Люди в своем невежестве всегда были склонны считать, что вся магия дерини была черной, что их сила исходила из сатанинских источников, а мотивы их поступков — из дьявольских побуждений. Те, кто обладает непосредственными знаниями и опытом в магии, независимо оттого, кто они — люди или дерини, знают, что дело не в этом, что сила, полученная с помощью магии, также, как и любая другая сила, не является злом или добром сама по себе: место, которое отводится ей моралью, зависит от цели, с какой она будет использована.
      Морган так объясняет это Дугалу:
      — Магия имеет дело с все покоряющей силой, которая не приемлема для людей. Что такое сила, попытаюсь объяснить по-другому. Сила существует. Правильно?
      — Конечно.
      — Я думаю, что ты даже добавишь, что существует много видов силы, что сила может иметь много источников. Да?
      Дугал кивнул.
      — Хорошо. Возьмем тогда огонь как пример одной из сил, — продолжал Морган. Он быстрым движением потер ладони и, протягивая их к холодному очагу, оглянулся на Дугала.
      — Огонь можно использовать с полезными, целями. Он дает нам свет, как эти факелы на стене, — он показал на них движением подбородка, — и он может обогреть жилище.
      Движением мысли он послал пламя, и от него ярко запылали лежащие в очаге дрова. Дугал присел и пристально посмотрел на огонь.
      — Как ты это сделал?
      — Думаю, достаточно признать, что я сделал это, — ответил Морган, — и что осветить или обогреть комнату — это прекрасно. Но огонь может быть и разрушительным, когда он используется во зло. Он может спалить дом или накалить железо, с помощью которого у человека отнимут зрение… Так что такое огонь — добро или зло?
      — Ни то, ни другое, — осторожно ответил Дугал. — Все дело в том, как его использовать. Тем же самым раскаленным железом, которое стоило твоему другу зрения, можно было бы прижечь рану.
      Морган кивнул, довольный.
      — Да, можно было бы. О чем это говорит?
      — Что именно то, как используется сила, делает ее созидающей или разрушающей, — Дугал задумался на минуту. — И вы говорите, что то же самое касается и магии?
      — Точно так.
      — Но священники говорят…
      — В последние 200 лет священники говорят то, что им велено говорить, — быстро возразил Морган. — Дерини не всегда преследовались, и до недавних пор не всякая магия была проклятием. Черная магия — сверхъестественная сила, применяемая в разрушительных и корыстных целях, всегда осуждалась праведниками. Но те, кто умел покорять сверхъестественную силу во благо человека — для исцеления и защиты от злоупотребления силой, — традиционно назывались волшебниками и божьими избранниками. Их также называли дерини.
      — Но ведь были и дерини, причиняющие зло, — возразил Дугал. — И сейчас еще есть. Как насчет Чариссы и Уэнсита?
      — Они были дерини, которые использовали свой дар во зло. Но сам дер… — Морган вздохнул, — Как ты думаешь, я злой?
      Лицо Дугала застыло.
      — Нет. Но говорят…
      — Что говорят, Дугал? — Морган прошептал. — А кто говорит? Они когда-нибудь подсчитывали, что я сделал, или их интересует, кто я? (Наследник епископа.)
      Итак, ясно, что мотивы использования и само использование силы — вот что определяет ее мораль. Все же есть магические силы, в которых даже дерини не уверены. Мы уже упоминали беспокойство Йорама по поводу перевоплощения, потому что оно влечет за собой обман. Еще более спорный вопрос — вопрос о настоящей черной магии (колдовстве).

ПРИВЯЗАННЫЕ ДУШИ

      Когда дерини говорят о привязывании душ, они не имеют в виду классическую продажу души дьяволу взамен земных радостей. Привязать душу означает не дать ей покинуть мертвое тело, препятствуя ее переходу в руки астральных сил, которые проведут ее за Врата Смерти в Нижний Мир (преисподнюю), чтобы там она окончательно предстала перед Священным Собранием.
      Не говорится, как это делается, но есть описание случаев, когда дерини признают, что это было сделано, и были приняты меры, чтобы снять колдовские чары. Дункан признает “определенное впечатление зла”, когда осматривает мертвое тело короля Бриона, изменившее свои формы. То, что он снимает злые чары, подтверждает если не само колдовство, то, во всяком случае, злые намерения употребившего их.
