свои экраны, мы сможем лечить и твое похмелье, так ведь, Дункан? – съязвил он.
      Но лицо Дункана было застывшим и ничего не выражало, его разум внезапно полностью закрылся, чем немало удивил Моргана. Морган не мог понять, что было не так, но что-то явно случилось. Почувствовав, что оба смотрят на него, Дункан моргнул, как будто избавляясь от чего-то мрачного и потрясшего его до глубины души.
      – Дункан?
      – Извини. Я отвлекся. Что ты спросил?
      – Я просто подразнил Дугала насчет похмелья, – сказал Морган, пытаясь угадать причину столь неожиданной перемены в настроении Дункана. – Ты забыл что-то сделать?
      – Да, забыл, – ответил Дункан, принимая причину, предложенную Морганом. – Мне надо на несколько минут вернуться к себе. Не мог бы ты дать мне руку?
      – Конечно. Думаешь, это займет много времени?
      – Нет. Просто ты мне нужен кое для чего. – Дункан оглянулся на Дугала. – Дугал, я думаю, что мы освободим тебя от некоторых твоих обязанностей. Однако, должен сказать, что мне приятно снова видеть при дворе официальный наряд Приграничья. Ваша застежка для плаща – это традиционный узор Мак-Ардри?
      – Это? – Дугал большим пальцем оттянул застежку и поглядел на нее. – Нет, я так не думаю. Когда я был мальчиком, это принадлежало моему отцу. Я не знаю, откуда она у него. Он подарил ее моей матери в день свадьбы, а она оставила ее мне, когда умирала. Я нечасто ношу это застежку, но Келсон посчитал, что она очень подходит для свадьбы. Она прекрасна, не так ли?
      – Несомненно. – Дункан еще многозначительнее поглядел на Моргана. – Но, я действительно должен позаботиться кое о чем. Аларик, Вы идете?
      Епископ-Дерини не сказал больше ничего, ведя Моргана не к своему жилищу, а к маленькому кабинету, в котором они встретились после его посвящения. Все это время он держал свои экраны закрытыми. Только когда они оказались в кабинете, он немного расслабился, но, поспешив к молитвенному коврику в углу возле окна и упав там на колени, он все еще был похож на сжатую пружину. Морган, стоя в центре комнаты, с любопытством наблюдал за ним, но не пытался установить контакт. Наконец, Дункан перекрестился и встал, повернув посерьезневшее лицо к янтарному стеклу окна.
      – Я должен объяснить кое-что из только что случившегося, – тихо сказал он, подзывая Моргана подойти поближе. – Я могу сказать только, что даже в самых безумных своих мечтах я не осмеливался подумать об этом. К этому… к этому надо привыкнуть.
      Остановившись рядом с Дунканом, Морган нахмурился, боясь коснуться его.
      – Ты про что? Что не так? Ты выглядишь так, как будто увидел привидение.
      – Думаю, что вроде того. – Дункан пожевал губу и вздохнул. – Аларик, когда я расхваливал приграничный наряд Дугала и спрашивал его про застежку на плаще, это была не простая вежливость. А когда он сказал мне, откуда она у него…
      Он снова вздохнул, опустив взгляд на фиолетовые сандалии, выглядывающие из-под его сутаны.
      – Эта застежка, Аларик, когда-то была моей. Я подарил ее сестре Дугала много лет назад, и в точности при тех обстоятельствах, которые он описал. – Он помолчал и с трудом сглотнул.
      – Только…теперь я думаю, что «брат», родившийся чуть позже, может быть, вовсе не был ее братом. Я… думаю, что Дугал может быть ее сыном… и моим.

      Когда Дункан посмотрел Моргану в глаза, ему не требовались никакие способности Дерини, чтобы заметить шок и удивление, отразившиеся в них. Он знал, что он сам должен выражать сходные чувства. Он, как и Морган, думал, что в это сложно поверить, но застежка говорила сама за себя, и Дугал был как раз подходящего возраста.
      В его мозгу стали всплывать воспоминания о давно прошедших днях, но Дункан постарался не поддаваться им, указывая на стулья, стоящие перед камином. Когда он заставил свои ноги двигаться к стульям, он старался держать свои экраны закрытыми, да и вообще не думать, а, дав воспоминаниям заполнить его разум, никак не мог решить, что именно он испытал: то ли восторг, то ли дикий ужас, угрожавший поглотить его. Он сел, глаза его невидяще уставились в камин, и только смутно заметил, как Морган сел возле него, поставив свой стул перед ним так, что их колени почти соприкасались.
      – Может, ты расскажешь мне об этом, – мягко сказал Морган. – Я не священник, но я думаю, ты знаешь, что мое обещание хранить тайну так же крепко как тайна исповеди.
      Дункан криво усмехнулся. – Если то, о чем я думаю – правда, то я вряд ли смогу долго хранить это в тайне, – сказал он тихо. – Если бы я мог выбирать себе сына, он был бы очень похож на Дугала. А если он на самом деле мой сын, то он имеет право знать об этом.
      – Иногда лучше не знать, – предположил Морган. – Если он – незаконно…
      – Мой сын – не незаконнорожденный! – решительно сказал Дункан. – Его мать и я тогда имели право жениться, мы обменялись клятвами, которые мы считали обязывающими. В наших глазах и в глазах Бога, она была моей женой.
      – А в глазах закона?
      Дункан покачал головой и вздохнул. – Этого я не знаю. По меньшей мере, это очень тонкий вопрос церковного права. Это называется… – Он заставил свой разум успокоиться, пытаясь вспомнить подходящий термин. – Я думаю, что это называется per verba de praesenti – клятва перед свидетелями, в отличие от церемонии, проведенной священником. По меньшей мере теоретически, такая клятва столь же сильна, как обручение, которое имеет силу брака.
      – У тебя есть свидетели? – спросил Морган.
      Дункан опустил голову, вспоминая ту давнюю ночь, оставшуюся в его воспоминаниях где-то между ребенком и взрослым человеком – он и Марис, стоящие в полночь на коленях в часовне, боящиеся, что в любой момент их могут прервать, молящиеся перед единственным свидетелем, на понимание которого они могли рассчитывать, пока люди ее отца готовились на рассвете покинуть двор отца Дункана.
      – Пред Тобой как Высшим Свидетелем, Господь мой и Бог мой, приношу я эту святую клятву, – сказал Дункан, обратив взор к лампаде, горящей над алтарем, – что я беру эту женщину, Марис, в свои законные жены и отказываюсь от всех других, пока смерть на разлучит нас.
      Застежка его плаща стала вдруг душить его, и, расстегнув ее, он снял застежку и положил ее на руку невесты, глядя на нее со отчаянием человека, которому суждено вскоре расстаться со своей любимой.
      – Я дарю тебе это в знак своей любви и беру тебя в жены, и подтверждаю это своим словом.
      – Свидетели, – тихо подсказал Морган. – Они у тебя есть?
      Плечи Дункана резко опустились, и он покачал головой. – Мы произнесли свои клятвы только перед Святым Причастием, Аларик, – тихо сказал он. – Мы не могли доверять больше никому. Как я уже сказал, законность такого брака очень неясна.
      – Понимаю. – Морган вздохнул. – Ладно, давай пока не будем думать об этом. Ты можешь узнать наверняка, что застежка, которую носит Дугал – та самая, что ты дал… как ее звали? Марис?
      – Да, – Дункан сглотнул. – Застежка, которую я подарил в знак своей любви, была уникальна. Мастер, который ее изготовил, сделал тайник в ее тыльной стороне. Если не знаешь, что ищешь, то ее вряд ли можно заметить. Если эта застежка моя, то в тайнике будет мой волос, переплетенный с ее. У нее были очень светлые волосы – почти белые.
      Морган снова вздохнул, даже более тяжело чем прежде.
      – Очень хорошо. Что ты собираешься делать? Ты хочешь рассказать Дугалу прямо сейчас, или ты подождешь до окончания свадебной церемонии?
      – Не думаю, что я могу ждать, Аларик, – ответил Дункан, впервые за время этого разговора посмотрев в глаза своего кузена. – Я знаю, что сейчас, через столько лет, это может выглядеть странным, но я должен знать. Не думаю, что я смогу стоять рядом с ним, и праздновать свадьбу Келсона, не зная, принес ли мой краткий брак плоды или нет.
      Морган медленно кивнул. – Я понимаю тебя, поскольку теперь я сам отец, – тихо сказал он и странно усмехнулся. – Если Дугал – действительно твой сын, представляешь как перепугаются меарцы? Если у тебя есть наследник, который наследует права в отношении Кассана и Кирни, то им остается только мечтать о воссоединении этих земель с Меарой.
      Дункан фыркнул. – Честно говоря, я не думал об этом, но ты прав. Вот тебе еще одна причина, чтобы все выяснить, а затем подумать, как можно признать его так, чтобы его право на титулы было неоспоримо. – Он снова поглядел на огонь. – Хотел бы я, чтобы время было более подходящим. То, что у епископа есть сын, заставит удивиться многих.
      – Но в то время ты не был не только епископом, но даже и священником.
      – Нет. Но это все еще попахивает чем-то вроде заговора.
      – Полностью согласен. Хочешь, я пойду и поищу его? У нас немного времени, но я сделаю все, что смогу.
      – Будь добр, – прошептал Дункан. – Только не говори ему, зачем я хочу его видеть. Я… должен сделать это сам.
      – Поверь мне, это последняя вещь, о которой я стал бы ему говорить, – пробормотал Морган, поднимаясь и выходя из комнаты.
      Дункан несколько мгновений оставался неподвижным. Закрыв глаза рукой, он попытался изгнать из себя надежду, ведь он мог просто ошибиться. Он говорил себе, что застежка могла попасть к Дугалу разными путями – если это вообще была та застежка. Он пытался убедить себя, что этого не может быть. Но где-то глубоко внутри он знал, что это та застежка, и как она попала к Дугалу.
      Хотя ни он, ни Марис не думали о возможности такой проблемы, во время того единственного, краткого, болезненного и неуклюжего объединения невинных тел, сейчас перед его закрытыми глазами пронеслись картины того как это могло быть: несколько месяцев спустя Марис, находясь в безопасности в Транше, пока ее отец и старшие братья вместе с королевскими войсками отправились воевать, обнаруживает, что она беременна. Поначалу она боится рассказывать об этом кому бы то ни было, потом, когда это стало невозможным скрыть, со слезами рассказывает обо всем матери, которая тоже вынашивает ребенка – и они вдвоем вырабатывают план, как Марис может тайно выносить ребенка и передать его матери, выдав его за брата младенца, который должен был родиться примерно на месяц раньше. Когда перевалы были закрыты зимой, мужчины зимовали в Меаре, кто мог узнать об этом?
      А потом, когда Марис умерла, то ли от сложных родов, то ли от лихорадки, которая была объявлена причиной ее смерти, кто мог узнать об этом? Конечно, узнав следующим летом о ее смерти, Дункан не мог сложить два и два. Известие о ее смерти просто заставило его вернуться к своим первоначальным планам принять сан и стать священником. Те, давно ушедшие, дни в Кулди оставили по себе только воспоминания о мечтах, которые не могли сбыться. Он никогда ничего не рассказывал об этом никому, кроме своего исповедника, который уже давно умер, даже Моргану.
      Сморгнув слезы, Дункан поднялся и подошел к столу под янтарным окном, вынимая кристалл ширала, висевший на тонком кожаном шнурке. Это был ее подарок, и пусть невольно, но он использовал его, чтобы убедиться в том, что их сын унаследовал способность к магии, в существовании которой больше не было никаких сомнений. Он взял кристалл за шнурок, вернулся к своему стулу и сел, держа его перед глазами как талисман, каковым тот и стал.
      Ширал.
      Сжав его в руке, он снова мысленно вернулся в ту часовню и вспомнил клятвы, принесенные ими.
      – Я беру тебя в мужья, – сказала она. – Я дарю тебе это в знак своей любви и подтверждаю это своим словом.
      Она сняла камень со своей шеи и повесила ему на грудь, камень все еще хранил тепло ее тела. Внутренне трепеща, Дункан снова повесил кристалл себе на грудь и прижал камень к губам, вздрогнув, когда стук в дверь вырвал его из власти воспоминаний.
      – Войдите, – сказал он, пряча камень в свою сутану.
      Когда Морган в сопровождении заинтригованного Дугала вошли в комнату, Дункан поднялся.
      – Вы хотели видеть меня, Отец Дункан? – спросил парень.
      Знаком приглашая Дугала сесть, Дункан не мог заставить себя вымолвить хоть слово. Морган выглядел очень неуверенным, но Дункан кивнул ему тоже, прося остаться.
      – Садись, пожалуйста… ты тоже, – сказал Дункан, и тоже сел, когда Дугал послушался. – Я… понимаю, что сейчас не время, но я не думаю, что это может подождать. Потом… время может оказаться еще более неподходящим.
      – Я не понимаю, – ответил Дугал, опасливо присаживаясь на краешек своего стула, – я что-то не так сделал?
      Дункан улыбнулся, несмотря на свои опасения. – Нет, ты ничего такого не сделал. Ты можешь уделить мне несколько минут?
      – Конечно.
      – Очень хорошо. Я хотел бы, чтобы ты, не спрашивая меня зачем, снял застежку своего плаща и посмотрел на ее тыльную часть.
      Озадаченно глядя на Моргана, Дугал повиновался, молча возясь с застежкой. Быстро глянув на заднюю часть застежки, он вопросительно посмотрел на Дункана. Епископ пристально глядел в камин, пламя которого отражалось в его светлых глазах.
      – Что я должен там увидеть? – прошептал Дугал после некоторого колебания.
      Дункан сглотнул. – Вдоль верхнего края должна быть тонкая щель. Если ты подденешь ее ногтем, то она должна открыться. Если внутри что-то есть, то я бы хотел, чтобы ты не говорил, что там, пока я не скажу. Хорошо?
      Пожав плечами и озадаченно взглянув на Моргана, сидящего с каменным лицом, Дугал хмыкнул в знак согласия и завозился с застежкой. Когда что-то щелкнуло, он чуть не подпрыгнул, затем пристально вгляделся в только что обнаруженный им тайник.
      – Что… как Вы узнали? Как Вы узнали, что там есть тайник?
      Дункан подавленно вздохнул и сел обратно в кресло, прикрыв глаза рукой и опершись локтем на подлокотник.
      – Дугал, можно я расскажу тебе небольшую историю? – спросил он шепотом.
      Заинтригованный, Дугал кивнул и сел обратно на стул, время от времени поглядывая на застежку в своей руке.
      – Первый звонок прозвенел для меня, когда ты рассказал, откуда у тебя эта застежка, – тихо сказал Дункан. – Как твой отец подарил ее твоей матери, когда они поженились. Я никогда никому раньше не рассказывал про это, но примерно то же произошло со мной, когда я был чуть моложе тебя. Я влюбился в красивую и молодую девушку, которая ответила мне взаимностью, и я оставил мысль о том, чтобы стать священником. Она была из твоего клана, и мы собирались просить наших родителей разрешить нам пожениться, как только наши отцы вернуться из похода, в котором они участвовали. Тем временем, она, ее мать и сестры были в замке моего отца.
      – Но во время похода случилось кое-что, испортившее отношения между кланами. Ее старший брат был убит в пьяной ссоре с одним из солдат моего отца, и возник повод для кровной мести, несмотря на то, что виновный солдат Мак-Лейнов был, как и положено, казнен. Ее отец и его отряд вернулись в Кулди только для того, чтобы забрать женщин и детей, и должны были на рассвете уехать.
      – Во всяком случае, мы поняли, что при этих обстоятельствах наши отцы никогда не позволят нам жениться, по крайней мере, это произойдет очень нескоро, и мы обменялись брачными клятвами в темной часовне. Она подарила мне кое-что в знак своей любви, а я подарил ей застежку, которая очень похожа на ту, что ты держишь в своей руке. На самом деле, она может быть как раз той самой.
      Дугал следил за рассказом со все возраставшим изумлением, и тут он снова поглядел на застежку в его руках, в его мозгу стало зреть подозрение.
      – Могу… Могу ли я спросить как ее звали? – выдохнул он.
      – Марис Мак-Ардри, – прошептал Дункан. – Пусть только в глазах Господа и нас самих, но она была моей женой в ту короткую ночь.
      – Но… Марис звали мою сестру. Она умерла той же зимой, когда я родился.
      – Да, я узнал об этом следующим летом, – сказал Дункан,. – как и про то, что ее мать родила близнецов примерно в то же самое время. Пока я не увидел на тебе эту застежку для плаща, мне и в голову не приходило, что один из этих детей мог быть моим.
      – Вы имеете в виду меня? – спросил Дугал очень слабым голосом.
      Дункан опустил руку, чтобы заглянуть в глаза Дугала.
      – Хочешь, я скажу, что ты нашел в тайнике внутри своей застежки? – спросил он.
      Испуганный и серьезный Дугал кивнул.
      – Днем, еще до того как мы обменялись клятвами, Марис взяла по пряди наших волос и вплела их в кольцо, сделанное из волос, взятых из хвостов наших пони. Я знаю, что ты не помнишь ее, даже если когда-нибудь видел ее, но ты, наверное, видел ее портрет. Она была платиновой блондинкой, ее волосы были даже светлее чем у Аларика. Конские волоски были черные. Я думаю, что если ты вынешь то, что находится внутри застежки, то ты увидишь именно это.
      Почти не дыша, Дугал порылся в застежке и достал именно то, о чем говорил Дункан: почти черное кольцо из волос, ставшее овальным от сдавливания внутри застежки, в которое была вплетена прядь серебристых волос. Когда Дугал, не в силах произнести хотя бы слово, сжал его между большим и указательным пальцами, Морган наклонился вперед и впервые заговорил.
      – Если один из этих волос принадлежит Дункану, я смогу обнаружить это, Дугал, – сказал он спокойно. – А если это не так, я все равно скажу Вам об этом. Можно я подержу это?
      Не говоря ни слова, Дугал положил волосяное кольцо в протянутую ладонь, испуганно глядя при этом на Дункана. Морган на несколько секунд закрыл глаза, слегка сжав кольцо в кулаке, затем отдал его Дункану.