      Дункан глубоко вздохнул и медленно положил руки на лоб трупа. Через несколько секунд его глаза закрылись, дыхание стало более поверхностным и жестким.
      Теперь дыхание Дункана еще более участилось, капли холодного пота покрыли лицо и руки, несмотря на ледяной холод склепа. Мальчик и Морган видели, что тело под руками Дункана начало дрожать, сотрясаться, а затем приняло неясные, расплывчатые очертания. Наконец Дункан глубоко вздохнул и ненадолго застыл, и в ту же минуту черты лица умершего опять превратились в знакомое лицо Бриона. Дункан убрал руки и с бледным измученным лицом отошел от гроба.
      — С вами все в порядке? — спросил Морган, подходя к гробу, чтобы поддержать своего родственника.
      Дункан слабо кивнул и сделал над собой усилие, чтобы отрегулировать дыхание.
      — Это было ужасно, — прошептал священник. — Он не был полностью свободен, и сила, удерживающая его, была немалая. Когда я освободил его, я почувствовал, что он умер. Это было непередаваемо. (Возвышение дерини.)
      Реакция и комментарии Дункана заставляют задуматься, что же это такое — привязывание души: просто пассивное пребывание ее в заточении или такой уровень сознания, на котором душа жертвы вынуждена постоянно снова и снова переживать свою смерть, пока удерживающая ее сила не отпустит ее. Как жестока эта бесконечная петля воспоминаний. Такую судьбу пожелала полная жажды мщения своему мертвому врагу Чарисса. Когда-то он убил ее отца и отнял у него трон, который по праву принадлежал бы ему, а потом и ей.
      Скорее всего Чарисса тщательно спланировала свою месть заранее, и предварительное связывание души началось тогда, когда Брион выпил ее зелье. Это зелье, тонкое и коварное, дало ей возможность приостановить функции организма и на некоторое время удержать какие-то остатки духовной и физической жизни.
      В этом смысле, возможно, Брион совсем не был по-настоящему мертв, когда он, казалось, испустил дух на руках сына. Возможно, в это время он находился между жизнью и смертью, может быть, даже смутно сознавал, что происходит вокруг него. Но сознавая, что близкие готовятся к погребальному обряду, он лежал беспомощный, не в силах дать им знать о своем состоянии.
      Дункан мог распознать, что случилось, если бы он позволил вскрыть тело. Но Джехана запретила это потому, что связывала Дункана с ненавистным ей Морганом. Она позволила придворным врачам исследовать тело мужа, но они просто подтвердили первоначальный диагноз сердечного приступа, что, как указывает Нигель, является в конечном счете причиной любой смерти. Учитывая спешку, с которой Брион был погребен, можно предположить, что его тело не бальзамировали и не анатомировали. Это, несомненно, утешает, поскольку мы не знаем, насколько чувствительной может быть жертва в таком состоянии.
      Итак, Брион оставался в таком положении — неподвижный, в теле, которое уже никогда не будет живым, глухой и слепой, но с сознанием на каком-то более глубоком уровне — возможно, в течение нескольких дней, пока однажды ночью его не посетила сама Чарисса. Возможно, в это время его тело все еще лежало перед верхним алтарем собора Ремута, а душа еще не могла найти спасения в смерти. А затем было еще одно посещение Чариссой его гроба. В это время тело уже было помещено в Королевский склеп под собором, что он, возможно, также сознавал на каком-то уровне, когда крышка саркофага захлопнулась над ним во мраке. На этот раз Чарисса пыталась изменить его физические формы, так, что если бы и нашелся кто-то, кто не побоялся бы исследовать тело и выяснить, что же случилось на самом деле, было бы слишком поздно.
      Ужасный сценарий! Но, увы! Как это похоже на Чариссу! Это совпадает со словами Эвайн о ее отце, когда он рассказывает, как она и Йорам обсуждали, сможет ли он осуществить неизвестное заклинание на временное прекращение жизненных процессов. Может быть, и сама Чарисса была более сведущей в магии, чем мы предполагали. Могла ли она знать, как использовать это колдовское заклинание, чтобы удержать тело Бриона от разложения до тех пор, пока она не сможет извлечь из него душу и связать ее? Если знала, то вряд ли ее остановили бы те сомнения, которые были у Камбера, когда он мучился вопросом, может ли он применить это заклинание к умирающему Рису и имеет ли он вообще право принять такое решение, когда дело касается другой души. Последствия этого заклинания распространяются на разные уровни, и действие его таково, что оно вполне оправдывает свое название запрещенного.
      В любом случае, Эвайн и Йорам хорошо понимают скрытый смысл того, что произойдет, если заклинание сработает, и что произойдет, если Брион лежит сейчас не мертвый, а лишь с временно заторможенными функциями организма, и в любую минуту может неожиданно выйти из этого состояния.
      Так, Йорам говорит:
      — Не могу представить, что может быть ужаснее, чем прийти, в сознание в могиле, понимая, что тебя захоронили живьем.
      — А я представляю, — пробормотала Эвайн, не глядя на него, — что это значит — быть привязанным к телу, которое на самом деле мертво и разлагается. (Скорбь Гвинедда.)
      Не всегда причина привязывания души такая, как в случае с Брионом. Известен другой пример, когда Камбер и Йорам находят мертвого Алистера Каллена в руках Ариэллы через час после его смерти. Но всегда привязывание души — это результат коварства. Холод прошил Камбера, когда он преклоняет колени у поверженного Алистера и кладет свои руки на лоб умершего.
      — Будь проклят тот, кто это сделал! — воскликнул Камбер, чувствуя, что Алистер не мертв. Тело его было сражено смертью, но какая-то часть его существа оставалась, разлученная с телом так, что воссоединение было невозможным, и все же удерживаемая по чьему-то злобному умыслу. Не могло быть возврата этой части его существа в тело в этой жизни, потому что узы, связывающие их, были прерваны, нарушена серебряная нить, соединяющая их. Тело уже становилось безжизненным, и вместе с теплом жизни из него уходила память. (Святой Камбер.)
      В данном случае у нас не остается впечатления, что Каллен продолжает страдать (как это было с Брионом). Мы не видим желания освободить его, как это было у Моргана и Дункана у гроба Бриона. Сильно обеспокоенной тем, что он обнаружил здесь, Камбер тем не менее не торопится. Он основательно обдумывает причины смерти Ариэллы, хочет заручиться поддержкой сына в том, что он решил сделать, раздумывает, как лучше принять на себя память Каллена, чтобы в дальнейшем объединить два сознания, прежде чем полностью освободить Каллена.
      Он тщательно просмотрел своим внутренним зрением, что еще удерживало Алистера. Он ощутил их, эти тонкие нити, ослабил и освободил их силой своей любви, как до этого он высвободил другие — следы скрытой борьбы, которая, как заметил Йорам, не всегда убивает сразу. Казалось, сам воздух вокруг просветлел, когда последнее заклинание было нейтрализовано. Затем он обратился с прощальными словами к Каллену, своему бывшему партнеру и противнику, другу и брату. Когда он открыл глаза, Йорам стоял около него:
      — Он…
      — Он покоится в мире теперь, — мягко сказал Камбер. (Святой Камбер.)
      Неумолимой судьбой положение Каллена было связано с Ариэллой. Она тоже умерла не без использования силы дерини. “Мы, дерини, никогда не умираем просто”, — говорит отцу Йорам. И Каллен и Ариэлла боролись насмерть — и Ариэлла победила.
      Ранее мы видели, что сделал Каллен: он вложил всю свою оставшуюся силу в меч и с последней отчаянной молитвой пронзил им Ариэллу. Неизвестно, как это ему удалось и как долго он сам оставался в сознании. Мы видим конечный результат этой борьбы в описании Камбера, сделанного почти сразу после смерти Ариэллы.
      Ариэлла лежала, тяжело упав поперек дерева, пронзенная мечом. Не веря своим глазам, Камбер опустился рядом с ней на колени и добавил света. Он увидел, что это был михайлинский меч Каллена с выгравированными на лезвии священными знаками. Он перекрестился. Это было нелишне, учитывая, что здесь произошло. Затем он внимательно осмотрел женщину. Вначале он подумал, что она просто старалась избежать удара мечом — ее мертвые пальцы были у самого стального лезвия, и было понятно, что она даже боролась перед смертью. Но затем он ближе рассмотрел ее руки и, увидев, что они лежали не на мече, неожиданно догадался, что она хотела сделать. Теперь уже мертвые руки все еще были сложены на груди в виде чаши, а застывшие пальцы были изогнуты так, как требует одно из почти невозможных, легендарных заклинаний…
      Он глубоко вдохнул и легко пробежал руками над поверхностью ее тела, не касаясь его. стараясь прочувствовать его. Затем он вздохнул. Ничто не удерживало жизни в этом разрушенном теле. Заклинание, поддерживающее жизнь, в которое она вложила всю свою оставшуюся силу, не подействовало. Сила и жизнь ушли из тела. Ариэлла, в отличие от Каллена, была действительно мертва. (Святой Камбер.)