      – Один из этих волос – твой, – сказал он тихо. – Но это не доказывает, что Дугал – твой сын, а только подтверждает, что ты действительно имел описанные тобой отношения с Марис. Дугал же может быть ребенком Колея. Дугал, у тебя ведь есть сестра-близнец, не так ли?
      – Похоже, что меня есть еще одна тетя или племянница, – прошептал Дугал. – в зависимости от того, кто из нас является ребенком Марис.
      – Это правда, – пробормотал Дункан. – Но я могу поспорить на все, что считаю для себя дорогим, включая возможность спасения своей души, что ты – ребенок Марис. Сказать почему?
      Дугал кивнул.
      – Потому, что если ребенок Марис был от меня, то он должен быть частично Дерини… и я думаю, что именно об этом говорит то, что мы выяснили после того, как ты вернулся сюда с Келсоном, – уверенно сказал Дункан. – Я думаю, что та ночь в Транше, когда ты помог Келсону связаться с Алариком, оказалась катализатором, который неудачно сработал. Твои способности Дерини впервые были затронуты, но ты испугался и попытался их остановить. Кстати, это объясняет, почему, когда мы снова попытались проникнуть в твой разум, ты чувствовал себя комфортно, когда это делал я. Помнишь?
      По мере того, как Дункан продолжал, глаза Дугала становились все больше, руки его задрожали. Он быстро соединил их вместе, пытаясь остановить дрожь и не смея оторвать взгляд от Дункана.
      – Я… хочу верить, что Вы правы, – смог, наконец, прошептать он. – Я не хочу быть непочтительным по отношению к моему от… к лорду Колею, но если… если Вы – мой отец, то это многое объясняет.
      Дункан медленно сделал глубокий вдох. Пришло время использовать последний шанс.
      – Помимо того, что уже было сделано, я знаю единственный способ доказать это тебе, Дугал, – тихо сказал он. – Если я – твой отец, то ты тоже Дерини. А если ты Дерини, то – если, конечно, ты хочешь – я должен быть в состоянии установить между нами мысленную связь и показать тебе в точности все, что я помню о твоей матери и себе. Я очень любил ее, Дугал, и за эти годы я немало позаботился о тебе, даже не подозревая, что ты можешь оказаться моим сыном. Я не могу восполнить все те годы, которые ты жил, не зная этого, и в этом некого обвинять, но я могу постараться восполнить этот пробел теперь, когда я знаю, что к чему. Ты веришь мне?
      – Да, – выдохнул Дугал.
      – Нет, ты действительно доверяешь мне? – настаивал Дункан. – Ты верил мне и раньше, но не пускал меня. Как ты думаешь, сейчас ты готов?
      – Дункан, я не уверен, что у нас есть время, – пробормотал Морган.
      – Если все пойдет нормально, то это не займет много времени, – ответил Дункан, не отрывая глаз от парня. – Если Дугал действительно хочет этого, то мы найдем время.
      Дугал сглотнул и кивнул. – Он прав, Морган, – выдохнул он. – Мы должны попытаться. Не могли бы Вы пойти к Келсону и сказать, что я приду прямо туда? Не говорите ему, что произошло. Ему есть о чем сейчас подумать.
      – Дункан? – спросил Морган.
      – Делайте, как он просит, – ответил священник. – С нами все будет в порядке.

      Как только дверь за Морганом закрылась, Дункан поглядел на Дугала.
      – У нас нет лишнего времени, – тихо сказал он. – Если ты хочешь получить свои доказательства, то ты должен делать в точности то, что я говорю, не требуя объяснений, которые тебе хотелось бы получить.
      Дугал медленно покачал головой. – Я не хочу ждать, О… – он опустил глаза. – Я только что понял, что, может быть, все эти годы я называл Вас так, как должен был, – продолжил он негромко. – Странно, но сейчас я почему-то чувствую себя спокойнее, чем когда я называл своим отцом Колея.
      – Он и был твоим отцом со всех сторон, которые имеют значение для подрастающего мальчика. Жаль, что я не мог видеть, как ты растешь. Конечно, я познакомился с тобой, когда ты оказался при дворе… но мне кажется, что я относился бы к тебе по-другому, если бы знал, что ты – мой сын.
      – Может быть, все именно так и должно было быть, – застенчиво ответил Дугал. – Может быть, я должен был потерять одного отца, прежде чем найти другого. Если бы я узнал про Вас, пока Колей был жив, я не хотел бы причинить ему боль.
      – Я тоже. И я надеюсь, что ты всегда будешь чтить его память. – Дункан улыбнулся, положив руку на плечо Дугала. – Он дал тебе свое имя и защиту, пока ты был наиболее уязвим. Теперь, когда он ушел, а ты стал мужчиной, правда никому не причинит боли.
      – Тебе надо учесть, что есть по меньшей мере одна возможная проблема… ну… по меньшей мере, затруднение. Если я признаю тебя своим сыном, а именно так я и собираюсь сделать, то кое-кто будет называть тебя не только Дерини, но и незаконнорожденным.
      Дугал улыбнулся. – Вас и Моргана называли полукровками годами. Но я не думаю, что это имеет какое-то отношение к тому, что Вы – мой отец.
      – Нет, – Порывшись в сутане, Дункан достал кристалл ширала на кожаном шнурке, поднялся и поставил свой стул перед стулом Дугала и сел.
      – Ты помнишь это, – сказал он, кладя камень на руку Дугала. – Это принадлежало твоей матери. Она подарила его мне в ту ночь, когда я подарил ей застежку.
      Дугал провел пальцем по грубо отполированному камню и медленно кивнул. – Что я должен сделать на сей раз?
      – Большую часть из того, что надо сделать, я сделаю сам. Все, о чем я прошу, чтобы ты старался быть открытым для меня и не боялся. Мы попробуем использовать кристалл, чтобы установить связь между нами. Ты можешь испытывать странные ощущения, может быть, даже некоторое неудобство, но я обещаю, что не причиню тебе боли. Чтобы начать, я хочу, чтобы ты просто сконцентрировался на камне и попытался увидеть Марис своим мысленным взором. Ты когда-нибудь видел ее портрет?
      Дугал зажал кристалл в кулаке и снова кивнул.
      – Один, маленький. Правда, это было давным-давно.
      – Тогда позвольте мне самому нарисовать ее изображение в вашем разуме, – тихо сказал Дункан, накрывая своей рукой руку Дугала, которая держала камень, и кладя вторую руку ему на голову, как будто благословляя. – Закрой глаза, и постарайся увидеть ее как можно подробнее. Старайся не прикладывать усилий. Постарайся увидеть ее светлые волосы, похожие на расплавленное серебро, текущее ей до середины спины, перехваченные на лбу узким ободком из крошечных металлических цветов, кажется, первоцветов.
      Он почувствовал как Дугал расслабляется под его прикосновением и тоже закрыл глаза, видя образ давно потерянной любви.
      – В центре каждого цветка был крошечный золотистый камень, в точности воспроизводящий оттенок ее глаз, почти такой же как у тебя, – спокойно продолжил Дункан. – На ней было розовое платье, того же оттенка, что и румянец на ее щеках… бледная, очень бледная кожа…
      По мере того как он говорил, вместе со словами мягко передавая ему свои мысли, он видел, как в мозгу Дугала, как и в его собственном, формируется образ, поначалу только на поверхности, а затем начал ослаблять пульсирующие, болезненные экраны.
      – Ее смех был похож на серебряный колокольчик.., прозрачный и глубокий как озеро в Шаннис Меер…
      Как только Дункан замолчал, он усилил поток мысли и прошел сквозь экраны Дугала в его разум, передавая по неосознанным связям в сознании Дугала свои воспоминания, удерживая связь, когда Дугал осознал, что происходит и, поддавшись панике, попытался отодвинуться. Он почувствовал, как Дугал охнул, это показалось ему чем-то вроде щелчка в мозгу, отозвавшегося острой болью, но он подавил ее и притянул Дугала поближе.
      В одно мгновение барьеры исчезли, Дугал оказался вместе с ним, вспоминая те дни, когда он был с Марис. Застенчивые встречи в коридоре и зале замка, конные прогулки вокруг замка, привалы под навесом из ветвей неподалеку от Алдуина, нежные взгляды и застенчивые, целомудренные поцелуи, когда они стояли между их пони, прикрывавших их от любопытных глаз… Затем возвращение кланов домой страшные новости: Ардри Мак-Ардри, наследник предводителя клана Мак-Ардри, поссорился с одним из слуг Мак-Лейнов из-за кабацкой шлюхи… пролитая кровь Мак-Ардри.., петля для убийцы и мрачный, молчаливый эскорт, везущий оба тела назад, в Кулди, достаточно медленный, чтобы Мак-Ардри мог успеть забрать остальных членов семьи и уехать прежде, чем разгорелась родовая вражда.
      Паника Марис, когда они поняли, что означает случившееся для них обоих… отчаяние Дункана… дерзкая договоренность встретиться ночью в часовне… сама встреча – испуганный обмен клятвами перед лицом одного только Господа… А затем плотское воплощение брачных уз в теплом укромном уголке на чердаке конюшни – поспешное, суетливое, только частично удовлетворенное, но, тем не менее, радостное… и такая скорая разлука… следующее утро, когда Дункан наблюдал как они покидают Кулди и его жизнь, и никому из их не приходило в голову, что она уже несла в себе плод их любви… Эмоции, вызванные воспоминаниями Дункана, хлынули в разум Дугала с такой силой, что им было невозможно сопротивляться, но как только ментальные каналы открылись, Дугал больше не испытывал ни страха, ни дурных предчувствий. Дункан уловил тот самый момент, когда Дугал, сделав осознанный выбор, позволил их разумам соединиться… и ментальная волна, всколыхнувшаяся, когда Дугал, открывшись разуму своего отца, дающая новый толчок к объединению их воспоминаний и дум.