ЗАГОВОРЫ МЕЧА

      Ариэлла была в конце концов убита заговоренным мечом Алистера Каллена, который он бросил со всей своей энергией перед смертью. Это, по-видимому, был какой-то особый заговор, известный только михайлинцам, потому что несколькими годами позже такой же использует Джебедия. Но, впрочем; Камбер знает; как лишить его силы. Обернув руку несколько раз концом своей одежды, Камбер вынимает меч из тела Ариэллы.
      Меч задрожал, когда он коснулся его, несмотря на несколько слоев шерстяной ткани, между рукой и. рукояткой оружия, и. издал глубокий монотонный звук, когда Камбер вытаскивал его. Он тихо произнес фразу, отгоняющую все страхи, и прикоснулся губами к его священному лезвию. И сразу же он стал обычным мечом. (Святой Камбер.)
      Много лет спустя во время своей последней битвы Камбер и Джебедия использовали заговоренные мечи. Удвоив силу последнего заклинания настоящего Алистера, Камбер-Алистер сконцентрировал всю оставшуюся энергию в мече, вонзил его левой рукой в противника, мгновенно убив его, то есть одновременно нанеся физическое ранение и поразив его магической силой. Джебедия, наоборот, использовал другой прием. Он не вонзил меч в тело врага, а направил сгусток энергии вдоль лезвия меча. Казалось, что вся поляна вспыхнула светом. Когда Камбер пришел в себя, Джебедия лежал на снегу, “его окровавленная рука сжимала странно светящийся меч”. (Камбер-еретик.) Когда к Камберу вернулась способность анализировать случившееся, он почувствовал “остаток действия черной магии” и неожиданно догадался, откуда она исходила.
      Когда он подобрался к едва двигающемуся Джебедия, он увидел меч, лежащий около великого учителя в подтаявшем снегу, и он знал, что, если дотронуться до меча, он будет теплым.
      — Господь с тобой, что ты сделал? — прошептал он. Джебедия глубоко вдохнул, собрался с силами и посмотрел на Камбера, скупо улыбнувшись.
      — Не говори, что удалось применить магический прием, о котором ты знаешь, — пробормотал он. — Боюсь, он был слишком серый по краям, но в противном случае твой друг заполучил бы тебя.
      — Что такое “слишком серый”? Что ты сделал?
      — Небольшое изменение энергии. Не обращай внимания. (Камбер-еретик.)
      “Небольшое изменение энергии” — так называет это Джебедия. Но он чувствует, что именно это изменение энергии могло вызвать моральные сомнения Камбера. А может быть, он думает об Алистере в момент, когда жизнь уходит от него и он умирает на руках человека, так похожего на его старого друга Алистера, которого действительно могло бы оскорбить использование приема, который Камбер, возможно, назовет просто “подходящей” магией. О чем он конкретно думал, мы никогда не узнаем.

ЗАПРЕТНОЕ ЗАКЛИНАНИЕ

      Мы уже упоминали так называемое запретное заклинание, которое многие считали просто легендой. Это заклинание, которое приостанавливает жизнь и удерживает ее в теле. Мы уже размышляли о том, как этим злоупотребляли.
      Мысль об этом заклинании преследовала Камбера с тех пор, как он увидел доказательства тога, что Ариэлла пыталась осуществить его в день “его” (Алистера) смерти. Мы знаем, что он продолжал тщательные поиски формулы заклинания и в последующие годы, просматривал записи в древних книгах, собранных в Грекоте. И к тому моменту, когда Рис лежал умирающим в его руках, он нашел ее. Конечно, желание использовать заклинание было для него сильным искушением.