      Оставив закрытыми только те области, которые он не мог открыть никому – его священнические секреты и обязанности, исповеди других людей – Дункан выплескивал воспоминания о годах, потерянных им и Дугалом, переплетая их с собственными воспоминаниями Дугала – более редкими по количеству, но не менее сильными и дорогими его сердцу. И Дугал, ощутив это однажды, радостно продолжил делить воспоминания.
      Ни один из них не мог потом вспомнить, в какой момент Дугал, покачнувшись, обнял Дункана обеими руками и заплакал, и когда из глаз Дункана хлынули слезы радости. Все, что они могли вспомнить, это то, что, когда их воспоминания стали размываться, и они вернулись в сознание, Дугал оказался сидящим на колене своего отца, а Дункан нежно поглаживал волосы сына, а когда Дункан разорвал ментальный контакт, все барьеры, разделявшие их, исчезли.
      – С тобой все в порядке? – прошептал Дункан через мгновение.
      Довольно сопя, Дугал отодвинулся, чтобы посмотреть на Дункана, и кивнул, вытерев глаза рукавом.
      – Голова немного болит, но это, наверное, просто похмелье. Ничего страшного.
      – Давай посмотрим, могу ли я что-нибудь сделать с этим, – пробормотал Дункан, кладя руку на лоб Дугала и прикасаясь большим и средним пальцам к мгновенно закрывшимся глазам. – Глубоко вдохни, выдохни… почувствуй, как боль уходит. Хорошо.
      Потребовалось еле заметное целительное касание, чтобы боль ушла. Дункан мог понять это по легкому контакту между ними, который установился между ними так же просто, как это бывало у него с Морганом, когда они что-то делали вместе. Когда он убрал руку, Дугал открыл глаза, чтобы испуганно посмотреть на него. На сей раз в его янтарно-миндальных глазах не было и тени нездоровья.
      – Это было Ваша целительская магия? – спросил Дугал.
      – Самую малость, – улыбнулся Дункан. – Но если ты немедленно не сойдешь с моей ноги, то мне придется исцелять мышечную судорогу, – добавил он, сдвигая Дугала со своей ноги и вздрагивая, когда кровь вновь заструилась по жилам. – Боюсь, что мы не очень хорошо все это спланировали. Мне надо было усадить тебя поудобнее.
      Немного смущенный и неуклюжий Дугал встал на ноги, слегка покачиваясь, пока Дункан не усадил его снова.
      – Меня просто немного пошатывает, – возразил Дугал. – Со мной все будет нормально. Но нас ждет Келсон. Мне не терпится рассказать ему.
      – Я… думаю, что лучше подождать с этим до окончания церемонии, – сказал Дункан. – Я понимаю тебя, но сейчас ему есть о чем подумать и без этого. Это подождет.
      – А мы не опоздаем?
      Дункан покачал головой. – То, что мы сделали, заняло гораздо меньше времени, чем ты думаешь. У тебя есть время отдышаться.
      – О, – застенчиво улыбнувшись, Дугал немного расслабился, затем внезапно схватил руку Дункана и прижал ее к своим губам.
      – Отец, – прошептал он удивленно. – Вы на самом деле мой отец… значит, я – тоже Дерини. – Он замолчал, чтобы сглотнуть. – Вы знаете, что когда я первый раз увидел как Келсон использует свои способности, я захотел, чтобы я хотя бы частично был Дерини? Он усыпил человека, чтобы я мог спокойно зашить руну на его руке. Я просто помечтал тогда, но, может быть, уже тогда я начал о чем-то догадываться?
      – Может быть, – негромко ответил Дункан. – Я думаю, что твои способности в отношении лошадей, скорее всего, тоже происходят от этого. Бронвин умела вызывать птиц. Может быть, ты даже станешь когда-нибудь целителем.
      – Я? Целителем? О, я никогда не смогу изучить все это. На это потребуются годы.
      – Теперь у нас есть эти годы, – прошептал Дункан. – У нас будут и время, и учителя. Ты удивишься, как быстро приобретаются некоторые навыки, когда ты знаешь кто ты. И Аларик, и я можем научить тебя тому, что знаем сами… и Риченда.
      – Леди Риченда – Дерини?
      – Да, и обучена в совсем других традициях нежели Аларик и я. Она тебе понравится.
      Дугал покраснел. – Если она когда-нибудь станет разговаривать со мной. Ты думаешь, герцог Аларик рассказал ей о том, что я сказал про нее вчера? Честно говоря, я имел в виду совсем не то как это выглядело.
      – Я знаю, сын. И если Аларик сказал ей, я уверен, что она не была оскорблена. Однако, что касается Аларика, то я думаю нам пора присоединиться к нему и Келсону.
      – Да, и увидеть как наш король женится! – согласился Дугал. Поднявшись, он вспомнил о ширале и почтительно поднес его к губам, а потом протянул его Дункану.
      – Вот. Наверно, ты должен получить это обратно.
      – Нет, храни это, в память о твоей матери.
      – Но… тогда у тебя от нее ничего не останется, – начал Дугал.
      – У меня останется все, – ответил Дункан, касаясь кончиками пальцев щеки Дугала. – У меня есть ее сын.

      А в другой комнате, недалеко от этой, другой, духовный сын Дункана готовился с своему бракосочетанию, раздражаясь и изнывая от нетерпения, пока портные окончательно заканчивали его свадебный наряд. Бархат длинной малиновой мантии Келсона был усыпан множеством крошечных золотых слитков с выгравированными халдейнскими львами, его туника была разделена на четыре поля, два из которых были украшены так же как мантия, а два оставшихся были обратными – на золотой ткани алым шелком были вышиты крошечные львы. В знак уважения к горскому происхождению своей невесты, он перевязал свои волосы на затылке золотистым шнурком, но не стал сплетать их в косичку, как это принято в Приграничье. Из подвалов казначейства принесли большую золотую корону из переплетенных крестов и листьев, которую, как говорили, носил Малкольм Халдейн, когда, почти сто лет назад, женился на другой меарской принцессе, и, когда портные, закончив свое дело, собрали свои инструменты и ушли, Келсон осторожно провел пальцем по одному из листков короны и поглядел на Моргана. Некоторые даже говорили, что эта корона когда-то принадлежала Синилу Халдейну, и, может быть, даже предшествовавшему ему печально известному Фестилу. Если это было так, то ее, возможно, видел и даже касался сам Святой Камбер.
      – Как Вы думаете, я правильно поступаю? – спросил Келсон Моргана, когда они, наконец, остались наедине. – Видит Бог, это совсем не то, о чем я всегда мечтал – брак во имя интересов государства, с девушкой, с которой я едва знаком, а люблю еще меньше.
      – Вам надо еще раз объяснить причины, по которым этот брак должен состояться? – возразил Морган.
      – Боже, нет! Мы рассуждали о них так много раз, что я могу повторить их наизусть, и причем голосами членов Совета, которые находили эти причины. – Келсон вздохнул. – Я хотел Вас спросить, как по-Вашему, есть хоть какой-нибудь шанс на то, что из всех этих государственных причин может появиться настоящая любовь. Я знаю, что для короля сердечные причины должны быть на втором месте после его обязанностей, но я не могу не завидовать отношениям между Вами и Ричендой.
      Морган улыбнулся, вспомнив свои собственные страхи в день своей свадьбы, несмотря на то, что он и Риченда любили друг друга как могут любить только Дерини, способные объединять свои умы, мечты и страхи. Он сомневался, что Келсон когда-нибудь сможет настолько же слиться душой с Сиданой, в которой не было ни капли крови Дерини, но как знать? Нередко любовь возникала у пар уже после свадьбы, но они дорастали до взаимной заботы. Если Келсон и Сидана приложат некоторые усилия, их союз должен быть не слишком обременителен для них. А учитывая, что этот брак может привести к миру… – Я не буду говорить Вам, что я уверен, что вы будете жить счастливо, как нас уверяют барды, – сказал он через мгновение. – Это будет непросто. С другой стороны, Риченда говорила мне, что ваша принцесса все чаще задумывается о Вас. Конечно, Сидана ни за что не признает, что она хоть немного радуется приближающемуся браку с Вами – она слишком горда для этого. Но она – красивая, здоровая молодая девушка, а Вы – самый подходящий, могущественный и привлекательный принц во всем христианском мире. Как она может не возжелать Вас?
      Келсон ужасно покраснел. – Аларик, хватит! Вы сводите это на такой… плотский уровень! Если она сможет полюбить меня, я хочу, чтобы наша любовь была… ну, духовной, как любовь между Вами и Ричендой.
      – Духовная? – Морган фыркнул. – Келсон, Вы что, думаете я и Риченда проводим все время, обсуждая духовные аспекты наших отношений?