      На минуту ярко вспыхнула надежда. Он знал — по крайней мере теоретически. — почему у Ариэллы не получилось заклинание. Он знал это так же наверняка, как и то, что состояние Риса сейчас было безнадежно. Он был уверен, что если бы Рис был в сознании, он мог передать ему как Целителю формулу заклинания и помочь осуществить ее. Действие заклинания даже не зависело от умения Целителя. А позже он бы позаботился о том, как вывести Риса из состояния стаза. Но и это он знал только теоретически. Вели бы рядом был другой Целитель, он бы наверняка справился. Но Рис был без сознания. Кроме того, даже будучи в сознании, он мог бы и не согласиться на такую отчаянную меру. Это был вопрос этики. Имел ли Камбер право решить это даже за такого близкого ему человека, как Рис? Осмелился бы он быть совестью другого? Он уже почти решился попробовать. На самом деле нужно было преодолеть нечто большее, чем просто состояние стаза, в которое надо погрузить тело, чтобы избежать разложения; это немного большее означало связать душу и тело.
      Но пока он спорил с самим собой и мучился, и даже сделал предварительную пробу, чтобы осмотреть, сможет ли осуществить замысел, учитывая, что Рис без сознания, он понял, что было слишком поздно. Рис умер. (Камбер-еретик.)
      В следующий раз, когда Камбер столкнулся с таким же решением, он не позволил смерти остановить его. После боя, когда умер Джебедия, перед смертью примирившийся с настоящим Алистером Калленом, чувствуя, что жизнь покидает его, Камбер вспоминает все другие смерти на поляне в Йомейре и особенно Ариэллу, ее “пальцы, застывшие в положении, которое было необходимо для запретного заклинания”.
      Ей не удалось тогда сделать это, но Камбер знал, почему. Он почти уже попробовал заклинание на Рисе и был уверен, что оно бы сработало. Он не жалел об этом, он знал теперь, что это было бы неправильно, поскольку никто не имеет права делать этот выбор за другого. И все же после смерти Риса его мысли все чаще возвращались к этому замкнутому кругу — Джебедия, Алистер, Ариэлла, заклинание — и, казалось, он не в силах разорвать его.
      Правда ли, что тот, кто справился с ней, обманул смерть? Или он только получил доступ в ту другую сферу, куда он сам уже дважды заглянул. Как бы то ни было, сейчас Камберу не хотелось просто сдаться смерти, не найдя ответа. Он не боялся умереть и всегда думал, что готов к этому, но в его размышлениях о смерти всегда присутствовал и другой вопрос — было ли это случайностью, что ему дважды было дано заглянуть туда? И вдруг своим внутренним взором он ясно увидел ответ. Он знал теперь, почему потерпела неудачу Ариэлла, и знал большую честь плана Всевышнего, в котором он был краеугольным камнем. Он также почувствовал причину, по которой удостоился такой чести — не умереть, а вступить в сумеречное царство духа, где можно служить и Богу, и человеку. Теперь ему было дано это знание, посредством которого он мог принять этот вызов и облачить себя в доспехи Бога, идти по дороге служения Свету.
      И это было так просто. Это было так прекрасно. Надо было только достигнуть его своим разумом… (Камбер-еретик.)
      Вопрос о том, насколько Камберу удалось осуществить заклинание, был предметом постоянных размышлений Эвайн и Йорама. Не совсем понимая истинную природу заклинания, Эвайн сначала просто предлагает отнести отца обратно и залечить его раны, чтобы освободить его от полуобморочного состояния, которое, они знали, не было смертью, но не было и жизнью. Постепенно после долгих размышлений Эвайн приходит к пониманию того, что сделал отец, и сознает, что заклинание относится уже к другому измерению. Да, отец осуществил его. Он избежал смерти, но ужасной ценой. В обмен на свободу время от времени передвигаться между мирами, продолжая в душе работу, которая уже невозможна была в его разрушенном теле, он лишился — по крайней мере на время — блаженства воссоединения со Всевышним. Если бы он был более осторожен, используя колдовство, он мог бы получить возможность одновременно входить и находиться в Святилище и в обоих мирах как посланник и эмиссар Бога.
      Но Камбер не до конца понял заклинание, которое он произнес в момент неминуемой смерти. Смерть не захватила его. Но он все равно оказался в плену. Только изредка мощным усилием своей сверхъестественной воли он мог прорваться в этот мир и дать почувствовать свое присутствие. Но такие случаи были нечасты и на таком уровне, на котором его воспринимали только те, кто заглянул в лицо Бога, или те, кто отрицал его. И если не найдется кто-то, кто сможет привести чашу весов в равновесие, заплатив за это дорогой ценой, самоотверженно пожертвовав собой, это лицо Бога может навсегда скрыться от Камбера Кирилла МакРори.