      – Ну, я…
      – Не без этого, конечно, – продолжил Морган, – но ручаюсь, что «плотский уровень», как Вы изволили выразиться, очень даже неплох. Не надо недооценивать свое тело. Оно – часть того, кем и чем Вы являетесь. Возвышенная любовь хороша для монахов, и может неплохо послужить укреплению брака, дать ему новое измерение, но, имея жену-человека, с которой Вы не можете объединить свой разум, Вы обнаружите, что физическая любовь, сама по себе – это особое средство общения и объединения. И, конечно, на очень практическом уровне, это необходимо для порождения наследников.
      – Да, ну… – Келсон повернулся и несколько раз прошелся взад и вперед, нервно сжав руки перед собой и цепляя плащом за свои каблуки. Когда он, наконец, остановился и поглядел на Моргана, его лицо было лишь немного бледнее его малинового одеяния.
      – Аларик, я… никогда не…
      – Я знаю, – сочувственно пробормотал Морган, но Келсон продолжал, как будто не слышал его.
      – У меня… просто не было времени… чтобы сделать это так, как я хотел, – прошептал король. – О, у меня могло быть несметное количество связей со шлюхами, служанками, и даже придворными дамами. Вряд ли кто-то может жить вблизи замка или в полевом лагере, не видя и не слыша достаточно для того, чтобы знать о том, что там творится. Если все, о чем мы говорим, это – физическое влечение, то любой паж и любой сын крестьянина очень быстро узнают, как его удовлетворить. Принцы не являются исключением. Но я – нечто большее чем мое тело, Аларик. И даже при том, что я никогда… не был с женщиной, я знаю, что любовь – это не только физическое удовлетворение.
      Когда Морган умудренно кивнул, чувствуя, что словесный ответ не требуется, Келсон помолчал, чтобы набрать воздуха, в нем смешивались логика и оправдания, эмоции и дурные предчувствия, вполне естественные для сексуально непосвященного.
      – Есть еще кое-что, – выпалил король, возвращаясь к разговору. – Я – король. А вдруг будут дети? Меньше всего мне нужно усложнять и без того запутанные фамильные отношения в Гвинедде незаконнорожденными наследниками, которые лет через двадцать начнут мутить воду или когда-нибудь окажутся заложниками в руках моих врагов. Кроме того, Аларик, я – Дерини. Мои дети тоже будут Дерини. Одного этого достаточно, чтобы обеспечить их смерть, как и их матерей. Так что мне казалось… более безопасным, если я буду воздерживаться и избегать риска.
      – Наверное, Вы правы, – согласился Морган.
      – Таким образом, я оказываюсь в очень неуклюжем положении девственника во время своей первой брачной ночи, – закончил Келсон. – Это хорошо для женщины, это необходимое условие для женщины, на которой я женюсь. Но… что, если я не знаю, что делать, Аларик? Что, если она будет смеяться надо мной?
      Морган изо всех сил старался не рассмеяться. Был ли на свете хоть один мужчина, которого не посещали подобные страхи, по крайней мере, поначалу? А некоторые так и не могли избавиться от этих страхов, хотя Келсон, с его мягкостью и истинным беспокойством за других людей, вряд ли столкнется с этой проблемой.
      Тогда Морган с заботливым пониманием положил руку на плечо Келсона и постарался успокоить его, напомнив ему, что его невеста будет в положении, схожем с его, и заодно предложил королю несколько способов доставить удовольствие невесте. Келсон даже и подумать о них не мог. К тому времени как в дверях появился Дугал вместе с остальной свитой короля, Келсон уже расслабился и смог даже перешучиваться со своим более искушенным кровным братом, потом одел корону и отправился навстречу своей невесте.

      Лошади и свита невесты ожидали во дворе замка под бледно-голубым зимним небом, Сидана, в одежду чуть темнее неба, сидела на молочно-белой кобыле с бело-синей сбруей. Ее плащ из тонкой шерсти лазурного цвета, расшитый внизу золотыми яблоками, накрывал круп ее лошади и свисал сзади чуть не до земли. На голове у нее был венок из белых роз, ее длинные каштановые волосы струились по спине, почти скрывая накидку.
      Лльювелл, стоявший у головы ее лошади, нервно теребя поводья затянутыми в перчатку пальцами, казался задумчивой тенью в синем, щурящейся на солнце. Риченда и три придворных дамы, сидевшие на светло-серых кобылах чуть позади, были готовы присоединиться к невесте. Остальные королевские слуги тоже уже сидели в седлах. Дерри держал под уздцы черного жеребца короля. В стороне четыре рыцаря готовили шелковый навес небесного цвета, который будут нести над невестой. Ни один из четверых не был ниже, чем сын графа.
      – Нам повезло с подходящей погодой для нашего бракосочетания, миледи, – сказал Келсон, склоняя голову в вежливом приветствии, когда он, Морган и Дугал прошли мимо лошадей и кланяющихся им придворных и остановились перед ней. – Я думаю, что мои люди надлежаще приветствовали Вас и Вы остались довольны произведенными приготовлениями.
      – Довольны? – сказал Лльювелл прежде, чем Сидана смогла ответить. – Какое может быть удовольствие, когда мы – пленники?
      – Я думаю, что ваша неволя не была тяжелой, – пробормотал Келсон, отчаянно надеясь, что Лльювелл не собирается устраивать сцену. – С вами неплохо обращались.
      – А ты не считаешь, что принуждение моей сестры к этой свадьбе – это достаточно плохое отношение? – спросил Лльювелл.
      Я думал, что он согласился сотрудничать, – мысленно сказал Морган Келсону, заметив, что Сидана выдохнула с ужасом, а зубы Келсона сжались. – Хотите, я его усыплю?
      Нет, просто встряхните его немного. Сидана хочет, чтобы он сопровождал ее.
      Как скажете.
      Без малейшего предупреждения Морган схватил Лльювелла за плечо и сжал его будто тисками, не меняя вежливого выражения лица.
      – Леди согласилась на почетный брак, – сказал он мягко. – Теперь ты заткнешься, или мне надо хорошенько попинать ногами испорченного, невоспитанного молодого хама, каковым ты являешься?
      – Ты не посмеешь!
      – Уверен?
      – Лльювелл, пожалуйста…
      – Не лезь, Сидана!
      – Мой принц, – прорычал Морган, его рука сжалась на руке Лльювелла, – с Вашего позволения, я отведу этого молодого дурня туда, где он не причинит вреда никому, в том числе и себе.
      – Подождите пока. Лльювелл, – спокойно сказал Келсон, – я до сих пор вел себя необыкновенно терпеливо. Вы можете убедиться в этом хотя бы по тому факту, что Вы до сих пор живы, несмотря на то, что Ваша мать предательски убила моего епископа, а Вы сами стоите между Вашей сестрой и меарской короной. Беспокоясь о своей невесте, я на многое закрываю глаза. Но я не потерплю Вашей дерзости, и я не потерплю, если Вы попытаетесь помешать свадьбе и коронации Вашей сестры. А теперь скажите, Вы уверены, что хотите продолжать сопротивляться?
      Глаза Лльювелла сверкнули нескрываемой ненавистью, но через несколько секунд он отвернулся.
      – Если бы я только попробовал, ты бы просто использовал свою черную магию, – пробормотал он в гриву лошади.
      – Что ты сказал? – выдохнул Келсон.
      Морган, разозлившись еще больше, рывком развернул Лльювелла лицом к ним, а Келсон, не веря своим ушам, придвинулся ближе.
      – Я… сказал, что если бы я не согласился сотрудничать, то ты просто околдовал бы меня своей чертовой магией! – сказал, запинаясь, Лльювелл, все еще дерзя, и вздрогнул от вцепившихся в его бицепс пальцев Моргана. – Как твой священник-Дерини уже раз сделал.
      – Ты пытаешься подтолкнуть меня к тому, о чем мы оба будем сожалеть? – прошептал Келсон.
      – Лльювелл, пожалуйста! – взмолилась Сидана. – Ради меня. Ты не можешь предотвратить свадьбу. Ты обещал быть рядом со мной. Если тебя не будет, я останусь в полном одиночестве!
      Тяжело, обреченно вздохнув, Лльювелл выпрямился со всем достоинством, какое он только смог найти в себе в этой ситуации, хотя его рука оставалась зажатой Морганом.
      – Вижу, что я в одиночестве, – он сказал спокойно. – Но я не лишу сестру сопровождения, подходящего ей по рангу. Я… выполню роль отца и передам невесту жениху, если Вы, Келсон Гвинеддский, хотите именно этого. Но я все равно буду каждую секунду ненавидеть Вас!
      – А-а, ненавидите меня, – Келсон поднял бровь и облегченно улыбнулся. – Ну, я думаю, что это я как-нибудь вынесу, если Вы будете делать то, что Вам скажут. Морган, можете отпустить его. Миледи, прошу прощения, что Вам пришлось быть свидетелем этого.
      – Пожалуйста, простите моего брата, милорд, – прошептала Сидана. – Он просто хочет защитить меня.
      – Сидана, мне не надо прятаться за юбками!
      – Ты когда-нибудь заткнешься? – прорычал Морган.
      Лльювелл поспешно отодвинулся, поскольку Морган угрожающе поднял свою руку в латной перчатке.
      – Хватит, Морган! – сказал Келсон.– Он молод и горд, и ему больно. Давайте не будем делать роковых ошибок. Однако, я хочу сделать Вам одно предупреждение, Лльювелл Меарский, – продолжал он, снова обращая свой пристальный взгляд на меарского принца. – Я желаю напомнить Вам, что Морган и прочие лояльные мне друзья и вассалы во время церемонии будут рядом со мной. На тот случай, если произойдет что-то незапланированное и в этом будет ваша вина – хоть какая-нибудь – Я здесь и сейчас даю им полное разрешение предпринять любые действия, которые они посчитают нужными. Разумеется, если сначала Вами не займусь я. Я ясно изложил?
      – Да, – пробормотал Лльювелл, задыхаясь.
      – Не слышу.
      – Совершенно понятно, даже чересчур, – угрюмо повторил Лльювелл.
      – Хорошо. Значит, мы поняли друг друга. Моя госпожа?
      Он снова поглядел на Сидану, подавая ей руку, и она, к его удивлению, ответила ему. Проникшись, он склонился и прижал ее пальцы к своим губам. Когда он выпрямился, он чувствовал себя гораздо более уверенным, и отпустил ее руку.
      – Моя госпожа, я снова прошу прощения. День свадьбы для женщины должен быть радостен и беззаботен. Боюсь, я не уделил этому должного внимания.
      – Вы сделали то, что Вы должны были сделать, мой господин, – прошептала она, – и я тоже должна еще раз попросить прощения за своего брата.
      – Сидана!
      Не обращая внимания на вспышку Лльювелла, Келсон покачал головой. – Сейчас неподходящее время и это неподходящее место для дальнейшего обсуждения этого вопроса, моя госпожа. Позже, после того как мы поженимся, у нас будет достаточно времени для чего угодно. А сейчас архиепископы, как и весь народ, ждут увидеть как их новая королева проследует к своему замужеству и коронации. Я могу распорядиться начинать?
      – Вы спрашиваете моего разрешения, милорд? – сказала она, пораженная.
      – Конечно. Ведь Вы – моя госпожа и моя королева.
      Одного взгляда на брата, свирепо глядящего на нее, следя за каждым ее жестом и выражением ее лица, оказалось достаточно, чтобы Сидана лишилась дара речи, но, тем не менее, она застенчиво кивнула. Келсону показалось, что это было нечто большее, чем покорное согласие. Отойдя в голову процессии, где его ожидала лошадь, он подал сигнал рыцарям принести покров из синего шелка, усыпанный крошечными звездами и полумесяцами, но, как только он повернулся спиной к меарской принцессе и ее брату, на его лице отразилось ликование.
      – Аларик, Вы видели? – прошептал он, пока Морган, придерживая стремя, помогал ему сесть в седло, а Дугал расправлял малиновую мантию на крупе лошади. – Я думаю, что действительно нравлюсь ей. Кто знает, что может произойти когда мы вырвем ее из-под власти ее брата! В конце концов, это может сработать.
      Когда они выезжали, Морган поглядел назад на маленькую, одинокую фигурку на белой лошади, ведомой к своей судьбе под шелковым покровом; все их надежды о мире сосредоточились в одной маленькой девочке. Он очень надеялся, что Келсон был прав.

      Келсон, чувства которого и без того были обострены, был просто оглушен яркой брачной процессией: приветствующие толпы, флаги всех цветов радуги, развевающиеся над улицами, поток подснежников и прочих зимних цветов, устилавших их путь… приветствия и цветы для темноволосой принцессы, ехавшей следом за ним. Все эти звуки и цвета ободряли его, и он улыбался Моргану и Дугалу, которые ехали по его бокам.
      Улицы были узкими и извилистыми, между ним и невестой вклинивались празднующие, но иногда, когда они ехали по прямой или проезжали через площадь, он мог, оглянувшись, видеть ее увенчанную короной из роз голову под шелковым покровом. Однажды их глаза встретились, и ему почудилось, что между ними проскочило нечто вроде электрического разряда, будоража его разум и разжигая его чресла.
      Он сказал себе, что он фантазирует, что во время их прежних встреч он придавал слишком большое значение словам и взглядам, но не в его характере было отступать, давши слово. Его тело стремилось объединиться с ее телом, но, кроме того, он был настроен сделать все, что возможно, чтобы их союз стал союзом не только земель, но и сердец. Он старался не слишком задумываться о приближающейся брачной ночи. Когда они, наконец, добрались до собора, и он смог обратиться как разумом, так и телом к своим намерениям, которые имели гораздо меньшее отношение к плоти, ему стало легче.
      У главного входа в собор его встретил архиепископ Кардиель, его золотая риза и митра, ослепительно сверкающие под полуденным солнцем, резко контрастировали с малиновой мантией Келсона и его золотой короной из крестов и листьев. Когда они оба обменялись формальными приветствиями, архиепископ – поклонившись, король – склонившись, чтобы поцеловать кольцо епископа, к ним присоединились Арилан и Дункан, на обоих поверх лиловых сутан были надеты новые стихари, белоснежные епитрахили сверкали золотом. Келсон принял их поздравления как будто в тумане, и, возбужденно разговаривая с епископами, протянул свой разум к Моргану и постарался зачерпнуть его спокойствия, пытаясь привести свои мысли в соответствие со священными клятвами, которыми он и Сидана должны были вскоре обменяться. Когда во двор собора въехала невеста со своей свитой, король и его эскорт заняли место позади трех прелатов и вошли в собор.
      У западного портика их ожидало духовенство – крестоносец с праздничным распятием Кардиеля, служки со свечами, кучка певчих – опрятные мужчины и мальчики в белых и алых стихарях и два подростка-кадильщика. Когда архиепископ и королевская свита вошли в собор и процессия двинулась к нефу, с верхней галереи, на которой находились музыканты, раздался звук фанфар, приветствующих короля.
      Келсон, гордо подняв голову и не обращая внимания на взгляды собравшихся, шел по проходу, сосредоточив взгляд на закругленной верхней части ризы Кардиеля. В гимне, исполненном хором, он узнал торжественный Te Deum. С обеих сторон он чувствовал уверенное, успокаивающее присутствие Моргана и Дугала: Морган, как всегда, был его опорой, его разум слегка касался разума Келсона, чтобы оказать моральную поддержку, и даже Дугал казался более уверенным, его присутствие ощущалось почти так же как присутствие других Дерини, но он не реагировал на попытки Келсона установить с ним ментальный контакт то ли не чувствуя, то ли не осознавая этих попыток.
      Они прошли через трансепт, пройдя по плите с именем Камбера, и Келсон подумал, а что сказал бы святой Дерини о том, что он собирался сейчас сделать. Насколько он помнил, Камбер еще до Реставрации организовал брак между своей подопечной и Синилом Халдейном. Он не помнил имя королевы Синила, но ему подумалось, что ее, наверное, короновали той же золотой диадемой, которая сейчас лежала на алтаре перед ними, мерцая в свете свечей. Он задумчиво посмотрел на нее, проходя следом за епископами к алтарю и замечая, как свадебные гости занимают места на хорах.
      Найджел и Мерод стояли на почетном месте справа от него, ближе всех к алтарю, стоя вместе со своими тремя сыновьями вдоль первого ряда сидений. Остальные толпились за ними и с другой стороны от короля: Эван с Дени, Джодрелл, Сайер Трейхем – все старшие придворные – их лица отражали их различные ожидания от этого брака. За мгновение до того, как Келсон подошел к алтарю, он заметил успокаивающую улыбку Найджела, и полный любви, одобрительный кивок своей тети.
      Прости меня, Господи, если я приду к твоему алтарю с сомнением в сердце, – молился Келсон, останавливаясь позади епископов у подножия лестницы и преклоняя колени. – Сделай так, чтобы я полюбил эту женщину, которую беру себе в жены, и так, чтобы она полюбила меня. Помоги мне, Господи, быть для нее мудрым и сострадательным мужем.
      В этот момент епископы повернулись, чтобы встретить его, а он и сопровождавшие взяли правее, чтобы развернуться и встретить невесту. Келсон заметил, как над западными дверями снова взметнулись трубы – их серебристые звуки казались фанфарами, приветствующими Сидану, милыми и тягучими. Хор запел Псалом, приветствуя королеву.
      Когда она показалась в распахнувшихся наружу дверях, то, казалось, она плывет в облаке солнечного света, такая невесомая, что если бы не рука ее брата, она бы могла просто улететь. Когда закрытая покровом Сидана в сопровождении Лльювелла медленно вошла внутрь, белые розы в ее волосах, казалось, засветились сами по себе, смотрясь почти как деринийская аура.
      O, Господи, она просто дышит миром! – думал он, наблюдая как она приближается к нему, скромно глядя в пол. Он не замечал ни поджавшего губы Лльювелла, ни Риченду, ни прочих присутствующих, шедших позади.
      Прошу тебя, Господи, пусть будет мир между нами и нашими странами. Я не хочу убивать ее народ. Я больше не хочу никого убивать. Я хочу нести жизнь, а не смерть. Прошу тебя, Господи…
      В этот момент она и Лльювелл преклонили колени у ступеней алтаря, прежде чем встать рядом с ним. Лльювелл, стоявший между ними, хмурился. Кардиель, стоявший между Ариланом и Дунканом, подождал, пока покровом невесты отделят место, где должен быть совершен обряд венчания. Морган и Дугал остались за пределами покрова, Риченда и прочие присутствующие расположились с другой стороны, а Кардиель начал читать, обращаясь к бледному, внимательно слушающему королю.