      Эвайн не медлила с решением. Она поняла, что надо сделать. Вернуть Камбера к жизни было невозможно, но просто смерть возвратила бы его на Круг, чтобы он мог начать все сначала в Другом рождении, в котором он уже не сможет использовать ту мудрость, которая так дорого ему досталась. Это не было непреодолимым бедствием для такой необыкновенной души, как Камбер, но для человечества и мира дерини, которым он служил так верно и так долго, это было большой и преждевременной утратой.
      Применение запретного заклинания, как мы видим, действительно имеет тяжелые последствия. Очевидно, Камбер не мог их предвидеть. Обстоятельства вышли за пределы обычной морали смертных в область, для них не доступную. Когда люди встречаются со случаем с подобным исходом, они склонны считать, что это подкрепляет их подозрения, что магия дерини была черной.
      Даже Эвайн, возможно, согласилась бы, что она имела дело с Тенями, когда спустилась в Нижний Мир. Хотя важно было бы заметить, что Тень не обязательно скрывает зло, но это выше понимания или духовного уровня восприятия простого человека.

      Изредка во время наших странствий по Одиннадцати Королевствам мы встречались с личностями, которые, будучи не совсем дерини, все же обладали их могуществом. Этих людей можно подразделить на три основные категории: Халдейны и подобные им — те, которые могут присваивать себе могущество дерини; потомки дерини, которые не знают, кто они есть на самом деле; и другие, как Уорин де Грей, способности которых мы не в состоянии объяснить.

ХАЛДЕЙНЫ

      Со времен Реставрации Халдейнов среди определенной части дерини утвердилось мнение о том, что королевский род Халдейнов включает особую ветвь, представители которой обладают потенциальной возможностью присваивать себе могущество дерини. Первыми эту возможность обнаружили Камбер и его дети в Синиле — первом короле реставрированной династии.
      Однако незадолго до начала правления короля Келсона, особенно на Востоке, эта потенциальная возможность была замечена и у других индивидуумов. Среди восточной части адептов, обеспечивающих политические союзничества с помощью сил могущества квази-дерини, эта возможность стала рассматриваться как банальность, а носители этого могущества обладали статусом рожденных дерини. Лорд Йан и Князь Лайонел Ардженал были “деланными” дерини, а Брэн Корис мог даже ограничивать данное ему деринийское могущество. Однако в начале процесс никак не мог носить характер банальности.
      Лишь отчаяние заставило Камбера и его семейство объединиться с принцем Синилом Халдейном и положить начало этому процессу — ведь только могущество дерини могло помочь Синилу в его борьбе против деспотичного Имра Фестила и возвращении наследственного престола. Первый знак возможности подобного процесса был получен из случайного наблюдения Риса, а затем и Камбера за Синилом, от которого во время сильного эмоционального стресса исходил странный резонирующий поток энергии, возможно, именно в состоянии такого стресса находился он во время служения последней мессы — ведь вскоре он вынужден был бы оставить свое любимое место священника. К тому же этот резонанс оставил как бы психическую пелену над алтарем, и казалось, что это сам Синил использует ее в качестве защиты, находясь под давлением отрицательных эмоций. Все эти аспекты очень напоминали проявления деринийских способностей.