      – Kelsonus, Rex Gwyneddis, vis accipere Sidanam hie praesentem, in tuam legitimam uxoremjuxta ritum sanctae Matris Ecclesiae?
      Келсон, Король Гвинеддский, желаешь ли ты взять присутствующую здесь Сидану, в свои законные жены перед лицом нашей Святой Матери Церкви?
      – Volo – выдохнул Келсон, не осмеливаясь посмотреть в ее сторону. Желаю.
      Торжественно поклонившись, Кардиель обратил свое внимание на невесту, задавая ей тот же вопрос.
      – Sidana, Princepessa Mearae, vis accipere Kelsonum, hie praesentem, in tuum legitimum maritum juxta ritum sanctae Matris Ecclesiae?
      Затаив дыхание, Келсон быстро взглянул налево, на свою невесту, стоявшую рядом со сжавшим зубы Лльювеллом. Прядь ее блестящих волос упала ей на правую щеку, подобно завесе, так что он не мог видеть ее глаз, но после легкой паузы ее губы вымолвили.
      – Volo – прошептала она.
      Келсон почти услышал как Лльювелл мысленно застонал от отчаяния, но заставил себя не обращать на это внимания. Парень был воспитан в определенных правилах, так же как и Келсон. Зачем Келсону нарушать спокойствие, если он сейчас обменяется брачными клятвами со своей королевой?
      – Кто отдает эту женщина под венец? – спросил Кардиель.
      Лльювелл механически положил правую руку своей сестры на руку архиепископа, позволив себе только холодно взглянуть на Келсона, быстро отступив назад. Когда Кардиель соединил руки Сиданы и ее жениха, Келсон тихонько вздохнул от облегчения.
      – Повторяйте за мной, – сказал Кардиель. – Я, Келсон, беру тебя, Сидану…
      – Я, Келсон, беру тебя, Сидану… – твердо сказал Келсон.
      – В законные жены…
      – В законные жены…
      Произнося древние слова, он пристально смотрел на нее, не осмеливаясь использовать свои способности Дерини, боясь того, что он может узнать, и потому, что ему показалось, что он чувствует, как в нем растет какая-то обнадеживающая теплота. Когда он закончил, она на мгновение подняла свои глаза на него – и то, что проскочило межу ними, было подобно летней молнии, ярким и жарким, затрагивающим каждый нерв и каждую жилку.
      Темные глаза быстро опустились – может, она тоже почувствовала это? – но это же ощущение возникло вновь, когда она повторила свою брачную клятву голосом, спокойным как священный колодец в Кандор Ри, ее слова журчали обнадеживающе и обещающе. Когда она закончила, Келсон взял ее руку в свою, и она не вздрогнула, и не попыталась отдернуть ее, когда они оглянулись на Кардиеля, ожидая благословения кольца.
      Но рука Дункана достала кольцо, а рука Арилана благословила его, окропив святой водой и пронеся его через дым от воскуренного ладана с особой молитвой. Кольцо было изготовлено знакомым Арилану ремесленником, который каким-то образом был связан с Советом Камбера; об этом епископ сам поведал Келсону с глазу на глаз, в редкий момент откровенности об этой, весьма специфичной, стороне своей жизни. На плоском навершии кольца мастер выгравировал гвинеддского льва, в глаза которого были вправлены крошечные рубины – очень подходящее напоминание о связи между новой королевой и ее мужем и страной. Рука Келсона еле заметно дрожала, когда он, повторяя слова вслед за Дунканом, коснулся кольцом кончика большого пальца, потом – указательного, среднего, и, наконец, одел его на ее безымянный палец.
      – In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, Amen.
      Кардиель соединил их руки, обвязав их епитрахилью, снятой с шеи Дункана, затем все три епископа положили свои руки на соединенные руки Келсона и Сиданы, и Кардиель объявил о подтверждении брачных клятв:
      – Ego conjungo vos in matrimonium: In nomine Patris, et Filii, et Spiritis Sancti.
      В это святое мгновение, убаюканный великолепным «Аминь», исполненным хором, разум Келсона не мог и помыслить об опасности. Его голова склонилась, глаза закрылись, рука замерла на руке невесты, и он был слишком поглощен переполнявшими его ощущениями, чтобы почувствовать как подавленный Лльювелл перешел от размышлений к смертельным действиям.
      Он понял это только когда Сидана вздохнула и попыталась вырваться от него – слишком поздно, чтобы предпринять что-либо! Слишком поздно, чтобы кто бы то ни было смог предотвратить это! Будучи связан одной рукой с Сиданой, он не смог обернуться вовремя чтобы остановить Лльювелла или кинжал, который неизвестно как и непонятно откуда извлек меарский принц. Острая сталь сверкнула как молния, сопровождаемая красным дождем, когда Лльювелл одним отчаянным ударом перерезал своей сестре горло.
      Келсону казалось, что все кроме Лльювелла оказались помещенными во что-то густое и липкое, двигаясь слишком медленно, чтобы сделать что-то кроме как открыть рот от ужаса, вызванного страшным поступком Лльювелла. Даже кровь, брызнувшая из смертельной раны его жертвы, казалось, повисла в воздухе, губы Сиданы застыли в немом «О», карие глаза уже начали гаснуть, когда в соборе раздался вопль Келсона – и физический и психический:
      – Нееееееееееет!..
      Все вдруг пришли в движение. Крики ярости и тревоги разорвали тишину, когда Дугал и рыцари, державшие покров, набросились на Лльювелла и бросили его на пол, стараясь при этом избежать его ножа и не дать ему заколоть себя. Келсон, ошеломленный ужасом случившегося, прижал обмякшее тело Сиданы к груди и бережно опустил его на пол, тщетно пытаясь зажать ужасную рану на ее горле рукой, пока он разыскивал взглядом Моргана и Дункана, а его разум взывал к ним, умоляя спасти ее.
      Когда они столпились вокруг нее, кровь из ее горла била фонтаном, моча синеву ее платья, накапливаясь в ее волосах, рассыпавшихся вокруг головы подобно мантии, и пятная белые розы. Белый стихарь Дункана практически мгновенно стал красным, и когда он и Морган попытались остановить кровотечение из раны, их руки стали скользкими от ее крови.
      – Не убивайте его! – скомандовал Арилан, когда Дугал и рыцари в конце концов скрутили Лльювелла и бросили его, растрепанного и избитого, на пол. – Это удовольствие не для вас!
      Морган и Дункан все еще боролись, чтобы спасти смертельно раненную принцессу, Келсон оцепенело смотрел на кровь, Кардиель начал выпроваживать с хоров перепуганных очевидцев, а Арилан помогал ему. Два Дерини продолжали свои лихорадочные усилия еще несколько минут, но, в конце концов, Морган взглянул на Келсона и покачал головой, воздев руки в беспомощном жесте поражения. Дункан тихо молился о душе Сиданы, творя крестное знамение над ее окровавленном лбом, затем вздохнул и тоже поднял глаза на Келсона. Его когда-то белый стихарь был пропитан ее кровью, его руки, красные от нее, и он мог только беспомощно смотреть на Келсона, не в силах предложить какое-то утешение.
      – Келсон, мы старались, – прошептал он. – Боже, как мы старались! Но это произошло так быстро… она потеряла так много крови, так быстро…
      Прежде чем Келсон смог ответить, взгляд Моргана перескочил на задыхающегося, торжествующего Лльювелла, окровавленного после грубого обращения, который стоял на широко расставленных ногах в окружении беспощадных рыцарей и Дугала с окровавленным кинжалом в руке. Одним движением Морган вскочил на ноги, схватил Лльювелла за горло его туники и рывком заставил опуститься его на пол; серые глаза Моргана были холодны и колючи как море, покрытое льдом.
      – На колени перед королем, меарское дерьмо! – прорычал он сквозь зубы. – Каким животным надо быть, чтобы убить собственную сестру в день ее свадьбы?!
      – Морган, не убивайте его! – резко бросил побледневший Келсон, поворачиваясь к ним и поднимая руку, чтобы остановить встревоженное движение Кардиеля. – Все видят, что он сделал. Я хочу знать почему. – Не вставая, он направил на схваченного принца свой пристальный взгляд Халдейна.
      – Я жду ответа, Лльювелл. Почему Сидана? Почему не я? У тебя был шанс.
      У Лльювелла от напряжения на шее выступили жилы, но он даже не шелохнулся под пристальным взглядом Келсона.
      – Убить Дерини? – высокомерно бросил тот и впился взглядом в Моргана и Дункана. – Так или иначе, они остановили бы меня. И даже если бы они не смогли, и я убил бы тебя, это не спасло бы Сидану от брака с Халдейном. Он стал бы королем после тебя, – он дернул головой в сторону потрясенного Найджела, стоявшего за спиной Келсона, – а у него есть три маленьких жадных сына. Я не хотел, чтобы моя сестра была осквернена руками Халдейна.
      При этих словах Келсон начал вставать, его гнев начал заглушать скорбь, но Дункан схватил его за рукав и остановил.
      – Келсон, нет!
      – Если ты не собираешься его убивать, то предоставь это удовольствие мне! – пробормотал Морган, в руке которого появился стилет, крепче перехватывая воротник Лльювелла и умоляюще глядя на короля.
      – Нет! – вмешался Кардиель. С большей смелостью, чем Келсон когда-либо наблюдал у него, архиепископ схватил Моргана за запястье и встал между пленником и королем. – Не дайте совершиться новому кровопролитию в этом Храме Божьем! Почему Вы не дали свершиться этому браку, Лльювелл? – добавил он, покачав головой от сожаления, когда Морган отпустил глотку меарца и убрал свой клинок.– Она была бы Королевой Гвинедда и Меары. Это могло бы положить конец почти столетнему кровопролитию. Вы понимаете, что вы наделали?
      – Я вернул своему брату шанс получить корону, – упрямо сказал Лльювелл. – При новом союзе между Меарой и Халдейном его права всегда были бы под сомнением. Пусть король Гвинедда найдет другую королеву. Моя сестра была предназначена для лучшей пары. Сейчас она с ангелами.
      – И ты никогда уже ее не увидишь, – спокойно сказал Арилан, подходя к Кардиелю. – В аду есть особое место, уготованное для убийц, Лльювелл.
      Лльювелл только покачал головой. – Ад будет желанен для меня, если я спас свою сестру от того, что Вы уготовили для нее, Епископ. Для нее лучше умереть, чем быть королевой проклятого короля-Дерини.
      – Я желаю тебе того же, – сказал Келсон в наступившей тишине. – Но проклятый или нет, я был готов любить и уважать твою Сидану, и я думаю, что она хотела, по меньшей мере, попытаться полюбить и зауважать меня.
      Лльювелл фыркнул: – Она никогда не любила тебя!
      Келсон только печально покачал головой, а Морган схватил окровавленную епитрахиль, которой были связаны руки пары, и приказал одному из рыцарей заткнуть ею Лльювеллу рот.
      – Может быть, ты прав, Лльювелл, – прошептал король. – Ты, в самом деле, можешь быть прав. Но она была моей королевой, пусть и недолго, и она должна быть удостоена королевских почестей, хотя бы в ее вечном сне.
      Он поглядел на Моргана, смаргивая слезы, затем опустил глаза.
      – Уберите этого… человека отсюда, Аларик. Я не хочу видеть его до тех пор, пока моя королева не будет упокоена. Тогда я буду его судить. Не может быть никаких сомнений касательно решения, но даже в отношении Лльювелла закон должен действовать.
      – Да будет так, мой принц, – пробормотал Морган, подавая рыцарям знак выполнять приказ.
      – А теперь, если не возражаете, – продолжил король слабеющим голосом, – я хотел бы побыть наедине с ней несколько минут. Дядя, пожалуйста, уведите заодно остальных родственников.
      Вскоре на забрызганных кровью хорах со скорбящим королем остались только Морган, Дункан и Дугал. Найджел и его семья остановились около боковой двери, оставаясь в поле зрения, но вне пределов слышимости, не желая уходить. Мерод и Риченда тихонько плакали на плече друг у друга, и даже три королевских кузена выглядели подавленными: Коналл был по-настоящему расстроен, двое младших, с расширившимися глазами, все еще были охвачены ужасом от того насилия, свидетелями которого они стали. Вздыхая, Морган присел рядом с молчащим королем и Дунканом, тоже опустившимся на колени. Побледневший и онемевший Дугал стоял позади своего отца, не в силах предложить хоть какое-то утешение.
      – Мой принц, хотите ли Вы, чтобы я сделал что-то еще? – спросил Морган, сочувственно касаясь застывших плеч.
      Келсон только нагнул голову и закрыл глаза, плотно закрыв свой разум от других.
      – Идите к жене, Аларик, – прошептал он. – Пожалуйста. Вы сейчас нужны ей, а мне надо побыть одному.
      – Очень хорошо. Дункан, Дугал, вы идете?
      – Через минуту, – ответил Дункан. – Мы встретим вас в ризнице.
      Вздохнув, Морган поднялся и присоединился к ожидавшим его, обнимая на несколько секунд Риченду, позволив ей затем поддержать его пока он выпроваживал Найджела и его семью через боковую дверь. Келсон открыл глаза, когда Дугал тихонько опустился рядом с Дунканом, но так и не поднял на них взгляд.
      – Келсон, мы должны многому научиться, – мягко сказал Дункан. – Мы пытались, Аларик и я, но мы просто не успели. Если бы мы были лучше обучены… Но кто теперь знает как обучать целителей?
      – Никто не смог бы спасти ее, – прошептал Келсон. – Она не должна была остаться в живых. Это было бы слишком просто. Идеальное решение: король женится на законной принцессе и объединяет две страны, принося мир…
      Дугал громко сглотнул, на его глазах выступили слезы. – Это моя вина, – сказал он. – Я должен был внимательнее наблюдать за Лльювеллом. Если бы я…
      – Это не твоя вина, – тупо пробормотал Келсон. – Никто не мог знать, что Лльювелл предпочтет убить собственную сестру, чем видеть ее вышедшей замуж за смертельного врага. Но когда мы обвенчались, я подумал, что он принял это.
      – Келсон прав, сын, – мягко сказал Дункан. – Ты не мог знать. Я сомневаюсь, что даже Лльювелл знал до какого-то момента. Один из нас мог бы что-то уловить.
      Келсон пожал плечами и тяжело вздохнул. – Это все равно уже неважно. Мы сделали все, что могли, с самыми лучшим намерениями – и этого оказалось недостаточно. Очевидно, судьба готовит нам что-то еще.
      – Возможно, – сказал Дункан.
      Наступила глухая тишина. Дугал неосознанно потянулся к отцу в поисках утешения, но Келсон не обращал ни них никакого внимания. Через мгновенье Дункан медленно поднялся, держа в руках свой залитый кровью стихарь и жестами показывая Дугалу, чтобы тот присоединился к нему.
      – Сир, мы оставим Вас одного на несколько минут, – тихо сказал он. – Я вернусь, когда переоденусь. Дугал, Вы не поможете мне?
      – Через минуту, – прошептал Дугал, не двигаясь.
      – Хорошо.
      Без дальнейших слов, Дункан медленно поднялся по ступенькам алтаря и вышел через дверь ризницы, оставив Дугала, который продолжал стоять на коленях возле короля.
      – Келсон, мне так жаль, – сумел прошептать Дугал.
      Я знаю. Мне тоже.
      – Ты… ты действительно любил ее? – спросил Дугал.
      – Любил? – подавленно пожал плечами Келсон. – Откуда мне знать? У меня никогда не было времени, чтобы это узнать. Я думаю, что я убедил себя, что я мог бы полюбить ее, и я был готов сделать все что смогу для того, чтобы быть для нее хорошим мужем. Может быть, король не имеет права ожидать чего-то большего.
      – У мужчины есть такое право, – с негодованием сказал Дугал.– Что, король чем-то отличается?
      – Да, черт тебя побери! Король действительно отличается. Он… – Келсон опустил глаза, борясь со слезами. – Мне жаль, – прошептал он. – Я мужчина и король, и сегодня я горюю о моей невесте в обоих качествах. Эта девочка, которую я мог бы полюбить и как жену и как королеву – и разрушенное объединение двух наших стран, которое могло бы принести мир немного раньше. Я…
      Его голос сломался, угрожая перерасти в рыдания, он отложил свою корону и закрыл лицо окровавленной рукой.
      – Пожалуйста, оставь меня, Дугал, – смог вымолвить он сквозь душившие его слезы.
      Он даже сумел сохранять контроль над собой до тех пор, пока Дункан не поднялся и ушел. Посмотрев еще раз на неподвижное тело, лежащее перед ним, он покачал головой от безнадежности:
      – O, Боже, они желают мне добра, но разве они могут понять? – думал он оцепенело. – Все кончилось еще до того как получило шанс начаться.
      В глазах у него потемнело, дрожащим пальцем он слегка коснулся ее локона, который остался неокровавленным. Он поднял его к своим губам со слезами на глазах, но пытаясь сопротивляться всхлипываниям, чтобы не превратиться в рыдающую развалину.
      Сидана… – мысленно прошептал он. – Сидана, моя милая принцесса. Я хотел попытаться сделать тебя счастливой. Ты могла бы быть...
      Он нежно подсунул свои руки под ее плечи и поднял ее, прижав к своей груди, не замечая крови, прижал ее голову к своему плечу, и, покачивая ее, шептал ее имя, а слезы слепили его и рыдания сотрясали оба тела.
      Сидана…
      И, отделенный от всех и своей кровью, и своей короной, каковым он будет всегда, Келсон Гвинеддский припал к земле в окружении своих разрушенных мечтаний, стирая горькие слезы и держа в своих дрожащих руках погибшую надежду на достижение мира.

      На этом заканчивается Первая Книга Хроник Короля Келсона.
      ВТОРАЯ книга, Королевское Правосудие, продолжит рассказ о борьбе Келсона против заговора Архиепископа Лориса и Кайтрины Меарской, расскажет о возвращении Джеаны, матери Келсона, и о новых приключениях молодого короля и его советников.