      Камбер был бессилен там, где действовал Синил. Вскоре, однако, Эвайн сумела заметить и другую аномалию в Синиле, что привело к глобальному открытию. Склонившись к использованию форм медитации, подсказанных ему Эвайн, Синил доказал способность производить свечение кристалла ширала — искусство, на которое были способны только дерини. (Возможно, использование ширалов открывало простые пути к присваиванию могущества дерини.) Читатели “Камбера Кулдского” знакомы с процессом, по которому Синил получал свое могущество, поэтому мы не будем подробно описывать его здесь. Достаточно будет упомянуть о том, что в то время и в течение последующих десятилетий те, кто руководил Халдейнами, и сами Халдейны уверовали в то, что только Халдейны были в состоянии осуществлять этот процесс и что только верховный представитель (мужчина) ветви мог владеть наследием определенный промежуток времени. Было ли это правдой или нет — а вполне возможно, что Камбер и его родня с самого начала поддерживали это мнение в попытке защитить законного короля от притязаний сыновей и братьев, — усилия были сосредоточены на том, чтобы убедить, что только один Халдейн в определенное время может быть обличен полной властью рода. Как раз во время правления Келсона Камберианский совет (за исключением Тирселя де Клэрона) твердо придерживался этого мнения. Вопрос о том, могла ли женщина, представительница ветви Халдейнов сосредотачивать в своих руках власть даже не возникал, возможно потому, что в документах менее чем двухсотлетней давности нет указания на ослабление прямой мужской ветви. Между тем в течение многих лет существовали принцессы рода Халдейнов, на тех же правах, как и принцессы младших ветвей. Схема родословной, включенная в различные приложения, показывает только прямое поколение Халдейнов в царствующем доме. Боковые линии и потомки женщин-Халдейнов опускались в интересах сохранения чистых линий. (Это означает, что какие-либо или все принцы и короли Халдейны могли иметь сестер или дочерей, младших сыновей или братьев, о существовании которых в родословной указывалось только при наличии особых причин). Вот лишь один пример. Брион говорит об одном из дядей, бездетном князе Ригарде Халдейне, как о своем наследнике в ранней короткой истории “Мечи против Марлука”, написанной еще до рождения Келсона. (Материал этой, а также другой истории, названной “Наследие”, по-видимому, развивается в дальнейшем в трилогии Чайлда Моргана). С трудом верится, что сами Халдейны полностью осознавали свое главенство с тех пор, как вымерло прямое поколение сыновей Синила. В самом деле, в течение более чем полутора веков, прошедших со времен смерти третьего сына Синила Риса Майкла Халдейна в 928-м и до вступления на престол Бриона Халдейна в 1095-м, многие правители-Халдейны были не в состоянии осмыслить свои связи с дерини — или, если время от времени в королевских ветвях и обнаруживались экстраординарные проявления способностей дерини, их относили к дарам Божьим, причитаемым королям. Это было гораздо безопаснее в те времена, когда демонстрация таких возможностей могла быть расценена как колдовство, а в качестве наказания применялось сожжение на костре, к тому же в интересах королевских правителей, регентов и придворных было оградить своих верховных королевских лиц от контак-тов с дерини — ведь это могло привести к снижению их собственного влияния.
      Более того, подлинность дерини, которым была поручена защита королей Халдейнов, становится все более спорной. В начале, по крайней мере до смерти Йорама МакРори, мы были уверены, ответственность лежала на семье МакРори, членах Камберианского совета. Мы знаем о возможностях всех трех сыновей Синила, знаем о вступлении на престол старшего из них и можем предположить, что кое-кто из Совета мог содействовать принцу Джавану в захвате престола. Не совсем понятно, в какой момент Совет сложил с себя эти обязанности — возможно, когда фамилия МакРори перестала упоминаться в составе Совета. Но ясно точно, что со времени восшествия на престол Бриона Халдейна, который сам имел весьма смутное представление о связях Халдейнов с дерини, практически все полномочия перешли в руки четырнадцатилетнего метиса дерини Аларика Моргана, который не смог бы даже осознать существования Камберианского совета до тех пор, пока на престоле Гвинедда не утвердился сын Бриона. Как бы там ни было, Халдейны сумели сохранить часть своего могущества в годы преследований.
      В чем же именно была сложность присвоения могущества Халдейнов? Мы знаем, что возможность встречалась настолько редко, что развитие ее могло происходить в рамках одной семьи в течение многих лет. (Мы не знаем, когда на Востоке распространились “созданные” дерини). Мы знаем о том, что идея полного присвоения могущества никогда не возникала спонтанно — хотя известно, что определенные индивидуумы, обладающие этой возможностью, такие, как Джаван и Конал, развивали различные степени деринийских талантов через повторный контакт с дерини, пробуждающий эти способности. В меньшей степени это стало происходить и в Келсоне.
      Но для того, чтобы возможность индивидуума была полностью реализована, процесс должен непосредственно контролироваться хотя бы одним дерини, сведущим в основных принципах использования могущества дерини. В то время как эта функция стала непосредственно связана с правами и обязанностями монарха Халдейна — развить возможность в своем будущем наследнике, или, изредка, передавать ответственность за это в другие руки. (Синилу эта возможность была дана совместными усилиями Риса, Йорама, Эвайн и Камбера, но он привнес эту возможность своим сыновьям согласно своему собственному выбору, хотя и не без их помощи; мы увидим, как это будет практиковаться в последующих поколениях Халдейнов.)
      Если не принимать во внимание внешние проявления, присущие овладению могуществом каждого данного существа, сам процесс имеет очень мало различия по вопросам внутренних уровней.